— А что вы собирались делать? — смутившись, пролепетала Линден.

— А ничего пока! — бросил он, и это прозвучало как вызов. — Конечно, пока шторм не утих, положение наше не из самых лучших. Но как только он успокоится (а он успокоится — куда он денется?), вот тогда-то ты увидишь, что Великаны такие матросы, а «Звёздная Гемма» такой корабль, что ими можно только гордиться! А пока отдыхай и, главное, не теряй надежды! Камень и море! Ты что, не видишь, что мы ещё живы?

Но Линден уже не слушала его. Со стороны Ковенанта исходило еле различимое тихое поскуливание: его тело сотрясалось от холода. Она сразу поняла, что нужно делать, и чуть не заплакала от бессилия: её руки настолько задубели, что даже просто разжать кулаки стоило для неё огромного труда. Из множества царапин и ссадин выступили тёмные капельки крови, уже начавшей застывать. Но разве такие мелочи могли остановить её, если нужно согреть Ковенанта!

Чуть позже по рукам пошли огромные фляги с «глотком алмазов». Напиток Великанов помог Линден взглянуть на жизнь оптимистичнее, придал ей мужества, но физически она была настолько выжата, что не имела сил головы поднять. Не было даже сил обдумать, что именно в очередной раз заставило Вейна спасти её. В этот момент ей почему-то казалось, что шторм был направлен лично против неё и если бы юр-вайл не спас её, Линден, то буря мгновенно бы успокоилась, насытившись жертвой.

Голос её видения слабо настаивал на том, что тайфун был настоящим, природным, а вовсе не порождением злобных сил. Но она настолько продрогла на ветру, настолько вымоталась и перетрусила, что сейчас ей уже было абсолютно безразлично, что именно вызвало к жизни ураган, сокрушивший «Звёздную Гемму».

Всё равно они все умрут. И она не сумеет вернуть Ковенанту сознание.

Наступил вечер, и стало совсем темно. Казалось, что звезды просто сдуты, сметены с неба яростным вихрем, не желающей униматься бури. Бледный свет нескольких последних фонарей — один возле Яростного Шторма, а остальные подвешены к фоку — только подчёркивал беспросветность окружавшего мрака. Ветер свистел над морем, словно коса. Линден ощущала сквозь гранит глухие стоны мачт, из последних сил державшихся в своих гнёздах, и пронизывающий весь корабль равномерный шум помпы. Члены экипажа, неустанно сменяя друг друга, спускались на вахту в трюм, но все их усилия привели лишь к тому, что воды больше не прибавлялось. Но и не уменьшалось. Её огромный балласт продолжал удерживать корабль в прежнем беспомощном положении. Снова по рукам были пущены фляги с «глотком алмазов». Этот день казался бесконечным. Линден не представляла себе, как пережить надвигающуюся ночь и при этом не лишиться рассудка.

Великаны приумолкли и ушли каждый в себя, как и она. Уныние, словно ночь, распростёрло над ними свои тусклые крылья и, как холод, просачивалось к самому сердцу. Если ветер переменится, Яростный Шторм уже не сможет ничего сделать. Освещённая тусклым светом фонаря, она застыла в раздумье о том, что теперь от неё уже ничего не зависит, и издалека казалась высеченной из камня. Но Хоннинскрю так и не послал никого к ней на смену: даже малейшее сотрясение при передаче штурвала из рук в руки могло нарушить хрупкое равновесие корабля. Так что тем Великанам, которые не были заняты у помпы, оставалось только цепляться за канаты и трястись от холода. Теперь даже шутки неугомонного капитана не могли поднять их моральный дух. Они висели в паутине канатов, съёжившиеся и безучастные ко всему, как приговорённые, ожидающие часа казни.

Но Хоннинскрю не желал оставлять их в покое. Видя, что его прибаутки уже ни на кого не действуют, он пробасил:

— Эй, Красавчик! Тебе не надоели ещё эти сонные мухи, зовущие себя Великанами? Как бы им потом, когда всё кончится, не сгореть от стыда, когда начнут ходить сказания о том, как их напугало небольшое волнение на море. Лучше спой нам что-нибудь такое, чтобы сердца снова загорелись надеждой, и мы вспомнили, кто мы такие на самом деле!

