Шотландия, 1805 год
      – Так, значит, Андра не рассказала тебе о свадебном пледе? – Леди Валери глотнула крепчайшего виски и с наслаждением ощутила, как оно разливается по ее старым жилам. – Боже мой, чем же ты так перед ней провинился? Макнахтаны всегда вытаскивают этот свадебный плед и всем его показывают, хочется этого людям или нет.
      Огонь, пылающий в камине, согревал кабинет, свечи освещали темные углы, на каминной полке тикали часы. Хэдден сидел, вытянув перед собой длинные ноги, – истинное олицетворение мужской силы и изящества.
      А также истинное воплощение оскорбленной мужественности.
      Леди Валери незаметно усмехнулась. Мальчик – мальчику был тридцать один год, но она считала его мальчиком – отнесся к отказу не так, как должно.
      – Андра Макнахтан – неразумная женщина. – Он сердито посмотрел в свой бокал. – Черноволосая глупая женщина, которая никем не интересуется, кроме самой себя.
      Леди Валери подождала, но он больше ничего не сказал. Он только залпом выпил свое виски – четвертый бокал за сегодня, на три больше, чем выпивал этот обычно умеренный в отношении к спиртному человек.
      – Ну что же. – Она вернулась к своему замыслу. – С этим свадебным пледом связана одна традиция, которая должна тебя заинтересовать. Это рваный кусок клетчатой ткани, который, как полагают, приносит удачу новобрачным… – Она замолчала для пущей важности. – Нет, постой, дай подумать… если они поцелуют спорран … Нет, вероятно, это что-то связанное с покорностью жены. Если я вспомню, в чем здесь дело, я расскажу тебе, а ты запишешь это в свою монографию. Но я старая женщина; память у меня не та, что была раньше…
      Хэдден поднял налитые кровью глаза и пристально посмотрел на леди Валери.
      Кажется, она переборщила. И, поспешно изменив курс, леди Валери бодро небрежно сказала:
      – А меня никогда не интересовала вся эта ваша хваленая старина. Знаю я это «доброе старое время» – дымящиеся костры, конский топот, джин, бедность. Нет, мне подавай современные удобства. Вам, молодежи, вольно интересоваться всем этим из любопытства, вольно называть эти дни романтическими и необыкновенными, но я не вижу в них ничего такого.
      – Я описываю не только времена вашей молодости, ваша милость.
      Угрюм и саркастичен, отметила она. В таком настроении он пребывает после того, как почти два месяца назад вернулся из замка Макнахтан.
      – Я описываю старый образ жизни в целом. Со времен Куллодена Шотландия изменилась. Прежние обычаи, которые существовали с тринадцатого века, со времен Уильяма Уоллеса и Роберта Брюса, исчезли без следа. – Он расправил плечи и наклонился вперед, устремив на старую даму внимательный взгляд. – Я хочу описать хрупкие фрагменты той культуры, прежде чем они исчезнут навсегда. Если я этого не сделаю, этого не сделает никто.
      Леди Валери смотрела на него с удовлетворением. Вот таким – настойчивым, полным энтузиазма – он был и тогда, когда приехал в ее шотландское поместье, – худенький, напуганный девятилетний мальчик. Его пленили просторы и серые туманы Шотландского нагорья. Он вырос высоким и крепким, он бродил по горным долинам и склонам; в жизни кланов, в старинных обычаях он нашел то постоянство, которого не хватало в его собственной жизни.
      Нельзя сказать, что сестра не приютила его у себя – она приютила, но ничто не могло заменить мальчику родителей. У него не было дома, который он мог бы назвать своим.
      Посылая Хэддена в замок Макнахтан, леди Валери надеялась, что он найдет свой дом там.
      Вместо этого он вернулся молчаливым и раздражительным, погруженным в задумчивость, все это было совершенно не похоже на его обычное расположение духа.
      Когда леди Валери определила, от какой болезни страдает Хэдден, она решила все исправить и, как всегда, успешно осуществляла свое решение.
