Линден не переставала гадать, что же за кошмарную опасность для себя углядели в нём элохимы, когда его единственной целью до сих пор было неотступно следовать за ней или Ковенантом. Но так ничего правдоподобного ей в голову и не пришло.

Чем дальше уходила «Звёздная Гемма» в открытое море, тем больше терялась Линден в одолевавших её сомнениях. Да, она и только она должна взять груз ответственности за принятие решения. Но ведь у неё нет для этого ни опыта, ни знаний. И главное — нет силы Ковенанта, которая позволяла ему вынести эту ношу. Он был незаживающей раной в уголке её подсознания, заставляющей её постоянно корчиться от боли. И лишь упрямство удерживало её от того, чтобы забиться в свою каюту, как испуганная девочка в перепачканном платье, и затаиться там. Чтобы решения принимал кто угодно, только не она.

Утром пятого дня после их сражения с Хищником Линден проснулась со смутным чувством растущего беспокойства, словно её всю ночь терзали кошмары, которых она не могла вспомнить. Но чувство было настолько слабым, что она не смогла уловить его причину. Тогда она позвала Кайла и спросила о состоянии Ковенанта, заранее боясь того, что может услышать. Однако харучаи сказал, что пока никаких изменений не замечено. И всё же, будучи не в силах совладать с тревогой, она поднялась на корму.

По мере того как она исследовала палубу своим видением, её чувство тревоги всё росло. Солнце в это утро светило особенно ярко, зато дул пронизывающий ветер, словно предвестник несчастья. Правда, ничего дурного пока не происходило. С мостика доносились хриплые команды боцмана, а матросы суетились на вантах и на палубе — все как обычно.

Но ни Первой, ни капитана, ни Мечтателя нигде не было видно. Только Красавчик трудился в районе грот-мачты над большой каменной бадьёй. Он поднял на Линден глаза и комически содрогнулся:

— Избранная! Если бы я не знал, что на корабле навалом провизии, то, глядя на тебя, решил бы, что у нас голод, до того ты неважно выглядишь. Говорят, морские прогулки полезны для здоровья и улучшают аппетит, а ты, похоже, решила, что они вызывают только морскую болезнь. Тебе плохо?

Линден покачала головой:

— Что-то… Не могу точно сказать что… Я чувствую приближение какого-то несчастья, катастрофы. Но точно не знаю… — Она окончательно растерялась и указала на бадью: — А это тоже из твоей чудо-смолы? Как ты её сделал?

Он весело рассмеялся в ответ:

— Да-да, Избранная. Поистине — это моя смола. Бадья сделана из доломита, и с ним работать так же легко, как и с гранитом, из которого сделана «Гемма». Я только соединил детали, а не слепил её из смолы — это совсем другое искусство. А сила смолы возрастает в зависимости от того, кто с ней работает. Любая сила — это выражение того, кто ею пользуется. И источник её — жизнь и только жизнь, самовыражающаяся и самозарождающаяся. Но для этого у неё должны быть средства самовыражения. Я могу тебе сказать лишь одно: это моё средство. Правда, вряд ли это многое объяснит.

Линден пожала плечами.

— Если тебя послушать, — буркнула она, — то дикая магия Ковенанта — тоже продукт его самого? А кольцо — это лишь способ, средство самовыражения?

Великан радостно закивал:

— Именно так. Но только учти, что средства тайным, очень интимным образом контролируют то, что они выражают. Через свою смолу я не могу достигнуть большего, чем соединение разрозненных частиц, хотя никто не может этого сделать лучше меня.

Обращаясь больше к себе, Линден прошептала:

— Да, похоже, что так. Почти то же Ковенант говорил о Посохе Закона. Он поддерживал Закон самим фактом своего существования. И им можно было совершать только строго определённые действия.

