Ковенант вспыхнул, но в следующую секунду, признав её правоту, угрюмо кивнул. Однако его мнение, как видно, элохимов не интересовало.

Чант тоже кивнул, и земля под ногами харучаев вспучилась, поднялась, как приливная волна, и они, отступая, оказались на некой невидимой границе, где растаяли, как туман.

Но прежде чем они исчезли, Линден успела бросить последний взгляд на Кайла — взгляд, молящий о прощении, если харучай, конечно, сможет её простить. И Кайл успел крикнуть:

— Мы не доверяем элохимам!

И вот его уже нет здесь, а голос всё ещё звучит в её ушах. Мы не доверяем элохимам.

— Стал чуть поумнее обезьяны, и туда же — рассуждать о доверии! — фыркнул Чант. — Эти материи слишком тонки для его грубых извилин. Пусть благодарит Бога за то, что смог уйти безнаказанным, так безобразно нарушив наш покой.

— Ваш покой, — повторила Линден, с трудом удерживаясь в рамках вежливости. — Вы, очевидно, ждёте от меня объяснений и извинений. — Прощальный взгляд Кайла пронзил её до глубины души. — Мы пришли к вам с открытым сердцем. И харучаи пришли с открытым сердцем. Не знаю, простят ли они меня когда-либо за то унижение, которое им незаслуженно пришлось испытать. Но вас они никогда не простят.

Первая подняла руку в предостерегающем жесте, но Линден, бросив на неё мимолётный взгляд, успела прочитать в её глазах угрюмое одобрение. Мечтатель тоже дружески кивнул ей, как бы поддерживая, а Хоннинскрю подтянулся, и, казалось, воспрянул духом. Даже усталое лицо Ковенанта и то просветлело.

— Вы извинились. — Чант перешёл на безукоризненно-почтительный тон с лёгкостью бывалого дипломата. — А я признаю, что встретил вас неподобающим образом, так как моей целью было спровоцировать вас на активные действия. Вы получите компенсацию за все перенесённые вами неприятности. Обладатель кольца, пожалуйста, следуй за мной.

Ковенант остолбенел от подобной перемены, но тут же встрепенулся и, приосанившись, прорычал:

— И пусть только ещё кто-нибудь попробует встать мне поперёк дороги!

Довольная тем, что его наконец-то признали, Линден сказала Дафин:

— Я готова следовать за вами, как только вы сочтёте нужным.

— Благодарю тебя, ты очень любезна. — В голосе Дафин не было и намёка на неприязнь.

Она взяла Линден за руку и повела за собой. Оглянувшись, та увидела, что всех членов их маленькой группы элохимы уводят по одному в разных направлениях. Линден посетило смутное чувство неудовлетворения, словно ей чего-то не хватало, но она приписала его своей печали по поводу того, что пришлось расстаться с харучаями, и позволила Дафин увлечь себя навстречу новым чудесам Элемеснедена.

Но руку из ладони элохимки всё же выдернула; ей не хотелось, чтобы через прикосновение та прочитала её отношение к происходящему. Несмотря на все метаморфозы, клачан неожиданно стал казаться Линден довольно холодным и безрадостным местом, где вырождающийся народ извращается в попытках создать образ изобилия, что само по себе недостижимо.

Теперь, когда она взглянула на этот мир по-новому, все в Элемеснедене стало её раздражать: беспричинные и чрезмерно игривые превращения на каждом шагу; радуги, извергающиеся из разноцветных рыб в пруду; туманы, сотканные из мириадов снежинок; цветы, чьи лепестки и листья были похожи на что угодно, кроме лепестков и листьев. И каждая из этих переменчивых, текучих форм была элохимом. Что заставляет их всё время изменяться, какой во всём этом смысл — это было выше понимания Линден. Весь клачан казался ей просто огромным ларцом развлекающего зрителей фокусника. Фокусника, не волшебника.

Но кого же здесь было развлекать? Дафин, погрузившаяся в свои мысли, шла, не обращая ни малейшего внимания на творящееся вокруг. К тому же каждая трансформация существовала как бы для себя самой, абсолютно не соприкасаясь с Другими. И если они как-то общались друг с другом, то это было совершенно не заметно. Может, у них существовал некий тайный язык? Может, весь этот фейерверк воображения просто выражение радости творчества и полноты бытия?

