Наконец вычисления были закончены. Николай укрепил на доске свежий лист миллиметровки и стал чертить...
      ...За дверью, в столовой, еще слышалось движение, изредка раздавались голоса. Это Анна и Наташа, как всегда в это время года, готовились к экзаменам. Николай поймал себя на том, что он, как школьник, старается работать тихо, чтобы не выдать своего бодрствования. Он усмехнулся, громко чиркнул спичкой, закуривая, потом встал, небрежно сдвинув кресло, со стуком распахнул окно.
      Густые, темные уже и высокие побеги липы теперь напоминали лес, дремучий и сказочный, осыпанный мерцающими блестками росы.
      В дверь осторожно постучали, и Николай открыл.
      - Опять! - укоризненно произнесла Анна.
      - Опять... - бессмысленно повторил Николай, думая о том что теперь он уже не в состоянии молчать о своей победе. - Бросьте, Анна Константиновна, заботиться обо мне. Идите сюда. Наташа тоже. - Он тихо прикрыл за ними дверь. - Ну, товарищи, победа! Я сейчас решил нашу задачу. Смотрите... Вот это - кривая распада в зависимости от изменения волны. Эта - от экспозиции. Третья - от мощности. Тут, смотрите, все три кривые пересекаются в одной точке. Она лежит на линии нулевого распада. Это узел таких условий облучения, при которых мясо не будет разлагаться! Завтра я настраиваю генератор по этим данным, а еще через два дня профессор получит пробирки из термостата с совершенно свежим мясом. Представляете, что будет, когда лаборанты перестанут находить распад? Никаких процентов! Ноль!
      - А сейчас у вас сколько?
      - Шестьдесят восемь с половиной.
      - Значит, отец и не подозревает об этом?
      - Нет конечно!
      Они составили план действий. Профессор ничего не должен знать. Сюрприз будет неожиданным.
      С этого дня события стали нарастать, нагромождаться одно на другое. Каждый день приносил что-нибудь новое. Тихий с виду ридановский особняк, всегда кипевший внутри напряженной жизнью, теперь был похож на котел, готовый взорваться от клокочущих в нем событий.
      ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
      КЛАДЫ ВЫСОКОЙ ЧАСТОТЫ
      На другой день Николай с утра настроил один из генераторов на "узел условий". Пробирки пошли в термостат. Через день они будут взяты в лабораторию на анализ, и тогда... Вот тогда-то и произойдет взрыв!
      Половину серии - обычную порцию пробирок для одного генератора - он облучил сам. Чтобы не возбуждать подозрений Ридана, нужно было пропустить еще такую же, потому что другой генератор уже был выключен. Николай поручил эту работу Ныркину, а сам перешел в свою электротехническую лабораторию, где монтировался большой "консерватор". Пока пробирки с сюрпризом будут выдерживаться в термостате, он решил закончить монтаж, чтобы потом, после окончательной проверки "узла условий", сразу приступить к облучению более крупных проб мяса и целых туш.
      Чем удачнее шло дело, тем увлеченнее работал Николай. Создавая сушилку, он впервые стал организовывать работу других, руководить людьми, и теперь ему казалось, что нет предела количеству дел, которые можно совершить в любой срок... Он не замечал, что обилие людей, помогавших ему, не уменьшало забот: он продолжал сам проверять все, что делалось. Заботы все более густой паутиной оплетали его. Уходить от них он еще не умел.
      И не только "консерватор" поглощал его мысли. Чувствуя, что работа подходит к концу, он все чаще вспоминал о своем "генераторе чудес" единственной идее, которую он не довел до конца. Пусть его расчеты оказались ошибочными, но разве это значит, что можно бросить идею, забыть о ней! Нет, он искал ошибку. Как только в мыслях об очередных делах появлялся просвет, поиски эти возобновлялись. А в отдельной комнате, примыкающей к электротехнической лаборатории, на столе уже возвышался остов "ГЧ", вынутый из ящика, и некоторые детали были укреплены на своих местах. Скоро можно будет окончательно восстановить аппарат, и тогда профессор получит, наконец, то, что ему нужно.
