Глава 19

Обладание

Но смеялась не она.

Смех вырывался из ее горла, превращаясь в дикий, зловещий хохот. Лицо ее было искажено, как маска демона – как посмертная маска ее удушенной матери.

Но смеялась вовсе не Линден Эвери. Смеялся Опустошитель.

Он обладал ею всецело, словно именно для этого она и была рождена на свет. Для того чтобы предоставить ему тело, стать вместилищем его злобной воли. У нее не было возможности сопротивляться, не было даже голоса, чтобы протестовать. Было время, когда она считала свои руки руками врача, предназначенными для исцеления. Но теперь у нее не было и рук. Она не могла бороться, ибо оказалась заточенной в собственном теле, где ныне властвовало Зло.

И это Зло терзало ее невыносимыми воспоминаниями, поглощало ее, сокрушало ее «я» натиском древней, неодолимой силы. Казалось, вся скверна Солнечного Яда сконцентрировалась теперь в ее мышцах, жилах и нервах. Отвращение и желание тайно правили ею всю жизнь – неприятие смерти и тяготение к ней. Теперь она осознавала возвысившийся до пророчества зов тьмы во всей его полноте.

Она всегда была уязвима для этой тьмы, которую впитала с предсмертным смехом отца и вдавила в горло умирающей матери. Некогда Линден чувствовала себя Страной, отданной во власть Солнечного Яда. Но то была Ложь. В отличие от невинной Страны, она воплощала в себе Зло.

...Ее звали мокша Джеханнум. Она помнила потаенный экстаз, с которым подчинила себе Марида, триумф, испытанный, когда раскаленное железо вонзилось в плоть Нассиса... Она помнила пчел, помнила безумие человека, посадившего паука на шею Ковенанта. С равным успехом она могла бы сделать это сама. Но были деяния и куда серьезнее. Вооружившись осколком Камня Иллеарт, она смогла подчинить себе Великана и, приняв новое имя – Пожиратель Плоти, – повела войско Презирающего против Лордов. И познала вкус победы, заманив защитников Страны в ловушку между собственными силами и Дремучим Удушителем. Лесом, который она ненавидела все эти века – ненавидела каждый его листок, каждую каплю сока. Лесом, который она подвергла бы огню и опустошению, не вмешайся какое-то иное знание, превосходившее ее понимание.

Хитростью ее заманили в чащу Дремучего Удушителя, и она пала жертвой Лесного старца. Тело, в котором она пребывала, погибло в мучениях на Виселичной плеши – и мучения эти пришлось разделить ей...

То была одна из причин, по которым мокша Джеханнум жаждал возмездия. И Линден представляла собой лишь малую крошку для утоления бездонного аппетита Опустошителя. Но он получал удовольствие, смакуя ее мучения. Тело оставалось неповрежденным – он сохранял его для собственного использования, но вновь и вновь с наслаждением насиловал ее дух.

И не переставал смеяться.

Наверное, то же самое испытывала Джоан, когда, погребенная где-то внутри себя, видела себя же жаждущей крови Ковенанта, смакующей его боль. Сейчас Линден смотрела на него глазами Джеханнума. В отвратительном свечении подземных чудовищ он стоял на дне расщелины – бледный, избитый, еле держащийся на ногах. Покалеченная рука бессильно болталась, покрытое кровоподтеками лицо выглядело ужасно – словно его распирал давление удерживаемой внутри дикой магии. Но глаза Ковенанта сверкали так грозно, что мокша Джеханнум не решался нанести новый удар.

– Отведи меня к Фоулу, – повторил Ковенант с. яростью, превосходящей меру любого отчаяния. – Я отдам кольцо.

Это было безумием. Ядовитый Огонь лишил его рассудка.

Будь у нее голос, она бы закричала.

