26.

Уильям буквально ворвался в комнату и закричал лакею:

— Прочь! Прочь отсюда!

— Да, сэр, — невозмутимо ответил ему Кливерс. — Мне не надо повторять дважды.

Он вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Уильям ошалело смотрел ему вслед.

Что это случилось с ними со всеми? Даже его гости, что совсем уж странно, стремились как можно меньше быть в его обществе. На Уильяма смотрели так, словно он собственными руками утопил котенка, хотя он сделал всего лишь то, что сделал бы на его месте любой здравомыслящий человек, обнаружив вора в своем доме. Конечно, он выгнал Саманту. И наплевать, что она была красавицей, что все кругом любили ее. Наплевать и на то, что вчера вечером лишил ее невинности с изяществом пьяного матроса, а она отдала ее ему со всей красотой и грацией… женщины. Его женщины.

Но Саманта была воровкой. А кто украл однажды, останется вором до самой смерти. Она оказала услугу ему, им всем, Англии, она рисковала жизнью. Если бы это было все, что она сделала, он наплевал бы на то, что это компрометирует его, и женился бы на Саманте.

Но она крала у него, у него лично. Незначительные вещи. Некоторые из них — совсем недорогие безделушки. Но не все. И она ведь так и не вернула ничего из украденного в доме. Несмотря на все неопровержимые улики, так и не призналась, что брала их. Сказала, что не знает, где они находятся. А по ее лицу было видно, что она отлично это знает. Саманта была не только воровкой, но и лгуньей.

Уильям сорвал с себя галстук и воротничок. Затем отбросил прочь сюртук и жилет. И посмотрел в окно, ища глазами огни ее коттеджа.

Ему надо было посадить ее в тюрьму прямо здесь, в Хоксмуте, и приказать, чтобы ее никогда не выпускали оттуда. Но он не мог. Как только речь заходила о Саманте, Уильям становился мягким, словно пудинг, и абсолютно беспомощным. Но почему?

Потому ли, что не мог забыть, как выглядели в лунном свете ее обнаженные плечи? Потому ли, что помнил ту боль, которая отражалась в ее глазах, когда Саманта рассказывала о своем детстве? Или потому, что стыдно было вспоминать, с какой любовью относилась она к его детям?

Сев на стул, Уильям начал стягивать сапоги.

Завтра он отправит Саманту обратно в Лондон. С письмом, в котором предупредит леди Бакнел о преступных наклонностях ее воспитанницы. После этого девушке никогда уже не получить места в приличном доме. Ей придется вернуться на улицы Лондона. Придется снова резать кошельки, чтобы прокормиться. А потом ее поймают и повесят.

Ужас, пронзивший его при этой мысли, заставил Уильяма вскочить и снова натянуть сапоги.

Нет. Он поступает неправильно. Он не должен заставлять Саманту возвращаться к ее преступному промыслу. И он не собирается спокойно смотреть, как эта безумная гордячка губит себя.

В конце концов, она ведь не одна виновата в том, что произошло. Это он соблазнил ее.

Он уже бежал по лестнице вниз, не понимая, что делает. Лакей едва успел распахнуть перед ним дверь. Спустя всего несколько секунд Уильям уже барабанил в дверь коттеджа Саманты.

На крыльцо вышла испуганная Кларинда.

— Полковник, — встревоженно воскликнула она. — Но мисс Прендрегаст сказала, что никого не хочет видеть.

Схватив Кларинду за руку, он выпихнул ее наружу, а сам шагнул внутрь.

— Не вздумай возвращаться, — прорычал он вслед испуганной горничной.

Оглядев гостиную, Уильям увидел пылающий камин и несколько свечей возле раскрытого чемодана.

— Кларинда? — послышался из спальни голос Саманты. — Кто на этот раз? Только не говори, что кто-то из детей. Я не перенесу этого!

