"О-о-ох, как ноет! Совершенно невозможно терпеть… Интересно, этот шарлатан и впрямь избавляет от зубной боли? Надо будет под каким-нибудь благовидным предлогом заглянуть в этот чертов кабинет, хотя бы под видом магической инспекции", – невольно подумал Керамир, и тут же отогнал еретическую мысль. Пока он жив, он не поддастся на научный обман!
Да-с… Другой негодяй изобрел машину, которая, будучи влекомой силою пара, перемещала на большие расстояния всевозможные предметы, а также несознательных граждан, польстившихся на научную ересь.
Раньше, в старые добрые волшебные времена, чтобы послать, скажем, любимой теще в соседний город полфунта угорьков к ужину, горожане вынуждены были прибегать к помощи волшебников. Волшебники же, нагло пользуясь монополией на рынке трансгрессии, и упирая на большой расход магической энергии, брали за перемещение чудовищную плату, и, кроме того, частенько теряли либо перепутывали товары в пути. Так что нередко любимая теща вместо жирных угорьков получала к ужину погребальный веночек с трогательной надписью: "Спи спокойно, дорогая, мы постараемся не забыть тебя до следующей пятницы!".
Проклятый же изобретатель построил свою машину, соорудил из досок сараи на колесах, проложил между городами чугунные рельсы и подрядился возить граждан и багаж на большие расстояния. К сохранности вещей и пассажиров, а также и к срокам доставки он относился с большой серьезностью, и если его повозка прибывала к месту назначения хотя бы на пять минут позже условленного, возвращал клиентам половину денег. Но, к огромному неудовольствию волшебников, возвращать деньги ему приходилось нечасто. Затея имела оглушительный успех у населения, изобретатель постоянно расширял производство и собирался в ближайшее время вывести на чугунку сараи первого класса с ванной и рестораном, а волшебникам, занимавшимся трансгрессированием, пришлось положить зубы на полку.
Но дальше всех пошел ученый мерзавец, возомнивший себя равным птицам. Этот сшил из бараньей кожи пузырь, соорудил на площади огромный костер и принялся наполнять пузырь дымом. Пока он надувал свой богомерзкий пузырь, волшебники, во множестве собравшиеся на площади дабы присутствовать при крахе научной идеи, яростно злословили по адресу изобретения и его автора. Большинство сходилось на том, что пузырям не дано летать ни при каких обстоятельствах. Прогрессивно настроенное меньшинство полагало, что в результате эксперимента пузырь взорвется, и его ошметки будут вполне в состоянии пролететь несколько шагов. Тем временем ученый, не обращая внимания на спорящих, оседлал свой поганый пузырь и улетел.
Волшебникам, давно утратившим способность к полету, оставалось только завистливо смотреть на летящий пузырь снизу вверх и посылать проклятия изобретателю, нисколько, впрочем, тому не повредившие. Под радостные крики сбежавшейся черни ученый торжественно облетел площадь, сделал круг над ратушей и благополучно приземлился точнехонько на священный и неприкосновенный алтарь повелителя неба Румеса, откуда был унесен на руках восторженными горожанами.
Все это было крайне неприятно и унизительно для волшебников, но это были еще цветочки. Недавно вдохновленный успехом изобретатель заявил совершенно неслыханную вещь: ему, дескать, удалось построить огромную железную птицу, которая – вот бред-то! – летает сама, без всякого волшебства, без надувания дымом и даже без размахивания крыльями. И на этом аппарате он берется долететь до края земли самое большее за четыре часа, да еще сможет взять с собой до ста обывателей. "Тоже мне, само-лет!" – саркастически хмыкнул Керамир. В то, что можно летать не махая крыльями, он не верил, но на душе у него скребли кошки. Он подозревал, что ученый, без сомнения, заключивший сделку с дьяволом, рано или поздно сумеет выполнить свое обещание, и примется таскать горожан по воздуху как орел рыбу, и тогда на и без того шаткой репутации волшебников можно будет окончательно поставить жирный крест.