      Еще одна неспокойная мысль то и дело вспыхивала в голове Николая. Прошло уже больше полугода с того момента, когда он получил шифрованное сообщение от немецкого "ома". За это время многое могло произойти в Мюнхене. Что с аппаратом Гросса? Николай представлял себе жизнь немецкого народа, и воображение рисовало ему самые печальные картины судьбы неизвестного друга... Да, конечно, это был друг. Продолжительное молчание только подтверждало это... Николай продолжал со свойственной ему пунктуальностью через каждые два дня в 21.10 по московскому времени внимательно прослушивать весь "любительский эфир".
      Анна знала расписание радиоработы Николая и всякий раз, когда он после своих путешествий по эфиру выходил из кабинета в столовую, устремляла на него тревожный вопросительный взгляд. В ответ он молча пожимал плечами.
      На этот раз они оказались одни в столовой.
      - Что же это значит, Николай Арсентьевич? - тихо спросила Анна. Неужели там... все кончено?
      - Кто знает? В лучшем случае молчание может означать, что фашистские инженеры еще не разгадали тайну машины Гросса. И наш друг ждет. Сообщать нечего. Возможно, он слышит меня, но сам не выходит в эфир, чтобы не попасться.
      - Хоть бы так! - с надеждой произнесла Анна.
      И вот однажды в исключительно оживленном стрекотании любительских сигналов Николай вдруг услышал знакомый призывный клич. "Он... он!" взволнованно вслушивался Николай, ожидая конца вызова.
      Да, это был он.
      - Новая антенна выполнена точно по вашей схеме. Ждем продолжения, сразу передал Николай, ответив на вызов.
      - Хорошо. Принимайте.
      Последовали цифры. Николай записывал весь превратившись в слух, боясь шевельнуться, чтобы не пропустить какую-нибудь точку. Так прошло минут десять.
      Вдруг где-то совсем рядом в эфире возникли другие сигналы. Это были обычные сигналы настройки, ничего не выражавши: повторялась одна буква "ж": три точки - тире, три точки - тире и так далее. Они слышались где-то "близко" от цифр немца, потому что их волна на какую-то долю метра отличалась от волны, на которой принимал Николай. Потом они, крадучись, подскочили ближе, еще... еще...
      Кто-то настраивал свой передатчик на ту же волну. Николай понял. Отчаянным напряжением слуха он успел выловить еще три-четыре цифры из беспорядочной тарабарщины спутавшихся точек и тире.
      Хищник эфира, точно нацелившись на свою жертву, прибавил мощность, и сигналы "ома" потонули в хриплом реве.
      Николай быстро встал и рванул дверь. Анна и Наташа вздрогнули, повернулись к нему.
      - Скорей сюда! - и Николай метнулся было назад, к передатчику, как вдруг из-за двери появился Виклинг.
      - Что случилось? - встревоженно спросил он.
      Николай опешил. Черт возьми, из-за наушников он не слышал, что пришел Виклинг.
      - Ничего особенного... Анна Константиновна, идите сюда на минутку.
      Она вошла, и Николай довольно недвусмысленно запер за ней дверь. Они переглянулись, молча оценив получившуюся неловкость. Николай махнул рукой: ладно, мол, обойдется, и снова вскинул наушники. Рев еще продолжался.
      Одного взгляда на ряды только что записанных цифр в приемном журнале было достаточно, чтобы Анна поняла все.
      Продолжая слушать, Николай вынул листок с шифром.
      - Надо быстро расшифровать, - шепотом сказал он. - Связь прервана, но еще может возобновиться.
      - А может быть, лучше сделать это потом? - Анна кивнула в сторону столовой.
      Внезапно рев прекратился. Океан эфира покойно и неумолчно шумел своим ровным прибоем. Николай ждал. Эфир был спокоен.
