Знахарь

– Спокойной ночи, счастье мое.

Она заслонила свет лампы, закуталась в плед и легла на софе. Спустя четверть часа, вспомнила, что перед сном нужно дать ему еще капли.

Беата встала, отсчитала двадцать капель с запахом креозота, долила воды и наклонилась над мужем.

– Янек, – позвала она вполголоса, – нужно выпить лекарство.

Но он не проснулся. Беата осторожно коснулась его плеча. Наклонившись, она увидела его открытые глаза.

Он был мертв.

ГЛАВА V

На пути между Радолишками и Нескупой с незапамятных времен стояла водяная мельница, когда-то собственность отцов базилианов из Вицкунахского монастыря, построенного еще во времена короля Батория. В настоящее время эта мельница принадлежала Прокопу Шапелю, которого по-белорусски называли Прокопом Мельником.

Земля в округе была не очень богатой и не очень плодородной. Принадлежала она мелкой шляхте и крестьянам, которые выращивали на ней рожь и картофель. Для мельницы Прокопа ржи хватало, потому что конкурентов поблизости не было.

В Радолишках, как во всех маленьких городках, жили евреи, которые скупали зерно по дальним деревням и для нужд городка, и на вывоз в Вильно. Они тоже давали работу Прокопу Мельнику, так что у него не было причин для нареканий. Только бы не засуха, только бы не ушла вода из прудов. Но пруды, хотя и выкопанные несколько сот лет тому, были глубокими и надежными, да и очищались каждые десять лет.

Прудов было три: два верхних и один нижний. Вокруг них густо росли вербы. К нижнему пруду вел большой спуск в две сажени, а кроме лотка, направленного на колесо, было еще два больших стока на случай паводка. В прудах было много рыбы: плотва, налимы, окуни, но больше всего пескарей. Раки здесь тоже водились. Под корнями, в глубоких ямах, вымытых водой, они гнездились сотнями. Оба работника Прокопа, а особенно молодой Казик, мастерски научились их ловить. В воде по колено стоит, наклонится, рука до локтя или глубже в норе и вытягивает рака.

На мельнице, правда, их никто не стал бы есть, считая насекомыми, но вот в Радолишках их всегда можно было продать: и ксендз, и поп, и особенно доктор были любителями раков. За консультацию последний предпочитал три десятка раков двум десяткам яиц или трем злотым.

За городом, верстах в двенадцати, на фабрике тоже было немало любителей раков, но туда нужно было чем-нибудь добираться. Пешком далеко, а старый Прокоп для таких дел лошадь не давал, хотя она уже совсем застоялась и разжирела, как свинья. В кормах недостатка не было. Она только стояла, переминаясь с ноги на ногу и фыркая на весь хлев. Хлев был большой, крепкий, сложенный из толстых кругляков. Кроме лошади там стояли две коровы, а за перегородкой хрюкали свиньи. Под крышей хватало места еще и для телеги с санями.

Дом соединялся с мельницей и состоял из трех изб, в которых жил Прокоп с семьей и работниками, и совсем новой пристройки, которую он поставил для старшего сына Альбина, когда тот собирался жениться Со дня смерти Альбина пристройка пустовала, потому что и второго сына, когда он перебрался туда, на следующий день постигло несчастье. Люди говорили, что кто-то проклял дом или сглазил фундамент. Правда это или нет, во всяком случае никто не захотел там селиться. Однако кое-кто уверял, что не пристройка заколдована, а сам Бог покарал таким образом Прокопа Мельника за то, что он судился со своим братом и пустил его по миру.

Такие разговоры раздражали и злили Прокопа. Он не мог стерпеть этого, и не один уже получал от него за сплетни. И все-таки, здесь была какая-то зловещая тайна. Выросли у мельника три сына. Средний на войне погиб, старший перед самой женитьбой, выпив, провалился под лед и утонул. А младший, забивая клин в шкворень на самом верху, свалился и сломал обе ноги Напрасно привозили доктора, напрасно доктор укладывал ноги в дощечки. На всю жизнь парень должен был остаться калекой: не мог ходить. Вот уже пятый месяц он то сидел, то лежал, ни для какой работы не годился. И так в свои восемнадцать лет стал бременем отцу.

