ГЛАВА 12

Когда Николь дошла до конца лестницы, ее ноги болели нестерпимо. Гиллиам предложил ей руку. Но когда она приняла ее, Ройя с лаем кинулась между ними. Николь мгновенно с опаской отодвинулась подальше от Гиллиама.

– Ройя, прекрати.

Как и прежде, он не поднял голоса. Собака протестующе оскалилась, шерсть на спине встала дыбом.

– Ко мне! – Он указал на место рядом с собой.

Ройя подчинилась, и Гиллиам снова предложил руку Николь.

Та осторожно оперлась о нее.

– Она действительно может напасть на меня?

– Пока она не узнает тебя получше, я бы, на твоем месте, не стал ее сердить, – ответил он смеясь. – Но не бойся, она предпочитает проводить время со мной, так что я всегда успею остановить ее, если она кинется.

– Спасибо за такое великодушие, – насмешливо поблагодарила Николь. – А что ты убрал в погреба? – спросила она тоном хозяйки.

– Бочки с дегтем, тележки и всякое такое, – ответил Гиллиам, – все то, что крысам не по зубам.

Николь кивнула. Мудрое решение. Она посмотрела на грушевый и яблоневый сад: плоды уже собрали.

– А какой был урожай в саду?

Он поглядел на жену искоса и пожал плечами.

– Не знаю.

Проходя по огороду, снабжавшему дом луком, горохом, чесноком и даже съедобными и лечебными травами, Николь поинтересовалась:

– Отхожие места почистили? Навоз вывезли на огород?

– Думаю, да, – ответил он. – Я заметил, больше не воняет.

Между огородом и садом располагались ульи, сплетенные из прутьев и по форме напоминающие холмики. Две печи, чуть больше ульев, стояли поблизости. Деревенские женщины окружили одну, наблюдая за пекущимся в ней хлебом.

– А мед собрали? Пчелиные семьи накормили? Трубу в дальней печи починили?

– Неужели я про все это должен был знать? – с раздражением ответил Гиллиам.

– Да, конечно, я совершенно напрасно задаю тебе эти вопросы. Хорошо, все это я беру на себя, – спокойно сказала Николь.

На этот раз в ее голосе не было ни капли злобы, она говорила спокойно и уверенно. Итак, ее муж не интересуется каждодневными делами Эшби, как, впрочем, и ее отец не интересовался. Ей это знакомо. Он будет охотиться, выступать в качестве третейского судьи в спорах, улаживать ссоры, без которых жизнь не обходится, а она возьмет управление Эшби в свои руки. При этой мысли девушка радостно улыбнулась.

Они пересекли внутренний дворик.

– Где ты собираешься устроить временный зал?

– Здесь, – он указал на главный сарай. Деревянное строение было накрыто соломенной крышей. Большая дверь, некогда запиравшаяся на большой засов от волов, которые могли накинуться на драгоценное зерно, была распахнута.

Николь увидела дымок, курившийся над дальним крылом строения.

– Этот сарай нельзя так использовать, – запротестовала она. – Куда же я дену зерно и ячмень?

Он пожал плечами.

– В другие сараи.

– Нет, мне нужен этот.

Как ей подготовиться к зиме, если он отнимет у нее самый главный склад? О Боже, если это только один пример происшедшего в ее отсутствие, то чего еще ей ждать?

– Послушай, это единственное просторное помещение, которое можно приспособить для зала. Уверяю тебя, мы найдем место для размещения зимних запасов.

– Не представляю, где мы будем его искать, – язвительным тоном ответила она. – Ты бы лучше построил зал, вместо того чтобы покупать благосклонность крестьян, строя им дома.

– Ах! Посмотрите-ка, вот я, оказывается, какой нехороший! – усмехнулся Гиллиам, вводя жену во временный зал Эшби.

В одном его конце ярко горел очаг, свет которого слабо освещал помещение без окон. Дым вился, прилипая к соломе наверху, несмотря на проделанное отверстие над очагом. Возле огня стояли три стола, все длинные, деревянные, со скамьями по бокам. Два из них тянулись параллельно очагу, а третий поперек зала, в самом теплом и светлом месте.

Ройя, принюхиваясь к половичкам, лежавшим на утрамбованном полу, пробиралась к ближнему столу. Две служанки сидели и болтали, потроша гусей для завтрака. Николь бросила взгляд на другой стол, у которого сидел Томас и пристально смотрел на нее. Она отвела взгляд. Он ждал ее, но она не хотела с ним разговаривать.

