Ей уже пора было вернуться в траншею, чтобы установить оставшиеся камни-шпионы, но она никак не могла выбрать подходящее место. В конце концов вопрос решился сам собой - Валентина как раз прыгала через очередной ход сообщения, когда шальная пуля срезала каблук ее туфли. Удар был настолько силен, что Валентина, не долетев до противоположного края траншеи, свалилась прямо на дно. Ударившись лицом о дощатые мостки, она несколько секунд лежала, оглушенная, чувствуя, как рот наполняется кровью. Язык распух и наливался пульсирующей болью - очевидно, она его прикусила. Когда же Валентина попробовала пошевелить им, то обнаружила, что при падении выбила один из верхних передних зубов. Сначала она испугалась, что зияющая дыра во рту сделает ее не такой миловидной, как раньше, но потом вспомнила, что через несколько дней ее все равно не станет, и успокоилась.
      Поднявшись на колени, Валентина закопала в землю еще один «глаз» и огляделась.
      Из дальнего конца траншеи на нее смотрел какой-то солдат. Он что-то говорил - Валентина видела, как шевелятся его губы, но за грохотом разрывов и стрельбы не могла расслышать ни слова. Тогда она решила подойти ближе, чтобы узнать, что ему нужно. Встав на ноги, Валентина сделала несколько шагов и подошла к солдату почти вплотную, когда до нее дошло, что на нем вражеская форма.
      Лекарство все еще действовало, и Валентина могла двигаться достаточно быстро, но солдат оказался проворнее. Прежде чем она успела попятиться, он подался вперед и крепко схватил ее за руку.
      На всякий случай Валентина решила не вырываться: кто знает, чего можно ожидать от этого человека?
      Солдат, впрочем, не собирался ее убивать, во всяком случае - пока. Строго глядя на нее, он сказал что-то на своем языке. На этом языке разговаривали артисты в кино, - когда в Городе еще было кино, - но Валентина его почти не знала, если не считать нескольких слов.
      – Друг! - сказала она. - Я друг.
      Солдат пристально посмотрел на нее и заговорил на каком-то другом языке, которого Валентина вообще никогда не слышала. В ответ она только пожала плечами, и он заговорил на хинди. На хинди Валентина знала только одну фразу - «Я люблю, я люблю, я люблю тебя!», потому что таким был припев во всех песнях, звучавших в индийских фильмах. Она снова пожала плечами, и солдат сильно встряхнул ее. Судя по всему, он начинал сердиться. Одной рукой он продолжал крепко сжимать ее руку, а в другой держал какое-то оружие, похожее на свернутую кольцом толстую веревку. Тыкая им в Валентину, солдат что-то кричал, но она по-прежнему не понимала ни слова. Судя по всему, он был лишь немногим старше ее, но лицо у него было сытое, как у Волшебника. Почему-то Валентина решила, будто солдат вовсе не хочет ее убивать и сердится только потому, что должен это сделать.
      Она попыталась улыбнуться, но солдат сурово нахмурился. Тогда Валентина подняла руку и умоляющим жестом дотронулась до его плеча. Потом она показала на свой карман, где лежала провизия, медленно расстегнула клапан и засунула туда руку. Солдат пристально наблюдал за девушкой, не отводя своего странного оружия, и Валентина подумала, что если бы она была бомбисткой-камикадзе, сейчас этот парень лежал бы уже мертвым. В целом вражеский солдат ей, скорее, понравился; у нее даже немного потеплело на душе, и она подумала, что если все враги такие, то у Города, пожалуй, еще есть шанс.
      Вытащив из кармана маленькую плитку шоколада, она откусила от него крошку и протянула солдату. Он посмотрел на незнакомку, и у него сделалось такое лицо, словно он с трудом сдерживал слезы. Валентина поднесла шоколад к самому его рту, чтобы ему не нужно было отпускать ее или оружие.
      – Ну, давай же!.. - промолвила она.