Уродливый Великан снова кивнул, но Линден уже думала о своём. Глядя ему в глаза, она раздельно произнесла:

— А тогда что же такое элохимы? Им-то не нужны никакие средства. Они сами и есть — сила. Они могут выразить всё, что угодно, и каким угодно способом. Всё, что они наговорили нам, — ну все это, про голос Мечтателя, яд Ковенанта и то, что Земная Сила не может сражаться с Презирающим, — ведь это же все ложь! — Гнев постепенно поднялся из глубин подсознания; её затрясло, и руки непроизвольно сжались в кулаки, так что побелели костяшки.

— Не торопись с оценкой элохимов, — перебил её Красавчик: на его лице отражались то боль Мечтателя, то утрата Ковенанта, словно он переживал это сам; и всё же, ощущая их эмоции, он словно отторгал их от себя. — Они то, что они есть — люди необычные и чуждые нам, — но их воля тоже ограничена своими рамками.

Линден было начала спорить, но Великан жестом предложил ей сесть и замолчать. Сам же осторожно, чтобы не причинить боль спине, уселся на камень. Прижавшись спиной к основанию грот-мачты, Линден плечами ощутила трепет парусов под ветром. И он тоже казался тревожным и предвещал неведомые беды, заставляя вибрировать все её нервы, таинственный и необъяснимый. Вся «Звёздная Гемма» дрожала в дисгармонии, пронизывающей её от киля до клотика.

— Избранная, — промолвил Красавчик, — я ещё не рассказывал тебе о своём испытании у элохимов.

Линден удивлённо обернулась к нему. Да, действительно, история, которую он рассказал матросам о своём пребывании в клачане, не затрагивала его личных переживаний. Но теперь она поняла, что у него, очевидно, были какие-то веские причины не говорить об этом тогда и затронуть эту тему сейчас.

— Когда нас всех развели по углам Элемеснедена, — тихо начал он, но таким тоном, словно не хотел, чтобы его перебивали, — меня сопровождал элохим Старкин. Он был таким же, как и все из его народа — ни больше, ни меньше, — и я последовал за ним с большой охотой. Я осознавал, что иду по земле, рождающей легенды, и мне хотелось постичь самую их суть, присутствовать при моменте их зарождения. Великаны всегда говорили и думали об элохимах с величайшим благоговением, граничащим с почитанием, и я прочувствовал это восхищение всей своей просоленной шкурой. Как и Гримманд Хоннинскрю до меня, я верил, что в их силах предложить нам любой дар, любое исцеление, ибо край этот воистину волшебен и чуден.

Его уродливое лицо просветлело от воспоминаний, однако тон словно готовил слушателя к разочарованию:

— Старкин, шедший впереди, вдруг исчез. Вот тут-то и началось моё испытание. Вернулся он уже в другом обличье. Он изменил все: одежду, черты лица, тело — теперь передо мной стоял Великан. — Красавчик тихо вздохнул. — Он тщательно скопировал все детали, каждую линию тела, каждый нюанс… Короче говоря…

Это был я, собственной персоной.

Но только не тот я, которым ты меня знаешь, а такой, каким я видел себя в мечтах. Красавчик с прямой спиной и стройными ногами. И с красивым лицом. Он возвышался надо мной, статный и мужественный, как все Великаны. Он был прекрасен. Он был мною, таким, каким способна меня видеть только моя Горячая Паутинка из нежной любви ко мне. Да и кто бы не полюбил такого красавца Великана?

Избранная, — он обернулся к Линден и теперь смотрел ей в глаза, — мне больно было смотреть на него. За свою долгую жизнь я многому научился, а вот, оказывается, до сих пор не умел, открыто себе признаться в своём уродстве. Я не видел себя чужими глазами. Моё рождение было жестокой шуткой судьбы, и Старкин открыл мне соль этой шутки.

Сидя рядом с Красавчиком, Линден ощущала его боль, её буквально корчило. И только спокойный его тон, и рассеянный взгляд удерживали её, чтобы не вскочить на ноги. Как же он пережил все это? И, словно отвечая на её вопрос, он продолжил:

— Это испытание заставило меня погрузиться в глубины моей души. И тогда я познал истину: вот стою я сам перед собой во всём блеске красоты, но ведь это не я, это — Старкин. Он не смог изменить своих удивительных глаз: золотистых, словно освещающих все вокруг одним только взглядом, согревающих все, чего бы они ни касались. А мои глаза остались моими глазами. И он себя увидеть ими не мог. Вот так я и одолел тот соблазн, что мне предлагался.

