Глава 19

Стоило Селесте перешагнуть порог кухни, как со всех сторон раздались приветственные возгласы.

— Вы только взгляните на нее! — Это Брюнелла, которая всю жизнь, сколько помнила Селеста, служила старшей горничной на верхнем этаже. — Наша маленькая француженка. А уж как разодета!

Все раздражение, накопившееся за утро, отступило. Селеста была среди своих.

Она любила кухню. Можно сказать, она выросла здесь, рядом с матерью. А когда той не стало, на кухне появилась Эстер, полюбившая Селесту как родную дочь. Здесь все знали Селесту, и она знала всех. На кухне можно было говорить все, что думаешь на самом деле, без притворства и оглядки. На кухне не имело значения то, что Селеста поднялась вверх по социальной лестнице, то, что мистер Трокмортон включил ее в свою игру, каким-то образом связанную с проделками мистера Стэнхоупа. Здесь не имела значения ни странная связь, возникшая между ней и старшим Трокмортоном, ни ее неприкрытая охота за вторым, младшим братом. На кухне Селеста могла позволить себе быть самой собой. И здесь все прекрасно знали, кто она есть на самом деле.

Селеста приветственно махнула рукой Брюнелле и медленно покружилась, снимая черную бархатную шаль, наброшенную на плечи, и демонстрируя свое модное, с пышной юбкой платье, сшитое из белого индийского штапеля.

— О-ля-ля, — на французский манер воскликнула Брюнелла. — Красота!

Она, не глядя, сунула поднос в руки слуге, пришедшему сюда за завтраком для кого-то из гостей.

Эстер бросила половник и поспешила обнять Селесту. Вслед за этим Селеста попала в объятия старого Арвида, который с незапамятных времен заправлял погребами Блайд-холла и умел готовить ликеры и консервировать овощи и фрукты как никто другой. Неизвестно, как долго могло бы продолжаться все это, если бы не Эстер. Она быстро навела на кухне порядок. Отослала Арвида за малиновым джемом, разогнала по местам горничных и широким жестом пригласила Селесту к столу.

— Садись и поешь настоящей еды, — сказала она. — Не каких-то там улиток.

Селеста не стала говорить, что, живя во Франции, полюбила улитки, о которых с таким презрением отозвалась Эстер, и уселась за стол.

— Пахнет великолепно, — сказала она.

На столе стояли длинные блюда с зажаренной, покрытой золотистой корочкой макрелью и котелки с дымящейся овсяной кашей. В глиняных горшочках матово блестела сметана, а рядом с ними высились на тарелках горы хрустящих горячих булочек с маслом. А в середине стола была установлена чаша с мелко нарезанной клубникой, которой, при желании, можно было посыпать эти булочки.

Селеста отвела глаза в сторону. После разговора с несчастным Эллери ей следовало бы потерять аппетит, но… она его не потеряла.

За столом слуги сидели по ранжиру: с одной стороны младшие садовники, конюхи и рассыльные; с другой — старшие и среди них отец Селесты с приглаженными, смоченными водой волосами. За последние годы волосы отца заметно поредели, а те, что остались, стали серыми от седины, но лицо его оставалось прежним, родным, знакомым до последней черточки. Всегда немногословный, теперь он говорил еще меньше и медленнее. Впрочем, после смерти жены ему и не с кем было особенно поговорить, и Селеста подумала о том, что хорошо бы ему найти женщину, которая будет любить и ухаживать за ним. Ведь он еще совсем не старый.

Ее взгляд невольно обратился к Эстер, которая медленно переворачивала вертел с ростбифом, умудряясь одновременно резать и раскладывать ломти хлеба. Эстер могла бы стать такой женщиной, но только не помешают ли этому воспоминания о матери Селесты, заправлявшей когда-то на этой самой кухне?

— Доброе утро, отец, — сказала Селеста, подходя и целуя его в щеку.

— Доброе утро, дочка. — Отец потрепал Селесту по руке. — Рад видеть тебя.

Она еще раз поцеловала отца и поблагодарила парней, поспешивших освободить для нее место рядом с ним.