Керамир с тоской вспомнил, как славно было в старые добрые времена. Раньше, во времена его молодости, подобные проблемы разрешались чрезвычайно легко. Ученый, рискнувший выползти на свет божий из своей подпольной лаборатории чтобы глотнуть свежего воздуха, немедленно объявлялся пособником дьявола и сжигался заживо, вместе со своими научными приборами и еретическими книгами.
Но предыдущий монарх, Апулюс Мудрый, был большой просветитель и книголюб.
Советником он взял не волшебника, – а страшно подумать – ученого. Именно при нем наука совершила наглый и решительный рывок.
Во-первых, запретили сжигать ученых. Во-вторых, им дали возможность заниматься научными экспериментами. В третьих – и это было самое возмутительное – им позволили открыто проповедовать свои еретические идеи.
Результаты не замедлили сказаться. Недожаренные ученые воспрянули духом и принялись двигать науку в массы, натыкаясь, впрочем, на ожесточенное сопротивление волшебников. В конце концов ученые обнаглели до такой степени, что учредили собственную Академию – в противовес магической – и назвали ее, естественно, в пику волшебникам, Академией наук. Само это словосочетание, от которого за версту разило шарлатанством, приводило Керамира в бешенство. Будь это каких-нибудь пятьдесят-семьдесят лет назад, в благословенные времена Румера Свирепого, Керамир показал бы этим ученым клопам и академию и эксперименты и полеты над площадью! Но времена были другие, и Волшебный Секретарь вынужден был скрепя сердце предоставить ученым свободу собраний и выражений.
Увы! Противопоставить ученым было нечего. Волшебники, долгие годы занятые борьбой за чистоту породы, утратили древнее искусство магии. Заклинания постепенно забывались. Освежить их в памяти также было уже невозможно – прочесть магические книги, написанные старинными рунами, никто не мог. Старый Гуго, последний волшебник, знавший древнеэльфийский язык и способный с горем пополам разобрать рунические письмена, трагически погиб тридцать лет назад в магической библиотеке. Ему на голову свалился старинный пятидесятифунтовый фолиант в кованом серебряном переплете (волшебник потянулся за ним, чтобы узнать свое будущее – это была семимедийская Книга Судеб). С тех пор волшебные книги тихо покрывались пылью в библиотеке Магической Академии, а волшебники почти смирились с тем, что магическому искусству пришел конец.
Но внезапно для отчаявшихся волшебников блеснул луч надежды. Великий Мервин, величайший колдун всех времен, живший шесть столетий назад, и творивший чудеса так же легко, как нынешние волшебники создавали себе проблемы, как известно, перед смертью сжег все свои рукописи и унес тайны волшебства в могилу. Многие годы его великое искусство считалось безнадежно утраченным. Но тут волшебникам неожиданно улыбнулась удача. В старинном замке, некогда принадлежавшем Мервину, на чердаке, в дальнем углу под ворохом тряпья была обнаружена пыльная бутыль, хранившаяся тут еще со времен Мервина. Тщательно изучив содержимое – а в бутыли было около двух пинт маслянистой жидкости, игравшей всеми цветами радуги и издававшей при взбалтывании специфическое кудахтанье, – волшебники пришли к выводу, что перед ними не что иное как волшебный эликсир говорливости.
Эликсир говорливости, рецепт которого был разработан (а впоследствии и уничтожен) самим Мервином, был одним из величайших достижений колдовского искусства. Он мог сделать говорящим любое животное, включая рыб, рептилий и гадов. Обретя дар человеческой речи, животное могло на равных разговаривать с волшебниками, и даже помогать им полезными советами. Как утверждали некоторые волшебники, значительной части своих достижений Мервин был обязан двум ученым свинкам, просиживавшим дни и ночи за волшебными книгами и диктовавшим ему магические рецепты. Поговаривали, что даже знаменитый философский камень был получен Мервином в непосредственном соавторстве со свинками.