      – Теперь я поняла. Ты тактично намекнул мне, что тебя не интересует брачный плед Макнахтанов, потому что ничего важного с ним не связано. – Она со стуком поставила бокал на стол. – Я ничуть тебя не упрекаю. Это смутная легенда, порядком нелепая, а Макнахтаны – вымирающий клан. Эта девушка, Андра, – последняя в клане, насколько мне известно. Да, ты прав. – Она говорила так, словно он уже сказал ей все это. – Если ты и не запишешь их историю до того, как клан исчезнет, от этого ничего не изменится.
      Хэдден поднес было к губам хрустальный бокал, но, стиснув его в пальцах, остановился на полпути.
      – От замка Макнахтанов досюда два дня езды верхом почти по бездорожью, – пробормотал он.
      – Это верно, – согласилась леди Валери. У ее посыльного ушло четыре дня на дорогу туда и обратно и день – чтобы отыскать домоправительницу Андры и получить ответ на свое письмо.
      – Дороги – сплошное месиво. Крестьяне бедны, замок разрушается, да этот замок никогда и не был прекрасен. А Андра Макнахтан вопреки всему бедна и дьявольски горда, она так гордится своими славными шотландскими предками, что не видит того, что происходит у нее под носом.
      Леди Валери улыбнулась Хэддену, поняв, что повесила на крючок хорошую приманку.
      – Значит, дорогой мой мальчик, глупая женщина вроде Андры Макнахтан не представляет для тебя никакого интереса?
      Он встал – рост у него был более шести футов – светловолосый великан, красивый, неотразимый, и настолько ощетинился от раздражения, вызванного словами леди Валери, что почти забыл свое недовольство Андрой.
      – Пропади она пропадом.
      – Когда ты уезжаешь?
      – Завтра утром. – Он выплеснул виски в камин. – И лучше бы рассказ об этом свадебном пледе оказался правдой, ваша милость, потому что если я проделаю весь этот путь только для того, чтобы остаться в дураках, то я сяду на корабль, идущий в Индию, и вы не увидите меня долго-долго. А теперь извините меня, ваша милость, я пойду укладывать вещи.
      Она смотрела, как он идет к двери, энергичный, властный и настолько мужественный, что ей страшно захотелось сбросить лет этак пятьдесят.
 
      – Лопнула, и я не знаю, что тут можно сделать без новой трубы. – В словах управляющего Андре послышалось смутное удовлетворение. – Конечно, ее поставил еще мой прапрапрапрадедушка, и просто чудо, что она не лопнула до сих пор.
      Андра уставилась на конец трубы, по которой вода из колодца поступала на кухню. Действительно, чудо, что труба не лопнула раньше, но Андра вот уже два месяца как утратила способность воспринимать чудеса.
      – Все залила, прямо потоп, – без всякой надобности добавил Дуглас.
      Вода, залившая пол подземной темницы, которую Андра для приличия называла винным погребом, доходила почти до щиколотки.
      – Я заметила.
      Она еще много чего заметила. Вода намочила бочонки с соленым мясом и закрома с ячменем и рожью. Почти пустая бочка с остатками вина пьяно покачивалась из стороны в сторону.
      Клан Макнахтанов опустился дальше некуда, и Андра понятия не имела, как вытащить его из пропасти бедности и отчаяния – или, точнее, как вытащить себя, потому что она была последней в этом клане. Она хотела сдаться и уже сдалась бы, если бы не старик Дуглас, который, когда переставал ныть, действительно умел починить все, что ломалось; если бы не ее домоправительница Сайма, заменившая Андре мать; если бы не кухарка и не Кензи, полуслепой конюх; и не крестьяне, что зависели от нее, ведь она охраняла их от всяких сумасшедших и от англичан.
      Когда она не согласилась на презренное предложение одного сумасшедшего англичанина, они были разочарованы, встревожены, раздражены. Как будто она, последняя в роде Макнахтанов, действительно должна выйти замуж за жителя южной Шотландии. Хватит и того, что она уже…
      – Миссис, как же мы выкачаем отсюда всю эту воду?