Усевшись, Селеста на минуту предалась ностальгическим воспоминаниям. Здесь, на кухне, все было по-прежнему. То и дело прибегали незнакомые слуги, спешившие забрать подносы с завтраком для своих хозяев. Эстер обслужцвала их, не забывая при этом присматривать за тем, чтобы на столах у своих было всего в достатке. Одновременно она продумывала меню на весь сегодняшний день.

— Селеста, возьми булочку, — прошамкал беззубым ртом Тревис, легендарный Тревис, служивший в Блайд-холле уже шестой десяток лет. Он поднес тарелку, и Селеста, улыбнувшись, взяла с нее горячую булочку.

Затем к ней потянулись молодые слуги, предлагая то овсянку, то клубнику, и в результате Селеста набрала столько, сколько вряд ли смогла бы съесть. Разумеется, ее не прекращали при этом забрасывать вопросами:

— Париж в самом деле такой распутный город, как о нем говорят, Селеста?

— Ты там каждую ночь бывала на балах?

— Что ты скажешь о французах, Селеста? Тебе они нравятся больше, чем англичане?

Селеста зачерпнула ложкой овсянку и коротко ответила:

— Да — да — нет.

— Дайте девочке поесть, — сказал отец. — Вон какая она худенькая.

— Зато хорошенькая, — восторженно вздохнул кто-то из молодых парней.

Селеста улыбнулась ему с полным ртом. Уплетая завтрак, она сумела на время забыть обо всем, что случилось с ней там, наверху, и о том, что ждет ее, когда она туда вернется. Она просто ела, да с таким аппетитом, что Эстер не удержалась и спросила ее, оглаживая ладонями свои крутые бедра:

— Ну, как, нравится моя стряпня? — Сказано было грубовато, но от души. Нужно было просто знать Эстер.

— Сто лет такого не ела, — откликнулась Селеста. Эрни, этот разносчик сплетен, как называл его отец, давно уже переминался с ноги на ногу. Наконец он не выдержал и попросил:

— Селеста, если ты уже поела, расскажи нам, как дела у мистера Эллери?

Селеста чуть вздрогнула, надеясь, что отец этого не заметил.

— Ему лучше. Сыпь прошла, и царапины почти зажили.

— Прошлой ночью у него добавились новые царапины после того, как он налетел на розовый куст, — заметил Милфорд и сделал глоток эля из оловянной кружки.

Селеста старалась не смотреть в его сторону.

— Тебя не было вчера в музыкальной гостиной, — продолжал Эрни. — Мистер Эллери сделал тебе непристойное предложение?

— Он славный мальчик, — сказала Эстер, отрезая хлеб от приложенного к груди каравая. — Но если он сделал что-то подобное, клянусь, я налью ему в бутылку с бренди касторового масла.

— Нет, нет! — поспешно возразила Селеста. Эллери был любимцем всех слуг, особенно горничных, и в первую очередь кумиром Брюнеллы, которая всегда старалась выбрать самые хрустящие булочки, когда относила ему поздний завтрак. — Мистер Эллери вел себя со мной очень вежливо.

«Если не вспоминать сегодняшнее утро, когда он напился и начал делать непристойные намеки относительно меня и мистера Трокмортона».

Как некстати ей вспомнился мистер Трокмортон, который посылал за ней. Мистер Трокмортон, которому она бросила вызов. Мистер Трокмортон, о котором ей так не хотелось думать.

Если знать тот клубок, в котором она запуталась из-за Трокмортона, все, что сделал Эллери, казалось детской игрой.

— Я не была в музыкальной гостиной потому, что мне хотелось… поближе познакомиться с детьми, и, кроме того, вы же знаете, что я не пою и на арфе не играю.

Невилл, в чьи обязанности входил уход за столовым серебром и которого иногда бросали на помощь, когда нужно было обслужить за обедом многочисленных гостей, сказал:

— Я слышал от Хода, который слышал от Роудона, который слышал от Дайны, которая стирает пыль в кабинете мистера Трокмортона, что ты теперь работаешь с бумагами мистера Гаррика.

— Вот как? А что случилось с мистером Стэнхоупом? — воскликнул Арвид.

— Ему дали пинка под зад, — с чувством сказал Эрни.