Ибо увидела на его лице ту ужасавшую ее жертвенную улыбку. Но почти сразу же она поняла, что ей нет необходимости видеть ее. Опустошитель мог многое, но одно было не в его власти – заставить свою жертву не осознавать себя. Из его же воспоминаний она знала о том, как былые жертвы, оставив тело во власти мокши, ускользали в беспамятство. Моральный паралич, сделавший Линден легкой добычей мокши Джеханнума, теперь мог стать ее единственным прибежищем. Для этого ей только и требовалось, что перестать цепляться за собственное «я». И тогда она будет избавлена от необходимости видеть неизбежный конец – видеть, как он уступит.

Именно к этому с алчущим ликованием побуждал ее Опустошитель. Он получал удовольствие от надругательства над ее личностью, но, пока оставалось самосознание, от него требовались усилия, чтобы сохранять власть над ней.

Так не стоило ли ей отречься от себя и оказаться, наконец, в безопасности, как чувствовала она себя в безопасности, оказавшись в клинике после самоубийства отца. В полной безопасности, какую дает смерть. То был единственный возможный выбор, и она отвергла его.

Отвергла, собрав всю остававшуюся волю и страсть.

Она уже потерпела неудачу с Джоан, испугалась до смерти одного лишь вида оскверненного Марида, а прикосновение Гиббона лишило ее разума и воли.

Но с той поры она научилась бороться.

В пещере Первого Дерева Линден впервые прикоснулась к Силе и осмелилась использовать ее против столь немыслимой – хотя и чуждой всякой морали – мощи, что ужас парализовал ее до тех пор, пока Финдейл не сказал ей, что поставлено на карту. А в Зале Даров близость самадхи Шеола обманывала и устрашала, крутила в водовороте овеществленного зла, так что она едва осознавала, где быть и что делать. Но выбор оставался за ней.

«Нет!» – твердо сказала себе Линден, ничуть не беспокоясь о том, слышит ли ее Опустошитель. Потому что в ней нуждались друзья. И Ковенант – если не в Зале Даров, то уж во всяком случае до случившегося у Финдейла. И потому, что для нее была важна сама способность принимать важные решения. Она воспринимала эту способность как силу, почерпнутую из какого-то внешнего источника, но находящуюся в ней самой.

И сдаваться она не собиралась. Ибо по-прежнему была нужна Ковенанту, несмотря на то, что пребывала во власти Опустошителя и не имела никакой возможности даже заговорить с ним.

«Я отдам ему кольцо», – так он сказал. Остановить его Линден не могла. Однако, если он, отказавшись от себя, позволит увлечь себя на ведущую в никуда дорогу, не останется никого, кто, хотя бы пожелал его остановить. Поэтому она сносила боль. Мокша Джеханнум заполнял тошнотой каждый ее нерв, отравлял ядом каждое биение сердца, разрывал ее в клочья каждым движением. Она сознательно цеплялась за свое «я» и отказывалась от покоя, сознательно отдавала себя на нестерпимые мучения, лишь бы сохранить способность видеть. И надежду попытаться.

– Отдашь? – со сдавленным смехом вымолвили ее уста. – Поздновато ты пришел к мудрости, жалкий низкопоклонник.

Даже в ее нынешнем положении Линден ощутила негодование – Ковенант никак не заслуживал такого прозвания. Но мокша язвительно насмехался над ним.

– Однако твое конечное унижение было предречено заранее. Ты ведь дрожал за свою жизнь, когда угодил в лапы пещерников? И правильно делал – эти простофили непременно убили бы тебя, а уж выманить у них кольцо не составило бы труда. С момента твоего призвания все твои надежды были не более чем глупостью и безрассудством. Все пути вели к торжеству Презирающего, а твои тщетные потуги...

– Я устал от болтовни, – прохрипел Ковенант. Он едва держался на ногах, но, тем не менее, сила его решимости вызывала у Опустошителей внутренний трепет. – Не льстите себя надеждой, что сумеете сломить меня.

