Дызма был взбешен. Он сидел, сунув руки в карманы, насупившись. Про себя он поклялся, что не будет участвовать в этом деле. На кой черт ему это? Для того ли он занял такой пост и огребает теперь уйму денег, чтоб угодить в тюрьму? Ну нет! И когда обе дамы поднялись и Стелла замогильным голосом спросила: «Учитель, согласен ли ты взять на себя власть Великого Тринадцатого?»— Дызма сухо ответил: «Нет. Несогласен».
      На лицах дам выразились печаль и изумление.
      — Почему же?
      — Не могу.
      — Может быть, есть какие-нибудь препятствия герметического характера? — таинственно осведомилась брюнетка.
      — У меня есть свои причины. Конецпольская заломила руки.
      — Учитель! Скажи нам, может, это какой-нибудь глупость?
      — Э-э, да что там, — махнул рукой Никодим. — Я в этих вещах не смыслю.
      Брюнетку это взорвало.
      Не разбираетесь? Прошу вас, учитель, не смейтесь над нами! У Ляли было откровение, что только вы можете стать Великим Тринадцатым.
      У меня нет времени! — не унимался Дызма.
      Учитель, это отнимет у вас так мало времени. Мистерии будут происходить только раз в месяц.
      Не хочу.
      Обе дамы посмотрели друг на друга в отчаянии.
      Брюнетка воздела руки к небу и трагическим шепотом произнесла:
      — Именем всемогущего ордена заклинаю тебя: отвори сердце для Трех Вечных Лучей!
      Ляля, скрестив руки на своей высокой груди, набожно склонила головку.
      Никодим струхнул. Он не был суеверным, но чем черт не шутит! А что, если существуют женщины с дурным глазом, которые могут напустить порчу на человека? Во всяком случае следует считаться с такой возможностью.
      У низкорослой Стеллы были такие жуткие глаза и она так сверлила Никодима взглядом, что ему стало не по себе. Он почесал в затылке.
      Сразу сказать трудно… Подумать надо…
      Брюнетка торжествующе посмотрела на Лялю и воскликнула:
      — Разумеется. Приказывайте, учитель. Впрочем, мы все знаем от Терковского, который уже посвящен, что вы обладаете таинственной силой, и поэтому…
      При чем тут Терковский, — перебил ее Дызма. — Я сам не знаю, в чем, собственно, дело и чего вы от меня ждете?
      Сию минуту, учитель! — И брюнетка полезла в сумочку. — Сейчас я вам дам устав ложи и вероучение Трех Канонов Знания.
      Она достала брошюру и несколько листов машинописного текста. Сунула все это Никодиму.
      — Превосходно! Будьте добры, почитайте это, учитель. Двух часов хватит. Правда, Ляля? До свидания! Мы оставим вас здесь одного. В семь, перед обедом, мы придем сюда, чтобы услышать из ваших уст окончательное решение. Да направит мудрость Звезды пути мыслей твоих!
      Обе поклонились и вышли.
      — Спятило бабье! Палки на них нет! — проворчал Дызма и с размаху швырнул бумаги в угол.
      Им овладела тревога. Все это свалилось на него так неожиданно… Дело пахло не то крупным мошенничеством, не то вызовом духов с того света.
      — Лезут же в башку такие вещи. И деньги у них и положение в обществе, так поди ж ты, мало этого: еще что-то выдумали! Белены объелись…
      Никодим был зол на себя за то, что так доверчиво сам полез в ловушку. Будь это в Варшаве, ушел бы домой — и точка…
      Как-никак надо посмотреть, что там в бумагах.
      Никодим раскрыл брошюру и выругался: она была написана по-французски. Хотел снова швырнуть ее в угол, но его заинтересовала виньетка, точнее — рисунок.
      На нем был изображен зал без окон. Посредине на троне, закрыв глаза, восседал тощий малый с черной бородой. Над его головой сияли звезда с тремя лучами и три факела. Вокруг на полу лежали, распластавшись, голые женщины.
      Дызма сосчитал их спичкой.
      — Двенадцать!.. Так это, значит, паломницы… А тот малый, стало быть, я… Что за черт!
      Никодим стал перелистывать страницы. В конце тоже был рисунок. При виде его Дызма содрогнулся: козел с двенадцатью рогами и с человеческим лицом. Теперь сомнений не оставалось.
      — Дьявол!