Настроение у Линден окончательно испортилось: как и язык колокольчиков, так и поступки элохимов были совершенно непостижимы для неё. Она уже научилась доверять появившемуся у неё в Стране видению, но здесь оно не действовало. И это тоже подавляло её. Когда она смотрела на фонтан из перьев или золотистый рой крошечных пчёл, то видела лишь одного из элохимов. Да и то лишь потому, что уже была свидетельницей таких трансформаций. В этом хороводе бабочек и каскаде разноцветных струй Линден не в состоянии была различить мыслящее существо. Как, впрочем, случилось и с Чантом, которого она не смогла распознать в серебряном деревце. Холодная идеальная красота Дафин была не более чем одним из её многочисленных образов, и определить характер её обладательницы было не проще, чем когда она являлась в виде стаи скворцов или вороха нитей. Единственное, что Линден чувствовала, причём совершенно отчётливо, — это ощущение исходящей от всех элохимов необычайной мощи. Чем или кем бы ни были элохимы, ей до них ещё слишком далеко.

Мысль о предстоящем испытании снова стала пугать её. Если его цель — проверить, насколько она правдива и насколько годится для той роли, в которой желали видеть её элохимы, то она, скорей всего, как это не раз бывало, доблестно его завалит.

Но Линден не позволила себе скиснуть. Сколько раз она видела Ковенанта в ситуациях похлеще этой, и он всегда с улыбкой шёл навстречу судьбе, даже если ради столь любимой им Страны жертвовал своей жизнью. Что ж, прекрасно. Она сделает не меньше.

Поддержав таким образом своё мужество, Линден вернулась к мыслям об испытании.

«Я-то ни о чём тебя спрашивать не буду. Спрашивать будешь ты», — сказала Дафин. Теперь эти слова наполнились для Линден новым смыслом. Своими вопросами она действительно может выдать себя. Но ей придётся рискнуть, потому что она не видит другого способа собрать как можно больше полезной информации.

Пора приступать. Тщательно продумав свой первый вопрос, хотя пробиться сквозь навязчивые колокольчики оказалось непросто, Линден профессионально-равнодушным тоном осведомилась:

— И куда мы идём?

— Идём? — светло удивилась Дафин. — А мы не идём. Мы, пожалуй, прогуливаемся. — И, поймав ошарашенный взгляд Линден, добавила: — Таков уж Элемеснеден. В нём вообще нет ни куда, ни откуда.

— Но так не бывает. — Всю профессиональную бесстрастность Линден как ветром сдуло. — Мы же движемся. Мои друзья находятся где-то ещё. Как же мы к ним вернёмся? Как попадём на элохимпир, о котором упоминал Чант?

— Ах, Солнцемудрая, — рассмеялась Дафин. — В Элемеснедене все пути одинаковы. Мы встретим твоих друзей, когда встреча будет обусловлена. А тогда уж не надо будет искать места для элохимпира. Он всегда проходит в центре клачана. Но здесь везде центр. Мы с тобой прогуливаемся из центра в центр. И, кстати, здесь, где мы гуляем, тоже центр.

Так вот что случилось с Великанами, некогда оставшимися здесь! Линден прикусила язык, чтобы не высказать догадку вслух: они заблудились в колдовском мире, потерявшись в таинственных переходах к местам, которые должны быть обусловлены.

Линден снова вспомнила про испытание и на сей раз, решила схитрить. Самым безразличным тоном, словно перечисляя симптомы для установления диагноза, она заметила:

— Я и так уже гуляю целый день. Я устала, мне нужно немного передохнуть.

Это была неправда: хотя Линден не ела с утра, когда покинула «Звёздную Гемму», и отшагала немалое расстояние, она чувствовала себя как после многочасового освежающего сна и изрядного обеда. Каким-то образом удивительная атмосфера клачана удовлетворяла все её физические нужды. Ей просто было интересно посмотреть, как Дафин отреагирует на очевидную ложь.

— В Элемеснедене не устают, — мягко возразила элохимка. Если она и заметила хитрость Линден, то не подала виду. — А прогуливаются просто так, для удовольствия. Но и посидеть на траве — удовольствие не меньшее. Вот как раз подходящее место. — Она указала на склон поросшего шелковистой травой холма.

На его вершине стояла одинокая ива с листьями-бабочками, а у подножия переливался всеми цветами радуги небольшой пруд, словно абстрактный портрет клачана. Дафин поднялась до середины склона и опустилась на траву, аккуратно расправив складки туники.

Линден последовала за ней и, усевшись поудобнее, тут же задала новый вопрос:

— Это мужчина или женщина? — Она ткнула пальцем в сторону пруда. На фоне изысканных чудес Элемеснедена это прозвучало грубовато, но Линден не желала подстраиваться под их рафинированный стиль.

— Рассвет? — Дафин задумчиво посмотрела на бегущие по глади разноцветные спирали. — Пожалуй, его можно назвать мужчиной.

— И что он делает?