Каждой своей жилкой Линден чувствовала, что он говорит правду. Испытание причинило ему боль, но не нанесло вреда. И это придало ей мужества и помогло увидеть на его примере, что элохимы могут вызвать не только гнев и неприязнь. Великан пытался объяснить ей, что они — только то, что они есть, не больше. Что любая воля и желания ограничены природой существа. Нет, и не может быть силы, которая бы не соответствовала тем формам, что делают её реализацию возможной.

Её гнев остыл. Красавчику удалось убедить её. И всё же ей очень хотелось спросить: значит, нет никакой власти? Нет даже дикой магии? Ковенант, казалось, способен на всё. Как на хорошее, так и на дурное. Так что же ограничивает его белый огонь? Действительно ли Фоул сможет воспользоваться этим, чтобы привести его к обещанному жалкому концу?

«Насущная потребность в свободе, — подумала она. — Если он уже продал себя…»

Но пока она пыталась сформулировать вопрос, который ей так хотелось задать Красавчику, ею вновь стало овладевать, исчезнувшее было предчувствие опасности. Сердце забилось сильнее, и кровь запульсировала в висках. Что-то уже случилось. Когда она попыталась включить своё видение, ей сразу стало трудно дышать и перехватило горло.

— Прости, Избранная, — криво усмехнулся Красавчик, — Вижу, мне не удалось тебе помочь.

Она затрясла головой и с трудом выговорила:

— Не в этом дело. А где Вейн? — вдруг вырвалось у неё, прежде чем она сама успела осознать, что говорит.

Отродья демондимов не было на его привычном месте.

— Понятия не имею, что на него нашло. — Красавчик был слегка удивлён внезапной переменой темы. — На рассвете, словно его тайное предназначение пробудилось, он зашагал по прямой, пока не уткнулся в фок-мачту, которую приветствовал чем-то вроде поклона и такой улыбкой, от которой меня до сих пор мороз по коже продирает. Да так и застыл. И сейчас стоит там. За ним наблюдают и, если он снова двинется, нас тут же известят.

— За ним присматривает Кир, — ровным голосом сообщил Кайл.

— Вы что, издеваетесь?! — Линден вскочила на ноги. — Мне немедленно надо посмотреть на него.

И, не дожидаясь, пока Красавчик нагонит её, она почти бегом устремилась на нос. Там она увидела Вейна застывшим на расстоянии вытянутой руки от фока. Внешне он выглядел как обычно, только в глазах его светилась глубокая нежность. Но, посмотрев на него внутренним взглядом, она поразилась тому, что юр-вайл какими-то глубинными очень тесными узами был связан с мачтой. Казалось, Линден присутствовала при молчаливой встрече двух старых друзей.

— Что за дьявольщина? — пробормотала она,

— Именно, — хмыкнул Красавчик. — Если бы это отродье демондимов не подарил юр-Лорду Великан, я бы подумал, что он собирается лишить нашу мачту девственности.

Матросы, стоявшие рядом, разразились хохотом, и шутка, сопровождаемая довольно откровенными жестами, в одну минуту облетела весь корабль.

Но Линден её даже не услышала — чувства были напряжены: она уловила приглушённый крик, донёсшийся откуда-то из трюма. Вся, обратившись в слух, она дождалась повторного вскрика и узнала хриплый голос Ковенанта.

Он звал Мечтателя. Но в голосе его не было ни ярости, ни боли — скорее удивление. И волнение.

В ту же секунду Мечтатель соскользнул откуда-то сверху, бросился вперёд и помчался прямо на Вейна. За ним поспешал капитан, но внимание Линден было приковано к немому Великану. Он был в совершенно невменяемом состоянии, словно его посетило одно из его пророчеств: шрам побелел, глаза метали молнии, мышцы шеи мучительно напряглись в беззвучном вопле.