Ощутив, как содрогнулся мокша, Линден прикрикнула на него:

– Трус! – и тут же стиснула зубы, испытав на себе силу ярости Опустошителя. Но Ковенант не видел, что происходит с ней, и не знал, какую цену платит она за неповиновение.

– Кольца ты не получишь, – угрюмо пробормотал Ковенант, – и вообще тебе повезет, ежели он оставит тебя в живых, после того как покончит со мной. – Взгляд пылающих глаз Ковенанта был тверд, как горячий мрамор. – Ведите меня к нему.

– Ну конечно, низкопоклонник, – язвительно отозвался мокша. – Я трепетно повинуюсь твоей воле.

Так или иначе, Опустошитель развернул Линден и заставил ее двинуться вдоль ущелья.

Оба подземных чудовища, которыми теперь управлял брат мокши, маячили позади Ковенанта. Но коснуться его – Линден ощущала это чувствами Опустошителя – они не смели.

Путь оказался долгим, и каждое биение наполняло ее сердце нескончаемой мукой. Опустошитель наслаждался ее страданиями и изощренно приумножал их. Извлекая образы из недр ее памяти, он обрушивал их на беззащитное сознание Линден, заставляя их казаться более вещественными и реальными, чем гранит Горы Грома.

...Марид с оскаленными клыками, рычащая как хищница Джоан, жаждущая крови Ковенанта... Души, загубленные Солнечным Ядом... Рот ее матери, склизкая мокрота, зловонная, как гниль в ее легких... Располосованные запястья отца, зияющие ликованием и смертью...

Мокша изобретал все новые и новые способы мучить ее, и она знала, что мучениям не будет конца, если только она не откажется от своего «я». Но Линден держалась. С упорством, казавшимся бессмысленным, она цеплялась за то, чем была прежде, – за Линден Эвери, давшую обещание. И в тайных закоулках души замышляла уничтожить мокшу Джеханнума.

О, этот путь показался ей очень долгим! Очень долгим, хотя она и знала – не могла не знать, – что для Опустошителя он был короток, как бросок камня через черную бездну. Наконец промозглый свет карауливших Ковенанта чудовищ выхватил из тьмы вырубленную в скале лестницу – немыслимо древнюю, с истертыми за тысячелетия ступенями, но все же достаточно широкую и безопасную. Опустошитель поднимался бодро, в радостном предвкушении. Линден же следила за Ковенантом, выискивая признаки головокружения и страха.

Выглядел он ужасно. Она чувствовала, как болят ушибленные кости его черепа, улавливала неровное биение пульса. Лихорадочный озноб делал все его движения неточными и нетвердыми. На лбу бусинками выступил пот.

Но он продолжал идти так же решительно, как тогда, на Небесной Ферме, когда отправился в лес вызволять свою бывшую жену. Казалось, будто собственная слабость и отсутствие точки опоры каким-то образом поддерживают его.

Но едва ли он пребывал в здравом уме. Сердце Линден обливалось кровью, тогда как мокша Джеханнум обливал ее презрением.

Лестница достигала в длину нескольких сотен футов, а Линден и вовсе казалась нескончаемой. Опустошитель гнал ее вверх без малейшей передышки, словно хотел извлечь из доставшегося ему тела все, на что оно было способно. Но, в конце концов, она добралась до узкого отверстия в стене, через которое были видны отблески скальных огней. Лестница тянулась и выше, но мокша направил ее в тоннель. За ней последовал и Ковенант, а за ним – его охранники.

С каждым шагом возрастала жара. В конце концов, Линден стало казаться, будто она идет сквозь огонь, но для мокши это ничего не значило. Ни крутизна, ни жар, ни отвратительное зловоние ничуть его не смущали.

А мучения Линден множились – все ее пациенты, которых не удалось вылечить, представали перед ней и обвиняли ее с неистовством фурий. Она погубила их – и может быть, потому что хотела этого. Разве не черпала она силу из их страданий?