— О чём ты, Солнцемудрая? — Яблочно-зелёные глаза Дафин удивлённо затрепетали ресницами. — Разве мы не в Элемеснедене? Здесь никто ничего не делает в том смысле, в каком вы понимаете это слово. И наши цели также разнятся с вашими по смыслу и масштабу. Рассвет занят самопостижением. Он реализует своё мироощущение, познает его, а затем, разрушая его, создаёт новое. Из истины в истину. Мы же элохимы. А то, что вы называете делать, более приличествует поверхности Земли, а не её сердцу, в котором мы находимся.

Истина заключена в нас самих, и, для того чтобы её постичь, мы познаем себя.

— Ага, — глубокомысленно кивнула Линден. — Значит, тебе он не интересен. То есть каждый из вас смотрит только на… точнее, только в глубь себя? А как вот это? — Она широким жестом обвела пленительную игру красок на водной глади. — Это никому не предназначено?

— А зачем это кому-то предназначать? — вежливо удивилась элохимка. — Я ведь тоже в сердце Земли, как и он. Зачем мне любоваться чужой истиной, когда я могу заняться постижением своей?

Для Линден её слова прозвучали исчерпывающе ясно. И от этого элохимы стали ещё больше раздражать её. Как можно быть такими до отвращения совершенными? Ведь красавица Дафин, безмятежно раскинувшаяся на траве, никогда в жизни не задаст себе вопроса, на который у неё нет ответа. Её лицо озарялось мягким солнечным светом, а когда она говорила, в голосе звучало серебро лунного луча. Нет, Линден не могла доверять такой. Зато она постигла причину того благоговейного страха, с которым обычно говорил об элохимах Хоннинскрю. И была готова разделить его чувства.

Но колокольчики и здесь не желали оставить её в покое. Казалось, что вот-вот смысл их речи станет понятен ей, но каждый раз он ускользал безвозвратно.

— Но Чант так не думает. Он считает, что его истина — единственно верная.

— Возможно, так и есть. — Взгляд Дафин оставался безмятежно-спокойным. — Что же тут плохого? Он всего лишь один из многих элохимов. К тому же, — добавила она, очевидно, приняв какое-то решение, — он не всегда таков. Сейчас он нашёл внутри себя некую тень, которую ему нужно уничтожить. Любой живущий содержит в себе частицу тёмного, и большая её часть очень хорошо спрятана даже от него самого. Конечно, это опасно, когда тень покушается на права света. И бороться с ней тоже опасно. Вообще-то для нас все это не так уж важно, мы стремимся к внутренней гармонии, а без света нет и тени. Но для Чанта на данном этапе это вопрос первого порядка. Именно потому, что сам идёт на огромный риск, он может быть излишне нетерпим к тем, кто не желает видеть и принимать теней, окутывающих их собственные истины. И он у нас не один такой.

— О Солнцемудрая. — В голосе элохимки появились нотки светлой надежды. — Вы должны понять одно: мы — элохимы, соль Земли, её сердце. Мы находимся в центре всего бытия, всего, что движется, дышит и живёт. Мы живём в мире, поскольку никто не способен причинить нам вред, и если мы по доброй воле избрали пребывание в Элемеснедене, где можем спокойно следить, как на Земле протекают эпохи, до тех пор, пока само Время не придёт к концу, то кто осудит нас за это? Ни одно живущее существо не может судить о нас, как непостижимо для руки сердце, наполняющее её биением жизни. Но поскольку мы и есть сердце, мы не можем позволить себе уклониться от бремени осознания истины. Мы уже говорили, что появление Солнцемудрой и Обладателя кольца было предсказано. Крайне необходимо, чтобы оба качества совмещались в одном человеке, и то, что они разделены, требует обсуждения и принятия особого решения. Об опасности Солнечного Яда, которая и заставила вас пуститься в ваш Поиск, нам рассказали горы, окружающие клачан. А деревья Лесного Кольца поведали о вашем приближении.

Но если бы это было всё, что мы о вас знаем, то вас бы приняли как обычных визитёров, из любопытства и желания узнать новое. Но наше знание не имеет пределов. Мы обнаружили тень, падающую на сердце Земли в себе самих, и это заставило нас изменить отношение к вам, пересмотреть свои представления о Солнечном Яде и ответить на опасность, угрожающую Земле, совершенно необычным для нас образом, даже несколько противоречащим нашим принципам.

Вы не доверяете нам. И сомнения ваши останутся. Возможно, они даже возрастут и могут перейти в ненависть и отвращение. Поэтому я должна повторить, Солнцемудрая, что вам недоступно понимание наших поступков, и не вам судить о них.

