А элохимы все подходили. Вскоре их стало столько, что они заполнили все пространство между кольцом вязов и курганом, и многим пришлось подняться на его склоны. Все их передвижения сопровождались лёгким шелестом, но между собой они не разговаривали. Они были и здесь так же собранны и самоуглублённы, как если бы находились на привычном месте в клачане, погруженные в медитацию.

Единственными, кто хотел общаться, были навязчивые колокольчики. Линден нахмурилась и попыталась, в который уже раз вникнуть в смысл их перезвонов. Но они оставались столь же непонятны, как язык, который ты не знаешь, но можешь по звучанию отличить от других.

Внезапно внимание Линден привлёк один из элохимов. Сначала она его не заметила: ни его чрезвычайно белая кожа, ни ряса цвета слоновой кости издалека ничем не выделяли его из толпы совершенных по красоте, причудливо одетых людей. Но когда он, с задумчивым видом прогуливаясь у подножия кургана, подошёл поближе, его глаза притянули взгляд Линден к себе, как магнит. Она взглянула на него — и мороз пробежал у неё по коже: он был первым из встреченных ею элохимов, избравший внешность… нищего, убогого — иначе не скажешь.

Он был сутул, словно сгорблен тяжёлыми испытаниями; руки его были тощими и до того слабыми и вялыми, словно не имели мускулатуры; кожу бороздили глубокие морщины; нечёсаные волосы ниспадали на плечи копной серебристой соломы. Его брови, щеки, уголки глаз — всё было изрезано следами глубоких переживаний, и на фоне жёлтых кругов у глаз морщины казались нарисованными чёрной краской. Все его движения были по-стариковски осторожны и медленны.

Он не обращал ни малейшего внимания, ни на гостей, ни на других элохимов. Будучи не в силах оторвать от него взгляда, Линден, наконец, отважилась спросить у Дафин:

— А это кто?

— А, — как бы между прочим ответила Дафин, пряча глаза, — это Финдейл Обречённый.

— Обречённый? Но что это означает?

Великаны и Ковенант тоже уже заметили странного элохима, и его внешность поразила их не меньше, так что они с нетерпением ожидали ответа.

— Ах, Солнцемудрая, на его плечах тяжёлая ноша — он обречён расплачиваться за нашу мудрость.

Нас, элохимов, объединяет одно: наше, умение видеть. Я уже говорила тебе об этом, когда объясняла суть поисков истины Рассвета. Именно это делает нас сильными и даёт уверенность в себе. Но я также говорила тебе, что подобные самоуглубления могут быть очень опасны. И вовсе не потому, что истина, открывшаяся одному, может быть сокрыта для других. Хотя именно в этом мы уязвимы. Но ни один из нас не может сказать другому: «Моя истина истиннее твоей», потому что рассудить нас не может ни одно существо на свете.

И всё же должны существовать некие критерии, потому-то мы так нуждаемся в носителях здравого смысла — Обречённых. Причём их функции постоянно изменяются в свете того, что требует насущный момент. В иные эпохи Обречённые призывают нас к самоуглублению, в иные, наоборот, — к объединению. Но в любую эпоху они платят за наши сомнения и нерешительность. Финдейл подвергает себя огромной опасности, сражаясь против гибели Земли.

Гибели? Линден содрогнулась. Как? Неужели Финдейл, как и Ковенант, принял на себя тяжесть расплаты за целый народ? И какова будет расплата? Что же известно элохимам и почему они до сих пор ничего не желают объяснить толком?

Что они знают о Презирающем? Не он ли случайно — пресловутая тень Чанта, с которой элохим так упорно борется?

Линден неотрывно следила за Финдейлом до тех пор, пока, словно по неслышимому сигналу, все элохимы не остановились и не повернулись лицом к центру.

— Солнцемудрая, — выдохнула Дафин. — Инфелис идёт. Элохимпир сейчас начнётся.

«Инфелис?» — повторила про себя Линден, но колокольчики не дали ответа.

