Глава 14

Последний рубеж

Поначалу вода была настолько грязной, что Линден становилось не по себе. После каждого случайного глотка во рту оставался песок. Ливень и гром терзали ее слух, намокшая одежда и тяжелые башмаки тянули под воду. Когда бы не Первая, она довольно скоро пошла бы на дно. Линден чувствовала, как пульсирует боль в раненом боку меченосицы, но, несмотря на рану, та ухитрялась поддерживать на плаву и Линден и Ковенанта.

Однако со временем вода становилась все чище – и одновременно все холоднее. Линден уже успела забыть, сколь холодна может быть быстрая, проточная, не прогреваемая солнцем вода. Холод просачивался в нее, пронизывая ее до мозга костей и коварно нашептывая исстрадавшимся нервам, что ей будет гораздо теплее внизу, на дне. Подальше от хлещущего дождя.

Ты уже все равно провалилась, провалилась во всем, так что для тебя ничего не изменится. Но будет теплее. Ты ведь заслужила немного тепла.

Линден знала, что это так, но гнала от себя соблазн, сосредоточившись на ране в боку Первой. Проточная вода промыла ее и, учитывая природную стойкость Великанов, о последствиях можно было не беспокоиться. Теперь Линден втягивала боль своим видением, пока не стала ощущать рану как свою собственную. Холод порывался стереть все ее чувства, высосать остатки смелости. Молнии и раскаты грома пронизывали все ее естество. Линден казалась себе слишком маленькой и слабой, чтобы выдерживать это. Но сосредоточенность на ране помогала держаться, и она держалась. Весь долгий день, пока свирепый поток уносил спутников вниз по течению.

Наконец день кончился. Небо очистилось от туч, течение стало ослабевать. Первая подгребла к западному берегу и выбралась из воды. Спустя мгновение к ней присоединился Красавчик. Дрожь пробирала даже Великанов, а уж Линден и вовсе казалось, будто ее кости трясутся в лихорадочном ознобе. Ковенант был бледен, словно выветренный могильный камень, губы его посинели от холода, смертельная усталость отягощалась горечью.

– Нам нужен огонь, – произнес он так, словно считал себя виноватым и в отсутствии тепла.

Сандер выбрался на мокрый склон, не глядя на своих спутников, все его внимание было сосредоточено на Холлиан. Отойдя от кромки воды, он опустился на колени и мягко опустил Холлиан на землю, стараясь уложить ее поудобнее. Бережно пригладив ее мокрые растрепавшиеся волосы, он сел рядом и замер, прижав руки к груди. Казалось, гравелинг лишился рассудка.

Сбросив свой вьюк, Красавчик достал великанское огниво, которое каким-то чудом не отсырело, чего нельзя было сказать о хворосте, предназначенном для факелов. Но Великан раздувал огонь столь яростно, что, в конце концов, промокшее дерево занялось. Костер казался маленьким и жалким, но и его тепла оказалось достаточно, чтобы смягчить ломоту в суставах Линден и мрачную боль в глазах Ковенанта.

Красавчик предложил «глоток алмазов», но Линден и Ковенант настояли на том, чтобы первыми приложились к снадобью сами Великаны. Лишь после этого Линден сделала несколько глотков, которые влили, наконец, в ее желудок истинное тепло.

Ковенант принял от нее флягу с «глотком алмазов», но пить не стал, а повернулся и на негнущихся ногах зашагал к Сандеру.

Он просил, настаивал, убеждал, но тщетно – гравелинг даже не поднял головы. Сандер смотрел только на Холлиан, словно весь мир сосредоточился в ней, а все остальное, включая и его спутников, просто перестало существовать. Через некоторое время Ковенант вернулся назад, сел и закрыл лицо руками.

Спустя мгновение появился Вейн.

Он выступил из темноты в освещенное светом лагерного костра пространство и замер в обычной, безразличной ко всему позе. Губы его, как всегда, были изогнуты в загадочной улыбке. Ярость, которую удалось ощутить Линден, истаяла. Предплечье его потемнело и обуглилось. То было всего лишь наружное повреждение, однако имелись и другие. К бессильно обвисшей руке отродья демондимов добавилось несколько глубоких ран, из которых ощутимо изливалась боль. Его эбеновую плоть, словно сыпь, испещрили пепельные крапинки.

