Пролог

Блайд-холл, Саффолк 1843 год

Адорна, леди Бакнелл, искренне восхищалась стоявшим перед ней мужчиной, способным не кривить душой и говорить обо всем бесхитростно и честно, однако Гаррик Стенли Брекенридж Трокмортон Третий обратился к нему в высшей степени бестактно.

— Милфорд, — сказал он, — я обратил внимание на то, что ваша дочь постоянно кривляется.

По лицу Милфорда, старшего садовника Блайд-холла, было видно, что подобный тон ему крайне не по вкусу, но и отступать этот спокойный, уверенный в себе пятидесятилетний человек не привык.

— Селеста молода, мистер Трокмортон, — ответил он, перебирая шляпу в натруженных пальцах и глядя прямо в лицо своему хозяину. — Ей всего семнадцать. Дайте срок, она подрастет, выйдет замуж и остепенится.

Адорна поднесла к губам веер, пытаясь скрыть улыбку. В солнечных лучах, щедро золотивших кроны старых деревьев, лицо молодого Трокмортона казалось спокойным и даже равнодушным.

Впрочем, Адорна не верила этому и готова была поклясться, что за безразличием Гаррика Стенли Брекенриджа Трокмортона что-то кроется.

— Да, — ответил Трокмортон, откидываясь на спинку плетеного кресла, одного из тех, что он привез шесть лет назад из Индии. — Возможно.

Разумеется, Трокмортон не был так хорош, как его брат Эллери — светловолосый, синеглазый красавец. Гаррик же — смуглый, с грубоватыми, суровыми чертами. Правда, широкоплечий, мускулистый и высокий… Впрочем, Трокмортоны всегда славились своим ростом. Одевался Гаррик неброско и старомодно, а вел себя так сухо и замкнуто, что Адорне не раз хотелось схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть — быть может, хоть это могло бы вывести педанта Трокмортона из вечной спячки. Возможно, Гаррика когда-то и расстраивало появление на свет счастливого соперника — младшего брата, но это чувство умерло в нем много лет назад, и сейчас серые глаза Трокмортона смотрели на мир, ничего не выражая, и могло показаться, что душа Гаррика так же пуста, как и его взгляд.

Однако это было далеко не так. Душа Гаррика, надежно укрытая от посторонних глаз, всегда оставалась глубокой, нежной и ранимой.

Он вяло указал на Адорну рукой, лежащей на спинке плетеного стула, и произнес своим обычным спокойным, ровным тоном:

— Это леди Бакнелл, попечительница известной лондонской школы гувернанток и старинная подруга моей матери. Она приехала к нам с визитом вместе со своим мужем и, увидев Селесту, захотела взять ее с собой, чтобы та начала учиться в этой школе.

Адорна улыбнулась Милфорду, но тот не растаял от ее улыбки, как большинство мужчин, и лишь пристально посмотрел в глаза леди Бакнелл. Ну что же, старший садовник — достаточно высокая должность, чтобы вести себя с таким достоинством.

— Это большая честь, миледи, но все же… почему именно Селеста? — спросил Милфорд.

— Я считаю, что из нее может получиться превосходная гувернантка. Как мне удалось заметить, дети очень любят Селесту, тянутся к ней, а она относится к ним с безграничным терпением. К тому же у вашей дочери хорошо подвешен язык, и видно, что она получила неплохое образование — благодаря семье Трокмортон, я полагаю…

— Да, я весьма благодарен им за это, — кивнул Милфорд.

— Селеста показалась мне девушкой надежной, но, к сожалению, нецелеустремленной.

Адорна солгала. Она прекрасно знала, что это не так. У Селесты была в жизни цель, да еще какая! Ей страстно хотелось добиться любви Эллери Трокмортона, и потому Селеста то и дело пыталась попасться ему на глаза и заговорить, а в остальное время просто шпионила за ним.

«И, похоже, наша юная Селеста преуспела в этом искусстве», — подумала Адорна, скользнув взглядом по густой иве, растущей за спиной Трокмортона.

Что же касается самого Эллери, то казалось, что Селеста для него просто не существует. Нет, разумеется, он знал, как ее зовут, но совершенно не желал замечать того, что из гадкого утенка она успела превратиться в прекрасного лебедя — очаровательную юную женщину. Вот, пока Эллери этого не заметил, Адорна и решила увезти Селесту подальше с его глаз.

Адорна медленно обмахнула лицо раскрытым веером. Она заметила, как качнулись тонкие нижние веточки ивы, хотя верхние, безжизненно склонившиеся к земле, по-прежнему оставались застывшими в неподвижном жарком воздухе, в котором не было даже намека на ветерок.

— Я полагаю, что Селеста хорошо говорит и по-французски, — сказала Адорна чуть громче, чем того требовали обстоятельства.

— Ее мать была француженкой, — ответил Милфорд, и на его лице появилось даже нечто похожее на улыбку.

— Она была поварихой, — подхватил Трокмортон. — Превосходно готовила, особенно рыбу под соусом — это была просто сказка. А шесть лет назад она умерла.

Милфорд сделал над собой видимое усилие, стараясь сохранить почтительное, невозмутимое выражение, но все же его голос чуть дрогнул, когда он коротко ответил:

— Да, сэр.

Трокмортон с неожиданной, поразившей Адорну деликатностью отвернулся в сторону, делая вид, что рассматривает цветущий розовый куст, и давая тем самым Милфорду возможность взять себя в руки. Розы и впрямь были хороши — полностью раскрывшиеся, щедро наполняющие нагретый воздух своим изысканным волнующим ароматом.

«Вот уж не думала, что Трокмортон может быть таким тактичным, — мелькнуло в голове Адорны. — И розы… Я готова была поклясться, что он никогда не замечает их!»

— Отличная работа, — заметил Трокмортон, обращаясь к Милфорду.

— Благодарю вас, сэр. Это «Блаженный Парментье», великолепный сорт.

Мужчины уставились на розовый куст и молчали до тех пор, пока их не вывел из задумчивости голос Адорны.

— В любом случае, такой девушке, как Селеста, с ее способностями будет полезно окончить школу гувернанток, — сказала она, возвращаясь к прежней теме.

— Она легкомысленная девчонка, — спокойно заметил Милфорд.

В глубине ивы что-то затрещало.

Трокмортон настороженно нахмурился, оглянулся, а затем встал, подошел к дереву, пытаясь заглянуть под свисающие до самой земли ветви.

— В семнадцать лет почти все девушки такие, — заметила Адорна, наблюдая за Трокмортоном и думая в то же время о том, что Селеста, если ею как следует заняться, может стать украшением ее школы. А подобного рода успех был нужен сейчас Адорне как воздух, чтобы прекратить наконец недоуменные пожатия плечами и вопросы о том, как это ее угораздило заняться таким не подходящим для настоящей леди делом. Кстати говоря, даже ее муж, человек напыщенный и высокомерный, считал это непростительной глупостью. Он никак не мог понять пылкого желания своей жены заниматься чем-то еще, кроме нормальных женских дел — шитья и сплетен. Адорна до сих пор не могла забыть того удивления, с которым она впервые услышала, как ее муж отзывается о школе гувернанток. Она и не предполагала, что речь лорда Бакнелла может быть украшена такими крепкими выражениями.

«Я должна доказать, что все они не правы, особенно мой дорогой муженек, и надеюсь, что Селеста сумеет мне в этом помочь», — подумала Адорна.

— Когда Селеста окончит мою школу, она станет изысканной, образованной и независимой девушкой, с которой нельзя будет не считаться, — сказала она вслух.

Милфорд посмотрел на Трокмортона. Трокмортон едва заметно кивнул, словно давая взволнованному отцу свое согласие.

Милфорд глубоко вздохнул и сказал, проявляя при этом ту мудрость, без которой ему было бы не справиться ни с дюжиной своих помощников, ни с этими клумбами, деревьями и кустами.

— Хорошо. Конечно, я буду о ней скучать, но лучше, если она уедет отсюда. Можете забрать ее, миледи.

Ивовые ветки закачались.

Свирепо сверкнув глазами, Трокмортон сильно тряхнул дерево, и с него скатилась Селеста — клубок белокурых волос и задравшихся юбок.

Трокмортон попытался подхватить ее, но это не помешало Селесте приземлиться прямо в центр ухоженной клумбы, нещадно давя при этом нежные коломбины и желтые бурачки. Юбки ее взметнулись вверх, открывая всему миру стройные ноги, обтянутые черными чулками и перехваченные пестрыми подвязками. Девушка вскрикнула от боли и тут же потеряла сознание.