      - Да, лучше отложим, - ответил, наконец, Николай, не снимая наушников. - Идите туда и выпутывайтесь. Но помните... - он приложил палец к губам.
      Анна вышла.
      - Ну, решено, начинаю заниматься радио, - сказала она Виклингу. Действительно, это увлекательная вещь. Теперь я понимаю, почему Николай Арсентьевич просиживает ночи за передатчиком. Знаете, Альфред, сейчас я слышала голос какого-то любителя из Нью-Фаундленда! С той стороны земного шара! Настоящий голос, не какие-нибудь точки-тире. Замечательно!
      Виклинг сделал вид, что поверил Анне, и в то же время дал понять, что на самом деле он только помогает ей выйти из неловкого положения. Скоро он ушел, оставив в душе Анны гнетущее чувство незаслуженно нанесенной ему обиды.
      Девушки поспешили к Николаю. Текст радиограммы уже был расшифрован. Анна быстро перевела его:
      - "Имею достоверные сведения подготовке военного нападения. Сообщите ЦК партии. Группа военных инженеров, работавших над машиной Гросса уничтожена, машина тоже. Гросс и его помощник Мюленберг погибли. Захваченные документы, очевидно, сохранились. Возможно восстановление. Передаю описание принципа воздушного кабеля, специально составленное погибшим соавтором Гросса. Ионизация достигается путем поляризации воздуха одновременным воздействиям двух смежных направленных лучевых полей сантиметрового диапазона с отношением частот..."
      Друзья молчали. Угроза, звучавшая в первом сообщении немецкого друга, теперь шагнула ближе, стала явственней и страшнее. Еще более встревожились девушки, когда Николай объяснил, почему текст прерван.
      - Значит, за вашими разговорами в эфире следят!
      - Да, - ответил Николай, - теперь это ясно. Опасения Феди подтверждаются. Может быть следят и за нами здесь... Нужно уничтожить все лишнее... а то еще выкрадут, чего доброго...
      Он собрал все листки, относившиеся к расшифровке радиограмм, с усилием заставил себя вырвать из своего "вахтенного журнала" две страницы с записями приема... Эти две страницы и листок с шифром он сложил вместе и спрятал их под тяжелую раму письменного стола. Только что принятый расшифрованный текст положил в карман пиджака. Все остальное скомкал, унес в кухню и там сжег.
      Вернувшись, он решительно поднял телефонную трубку.
      - Удобно ли? - заметила Анна. - Уже двенадцатый час.
      - Я в наркомат... Если он еще там, значит можно...
      Через несколько минут Николай вышел "погулять". От Ридана, который сидел у себя в кабинете, приходилось пока скрывать немецкие дела и это тяготило Николая... "Ничего, - подумал он, - теперь уже скоро он будет знать все..."
      * * *
      Наступил последний из трех дней, которые Николай выторговал у Ридана "для нормальной работы", как он говорил.
      В десять часов утра, когда во всем особняке Ридана уже шел хорошо налаженный рабочий день, произошло нечто необычайное, Анна и Наташа оставили книги, спустились вниз на волейбольную площадку около дома и начали расставлять на ней дужки крокета. Через минуту к ним вышли Мамаша и Виклинг. Николай погасил лампы своих генераторов и появился с черного хода, от "зверинца". С улицы пришел Федор Решетков и, положив какой-то сверток на скамью у площадки, присоединился к компании. В двадцать минут одиннадцатого в лабораторию Ридана позвонил лаборант-бригадир, который руководил анализом проб мяса. Он просил профессора зайти в "анализаторскую" лабораторию, чтобы выяснить какие-то недоразумения. Профессор поспешил туда.
      - В чем дело? - спросил он входя.
      - Какая-то ерунда, Константин Александрович. Похоже, что пробирки идут прямо с генераторов, а не из термостата.
      - Почему вы так думаете?
      - Да потому, что мясо совсем свежее. Вот смотрите, - он показал книгу записей. - Вчера последняя партия дала, в среднем, шестьдесят девять и одну десятую процента распада - почти норму, а сегодня следующая дает ноль.