      Солдат тоже откусил небольшой кусок, пожевал, проглотил. Валентина, в свою очередь, откусила еще немножко и снова предложила шоколад солдату. Так они кусали по очереди, пока плитка не была съедена, и Валентина достала из кармана вторую, потом еще одну.
      – Валентина, - сказала она, показывая на себя.
      Солдат, все еще пытаясь казаться строгим, покачал головой.
      – Уитнейл, - ответил он.
      – Рада познакомиться с тобой, Уитнейл, - сказала Валентина на его языке. Эту полезную фразу она тоже выучила благодаря иностранным фильмам, хотя произносила ее, наверное, не совсем правильно.
      Потом она протянула руку. Солдат убрал оружие в чехол и осторожно пожал ее пальцы свободной рукой.
      – А теперь извини, Уитнейл, мне пора идти, - добавила Валентина. Как сказать это на его языке, она не знала, поэтому старалась говорить как можно медленнее, тщательно выговаривая каждое слово.
      Уитнейл снова покачал головой. Он все еще держал ее за запястье, и Валентина, накрыв его руку ладонью, слегка сжала.
      – Я должна спасти свою семью, понимаешь? - сообщила она самым доверительным тоном. - Вот почему я взялась за эту поганую работу. И вообще, сейчас я действую в ваших интересах. Отпусти меня, пожалуйста!..
      Она не знала, что из сказанного он понял. Как бы там ни было, Уитнейл медленно разжал пальцы. Почувствовав свободу, Валентина сделала шаг назад, но остановилась и посмотрела на врага. Только сейчас она заметила, что он очень хорош собой. У него был мужественный подбородок, голубые глаза и полные, чувственные губы. Валентина еще никогда в жизни не целовалась с мальчиками, а теперь у нее оставалось всего четыре дня, чтобы исправить это упущение. Даже меньше, потому что на обратном пути ее вполне могли убить.
      И Валентина не стала колебаться. Она снова шагнула вперед и, обхватив Уитнейла за шею обеими руками, крепко поцеловала в пухлые, еще полудетские губы. От этого поцелуя кровь быстрее заструилась у нее в жилах, и, крепко обняв солдата, Валентина прижалась к нему всем телом. А он, - после секундного замешательства, - поцеловал ее в ответ. Почувствовав, как его язык пытается раздвинуть ее сжатые губы, Валентина невольно вздрогнула. На мгновение ей захотелось укусить Уитнейла, передать ему свою болезнь, чтобы он разнес заразу дальше, среди своих, но она сдержалась. Это было бы неправильно. И просто нечестно. В конце концов, она и Уитнейл стали друзьями.
      Разжав объятия, Валентина отступила на пару шагов и взялась за край траншеи. Пальцы сильно болели: она то ли ушибла их, то ли сломала, но когда, как - этого Валентина совершенно не помнила. Подпрыгнув, она подтянулась на руках и выбросила свое тело из траншеи. Поднявшись во весь рост, Валентина бросилась прочь, на ходу ощупывая карманы в поисках ингалятора.
      – До скорого, Уитнейл!.. - успела крикнуть она. Эту фразу Валентина тоже слышала в каком-то фильме.
 

***

 
      Проснувшись утром на третий день после нападения зомби, Валентина обнаружила, что лежит на спине, прикрывая ладонью опухоль на ключице. Опухоль стала заметно больше - она выросла уже до размеров куриного яйца и была горячей и плотной на ощупь. Подумав, что неплохо было бы рассмотреть ее в зеркале, Валентина попыталась подняться, но обнаружила - тело не слушается ее. Вернее, слушается, однако каждое движение причиняет мучительную боль, какой она не испытывала никогда в жизни. Болело буквально все: руки, ноги, спина, даже мышцы лица. Грудь болела так, словно накануне она участвовала в боксерском поединке и пропустила несколько увесистых ударов в корпус. С огромным трудом ей все же удалось встать и кое-как добраться до стола. Упав на стул, она положила себе несколько ложек каши. Есть ей совершенно не хотелось, но Валентина боялась, что мать может что-то заподозрить.