– Джос, ты где? – раздался громкий голос Гиллиама.

Мальчик вышел на свет из дальнего конца зала.

– Ты поел?

Оруженосец нехотя пожал плечами.

– Я не проголодался. – Гиллиам нахмурился.

– Как же ты собираешься целый день работать на пустой желудок? Бери хлеб с нашего стола и пошли.

Опустив плечи, мальчик взял булочку из корзинки на краю дальнего стола и нехотя поплелся через комнату. Гиллиам пробормотал:

– Я думаю, он привык питаться, как церковник, поститься утром и вечером. И наверняка он толком не обедает. Мать готовила его к жизни священнослужителя.

– Как можно позволить ребенку есть так мало? – изумилась Николь. – Это очень плохо для здоровья, мальчик растет, ему надо как следует питаться.

– Рад слышать такие слова, – сказал Гиллиам, – тем более что ты сама, мне кажется, не страдаешь отсутствием аппетита. – Он усмехнулся: – Его мать вбила ему в голову странные идеи, придется их вытряхнуть из него. Если потребуется, даже из ушей.

Николь не удержалась от смеха.

– Вытряхнуть из ушей?

Блестя глазами, Гиллиам посмотрел на жену.

– Я это сделаю, даже если придется трясти его, держа за пятки.

Джослин подошел к нему, и Гиллиам положил руку мальчику на плечо.

– Пошли, малыш, нам предстоит хорошая прогулка.

– Ты сегодня охотишься? – спросила Николь как можно дружелюбнее.

– Охочусь? Нет. Сейчас не до охоты. Много других дел. До полудня займемся корчевкой деревьев. Потом надо найти пастуха.

Николь удивленно посмотрела на Гиллиама.

– Для чего? Зачем? – Гиллиам усмехнулся:

– Как для чего, жена? У него кое-какие соображения насчет того, как увеличить поголовье стада, как его улучшить. Сейчас самое подходящее время. У моего старшего брата есть знакомства среди торговцев шерстью, они говорят, что цена английской шерсти растет день ото дня. Я думаю, это очень прибыльное дело для Эшби. Ну ладно, пошли, Ройя.

Волкодав вынырнул из-под стола и повернулся к ним мордой.

– Ой! – воскликнул Джослин и попятился от своего господина. Лицо мальчика побелело от страха, глаза округлились. Ройя заинтересовалась незнакомцем, который был чуть выше ее ростом, и пошла к нему. – Ненавижу собак!

– А зря, похоже, ты ей понравился, – заметил Гиллиам. Он схватил мальчика за худенькое плечо, не дав убежать.

Джослин застыл, когда собачий нос прижался к его боку; хвост мотался, как флаг на ветру.

– Эй, Джослин, не бойся, она тебя не съест. На тебя Ройя только рычит, а нападать любит на меня. Милорд, сжалься же над мальчиком, это животное совершено невыносимо.

– Что? Ты имеешь в виду этого маленького зверька? Ройя – комнатная собачка! Иди сюда, милая. – Гиллиам велел Ройе идти рядом, и собака подчинилась.

Компания под предводительством Гиллиама направилась из зала. Собака шла у него с одной стороны, мальчик – с другой.

– Джос, держись…

– Меня зовут Джослин, а не Джос, – заметил мальчик дрожащим голосом, когда они выходили.

Николь покачала головой, глядя им вслед, потом пошла к столу с едой. Каждый шаг давался с трудом и отзывался болью. Она старалась ступать осторожнее, но пока пересекала комнату, боль стала почти такой же сильной, как вчера.

– Обопрись на мою руку.

Николь посмотрела на Томаса, оказавшегося рядом.

– Я сама. И потом, я с тобой не разговариваю.

– Колетт, возьмись за мою руку, – хрипло велел он.

– Я не принимаю помощи от человека, который угрожал выбросить меня из своей жизни и жизни всех, кого я люблю.

– Тогда падай.

Он отступил, скрестив мощные руки на груди, выражение его лица стало сердитым.

Николь попробовала сделать еще шаг, но боль была невыносимой.

– Ох, дай скорее руку! – крикнула Николь. Томас подвел ее к столу, потом сел напротив.

Сощурившись, подслеповатыми глазами он уставился на девушку. Помолчав довольно долго, он потянулся пальцем к ее обрезанным волосам. Морщины на лице углубились.