Линден обратила к нему сочувствующий взгляд, хотя понимала, что помочь Вейну она не в состоянии, ибо природа его боли была столь же недоступна для нее, как и сама его суть. Она чувствовала, что он напал на юр-вайлов не для того, чтобы помочь спутникам, а исключительно по своим собственным резонам. Возможно, потому, что не мог перенести вида своих создателей, извращенных Солнечным Ядом. Но это не имело значения. Как-то раз он поклонился ей. Он спас ей жизнь. Кто-то должен был хотя бы попытаться облегчить его страдания. Но прежде чем Линден успела что-нибудь предпринять, в небе появилась крылатая тень. Спланировав к земле, она плавно перетекла в человеческую форму рядом с отродьем демондимов. Финдейл.

Не глядя на Линден и Ковенанта, не обращая внимания на Сандера и Холлиан, элохим обратился к Вейну.

– Не думай, будто тебе удалось покорить мое сердце храбростью. – Голос Финдейла был переполнен унынием и безошибочно угадывающимся страхом. Желтые глаза, казалось, пытались проникнуть в загадочную душу отродья демондимов. – Я желаю твоей смерти и, если это заложено в мою Суть, рано или поздно убью тебя. Но твои спутники, о которых ты нимало не заботишься, обеспокоены тем, как помочь тебе. – Элохим помолчал, словно набираясь смелости, и мягко закончил: – Хотя я с отвращением отвергаю твою цель, Земля не должна терпеть твою боль.

Неожиданно его светящаяся рука потянулась к плечу Вейна. Вспышка разогнала ночь, но уже в следующее мгновение Финдейл убрал руку, и свет погас.

Первая охнула, у Красавчика от удивления перехватило дыхание. Ковенант пробормотал проклятие, словно не верил своим глазам. Черная плоть отродья демондимов восстановилась во всей ее красоте, во всем ее совершенстве. А в глазах Вейна Линден уловила огонек облегчения.

Она была ошеломлена, ибо только теперь поняла, почему элохимы считали, что исцеление Земли – их дело, а лучшее, что могли бы сделать Ковенант и Линден, это отдать кольцо тем, кто сумеет распорядиться им надлежащим образом, избавив тем самым себя от обещанного им Фоулом проклятия. Исцеление Вейна представлялось ей чудом, в сравнении с которым меркли все известные достижения медицины.

Потрясенная явленной элохимом силой, Линден обернулась к нему с именем Сандера на устах. Она хотела попросить его о помощи, объяснить, что гравелинг не в силах выносить такую муку. Но взгляда, брошенного на вырисовывавшийся в лунном свете силуэт Обреченного, оказалось достаточно, чтобы оставить это намерение. Линден почувствовала, что, исцелив Вейна, Финдейл каким-то неизъяснимым способом уязвил себя, ухудшил собственное положение и теперь сам, подобно Сандеру, нуждался в утешении. Поза его безошибочно указывала на то, что он отвергнет любую просьбу.

Красавчик вздохнул и, пока еще не погас костер, бормоча что-то под нос, принялся готовить ужин.

Ночью, скорчившись рядом с Ковенантом под промокшими одеялами в попытке справиться с холодом и глядя на угасающие угольки костра, Линден печально сказала:

– Все произошло так неожиданно. Я не почувствовала опасность вовремя.

– Ты ни в чем не виновата, – хрипло отозвался Ковенант. Казалось, будто его голос исходит от скрытой под одеялом смертельно опасной раны. – Я должен был оставить их в Ревелстоуне.

Линден хотела возразить, заявить, что взваливать всю ответственность на себя одного есть непозволительная самонадеянность. Без Сандера и Холлиан все они давно уже были бы мертвы. Как иначе смогли бы они ускользнуть от юр-вайлов? Но Ковенант продолжал:

– Я боялся Силы. Боялся, что она сделает меня тем, что мне ненавистно, – новым Расточителем. Что она станет источником презрения к людям, судьба которых волнует меня. Но мне не нужна Сила. Я могу сделать то же самое, просто стоя там.

Линден приподнялась и уставилась на него. Ковенант лежал, повернувшись к ней спиной, натянувшееся на плечах одеяло мелко дрожало. Ей хотелось обнять его, хотелось, чтобы они согрели друг друга своими телами. Но Линден чувствовала, что сейчас ему важнее другое.

– Это удивительно, – промолвила она тихо. – Ты винишь себя за все на свете. Не удивлюсь, если в другой раз ты заявишь, будто сам же и навел на себя порчу. С тем чтобы доказать, что заслуживаешь ее.