Брюнелла дождалась, пока уляжется общее волнение, и спросила:

— Ну и как, Селеста, нравится тебе работать с мистером Гарриком?

— Очень.

Селесте как-то вдруг расхотелось оставаться на кухне. Исчезло радостное ощущение от того, что ты находишься дома, в кругу своих. Зачем они завели разговор о Гаррике? Прежде ее не волновали такие разговоры: какое отношение она, дочь садовника, имела к тому, что происходит наверху? Но теперь они затрагивали ее, заставляя думать о том, что было ей неприятно. Ей не хотелось вспоминать про мистера Трокмортона.

— Мистер Гаррик гораздо богаче, чем мистер Эллери, — заговорщицким тоном заметила Эстер.

— Ради всего святого, прекратите! — рявкнул Милфорд.

— Помнишь, Селеста, я не раз говорила тебе, что выйти замуж за богатого не сложнее, чем за бедного, — сказала Эстер, пристально посмотрев на Милфорда, который при этих словах съежился и поник.

Селеста посмотрела на них обоих и подумала о том, что отца и Эстер связывают гораздо более сложные отношения, чем можно было предположить.

— Я не строю сумасшедших планов, папа, и лучше понимаю теперь различие между бедными и богатыми, Эстер. Но…

— Нет, я не понимаю, — нахмурилась одна из новеньких горничных, самая молоденькая, слушавшая разговор, наморщив от напряжения свой лобик. — Кем же вы все-таки интересуетесь, мистером Эллери или мистером Гарриком?

— Мистером Эллери, — быстро ответила Селеста. Но горничная продолжала так, словно не слышала ответа Селесты:

— Мне кажется, что любой из них был бы достойной добычей для дочери садовника. Это все равно, что птицу руками поймать.

Селеста покраснела от смущения и сердито ответила:

— Я не хотела бы выйти замуж за мистера Трокмортона. Всех его денег не хватит, чтобы я смогла полюбить такого холодного и бессердечного человека, как он.

Ее слова упали в тишину. Было слышно лишь ритмичное постукивание вертела и шипение жира, падавшего с ростбифа на раскаленные угли. Селеста перехватила испуганный, предупреждающий взгляд Эстер и довернула голову к раскрытой двери.

Там в проеме стояла высокая темная фигура.

Гаррик. Он стоял, сжав кулаки и расставив ноги, словно матрос на палубе.

Он пришел за ней. Разумеется, разве мог он смириться с сообщением, которое она передала для него? Мистер Трокмортон обвел кухню тяжелым, замораживающим взглядом.

Некоторые слуги привстали со своих мест. Другие отвернулись или заерзали. Эрни закашлялся и постарался спрятаться за чужие спины.

Мистер Трокмортон нашел взглядом Селесту и неожиданно спокойным тоном сказал:

— Мисс Милфорд, можно вас на минутку?

В глубине его глаз, под коркой льда, горел огонь… огонь страсти, в которой ему только что прилюдно отказала Селеста.

Она вцепилась в скамью, на которой сидела, так, что побелели костяшки пальцев.

Видя, что она не собирается вставать, Гаррик повторил:

— Мне нужно поговорить с вами. Немедленно.

Эстер улыбнулась и ободряюще кивнула Селесте. Отец прокашлялся и сказал, тронув Селесту за плечо:

— Иди, девочка.

Могла ли она ослушаться? Не могла, как и не могла рассказать всем о том, что случилось вчера в оранжерее.

Она отлепила от скамьи пальцы. С усилием поднялась на ноги. Медленно подошла к двери, не глядя на Гаррика.

Он отступил в сторону, пропуская ее мимо себя.

Она вышла за дверь.

Гаррик захлопнул дверь и взял Селесту за локоть — так, как берут непослушную служанку.

Селеста попыталась вырваться и резко сказала:

— Будьте любезны, отпустите мою руку.

— Нет, — ответил Гаррик и потащил вслед за собой по лестнице. — Такой холодный и бессердечный человек, как я, не может быть столь вежливым по отношению к дочери своего садовника. Особенно, если она так пренебрежительно отзывается о его предложении выйти за него замуж.