— Селеста! — ахнул Трокмортон и застыл, как громом пораженный.

«Он догадывался, что на дереве кто-то прячется, но не знал, что это Селеста. Как мило», — подумала Адорна.

Что касается Милфорда, то он, похоже, ничуть не удивился такому необычному появлению дочери. Старший садовник только покачал головой и мрачно промолвил:

— Попрыгунья!

Как только Селеста пришла в себя, она уставилась на Трокмортона и выпалила со всей присущей юности страстью:

— Я не хочу никуда уезжать. Я не хочу быть воспитанной и независимой. Я не хочу, чтобы со мной считались. А заставить меня вы не имеете права!

Глава 1

Блайд-холл, Саффолк. Четыре года спустя

— Ты должен сказать мне, Гаррик, кто та прекрасная леди, которую я встретил на железнодорожной станции?

Гаррик неохотно оторвался от колонки цифр и перевел взгляд на Эллери. Младший брат стоял в дверном проеме в приталенном по последней моде костюме, с тщательно причесанными волосами и румянцем на щеках.

Окинув его взглядом, Трокмортон мысленно вздохнул и смирился с тем, что закончить отчет ему теперь не удастся. А он так надеялся отдать его своему секретарю еще до начала сегодняшнего торжества! Сердце подсказало Трокмортону, что над их семьей опять сгущаются тучи, и эти тучи, как всегда, явились в облике его младшего брата.

— Прекрасная леди? — Трокмортон тщательно вытер перо. — Я полагаю, что это твоя невеста.

— Нет, нет. Это не Патриция, — нетерпеливо махнул рукой Эллери. — Абсолютно точно не Патриция.

С террасы долетели нежные звуки скрипок и валторн, смешанные с нестройным гулом голосов, и это означало, что праздничная неделя, посвященная помолвке Эллери с леди Патрицией Иллингтон, начинается.

«Но если мы слышим гостей, то и они могут нас услышать», — подумал Трокмортон.

Эллери, разумеется, не было до этого никакого дела, но он, как старший, должен предусмотреть любую мелочь.

— Прикрой дверь, — сказал Трокмортон и молчал до тех пор, пока Эллери не выполнил его просьбу. — Патриция очень красивая девушка.

— Да, хорошенькая, — кивнул Эллери, покосившись на графин с бренди, стоявший в серванте. — Но та женщина… ах, что за женщина! Она…

Трокмортон, желавший задушить этот разговор в зародыше, поспешил прервать брата.

— Это дурной тон — начинать новый роман в день своей помолвки, — заметил он.

— Роман? — воскликнул Эллери, и лицо его вытянулось. — Я не смог начать роман с этой девушкой. Она чиста и невинна как ангел.

«Если он не собирается завести с ней роман, тогда чего же он хочет? — подумал Трокмортон. — Неужели жениться на ней? На девушке, о которой не знает ничего, даже ее имени?»

Нет, конечно, это просто очередной его каприз. Обычное дело для пылкого, легкомысленного и неотразимого Эллери, который, будь его воля, все-таки предпочел бы навсегда остаться холостяком.

Трокмортон поправил очки, потер переносицу и промолвил:

— Чиста и невинна как ангел. Хм-м. Да. Однако должен напомнить, что у тебя уже есть невеста и зовут ее леди Патриция.

— Невеста — да, но еще не жена, — стремительно отреагировал Эллери.

Проклятье! Недаром Трокмортона настораживало то, как легко продвигается дело с помолвкой Эллери. Нужно, нужно было ожидать подвоха. Не могло все идти так гладко, непременно должен был попасться подводный камень. И он попался. Правда, не камень, а женщина, но какая, в сущности, разница?

— Прежде ты не возражал против помолвки, — напомнил Трокмортон.

Эллери напрягся, затем рванулся вперед и хмуро уставился на брата, упираясь в стол ладонями.

— Не возражал? А как, интересно, я мог возражать, если ты поспешил поместить объявления о нашей помолвке во всех лондонских газетах? И, между прочим, даже не спросив меня.

— Ха! Если бы я тебя спросил, ты начал бы кричать и сопротивляться. Я сделал это для твоей же пользы. — Трокмортон еще раз внимательно осмотрел свое перо, аккуратно уложил его в пенал и уже хотел задвинуть крышку, как что-то привлекло его внимание. Ну да, так и есть. Одно перо пропало. Нет, два пера. — Здесь что, опять были дети?

— Не знаю, — буркнул Эллери, стукнув по столу кулаками. — И не уводи разговор в сторону.

«Гувернантка приехать еще не могла, — размышлял Трокмортон, — а это значит, что девчонки были без присмотра, бесились… Точнее, это Кики бесилась, а Пенелопу, как всегда, потащила за собой. Впрочем, два пера, пусть и очень хороших, — не самая большая утрата».

— Я не возражал, потому что ты не оставил мне выбора, — сказал Эллери.

— И еще потому, что леди Патриция в самом деле прелестная девушка и к тому же дочь маркиза Лонгшо. Кроме того, ты сам знаешь, что тебе пора остепениться. — Трокмортон задвинул пенал, продолжая оплакивать в душе судьбу своих любимых перьев. — Что может быть ужаснее немолодого повесы?

— Мне всего двадцать шесть.

— Я женился в двадцать один. — Трокмортон помахал в воздухе исписанным листом, давая просохнуть чернилам, а затем аккуратно уложил его в деревянный ящичек для бумаг, стоящий на краю стола, запер его и положил ключ себе в карман.

Эллери, неприязненно следивший за манипуляциями брата, хмуро заметил:

— Отец женился, когда ему было сорок.

— Это потому, что ему сначала нужно было сколотить состояние, чтобы затем жениться на аристократке.

— Мама уши тебе надерет, если услышит об этом.

— Возможно, — спокойно ответил Трокмортон, вставая и отталкивая назад свое массивное кожаное кресло. Оно скользнуло по толстому персидскому ковру — нежно-оранжевому, с тонким белоснежным узором. С ковром хорошо гармонировали и гофрированные оконные шторы — лазурные, с золотистыми прожилками, и старинные китайские фарфоровые вазы, и свежие цветы, стоящие в этих вазах. Каждая деталь, каждая мелочь, каждый узор были подобраны с большим вкусом, так чтобы вся обстановка радовала глаз и успокаивала нервы, взвинченные хаосом дел, которыми приходилось заниматься Трокмортону.

Своим утонченным вкусом он был обязан матери, леди Филберте Брекенридж-Уоллинфорк. Для того чтобы спасти от разорения свою семью, ей, дочери одного из самых знатных лордов Англии, пришлось в двадцать лет выйти замуж за сорокалетнего Стенли Трокмортона. Брак был вынужденным, однако Филберта сумела стать нежной женой и заботливой матерью. Трокмортоны, в свою очередь, получили благодаря связям леди Филберты и ее семьи доступ в высшее общество и могли теперь принимать в своей гостиной сливки лондонского света. Быть может, о союзе Стенли и леди Филберты и судачили, прикрывшись веерами, но эти слухи никогда не выходили за двери салонов, — ведь всем было известно, какими обидчивыми и скорыми на расправу были все мужчины из рода Трокмортонов, особенно если была затронута их честь.

— Леди Патриция придаст имени Трокмортонов не меньше блеска, чем в свое время придала ему мама, выйдя замуж за нашего отца, — сказал Гаррик.

Эллери повернулся, склонился над столом, скрестив руки на груди, и сделал страдальческое лицо.

— А особенно пойдут на пользу доброму имени Трокмортонов те чайные плантации в Индии, которыми владеет семья Патриции, — язвительно заметил он.

Трокмортон отошел к зеркалу и пригладил рукой волосы.

— И еще пойдет ему на пользу твое лицо, благодаря которому ты легко можешь вскружить голову любой девушке, — ответил старший брат. — Хотя красота — это не твоя заслуга.

При этих словах Эллери вновь оживился и горячо воскликнул:

— И это возвращает нас к моей загадочной леди!

Трокмортон должен был предвидеть, что просто так, без сопротивления, Эллери со своей свободой не расстанется. Но что он понимает под своей свободой? Скачки, пьянство и бесконечные любовные интрижки. Однако с лошади он падал уже не раз и до беспамятства тоже не раз напивался, что же касается его романов… Да, о них, пожалуй, лучше и не вспоминать. Этого парня пора было женить, причем для его же блага, пока он не запутался окончательно и не сломал себе шею. Или пока какой-нибудь ревнивый муж не пристрелил его на дуэли.

