Глава 6

Селеста невольно стиснула руку Трокмортона.

Похоже, он ничуть не удивился этому и спокойно продолжал:

— Мать Кики — французская актриса, очень хорошенькая. Пять месяцев назад она объявила, что не может больше воспитывать свою шестилетнюю дочь.

«Значит, у Эллери есть дочь? И он оставил ее матери, а сам…»

Селесту начала бить нервная дрожь.

Впрочем, у него на это были свои основания. Ведь Эллери не мог жениться на актрисе, это так же дико, как жениться, например… на дочери садовника.

— О господи, — негромко вздохнула Селеста.

— Да. Так вот, эта женщина привезла Кики и оставила ее здесь. — Трокмортон медленно вел Селесту через большую столовую. — Обратите внимание, мама все здесь переделала. Новый паркет, обои. Это к торжественному ужину, которым должна была закончиться церемония помолвки. — Он искоса взглянул на Селесту, усмехнулся уголками губ и добавил: — Впрочем, не вините себя за то, что сегодняшний вечер закончился не совсем так, как мы предполагали. Столовую все равно нужно было ремонтировать.

Тем не менее Селеста испытала укол совести.

— Стол новый, вы наверняка еще не видели его, и потолок тоже. — Трокмортон взял со стола небольшой зажженный канделябр и поднял его над головой. — Я распорядился, чтобы восстановили старинную роспись. Знаете, мне по душе стиль восемнадцатого века.

Селеста подняла голову, делая вид, что ей это интересно, и сказала, глядя на летящих по потолку упитанных амуров и античных богинь в развевающихся хитонах:

— Прекрасная роспись.

Трокмортон не ответил. Он пристально всматривался в шею Селесты. Заметив это, она подняла руку, словно пытаясь защититься. От чего? Селеста и сама не знала. Но кто может сказать, что на уме у этого Трокмортона?

— И что было дальше с матерью Кики? — спросила она.

Он неохотно опустил канделябр и ответил, поморщившись:

— Вышла замуж. За итальянского оперного певца.

— Итальянский оперный певец — звучит романтично.

— Да, если вам нравятся тучные мужчины, ревущие на сцене так, словно им отдавили ногу.

Что ж, итальянская опера Трокмортону не по душе, это понятно.

— Боюсь, что вы не романтик, мистер Трокмортон.

— Нисколько.

Селесте нужно было бы оставаться настороже, но ее слишком взволновало то, что у Эллери есть шестилетняя дочь.

— Итак, она оставила Кики на пороге Блайд-холла и с тех пор исчезла навсегда. — Он указал на массивный ковер, проложенный через всю столовую до самой двери. — Тоже новый. Персидский. Мама сказала, что сейчас такие в моде.

— В Париже они в моде, — кивнула Селеста.

— Ну, если уж в самом Париже такие ковры в моде, то у нас и подавно.

В голосе Трокмортона прозвучала ирония, и Селеста догадалась, что ему совсем не нравятся нововведения его матери.

— А ребенок? — напомнила она.

— А, Кики… — Казалось, ему было интереснее водить Селесту по дому, чем рассказывать ей о ее воспитанницах. — Кики озорница, каких свет не видал. Может смеяться во весь голос или петь за столом, поминутно что-то разыгрывает, то трагедию, то комедию — вся в мать! Не сосчитать уже, сколько нянек от нее сбежало.

Он сказал это таким унылым тоном, что Селесте захотелось рассмеяться, но она лишь заметила:

— А мне нравятся такие живые дети.

— О, в таком случае она вам понравится. Только, к сожалению, незаконнорожденная и по английским законам считается иностранкой. Вам придется потрудиться, чтобы жизнь Кики не разрушилась, едва успев начаться.

Селеста вдруг почувствовала в Кики родственную душу.

— Я думаю, что девочка очень тоскует по матери, — заметила она.

— Возможно. Но пока что она превращает нашу жизнь в ад, а я не могу допустить этого, — сурово ответил Трокмортон.

— Понимаю. — Селеста слегка замялась, но все же спросила: — А как складываются ее отношения с отцом?