— Вы не делали такого предложения.

— Да? — насмешливо ответил он. — Хорошо, я это запомню.

Оказавшись наверху лестницы, Селеста силой вырвалась от этого грубого, бездушного развратника и злобно прошипела:

— Не можете смириться с тем, что я не хочу поклоняться вам? Но на что вы рассчитываете после всего, что случилось?

Лицо мистера Трокмортона казалось обычным, спокойным, но под этой маской Селеста угадывала черты того дикаря, которые раскрылись для нее вчера в оранжерее.

Грубое, похотливое животное.

Селеста медленно двинулась вперед по пустынному коридору.

Гаррик следовал за ней по пятам.

— Вы сплетничали обо мне со слугами.

— Я — нет. Сплетничали они, а я лишь отвечала. И можете поверить, мне это не доставило ни малейшего удовольствия. — Это было еще мягко сказано. Глаза Селесты наполнились слезами. — Я и так запуталась меж двух миров, а тут еще вы со своими претензиями.

— А когда вы решили заполучить Эллери любой ценой, разве вас волновало, что будут говорить об этом — наверху, в саду, на кухне? — ехидно спросил Гаррик.

Он прав, это ее не волновало. В мечтах Селесты все это происходило мирно и гладко, но теперь, столкнувшись с жестокой действительностью, она понимала, что все не так просто. Однако ничто не заставит ее принять любовь мистера Трокмортона.

— Решив заполучить Эллери, я и не предполагала, что вместо него я заполучу его старшего брата, который так унизит меня в оранжерее.

— Так вот в чем дело. Вы сердитесь на меня за то, что я… унизил вас. — Он подтолкнул Селесту в спину, загнав в стенную нишу, встретившуюся на пути. В ту самую нишу, где она совсем недавно говорила с Эллери.

Селеста толкнула Гаррика в грудь — смешной жест, если учесть рост и вес мистера Трокмортона. Он даже не шелохнулся.

— Пустите меня. Я не хочу иметь с вами дела.

Он оперся ладонями в стену, оградив руками Селесту.

— Унижение. И это все, что вы можете сказать?

Селеста хотела твердо посмотреть в глаза Гаррику, но, вспомнив о тех чувствах, которые испытала тогда в оранжерее, смутилась и отвела взгляд в сторону.

— Вы знаете, что это было. Вы сделали это нарочно, чтобы показать, что имеете надо мной власть.

— Допустим. — На самом деле, с этим он был не согласен.

— И не вздумайте говорить, что я вас спровоцировала. Все, что случилось, произошло только по вашей вине.

— Готов взять на себя всю ответственность.

Как же, возьмет он на себя всю ответственность! Нет, легче от его слов Селесте не стало.

— Почему это произошло? Я хочу знать — почему?

— Я потерял самообладание. Такое со мной случилось впервые. Не смог сдержать себя. Приношу вам свои извинения за доставленное беспокойство.

Он говорил короткими, рублеными фразами, и в голосе Трокмортона вовсе не чувствовалось раскаяния. Можно было подумать, что Селеста вынуждает его извиняться, приставив к его голове взведенный пистолет.

В таких извинениях она не нуждалась.

— Это не оправдание, — сказала Селеста.

— Знаю! Вы думаете, я ничего не понимаю? Я сам не принял бы ни от кого таких извинений. — Он слегка отодвинулся назад, освобождая пространство вокруг Селесты. — Но я и не ищу оправданий, просто приношу свои извинения и надеюсь, что вы их примете.

Селеста покачала пальцем перед лицом Трокмортона и ответила:

— Это не извинение, это приказ.

Щеки Трокмортдна покрылись краской.

— Сейчас я не склонен к тому, чтобы извиняться. Прошу простить за то, что мои извинения оказались недостаточными.

— Ах, как красиво сказано! — с издевкой ответила Селеста. — Но я не понимаю вас. Не понимаю, как можно соблазнять женщину с таким холодным сердцем, как ваше!

— Холодным? — сверкнул глазами мистер Трокмортон. — Это вы меня считаете холодным?

— Да, вас. — Теперь краской покрылись и щеки Селесты, ведь она помнила, как извивалась и стонала в объятиях Гаррика. — Вам неизвестно, что такое страсть.