— Расскажи о своей таинственной незнакомке, — сказал Трокмортон, пытаясь расправить свой галстук.

Эллери закатил глаза к потолку и начал нараспев:

— У нее волосы цвета меда, с золотистым отливом. Ее белоснежные зубы похожи на жемчужное ожерелье. Совершенством своей фигуры она превосходит статуи Венеры, высеченные из мрамора. У нее маленькие руки, тонкие пальцы, а ее молочно-белую, гладкую кожу можно сравнить с…

— Мрамором?

— Да! Да! — радостно отозвался Эллери, сверкнув белоснежной улыбкой.

— Разумеется. — Трокмортон раскатал рукава рубашки и принялся вставлять в них запонки. — А ее соски, я полагаю, похожи на бутоны нераспустившейся розы.

Эллери нахмурил брови. Как и все Трокмортоны, он не терпел насмешек и не прощал их никому, даже старшему брату.

— Я не знаю, какие у нее соски.

— И то слава богу, — искренне порадовался Трокмортон.

— Пока не знаю, — веско добавил Эллери. Возможно, Эллери на самом деле был умнее, чем предполагал Трокмортон, однако ему все равно было не понять, почему его помолвка с Патрицией и индийскими чайными плантациями ее отца была так важна для семьи Трокмортон, иначе он не стал бы столько времени болтать о какой-то незнакомке с хорошими зубами и сосками, похожими на розовые бутоны.

— О-хо-хо. — Эллери направился к серванту и щедрой рукой налил себе бренди в хрустальный бокал. — Как мне знакомо это выражение твоего лица. Оно означает: «Я — Трокмортон и потому должен держать в узде свои чувства».

— Да? Странно. На самом деле я думал о том, как это здорово, что ты нашел для меня прелестную молодую леди.

Эллери поперхнулся, едва не выронил рюмку и с удивлением посмотрел на брата.

— Не сходи с ума. Это моя девушка, хотя, мне думается, тебе в самом деле не повредило бы еще раз жениться. После смерти Джоанны ты слегка одичал, а так, глядишь, снова стал бы человеком. Тот, кто регулярно лазит пальцем в банку с вареньем, мрачным не бывает.

Все это Трокмортон слышал от Эллери уже не раз и потому ответил быстро и резко:

— О своем пальце я сам как-нибудь позабочусь, а ты лучше о себе подумай.

— Но ты-то подумал обо мне, когда затевал эту чертову помолвку, — ядовито заметил Эллери и выпил бренди одним глотком.

— Ты выудил из семейной кассы уже достаточно, пора теперь самому на жизнь зарабатывать.

— И теперь ты гонишь меня под венец, чтобы я отработал свои долги? — На лице Эллери появилась откровенно презрительная усмешка. Настолько выразительная, что невольно возникало подозрение в том, что Эллери долго репетировал ее перед зеркалом. — Жених! Вот та роль, в которой я могу наконец опередить своего несравненного старшего брата.

И, не дожидаясь реакции Трокмортона, Эллери поспешно спросил:

— Так ты поможешь мне узнать ее имя? «Крепко же она его скрутила», — подумал Трокмортон, а вслух ответил:

— А почему ты сам не спросил, как ее зовут?

— Она не захотела сказать, — неохотно ответил Эллери, крутя в пальцах опустевший бокал.

— Не захотела сказать тебе, — удивился Трокмортон.

— Я встретил ее на станции, куда приехал затем, чтобы подобрать лорда и леди Фезерстон…

— В каком часу это было?

— В начале пятого.

— Они приехали в два.

— Тогда понятно, почему их не было на станции, — небрежно пожал плечами Эллери, не встретивший вовремя своих крестных. — Ну ничего, они меня простят.

«Простят, — молча согласился с ним Трокмортон. — Тебе все прощают. Всегда».

— И там, на станции, стояла она, — продолжил Эллери. — Такая красивая, с прекрасной фигурой…

— И белыми как жемчуг зубами.

— Зубы я рассмотрел потом. А тогда она только что сошла с поезда и смотрела по сторонам — такая потерянная и одинокая…

— Очень трогательно.

— А вот когда я подошел и спросил, не могу ли ей чем-нибудь помочь, она улыбнулась… О боже, как она улыбнулась! А затем ответила: «Привет, Эллери!»

Последние слова явно озадачили Трокмортона.

— Выходит, она знает тебя, — сказал он.

— И не только меня, но и тебя тоже. Она спросила, как ты, и я ответил, что как всегда — пресный и унылый.

— Спасибо тебе на добром слове.

— А она рассмеялась и ответила: «Разумеется».

— И ей тоже спасибо.

«Приятно, конечно, быть известной всей стране личностью, — подумал Трокмортон, — однако еще большее утешение — надеяться на то, что эта известность не перекинулась пока из Англии в Европу».

— Еще она спросила про маму. Потом про жеребца Тегути — хотела узнать его родословную. И про Джаниллу спросила, а когда я ответил, что наш старый нес умер, на глазах у нее появились слезы. — Эллери глубоко вздохнул. — Носовой платочек у нее батистовый, кружевной и надушен хорошими духами.

Тут Эллери, великий знаток всего, что связано с женщинами, прищурившись, вперил взгляд в потолок и уверенно добавил:

— Цитрус, корица и, я полагаю, иланг-иланг.

— Да, на такое только ты у нас способен, — Проворчал Трокмортон, одергивая свой старомодный сюртук. — Но постой, если она знает тебя, то почему же ты ее не знаешь?

Эллери с рассеянным видом вновь наполнил свою рюмку из графинчика.

— Сам не понимаю, как я мог забыть такую необыкновенную женщину.

— Да, на тебя это совсем не похоже, — согласился Трокмортон.

Еще не было случая, чтобы Эллери не вспомнил хорошенькую женщину, если видел ее хотя бы однажды.

— Не похоже, — уныло отозвался Эллери и вновь приложился к рюмке, правда, уже не с такой жадностью, как прежде. — Забыть такую женщину? Невероятно. Я обожаю ее.

— Назови лучше женщину, которую ты не обожаешь, — сухо вставил Трокмортон.

— А когда я упомянул о своей помолвке, у нее на глазах снова заблестели слезы.

Кем бы ни была эта женщина, ясно, что она заинтересовала Эллери слишком глубоко и серьезно.

— И ты, разумеется, решил ее утешить?

Эллери приложил руку к сердцу и мечтательно ответил:

— Всего один поцелуй, невинный поцелуй в щечку, и на лице у нее вновь засияла улыбка.

— Обнажая жемчужные зубы.

— У тебя хорошая память, это может нам пригодиться.

Трокмортон с трудом подавил желание заскрежетать своими собственными ровными белыми зубами.

— Итак, она здесь.

— Да, я сам ее привез. — Эллери отставил на поднос недопитый бокал, подошел к Трокмортону и подергал за воротник. — Прикажи твоему слуге тщательнее следить за одеждой. Плохо поглажено.

Эллери, разумеется, был прав, но…

— Все равно на меня никто не взглянет, — сказал Трокмортон. — Ведь это ты у нас жених, а не я.

— Лучше не напоминай, — страдальчески поморщился Эллери и пристально посмотрел на графинчик с бренди.

Трокмортон не собирался лишний раз напоминать брату о трагическом событии — его помолвке с Патрицией Иллингтон. Напротив, сейчас нужно было действовать не только быстро, но и осторожно. Впрочем, осторожность была врожденной чертой Гаррика, а принимать решения на лету его научила сама жизнь, и без этих качеств он никогда не смог бы стать главой империи Трокмортонов… Да и своего нынешнего влияния в британском правительстве тоже не имел бы. А сейчас он должен найти способ отвести нависшую опасность.

— Гаррик, ведь ты не хочешь, чтобы я был несчастен? — театрально возопил Эллери, словно герольд, возвещающий о прибытии высокого гостя.

— Я тружусь не покладая рук, чтобы ты был счастлив, — осторожно ответил Трокмортон.

Эллери не знал ничего о том, чем на самом деле занимается его старший брат, а тот, в свою очередь, не стремился заполнить этот пробел. Трокмортона вполне устраивало, что его считают неповоротливым тугодумом. Но стоит только прямодушному, бесхитростному Эллери узнать об истинных целях Трокмортона, и он непременно захочет помочь, а тогда уж наверняка жди беды.

— Что-нибудь не так? — спросил Эллери. — Ты как-то осунулся.