      Ридан схватил книгу и впился в нее глазами.
      - Сколько проб вы уже проверили?
      - Шестьдесят две.
      - И все дают ноль?
      - Все до одной!
      - Да-а, странно... Сомнительно! Вы говорили с Тунгусовым?
      - Нет еще. Решил сначала вам сказать.
      - Так... Идемте к нему выяснять.
      Открыв дверь в генераторную, Ридан в изумлении остановился на пороге. В комнате никого не было, конвейеры работали вхолостую, лампы генераторов были темны.
      - Так и есть... что-то неладно.
      Уверенный, что с Тунгусовым что-то случилось, он выскочил в коридор и огромными стремительными шагами помчался к комнатам инженера, как вдруг остановился так внезапно, что бригадир лаборантов, спешивший вслед за ним, чуть не сбил его с ног.
      В открытое окно снизу, из сада, доносились голоса, среди которых Ридан явственно расслышал фразу, сказанную Тунгусовым:
      - Нет, Анна Константиновна, к сожалению, я в мышеловке. Профессор высунулся в окно. Несколько секунд он молча смотрел на играющих в крокет, как бы стараясь понять, что происходит.
      - Э, друзья мои, что это с вами случилось? - крикнул он, наконец.
      Странно: никто не услышал его. Он крикнул еще что-то, но среди играющих вдруг возник такой оживленный спор по поводу какого-то неверного удара, что профессор махнул рукой, отпрянул от окна и, бормоча: "Черт знает что такое!", понесся по лестнице вниз. Уже у самой площадки его, наконец, увидели.
      - Товарищи! Что это вы? Николай Арсентьевич... О, и Федор Иванович здесь! Здравствуйте!
      Тунгусов спокойно нацелился, ударил шар молотком и ответил:
      - Да вот видите... Решил заняться спортом.
      И он деловито направился за шаром, удачно прокатившимся через дужку. Все, казалось, были целиком поглощены этим шаром и даже не глядели на профессора. Ридан недоумевал.
      - ...Но позвольте, Николай Арсентьевич, у вас там с конвейером что-то не в порядке. На анализ поступают пробирки со свежим мясом... Генераторы не работают...
      - Ну что же, - Николай снова ударил молотком, - так и должно быть, Константин Александрович. А генераторы я выключил.
      - Как "должно быть"? Почему выключили? Ничего не понимаю! - Ридан вспылил, наконец, по-настоящему.
      Николай подошел к профессору. Все окружили их.
      - А какой у нас сегодня процент распада? - невинно спросил Николай, обращаясь к бригадиру.
      - Никакого! - вне себя крикнул Ридан. - Ноль!
      - Ну вот видите, как прекрасно! Пробирки пролежали в термостате сорок восемь часов, как полагается. В анализе ноль распада. Вот я и выключил генераторы.
      Ридан недоуменно оглядел задорно улыбающиеся лица. - Вы хотите сказать...
      - Я хочу сказать, что наши поиски закончены, Константин Александрович. Задача решена. - Он протянул руку Ридану, широко улыбаясь.
      - Ура-а-а! - грянуло вокруг них, и окна института заполнились фигурами сотрудников, удивленно созерцавших совершенно непонятную сцену. Ридан душил в объятиях инженера, вокруг них пять человек, потрясая крокетными молотками, что есть мочи кричали "ура", а рядом с огромной книгой в руках стоял бригадир лаборантов.
      Наконец Анна пригласила всех наверх. По пути Николай вкратце рассказал Ридану, как ему удалось найти сложные формулы кривых и графически определить "нулевую" комбинацию условии, при которой облучались сегодняшние пробирки.
      Профессор был в восторге.
      - Теперь остается выяснить, сколько времени будет действовать облучение, надолго ли сохранится мясо. Вам ведь это важно, не так ли?