Он наклонился к лицу Селесты.

— Мне не известно, что такое страсть, мисс Милфорд? Тогда скажите, отчего я всю ночь провел…

Наверху хлопнула дверь, и послышались голоса. Гаррик понизил голос и продолжил:

— Я всю ночь ходил по коридорам, пытаясь охладить свой…

— Я не желаю этого слышать! — оборвала его Селеста, но ей было приятно знать, что тот провел всю ночь без сна, думая о ней.

— Я поступаю так, как хочу, мисс Милфорд. — Он наклонился и поцеловал Селесту. — И так, как хочется вам.

Селеста ухватилась за галстук Трокмортона и сначала была намерена оттолкнуть его прочь. Он вел себя так, словно ему все позволено, словно неуклюжего извинения, которое он принес, было достаточно. Ей хотелось сохранить свой гнев, доказать Трокмортону, что как соблазнитель он несостоятелен.

Но он так страстно, так мучительно страстно целовал ее. Можно было подумать, что Селеста для него — это последняя надежда вернуться к жизни. И вместо того чтобы оттолкнуть Гаррика, Селеста только сильнее прижималась к нему, чувствуя, как разгорается в жилах знакомый уже ей огонь, невольно мечтая о том, чтобы вновь оказаться в оранжерее, на том самом диване.

Наверху звучали голоса, но Селеста не слышала их. Она обхватила руками голову Гаррика, словно стремясь удержать его.

Когда они разомкнули губы, чтобы жадно вдохнуть воздуха, Селеста с упреком пробормотала:

— Вам должно быть стыдно за то, как вы ведете себя.

— Мне очень стыдно, — горячо прошептал он в ответ.

Наверху под чьими-то шагами затрещали половицы.

Гаррик взял руку Селесты и приложил ее себе между ног.

Разумеется, она знала, как устроено мужское тело, помнила мраморные статуи, которые ей довелось видеть в Риме. Разумеется, она знала о том, для чего предназначены те или иные органы — ведь она выросла рядом с конюшней. Но трогать живого мужчину, сгорающего от желания, ей еще не доводилось, и Селеста не знала, что ей предпринять — то ли закричать и броситься прочь, то ли… продолжать.

Любопытство взяло верх. Селеста обхватила пальцами ствол, выпирающий сквозь тонкую ткань, провела по нему. Он оказался таким длинным, что… Пожалуй, бежать было бы правильнее.

Посмотрев Гаррику в глаза, она прошептала:

— Ты обещал не делать этого.

— Тогда не держи меня так, это невыносимо. — Он поморщился, словно от острой, нестерпимой боли. — Да, ты права. Я не могу… я не должен… но мы все равно…

Он обхватил шею Селесты и вновь припал к ее губам.

На лестнице послышались шаги.

Как у него это получается? Как можно простым прикосновением губ разбудить столько чувств, разжечь желание? Селеста давно забыла все свои обиды, у нее было лишь одно желание — чтобы их поцелуй длился вечно. Ей хотелось, чтобы пламя, охватившее ее, не угасало.

Мимо них прошла крупная, тяжелая женщина, тревожно выкрикивая на ходу:

— Мистер Трокмортон! Где вы, мистер Трокмортон?

Какое-то время он не слышал, все его внимание оставалось прикованным к Селесте.

Затем очнулся, разочарованно вздохнул и ответил, выходя из ниши:

— Я здесь, миссис Браун. Что случилось?

Увидев его, старая няня всхлипнула:

— Вы не видели девочек?

Чувство вины и тревога овладели Селестой, и она, выйдя из ниши и присоединившись к Гаррику, спросила:

— Где они?

— Сбежали, — горестным тоном ответила миссис Браун и протянула смятый листок бумаги. — Мисс Пенелопа оставила эту записку. В ней сказано, что мисс Кики решила бежать и она вместе с ней.

Глава 20

— Я сказала, чтобы ты не ходила. Зачем ты пошла?

Пенелопа тащилась вслед за Кики, отвечая ей по-английски, хотя та упорно продолжала говорить на французском. Впрочем, упрямства Пенелопе было тоже не занимать.