Коридор оборвался, и она оказалась там, где взращивал и лелеял свои коварные замыслы Лорд Фоул.

В Кирил Френдоре. В Сердце Грома.

В том самом месте, куда Кевин-Расточитель Страны явился, дабы свершить Ритуал Осквернения. В том самом, где Друлл-Камневый Червь обрел утраченный Посох Закона. В черном средоточии древнего и рокового могущества Горы Грома.

Там, где предстояло решиться судьбе Земли.

Линден знала об этом благодаря чувствам мокши Джеханнума: дух Опустошителя трепетал в алчном предвкушении.

Сердце Грома представляло собой огромную круглую пещеру: по всей окружности зияли входы в тоннели, походившие на искаженные в беззвучных криках немыслимой боли рты. Стены во всех направлениях испещряли игравшие на множестве граней скальные огни. Иглы яркого света отражались от украшавшего высокий потолок массивного скопления сталактитов, словно бы созданных из медленно тающего металла. Вокруг скальных выступов клубилась светотень оранжево-красных проблесков.

Но весь этот свет, казалось, не мог коснуться фигуры, высившейся в центре зала на невысоком помосте, недвижной, словно статуя, и неразличимой в деталях. Возможно, то был человек, а возможно, и Великан. Возможно, он стоял спиной к Линден. Ни его размеры, ни очертания не поддавались определению даже с помощью чувств Опустошителя. Но от этой фигуры исходило немыслимое, подобное пронизывающему, рождающему эхо крику, ощущение силы.

Воздух был полон смрадом серы, столь едким, что на глазах Линден, наверное, выступили бы слезы, будь она властна над своими глазами и своими слезами. Но под этим запахом таился другой, не столь резкий, но не менее тошнотворный, полный могильной сладости.

Запах гниения.

Мокша упивался, жадно поглощая его ноздрями Линден. Чудовищная сила, исходившая от фигуры на возвышении, пронизывала Линден насквозь, – она казалась способной сокрушить гору, вырвать сердце Страны, ввергнуть мироздание в хаос и разрушение.

Ковенант стоял неподалеку, но держался отстраненно, видимо, не желая усугублять ее и без того нелегкое положение. Он не обладал видением, но и будь у него способности Линден, едва ли смог бы услышать, как пытается она докричаться до него, убедить его, что они должны быть вместе. Ведь он был слеп ко всему, что могла видеть она. А она видела все и знала все, что ждало его впереди.

Все, кроме одного: Линден не понимала, как у него, избитого и измотанного, хватало сил для того, чтобы стоять здесь с таким видом, словно это место принадлежало ему.

Чувством мокши она ощутила, как Опустошитель отослал стражников Ковенанта: в них больше не было нужды. А Ковенант повернулся к ней и беззвучно, одними губами, произнес ее имя, словно пытаясь сказать нечто, чего он не мог вымолвить, а она услышать.

Пульсация света усилилась – казалось, еще чуть-чуть, и на Линден обрушатся светящиеся сталактиты. Расстегнутая рубашка создавала ощущение того, будто гниль растекается по ее обнаженному телу. Жара сжала ее ослабленную волю словно кулак.

Стоящий на возвышении повернулся.

Ее подводили даже органы чувств мокши Джеханнума. Глаза ее были подобны затуманенным линзам: она видела лишь стекающие, разбегающиеся очертания. Возможно, рассмотреть фигуру получше мешали и вспышки света. Но, так или иначе, стоящий на возвышении походил на мужчину: очертания фигуры наводили на мысль о широкой груди, могучих руках, патриаршей бороде и летящем, струящемся одеянии.

Ростом с Великана, мощный, словно гора, источающий жар, он охватил взглядом весь Кирил Френдор, и ее, и Ковенанта так, будто одним только взором мог вымести их прочь.

Лишь его глаза Линден могла рассмотреть отчетливо.

Глаза, которые она уже видела прежде.

