Когда началась осада, Валентина была в кино. Новенькое здание кинотеатра выросло напротив ее дома буквально накануне, и, проснувшись утром, она увидела в окно ажурно-серебристые опоры и нарядные, конфетно-красные выпуклые стены вместительного зала. Соблазн был велик, и Валентина упросила маму и папу отпустить ее посмотреть фильм. Она отлично знала, что все окрестные дети проведут сегодняшний день в кинотеатре - ведь и раньше они исследовали каждое новое чудо всей компанией. Неделю назад это были маленькие, диковинной формы летомобили, которые, словно стая голубей, проносились над их головами на расстоянии считанных миллиметров друг от друга. Еще раньше был конфетный лес, где на деревьях росли взаправдашние леденцы и карамель. В чудесном лесу побывали, наверное, все дети Города; они жевали конфеты и смеялись до тех пор, пока - то ли от смеха, то ли от сладкого - у них не разболелись животы. А до этого были крошечные роботы, которые старательно собирали с городских улиц мельчайший мусор и уносили на окраины, где они каким-то образом пережевывали его и строили из образовавшейся массы заводские цеха - просторные и светлые, словно птичьи вольеры. А раньше были невиданные рыбы в реке. А еще раньше - новенькие многоквартирные дома. А до них - больницы. А до больниц - величественные правительственные здания.
      А еще раньше произошла Революция, которую Валентина практически не помнила. Тогда она была совсем маленькой: ей исполнилось всего десять, а сейчас - ого! - целых тринадцать. Из тех времен она помнила только ощущение легкого, но постоянного голода да еще то, что все вокруг было серым и грязным, и мама с папой шепотом ругались на кухне, когда думали, что она спит, а ее младший брат Тровер ночами напролет тоненько, визгливо кричал, и от этого крика сама Валентина тоже постоянно злилась.
      Новый кинотеатр был великолепен. Он казался Валентине лучшим из всех виденных ею чудес. Она и другие девочки забрались на один из подъемных балконов и нажимали кнопки до тех пор, пока он не взмыл вверх (ах, как громко они завизжали при этом!) и не причалил к определенному месту под самым куполом. Правда, с такой высоты смотреть на экран было не очень-то удобно, зато они могли считать лысины на головах Героев Революции, которые сидели на почетных местах внизу и серьезно кивали друг другу в ожидании фильма, или подсматривать за мальчишками, которые плевали вниз комочками жеваной бумаги. Разумеется, подобные шалости заслуживали самого серьезного порицания, однако никакого вреда они не приносили: стремительные роботы-уборщики, парившие под куполом, перехватывали «снаряды» на лету, так что ни один из них не достиг цели и не потревожил зрителей.
      Сами фильмы Валентине не особенно понравились. Первый из них и вовсе был посвящен Революции - уж о чем о чем, а об этом Валентина знала достаточно. Во-первых, в школе только об этом и говорили. Во-вторых, ее родители… Сколько раз они усаживали ее перед компьютерным экраном, чтобы «рассказать о Революции», по всей видимости полагая это своим священным долгом и обязанностью непосредственных участников событий.
      Это, впрочем, был далеко не худший вариант, потому что на самом деле родители не столько рассказывали, сколько играли с ней в образовательную компьютерную игру, в которой Валентина уже довольно неплохо ориентировалась. Во всяком случае, она сразу узнала показанный в фильме Город - он мало чем отличался от виртуальной модели дореволюционного города, который она видела в игре, разве что текстура была немного другой. По игре ей была знакома и танцующая походочка персонажей, и батальные сцены, и даже внушающие ужас зомби, появление которых в конечном счете и привело к Революции.
      Как и большинство сверстников, Валентина не сомневалась: без зомби Революция никогда бы не совершилась. Зомбизм был болезнью, необходимость борьбы с распространением которой в конце концов стала доминирующим фактором, перевесившим все остальные соображения. Три правительства обещали горожанам снизить цены на лекарства от зомбизма - и все три не сдержали слово, наткнувшись на упорное сопротивление фармацевтической компании. Дело дошло до того, что однажды зомби ворвались на заседание кабинета министров, разорвали на куски троих членов парламента и заразили еще семерых. После этого разъяренная толпа простых граждан выволокла женщину-премьера из ее кабинета, посадила в бочку, в стенки которой были вбиты стальные гвозди остриями внутрь, и, скатив эту бочку к набережной, бросила в реку. Ужасная смерть, но Валентина не могла о ней не думать, как невозможно не трогать кончиком языка больной зуб.
      После этого и началась Революция, в ходе которой кабинет возглавил новый премьер-министр, честно пытавшийся снизить цены на лекарства от зомбизма - хотя и без особого успеха. Ему на смену пришел другой премьер, который вместо переговоров с фармацевтами взял да и построил в Городе несколько государственных фармацевтических заводов, производивших огромное количество дешевых таблеток, вакцин и шприцев. Этот момент стал переломным; впоследствии производство других жизненных благ было только вопросом времени - причем очень небольшого времени. Довольно скоро все необходимое стало производиться непосредственно на месте: появились дешевые матрикаты фильмов, музыкальных записей, тех же лекарств, жилых зданий, автомобилей и всего остального. Это и была истинная Революция, которая, как считала Валентина, оказалась в общем-то неплохой штукой для всех, если не считать несчастной женщины-премьера, посаженной в бочонок с гвоздями, да нескольких аптечных магнатов.
      Второй фильм оказался намного лучше, и Валентина с Лизой, ее лучшей подругой на этой неделе, обняли друг друга за плечи и смотрели на экран как зачарованные. В фильме рассказывалось о женщине, которая любила сразу двух мужчин. Мужчины, понятно, терпеть друг друга не могли и постоянно дрались. Кроме драк в фильме было много страстных поцелуев, виртуозных ругательств, а также роскошных нарядов, при одном взгляде на которые у девочек дух захватывало. Звук, правда, был дублирован, но это не имело особого значения, так как озвучивавшие героев актеры превосходно справлялись со своим делом.
      После второго сеанса Валентина и ее подруги опустили платформу-балкон и отправились к буфету, где по случаю открытия сияющие владельцы кинотеатра бесплатно раздавали зрителям шоколад, тройные сэндвичи, пирожки с рыбой, бутылки с темным пивом для взрослых и жестянки с бузинной шипучкой для детей. В буфете Валентина заметила одного симпатичного мальчика, который ужасно нравился Лизе. Он как раз проходил мимо, и Валентина, воспользовавшись случаем, так ловко подставила ему ножку, что он буквально упал в Лизины объятия. Это было ужасно смешно, и подруги так хохотали, что едва успели вернуться на свои места.
      Но только начался третий фильм, как изображение на экране замерло, в зале вспыхнул свет и на сцену перед экраном поднялся один из владельцев кинотеатра. В руках он держал мобильный телефон, который, похоже, был каким-то образом подключен к звукоусилительной аппаратуре кинотеатра.
      – Прошу вашего внимания, товарищи! - сказал он. - Нам только что сообщили: Город подвергся нападению наших заклятых врагов. Они уже бомбили Восточный квартал, много наших сограждан погибло. В ближайшее время ожидается еще одна бомбардировка…
      Все, кто сидел в кинотеатре, заговорили одновременно, но это были не осмысленные слова, а, скорее, шум, который предшествует панике. Валентина захотела заткнуть уши ладонями, но не посмела.
      – Спокойствие, товарищи!.. - снова крикнул в микрофон владелец кинотеатра. На вид ему было чуть больше шестидесяти, и несмотря на то, что часть волос у него на голове была имплантирована, в облике было нечто, что выдавало в нем старого бойца, закаленного Героя Революции, пережившего мрачную эпоху зомби. Один или два пальца на его руке, явно сломанные во время пыток в застенках тайной полиции, торчали под неестественным углом, а дряблая кожа под подбородком свободно болталась, свидетельствуя о пережитом голоде. - Пожалуйста, сохраняйте спокойствие! Если в ваших домах есть бомбоубежища и они находятся меньше чем в десяти минутах ходьбы отсюда - отправляйтесь туда. Если в ваших домах нет убежищ или вам понадобится больше десяти минут, чтобы туда вернуться, вы можете разместиться в бомбоубежище кинотеатра, хотя оно и не очень большое. Чтобы предотвратить давку, балконы будут опускаться по очереди. Когда балкон, на котором вы находитесь, окажется на земле, постарайтесь покинуть его спокойно, но быстро, чтобы как можно скорее добраться до убежища.
      Лиза крепко стиснула руку Валентины.
      – Что мне делать, Валя?! До моего дома больше десяти минут, но если я останусь, мои родители сойдут с ума. Мама этого точно не переживет! Что она подумает?!.
      – Она подумает, что ты со мной, в безопасности, - ответила Валентина, в свою очередь обнимая подругу. - Или, если хочешь, я останусь здесь, с тобой, и пусть мои папа и мама тоже волнуются!
      В конце концов девочки отправились к бомбоубежищу вместе. Бледные и молчаливые, они шагали в медленно текущей толпе, которая спускалась по лестницам сначала в цокольный этаж, затем в подвал, потом в расположенное еще ниже убежище. На входе в него еще один старый Герой Революции раздавал противогазы. Когда подошла очередь девочек, старику пришлось отправиться в кладовую, чтобы отыскать противогазы детского размера, а Валентина с Лизой остались ждать, пока он вернется.
      – Эй, Валька, Валя!.. Ты зачем здесь? Отправляйся-ка домой и не занимай чужое место!.. - крикнула ей Тина, еще одна девочка, с которой Валентина дружила на прошлой неделе. От крика лицо Тины покраснело и стало ужасно некрасивым. - Эта девчонка живет в доме напротив! - продолжала выкрикивать она, показывая на свою бывшую подругу пальцем. - Видите, какая эта Валька эгоистка?! Только о себе и думает! У них в доме есть свое убежище, но она не хочет туда идти. Она будет занимать место здесь, а ее товарищи пусть остаются на улице, под бомбами!..
      Герой, вернувшийся с коробкой детских противогазов, жестом велел Тине замолчать и сурово посмотрел на Валентину.
      – Это правда, девочка? - спросил он.
      – Моя подруга боится, - объяснила Валентина, крепче сжимая дрожащие плечи Лизы. - Я хотела бы остаться с ней.
      – Ступай домой, - сурово сказал Герой Революции, убирая один из детских противогазов обратно в коробку. - Ничего с твоей подругой не случится. Вы увидитесь снова, как только дадут отбой воздушной тревоги. А теперь поторопись, не задерживай очередь!..
      Голос и вид у него были такими, что Валентина поняла: спорить бесполезно. Повернувшись, она стала медленно подниматься по лестнице. Ее то и дело толкали люди, направлявшиеся в убежище под кинотеатром, но в конце концов Валентина оказалась на улице. Ее дом действительно был совсем рядом, но вместо того, чтобы бежать к нему со всех ног, она замерла в нерешительности. Город, который Валентина знала с детства, изменился самым разительным образом всего за несколько минут. Улицы, в этот час обычно оживленные и шумные, словно замерли в напряженном ожидании и были совершенно безлюдны. Воздушные экипажи куда-то исчезли, и над мостовыми повисла тишина, от которой даже немного звенело в ушах - так бывает, когда включишь музыку в радионаушниках чересчур громко. Это было настолько странно, что с губ Валентины сорвался короткий смешок. Но нет, не смешно было Валентине, а страшно!..
      Она постояла еще несколько секунд и вдруг услышала какой-то звук, похожий на далекий гром. Секунду спустя откуда ни возьмись налетевший ветерок легко коснулся ее кожи. Следом за первым дуновением ветра налетел настоящий шквал, сначала пронизывающе ледяной, а потом - горячий, словно вырвавшийся из раскаленной духовки. Он едва не сбил Валентину с ног, но главное было не в этом. Главное - он нес с собой запах чего-то мертвого и одновременно смертоносного, и Валентина метнулась к своему дому. Но не успела она добраться до двери подъезда, как раздался еще более громкий удар, и Валентина почувствовала: какая-то сила отрывает ее от земли, швыряет в воздух и переворачивает вниз головой. Казалось, все вокруг пришло в движение, закружилось, но Валентина успела увидеть, как великолепный алый купол кинотеатра треснул и разлетелся на миллион осколков, которые дождем посыпались на мостовую. Потом все та же сила бросила ее вниз, и больше Валентина ничего не помнила.
 

***

 
      На следующий день после начала осады врач вживил Валентине миниатюрный слуховой аппарат и велел приходить для замены батарейки лет через десять. Она едва почувствовала, как крошечное устройство скользнуло под кожу, однако как только оно оказалось там, окружающие звуки, которые после взрыва Валентина слышала словно сквозь толстый слой ваты, приобрели прежнюю отчетливость и даже стали еще более ясными - совсем как в кинотеатре.
      Теперь, когда к ней вернулся слух, Валентина снова могла разговаривать. Первым делом она схватила отца за руки и воскликнула:
      – О, папа, кинотеатр!.. Я сама видела - там было столько людей! Бедные, бедные, что с ними стало?!..
      – Спасательная команда разобрала завалы и вскрыла убежище через десять часов после атаки, - ответил отец. Он никогда не скрывал от дочери правду и не старался ее подсластить, хотя маме и не нравилось, что отец разговаривает с Валентиной как со взрослой. - Половина людей задохнулась от недостатка воздуха - насосы и вентиляционные шахты были повреждены, и убежище оказалось наглухо закупорено. Все, кто остался в живых, находятся сейчас в больнице.
      Валентина не смогла сдержать слез.
      – Бедная, бедная Лиза!.. - всхлипывала она. Мать взяла ее за плечо.
      – С Лизой все в порядке, - сказала она. - Твоя подружка жива. Она сама просила, чтобы мы сказали тебе об этом, как только сможем это сделать.
      Услышав эти слова, Валентина заплакала еще сильнее, но теперь она улыбалась сквозь слезы, и Тровер, сидевший у матери на коленях, озадаченно поглядел на нее. Казалось, он не знал, то ли ему заплакать вместе с сестрой, то ли промолчать, и Валентина машинально пощекотала ему животик кончиками пальцев. Уловка сработала: малыш заулыбался, совершенно забыв о том, что еще недавно он был готов поднять рев.
      Из поликлиники они отправились домой пешком, хотя путь был неблизкий. Метро не работало, летомобили по-прежнему оставались прикованы к земле. Многие дома, мимо которых они проходили, превратились в груды щебня и стеклянных осколков, и бригады роботов копошились в развалинах, разбирая завалы, чтобы попытаться восстановить здания. Валентина смотрела на них и гадала, как долго продлится война…
      Только на следующий день она узнала, что под развалинами кинотеатра погибла Тина. Эта новость настолько потрясла Валентину, что ее вырвало. Кое-как умывшись, она убежала в свою комнату, заперлась на замок и плакала, уткнувшись лицом в подушку, до тех пор пока не заснула.
 

***

 
      Через три дня после начала осады мама ушла на фронт.
      – Не смей!.. - кричал ей отец. - Ты спятила, женщина? Ведь у тебя двое маленьких детей!
      Его лицо побагровело от гнева, кулаки сжимались и разжимались. Тровер ничего не понимал, но вопил так, что Валентине захотелось вырвать из-под кожи слуховое устройство и растоптать. Глаза у мамы тоже были красны, но голос звучал твердо.
      – Я должна, Гаральд, и ты сам отлично это знаешь. Ведь я ухожу не просто на фронт - я иду защищать наш родной Город. Я нужна Городу, нужна моим согражданам. Что станет с нашими детьми, если никто не будет сражаться за них?
      – А мне кажется, ты просто любишь воевать, - сказал папа с горечью. - Ты, как наркоманка, настолько привыкла к борьбе, что уже без этого не можешь.
      Мама шагнула вперед и сунула ему под нос левую руку.
      – Я - наркоманка?! Вот значит, как ты обо мне думаешь?.. - Мизинец и безымянный пальцы на ее левой руке были изувечены и не разгибались до конца. На памяти Валентины так было всегда. Когда она спросила у матери, отчего это, та произнесла страшное слово - «костоломы». Так раньше называли полицейских.
      – По-твоему, я к этому привыкла, да, Гаральд? Нет, я иду сражаться, потому что не забыла, что такое честь, мужество и любовь к родине, хотя ты, наверное, думаешь, что эти качества давно вышли из моды. И я не допущу, чтобы из-за твоей трусости наши дети оказались опозорены. Я иду сражаться за всех нас, Гаральд! И за тебя, между прочим, тоже…
      Папа не нашелся с ответом и молчал почти целую минуту. Тем временем мама крепко поцеловала детей в лоб и вышла из квартиры, захлопнув за собой дверь. Папа, Валентина и все еще всхлипывавший Тровер остались сидеть неподвижно. По щекам отца катились слезы, но он даже не пытался их скрыть. Наконец папа вытер глаза кулаком и спросил с деланной веселостью в голосе:
      – Ну-с, кто хочет блинов с вареньем?..
      Но электричество выключили еще утром, поэтому им пришлось довольствоваться размоченными в молоке кукурузными хлопьями.
 

***

 
      Прошло две недели после начала осады. Накануне вечером мама не вернулась домой, и Город пришел за папой.
      – Все взрослые обязаны сражаться, товарищ! Нам нужна каждая пара рук!
      – Но у меня дети!.. - взорвался Гаральд. Уже не в первый раз мама не приходила домой ночевать, и он буквально извелся от беспокойства, хотя в последнее время они почти не разговаривали друг с другом.
      – Ваша девочка уже достаточно взрослая, чтобы позаботиться о себе и о брате. Правда, детка? - Женщина из городского комитета обороны была невысокой и грузной, к тому же на ней был тяжелый бронежилет. На десятый этаж, где располагалась квартира Валентины, ей пришлось подниматься пешком, так как лифт в доме теперь почти никогда не работал, и ее лицо стало багровым от гнева и усилий.
      Валентина прижалась к отцу и обхватила руками его ногу.
      – Мой папа готов сражаться! - заявила она. - Ведь он тоже Герой!
      Она не преувеличивала. Гаральд тоже участвовал в Революции и даже был награжден какой-то медалью. Иногда, когда дома никого не было, Валентина потихоньку доставала родительские награды и разглядывала яркие многоцветные ленточки и затейливые надписи, сделанные крошечными выпуклыми буковками на блестящих бронзовых кружочках.
      Женщина из городского комитета обороны бросила на папу многозначительный взгляд, который, казалось, говорил: «Стыдно вам отказываться! Ребенок - и тот понимает!..». Валентина, таким образом, как бы сделалась союзницей толстой женщины, но никаких угрызений совести по этому поводу не испытывала. Ведь у Лизы воевали и папа, и мама; почему же у нее должно быть по-другому?
      Ее отец тяжело вздохнул.
      – Я должен оставить записку жене, - сказал он, сдаваясь. Только теперь Валентина поняла, что впервые в жизни будет предоставлена самой себе, и мысль об этом наполнила ее нетерпением и восторгом.
 