Дафин говорила суровым тоном, но без малейшего раздражения. Она была похожа на терпеливую мать, уговаривающую ребёнка хорошо себя вести. Это несколько смутило Линден и вызвало в ней чувство внутреннего протеста. Элохимка взывала к её рассудительности и проницательности, но у Линден никогда их и не было. Обладай она этими качествами, разве оказалась бы здесь? Да может, затем, чтобы их обрести, она сюда и пришла.

Колокольчики задребезжали с удвоенной силой, словно уговаривая её быть настороже в этом краю чудес.

— Так кто же вы? — через силу спросила Линден. — Сердце Земли. Центр. Истина. Сказать это — ничего не сказать. Какой во всём этом смысл?

— Солнцемудрая, мы — Чревь Земли.

Дафин сказала это с обычным безмятежным спокойствием, но Линден смутилась ещё больше: Чревь было созвучно с «чревом» и «кровью».

Чрево? Из которого выходит жизнь? Кровь, жизненная сила, которая пульсирует во всём сущем?

Или то и другое вместе?

И Дафин начала рассказывать историю сотворения Земли. Это была та же самая легенда, которую некогда рассказывал Линден Красавчик на борту «Звёздной Геммы» перед вызовом никора. Но в этих двух сказаниях было одно существенное различие: Дафин ни разу не произнесла слово «Червь», она всё время использовала все то же странное слово, столь же созвучное как с «чревом», так и с «кровью».

Чревь пробудилась на рассвете эпохи и стала пожирать звезды с такой жадностью, словно вознамерилась поглотить весь космос. Но прошло время, она отяжелела и свернулась клубком, чтобы отдохнуть и переварить съеденное: так образовалась Земля. И её существование будет длиться лишь до той минуты, пока Чревь не почувствует голода снова и не поползёт на новую охоту за звёздами.

Так может, Великаны, которые привезли эту легенду из Элемеснедена, ослышались, и потому в их версии появился Червь? Или, может, элохимы другим своим гостям рассказывали её, иначе произнося имя первопричины Земли?

Словно отвечая на тайные мысли Линден, Дафин сказала:

— Так вот, Солнцемудрая, мы, элохимы, и есть Чревь — источник жизни на Земле. Из неё мы вышли, и она и есть — мы. Потому мы и есть центр, сердце, истина… Короче, мы то, что мы есть. Мы — ответы на все вопросы. Мы сами — вопросы, какие только могут возникнуть в этом мире. И поэтому не вам судить о том, что мы дадим в ответ на ваши нужды.

Линден уже почти не слушала велеречивую элохимку; в голове у неё всё перепуталось, и она никак не могла ухватить всё время ускользающий от неё смысл услышанного. Так же как и беспрестанно требующий понимания и ответа звон колокольчиков в её сознании. Мы и есть — Чревь. Водная гладь Рассвета-пруда мерцала изменчивыми переливами, как метафорический портрет клачана. Ива цвела живыми бабочками. Самопостижение.

Власть. Сила.

Мой Бог! С трудом пробиваясь сквозь оглушающие перезвоны колокольчиков к своим мыслям, Линден пыталась осознать, постичь то, что ей открылось. Элохимы! Они — сердце Земли. Земная Сила. Самозарождающаяся, самовозрождающаяся.

Всё перемешалось: надежда, смутные предчувствия, сомнения. Эти существа могли все. Они и были — всем. И они могли дать любой дар, по своему выбору, руководствуясь лишь собственными принципами. Или прихотями. Они могут дать ей то, что ей так необходимо. Помочь Хоннинскрю. Помочь Ковенанту в его страстном…

Они были ответом Лорду Фоулу. Средством излечить Землю от Солнечного Яда. Они.

— Дафин, — начала Линден, осторожно подбирая слова, чтобы точнее сформулировать вопрос о том, что же за непостижимый дар готовят им в ответ на все надежды и чаяния. Но колокольчики сбивали её, от их непрестанного перезвона все мысли разбегались. — Я не слышу своих мыслей! Да замолчат эти чёртовы колокольчики или нет?! — в отчаянии выкрикнула она.

И в ту же секунду Рассвет принял человеческий образ: высокого статного молодого человека, но с седыми висками. Его одеяние, как и мантия Чанта, очевидно, была частью его самого. Подойдя к Линден, все ещё сидевшей на траве, он мягко улыбнулся ей. Его глаза светились мудростью и пониманием.

Но пока он приближался, в голове Линден отчётливо прозвучали слова: «Нам нужно спешить. Ибо эта Солнцемудрая слышит нас слишком хорошо».

Словно повинуясь неслышной мелодии, Дафин плавно поднялась на ноги и простёрла руки к Линден:

— Пойдём, Солнцемудрая. Элохимпир ждёт тебя.