– Ах, Колетт, как ты могла сотворить с собой такое? – вздохнул он. – Если бы я только знал…

Николь отвернулась, будто ее заинтересовала корзинка со свежими булочками и двумя кругами сыра на краю стола.

Она взяла хлеб.

– Я сделала то, что должна была сделать в память об отце, – ответила она напряженным голосом. – Кто, как не ты, должен был понять, почему я отказывалась выйти замуж за этого мужчину. Агнес умерла от его меча, и мой отец – тоже.

Томас свел брови, в глазах его застыла невероятная печаль.

– Да, лорд Гиллиам взмахнул мечом, который лишил жизни мою жену. Но я думаю, ты больше виновата в случившемся. Не лги мне и не сваливай все на свою мачеху. Если бы ты действительно хотела оказаться достойной памяти отца, ты бы открыла ворота, когда в них стучал лорд Гиллиам. Тогда лорд Джон остался бы в живых. Наши дома не сгорели бы. Зал не был бы разрушен. Все было бы так, подчинись ты неизбежному.

– Нет! Никогда. – Николь с болью склонила голову, ей хотелось бежать от ноши, которую он на нее взваливал.

– Отец Рейнард сказал, что ты вовлекла в свои игры де Окслейда. Это правда?

– Я была уверена, что смогу уберечь вас от Хью… – начала Николь, но Томас перебил ее.

– Колетт, ты всегда была упрямой, но никогда не теряла разума. Докажи мне, что ты не такая глупая и не собираешься сделать то, о чем я подумал. Подумай сама, что случится, если ты избавишься от мужа.

Он говорил с ней, как отец. Николь молчала. Томас терпеливо ждал ответа.

– Наверное, стану еще чьей-нибудь пленницей, – наконец произнесла она. – Я понимаю, Томас. Я понимала это и вчера, когда убежала. Но Эшби принадлежит мне от рождения. Нечестно, что другой человек может забрать у меня все только потому, что я женщина, а он мужчина.

Томас удивленно и сердито выдохнул.

– Да ты просто маленькая дурочка. Ты все еще веришь, что можешь владеть Эшби как своей собственностью. Я говорил твоему отцу, что он не прав, позволяя тебе предаваться таким мечтам. Этот благородный идиот развлекался, когда ты изображала из себя солдата, не понимая, какой вред он тебе причиняет.

Николь разозлилась.

– Какое ты имеешь право рассуждать об отцах и дочерях, когда твоя собственная дочь Тильда стала наложницей де Окслейда?

Управляющий откинулся назад, как будто Николь ударила его наотмашь. Глубокие морщины залегли на щеках и на лбу. Потом, стараясь придать лицу выражение безразличия, он сказал:

– Я не виноват, что она стала шлюхой. Все попытки исправить ее греховное поведение и наставить на путь истинный не дали никакого результата. Ты говорила Тильде, что я не имею никакого права руководить ею. И она поверила, будто может делать все, что хочет.

– Но я не говорила ей, что она может или должна стать шлюхой, – возразила Николь, искренне задетая.

Томас провел рукой по волосам, затем, посидев немного, поднял руку, словно призывая к перемирию.

– Прости, я не должен был так говорить. Колетт, я пришел не ругаться, а умолять тебя. Твое поведение нам всем очень дорого обошлось. Я боюсь твоих намерений. Неужели ты не понимаешь, что без твоего мужа Эшби и все мы станем приманкой для любого, кому не лень посягнуть на чужую собственность?

Она принялась возражать, говоря, что сможет защитить замок и людей не хуже любого мужчины, но потом умолкла. Томас прав, то была детская мечта, и она стоила всем очень дорого.

– Хорошо, я понимаю.

Томас потянулся и коснулся ее руки.

– Колетт, не причиняй нам больше зла. Агнес всегда относилась к тебе, как к родной дочери. Пусть Эгги гордится тобой на небесах. Ведь она многому научила тебя. Ты так хорошо лечишь всех нас. Пускай лорд Гиллиам станет хозяином Эшби, кем ему и следует быть. Если тебе он не нравится, что ж, потерпи ради всех нас.

– Ты хочешь, чтобы я разрешила ему командовать здесь? – спросила Николь. – Да что он знает об Эшби? Нет, я не буду стоять в стороне и позволять ему делать все что вздумается. Я не разрешу ему превратить мое хозяйство в развалины, в какие Окслейд превратил свое. Если бы он что-то понимал в делах Эшби, то вместо того, чтобы строить вам новые дома, он восстановил бы сперва общий зал.