      Андра прерывисто вздохнула. Она не знала, как выкачать эту воду.
      – А как мне починить трубу?
      Этого она тоже не знала. Она знала только, что жизнь, неизменно одинокая, неизменно тяжелая, в последнее время стала такой трудной, что Андра уже не понимала, как ей все же удается по утрам поднимать голову с подушки.
      Она помогала кипятить белье на кухне, когда вода внезапно перестала поступать по трубе; теперь Андра походила на самую бедную жалкую фермершу, какую только можно найти на землях Макнахтанов, и каждая косточка у нее ныла Она бы не снесла, если бы кто-то увидел ее в таком виде, тем более если бы это был…
      – Этот славный молодой человек, мистер Фэрчайлд, знал бы, что делать, – сказал Дуглас. – Сдается мне, он хорошо разбирается в водопроводах.
      Андра резко повернулась к Дугласу:
      – Что вы хотите этим сказать?
      Вид у управляющего был удивленный и непомерно, подозрительно невинный.
      – Да ничего, только мне показалось, что он во многом разбирается. Даже в трубах.
      Она закрыла глаза, чтобы не видеть, с каким удовольствием этот высохший старик произнес свою фразу. Ей не следовало реагировать на имя Хэддена, но Дуглас с тех пор все время ворчал на нее…
      – Но его здесь нет? Так что придется нам обойтись без этого славного молодого человека. – Она старалась говорить ровно, мягко – ей редко удавалось разговаривать так в последнее время.
      Дуглас одобрительно кивнул:
      – Хорошо хоть вы не вопите, точно келпи, который нападает на прохожих.
      И тут Андра почувствовала, как снова нарастает стихнувшее было раздражение. Она повернулась к управляющему спиной, делая вид, что рассматривает трубу, и действительно оценила истинные размеры катастрофы. За те сто пятьдесят лет, что по трубе текла вода, медь проржавела и лопнула.
      Лопнула. Износилась. Как и все остальное в замке Макнахтан. Андра и все ее подопечные жили среди разрушающихся реликтов прошлого, и день за днем положение становилось все хуже. Люди смотрели на Андру как на спасительницу, но что могла сделать двадцатишестилетняя старая дева?
      За спиной она услышала шлепанье шагов Саймы, спускающейся по лестнице, и плеск воды под ногами Дугласа. Потом услышала шепот слуг и с трудом сглотнула, чтобы избавиться от комка в горле. Комок это появлялся в последнее время очень часто.
      – Мистри, – окликнула Сайма, и в голосе ее послышались мягкость и доброта, чего давно уже не бывало. – Вы не изводитесь сейчас из-за этого. У нас был тяжелый день. Ступайте к себе. Я приготовила вам славную горячую ванну.
      – Ванну? – Андра со стыдом почувствовала, что голос ее дрогнул. Положив руку на горло, она постаралась успокоиться, а потом снова заговорила: – Но даже ужинать и то еще рано.
      – Ужин подоспеет, когда вы выкупаетесь. Мэри поджарит на решетке картофельные лепешки и приготовит курочку в горшке. А я, может, приготовлю ваше любимое блюдо.
      Позже Андра поняла, что сообщение о курочке должно было насторожить ее. Сайма позволяла зарезать курицу, только когда кто-то заболевал или когда заболевала курица.
      Но сейчас Андре хотелось только одного – горячей воды и иллюзии комфорта.
      – Куриный бульон с луком? – И, обернувшись, она посмотрела на строгое суровое лицо своей бывшей няни.
      – Да-да, он самый, – заверила ее Сайма.
      И вот Андра позволила отвести себя в спальню, где вымылась единственным припрятанным куском французского мыла, пахнущего розой. Она надела заранее приготовленную пару белых шелковых чулок – единственную имеющуюся у нее пару, – а также подвязки с кружевными цветочками на бантиках. А потом Сайма облачила ее в лучшее платье из розового канифаса. Длинные прямые черные волосы Андры были зачесаны наверх и уложены в самую изящную прическу, какую только умела делать Сайма, и в качестве последнего штриха домоправительница накинула на плечи госпожи шаль из бельгийских кружев.