***

 
      Еще через сутки - ровно через пятнадцать дней после начала осады - домой вернулась мама, и в тот же день Город пришел за Валентиной.
      Мама казалась угрюмой и подавленной, а лицо ее почернело от нечеловеческой усталости. Кроме того, передвигаясь по кухне, чтобы приготовить детям овсяные хлопья с сухофруктами на воде (все молоко в выключенном холодильнике испортилось), она слегка приволакивала ногу. Тровер, сидя на полу, с любопытством поглядывал на нее, словно не узнавая, но когда один раз он попался ей на пути, мать рявкнула на малыша - дескать, не путайся под ногами и садись за стол, Тровер завопил (Господи, как же этот противный мальчишка умел орать!), но в его криках слышалось чуть ли не облегчение - наконец-то он признал в этой незнакомой тете родную мать.
      Он кричал и кричал, и в конце концов мама и Валентина сели за стол вдвоем.
      – Где отец? - спросила мама.
      – Он сказал - они копают вокруг Города рвы и траншеи, строят, как их… блиндажи. Вчера они занимались этим целый день.
      Глаза матери чуть заметно блеснули.
      – Это хорошо. Нам очень нужны траншеи и надежные блиндажи. Сначала мы укрепим Город, а потом прокопаем ходы до самых вражеских позиций, чтобы незаметно приближаться и наносить удары. Мы будем убивать их и отходить, пока они не опомнились! - сказала она, очевидно, позабыв, что никогда раньше не разговаривала с Валентиной, как со взрослой. Впрочем, теперь изменилось многое, и не только это.
      Именно в этот момент в дверь постучали, и мама пошла открывать. То была уже знакомая Валентине толстая женщина из городского комитета обороны.
      – Нам нужна ваша девочка, - начала она, слегка отдышавшись.
      – Нет, - твердо ответила мама. Ее голос звучал невыразительно, но твердо, так что каждому было ясно: никаких возражений она не потерпит. Подобный тон она усвоила еще в детстве, когда управлялась со своими девятью братьями, дядьями Валентины, которых разметало теперь по всему свету. Во время Революции мама командовала целым эскадроном, и никто никогда не осмеливался ей перечить.
      Валентина, во всяком случае, не сомневалась, что ни один человек в мире не сможет переспорить ее маму.
      – Что значит - «нет»?.. - удивилась женщина из комитета обороны. - Ни о каких «нет» не может идти речи, товарищ!
      Мама резко выпрямилась.
      – Мой муж копает оборонительные рвы. Я сражаюсь. Моя дочь присматривает за младшим братом. По-моему, наша семья вносит достаточный вклад в дело обороны Города.
      Женщина покачала головой.
      – Водопровод работает плохо, а во многих домах - и в вашем, кстати, тоже - остались пожилые люди, которым не под силу спускаться во дворы и качать воду из колонки, а потом подниматься с ведрами на свои этажи. Им нужно носить воду, и мы решили, что эту важную работу можно поручить детям и подросткам. Ваша девочка уже достаточно взрослая и достаточно сильная - она справится. Что касается младшего мальчика, то вы можете отдать его в ясли, которые открылись в подвале вашего дома. Там ему будет хорошо.
      – Нет, - снова сказала мама. - Прошу меня извинить, товарищ, но я решительно возражаю…
      Женщина ушла, а мама снова села за стол и, не прибавив больше ни слова, принялась за водяную овсянку. Но четверть часа спустя в дверь снова постучали. Женщина из городского комитета обороны привела с собой старого Героя Революции, одноглазого и однорукого. Поздоровавшись, он назвал маму по имени, и та ответила ему четким военным салютом. Потом Герой шепнул ей на ухо несколько слов, и мама, кивнув, снова отдала честь. Потом Герой и толстая женщина ушли.
      – Завтра начнешь носить воду, - сказала Валентине мать.
      Валентина не возражала. Для нее это была возможность выбраться из квартиры. Одного дня, проведенного с капризным братцем, оказалось достаточно, чтобы убедить ее: самая тяжелая и неблагодарная работа стократ лучше, чем нянчиться с этим крикуном.
      Носить воду Валентина начала с самого утра. Она думала, что будет ходить по этажам с коромыслом на плечах, как это нарисовано в школьном учебнике, но вместо коромысла с ведрами ей выдали костюм-пузырь, который наполнялся водой из пожарного шланга. Костюм довольно удачно распределял вес по всему телу, благодаря чему Валентина могла переносить столько воды, сколько весила сама. На лестницах и в подъездах она встречала других детей, одетых в такие же, как у нее, раздутые костюмы-водоносы. Хлюпая и булькая при каждом шаге, они поднимались в квартиры одиноких пожилых людей, где стоял какой-то странный запах, тревоживший Валентину. Впрочем, старики и старухи, которым она приносила воду, встречали ее приветливыми улыбками, трепали по щеке или по плечу, а потом подставляли под сливной кран банки и кастрюли.
      Несмотря на замечательные свойства костюмов, работа эта оказалась изматывающе тяжелой, так что уже к полудню Валентина выбилась из сил и перестала обмениваться с другими детьми хотя бы одним-двумя словами. Да и старики, которым она носила воду во второй половине дня, были гораздо менее любезны - ведь им пришлось просидеть весь день одним, страдая от одиночества, жажды и тревоги. Они уже не улыбались Валентине; напротив, разговаривали с ней довольно резко, и ни один не сказал ей даже «спасибо».
      Когда поздно вечером Валентина зашла в ясли за Тровером, он раскапризничался и потребовал, чтобы она взяла его на ручки и отнесла домой. Эта просьба так рассердила Валентину, что она чуть не спихнула братца с лестницы. Но, поглядев на лицо Тровера, увидела у него под глазом свежий синяк. Щеки и руки малыша были грязными и липкими, и девочка поняла: у него сегодня тоже был нелегкий день.
      Когда они наконец добрались до своей квартиры, мама и папа все еще не пришли, и Валентина сама взялась готовить ужин. Это, впрочем, оказалось нетрудно, поскольку на ужин у них была все та же каша на воде да еще немного кислой капусты и моченых яблок, которые хранились на холоде в вывешенном за окно пластиковом мешке. Родители все никак не возвращались, так что в конце концов Валентина уложила Тровера в кроватку и легла сама.
 

***

 
      Однажды вечером - примерно через месяц после начала осады - мать Валентины вернулась домой в слезах.
      – Что случилось, мама? - спросила Валентина как только та появилась дверях. - Тебя опять ранили?
      За прошедший месяц мама уже не раз возвращалась домой с забинтованной рукой или ногой, со свежими царапинами и порезами на открытых частях тела, с лоснящимся от противоожоговой мази лицом. Иногда она сухо кашляла и никак не могла остановиться, и Валентина знала, что горло и легкие мамы обожжены каким-то едким химическим веществом.
      В этот вечер глаза у мамы распухли совсем как тогда, когда после внезапной газовой атаки противника роботам пришлось оперировать ее в полевых условиях, чтобы спасти зрение. Но сейчас на веках и в уголках ее глаз не видно было свежих хирургических швов. Глаза мамы распухли от самых обыкновенных слез.
      – На восточном участке фронта появились новые ракеты, которые рушат наши траншеи и ходы сообщения. Наши ракеты-перехватчики слишком медлительны и не успевают поразить все цели… - Она всхлипнула. Это был жуткий, неестественный звук, какого Валентина еще никогда не слышала - во всяком случае от матери. - Эти гады покупают у Европейского сообщества и Соединенных Штатов новейшее вооружение, потому что все они заодно. Нас же считают негодяями и ворами, из-за которых они недополучают львиную долю своих процентов!..
      Валентина действительно слышала, что Америка и Европейский союз приняли сторону их врагов, тогда как русские, корейцы и бразильцы поддерживали Город. Таковы были слухи, которые витали повсюду - в очередях у водораздаточной колонки, на улицах и в квартирах стариков, которые больше не трепали ее по щеке, а норовили поговорить о войне и о врагах, пришедших, чтобы снова вернуть их в мрачное, почти позабытое прошлое.
      – Скажи, тебя ранили?.. - снова спросила Валентина, но мать не ответила. Закрыв лицо руками, она зарыдала так громко, что заглушила даже вопли Тровера, который проснулся и завыл, едва только мама переступила порог.
      Мамины плечи тряслись. Она всхлипывала и глотала слезы. Но вот она отняла от лица мокрые, натруженные руки и вытерла о штанины своего парашютного комбинезона. Потом она привлекла Валентину к себе и прижала так крепко, что девочке показалось - у нее хрустнули ребра, которые день ото дня все сильнее натягивали кожу на боках.
      – Они убили твоего отца, Валя!
      Валентина на мгновение замерла, потом резким движением вырвалась из материнских объятий.
      – Нет, - ответила она с ледяным спокойствием в голосе. - Это неправда. Мой папа копает траншеи далеко от линии фронта. Там безопасно. С ним не может случиться ничего плохого!
      С самого начала - с того самого момента, когда после своей маленькой патриотической речи мать шагнула за порог квартиры - Валентина была внутренне готова к тому, что на фронте погибнет именно мама, а не отец. Она относилась к этому факту, как к чему-то предопределенному, но, приняв его в душе, старалась думать о нем как можно меньше. С другой стороны, каждый раз, когда Валентина заглядывала в будущее, она видела в нем папу, себя и Тровера - Героев войны, которая, конечно же, скоро закончится, и даже представляла, как они втроем будут четыре раза в год ходить на могилу матери, как еще совсем недавно они посещали мемориал Героев, павших в годы Революции.
      Но война все не кончалась, и Город продолжал нести гигантские потери. Только на улице, где жила Валентина, были полностью разрушены три многоэтажных здания. Предупреждение о воздушном нападении в тот раз почему-то не прозвучало, и все, кто находился в домах, оказались погребены под развалинами. Валентина от души жалела всех, кто погиб в Городе и на фронте, однако понять, почему ее мать все живет и живет, когда столько людей погибает ежедневно, она не могла.
      – Нет, - снова сказала она. - Ты ошиблась.
      – Но я сама видела тело! - голос матери неожиданно сорвался на визг. В этот момент она была очень похожа на Тровера, когда тот устраивал очередной «концерт». - Он мертв, Валя!.. Я держала в руках его голову!
      Смысл последних слов матери до Валентины, к счастью, не дошел, однако ей все равно не хотелось оставаться в квартире и слушать мать дальше. Резко повернувшись на каблуках, она выскочила из квартиры и бегом спустилась на улицу.
      На мостовой лежал снег. Мокрый снег сыпался и с холодного ночного неба; подхваченный пронизывающим, ледяным ветром, он несся вдоль улиц, сек кожу на щеках, залеплял глаза. Валентина сразу замерзла, но возвращаться домой за зимним пальто, которое все равно было ей мало, не хотелось. Она была уверена: стоит ей показаться на пороге, как мать снова начнет нести околесицу о том, что папу якобы убили.
      На первом же перекрестке Валентину остановил какой-то мужчина. Он сказал, что она нарушает приказ о комендантском часе и что ей следует немедленно вернуться домой, иначе ее могут застрелить. Дрожа от холода, Валентина выслушала незнакомца и, не обратив никакого внимания на его слова, зашагала дальше. Никакой особой цели она не преследовала - девочка просто шла, куда глаза глядят. Это было все же лучше, чем возвращаться домой или торчать на перекрестке и слушать всякий бред.
      Через дверь кафе на соседней улице Валентина увидела нескольких солдат, которые пили вино или, может быть, что-то более крепкое. Заметив ее, они замахали руками, усиленно зазывая к себе; при этом они выкрикивали такие слова, которые обычно не полагается знать маленьким девочкам, однако Валентина хорошо понимала, что они означают. К этому времени она промерзла буквально до костей и вдобавок промочила ноги; все ее тело сотрясала крупная дрожь, с которой ей никак не удавалось справиться. Но домой она идти по-прежнему не могла, а ее папа был…
      Валентина побежала.
      Сначала она бежала по улицам, но потом кто-то крикнул ей, чтобы она остановилась, и Валентина, боясь, что сейчас в нее начнут стрелять, свернула в развалины разбомбленного дома. С огромным трудом преодолев груды щебня и обломков, она оказалась на одной из старых городских улиц, сохранившихся еще с дореволюционных времен. Кривая, грязная и вонючая, она была застроена покосившимися темными домами, которые еще не успели снести. Как ни странно, все они были целехоньки: сюда не попала ни одна бомба, и Валентина спросила себя - может, враги специально оставили эту улицу в качестве образца, наглядного примера того, каким должны сделать свой Город обороняющиеся, если хотят остаться в живых?
      Валентина все бежала. С одной улицы она сворачивала на другую, петляла по переулкам и аллеям и остановилась, только когда оказалась в тупике. Бег немного согрел ее, и она перестала дрожать, но грудь буквально разрывалась от недостатка воздуха, а колени подгибались от усталости. Сначала это удивило ее, но потом Валентина поняла, что за последние несколько недель, проведенных на диете из кислой капусты и холодных каш на воде, она очень ослабла и не может больше бегать, как раньше.
      Прошло еще сколько-то времени, и холод снова дал о себе знать. Вокруг царил полный мрак - окна в домах были затемнены глухими занавесками и портьерами, сквозь которые не пробивался ни один, даже самый тонкий луч света. Снег прекратился, но плотные серые облака по-прежнему закрывали луну, и в Городе было темно и холодно, как в ледяной пещере глубоко под землей.
      В конце концов Валентина не выдержала и заплакала. Она не плакала уже очень давно - наверное, с тех самых пор, когда погибла Тина. Эта девочка ей вовсе не нравилась, но узнать, что человек, с которым ты виделся и разговаривал всего несколько дней назад - мертв, было невероятно тяжело. Тяжело и страшно, словно ты сам немножечко умер.
      Валентина все еще всхлипывала, когда ее нашел Волшебник. Он вышел из стылого ночного тумана, держа в руке крошечный фонарик размером с горошину, который он к тому же прятал в ладони, чтобы скрыть большую часть света. На вид он был не старше Валентининого отца, но лицом больше напоминал маму. Такие лица бывают у людей, которые прошли страшные испытания, но, уцелев физически, все же утратили что-то очень, очень важное. Одет он был как в мирное время - в красивую, яркую одежду, да и в глазах его не видно было голодного блеска, который появился последнее время у всех жителей Города.
      – Эй, кто здесь?.. - спросил Волшебник и опустился на корточки, чтобы посмотреть Валентине в глаза. - Откуда ты взялась, девочка? Ой-ой-ой, а почему мы плачем?
      Валентина терпеть не могла, когда взрослые обращались к ней покровительственным тоном, а голос Волшебника звучал так, словно он был абсолютно уверен - у детей просто не может быть по-настоящему серьезных причин для слез.
      – Мой папа погиб сегодня на войне! - сердито сказала она. - Он копал траншеи и…
      – А-а, американские противоблиндажные ракеты!.. - произнес Волшебник и с пониманием кивнул. - Готов спорить, сегодня многие дети потеряли своих пап!
      Это заставило Валентину перестать плакать. Многие дети, сказал он… Значит, погиб не только ее папа, но и много других отцов. И матерей тоже…
      – Вот что мы сделаем, - продолжал тем временем Волшебник. - Сейчас мы тебя почистим, оденем, покормим и отправим домой. Идет?
      Валентина с подозрением глянула на него исподлобья. О незнакомцах, которые вот так, за здорово живешь, приглашают тебя домой и обещают накормить, она знала все. Но, с другой стороны, она замерзла, заблудилась да и голод давал о себе знать.
      – Моя мама - Герой Революции и солдат, - сообщила она на всякий случай. - Она убила много людей!
      Волшебник кивнул.
      – Я буду иметь это в виду, - сказал он.
      Как выяснилось, Волшебник жил неподалеку, в старой части Города, в довольно старом доме. Впрочем, старым он выглядел только снаружи; внутри дом был настолько новым и современным, насколько вообще возможно. Стены комнат были красиво изогнуты, а новая, яркая мебель выглядела так, словно ее сматрицировали («напечатали» - как говорили в мирное время) только сегодня. А еще здесь было очень много света, яркого электрического света, который в доме Валентины включали дважды в день, да и то очень ненадолго.
      Еды тоже было много. Волшебник дал ей гамбургеров, шипучки из бузины, горячих котлет из настоящего мясного фарша и огромных пирожков с гусиной печенкой величиной с Валентинин кулак. Его домашние роботы - а их было немало - стайкой следовали за хозяином, готовили пищу, мыли и убирали тарелки, вытирали с пола, мокрые следы башмаков. Еще у самого порога, когда Волшебник помог Валентине снять куртку, вокруг нее сразу заплясали хорошо знакомые разноцветные лучи измерительных лазеров. Такие устройства она видела в магазинах одежды, куда ходила вместе с мамой. К окончанию ужина ее уже ждали две пары новых брюк, два шерстяных свитера, теплое зимнее пальто, три пары белоснежных хлопчатобумажных панталон (ее прежние панталоны посерели, как только она начала стирать их, вместо того чтобы «печатать» новые каждое воскресенье) и даже…
      – Лифчик?!.. - Валентина посмотрела на Волшебника. В руке у нее был нож, которым она резала гамбургеры. - Я тоже умею убивать, - добавила она и нахмурилась как можно свирепее. - Мама меня научила.
      Лицо Волшебника покрывала сеть неглубоких морщин, словно когда-то он много смеялся, поэтому даже теперь, когда он испугался (должен был испугаться!), Валентине показалось - он вот-вот расхохочется.
      – Я тут ни при чем! - возразил Волшебник, умиротворяющим жестом поднимая обе руки. - Просто измерительное устройство так запрограммировано. Если оно считает, что тебе нужен лифчик - оно «печатает» лифчик.
      Валентина знала, что ее подруга Лиза уже использует этот предмет туалета. Когда-то лифчик служил для них своеобразным символом «взрослости», но сейчас Валентина на многое смотрела по-другому. Она, во всяком случае, не стала бы напяливать лифчик только для того, чтобы казаться взрослее. Впрочем, спускаясь и поднимаясь по лестницам с грузом воды, Валентина не могла не обратить внимание на определенные изменения, произошедшие с ее телом. В области груди как будто появился дополнительный жировой слой (хотя откуда бы ему взяться?), который колыхался и подпрыгивал при каждом шаге. То же самое Валентина чувствовала и когда бежала, однако до сих пор ни о каких лифчиках не задумывалась. Быть может, если бы она увидела себя в зеркале… Но в зеркало она не смотрелась, наверное, с самого начала осады.
      – Можешь переодеться в ванной, - предложил Волшебник.
      Ванная комната была светлой, чистой, удобной - под стать квартире. В специальном держателе рядом с раковиной Валентина увидела шесть зубных щеток.
      – Кто еще живет здесь? - строго спросила она, возвращаясь в гостиную в новенькой одежде. Лифчик она тоже надела, но ощущение было, мягко говоря, странным. Впрочем, возможно, к нему нужно просто привыкнуть.
      – У меня много друзей, которые часто навещают меня в моем доме, - ответил Волшебник. - Надеюсь, и ты когда-нибудь заглянешь на огонек.
      – А почему твоя квартира выглядит так, словно никакой войны вовсе нет?
      – Я волшебник - вот почему, - объяснил он и подмигнул. - А волшебники умеют творить чудеса.
      Пока они разговаривали, деловитые роботы упаковали лишнюю одежду в удобные водонепроницаемые пакеты с ручками, а потом помогли Валентине надеть теплое пальто с капюшоном.
      – Матери скажешь, что встретила в Городе какого-то человека, который накормил тебя и дал смену одежды, - сказал Волшебник, открывая дверь. Потом он объяснил, как добраться до улицы в старой части Города, где до войны было множество частных магазинчиков. Оттуда Валентина могла бы дойти домой без всякого труда, к тому же на прощание Волшебник подарил девочке маленький фонарик.
      – Ты не из нашего Города, - заключила Валентина.
      – Верно, - подтвердил он. - Поэтому объясни маме, что повстречала волшебника.
      Валентина на мгновение задумалась, что скажет мама, если на вопрос «где ты была?» она ответит подобное.
      – Лучше я скажу, что ты из Города, - проговорила она наконец.
      – Вот и умница, - одобрил Волшебник.
 

***

 
      Через неделю после гибели отца Валентина перестала носить воду.
      – У нас мало еды, - сказала мать, когда они завтракали горсточкой сухофруктов. Запас овсяных и кукурузных хлопьев давно вышел. - Если ты… - Она сглотнула и на мгновение отвернулась к окну: -
      Если ты пойдешь копать траншеи, тебе будут выдавать сто пятьдесят граммов хлеба каждый день.
      Валентина посмотрела на Тровера. В последнее время он был необыкновенно тих и совсем не скандалил. Хуже того - он не только не плакал, но и вообще почти не разговаривал.
      – Хорошо, - согласилась она. - Я пойду копать траншеи.
      И она стала копать.
      Как-то вечером, примерно через полгода после смерти отца, Валентина стояла в очереди за хлебным пайком. В разгаре было жаркое лето, а одежда, которую дал ей Волшебник, развалилась еще весной, как разваливалась вся сматрицированная мануфактура. Теперь Валентина была одета в старые отцовские, штаны, подвязанные прыгалками и обрезанные почти у самых колен, и его же рубашку без рукавов и с оторванным воротником. Воротник она оторвала для того, чтобы во время работы неподвижный летний воздух хоть немного охлаждал тело и осушал пот, но, по правде сказать, никакого особого облегчения Валентина не чувствовала. Помочь мог только холодный душ, но об этом не приходилось и мечтать - воды в Городе было мало, и в конце рабочего дня Валентина чувствовала себя грязной и смертельно усталой.
      Кроме того, она просто голодала.
      С матерью Валентина в последнее время почти не виделась. Та часто уходила на боевые операции, которые могли длиться неделями и были, конечно, очень опасными. Мама подолгу не появлялась дома, сражаясь с врагами вместе с партизанами и питаясь похлебкой из трав, сосновой коры и грибов. Впрочем, иногда ей удавалось подстрелить в лесу белку или птицу, которые сразу попадали в котел.
      Тровер тоже все чаще оставался на ночь в яслях. Многие малыши ночевали теперь не дома: мало у кого из взрослых оставались силы, чтобы после целого дня на рытье рвов или двух-трех суток непрерывных боев в лесах под Городом тащить ребенка вверх по лестнице и нянчиться с ним.
      Хлебные пайки выдавали на том же самом месте, где когда-то стоял новенький кинотеатр. Валентина знала, что он был именно здесь, но не помнила ни как он выглядел, ни какие фильмы они смотрели в тот день, когда началась осада. А вот Тину она вспоминала часто - и Тину, и ее слова, из-за которых Валентине пришлось покинуть бомбоубежище и отправиться домой. Похоже, Тина спасла ей жизнь, но Валентина не испытывала к ней никакой благодарности. Ей было немного жаль, что Тина погибла, но она все равно считала ее порядочной дрянью.
      Впрочем, сейчас Валентина могла думать только о хлебе. Карточку на получение дневного пайка ей выдал мальчишка, который наблюдал за работами на их участке. Он был лишь немногим старше Валентины и в начальники попал только потому, что не мог копать: кисть его правой руки была раздроблена при бомбежке. Обычно мальчишка прятал руку в кармане, но однажды Валентине все-таки удалось увидеть, какая она: выглядела рука так, словно над ней как следует потрудились «костоломы» - пальцы торчали в разные стороны, мизинца и вовсе не было. Кроме того, с парнем случилось что-то вроде контузии: время от времени он замолкал на середине фразы и, запрокинув голову далеко назад, садился там, где стоял.
      Но Валентина не обращала на это внимания. Главное, он всегда давал ей карточку, по которой получали хлеб. Тровера забирать из яслей Валентина почти перестала - она была уверена, что там его чем-нибудь покормят. А если мама и сегодня не придет домой ночевать, весь хлеб достанется ей…
      И остатки капусты тоже.
 