      - Конечно, - ответил Николай. - Два месяца - вот условие, которое я обещал наркому выполнить. Но предварительно надо добиться таких же результатов с большими объектами с целыми тушами. "Консерватор" почти готов, наладить его можно дня в два.
      - Значит, анализы пока прекратим?
      - Да, конечно.
      Они отправились в большую "анализаторскую" лабораторию. Ридан объявил лаборантам, что первый этап работы успешно закончен и что они могут четыре дня отдыхать, после чего анализы будут продолжаться...
      В столовой гремели веселые голоса. Готовился торжественный завтрак. Мамаша с Виклингом раздвигали стол, девушки готовили посуду. Федор из своего таинственного свертка вынимал тяжелые бутылки шампанского. Тетя Паша на кухне орудовала блестящей аппаратурой.
      * * *
      Успех Николая воодушевил всех обитателей ридановского особняка. Профессор готовился к новой серии исследований, составлял план работы, намечал препараты, готовил образцы таблиц для записей. Если для Николая его победа могла оказаться только первым, хотя и решающим шагом всей работы, то Ридан был уже удовлетворен вполне: для его целей достаточно было сорокавосьмичасового сохранения ткани.
      - Выйдет у вас или не выйдет более продолжительный срок, - говорил он, - моя задача уже решена. Мои "консервы" пока не требуют слишком продолжительного хранения.
      Николай внутренне вздрагивал от таких намеков, всякий раз вспоминая посещение страшной ридановской лаборатории.
      - Какие же ткани или органы вам нужно будет сохранять живыми?
      - Все! Разные! Всякие! Любые! Ах, Николай Арсентьевич, какое замечательное достижение! И ведь неожиданно! Разве я мог мечтать о такой возможности? А теперь... Ваши консервы - чепуха, детская забава в сравнении с тем, что я сделаю. Вот увидите! А если вы решите, наконец, проблему генератора мозговых лучей, тогда... - Тут Ридану не хватило слов, чтобы выразить те изумительные перспективы, которые открывались в связи с этим перед наукой.
      "Сказать или не сказать?" подумал Николай, вспомнив о тайне, которую он и Анна до сих пор тщательно скрывали от Ридана. В конце концов, нет оснований дольше скрывать: работа над "консерватором" кончится на днях, и тогда ничего не сможет помешать Николаю взяться за восстановление "ГЧ". А перед этим следовало бы поговорить с профессором, выяснить более подробно его надежды.
      Он посоветовался с Анной.
      - Можно, - решили они.
      Вечером Николай пришел к Ридану в кабинет. Тот сидел в своем кресле у стола и что-то писал.
      - Ну, я, кажется, кончил подготовку, - оживленно встретил он инженера. - Завтра начинаю сам облучать. Утром попрошу вас только проэкзаменовать меня по технике облучения. Программа у меня довольно сложная и обширная, но дьявольски интересная! Вы представьте, ведь что произошло: мы победили распад белка, главную основу смерти всего живого! Открываются перспективы, которые я просто не в состоянии охватить умом... Растерялся, мечусь... Черт его знает, что вы со мной сделали... Думаете, сколько мне лет сейчас? Двадцать, от силы! Мечтать начал. Врываются всякие идеи, обдают, как холодными брызгами, увлекают, тянут в будущее... А мне надо понять настоящее... Разве то, что у нас сейчас получается с мясом, это что-то небывалое? Ничего подобного. А мощи? Они понятны на юге, в жарком климате. Понятны северные мамонты в мерзлоте... Но ведь это же бывает и в умеренном климате! Никто толком не разобрался, что это за штука. А Рубинштейн! Помните?
      - Какой Рубинштейн? - Николай совсем оторопел под натиском "двадцатилетнего" профессора.