Теперь пришла очередь мистера Трокмортона замяться.

— Эллери смеется над ее проделками, позволяет Кики делать все, что ей взбредет в голову, гладит ее по волосам, когда та поет. Я думаю, что такие знаки внимания только осложняют дело.

Да, ребенка-бунтаря Эллери не мог не замечать. Это вам не тихая мышка, какой была в свое время Селеста. Но при этом дочь должна быть для него постоянным живым укором, и… Селеста снова смутилась, так и не доведя свою мысль до конца.

Они вышли из столовой в темное фойе и услышали доносившийся до них из дальнего угла шорох шелка и негромкое мужское бормотание. При этих звуках Трокмортон прибавил шаг и потащил за собой Селесту, которой пришлось едва ли не бежать, поспевая за ним. Только после того как они миновали фойе и приблизились к библиотеке, Трокмортон заметил:

— Кажется, роман между мистером Монкхаусом и леди Новелл в полном разгаре.

Надо сказать, что любовная сцена нисколько не шокировала Селесту, в Париже такие романы были обычным делом. Она лишь повернула голову к Трокмортону и спросила:

— Откуда вам известно, кто это?

— Я прекрасно вижу в темноте, — пояснил Трокмортон и добавил: — И мистер Монкхаус тоже, между прочим. — Затем он провел Селесту в библиотеку и сказал, обводя вокруг широким жестом: — Ну а здесь я не позволил маме что-либо менять. Она хотела поставить новые кресла вместо этих, старинных, с львиными головами на подлокотниках. Но мне они нравятся. Я часто привожу сюда Пенелопу, чтобы почитать ей. Выбираю что-нибудь спокойное, легкое, чтобы ей не снились потом кошмары — всякие тигры или аллигаторы, знаете ли.

Селеста понимающе усмехнулась.

— Но если у Пенелопы кошмары случаются редко, то у Кики — то и дело, только непонятно, что ей видится. Ведь кричит-то она по-французски.

— По-французски?

— Кики не желает говорить по-английски, хотя прекрасно все понимает, — поморщился мистер Трокмортон. — Впрочем, для вас это не будет проблемой, вы-то французским владеете свободно. Одним словом, я надеюсь, что вам удастся вернуть мир и покой под крышу нашего дома.

«Если все обстоит хотя бы наполовину так, как говорит мистер Трокмортон, меня ожидает здесь веселая жизнь», — подумала Селеста.

— Я постараюсь, — просто ответила она.

— Впрочем, не думайте, что вам придется целыми днями заниматься воспитанием девочек. У них есть няня, а ваши обязанности ограничиваются только классными часами. Кроме того, поскольку Кики очень возбуждена после сегодняшнего приема, я полагаю, что вам есть смысл приступить к занятиям только со следующей недели.

— Надеюсь, вы не думаете, что мне нужна отсрочка для размышлений, сэр?

— Нет. — Трокмортон повел Селесту в короткий коридор, заканчивающийся массивными двустворчатыми дверями. — Но не хочу при этом, чтобы возле Эллери постоянно находились сразу две прекрасные молодые девушки, желающие обратить на себя его внимание.

— Я вовсе не собираюсь добиваться того, чтобы он обратил на меня свое внимание, — не очень искренне возразила Селеста.

— Хорошо, скажем иначе. Я хочу, чтобы до того, как Эллери оправится от своей сыпи, вы перенесли свое внимание на его недостойного брата.

Теперь, когда Селесте стало понятно поведение мистера Трокмортона, ей предстояло вежливо отказать ему, но так, чтобы не слишком обидеть своего хозяина.

— Я никогда…

— Перестаньте, я прекрасно понимаю разницу между собой и Эллери, — криво усмехнулся Трокмортон. — Вы думаете, с этим так легко смириться? Ну ничего, я нахожу утешение в своей работе.

Селеста смутилась. Она не хотела задеть чувства мистера Трокмортона, хотя, если говорить честно, ей до сегодняшнего дня и в голову не могло прийти, что тот способен на какие-либо чувства.

— Право, мистер Трокмортон, я не могла и подумать, что…

— Мистер Трокмортон? — перебил он ее. — Зовите меня просто по имени. Гаррик.