Глаза острые, как клыки, гнилые и беспощадные, полные зрелой силы, неистового желания, сочащиеся алчной скверной. В лесу за Небесной Фермой они возникли из пламени и, проникнув в самую глубь ее души, наполнили каждый нерв, каждую клетку нескончаемым презрением. Этот взгляд требовал от нее полного паралича воли, словно именно в этом и заключалась суть ее существования. А когда она, совладав со слабостью, устремилась вниз по склону, чтобы попытаться спасти Ковенанта, в этих глазах застыло грозное обещание никогда больше не позволить ей набраться храбрости и подняться над губительной противоречивостью, присущей смертным. И сейчас с чудовищной, бесконечно умноженной злобой они повторили это обещание и претворили его в жизнь.

Потянувшись мимо мокши Джеханнума к остаткам ее стиснутого страхом сознания, он непререкаемо подтвердил:

– Никогда больше. Никогда.

Линден услышала собственный, сдавленный страхом голос:

– Он пришел, чтобы отдать кольцо. По твоей воле я доставил его сюда.

Даже Опустошитель не мог выдержать взгляд своего господина и силился отвести глаза в сторону.

Но Фоул на миг задержал свой взгляд: он зондировал сознание Линден в поисках признаков неповиновения. Затем Презирающий промолвил:

– С тобой я говорить не буду.

Голос его исходил от скального света, из гнилостных испарений, из полутеней сталактитов. Он был глубок, как недра Горы Грома, и пронизан жестокостью. Каждое слово сопровождали оранжево-красные вспышки.

– Я не говорил с тобой. В этом не было нужды – и нет. Я говорю затем, чтобы направить слушающих меня на предназначенные им тропы, но твой путь был предопределен с самого начала. Ты неплохо подходила для служения мне, и все твои решения способствовали осуществлению моих замыслов. Добиться от тебя желаемого было для меня пустяковой забавой, не требовавшей усилий. Когда я обрету свободу... – В его клубящихся размышлениях Линден услышала насмешку, – ...ты будешь сопровождать меня, чтобы твои мучения могли длиться вечно. Я с радостью помечу твою плоть своими метами.

Устами Линден Опустошитель хихикнул, выражая полное одобрение. Саму же ее взгляд Презирающего поверг в полное смятение. Ей хотелось завыть, но она не могла издать ни звука.

Наверное, ей следовало уйти в никуда. Но Ковенант не уходил. И хотя, судя по виду, не мог сделать и шага, все же попытался прийти ей на помощь.

– Не делай из себя посмешище, – неожиданно заявил он. – Ты уже побит и даже не догадываешься об этом. Все твои угрозы попросту жалки.

Не приходилось сомневаться в том, что он лишился рассудка. Но его безумный сарказм отвлек внимание Презирающего от Линден. Она была оставлена во власти Опустошителя, и тот дал волю своей жестокости, заставив ее пережить все те мучения, что сулил ей в вечности Фоул. Но как только взгляд Лорда Фоула перестал терзать ее, Линден ощутила, что еще способна цепляться за свое «я». Упорства ей было не занимать.

– А, – голос Презирающего прозвучал, как вздох сошедшей с горы снежной лавины, – наконец-то мой враг предстал передо мной. Он не пресмыкается, но в этом уже нет нужды. Он произносит слова, в которых нет никакого смысла, и воистину унижен полностью, хотя сам не в силах уразуметь даже это. Он не понимает, что отдал себя в кабалу более позорную, нежели любое низкопоклонство, ибо стал орудием своего врага и более не свободен выступить против меня. И теперь, будучи вынужден подчиниться, малодушно полагает, будто это избавит его от ответственности за разрушение. – От злобного смеха забился скальный огонь, и немые крики эхом отдались от стен. – Он воистину Неверящий, ибо не верит, что, в конечном счете, отвечать за судьбу Земли придется ему. Томас Ковенант!.. – Фоул алчно подался вперед. – Радость лицезреть жалкие потуги вознаграждает меня за долготерпение, ибо твое конечное поражение было столь же несомненным, как и моя воля. Даже соверши я ошибку, возможность воспользоваться ею для своей пользы все равно принадлежала бы не тебе, а твоей спутнице. Но ты и сам видишь, – размытый взмах могучей руки указал на Линден, – какова она.