Головы элохимов повернулись влево, и Линден, посмотрев в том же направлении, увидела высокую человеческую фигуру, стремительным шагом пересёкшую границу круга мёртвых вязов и почти взбежавшую на вершину кургана. Оглядев собравшихся, пришедший остановил свой взгляд на группе Поиска.

И только тут, когда фигура повернулась к ней лицом, Линден поняла, что это женщина. Её лицо и волосы светились как бы изнутри, словно гемма из драгоценного камня. Грациозная фигура была одета в нечто мерцающее, переливчатое, словно море в лунном свете, и во все стороны рассыпала блики и лучики, так как одеяние было густо усыпано драгоценными камнями. Сверкающий силуэт ярко вырисовывался на фоне чёрных деревьев и блеклого рядом с ним неба. Это и была Инфелис. Она возвышалась на вершине кургана, словно драгоценная корона, венчающая все чудеса Элемеснедена.

Прекрасные глаза, сверкающие величием, спокойно изучили лица гостей и остановились на Линден, которой понадобилось все её мужество, чтобы выдержать этот пронизывающий до глубины души испытующий взгляд. Ей вдруг захотелось пасть ниц перед этой светлой фигурой — подобному высшему существу можно было только так выразить свою покорность и смирение. Хоннинскрю опустился на колени, и остальные Великаны последовали его примеру.

Лишь один Ковенант остался стоять, словно изваяние из железной воли и непреклонности. Да и элохимы выразили своё уважение к Инфелис лишь почтительным молчанием. В наступившей тишине Линден слышала только перезвон колокольчиков, которые требовательно и настойчиво повторяли одну и ту же мелодию, словно давали ей какие-то наставления. Она собрала все силы, чтобы не поддаться властному очарованию взгляда этой удивительной женщины и не раствориться в трепете восхищения ею.

Наконец Инфелис отвела глаза (у Линден вырвался вздох облегчения) и, воздев руки над толпой соотечественников, голосом, звенящим, как горный хрусталь, провозгласила:

— Я пришла. Начнём.

Начало элохимпира было несколько неожиданным: небо вдруг в одно мгновение потемнело, словно в Элемеснедене наступила ночь — без звёзд и без Луны. Но свет был: мягкий, мерцающий — он шёл от Инфелис. В наступившем полумраке толпа элохимов ещё теснее сгрудилась у подножия кургана, словно переливающаяся всеми цветами радуги живая оправа для драгоценного камня, светящегося в середине. От каждого из них к простёртым рукам Инфелис потянулись тонкие световые лучики — рубиновые, изумрудные, аквамариновые и янтарные… Вскоре над курганом повисла изумительной красоты радуга. И тут налетел порыв ветра.

Он рванул рубашку Линден и пробежал по её волосам, словно ледяные пальцы призрака. Она протянула руку, чтобы ухватиться за Ковенанта, но каким-то необъяснимым образом вдруг оказалась совершенно одна. Был только полыхающий огнями курган и пронизывающий до костей ветер. Он дул с такой силой, что чуть не сбивал с ног. Тьма все сгущалась, а свет огней становился все ярче. Линден уже не могла понять, где стоят Великаны. Она не могла дотронуться ни до одного элохима, чтобы хоть как-то сориентироваться. Казалось, что Элемеснеден весь превратился в ветер и взвихрился вокруг кургана повинуясь одному-единственному слову, сказанному Инфелис.

Линден покачнулась под очередным порывом и, не удержан равновесия, упала, но землю словно выдуло из-под неё. Над ней, вокруг неё светились лишь чародейские огни элохимов. Беззвёздное небо превратилось в поток многоцветных искр, словно летевших из самого сердца Земли, и Линден, увлекаемая ветром, нырнула в него.

И её неуклюжее человеческое тело вдруг… воспарило над курганом. Он лежал теперь под ней, словно сгусток самой чёрной полуночи на дне огненной воронки. И она бестрепетно отдала себя на волю потоку сверкающих огней, которые сейчас казались ей колокольчиками, только изменившими, как и все в этой колдовской стране, свою форму, но не свою суть. А вихрь увлекал её все выше и выше.