Линден, висящая рядом с ними, расслышала, как Первая мрачно прошептала:

— Давай, Красавчик, спой. О тех, кто споткнулся, кто потерял всякую надежду, и всё же сумел выстоять.

Но, словно не расслышав слов жены, Повенчанный-Со-Смолой со странным смешком откликнулся:

— Капитан! Я как раз сейчас подыскивал именно такую песню. Я нашёл то, что нам надо, и больше не могу держать её в себе, она распирает мне сердце. Слушайте!

С какой-то мрачной решимостью он соскользнул по канатам вниз, к основанию мачты, и, устроившись на ней, как на театральных подмостках, глядя вверх, объявил:

— Я буду счастлив подарить вам её!

Тени от фонаря метались по его лицу, отчего оно казалось ещё более уродливым. Но улыбка была светлой, и в глазах горел огонь непоколебимой внутренней силы.

— Я спою вам песню Богуна, которую он пел, загнанный на мачту своей суровой супругой — этой воспетой столькими сказаниями знаменитой одалиской Зелмой Кувалдой.

Своим весельем он немного расшевелил Великанов, они заворочались, устраиваясь поудобнее, чтобы видеть его, и над мачтой пронёсся оживлённый ропот.

Усевшись в позу комической скорби, он начал. Он даже не пел, скорее декламировал, но в конце каждой строчки издавал горестный короткий вздох, что придавало его стихам ритмику песни.

И всё же Линден не сумела дослушать до конца. Её внимание отвлёк шёпот Первой, уверенной в том, что её никто не слышит.

— За это я и люблю тебя, Красавчик, — доверяла она свою тайну ветру и ночи. — Ты знаешь, как поднять настроение. Милый мой муж, как жаль, что я недостойна тебя.

Песня подействовала благотворно. Великаны стали потягиваться, разминаться и заговорили друг с другом, словом, вернулись к жизни. Кто-то хохотал во всю глотку, кто-то изо всех сил крепился, плотно сжимая губы, чтобы не мешать слушать дальше.

Линден тоже подхватила волна общего оживления. Энергия Великанов помогала ей бороться с оцепенением тела и души.

Но стоило ей очнуться от полусна, в котором она пребывала, как все чувства моментально взвыли от боли и напряжения. Даже весёлое возбуждение Великанов не могло перекрыть ощущение надвигающейся новой опасности. Нечто надвигалось на корабль — нечто злобное и неотвратимое.

И оно не имело ничего общего со штормом. Буря сама по себе, в сущности своей, не была Злом. А это — было.

— Избранная! — окликнул её Кайл.

— Не прикасайтесь ко мне… — выдохнул Ковенант. Линден попыталась вскочить на ноги, забыв, где находится, и только расторопность Кайла спасла её от падения в воду.

— Господи Иисусе! — Она едва расслышала свой вскрик, так как почти оглохла от беспрестанно воющего ветра. — Оно идёт, чтобы напасть на нас! Сейчас!

— Напасть на нас?! — вскинулась Первая.

— Это Опустошитель! — Линден вложила в крик все своё отчаяние.

А он уже пошёл в атаку.

Тёмные длинные щупальца поднялись из воды и потянулись к бизани. Влажно поблёскивая в свете фонарей, они стали опутывать её каменное тело, извиваясь по петлям страховочной сетки.

Достигнув гранита, они тускло засветились, а затем, словно накаляясь, заполыхали мрачно-багровым светом.

Все больше разжигаясь, разгораясь до алого, они, словно огненные змеи, упорно ползли к тому месту, где висели Линден и Ковенант.

Угри!

Неисчислимое множество угрей!