      Он не принадлежал ни к верующим, ни к тем, кто соблюдает религиозные обряды, но все же счел за благо перекреститься, да еще на всякий случай схватился за пуговицу.
      — Фу, свиньи!
      Затем взял листы, отпечатанные на машинке, и с облегчением вздохнул: они были написаны по-польски.
      Никодим читал медленно, некоторые места — по два-три раза, и все же многого понять не мог, главным образом потому, что не знал значения некоторых слов.
      Из прочитанного он уяснил себе, что речь идет о создании сообщества сестер. Цель его — приближение к идеалу трех законов: жизни, любви и смерти. Высшая мудрость достигается в наслаждении духа, тела и ума. Для этого двенадцать паломниц должны постичь благодать рабства и выбрать деву-заступницу, которая отыщет Владыку Воли, Учителя Звезды, Светоча Разума, который и будет Великим Тринадцатым.
      Тут же он выяснил, что избранник должен отличаться исключительными талантами, быть человеком мудрым, творчески одаренным, плодовитым и, самое главное, — обладать несгибаемой волей и быть в расцвете физических сил.
      Великий Тринадцатый исполняет свои обязанности в продолжение трех лет, после чего выбирают другого. В этом же параграфе было сказано, что Великому Тринадцатому принадлежит неограниченное право повелевать паломницами и карать их за ослушание. Разглашение тайн ложи грозит смертью.
      Затем следовали описания обрядов, где упоминалось о слиянии духом и телом, об употреблении вина, о молитвах и о беседе с умершим.
      В конце было оговорено, что не следует смешивать орден с культами черной и белой магии.
      Никодим сложил листы и задумался.
      Несомненно, что все это было каким-то сообществом, где не обходится без дьявола. Дорого дал был он за то, чтобы знать это все до выезда из Варшавы. Хо-хо! Тогда бы и десяти графиням не удалось затащить его сюда, а сейчас…
      Кто знает, что с ним сделают эти «паломницы», если он откажется… Они уже посвятили его в свои тайны и теперь из опасения, как бы он их не выдал, придумают какую угодно пакость. Тут черным по белому написано, что тот, кто не сохранит тайны, должен поплатиться жизнью.
      — Привязались, стервы!
      Никодим сунул руки в карманы и принялся ходить взад и вперед по комнате. Затем ему пришло в голову, что, может быть, дело не так уж скверно. Ведь он будет главным, все приказания будут исходить от него. Может, попробовать?
      Во всяком случае, это лучше, чем быть отравленным или пострадать от нечистой силы.
      Он уже был склонен принять их странное предложение. Известную роль играло в этом желание узнать, что дальше. Он не опасался, что не справится с обязанностями Тринадцатого, — в одном месте было написано, что учитель является только духовным вождем ложи, а формальное руководство и отправление обрядов возложено на сестру-заступницу.
      Когда пробило семь и раздался стук в дверь, решение уже созрело.
      Явилась одна лишь Стелла, и это несколько обеспокоило Никодима. Присутствие живой, шумной графини с ее смеющимися глазами сообщало всей этой история более житейский характер. В брюнетке было что-то демоническое, к тому же она была, по-видимому, женщиной умной и суровой.
      Она заперла за собой двери, и Никодим почувствовал то же, что испытывает человек, встретивший в закоулке бандита с дубиной в руках.
      Уже семь, — произнесла она почти баритоном.
      Семь? — Дызма улыбнулся. — Действительно, как летит время!..
      — Каково же решение? Надеюсь, против откровения не пойдете?
      — Не пойду.
      — Значит, я стою перед Великим Тринадцатым, перед моим владыкой и повелителем.
      Она низко поклонилась, так низко, что ее ягодицы всей своей пышной округлостью поднялись вверх, напоминая византийские купола.
      Затем она выпрямилась и с пафосом спросила о чем-то у Дызмы по-латыни. Устремила на него взгляд в ожидании ответа.
      Никодим, опять струхнув, подумал с отчаянием:
      «Ишь пристала, идиотка!»
      Панна Стелла подождала минуту и повторила свой латинский вопрос. Выхода не было: надо было хоть что-то ответить. Мысль Никодима заметалась в поисках латыни, слышанной в гимназии и в костеле. Внезапно он вздохнул с облегчением:
      — Terra est rotunda.