Эликсир говорливости был последней надеждой волшебников получить доступ к тайнам великого колдуна. Дело в том, что в Малом зале Магической академии вот уже пятьсот лет висела клетка со старым вороном. Когда-то эта птица принадлежала самому Мервину, и несомненно, была в курсе волшебных таинств. Ворон присутствовал при составлении волшебных снадобий и эликсиров, вызывании духов, заклинании времени и прочих магических процедурах. Кроме того, Мервин, как всякий алхимик, долгое время вдыхавший пары ртути, имел привычку разговаривать сам с собой, и эти разговоры также могли содержать массу ценных сведений. Все это волшебники надеялись добыть из памяти старого ворона. С помощью чудесного эликсира волшебники собирались разговорить древнюю птицу и выудить из нее секреты великого мага.
Для этого Волшебный Круг условился собраться в Каличе, небольшом городке в тридцати верстах от Сам-Барова, где в данный момент находилась Магическая Академия (ибо здание академии, перенасыщенное древней магией, не стояло на месте, а непрерывно шаталось по окрестностям, возникая то здесь то там, поэтому по городу постоянно носились толпы взмыленных волшебников, неосторожно выбежавших за пивом и спичками, и разыскивающих сбежавшую альма матер).
Разумеется, Керамир предпочел бы поболтать с говорящим вороном в одиночку, тем более, что бутыль с эликсиром находилась у него. Но, увы, это было невозможно.
Последние пятьсот лет ворон безвылазно просидел в клетке в душном и темном Малом зале, совершенно одряхлел, и о том, чтобы вывезти его тайком в какое-нибудь уединенное место не могло быть и речи – несчастная птица просто околела бы от избытка впечатлений.
Но это все были мелочи. У Керамира есть эликсир, и есть свидетель-ворон, и не будь Керамир первым волшебником Полусреднего мира, если сегодня же тайны великого Мервина не станут ему известны.
Керамир ухмыльнулся и любовно погладил бутыль, притороченную к седлу. Главное – заставить заговорить проклятую птицу, а уж потом Керамир позаботится, чтобы убрать лишних свидетелей. Не впервой.
"Ну что, тараканы очкастые! – злорадно подумал Керамир, вспомнив ученых. – Мы еще посмотрим, кто кого!" Где-то в чаще ухнула сова. Керамир вздрогнул и испуганно огляделся.
Пока он предавался размышлениям, с окружающей природой произошло что-то странное.
Мир вокруг него изменился до неузнаваемости.
Особенно поразили Керамира деревья. До этого они, как и полагается деревьям, спокойно росли вдоль дороги, чуть шевеля ветвями под вечерним ветерком. Теперь же они вертелись и кривлялись, как бесноватые, принимая самые причудливые позы.
Керамир собственными глазами видел, как одна молодая осина перебежала через дорогу, укоренилась там, и весело помахала Керамиру ветвями.
Да и сама дорога была более чем странной. Синяя стена леса отодвинулась куда-то вдаль, а на ее месте маячила безобразная дыра, заполненная дрожащим красновато-сизым маревом. Горизонт странно выгибался, и терялся где-то на уровне третьего неба, где как известно, обитают полубоги вперемешку с титанами.
Керамир оглянулся.
Сзади, закрывая половину неба, наползала тяжелая грозовая туча. Черное брюхо ее то и дело вспарывали ослепительные зигзаги молний. Приближалась большая гроза.