Затем опять как-то незаметно ночь стала настоящей ночью, и в небе загорелись яркие звезды. Тогда в свете огней Линден увидела, что вместе с элохимами её, словно водяным смерчем, вынесло из гейзера, бьющего на известковом холме из источника Коварной, и продолжает поднимать вверх, к небу. Мэйдан мелькнул и растворился во мраке ночи, так как её уносило все выше. Лесное Кольцо на глазах сузилось, поглотило луг, и само вскоре исчезло, сдавленное Колючей Оправой. А смерч все рос и рос и возносил её к звёздам.

Линден забыла, что нужно дышать, она окончательно растерялась, она потеряла себя среди этих ослепительных огненных струй. И если она как-то осознавала себя, то лишь кусочком мрака, затянутым в сияющий смерч. Неосвещённая Земля съёжилась, пропала, и Линден утянуло в вечность Космоса.

Она растворилось в его величии, чувствуя себя не более чем тусклой пылинкой на фоне истинных драгоценностей — звёзд; вокруг и внутри неё разверзлись непостижимые бездны: леденящие, как окоченение, пустые, как сама смерть. Нет, нет ей места, такой ничтожной, под этими ошеломляющими своим величием небесами. Она была потрясена до глубины души и застонала в смертельном экстазе, словно настал последний миг её жизни. Внезапно огненная опора исчезла, Линден полетела лицом вниз на Землю и через какое-то время обнаружила, что лежит плашмя у кургана в Элемеснедене и плачет навзрыд, сама не зная почему.

Но вскоре, ощутив под собой твёрдую землю, она вспомнила, где находится, и вытерла слезы потери, надежды и благоговения.

Рядом раздался сдавленный рык Ковенанта. Он стоял на четвереньках, запрокинув голову, и смотрел в небо, словно бросал вызов судьбе и безжалостным звёздам.

— Ублюдки! — задыхаясь выпалил он. — Вы что, хотите разбить мне сердце?

Линден хотела подойти к нему, но так и застыла на месте: колокольчики снова заговорили. Элохимы тем временем, снова возвращаясь в человеческие обличья, собрались у тускло светящегося кургана, и в тишине она ясно различила их немой разговор.

Один перебор колокольчиков:

Он действительно считает, что это входит в наши намерения?

А разве нет? — донёсся ответный перезвон.

И вновь внятная речь растворилась в металлическо-стеклянных россыпях звуков, совершенно непонятных ей.

Линден затрясла головой, пытаясь удержать возникшее на миг понимание. Но ничего не вышло, и когда она смахнула слезу досады, то с удивлением заметила, что прямо перед ней стоит Финдейл Обречённый.

Он с усилием наклонился и помог ей встать на ноги. Его лицо выражало сострадание, а голос звучал хрипло, словно элохим давно уже им не пользовался:

— Солнцемудрая, мы всеми силами пытаемся сохранить жизнь на Земле. Ведь это и наши жизни.

Но Линден все ещё не могла прийти в себя, и поэтому суть сказанного так и не дошла до её сознания. Но зато обращение Финдейла послужило толчком для неожиданного открытия: его обведённые жёлтыми кругами усталые глаза первыми в Элемеснедене смотрели на неё с неподдельной прямотой и искренностью.

— Зачем вы его мучаете? — спросила она сиплым шёпотом, потому что горло было ещё перехвачено от рыданий по звёздной тоске.

Финдейл не отвёл глаз, но руки у него задрожали. И он ответил тихо, но внятно, чтобы слышать его могла только Линден:

— Мы не собирались приносить ему вреда. Наоборот, мы хотели защитить его от той боли, которую ему так или иначе придётся ещё испытать.

Сказав это, Обречённый резко отвернулся и отошёл, словно удерживая себя от дальнейших откровений.

Великаны тоже встали на ноги, и подошли к Линден. Они были ошеломлены не меньше её. Мечтатель помог встать Ковенанту. Элохимы снова начали подниматься на склоны кургана, и вновь речь колокольчиков прояснилась.