***

 
      Со дня гибели отца прошло восемь месяцев. Мама не возвращалась с фронта уже третью неделю, и Валентина, решив, что она погибла, стала спать в ее постели. Поначалу, правда, ей было очень грустно и одиноко; она даже плакала, но потом привыкла. Свою собственную кровать - узенькую, но красивую - Валентина решила продать соседке с нижнего этажа. Та готова была дать ей за кровать четыреста граммов хлеба и сорок граммов масла, а когда Валентина сказала, что этого мало, согласилась добавить сто граммов сублимированной говядины. В последнее Валентине, впрочем, не особенно верилось.
      Она так и не узнала, была ли у соседки говядина (откуда бы ей взяться, если не только кошки и собаки, но даже крысы давно были съедены?!). После трехнедельного отсутствия домой внезапно вернулась мама, которая, оказывается, лежала все это время в госпитале, где ей сращивали сломанные кости (эту операцию еще делали высшим офицерам и бойцам-ветеранам из числа Героев Революции). Когда мама бесшумно, как призрак, возникла на пороге, Валентина как раз кормила Тровера ужином. Увидев мать, девочка вскочила и открыла рот, но слова застряли у нее в горле. Мама была похожа на древнюю старуху, только в глазах горел прежний огонек. Да и двигалась она медленно, словно очень старая или смертельно усталая женщина. Прихрамывая, она пересекла комнату и крепко, почти свирепо прижала дочь к груди. Валентина тоже обняла мать и застыла неподвижно. Они долго стояли не шевелясь и молчали; лишь некоторое время спустя Валентина осознала, что плачет. А еще через пару минут она вдруг почувствовала, что молчаливый маленький Тровер тоже выбрался из-за стола и обнимает их обеих. Как он вырос, слабо удивилась она. Казалось, всего несколько недель назад Тровер мог обхватить ее только за коленки, а теперь гляди-ка - дотягивается почти до пояса! И когда это он успел?..
      Потом мама немного поела и приняла таблетку обезболивающего. Валентина знала, что когда-то давно все лекарства выпускались в виде таблеток; после Революции пришла эпоха матрицированных аэрозолей и одноразовых шприцов, но теперь таблетки, произведенные на восстановленных фармацевтических фабриках, снова получили широкое распространение. Лекарство это было довольно сильным. Прими несколько таблеток сразу и забудешь все трудности и проблемы, забудешь даже о голоде… Так, во всяком случае, говорили мальчишки с бегающими глазами, которых Валентина иногда видела на улице. Она старалась не обращать на них внимания и даже не глядеть в их сторону, но все равно не могла не слышать, как они расхваливают свой товар, хотя из осторожности им и приходилось говорить шепотом.
      Было уже довольно поздно, поэтому после ужина мама легла на свою кровать и заснула. Валентина тоже устроилась на своей узенькой, девичьей кроватке, однако несмотря на то, что девочка была вымотана до предела, сон не шел. Под ее кроватью, завернутая в остатки пакета, полученного от домашних роботов Волшебника, лежала зимняя галоша Валентины (только одна, вторую украли прошлой зимой, когда она разулась, чтобы растереть онемевшие на морозе пальцы). В мыске галоши был спрятан крошечный фонарик величиной с горошину. Валентина так и не решилась обменять его на хлеб, хотя он был очень красив и за него можно было получить, наверное, граммов сто. Сейчас она достала его и сунула в карман. В темной квартире его свет казался слишком ярким, поэтому Валентина включила фонарик только на улице, когда, бесшумно выбравшись в душную летнюю ночь, двинулась по грязным улицам по направлению к старой части Города.
 

***

 
      Прошло девять месяцев после смерти отца. Осень ворвалась в Город грозным посланником зимы. Норма выдачи хлеба сократилась до ста двадцати граммов; кроме того, в нем все чаще попадались мелкие камешки, которые, как было понятно всем, подмешивали в муку, чтобы увеличить вес пайки. Валентина очень страдала от голода, но в глубине Души гордилась тем, что когда качество хлеба упало, то и она, и другие землекопы посылали проклятья врагу, а не родному Городу. Каждый знал, что и остальным живется не лучше. Защитники Города страдали и сражались вместе.
      Но одной гордостью сыт не будешь, и муки голода с каждым днем становились все острее, все нестерпимее. А потом случилась беда. Отстояв очередь за хлебом, Валентина протянула в окошко карточку и, сжав в дрожащих пальцах крошечный кусочек, повернулась, чтобы тут же его съесть. Но не успела она поднести хлеб к губам, как какой-то мужчина - достаточно старый, чтобы быть ей отцом - выхватил у нее из рук драгоценный паек и бросился прочь.
      Валентина помчалась за ним. Стоявшие в лавку женщины подняли крик, но ни одна из них не сдвинулась с места, боясь потерять очередь (случаи, когда хлеба на всех не хватало, последнее время повторялись все чаще). Валентина, подгоняемая голодом и отчаянием, мчалась как ветер, но вор, видимо, знал, что делал. Не пробежав и полусотни метров, он юркнул в развалины, и Валентина потеряла его из виду между грудами щебня и обломков. Бежать дальше не имело смысла, к тому же она слишком ослабла за последние несколько недель и скоро выдохлась. Опустившись на кучу битого кирпича, Валентина горько заплакала.
      Именно тогда она впервые увидела зомби. Эту болезнь победили в первые послереволюционные годы, когда Валентина была еще совсем маленькой, но теперь поветрие вернулось снова. Зомби был одет в военную форму (скорее всего, бациллы зомбизма разносились над траншеями во время газовых атак), но его гимнастерка давно превратилась в грязные лохмотья и свободно болтались на худых, разновысоких плечах. Двигался он характерной дергающейся походкой танцора диско, которая была таким же верным признаком болезни, как раззявленный, слюнявый рот или бессмысленно выпученные глаза. Зомби, впрочем, были достаточно проворны, хотя, глядя на их расслабленную, приплясывающую походочку, в это трудно было поверить. И тем не менее факт оставался фактом: едва заметив (почуяв, услышав, ощутив) жертву, зомби превращались в скаковых лошадей, в борзых собак, которые не останавливались ни перед какими препятствиями в своем стремлении рвать на части, кусать и царапать. Подчас, терзая добычу, они выкрикивали бессмысленные фразы, составленные всего из нескольких слов и свидетельствующие только об одном - о ненасытной, неконтролируемой ярости.
      Заметив зомби, Валентина сразу перестала плакать и, как можно тише поднявшись с кучи битого кирпича, осторожно попятилась назад. Главное, не привлекать внимания, думала она. Валентина знала, что если она не станет шуметь, зомби, быть может, ее не заметит. Тогда она сможет отыскать кого-то из представителей власти и сообщить о появлении больного, и его обязательно вылечат - или, по крайней мере, попытаются это сделать. Так, она знала, делалось раньше.
      Зомби, впрочем, и без того удалялся от нее, и все бы закончилось благополучно, если бы Валентина осталась на месте. Но на месте ей не сиделось - сдавали нервы. Кроме того, перед ней был зомби, а это было неправильно. Точно так же она чувствовала бы себя, если бы перед ней вдруг появился гигантский волосатый паук (впрочем, если бы Валентина увидела что-то гигантское и волосатое сейчас, она бы постаралась поймать это, чтобы отнести домой и сварить).
      Она не споткнулась о кучу мусора и не задела ногой старую консервную банку. Она вообще едва дышала и двигалась совершенно бесшумно, но зомби все равно ее заметил. Взревев, тварь бросилась в атаку. В широко открытом рту сохранилось совсем мало зубов, но те, что еще остались, кровожадно поблескивали. Когда-то зомби был солдатом, и на нем были добротные солдатские башмаки, которые громко - хруп-хруп-хруп! - хрустели по гравию и стеклу. Взвизгнув от ужаса, Валентина побежала, хотя знала, что все бесполезно. Ей не спастись. Она слишком ослабела от голода, а те немногие силы, которые у нее еще оставались, она истратила на погоню за вором.
      Валентина напрягала все силы, но топот тяжелых башмаков за спиной становился все громче и громче. Зомби стремительно сокращал разделявшее их расстояние, подбираясь все ближе и ближе, чтобы наброситься сзади. Вот рука твари опустилась ей на плечо, пытаясь вцепиться в ткань пальто, но Валентина вывернулась и прыгнула вперед - туда, где она заметила обломок металлического шеста, в мирное время служившего, вероятно, причальной мачтой для летомобилей или чем-то в этом роде. Но сейчас это было оружие. Схватив шест обеими руками, Валентина повернулась лицом к нападавшему.
      Зомби сделал выпад, но Валентина ударила его железкой по руке - совсем как до Революции учителя били учеников по рукам линейкой. Что-то негромко хрустнуло, и зомби снова взревел. «Голодный, драться хлеб, убивать, все задницы!» - вот как это звучало. Одна его рука выбыла из строя и бессильно болталась вдоль тела, но второй рукой зомби ухитрился схватить Валентину, а она не успела размахнуться, чтобы нанести второй удар. Зомби вцепился ей в волосы, и девочка почувствовала идущий от него запах. Тварь не воняла, и это было хуже всего. От нее исходил запах свежевыпеченного хлеба. Запах цветов. Еще чего-то. В целом, очень приятный запах… Аппетитный.
      Эти мысли промелькнули в каком-то дальнем уголке Валентининого мозга - промелькнули и тут же исчезли. Уже в следующее мгновение ее сознание затопила волна ужаса, смешанного с яростью. Валентина знала: вот сейчас зомби укусит ее, и все будет кончено. Через пару дней она сама превратится в зомби и будет нуждаться в медицинской помощи. Хорошо, если эту помощь ей сумеют оказать достаточно быстро, а если нет?.. Скольких человек она успеет перекусать, прежде чем ее вылечат?
      Едва подумав об этом, Валентина перестала сердиться на зомби. В конце концов, этот бедняга ни в чем не виноват. Вместо этого, она разозлилась на врагов, осадивших ее Город. До сегодняшнего дня ее представления о противнике носили более или менее абстрактный характер, но сейчас она вдруг поняла: враги были такими же, как она, людьми, или лучше сказать, человеческими существами. Они способны страдать, как страдала она, и Валентина от всего сердца пожелала, чтобы на их головы обрушились самые страшные муки. Пусть их дети умрут от голода. Пусть погибнут их отцы и матери. Пусть их старики угаснут в мучениях в своих пустых квартирах, где нет ни тепла, ни воды.
      Злость удесятерила силы. С яростным воплем Валентина попыталась оттолкнуть от себя зомби. Она пустила в ход руки, ноги и даже голову, с размаху ударив тварь лбом. Удар пришелся куда-то в скулу, и Валентина снова услышала сухой треск ломающейся кости. Зомби попятился, но Валентина знала: твари не чувствуют боли. Зато ей было хорошо известно, что у них нарушено чувство равновесия. Видя, что противник пошатнулся, она сделала выпад своей железкой, метя в коленку. Зомби повалился набок, но продолжал тянуться к ней здоровой рукой, и Валентина ударила снова. Сломав твари вторую руку, она с размаху опустила лом на белеющие под лохмотьями ребра. Потом настал черед лица, страшного, бессмысленного лица, которое продолжало идиотски скалиться на нее. Три удара подряд превратили его в настоящее месиво, а сломанная челюсть отвисла чуть ли не до груди.
      Кто-то схватил ее за плечо. Валентина круто повернулась и едва не размозжила голову еще одному солдату, который незаметно подошел сзади. К счастью, это не был зомби. В руке он держал пистолет, и этот пистолет был направлен на нее. Валентина отбросила железный стержень с такой поспешностью, словно он был раскален докрасна, и подняла вверх руки.
      Солдат грубо оттолкнул ее в сторону и опустился на одно колено рядом с зомби (с солдатом -зомби, подумала Валентина, стараясь сдержать позывы к рвоте), которого она только что превратила в отбивную. Теперь она видела только спину военного, но от нее не укрылось, как часто он дышит и как напряжена его шея.
      – Прошу вас, не надо… - проговорила Валентина. - Когда его вылечат от зомбизма, сломанные кости срастутся, и все будет в порядке. Я… Мне пришлось ударить его, иначе он бы меня убил. Или заразил. Я знаю, что поступила неправильно, но…
      Здоровый солдат дважды выстрелил зомби в голову и повернулся. По его лицу текли слезы.
      – От этой разновидности зомбизма нельзя вылечиться, - сказал он. - Зараженный человек неминуемо погибает. На это уходит неделя, иногда - чуть больше. Новый штамм вируса действует медленнее, чтобы больной успел заразить как можно больше других людей. Наши враги очень, очень изобретательны и хитры, дочка.
      Он поднялся во весь рост и пнул тело ногой.
      – Я знал его брата. Он служил под моим началом, пока его не засыпало в блиндаже, подорванном этой новой ракетой. Его отец и мать погибли во время бомбежки. Теперь вот и он мертв… Была семья, и нет семьи. - Слегка наклонив голову, солдат пристально посмотрел на Валентину. - Кстати, он тебя не укусил?
      – Нет, - быстро сказала Валентина. Солдат все еще держал пистолет в руке.
      – Ты уверена?.. - переспросил солдат. Его голос неожиданно напомнил Валентине папин: точно так же строго, но с сочувствием, он разговаривал с ней, когда она ободрала коленку. - Если он все-таки тебя укусил, скажи мне… По-моему, лучше покончить с этим быстро и безболезненно, чем так… - И он снова толкнул зомби ногой.
      – Да, уверена, - ответила Валентина. - Он не успел… Скажите, а у вас нет хотя бы кусочка хлеба? Какой-то негодяй украл сегодня мой паек.
      Стоило ей заговорить о хлебе, как солдат сразу потерял к ней всякий интерес.
      – До свидания, девочка, - быстро сказал он и, повернувшись, ушел.
      Этой ночью Валентину знобило. Ee бросало то в жар, то в холод, и она решила, что простудилась. Подобное бывало с ней часто - как и со всеми, впрочем. Недоедание, отсутствие тепла, недостаток свежих овощей и витаминов сделали свое дело. Но сегодня ей было как-то особенно жарко. В конце концов Валентина не выдержала, сбросила одеяло и сняла всю одежду, позволив холодному воздуху остудить пылающую кожу. Тровер, давно выросший из своей колыбельки, спал на полу рядом с ее кроватью, но Валентина не боялась, что он может проснуться и увидеть ее. Она вообще не думала об этом, хотя брат уже несколько раз шевелился во сне и что-то бормотал.
      Холодный воздух быстро привел ее в чувство. Уже через несколько минут Валентина почувствовала себя совершенно нормально, но одеваться не спешила. В задумчивости, она провела кончиками пальцев по своему телу. Валентина уже забыла, когда последний раз раздевалась догола. В осажденном Городе человек мог считать себя счастливым, если ему удавалось ежедневно мыть руки и лицо. Что касалось ванны, то мыться в холодной воде было не очень-то приятно, к тому же эту воду еще нужно было натаскать.
      Груди у нее появились - теперь в этом не было никакого сомнения. Месячные начались у Валентины еще полгода назад, но потом прекратились - обычное явление при недоедании и общем истощении организма, зато в паху и под мышками темнели упругие, курчавые волоски.
      Валентина начала замерзать и машинально обхватила себя за плечи. Именно тогда она обнаружила укус, который находился как раз в том месте, где плечо переходило в шею. Он представлял собой опухоль размером с перепелиное яйцо. Такие яйца, сделанные из шоколада, росли на деревьях в карамельном лесу, и Валентина до сих пор помнила их волшебный вкус. На ощупь опухоль была твердой и горячей, словно уголек в костре. На самой ее верхушке Валентина обнаружила открытую ранку или язвочку, из которой сочилась какая-то жидкость. Несомненно, это был след, оставленный зомби.
      Еще недавно Валентине было жарко, но теперь она превратилась буквально в лед. Лежа голышом на тонком, грубом матрасе, она дрожала всем телом. Через неделю она будет мертва. Обнаруженный ею укус означал не что иное как смертный приговор.
      И она не просто умрет. Она будет выть и рычать, бросаться на людей и кусаться. Быть может, она укусит Тровера. Или маму. А может быть, перед смертью она отыщет Лизу и вопьется ей зубами в шею или лицо.
      Ее дыхание сделалось неглубоким и частым, и Валентина чуть не до крови прикусила губу, чтобы не закричать. Нет, ни за что она не станет причиной гибели близких людей!
      Тихо, чтобы не разбудить брата, она оделась и, зажав в руке крошечный фонарик, выскользнула из квартиры. Валентина решила идти к Волшебнику. Уже не раз по ночам она ходила к его дому, но всегда поворачивала обратно. Теперь она решила непременно увидеться с ним.
      По пути ей встретились три зомби. Двое были мертвы - их изрешеченные пулями тела валялись прямо на тротуаре. Третий зомби высунулся по пояс из окна седьмого этажа и оглашал окрестности бессмысленными воплями, от которых кровь стыла в жилах. Мысленно Валентина пожелала ему вывалиться наружу и разбиться вдребезги.
      По мере того, как она подходила к дому Волшебника, в ней росла страшная уверенность, что его больше нет, что его убило бомбой или отравило газом. А может быть, он просто уехал, перебрался куда-нибудь в другое место. Прошло уже много месяцев с тех пор, как он угощал ее пирожками и гамбургерами. За это время могло случиться многое. Нет никаких сомнений: Волшебник мертв, как мертвы многие другие.
      Вступив в квартал, где находился дом Волшебника, Валентина невольно замедлила шаг. Меньше всего ей хотелось увидеть обугленные стены, провалившуюся крышу, болтающуюся на одной петле дверь, груды цветных пластиковых осколков и обломков его яркой мебели, поэтому, сделав шаг, она почти на полминуты замирала в нерешительности, потом снова трогалась с места и снова останавливалась.
      В конце концов ноги все же привели ее к знакомой двери, которая оказалась цела и невредима, если не считать нескольких царапин, едва видных под толстым слоем грязи, поскольку уже давно никто в Городе ничего не красил и не мыл. Как и все двери на улице, она была плотно закрыта, и Валентина подергала ручку. Заперто. Она постучала, но никто не отозвался. Она постучала сильнее - с тем же результатом. Ее разочарование было таким глубоким, что Валентина не выдержала и заплакала. В отчаянии она заколотила в дверь кулаками и даже несколько раз ударила ногой. Волшебник уехал, уехал, уехал, а через неделю она умрет!..
      Внезапно дверь отворилась. Это был не Волшебник, а какая-то упитанная белокурая женщина, одетая в теплый домашний халат и тапочки. Валентине она показалась красивой, как кинозвезда, хотя возможно, она решила так только потому, что незнакомая женщина не напоминала живой скелет.
      – Что тебе нужно, девочка? Какого дьявола ты ломишься в дверь к незнакомым людям в три часа ночи? - строго спросила она. Голос ее, впрочем, звучал не зло, но в нем сквозило вполне понятное раздражение.
      – Мне нужно повидать… - Валентина понизила голос до шепота. -…Повидать Волшебника.
      – А-а-а… - протянула женщина. - Это другое дело. Проходи. Для его друзей вход всегда открыт.
      Квартира Волшебника была в точности такой, какой Валентина ее запомнила. Казалось, с той давней ночи здесь ничего не изменилось.
      Белокурая женщина плавным жестом вытянула руку в сторону кухни, щелкнула пальцами, и оттуда сразу же потянулся дивный аромат свежесваренного кофе. Как пахнет кофе, Валентина давно забыла, но сейчас вспомнила, и ее рот наполнился слюной.
      – Ты пока присядь, - предложила женщина, - а я пойду разбужу Его Величество…
      Валентина осторожно опустилась на краешек великолепного дивана, который тянулся вдоль изогнутой стены гостиной. Она знала, что ее рабочие брюки, которые были до отвращения грязны еще до схватки с зомби, непременно оставят следы на его роскошной бархатной обивке, но подумать об этом успела только мельком. Из коридора доносились голоса. Слов она разобрать не могла, но тон был раздраженный, почти сердитый, и Валентина даже сквозь жар болезни почувствовала, как от стыда у нее начинают гореть щеки и уши. Этот дом все еще жил тихой, цивилизованной жизнью, а она принесла в него разлад и войну.
      Потом в гостиную быстрым шагом вошел Волшебник. Резким движением руки он прибавил свет и невольно прищурился, когда лампы под потолком вспыхнули во всю мощь.
      – Разве мы знакомы? - спросил он, пристально разглядывая Валентину.
      Она хотела ответить, но почувствовала, что у нее язык прилип к гортани. Хозяин был в пижаме, волосы взъерошены, и все же он по-прежнему выглядел как самый настоящий Волшебник.
      – Я… - Валентина запнулась и начала сначала: - Я… однажды ты дал мне одежду. И еду. Моя мама - солдат, она сражается с врагом на фронте…
      Волшебник щелкнул пальцами и усмехнулся.
      – Теперь вспомнил!.. Твоя мать - Герой Революции, не так ли? А ты - та сообразительная девчушка, которая сосчитала зубные щетки в моей ванной комнате.
      – Посмотри на нее, она же настоящий ходячий скелет! - сказала красавица-блондинка из кухни, где небрежно манипулировала матрикатором, способным «печатать» самые изысканные блюда практически без участия человека.
      – Хочешь сэндвичей, девочка? - спросила она. - Или рыбных палочек?
      – Приготовь ей для начала горячего шоколада, Ана, - сказал Волшебник. - Горячего шоколада и какой-нибудь молочной болтушки. Маленькие девочки любят шоколад.
      Валентина подумала, что не пробовала шоколад уже… Она даже не помнила - сколько месяцев. Рот ее заполнился слюной, и она непроизвольно облизнулась, глядя, как блондинка Ана нажимает кнопки на приборе и достает из буфета бутылку рома.
      – Добавить тебе в шоколад капельку рома, детка?
      – Я… я не знаю, - замялась Валентина.
      – Она еще слишком мала для рома, - возразил Волшебник, опускаясь в мягкое кресло. Кресло плавно выгнулось, принимая форму его тела, а из-под низа выдвинулась подставка для ног.
      – Я хочу рому, - твердо сказала Валентина. Ей не хотелось умереть, так ни разу и не попробовав спиртного.
      – Вот это правильно, - одобрила Ана. - В конце концов, идет война, это многое меняет.
      С этими словами она наполнила большую чашку густой темно-коричневой суспензией, похожей на жидкую глину, добавила туда две ложки рома и поставила на стол. Потом она приготовила порцию шоколада для себя.
      – Иди сюда и бери, - позвала Ана. - Здесь не ресторан, официанток нету.
      Прежде чем встать, Валентина стащила с ног башмаки, которые были малы ей уже почти на размер, и ступила грязными босыми ногами на великолепный ковер. Ощущение было непередаваемое. Упругий, мягкий ворс под ногами напоминал что-то давно забытое: траву на лужайке у реки или что-то еще из счастливого довоенного прошлого.
      Шоколад пах просто сказочно. Именно сказочно - другого слова и не подберешь. Его густой, сладкий аромат будил ощущение чуда. Нет, не шоколад она пила, а какой-то волшебный напиток с другой планеты, из другого мира… Может быть, даже из рая.
      Держа чашку в руках, Валентина почувствовала, как через ладони в нее вливается его живительное тепло. Осторожно, чтобы не расплескать драгоценную жидкость, она поднесла чашку к губам и, сделав осторожный глоток, задержала напиток во рту.
      Шоколад оказался довольно острым, почти жгучим, словно был приправлен перцем. Но разве в шоколад кладут перец?.. Или это от рома? Наверное… Язык у нее защипало, пары подогретого спирта, насыщенные ароматами шоколада и перца, проникли, казалось, прямо в голову. Из глаз Валентины хлынули слезы. Даже уши как будто были полны горячего шоколада.
      Поспешно сглотнув, Валентина невольно ахнула, широко раскрыв рот, и Волшебник рассмеялся. Она вопросительно посмотрела на него.
      – Что тут смешного?
      – Прости, я тебя не предупредил. Ана всегда готовит шоколад по собственному рецепту - с перцем чили и другими пряностями. Мне, впрочем, нравится, а тебе? Мы называем этот напиток «шоколад по-ацтекски».
      Валентина сделала еще глоток, подержала во рту, проглотила. Теперь она чувствовала шоколад и в желудке, который наконец начал отогреваться, но до полного насыщения было еще далеко. Казалось, два глотка напитка только раздразнили ее аппетит, и желудок настоятельно требовал еще и еще. Отбросив приличия, Валентина поднесла чашку к губам и в один присест осушила ее до дна.
      Ана и Волшебник снова засмеялись. Потом Ана протянула Валентине покрытый инеем металлический бокал. Сверху горой громоздились взбитые сливки, из которых торчала полосатая оранжево-красная соломинка.
      – Шоколад с солодом, - пояснила она. - Отличная запивка! Валентина, словно загипнотизированная, взяла бокал. Шоколад с солодом оказался таким холодным, что после первого же глотка у нее заломило лоб и переносицу, но она не остановилась - просто не могла остановиться. Ух, как вкусно!.. И ни на что не похоже… Интересно, что еще может с этим сравниться? Может быть - мороженое?..
      Соломинка издала хлюпающий звук - Валентина подобрала со дна бокала последние капли и перевела дух.
      – Ну вот ты и подкрепилась, - сказал Волшебник. - А теперь - присядь. Пусть напитки сделают свое дело; чуть попозже мы тебя покормим, а сейчас поведай, что привело тебя ко мне.
      Валентина повернулась и сделала шаг назад по направлению к дивану. Чувствовала она себя как-то странно, словно шла не по твердой поверхности, а по качающейся корабельной палубе, которая так и норовила выскользнуть из-под ног. При этом собственные движения казались ей настолько плавными и легкими, что было даже удивительно, почему ее так шатает. «Я пьяная, - подумала Валентина. - Мне всего четырнадцать, но я напилась как свинья!»
      Добравшись до дивана, она со всеми предосторожностями опустилась на подушки и выпрямилась.
      – Итак, девочка, что же привело тебя ко мне посреди ночи?.. - снова спросил Волшебник, поудобнее устраиваясь в своем кресле.
      Только сейчас Валентина вспомнила об опухоли на шее. Примысли об этом ее едва не вывернуло наизнанку - она сдержалась только потому, что боялась потерять хоть каплю драгоценного шоколада.
      – Я должна была срочно поговорить с тобой, - сказала она. - Дело в том, что я… В общем, мне нужна помощь.
      – Какая же? - осведомился Волшебник.
      – Я… - Валентина снова запнулась и некоторое время молчала. Нет, она не могла сказать ему, что больна зомбизмом - новой разновидностью зомбизма. Солдат, которого она встретила в тот роковой для себя день, сказал ей совершенно недвусмысленно: излечиться от этой болезни нельзя, единственное средство - пуля в затылок.
      Потом она поняла, что должна сказать. Шоколад… Он может спасти ее брата и мать от голодной смерти.
      – Я… я скоро уеду, - проговорила Валентина. - А мама и брат вряд ли сумеют сами о себе позаботиться. Особенно брат - он еще маленький, а маму каждый день могут убить на фронте. Я хочу, чтобы, когда я уеду, они были в безопасности.
      – Куда же ты уезжаешь?
      От рома Валентину слегка развезло; соображала она с некоторым трудом, однако действию алкоголя противостояло изумительное, волшебное ощущение теплой тяжести в желудке. Перебрав в уме несколько возможных ответов, Валентина сказала:
      – Я познакомилась с одним человеком, который… В общем, он обещал вывезти меня из Города в безопасное место.
      – Разве на свете еще остались безопасные места? - вмешалась Ана, пожимая плечами.
      – На надо дешевого цинизма, - возразил Волшебник. - Безопасных мест еще довольно много. Мир полон ими, надо только знать, где искать. И еще - как искать, потому что такие места не правило, а исключение. Не за этим ли и ты в свое время пришла ко мне?
      – Сейчас речь не о том, почему я пришла к тебе, - смутилась Ана и, кивнув головой в сторону Валентины, показала на нее рукой. - Речь идет вот об этой девчонке…
      Валентина слегка нахмурилась. Она никак не могла понять, нравится ей Ана или не очень, хотя та, конечно, была очень красива.
      – Я прошу не за себя, а за свою семью, - сказала она и нахмурилась.
      – А почему я должен помогать твоей семье? - ответил Волшебник вопросом на вопрос. Он все еще улыбался, но на его лице - лице человека, который однажды был тяжело ранен, да так и не оправился до конца - появилось выражение, которое чем-то напугало Валентину. Свет в гостиной был слегка пригашен, и в легкой полутьме глаза Волшебника мерцали, словно уголья.
      Стараясь отодвинуться от него, Валентина откинулась назад и сразу почувствовала, как ее плечи мягко обволакивает «умная» спинка дивана.
      – Потому что один раз ты уже помог мне, - сказала она.
      – Понятно, - кивнул Волшебник. - Один раз я тебе помог, и ты вообразила, что коль скоро я проявил щедрость один раз, - а надо сказать прямо, что тот мой поступок действительно был очень, очень щедрым, - ты можешь рассчитывать на меня и в дальнейшем. И вот ты решила отплатить мне за мою доброту, обратившись ко мне с новой просьбой. Так, что ли, у нас получается?..
      Валентина покачала головой.
      – Нет?.. А как же?
      – Я… найду способ заплатить, - сказала она. - Я могу работать для тебя.
      – Вынужден тебя огорчить, детка: мне пока не нужны ни траншеи, ни противотанковые рвы.
      Где-то в глубине квартиры отворилась и снова захлопнулась дверь, потом послышались приглушенные голоса. Много голосов. Значит, Волшебник и Ана здесь не одни, поняла Валентина, вспоминая зубные щетки в ванной. Квартира просто полна людей!
      – Я могу делать самую разную работу, - сказала она и попыталась улыбнуться. Валентина еще сама не знала толком, что именно она предлагает. Ей ясно было только одно: она еще слишком мала, чтобы предлагать подобные вещи. Кроме того, у нее зомбизм, а с этой болезнью шутить не стоит. Вдруг она передается не только через укусы? Нет, она должна быть предельно осторожной, чтобы Волшебник остался в живых и смог помочь ее семье.
      Валентина уже собиралась сказать, что она имела в виду нечто совсем другое, но не успела. Ана сорвалась с места и, молнией метнувшись к Волшебнику, закатила ему такую крепкую оплеуху, что его голова откинулась далеко назад, а на щеке отпечатался отчетливый красный след.
      – Не смей играть с этой маленькой девочкой! - воскликнула она. - Разве ты не видишь, в каком она состоянии? Ты - ее последняя надежда!
      Потом Ана резко повернулась к Валентине, которой стоило огромных усилий смело встретить взгляд этой откормленной красотки. Больше всего на свете ей хотелось броситься наутек, но она подавила в себе это желание. Глупо было бы пугаться чего-либо после того, как ей хватило наглости предложить себя Волшебнику. Нет, она не дрогнет и будет стоять до конца.
      – А ты, милочка, перестань притворяться дурой, - сказала ей Ана. - Я же вижу - ты вовсе не глупа, вот и веди себя по-умному. Чтобы выжить, существуют десятки разных способов - для этого вовсе не обязательно ложиться на спину и раздвигать ноги. И эти способы тебе наверняка известны, иначе бы ты давно загнулась. В общем, либо говори дело, либо убирайся. Я не хочу смотреть, как ты тут ломаешь бездарную комедию.
      – Что ты знаешь о выживании, Ана?.. - зло спросил Волшебник. Он сидел, прижав руку к щеке и глядя на Ану такими же горящими глазами, какими за минуту до этого смотрел на Валентину.
      – Просто перестань играть с ней, - отрезала Ана. - Либо помоги ей, либо прогони, но не играй!..
      – Хорошо, - неожиданно согласился Волшебник. - Ступай к остальным, Ануша, а я побеседую по душам с нашей новой подругой. Если мы придем к соглашению, я позову тебя, чтобы еще раз обсудить условия, договорились?
      Ана бросила взгляд в направлении коридора, откуда все еще доносились какие-то голоса, потом снова посмотрела на Волшебника и Валентину.
      – Смотри не продешеви, милочка, - предупредила она.
      Когда Ана вышла, Волшебник принес Валентине тарелку пирожков с гусиной печенкой, а себе взял сэндвич с поджаренной грудинкой, который обильно смазал горчицей.
      – Да, - кивнул он. - Игры кончились, детка. Но если ты действительно готова кое-что для меня сделать, что ж работа найдется. Скажи пожалуйста, тебе когда-нибудь приходилось видеть иллюзионистов? Я имею в виду этих скучных типов во фраках, которые достают из цилиндров кроликов и белых голубей?.. Валентина кивнула.
      – Да, до войны, - сказала она.
      – Тогда ты, конечно, знаешь, что у каждого иллюзиониста всегда есть несколько очаровательных ассистенток?
      Валентина снова кивнула. Она хорошо помнила симпатичных молоденьких девушек в плотно облегающих фигуру рейтузах, высоких сапожках, расшитых жилетах с бахромой и с перьями на голове.
      – У каждого, кто занимается иллюзионизмом, обязательно должны быть один-два помощника. Я тоже волшебник, но моя магия, пожалуй, самая лучшая. Именно поэтому мне необходимо большое количество помощников, и у меня их действительно много - целая армия. Они помогают мне, а я помогаю им…
      – Я уезжаю через пять дней, - напомнила Валентина.
      – Дело, которое я хотел тебе поручить, можно сделать, скажем, послезавтра… Тебя это устраивает?
      – И тогда ты позаботишься о моей семье?
      – Да, - кивнул Волшебник. - Я всегда забочусь о семьях своих ассистентов. Ну что, договорились?
      Валентина протянула руку, и они обменялись рукопожатием.
      – Ешь свои пирожки, - сказал Волшебник. - А потом мы соберем кое-что и для твоих родственников.
 