Презирающий рассмеялся, но в смехе его не было веселья.

– Заполучи она твое кольцо, и мне было бы о чем задуматься. Но я недаром избрал именно ее – женщину, неспособную свернуть с тропы исполнения моих желаний. Ты глупец, – продолжал Лорд Фоул, – ибо, зная, что обречен, все равно явился сюда. Теперь я получу твою душу.

Голос его наполнил легкие Линден обжигающим жаром, и мокша Джеханнум поежился от вожделения в предвкушении насилия и разрушения.

Логика Презирающего казалась безукоризненной, что делало его слова еще ужаснее. Одна его рука, кажется, – ибо взгляду Опустошителя это представлялось мощным мазком – сжалась в кулак. Ковенанта резко рвануло вперед, и он оказался в пределах досягаемости Лорда Фоула. Стены разбрызгивали свет так, словно устрашенная Гора Грома разразилась рыданиями.

Следующие слова Презирающего прозвучали тихо, как шепот самой смерти:

– Отдай мне кольцо.

Голос был столь непререкаемо властным, что на месте Ковенанта Линден повиновалась бы без размышлений. Но тот не шелохнулся. Правая рука его бессильно свисала, кольцо поблескивало на онемелом пальце, будто оно имело не больше значения, чем сам этот палец. Левый кулак сжимался и разжимался, словно поддерживая биение сердца. Глаза Ковенанта были темны, как бездонное ночное небо. Но что – убежденность или безумие – позволяло ему стоять прямо, с высоко поднятой головой?

– Пустые слова, – промолвил Ковенант. – Сказать можно все, что угодно, но ты ошибаешься и должен узнать всю правду. На сей раз, ты зашел слишком далеко. Все, что сделал ты с Анделейном! С Линден!.. – Он с горечью сглотнул и продолжил: – Мы не враги. Это всего лишь очередная ложь. Возможно, сам ты в нее и веришь, но от этого она не перестает быть ложью. Ты даже начинаешь походить на меня.

Линден приметила особый блеск в глазах Ковенанта. Конечно же, он обезумел и говорил как безумец.

– Ты всего-навсего одна из сторон меня. Одна из составляющих человеческой личности, того, что может быть названо человеком. Ядовитая сторона, враждебная, ненавидящая прокаженных, но, – в голосе Ковенанта звучала неколебимая уверенность, – мы с тобой единое целое.

Это утверждение заставило Линден изумиться тому, кем же стал Ковенант, тогда как у Презирающего оно вызвало лишь очередной, короткий и резкий, как лай, смешок.

– Не пытайся объединиться со мной ни во лжи, ни в истине. Для этого ты слишком глуп. Слово «ложь» куда лучше подходит для определения того пустяшного томления, которое ты именуешь любовью. Истина обрекает тебя на проклятие здесь. Три с половиной тысячи лет готовил я Землю к исполнению моей воли. В твое отсутствие, низкопоклонник! И мне нет нужды в софистике твоего неверия.

Голос Презирающего разил, как клинок. Скальные огни неистово полыхали, но и в самом ярком свете облик Фоула не становился более различимым.

– Отдай мне кольцо!

Ковенант осунулся. Неизбежность устрашала его, однако и сейчас он не подчинился, а неожиданно заговорил о другом:

– По крайней мере, освободи Линден. – Он подался вперед, приняв едва ли не просительную позу. – Она больше не нужна тебе. Даже ты должен быть удовлетворен тем, сколько страданий досталось на ее долю. Я предлагал ей это кольцо – и она отказалась. Отпусти ее. – Несмотря ни на что, он все еще пытался ее спасти.