Не понимая, что происходит с Великаном, Кир на всякий случай заступил ему дорогу, чтобы защитить отродье демондимов. Но в следующий же момент Мечтатель с разбегу обрушился всем своим весом и мощью, но не на Вейна, а на фок-мачту. Весь корабль содрогнулся от удара при их столкновении.

Мечтатель отлетел, но тут же поднялся на ноги и с удвоенной яростью бросился на каменный столб. Обхватив мачту, как борец, он, казалось, пытался вырвать её из палубы. Он был так силён, что на секунду Линден даже испугалась, что у него это получится.

Хоннинскрю ухватил брата за плечи и попытался оттащить от фока, но разорвать медвежью хватку озверевшего Великана не удалось и ему. Тогда на помощь капитану бросились Кир и Хигром.

— Довольно, — произнёс усталый тихий голос. И все замерли, потрясённые: он раздался словно с небес. — Довольно. Я не думал, что это вызовет такой шок.

Мечтатель медленно осел на палубу. Взгляд Вейна снова стал непроницаемым.

Прямо из каменного столба шагнула фигура, на ходу принимающая человеческое обличье.

Это был элохим.

На нём была ряса цвета слоновой кости, не скрывавшая его старчески иссушенных рук. Под пышной копной нечёсаных седых волос лицо, иссечённое глубокими морщинами, казалось ещё более худым и измождённым. У выцветших глаз лежали тёмные, как засохшая кровь, круги.

Несмотря на незнакомые черты, Линден сразу узнала Финдейла Обречённого.

Завершив метаморфозу, он склонился к Мечтателю.

— Прости меня. — В его голосе звучала глубокая печаль. — Не зная силы твоего видения Глазом Земли, я позволил тебе себя обнаружить. Но я вовсе не хотел чинить вам никаких неприятностей. Даже, несмотря на то, что убежище, в котором я пребывал, чтобы присоединиться к вам, было крайне неудобным для меня, высланного из Элемеснедена. Я не рассчитывал, что вы меня так быстро обнаружите. Но поверьте, я не хотел причинять вам вреда.

Никто ему не ответил. Линден онемела от неожиданности. Красавчик стоял рядом с ней, поэтому она, не видя его лица, не могла понять причины его молчания. Но выражение лица Хоннинскрю, очевидно, было зеркалом её собственного. Мечтатель скорчился на палубе, прикрывая лицо руками. Лишь лица харучаев по обыкновению ничего не выражали.

Казалось, Финдейл предвидел, что не получит ответа. Он обернулся к Вейну и с суровостью обратился к нему:

— Тебе же я скажу — нет. — Резким жестом, от которого вены на руке вздулись, словно верёвки, он ткнул прямо в середину груди отродья демондимов. — Что бы ты ни задумал, чего бы ни попытался сделать, я тебе этого не позволю впредь. Мне предначертано это. И нет названия тому, что обязало меня нести эту ношу.

В ответ Вейн по-людоедски осклабился.

Элохим сдвинул брови, отвернулся и направился на бак, где застыл, глядя вперёд, словно носовое украшение.

Линден вышла из оцепенения и, оглянувшись, увидела, что капитан и Красавчик склонились над Мечтателем, пытаясь привести его в чувство. Остальные Великаны замерли в нерешительности, не зная, как отреагировать. Харучаи не сводили с элохима глаз, но тоже не двигались с места. Линден поняла, что надо немедленно что-то предпринять и, кроме неё, никто на это не отважится. Она направилась к Финдейлу, на ходу прошептав оказавшемуся рядом матросу: «Позовите Первую».

Когда она подошла, элохим бросил на неё мимолётный взгляд, в котором скользнуло узнавание, однако на морщинистом лице не отразилось ни малейшей эмоции. Внезапно её осенило, что именно она была причиной его несчастья, однако он не признается ей в этом ни за что на свете. Сама не зная почему, она вдруг вспомнила, что его народ очень хотел, чтобы Солнцемудрая и Обладатель кольца оказались одним человеком, и задумалась об этом, не спеша начинать разговор.