…Это входит в наши намерения? Ей срочно надо было рассказать об этом Ковенанту и Великанам. А разве нет? От какой такой боли или раны собираются элохимы защищать его? И почему у них возникли разногласия? В чём разница между Дафин и Чантом?

На верхушке кургана вновь появилась Инфелис. Она всё ещё была окутана светящимся коконом, но в любую секунду могла выпорхнуть из него, как прекрасная бабочка, чтобы поразить воображение гостей элохимпира. Но даже сквозь мерцающую вуаль она встретилась с Линден глазами и уже не отпускала её.

— Солнцемудрая, — раздался голос, не менее богатый обертонами, чем одеяние его хозяйки — самоцветами, — элохимпир начался с ритуала совместного выражения нашего естества. Сохрани его в своём сердце и попробуй постичь его суть. Но он уже в прошлом, а в настоящем перед нами ваши чаяния, которые привели вас сюда. Подойди. — Она грациозно воздела руку в приглашающем жесте. — Пришла пора поговорить об этом.

Линден повиновалась, словно жест Инфелис лишил её последних остатков воли. Но, увидев, что её друзья потянулись вслед за ней, не желая оставлять её одну, несколько воспрянула духом. Ковенант догнал её и пошёл рядом. Великаны пристроились чуть позади. В таком порядке они и поднялись на курган и остановились почти на самом верху, не осмеливаясь, однако, подняться туда, где стояла Инфелис. Её лицо находилось теперь на уровне лиц Мечтателя и капитана, но она продолжала смотреть исключительно на Линден. Обмен взглядами продолжался так долго, что та почувствовала себя абсолютно голой под этим сверхъестественным взглядом; и всё же ей удалось сдержать страх и не опустить глаз.

— Солнцемудрая, — наконец снова заговорила Инфелис, — Великан Гримманд Хоннинскрю наверняка поделился с тобой своими воспоминаниями о прошлом посещении Элемеснедена. А значит, тебе известно, что мы раздаём наши дары очень осмотрительно. Мы обладаем таким могуществом, что многое может быть опасным для людей, и если мы не делимся этим, то, только заботясь о вас. А сила и знание, которыми пользуются неумело, быстро становятся запятнанными. Так что даже если они не обратятся против того, кто не способен их удержать, то постепенно растрачивают все свои полезные качества. К тому же в последнее время визиты надоедливых провинциалов нас только отвлекают, и для того, чтобы отбить у них охоту приходить по пустякам, мы объявили, что за всё, что от нас будет получено, придётся платить, и более того — если проситель не сможет преподнести нам ответный дар, который нас удовлетворит, ему будет отказано.

Но ты — Солнцемудрая, и мы видим сами, насколько необходим вам наш ответ. И потому за него я не стану требовать с тебя и твоих спутников никакого выкупа. Если то, что вы ищете, в наших силах вам предоставить, вы получите это.

Никакого выкупа? Линден в удивлении воззрилась на Инфелис. Колокольчики подняли невообразимый трезвон, совершенно не давая ей думать. Казалось, что все элохимы принимают участие в их разговоре на вершине кургана.

— Можешь говорить. — В голосе чародейки прозвучали властные нотки, приказывавшие поторопиться.

Линден вздохнула про себя. Господи Иисусе! И оглянулась на своих спутников, словно в поисках поддержки и вдохновения. Она же должна знать, что говорить, ей уже давно следовало бы подготовиться к этому разговору! Но ведь думала она только о том, чем будет расплачиваться, а вовсе не о том, что просить. Предложение Инфелис и проклятые колокольчики окончательно сбили её с толку.

И тут взгляд её упал на Хоннинскрю. Все его былые сомнения исчезли, и сейчас в глазах Великана горело страстное желание. Линден ухватилась за него как за соломинку — ей так нужна была хоть пара минут, чтобы собраться с мыслями. Стараясь не смотреть на Инфелис, она сказала как можно спокойнее:

— Я здесь впервые. Пусть сначала говорит капитан. — И с громадным облегчением ощутила, как взгляд Инфелис обратился к Великану.