— Нет, ничего. Просто задумался над тем, что ты сделал со своей таинственной красавицей после того, как привез ее сюда?

— Что сделал? Потерял! Высадил ее у крыльца, отогнал на конюшню свою коляску, вернулся, и…

— И ты позволил ей ускользнуть от себя?

— Что поделаешь, брат, надо было позаботиться о лошадях! Я запряг сегодня свою новую серую пару, специально чтобы показать жеребцов лорду Фезерстону. Ты же знаешь, как он неравнодушен к лошадям! И побоялся поручать их новому конюху. У него, по-моему, руки не из того места растут. Короче говоря, когда я вернулся с конюшни, моя фея бесследно исчезла.

— Вот несчастье-то! — с чувством воскликнул Трокмортон.

Вся эта история с начала до конца была сплошным несчастьем.

— Я стал расспрашивать слуг, но никто из них не понял, о ком я говорю. И при этом все они торопились куда-то…

— Начали съезжаться гости, и слугам было куда торопиться, — заметил Трокмортон.

Эллери пропустил мудрое замечание брата мимо ушей. Его волновало другое.

— И все-таки, кто же она? — задумчиво повторил он.

— Возможно, она не леди, — предположил Трокмортон.

— На что ты намекаешь?

— На то, братец, что в твоей жизни было уже предостаточно актрис и прочих дам полусвета, которым мне надоело платить деньги за то, чтобы они выпустили тебя из своих когтей.

Эллери обиженно повел плечами.

— Но она была одета по самой последней парижской моде, говорила на безукоризненном английском языке, и, что самое главное, она знает Блайд-холл. Знает всех нас. Знает тебя. Даже меня знает.

— Да, ты это уже рассказывал. Но заметь: она была одна. Знатные юные леди в одиночку не путешествуют.

— Ты просто отстал от жизни, — моментально парировал Эллери.

— Возможно, — легко согласился Трокмортон.

У него на этот счет было свое мнение, но спорить с Эллери он не собирался.

— Наверняка она была гостьей, которую кто-нибудь забыл захватить с собой, — уверенно произнес Эллери. — Хотя, когда я спросил об этом, она рассмеялась, и ее смех рассыпался звонким колокольчиком…

— Церковным или тем, что на часах?

— Что? — запнулся Эллери и нахмурился. Затем морщинки на лбу у него разгладились, и он дружески шлепнул брата по плечу. Нормальному человеку такой удар стоил бы перелома ключицы. — Перестань меня подкалывать.

— Хорошо, я постараюсь. — И Трокмортон, в свою очередь, хлопнул Эллери по спине. Разумеется, его удар был более увесистым, ведь надо было напомнить о том, кто здесь старший, кто из них выше и сильней. И не нужно забывать, кто кого накормил в детстве мылом!

Братья были совершенно не похожи, но это не мешало им понимать друг друга с полуслова. Вот и сейчас оба они улыбнулись словно по команде, и Трокмортон сказал, обнимая Эллери за плечи:

— Пойдем, братишка. Будем искать твою сбежавшую принцессу.

Глава 2

Трокмортон молча наблюдал за тем, как Эллери непрестанно вертит головой, пытаясь отыскать в толпе гостей свою прекрасную незнакомку.

Нежные звуки музыки волнами накатывались с террасы, смешиваясь с гулом голосов в зале. В этом хоре также царил свой баланс — низкий рокот мужских баритонов аккомпанировал высоким женским альтам и сопрано, перемежаясь время от времени звонкими трелями смеха, которым собравшиеся в зале леди приветствовали старых подруг или закрепляли новое знакомство.

Блайд-холл был просто создан для приемов. Нижний его этаж был отведен под гостиные, музыкальные салоны, бальные залы и огромную застекленную оранжерею. На верхнем этаже гостей поджидали тридцать три спальни, протянувшиеся вдоль бесконечного коридора. В мансарде, под крышей, были оборудованы комнаты для слуг, а в подвальном этаже разместились просторная кухня и превосходный винный погреб, один из лучших во всем графстве Саффолк. Сам дом, сложенный из светлого известняка, был построен лет двести назад и окружен старым парком, разбитым самыми известными в Англии мастерами садовых ландшафтов.

Не упуская из памяти таинственную незнакомку, Трокмортон не забывал при этом и о себе. Он многого ждал от сегодняшнего вечера. Английское общество стремительно менялось. Трокмортон знал об этом и намеревался извлечь для себя из происходящих перемен максимальную выгоду.

— Ну, и где же наша очаровательная леди? — спросил он.

— Не знаю, — ответил Эллери, не переставая крутить головой так, что та, казалось, вот-вот оторвется от шеи. — Наверное, еще не подошла.

— Или где-нибудь снаружи, на террасе.

— Вот они где! — раздался за спиной у братьев звучный, уверенный мужской голос.

Трокмортон и Эллери обернулись и увидели пробиравшегося к ним сквозь толпу лорда Лонгшо.

— Вот они! Наш любезный хозяин и тот счастливец, что покорил сердце нашей дорогой Патриции.

Толпа послушно раздвигалась перед лордом Лонгшо, словно льдины перед мощным ледоколом.

Тонкий, гибкий лорд Лонгшо обладал внешностью профессора истории, исхудавшего над пыльными томами, но при этом был известен своей волчьей хваткой. Аристократ по рождению, в делах он был беспощаден и властен и всегда добивался своего если не умом, то силой. Мягким и любящим он бывал только со своей женой и дочерью, но и здесь, узнав о том, что Патриция решила выйти замуж за Эллери, он первым делом отправился к Трокмортону и заключил с ним выгодную сделку, с учетом их будущих родственных отношений. Причем одно из условий этой сделки сводилось к тому, что, если Эллери вдруг вздумал бы пойти на попятный, всем Трокмортонам пришлось бы не слаще, чем грешникам на адских сковородках.

Трокмортон слегка выступил вперед, прикрывая своей спиной брата, не перестававшего крутить головой.

— Лорд Лонгшо! А мы с Эллери только что подняли по-братски тост за здоровье и счастье вашей дочери, — приветствовал он своего будущего родственника.

— Отлично. Отлично! — Лорд Лонгшо изобразил на своем лице радость и в притворном оживлении потер руками, затянутыми в лайковые перчатки, не переставая при этом внимательно наблюдать за обоими братьями. — Мечтаешь о предстоящей брачной ночи, Эллери, мой мальчик?

— Об этом я меньше всего хотел бы распространяться в присутствии отца невесты, милорд, — с видимым усилием ответил Эллери.

— Это верно, — усмехнулся лорд Лонгшо, блеснув из-под темной полоски усов острыми белоснежными зубами. — Рад обнаружить в тебе зачатки здравого смысла, мой мальчик.

И, повернувшись к Трокмортону, взмахом руки указал на застекленные окна террасы, сквозь которые было видно, как слуги зажигают в приближающихся сумерках разноцветные фонарики.

— Очень красиво. Прелестно. Просто очаровательно! — воскликнул он все с тем же наигранным воодушевлением.

Однако Гаррик не мог не уловить в тоне лорда Лонгшо оттенок иронии, а потому поспешно пояснил:

— Так сейчас принято на всех балах. А сегодняшняя помолвка, без сомнения, станет событием года во всей Англии.

«А вслед за помолвкой будет и свадьба, — мысленно добавил он. — Даже если ради этого мне придется связать нашего жениха и запереть до самого венчания в подвале».

— Эллери, противный мальчишка, вот ты где! А я тебя обыскалась!

Услышав мелодичный женский голос, Трокмортон поначалу вздрогнул, но затем обернулся и вздохнул с облегчением, увидев крупную, рыхлую фигуру пробиравшейся к ним леди Фезерстон. Уж она-то никак не могла быть той загадочной девушкой со станции!

— Трокмортон. Лорд Лонгшо, — кивнула леди Фезерстон, качнув большими страусиными перьями, украшавшими ее шляпку. — Эллери, куда ты сегодня запропастился? Мы прождали тебя на этой чертовой станции битый час.

Эллери принял протянутую ему руку, коснулся губами кончиков пальцев леди Фезерстон и обезоруживающе улыбнулся:

— Перепутал время, мадам. Вы меня простите?

В свое время леди Фезерстон была прехорошенькой, и немало восхищенных мужских глаз провожали ее заинтересованным взглядом, но теперь, увы, время брало свое. Фигура былой красавицы оплыла и округлилась, в суставах поселился ревматизм, а для того чтобы выглядеть прямой и подтянутой, ей давно уже требовался корсет из китового уса. Прежним, пожалуй, остался только голос — такой же мелодичный и чарующий, как в молодости. Впрочем, у леди Фезерстон осталась еще одна прежняя привычка — говорить не лукавя, с той прямотой и честностью, которые были свойственны ей всю жизнь.