Керамиров осел, словно предчувствуя беду, забеспокоился, и принялся нервно вытанцовывать посреди дороги, высоко задирая задние ноги и ежесекундно грозя сбросить Керамира. Некоторое время пожилой волшебник героически сражался с пожилым ослом, но, все-таки осел был на восемьдесят лет моложе, и вдобавок природа наделила его четырьмя ногами, а Керамира – только двумя (и в придачу двумя руками, совершенно бесполезными в данном случае – так как ими приходилось держать колпак и посох), поэтому сражение закончилось со счетом четыре – два в пользу осла. Осел, дважды получивший посохом по загривку, как-то особенно истерично закричал, взбрыкнул, и ему удалось-таки избавиться от седока. Керамир пролетел шагов десять и шлепнулся в дорожную пыль, совершив по инерции четыре подскока на собственном седалище.
Встряхнув головой, чтобы разогнать мелькавшие в глазах искры, Керамир безнадежно посмотрел вслед коварному ослу.
Неблагодарное животное явно вознамерилось бросить своего хозяина на произвол судьбы. Высоко задрав хвост, осел изо всех сил улепетывал по направлению к городу. Керамир, морщась, охая и потирая ушибленное место, поковылял следом.
Но далеко уйти ему не удалось.
Внезапно все вокруг почернело. Свет погас. Вокруг Керамира затанцевали в стремительном вихре сорванные ураганом листья. Поднялась туча пыли. Гигантская воронка, появившаяся откуда-то из-за леса, мгновенно всосала Керамира в свое пыльное чрево и стала поднимать его все выше и выше в воздух.
Перепуганный до смерти Керамир парил над дорогой с грацией больной вороны, оглашая окрестности воплями и взывая о помощи к богам, духам и простым горожанам.
Но никто не услышал его, и никто не пришел на помощь. Ураган нес его дальше и дальше, в сторону Синих Гор, где, как известно, живут злобные уродливые тролли, питающиеся человечиной. Керамир попытался спуститься на землю, неуклюже размахивая руками и ногами, как неумелый пловец, но добился лишь того, что поднялся еще на двадцать футов выше. Ураган неумолимо нес его к Синим Горам.
Спасения не было.
От страха Керамир лишился чувств.
Глава 6
Краткий очерк магической эволюции
Сознание возвращалось к Вовану медленно. Создавалось впечатление, что до этого оно долго шаталось по чужим головам, пытаясь найти себе пристанище поприличнее, но не найдя ничего подходящего, было вынуждено возвратиться к прежнему хозяину – хотя и без особого удовольствия.
Наконец сознание утвердилось в Вовановой голове, привычно устроившись перед телевизором с банкой пива, и Вован получил возможность слабо простонать и открыть глаза. Картина, представшая перед ним, была настолько странной, что Вован поспешил вновь закрыть глаза и стал мучительно вспоминать, не курил ли он накануне чего-нибудь термоядерного.
Было раннее утро. Похоже было на то, что он провалялся без сознания всю ночь. В лазурном небе среди белоснежных пушистых облачков нежилось чистое сияющее солнце.
Перед Вованом вместо знакомой автомагистрали вилась узенькая, протоптанная в высокой траве тропинка. Шагов через сто тропинка упиралась в синюю стену леса.
Ни указателей, ни каких бы то ни было других ориентиров не было. Местность была совершенно незнакома Вовану, и ни малейшего представления о том, как он сюда попал и что ему делать дальше, у Вована не было.
Пока Вован раздумывает, не сошел ли он с ума, у нас есть несколько минут, чтобы представить мир, в который попал Вован. Право, этот мир стоит того, чтобы его представить.
Полусредний мир, или по-научному, Семимедье, представляет собой один из бесконечного множества волшебных миров, которыми битком набита наша Вселенная.
Как известно, существование волшебства нисколько не противоречит современным научным знаниям. Знаменитый физик Альберт Эйнштейн утверждал, что волшебные миры столь же реальны, как и наш мир (обычно рассуждения о волшебных мирах шли сразу после рассказов о маленьких зеленых человечках, пьющих по ночам чернила из авторучек и непосредственно перед размышлениями о грядущем в 1999 году нашествии инопланетян с Альфы Центавра).