— Что ж, говори ты, Гримманд Хоннинскрю.

Первая окаменела, словно до сих пор не могла поверить, что ему ничего не грозит. И всё же она не могла не кивнуть ему, разрешая говорить. Взгляд Мечтателя подёрнулся дымкой, словно его посетило некое видение.

Глаза Хоннинскрю сверкнули надеждой из-под щетинистых бровей, и он сделал шаг вперёд. Затем откашлялся, приосанился и сказал сиплым от волнения басом:

— Ты оказываешь мне великую честь. Но прошу я не за себя, а за своего брата — Морского Мечтателя.

Мечтатель встрепенулся и теперь неотрывно смотрел на Хоннинскрю.

— Его беда вам известна: Глаз Земли сразил его до немоты ужасным видением. И тот же Глаз Земли ведёт нас в нашем Поиске. Я прошу вернуть ему утраченный дар речи, чтобы он мог стать нам лучшим проводником, чем до сих пор. И ещё потому, что это облегчит его извечную боль.

Он замолчал, хотя было видно, что ему очень хочется добавить пару разъяснений, но торжественность момента его сдерживала. Линден видела, как бьётся жилка у него на шее, и понимала, каких трудов ему стоит удерживаться от слов, в то время как Инфелис внимательно и изучающе смотрит на Мечтателя.

Мечтатель ответил ей беспомощным, полным надежды взглядом. Все его мощное тело мучительно напряглось в страстном желании говорить снова. Он был похож на слепого, внезапно увидевшего проблеск света.

Но Инфелис недолго изучала его; почти тут же она снова обернулась к капитану.

— Да, конечно, голос твоего брата можно восстановить, — сказала она равнодушно. — Но ты сам не знаешь, о чём просишь. Его немота неотъемлема от Глаза Земли, как день неотъемлем от восхода солнца. Исполнив твою просьбу, мы лишим его возможности видеть невидимое обычным людям. А вот на это мы не имеем права. Мы не можем убить его дар тебе в угоду. И причинять ему вред тоже не в наших принципах.

Глаза Хоннинскрю выкатились из орбит; в нём накопилось столько всего — сочувствие к брату, надежда на его выздоровление и острое разочарование в отказе, — что он никак не мог найти подходящих слов, чтобы убедить, уговорить, умолить чародейку передумать, но холодный взгляд. Инфелис и властное «Я все сказала» остановили его на полуслове.

Искры надежды угасли в глазах Мечтателя и подёрнулись пеплом смирения. Он пошатнулся и опёрся на плечо брата. Но Хоннинскрю даже не поднял головы: он никак не мог примириться с тем, что так долго вынашиваемая мечта, столь светлая надежда уничтожена несколькими короткими словами. Он не пытался скрыть горе, исказившее его мужественное лицо.

Линден вдруг ощутила вспышку гнева. Внешняя доброжелательность элохимов стала казаться ей маской, скрывавшей высокомерие, самонадеянность и безжалостность. Она больше не верила Инфелис. Если эти люди — воплощение Земной Силы, то, как они могут не справиться с таким простым…

Нет. Очень даже могут. Но не хотят.

Теперь Линден уже сама искала взгляда верховной чародейки. Ковенант попытался ей что-то сказать, но она только отмахнулась и, глядя снизу вверх на блистающую каменьями фигуру, отчётливо произнесла:

— Если так, то ты, вероятно, скажешь мне, что с ядом, который медленно убивает Ковенанта, вы тоже ничего не станете делать?

Она ощутила, как стоящие за спиной друзья отпрянули, словно отброшенные ледяным взрывом её ярости. Но сейчас она была сосредоточена на одном: глядя Инфелис прямо в глаза, высказать ей все и не сдаться, не отступить перед её показным величием.