— Сегодня самый счастливый день в моей жизни. Было время, Эллери, когда я уже не надеялась увидеть на твоем пальце обручальное кольцо, — улыбнулась пожилая леди, дружески похлопала по руке крестника сложенным веером и повернулась к лорду Лонгшо: — Легкомысленная молодость, милорд. Да, наш Эллери всегда был легкомысленным юношей, но он так красив, так внимателен… Иногда может приехать к нам совершенно неожиданно…

«Когда ему срочно нужны деньги», — добавил про себя Трокмортон.

—… чтобы вытащить лорда Фезерстона на скачки или поговорить с ним о лошадях. Они так долго говорят о них, что я порой готова умереть от скуки.

— Ну что вы, мадам, разве можно устать от разговоров о лошадях, — заметил Эллери, кладя ладонь на руку леди Фезерстон.

— Мужчины, возможно, и не устают от таких разговоров, но леди… нет, я решительно ничего не понимаю ни в лошадях, ни в скачках.

— И это удивительно, когда речь идет о такой прелестной леди, как вы.

Леди Фезерстон покраснела от удовольствия так, что румянец проступил даже сквозь толстый слой грима, наложенного на ее лице.

— Пойдем со мной, Эллери, разыщем лорда Фезерстона, и ты во всех подробностях расскажешь ему о своих рысаках, которых недавно купил. Я думаю, ему не терпится услышать об этом. Джентльмены. — Она величественно поклонилась лорду Лонгшо и Трокмортону, подхватила Эллери под руку и повела его прочь.

Трокмортон заметил, с каким облегчением принял Эллери предложение своей крестной. Теперь пора подумать о том, как скрыться самому. Бог знает что может случиться, если Эллери найдет наконец свою загадочную незнакомку и рядом с ним не окажется старшего брата.

Лорд Лонгшо проводил взглядом Эллери и леди Фезерстон, пожевал губами и заметил:

— До чего же красивый молодой человек ваш брат, Трокмортон. Ни одна женщина не может перед ним устоять, ни пожилая, ни юная. Вот и моя Патриция… — Он подумал немного и со вздохом закончил: — Ну, по крайней мере, дети у них будут красивые.

«Поживем увидим», — подумал про себя Трокмортон, а вслух заметил:

— Нужно пойти присмотреть за Эллери, а вы попытайтесь тем временем оторвать Патрицию от матери и остальных леди, собравшихся поахать над ее обручальным кольцом. Давайте встретимся в центре зала и сведем молодых вместе. — И с этими словами Трокмортон поспешил прочь, сделав вид, что не услышал растерянного «где, где?», произнесенного лордом Лонгшо.

Эллери стоял со своим крестным, но было видно, что он едва слушает, о чем тот говорит. Казалось, шея Эллери вот-вот оторвется, так яростно он крутил головой, обегая взглядом все уголки бального зала. Впрочем, отойти Эллери не мог — леди Фезерстон цепко держала его за рукав, а ее муж говорил, не замолкая ни на секунду. Конечно, от такого человека, как Эллери, можно ожидать чего угодно, но просто так взять и бросить своих крестных он не посмел бы.

«У него доброе сердце, — подумал Трокмортон, — к такому сердцу да еще бы здравый ум».

Итак, Эллери прочно стоял на якоре возле своих крестных, и у Трокмортона появился шанс самому поискать ту белокурую незнакомку, похитившую сердце его брата. Он начал пробираться сквозь толпу гостей, раскланиваясь направо и налево и не переставая искать глазами загадочную леди. Интересно все же, кто она на самом деле, эта незнакомка? Честно говоря, в душе у Трокмортона теплилась надежда на то, что белокурая красавица испарилась навсегда. Впрочем, даже это не могло спасти ситуацию. Уж кто-кто, а Эллери не успокоится до тех пор, пока не отыщет свою пропажу. Так что лучше было бы найти ее самому и попробовать нейтрализовать. В случае чего, Трокмортон готов был даже заплатить за это.

Наконец его вынесло на террасу, он осмотрелся и увидел ее.

Да, это была она.

Незнакомка стояла спиной к Трокмортону на верхней ступени лестницы, сбегавшей в сад, и по всему было видно, что она тоже кого-то ищет. Впрочем, что значит кого-то? Эллери, разумеется!

Брат не солгал, выглядела незнакомка в самом деле сказочно. На ней было лазурное бархатное платье с пышной юбкой-колоколом и живой розой, приколотой на тонкой талии. Руками она придерживала края юбки, словно была готова в любую секунду броситься бежать. В низком вырезе платья Трокмортон видел обнаженные плечи, спину незнакомки и ее точеную лебединую шею. На руках у женщины были натянуты длинные черные ажурные перчатки, доходившие до самых рукавов-фонариков. На одно плечо была накинута черная кружевная шаль. Правда, относительно волос Эллери все же ошибся, они у незнакомки были не медового, а более темного оттенка, и потому ее скорее можно было бы назвать светлой шатенкой, чем блондинкой. Да, ее локоны напомнили Трокмортону не мед, а тяжелые испанские золотые дублоны, потемневшие от времени. Те самые дублоны, что лежат под стеклом в фойе Блайд-холла, выставленные на всеобщее обозрение. Сейчас незнакомка была похожа на Золушку, ждущую появления своего принца.

«Что за ерунда лезет мне в голову?» — подумал Трокмортон и решительно двинулся к мисс Совершенство. Прежде всего он должен узнать ее имя. И, черт побери, готов поставить десять против одного на то, что этой леди нет в списке гостей.

Он подошел ближе и негромко, чтобы не испугать незнакомку, произнес:

— Не помню, чтобы мы были с вами знакомы, мисс…?

Мягко прошуршали складки платья, и Золушка обернулась.

— Селеста? — ахнул от неожиданности Трокмортон, и в ту же секунду для него все встало на свои места.

Худая, с вечно расцарапанными коленками девчонка, покинувшая Блайд-холл четыре года тому назад, вернулась, и с каким триумфом! Гадкий утенок превратился в прекрасного лебедя, и неудивительно, что, увидев ее, Эллери потерял голову.

И при этом она была гувернанткой, той гувернанткой, которую Трокмортон сам нанял для своих дочерей.

— Мистер Трокмортон! — На губах Селесты заиграла улыбка, сказавшая Трокмортону обо всем.

Селеста, безусловно, понимала, что дочери садовника не место на званом балу, но при этом знала, какое впечатление произвело ее появление на Трокмортона, и с интересом ожидала, как он поведет себя в дальнейшем.

— Очень рада вновь увидеться с вами.

Что касается Трокмортона, то он как раз и не знал, что ему делать дальше. Пожалуй, еще никогда в жизни он не чувствовал себя в такой растерянности — это он-то, привыкший на лету решать любые проблемы!

— Селеста… я не думал, что вы появитесь так скоро.

— Я в любом случае давно готова была покинуть Париж. Дело в том, что месье посол, у которого я служила, получил новое назначение и должен был вернуться домой, в Россию. Его мадам упрашивала меня поехать вместе с ними, но я отказалась. Мне захотелось вернуться домой. Я так соскучилась по Англии, по Саффолку.

— И по отцу? — с подтекстом спросил Трокмортон.

— Особенно по отцу, — еще шире улыбнулась Селеста, — и по слугам, по всем людям, которые помогли мне подняться на ноги после смерти моей дорогой мамы. По Эстер, которая могла бросить все и заняться мной, когда я заходила к ней на кухню.

И она повела рукой, словно желая обнять весь Блайд-холл.

«Итак, она помнит все. Она красива, деликатна, очаровательна и… опасна. Очень опасна», — подумал Трокмортон.

Он отступил на шаг и еще раз окинул ее внимательным взглядом. Лицо Селесты, обрамленное густыми локонами, нельзя было назвать красивым, но Эллери, пожалуй, был прав — в ней есть что-то особенное, неповторимое и притягательное. Эти внимательные яркие глаза с пушистыми ресницами, изумительный овал подбородка, полные губы. Рядом с такой женщиной очень легко потерять голову.

Взгляд Селесты поднялся выше, стал в одно мгновение призывным, нежным, ищущим, и Трокмортон, еще не обернувшись, уже знал, кто стоит у него за плечами.

— Вот вы где! — воскликнул Эллери, протягивая вперед раскрытые ладони. — А я искал вас повсюду!