Она вошла в комнату и замолчала, застыв с поднятыми руками, которыми только что расчесывала свои замечательные белокурые волосы. Как и в тот, первый раз, когда Уильям поцеловал ее, на Саманте были простая белая ночная рубашка и синий халат. Какая она красивая! Сердце Уильяма больно заныло. Единственное, чего ему хотелось сейчас, — это быть с ней. Несколько минут Саманта стояла неподвижно. Затем принялась расчесывать волосы щеткой с ручкой из слоновой кости. Потом она очень медленно, так и не проронив ни слова, сделала шаг назад, в спальню, и захлопнула за собой дверь.

Она отвергала его — окончательно и бесповоротно. Наглость Саманты приводила Уильяма в ярость! А когда он услышал, что в замке повернулся ключ, то впал в настоящее бешенство.

Подойдя к двери, он ударил по замку. Дверь была крепкой, чего не скажешь о замке. Самый обычный замок. Он был вделан в дверь, чтобы дать обитателю коттеджа для гостей возможность уединиться, а не защитить от вторжения.

Уильям ударил снова.

Замок отвалился и со звоном упал на пол.

Тогда Уильям с разбегу ударил по двери и влетел в комнату.

— Здесь открыто окно, — холодно заметила Саманта. — В школе воров нас учили выбирать самый простой вход и выход.

Когда эта женщина наконец поймет, что его лучше не злить? Уильям стоял перед ней, сжимая кулаки и наклонив голову, словно разъяренный бык. От него исходил жар. Саманта понимала: он пришел сюда, чтобы отомстить ей напоследок за свою драгоценную репутацию, которой лишился по ее вине.

Но ей было все равно, что руки его дрожат от ярости. Ей тоже хотелось сейчас ударить его. Хотелось отбросить к черту осторожность, заорать в голос и наброситься на Уильяма. Потому что он снова преподал Саманте урок, который ей следовало усвоить давным-давно.

Неважно, что она изменила свою жизнь. Неважно, что она столько работала, чтобы стать лучше. Неважно даже, что она ничего не украла.

Саманта была когда-то воровкой, и теперь она запятнана на всю жизнь.

А он… мужчина, которого она любила, мужчина, которому отдала всю себя без остатка, — он должен был поверить в нее, но он первым осудил ее. Он презирает ее, но все же хочет использовать в своих целях.

Саманта сжала ручку щетки так, что побелели костяшки пальцев.

Уильям тяжело вздохнул и вдруг выпалил:

— Я решил жениться на тебе.

Саманта задохнулась от неожиданности, но в следующую секунду рассмеялась хриплым, издевательским смехом:

— Жениться? На мне? Ты сошел с ума?

Кулаки Уильяма снова сжались, кровь бросилась ему в лицо. Сейчас перед Самантой стоял не мужчина, а разъяренный зверь, готовый броситься на свою добычу. Он старался изо всех сил держаться в рамках приличий, выглядеть цивилизованным.

— Ты была невинна… в физическом смысле. Я похитил твою невинность…

— А… Значит, ты тоже вор, — Саманта улыбнулась своей неподражаемой нахальной улыбкой. — Подобное тянется к подобному.

Уильям зарычал — иначе нельзя было назвать этот звук, полный ярости, вырвавшийся из его горла.

— Я не вор! Это ты воровка. И я не могу позволить, чтобы ты ушла отсюда и продолжила свою преступную жизнь.

— Значит, ты приносишь жертву, позволяя мне согревать твою постель, — слова ее были злыми и горькими. — Как благородно!

— У тебя доброе сердце, — тихо произнес Уильям. — Тебе только нужно руководство настоящего мужчины.

Это он о себе? Ухмыльнувшись, Саманта расправила рубашку и халат, дразня его изгибами своего роскошного тела.

— А ты уверен в своих мотивах? Уверен в том, что делаешь это не потому, что хочешь меня?

— Нет, не уверен, — признался Уильям. — Я действительно хочу тебя.

Саманта самодовольно улыбнулась.

— Я буду следить за тобой. Следить за тем, чтобы ты оставалась честной. Ты будешь носить под сердцем моих детей, — страшная мысль вдруг пронзила его. — Ведь ты, возможно, уже беременна.

Улыбка Саманты поблекла.