— Я не прошу избавить его от проказы — она играет в его жизни особую роль. Но этот яд! Он убивает Ковенанта. Он делает его опасным для самого себя и для окружающих. Хуже уже Лорд Фоул ничего не мог придумать. Так как, ты и мне скажешь, что вы ничего не будете делать?

И вновь в голове начался жуткий перезвон: казалось, колокольчики обиженно и озабоченно о чём-то совещаются. И вдруг!

Она злоупотребляет нашим гостеприимством! — пробренчал один.

У неё есть на то веские причины, — рассыпался серебряной капелью второй. — Да и мы не так уж любезно их встретили.

Наши цели выше, любезностей. Но допустить, чтобы он разрушил Землю, мы не вправе, — хрустально откликнулся третий.

Но Линден не слушала их, она искала ответа в спокойных глазах Инфелис: отвергнет она её просьбу или нет?

— Солнцемудрая, — В голосе чародейки зазвучал металл. — Я вижу яд, о котором ты говоришь, как вижу и то, что ты неверно именуешь проказой. Но от этого у нас нет лекарств. Это сила, которая может служить как добру, так и злу, и она так глубоко укоренилась в нём, что вырвать её уже невозможно, не убив его при этом. Ты этого хочешь? Его сила — это его жизнь, и корнями её являются яд и проказа, хочешь ты того или нет. Даже если удастся удалить яд, сохранив ему при этом жизнь, силы своей он лишится навсегда.

Линден не отрываясь смотрела Инфелис в глаза, пытаясь хотя бы взглядом выразить все своё презрение этим разряженным болтунам. Она и вообразить не могла, что все их чудеса ни на что не годны. За спиной Ковенант несколько раз повторил её имя, пытаясь привести её в чувство, а может, и предостеречь от чего-то. Но с неё довольно увёрток и обмана. Силы, таящиеся в Элемеснедене, впитывались в неё, переполняли и выплеснулись, наконец, прямо в лицо Инфелис.

— Прекрасно! — Линден еле сдерживалась, чтобы не выйти за рамки вежливости, памятуя о том, что уж что-что, а спалить её как свечку в одну секунду, уж это они сумеют. — Хорошо, забудь о моей просьбе, раз уж вы ничего не можете сделать с ядом. — Её губы искривились в горькой усмешке. — И Мечтателю голос вернуть вы тоже не можете. Великолепно. Как прикажете. Но всё же, чёрт вас дери, есть нечто, что вы состоянии сделать.

— Избранная! — одёрнула её Первая, но Линден уже не могла остановиться.

— Вы в состоянии избавить нас от Лорда Фоула! — выкрикнула она.

Великаны окаменели. Ковенант тихо выругался: он никогда бы не додумался попросить о подобном.

Инфелис тоже застыла, как изваяние, поражённая столь яростным нападением. А Линден несло дальше:

— Вы сидите сиднем в своём клачане, не обращая внимания ни на бегущие века, ни на Зло, набирающее силу во внешнем мире, — лишь бы вам дали спокойно копаться в себе в поисках истины! Вы же — Сила Земли! Вы созданы из неё! Вы в состоянии положить конец действию Солнечного Яда, восстановить Закон, низвергнуть Лорда Фоула!.. Надо только начать делать!

Да вы только посмотрите на себя: вы уверены, что на таких, как мы, можете взирать не иначе как сверху вниз, покровительственно поглаживая по головке. Может быть, вы и имеете на это право. Может, Сила Земли настолько могущественна, что мы по сравнению с вами — жалкие букашки. Но мы хоть что-то делаем! Мы, по крайней мере, пытаемся! — Голос её сорвался.

Хоннинскрю и Мечтатель были отвергнуты. Ковенантом вообще пренебрегли. Поиск предан, доверие его обмануто. Она швыряла слова, словно камни, пытаясь найти у Инфелис уязвимое место.

— Фоул пытается уничтожить Страну. И если преуспеет, то на достигнутом не остановится. Ему нужна вся Земля. А сейчас единственные, кто противостоит ему и пытается помешать, — такие же жалкие букашки, как мы! Может быть, это пристыдит вас, и хотя бы из гордости вы захотите его остановить!