Улыбка осветила лицо Селесты, и она ответила, делая шаг вперед и беря руку Эллери.

— Я ждала.

«И очень долго ждала», — мысленно закончил за нее Трокмортон. Селеста смотрела на Эллери с любовью, с нежностью и… с торжеством. Еще бы, ведь ей наконец удалось привлечь к себе его внимание!

На глазах Трокмортона завязывался клубок проблем, а он не знал, как этому помешать.

Глава 3

— Ну, что я говорил, Гаррик? — восторженно выдохнул Эллери, хватая старшего брата за рукав. — Разве она не прекрасна?

— Прекрасна, — согласился Трокмортон, опуская глаза. Эллери так сильно вцепился в рукав старомодного черного сюртука Трокмортона, что, казалось, его пальцы вот-вот разорвут плотное сукно. Нет, Трокмортон не осуждал брата за такую фамильярность. Ведь если Эллери отличался красотой, то Трокмортон — умением тонко понимать чужие чувства. Он знал, что сейчас происходит в душе брата.

И Трокмортон решил, что не стоит оставлять Эллери в неведении и пора сказать ему, кто эта прелестная девушка, которую тот до сих пор не узнал.

— Селеста рассказала мне, что служила в Париже, в семье посла.

— Что? Работала? В Париже? — Эллери наморщил лоб, мучительно пытаясь совместить слово «работа» с прелестной незнакомкой, стоящей перед ним. — Селеста…

Она охотно подхватила слова Трокмортона и добавила:

— Представьте, Эллери, все именно так и было.

Париж! Целых три года в Париже. Бульвары, музыка, кафе, танцы…

— Нет, не представляю, — откликнулся Эллери, продолжая напряженно всматриваться в лицо Селесты и мучительно соображая, кто же, в конце концов, эта загадочная незнакомка.

— Вы бывали в Париже? — спросила его Селеста.

— В Париже? Только проездом, — ответил Эллери, опуская уголки губ. — Прекрасный город, может быть, даже слишком прекрасный.

Что касается Трокмортона, то он не поставил бы Париж и рядом с Кашмиром, но в его правилах было никогда и ни с кем не вспоминать годы, проведенные им в Индии. Ведь никто — ив первую очередь Эллери — не смог бы понять очарование восточного города, окруженного высокими синими горами, запруженного загадочными индусами в белых одеждах. И никто не знал о том, что Трокмортон несколько лет провел с кочевниками, путешествуя вместе с ними и вместе с ними сражаясь за их права, стремясь принести мир стране, для которой слово «мир» осталось лишь понятием, живущим в древних легендах.

Обо всем этом знал лишь один Стэнхоуп, но ведь он провел эти годы бок о бок с Трокмортоном. Связь между ними была крепкой, хотя и не такой, как между братьями. Это было не кровное родство, но родство братьев по оружию. Правда, после возвращения в Англию Стэнхоуп резко изменился. Стал нервным, замкнутым. Быть может, пора его поменять? Впрочем, сейчас не время думать о секретаре, который не справляется со своими обязанностями. Кто бы помог самому Трокмортону справиться с его проблемами!

И Трокмортон сказал, с трудом отрываясь от охвативших его воспоминаний:

— Я останавливался в Париже на несколько месяцев, когда возвращался в Англию. Прекрасный город, но жить в нем я не хотел бы.

— А я люблю этот город, — мечтательно улыбнулась Селеста.

— Вам легче, вы знаете французский.

— От матери, — кивнула она.

— Ваша мать была француженкой? — удивленно спросил Эллери.

— Очаровательная женщина, — заметил Трокмортон. — Странно, что ты не помнишь ее, Эллери.

Селеста с благодарностью посмотрела на Трокмортона.

Дочь унаследовала от матери все ее обаяние. У покойной миссис Милфорд всегда не было отбоя от воздыхателей, и не только среди слуг, но и среди почтенных джентльменов, навещавших Блайд-холл. Впрочем, она была верной женой, и все усилия ее поклонников оказались напрасными.

Интересно, унаследовала ли Селеста от матери ее целомудрие, а от отца — неутомимую страсть к работе? Или она выросла взбалмошной кокеткой, на уме у которой одни лишь балы и развлечения? Желая проверить ее, Трокмортон сказал:

— В Париже великолепные музеи. Других таких нет ни в одной европейской столице.

— Вы бывали в Лувре? — оживилась Селеста. — Знаете, все почему-то без ума от Моны Лизы, но мне всегда больше нравились египетские древности. И еще греческие статуи. Помните статуи?

Нет, с головой у Селесты все было в порядке, но Трокмортон не знал, радоваться ли тому, что у его дочерей будет умная гувернантка, или печалиться о дальнейшей судьбе младшего брата.

— Я хорошо помню эти статуи, — ответил Трокмортон. — Полагаю, вы не одна ходили по музеям?

— Когда как, иногда и в одиночестве.

— А кем были ваши спутники? — спросил Эллери.

— Наверное, у вас было не слишком много свободного времени, чтобы любоваться греческими статуями, — продолжил Трокмортон, игнорируя реплику брата. — Вы были заняты учебой…

Она обернулась к Трокмортону, не выпуская, впрочем, руки Эллери из своих пальцев.

— Отчего же. У меня было достаточно свободного времени, чтобы вести светскую жизнь. Должна сказать, что в Париже это легче, чем в Лондоне, там другие нравы, и люди из высшего общества не замыкаются в своем узком кругу. У меня в Париже было много знакомых, ведь мсье и мадам, у которых я служила, приглашали меня на все свои приемы. Там я познакомилась с мсье Делакруа, художником, и с мсье Шарко, врачом, который лечит своих пациентов гипнозом, и, конечно, с моим милым графом де Росселином.

Эллери напрягся, словно фокстерьер, почуявший крысу, и неприязненно спросил:

— Кто он такой, этот граф де Розенбуд?

— Росселин, — с улыбкой поправила его Селеста. — О, это джентльмен старой закваски — добрый, щедрый, умный. Я очень многому научилась от него — наслаждаться жизнью, хорошо одеваться, готовить и… уметь посмеяться над собой.

— Я его ненавижу, — мрачно процедил Эллери.

— Графу восемьдесят шесть лет, — заметила Селеста.

Эллери запрокинул голову и громко расхохотался.

— Плутовка! — облегченно сказал он.

«Что ж, пришла пора немного остудить твою голову, братец», — подумал Трокмортон.

— Согласен, Эллери, — небрежно заметил он. — Я подумал то же самое. Наша маленькая мисс Милфорд всегда была плутовкой, такой она осталась и поныне.

— Мисс… Милфорд, — напряженно нахмурился Эллери.

Селеста терпеливо ожидала, когда же в голове Эллери все прояснится и встанет на место, но не дождалась. Тогда она остановила пожилого лакея, проходившего мимо них с подносом в руках, взяла у него бокал шампанского, ягоду клубники и сказала:

— Эрни, как я рада вновь увидеть вас.

Слуга покраснел и нервно покосился на братьев.

— Я тоже рад видеть вас, мисс Селеста. Вы прекрасно выглядите, просто прекрасно.

— Сегодняшний вечер я проведу с отцом, — сказала Селеста, — но завтра утром первым делом отправлюсь на кухню, чтобы повидать всех вас: Эстер, и Арвида, и Брюнеллу… Скажите, фрау Вейланд у нас по-прежнему отвечает за торты и пирожные?

— По-прежнему, — усмехнулся Эрни. — Крутится как белка в колесе.

— Как ни хорошо было в Лондоне и Париже, а дома все же лучше, — сказала Селеста.

Только теперь в голове Эллери все встало на свои места, и он возбужденно воскликнул;

— Дочка нашего садовника! Господи, да это же Селеста Милфорд!

Трокмортона удивила невозмутимость Селесты. Она продолжала пить шампанское мелкими глотками, терпеливо дожидаясь решения своей судьбы. Примет ли ее Эллери или отошлет в крыло дома, отведенное для слуг?

Если говорить честно, то даже потерявшему голову Эллери должно быть понятно, что ее место не здесь. Ведь Англия не Париж, и здесь связь с дочерью садовника просто недопустима.

Желая поставить точку в затянувшейся паузе, Трокмортон медленно процедил:

— Отлично, Эллери. Это так демократично — пригласить дочь садовника на свою помолвку. Право, если не знать о том, что ты английский джентльмен, тебя можно было бы принять за американца.

Но Эллери, очевидно, совершенно потерял рассудок.