Современная физика уверяет, что разнообразных миров бесконечное множество, а значит, где-нибудь непременно существуют и бесконечно разнообразные волшебные миры. Среди множества миров существует мир, населенный Мальвиной, Буратино, Пьеро и псом Артемоном, мир, заполненный героями Андерсена, мир Гарри Поттера и прочие миры, существование которых ранее, в эпоху достоверных знаний об окружающей действительности, считалось абсолютно невозможным.
На самом деле ничего необычного в волшебных мирах нет, какими бы странными и невозможными они не казались. С учетом бесконечности Вселенной и составляющих ее миров поверить в существование мира, подобного тому, куда попал Вован, не так уж сложно. А если к тому же учесть, каким был наш собственный мир сотню миллионов лет назад, то следует признать, что подобное разнообразие придет не во всякую больную голову. Выступи современный палеонтолог с докладом об эволюции динозавров где-нибудь на вселенском соборе в тринадцатом веке – и ему крышка. В лучшем случае он был бы признан неизлечимым сумасшедшим и провел бы остаток дней в монастырской больнице, отбивая земные поклоны и размышляя о своих заблуждениях.
В худшем – святые отцы просто забили бы его евангелиями. А ведь он говорил чистейшую правду! Да по сравнению с миром ортоцерасов и траходонов Полусредний мир просто обязан существовать!
И потом, согласитесь: зная о бесконечном разнообразии миров, намного приятнее верить в существование мира, населенного волшебниками, гномами и троллями, чем в существование мира, в котором лично у вас, единственного на Земле, вырос длинный чешуйчатый хвост или ветвистые рога.
К слову говоря, наша Земля тоже имела шанс стать волшебной. И было это совсем недавно. Еще в эпоху раннего средневековья на Земле в изобилии водились оборотни, во множестве попадались инкубы и суккубы всех мастей, а также духи, призраки и приведения.
В это самое время жил на Земле эльф. Этот эльф должен был дать начало целому поколению волшебных существ – фей, гномов, троллей и прочих, а также стать родоначальником племени могущественных волшебников, которые должны были населять Землю сегодня.
Был он, как и положено эльфу, прекрасен собою. Иногда он превращался в волшебной красоты бабочку и летал с цветка на цветок, лакомясь нектаром и распевая серенады. Это его и погубило.
Ибо в то же самое время на земле появился первый энтомолог.
Это был монах Брамгершлейц – тощий, прыщавый, очкастый любитель бабочек, мотыльков и стрекоз. Именно в его лысую голову пришла идея собрать первую в мире коллекцию насекомых.
Сутками напролет шатался он по лугам, размахивая сачком и наводя ужас на членистоногих.
Однажды, когда он, вдоволь напрыгавшись по полю за гигантской стрекозой, возвращался в свою келью, внимание его привлек странный шевелящийся цветок.
Монах осторожно подкрался к цветку, близоруко прищурился – и ахнул.
На цветке сидела невероятной красоты бабочка. Огромные крылья напоминали диковинные разноцветные паруса, грациозно раскрывшиеся навстречу свежему ветру.
Поглощенная благородной трапезой, бабочка не замечала опасности.
Монах задрожал от возбуждения, и трясущимися руками схватил сачок.
Над эльфом повисла зловещая тень.
Мелькнул сачок – и эльф беспомощно забился в сетке.
Где-то в кустах увяла в бесплодной старости, не дождавшись его, одинокая эльфийка.
А эльф теперь выставлен в музее естественной истории. Висит он на деревянной дощечке, пришпиленный булавкой, с табличкой "Масhaon Bramgerschleizi", и посетители, любуясь прекрасной бабочкой, даже не подозревают, что перед ними тупиковое звено магической эволюции.