Она замолчала, и на секунду над курганом нависла тяжёлая тишина, но тут же взорвалась криками ярости, недовольства и живого интереса. Но, в общем гуле можно было разобрать лишь пронзительный вопль Чанта:

— Инфелис, это непозволительно!

— Нет! — крикнула в ответ чародейка. И толпа разом смолкла. — Она — Солнцемудрая, и я ей позволяю говорить что хочет.

У Линден словно землю вышибли из-под ног. Она поёжилась и сникла. Неожиданное заявление Инфелис выбило оружие из её рук, и весь гнев улетучился без остатка. Лишь неумолчный говор колокольчиков в ушах не давал ей полностью отключиться. Только благодаря им у неё хватило стойкости выдержать взгляд Инфелис, пока та говорила.

— Солнцемудрая, — начала она с оттенком сожаления в голосе, — то, что ты называешь Земной Силой, мы называем Чревью. Ты веришь, что мы властны распоряжаться ею. Эта вера может успокоить тебя — но и только. Неужели же ты, пройдя такой длинный путь, не поняла до сих пор, как порой бессильны те, кто наделён высшей властью? Мы есть то, что мы есть. А тем, чем нам не дано стать, мы не будем никогда. Тот, кого ты именуешь Презирающим, создан из иной материи. И мы бессильны перед ним.

И ещё, — добавила она, словно внезапная мысль пришла ей в голову, — Элемеснеден — наш центр и как бы центр всей Земли. Его границы мы преступать не вольны.

«Враньё!» — чуть не сорвалось у Линден с языка, но в это время Ковенант крепко схватил её за локоть своей увечной рукой.

— Она говорит правду. — Говоря с Линден, он неотрывно смотрел на Инфелис, словно, наконец, нашёл то, что так долго искал. Линден в ярости пыталась вырваться, но это только усиливало его хватку: пальцы впились в её локоть, словно были из железа. — Земная Сила не может противостоять Презирающему. Если бы было иначе, Кевин никогда в жизни не отважился бы на Ритуал Осквернения. Он создал Закон и Земную Силу, но всё это было не совсем то, что на самом деле было ему необходимо. И он не смог спасти Страну.

Вот потому-то Стране нужны мы с тобой. Из-за дикой магии. Она не из этого мира — из-за Арки Времени. Как и Фоул. Я могу делать то, на что не способна Земная Сила.

— Так вот до чего дошло, — с горечью перебил его Хоннинскрю. Он словно стал выше и теперь обращался к не оправдавшим его надежд элохимам как равный к равным. — По всей Земле ходят из уст в уста чудесные сказания об Элемеснедене. Об элохимах говорят всегда с большим почтением как о народе, обладающем удивительным, сказочным могуществом, как о чуде, самом великом из всех чудес. Великаны очень любят сказания о дивном крае — Элемеснедене, а те, кому посчастливилось побывать там, пользуются у нас уважением, как люди, причастившиеся чуда.

Но нас здесь приняли вовсе не так, как обычно в сказаниях принимают гостей в клачане. И это несмотря на то, что пришли мы сюда по делу, которое волнует всех живущих на Земле. Напротив, нас разлучили с нашими друзьями и охранниками-харучаями и устроили нам допрос. А как дело коснулось даров — нас опутали сладкими лживыми речами. Хороша же щедрость: пообещать, что за дары вы не возьмёте обычного откупа, заранее зная, что откажете нам в просьбах! Элемеснеден сильно изменился за последние века, и о таких элохимах мне уже не хочется слагать сказаний и пускать их в мир.

Линден едва слушала его, она была слишком встревожена состоянием Ковенанта. Он по-прежнему считает, что Чант просил у него кольцо, только испытывая его? Слышит ли он колокольчики?

И вновь перезвоны обрели смысл.

Он говорит правду. Мы сильно изменились, — мелодичный перебор тончайшего стекла.