— Я говорила об этом с Тери. Она считает, что маловероятно. Сейчас неподходящие дни месяца.

— Ты останешься здесь, и мы посмотрим. А пока я позабочусь о том, чтобы у тебя не было времени потакать своей склонности к воровству.

Ярость охватила Саманту.

— Негодяй! — выпалила она. — Чертов лицемер! — Саманта бросила щетку, целясь ему в голову. — Да как ты смеешь… Как смеешь…

Уильям кинулся на нее и, обхватив за талию, повалил на кровать.

Саманта оказалась на спине, а Уильям — прямо на ней. Все обиды, все напряжение последних дней вырвались наружу — Саманта отчаянно колотила его по лицу, по груди, по плечам. Ей удалось нанести ему несколько весьма ощутимых ударов, прежде чем Уильям поймал ее руки и прижал их к подушке. Саманта извивалась, подобно змее. Только бы вырваться и нет, не убежать, а избить как следует этого чертова идиота!

— Слезай с меня немедленно! Ты… глупый… подлый… тиран!

Но он не слушал ее! Вместо этого Уильям вдруг укусил ее за шею. Саманта вскрикнула. Как она ненавидит его!

Уильям держал ее запястья, пока силы не оставили Саманту. Она затихла на минуту, чтобы перевести дух. Тогда он нежно лизнул то место, куда только что укусил ее.

Саманта тяжело дышала.

— Я не выйду за тебя замуж, даже если сама королева Виктория предложит мне тебя на серебряном блюде!

Уильям слегка приподнялся, по-прежнему навалившись на нее. Саманта заглянула ему в лицо. Синие глаза его сверкали в обрамлении черных ресниц. Яростью? Нет, страстью!

Он укусил ее вовсе не в наказание за сопротивление. Он хотел разозлить ее.

— Так ты хочешь, чтобы я злилась? Тебе все равно, что ты бесишь меня до чертиков?

— А почему бы и нет? Мне нравится, когда ты злишься. Это объединяет нас, дорогая.

Ногти ее впились в ладони.

— Ты ошбаешься, парнь. У нас нет ничо общго. Забыл? Я двчонка с улицы, воровка, а ты — чертов полковник Ее Вличства чертвой армии. Командир, кторый не сделал в своей жизни ничо нечеснага.

Уильям засмеялся низким и тревожным, угрожающим смехом.

— Я помню, дорогая, что у нас все же есть кое-что общее.

Он сжал оба ее запястья одной рукой, освобождая вторую. Саманта знала, что он собирается сделать. Она отчаянно заерзала под его весом, снова пытаясь освободиться. И опять напрасно.

Достав из кармана складной нож, Уильям выкинул лезвие.

Все похолодело внутри у Саманты.

— Не двигайся, — прошептал Уильям.

Одним махом он вспорол ее рубашку, и рука его сжала грудь Саманты.

Волосы падали Уильяму на лоб, свечи отбрасывали отблески на его лицо. Подбородок его был словно высечен из мрамора, а губы… на этих неподражаемых красных губах играла улыбка завоевателя. Саманте захотелось заплакать.

Какой дурочкой она была, когда позволила себе влюбиться в этого человека! Его любовь обжигала. Она делала больно.

Уильям привстал, пытаясь снять с нее остатки рубашки, не забывая при этом сжимать коленями ее бедра, чтобы Саманта не могла вырваться.

— Что ты делаешь? — закричала Саманта. — Ты сошел с ума?

— Я хочу сорвать с тебя эту рубашку. И халат. Чтобы ты была обнаженной и беззащитной. Это — единственный способ справиться с тобой, Саманта. Моя бы воля, я бы заточил тебя прямо вот так в башню и никогда не выпускал оттуда.

В словах его было столько ярости, столько искренности, что Саманта на секунду испугалась. Но все же не удержалась, чтобы не подразнить его.

— Я и оттуда выбралась бы, чтобы что-нибудь украсть!

Уильям закрыл глаза. А открыв их, снова улыбнулся. Затем картинным движением сложил нож. Свободной рукой он расстегнул брюки. Саманта смотрела, словно зачарованная, как он предстает пред ней обнаженный.