К счастью, в Полусреднем мире все пошло другим путем. Монах, бегущий по полю с сачком, споткнулся о корень и свернул себе шею. Жажда знаний осталась неутоленной, а эльф – невредимым. И теперь в Полусреднем мире есть все, что полагается иметь в приличном волшебном мире, и что могло бы быть на Земле, если бы не проклятый монах-природовед.
Долгое время наши миры развивались независимо и даже не подозревали о существовании друг друга. Но блуждающим мирам тесно даже в бесконечной Вселенной.
Время от времени они встречаются и пересекаются.
Так, во время пересечения нашего мира с одним из многочисленных параллельных миров с нашей планеты исчезли динозавры. Их просто вынесло потоком времени в другой мир. И теперь в этом мире только одна проблема – динозавры. Исконные обитатели планеты – миролюбивые травоядные скримсы – почти полностью истреблены хищными тираннозаврами и аллозаврами. Гигантские бронтозавры и диплодоки вытоптали всю траву и вдобавок обожрали вкусные молодые побеги лавриконсов, которыми питались гуалы и киливцы. А уж сколько скримсов и гриммеров было заживо погребено под гигантскими кучами динозаврового навоза – и сосчитать невозможно.
А в нашем мире динозавров не стало. Взамен к нам засосало пару первобытных хорьков. Глуповатых, жадных, но исключительно плодовитых. Последнее обстоятельство сыграло решающую роль в эволюции млекопитающих.
И вот прошли миллионы лет, и момент пересечения миров снова настал. Пересыпались последние песчинки в часах Времени, миры сошлись, дверца между ними на мгновение приоткрылась, и в открывшуюся щель затянуло Вована и Керамира.
Вован остался лежать на траве у входа в Черный лес, а Керамир очутился в придорожной канаве неподалеку от столицы. Дверца захлопнулась. Миры стали стремительно разлетаться. Вован и Керамир застряли в чужих мирах.
Но, разумеется, Вован ничего этого не знал. Он просто хотел есть. И потому поплелся по тропинке в надежде встретить кого-нибудь, кого можно было бы обо всем расспросить или хотя бы ограбить.
На его пути вставал лес. Это был тот самый Черный лес, до которого не доехал Керамир.
У Вована было два варианта действий – либо обойти лес, причем дорожка услужливо поворачивала в обход, либо идти напрямик. Вован, всегда предпочитавший короткий путь, не раздумывая, вошел в лес.
Некоторое время он петлял среди густого ольховника, но вот деревья разошлись, и Вован выбрался на опушку.
На опушке он был встречен отвратительного вида старухой, с ног до головы черной, как ворона. Старуха глянула на него совиным глазом и сладким голосом осведомилась, не поможет ли Вован донести ей вязанку хвороста до избушки.
Если бы Вован хотя бы иногда читал книжки, он бы знал, что отказывать старушкам с вязанками хвороста, которые просят у вас помощи в лесу, не следует. Во-первых, это невежливо, а во-вторых, такие старушки довольно часто оказываются местными колдуньями, и притом не всегда добрыми. Но Вован книжек не читал, и поэтому остаток пути до ведьминой избушки был вынужден проделать в образе осла, волоча на спине те самые вязанки, и сверх того, проклятую старуху, взгромоздившуюся поверх вязанок и нещадно пинавшую его в бока своими костлявыми ногами. Каждое движение старухиных ног сопровождалось густой волной исходившего от нее зловония.
Судя по всему, старуха считала мытье глупым и недостойным занятием. В самом деле, какой смысл сегодня тереть мочалкой шею, если завтра она снова будет грязной?
Совершенно осовевший от вязанок, вони и пинков, Вован потерял всякое представление о времени, поэтому, когда он довез старуху до избушки, то не мог внятно осознать ни кто он, ни где находится, ни сколько тащит проклятую ношу.