Нет, они не были созданы из огня, и от них не веяло жаром. Невиданная по силе ненависть заставляла их пурпурно светиться. Подгоняемые жаждой Опустошителя, они, словно струи крови, перетекали по мачте. И каждый из них был длиной с руку Линден. В широко разинутых пастях сверкали зубы, острые как бритвы.

Первая выкрикнула приказ к обороне, но он улетел вместе с ветром.

Угри уже приближались, но Линден не могла пошевелиться: от одного факта присутствия Опустошителя у неё отнялись руки. При воспоминании о Гиббоне и Мариде у неё заныло под ложечкой. Чёрная тоска, её вечный спутник, всколыхнулась в ней и с сумасшедшей радостью откликнулась на их призыв. Сила! Власть! Та тёмная часть её, что вожделела одержания, жаждала распоряжаться жизнью и смертью и упрямо не желала внимать голосу разума, неосознанно не приемлющего Зла, столкнулась с упорной страстью спасать людей, с извечным упрямством и стремлением идти наперекор. А в результате — раздираемая противоречиями Линден не могла пошевелить и пальцем. То же она чувствовала там, в лесу у Небесной фермы, когда Лорд Фоул, выступив из огня, буквально парализовал её и заставил тем самым бросить Ковенанта на произвол судьбы.

И всё же тогда она сумела преодолеть свой страх и хотя бы попытаться прийти на помощь, хоть и поздно. Но угри подбирались к Ковенанту здесь и сейчас, да ещё в тот момент, когда он был абсолютно не способен защититься. Он был в опасности! И это заставило её загнать панику как можно глубже и защититься маской профессионального спокойствия.

И почему только Опустошитель выбрал для нападения момент, когда Ковенант и так уже почти уничтожен элохимами? И действительно ли элохимы сделали с ним это, руководствуясь своими собственными соображениями и выгодой, или же тут всё-таки не обошлось без подсказки Презирающего? Может, она ошибалась в отношении их? Если Лорд Фоул не знает, в каком состоянии сейчас находится Ковенант, то это значит, что…

Хигром, Кир и Первая уже спустились вниз, чтобы встретить опасность лицом к лицу. Но ближе всех к нападающим оказался Красавчик. Он перескочил на более безопасное место, закрепился там и, схватив ближайшего угря, попытался раздавить его руками.

Но как только его пальцы сомкнулись вокруг вёрткого тела, сквозь них полыхнуло пламя. На секунду его фигура вырисовалась чётким чёрным силуэтом, окружённым алым нимбом взрыва. С диким воплем он сорвался и рухнул на основание мачты, да так и остался висеть без движения.

По его ногам уже ползли другие угри, но, так как он не двигался, они не поражали его своими разрядами.

Хигром соскользнул на помощь поверженному Великану и первым делом спихнул с его тела трёх тварей. Те, извиваясь, полетели в море, но успели-таки ударить харучая током, и он забился в конвульсиях. Только краткость контакта спасла ему жизнь. Его тренированное тело само отреагировало на опасность: падая, он одной рукой автоматически вцепился в рубашку Красавчика, а второй ухватился за одно из креплений. И хотя он продолжал трястись и извиваться в судорогах, как одержимый, ему удавалось удерживаться самому и не давать упасть Великану.

Его мучения послужили всем остальным ясным предостережением, что к этим тварям прикасаться нельзя.

Но Первая уже достигла переднего края атакующих угрей. Она успела обвязать вокруг талии страховочный трос и, ухватив обеими руками меч и крепко уперевшись ногами в наклонную палубу, приготовилась к бою. Она пригнулась, и по её стойке было видно, насколько она разъярена и боится за мужа.

Опасность, угрожавшая Первой, вывела Линден из состояния ступора. Но она успела только произнести предостерегающее: «Нет!», когда Первая с размаху опустила свой палаш на угря, подползавшего к ней.

Разряд молнией пронёсся по железному лезвию и ударил Великаншу прямо в грудь. Её голову увенчало пламенной короной, и по железным волосам пробежали статические разряды. Меч выпал из ослабевших рук, рассыпая искры, с шипением врезался в тёмную воду и ушёл на дно.