      Он уже не помнил, что это значит, и, уж конечно, не представлял себе, имеет ли это связь с заданным вопросом. На лбу у Никодима выступил холодный пот, однако он был доволен, что сумел ответить по-латыни, по-видимому даже не без успеха, потому что брюнетка снова низко поклонилась и, скрестив руки па груди, прогудела:
      — Да будет воля твоя, учитель.
      Затем, открыв дверь, обычным своим голосом сообщила, что обед подан.
      Обед был вкусным и обильным. Дызму удивило только то, что к столу не подали вина, Когда одна из графинь Чарских капризно потребовала глотка чего-нибудь покрепче, для поднятия духа, Конецпольская улыбнулась, но тут же отказала:
      — Нет, мое золотко, не сейчас. Не спеши.
      Настроение, впрочем, было серьезное. На лицах выступил румянец, некоторые дамы от волнения ничего не ели. В устремленных на Дызму взглядах вспыхивали огоньки беспокойства.
      Когда перешли в будуар пить кофе и лакеи удалились, Конецпольская, заглянув в соседнюю комнату и удостоверившись, что их никто не слышит, подала знак брюнетке. Та встала и среди воцарившегося молчания произнесла:
      — Земля круглая.
      — Уважаемые гостьи, прежде чем я назову вас сестрами, я прошу вас всех, прошу и тебя, господин, — тут она низко поклонилась Дызме, — разойтись по своим комнатам и предаться самосозерцанию, чтобы телом и духом приготовиться к великой мистерии, которая начнется ровно в полночь. Вы должны в одиночестве очистить ваши помыслы от житейской суеты, снять обычную одежду и надеть белые облачения, которые вас уже ожидают. Подготовившись, вы должны ждать меня, я зайду за каждой из вас. Разойдитесь и бодрствуйте.
      С этими словами она направилась к выходу, у дверей поклонилась Дызме и исчезла. Точно так же сделали и остальные. Конецпольская проводила Дызму в предназначенную для него комнату и попрощалась кивком головы.
      «Вот еще напасть! Духов будут, наверно, вызывать», — подумал Никодим и стал озираться по сторонам. Он думал, что найдет в этой комнате что-то неожиданное, но ошибся: обстановка была заурядная — все необычное заключалось только в небольшом черном чемодане на письменном столе.
      После сытного обеда мысль работала лениво, и Никодим растянулся на кушетке, чтобы обдумать положение.
      Его не покидал страх перед ночной церемонией. Он не представлял себе, какую роль придется ему играть во всем этом. Что заставят его делать? Правда, он будет там главной персоной, но чего от главной персоны потребуют эти бабы?.. В конце концов, возможно все: а ну, как прикажут вызвать дьявола?
      — Тьфу! — сплюнул он на ковер.
      И тут ему пришло в голову, что можно выпутаться из всего этого, сославшись на болезнь. Например, ревматизм. Один раз, в Коборове, он уже оказал ему незаменимую услугу.
      Воспоминание о Коборове растрогало его. Какая там тишина, покой, жратва хорошая, никакой работы… Ну и Нина… Как она любит целоваться!
      Никодим решил, что в Коборове было лучше всего, особенно после отъезда Каси. И угораздило же Куницкого подсунуть ему проект, из-за которого он сделался председателем банка…
      «Ну, брат, не сетуй. По совести, и сетовать-то не на что», — усмехнулся про себя Никодим.
      Мысль работала все медленнее. Обильный обед сделал свое. Никодим уснул.
      Спал он так крепко, что не слышал ни стука в дверь, ни шагов Стеллы, ни щелканья замка в чемодане. И только когда Стелла тряхнула его за плечо, Никодим открыл глаза.
      Он сразу все вспомнил. Стелла протянула что-то вроде белого шелкового халата на красной подкладке. Никодим вскочил и протер глаза.
      Пора, учитель! — прошептала Стелла.
      Пора?
      Да. Все уже ждут. Наденьте скорее облачение.
      Как, при вас? — удивился Никодим.
      Нет, я выйду. Снимите с себя все, наденьте рясу и сандалии.
      Она подсунула ему мягкие красные туфли с золотой звездой на носках и бесшумно удалилась из комнаты.
      Дызма выругался, но медлить не стал. Через две-три минуты он был уже готов. Шлафрок и туфли оказались великоваты. Холодное прикосновение шелка к голой коже освежало тело.
      Никодим глянул в зеркало и не мог удержаться от улыбки. Халат доходил до пят, рукава с разрезами и глубокий вырез производили странное впечатление.