Медленно, словно танцуя менуэт, он раздвинул коленом ее бедра. Саманта изо всех сил старалась сжать их посильнее, но у нее снова ничего не вышло. Наклонившись к самому ее уху, Уильям прошептал:

— Ты ведь знаешь, что такое безрассудство, не так ли?

Он не посмеет… или посмеет? Она готова была поклясться, что не посмеет, но ведь посмел же он вспороть ножом ее рубашку…

Она вдруг поняла, что совсем не знает этого человека.

— Я никогда не прощу тебе этого, — сказала Саманта.

— Чего именно? — он поцеловал ее в губы. — Того, что я научил тебя любить это? — Он целовал ее лоб, ее глаза, ее пылающие щеки. Он ласкал языком ее ушную раковину, покусывал мочку уха.

И Саманта поняла вдруг, о чем говорит Уильям. Да, он держал ее пленницей, схватив за руки и пригвоздив к кровати собственным весом. Да, боль и обида кипели в ее душе. Но при этом в ней разгорался огонь, который ни с чем нельзя было перепутать.

Она неспроста досталась ему девственницей. И он не просто так не прикасался ни к одной женщине с тех пор, как умерла его жена. Они ждали друг друга. Ждали этой страсти, которая захватила, смела их обоих. Ничто не смогло остановить ее. Что бы ни стояло между ними, какими бы оскорблениями ни осыпали они друг друга, Уильям и Саманта продолжали сгорать от страсти.

Саманта вдыхала его запах — запах мужчины. Его распахнутая рубашка, такая белая и мягкая, касалась ее сосков, ее бедра обнимали его колено. Она хотела его с каждой секундой все сильнее.

— Нет! — Саманта снова попыталась вырваться.

— Что такое? — тихим голосом, полным торжества, спросил Уильям. — Тебе нравится слишком сильно? Кожа твоя горит, все внутри сжимается — так сильно ты хочешь меня. — Он целовал ее шею, грудь. — А если я войду в тебя сейчас, то почувствую, что внутри ты горячая и влажная, потому что тело твое жаждет этого вторжения?

Все, что он говорил, было правдой. И тем хуже было слышать это, сознавать, что одних его слов, одних звуков его голоса достаточно, чтобы довести ее до оргазма.

— Надо разрезать твою рубашку до самого низа, — пробормотал Уильям.

— Нет! — воскликнула Саманта.

— Ты права — пожалуй, я возьму тебя прямо так. Беспомощно дрожащую в моих объятиях, гадающую, что же я стану делать дальше, — он смотрел на нее все с той же хищной улыбкой. — Какая у тебя красивая грудь! Я не успел рассмотреть ее в прошлый раз — было темно, и я слишком торопился. Она именно такая, как я всегда представлял. Белая, с нежными розовыми сосками, которые становятся твердыми, когда ты возбуждена. Как сейчас.

— Мне просто холодно.

Уильям знал, что она лжет, но изобразил на лице озабоченность.

— Что ж. Значит, я просто обязан тебя согреть!

Наклонив голову, он сомкнул губы вокруг соска Саманты и стал играть с ним языком.

Глаза ее закрылись, спина непроизвольно выгнулась, бедра сжали его колено.

Они провели вместе всего одну ночь. Откуда же этот человек знал так хорошо, как довести ее до безумия? Как он догадался прижаться щекой к ее груди, затем подняться выше и легонько укусить ее за нижнюю губу? Саманта вскрикнула, и Уильям воспользовался этим, чтобы проникнуть языком к ней в рот.

Саманта выгибалась, стараясь прижаться к нему как можно крепче.

Он целовал ее до тех пор, пока Саманте не стало казаться, что, даже если ей удастся вырваться, она запомнит его вкус на всю жизнь.

— Саманта, — тихо прошептал он.

Открыв глаза, она увидела, что Уильям смотрит на нее, словно хищная птица, склонившаяся над своей добычей.

— Не вставай! — приказал он. — Не двигайся. Или ты не выберешься из этой постели, пока не придет викарий, чтобы обвенчать нас. Поняла?