      Мама сидела напротив, однако ее взгляд был устремлен не на дочь, а куда-то в пространство над плечом Валентины.
      Валентина отправила в рот ложку каши, но тотчас выплюнула, когда горячая пища попала в ранку от выбитого вчера зуба. Только теперь мама посмотрела на нее.
      – Открой рот, Валя! - сказала она.
      Валентина послушно открыла рот, продемонстрировав матери пустое место в верхней челюсти.
      – Тебя избили? - только и спросила мама.
      Валентина не ответила. Мать смотрела на нее такими глазами, что девушка просто боялась говорить.
      – Без зубов ты им будешь не нужна, - сказала мама, и в ее голосе Валентине почудился легкий намек на удовлетворение. - Теперь ты сможешь вернуться на строительство.
      Валентина молча поднялась из-за стола и вышла из квартиры. У нее был жар, и довольно сильный, настолько сильный, что она не совсем понимала, спускается она по лестнице или, наоборот, поднимается. В конце концов Валентина все же оказалась на улице и пошла по тротуару. Но и идти нормально она не могла. При каждом шаге ее коленки подгибались, мышцы бедер протестующе ныли, и она двигалась неровной, приплясывающей походкой танцора диско. Или зомби. К счастью, час был ранний, и на холодных пустых улицах ей никто не встретился.
      Валентина шла к дому Волшебника. Инстинктивно она выбрала верное направление, но ей не хватило сил. Она прошла совсем немного, потом села на кучу мусора, и ее вырвало. Кое-как отдышавшись, Валентина сунула руку в карман и достала ингалятор, но рука ее дрогнула; ингалятор упал на тротуар, а нагнуться она не могла из-за сильной боли в спине. Валентине пришлось упасть на землю и, отталкиваясь одной рукой, ползти к ингалятору, который откатился довольно далеко. В конце концов ее пальцы сомкнулись на холодном металлическом цилиндрике. Неловко прижав его к губам, Валентина трижды нажала на кнопку распылителя.
      Лекарство подействовало, и Валентина, бросив опустевший распылитель, встала на ноги. По рукам и ногам разливался жидкий огонь: мышцы требовали работы, и хотя каждое движение по-прежнему причиняло мучительную боль, Валентина побежала вдоль улицы, крепко стискивая зубы, чтобы не закричать.
      На ее настойчивый стук дверь открыла Ана. При виде Валентины она вытаращила глаза.
      – Ты сделала это! - воскликнула она. Валентина так и не поняла, была ли то простая констатация факта или вопрос. В глазах у девушки потемнело, и она медленно осела на упругий, душистый ковер.
 

***

 
      Очнувшись, Валентина обнаружила себя в чистой, мягкой постели. Матрас под ней был включен и работал в режиме легкого массажа. Сколько часов (или дней) прошло с тех пор, как она добралась до дома Волшебника, Валентина не помнила. Ее комбинезон куда-то пропал. На ней была свободная фланелевая пижама. У изголовья кровати стоял столик на колесиках, сервированный вазой с какими-то диковинными фруктами - что-то среднее между клубникой и апельсином, если судить по вкусу. К кожуре каждого фрукта была приклеена картинка с улыбающейся рожицей.
      Потом в комнату вошел Волшебник.
      – Ничего, жить будешь, - сказал он. - Скорее всего, будешь, хотя возможны варианты… Я не сомневался бы ни на йоту, если бы ты, идиотка чертова, сразу сказала мне о своей болезни. С зомбизмом не шутят!
      В комнату заглянула Ана.
      – Неужели ты думаешь, что она стала бы на тебя работать, если б была здорова?
      Но Волшебник отмахнулся от женщины.
      – В общем, я дал тебе лекарство, понятно? - сказал он. - Теперь, я думаю, все будет в порядке.