И с дочерью мельнику не повезло. Она вышла замуж за рабочего кирпичного завода, он погиб на пожаре, а она, пережив все это, вскоре родила больного ребенка.

Вот поэтому старый Прокоп ходил чернее ночи и на всех смотрел волком, хотя люди завидовали его богатству, хотя мельница не останавливалась и сам он не жаловался на здоровье.

В тот год осенью случилась еще одна неприятность: младшего работника Казика забирали в войско. На его место лишь бы кого Прокоп брать не хотел. На мельнице работа ответственная, требует расторопности и силы. Долго размышлял старый мельник, пока выбор его не упал на Никиту Романюка из Поберезья. У отца Никиты было два женатых сына, а Никита, самый младший, даже по городам ходил в поисках работы. Хлопец он был здоровый, с головой и даже школу закончил.

Приняв окончательное решение, в четверг – торговый день в Радолишках – Прокоп отправился в дорогу. С мельницы до лесопилки было недалеко, около версты. А по тракту мужики шли на рынок, одна за другой проезжали брички и возы. Каждый раскланивался с мельником, его знали все. То один, то другой, не останавливая лошади, заговаривал с ним, пытаясь понять, как старик принял Божью кару, выпавшую на его последнего сына, Василька. Но на лице Прокопа ничего нельзя было прочесть: то же жесткое выражение, плотно сдвинутые брови и подвижная седая борода.

Вскоре подъехал и Романюк. Он направлялся в город на рынок. Сзади сидела его жена.

Прокоп махнул ему рукой и пошел рядом с телегой. Они пожали друг другу руки.

– Ну, как живешь? – спросил Романюк.

– С Божьей помощью. Правда, заботы одолевают.

– Слышал.

– Не о том речь. Казика в войско забирают.

– Забирают?

– Да, забирают.

– Вот оно что…

– Да. А ты знаешь, заработок у меня хороший. Работник у меня голодать не будет и еще отложит.

– Известно, – согласился Романюк.

Так я подумал, что твой Никита подошел бы мне.

– Почему нет?

– Ну, так как?

– Что как?

– Ну, с Никитой?

– А, чтобы к тебе на работу?

– Ага.

Романюк почесал затылок. В его маленьких серых глазах блеснула радость. Однако ответил безразличным тоном:

– Хлопец здоровый…

– Вот и слава Богу, – поспешил согласиться Прокоп, опасаясь, чтобы Романюку не пришло в голову поинтересоваться здоровьем Василя. – Только чтобы он пришел в следующую пятницу, потому что Казика в пятницу забирают.

– Хорошо, что ты сказал мне, потому что его сейчас нет дома. Он поехал в Ошмяны.

– Искать работу?

– Да.

– Но вернется?

– Чего ж ему не вернуться. Сейчас из Радолишек вышлю ему письмо.

– Вот и хорошо. Чтобы в пятницу…

– Так я ж понял.

– Работы сейчас много. Не справлюсь без двух работников, – добавил Прокоп.

– Будет вовремя.

– Ну, так с Богом!

– С Богом.

Романюк дернул поводья, но малая пузатая сивка не обратила на это обстоятельство никакого внимания. Хозяин погрузился в свои мысли: удивительно все-таки, что мельник из многих выбрал его сына.

Он обернулся и посмотрел на жену. Из толстых платков, которые плотно окутывали ее голову, выглядывали только глаза и нос.

– Мельник берет нашего Никиту, – сказал он.

Женщина вздохнула.

– Боже, Боже мой!..

И непонятно было, радуется она или огорчается, хотя Романюк никогда и не интересовался этим, потому что у нее всегда был такой плаксивый голос.

Доволен был и Прокоп. Он очень не любил перемен и беспокойств. Сейчас вопрос был решен, по крайней мере, ему так казалось, пока не наступил вечер назначенного дня.

В тот день поздним вечером Прокоп, как обычно, пошел закрывать мельницу. Он все еще ждал работника. Домашние даже не догадывались, почему он такой злой: мельник никому ничего не рассказывал. Внутри все у него кипело: понятно же объяснил, что нужно прийти в пятницу! Казика уже не было. А завтра навалится столько работы, что хоть об стенку головой!