Ковенант перекатился на спину, словно получив удар между лопаток. Из-под одеяла высунулось бледное лицо. Несколько мгновений он смотрел на нее сквозь сердитый прищур, но затем Линден ощутила, что гнев его спал.

– Я знаю, – промолвил он, устремив взгляд в широкое небо. – Этиаран говорила мне почти то же самое. Несмотря на все зло, которое я ей причинил. Говорила, будто, наказывая себя, человек тем самым приходит к заслуженному наказанию. А Фоулу остается только смеяться. – Он вновь мрачно обернулся к ней. – Но все это относится и к тебе тоже. Ты пыталась спасти ее. И твоей вины в случившемся нет.

Линден кивнула. Не сказав больше ни слова, она склонилась к нему, и он заключил ее в объятия.

Проснувшись во мглистом предрассветном сумраке, Линден первым делом взглянула на Сандера. Судя по всему, он за всю ночь даже не пошевелился.

Холлиан уже коснулось окоченение, но Сандер не замечал этого, как не замечал ничего – ни дня, ни ночи. Он промерз до костей, но не замечал и холода, который не мог заставить его дрожать.

Ковенант резко поднялся, словно вырывая себя из сна, и без всякого видимого резона отчетливо произнес:

– К этому времени юр-вайлы могли бы уже нас догнать. – Затем он тоже увидел Сандера и тяжко вздохнул.

Первая и Красавчик уже проснулись. Рана меченосицы не затянулась и еще болела, но благодаря природной крепости и «глотку алмазов» уже не внушала особого беспокойства. Она тоже первым делом взглянула на гравелинга и, встретившись взглядом с Линден и Ковенантом, сокрушенно покачала головой.

Супруг ее приподнялся на локте и потянулся к мешку с припасами. Вытащив флягу, он заставил себя встать на ноги и подошел к гравелингу. Не говоря ни слова, Красавчик откупорил флягу и поднес ее к носу Сандера.

Подкаменник учуял запах – у него даже вырвалось что-то, похожее на сдавленное рыдание. Но головы он не поднял.

Терзаясь от жалости, Красавчик оставил его в покое.

В молчании спутники проглотили безвкусный завтрак, после чего Великаны удалились к камням, чтобы встретить на них рассвет. Линден и Ковенант не сговариваясь, встревоженно обернулись к Сандеру, но, возможно по счастливой случайности, он сидел на обнаженном скальном уступе.

Поблескивая лазурью, над горизонтом появилось солнце, и почти сразу же его стали затягивать черные тучи.

Порывы ветра вспенили поверхность реки. Красавчик бросился укрывать припасы, и к тому времени, когда он закончил, уже упали первые дождевые капли.

Бросив взгляд на стремительное течение Белой, Линден поежилась: одна мысль о том, чтобы броситься в холодную пучину, повергала в дрожь. Однако она уже провела в реке целый день, причем не будучи подкрепленной ни метеглином, ни «глотком алмазов», и твердо настроилась выдержать столько, сколько потребуется. Главную проблему сейчас представлял собой Сандер.

Мрачно обернувшись к нему, Линден увидела, что гравелинг поднялся на ноги. Глаза его были устремлены в никуда, голова опущена. Обхватив руками Холлиан, он прижимал ее к своей груди, держа на весу так, что ее ноги не касались земли.

Ковенант встретил взгляд Линден, а затем повернулся и подошел к Сандеру. Мускулы на его плечах дрожали от напряжения, но исполненный жалости голос звучал мягко:

– Сандер, положи ее. – Кулаки Ковенанта судорожно сжались. – Ты утонешь, если попытаешься ваять ее с собой. Оставь ее здесь, мы поможем тебе похоронить ее.

Сандер не отвечал и даже не смотрел на Ковенанта. Похоже, ждал, что Неверящий уберется с его пути. Голос Ковенанта посуровел:

– Не заставляй нас отбирать ее у тебя.

В ответ Сандер опустил Холлиан пониже, так что ее ноги коснулись земли. Никакой перемены в его чувствах Линден не ощутила и никак не предвидела того, что последовало дальше.

Правой рукой Сандер вытащил из-за пазухи крилл. Тряпица, в которую был обернут кинжал, размоталась и полоскалась на ветру. Гравелинг ухватился за раскаленную рукоять ничем не защищенными пальцами. Лицо его исказила гримаса боли, но он не дрогнул. В сиянии самоцвета угадывалась недвусмысленная угроза.

Подняв Холлиан левой рукой, он зашагал вниз, к реке.