      Брюнетка появилась снова. Взяв Никодима за руку, она молча повела его но темному коридору. Было тихо. Они долго шли по коридору, по лестнице, затем спустились и снова попали в коридор. В конце его Стелла остановилась и трижды постучала. Открылась дверь. Они вошли в темную комнату. Дверь закрылась за ними сама собой. Щелкнул в замке ключ, и раздался голос Конецпольской:
      — Все в порядке. Двери на запоре. Прислуге я велела раньше, чем в полдень, в дом не возвращаться.
      Хорошо, — не выпуская руки Никодима, сказала брюнетка, — войди и займи свое место.
      Дызма заметил, что Ляля была тоже в белом халате. Она отодвинула на мгновение тяжелую портьеру, из-за которой упала полоса багрового — света, и вышла из комнаты. Велев Никодиму подождать, Стелла тоже исчезла за портьерой.
      Из соседней комнаты донеслись голоса. Время тянулось томительно, и Никодим собрался было заглянуть за портьеру, как вдруг она раздвинулась, и на пороге в долгом поклоне замерла Стелла.
      За портьерой был зал без мебели. Пол устлан коврами, на коврах — горы пестрых подушек. Посередине — большое позолоченное кресло, обитое красным атласом. Над ним горят три свечи.
      С потолка, заливая комнату багровым светом, свешивается светильник.
      По обеим сторонам кресла — женщины в белых халатах. Сзади, на стене, — простыня с изображением звезды в три луча. Внизу на простыне вырезанные из красной бумаги буквы: «Terra est rotunda».
      — Взойди, владыка! — воскликнула Стелла и подвела Никодима к его трону.
      Стоило ему сесть, как женщины расположились полукругом, и, выступив вперед, Стелла начала:
      — Посвященные в тайну! Вы, Паломницы Троесветной Звезды, и ты, учитель, на чьей груди сейчас засверкает символ знания, власти и счастья, я, ваша сестра-заступница, недостойными устами возвещаю вам открытие тридцать третьей ложи Ордена Троесветной Звезды, путеводным словом которой по воле Великого Тринадцатого будет исполненное великого смысла изречение: «Terra est rotunda». В нем — вера, что орден наш овладеет всей землей, надежда, что наша ложа станет одним из звеньев огромной цепи, и повеление нам, живущим, замкнуть эту цепь. Напомню, что, по закону ордена, каждый из нас должен выполнить наказ другого, едва тот произнесет святое слово, коснувшись левой рукой чела, сердца и лона. Прежде чем приступить к обряду, напомню вам каноны посвященных…
      Дызма перестал слушать. Его так поразила неожиданная обстановка, что он не мог сосредоточить внимание на чем-то одном. Он глядел на молодых женщин. Некоторые из них были очень соблазнительны в этих странных халатах. Голые плечи точно выплывали из белых волн блестящего шелка, декольте с глубоким вырезом… Сознание того, что среди них он — единственный мужчина, возбуждающе подействовало на Дызму.
      Он уже не думал, как и почему, — думал одно: неужели? когда?
      Тем временем Стелла кончила свою речь и вынула из красной коробочки маленькую золотую звезду на золотой цепочке. Среди торжественного молчания она подошла к Никодиму, повесила ему на шею звезду, отступила на три шага и упала ничком на ковер. Остальные женщины сделали то же. Только Ляля подошла к двери и повернула выключатель.
      Лампа погасла. Никодим вздрогнул. Погруженная в полумрак комната, три слабых огонька восковых свечей над его головой, лежащие ничком белые фигуры — все это всколыхнуло в его душе страх и волнение.
      Внезапно Стелла завопила загробным голосом:
      — Привет тебе, привет, владыка жизни, любви и смерти!
      — Привет… привет! — по нескольку раз повторили дрожащие голоса.
      — Привет, привет, источник воли!
      — Привет… привет! — повторили опять голоса.
      — Привет тебе, хранитель знания!
      — Привет… привет!..
      — Привет тебе, учитель жизни!
      — Привет… привет!..
      — Привет тебе, творец наслаждения!
      — Привет… привет!..
      Дызма слушал эту литанию и думал:
      — «Спятили бабы!..»
      Потом Стелла, покончив с воплями, устремилась к Дызме, и не успел он опомниться, как она прильнула к его губам. К изумлению Никодима то же самое проделала пани Ляля, затем — обе графини Чарские и остальные дамы.