***

 
      Прошло два дня, и лихорадка сделалась постоянной спутницей Валентины. Болезнь не оставляла ее ни на секунду, так что в конце концов девочка к ней привыкла и почти перестала замечать, хотя из-за постоянного жара и ломоты во всем теле она двигалась медленно, как старуха, и не всегда могла сосредоточиться на том, что ей говорили.
      На третий день она проснулась рано и с удовольствием позавтракала булочками с хрустящей, поджаристой корочкой, лимонным печеньем, крепким мясным бульоном, чаем, кашей с изюмом, черничным джемом и сгущеным молоком, а на десерт съела шоколадный батончик.
      Тровер съел еще больше, а потом собрал со стола крошки и тоже отправил в рот. Валентина заметила, что он спрятал под кофтой два джекфрута, но не разозлилась, а напротив - с удовлетворением кивнула. Кажется, ее братец тоже усвоил кое-что по части выживания.
      Мать не задала Валентине ни одного вопроса, касающегося ее отсутствия позапрошлой ночью. Она даже не спросила, откуда взялись еда и одежда. Когда Валентина вошла в квартиру, сгибаясь под тяжестью пакетов и свертков, она только наградила ее взглядом, который яснее ясного говорил: «Ты мне больше не дочь!». Нет, мама не отказывалась от вещей и продуктов, которые принесла Валентина - это было выше человеческих сил. Она отказывалась от нее. Валентина отлично понимала, что думает о ней мама, но даже не пыталась объясниться. Она знала: мать ей все равно не поверит, к тому же правда была во многих отношениях хуже, чем ее самые страшные подозрения.
      За завтраком мама с благоговением выпила чашку кофе с тремя кусочками сахара и густыми сливками из специального баллончика. Потом она съела несколько тостов с сардинами, омлет с кусочками селедки и запила чашкой бульона. Натянув свой десантный комбинезон, она взяла автомат и вышла за дверь, так и не сказав Валентине ни слова и даже не оглянувшись на нее.
      «Что ж, к концу этой недели ей уже не нужно будет беспокоиться, что ее дочь стала проституткой», - с горечью подумала Валентина. От очередного приступа лихорадки пальцы у нее сильно дрожали, но девочка все-таки ухитрилась допить шоколад, не расплескав.
      С некоторых пор Тровер сам ходил в свои ясли-сад, благо те располагались в подвале дома. Валентина выпустила его на лестничную площадку, потом оделась сама и спустилась на улицу. Волшебник назвал ей цену, которую она должна заплатить за счастье и жизнь ближних. Пора было отрабатывать долг.
 