Это было самым невероятным из всего, что довелось ей услышать за сегодняшний вечер.

— Я… когда я была ребенком, то не знала, как вас раздражает мое поведение… мне очень…

— Нет, нет, вы всегда мне нравились. Очаровательная девочка с большими глазами и дерзкой улыбкой. — Он замедлил шаги возле закрытой двери. — Вы и теперь очаровательны, но совсем по-другому. Ваша улыбка, умение держаться, отзывчивость… Из озорного ребенка вы превратились в прелестную юную леди, быть рядом с которой честь для любого джентльмена.

Селеста отвела глаза в сторону и уставилась в пол. Ее смущал тон Трокмортона да и само направление, которое приняла их беседа.

Трокмортон склонил голову, потянул ноздрями и негромко заметил:

— Ваши духи. Прелестное сочетание — цитрус, корица и, очевидно, иланг-иланг?

«Вот это да! — подумала Селеста. — Откуда он-то знает о таких вещах?»

— Простите, я, кажется, смутил вас. — Трокмортон начал отступать назад, но Селеста ухватила его за руку.

— Нет, это не так. Просто я не думала, что вы… что вам…

— Что мне могут нравиться женщины?

Он улыбнулся так, что у Селесты не осталось сомнений, — мистеру Трокмортону очень нравились женщины. Во всяком случае, его интерес к ней самой казался несомненным.

— Дорогая Селеста, — бархатным тоном сказал Трокмортон, — милая маленькая Селеста, когда я гляжу на вас, я думаю только об одном.

С этими словами он склонился над Селестой. Та, выкатив от удивления глаза, откинулась назад и прижалась спиной к стене.

— Я думаю, что наш поцелуй станет самым волнующим событием в моей жизни.

«Если кому и приходилось сдерживать в браке свои чувства, так это ему, а не его жене», — подумала Селеста, сильнее прижимаясь спиной к влажной штукатурке. Трокмортон склонился еще ниже, и Селеста оцепенела, со страхом и замиранием сердца глядя на приближающееся лицо мистера Трокмортона. Еще секунда, и его губы коснулись ее губ. Теперь Селеста закрыла глаза, все еще не в силах поверить в то, что она целуется — и с кем, с мистером Трокмортоном! И, что самое странное, не чувствует при этом ни малейшего отвращения.

Скорее она испытывала нечто совсем противоположное.

До этого Селеста целовалась дважды, один раз в Англии и один раз во Франции. Но те поцелуи, сорванные случайными поклонниками, оставили ее равнодушной, она не принимала их всерьез, — ведь сердце Селесты целиком было отдано одному лишь Эллери, и только его поцелуй мог бы взволновать ее по-настоящему.

Но Трокмортон в одно мгновение сумел развеять этот миф. Целоваться с ним оказалось приятно… очень приятно. Селеста чувствовала его жаркое, обжигающее кожу дыхание. Губы Трокмортона, слегка пахнущие виски, все крепче прижимались к ее губам, словно требуя ответа.

«Соскользнуть по стене вниз? Да. Нет, он стоит слишком близко, — проносились в голове Селесты беспорядочные мысли. — Пусть, пусть целует меня. Еще крепче! Боже мой, он что, умеет читать мои мысли?»

Трокмортон в самом деле еще сильнее прижался губами к губам Селесты, и по спине девушки пробежал холодок.

Дыхание ее стало частым, прерывистым, кровь гудела в жилах, и бешено стучало в груди встревоженное сердце.

Селеста продолжала стоять неподвижно, уронив руки, чувствуя, как разгорается в ней…

Страсть? К мистеру Трокмортону? Не может быть!

Он прервал поцелуй.

Селеста подумала, что теперь Трокмортон отпустит ее, но он не отодвинулся ни на шаг, лишь слегка отстранил голову.