— Такая красивая женщина, как Селеста, не нуждается в особых приглашениях, — заявил он, упрямо вскинув голову.

Эрни застыл на месте, едва не выронив от неожиданности поднос.

— Шампанского? — спросил брата Трокмортон. — Клубники?

— Ненавижу шампанское, — вспыхнул Эллери. — И клубнику тоже, у меня от нее сыпь.

— Сыпь? — переспросил Трокмортон. — От которой ты начинаешь чесаться?

— Не желаю обсуждать это здесь и сейчас, — отрезал Эллери. — Лучше скажи, где мне раздобыть немного бренди? Есть в этом доме бренди, черт побери? И сыр. Почему нас пичкают этой дрянью?

— Это не дрянь. Леди Патриция обожает шампанское и клубнику, — терпеливо пояснил Трокмортон, многозначительно глядя при этом на Селесту. — Ты еще не забыл, кто такая леди Патриция? Она твоя невеста.

— Но в таком случае, она должна была бы знать, что у Эллери аллергия на клубнику. Я, например, об этом помню. — Селеста надкусила ягоду и добавила: — Прекрасная клубника, мистер Трокмортон. Надеюсь, как всегда, из оранжерей моего отца?

Напрасно Трокмортон пытался напомнить брату о леди Патриции. Эллери, казалось, не услышал ее имени, он не сводил жадных глаз с губ Селесты, которыми она обхватила спелую ягоду.

Тем временем Селеста покончила с клубникой, положила на поднос Эрни оставшийся белый черешок и сказала, кладя ладонь на руку Эллери:

— Вы такой милый, Эллери. Я всегда старалась заботиться о вас, вы помните об этом?

Помнил ли он? Сейчас он не помнил даже, на каком он свете. Трокмортону было что сказать по этому поводу, но, наученный горьким опытом, он счел за лучшее промолчать.

Эллери сглотнул, почувствовав холодок, пробежавший у него по спине, и сказал, не сводя глаз со стоявшей перед ним девушки:

— Заботились? Это звучит так многообещающе…

— Заботилась о том, чтобы уберечь вас от неприятностей. А еще я любила наблюдать за вами. Я часто пряталась здесь. — Она указала бокалом шампанского на небольшую нишу в стене. — Вы танцевали, а я сквозь окно любовалась вами. Смотрела и готова была разреветься от того, что вы танцуете не со мной.

— Я готов немедленно исправить эту ошибку, — быстро ответил Эллери, протягивая Селесте руку. — Вы позволите пригласить вас на танец, мисс Милфорд?

Эрни молча взял из руки Селесты бокал и поставил на свой поднос.

Селеста благодарно улыбнулась старому слуге, подала Эллери руку и упорхнула вместе с ним, чтобы закружиться в вихре вальса.

— Шампанского, мистер Трокмортон? — спросил Эрни.

— Что? Да, пожалуй, сейчас мне стоит выпить. — Трокмортон взял с подноса бокал, а когда Эрни повернулся, чтобы уйти, остановил его: — Селеста очаровательна, не правда ли?

— Да, сэр, — ответил Эрни. — Красивая, добрая, отзывчивая. Образованная. Знаете, сэр, ее учитель говорил, что никогда не встречал такой смышленой девушки, как она. Мы все гордимся Селестой. Желаете еще что-нибудь?

Эрни сказал немного, но этого было достаточно.

Трокмортон взял ягоду клубники и взмахом руки отослал слугу прочь.

Вернувшись в зал, он принялся следить за тем, как кружатся в вальсе Селеста и Эллери.

Их танец не остался незамеченным, и очень скоро рядом с Трокмортоном раздался голос леди Филберты.

— Кто эта девушка? — ледяным тоном спросила она.

— Мама. — Он обнял ее за талию, притянул к себе. Леди Филберта всегда была миниатюрной женщиной, а сейчас, перевалив за шестьдесят, стала и вовсе казаться маленькой и хрупкой. В вырезе шелкового платья выступали резко очерченные, тоненькие ключицы, в руке, похожей на цыплячью лапку, была зажата трость. Леди Филберта никогда не слыла красавицей, в противном случае она вышла бы замуж не просто за богатого, но и за знатного джентльмена, однако во всем ее облике чувствовалось то, что принято называть породой. Трокмортон поцеловал густо напудренную щеку матери и сказал, сначала громко: — Вечер, как видишь, удался. — А затем понизил голос и шепнул: — Улыбайся, мама, и не подавай вида.

Леди Филберта послушно улыбнулась, по-прежнему не понимая, почему ей нужно делать вид, будто все идет хорошо, когда ее сын танцует с какой-то незнакомкой, вместо того чтобы кружиться в вальсе со своей невестой.

— Это мисс Милфорд, — негромко пояснил Трокмортон.

— Дочь нашего садовника? — светским тоном уточнила леди Филберта.

— Совершенно верно.

Мать пожевала губами и ответила любимой фразой своего мужа:

— Тысяча чертей.

Рядом с ними остановился Эрни с подносом, на котором все так же стояло шампанское и клубника.

Шампанского леди Филберта взяла, но от клубники отмахнулась. Как и у младшего сына, у нее была аллергия на эти ягоды.

Дождавшись, пока Эрни отойдет, она продолжила:

— Нам нужно от нее избавиться. И немедленно.

— Но как?

— Выкинуть ее отсюда ко всем чертям!

— Она дочь нашего садовника и нашей поварихи. Кроме того, я нанял ее гувернанткой к своим девочкам. — Он немного помолчал и добавил со вздохом: — К тому же, если я выкину ее отсюда, Эллери уйдет вместе с ней.

— Но что будет, если ее увидит лорд Лонгшо?

— Уже увидел. — И Трокмортон кивком головы указал на фигуру лорда Лонгшо, застывшую на пороге зала.

— Дочь садовника, — покачала головой леди Филберта, отпивая шампанское и не сводя глаз с танцующей пары. — О чем только думает наш Эллери?

— Думает ли он вообще, вот в чем вопрос, — тихо заметил Трокмортон.

Леди Филберта вздрогнула и, повернув голову к старшему сыну, недовольно нахмурилась:

— Сейчас неподходящее время для шуток.

— Да, мама. — Трокмортону хотелось надеяться, что для всех он по-прежнему выглядит невозмутимым. — Лично меня не смущает то, что дочь садовника оказалась приглашенной на бал. У меня нет подобных аристократических предрассудков. — Он со значением посмотрел на мать и добавил: — К тому же и у вас, мадам, в роду отнюдь не все были аристократами.

— Ты что, опять о том разбойнике с большой дороги? Но, во-первых, это было сто лет назад, а во-вторых, разбойник — это так романтично.

— Ну, если ты считаешь романтичным, когда тебя вздергивают на виселице…

— Мои предки никогда не были такими отъявленными бунтарями, как предки твоего отца. Среди них, во всяком случае, не было ни заговорщиков, ни пиратов! — быстро парировала леди Филберта.

Те же самые слова она не раз говорила своему мужу. Правда, теперь он был уже в могиле, а доспорить они так и не успели. Впрочем, желание взять верх не оставляло леди Филберту и поныне.

— И поскольку уж речь зашла о предках… нынешнее появление мисс Милфорд тем более нежелательно, — продолжила леди Филберта. — Ты ведь знаешь, как злопамятны люди, они непременно вспомнят все грешки Трокмортонов. Ах, Эллери, как он может танцевать с дочерью садовника на глазах у своей невесты, да еще в день помолвки!

— Я понимаю тебя, мама.

— Гаррик, — чуть слышно взмолилась леди Филберта, — ты хоть понимаешь, что нам непременно нужно породниться с семейством Лонгшо?

— Я все понимаю, мама, и знаю, как нам нужны их деньги. Но действовать мы должны осторожно. Пойми и ты, ведь для Эллери мисс Милфорд сейчас — запретный плод, а он всегда особенно сладок.

— Как я устала от твоей вечной правоты, — вздохнула леди Филберта.

— В будущем я постараюсь исправиться, — пообещал Трокмортон, — но только не сейчас.

— Итак, что ты предлагаешь?

— То, что мисс Милфорд удалось прибрать Эллери к рукам, доказывает, что им можно управлять.

Теперь осталось лишь понять, как этого добиться.

Глава 4

Об этой минуте Селеста мечтала всю жизнь.

— Я всю жизнь ждал этой минуты, — прошептал ей на ухо Эллери, словно подслушав мысли Селесты.