Не сводя с него глаз, Саманта кивнула.

Но он поверил ей явно не до конца, потому что, хотя и отпустил ее руки, все еще сидел, склонившись над ней, точно готовясь в любой момент схватить вновь.

Гордость требовала, чтобы она сделала еще одну попытку освободиться. Но гордость была глупой особой. Не то что Саманта. Она была весьма практична. Она была маленькой воровкой, резавшей кошельки в Ист-Энде.

Саманта понимала, что у нее нет шансов освободиться. Уильям был сильнее и, возможно, быстрее ее.

И — самое важное — Саманта хотела того, что с нею происходило. Хотела не так, как Уильям, желавший навсегда привязать ее к себе. Саманта же хотела прощания с любимым мужчиной. Да и — надо было признаться себе в этом — она не могла противостоять ему. Она любила его слишком сильно, чтобы отказать ему — и себе — в близости.

Уильям содрал с себя рубашку. Затем опасливо взглянул на Саманту, желая убедиться, что она все еще лежит спокойно. Избавился от брюк. Разорвал одним рывком подол ее ночной рубашки.

Саманта подумала о том, что он в бешенстве. Она не привыкла к таким вещам. Он мог сделать ей больно.

А впрочем, нет. Уильям Грегори не способен сделать ей больно. Во всяком случае, физически. А ее бедное сердце он и без того уже разбил. Так что терять ей нечего.

Между тем ладони Уильяма гладили внутреннюю часть ее лодыжек, поднимаясь все выше, к бедрам. И вдруг он резким движением закинул ее ноги себе на плечи.

— Что ты делаешь? — Саманта попыталась освободиться.

Но Уильям лишь усмехнулся, крепче сжав ее бедра.

— Именно то, что ты видишь.

Он подул тихонько на волоски внизу ее живота.

Саманта с ужасом поняла, что он смотрит прямо туда, внутрь ее, прямо на то место, которое жаждало его больше всего. И он собирался… поцеловать ее.

Нет, она не вынесет этого! Саманта извивалась, пытаясь вырваться. Но Уильям рассмеялся и вдруг резко вошел в ее лоно языком. Спустя несколько секунд она двигалась, уже не пытаясь вырваться, а стараясь насладиться в полной мере этим в высшей степени интимным поцелуем. Теперь Уильям знал все ее секреты, и бесполезно было скрывать, как сильно она возбуждена. Язык его все проникал и проникал в нее быстрыми, плавными движениями. Саманта комкала в руках простыню, мотая головой. Внутри нее костер страсти разгорался с такой бешеной силой, что боль желания становилась почти невыносимой. Она знала, что Уильям чувствует все это, но не могла остановиться. Он вел ее к оргазму, безрассудный в своем решении завоевать эту женщину, сделать ее своей и заставить понять, что она принадлежит ему.

И она понимала это. Так же, как понимала и то, что их история закончится трагически.

Но только не сегодня. Сегодня наслаждению не было конца!

Губы Уильяма завладели самой чувствительной частью ее тела, подводя ее все ближе к точке наивысшего наслаждения. Близко, но не совсем. Пока еще нет…

Но тут на месте языка оказался его палец, и все тело Саманты забилось в конвульсиях оргазма. Крик вырвался из груди Саманты, бедра ее вздымались и опускались — вечные как мир движения.

Тогда одним быстрым движением Уильям вошел в ее тело своей возбужденной плотью.

Он был таким горячим, таким твердым, он жадно ловил каждой клеточкой тела волны ее оргазма, подстраиваясь под них.

Затем, начав медленно и плавно и двигаясь все быстрее и быстрее, он стал возбуждать ее снова.

Саманта не могла остановиться. Она то содрогалась от оргазма вновь и вновь, то впивалась ногтями в его плечи, заставляя его двигаться медленнее, чтобы получить передышку.

— Пожалуйста, Уильям, пожалуйста, — шептала она, сама не понимая, о чем просит. Может быть, о его любви.