***

 
      Кроме продуктов и одежды Волшебник дал Валентине небольшой мешок, в котором лежало несколько сотен искусственных камней с электронной начинкой, внешне очень похожих на обыкновенную гальку. Валентина должна была разместить их не менее чем в трех сотнях мест в непосредственной близости от передового края, а также в траншеях на предполагаемых направлениях вражеских ударов. Это были камни-шпионы, способные воспринимать звуки, картины и даже, кажется, радиоволны и передавать их на значительные расстояния. Похожими, хотя и несколько более простыми устройствами, Валентина и ее подруги когда-то обменивались перед сном, чтобы с их помощью беседовать друг с другом и по ночам, в тайне от родителей.
      «Но что будет, если меня схватят?» - спросила Валентина.
      «Тебя расстреляют без суда и следствия, - ответил Волшебник. - И для тебя это самый лучший вариант, потому что если ты приведешь контрразведку ко мне, жизнью можем поплатиться не только ты или я, но и все мои друзья и помощники, и даже твои мать и брат. Мой дом со всем, что в нем есть, будет разгромлен. Твоя квартира, вероятно, тоже».
      На работу Валентина не выходила уже два дня, но в этом не было ничего страшного. Многие из тех, с кем она работала, пропускали, порой, по несколько дней, когда чувствовали себя слишком слабыми, чтобы держать в руках кирку или заступ. Валентина не сомневалась: ее никто не хватится.
      На ногах у нее красовались самые легкие и крепкие туфли, какие Волшебник только сумел «напечатать» на своем аппарате. Разумеется, Валентине пришлось испачкать их грязью и землей, чтобы они не бросались в глаза на улицах, но туфли все равно оставались замечательно крепкими и легкими - самыми подходящими для предстоящего дела. В таких туфлях она могла бегать быстро, как ветер. Даже еще быстрее, потому что Волшебник дал ей ингалятор с лекарством, повышавшим скорость и силу мышечных сокращений. Правда, работа в таком «ускоренном» режиме требовала колоссального расхода калорий, поэтому он специально предупредил ее: после каждого приема лекарства Валентина должна поесть, чтобы компенсировать затраты энергии. В противном случае уже к вечеру она могла свалиться или даже умереть от самого обыкновенного истощения. Валентина хорошо запомнила его наставления, поэтому сейчас карманы ее полувоенного комбинезона были набиты арахисом, кусочками шоколада, вареными почками и кусочками печенки, которые должны были помочь ей сохранить силы и энергию, сколько бы она ни прибегала к помощи ингалятора.
      Никто не остановил ее, пока она шла к линии фронта, никто не обратил на нее внимания. Многие юноши и девушки ее возраста сражались с врагом наравне со взрослыми. Еще больше подростков и даже детей помогали взрослым сражаться, подтаскивая боеприпасы стрелкам и артиллеристам и копая новые щели и укрытия взамен разрушенных ракетами. За работу на передовой давали больше хлеба, чем за аналогичный труд в «безопасных» тыловых районах, и Валентина, немного подумав, захватила с собой лопату. Теперь, даже если бы кто-то ее остановил, она всегда могла сказать, что хочет заработать побольше хлеба для своего больного братика.
      Полоса укреплений третьей линии обороны была Валентине хорошо знакома. Точно такие же траншеи копала она сама на протяжении нескольких месяцев и знала, как они устроены. Работы еще не были закончены, и Валентина не раз замечала среди землекопов своих знакомых. Знакомым она кивала как можно небрежнее, хотя в каждом таком случае ее сердце, и без того стучавшее как бешеное, готово было выскочить из груди. «Тебя расстреляют на месте!» - вспоминала она каждый раз, когда вдавливала камень-шпион в свежевырытую землю нового окопа или траншеи.
      Понемногу Валентина подходила все ближе к линии фронта, где, по-видимому, шло какое-то крупное сражение. Она слышала шум боя и раньше - далекий, глухой гул, изредка перемежавшийся более резкими звуками. Этот гул никогда не затихал окончательно, но Валентине иногда удавалось отрешиться и не слышать его, к тому же инстинктивно она всегда старалась держаться подальше от источника страшных звуков. Но сегодня она сама шла ему навстречу, и кровь в ее жилах волновалась и бурлила.
      Она шла уже довольно долго, когда над самой ее головой внезапно раздалось грозное «вжу-у-у» противоблиндажной ракеты. Взвизгнув от страха, Валентина плашмя бросилась на дно траншеи. Она знала, что ракеты-перехватчики защитников Города срабатывают далеко не всегда. Правда, американские ракеты, уничтожавшие траншеи, укрытия и блиндажи, появлялись в основном вблизи линии фронта, но иногда они долетали и до тыловых укреплений. Валентина сама слышала рассказ о том, как одна такая ракета засыпала землей целую бригаду землекопов совсем недалеко от того места, где она работала.
      На этот раз, впрочем, все обошлось. Из соседней траншеи донеслись крики и раздался громкий звук, словно на землю высыпали целый мешок гравия - это стартовала ракета-перехватчик. Словно зачарованная, Валентина следила за тем, как американская ракета, устройство наведения которой вышло из строя под действием информационных помех ракеты-перехватчика, взмыла высоко в небо и там сдетонировала, не причинив никому вреда.
      В следующую секунду Валентина поняла, что обмочилась. Не сильно, но все-таки несколько капелек она упустила. Должно быть, это произошло в тот момент, когда ее напугала противоблиндажная ракета. Ну так что ж, с кем не бывает… Упершись руками в утоптанное дно траншеи, Валентина встала на колени и принялась отряхиваться.
      Именно тогда она увидела палец. Не весь, а всего одну фалангу с треснувшим, пожелтевшим ногтем. Сморщенный, замороженный до состояния камня, он валялся всего в нескольких сантиметрах от ее руки. Срез был очень аккуратным, почти хирургическим, и Валентина поняла, что палец отрезало осколком.
      За последние месяцы Валентина видела немало смертей, но отрезанный палец в пустой траншее - замерзший, втоптанный в грязь человеческий палец - почему-то подействовал на нее сильнее всего. Ее ослабленный желудок не выдержал, и Валентину вывернуло наизнанку. Одновременно она обмочилась еще раз, а глаза защипало от выступивших слез.
      Немного придя в себя, Валентина подумала, что вряд ли сумеет довести дело до конца. Этот палец… Для нее это было равносильно встрече с самой Смертью. Валентина не сомневалась, что чем ближе к линии фронта она начнет подходить, тем больше мертвых и кусков тел начнет попадаться ей на пути, а к этому она не была готова. Она просто-напросто не в состоянии этого вынести - особенно сейчас, когда ее карманы оттягивали камни-шпионы. Валентина уже догадалась, что Волшебник сражается на другой стороне, но только сейчас до нее дошло: теперь и она сама служит врагам - там самым негодяям и мерзавцам, чьим престарелым отцам и матерям она желала голодной смерти в неотапливаемых квартирах на верхних этажах темных, насквозь промороженных зданий и чьих детей она хотела бы разорвать на части своими собственными руками.
      Тут Валентину снова затрясло - начинался очередной приступ лихорадки. В голове все плыло, земля под ногами раскачивалась, как палуба корабля, плывущего по беспокойному морю.
      Кое-как она поднялась на ноги и сделала шаг вперед. Это был дергающийся, танцующий шаг зомби. Второй шаг вышел точно таким же. Только потом Валентина расходилась и дальше уже двигалась почти нормально.
      Пройдя несколько метров, она снова остановилась, сунула руку за воротник рубашки и достала из лифчика (она снова стала носить лифчики, которые «напечатал» ей Волшебник) ингалятор с лекарством. Наплевать… Меньше чем через неделю она умрет.
      Все еще думая об этом, Валентина быстро взяла распылитель в рот и нажала кнопку, одновременно сделав глубокий вдох. В голове сразу прояснилось, жар отступил, исчезли куда-то страх и муки совести, и даже холод, казалось, стал не таким пронизывающим. Осталась только жестокая, больше похожая на оскал улыбка, которая словно примерзла к губам Валентины. Все ее чувства многократно обострились, ум мыслил холодно и четко, движения сделались стремительными и легкими, как будто она танцевала под какую-то зажигательную музыку.
      Дальше Валентина уже не шла, а бежала. Чем ближе подходила она к линии фронта, тем хуже пахло из траншей, но теперь она не обращала на вонь никакого внимания. Почти не трогали ее и разбросанные повсюду части тел.
      Она установила пять камней-шпионов и слегка пригнулась, когда над самой ее головой пролетела еще одна противоблиндажная ракета. На мгновение ей захотелось поднять руку и прикрепить электронный соглядатай к длинной серебристой сигаре, но она подавила в себе это желание. Вместо этого она установила очередное устройство прямо перед носом сержанта-артиллериста, который, надрывая глотку, орал на двух изможденных женщин, силившихся развернуть громоздкую ракетную установку, очевидно, сдвинутую с позиции близким разрывом. Женщины показались Валентине очень, очень старыми; когда-то она носила воду людям, которые выглядели гораздо моложе этих двоих, но, возможно, впечатление создавала страшная худоба. Обе выглядели так, словно тела их были сделаны из скрученной в несколько раз проволоки. От нечеловеческого напряжения глаза женщин вылезли из орбит и казались огромными и круглыми.
      Сержант то ли вовсе не заметил Валентину, то ли не обратил внимания, потому что в руке она по-прежнему держала лопату. Как бы то ни было, он не окликнул ее, и она продолжала двигаться дальше к передовой. Вскоре, однако, траншея закончилась тупиком, и Валентина свернула в соседний ход, но и он вскоре прервался. В каждом тупике она поставила по электронному «глазу», однако довольно скоро ей стало ясно, что дальше пути нет: во всех боковых ответвлениях она уже побывала. Значит, придется возвращаться назад и искать другой путь, который выведет ее к самой линии фронта - искать наугад, потому что никаких карт окопов и соединительных ходов не существовало в природе.
      Прежде чем отправиться назад, Валентина приняла еще дозу лекарства из своего ингалятора. В то же мгновение в животе яростно заурчало, а еще через несколько секунд колени Валентины подогнулись, и она сползла по стене траншеи и села на замерзшую, обильно политую кровью и нечистотами землю. Только сейчас она вспомнила, как Волшебник предупреждал ее о необходимости регулярно принимать пищу. Валентина уже протянула руку к карману, где у нее лежали орехи и печенье, но тут с ней случился первый припадок. Руки и ноги тряслись, голова то и дело запрокидывалась назад, так что Вадентина билась затылком о стену траншеи, а горло исторгало дикий рев, не имевший ничего общего с человеческой речью.
      Когда приступ прошел, - а он все-таки прошел, хотя Валентине казалось, что он будет длиться бесконечно и никогда не кончится, - она вытащила из кармана пригоршню орехов и кусочков печенки и отправила в рот. Руки у нее по-прежнему тряслись, поэтому большая часть еды просыпалась на землю, однако ей все же удалось проглотить несколько кусков. Дрожь сразу отступила, и Валентина смогла съесть еще немного печенки.
      Потом она приняла еще дозу лекарства из ингалятора.
      О, Боже!.. Теперь она чувствовала себя просто великолепно. Еда и препарат сотворили настоящее чудо. Траншеи закончились тупиками, ну и что? Кому это нужно - тратить время, возвращаться назад, чтобы начать все сначала? Все равно через пять дней ей умирать.
      И, цепляясь пальцами за обледеневшую земляную стенку, Валентина полезла из траншеи наверх.
      За несколько месяцев земляных работ она ни разу не осмелилась поднять голову и заглянуть за бруствер. Любопытство жестоко каралось: неосторожных подстерегали лазерные сканеры и автоматические пулеметные установки. Стоило лишь на мгновение высунуть голову, и готово: ты - труп.
      Но теперь она была наверху вся. Земля вокруг напоминала лунную поверхность: кратеры, воронки, глубокие шрамы траншей, стелющийся по земле дым и облака пыли… Ничего живого здесь, конечно, не осталось. Повсюду валялись осколки и перекрученные детали оружия; тут и там возвышались какие-то странные холмы, которые вполне могли оказаться разорванными на части человеческими телами. Оглядываясь по сторонам, Валентина не сдержала горделивой улыбки. Она была здесь одна - королева боя, зловещий ангел войны. Ну а коли так, значит, с ней ничего не случится. И, отправив в рот изрядную горсть питательных шариков, Валентина вскочила и побежала.
      Фьюить! Фьюить! Фьюить!..
      Стоило ей подняться во весь рост, как вокруг засвистели пули и осколки, но девушка даже не поморщилась. Мир вокруг казался четким и ясным, серый свет дня - чистым и прозрачным, и все это принадлежало ей, ей, ей. Погибнуть от пули или шального осколка?.. Да никогда!
      Она перепрыгнула ход сообщения, пробежала по краю траншеи, снова прыгнула, потом пробежала еще немного, направляясь прямо к передовой. Один раз Валентина едва не налетела на автоматическую пулеметную установку, но вовремя сообразила, в чем дело, и вспрыгнула на приземистую бронированную башенку, которая суетливо вращалась, пытаясь снова поймать ее в прицел. Убедившись, что в таком положении пулемет не может причинить ей вреда, Валентина залепила глазок сканера автонаведения растопленным комочком шоколада и, смеясь, побежала дальше.
      Ей уже пора было вернуться в траншею, чтобы установить оставшиеся камни-шпионы, но она никак не могла выбрать подходящее место. В конце концов вопрос решился сам собой - Валентина как раз прыгала через очередной ход сообщения, когда шальная пуля срезала каблук ее туфли. Удар был настолько силен, что Валентина, не долетев до противоположного края траншеи, свалилась прямо на дно. Ударившись лицом о дощатые мостки, она несколько секунд лежала, оглушенная, чувствуя, как рот наполняется кровью. Язык распух и наливался пульсирующей болью - очевидно, она его прикусила. Когда же Валентина попробовала пошевелить им, то обнаружила, что при падении выбила один из верхних передних зубов. Сначала она испугалась, что зияющая дыра во рту сделает ее не такой миловидной, как раньше, но потом вспомнила, что через несколько дней ее все равно не станет, и успокоилась.
      Поднявшись на колени, Валентина закопала в землю еще один «глаз» и огляделась.
      Из дальнего конца траншеи на нее смотрел какой-то солдат. Он что-то говорил - Валентина видела, как шевелятся его губы, но за грохотом разрывов и стрельбы не могла расслышать ни слова. Тогда она решила подойти ближе, чтобы узнать, что ему нужно. Встав на ноги, Валентина сделала несколько шагов и подошла к солдату почти вплотную, когда до нее дошло, что на нем вражеская форма.
      Лекарство все еще действовало, и Валентина могла двигаться достаточно быстро, но солдат оказался проворнее. Прежде чем она успела попятиться, он подался вперед и крепко схватил ее за руку.
      На всякий случай Валентина решила не вырываться: кто знает, чего можно ожидать от этого человека?
      Солдат, впрочем, не собирался ее убивать, во всяком случае - пока. Строго глядя на нее, он сказал что-то на своем языке. На этом языке разговаривали артисты в кино, - когда в Городе еще было кино, - но Валентина его почти не знала, если не считать нескольких слов.
      – Друг! - сказала она. - Я друг.
      Солдат пристально посмотрел на нее и заговорил на каком-то другом языке, которого Валентина вообще никогда не слышала. В ответ она только пожала плечами, и он заговорил на хинди. На хинди Валентина знала только одну фразу - «Я люблю, я люблю, я люблю тебя!», потому что таким был припев во всех песнях, звучавших в индийских фильмах. Она снова пожала плечами, и солдат сильно встряхнул ее. Судя по всему, он начинал сердиться. Одной рукой он продолжал крепко сжимать ее руку, а в другой держал какое-то оружие, похожее на свернутую кольцом толстую веревку. Тыкая им в Валентину, солдат что-то кричал, но она по-прежнему не понимала ни слова. Судя по всему, он был лишь немногим старше ее, но лицо у него было сытое, как у Волшебника. Почему-то Валентина решила, будто солдат вовсе не хочет ее убивать и сердится только потому, что должен это сделать.
      Она попыталась улыбнуться, но солдат сурово нахмурился. Тогда Валентина подняла руку и умоляющим жестом дотронулась до его плеча. Потом она показала на свой карман, где лежала провизия, медленно расстегнула клапан и засунула туда руку. Солдат пристально наблюдал за девушкой, не отводя своего странного оружия, и Валентина подумала, что если бы она была бомбисткой-камикадзе, сейчас этот парень лежал бы уже мертвым. В целом вражеский солдат ей, скорее, понравился; у нее даже немного потеплело на душе, и она подумала, что если все враги такие, то у Города, пожалуй, еще есть шанс.
      Вытащив из кармана маленькую плитку шоколада, она откусила от него крошку и протянула солдату. Он посмотрел на незнакомку, и у него сделалось такое лицо, словно он с трудом сдерживал слезы. Валентина поднесла шоколад к самому его рту, чтобы ему не нужно было отпускать ее или оружие.
      – Ну, давай же!.. - промолвила она.
      Солдат тоже откусил небольшой кусок, пожевал, проглотил. Валентина, в свою очередь, откусила еще немножко и снова предложила шоколад солдату. Так они кусали по очереди, пока плитка не была съедена, и Валентина достала из кармана вторую, потом еще одну.
      – Валентина, - сказала она, показывая на себя.
      Солдат, все еще пытаясь казаться строгим, покачал головой.
      – Уитнейл, - ответил он.
      – Рада познакомиться с тобой, Уитнейл, - сказала Валентина на его языке. Эту полезную фразу она тоже выучила благодаря иностранным фильмам, хотя произносила ее, наверное, не совсем правильно.
      Потом она протянула руку. Солдат убрал оружие в чехол и осторожно пожал ее пальцы свободной рукой.
      – А теперь извини, Уитнейл, мне пора идти, - добавила Валентина. Как сказать это на его языке, она не знала, поэтому старалась говорить как можно медленнее, тщательно выговаривая каждое слово.
      Уитнейл снова покачал головой. Он все еще держал ее за запястье, и Валентина, накрыв его руку ладонью, слегка сжала.
      – Я должна спасти свою семью, понимаешь? - сообщила она самым доверительным тоном. - Вот почему я взялась за эту поганую работу. И вообще, сейчас я действую в ваших интересах. Отпусти меня, пожалуйста!..
      Она не знала, что из сказанного он понял. Как бы там ни было, Уитнейл медленно разжал пальцы. Почувствовав свободу, Валентина сделала шаг назад, но остановилась и посмотрела на врага. Только сейчас она заметила, что он очень хорош собой. У него был мужественный подбородок, голубые глаза и полные, чувственные губы. Валентина еще никогда в жизни не целовалась с мальчиками, а теперь у нее оставалось всего четыре дня, чтобы исправить это упущение. Даже меньше, потому что на обратном пути ее вполне могли убить.
      И Валентина не стала колебаться. Она снова шагнула вперед и, обхватив Уитнейла за шею обеими руками, крепко поцеловала в пухлые, еще полудетские губы. От этого поцелуя кровь быстрее заструилась у нее в жилах, и, крепко обняв солдата, Валентина прижалась к нему всем телом. А он, - после секундного замешательства, - поцеловал ее в ответ. Почувствовав, как его язык пытается раздвинуть ее сжатые губы, Валентина невольно вздрогнула. На мгновение ей захотелось укусить Уитнейла, передать ему свою болезнь, чтобы он разнес заразу дальше, среди своих, но она сдержалась. Это было бы неправильно. И просто нечестно. В конце концов, она и Уитнейл стали друзьями.
      Разжав объятия, Валентина отступила на пару шагов и взялась за край траншеи. Пальцы сильно болели: она то ли ушибла их, то ли сломала, но когда, как - этого Валентина совершенно не помнила. Подпрыгнув, она подтянулась на руках и выбросила свое тело из траншеи. Поднявшись во весь рост, Валентина бросилась прочь, на ходу ощупывая карманы в поисках ингалятора.
      – До скорого, Уитнейл!.. - успела крикнуть она. Эту фразу Валентина тоже слышала в каком-то фильме.
 

***

 
      Проснувшись утром на третий день после нападения зомби, Валентина обнаружила, что лежит на спине, прикрывая ладонью опухоль на ключице. Опухоль стала заметно больше - она выросла уже до размеров куриного яйца и была горячей и плотной на ощупь. Подумав, что неплохо было бы рассмотреть ее в зеркале, Валентина попыталась подняться, но обнаружила - тело не слушается ее. Вернее, слушается, однако каждое движение причиняет мучительную боль, какой она не испытывала никогда в жизни. Болело буквально все: руки, ноги, спина, даже мышцы лица. Грудь болела так, словно накануне она участвовала в боксерском поединке и пропустила несколько увесистых ударов в корпус. С огромным трудом ей все же удалось встать и кое-как добраться до стола. Упав на стул, она положила себе несколько ложек каши. Есть ей совершенно не хотелось, но Валентина боялась, что мать может что-то заподозрить.
      Мама сидела напротив, однако ее взгляд был устремлен не на дочь, а куда-то в пространство над плечом Валентины.
      Валентина отправила в рот ложку каши, но тотчас выплюнула, когда горячая пища попала в ранку от выбитого вчера зуба. Только теперь мама посмотрела на нее.
      – Открой рот, Валя! - сказала она.
      Валентина послушно открыла рот, продемонстрировав матери пустое место в верхней челюсти.
      – Тебя избили? - только и спросила мама.
      Валентина не ответила. Мать смотрела на нее такими глазами, что девушка просто боялась говорить.
      – Без зубов ты им будешь не нужна, - сказала мама, и в ее голосе Валентине почудился легкий намек на удовлетворение. - Теперь ты сможешь вернуться на строительство.
      Валентина молча поднялась из-за стола и вышла из квартиры. У нее был жар, и довольно сильный, настолько сильный, что она не совсем понимала, спускается она по лестнице или, наоборот, поднимается. В конце концов Валентина все же оказалась на улице и пошла по тротуару. Но и идти нормально она не могла. При каждом шаге ее коленки подгибались, мышцы бедер протестующе ныли, и она двигалась неровной, приплясывающей походкой танцора диско. Или зомби. К счастью, час был ранний, и на холодных пустых улицах ей никто не встретился.
      Валентина шла к дому Волшебника. Инстинктивно она выбрала верное направление, но ей не хватило сил. Она прошла совсем немного, потом села на кучу мусора, и ее вырвало. Кое-как отдышавшись, Валентина сунула руку в карман и достала ингалятор, но рука ее дрогнула; ингалятор упал на тротуар, а нагнуться она не могла из-за сильной боли в спине. Валентине пришлось упасть на землю и, отталкиваясь одной рукой, ползти к ингалятору, который откатился довольно далеко. В конце концов ее пальцы сомкнулись на холодном металлическом цилиндрике. Неловко прижав его к губам, Валентина трижды нажала на кнопку распылителя.
      Лекарство подействовало, и Валентина, бросив опустевший распылитель, встала на ноги. По рукам и ногам разливался жидкий огонь: мышцы требовали работы, и хотя каждое движение по-прежнему причиняло мучительную боль, Валентина побежала вдоль улицы, крепко стискивая зубы, чтобы не закричать.
      На ее настойчивый стук дверь открыла Ана. При виде Валентины она вытаращила глаза.
      – Ты сделала это! - воскликнула она. Валентина так и не поняла, была ли то простая констатация факта или вопрос. В глазах у девушки потемнело, и она медленно осела на упругий, душистый ковер.
 

***

 
      Очнувшись, Валентина обнаружила себя в чистой, мягкой постели. Матрас под ней был включен и работал в режиме легкого массажа. Сколько часов (или дней) прошло с тех пор, как она добралась до дома Волшебника, Валентина не помнила. Ее комбинезон куда-то пропал. На ней была свободная фланелевая пижама. У изголовья кровати стоял столик на колесиках, сервированный вазой с какими-то диковинными фруктами - что-то среднее между клубникой и апельсином, если судить по вкусу. К кожуре каждого фрукта была приклеена картинка с улыбающейся рожицей.
      Потом в комнату вошел Волшебник.
      – Ничего, жить будешь, - сказал он. - Скорее всего, будешь, хотя возможны варианты… Я не сомневался бы ни на йоту, если бы ты, идиотка чертова, сразу сказала мне о своей болезни. С зомбизмом не шутят!
      В комнату заглянула Ана.
      – Неужели ты думаешь, что она стала бы на тебя работать, если б была здорова?
      Но Волшебник отмахнулся от женщины.
      – В общем, я дал тебе лекарство, понятно? - сказал он. - Теперь, я думаю, все будет в порядке.
      – Не будет, - ответила Валентина и сама удивилась, как хрипло звучит ее голос. Казалось, кто-то включил неисправную бетономешалку. - Это новая форма зомбизма… Она неизлечима.
      – Вот как? - ухмыльнулся Волшебник. - Может, хочешь поспорить? Давай так: если ты умрешь, я позабочусь о твоей семье. Если останешься в живых - будешь работать на меня, а я опять-таки позабочусь о твоих родных.
      – Ты и так обязан позаботиться о моей матери и брате, чтобы они не умерли с голоду и не заболели, - возразила Валентина.
      Глаза Волшебника недовольно блеснули.
      – Я спас тебе жизнь, детка. С моей точки зрения, это достаточная плата за… за оказанные тобой услуги, поэтому я решил в одностороннем порядке пересмотреть условия нашего соглашения. Если ты не согласна, я могу устроить так, что тебя… что ты заболеешь снова. Тогда мы сможем вернуться к нашей первоначальной договоренности.
      – Ты правда меня вылечил?
      – У нас здесь есть доступ ко многим вещам, которых в Городе днем с огнем не сыщешь, - подала голос Ана. - Если бы мы тебе не помогли, твоя болезнь наверняка убила бы тебя.
      – Ну так как? - снова сказал Волшебник. - Будем биться об заклад или?..
      Валентина закрыла глаза и подумала о своем задании, о неприятельском солдате по имени Уитнейл, о том, как на поле боя она чувствовала себя королевой. Еще она подумала о том, как враги бомбили ее Город и как она помогла им убить еще больше его защитников - и солдат, и простых землекопов. Таких, например, как ее отец.
      – Я не… я больше не хочу предавать свой Город. - Валентина открыла глаза и села на кровати. Очень прямо. - Я понимаю, что совершила предательство, когда согласилась исполнить твое задание, - добавила она, - но я была больна. У меня начинался бред, я умирала. А ты изменяешь Городу каждый день. Как ты собираешься оправдываться?
      – Я? Я - предатель?! Бог с тобой, детка, о чем ты?!.
      – Ты прекрасно знаешь - о чем. Я говорю об электронных «глазах», замаскированных под обычные камни. Я разместила их в наших траншеях, так что теперь враги могут следить за всем, что там происходит. То, как ты живешь, пока другие голодают… Откуда у тебя еда, лекарства, все остальное? Может, это плата за жизни тех, кого ты предал?
      – Ты умная девочка, Валентина, и твоя мать - Герой Революции, но в данном случае ты не права. Наш маленький дворец - вовсе не шпионское гнездо в сердце твоего любимого Города. Мы кинохроникеры, документалисты. Мы снимаем войну и отсылаем наши репортажи в большой мир, чтобы люди во всех странах знали правду о трагедии, которая происходит здесь. Быть может, тебе неизвестно, что во многих странах существует мощное общественное движение за прекращение войны, которое мы снабжаем подлинными документальными материалами? Так вот, съемки, сделанные нами, не только породили это движение, но и продолжают его подпитывать. Миниатюрные камеры, которые ты разместила вчера в непосредственной близости от линии фронта, круглые сутки передают заснятые материалы на сайты Движения Мира в пятидесяти с лишним странах. А лучшие кадры даже демонстрируются на заседаниях Организации Объединенных Наций!
      Ана презрительно фыркнула.
      – Да брось ты!.. На кабельных каналах для взрослых эти кадры показывают вместо новостей перед очередным боевиком - так сказать, для разогрева аудитории. Их крутят в частных кинозалах вместо пародии на садистское порно. Их используют в качестве видеоклипов при создании произведений авангардистского действа. Хватит пудрить ей мозги, Волшебник! Девочка должна знать правду, а не то, в чем ты пытаешься убедить себя, когда не можешь уснуть по ночам!
      – Значит, все это нужно для… для развлечения?
      – Согласись, это захватывающие съемки, - сказала Ана таким тоном, словно «захватывающий» означало «ужасный». - И они очень высоко ценятся в… в определенных кругах.
      – Эти съемки будят в людях совесть! - вмешался Волшебник. - Я давно говорю, Ана, что в тебе слишком много нездорового цинизма. Ты склонна видеть только худшую сторону вещей и не обращаешь никакого внимания на то положительное, что… Ведь именно благодаря нам буквально все жители планеты - за исключением, быть может, горстки политических болтунов - знают, что здесь происходит.
      – Значит, для кого-то осада Города - развлечение? - снова спросила Валентина.
      – Развлечение, - кивнул Волшебник. - Но не только… И не для всех. Понимаешь, девочка, если взглянуть на проблему максимально широко…
      – Враги бомбят нас, морят голодом, травят газами, а вы все это снимаете и продаете им же в качестве «забавных картинок»?! - Валентина отбросила одеяло и спустила ноги на пол. Мышцы еще немного побаливали, но не так сильно, как раньше. От лихорадки тоже осталась лишь легкая слабость.
      – Я здорова? - спросила она. - Я здорова или мне нужно принимать еще какие-нибудь лекарства?
      Волшебник криво улыбнулся.
      – Да, то есть… В общем, я не…
      – Ты здорова, - перебила его Ана. - Конечно, не мешало бы тебе несколько дней отдохнуть и получше питаться, но и без этого ты со временем поправишься.
      Волшебник издал досадливое шипение и, повернувшись к женщине, с такой силой толкнул к двери, что Ана оступилась и налетела на дверной косяк. Она, впрочем, ничего не сказала: развернулась и вышла в коридор. Валентина тем временем выбралась из постели и встала рядом со столиком на колесах. Она чувствовала себя вполне сносно, и когда Волшебник попытался взять ее за руку, Валентина не долго думая ткнула ему пальцем в глаз. От боли Волшебник вскрикнул и попятился, а она обогнула его и, выйдя в коридор, прошла в великолепную гостиную, где Ана, а точнее - домашние роботы, уже приготовили для нее два объемистых свертка.
      – Здесь одежда, - сказала Ана, показывая на один сверток, аккуратно запаянный в водонепроницаемую пленку. - А здесь еда. Бери и иди домой. И больше не возвращайся. Я, конечно, не здешняя, но даже мне ясно, насколько все это подло и… аморально. Волшебник… Тому, что он делает, нет никакого оправдания. А теперь ступай. - И она протянула Валентине пару еще теплых после матрикатора башмаков - крепких, удобных рабочих башмаков.
 