А в ответ бряцание надтреснутых бубенцов: Нет. Просто эти смертные самонадеяннее всех приходивших сюда вместе взятых. И вновь первый:

Это мы стали слишком самонадеянными. Такова расплата за время, проведённое в самоуглублении. А теперь мы пожинаем горькие плоды своей беспечности.

В мелодии зазвучала новая тема, словно россыпь ледяных игл:

Вы забываете, что он сам представляет собой величайшую опасность. Мы избрали единственно верный путь, дающий надежду и ему и Земле. А расплачиваться за все — Обречённому.

И снова еле различимое журчание — и ни одного понятного слова.

— Гримманд Хоннинскрю, — раздался властный голос Инфелис. — Ты сказал всё, что хотел. Теперь помолчи. — Чародейка предпочла не заметить нарушения этикета с его стороны и обращения к элохимам без должной почтительности. И вновь её взгляд остановился на Линден: — А ты, Солнцемудрая? Ты согласна с ним?

Согласна? — Линден снова почувствовала, что заводится. — Вы что, не…

Но Ковенант снова стиснул её локоть и, прежде чем ей удалось вырваться, спокойно сказал Инфелис:

— Нет. Спор не стоит выеденного яйца. Мы не за этим пришли сюда.

— Продолжай, Обладатель кольца, — бесстрастно кивнула чародейка; над её головой переливался нимб из радужного мерцания.

— То, что Земная Сила не может одолеть Презирающего, — чистая правда, — ледяным тоном начал он. — Но Солнечный Яд имеет иную природу, чем его создатель. И этот орешек Земной Силе по зубам. К тому же если не прекратить его деятельность, то рано или поздно он доберётся и до сердца Земли.

Он помолчал, собираясь с мыслями, и Инфелис терпеливо ждала, что он скажет дальше.

И Линден тоже ждала. Её недоверие к элохимам постепенно стало переходить в безотчётный страх перед ними. И она почти с ужасом ждала, чем окончится попытка Ковенанта.

— Я хочу сделать новый Посох Закона. Это оружие может помочь в нашей борьбе. Вот главная причина нашего прихода к вам. Нам необходимо найти Первое Дерево. — Пальцы, стискивавшие плечо Линден, медленно разжались, и Ковенант, говоря, сделал шаг в сторону, словно желая уберечь её на тот случай, если он не сможет сдержаться. — И я прошу вас сказать мне, где оно находится.

Колокольчики словно взорвались; они перебивали друг Друга, и в возникшем звуковом хаосе уже не чувствовалось никакой гармонии.

Не делай этого, Инфелис! Мы потеряем все!

Да, я поняла. И согласна. Я не сделаю этого. — Хрустальные колокольчики, отзвеневшие это, без всякого сомнения, принадлежали Инфелис.

Но по её лицу невозможно было прочесть и намёка на это тайное совещание; она смотрела на Ковенанта с искренним интересом:

— Обладатель кольца, тебе вовсе нет нужды спрашивать об этом нас. Это знание всегда с тобой, оно спрятано в твоём подсознании.

— Да, это так, — задумчиво ответил он. — Каер-Каверол вложил его в меня. Он сказал тогда: «Знание внутри тебя, хотя ты его пока не видишь. Когда придёт время, ты поймёшь, как использовать мой дар». Но я не знаю, как мне извлечь этот дар и воспользоваться им.

Колокольчики вдруг разом смолкли, но их напряжённое молчание продолжало ощущаться, как дыхание летучей мыши. Линден поняла, что наступил момент необычайной важности.

И тут её словно осенило: она бросилась к Ковенанту, чтобы закрыть его собой, чтобы успеть сказать: «Теперь они знают, что ты ищешь Дерево! Этого они и добивались! Да как ты не понимаешь: Лорд Фоул уже добрался и сюда!»

Но опять она двигалась слишком медленно, связанная условностями и этикетом. Сердце словно замёрзло в груди между двумя биениями; лёгкие были лишены воздуха. Она лишь с трудом повернулась и успела увидеть на его лице страшную усмешку самопожертвования.