Томас ухмыльнулся точно так же, как улыбалась хорошенькая Тильда.

– Он во многом разбирается. У него полная голова планов. Колетт, твой отец никогда не любил перемен, он хотел чтобы один год походил на другой, чтобы они тащились скучной вереницей друг за другом. Лорд Гиллиам смотрит в будущее, ему нужна наша помощь, чтобы достичь поставленных целей. Он строит нам дома, потому что это входит в его планы. Я думаю, он понял, что слишком поторопился сжечь деревню, и попытался искупить свою вину.

– Правда? – удивилась Николь, видевшая в этом только желание Гиллиама переманить крестьян на свою сторону.

Управляющий хмыкнул.

– Ты думаешь, твой отец хоть однажды поднял бы топор, чтобы помочь нам расчистить площадку для дома, или стал бы корчевать и рубить деревья, чтобы добыть нам материал для постройки домов?

Николь улыбнулась.

– Томас, ты сам прекрасно понимаешь, что мой отец никогда не сделал бы ничего подобного. И знаешь почему. Я думаю, ты неплохо воспользовался неопытностью бедняги новичка, незнакомого с нашими традициями. Я готова закрыть глаза на то, что ты лукавишь и обманываешь, подсчитывая пошлину, которую деревня обязана платить замку. Но предупреждаю, я дома и больше не собираюсь его покидать, так что у тебя не будет возможности и дальше дурить беднягу.

Томас рассмеялся привычным рокочущим смехом, в котором слышалось явное удовольствие.

– Девочка, мне нравится наша с тобой игра. Я думаю, мы обучим ей и молодого Тома, готовя его к следующему году.

– А что будет в следующем году? – спросила Николь.

– Меня одолели больные суставы. Думаю, на следующий год я стану настоящим инвалидом и обузой семье. На место управляющего есть два претендента: мой сын и Ральф Вуд. А поскольку Ральф – еще та задница, наверняка выберут моего Тома. А теперь мне надо спешить, есть дела поважнее, чем сидеть тут с тобой и точить лясы.

Он выбрался из-за стола и, покачиваясь, пошел к выходу. Да, он действительно болен, думала Николь, глядя ему вслед.

Она сжевала корочку булки. Конечно, нельзя принимать за чистую монету все, что говорит Томас. Он обязан защищать интересы жителей деревни, даже если они идут во вред замку Эшби.

Итак, голова ее мужа, оказывается, полна планов. Мимоходом сказанное Гиллиамом насчет рынка шерсти запало в голову Николь. Обитатели Эшби всегда занимались фермерством, но овец они держали большей частью для молока и мяса. Николь задумалась. В западной части Эшби есть отличное пастбище, подходящее для овец. Почему она сама не додумалась до этого раньше?

Девушка фыркнула, недовольная собой. Не один отец виноват в том, что из года в год ничего не менялось в Эшби. Это и ее ошибка. Ей никогда и в голову не приходило думать о переменах.

Нет, она не отступит в сторону и не передаст бразды правления в руки Гиллиама. Это ее дом, а не его. В конце концов, чье благополучие в опасности: ее собственное или Эшби? Но вряд ли верно так ставить вопрос, одернула она сама себя. Она хочет и будет участвовать в управлении хозяйством, которое называет и считает своим.

ГЛАВА 13

К концу дня Николь совершенно точно знала: во-первых, она не сможет работать, пока ноги не заживут, и, во-вторых, в кладовке с травами нет ее меча. И так как ничего нельзя было поделать ни с тем, ни с другим, девушка села у очага и вытянула ноги поближе к огню, надеясь, что от тепла раны заживут скорее. Из-за больных ног она снова оказалась в заточении и сидела в зале без дела, когда в доме было полно работы.

В дверь и через дымовое отверстие в зал потихоньку вползала темнота. Тишину нарушал лишь свист пляшущего в очаге пламени. Слуги Эшби и солдаты, завернувшиеся в одеяла на своих тюфяках, походили на холмики.