Великанша даже не пыталась его удержать. Её тело безвольно повисло, качаясь на страховочном тросе над морем, кишевшим мерзкими тварями, одержимыми желанием взобраться на палубу.

Кир, сохранявший присутствие духа даже в такой суматохе, быстро обвязался тросом и, вручив его конец одному из матросов, бросился вниз за Первой, ухватил её за плечи, и Великаны подтянули обоих по палубе вверх. Но угри наступали.

— Не двигайте их больше! — взмолилась Линден. — Ей не выдержать ещё одного удара.

Первая лежала как мёртвая, и Кир тоже замер без движения, а угри уже ползли по ним, однако, не трогая их.

Необычайным усилием воли Хигром заставил подчиниться себе до сих пор пронизываемое судорогами тело и словно окаменел, а в следующую секунду угри уже ползли и по нему с Красавчиком, лежавшим без сознания.

В голове у Линден царил полный сумбур. Её друзья находились в опасности, а в сознании теснились видения темницы в Ревелстоуне и Гиббона. Присутствие Опустошителя омерзительным страхом пронизывало каждую клеточку её тела. Тогда, в Ревелстоуне, подобная атака на её чувства закончилась тем, что она потеряла сознание. Но сейчас она заставила себя терпеть просачивающийся в сердце панический ужас и омерзение и сосредоточилась на угрях. Она должна найти способ остановить их.

Тем временем Мечтатель уже начал действовать: он буквально вырвал Ковенанта из рук Бринна и, не вдаваясь в объяснения, стал вместе с ним пробираться по канатам в сторону кубрика.

Бринн немедленно последовал за ними с такой поспешностью, словно опасался, что Великан спятил и юр-Лорда необходимо срочно защитить.

Но тут стало ясно, чего добивался Мечтатель. Как только он унёс Ковенанта с мачты, угри как один развернулись и поспешили за ними со всей доступной им скоростью.

И вскоре их копошащаяся масса схлынула в направлении надстройки.

Великаны тут же втянули наверх Первую и Кира, а Хоннинскрю соскользнул по канату вниз и помог Хигрому, наконец, вскарабкаться наверх, а затем они вместе перенесли Красавчика в безопасное место.

А угрей всё прибавлялось. Опустошитель гнал их вслед за Ковенантом. Мечтатель уже добрался до кубрика и увидел, что сам загнал себя в ловушку: дорогу преграждала отвесная стена надстройки. Он оглянулся, чтобы определить, далеко ли погоня, и увидел угрей почти у самых ног.

Тем временем его догнал Бринн, и Великан, подняв харучая в воздух, перебросил его через ограждение крыши и сам тут же полез за ним. Но тут он оказался уже вне защиты от ветра, который продолжал дуть с такой силой, что чуть не сбил его с ног. Он смог устоять только благодаря своему огромному весу. Затем на несколько секунд он исчез из поля зрения Линден, скрытый перилами крыши, но почти тут же она увидела, как он, поддерживая перекинутого через плечо Ковенанта, карабкается по грот-мачте.

Глядя на него, Линден, словно подпитывалась его мужеством. У неё зародилась слабая надежда, что стена кубрика сможет стать непреодолимым препятствием для угрей.

Но ей не суждено было сбыться. Мерзкие твари с невиданным упорством поползли по отвесной стене. Вскоре они покрыли её всю, словно багрово светящаяся магма. Их свечение было настолько сильным, что темнота вокруг ещё больше сгустилась, и Линден уже не могла разглядеть ни Мечтателя, ни Ковенанта.

Тем временем Великаны под командой Хоннинскрю нашли способ относительно безопасной борьбы с электрическими тварями. Орудуя канатами, словно хлыстами, они уже сбили несколько из них в воду. И, видя, что сквозь канаты ток не проходит, воодушевлённые успехом, стали сыпать ударами направо и налево, иногда даже благодаря своей чудовищной силе рассекая угрей надвое.