Затем одной рукой обхватил Селесту за талию и потянул вверх, заставив девушку приподняться на носках, а второй поймал ее руку и закинул себе на шею. Теперь Селеста окончательно попала в плен. Все, что ей оставалось, — это вцепиться ногтями в воротник старомодного суконного сюртука мистера Трокмортона. А он резким движением прижал Селесту к своей груди и склонился над ней, заставляя выгнуться, опираясь на его руку. Она чувствовала жар его тела, прижимающегося к ее телу.

— Разожми губы, — приказал он.

— Зачем?

— Вот зачем, — ответил он и снова прильнул к губам Селесты.

Это было невозможно представить, но язык Трокмортона проник в ее рот!

Теперь он наслаждался ею, облизывал так, словно ее рот был сделан из его любимых сладостей, намазан сливками и медом.

Селеста почувствовала слабость в ногах, откинулась на руку Трокмортона и затихла. У нее не было ни сил, ни желания сопротивляться. Она полностью отдалась во власть этого мужчины, который оказался талантливым учителем, желая усвоить все его уроки.

Неужели это действительно был мистер Трокмортон, педантичный, замкнутый, вечно хмурый мистер Трокмортон? Слуги всегда называли его сухарем. Должно быть, не догадывались о том, что и в нем может кипеть страсть. А может быть, ей одной удалось пробудить в нем такие чувства. Только ей, и больше никому.

Селеста испугалась, что сходит с ума, иначе откуда вдруг в ее голове могли возникнуть столь нелепые мысли?

Она вырвалась, бешено замотала головой, но Трокмортон остановил ее, ухватив рукой за подбородок. Затем его губы скользнули вниз, по шее Селесты, вернулись назад, нежно прихватили мочку ее уха. Снова опустились, прижались к тонкой ключице.

Селеста услышала какой-то посторонний звук, похожий на стон, и не сразу поняла, что он вырывается из ее собственной груди. Трокмортон между тем прижался губами к горлу Селесты, словно впитывая ими этот странный вибрирующий звук.

А затем он поднял голову.

Открыв глаза, Селеста увидела перед собой глаза Трокмортона — серые, бездонные. Он не сводил взгляда с лица Селесты, но она не могла понять, смотрит ли он на нее с любовью или просто внимательно, как бы желая определить, хорошо ли справился со своей работой.

Он медленно выпустил Селесту из своих объятий, заметив, как дрожит ее рука, негромко спросил:

— Все в порядке?

— Да. — Голос прозвучал хрипло, и Селеста, прокашлявшись, повторила уже более уверенно: — Да.

— Отлично. Пару ночей вам придется провести в этой спальне. Новая, рядом с воспитанницами, еще не готова.

Буквально на глазах он превратился в прежнего мистера Трокмортона, и Селеста не знала, радоваться ей или удивляться.

Конечно же, радоваться. Ей совсем не нужно было целоваться с Трокмортоном, и не потому, что он хозяин, а она — гувернантка, а потому, что есть Эллери, любимый и единственный на свете. Селеста надеялась, что поцелуй с Трокмортоном никак не скажется на их отношениях с Эллери. Ну что такое поцелуй, в конце концов? Во Франции это общепринятая форма приветствия, не более того. Так и будем считать.

Хотя это приветствие оказалось необычайно пылким и долгим.

Не дождавшись ответа, Трокмортон нахмурился и добавил:

— Надеюсь, вы извините меня за эту оплошность.

— Какую оплошность? — не поняла Селеста. «Это поцелуй он называет оплошностью?»

— Ну, что ваша спальня еще… — Он нахмурился еще сильнее. — Простите. Я, правда, не думал, что вы появитесь так скоро, да еще эти хлопоты с помолвкой… Одним словом, я просто упустил это из вида.

— Не стоит извинений, — сказала Селеста, берясь за ручку двери. — Я все понимаю.

— Вы зайдете утром в мою контору?

— Да, мистер…

Он прижал палец к губам Селесты и укоризненно покачал головой.

— Глупо называть меня мистером Трокмортоном после того, что произошло между нами. Правда, если вам не понравилось…

— Нет! Да! Все было просто чудесно, и мне очень… хм… понравилось.

— Отлично, — ответил он и улыбнулся, облегченно вздохнув.

— Доброй ночи, — сказала Селеста, поворачивая дверную ручку.