Ногам нужен был покой, и Николь решила заняться шитьем, чтобы не тратить зря времени. Она сшивала два больших куска ткани себе для нижнего платья. В корзинке уже лежали скроенные части верхнего платья. Оба были из грубого полотна коричневого цвета, предназначенного для солдатских туник. Конечно, вряд ли у нее получится модный наряд, но какая ей разница? Чего не хватало Николь, так это куска льняной ткани для столь необходимого в ее положении замужней женщины головного убора.

Если ноги скоро не заживут, она займется тем, что всегда оставляла на холодные зимние вечера. Давно замочен лен, в погребе лежит чистое руно, то и другое надо спрясть и соткать.

Дверь открылась. Николь подняла глаза и увидела Гиллиама с Джослином. Мальчик зевал, под глазами у него от усталости залегли тени. Еще бы, он целый день ходил по пятам за своим господином.

– Ну что, вы видели сову? – спросила Николь, когда они подошли к ней.

Воткнув иглу в ткань, девушка положила шитье в корзинку.

– Нет, миледи, – разочарованно покачал головой Джос.

Когда Гиллиам предложил поискать ночных птиц, мальчик усмехнулся и сказал, что его это не интересует.

– Лорд Гиллиам думает, что мы все-таки должны услышать когда-нибудь эту птицу.

Николь кивнула, снова влезая в башмаки. Тепло действительно помогло, мозоли подсохли. Она помешала огонь, потом прикрыла его ширмой и встала.

Подав Джослину лампу со стола, Николь сказала:

– Посвети мне, а я понесу ведро.

Вода, приготовленная на утро, стояла на другом конце стола.

– Я понесу воду, – сказал Гиллиам и взялся за ручку ведра. – Ты едва держишься на ногах.

– Я похожа на больную слабую женщину? – возмутилась Николь. Не нужна ей никакая помощь, особенно от него. – Вас не было целый день, и я вполне управлялась одна. Так что ни в чьей помощи я не нуждаюсь.

– Я ничуть в этом не сомневаюсь, – с улыбкой сказал Гиллиам. – Но поскольку я уже держу ведро, а тебе, чтобы его отнять, придется бороться, давай оставим все как есть. Пойдем, бедняга Джос с трудом держит глаза открытыми.

И Гиллиам направился к выходу.

Николь взглянула на мальчика, ожидая, что тот снова поправит своего господина, но Джослин только обреченно завел глаза к потолку и пошел за Гиллиамом. Удивленно качая головой, Николь отправилась следом. На этот раз ступать было не так больно, как утром, когда она шагала, будто на ходулях.

Они подождали ее у двери.

– Джослин, – сказала Николь, – я положила твой тюфяк на полу у нас в башне. Но там очень мало места, кровать слишком большая и занимает почти всю комнату. Твоему господину придется смотреть в оба, чтобы не наступить на тебя.

– Я никогда не наступлю на Джоса, – возразил Гиллиам, усмехаясь, и тут же его огромная ступня оказалась на ноге оруженосца. Тот покачнулся, еле удерживаясь от смеха, а когда Гиллиам едва не наступил во второй раз, мальчик с хохотом выскочил за дверь, прикрывая рукой пламя лампы, чтобы оно не погасло на ветру.

Кутаясь в накидку, чтобы защититься от ледяного ветра, Николь посмотрела вслед Джосу.

– Гиллиам, ему лучше спать в зале, здесь все время горит очаг, здесь тепло.

Она повернулась к мужу, но в темноте едва удавалось различить его темную фигуру. Правда, как всегда, она ощущала тепло, исходящее от него.

– Нет, он должен спать в моей комнате. Придет весна, мы построим зал, а в нем я запланировал для мальчика переднюю, где он будет держать свой тюфяк. А до тех пор нам всем придется потесниться. – Его рука скользнула под локоть жене, когда они пересекли дворик. – Втроем нам будет теплее, – добавил он.

Небо было тяжелым, дул сильный ветер, который на открытом месте едва не сбивал с ног. Гиллиам и Николь шли, наклонившись вперед, чтобы не упасть. Под ногами шуршали листья, из сарая доносилось мычание коров. Их догнала Ройя.

– Но она-то не будет спать с нами, правда? – В голосе Николь слышался страх.

Гиллиам тихо засмеялся.

– Ну что мне делать? Она больше нигде не останется. Прошлой ночью я привязал ее в конюшне. Конюхи говорят, она выла всю ночь напролет.

– Но Джослин не любит собак, – возразила Николь, поднимаясь по ступенькам. Хотя, если честно, она не столько беспокоилась о мальчике, сколько о себе.

Гиллиам обхватил рукой ее талию на случай, если Николь будет тяжело идти.

– После сегодняшнего дня он относится к ней без прежнего страха. Они с Ройей поняли друг друга. И ты тоже не волнуйся. Я не дам тебя ей в обиду, – засмеялся Гиллиам.

– Даже если она не съест меня живьем, она заразит нас блохами, – сказала Николь, понимая, что это совершенно неубедительный довод.

Джослин оставил дверь открытой и от своей лампы зажег ночную свечу. В скудном свете яркие занавеси вокруг кровати казались серым саваном, а сама кровать походила на пещеру.

Мальчик уже снял тунику, но все еще стоял в штанах и рубашке, боясь замерзнуть. Николь опустилась на колени рядом с набитым соломой матрасом, разложенным у стены, отвернула одеяла и меха, и мальчик не раздумывая прыгнул в приготовленную для него теплую норку. Девушка заботливо укрыла его, подоткнула одеяла со всех сторон и, улыбнувшись, пожелала спокойной ночи.

– Спи, мой мальчик, – сказал Гиллиам, стоя в изголовье. – Как следует выспись. Завтра у нас много дел.

– Да, милорд, – с трудом пробормотал оруженосец, не открывая глаз.

Николь встала, и в это время Ройя прошла мимо нее, на этот раз никак не проявив недоброго отношения к хозяйке Эшби. Сообразив, что тюфяк, на котором спит мальчик, обещает тепло и уют, огромная собака сделала несколько кругов возле пустовавшего края тюфяка, потом с глубоким вздохом улеглась на него.

Когда Николь повернулась, собираясь попросить Гиллиама помочь ей со шнуровкой, муж стоял к ней спиной, уже без туники, и золотистый свет свечи освещал его сильные плечи и спину. Она открыла уже рот, но не решилась заговорить, с благоговением взирая на его размеры. Интересно, если она дотронется до него, его тело окажется таким же твердым, как стена? Или оно мягкое, как любое тело? Желание потрогать золотистую кожу на плечах мужа стало таким сильным, что Николь уже подняла руку, но, испуганная силой своего желания, тут же ее отдернула, прижала к боку и закашлялась. Гиллиам взглянул на жену через плечо, пламя освещало его красивое лицо. Так вот каков мужчина, с которым она будет делить постель всю свою жизнь.

– Ты не поможешь мне с платьем? – робко спросила Николь.

– Конечно, – ответил Гиллиам и со смешком повернулся к ней. Его волосы блестели, словно золото.

Николь протянула сперва руки.

– Завтра к вечеру я дошью свое новое платье. Во всяком случае, надеюсь. – Она быстро выпалила это, наблюдая, как Гиллиам возится со шнурками. Ее удивляло, что такие большие пальцы могут быть настолько гибкими и ловкими.

– Но коричневый цвет тебе совсем не идет, – он покосился на Николь.

Та пожала плечами.

– Цвет не имеет никакого значения. А вот практичность имеет. – Она старалась говорить тихо, чтобы не разбудить Джослина. – В этом платье я вряд ли смогу заниматься забоем скота, а в том мне не надо беспокоиться, посажу я на него пятно или нет. И потом, тебе вряд ли понравится каждый вечер возиться со шнуровкой, как будто ты горничная при леди.

Гиллиам улыбнулся.

– Ты ошибаешься. Между прочим, я из тех мужчин, которые никогда не собирались жениться. Но раз уж так вышло, домашние обязанности доставляют мне большое удовольствие. – В его тоне слышалось даже нечто большее, чем просто удовольствие. Сердце Николь забилось быстрее.

Она обрадовалась, когда потребовалось повернуться к нему спиной, чтобы расшнуровывать дальше.

– А почему ты не собирался жениться? Николь развязала поясок, повесила его на крюк, вбитый в столбик кровати, и оглянулась.

Его грудь поблескивала в слабом свете свечи.

– Твой брат такой богатый господин, он наверняка выделил бы тебе какое-нибудь поместье.

Руки Гиллиама вдруг замерли у нее на спине.

– Кто может точно сказать? Отец не оставил мне ничего, кроме имени, поэтому я ничего не ожидал получить.

Горечь, прозвучавшая в этих словах, удивила Николь. Ей даже показалось, что он никогда не ожидал большего, считая, что не заслуживает этого. Наверное, что-то ужасное произошло между братьями. Она снова посмотрела на Гиллиама. Возле его губ залегла горькая складка.

– А почему?

– Ну вот и все, – пропуская мимо ушей ее вопрос, сказал Гиллиам.

Она спустила платье с плеч и переступила через него, оставшись в нижнем платье. На нем был единственный узелок, на поясе. Гиллиам принялся за него. В тишине комнаты раздавался только шелест ткани.

– Ты не ответишь на мой вопрос? – тихо спросила Николь.

Развязав узел, он сказал:

– В другой раз.

Голос мужа стал напряженным. Он отвернулся, заканчивая раздеваться.

Николь выскользнула из нижнего платья, оставшись в одной рубашке. Рубашку она оставила не из стеснительности – все мужчины и женщины всегда спали голые, – а из-за холода. Она собрала одежду Гиллиама и свою, повесила ее, потом полезла в постель. Он лежал у стены, как бы растворившись в темноте.

Забравшись под одеяло, Николь догадалась, что муж лежит спиной к ней.

Девушка задернула полог, постель погрузилась в непроницаемую темноту. От тела Гиллиама исходил жар, как от печки, и Николь стала засыпать, сквозь сон пытаясь понять, что она натворила такого ужасного, из-за чего его хорошее расположение духа столь внезапно улетучилось…

Ее окутало облако дыма. Николь оглянулась и увидела языки пламени, которые лизали стену и поднимались все выше и выше. Мужчины и женщины, которых, она знала всю жизнь, безмолвно бежали мимо нее с широко открытыми ртами. Она проследила взглядом, куда они бегут, и увидела проем в стене, который и ей показался безопасным.

Николь рванулась за бегущими, но что-то держало ее. Она оглянулась и увидела, что горит ее юбка. Пламя быстро сжирало ткань, добираясь до тела. Николь с воем принялась отбиваться от него ногами и руками, пытаясь сбросить горящую одежду. Навстречу ей летела огромная собака, рыча и щелкая челюстями. Николь закричала и побежала от страшного пса и от огня…

– Ройя, нельзя. Прекрати.

Испугавшись внезапно раздавшегося голоса и прикосновения к ее руке, Николь вскрикнула и попыталась встать. Но ее окутывала полная темнота, и девушка сжалась от страха: неужели она в тюрьме? Сзади раздался шорох, потом скрип кровати, чьи-то руки обняли ее, и по силе и мощи объятий она догадалась: Гиллиам.

– Проснулась?

– Да, – пробормотала Николь, снова ожидая неприятного ощущения, словно попала в ловушку.

Но напротив, ей было приятно. Завтра надо предупредить Гиллиама, чтобы он впредь обходился без подобной интимности, они ведь договорились, ее тело принадлежит только ей. Сейчас она слишком устала, чтобы обсуждать это.

Николь расслабилась, и Гиллиам прислонился щекой к ее оголенной шее. Она почувствовала колючую щетину, и ей вдруг стало весело. Неужели он из-за тщеславия не отпускает бороду? Девушка зевнула, готовая снова провалиться в сон.

– Что тебе приснилось? – тихо спросил он низким рокочущим голосом.

Он опустил голову жены на валик и принялся осторожно массировать ей спину.

Николь что-то пробормотала и подалась ближе к Гиллиаму, подставляя спину.

– Мне снится всегда одно и то же. Я все время пытаюсь убежать от пожара, но пламя настигает меня.

– Хм, довольно жуткий сон.

– Что? – в полусне спросила Николь.

– Я про пожар. Тогда, в полных доспехах, я думал, что умру от жары, но не мог себе этого позволить. Вы заперлись в Эшби, не отвечали на мои крики, и я был уверен, что Рэналф мертв. Тогда я принял твердое решение отомстить за него, даже если это будет стоить мне жизни. Я слишком многим обязан брату.

– Почему? – спросила она скорее для того, чтобы слушать его голос, чем из желания узнать правду.

– За несколько дней до того, как он пришел в Эшби и был взят в плен, между нами произошла стычка. Я сказал ему кое-что. – Гиллиам помолчал, потом добавил: – Кое-что, чем я не могу гордиться. – Он убрал руки с ее спины и лег, укрывшись одеялом.

Николь улыбнулась и уткнулась лицом в валик.

– Насколько я понимаю, он тебя до сих пор не простил, – пробормотала она.

– Почему ты так думаешь? – удивился Гиллиам.