И всё же врагов оказалось слишком много. Их полчища были неисчислимы. А свободных канатов — слишком мало. Матросы не могли пробиться сквозь массу огненных змей к кубрику, и смести их со стены. Поток лезущих из моря тварей не только не ослабевал, теперь они ползли уже сплошной стеной, покрывая всю палубу копошащейся светящейся массой. А передние уже почти настигли Мечтателя.

И вдруг Линден вспомнила, как Ковенант, совершенно невредимый, стоял в центре костра кааморы для Мёртвых Коеркри. Тогда его защищала дикая магия. Огонь против огня. Вырвавшись из рук страховавшего её Кайла, она бросилась к одному из фонарей, висящих на рее у неё над головой, и изо всех оставшихся сил зашвырнула его подальше в сторону кубрика.

Он упал почти у самой стены, тускло светящейся пурпуром, и разбился о палубу, забрызгав угрей маслом. Несколько тварей, на которых попало больше всего, тут же вспыхнули. Бьющийся в них огонь получил необходимое топливо и пожрал их. Объятые пламенем тушки, корчась, свалились в воду и с шипением затонули.

Линден открыла рот, но Хоннинскрю опередил её, сочным басом гаркнув:

— Масла! Достаньте побольше масла!

Кир и ещё два Великана тут же исчезли в одном из люков. Остальные матросы стали срывать оставшиеся фонари, но капитан остановил их:

— Нам тоже нужен свет.

Но тут Мечтателя, Ковенанта и Бринна снова стало видно в свете накатывающейся на них волны угрей. Мечтатель стоял на мачте, все ещё держа Ковенанта на плече, и медленно отступал по мере продвижения противника. Это было не самое удобное место для такого манёвра: круглый брус, прекрасно отшлифованный, с торчащими реями и обвисшим такелажем. Но Великан как-то ухитрялся передвигаться, при этом, не сводя глаз с угрей. В странном пурпурном свете его фигура казалась неправдоподобно огромной, а глаза полыхали алыми углями.

Между ним и авангардом атаки стоял Бринн, который тоже медленно отступал. С такого расстояния Линден не могла разглядеть его лица, но была уверена, что харучай с обычной невозмутимостью решает, как он сможет защищать Ковенанта, когда отступать будет уже некуда. Ведь первый же удар, который он нанесёт врагу, станет и последним.

Кир и матросы все ещё не вернулись. Измеряя время по своему учащённому пульсу, Линден боялась, что они опоздают. А угри все поднимались и поднимались на палубу. Казалось, их количество неизмеримо, как неизмерима была ярость, толкавшая их.

И вдруг Мечтатель споткнулся об один из канатов, и порыв ветра тут же сбил его с ног. Но он не упал с мачты: ему удалось обхватить её ногами и удержаться. Ковенант свисал с его плеча, как кукла. А твари продвигались все ближе и ближе. И между этой ползущей смертью и Великаном стоял только один безоружный харучай.

Хоннинскрю вдруг осенило, и он что-то крикнул брату.

Тот кивнул и, уложив Ковенанта на колени, стал обдирать канаты, до которых мог дотянуться. Когда он не мог развязать узел или крепление было слишком далеко, он резко дёргал, и канаты рвались, как гнилые нитки. И как только ему удавалось выпутать кусок, он тут же передавал его харучаю.

Получив, наконец, оружие, Бринн шагнул навстречу угрям.

Вынужденный двигаться с величайшей осторожностью, он, тем не менее, яростно набросился на врага, осыпая его хлёсткими ударами импровизированной плети. Но канат всё же довольно быстро сгорел, и вскоре в руках харучая остался лишь пучок верёвок, слишком коротких, чтобы ими можно было орудовать без опаски. Ему пришлось сдать плацдарм и отступить к Мечтателю, который приготовил уже новую связку.

Издалека защитники Ковенанта казались Линден какими-то мифическими героями. Их положение, правда, облегчалось тем, что количество наступающих угрей всё же было ограничено толщиной мачты. Но и количество канатов было ограничено зоной, до которой мог дотянуться Мечтатель.