Но воспоминания всколыхнули в ней прежнее чувство беспомощности и разочарования, которое она испытала по отношению к элохимам в конце пребывания в Элемеснедене. Финдейл отвернулся и снова уставился в морскую даль. Линден коснулась его плеча, чтобы привлечь к себе внимание, и сквозь зубы прошипела:

— Какого чёрта ты здесь шляешься?

Он не подал вида, что услышал её. В его глазах светилась горечь утраты, словно с уходом из клачана он оторвался от родных корней.

— Солнцемудрая, мне предначертано исполнить непростую задачу: сохранить Землю, если мне хватит на то сил. В клачане я не мог дать тебе иного ответа. Не могу выразиться яснее и сейчас. Тебе достаточно знать лишь то, что я никому не хочу причинять вреда.

— Не причинять вреда?! — взорвалась она. — Да вы, элохимы, только это и делаете! Что вы можете дать, не причинив вреда? — Перед её глазами чередой проплыли лица Ковенанта, Мечтателя и Вейна. — Клянусь, если у тебя нет более разумного объяснения своего присутствия здесь, я просто сброшу тебя за борт!

— Солнцемудрая, — тихо ответил элохим, но в голосе его не было смирения или попытки её успокоить, — я сожалею, что на долю Обладателя кольца выпало столь тяжёлое испытание. Для меня это был компромиссный путь, дающий в равной мере надежду и опасность погибели. А я бы всё же предпочёл полную безопасность. Но это не так уж важно. Мне предначертано оставаться среди вас, и ни один из вас не в силах заставить меня уйти. Лишь тот, кого вы называете Вейном, содержит нечто, что может изгнать меня, и я не удивлюсь, если он попытается это сделать.

Линден поверила ему, и это привело её в состояние мрачной подавленности — она не знала, что теперь делать. «Вейн…» — стукнуло у неё в голове. Вейн? Её мысли мучительно вертелись вокруг него, но она не могла пока сформулировать то, что смутно осознавала.

Нос судна рассекал волны, рассыпая во все стороны брызги, сверкающие на солнце, как бриллианты. Пена окутывала борта корабля и уносилась на крыльях ветра. Ветер трепал волосы, и в его холодных прикосновениях Линден тоже ощущала некие предзнаменования. И всё же она сделала ещё одну попытку объясниться с элохимом и резко выпалила:

— Не называй меня больше Солнцемудрой. Вы ошиблись с самого начала, приняв меня за такую. Вы всё время только и делаете, что ошибаетесь!

— Это тоже одна из причин, по которой я должен находиться здесь, — спокойно ответил он.

Она в ярости крутанулась на каблуках и опрометью бросилась прочь, чуть не налетев на Первую. Великанша стояла почти у неё за спиной, её взгляд был жесток и суров. Она в два шага догнала Линден, остановила её и голосом, звенящим, как обнажённый клинок, спросила:

— Он говорит правду? Мы действительно не можем с ним ничего сделать?

Линден кивнула. Однако мысли её сейчас были совсем о другом: она могла бы доказать, что Финдейл не прав, но для этого ей кое-чего не хватало. В поисках точки опоры она внезапно обернулась к Великанше:

— Расскажи мне о своём испытании. Что они придумали для тебя?

Первая отпрянула, поражённая неуместностью вопроса. Но так как Линден настаивала, она смягчилась и довольно спокойно спросила:

— Красавчик тебе уже рассказывал о себе?

— Да.