      - Ну как же! Николай Рубинштейн, брат знаменитого Антона, тоже музыкант, основатель Московской консерватории... Он умер в 1881 году в Москве. А вот несколько лет назад вскрыли его склеп и гроб - через 53 года после смерти! - и оказалось: лежит свеженький, как будто только что умер. Никакого бальзамирования не было. Сохранилось все - одежда, даже розы на груди... А знаете, в чем дело! Свинцовый запаянный гроб! Это работа свинца, Николай Арсеньтевич, я уверен. Я знаю несколько таких случаев, связанных со свинцом... Ну? Разве не увлекательно? Нужен простейший опыт для начала серьезного исследования: взять свинцовый футляр, вложить туда мышь или крысу, только что убитую или даже живую, запаять, и через месяц вскрыть... Потом еще мёд... Тело Александра Македонского сохранили от разложения в меду...
      Он вдруг смущенно рассмеялся, глядя на Николая, - тот стоял неподвижно, лицо его отражало напряжение, будто он с трудом поглощал этот необузданный поток мыслей. Николай не умел слушать иначе: он вникал в смысл. А Ридан почувствовал неловкость увлекшеюся человека, - зачем это игривое обнажение своего неупорядоченного мыслительного сырья...
      - Видите, какая катавасия в голове...
      - Я это хорошо понимаю, - ответил Николай. - У меня, ведь то же самое...
      - Знаю... у нас много общего - в самом главном - в творческой основе наших натур... Это большая сила... - Ридан решительно удержался от соблазна продолжить объяснение в любви. - Итак, Николай Арсентьевич, сейчас я буду выяснять два вопроса. Все ли ткани и соки организма одинаково реагируют на консервирующее облучение. Значит придется испытать довольно много образцов. И второй, решающий для меня судьбу метода, вопрос: не вызывает ли облучение каких-либо функциональных нарушений в органах. Ибо, если орган в результате облучения потеряет способность нормально работать, то его и хранить не к чему...
      - Надолго у вас эта программа рассчитана?
      - В неделю все облучу. Затем буду исследовать.
      - А я за это время думаю покончить с "консерватором".
      - Так... - профессор помолчал немного. - А потом? Николай почувствовал, как напряженно ждет Ридан ответа.
      - Потом возьмусь за "ГЧ", - просто сказал он.
      - Как... опять новая работа?! Что за "гече"?
      - Нет, это старая работа. Это то самое, чего вы ждете, Константин Александрович... "ГЧ" - "генератор чудес". Мы с Федором в шутку так назвали тот самый генератор, о котором я рассказывал вам в самом начале нашего знакомства... Помните? Теперь я хочу его восстановить. Правда, то, чего я ждал от него, не получилось. Но кое-какие "чудеса", о которых я узнал позднее, произошли, и о них я хочу вам рассказать. Вы помните, чем кончилось ваше прошлогоднее выступление в Доме ученых. И вот я установил, что вы тогда потеряли сознание в тот самый момент...
      Ридан схватился за ручки кресла, как бы готовясь вскочить. Лицо его выражало крайнее изумление.
      - Я потерял сознание? - перебил он Николая. - Ничего подобного. Я не терял сознания. Прекрасно помню, как...
      - Погодите, Константин Александрович. Сейчас мы установим точно это обстоятельство.
      Николай подошел к столу взял кусок бумаги и написал на нем:
      LMRWWAT.
      - Вам знакомы эти буквы? - спросил он.
      Ридан посмотрел внимательно, потом откинулся на спинку кресла, смотря куда-то в темный потолок.
      - Припоминаю... Да, да: Анна как-то надоедала мне за чаем с этим... ребусом, что ли...
      - И больше ни о чем не говорят вам эти буквы?
      - Нет, ни о чем.
      - Так вот... Теперь слушайте. Вы написали их на доске тогда в Доме ученых. Это видели все. А Муттер даже переписал их себе в записную книжку. Этого факта вы не помните. Значит, вы были в бессознательном состоянии.
      - Чертовщина какая-то! - Ридан начал ходить по ковру у стола, круто поворачиваясь. - Очень странно. Я прекрасно помню свое состояние тогда. Сначала...