      — Теперь зажгите кадила, — приказала Стелла.
      Из углов комнаты поплыли синеватые дымки, источающие странный, упоительно сладкий запах.
      Женщины опять окружили Дызму.
      По знаку Стеллы они взялись за руки, образовав полукруг, сама Стелла подняла руки и завопила:
      — Приди, Владыка!
      — Приди… — повторили все.
      — Яви нам свою милость! — воскликнула Стелла.
      — Яви…
      — Стань меж нас!
      — Стань!..
      — Вступи в душу своего посланца!
      — Вступи…
      — Вступи в тело учителя!..
      — Вступи…
      — Зажги его пламенем!
      — Зажги!..
      — Воспламени его неистощимой силой!
      — Воспламени…
      — Проникни его жаром своего дыхания!..
      — Проникни… Никодиму стало не по себе.
      — Кого вы зовете? — спросил он не своим, каким-то сдавленным голосом.
      Ему ответили: крики ужаса. Кто-то кричал так пронзительно, что застыла кровь в жилах.
      — Промолвил!.. Явился!.. Это Он!.. — отозвались голоса.
      — Кто?.. — спросил Дызма, трясясь от страха. — Кого вы зовете?
      И тотчас где-то позади услышал громкое рычание. Он хотел вскочить, но сил не было. Среди одуряющего дыма он увидел разноцветные мигающие огоньки.
      — Падайте ниц, — завыл кто-то. — Он прибыл! Хвала тебе, хвала, владыка любви, жизни и смерти! Хвала тебе, Князь мрака!..
      Младшая из сестер. Чарских истерически захохотала, одна из женщин вскочила и, прижимаясь к Стелле, закричала:
      — Вижу его, вижу!
      — Кого? — с отчаянием завопил Дызма.
      — Его, его, Сатану…
      Никодиму показалось, что чьи-то холодные руки сжимают ему горло. Изо рта вырвался истошный крик, и, обмякнув, он упал в кресло.
      Великий Тринадцатый лишился чувств.
      Первое, что он ощутил, придя в себя, была растекающаяся во рту сладость. Никодим открыл глаза. У самого его носа маячили черные зрачки Стеллы. Не успел он совсем очнуться, как ее губы прильнули к его губам, и он снова почувствовал на языке сладкую жидкость с терпким запахом. Вино! Никодим хотел глотнуть воздуха и оттолкнул Стеллу. Среди дыма маячили белые фигуры. Из соседней комнаты женщины приносили столики, ставили на них бутылки и рюмки. Конецпольская с крохотным флаконом в руках отмеривала по каплям в рюмки какую-то жидкость, потом туда наливали вино.
      Каждая взяла в руки по рюмке. Стелла подала Дызме бокал.
      В комнате раздался приглушенный гул голосов. Никодим глотнул вина и чмокнул:
      — Вкусно…
      Насладимся же благоденственным пэйотлем! — с пафосом воскликнула Стелла.
      Рюмки были выпиты и наполнены снова.
      — Что такое в вине?
      Очутившаяся рядом с Никодимом одна на сестер Чарских села на ручку кресла и, касаясь губами уха, мечтательно зашелестела:
      — Божественный яд пэйотля, божественный… Чувствуешь, как он кипит в жилах, владыка?.. Правда? Какое пение, сколько красок!.. Правда?
      — Правда, — согласился Никодим и выпил бокал до дна.
      Он почувствовал, что с ним творится что-то необычайное. Сердцем овладела неожиданная радость, все кругом стало прекрасным, многоцветным, даже низкорослая Стелла сделалась привлекательной.
      Общее настроение тоже изменилось самым удивительным образом. Женщины смеясь окружили Никодима, воздух наполнился вскриками, фривольными песенками. Одна из женщин хватила бокалом о стену и с криком «Эвоэ!» сдернула с себя белый халат и принялась плясать.
      — Браво! Браво! — закричали остальные.
      Ковер быстро покрылся белыми пятнами атласа. Из маленького флакона в рюмки лились светло-зеленые капли волшебного сока.
      Упал задетый кем-то подсвечник, комнату охватил мрак, душный алый мрак, полный страстного шепота, истерического смеха…
      ……………………………………………………………………………………………..
      ………………………………………………………………………………………………

ГЛАВА 12