Линден уже собралась крикнуть капитану, чтобы тот как-нибудь исхитрился передать Бринну ещё канатов, но тут из люка высунулся Кир. Он держал в руках большой бурдюк и со всей скоростью, на какую был способен, полез по канатам в сторону кубрика. Вслед за ним показались два матроса, которые тоже поспешали изо всех сил, но двигались всё же медленнее, так как каждый из них нёс по два бурдюка.

Хоннинскрю дал команду Великанам посторониться, и они быстро расчистили ему дорогу. Миновав бизань, харучай встал потвёрже и, раскачав бурдюк, с размаху плеснул из него на палубу. Масло растеклось тёмным пятном и ленивыми струйками потекло вниз. И как только струйки достигли угрей, палуба словно взорвалась.

Огонь стал распространяться с необычайной скоростью, жадно пожирая угрей. От масла, выплеснутого Киром, пошла цепная реакция: огненные твари взрывали друг друга. А харучай продвигался вперёд, одной рукой держась за страховочный канат, а другой выплёскивая все новые порции масла. За считанные секунды пламя охватило уже всю палубу. Опустошитель терпел поражение от собственного же оружия.

Но те из тварей, что уже успели взобраться на стену и крышу кубрика, не пострадали. И добраться до них уже не было никакой возможности: Великаны не особо боялись огня, но от масла палуба стала слишком скользкой. Пока оно все не выгорит, и думать нечего о том, чтобы попытаться прийти на помощь защитникам Ковенанта. Тем более что в ту сторону вёл только один канат, а по нему сейчас шёл харучай.

Оставались считанные секунды: запас канатов иссяк, и Мечтатель попытался продвинуться дальше, где их было полно, но зато там кончалось прикрытие от ветра, где он дул по-прежнему с ураганной силой. Не успев проползти половину намеченного пути, Великан был вынужден остановиться и закрепиться, чтобы не сдуло.

Бурдюк Кира опустел до того, как харучай добрался до надстройки, и ему волей-неволей пришлось остановиться.

По команде Хоннинскрю, который уже добрался по канату до Кира, одна из Великанш бросила ему бурдюк, и он ловко его поймал. Второй бурдюк полетел дальше и, врезавшись в верхний край надстройки, взорвался там как бомба, забрызгав маслом всю стену. Взвившееся пламя словно языком слизнуло всех тварей.

Капитан тем временем переговорил с Киром, и тот нырнул у него между ног, а затем забрался, как на дерево, на его широкие плечи. Преодолев остаток расстояния до надстройки, Кир встал во весь рост и вскарабкался наверх, затем повернулся и принял из рук Хоннинскрю второй бурдюк.

Над крышей кубрика взметнулось пламя — это харучай начал поливать маслом оставшихся в живых тварей, расчищая себе путь к мачте.

Капитан подпрыгнул и зацепился за край перил крыши. Несмотря на то, что руки его скользили, ему всё же удалось вскарабкаться наверх. Он помахал руками, и матросы перебросили ему последние два бурдюка. Сгибаясь под яростным ветром, он поспешил на помощь Киру.

Что произошло дальше, Линден уже не видела: перила закрывали обзор. Но силуэт отступающего Бринна всё ещё был освещён багровым отблеском светящихся угрей, а не жёлтым светом горящего масла.

Ещё несколько шагов, и он попал в зону ветра.

Шквал ударил харучая с такой силой, что тот при всей своей ловкости не сумел удержать равновесия, споткнулся и полетел прямо навстречу угрям. Но в последнюю секунду исхитрился головоломным прыжком взвиться вверх, к Мечтателю, и всё же один из угрей успел его коснуться. Вокруг харучая тут же полыхнула багровая вспышка, и он растворился во тьме.

В это время кто-то (то ли капитан, то ли Кир) бросил бурдюк с маслом Мечтателю; тот, несмотря на ветер, умудрился его поймать, зажал под мышкой и пустил масло струёй вниз по мачте.

Мрачно-бордовое свечение угрей сменилось ярко-жёлтым пламенем. Его языки устремились вниз, и нежеланные гости посыпались в море.