– Ну, подожди, паршивый щенок, – тихо ворчал он. покручивая бороду.

И клялся себе, что не возьмет его, даже если тот придет с самого утра: суббота – не пятница. Лучше первого встречного с дороги, хоть вора, только не Никиту.

Но и в субботу Никита не появился. Пришлось взять на помощь одного из мужиков, который привез зерно на мельницу.

На следующий день, в воскресенье, мельница не работала. Прокоп, помолившись, хотя злость жабой душила его изнутри, вышел из дому и сел на лавочку. За его долгую жизнь еще не случалось, чтобы кто-нибудь с ним так поступал. Он же хотел парню добро сделать, а тот не появился. Конечно, нашел работу в Ошмянах и поэтому не приехал, но и это его не оправдывает.

– Они еще пожалеют эти Романюки, – ворчал мельник, потягивая трубку.

Ярко светило солнце. День был теплый и тихий. Над прудами носились птицы, охотясь за насекомыми. Вдруг с дороги раздался непривычный шум. Старый мельник заслонил глаза рукой от солнца. На дороге показался мотоцикл.

– И в святой день туда же, – сплюнул мельник. – Бога не боятся.

Он знал, о ком говорил. Вся округа уже с весны знала, что это сын хозяина фабрики из Людвикова, молодой Чинский. Учился за границей на инженера, а сейчас отдыхать к родителям приехал. Говорили, что он после отца примет фабрику, но у него в голове был только мотоцикл, эта дьявольская машина, чтобы людям по ночам не давать спать и лошадей на дорогах пугать.

С неприязнью смотрел старый мельник на облако пыли, стелющееся над дорогой. Глядя в ту сторону, он увидел человека, который направлялся к мельнице. Человек шел свободно, ровным шагом. За плечами на палке висел узелок. Сначала Прокопу показалось, что это Никитка, и кровь прилила к лицу. Но когда идущий приблизился, оказалось, что это уже немолодой человек с черной седеющей бородой.

Он подошел, поклонился и, поздоровавшись, спросил:

– Позволишь присесть и воды напиться? Жаркий день, хочется пить.

Мельник окинул его внимательным взглядом, подвинулся, освобождая возле себя место на лавке, и утвердительно кивнул головой:

– Присесть каждому можно. И воды, слава Богу, у нас Хватает. Вон там, в сенях стоит, – показал мельник за спину.

Странник показался ему симпатичным. У него было грустное лицо, но Прокоп сам слишком много пережил, чтобы любить веселые лица. А у этого и глаза были добрые. От каждого странника что-нибудь интересное можно узнать, и этот, видимо, идет издалека: речь у него другая.

– Откуда Бог послал? – спросил Прокоп, когда незнакомец возвратился и сел, вытирая тыльной стороной ладони капли воды, осевшие на бороде и усах.

– Издалека. А сейчас из-под Гродно иду работу искать.

– И от Гродна работы не нашел?

– Ну, да. Месяц работал у кузнеца в Мицкунах, работа закончилась и я пошел дальше.

– В Мицкунах?

– Да.

– Я знаю того кузнеца. Не Воловик он?

– Воловик, Юзеф. С одним глазом.

– Правильно. Искра ему выжгла. Так, значит, ты сам кузнец?

Незнакомец усмехнулся:

– И кузнец, и не кузнец Всякую работу знаю…

– Как это так?

– А вот так Уже двенадцать лет по свету хожу и научился многому.

Старый мельник глянул на него из-под кустистых бровей.

– И мельничным делом тоже занимался?

– Нет, не приходилось. Но я скажу правду пану. Ночевал я в Поберезье у каких-то Романюков. Хорошие люди. И там я услышал, что их сына попросили у тебя работать, но он в Ошмянах работу в артели нашел и возвращаться не хочет.

Прокоп нахмурился.

– Так это Романюки тебя прислали?

– Что ты, нет. Когда я услышал, то подумал: воспользуюсь. Зайти и спросить не грех. Захочешь – возьмешь меня, не захочешь – не возьмешь.

Прокоп пожал плечами.