***

 
      Через шесть месяцев после того, как Валентина принесла домой последние два свертка, ее перевели со строительства оборонительных сооружений в санитарную службу. Теперь ее работа состояла в том, чтобы собирать с улиц Города трупы. От голода люди умирали уже не десятками и не сотнями, а тысячами. Зомби, напротив, плодились как мухи. Они питались мертвечиной, поэтому уборка - «санация» - улиц стала насущной необходимостью.
      По карточкам теперь выдавали только хлеб, да и то не каждый день, и Валентина часто видела его во сне. Острый голод преследовал ее круглые сутки. Днем он изводил ее, словно надоедливая подруга, а по ночам будил резями в пустом животе.
      Летом мертвые тела проще всего было отыскивать по запаху. Из-за этого ужасного запаха напарник Валентины - подросток одного с ней возраста - ходил, не снимая противогаза, и она ни разу не видела его лица. Кроме противогаза у него был пистолет-пулемет с дисковым магазином, и Валентина от души надеялась, что он умеет с ним обращаться, так как зомби встречались в Городе чуть ли не на каждом шагу. Напарник, впрочем, был опытнее ее; он «грузил мясо» уже несколько недель и время от времени давал Валентине советы, стараясь помочь ей побыстрее освоиться со своими обязанностями, однако он так и не сказал, как его зовут, и не спросил имени девушки.
      Свою работу они начали еще до рассвета, пока было относительно прохладно. Днем они поспали несколько часов, а ближе к вечеру снова выехали на улицы. От голода и смрада у Валентины кружилась голова, но она старалась справиться со слабостью.
      Труп они обнаружили на пятнадцатом этаже здания, построенного в эпоху Революции. Ни один лифт в Городе не работал уже больше года, поэтому подниматься им пришлось пешком. Они шли и отдыхали, шли и отдыхали, а подъем казался бесконечным. О том, чтобы подняться на пятнадцатый этаж единым духом, не могло быть и речи - для этого они оба слишком ослабели.
      Мертвый мужчина оказался крупным, ширококостным. При жизни он, наверное, был настоящим гигантом. От голода он высох, превратившись почти в скелет, однако, несмотря на это, Валентина и ее напарник могли поднять его лишь с огромным трудом.
      – Нам не под силу стащить его по лестнице, - сказал Валентине подросток. - Открой-ка окно…
      Валентина подчинилась без особых раздумий.
      – Бери за ноги! - скомандовал напарник. В противогазе он был похож не то на зеленого слона, не то на лысую лошадь, но Валентина не смеялась - она и сама выглядела не лучше. На единственном стуле, который не был сожжен в самодельной печи прошлой зимой, подросток сложил немногочисленные вещи, найденный на трупе: обручальное кольцо, зажигалку, нож с выкидным лезвием и небольшие радионаушники. На наушниках горел красный огонек - это означало, что аккумуляторы почти разряжены.
      С грехом пополам они подтащили труп к окну и - «Раз, два, три!..» - перевалили через подоконник. Несколько секунд Валентина как зачарованная провожала взглядом падающее тело. Наконец оно достигло асфальта во дворе. Раздался глухой, чавкающий удар, который еще долго эхом отдавался у нее в голове. После падения с высоты пятидесяти метров от мертвого мужчины осталось бесформенное месиво из костей, крови и разлетевшихся во все стороны кусков плоти. Должно быть, это и называется «разбиться вдребезги», тупо подумала Валентина. Слезы сами собой потекли у нее из глаз, и стекла противогаза мгновенно запотели. Неверным шагом она вышла в коридор, сорвала с лица резиновую маску и зарыдала, уткнувшись лбом в покрытые пылью и копотью обои.
      – Ничего, дальше будет легче, - сказал напарник. - Идем. - И он потянул ее за рукав.
      Он был прав. Дальше действительно пошло легче, но в тот первый день Валентина едва продержалась до конца смены. Чтобы собрать останки мужчины и погрузить их в фургон, им пришлось воспользоваться лопатами, и это едва ее не доконало. Разорванная плоть влажно поблескивала, и Валентина старательно отводила глаза, иначе ее начинало мутить. Но сильнее отвращения было острое чувство вины. Валентина сама жила на десятом этаже, поэтому она решила, что когда настанет ее час, она сама выбросится в окно.
 

***

 
      С начала осады прошло два года. И вот однажды, проснувшись утром, чтобы идти на работу, Валентина вдруг поняла, что оглохла. Мать трясла ее за плечи и что-то говорила, но Валентина видела одно движение губ. Только прислушавшись изо всех сил, она различила далекий, глухой, словно из-под воды доносящийся шум, который показался ей смутно знакомым, но что это могло быть, она никак не могла вспомнить.
      За последние несколько месяцев мама стала худой как щепка; возле ее губ залегла горькая складка. Теперь она приходила домой всего на несколько часов и падала на кровать, не расставаясь с автоматом. Ее еще несколько раз ранили, и, находясь дома, она принимала множество самых разных таблеток и стимуляторов, от которых потом становилась немного странной. На мгновение Валентина даже задумалась, не может ли оказаться так, что это не она оглохла, а мама онемела от своих лекарств, но потом до нее дошло, что она не слышит не только маминого голоса, но и вообще ничего.
      Это было скверное открытие, но Валентина восприняла его настолько спокойно, что сама удивилась. Показав на свои уши, она сказала:
      – Я ничего не слышу, мама.
      Но ее мать, похоже, ничего не поняла. Она еще несколько раз сильно встряхнула Валентину, и та нетерпеливым движением стряхнула ее руки со своих плеч.
      – Кажется, я опять оглохла! - сказала Валентина и, покачав головой, несколько раз потянула себя за мочки ушей. Только сейчас она начала чувствовать страх. Поспешно сев на кровати, она поковыряла мизинцем в ухе. Ухо было грязное, но не настолько, чтобы не слышать даже шороха пальца в слуховом канале. Она действительно оглохла.
      Несмотря на то, что Валентина едва проснулась, ее дыхание было частым и трудным. Голод довел ее до истощения. От голода она страдала и раньше: часто плакала без видимой причины. Бывало, на середине фразы Валентина садилась и, запрокинув голову, смотрела в небо, а слезы текли и текли по ее щекам. Но сейчас слез не было. Усилием воли она заставила себя дышать помедленнее. - Мама, - сказала Валентина. - Я…
      Но ее мать жестом велела ей оставаться дома, потом с расстановкой произнесла несколько слов, тщательно артикулируя каждый звук, и Валентина кивнула головой в знак согласия. Потом мама ушла, а Валентина осталась дома.
      В этот день она тоже должна была «грузить мясо». По крайней мере на этой работе она могла есть хлеб каждый день. По карточке гражданского служащего паек уже давно выдавали через день, но на черном рынке Валентине почти всегда удавалось обменять ценности, найденные в карманах и квартирах умерших, на маленький кусок очень плохого хлеба, в котором опилок и песка было больше, чем муки.
      Теперь Валентина работала с новой напарницей - молоденькой девочкой, которую еще надо было обучить и подготовить. Молчаливый подросток - ее первый напарник и наставник - остался в прошлом. На правах старшего он несколько раз пытался хватать ее за грудь, и в конце концов Валентина пожаловалась бригадиру. Бригадир попробовал сделать парню внушение, но тот словно взбесился. Он бросился на бригадира с лопатой, и начальник отправил его на фронт - подносить патроны и снаряды. Там, как полагала Валентина, парень оставался и до сих пор, если только его не убили. Впрочем, его судьба ее почти не волновала. Единственное, что занимало девушку теперь, это где достать хлеба. Ясли-сад в подвале закрылись несколько месяцев назад, но Тровер обзавелся парой друзей - таких же малышей, как и он, - с которыми часто играл в развалинах и пустующих домах. Иногда он даже приносил домой кое-какую еду (откуда она взялась, Валентина никогда не спрашивала), которой обязательно делился с сестрой. Валентина, впрочем, была уверена, что большую часть добычи Тровер оставляет себе. Она и сама так делала. И все остальные тоже. Даже у мамы под подушкой хранилось несколько вяленых рыб. Валентина знала об этом, но почти никогда не крала у мамы еду, хотя сделать это было бы проще простого.
      Пока она лежала, в комнату заглянул Тровер. Он вопросительно посмотрел на сестру, но Валентина только покачала головой.
      – Я оглохла, - сказала она и снова подергала себя за уши. Ей казалось - она произнесла эти слова очень громко, но наверняка сказать не могла. Тровер, во всяком случае, никак на них не отреагировал. Повернувшись, он вышел за дверь.
      Время шло. Она ждала маму, но та все не возвращалась, а чем дольше она не возвращалась, тем сильнее беспокоилась Валентина. Она даже всплакнула немного, потом попыталась уснуть, но мешал голод. Стараясь справиться с ним, Валентина пососала несколько подобранных на берегу реки камешков и выпила почти всю воду из бачка, но это не помогло. Тогда она решила вынести на улицу ночной горшок, но безмолвный мир, подстерегавший ее на улице, настолько напугал Валентину, что она даже не донесла посудину до канализационного коллектора. Выплеснув содержимое горшка на ближайшую кучу мусора, она почти без передышки взбежала обратно на свой десятый этаж и без сил рухнула на кровать.
      В конце концов она все-таки заснула. Разбудила ее вернувшаяся откуда-то мама. Глядя дочери прямо в лицо, она произнесла несколько слов, однако Валентина так ничего и не поняла, хотя очень внимательно следила за движениями ее губ. Мама повторила одну и ту же фразу несколько раз, но Валентина по-прежнему не понимала, что она говорит. Она, впрочем, догадалась, что мама хотела ей сказать - для этого достаточно было взглянуть на выражение маминого лица. Ни один врач в Городе ей не поможет… Что ж, Валентина на это и не рассчитывала.
      Насколько ей было известно, ни один врач просто не мог помочь. Валентина понимала причину недуга. Вышло из строя ее слуховое устройство, как ломались все вещи, сделанные в счастливые послереволюционные годы. Старики умирали, когда отказывали их синтетические сердца или начинали сморщиваться и усыхать искусственные почки. Лифты не работали. Матрикаторы не работали - все они выключились чуть ли не в тот же день, когда началась осада. Больницы перестали «печатать» лекарства. Летомобили приземлились, чтобы больше не подняться. Все разваливалось, портилось, отказывалось работать. Слуховое устройство Валентины тоже было одной из чудесных вещиц, появившихся после Революции, поэтому и оно отключилось. Удивительно, как оно вообще протянуло так долго!
      Мама не могла этого не знать. Быть может, именно это она и говорила дочери. Если бы Валентина сосредоточилась, она могла бы, наверное, припомнить мамин голос и представить, как та произносит именно эти слова.
      – Все в порядке, мама, - ответила Валентина и по испуганном глазам мамы тотчас догадалась, что кричит. - Все в порядке, я поняла, - добавила она чуть тише.
      Тут мама заплакала, и Валентина заплакала тоже. Она, впрочем, постаралась поскорее взять себя в руки и притворилась, что спит. Когда она убедилась, что мама и Тровер тоже легли и заснули, то достала из тайника крошечный фонарик Волшебника и, спустившись по лестнице, вышла на безмолвную ночную улицу.
      На этот раз она добиралась до дома Волшебника чуть ли не вдвое дольше, чем последний раз. Валентина только оглохла, но ей казалось, что и видеть она тоже стала хуже. Она действительно не очень отчетливо различала окружающие предметы, но больше всего пострадало ее чувство равновесия. Теперь Валентине приходилось прилагать значительные усилия, чтобы не упасть, а из-за этого она шла намного медленнее.
      В какой-то момент Валентина задумалась, как же она будет жить дальше, если ей не удастся вернуть слух. Скорее всего, ей снова придется копать траншеи - работу на труповозке придется оставить, коль скоро она не в состоянии услышать простейшую команду «Раз, два, взяли!».
      Так она шла, качаясь, будто пьяная, по самым глухим и темным улочкам, куда не заглядывали даже ночные патрули. Фонарь Валентина направила вниз и прикрыла ладонью, так что остался только один узкий лучик, освещавший небольшой участок мостовой под ногами.
      Она как раз собиралась свернуть на главную торговую улицу в старой части Города, когда чья-то сильная рука опустилась ей на плечо и потянула в сторону ближайшего переулка. В первое мгновение Валентина решила, что это зомби, и невольно вскрикнула. Тотчас же тяжелый кулак обрушился на ее губы, расшатав еще несколько зубов. От удара в голове у нее зазвенело (это был первый звук, который она услышала за сегодня), а фонарик выпал у нее из руки и закатился в какую-то щель в асфальте. Теперь его луч бил вертикально вверх, освещая обшарпанные, темные фасады выходивших в переулок домов и бледное, хрящеватое лицо напавшего на нее человека.
      Это был совсем молодой парень в полувоенной форме бригады гражданской самообороны. Его щеки и лоб покрывали прыщи и язвочки, даже при неверном свете фонарика выглядевшие так, словно их искусственно вызвали при помощи каких-то химических препаратов. И пахло от него скверно. Жители Города давно забыли, что такое ванна или душ, но от этого парня пахло не только грязью и немытым телом. От него пахло гораздо хуже. Возможно, он страдал какой-то болезнью. Но главное, это был не зомби.
      Обернувшись, Валентина увидела, как движутся его губы. Он что-то говорил, но она, разумеется, не слышала ни слова.
      – Я глухая, - спокойно сказала Валентина. Должно быть, она все же произнесла эти слова слишком громко, потому что парень от неожиданности вздрогнул и втянул голову в плечи. Но уже в следующее мгновение он размахнулся и ударил ее снова - и намного сильнее, чем в первый раз. Не устояв на ногах, Валентина повалилась навзничь, а он грубо схватил ее за руки и поволок прочь, подальше от света.
      Валентина почти не сопротивлялась, хотя и знала, что будет дальше. Подозрения ее только укрепились, когда прыщавый разорвал на ней рубашку и лифчик.
      Мать Валентины была солдатом. В армии ее научили убивать, а она обучила этому дочь. Правда, от голода Валентина очень ослабла физически, зато она никогда не выходила из дома без выкидного ножа - того самого, который ее напарник нашел в кармане мертвого мужчины, сброшенного ими из окна пятнадцатого этажа несколько геологических эпох назад.
      Нож лежал у нее в заднем кармане. Не отводя взгляда от парня, который никак не мог справиться с застежкой на своих брюках, Валентина незаметно просунула руку в этот карман и нащупала нож. Да, она знала, что будет дальше, а вот парень не знал. Чтобы усыпить бдительность противника, Валентина несколько раз всхлипнула, и теперь он был уверен, что жертва полностью в его власти.
      Но когда он наклонился к ней, Валентина показала ему, что он ошибается. Первым ударом она отсекла ему два пальца и едва не распорола собственный живот. Парень попытался было вскочить, но Валентина схватила его за запястье и дернула на себя. Руку с ножом она отставила в сторону, чтобы он не придавил ее тяжестью своего тела.
      Когда же парень повалился на нее, Валентина трижды ударила его ножом между ребер, а потом вонзила клинок в почку. Имея дело с выброшенными из окна трупами, она хорошо представляла, как устроено человеческое тело.
      Уже давно Валентина не соображала так быстро и четко. Парень на ней отчаянно забарахтался и даже нанес ей один-два удара по голове, но Валентина не растерялась и полоснула его ножом сначала по шее, а потом по лицу. Только после этого она оттолкнула его, и он откатился в сторону, громко вопя. Прежде чем насильник успел подняться, Валентина сама оседлала его и снова пустила в ход нож. Парень несколько раз вяло трепыхнулся и наконец затих.
      С трудом поднявшись на ноги, Валентина попыталась привести себя в порядок. Ее рубашка была разорвана в клочья, но лифчик почти не пострадал. Найти оброненный фонарик было проще простого - он по-прежнему лежал в щели мостовой и светил, словно маяк. Валентина извлекла его оттуда при помощи длинной щепки и, зажав в кулаке, двинулась дальше к дому Волшебника.
      Дверь ей снова открыла Ана. На первый взгляд, она выглядела как обычно, и только потом Валентина заметила, что Ана тяжело опирается на палку, с какой обычно ходят старики.
      – Я оглохла, - сказала Валентина. Она понимала, что выглядит крайне подозрительно - одежда в крови и вся разорвана, однако ей казалось, что Ану этим не смутишь. Все же та на мгновение растерялась, и Валентина воспользовалась этим, чтобы проскользнуть мимо нее в новенькую, только что «напечатанную» гостиную. Там она быстро приготовила себе кофе и влила в чашку хорошую порцию рома из бара.
      – Я оглохла, - повторила она, увидев, что Ана глядит на нее в безмолвном удивлении. Показав на свои уши, Валентина приготовила еще порцию кофе с ромом для Аны и добавила: - Новая рубашка мне бы тоже не помешала, а вообще мне нужен Волшебник. Где он?..
      Она неплохо помнила, как пользоваться кухонным матрикатором, однако, нажимая на кнопки, Валентина чувствовала себя так, словно спит и видит удивительный сон, в котором ей каким-то образом удалось вернуться в счастливое и сытое прошлое. Не обращая на Ану внимания, она приготовила себе целое блюдо пирожков с гусиной печенкой и белый соус. Наскоро вытерев с пальцев засохшую кровь, Валентина принялась за еду.
      Ана долго смотрела на нее и молчала, потом покачала головой и, прихрамывая, отправилась за Волшебником.
      Едва войдя в комнату, Волшебник начал что-то говорить, но Валентина только пожала плечами. Зато она во все глаза смотрела на него. Все жители Города - и старые, и молодые - выглядели по сравнению с ним глубокими стариками: они были одеты в лохмотья, покрыты грязью, многие лишились зубов. Но Волшебник, казалось, знал секрет вечной молодости. Как и в прошлый раз, он был опрятно одет, чисто выбрит и даже, похоже, немного поправился.
      – «Напечатай» мне новую одежду, Волшебник, - сказала ему Валентина. - Видишь, эта вся в крови?.. Да, и не трудись разговаривать со мной - все равно я ни черта не слышу.
      Волшебник уставился на нее. Казалось, он был потрясен. Валентина доела пирожки, облизала испачканные соусом пальцы. С самого утра у нее маковой росинки во рту не было - обнаружив, что оглохла, Валентина просто забыла поесть, и ее желудок время от времени давал о себе знать резкими спазмами. Теперь он успокоился: пирожки сделали свое дело, и боль отступила.
      Она была глуха. Она убила человека, но зато она поела. Все-таки быть сытой убийцей лучше, чем голодной.
      Не прибавив больше ни слова, Волшебник вышел и почти сразу вернулся с охапкой новенькой, еще теплой одежды.
      – Твои матрикаторы продолжают работать. Они не испортились, правда? - тараторила Валентина. Она предполагала, что говорит очень громко, но ей было наплевать. - А вот наши матрикаторы отключились в тот день, когда началась осада, - продолжала она. - И матрикаторы, и все остальное. Ничего не работает. Я знаю, в чем дело - в информационной войне [Информационная война - создание неблагоприятной обстановки, в частности, путем вывода из строя компьютеров, управляющих жизненно важными функциями государства, перехвата и искажения информации, внедрением в ПО вирусов, закладок и логических бомб. Термин используется как в широком, так и в узком смысле. (Прим. перевод.)]. Из-за нее перестало действовать и мое слуховое устройство. Оно было рассчитано на десять лет, но не проработало и двух… - Валентина немного помолчала. - Я иду в ванну, - добавила она. - Если хочешь, можешь написать мне ответ. Обещаю прочитать его, когда помоюсь.
      С этими словами она отправилась в ванную комнату, встала под душ и включила теплую воду. К глазам отчего-то подступили слезы, но Валентина не дала им пролиться. Все хорошо - твердила она себе. Все правильно. На войне как на войне…
      Переодевшись во все чистое и новое, она рыгнула и почувствовала, как ударил в нос запах свежесъеденных пирожков и соуса. Это тоже было почти новое переживание - уж очень давно она не ела досыта. Сто лет или даже тысячу…
      Вернувшись в гостиную, она увидела, что Волшебник сложил один из диванов и развернул на его месте большой экран, подобный тому, на каком в далеком, счастливом детстве Валентина любила играть в компьютерные игры.
      ТЫ ОГЛОХЛА? - написал Волшебник на экране.
      Валентина кивнула.
      – Еще в первый день осады, - сказала она. - Бомба разорвалась слишком близко. Мне вживили слуховой аппарат, но когда сегодня утром я проснулась, он не работал. Еще вчера все было нормально, а сегодня… Он просто вырубился, вот так!.. - Она щелкнула пальцами и, заметив уголком глаза какое-то движение за спиной, резко обернулась.
      В гостиную вошли еще четыре человека. Валентина никогда их не видела, но сразу догадалась - это им принадлежали те далекие голоса, которые она слышала в прошлые разы. Все они были довольно упитанными и потому походили на Ану. Двое выглядели как иностранцы. Репортеры. Документалисты, мать их так!.. Один из них навел на нее миниатюрную цифровую камеру, и Валентина, оскалив щербатый рот, шагнула вперед. Оператор попятился с испуганным восклицанием, и Валентина нехорошо усмехнулась.
      – Ваши камеры работают. Ваши матрикаторы продолжают «печатать» еду и одежду как до войны. Информационная война не действует на вас, следовательно, способ защиты от вирусов и логических бомб существует! И кое-кто этот способ знает… Ведь неспроста же вражеские противоблиндажные ракеты отказывают значительно реже, чем наше оружие.
      Волшебник и Ана принялись о чем-то совещаться. Они нарочно отвернулись, чтобы Валентина не видела их губ, но она не растерялась и, вырвав камеру у опешившего оператора, направила в их сторону.
      – Я хочу записать, что вы там говорите, и прослушать потом, когда слух ко мне вернется, - сказала она. - Вы ведь не возражаете, правда?
      Тут Валентина снова рассмеялась и показала им язык, просунув его кончик в дыру от выбитого зуба. Теперь у нее шатались все зубы, и когда она нажимала на них языком, ей становилось и больно, и щекотно одновременно.
      Волшебник, видно, что-то сообразил, так как снова повернулся к экрану, вывел изображение клавиатуры и стал нажимать на кнопки с буквами. Над клавиатурой начал появляться текст:
 

ДЕЛО ОБСТОИТ НЕ СОВСЕМ ТАК, КАК ТЫ ДУМАЕШЬ, ВАЛЕНТИНА!