Голова Линден чуть не раскололась от беззвучного вопля ярости и ненависти. И Опустошитель исчез. Она чувствовала себя разбитой и измученной, но свободной.

В свете объятой пламенем мачты ей удалось разглядеть Бринна. Он висел, вцепившись в ногу Мечтателя. Его тело трепало и раскачивало ветром, как куклу на верёвочке, но он ещё держался.

Масло выгорело быстро. Палуба погрузилась в темноту, и лишь оставшаяся пара фонарей освещала её тусклым светом. Кир и Хоннинскрю начали подниматься на грот-мачту.

Кир обвязался канатом, передал его конец капитану, чтобы тот страховал его, и бросился в пространство, пытаясь ухватить Бринна. Ему это удалось, он крепко обнял своего товарища, и Хоннинскрю вытянул их вдвоём в безопасное место, а затем отправился на выручку брату.

Они с Мечтателем подхватили Ковенанта с двух сторон и, борясь с ветром, стали спускаться.

Линден все ещё не могла поверить, что Опустошитель изгнан и они спасены. Несмотря на полное изнеможение, она не могла дождаться, когда доставят Ковенанта, чтобы убедиться, что тот не пострадал.

Но пока и он, и его спасители были скрыты от неё краем надстройки. Она не могла больше выносить томительное ожидание. Но ей не оставалось ничего другого, как ждать. Борясь с собственным эгоизмом, она заставила себя пойти посмотреть на тех, кто пострадал при атаке.

Меньше всего досталось Хигрому. Он даже не потерял сознания. Но судороги все не прекращались, хотя и стали слабее. Очевидно, это была расплата за то, что он сумел сдерживать их, пока по нему ползли угри. Руки и ноги лежали уже почти спокойно, но лицо все ещё дёргалось в тике.

Глядя на его болезненные гримасы, Линден вдруг подумала, что Опустошитель, возможно, и не изгнан. Что такое отступление входило в его расчёты: возможно, он просто появился здесь, чтобы разведать состояние Ковенанта и узнать насколько далеко продвинулся Поиск, и теперь уже мчится с докладом к Лорду Фоулу.

Она обернулась и стала смотреть, как медленно продвигаются вдоль страховочного каната Хоннинскрю, Мечтатель, Кир и Бринн. И Неверящий.

Как и у Хигрома, тело Бринна сотрясали судороги. Но у него они уже почти прошли. Мечтатель был выжат до предела, но физически нисколько не пострадал.

Ковенанта Хоннинскрю принёс на руках. При одном взгляде на него глаза Линден наполнились слезами. Она никогда не умела их сдерживать, а сейчас даже и не пыталась. Ковенант нисколько не изменился; он по-прежнему оставался пуст, как старый склеп. Но он был цел. Он был спасён. Как только капитан опустил его на мачту, Линден бросилась к нему. И, не думая о том, имеет ли она на это право, и как на её поступок посмотрят Другие, отважилась обнять его и крепко прижать к груди.

Эта ночь была длинна и холодна. И до утра ветер, не умолкая, выл и стонал, как живое существо. «Звёздную Гемму» гнало по морю с сумасшедшей скоростью, но она всё ещё балансировала на грани жизни и смерти. Оставалось только молиться, чтобы остаться в живых. Но, несмотря на то, что тело замёрзло настолько, что даже «глоток алмазов» не мог его согреть, Линден с радостью обнаружила, что, как и Великаны, она ещё в состоянии на что-то надеяться.

Общее настроение ярче всего проявлялось в поведении Хоннинскрю, который продолжал командовать так, словно с «Геммой» ничего особенного не произошло. Бринн и Хигром вновь надели на лица маски непроницаемости. Яростный Шторм тоже как будто не собиралась замёрзнуть насмерть на своей бессменной вахте у штурвала. Её могучие руки держали руль с таким непреклонным упорством, словно она одной левой могла совладать со штормом. Корабль жил. А значит, жила и надежда.