      – Не будет, - ответила Валентина и сама удивилась, как хрипло звучит ее голос. Казалось, кто-то включил неисправную бетономешалку. - Это новая форма зомбизма… Она неизлечима.
      – Вот как? - ухмыльнулся Волшебник. - Может, хочешь поспорить? Давай так: если ты умрешь, я позабочусь о твоей семье. Если останешься в живых - будешь работать на меня, а я опять-таки позабочусь о твоих родных.
      – Ты и так обязан позаботиться о моей матери и брате, чтобы они не умерли с голоду и не заболели, - возразила Валентина.
      Глаза Волшебника недовольно блеснули.
      – Я спас тебе жизнь, детка. С моей точки зрения, это достаточная плата за… за оказанные тобой услуги, поэтому я решил в одностороннем порядке пересмотреть условия нашего соглашения. Если ты не согласна, я могу устроить так, что тебя… что ты заболеешь снова. Тогда мы сможем вернуться к нашей первоначальной договоренности.
      – Ты правда меня вылечил?
      – У нас здесь есть доступ ко многим вещам, которых в Городе днем с огнем не сыщешь, - подала голос Ана. - Если бы мы тебе не помогли, твоя болезнь наверняка убила бы тебя.
      – Ну так как? - снова сказал Волшебник. - Будем биться об заклад или?..
      Валентина закрыла глаза и подумала о своем задании, о неприятельском солдате по имени Уитнейл, о том, как на поле боя она чувствовала себя королевой. Еще она подумала о том, как враги бомбили ее Город и как она помогла им убить еще больше его защитников - и солдат, и простых землекопов. Таких, например, как ее отец.
      – Я не… я больше не хочу предавать свой Город. - Валентина открыла глаза и села на кровати. Очень прямо. - Я понимаю, что совершила предательство, когда согласилась исполнить твое задание, - добавила она, - но я была больна. У меня начинался бред, я умирала. А ты изменяешь Городу каждый день. Как ты собираешься оправдываться?
      – Я? Я - предатель?! Бог с тобой, детка, о чем ты?!.
      – Ты прекрасно знаешь - о чем. Я говорю об электронных «глазах», замаскированных под обычные камни. Я разместила их в наших траншеях, так что теперь враги могут следить за всем, что там происходит. То, как ты живешь, пока другие голодают… Откуда у тебя еда, лекарства, все остальное? Может, это плата за жизни тех, кого ты предал?
      – Ты умная девочка, Валентина, и твоя мать - Герой Революции, но в данном случае ты не права. Наш маленький дворец - вовсе не шпионское гнездо в сердце твоего любимого Города. Мы кинохроникеры, документалисты. Мы снимаем войну и отсылаем наши репортажи в большой мир, чтобы люди во всех странах знали правду о трагедии, которая происходит здесь. Быть может, тебе неизвестно, что во многих странах существует мощное общественное движение за прекращение войны, которое мы снабжаем подлинными документальными материалами? Так вот, съемки, сделанные нами, не только породили это движение, но и продолжают его подпитывать. Миниатюрные камеры, которые ты разместила вчера в непосредственной близости от линии фронта, круглые сутки передают заснятые материалы на сайты Движения Мира в пятидесяти с лишним странах. А лучшие кадры даже демонстрируются на заседаниях Организации Объединенных Наций!
      Ана презрительно фыркнула.
      – Да брось ты!.. На кабельных каналах для взрослых эти кадры показывают вместо новостей перед очередным боевиком - так сказать, для разогрева аудитории. Их крутят в частных кинозалах вместо пародии на садистское порно. Их используют в качестве видеоклипов при создании произведений авангардистского действа. Хватит пудрить ей мозги, Волшебник! Девочка должна знать правду, а не то, в чем ты пытаешься убедить себя, когда не можешь уснуть по ночам!
      – Значит, все это нужно для… для развлечения?