Старуха же слезла с осла-Вована, стянула свои вязанки, и в качестве благодарности съездила ему по спине метлой так, что у бедного Вована подогнулись ноги, а в спине что-то громко хрустнуло. После этого она наконец взмахнула метлой, пробормотала заклятие, и Вован почувствовал, что ослиные копыта превращаются в привычные руки и ноги.
Получив первоначальный вид, униженный и обесчещенный Вован залаял и побежал прочь от избушки в густой лес. Продираясь сквозь заросли и отчаянно матерясь, Вован долго блуждал по чаще. Он не знал, сколько верст уже отмахал, и где находится, и не имел ни малейшего представления, куда ему идти дальше. Вокруг был только лес, и ничего кроме леса. Вован заблудился.
Солнце между тем подбиралось к зениту. Несмотря на густые кроны деревьев, в лесу было жарко. Вован быстро вспотел и ужасно устал, его терзали голод и жажда.
Несколько раз Вовану мерещились в чаще очертания знакомого ресторана "Весельчак У", где можно было так славно провести время, но стоило ему подойти поближе, как оказывалось, что это просто переплетение густых ветвей. Дважды он видел в солнечных бликах роскошное здание пятизвездочного отеля "Савой", но снова и снова убеждался, что это всего лишь мираж.
Бесцельно проблуждав по чаще около трех часов, смертельно уставший Вован наконец набрел на узенькую тропинку, едва заметную среди густой травы. Тем не менее это была несомненная удача. Даже Вовану было известно, что тропинки как правило откуда-то идут и куда-то приводят. Поэтому Вован рысью припустил по тропинке, искренне желая, чтобы та привела его если не к пятизвездочному отелю, то хотя бы к приличному ресторану. Тропинка вначале петляла среди высоких сосен, потом нырнула в березнячок, после провела Вована через осиновую рощицу, и, наконец, вывела на большую поляну, ярко освещенную солнцем.
Вован разочарованно оглядел поляну. Увы, ни отелей, ни ресторанов на поляне не намечалось, как не было вообще никаких следов пребывания человека. Поляна была пустынна.
Делать было нечего. Опечаленный Вован поплелся к холму, возвышавшемуся посреди поляны, намереваясь вскарабкаться на него и осмотреть местность с высоты.
Однако чем ближе он подходил к холму, тем более странным тот казался. Вначале у подножия холма обнаружились прогнившие деревянные ступеньки. Потом удивленный Вован заметил на вершине холма глиняную трубу, из которой курился легкий дымок.
Внутри холма явно топили печь! До этого Вовану никогда не приходилось видеть холмов, оснащенных печами, и это его сильно озадачило. И, наконец, у холма обнаружилась дверь и два косых окна, грязных настолько, что заметить их можно было лишь подойдя совсем близко.
Поразмыслив, Вованом пришел к выводу, что перед ним жилище человека – нечто среднее между избушкой и земляным погребом.
Правда, сооружение это меньше всего походило на пятизвездочный отель. На четырехзвездочный тоже. Даже на провинциальную гостиницу оно было не очень похоже. Больше всего оно походило на заброшенный хлев.
Фундамент, подпертый камнями и поленьями едва удерживал на весу уродливое строение. Стены, сложенные из грубых почерневших бревен, казалось, вот-вот рухнут. И стены, и земляная крыша избушки с криво торчащей трубой густо поросли зеленым мхом, отчего издали избушка совершенно сливалась с окружающим пейзажем, и не было ничего удивительного, что Вован вначале принял ее за холм.
Но Вован все равно обрадовался избушке. Обнаружить следы человека в этом негостеприимном мире было чрезвычайно приятно. А топившаяся в избушке печь навела голодного Вована на мысль, что там, возможно, готовят обед.
И Вован поспешил к избушке.
***
Старый Сам-Баровский оракул, предсказатель и вещун Нунстрадамус разлил кофе.
Когда-то, много лет назад кофе был другим. Он был черным, густым, терпким и ароматным. Его было приятно пить. Теперь кофе был мутным, рыжим, жидким и отдавал болотной тиной.