— Тогда тебе будет, с чем сравнивать. — Одной рукой она вцепилась в рукоять меча, а вторую плотно прижала к ноге, вытянувшись в струнку, словно хотела удержать себя от излишних эмоций и жестикуляции. — Так вот, ко мне во время испытания элохим явился в облике Великана. С удивительным искусством он скопировал Красавчика. Вплоть до выражения лица. Но это был не мой муж, каким я его знаю. Это был Повенчанный-Со-Смолой, каким он мог бы быть, если бы родился нормальным ребёнком: стройный, статный, красивый — словом, воплощение всех достоинств Великанов. — Глаза её затуманились воспоминанием, но она тут же снова заговорила преувеличенно жёстко, чтобы не позволять себе расслабляться: — И он стоял передо мной — Красавчик, каким он мог быть, — и был так хорош, что в него нельзя было не влюбиться.

Неслышно подошёл Красавчик и остановился, слушая её с кривой улыбкой. Но глаза его сияли.

Первую его присутствие нисколько не смутило.

— Сначала я заплакала. А потом расхохоталась: при всей его искусности этому элохиму не по силам было скопировать ту ясную радость, которой всегда так сияет мой Красавчик. А элохима моя бурная реакция задела, — усмехнулась она, — но он не пожелал хохотать вместе со мной и бежал с поля боя с кислой физиономией.

Красавчик беззвучно рассмеялся, его глаза так и лучились радостью и любовью. И вдруг у Линден в голове что-то начало складываться. Рассуждая сама с собой и рассеянным взглядом скользя по Первой, волнующемуся морю и бездонному небу, она заговорила:

— Единственное, что делала Дафин, это отвечала на мои вопросы.

И, оставив Великанов теряться в догадках по поводу такого странного заявления, заспешила в каюту Ковенанта.

«Звёздная Гемма» резво бежала по разгулявшемуся морю, карабкаясь на выраставшие перед ней валы. Линден при такой качке приходилось цепляться за стены и за Кайла, но она упорно продолжала идти. Может, она и не обладает силой, способной выжать из Финдейла правду, зато такой силой обладает Ковенант. Только бы ей удалось поднять хоть краешек пелены, окутывающей его сознание! Наконец-то она отважилась на эту попытку. И даже ждёт её с нетерпением.

Себя она убеждала, что ей не терпится помочь Ковенанту восстановиться. Ей так необходимо общение с ним, его уверенность в себе. Но она всё ещё была в ярости, и внутри её постепенно разрастался мрак.

У дверей каюты она встретила Бринна. Тот вышел ей навстречу и молча преградил дорогу. Даже воздух в коридоре, казалось, был насквозь пропитан исходившей от него неприязнью. До Элемеснедена он никогда не сомневался в её праве навещать Ковенанта, когда ей вздумается. Теперь же он спросил, причём довольно резко:

— Что тебе здесь надо, Избранная?

Она проглотила обиду и глубоко вдохнула, чтобы сдержаться.

— Если ты ещё не слышал, то знай — у нас на борту элохим. Это Финдейл. Они его зачем-то послали вместе с нами, и, похоже, нам от него не отделаться. Единственный из нас, кто может найти на него управу, — это Ковенант. Я пришла попытаться помочь ему, прийти в себя.

Бринн переглянулся с Кайлом, словно спрашивая у него подтверждения её словам, и, опустив глаза, с лёгким поклоном открыл перед ней дверь.

Она шагнула в каюту, метнув на харучая такой свирепый взгляд, что он не последовал за ней, а оставил их с Ковенантом наедине и даже прикрыл двери.

Линден постояла с минутку, собирая все своё мужество, но безмолвное присутствие Ковенанта, словно ледяной рукой сжало её затылок, и она обернулась к нему.

Он сидел на каменном стуле у небольшого круглого столика, словно кукла: ноги вытянуты во всю длину и бессильные руки брошены ладонями вверх на колени. На столике стоял поднос с остатками завтрака. Возможно, она помешала Бринну закончить процедуру кормления. Но Неверящему это было безразлично. Его лицо выражало не больше, чем та чёрная пустота, что угнездилась в его мозгу.

Линден тихо застонала. Она вспомнила, каким увидела его в первый раз: буйного, энергичного, с глазами, мечущими молнии, с повелительной, властной складкой у рта. Он был предельно уставшим, но всё же находил в себе силы жить и бороться. Идти по избранному пути до конца. Этим-то он и приворожил её тогда.