      – Согласись, это захватывающие съемки, - сказала Ана таким тоном, словно «захватывающий» означало «ужасный». - И они очень высоко ценятся в… в определенных кругах.
      – Эти съемки будят в людях совесть! - вмешался Волшебник. - Я давно говорю, Ана, что в тебе слишком много нездорового цинизма. Ты склонна видеть только худшую сторону вещей и не обращаешь никакого внимания на то положительное, что… Ведь именно благодаря нам буквально все жители планеты - за исключением, быть может, горстки политических болтунов - знают, что здесь происходит.
      – Значит, для кого-то осада Города - развлечение? - снова спросила Валентина.
      – Развлечение, - кивнул Волшебник. - Но не только… И не для всех. Понимаешь, девочка, если взглянуть на проблему максимально широко…
      – Враги бомбят нас, морят голодом, травят газами, а вы все это снимаете и продаете им же в качестве «забавных картинок»?! - Валентина отбросила одеяло и спустила ноги на пол. Мышцы еще немного побаливали, но не так сильно, как раньше. От лихорадки тоже осталась лишь легкая слабость.
      – Я здорова? - спросила она. - Я здорова или мне нужно принимать еще какие-нибудь лекарства?
      Волшебник криво улыбнулся.
      – Да, то есть… В общем, я не…
      – Ты здорова, - перебила его Ана. - Конечно, не мешало бы тебе несколько дней отдохнуть и получше питаться, но и без этого ты со временем поправишься.
      Волшебник издал досадливое шипение и, повернувшись к женщине, с такой силой толкнул к двери, что Ана оступилась и налетела на дверной косяк. Она, впрочем, ничего не сказала: развернулась и вышла в коридор. Валентина тем временем выбралась из постели и встала рядом со столиком на колесах. Она чувствовала себя вполне сносно, и когда Волшебник попытался взять ее за руку, Валентина не долго думая ткнула ему пальцем в глаз. От боли Волшебник вскрикнул и попятился, а она обогнула его и, выйдя в коридор, прошла в великолепную гостиную, где Ана, а точнее - домашние роботы, уже приготовили для нее два объемистых свертка.
      – Здесь одежда, - сказала Ана, показывая на один сверток, аккуратно запаянный в водонепроницаемую пленку. - А здесь еда. Бери и иди домой. И больше не возвращайся. Я, конечно, не здешняя, но даже мне ясно, насколько все это подло и… аморально. Волшебник… Тому, что он делает, нет никакого оправдания. А теперь ступай. - И она протянула Валентине пару еще теплых после матрикатора башмаков - крепких, удобных рабочих башмаков.
 

***

 
      Через шесть месяцев после того, как Валентина принесла домой последние два свертка, ее перевели со строительства оборонительных сооружений в санитарную службу. Теперь ее работа состояла в том, чтобы собирать с улиц Города трупы. От голода люди умирали уже не десятками и не сотнями, а тысячами. Зомби, напротив, плодились как мухи. Они питались мертвечиной, поэтому уборка - «санация» - улиц стала насущной необходимостью.
      По карточкам теперь выдавали только хлеб, да и то не каждый день, и Валентина часто видела его во сне. Острый голод преследовал ее круглые сутки. Днем он изводил ее, словно надоедливая подруга, а по ночам будил резями в пустом животе.
      Летом мертвые тела проще всего было отыскивать по запаху. Из-за этого ужасного запаха напарник Валентины - подросток одного с ней возраста - ходил, не снимая противогаза, и она ни разу не видела его лица. Кроме противогаза у него был пистолет-пулемет с дисковым магазином, и Валентина от души надеялась, что он умеет с ним обращаться, так как зомби встречались в Городе чуть ли не на каждом шагу. Напарник, впрочем, был опытнее ее; он «грузил мясо» уже несколько недель и время от времени давал Валентине советы, стараясь помочь ей побыстрее освоиться со своими обязанностями, однако он так и не сказал, как его зовут, и не спросил имени девушки.