В этом не было ничего удивительного, если учесть, что после каждого кофепития оракул тщательно собирал кофейную гущу, высушивал ее и заваривал повторно.
Да-а-а… Раньше кофе был другим. Но и оракул раньше был другим. Он был смелым, решительным, никого не боялся и говорил правду, не взирая на лица.
О-о-о, тогда его боялись! Его боялся сам король. А он никого не боялся.
Ежедневно выходил он на главную городскую площадь, влезал на специально поставленную для него большую бочку из-под селедки и пророчествовал. В ветхом дырявом балахоне, босой, простоволосый, презирающий богатство и равнодушный к почестям, он выкрикивал со своей бочки предсказания, и ветер трепал его длинные волосы, и разносил по площади грозные слова пророчеств.
Послушать его собирались тысячные толпы. Он вещал, указывал, разоблачал и прорицал. Он мог предсказать какому-нибудь боярину ужасную смерть, и перепуганный боярин, прислушиваясь к нарастающим в организме изменениям, хирел и чах на глазах. Иногда он предсказывал какому-нибудь нищему сказочное богатство – и лучшие люди города спешили ко вчерашнему бедняку со щедрыми подношениями, надеясь в будущем заполучить дружбу и покровительство богатея, а купцы спокойно доверяли ему астрономические суммы под смехотворные проценты. Никому и в голову не приходило сомневаться в том, что бедняк вскоре разбогатеет – ведь это предсказал сам знаменитый вещун Нунстрадамус. Пророчества и в самом деле неизменно исполнялись – через годик-другой оборотистый экс-бедняк уже владел тремя мануфактурами, десятком кораблей с товаром и торговым рядом на центральном базаре, через два – ему принадлежала половина всех товаров на рынке, а через пять лет в его шкатулке для бумаг хранились долговые расписки от самого короля.
Все это неизменно увеличивало и укрепляло веру горожан в Нунстрадамуса. А Нунстрадамус верил только волшебной книге. И прорицал только правду.
Но однажды после очередного выступления, когда Нунстрадамус уже слез со своей бочки, к нему подошел королевский казначей. По его просьбе вещун развернул волшебную книгу и прочитал пророчество насчет казначея. Книга сулила казначею страшные несчастья: немилость у короля, бедность и ужасную смерть на плахе.
Опечаленный казначей вздохнул, посетовал на судьбу, и предложил Нунстрадамусу разделить с ним скромную трапезу.
Отдельный кабинет, накрытый во "Взбесившемся еже" специально по этому случаю, произвел на оракула неизгладимое впечатление. До этого он никогда не бывал в кабаках.
Столы ломились от изысканных яств. Привыкший к лебеде и грубому черному хлебу, Нунстрадамус с удивлением взирал на нежную аквальскую стерлядь, заливную осетрину, огромные миски драгоценной икры, горы всевозможной дичи, копченые медвежьи окорока, диковинные заморские фрукты и даже два кусочка исключительно редкой в Полусреднем мире брюквы кормовой.
Казначей лично наполнил бокал оракула, и тот впервые в жизни попробовал вина.
Вино произвело на него удивительное действие. Нунстрадамус испытал странную легкость, как бывало только в самые лучшие дни его вдохновений, ощущение радости и довольства заполнило его целиком, а казначей что-то говорил, и подливал еще вина…
В тот вечер оракул был весел, речист, пророчества так и сыпались из него, а когда в кабинет по сигналу казначея неслышно впорхнули две красавицы и устроились на коленях у Нунстрадамуса, ум его улетел из головы, и оракул погрузился в сладкую негу…
Он даже не заметил, как в карман его скользнул тяжелый мешочек.
Утром, проснувшись с тяжелой головой и пытаясь вспомнить, что же произошло накануне, Нунстрадамус сунул руку в карман и обнаружил мешочек.