— Утром увидимся.

— Конечно, э-э… — Нет, она так и не смогла назвать его по имени и остановилась, глядя на Трокмортона, а тот продолжал смотреть на нее.

Улыбка стерлась с его лица, ко лбу прилипла упавшая темная прядь. Затем он поклонился, ухитрившись при этом ни на миг не отвести взгляда от лица Селесты.

Не дожидаясь продолжения, Селеста упорхнула за дверь спальни, чувствуя себя при этом так, словно только что совершила самую большую в своей жизни глупость.

Глава 7

— Дорогой!

С этим возгласом леди Филберта ворвалась в кабинет Трокмортона, и вслед за ней сюда долетели шумные звуки — праздничный вечер продолжался. После прощания Трокмортона с Селестой прошел всего лишь час.

— Дорогой, я только что слышала интересную новость.

Гаррик повернулся от окна, покачал в руке стаканчик, наполненный чистым виски, и спросил у матери:

— И что же ты услышала, мама?

— Говорят, что видели, как ты шел по темным коридорам рука об руку с прекрасной, загадочной незнакомкой.

Он испытал смешанное чувство стыда и гордости. Однако можно только подивиться той скорости, с которой мистер Монкхаус умеет распространять слухи.

— Как Эллери? — спросил Гаррик.

— Чешется, — коротко ответила леди Филберта. — Признайся, это ведь ты подстроил?

— Ну что ты, мама, — неискренне возмутился он. — С чего это пришло тебе в голову?

— Да, это ты подложил клубнику в тот десерт, фу, как низко!

Он согласился признать свою вину, не испытывая при этом ни малейшего раскаяния.

— Зато эффективно. Или ты предпочла бы весь вечер успокаивать рыдающую леди Патрицию, в то время как лорд Лонгшо обдумывал бы, как ему лучше стереть всех нас в порошок?

— Нет, но… — Леди Филберта задумчиво почесала щеку, но тут же поспешно отдернула руку. — Разумеется, ты прав. Пусть уж лучше Эллери почешется немного у себя в спальне, чем расстроит все наши планы.

Она перешла к высокому, неудобному даже на вид, жесткому креслу, уселась в него и со вздохом заметила:

— Буду признательна, если ты нальешь мне немного ратафии.

Трокмортон отвернулся к буфету, хлопнул пробкой и наполнил бокал янтарным греческим коньяком.

— Эллери не подозревает меня и не должен. Самое удивительное, что фрау Вейланд, которая знает о том, что у Эллери аллергия на клубнику, вынудила дать ей взятку. — Он усмехнулся уголками губ и добавил, протягивая бокал леди Филберте: — Кстати говоря, ей не следовало бы объявлять во всеуслышание, что десерт сделан по моему рецепту.

— Но всем известно, что ты такой же любитель сладкого, как и твой покойный отец.

— У каждого свои слабости.

— Что ты намерен делать дальше?

— Соблазнить девушку, — ответил Трокмортон, поглаживая себя по подбородку.

— Селесту? — уточнила леди Филберта после продолжительного молчания и добавила, медленно поднимаясь с места: — Ты?

— А ты можешь предложить что-нибудь получше?

— Но если эта мисс Милфорд всего лишь охотница за приданым…

— Нет, это не так, поверь мне, мама. В этом случае все было бы слишком просто.

Будь Селеста простой охотницей за приданым, она согласилась бы принять домик в Париже и ежегодное пособие в тысячу фунтов. Но она отказалась. Более того, она даже нашла в себе силы извиниться, когда он упрекнул ее в нарушении этикета. Эта девушка была по-настоящему влюблена в Эллери. Ситуация — хуже не придумаешь.

Леди Филберта попробовала присесть на другой стул, поморщилась, встала с него и заметила:

— Но ты можешь запросто погубить эту девушку.

— Я не стану соблазнять ее до конца. Остановлюсь на самой грани. Кстати, я уже заказал для нее билеты до Парижа и выписал чек, который отдам ей в конце нашего маленького романа. Думаю, она останется довольна.

— Что ей нужно от Эллери?

— Она верит, что влюблена в него.