Но сейчас она видела перед собой дряхлого старика, седого, с косматой бородой, надёжно скрывавшей резкость черт. Глядя на него, можно было сказать, что этот человек потерпел крушение всех надежд. Глаза были пусты. Стеклянные, как у трупа.

Сейчас он был даже слишком похож на её отца в тот страшный день. Когда последние капли крови вытекали из его перерезанных вен на грязные половицы чердака, он сидел точно в такой же позе, и взгляд его был так же пуст.

Ковенант отличался от него только тем, что дышал. Ежедневные кормления поддерживали в нём жизнь. Тут он произнёс свою обычную фразу, и Линден испугалась, что на самом дне его подсознания всё же сохранилось нечто, что боится её и предупреждает об этом.

Она обязана одержать его. Как Опустошитель. От одной этой мысли во рту появился отвратительный привкус. Она поняла, что, если будет медлить, взвинтит себя ещё больше. Знакомый страх, который всегда сковывал её волю, болезненно сжал ледяной рукой сердце. Страх перед тем, во что она может превратиться. Руки ходили ходуном, но она заставила себя взять ещё один стул, поставить его так близко к Ковенанту, что, сев, упёрлась коленями в его колени, и трепещущими пальцами сжать его безвольные кисти. Затем она погрузилась в его слепые глаза, пытаясь найти путь к нему.

И вновь вокруг неё стала сгущаться беспросветная тьма, удушливая, просачивающаяся и в неё.

Но тут же появилась опасность: её полная уверенность в бессилии и беззащитности Ковенанта выпустила на волю её давний голод, и тот, урча от жадности, стал расползаться в ней.

Совершенно инстинктивно она попыталась загнать его назад и удержаться на сумеречной границе между своим сознанием и мраком бессознательности Ковенанта. Но бездонная пучина чёрной пустоты, заполнившей его мозг, стала затягивать её. Однако она была ещё в состоянии различать некоторые аспекты его состояния, которые сохранились где-то на задворках. К своему огромному удивлению, она обнаружила, что воздействие на него, заставившее замолчать его разум, оказывается, приостановило и распространение яда.

Кроме того, она нашла определённые качества, делавшие его поддающимся воздействию элохимов. Они ни за что не смогли бы проникнуть так глубоко в него, если бы он сам не подставился, подчиняясь привычке брать все на себя. Именно из этого источника брали начало и его сила, и его неспособность защитить себя. В её глазах эти качества были столь высокими достоинствами, что ей достичь подобного даже не стоило и пытаться.

Но её воля уже попала в знакомую ловушку. Входить так, как она вошла в него, было бесчестным и подлым поступком, это было надругательством над его целостностью — но, с другой стороны, разве можно оставить его без помощи? Разве это не было бы тоже подлостью? И пока Линден путалась в противоречиях, голодная тварь, свившая себе гнездо в её сердце, беспрепятственно просачивалась наружу, алкая силы и власти. Силы Ковенанта. Возможности отмерять по своему желанию жизнь и смерть.

Подстёгиваемая голодом, она нырнула в Ковенанта.

И ночь приняла её как дар.

В одну секунду она окутала весь мир. Она поглотила небо, словно ураган, хотя здесь не было ни ураганов, ни неба. Здесь просто не было ничего. Ураган — это ветры, море; у каждого ветра своё направление; он может быть тёплым или холодным. Здесь же не было ни направлений, ни холода, ни тепла — ничего. В этой пустоте не было ни единой зацепки, которая позволила бы её хоть как-то определить и назвать. Словно чёрная дыра в межзвёздном пространстве, только не было звёзд, чтобы определить её местонахождение. Она заполнила Линден, словно ледяное касание Гиббона, и она была теперь полностью беспомощна перед разверзшейся тьмой, абсолютно беспомощна — ведь отец же выкинул ключ в окно, и у неё нет ни сил, ни дара убеждения, чтобы вырвать его из лап смерти.