Он двигался то быстрее, то медленнее, то проникая в нее как можно глубже, то почти выходя из ее лона. Он дразнил ее своими движениями, продолжая держать за бедра одной рукой, а другой лаская самые сокровенные уголки ее тела.

Но вдруг Уильям отпустил ее бедра и навалился на нее всем телом.

— Саманта. Посмотри на меня!

Она едва понимала смысл его слов.

Уильям взял в ладони ее лицо.

— Посмотри же на меня!

Она с трудом заставила себя разлепить веки.

Она смотрела в самое его сердце, отражавшееся в глазах. Этот мужчина, такой сильный, такой цивилизованный с виду, был примитивен до мозга костей. Он сделал ее своей и не желал слушать никаких возражений.

— Ты моя, — с гордостью сказал он. — Моя!

27.

Саманта проснулась с первым лучом солнца. Огонь в камине догорел, но ей не было холодно. Горячая спина Уильяма оказалась теплее любой печки. Девушка смотрела на лежащего перед нею мужчину, прекрасного в своей наготе. Ноги их до сих пор были переплетены.

Что ж, вчера он поступил так, как хотел. А сегодня ее очередь. Со всем искусством, которым удалось ей овладеть за последние два дня, она покажет ему свою любовь, покажет, что он теряет и о чем будет вспоминать каждый день все те долгие годы, что они проживут друг без друга. Это будет ее маленькая месть за ту боль, которая — Саманта знала это — не покинет ее до конца жизни.

Одной рукой Саманта обнимала Уильяма за плечи. Наверное, так они и проспали всю ночь. А другая… Саманта улыбнулась: другая находилась почти что там, где надо.

Саманта тихонько поиграла с волосами, растущими на его груди, восхищаясь крепкими мускулами, проступавшими под кожей. Она легко пробежала пальцами сначала по одной, потом по другой стороне его груди. И улыбнулась, увидев, что Уильям глубоко вздохнул и зашевелился во сне.

Неужели он еще не проснулся? Ладонь Саманты скользнула ниже, к колечкам жестких волос внизу его живота. Нашла то, что искала, и убедилась: может быть, сам он и спит, но одна часть его тела, безусловно, бодрствует. Саманта снова улыбнулась. Пусть она неопытна и не знает, как доставить удовольствие мужчине, но она безусловно знает, как доставить его Уильяму. Все, что она делала, доставляло ему удовольствие. Разумеется, если речь шла о физической близости.

Потому что во всем остальном он считал ее неподходящей парой. Улыбка Саманта стала печальной. Для нее слишком много значило все остальное. И для него, в конечном счете, тоже. Поэтому Саманта оставит Уильяма и будет жить жизнью, в которой нет места любви, нет места чувственным наслаждениям.

Зато она сохранит свою гордость.

Саманта поморщилась. Гордость не согреет ее постель! Но жить всю жизнь с человеком, который подозревает тебя в непорядочности, в том, что ты способна украсть, предать, убить… Разыгравшись, воображение Уильяма наверняка способно и не на такое. Она никогда больше не будет предоставлена самой себе, за ней все время станут следить.

Поэтому у нее осталось только сегодняшнее утро, чтобы еще раз испытать его страсть, запомнить его вкус, так, чтобы запомнить это на всю жизнь.

Саманта сжала рукой начинавшую просыпаться плоть Уильяма. Ей нравилось смотреть, как его мужской орган поднимается, наливаясь силой, от ее прикосновения. Она сжимала его в ладони, пробегала вдоль него пальцами, играла с самой чувствительной частью, касаясь ее большим пальцем.

— О господи, Саманта! — сонно пробормотал Уильям.

Приподнявшись на локте, она поцеловала его в плечо — а затем укусила.

Уильям подпрыгнул и повернулся к ней лицом. К удивлению Саманты, глаза его абсолютно не были сонными. Неужели он не спал все это время? Или так просыпаются старые солдаты и опытные разведчики?

Не имеет значения. Она все равно не пробудет здесь достаточно долго, чтобы узнать ответ…

— Я осталась тебе должна, — заявила Саманта.