Ковенант посторонился, Линден и Великаны – тоже. Затем, чтобы не оставлять Сандера наедине с бурным, холодным потоком, Первая послала Красавчика следом за ним.

– Он рвется в Анделейн, – прохрипел Ковенант. – Собирается нести ее всю дорогу, до самых Холмов. Понимаете почему? Кого он рассчитывает там встретить?

Не дожидаясь ответа, Ковенант поспешил за гравелингом и Красавчиком. Линден, едва не застонав, проводила их взглядом. Сандер намеревался встретиться с Умершими. С Нассисом, своим отцом. С Калиной, своей матушкой. С женой и сыном, которыми он пожертвовал ради спасения подкаменья Мифиль.

Или же с самой Холлиан?

Господи Иисусе, да как же такое вынести? Он просто-напросто лишится рассудка.

Линден прыгнула в реку и, подхваченная потоком, понеслась вниз по течению. Рядом мощными гребками рассекала воду Первая.

К столь сильному холоду Линден готова не была. Обостренная чувствительность – результат усиления видения – делала ее чрезвычайно уязвимой. В сравнении с тем, что ощущала Линден сейчас, вода реки Мифиль, где ей, Сандеру и Ковенанту тоже довелось основательно искупаться, казалась чуть ли не теплой. Холод обжигал оголенные нервы так, что она готова была взвыть от боли. Порой ей казалось, будто уже в следующее мгновение она окончательно падет жертвой Солнечного Яда. Однако могучее плечо Первой представляло собой надежную опору. К тому же рядом находился и Ковенант. Невзирая на неистовый дождь, сотрясающие воздух громовые раскаты и вспарывающие небеса молнии, Линден чувствовала, как неудержимо устремляется он к своей цели. И силилась вытерпеть и холод, и страх, и отчаяние, лишь бы не поддаться Злу, что обрушил на нее Лорд Фоул. А со временем найти способ положить этому конец.

Вспышка молнии высветила Красавчика, опережающего Первую на один-два гребка. Одной рукой Великан поддерживал Сандера, тогда как тот удерживал Холлиан на поверхности так бережно, словно его возлюбленная просто спала.

Ближе к середине дня клокочущий поток вынес спутников в новое, более широкое русло. Серая слилась с Белой, и теперь спутники оказались отданными на волю образовавшейся от этого слияния реки Соулсиз. Остаток этого и весь следующий день они неслись вниз по течению, словно подхваченные вихрем опавшие листья.

Яростный ливень мешал Линден ориентироваться в пространстве, но ночью, как только небо прояснилось и над исхлестанной бурей пустошью поднялась ущербная луна, она поняла, что река повернула к востоку.

На второй вечер после слияния потоков Первая поинтересовалась у Ковенанта, долго ли им осталось добираться до Анделейна. Ковенант и Линден зябко жались к теплу маленького костра. Первая и Красавчик пристроились рядом, словно даже им для поддержания духа требовалось нечто большее, нежели «глоток алмазов». Неутешный Сандер, как и в предыдущие ночи, оставался в отдалении. Он сидел неподвижно, склонившись над окоченевшим телом Холлиан так, словно ожидал, что к ней вот-вот вернется дыхание. На самом краю лагеря, куда едва достигал свет, бок о бок стояли Вейн и Финдейл. Линден не знала, то ли они тоже плыли по реке, то ли пересекали исхлестанную дождем равнину каким-либо другим способом. Так или иначе, каждый вечер после захода солнца оба появлялись возле стоянки и молча дожидались рассвета.

Некоторое время Ковенант задумчиво глядел на огонь. Потом он заговорил:

– Мне трудно судить о проделанном пути... – От холода лицо его сделалось восковым. – Мы движемся по реке Соулсиз, а она течет прямиком к Горе Грома, и пока... – Он непроизвольно протянул озябшие пальцы к огню, но в следующий миг инстинкт прокаженного заставил его отпрянуть. – Все зависит от солнца. Пока не взойдет солнце пустыни, река не высохнет и будет нести нас вперед. Думаю, мы должны добраться до Анделейна завтра, а уж в какое время – сказать не берусь.

Первая кивнула и вернулась к своим раздумьям. Рана зажила, но при всей своей крепости она чувствовала себя уставшей. Помедлив несколько мгновений, Великанша извлекла из ножен свой длинный меч и, словно не зная, чем еще занять себя, принялась медленно и методично начищать клинок.

Красавчик словно в ответ достал свою флейту, вытряхнул из нее воду и попытался было играть, но он слишком устал для занятия музыкой и скоро оставил эту затею.