      Андра позволяла все это без возражений, воображая, что с ней нянчатся, как с ребенком.
      На самом деле ее как агнца готовили к закланию.
      И она поняла это, когда вошла в ярко освещенную столовую, где на покрытом льняной скатертью столе стояло два прибора. За столом Андра увидела его.
      Хэдден Фэрчайлд, ученый, англичанин – и ее первый мужчина и единственный возлюбленный.

      Андра не зашипела, увидев широкие плечи Хэддена, нет, она только с легким раздражением вздохнула, приготовившись к защите. Ничто в его внешности не говорило о трудном путешествии, на Хэддене были безупречные фрак, панталоны, галстук и жилет, на всем лежал отпечаток лондонского утонченного вкуса. Казалось, все отсветы огня, горевшего в камине, сосредоточились на этом высоком храбром и крепком человеке, и в комнате стало светлее от блеска его белокурых волос, от теплоты его золотистой кожи и от свечения его вересково-синих глаз.
      Пропади он пропадом. Неужели нужно бросать ей вызов своей позой, своей энергией, своей явной способностью расположиться, как дома, в ее замке?
      Сайма подтолкнула Андру в спину, и Андра вошла в столовую, споткнувшись так, что чуть было не упала на колени.
      – Прошу вас, – сказал он голосом, в котором слышалось устрашающее превосходство, так до невозможности по-английски произносил он слова. – Вам совершенно ни к чему становиться на колени. Вполне достаточно обычного реверанса.
      Тогда Андра заговорила в простонародной манере, присущей жителям Шотландского нагорья, надеясь вызвать у него раздражение:
      – Да вы прямо какой-то несносный.
      – А то как же. Навроде девушки, у которой соображения не больше, чем у бесенка. – Он мог говорить как местный житель не хуже, чем она.
      По внешнему виду он казался существом скорее декоративным, чем полезным, но делать он все умел лучше, чем она. Поменять колесо, выкопать колодец, отогнать детские страхи, написать письмо, полюбить женщину… конечно, трубу он тоже сможет починить. Но она, Андра Макнахтан из клана Макнахтанов, не должна выказывать раздражение из-за его бесчисленных способностей. Когда способностей так много, это невыносимо.
      Она демонстративно закинула на спину конец шали и повернулась, намереваясь отправиться в спальню или в винный погреб – куда угодно, лишь бы там не было Хэддена Фэрчайлда.
      Но Сайма, которая научила ее всему, что касается гостеприимности и хороших манер, так строго погрозила ей пальцем, что Андра струсила. Неохотно подчиняясь этому безмолвному и властному приказу, Андра снова повернулась к гостю, ожидая увидеть, что Хэдден усмехается, глядя на Сайму, и молча благодарит ее за то, что она заставила Андру подчиниться требованиям любезности. Но он не усмехался и, уж конечно, не смотрел на Сайму. Его взгляд не отрывался от Андры.
      Податливость, дрожь, желание броситься ему в объятия и искать там прибежища – все это не более чем небольшая слабость при виде мужчины, который научил ее страсти. Не важно, что он повелевает ею без слов; Андра Макнахтан не игрушка в чьих-то руках, она ему не покорится.
      Стряхнув с себя апатию, она заговорила, и, поскольку слова были неискренними, голос прозвучал тяжело:
      – Мистер Фэрчайлд, как приятно, что вы снова посетили нас. Что вас опять привело в мой уголок?
      Он выпрямился, отодвинулся от камина и шагнул к ней.
      – Вы мне солгали.
      Это дерзкое обвинение потрясло ее. Она, конечно, солгала. Но как он узнал об этом?
      – О чем вы?
      – О свадебном пледе.
      Она сжала руки, скрытые в складках платья.
      – О свадебном пледе. О свадебном пледе Макнахтанов?