      Свою работу они начали еще до рассвета, пока было относительно прохладно. Днем они поспали несколько часов, а ближе к вечеру снова выехали на улицы. От голода и смрада у Валентины кружилась голова, но она старалась справиться со слабостью.
      Труп они обнаружили на пятнадцатом этаже здания, построенного в эпоху Революции. Ни один лифт в Городе не работал уже больше года, поэтому подниматься им пришлось пешком. Они шли и отдыхали, шли и отдыхали, а подъем казался бесконечным. О том, чтобы подняться на пятнадцатый этаж единым духом, не могло быть и речи - для этого они оба слишком ослабели.
      Мертвый мужчина оказался крупным, ширококостным. При жизни он, наверное, был настоящим гигантом. От голода он высох, превратившись почти в скелет, однако, несмотря на это, Валентина и ее напарник могли поднять его лишь с огромным трудом.
      – Нам не под силу стащить его по лестнице, - сказал Валентине подросток. - Открой-ка окно…
      Валентина подчинилась без особых раздумий.
      – Бери за ноги! - скомандовал напарник. В противогазе он был похож не то на зеленого слона, не то на лысую лошадь, но Валентина не смеялась - она и сама выглядела не лучше. На единственном стуле, который не был сожжен в самодельной печи прошлой зимой, подросток сложил немногочисленные вещи, найденный на трупе: обручальное кольцо, зажигалку, нож с выкидным лезвием и небольшие радионаушники. На наушниках горел красный огонек - это означало, что аккумуляторы почти разряжены.
      С грехом пополам они подтащили труп к окну и - «Раз, два, три!..» - перевалили через подоконник. Несколько секунд Валентина как зачарованная провожала взглядом падающее тело. Наконец оно достигло асфальта во дворе. Раздался глухой, чавкающий удар, который еще долго эхом отдавался у нее в голове. После падения с высоты пятидесяти метров от мертвого мужчины осталось бесформенное месиво из костей, крови и разлетевшихся во все стороны кусков плоти. Должно быть, это и называется «разбиться вдребезги», тупо подумала Валентина. Слезы сами собой потекли у нее из глаз, и стекла противогаза мгновенно запотели. Неверным шагом она вышла в коридор, сорвала с лица резиновую маску и зарыдала, уткнувшись лбом в покрытые пылью и копотью обои.
      – Ничего, дальше будет легче, - сказал напарник. - Идем. - И он потянул ее за рукав.
      Он был прав. Дальше действительно пошло легче, но в тот первый день Валентина едва продержалась до конца смены. Чтобы собрать останки мужчины и погрузить их в фургон, им пришлось воспользоваться лопатами, и это едва ее не доконало. Разорванная плоть влажно поблескивала, и Валентина старательно отводила глаза, иначе ее начинало мутить. Но сильнее отвращения было острое чувство вины. Валентина сама жила на десятом этаже, поэтому она решила, что когда настанет ее час, она сама выбросится в окно.
 

***

 
      С начала осады прошло два года. И вот однажды, проснувшись утром, чтобы идти на работу, Валентина вдруг поняла, что оглохла. Мать трясла ее за плечи и что-то говорила, но Валентина видела одно движение губ. Только прислушавшись изо всех сил, она различила далекий, глухой, словно из-под воды доносящийся шум, который показался ей смутно знакомым, но что это могло быть, она никак не могла вспомнить.
      За последние несколько месяцев мама стала худой как щепка; возле ее губ залегла горькая складка. Теперь она приходила домой всего на несколько часов и падала на кровать, не расставаясь с автоматом. Ее еще несколько раз ранили, и, находясь дома, она принимала множество самых разных таблеток и стимуляторов, от которых потом становилась немного странной. На мгновение Валентина даже задумалась, не может ли оказаться так, что это не она оглохла, а мама онемела от своих лекарств, но потом до нее дошло, что она не слышит не только маминого голоса, но и вообще ничего.