      - Погодите минутку, - перебил снова Николай. - Разрешите мне рассказать об этом. Сначала вы почувствовали слабость... Имейте в виду, я не присутствовал тогда в зале, я был у себя дома. Затем вами начало быстро овладевать сомнение в правильности той основной идеи, которую вы собирались изложить. Быстро прогрессируя, сомнение достигло степени уверенности в ошибке, почти отчаяния...
      - Николай Арсентьевич, это мистификация! - вскричал Ридан. - Что это значит?
      - То, что я сам в тот же момент пережил все это. Я испытывал тогда свой "генератор чудес". Вы знаете, моя квартира была недалеко от Дома ученых. Луч генератора, направленный в окно, случайно попал в это здание - я потом проверил это - и, очевидно, коснулся вас.
      Ридан застыл, опершись обеими руками на стол. Вся его фигура выражала напряженный интерес к тому, что рассказывал Николай.
      - Хорошо... Какой же вывод?
      - Очевидно, лучи моего генератора, действуя на человека, вызывают в нем это состояние отчаяния. Вы попали прямо под луч, я подвергся действию поля, находясь в непосредственной близости к генератору. И мы оба испытали одно и тоже. Действие моего "ГЧ" на мозг мне кажется несомненным.
      Николай ожидал, что теперь-то Ридан разразится, наконец, бурей восторга, видя, что его мечта, собственно говоря, уже осуществлена.
      Ничего подобного не произошло.
      Ридан стоял неподвижно в прежней позе, смотрел на Николая и, казалось, не видел его. Наконец он выпрямился.
      - Постойте... Я помню, рассказывая об этом генераторе, вы сказали, что у вас ничего не вышло, "получилось не то, что нужно". Что же, собственно, показало это испытание? Действительно оказалась ошибка?
      - Да, к сожалению.
      - И вы именно тогда убедились в этом?
      - Да.
      - Так. Значит, чувство огорчения или даже отчаяния, которое вы пережили в тот момент, было вполне естественно и без влияния излучений генератора, не так ли?
      - Пожалуй, - согласился Николай.
      - Заметьте: я тогда почувствовал это отчаяние без всяких на то оснований. У меня никакой ошибки не было! Это - первое обстоятельство, делающее ваш вывод недостаточно убедительным. Теперь дальше: буквы... Вы-то знаете, что они обозначают?
      - Знаю.
      - И тогда знали?
      - Тогда я знал только об их существовании, значение их мне не было известно.
      - И что же... Вы много думали о них?
      - Да, и очень даже. Мне нужно было во что бы то ни стало разгадать их смысл, ибо в них таился ключ к расшифровке одного секретного сообщения, которое я тогда получил по радио.
      - Прекрасно! - в голосе профессора уже звенели нотки торжества. Теперь вы понимаете, в чем дело? Как же вы не обратили внимания на это второе и самое важное обстоятельство? Вам были знакомы эти буквы, может быть вы даже думали о них в тот момент.
      - Кажется, так и было, Константин Александрович ..
      - Ну вот! А я о них не знал и не мог знать. И вдруг я в бессознательном состоянии стал писать их на доске... Понимаете? Ведь это явная картина гипноза! - выпалил профессор. - Это то самое, чего я добиваюсь от физики уже год. И оказывается, уже год, как проблема лучей мозга решена практически! Николай Арсентьевич! Фу, черт, это просто счастье какое-то!
      - Значит, все-таки я был прав, заключив, что лучи моего "ГЧ" действуют на мозг?
      - Э! "На моз!" - передразнил Ридан. - Вы совсем не были правы. Вы решили, что эти лучи, действуя на мозг, вызывают чувство отчаяния. Простите, ерунда! Лучи солнца вызывают ощущение света, значит, тоже действуют на мозг. Все действует на мозг. Если бы дело обстояло так, как вы заключили, то ваш генератор не стоил бы выеденного яйца. Никому не нужно ваше чувство отчаяния! Нет, тут было нечто гораздо более важное. Мысль об ошибке, сомнение, чувство отчаяния, наконец, эти буквы - все это было, у вас, в вашем мозгу. А луч генератора передал это мне, овладев моим мозгом. Только одно мне непонятно, каким образом излучения вашего мозга смешались с волнами луча генератора. Но тут уж я ничем помочь не могу Вы сами должны мне объяснить, как это возможно.