— Затем, что ты постоянно попадаешь в различные переделки, чтобы привлечь к себе внимание. Мне это надоело.

Пенелопа пыталась уверить себя в том, что так оно и есть, хотя в глубине души испытывала чувство вины перед Кики.

Почему? Этого она и сама не знала. За последний год Кики превратила ее жизнь в кромешный ад. Кики была красивее Пенелопы, она то и дело пела и танцевала словно уличный клоун, непрестанно попадала какие-то истории и не отставала от Пенелопы, таскаясь за ней словно хвостик. Зачем она это делала?

Возможно, Кики просто не переносила одиночества, а Пенелопа была единственным человеком, с кем она могла общаться.

— И куда ты собираешься идти? — спросила Пенелопа.

Кики топнула ногой по лужице и ответила, гордо задирая голову:

— Домой.

— Твой дом здесь, — возразила Пенелопа, указывая рукой назад, на Блайд-холл. Сейчас они были посередине обсаженной дубами дорожки, сбегавшей с холма к речному берегу. Дождь прекратился, но крупные тяжелые капли то и дело срывались с промокших ветвей, шлепая по лужам и по девочкам, спускавшимся по склону. Пенелопа услышала далекий раскат грома и подумала, что дождь начнется опять и довольно скоро.

— Это твой дом.

— Это и твой дом тоже.

— У тебя есть няня…

— Это не моя няня, она пришла к нам всего неделю тому назад.

— Твой папа читает тебе книги… — продолжала ныть Кики.

— И ты можешь читать книги, и твой папа тоже живет в Блайд-холле. — Пенелопа не видела, что делает Кики, но по звуку поняла, что та вытерла нос рукавом. — У тебя что, нет носового платка?

— Нет! Я не такая английская леди, как ты, и все мне об этом постоянно напоминают, — все так же по-французски ответила Кики.

Пенелопе надоело слушать французский.

— Зато все говорят, что ты красивее, чем я.

— А я и есть красивее!

— Но я тоже хорошенькая! — И Пенелопа, догнав Кики, ткнула ее кулаком в спину.

Кики покачнулась вперед, а затем обернулась с таким видом, словно Пенелопа не кулаком, а ножом ударила ее в спину. Кики была ниже и легче Пенелопы, но силенки у нее тоже были, и потому, когда она толкнула Пенелопу в грудь, та не удержалась на ногах и упала бы, не подвернись ей дерево.

— Сгепп\

— Балда! — все прошлые обиды всколыхнулись в груди Пенелопы, и она с силой развернула Кики лицом к дому, где так тепло, так уютно и так… безопасно.

Но Кики и не подумала подчиниться. Она повернулась и побежала, летя стрелой и всхлипывая на ходу.

Пенелопа не побежала вслед за ней и осталась стоять на месте. Она не знала, каким образом Кики сумела прошмыгнуть мимо охранника. Сама Пенелопа сделала это, притворившись, что они с Кики играют в прятки, и охранник попался на ее удочку. Конечно, ей надо было бы вернуться в дом и рассказать обо всем папе, но ведь Кики за это время успеет убежать. К тому же ябедничать нехорошо. Сделать выбор было непросто, но все же Пенелопа сдалась и поспешила вслед за своей кузиной.

Снова зарядил дождь и пошел еще сильнее, чем утром. Сверкали молнии, грохотал гром, но Пенелопа продолжала идти вперед, смахивая с ресниц дождевые капли и надеясь на то, что Кики вскоре устанет и упадет — прямо в лужу.

Но Кики никогда не оправдывала надежд Пенелопы. Она продолжала спускаться к реке, и Пенелопе пришлось припустить бегом, чтобы догнать ее. Наконец она поравнялась с Кики, схватила за руку и крикнула, указывая на руины замка:

— Пойдем туда.

Впервые за это утро Кики отреагировала так, как можно было ожидать. Она окинула загоревшимися глазками развалины на вершине холма и мелодраматично, с интонациями плохой актрисы произнесла — по-французски, разумеется:

— Да. Там я, по крайней мере, смогу спокойно умереть.