— А ты в это не веришь.

— Более того, я считаю, что эта страсть — плод ее воображения. Кроме того, наша девушка слышала где-то, будто выйти замуж за богатого не труднее, чем за бедного.

— Замуж? — закашлялась леди Филберта. — Она что, в самом деле собралась замуж?

— От юной красотки вроде мисс Милфорд можно ожидать чего угодно.

Леди Филберта, пытаясь устроиться удобнее на жестком стуле, заложила руку за спину, но это не помогло, и мягче ей от этого не стало.

— Когда Эллери был молодым, его следовало держать в ежовых рукавицах, — сказала она.

— К сожалению, уже поздно, — откликнулся Трокмортон. — Итак, для того чтобы разрубить этот узел, потребуется…

— Жертва. С твоей стороны.

— Боюсь, что так. Правда, если найдется кто-нибудь другой на роль… — Только сейчас он заметил, как легко согласилась мать принести его в жертву. Она не сомневалась в том, что он сделает это — ради того, чтобы спасти Эллери, ее, самого себя, честь семьи и все, что еще нужно будет спасти. Трокмортон раздраженно вернулся к окну и выглянул в сад. Снаружи не горел ни один фонарь, и потому Трокмортон мог видеть только свое собственное отражение в темном стекле.

Тем временем леди Филберта перебралась за стол и попробовала присесть в рабочее кресло Трокмортона.

— Это единственное удобное кресло во всем кабинете, Гаррик! — воскликнула она.

— Дискомфорт способствует более активной работе мозга, — сухо ответил Трокмортон.

— До чего же ты зануда, Гаррик.

— Ну что ты, мама, я просто дальновидный и опытный человек. И к тому же чертовски старый для этой ерунды, — пробормотал он себе под нос, — соблазнять юных девушек.

— Слишком стар? — переспросила леди Филберта. — Скажи лучше, когда ты был достаточно молод! Ты уже к двенадцати годам успел стать рассудительным, предусмотрительным и готовым к долгой нудной работе.

— Ты забываешь про Индию.

— Ты никогда мне не рассказывал про Индию.

Трокмортон внимательно посмотрел на мать. Леди Филберта была женщиной энергичной, умной, рассудительной, одним словом, она заслуживала доверия, но Трокмортона останавливало то, что это его мать. Трокмортон знал, что она любит его, знал это так же точно, как и то, что матери не понравились бы рассказы о том, что ему пришлось делать и испытать в далекой Индии.

— Там была война, — лаконично пояснил он. — Были герои и были изменники. Когда нужно было убивать, я убивал. Этого достаточно?

— Я так и думала, — голос леди Филберты зазвучал мягче и теплее. — Ты вернулся… другим. Но сейчас мы говорим не о насилии. Мы говорим о том, сколько заплатить женщине, чтобы она оставила нашу семью в покое.

Трокмортон вспомнил сияющее лицо мисс Милфорд. Он знал, как редко в наше время можно увидеть такое светлое и чистое проявление чувств. И Трокмортону стало вдруг противно при мысли о том, что этот огонек он должен будет загасить своими руками.

— Как бездушно ты говоришь об этом, — сказал он с невольным укором.

— Мне очень жаль причинять боль мисс Милфорд, но подумай сам, Гаррик. В Индии вот-вот начнется новая война. Что будет, если индусы со временем обнаружат, что проиграли, и сложат оружие? А с помощью лорда Лонгшо мы можем закрепиться в северных провинциях Индии.

Этого она могла бы и не говорить. О том, как обстоят дела в Индии, Трокмортон знал гораздо лучше леди Филберты и при том не понаслышке. Он сам принимал участие и в разведке, и в бесконечных дипломатических переговорах, и в жестоких сражениях.

— Мы не можем потерять эти плантации, — сказала леди Филберта.