      Николай был взволнован блестящим анализом Ридана. Необычайные, почти фантастические и в то же время неотразимо реальные выводы его с трудом укладывались в сознании. Теперь Николай вспомнил все, вспомнил свое движение, продиктованное усталостью, когда он прильнул головой к баллону лампы "ГЧ". Если от его мозга действительно шли в этот момент какие-то излучения, то они легко могли попасть на систему, модулирующую "несущую" волну. А тогда и луч "ГЧ" мог оказаться во власти мозга Николая. Так оно, очевидно, и было. Он объяснил это Ридану.
      - Вот видите, - вскричал тот в восторге, - все ясно! Теперь я могу сказать точнее: волны вашего "ГЧ" относятся к диапазону порядка двух-трех тысяч ангстрем [Ангстрем - одна десятимиллиардная часть метра.]. Тут-то и расположены митогенетические, некробиотические и всякие другие биолучи. Ваш "генератор чудес" как раз то, что мне нужно, чтобы получить власть над живым opганизмом! Ох, Николай Арсентьевич, какое же это удивительное счастье!
      - Погодите, Константин Александрович! Вы говорите, митогенетические лучи. Это те, которые вызывают усиленное деление клеток Между тем тогда же, при испытании "ГЧ", я пробовал действовать лучом на дрожжевые культуры и никакого эффекта не получил.
      - Никола-ай Арсентьевич, - укоризненно протянул профессор. - Опять вы делаете ту же ошибку...
      Но Николай уже и сам это понял.
      - Простите, каюсь, все ясно.Точность настройки. И спасибо вам, Константин Александрович! Очень возможно, что и моя ошибка с "ГЧ" состоит именно в этом - в недооценке точности настройки!
      В результате этого разговора они наметили такую программу: Виклингу как искусному "верньерщику" поручается срочное выполнение новых тончайших органов настройки для "ГЧ". Николай, закончив "консерватор", собирает, наконец, свой заветный аппарат не отвлекаясь больше ничем.
      Ридан поставил еще такой вопрос: нельзя ли сделать так, чтобы "ГЧ" мог служить не только генератором, но и приемником биологических лучей? Это было бы очень важно в дальнейшей работе с аппаратом
      Николай выкурил папиросу, походил по кабинету и сказал:
      - Можно
      * * *
      "Консерватор" не был похож ни на одну из существующих машин. Новый аппарат выбрасывал из себя лучистую энергию. Поток ее падал из укрепленного на высоте двух метров параболического рефлектора вниз, на небольшой конвейер, по которому должны были двигаться с определенной скоростью крупные "объекты облучения".
      Непосредственно к конвейеру примыкал генератор, напоминавший своим внешним видом трехэтажный буфет. Все пространство, занятое рефлектором и потоком энергии, было заключено в клетку из густой медной сетки. Она изолировала энергию от внешнего мира и предохраняла людей от ее влияния. Пол в этом месте устилали заземленные свинцовые листы.
      К моменту пуска "консерватора", для которого пришлось высвободить одно из лабораторных помещений, Мамаша подготовил еще одну большую комнату, где облученные туши должны были пролежать в ящиках два месяца - испытательный срок. Организацию этой "теплицы" Мамаша целиком взял на себя, оборудовал его усиленным отоплением, увлажнителями воздуха, стеллажами, самозаписывающими термометрами, психрометрами [приборы для измерения влажности воздуха]...
      Перед пуском Николай не ложился спать. Всю ночь он провозился, налаживая машину с Ныркиным и Суриковым, увлеченными работой не меньше, чем он сам. Зная, что завтра машина должна быть пущена в ход, эти заядлые энтузиасты сами отказались прекратить работу, пока все не будет окончательно налажено.