      – А вы знаете о каком-либо ином пледе?
      – Нет, – неохотно ответила она.
      – А он существует?
      – Да, – призналась она с еще большей неохотой.
      – Тогда почему, зная, что я приехал собирать сведения об обычаях Шотландии, вы не рассказали мне о свадебном пледе? – Он неслышно подошел к ней, тень его упала на Андру, дым от огня стлался за ним, словно желая приласкать. – Вы рассказали мне о камне на горе, который, говорят, положили туда великаны, и о колодце, исполняющем желания, из которого вылезают духи накануне Хэллоуина, – о вещах, таких распространенных в Шотландии, что их не стоит и записывать. Но вот о свадебном пледе вы не сказали ни слова.
      Конечно, не сказала. Он провел в ее замке четыре дня, и это время было словно изъято из реальности и повседневных дел. Четыре коротких волшебных дня она почти не думала об обязанностях, лежащих на ней как на вожде своего народа. Она занималась только Хэдденом и чувствами, которые он в ней вызывал.
      То была не любовь; Андра знала, что такое любовь. Любовь она испытывала к своему дяде до того, как тот был объявлен вне закона, к отцу и брату до того, как они бежали в Америку, к матери, до того, как та умерла с горя.
      Это было совсем другое чувство – беспечное, полное смеха и неожиданно вспыхнувшей страсти. Андру не тревожило, что он непременно уйдет; важно было одно – не упустить, пока не поздно, прекрасный миг, чтобы не умереть старой девой, измученной житейскими тяготами.
      – Так что же насчет свадебного пледа? – поторопил он ее.
      Она вздернула подбородок и посмотрела на гостя. Он стоял совсем близко. Она видела каждую прядь его волос, подстриженных, расчесанных и влажных, чувствовала запах вереска, кожи и мыла, ощущала ярость, которая питалась вызываемым ею желанием. Но Андра не отступила, и она не отвела взгляд. Она и забыла, что он так высок.
      – Я не помню о нем, – солгала она. Он сразу же понял это.
      – Вы не помните, – повторил он. – Вы не помните о гордости Макнахтанов.
      – Не помню. – Снова ложь, но лучше солгать, чем признаться в упрямом решении никогда не помышлять и не говорить о замужестве и, самое главное, не представлять, каково это было бы – прожить всю жизнь с мужем. – Почему я должна помнить об этом старье? Оно спрятано где-то в сундуке, я никогда о нем не вспоминаю.
      – Леди Валери сказала, что Макнахтаны вынимают его и показывают всем своим гостям.
      – Я этого не делаю. – Ей очень хотелось выдержать его взгляд. Но синее пламя глаз прожигало насквозь, и нервы у нее не выдержали. Она отвела глаза.
      – Трусиха, – еле слышно проговорил он.
      Но она услышала. Она слышала все, что он говорил, жаль, не могла слышать всего, что он думает.
      Молчание затянулось. Он протянул к ней руку. А потом погладил по щеке. Пальцы у него дрожали, потому что хотелось прикоснуться к ней, и Хэдден старался побороть это желание. А ей хотелось его прикосновений, и она тоже старалась побороть это желание.
      Шаги за дверью заставили их отойти друг от друга, в столовую суетливо вошла Сайма в сопровождении двух сияющих служанок. Одна несла дымящуюся супницу, другая – корзину с обещанными картофельными лепешками. Служанки поставили еду на середину маленького круглого стола, а Сайма одним взглядом окинула всю сцену. Андре показалось, что она расслышала легкое удовлетворенное пыхтение, после чего домоправительница разразилась речью:
      – Садитесь-ка оба и поешьте этот славный куриный суп с луком. До утра еще долго, а подъем на башню крутенек.
      Удивившись, Андра спросила:
      – На башню? А зачем нам на башню?
      – А как же, ведь свадебный плед хранится там.
      – Опять подслушивали у двери? – спросила Андра.