— Я просто хочу, чтобы мы укрылись там от дождя.

— Ты не понимаешь высокого искусства.

— Это не искусство, это просто фарс.

Кики резко повернулась и принялась с достоинством подниматься по склону. Но как только ударил новый раскат грома, она завизжала и бросилась бежать во всю прыть.

Догнать ее Пенелопа сумела только возле самых развалин. Ноги у нее были длиннее, чем у Кики, но ту подгонял страх — она ужасно боялась грозы.

Девочки забились в тесную пещеру, образованную большим камнем, стеной и деревянной крышей, которую мисс Милфорд устроила для того, чтобы ее обвивала жимолость. В жаркий день Пенелопа побоялась бы залезать сюда — здесь вокруг душистых розовых цветов постоянно жужжали пчелы, но сегодня по случаю дождя они решили не покидать свои ульи.

Пенелопа стояла рядом с Кики, дрожа от холода, и с опаской присматривалась к молниям — они казались ей огненными пальцами разъяренного бога.

— Как ты думаешь, бог сердится на нас?

Кики посмотрела на Пенелопу как на сумасшедшую.

— Нет. За что?

Но мы же поступили плохо.

— Не мы, а ты. Я иду к себе домой, а ты — плохая!

— Это не я плохая, а ты. И ты не можешь убежать домой. Неужели ты этого не понимаешь, дурочка? Тебя никто там не ждет.

Кики потупилась и дрожащим голосом грустно ответила все так же по-французски:

— Здесь тоже. Я потеряла мою маму. Мисс Милфорд любит тебя больше, чем меня. Твой папа любит тебя, читает тебе книжки. А мой папа меня не любит. Меня здесь никто не любит. — И она захныкала — тоненько, как брошенный котенок.

— Ты хоть понимаешь, что говоришь глупости? — Пенелопе хотелось треснуть Кики по голове. — Я промокла, озябла, поцарапалась, но я же не бросила тебя, я с тобой, значит, ты уже не одна. И я люблю тебя, дурочка.

Кики довольно долго молчала, а затем переспросила:

— Правда?

— Да, ты дурочка.

— И ты все равно любишь меня?

— Когда ты не ведешь себя так глупо.

— Ах, Пенелопа! — Кики бросилась обнимать ее, да так пылко, что та едва устояла на ногах. — Это не я, а ты дурочка!

Пенелопа не оттолкнула Кики, наоборот, прижалась к ней еще ближе. Кроме любви, был в этом и простой расчет — ведь Кики, уходя из дома, надела шерстяную накидку, и под ней было теплее и суше.

Кики заботливо укрыла Пенелопу краем накидки и спросила:

— Почему ты сама ничего не надела?

— Боялась не успеть за тобой.

— Теперь мы с тобой настоящие сестры, верно? Любим друг друга, все делим пополам, и…

Пенелопа прикрыла ладошкой рот Кики.

— Ты что, берешь свои слова обратно? — возмутилась та, отталкивая руку Пенелопы.

— Тсс, — сквозь шум дождя Пенелопа что-то услышала. Да, теперь у нее не осталось сомнений: это был мужской голос.

— Наши папы! — теперь Кики тоже услышала голос, заглушенный свистом ветра. — Они нас ищут!

И она принялась приплясывать на месте, но Пенелопа остановила ее, взяв за локоть.

— Погоди. Может быть, это и не они. Папа велел, чтобы я всегда сначала убедилась, он ли это.

Очевидно, тревога Пенелопы передалась Кики, потому что она вдруг забилась поглубже в пещеру и страшным шепотом спросила:

— Почему?

— Потому что есть злые люди, которые хотят похитить меня и тебя… нас.

«Заметил ли кто-нибудь, как мы ушли из дома? — подумала Пенелопа. — Если да, то почему они так долго не шли искать нас?»

Папа говорил, что в таких случаях нужно доверять своей интуиции.

— Он приближается. — Пенелопа пыталась узнать голос, но не могла. Но что делать незнакомому человеку здесь, в саду, в такую погоду? — Давай выбираться наружу через эту дырку. Как только окажемся снаружи, сразу же отползи в сторону, а затем лети к дому. Я за тобой.