 
      – Ну еще бы! Что могу знать я, пятнадцатилетняя девчонка, которая даже не закончила школу?! Но ведь кое в чем я права, не так ли? Вы можете мне помочь!..
      Ана кивнула.
      – И вы почините мое слуховое устройство? Ана снова кивнула.
      – А вдруг вы попытаетесь прикончить меня, пока будете менять аппарат?
      На этот раз никто ей не ответил, и Валентина усмехнулась.
      – Я так и думала. Имейте в виду: в меня вмонтировано взрывное устройство… - Это было не так, но подобные вещи случались. - Если я умру, оно сработает, и тогда - БУМ!.. - Тут Валентина подумала, что, пожалуй, хватила через край. Ну кому, скажите на милость, могло прийти в голову вживлять взрывное устройство голодной, беззубой девчонке из городской санитарной службы?.. - Это моя мама устроила, - добавила она для убедительности.
      К счастью, еда сотворила настоящее чудо. Теперь Валентина соображала гораздо лучше, чем раньше (ей и в голову не приходило, в каком тумане проводила она дни, когда была голодна). Вспомнив один из фильмов, виденных еще до войны, она сказала:
      – Кроме того, я оставила в надежном месте подробное описание того, чем вы тут занимаетесь. Если я вдруг умру или исчезну, конверт вскроют, и тогда…
      Это тоже была выдумка, но значительно более удачная. С нее и надо было начинать, подумала Валентина. Сейчас она не могла знать, поверили ей или нет, но, по крайней мере, ей удалось заставить Волшебника и остальных задуматься о возможных последствиях.
      Посмотрев на Ану, которая недоверчиво качала головой, Валентина быстро добавила, чтобы не дать им опомниться:
      – Я уверена, у вас здесь есть доктор. Я не знаю, что случилось с твоей ногой, Ана, но ведь кто-то тебя вылечил!..
      Вместо ответа Ана показала на мужчину, у которого Валентина выхватила камеру. Очевидно, это и был врач.
      – Что ж, в таком случае прошу прощения, - сказала Валентина и, насмешливо поклонившись, сунула камеру врачу прямо в руки.
 

***

 
      На следующий день после того, как Валентина убила своего первого человека, к ней полностью вернулся слух. Операция заняла всего десять минут, да и состояла она, главным образом, в дистанционном перепрограммировании слухового устройства. Как сказал врач, новое программное обеспечение с жесткой «зашитой» логикой отличалось повышенной надежностью и было устойчиво к вирусным атакам. Валентине, правда, это мало что говорило, зато ей понравилось, как это звучит.
      Работоспособность слухового аппарата восстановилась, однако не сразу. Сначала Валентина воспринимала звуки в сильно искаженном виде, с большими паузами, но потом все пришло в норму, и она стала слышать даже лучше, чем раньше. Врач-оператор показал Валентине, как с помощью компьютерного терминала подключаться к размещенному в правом ухе аппаратному буферу памяти, где помещалось огромное количество аудиоинформации. При желании Валентина могла бы заново прослушать все разговоры, которые она вела в течение полугода. Она, правда, сомневалась, что эта опция, какой бы удобной и полезной она ни была, когда-то ей пригодится, поскольку в Городе не осталось ни одного работающего компьютерного терминала.
      – А теперь я пойду домой!.. - объявила Валентина, убедившись, что ее слуховой аппарат работает нормально.
      Ана, приглядывавшая за матрикатором, «печатавшим» новую одежду и продукты со всей скоростью, на какую он только был способен, дала команду домашним роботам упаковать и то, и другое в непромокаемую пленку и повернулась к девушке.
      – Ты и правда сдала бы нас, если бы мы тебе не помогли? - спросила она.
      Валентина, пряча улыбку, покачала головой.
      – Мне бы все равно никто не поверил. Кстати, никакого взрывного устройства у меня под кожей нет.
      – Я так и подумала, - ответила Ана и, шагнув вперед, крепко обняла Валентину и поцеловала в щеку. - Будь осторожна, ладно?
      Валентина посмотрела на нее.
      – Почему вы не хотите помочь нашим? Почему вы не поделитесь секретом своей жесткой логики с армией? Тогда у нас тоже было бы действенное оружие, и…
      Ана покачала головой. В глазах у нее блестели слезы.
      – Думаешь, я не задавала этого вопроса? А знаешь, что мне ответили?.. Поступить так было бы равносильно самоубийству. Ваши враги, с которыми вы воюете, никогда бы нам этого не простили. Одно дело обвинять их в том, что они развязали кровопролитную войну, и совсем другое - положить конец этой войне.
      Потом Валентина попросила Ану «напечатать» ей для маскировки несколько холщовых мешков. Когда они были готовы (с растровым изображением отвратительных грязных разводов и пятен), она сложила туда упакованные роботами свертки и пакеты и вышла на улицу, ярко освещенную весенним солнцем. Каждый раздававшийся в ушах звук - собственные шаги, далекая канонада, плач голодного ребенка где-то поблизости - воспринимался ею отчетливо и ясно, словно падение серебряного камертона на хрустальную поверхность. Медленно шагая по мостовой, Валентина миновала место, где, как она думала, на нее напал прыщавый парень и где она так славно поработала ножом. Никаких следов схватки она, однако, не заметила. Должно быть, на этот раз городские санитары сработали быстро.
      На свой десятый этаж Валентина поднялась почти без остановок - после плотной еды сил у нее заметно прибавилось. Она уже потянулась к ручке двери, когда вдруг услышала доносящийся из квартиры плач. Тровер… Когда ее брат был несмышленым младенцем, он ревел буквально часами, но с тех пор как началась война, он почти не плакал, и Валентина успела забыть этот звук.
      Рванув дверь, она сразу поняла, почему плачет брат. Мама… Она лежала на полу возле единственного стула, который они еще не пустили на дрова, и не двигалась. Один глаз у нее был открыт, другой - крепко зажмурен. Тровер, громко всхлипывая, тряс ее за плечи.
      – Что?!.. - воскликнула Валентина и, в свою очередь, крепко встряхнула Тровера, чтобы привести его в чувство. - Что случилось?!
      Брат посмотрел на нее мутным, расфокусированным взглядом, открыл рот и завыл. Казалось, он вовсе разучился разговаривать.
      Валентина опустилась возле матери на колени. Ее щека была совсем холодной, руки и ноги окоченели и не гнулись. Каждый, кто работал на уборке трупов, хорошо знал, что означает это окоченение. Весь перед маминого заплатанного комбинезона был мокрым, и Валентина, потянув носом, уловила запах успевшей остыть мочи. Нагрудный карман комбинезона оттопыривался, и Валентина, отстегнув клапан, достала оттуда несколько лекарственных ингаляторов армейского образца. Прибегать к ним следовало только в крайнем случае - когда от усталости не можешь заснуть или когда твое тело отказывается тебе повиноваться. Но почти все они были пустыми.
      Выпрямившись, Валентина снова посмотрела на мать. Казалось, она умерла уже давно и даже успела полежать в могиле. Обтянутый кожей скелет, а не человек. По сравнению с упитанной Аной, эта лежащая на полу женщина казалась уродливой, костлявой, бесчувственной как доска. Слишком бесчувственной, чтобы быть матерью, и все же… Быть может, когда Валентина не вернулась домой, она приняла стимуляторы, чтобы как-то держаться на ногах. Быть может, она даже ходила в Город искать дочь. Или пыталась найти врача. Или ездила на фронт, чтобы убить еще нескольких врагов… Словом, что бы ни убило ее, виновата была она, Валентина. Это из-за нее мама загнала себя в могилу.
      Обняв младшего брата за плечи, Валентина крепко прижала его к себе. Плечи у него были костлявыми, слабыми, а в пакетах у Валентины была еда, в которой он так нуждался. Что ж, маму уже не вернешь, но по крайней мере брата она накормит.
      Пока Тровер ел, Валентина накрыла тело матери новым пальто. Обшаривать карманы мертвецов она умела мастерски; не были для нее секретом и немногочисленные тайники, которые мама устроила в их маленькой грязной квартире. Вскоре Валентина уже отыскала мамины документы, ее личное оружие, запасной ингалятор и вещмешок. На фронте сражалось немало подростков и даже детей, и Валентина была уверена, что ее тоже возьмут.
      – Идем, Тровер, - сказала она, помогая брату переодеться в новую куртку и зашнуровать новые ботинки. Крепкую обувь Валентина считала даже более важной, чем новую одежду. Сколько им придется ходить пешком, она не знала, но думала, что много.
      Потом они спустились вниз. Тровер еще шмыгал носом и изредка всхлипывал, однако обильная еда помогла ему примириться с потерей и сделала немного сонным и покладистым.
      Оказавшись на улице, Валентина направилась в районный штаб гражданской обороны.
      – Я знаю, как выиграть войну, - заявила она, входя в комнату. Женщина из городского комитета обороны сильно похудела, но Валентина узнала ее сразу. Это она отправила папу на фронт, это она велела Валентине идти копать оборонительные рвы. Как несправедливо, что папа и мама умерли, а это пугало в бронежилете все еще живет и продолжает командовать!..
      Женщина посмотрела на Валентину измученным взглядом и снова уткнулась в лежащие на столе бумаги.
      – Я очень занята, девочка, - сказала она устало. Валентину она явно не помнила.
      – Я знаю одного… - Валентина на мгновение задумалась, подыскивая подходящее слово: - Одного спекулянта. У него есть матрикаторы и другие устройства с так называемой «зашитой» логикой, на которую не действуют компьютерные вирусы.
      Женщина снова подняла голову и посмотрела на Валентину чуть более внимательно.
      – Я же сказала, что очень занята.
      – Я знаю, где он живет, и могу отвести вас туда. Он «печатает» еду, одежду и многое другое…
      Но женщина как будто не слышала ее. Ее взгляд снова уперся в разложенные на столе бумаги, хотя Валентине показалось, что она только притворяется, будто читает.
      Таща за собой Тровера, Валентина шагнула к столу и смахнула бумаги на пол.
      – Спекулировать запрещено, - сказала она резко. - Может быть, вы арестуете его хотя бы за это?
      – Я арестую тебя! - рявкнула женщина и, привстав на стуле, попыталась схватить Валентину за запястье, но та была готова к такому повороту дела. Мама научила ее, как действовать в подобных случаях. Перехватив руку женщины, Валентина так ловко выкрутила ей большой палец, что та свалилась со стула и, задыхаясь от боли, упала на колени.
      – Достаточно!.. - сказал позади нее Герой Революции, входя в комнату. В первое мгновение Валентина подумала - он стоит прямо у нее за спиной, но это ей только показалось из-за нового слухового устройства. Обернувшись, она увидела, что Герой прислонился к дверному косяку и строго глядит на нее. За прошедшие два года он сильно постарел и похудел и походил больше на зомби, чем на человека.
      – Отпусти ее, - добавил Герой, показывая на женщину из городского комитета обороны.
      Валентина повиновалась.
      – А вы?.. Разве вы не хотите задержать этого спекулянта? - спросила девушка, поворачиваясь к Герою. Ее мать безмерно уважала этого человека, и Валентина подумала, что может на него положиться.
      – Я пойду с тобой, если хочешь, - ответил Герой. - Мы все проверим и тогда…
      – Разве вы не возьмете охрану? - удивилась она. - Ведь он вооружен… - Валентина на секунду задумалась и добавила: - По крайней мере, я так думаю…
      – Я тоже вооружен. - Герой похлопал ладонью по тяжелому пистолету в кобуре, висевшему у него на ремне. - Думаю, этого хватит.
 

***

 
      Старый Герой шагал по-стариковски медленной, но на удивление твердой походкой. Встречные солдаты отдавали ему честь, пожилые горожане улыбались и делали приветственные жесты, и Валентина почувствовала гордость от того, что ее видят с таким известным человеком. Обычно ее мало кто замечал - для окружающих она была лишь еще одним худым, изможденным лицом среди множества таких же лиц, но рядом со старым Героем она тоже чувствовала себе героиней. И Валентина была героиней. Кто, как не она, может покончить с долгой, мучительной осадой и освободить Город?..
      По дороге старый Герой разговаривал с ней скрипучим старческим голосом. Он хорошо помнил ее мать и отца. Во время Революции он был маминым командиром. Герой рассказал Валентине, какой храброй была ее мама, и, слушая его, она чувствовала, как ее сердце начинает биться чаще. Валентина тоже была героем - как этот старый человек, как мама. Она была уверена, что Волшебник поможет им выиграть войну.
      Потом они подошли к дому Волшебника. Валентине показалось странным, что старый Герой сразу его узнал. Не успела она показать ему нужную дверь, как он уже поднялся на крыльцо и трижды постучал в нее рукояткой пистолета.
      Через секунду дверь отворилась. На пороге стояла Ана. Она была одета в невообразимые лохмотья и по-прежнему держала в руках трость, но хромала гораздо сильнее, чем два дня тому назад.
      – Здравствуйте, товарищ, - сказала она, и Валентина заметила, что Ана избавилась от своего странного акцента.
      Старый Герой кивнул ей.
      – Товарищ Ана… - сказал он, и Валентина удивилась, откуда он знает имя этой женщины.
      – Здравствуйте, товарищ Герой… - На крыльцо вышел и Волшебник. Он тоже был одет в какое-то ветхое тряпье, которое никак не вязалось с его упитанным лицом и хитрым блеском в глазах. Его взгляд метнулся вдоль улицы и остановился на Валентине.
      – Привет, Валя, - сказал он как ни в чем не бывало.
      – Товарищ Георгий… - старый Герой обменялся с Волшебником вполне дружеским рукопожатием. - Эта девочка сообщила, что ты прячешь у себя контрабанду. Извини, но я должен обыскать твой дом.
      – Ах, Валентина, Валентина… - Волшебник покачал головой и фальшиво улыбнулся. - Еда, которую ты украла, никакая не контрабанда. Это… из моих личных запасов. - Повернувшись к Герою, он добавил: - Да, она украла у меня кое-что из еды, но я ее не обвиняю. Конечно, бедняжка была голодна. Будь я ребенком, то на ее месте поступил бы так же.
      Валентина с такой силой сжала руку Тровера, что тот захныкал, но промолчала. Она не доверяла себе, не доверяла своему языку, боясь, что может сказать что-то не то и все испортить.
      Они вошли в прихожую и повернули налево. Прежде, чтобы оказаться в гостиной, Валентина всегда поворачивала направо, но теперь с этой стороны образовалась глухая стена, оклеенная закопченными, грязными обоями. Располагавшиеся слева комнаты были крошечными, душными, голыми. Совсем как квартира Валентины - маленькая, грязная, пахнущая смертью.
      – Ищите, - сказал Волшебник. Он попытался положить руку на плечо Валентины, но она отпрянула и схватилась за карман своих новеньких брюк, которые Волшебник «напечатал» для нее не далее как вчера. В кармане у нее лежал крошечный мамин пистолет.
      Волшебник посмотрел на нее с деланным сожалением и слегка пожал плечами.
      – Ищите, - повторил он. - Только вряд ли вы что-нибудь найдете. У меня ничего нет.
      Но Валентина и сама понимала, что они ничего не найдут. Вряд ли Волшебник был настолько неосторожен, чтобы оставить здесь хотя бы банку консервов. И потом, это была не та квартира, совсем не та!.. В той квартире у него было… Валентина прислушалась. Ее новое слуховое устройство работало безупречно, и она без труда различила за стеной шаги и тихие голоса других документалистов.
      – Я слышу их! - воскликнула она. - Это не та квартира. Нам нужно в другую…
      – Ты привела меня сюда, - возразил старый Герой.
      – Я перепутала, - поспешно сказала Валентина. - То есть не перепутала, а… - Она показала на стену в прихожей. - Эта квартира там… Стена фальшивая! - Валентина стукнула по стене кулаком, но та оказалась крепкой, как настоящая. Впрочем, она и была настоящей.
      – Посмотрите на эту одежду, товарищ Герой! - в отчаянии воскликнула она, показывая на свои рубаху и брюки. - Она же совсем новенькая!.. Он «напечатал» ее для меня. В его матрикаторах, установлено улучшенное программное обеспечение с жесткой логикой, которая не поддается вирусам, и эти матрикаторы там, за стеной. Если мы их получим, мы выиграем войну!
      Волшебник покачал головой и с улыбкой посмотрел на нее, но его глаза злобно сверкнули.
      – Ах, если бы только это было правдой!.. - притворно вздохнул он. - Увы, чтобы выиграть эту войну, нужно…
      Валентина с мольбой посмотрела на Ану, но та отвернулась. Старый Герой протянул Волшебнику свою единственную руку.
      – Извини, что побеспокоили, товарищ Георгий.
      – Ничего страшного, - отозвался Волшебник. - Вы же знаете, для Города я готов отдать все, что имею.
      – Идем, - обратился старый Герой к Валентине. - Ты ошиблась. Эти люди ни в чем не виноваты, и давай не будем им больше мешать.
      Тровер позволил вывести себя на улицу и молчал, даже когда Валентина выпустила его руку, чтоб нащупать в кармане мамин пистолет.
      – Твоей маме было бы стыдно за тебя, - сказал старый Герой. - Она бы никогда не стала отвлекать людей от дел ради своих фантазий… или мстительных планов.
      Валентина не ответила. Ей очень хотелось крикнуть старому Герою, что ее мать погибла, защищая Город, который он, Герой, только что предал, но она промолчала.
      Она знала один узкий и темный переулок, куда никто не ходил, а те, кто ходил - пропадали без следа. Когда они подошли к повороту в этот переулок, Валентина с силой толкнула туда Тровера. Малыш вскрикнул и упал, и Валентина бросилась к нему.
      – Он споткнулся! - крикнула она. - Кажется, он вывихнул ногу! Помогите же мне!..
      Старый Герой с трудом повернулся и, войдя в переулок, приблизился к ней. Тровер барахтался на земле, пытаясь подняться, а Валентина удерживала его. Она, впрочем, надеялась, что со стороны это выглядит так, будто она пытается помочь брату. И она не ошиблась в своих расчетах. Старый Герой, кряхтя, наклонился к Троверу, и в тот же миг Валентина прижала ствол маминого пистолета к дряблой старческой шее у него под подбородком.
      – Моя мать умерла за этот Город, паршивый предатель! - прошипела она сквозь зубы. - Я бы убила тебя прямо сейчас, если бы не думала, что ты можешь мне пригодиться.
      Лицо старого Героя не дрогнуло.
      – Многие пытались убить меня, девочка.
      – Так то были враги, - возразила Валентина. - А кто-нибудь из Города пытался?..
      – Пытались и те, и другие, - спокойно сказал Герой. - Но, как видишь, я все еще жив и чувствую себя неплохо.
      – Ты скоро почувствуешь себя мертвым, если не сделаешь то, что я хочу. Слушай меня внимательно, старик: я должна как можно скорее увидеться с нашими программистами - с теми, кто пытается противостоять вражеским вирусам и логическим бомбам. С теми, кто сражается в информационной войне. Ты отведешь меня туда, иначе я тебя застрелю.
      – Ты говоришь глупости, девочка, - голос старого Героя по-прежнему звучал ровно и спокойно, в нем не было ни одной гневной нотки. - Зачем тебе видеться с программистами? Что ты можешь им сказать?.. К тому же этот человек - Георгий - чуть ли не единственный друг нашего Города за границей. Только благодаря ему враг до сих пор не сокрушил нас. Неужели ты хочешь, чтобы такого человека я отдал под трибунал?
      – Я хочу выиграть войну, и я это сделаю, - твердо повторила Валентина, однако в душе ее впервые проснулось сомнение. Сначала она думала, что старый Герой мог быть подкуплен Волшебником, но теперь ей вдруг пришло в голову, что вся деятельность этих так называемых «документалистов» с самого начала осуществлялась с ведома и при поддержке руководства Города. Если это действительно так, то она, похоже, совершила самую большую ошибку в своей жизни. И все же ей не верилось, что такое возможно.
      – Мы можем выиграть войну, только сотрудничая с нашими друзьями за рубежом, - продолжал старый Герой. - И мы не можем допустить, чтобы кто-то их этих друзей подвергался ненужному риску. Впрочем, ты, наверное, не сможешь понять всего. Мы ведем слишком сложную игру, и такие маленькие девочки, как ты…
      Эти его слова до того разозлили Валентину, что она чуть было не застрелила Героя на месте. Это она-то «маленькая девочка»? Это она-то не сможет ничего понять в их дурацкой «сложной игре»?
      В конце концов они все же отправились в сторону линии фронта. Старый Герой показывал дорогу, Валентина шла следом. Одной рукой она сжимала в кармане пистолет, другой тащила за собой Тровера. Он действительно немного подвернул ногу, когда сестра толкнула его, и теперь время от времени принимался хныкать, но Валентина шепотом уговаривала его потерпеть. Одновременно она думала о том, что ее план, конечно, с самого начала был глупостью. Старому Герою ничего не стоило отвести ее не в подземный бункер, где разместился командный компьютерный центр, а в какое-то другое место, где ее схватят или убьют.
      – Пожалуй, я лучше застрелю вас сейчас, - хмуро сказала Валентина и, остановившись, достала из кармана пистолет.
      – Это почему же?.. - осведомился Герой. Глядя на него, Валентина не могла не поразиться его спокойствию. Казалось, этот человек выкован из самой крепкой стали.
      – Потому что вы заведете в ловушку, где меня арестуют или прикончат. А мне непременно надо встретиться с нашим компьютерным командованием. Я должна выиграть эту войну, и я могу это сделать!..
      – Эка ты замахнулась, малышка!.. Я воюю с врагами нашего народа уже много лет, и конца что-то не видно, а ты хочешь победить их в два дня! Нет, девочка, чудес, к сожалению, не бывает… Еще до того, как появилась на свет твоя мама, я узнал, что война - любая война - это искусство возможного. Возможно, мы проиграем. Возможно, мы удержим Город и положим конец осаде, но это потребует времени и больших жертв. Однако невозможно, чтобы войну выиграла такая крошка, как ты.
      – Значит, вы предпочитаете расстрелять меня, не дав даже попробовать?
      – Я бы предпочел не расстреливать тебя, если без этого можно обойтись. Хотя бы в память о твоей маме…
      – Если вы скажете еще хоть слово о моей маме, я вас убью, - отрезала Валентина. Она, впрочем, обнаружила, что его ровный, выдержанный тон успокоил и ее. Встречные солдаты по-прежнему отдавали Герою честь, старики улыбались, и Валентина подумала - если бы они только узнали, что она держит его на мушке, то разорвали бы ее на тысячу кусков. Но день был таким солнечным и теплым, что думать об этом ей вовсе не хотелось.
      – Извини, - сказал старый Герой. - Я не имел в виду ничего обидного.
      – Вот что, - внезапно сказала Валентина. - Я могла бы вас отпустить, если хотите. Тоже в память о… о моей маме. Ну а командование… Я сама найду, где оно прячется.
      – Вряд ли, - покачал головой Герой.
      – Нашла же я Волшебника! И я заставила вас делать то, что хочу, хотя бы и под угрозой пистолета, а ведь мне всего пятнадцать! Нет, я найду людей, которые занимаются информационной войной, и…
      – И что дальше?.. Я допускаю, что тебе удастся убедить их отправиться на квартиру к товарищу Георгию, чтобы реквизировать его улучшенное программное обеспечение, но уверяю тебя: к тому времени, когда вы туда попадете, никакого программного обеспечения там уже не окажется.
      За разговором они приблизились к линии фронта. Благодаря своему слуховому устройству, Валентина отчетливо различала далекую стрельбу и протяжный вой противоблиндажных ракет.
      – Но кое-какие программы есть и у меня… То есть во мне, - сказала она. - Их дал мне Волшебник. Мое слуховое устройство вышло из строя, и один из помощников перепрограммировал его, использовав улучшенную, «зашитую» логику. Теперь я слышу даже лучше, чем раньше.
      – У тебя?.. - Старый Герой остановился как вкопанный, и Валентина, налетев на него, едва не выстрелила от неожиданности.
      – Ты сказала, он перепрограммировал вживленное в твою голову слуховое устройство?!
      Герой обернулся, и Валентина отпрянула, угрожающе взмахнув пистолетом, но он не обратил на ее жест никакого внимания. Вернее, обратил, но его реакция оказалась совсем не такой, как думала Валентина. Стремительным движением Герой выхватил у нее оружие и опустил в нагрудный карман своей рубашки. Потом он снова поднял единственную руку и, положив ладонь Валентине на макушку, осторожно повернул ее голову так, что стали видны крошечные шрамы под подбородком.
      – Волшебник действительно починил твое слуховое устройство?
      – Да, вчера. Оно испортилось, а он…
      – Ты не врешь? Если ты врешь, я прикажу тебя расстрелять!
      – Валька правда ничего не слышала, когда проснулась позавчера утром, - неожиданно пискнул Тровер. - А теперь она слышит. Моя сестра не врет!
      Валентина и старый Герой - оба повернулись к мальчугану.
      – Идемте-ка со мной, - сказал старый Герой. - Оба. Нельзя терять ни минуты.
      И они пошли.
 