      – Еще чего, – с высокомерным презрением возразила Сайма. – Мистер Хэдден разговаривал со мной и рассказал, зачем приезжал сюда. Я очень-очень возмутилась, почему это вы не показали ему плед.
      Возмутилась. Уже много лет ничто не могло возмутить Сайму. Но за время первого посещения Хэддена она ясно дала понять, что привязалась к нему всей душой. Он будто нарочно решил очаровать Сайму и вообще всех женщин в поместье.
      – Я люблю женщин, – говорил он. – Особенно сильных, одаренных. Моя сестра такая. И леди Валери. И вы, леди Андра… вы тоже такая.
      – Я крепкая, вот я какая, – отозвалась она с бодростью. Она уже давно приучила себя к бодрости.
      – Крепкая? Вовсе нет. – Он окинул ее внимательным взглядом знатока. – Вы кажетесь хрупкой.
      Тут в разговор вмешалась Сайма со всей наглостью, на которую была способна:
      – Она слишком много работает. Ей нужен мужчина.
      Андра не сумела скрыть ужас, охвативший ее от этих слов.
      – Сайма!
      А Хэдден только усмехнулся:
      – Мужчина, который заботился бы о ней и выполнял тяжелую работу. Совершенно согласен.
      После этого разговора Сайму перестало волновать, что он иностранец. Она наравне со всеми остальными глупыми служанками красноречиво выражала восхищение приезжим.
      Поэтому, когда Андра выгнала его, Сайма не менее красноречиво выразилась по поводу наличия здравого смысла у госпожи и ее бесчувственного сердца и осмелилась прибегнуть к клевете – дескать, Андра притворилась безразличной нарочно, чтобы скрыть свою слабость.
      Конечно, это глупости. Андра сильная, самостоятельная. Ей никто не нужен. Никто.
      – И еще я ему сказала, что ребенка на подходе у вас нет. Его это вроде бы чуточку взволновало. – Самодовольно усмехнувшись, Сайма увидела, как Андра сначала вспыхнула, а потом побледнела. – Хотя с какой стати ему волноваться, ведь вы не венчаны? Этого мне, старухе, не понять.
      Ну конечно, ей не понять. Как же. Сайма насквозь видела человека; это казалось прямо-таки волшебством, и Андра не сомневалась, что старуха по ночам готовит колдовское варево, размешивая его своим скрюченным пальцем. Вот только ее замысел Андра не до конца понимала. Представив себе шаткую лестницу, которая снова и снова описывала круги внутри башни; дверь-люк в полу; большую пыльную комнату с такими грязными окнами, что они почти не пропускали свет, она с подозрением спросила:
      – А почему он хранится в башне?
      – Я забоялась, как бы сырость не испортила старые вещи. – Сайма отодвинула от стола стул с высокой спинкой.
      Андра шагнула к этому стулу.
      – Мистер Хэдден, садитесь, – велела Сайма.
      Андра остановилась, застыв от негодования. Раньше он всегда настаивал, чтобы на хозяйское место садилась она. Он отодвигал для нее стул, с очаровательной любезностью предлагая ей сесть первой. Теперь он принял почтительный жест Саймы со всем высокомерием божества, давно утратившего свою божественность, и уселся, коротко поблагодарив хитроумную старую ведьму.
      А Сайма, лучезарно улыбаясь, выдвинула другой стул, не такой парадный и без всяких подлокотников.
      – Садитесь сюда, голубушка, дайте отдых вашим усталым ножкам. Она, мистер Хэдден, слишком усердно трудилась, после того как вы уехали. Можно было подумать, что она скучает по вас. – И продолжала без передышки: – Согласитесь, миссис, в башне сухо; оттуда видно на много миль вокруг, а если окна открыть, там будет славный сквозняк.
      Разрываясь между досадой и благодарностью, Андра села.
      – И вы думаете, что плед восхищается прекрасными видами?
      Сайма погладила Андру по руке, стянув при этом шаль с ее плеч.
      – Ах, какой у нас острый язычок, правда же, мистер Хэдден?