      Это было скверное открытие, но Валентина восприняла его настолько спокойно, что сама удивилась. Показав на свои уши, она сказала:
      – Я ничего не слышу, мама.
      Но ее мать, похоже, ничего не поняла. Она еще несколько раз сильно встряхнула Валентину, и та нетерпеливым движением стряхнула ее руки со своих плеч.
      – Кажется, я опять оглохла! - сказала Валентина и, покачав головой, несколько раз потянула себя за мочки ушей. Только сейчас она начала чувствовать страх. Поспешно сев на кровати, она поковыряла мизинцем в ухе. Ухо было грязное, но не настолько, чтобы не слышать даже шороха пальца в слуховом канале. Она действительно оглохла.
      Несмотря на то, что Валентина едва проснулась, ее дыхание было частым и трудным. Голод довел ее до истощения. От голода она страдала и раньше: часто плакала без видимой причины. Бывало, на середине фразы Валентина садилась и, запрокинув голову, смотрела в небо, а слезы текли и текли по ее щекам. Но сейчас слез не было. Усилием воли она заставила себя дышать помедленнее. - Мама, - сказала Валентина. - Я…
      Но ее мать жестом велела ей оставаться дома, потом с расстановкой произнесла несколько слов, тщательно артикулируя каждый звук, и Валентина кивнула головой в знак согласия. Потом мама ушла, а Валентина осталась дома.
      В этот день она тоже должна была «грузить мясо». По крайней мере на этой работе она могла есть хлеб каждый день. По карточке гражданского служащего паек уже давно выдавали через день, но на черном рынке Валентине почти всегда удавалось обменять ценности, найденные в карманах и квартирах умерших, на маленький кусок очень плохого хлеба, в котором опилок и песка было больше, чем муки.
      Теперь Валентина работала с новой напарницей - молоденькой девочкой, которую еще надо было обучить и подготовить. Молчаливый подросток - ее первый напарник и наставник - остался в прошлом. На правах старшего он несколько раз пытался хватать ее за грудь, и в конце концов Валентина пожаловалась бригадиру. Бригадир попробовал сделать парню внушение, но тот словно взбесился. Он бросился на бригадира с лопатой, и начальник отправил его на фронт - подносить патроны и снаряды. Там, как полагала Валентина, парень оставался и до сих пор, если только его не убили. Впрочем, его судьба ее почти не волновала. Единственное, что занимало девушку теперь, это где достать хлеба. Ясли-сад в подвале закрылись несколько месяцев назад, но Тровер обзавелся парой друзей - таких же малышей, как и он, - с которыми часто играл в развалинах и пустующих домах. Иногда он даже приносил домой кое-какую еду (откуда она взялась, Валентина никогда не спрашивала), которой обязательно делился с сестрой. Валентина, впрочем, была уверена, что большую часть добычи Тровер оставляет себе. Она и сама так делала. И все остальные тоже. Даже у мамы под подушкой хранилось несколько вяленых рыб. Валентина знала об этом, но почти никогда не крала у мамы еду, хотя сделать это было бы проще простого.
      Пока она лежала, в комнату заглянул Тровер. Он вопросительно посмотрел на сестру, но Валентина только покачала головой.
      – Я оглохла, - сказала она и снова подергала себя за уши. Ей казалось - она произнесла эти слова очень громко, но наверняка сказать не могла. Тровер, во всяком случае, никак на них не отреагировал. Повернувшись, он вышел за дверь.
      Время шло. Она ждала маму, но та все не возвращалась, а чем дольше она не возвращалась, тем сильнее беспокоилась Валентина. Она даже всплакнула немного, потом попыталась уснуть, но мешал голод. Стараясь справиться с ним, Валентина пососала несколько подобранных на берегу реки камешков и выпила почти всю воду из бачка, но это не помогло. Тогда она решила вынести на улицу ночной горшок, но безмолвный мир, подстерегавший ее на улице, настолько напугал Валентину, что она даже не донесла посудину до канализационного коллектора. Выплеснув содержимое горшка на ближайшую кучу мусора, она почти без передышки взбежала обратно на свой десятый этаж и без сил рухнула на кровать.