***

 
      Через шесть часов после того, как Валентина оставила мертвую мать в пустой грязной квартире, она и Тровер оказались в подземном бункере, где размещалось высшее военное командование и последние работающие компьютеры защитников Города.
      Бункер размещался довольно далеко от передовой - на опушке старого леса на западной окраине города. Чтобы попасть внутрь, нужно было пройти через пять контрольно-пропускных пунктов. На последнем из них часовые отобрали у старого Героя все оружие - не только его и Валентинин пистолеты, но и несколько других смертоносных устройств, спрятанных у него на теле. Валентину и Тровера тоже обыскали и проверили металлоискателем. У Валентины ничего не было, но мальчика заставили вывернуть карманы. Оказалось, что Тровер носит с собой ее старый нож с выкидным лезвием, пропавший несколько месяцев назад. Мальчик торжественно протянул его солдату, а Валентина поцеловала брата в щеку и ласково взъерошила волосы. Этот жест до того напомнил обоим маму, что Валентина и Тровер едва не заплакали.
      – Ну вот, мы почти пришли, - сказал старый Герой. - Осталось еще немного.
      Миновав пятый пост, они преодолели три воздушных шлюза и переоделись в специальные, похожие на водолазные, костюмы с воздушными баллонами для дыхания. К сожалению, для Тровера не нашлось костюма подходящего размера, и выдававший их солдат сказал, что присмотрит за мальчиком.
      Но вот последний шлюз остался позади, и Валентина вступила в просторный зал, который сразу напомнил ей довоенную жизнь. Здесь царили чистота и свет, и самый воздух, казалось, был до предела насыщен энергией.
      – Здесь собрано все, что еще не вышло из строя. Прочее оборудование было поражено вирусами и логическими бомбами, - пояснил старый Герой. - Это наш последний ресурс. Сама понимаешь - приходится принимать все возможные меры предосторожности. Если сюда попадет хоть одна вражеская программа - конец. Нам просто нечем будет воевать!
      Его голос доносился как будто очень издалека, заглушённый прозрачным пластиковым шлемом, и Валентина почувствовала себя так, словно присутствует при рождении нового мира, чистого, светлого и теплого, где машины и аппараты будут работать и никогда не подведут.
      Потом старый Герой повел Валентину в глубь зала. Остановившись позади какого-то человека, как и они, одетого в белый спецкостюм, он тронул его за плечо.
      – На пару слов, товарищ…
      Оторвавшись от своего рабочего стола, человек обернулся. Несколько секунд он вглядывался в скрытое шлемом лицо старого Героя, потом поднялся и отдал честь.
      – Генерал!.. - Его голос показался Валентине таким же старым, как у Героя.
      Старый Герой - или генерал - поднял руку к шлему и, вытянув из него какой-то провод, подал собеседнику. Тот подключил провод к разъему в воротнике своего костюма. Теперь даже с помощью своего замечательного слухового устройства Валентина не могла расслышать ни слова.
      Минуты через полторы второй человек отсоединил кабель переговорного устройства и повернулся к Валентине.
      – Это правда? - спросил он прерывающимся от волнения голосом.
      – Да, - кивнула Валентина. - Мое слуховое устройство перепрограммировано с использованием усиленной логики.
      – Не может быть! - воскликнул тот, приплясывая от волнения. Валентина снова кивнула. Тогда мужчина пошарил на рабочем столе и, вооружившись контактным цифровым зондом, приложил его сзади к шее девушки. Похожим зондом пользовался врач-оператор в доме Волшебника.
      – Ну как, получается?.. - взволнованно спросил Герой-генерал. Мужчина не ответил. Склонившись над своим компьютером, он быстро нажимал клавиши на клавиатуре.
 

***

 
      – Ну, куда теперь? - спросила Валентина, когда, выйдя из шлюза, они сняли спецкостюмы, и в нос ей снова ударил горький запах дыма и гнили.
      – Давай-ка нанесем еще один визит товарищу Георгию, - ответил Герой. - Возьми своего брата и пистолет…
 

***

 
      Через двадцать часов после того, как Волшебник вернул Валентине слух, она участвовала в его аресте. Как и в прошлый раз, дверь им открыла Ана. Она по-прежнему держала в руках тросточку, но почти не опиралась на нее.
      – Вы что-нибудь забыли, товарищ? - осведомилась она.
      – Мне нужно поговорить с Георгием и остальными. Вызовите их сюда, пожалуйста, - сказал генерал.
      Ана посмотрела на стоявших позади него солдат, державших самое разное оружие - от ножей и старинных пороховых ружей до «гибких» автоматов, - и побледнела.
      – Я так и знала, - сказала она и повернулась к Валентине. - Еще увидев тебя сегодня утром, я поняла, что этим кончится.
      – Позовите остальных, и побыстрее! - поторопил ее генерал. Ана качнула головой.
      – Они уже знают, что вы пришли.
      И действительно, из прихожей выбивались клубы черного дыма, и сильно пахло горелой изоляцией.
      – Оборудование самоуничтожается, - пояснила Ана. - Вы не имели ни единого шанса захватить его.
      Генерал неловко пожал одним плечом.
      Потом на крыльце появился Волшебник и остальные «документалисты», и Валентина машинально схватилась за пистолет. Глаза Волшебника горели злобным торжеством.
      – Все кончено! - объявил он. - Вам ничего не достанется - ни единого обрывочка программы! А жаль - и для вас, и для нас это большая потеря. Огромная!.. - Волшебник лицемерно вздохнул. - Все-таки мы были на вашей стороне.
      – Да, вы действительно неплохо устроились, - подтвердил генерал.
      Один из «документалистов» неожиданно всхлипнул.
      – И все равно вы сделали глупость, товарищ! - Волшебник ухмыльнулся. - Какой неосторожный и бессмысленный поступок! Мы бы могли и дальше… - он не договорил и уставился на Валентину расширенными от страха глазами. - Слуховое устройство! - прошептал он.
      Валентина усмехнулась.
      – Вот именно, - сказала она. - Мое слуховое устройство… Хотите сказать еще несколько слов для записи, товарищ!
      У Волшебника отвисла челюсть; он весь как-то обмяк и упал бы, если бы не солдаты, крепко взявшие его за локти.
      – Ах ты, маленькая…
      Насмешливо улыбаясь, Валентина поднесла палец к губам, потом сделала вид, будто хочет заткнуть Троверу уши ладонями. Эта маленькая пантомима была столь выразительна, что губы Аны невольно дрогнули в улыбке, но уже в следующее мгновение она отвернулась.
 

***

 
      Через три дня после ареста Волшебника в воздух снова поднялись летомобили. С ревом и грохотом они пронеслись над вражескими позициями, сбросив миллионы миниатюрных самонаводящихся резонаторов, запрограммированных на то, чтобы заползать вражеским солдатам в ноздри, в уши, в уголки глаз. После этого резонаторы включались на полную мощность, превращая человеческий мозг в полужидкую аморфную массу.
      Через четыре дня после ареста Волшебника ожили матрикаторы, начав производить продовольствие, лекарства, одежду. Специальные червеобразные роботы разыскивали зомби и делали им соответствующие прививки.
      Через десять дней разрушенные бомбами здания начали самовосстанавливаться, а в уцелевших домах заработали лифты. Дружное урчание их моторов стало своеобразным сигналом, означавшим возвращение в эпоху цивилизации.
      А через две недели после ареста Волшебника была снята осада.
      Утро этого дня Валентина и Тровер встретили в лесу на западной окраине города, где они похоронили мать, опустив новенький, блестящий гроб с телом в могилу, выкопанную специальными роботами. Здесь же, в светлом сосновом бору, были похоронены десятки и сотни тысяч других защитников Города, не доживших до победы. Между могилами сновали роботы и устанавливали на могильные холмики металлические таблички с выгравированными на них именами, датами рождения и смерти и словами «Герой осады».
      Пока шли похороны, Тровер не произнес ни слова, но он первым бросил горсть земли на могилу мамы. Повсюду вокруг них раздавались рыдания - это уцелевшие оплакивали умерших родственников.
      После похорон Валентина с братом поехали в бывший штаб бригад гражданской самообороны. В Городе царила совсем другая атмосфера: солдаты пили шампанское, смеялись и ели шоколад. Мужчины обнимали их, а женщины целовали. Даже суровая женщина из городского комитета обороны смеялась и плакала вместе со всеми.
      Потом в штаб приехал генерал. Увидев Тровера и Валентину, он подозвал их и повел в подвал, где находились тюремные камеры. Там он протянул Валентине ключи и махнул рукой в дальний конец коридора.
      – Можешь их выпустить. Скажи им, что они свободны и могут идти на все четыре стороны. Но мой им совет - уехать куда-нибудь подальше…
      Ана и Волшебник сидели вместе в крошечной камере, прочие «документалисты» занимали две камеры по соседству. Валентина отомкнула замки и распахнула тяжелые металлические двери.
      – Все кончилось, - объявила она. - Победа! Генерал сказал, чтобы вы убирались куда-нибудь подальше - с глаз долой.
      Ана обнимала ее так долго, что Валентине показалось - она никогда ее не отпустит.
      Потом «документалисты» ушли, и Валентина никогда больше их не встречала.
 

***

 
      Через десять лет после окончания осады Валентину наградили медалью.
      Церемония была довольно скромной. В Городе почти закончился запас специальных медалей и знаков отличия, которые вручались защитникам, а дети и подростки стояли в списках последними. На церемонии Валентина встретилась с Тровером, которого с некоторых пор видела крайне редко: все его время поглощала учеба. Тровер готовился стать дипломатом, однако характер у него по-прежнему был ужасным, и Валентина не переставала удивляться, как его до сих пор не выгнали.
      На церемонию Валентина пришла пешком и оказалась практически единственной, кто избрал столь примитивный способ передвижения. Все остальные прилетели в летомобилях или приехали в машинах на невидимых антигравитационных подушках. В тот день медали должны были получить больше тысячи человек, и Валентине с Тровером пришлось встать в длинную очередь - в самый конец, поскольку медали вручались в алфавитном порядке, а их фамилия начиналась на «X».
      – Тебе должны были дать не медаль, а орден!.. - горячился Тровер, сжимая кулаки. - И по справедливости ты должна была бы получить его первой! В конце концов, кто выиграл войну? Ты! И он отлично это знает!
      Генерал, стоя на сцене, как раз поджимал руку одному из награжденных. Очередь дошла пока только до буквы «С», так что ждать им предстояло еще долго.
      – Его искусственная рука выглядит очень убедительно, - сказала Валентина. - Ну просто как живая!
      Тровер только хмыкнул и пробормотал себе под нос что-то сердитое.
      Когда они наконец поднялись на сцену, генерал посмотрел на них и подмигнул. Потом он вручил обоим медали и, обняв Валентину за плечи, прижал к себе. Герой-генерал выглядел еще более старым и хрупким, но объятия его были по-прежнему крепкими, а движения - быстрыми. На прощание он пожал Валентине руку, и она почувствовала, как он перекачивает ей какую-то информацию, но восприняла это без комментариев.
      Потом они с Тровером вышли на улицу, и Валентина проверила, что же загрузил ей генерал. Это, разумеется, оказался аудиофайл. Она запустила его, и в ушах у нее зазвучало:
      – Нашла же я Волшебника! И я заставила вас делать то, что хочу, хотя бы и под угрозой пистолета, а ведь мне всего пятнадцать! Нет, я найду людей, которые занимаются информационной войной, и…
      – И что дальше?.. Я допускаю, что тебе удастся убедить их отправиться на квартиру к товарищу Георгию, чтобы реквизировать его улучшенное программное обеспечение, но уверяю тебя: к тому времени, когда вы туда попадете, никакого программного обеспечения там уже не окажется.
      – Но кое-какие программы есть и у меня… То есть во мне. Их дал мне Волшебник. Мое слуховое устройство вышло из строя, и один из помощников перепрограммировал его, использовав улучшенную, «зашитую» логику. Теперь я слышу даже лучше, чем раньше.
      – У тебя?..
      Нет, она не забыла тот давний разговор, хотя прошло уже десять лет. Миновала эпоха Возрождения; Валентина побывала за границей, училась, работала, но не было и дня, чтобы она не обращалась к нему в своих мыслях. Теперь у многих имелись слуховые устройства с запоминающим устройством. Ее собственный слуховой аппарат тоже подвергся модернизации и способен был записывать и хранить почти миллион часов аудиоинформации (включая все информационные, учебные и развлекательные звуковые файлы, которые она записывала для себя), однако Валентина никогда не пользовалась им, чтобы вспомнить слова, которые произносила в тот день. Она и так могла воспроизвести их в любой час дня и ночи, не прибегая к помощи техники.
      Почувствовав, что у нее подгибаются ноги, Валентина опустилась на лужайку, заросшую сахарной травой, и заплакала. Тровер в тревоге бросился к ней, обнял за плечи, но Валентина покачала головой - мол, все хорошо. Слезы все текли у нее по щекам, однако она уже улыбалась. Это были те самые слова, которые десять лет назад извлек из буфера ее слухового устройства оператор подземного командного пункта. Господи, как давно это было! Где теперь Волшебник, где Ана?.. Что с ними сталось? И куда, куда ушли эти годы?..
 

***

 
      На следующий день Валентина увидела на улице знакомое лицо.
      – Это ты! - воскликнул он, останавливаясь как вкопанный. Он говорил с сильным акцентом - такой акцент обычно бывает у людей, которые учат чужой язык сами, а не просто инсталлируют его. Валентина смотрела на него во все глаза, но никак не могла вспомнить. Быть может, ей было бы легче, если бы не эта глупая бородка - раздвоенная, с двумя острыми кончиками, как носили в Каталане в этом году. Тогда она попыталась представить его без бороды, но у нее все равно ничего не получилось - главным образом потому, что он все время улыбался, как идиот.
      – Не могу поверить, что это ты!..
      Она медленно покачала головой. Откуда все-таки она знает этого парня?.. Валентина глубоко задумалась и даже забыла, что собиралась сегодня вечером в кино с подругами. В лесу, к западу от Города, установили новое видеооборудование, которое не требовало экрана. Изображение создавалось непосредственно в воздухе между деревьями, и зрители могли прогуливаться по дорожкам, попивать бузинную шипучку и общаться друг с другом, пока вокруг них разворачивалось действие фильма. Вечер обещал быть теплым, что весьма удобно для подобного времяпрепровождения, однако сейчас Валентине было не до того.
      – Ты меня не помнишь?
      И тут у Валентины заныл зуб - тот самый, который она выбила себе в траншеях и который ей регенерировали после победы. Она еще раз взглянула на парня - и вспомнила.
      – Уитнейл?!
      От радости он даже запрыгал на одном месте.
      – Валентина! Ты вспомнила!
      Она театральным жестом прижала руку к сердцу и закатила глаза. Уитнейл все еще был очень красив, но она вспоминала его не поэтому. Разве можно забыть свой первый поцелуй?
      – Что, черт побери, ты здесь делаешь?
      – Я летел в Токио, - объяснил он. - Но мне захотелось осмотреть Город, и я взял билет с таким расчетом, чтобы провести здесь пару дней.
      – Как много наших погибло!.. Ты помнишь? - проговорила она. В конце концов, когда-то Уитнейл был в стане врагов и убивал ее соотечественников…
      – Конечно, помню, - ответил он и сразу погрустнел. - Я все помню. И ты, конечно, тоже…
      Валентина кивнула, думая о том, сколько его товарищей умерло в тот день, когда с неба на них просыпалась невидимая смерть. Уж наверное, их тоже оказалось немало!
      Потом она подумала о том, что леса вокруг Города полны могил. Там была похоронена и ее мама. А сегодня там будут показывать кино… Она машинально подняла руку и коснулась кончиками пальцев медали, приколотой к лацкану куртки. У Уитнейла медали не было. Солдат, которые держали Город в осаде, медалями не награждали.
      – Сколько ты еще здесь пробудешь? - спросила она.
      – Я улетаю завтра утром.
      – Завтра утром? Тогда, может быть, сходим сегодня вечером в кино? Уитнейл посмотрел на нее и слегка наклонил голову. Валентина знала, что она далеко не красавица, но мужчины часто смотрели на нее подобным образом, быть может, видя в ней что-то особенное, связанное с ее прошлым и с тем, что она совершила.
      – С удовольствием, - сказал он.
      Дальше они пошли вместе. Некоторое время оба молчали. Это было неловкое, гнетущее молчание, и Валентина воспользовалась паузой, чтобы воспроизвести еще один фрагмент давней аудиозаписи.
      – Ты и правда сдала бы нас, если бы мы тебе не помогли?
      – Мне бы все равно никто не поверил.
      – Валентина?..
      – Что, Уитнейл?
      – Спасибо, - сказал он. - За то, что угостила меня шоколадом, помнишь? И за поцелуй. До этого я еще ни разу не целовался с девушками.
      – Я тоже ни с кем не целовалась.
      – Это был лучший поцелуй в моей жизни, правда! Валентина фыркнула и шутливо стукнула его по плечу.
      – Заткнись, Уитнейл, - сказала она.
      – Слушаюсь, товарищ Герой!
      В конце концов она все-таки разрешила ему себя поцеловать, но только один раз.
      Потому что впереди у них была целая жизнь, и они могли позволить себе не торопиться.
 
Cory Doctorow
«After the Siege»
2005