      – Я высоко оценил ее… – его взгляд прошелся по ее груди, которую открывал глубокий вырез платья, – остроумие.
      Андра наклонилась вперед, пылкое возражение готово было сорваться с ее губ.
      Но тут Сайма крепко впилась пальцами в ее плечи, притянула к спинке стула и разразилась речью:
      – В эти дни мы с девчонками занимались весенней уборкой. Понимаете, весна – очень подходящее время для уборки. Вот мы и проветрили белье, протерли от пыли всякие памятные вещи и заново уложили все в сундуки, и плед мы тоже отнесли наверх. – Она кивнула одной из служанок, и та налила в миски суп и поставила одну перед Хэдденом, другую – перед Андрой. – В такое приключение нужно пускаться на сытый желудок.
      Андра поднесла руку ко лбу. Она не помнила, чтобы Сайма когда-нибудь так много болтала. Это, должно быть, влияние Хэддена; это очередная катастрофа, и винить в ней можно только его.
      – Она похудела. – Хэдден обращался к Сайме, но не было сомнений, что речь идет об Андре; его взгляд, брошенный через разом уменьшившийся стол, просто уничтожил ее.
      – Вот-вот, если она закроет один глаз, то будет точь-в-точь как иголка, – отозвалась Сайма, не скрывая своего предательского желания говорить об Андре так, как если бы ее здесь вообще не было. – Она очень плохо ела.
      – А как вы думаете, почему это? – осведомился он.
      – Я была занята, – сказала Андра.
      – Она тосковала, – одновременно с ней ответила Сайма.
      Будучи по горло сыта Саймой и ее глупыми заблуждениями насчет того, что женщине для полноты жизни нужен мужчина, Андра резко сказала:
      – Дайте нам спокойно поесть.
      – Конечно, миссис.
      Сайма сделала реверанс, служанки тоже, и все они юркнули из комнаты с такой быстротой, что у Андры возникло четкое ощущение – этот раунд она проиграла. «Но как могла я выиграть, – угрюмо подумала Андра, – когда все в замке явно считают, что их госпожа рехнулась?»
      – Ешьте суп, – приказал Хэдден, с такой же непринужденностью разыгрывая из себя властного хозяина, с какой разыгрывал очаровательного гостя.
      Ей хотелось ответить, что она не голодна, но она очень хотела есть – впервые за эти два месяца. Она была голодна ненасытно, голодна как волк. Она взяла в руки ложку, украдкой бросив взгляд на Хэддена. Его возвращение разбудило в ней этот аппетит – что, если оно разбудит и другой аппетит? Упаси Боже.
      Хэдден благоразумно смотрел в свою миску и воздерживался от замечаний по поводу того, как жадно она поглощает ароматный суп. Но как только она доканчивала одну лепешку, он протягивал ей еще одну, и так продолжалось до тех пор, пока Андра не смогла больше проглотить ни куска. Тогда Хэдден положил на стол ложку.
      – Теперь вы отведете меня в башню.
      Она откинулась на спинку стула.
      – На каком основании вы считаете, что можете отдавать мне приказания?
      – Еда вселила в вас силы, – сказал он. – Впрочем, вы и так в них не нуждались. Да, я приказываю вам отвести меня в башню. Вы должны мне хотя бы это, Андра.
      – Я ничего вам не должна!
      – Нет, должны. Помните, что вы мне сказали, когда велели уехать? Что я забуду вас, как только вы перестанете находиться у меня перед глазами. Ну вот, я вас не забыл. Я думаю о вас. Я вижу вас во сне. Я жажду вас, и если единственное, что я получу от вас, – это глава моей монографии, что же – я приму это и буду жить этим до самой смерти.
      Его ладонь, лежащая на ее руке, была жесткой и обжигающе горячей… как и он сам. Андра помнила жар его тела, помнила, как Хэдден двигался под ней, как наносил удары сверху, и эти воспоминания заставили ее сдаться.
      Она сделает все, что угодно, лишь бы он отпустил ее. Она встала, но он сжал ее руку. И не отпустил, пока она не сказала:
      – Хорошо, пойдемте. Я отведу вас в башню.

      Идя вслед за Андрой наверх по тусклой винтовой лестнице, Хэдден с трудом сдерживал возмущение. Андра заставила его провести в смятении целых два месяца. А теперь у нее хватает духу идти впереди по узким шатким ступеням и мучить его покачиванием своих бедер. Как долго может выносить мужчина такое бездумное поддразнивание?
      Если бы только оно не было бездумным. Если бы только она дразнила его нарочно, завлекая в свои объятия. Но она хотела, чтобы он уехал.
      Она ведь выгнала его.
      Когда он увидел ее в первый раз, она стояла в ручье, подвязав юбки, и смеялась, глядя на уловки овец, пытающихся увильнуть от ритуального купания. Она была хороша собой и беспечна, она казалась воплощением шотландской весны и всего того, чего ему хотелось.
      Он только что приехал из Лондона, где на него охотились невесты из-за состояния, благородного происхождения и привлекательной внешности. Там он стал презирать пресыщенных людей, готовых ради собственного удовольствия на все, даже на недостойные поступки. Несмотря на пылкое желание, пробежавшее по жилам, он решил, что не станет обольщать шотландскую крестьянку, которая, вероятно, не осмелится отказать богатому английскому джентльмену. Это было бы скотским поступком.
      Но когда выяснилось, что это та самая Андра, к которой послала его леди Валери, все принципы как ветром сдуло.
      Однако Хэдден никогда не видел, чтобы женщина работала так упорно, без остановки, словно существование ее людей зависело от нее, и только от нее.
      Что, очевидно, было истинной правдой. Она следила за тем, как купают овец, советовалась с пастухами, подбадривала женщин, которые увязывали шерсть в тюки, разговаривала с мужчинами, которым предстояло отвезти эти тюки на рынок, обсуждала со своими ткачами, сколько шерсти потребуется для ее личного потребления. Одновременно с этим она заботилась о домашнем хозяйстве и прислуге и обращалась с Хэдденом гостеприимно и любезно.
      Он ей понравился; он знал это. Действительно, когда кто-то из Фэрчайлдов лез из кожи вон, чтобы казаться привлекательным, мало кто из женщин мог устоять. А у Хэддена было еще и дополнительное преимущество – он мог помочь Андре в ее трудах, поскольку в отличие от большинства Фэрчайлдов был человеком знающим и не боялся тяжелой работы. Но что толку в обаянии, привлекательной внешности и многих умениях, если леди, которая вызывала в нем желание, не могла найти времени, чтобы дать себя очаровать?
      И вот на третий день своего пребывания в замке Макнахтан он договорился с ее слугами, что оторвет леди Андру от тяжких трудов, составляющих ее жизнь. Когда она пришла на конюшню, он с помощью всех трудоспособных мужчин в Макнахтане усадил ее перед собой в седло и на один день похитил, а Андра смеялась и протестовала, говоря, что у нее много дел.
      Но протестовала она не очень настойчиво. Оказавшись вдали от обязанностей, которые связывали ее по рукам и ногам, она с удовольствием помогла ему расправиться с едой и питьем, которые упаковала для них Сайма. Они бродили по холмам, собирая цветы, и Андра держала его за руку. Она с удовольствием слушала, как он поет старинные шотландские песни.
      Когда день начал клониться к вечеру, они отправились обратно, Андра обернулась, сидя в седле, и поцеловала его. На самом деле она просто мяла ему губы, пока он не остановился и не научил ее, как это делается. Научил не торопиться, научил наслаждаться.
      Хэдден остановился на лестнице и положил руку на стену, чтобы не упасть. При воспоминании об этих поцелуях кровь у него закипела. Лошадь под ним шла, не останавливаясь, Андра лежала у него на коленях, и он весь горел от желания овладеть ею. Немедленно. Все в нем требовало, чтобы он назвал эту гордую шотландку своей.