— Зато я потеряю прекрасную гувернантку. — Трокмортон взял со стола письмо, развернул его и начал читать вслух:

— Я была вдовой с двумя детьми, когда вышла замуж за вдовца, у которого также было двое детей от первого брака. До приезда мисс Селесты в нашем доме царил ад. Мои дети воевали с детьми мужа, и те, и другие совершенно не желали учиться, а мы с мужем не знали, что нам делать дальше. Но с появлением мисс Селесты все изменилось буквально как в сказке. Она сумела все исправить и все наладить заново. Я предлагала ей любые деньги за то, чтобы она согласилась ехать с нами в Россию, но мисс Селеста ответила отказом. Она пожелала вернуться в родную Англию, и нам с мужем ничего не оставалось, как только попрощаться со слезами на глазах с нашей феей и порекомендовать ее вам, как самому уважаемому из клиентов, желавших воспользоваться услугами мисс Селесты.

Трокмортон закончил читать и посмотрел на мать. Она сидела, облокотившись на стол, — поникшая и грустная.

— Прекрасная рекомендация. С такой гувернанткой можно было бы вновь установить порядок на третьем этаже. Понимаю, как тебе жаль упускать такую возможность. Ах, если бы только Селеста не была такой хорошенькой! — Губы леди Филберты дрогнули. — Но она прелестна, и мы не должны забывать о самом главном — для меня, во всяком случае, — об Эллери.

— А именно?

Она посмотрела на сына материнским взглядом, в котором смешались тревога и любовь.

— Мы никогда не говорили с тобой об этом, но ты все знаешь сам. Я долго надеялась на то, что с годами Эллери исправится и возьмется за ум. Увы, он год от года становится все хуже. Крупно проигрывает в карты, много пьет. Люди уже начинают судачить о нем. Наконец он встречает леди Патрицию. Я надеялась на то, что Эллери сумеет по-настоящему полюбить ее и это станет началом его исправления. Но тут на сцене появляется блистательная мисс Милфорд. — При этих словах леди Филберта подняла голову, чтобы посмотреть сыну прямо в глаза. — Полагаешь, тебе удастся одурачить мисс Милфорд?

— Сегодня вечером я положил для этого неплохое начало.

— Чесотка у Эллери пройдет самое большое через два дня.

— Значит, на третий день я придумаю что-нибудь еще, — ответил Трокмортон и успокаивающе погладил мать по плечу.

Эллери медленно пробирался по темным коридорам, зажав в руке наполовину опустошенную бутылку. Было четыре часа утра. В ту ночь Эллери так и не смог уснуть — ворочался, чесался, наконец встал, оделся и вышел из спальни. В доме было тихо. Последние гости давно разошлись, никто не сидел на скамейках в саду, никто не попадался навстречу Эллери, хотя тому очень хотелось найти в этот предрассветный час собеседника, которому можно было бы излить душу.

Лицо Эллери было покрыто красными пятнами, которые зудели, если их не чесать, и горели, если начать их расчесывать. Запах овсяного отвара, казалось, насквозь пропитал кожу Эллери, и так хотелось сейчас, чтобы кто-нибудь ласково притронулся к его руке и сказал ему хоть пару ободряющих слов!

Разумеется, он тут же вспомнил о Селесте. О маленькой милой Селесте, дочери садовника. Гаррик много язвил насчет того, что она дочь садовника, но, узнав, что брат по-настоящему влюблен в эту девушку, сумел поступить правильно. Гаррик всегда и все делает правильно.

До тошноты правильно.

«Только не думайте, будто я не люблю Гаррика! — подумал Эллери, и остановился, чтобы погрозить пальцем невидимому оппоненту. — Пусть Гаррик зануда, педант, пусть Гаррик считает, что танцевать на столе — это верх неприличия, все равно он остается одним из величайших людей во всем мире. Да, да, господа, именно так! Чуткий, славный Гаррик! Когда я подхватил сыпь, он сам вызвался позаботиться о Селесте. В том смысле, чтобы увести ее подальше от других мужчин, которые непременно стали бы к ней приставать.

Милый, славный Гаррик! Лучший брат на свете!»

Селеста выросла в садовом домике, у своего отца, но теперь ее место здесь, возле ее воспитанниц, это Эллери знал наверняка. Ведь Гаррик так готовился к приезду своей гувернантки. Он собирался поселить ее на третьем этаже, рядом с детской.