Наконец наступило утро. Линден вяло удивилась тому, что это, наконец, случилось. Она так и не поняла, что было удивительнее: то, что после бесконечной мучительной ночи солнце всё-таки взошло, или то, что небо было абсолютно чистым — ни туч, ни облаков.

Линден не верила своим глазам. Она даже не заметила, когда именно перестал идти дождь. Сейчас небеса были ярко-голубыми, а прямо по курсу в алом сиянии всходило огромное солнце. Лишь ветер, не удовлетворившись тем, что смел с неба все облака, продолжал со свистом и улюлюканьем гнать корабль навстречу восходу.

Сонно моргая, Линден оглядела своих товарищей по несчастью. В удивительно прозрачном утреннем воздухе она видела их лица, заострившиеся от испытаний. Их одежда задубела и покрылась солёным налётом: соль была везде — при любом, даже самом лёгком движении она взлетала облачками тончайшей пыли; с тихим шорохом ссыпалась с платья, стоило повернуться или изменить позу; она пятнала лица и притворялась нежданной сединой в волосах. Все были живы. Все двигались и разминали занемевшие тела. Все хрипло переговаривались. И все как один не отрывали беспокойных глаз от горизонта. Да, они пережили эту ночь.

Линден ещё раз пересчитала всех глазами, чтобы убедиться, что все на месте. Да, все. А если кого-то и не хватало, то ритмичные вздохи помпы явно указывали, где они находятся, и что помирать не собираются. Напрягая саднившее от соли горло, Линден спросила Кайла, знает ли он что-нибудь о Вейне и Финдейле.

Тот ответил, что совсем недавно Хигром отправился на разведку именно с целью разыскать их обоих. Если они, конечно, уцелели. И обнаружил их на тех же самых местах, где она видела их в последний раз: Финдейл, как резная статуя, торчал на носу корабля, а Вейн висел над водой и таращился в пучину, словно там ему открылось великое откровение о смысле жизни.

Линден кивнула. Ничего другого она и не ожидала. Вейн и Финдейл стоили друг друга: оба были непредсказуемы, как море, и до обоих было достучаться труднее, чем до камня. Кайл протянул ей флягу, и она, отпив большой глоток, передала её сидевшему рядом Великану. И вдруг краем глаза уловила непонятный отблеск света. Заинтересовавшись, она обернулась и вгляделась в гладкую поверхность моря.

Но море не было гладким, ветер поднял небольшую зыбь. Ночное затишье было временным. Однако Линден почувствовала, что шторм унимается: его сил уже не хватало, чтобы разгладить море.

Её кольнуло дурное предчувствие, и она опустила глаза. Так и есть: волны, лизавшие полузатопленную палубу, отвоёвывали её дюйм за дюймом. Треск внутри мачт стал громче. А помпа, казалось, задыхалась от усилий.

Медленно-медленно «Звёздная Гемма» погружалась в пучину навстречу последней агонии.

Линден поискала глазами Хоннинскрю и окликнула его. Но когда он обернулся, слова замерли у неё в горле: в глазах капитана застыла бездонная скорбь.

— Я уже видел, Избранная… — Каждое слово сочилось болью невосполнимой утраты. — Нам повезло ещё, что светло. Если бы был туман… — Так и не договорив, он ушёл в своё горе.

— Хоннинскрю, — раздался излишне резкий голос Первой, словно подавленное настроение капитана взбесило её. — Это необходимо сделать.

— Ага, — уныло повторил он, — это необходимо сделать. Но Первая не смягчилась:

— Это должно быть сделано немедленно.

— Ага, — он вздохнул, и лицо его страдальчески сморщилось, — немедленно. — Но внезапно, словно приняв какое-то решение, он расправил плечи и решительно заявил: — Если уж это должно быть сделано, то кому ещё это делать, как не мне!

Он быстро отобрал четверых матросов, жестом велел им следовать за ним и, бросив через плечо: «Я пришлю к вам якорь-мастера», стал спускаться.

Первая крикнула ему вслед, мягко, словно извиняясь: