- Ну, конечно, господин Мюленберг! Я очень рад. Я так и думал, что вы придете к этому. Но что же вас огорчает?
      - Я не знаю, как это сделать. У меня нет никаких возможностей...
      - Зато у меня есть!
      - Знаю, Ганс. Вот это меня и страшит... Боюсь, что вы не представляете, как трудна и опасна такая операция. Смертельно опасна, Ганс! Тут нужен большой опыт конспиративной работы, знание тех сетей, которыми вас будут ловить на каждом шагу, наконец, просто жизненный опыт. Откуда у вас все это! Вы можете попасться на первых же шагах, тем более, что за вами, вероятно, уже следят агенты Вейнтрауба А тогда - конец, и вам, и всем нашим операциям. Большой риск!
      - Но вы забываете одно важное обстоятельство: я не один. Именно это я и имел в виду, когда говорил, что у меня есть возможности. Одному человеку в нашей нынешней обстановке такая задача, конечно, не под силу. Кое-что придется сделать и мне... но... знаете что, господин Мюленберг, лучше я не буду рассказывать вам ничего об этой операции, скажу только, что она уже обдумана во всех подробностях. А вы - забудьте о ней, у вас и так слишком много забот. Вам придется только подготовить текст - этого никто другой не сделает.
      Мюленберг вдруг улыбнулся.
      - Я вижу, мы предвосхищаем мысли друг друга... Скажите, Ганс, вы любите... карандаши?
      Ганс почти испуганно посмотрел на инженера. Уж не свихнулся ли он, бедняга... В самом деле, так много свалилось на него...
      - Какие карандаши?
      - Вообще, карандаши; я нашел у себя пару прекрасных французских, правда уже несколько использованных... Вот, смотрите...
      Он вынул из внутреннего кармана два довольно толстых, покрытых синим лаком, очинённых карандаша и протянул их Гансу.
      - Возьмите ножик и очините вот этот, он сломан... "Контефрер" - фирма потомков самого изобретателя карандаша... Видите, какое дерево? Это сибирский кедр... Теперь попробуйте писать... Чувствуете, какая мягкость, графит богемский...
      Ганс молча и послушно выполнял все указания инженера, то и дело поглядывая на него.
      - Я решил подарить их вам, Ганс, они мне больше не понадобятся. Кладите в карман... Нет, нет, в пиджак, отсюда они выпадут...
      Ганс спрятал карандаши в пиджак, висевший в другой комнате. За несколько секунд, что он провел там, наедине с собой, в его мыслях прошел вихрь. Если это сейчас подтвердится... позвонить в бюро неотложной помощи... или Вейнтраубу... нет, лучше в бюро. Вейнтраубу - потом, когда он останется один и приведет здесь все в надлежащий порядок... Вызвать Вольфа - одного из друзей, чтобы он унес кое-что...
      Он вышел, с трудом напустив на лицо безмятежную улыбку.
      - Что ж, спасибо, господин Мюленберг. Сохраню их на память о вас. И буду писать ими только любовные письма... если придется.
      Мюленберг сидел на том же месте, подняв голову и внимательно вглядывался в Ганса.
      - Ладно, - сказал он. - Теперь скажите, вы ничего не заметили... особенного?..
      "Так... значит отошло, пока", - подумал Ганс.
      - В чем, собственно? - осторожно спросил он.
      - Ну, в карандашах, разумеется!
      Ганс развел руками, пожал плечами в полном недоумении.
      - Ничего. Хорошие, добротные карандаши. Я не такой специалист...
      - Ну, тогда, значит, все в порядке, Ганс! Можете поздравить меня с отличным выполнением работы. Последние две ночи почти целиком я посвятил ей. Задача была в том, чтобы изложить принцип Гросса возможно более кратко и в то же время исчерпывающе. В конце концов, мне удалось сжать текст до одного листка вот из этого блокнота. Правда, листок исписан весь, с двух сторон, мелким шрифтом. Там - все пояснения, цифры, формулы и три главных принципиальных схемы. Я сделал два экземпляра и заключил их в эти карандаши - пришлось выдолбить их внутри, потом снова склеить. Тоже была работка... Думаю, что теперь наше сокровище можно спокойно вынести отсюда; в случае обыска, у вас не найдут ничего предосудительного. Как вы думаете?
      - Все это... просто гениально, господин Мюленберг. Право, можно подумать, что у вас - солидный стаж конспиративной работы... Ну и напугали же вы меня этими карандашами!
      - Знаю, Ганс. Все видел, - устало, без улыбки ответил инженер, закрывая глаза и опуская голову к сложенным на столе рукам. Силы вдруг оставили его. - Угадайте, что я сейчас сделаю? - едва слышно пробормотал он.
      - Нечего угадывать. Вам нужно спать. - Ганс быстро переложил на диване подушку, развернул одеяло, потом взял Мюленберга под руки и помог ему совершить этот невыносимо трудный переход в четыре шага. - И спите до отказа, - сказал он строго и громко, так, чтобы инженер успел осознать эти слова, как желанный приказ, которому нельзя не подчиниться.
      Через минуту Ганс убедился, что инженер приступил к выполнению задания.
      Тогда он вышел в "свою" комнату, достал из пиджака карандаши и долго рассматривал их, восхищенно покачивая иногда головой. Теперь им владело чувство радостного удовлетворения: в этих карандашах - главное, то что нужно.
      И вся заслуга принадлежала Мюленбергу, этому замечательному, самоотверженному, мудрому, хорошему человеку...
      * * *
      В эти последние дни у Ганса было много забот. С помощью друзей он организовал небольшую мастерскую - станцию для зарядки аккумуляторов на окраине города, как раз на пути к полигону. Туда была переправлена самая ответственная деталь ионизатора - концентрические соленоиды электромагниты. Там составлялись и заряжались новые батареи аккумуляторов. Все это нужно было для того, чтобы как можно больше отдалить момент полного укомплектования машины. План был такой: когда будут везти машину на полигон, они заедут на эту зарядную станцию за аккумуляторами и электромагнитами. Тогда уже будет мало шансов, что у них отберут вполне готовую машину до испытания - чего Мюленберг больше всего опасался.
      А среди аккумуляторных батарей там же готовилась и главная - четвертая, та, которая определяла успех и само существование всего плана Мюленберга.
      Когда Мюленберг, выходя из состояния небытия - там, на полигоне, в каком-то гениальном прозрении вдруг увидел этот единственно возможный способ вырвать из рук врагов и уничтожить машину Гросса, он даже не подумал о том, сможет ли он добыть материал, необходимый для осуществления этого способа. Нужно было достать его так или иначе - вот и все! Позднее он ясно представил себе всю трудность и опасность этой задачи, но продолжал выполнять свой план, исходя из какой-то упрямой, фатальной уверенности, что материал будет. Дальше вступили в действие случайности - таинственное явление, которое с подозрительным постоянством приходит на помощь каждому, кто сильно захотел чего-либо добиться. Это кажется странным и порождает почти мистическую веру в "судьбу", "счастье", "удачу"... Но человек обычно знает лишь одну вереницу событий и не знает других; а события эти, развиваясь каждое логично и закономерно, то и дело пересекаются, приходят в соприкосновение - тут и возникают эти кажущиеся "случайности".
      У одного из друзей Ганса был дядя, не очень еще старый, но совершенно седой человек, которого после появления у него внучки младшие родственники стали называть дедом, а сверстники - стариком.
      Жил он в горной местности, километрах в ста к югу от Мюнхена, в деревне, на берегу большого озера, изобиловавшего рыбой. Собственно говоря, это озеро и было главным стимулом, заставившим старика покинуть город и обосноваться здесь с женой и внучкой и "фермой" из одной коровы. Он был завзятым и искусным рыболовом - любителем-удочником. За четыре года, прожитых здесь, он хорошо изучил озеро, рельеф дна и повадки рыбного населения, что и позволяло ему регулярно приносить с ловли, не считая мелочи, двух-трех "поросят", - как он называл крупных, упитанных карпов. Таким образом, семья его была обеспечена бесплатным питанием (это в военное-то время!), а иногда даже сбывала лишнюю рыбу местным жителям. Старик благоденствовал. В городе у родственников он появлялся редко и неохотно - лишь по традиционным семейным датам. Мюнхен - и городскую жизнь вообще - откровенно возненавидел и никаких перемен в жизни не желал и не ждал. Однако перемены наступили.
      Однажды утром, сидя в своей лодке с удочками, старик заметил необычайное оживление на противоположном берегу озера. Там появилось много большегрузных автомобилей с солдатами, машинами, материалами. Началась какая-то напряженная, торопливая деятельность. Уже через час на том берегу возник целый поселок из палаток; к вечеру в ближайших горах послышались тяжелые, гулкие взрывы, от которых рыбья мелочь панически взметывалась в воздух, заставляя водную гладь озера с шипением вскипать, будто от града, мгновенно высыпавшегося из тучи. Покой был нарушен. Старику стало не по себе.
      Чтобы выяснить в чем дело, он на другой день попробовал приблизиться к тому берегу, но его отогнал прочь вооруженный часовой. И никто из жителей деревушки не знал и не понимал, что там происходит.
      Через несколько дней на озере появилась небольшая моторная лодка с двумя военными. Старик забыл об удочках и не спускал с них глаз. Сперва он решил, что это рыболовы и обрадовался: рыболовы - люди свои и теперь он узнает все! Но лодка вела себя странно, она вертелась около одного места то приближаясь, то удаляясь от него, потом то же самое проделывала в другом месте. Может быть они ловили сетями? Но и тогда это была бы какая-то необычная ловля, судя по их движениям. Солнце зашло, и старик потерял лодку из виду.
      На другой день, в то же время, лодка появилась снова, проделала те же непонятные эволюции, затем взяла курс прямо на старика. Приблизившись, военные деликатно, с выключенным мотором, описали дугу и стали рядом. Из лодки демонстративно торчали удочки и мокрый подсачек, но старик опытным взглядом сразу определил, что удочки эти едва ли когда-нибудь были в употреблении.
      Возможность узнать, наконец, все тайны, взбудоражившие его жизнь, подошла вплотную, поэтому он, скрепя сердце, встретил непрошенных гостей радушно и постарался в свою очередь заинтриговать их своими знаниями и рыболовным опытом. Скоро, однако, гости поняли, что конкретных сведений о том, где и какая рыба держится, так сразу из старика не выудишь, что с ним надо сначала подружиться, расположить его к себе.
      Так создалась почва для быстрого взаимного сближения. Дальше все пошло по программе, намеченной отнюдь не стариком. Он был приглашен на моторку закусить ввиду окончания клева. Появилась совершенно неотразимая бутылка... Хозяин - старший по чину военный, по-видимому, какой-то техник, - оказался словоохотливым, веселым человеком... Через час они были друзьями, и старик знал уже почти все, что он хотел узнать. Новости были неприятные. На том берегу началось строительство подземного завода, который сооружался внутри скалистой горы, возвышавшейся над озером. Старик знал: таких подземных заводов тогда немало строили и не только в Баварских горах, но и на севере в Гарце, Рене, Фихтеле - во всех горных районах Германии. Гранитные внутренности гор дробили взрывчаткой и вываливали машинами наружу. Чудовищные взрывы рассекали целые отроги и гряды, оказавшиеся на пути будущих подъездных дорог.
      Словом, война пришла и сюда, в эту тихую и, казалось, такую надежную обитель старика. Пришло главное содержание войны - разрушение. Разница была невелика: там сметалось с лица земли то, что веками создавали люди, тут рушились миллионнолетние создания природы. Вскоре дело дошло и до людей; одной из первых жертв был старик.
      Его новый приятель раскрыл ему и тайну своей "ловли". Он был специалистом по взрывным работам, поэтому свободно располагал взрывчатыми материалами. Недавно, работая на строительстве подземного аэродрома у верховьев Кинцига в Бадене, он попробовал в свободное время глушить рыбу в реке. За какие-нибудь два-три часа ему удавалось наполнять вот эту самую лодку так, что в ней уже невозможно было двигаться... Но тут, на озере, - он уже пробовал, - что-то ничего не получается... нужно знать места...
      Старик был честным рыбаком и бескорыстным человеком. Он презирал всякое хищничество. Он знал, что при глушении вылавливается лишь малая доля рыбы, остальное - гибнет, разлагается на дне; что на оставшихся полуживых, искалеченных рыб нападают заразные рыбьи болезни и через некоторое время мор довершает почти полное опустошение водоема... Но...
      Но... придется, видно, уходить отсюда, соображал рыбак. Раз - завод, значит - рабочий поселок там, на берегу, лодки, пристань, катанье, купанье, всякие рыболовы... Да и глушить все равно будут, пока идет строительство. Таких "любителей" теперь немало... Нет, не для того он поселился здесь. Надо уходить. Переселяться. Значит нужны деньги...
      А "приятель", между тем, продолжал разворачивать свою программу, с удивительным тактом попадая в тон мыслям старика. Ну, что толку ловить в день по два-три этих ваших "поросят"? Это же смешно. Бахнуть два-три раза, взять тонну. И - в Мюнхен, на базар. Время голодное, расхватают сразу. Машина у него есть: в любой момент - каких-нибудь полтора часа и - там. Все просто!..
      Старик боролся с собой. Вообще говоря, это все было, конечно, интересно. Особенно - техника дела. Он уже не раз слышал рассказы о глушении, но многого не понимал и ему очень хотелось бы только посмотреть, как это делается. Кстати и проверить себя, свои знания о рыбе... Соображения о выгоде, о деньгах были где-то на последнем плане, но все же были...
      Короче говоря, он решил попробовать.
      Осторожно подведя лодку к месту, где, по его мнению, в это время должна была находиться крупная рыба, дрожащими от волнения руками он сам поднес свою зажигалку к кончику шнура, который, как крысиный хвост, торчал из ладоней техника, сжимающих нечто вроде большого куска стирального мыла. Тот, не торопясь, проверил, горит ли шнур, и тихо опустил брусок с хвостиком в воду.
      Старик судорожно заработал веслами, уводя лодку прочь от этого места. Голова его ушла в плечи, лоб наморщился, глаза сощурились - он ждал страшного взрыва, - одного из тех, какие порой доносились с того берега, фонтана воды, может быть, гибели... Он здорово волновался. Но не успел он сделать пяти-шести взмахов, как техник сказал:
      - Довольно, хватит.
      В тот же момент он почувствовал резкий удар в днище лодки, сопровождаемый коротким, сухим, каким-то подспудным треском. Ровная гладь воды в том месте, где был опущен брикет, вдруг заметно выпучилась, потом побелела, зашипела и стала оседать. Техник велел повернуть лодку назад, взял подсачек на длинной рукоятке и во весь рост стал на нос, оглядывая воду вокруг. Старик смотрел на него и - тоже на воду, и больше всего на свете в этот момент хотел, чтобы никакой рыбы не появилось.
      Все же он первым заметил легкий всплеск впереди, слева, и руки его сами быстро и ловко направили лодку туда, "Поросенок", грубо выброшенный из сачка, с большой высоты тяжело ударился о дно лодки и лежал, мелко подрагивая хвостом. Старик никогда не позволил бы себе так поступить с рыбой, особенно с таким красавцем. Он хорошо видел его боковым зрением. Прямо посмотреть на него он не мог, потому что боялся встретиться с ним взглядом...
      Светлые животы и поблескивающие бока рыб появились сразу в нескольких местах. Техник молча указывал направление, и старик покорно выполнял его распоряжения.
      Лодка наполнялась рыбой.
      А в душе старика все нарастала и ширилась темная, гнетущая пустота. Ему было все равно...
      Война уже сразила его.
      В последующие дни, к немалому удивлению своих мюнхенских родственников, старик то и дело стал навещать их в городе, причем почти всегда в некотором подпитии. На вопросы отвечал лаконично и, так как он не любил врать, достаточно точно: в последнее время он здорово приноровился ловить рыбу в этом озере... А в ближайший семейный праздник он собрал всех и устроил пир горой. Был тут и его любимец - племянник Вольф. Ему старик по секрету рассказал все...
      Это был тот самый Вольф, приятель Ганса, который принимал деятельное участие в организации зарядной аккумуляторной станции в начале Вольфратсгаузенского шоссе.
      На другой же день он вместе с дядей - "дедом" уехал к нему на озеро, захватив с собой солидную сумму денег, полученных Гансом от Мюленберга.
      Вот так и пересекаются разные вереницы жизненных событий и, если присмотреться, нет ничего "случайного" ни в самих этих вереницах, ни в их переплетениях и встречах.
      * * *
      Наступил последний день работы.
      Около полудня Ганс медленно подошел к Мюленбергу и сказал безрадостно:
      - У меня все готово.
      И все-таки инженер дрогнул, - Ганс заметил это по его взметнувшемуся взгляду. Да, это был конец. Только что он сам закончил последнюю из остававшихся операций - проверку параллельности оптических осей луча и видоискателя. Однако Мюленберг сразу овладел собой.
      - Так... Хорошо, Ганс, у меня тоже все готово. Как наши "внешние" дела? Там все в порядке?
      - Да. Электромагниты на месте. Аккумуляторы проверены, поставлены под зарядку. Сегодня ночью будут готовы.
      - А четвертая батарея?
      - Уже заряжена,
      - Сколько вошло?
      - Тридцать пять килограммов. Я думаю, это слишком много, господин Мюленберг.
      - Ничего, Ганс, ничего. Чем больше, тем вернее будет эффект.
      - Это я понимаю. Но как же вы-то сами...
      У Мюленберга вдруг защекотало в носу, грустные глаза его стали влажными. Он привлек к себе Ганса и крепко прижал его к своему большому телу.
      - Спасибо, Ганс! Вы единственный человек, который тревожится о моей судьбе. Но... не думайте об этом: у вас и так достаточно забот сейчас. Я справлюсь сам.
      Остаток дня они посвятили окончательной проверке действия основных агрегатов машины, затем укладке их в ящики, и, наконец, генеральной "уборке" лаборатории. Все, что могло хотя бы отдаленно намекнуть на последнюю конструкцию ионизатора, было сожжено, сломано, уничтожено.
      К вечеру Мюленберг позвонил Вейнтраубу: все готово, завтра можно ехать на полигон. В похвалах и комплиментах нациста инженер без труда различил нотки плотоядного удовлетворения, которые его немало успокоили: очевидно, никакой агрессии не предполагается. Он отослал Ганса отдыхать, принял хорошую дозу брома и рано лег спать - завтра он должен владеть собой, как никогда. Ночь прошла спокойно, даже без сновидений.
      Рано утром появились рабочие, машину по частям вынесли вниз, уложили на грузовик. Никто из инженеров "управления" не присутствовал. Шофер легковой машины передал Мюленбергу и Гансу пропуска для свободного прохода на полигон и два бинокля.
      На самой окраине города они заехали на зарядную станцию, чтобы захватить аккумуляторы и главную деталь ионизатора - концентрические электромагниты.
      Как ни успокоился Мюленберг после вчерашнего телефонного разговора с Вейнтраубом, все же он немного волновался во время этой операции. Это был единственный пункт в его плане, который не контролировался им самим непосредственно. Тут господствовал Ганс. И не столько Ганс, сколько его таинственные друзья - они организовали эту зарядную станцию - мастерскую, они приняли на хранение электромагниты, они заряжали четвертую батарею... А кто они? Что за люди? Достаточно ли они надежны, опытны, осторожны, взрослы, наконец?..
      Мюленберг не знал никого из них и даже ничего о них: таких разговоров с Гансом они никогда не вели. Инженер почему-то представлял себе этих "друзей" Ганса, как компанию романтически настроенных молодых людей, увлеченных опасной игрой в приключения, - хотя, трезво рассуждая, он понимал, конечно, что это - неверное представление. И все же - кто они?..
      Ганс уверен в них, это - единственное, что было очевидно. Но Ганс молод. Чем больше людей участвует в деле, тем больше вероятность всяких ошибок, оплошностей. Каждая из них может привлечь внимание, навести на след. А теперь так много глаз, которые жаждут увидеть что-нибудь подозрительное...
      Да, это было, конечно, самое рискованное место всего плана. Отсюда мог начаться провал...
      Погрузкой распоряжался Ганс.
      Когда машины остановились, он спрыгнул с грузовика и повел рабочих Вейнтрауба в помещение, похожее на грубо побеленный сарай с широкой двустворчатой дверью. Через минуту они вынесли оттуда три аккумуляторных ящика и стали размещать их на грузовике.
      Мюленберг сидел в открытой легковой машине и внимательно наблюдал за людьми.
      Последний тяжелый ящик вынесли двое пожилых рабочих зарядной станции.
      - "Вот они!" - встрепенулся Мюленберг.
      Даже не взглянув на инженера, они пошли было к грузовику, но Ганс крикнул, что там уже нет места, и направил их к легковой машине.
      Мюленберг пересел вперед, узкий ящик поставили между сиденьями.
      И только когда машины двинулись с места, эти двое, прикоснувшись к козырькам своих кепок, как бы поправляя их, посмотрели прямо в глаза Мюленбергу.
      И тут Мюленберг понял, кто такие друзья Ганса и в чем сила Ганса и этих - его собственных друзей, которых он узнал так поздно!..
      * * *
      Вот и полигон. Вот место, где стояла раньше машина.
      Там Мюленберг в последний раз видел Гросса...
      Сначала на сердце опускается страшная тяжесть. Потом она будто проникает внутрь, делает сердце каменным, твердым... Хорошо... Сегодня машина будет действовать в третий и последний раз, и она отомстит за Гросса, за Мюленберга, за себя...
      Странно: сегодня Мюленберг чувствует себя совсем здоровым, даже молодым. Он быстро движется, за всем успевает проследить, даже вместе с Гансом помогает рабочим поднять тяжелый ящик аккумуляторной группы и вдвинуть его в машину на свое место. Вот что значит - нервы!
      Появляются люди Вейнтрауба, прибывшие сюда еще раньше. Они уже закончили установку объектов в поле и для предварительного испытания и для демонстрации. Верно ли это сделано? Старший показывает Мюленбергу расположение объектов на полигоне. Расстояние пять, десять и пятнадцать километров. Слева на шестах с белыми флажками - лампы, включенные в заземленные антенны. А справа - для демонстрации начальству - три дощатые панели перед траншеями. Там будут живые объекты...
      - Какие именно? - настороженно спрашивает Мюленберг.
      - Скот, - глупо улыбаясь, отвечает тот. - Только скот: лошади и овцы.
      Электромагниты уже извлечены Гансом из аккумуляторного ящика и поставлены на место. Машина собрана. Теперь она еще больше похожа на пушку с двумя короткими спаренными стволами, направленными вперед. Можно приступать к испытанию.
      Старший снова подходит к Мюленбергу.
      - Люди не нужны больше?
      Мюленберг чувствует за этой предупредительностью особое распоряжение Вейнтрауба.
      - Нет, - отвечает он, - не нужны, отправьте всех.
      Затем он подходит с Гансом к машине, пускает мотор и наводит трубу на самый дальний флажок. Пятнадцать километров! Вот он, этот флажок, он появляется в поле зрения. Нити окуляра накладываются на него, указывая своим пересечением направление луча.
      Включив ионизатор, а затем ток, Мюленберг видит, как на шесте вспыхивают разноцветные лампочки. Ганс тоже видит это в бинокль.
      - Горит! - восклицает он, и в голосе его чувствуется затаенная тревога - рухнула надежда.
      - Как и следовало ожидать, - спокойно, с некоторой гордостью добавляет Мюленберг, выключив "воздушный кабель". - Жаль, что мы не можем проверить, как будет действовать наша четвертая группа.
      - Отказа не может быть, - убежденно говорит Ганс.
      - Ну, тогда будем звать гостей. - Мюленберг садится в легковую машину, едет в контору полигона и вызывает к телефону Вейнтрауба.
      - Машина проверена, - говорит он. - Результаты превосходят всякие ожидания.
      Вейнтрауб чрезвычайно доволен. Он ждал с нетерпением этого звонка. Они выезжают и через полчаса будут на полигоне. Начальник управления тоже приедет с ними. Приблизительно в это же время приедет и доктор Гросс.
      - Ну, Ганс, как будто все в порядке, - говорит Мюленберг, возвратившись пешком. - Я думаю, все нужные нам люди будут здесь. Давайте поговорим. Наступает последний акт... Как бы ни кончился он, нам едва ли придется еще говорить с вами когда-нибудь... Будьте готовы ко всему. Вероятно, теперь возьмут и вас. Но я думаю, что вам удастся выкарабкаться: вы были только электромонтером, исполнителем. Вам поручали монтаж простейших деталей, не посвящая в суть дела... Давайте посидим вот тут, на траве. Какая чудесная погода стоит эти дни!..
      Ганс молча жует сорванную травинку, обхватив руками колени и мрачно смотрит куда-то в пространство. Молчать тяжело, но и говорить не о чем. Забрать его могут и по другим поводам... Но разве можно сейчас огорчать этого замечательного человека?..
      - Теперь слушайте, Ганс. Во время демонстрации нам, вероятно, не удастся разговаривать. Давайте условимся: вы быстро уйдете с полигона, как только я сделаю такой жест... - Он потер лоб рукой и почесал голову. Будьте очень внимательны, Ганс, не пропустите этого движения.
      - Можете быть спокойны, господин Мюленберг. Едва ли я пропущу сегодня хоть одно ваше движение.
      Вдали, у ворот, слышатся настойчивые автомобильные гудки. Оба поворачиваются.
      - Приехали... Ну, теперь прощайте, Ганс!
      Они встают, берутся за руки и несколько мгновений смотрят друг другу в глаза... Потом расходятся.
      Два больших лимузина останавливаются недалеко от машины. Из них выходят шесть человек: среди них Мюленберг узнает тех военных инженеров, которые были здесь прошлый раз. Гросса среди них нет. Вейнтрауб знакомит его с Риксгеймом. Этот человек производит на него отвратительное впечатление скользкой, расплывшейся жабы.
      Снова шум у ворот... Небольшая военная машина подкатывает к лимузинам и как бы выбрасывает из себя Гросса.
      Мюленберг устремляется к нему, они обнимаются, отходят немного в сторону. Никто не слышит, о чем они говорят. Минут через пять они приближаются к группе. Гросс молча, будто не замечая никого, входит вслед за Мюленбергом на мостик и становится за спиной своего друга, опустившегося на сиденье перед пультом.
      Еще раз на этом полигоне повторяется та же сцена. Гудит мотор, люди напряженно впиваются в бинокли... Незримый луч, выйдя из машины, зажигает вдали электрические лампочки...
      Только теперь это все происходит на расстоянии десяти километров. Мюленберг чувствует одновременно и отвращение и гордость, когда наведенный им луч одним только прикосновением сваливает лошадь на таком далеком расстоянии.
      Когда затихают восторженные комплименты Мюленбергу и сдержанные Гроссу, Вейнтрауб предлагает перейти к объяснению нового принципа машины.
      Мюленберг медленно поднимает руку, трет лоб.
      - Пожалуйста, я готов... - оглядываясь, он видит, как Ганс нерешительно отходит назад. - Можете идти, Ганс, вы мне больше не понадобитесь! - громко и строго говорит он. Потом добавляет тихо Вейнтраубу: - Надеюсь, тут нет людей, которым не следовало бы присутствовать при объяснении? Я думаю, не в ваших интересах особенно популяризировать метод Гросса.
      - Вы осторожны, - отвечает тот. - Но нет, все эти люди в курсе дела. Это те, которые вместе со мной работали над первой машиной и будут работать над второй.
      "Ценное признание, - думает Мюленберг, - очевидно, здесь все, кто может быть опасен".
      - Ну и прекрасно, - говорит он. - Тогда начнем. Подойдите поближе, господа. Я начну с самого главного - ионизатора.
      Он медленно открепляет крышку тыльной части "пушки", долго копается в ней, наконец, вынимает концентрические электромагниты. Нужно дать время Гансу уйти подальше. Гросс склоняется над его плечом.
      Шесть человек, тесно расположившись с двух сторон мостика, на котором сидит Мюленберг, стараются как можно ближе рассмотреть эту замечательную деталь.
      Именно так и представлял себе эту последнюю сцену Мюленберг, когда, вот тут же, на полигоне лежа на земле с закрытыми глазами и едва бьющимся сердцем, он придумал свой план...
      Ах, какое страшное волнение... Сердце начинает клокотать, как лава в жерле вулкана. А что, если оно не выдержит в самый последний момент? Нет, не надо тянуть...
      Он быстро оглядывается кругом. Ганса уже нет. Большая рука инженера ложится на пульт слева. Пальцы нащупывают рычажок выключателя четвертой группы аккумуляторов... Еще одно маленькое, совсем незаметное движение - и конец... Мюленберг не решается повернуть рычажок. В нем возникает непреодолимое желание сначала сказать им в лицо, что их ждет... И он говорит сдавленным, прерывающимся голосом.
      - Все это сделал доктор Гросс... совсем не для того, чтобы убивать... Вы решили иначе... Но... "взявший меч от меча погибнет..."
      Глаза всех, опущенные к электромагнитам, удивленно вскидываются к его глазам.
      - Теперь - возмездие... Скорей! - кричит он глухо самому себе...
      * * *
      Быстрым, решительным шагом Ганс направляется к воротам полигона. Надо пройти метров двести.
      Проходная контора. Он оглядывается. Нет, застрять здесь нельзя. После его не выпустят. Вот пропуск. Надо успеть...
      Он выходит за ограду, пересекает дорогу и по тропинке, сокращающей путь к шоссе, углубляется в лес.
      Потом быстро сворачивает вправо. Он почти бежит по краю леса, вдоль забора.
      Вот, наконец, подходящее дерево. Он взбирается на него, как белка, стараясь не ломать сучьев, все выше, выше. Понемногу полигон раскидывается меж ветвей широкой панорамой. Еще небольшое движение вверх. Он видит машину Гросса, людей, обступивших ее, черную фигуру Мюленберга, возвышающуюся над пультом.
      Теперь - не отрывать глаз. Уйдет Мюленберг или нет?
      В этот момент картина мгновенно и беззвучно преображается; Ганс видит этот страшный фейерверк во всех подробностях. Острые, короткие радиусы яркого света, брызнувшего из-под машины, окутывает мутный желтоватый клуб дыма и пыли, выворачивающийся наизнанку, и из него вздымается в воздух черный фонтан. Наконец, приходит звук. Оглушительный гром потрясает воздух, панический шелест волной пронизывает лес; Ганс изо всей силы обнимает ствол, чтобы не свалиться, но не отрывает глаз от темных точек и каких-то кусков, вертящихся в воздухе и параболами разлетающихся из фонтана...