Никаких эмоций в ней уже не осталось, кроме боли от огромной потери; её затягивал недвижный смерч мрака, а со дна воронки навстречу стали подниматься рождённые им образы. Фигура — само воплощение тьмы — приближалась к ней из дальнего далека. Сначала её очертания расплывались, словно она шла по мерцающему от жара песку пустыни, и разглядеть, кто это, было невозможно. А потом Линден разглядела.

Это был Ковенант.

Он пытался кричать, но у него не было рта. Лицо покрывали глубокие шрамы. В лихорадочно блестевших глазах светилось глубокое отвращение к себе. Страстное желание и страх заставляли его тащиться неровными скачками, как калеку. Но он все приближался, и ему нужно было её сердце.

Его руки превратились в змей, выраставших из плеч. Они извивались и шипели, готовясь к броску. Из пастей торчали клыки, белые, как кость.

Она попалась. Она понимала, что нужно поднять руки и попытаться защититься, но они безвольно повисли. Они были слишком тяжелы, чтобы их поднять против неизбежности, сверкавшей белыми клыками.

Сделав рывок, Ковенант внезапно вырос прямо перед ней — как воплощение всех её ошибок, преступлений и Любовей. Его змеи бросились на неё, и она провалилась в ещё горший, ещё более глубокий мрак. Вместе с Ковенантом.

А потом Линден ощутила, что стиснута в мощном объятии, словно змеи обвили её и душат. Она забилась, пытаясь вырваться, но ей не удалось. Её движения были скованы гамаком. Она хотела крикнуть, но не смогла. Каюта была окутана мраком, как разрушенное сознание Ковенанта.

Наконец она пришла в себя настолько, что осознала, что находится в своей каюте и в своём гамаке. И темно было потому, что уже наступила ночь, а не потому, что она провалилась в пропасть мрака. И слабый привкус «глотка алмазов» во рту вовсе не напоминал о смерти.

Каюта почему-то наклонилась как-то боком, словно дом, перекошенный при оползне. Но тут Линден почувствовала, что корабль сильно качает и поэтому гамак висит под углом к стене. Сквозь гранит она ощущала мощную, пронизывающую всю «Звёздную Гемму» вибрацию от ударов ветра и волн. Значит, в каюте темно не из-за того, что наступила ночь, а из-за того, что налетел шторм.

Он был не просто сильным, он был ужасающим.

В её сознании до сих пор копошились змеи. И она не могла освободиться от них. Но внезапно какое-то движение у стола привлекло её внимание. Приглядевшись, Линден, несмотря на темноту, узнала Кайла. Он сидел на одном из стульев, не сводя с неё глаз. Казалось, никакое предательство с её стороны не может заставить его отказаться от принятой на себя обязанности опекать её. И всё же в сумраке, окутавшем каюту, он казался ей воплощением правосудия, неумолимо требующего от неё покаяния.

— Я давно… — наконец хрипло прошептала Линден. Пустыня иссушила её горло и изгнала всякое воспоминание о «глотке алмазов». Она поняла, что лежит так уже довольно долго. — Я давно в обмороке?

Кайл бесшумно встал.

— День и ночь.

Она тянулась к нему, к этому туманному образу, столь равнодушному и далёкому. Но в нём была стабильность, которая помогала ей удержаться на грани сознания и не соскользнуть в кишащую змеями тьму.

— А Ковенант?

Он неопределённо пожал плечами:

— Состояние юр-Лорда не изменилось.

С тем же успехом он мог бы сказать: «Ты потерпела неудачу. Даже если именно этого и добивалась».

С большим трудом Линден выбралась из гамака — не хотелось лежать перед харучаем, как жертва, обречённая на заклание. Он поспешил ей помочь, но она отстранила его руку, сама спустилась по лесенке на пол и, наконец, оказалась с харучаем лицом к лицу.

— Конечно же, именно этого я и добивалась. — Образы, возникшие после её попытки проникнуть в сознание Ковенанта, все ещё роились в её мозгу, сбивая её и заставляя говорить совсем не то, что она хочет. — Ты обвиняешь меня?