      В конце концов она все-таки заснула. Разбудила ее вернувшаяся откуда-то мама. Глядя дочери прямо в лицо, она произнесла несколько слов, однако Валентина так ничего и не поняла, хотя очень внимательно следила за движениями ее губ. Мама повторила одну и ту же фразу несколько раз, но Валентина по-прежнему не понимала, что она говорит. Она, впрочем, догадалась, что мама хотела ей сказать - для этого достаточно было взглянуть на выражение маминого лица. Ни один врач в Городе ей не поможет… Что ж, Валентина на это и не рассчитывала.
      Насколько ей было известно, ни один врач просто не мог помочь. Валентина понимала причину недуга. Вышло из строя ее слуховое устройство, как ломались все вещи, сделанные в счастливые послереволюционные годы. Старики умирали, когда отказывали их синтетические сердца или начинали сморщиваться и усыхать искусственные почки. Лифты не работали. Матрикаторы не работали - все они выключились чуть ли не в тот же день, когда началась осада. Больницы перестали «печатать» лекарства. Летомобили приземлились, чтобы больше не подняться. Все разваливалось, портилось, отказывалось работать. Слуховое устройство Валентины тоже было одной из чудесных вещиц, появившихся после Революции, поэтому и оно отключилось. Удивительно, как оно вообще протянуло так долго!
      Мама не могла этого не знать. Быть может, именно это она и говорила дочери. Если бы Валентина сосредоточилась, она могла бы, наверное, припомнить мамин голос и представить, как та произносит именно эти слова.
      – Все в порядке, мама, - ответила Валентина и по испуганном глазам мамы тотчас догадалась, что кричит. - Все в порядке, я поняла, - добавила она чуть тише.
      Тут мама заплакала, и Валентина заплакала тоже. Она, впрочем, постаралась поскорее взять себя в руки и притворилась, что спит. Когда она убедилась, что мама и Тровер тоже легли и заснули, то достала из тайника крошечный фонарик Волшебника и, спустившись по лестнице, вышла на безмолвную ночную улицу.
      На этот раз она добиралась до дома Волшебника чуть ли не вдвое дольше, чем последний раз. Валентина только оглохла, но ей казалось, что и видеть она тоже стала хуже. Она действительно не очень отчетливо различала окружающие предметы, но больше всего пострадало ее чувство равновесия. Теперь Валентине приходилось прилагать значительные усилия, чтобы не упасть, а из-за этого она шла намного медленнее.
      В какой-то момент Валентина задумалась, как же она будет жить дальше, если ей не удастся вернуть слух. Скорее всего, ей снова придется копать траншеи - работу на труповозке придется оставить, коль скоро она не в состоянии услышать простейшую команду «Раз, два, взяли!».
      Так она шла, качаясь, будто пьяная, по самым глухим и темным улочкам, куда не заглядывали даже ночные патрули. Фонарь Валентина направила вниз и прикрыла ладонью, так что остался только один узкий лучик, освещавший небольшой участок мостовой под ногами.
      Она как раз собиралась свернуть на главную торговую улицу в старой части Города, когда чья-то сильная рука опустилась ей на плечо и потянула в сторону ближайшего переулка. В первое мгновение Валентина решила, что это зомби, и невольно вскрикнула. Тотчас же тяжелый кулак обрушился на ее губы, расшатав еще несколько зубов. От удара в голове у нее зазвенело (это был первый звук, который она услышала за сегодня), а фонарик выпал у нее из руки и закатился в какую-то щель в асфальте. Теперь его луч бил вертикально вверх, освещая обшарпанные, темные фасады выходивших в переулок домов и бледное, хрящеватое лицо напавшего на нее человека.