Через некоторое время Линден вспомнила о солнце и испытала некоторое облегчение. И солнце плодородия, и солнце чумы в любом случае сделают воду теплее, позволят увидеть небо и окружающий мир. Да и солнце пустыни всяко не принесет с собою холода.

Но вскоре ее стало беспокоить, что Ковенанта все еще бьет дрожь. Быстрый взгляд позволил ей определить, что он не болен. Трудно было предположить, что какая бы то ни было болезнь коснется человека, побывавшего в Ядовитом Огне.

Но он усилием воли стянул себя в столь тугой узел, что дрожал от напряжения, словно его трясла лихорадка.

Коснувшись его руки, Линден взглядом спросила, что его так тревожит.

Он мрачно посмотрел на нее, а затем уставился на костер, словно рассчитывал отыскать нужные слова между угольев. Но когда он заговорил, слова его удивили Линден.

– Ты уверена, что на самом деле хочешь в Анделейн? Помнится, в прошлый раз ты отказалась.

То была правда. Тогда она отказалась, хотя даже на расстоянии ее оголенные нервы ощущали благотворные эманации деревьев. Страх ее отчасти объяснялся рассказами Холлиан, считавшей Анделейн проклятым местом, отнимающим у людей рассудок. Но лишь отчасти. Основная причина заключалась в боязни всего, способного воздействовать на ее обостренную чувствительность. Солнечный Яд вливался в нее подобно мучительному недугу, но природа недуга как такового была ей ясна. Анделейн казался страшнее, ибо от него исходила угроза ее с таким трудом обретенному самообладанию. Линден не верила в возможность благоприятного исхода от всего того, что имело над ней такую власть.

А позднее Ковенант рассказал, что Елена считала, будто ей, Линден, в конечном итоге доведется исцелить всех. А Лесной старец предупреждал, что ее появление может поднять в Анделейне мрачные тени.

Стоило Линден вспомнить об этом, как к ней вернулись старые страхи. Но сейчас она была другой женщиной, женщиной, нашедшей доступ к красоте и сумевшей научиться использовать дарованное Страной видение для исцеления. Она поведала Ковенанту о своих родителях и тем самым вытащила из сердца несколько ядовитых жал. Она научилась называть свое тяготение к его силе истинным именем. И наконец, она знала, чего хотела. Любви Ковенанта и конца Солнечного Яда.

С мрачной усмешкой Линден ответила:

– Попробуй остановить меня.

Она рассчитывала, что эти слова доставят ему облегчение, но Ковенант только кивнул, и Линден почувствовала, что нечто так и осталось невысказанным. Пытаясь достучаться до него, подтолкнуть его к большей откровенности, она добавила:

– Мне необходима передышка. Чем скорее я выберусь из-под Солнечного Яда, тем лучше.

– Линден... – Он произнес ее имя так, словно высказанная ею готовность ничуть не облегчала его задачу. – Помнишь, в подкаменье Мифиль, когда Сандер сказал, что ему пришлось убить свою мать, ты... – Ковенант сглотнул, – ...ты ответила, что он имел право избавить ее от страданий... – Он поднял на нее глаза, в которых явно читался вопрос о смерти ее матери. – Ты и сейчас так думаешь?

Линден моргнула. Она предпочла бы отмолчаться, во всяком случае до тех пор, пока не поймет, почему он задал этот вопрос. Но нужда Ковенанта была столь настоятельной и очевидной, что не ответить не было возможности.

– Она испытывала ужасные муки. Думаю, люди, которые так страдают, имеют право на смерть. Но убийство из милосердия не есть милосердие, если речь идет о том, кто это убийство совершает. Мне не нравится то, что происходит с человеком, совершающим такое действо. – Линден старалась говорить отстраненно, но вопрос был слишком болезненным и острым. – Мне не нравится то, что произошло со мной. Даже если ты назовешь содеянное мною не убийством, а актом милосердия.

Ковенант сделал быстрый неловкий жест. Голос его звучал мягко, но выдавал странное лихорадочное возбуждение.

– Что ты собираешься делать, если беда случится с Анделейном? Если тебе не удастся выбраться из-под Солнечного Яда? Каер-Каверол знал о такой возможности. Фоул уже извратил, исказил все остальное. Что тогда? Что мы будем делать? – В судорожных движениях его гортани угадывалась близость паники. – Я могу вынести все, что угодно! Но не это. Только не это.