– Как же я могу взять тебя, пустить в дом чужого человека?

– Я и не напрашиваюсь.

– И правильно делаешь. Ни я, никто тебя тут не знает, сам понимаешь. Может, ты и хороший человек, без злых задумок, а, может, и плохой. Даже твоей фамилии не знаю и откуда ты родом.

– Фамилия моя Антоний Косиба, а родом я из Калиша.

– Кто знает, где этот Калиш.

– Далеко, конечно.

– Свет большой, – вздохнул Прокоп, – и люди разные.

Воцарилось молчание, а спустя какое-то время, мельник спросил:

– А что же ты ходишь и места себе нигде не согреешь? И дома у тебя нет?

– Нет.

– И бабы своей?

– Нет.

– А почему?

– Не знаю. От баб ничего хорошего не дождешься.

– Что правда, то правда, – согласился Прокоп, – от них только соблазн и заботы. Но жениться нужно всегда. Это закон Божий.

И подумал старый Прокоп, что для него этот закон оказался жестоким. Правда, родила ему жена трех сыновей и дочку, но не на радость, а только на горе.

Его мысли прервал незнакомец.

– Правда твоя, ты не знаешь меня, но я у людей работал. У меня и свидетельства есть, можешь прочитать.

– И читать не буду. От этого никакого толку.

– Документы у меня тоже в порядке. Если бы вором был, то не работу искал бы, а что бы украсть, да и в тюрьме давно бы сидел, а я уже двенадцать лет хожу. Был бы вором, негде мне было бы и спрятаться, потому что нет у меня никого близкого на всем белом свете.

– А почему нет?

– А у тебя есть? – спросил странник.

Мельника это рассердило.

– Как это? У меня семья.

– Но если бы, не дай Бог, они вымерли, то нашел бы близких? Нашел бы доброжелательных, сердечных, которые помогли бы тебе в беде?..

Незнакомец говорил как бы с горечью и смотрел прямо в глаза Прокопу.

– Ни у кого нет близких, – заключил он, а мельник ничего не ответил.

Первый раз в жизни ему подали такую мысль, и она показалась ему правдивой. Еще дружелюбнее рассматривал он этого человека.

– Что там люди обо мне говорят или думают, – сказал мельник, – мне все равно. Наверное, и тебе баек наговорили. Но я сам знаю, как надо жить. Ни зла, ни беды никому не желаю. Кто придет ко мне, голодным не останется! Клянусь Богом! Так и тебе скажу, хлеба у меня хватит и для тебя. Определенно и то, что и в канаве ночевать я тебе не позволю Угол найдется, но работы у меня для тебя нет Я тебе скажу так ты показался неглупым человеком, а, может, и порядочным. Но мне нужен здоровый, сильный и молодой работник, а у тебя уж годы не те…

После этих слов незнакомец молча встал. В нескольких шагах от дома лежал в траве мельничный камень, треснувший наполовину. Наклонившись над ним. подложил ладони под одну половину, расставил ноги, уперся и поднял его. Подержал так с минуту, молча глядя на мельника, после чего бросил, аж земля загудела.

Прокоп медленно набивал свою трубку. Незнакомец сел рядом, и вынул из кармана папиросу и закурил.

– Вот и полдень наступил.

– Да, – подтвердил незнакомец, взглянув на солнце.

– Пора обедать. Что же эти бабы в святой день порядка не придерживаются?

Бабы, однако, придерживались, потому что как раз в этот момент раздался тоненький голосок девочки.

– Дедушка! Обед!

– Пойдем, поешь с нами, что Бог дал, – пригласил Прокоп, вставая.

– Да вознаградит тебя Бог, – ответил незнакомец и пошел за ним.

Из сеней входили направо через высокий порог в комнаты, а налево еще через более высокий – в большую кухню, которая служила одновременно столовой и в которой жизнь продолжалась целый день. Почти четвертую часть ее занимала большая печь, выбеленная известью. Она дышала жаром. Внутри, булькая и наполняя воздух запахом вкусной еды, чернели потрескавшиеся чугунки. На печи и на пристроенных лежанках, где зимой спали старики и дети, сейчас лежало какое-то старье.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.