Он говорил слова, которые она мечтала услышать. Она кружилась в вальсе с человеком, с которым мечтала танцевать, и Эллери обнимал ее за талию своими сильными руками…

— Это похоже на сказку, — снова прошептал Эллери, и Селеста почувствовала на шее его горячее дыхание.

Музыка несла их и качала на своих волшебных волнах. Воздух, словно шампанское, кружил голову, и огни свечей плыли над ними хрустальными звездами, зажженные только для двух влюбленных.

Она танцевала с Эллери, с человеком, которого любила всю свою жизнь.

— Я влюбился в тебя с первого взгляда, — прошептал Эллери.

Селеста откинулась назад, посмотрела в лицо Эллери и рассмеялась:

— Когда ты впервые увидел меня, я еще лежала в пеленках. А в первый раз ты заметил меня, когда мне было одиннадцать.

— Я хотел сказать…

—… что влюбился в меня после того, как впервые увидел меня сегодня. — Эллери страдальчески поморщился, а Селеста развеселилась еще больше. — Ты не помнишь меня в одиннадцать лет, не так ли?

Куда там, в ту пору Эллери уже вовсю жил своей жизнью, полной других развлечений. Разве он мог запомнить? Впрочем, это неважно. И разве может подобная мелочь омрачить этот прекрасный вечер, этот волшебный вальс?

— Ты толкнул меня.

— Нет! — воспротивился Эллери. — Разве мог я быть таким грубым?

— Мог. — Селеста старалась говорить низким, мягким голосом, как учил ее незабвенный граф де Росселин. — Но ты же был тогда совсем мальчишкой. Мне было одиннадцать, значит, тебе едва исполнилось шестнадцать. Ты толкнул меня, я упала и порвала свое воскресное платье.

Ей приятно было видеть смущение самого Эллери Трокмортона, одного из самых известных повес во всей Англии. Нет, Селеста не стыдилась своего прошлого и ничего не собиралась скрывать. Да, она всего лишь дочь садовника, и если Эллери захочет, он должен принять ее такой, как есть. За время жизни в Париже Селеста усвоила одну простую вещь — если молодая красивая женщина чего-нибудь захочет, она непременно добьется своего.

Селесте хотелось заполучить Эллери.

— Я заплакала, а ты испугался, помог мне подняться и потащил в кабинет к своему отцу.

Эллери замедлил шаги и весь обратился в слух.

— Я до смерти боялась старого мистера Трокмортона, но ты оказался храбрым и честно рассказал ему обо всем, что случилось. На следующее воскресенье я получила от него новое платье и, кроме того, влюбилась — впервые и навсегда.

Было видно, что Эллери приятно слышать все это. Его глаза сияли, а от улыбки заиграли ямочки на щеках.

— А в кого ты влюбилась, в моего отца? — лукаво спросил Эллери.

— Все Трокмортоны неотразимы, — в тон ему ответила Селеста.

— Но я — самый неотразимый из них, верно?

Селеста сделала вид, что задумалась.

— Да или нет? — переспросил Эллери, наклоняясь ближе к Селесте.

Сейчас он почти целовал ее — прямо посреди зала, на глазах у сотни гостей, следивших за их танцем. Но это невозможно! Селеста видела, что и без этого они с Эллери привлекают к себе слишком много внимания.

— Да, Эллери, ты самый неотразимый изо всех Трокмортонов, и даже больше того, — согласилась она.

Эллери еще теснее прижал Селесту к себе и повел по большому кругу.

Вдалеке, за плечом Эллери, проплыл самый невзрачный из Трокмортонов, сэр Гаррик. Он пристально следил за Селестой и братом, держа в руке ягоду клубники и о чем-то разговаривая со своей матерью, леди Филбертой.

Что ж, в любой сказке на пути героя встречается дракон, которого нужно победить, и лучшего исполнителя, чем Гаррик Трокмортон, на эту роль трудно было бы подыскать.

Ведь это он, Гаррик Трокмортон, задумал помолвку Эллери с Патрицией, об этом Селесте успела рассказать Эстер. Гаррику нужно женить младшего брата на богатой невесте, но нужно ли это самому Эллери? А ей, Селесте, это нужно, скажите?

Селеста помнила Патрицию. В те годы она была такой же неуклюжей девчонкой, как сама Селеста, и также сходила с ума по красавцу Эллери.

Одного этого было достаточно, чтобы Селеста возненавидела свою соперницу.

Услышав впервые о помолвке Эллери, Селеста готова была признать свое поражение, но вспомнила слова графа де Росселина: «Настоящей можно назвать только ту мечту, ради которой человек готов на бой».

Что ж, она готова к битве. Она готова пустить в дело любое оружие. И она не даст своей мечте растаять без следа. Не для того она долгих четыре года брала в Париже уроки жизни у дорогого графа де Росселина! Не для того сделала все, чтобы из сельской замарашки превратиться в одну из самых красивых — это тоже слова графа — женщин во всей Европе. И она не потерпит на своем пути драконов наподобие Гаррика Трокмортона.

Не прерывая танца, она поднялась на носках, приблизила губы к уху Эллери и прошептала:

— Хорошо бы сейчас глоток шампанского. Но не здесь, а в малом бальном зале. Там никого нет, только звезды светят в окно да тихо доносится музыка. И мы будем танцевать там при лунном свете.

— Ты просто маленькая сирена, — выдохнул Эллери. — Ты и там шпионила за мной?

Малый бальный зал, выходивший на веранду, был излюбленным местом Эллери. Скольких девушек он там перецеловал! А Селеста наблюдала за ним снаружи, прильнув к окну и жалея лишь о том, что это не ее сжимает Эллери в своих объятиях.

— Бальный зал, — еще раз шепнула Селеста, выскользнула из рук Эллери и быстро скрылась за раскрытыми дверями.

Она летела вперед, не чувствуя под собою ног. Мимо нее проносились фонари, мелькали коридоры, гостиные, библиотека. Повсюду сновали люди, они пили, смеялись, говорили, и в воздухе приторно пахло духами и пудрой. Лица, встречавшиеся Селесте по пути, были, как правило, знакомы ей, саму же ее не знал и не узнавал никто.

Когда Селеста была еще девчонкой, ей очень хотелось стать такой же, как знатные леди, бывавшие на приемах в Блайд-холле, но отец всегда говорил, что есть аристократы, есть люди среднего класса и есть бедняки, и их пути не пересекаются и никогда не могут пересечься. Он говорил, что, если Селеста станет гнаться за богатыми и знатными, это обернется для нее бедой. Тогда ей казалось, что отец прав, но четыре года, проведенные в Париже, заставили Селесту смотреть на мир другими глазами.

Люди расступались перед бегущей Селестой, вновь смыкались у нее за спиной и начинали шептаться — несомненно, о ней! — прикрываясь раскрытыми веерами. Ну и пусть! Какое ей дело до этих людей и их разговоров, если ее несет, словно на крыльях, любовь самого Эллери!

В какой-то момент Селесте вдруг явственно послышался голос отца, прозвучавший у нее в голове: «А ты уверена в том, что он любит тебя?»

Ах, неважно, все это неважно! Она уже ввязалась в схватку и не упустит своей мечты.

Постепенно переходы начали пустеть, реже стали попадаться фонари, и вот наконец перед Селестой открылся длинный, пустынный, едва освещенный коридор.

Впрочем, и это неважно. Селеста знала Блайд-холл как свои пять пальцев и могла ходить по нему с закрытыми глазами. Этот старый дом принадлежал Трокмортонам всего сорок лет, но для Селесты был родным и знакомым с самого детства.

Селеста вошла в пустой темный зал, замедлила шаги, а затем выглянула из окна на веранду.

Эллери был там! Он стоял, прижавшись спиной к стенной нише. Но он был не один. Перед ним стояли лорд Лонгшо, леди Лонгшо, и девушка… довольно милая девушка, высокая, хорошенькая, хотя и несколько нескладная.

Селеста прижалась к стеклу, чтобы лучше разглядеть ее.

Кто она, эта темноволосая незнакомка со сложенными в колечко, словно для поцелуя, губами?

Девушка шагнула вперед, и в свете фонаря Селеста увидела ее глаза — большие, темные, с обожанием следящие за каждым движением Эллери.

Леди Патриция собственной персоной. Соперница. Девушка, у которой Селеста вознамерилась увести жениха.

Селеста прижала руки к груди и тяжело вздохнула.

Лучше бы ей было не встречаться с Патрицией, не видеть ее. Тогда, быть может, не появилось бы в груди… хм… как же назвать это чувство? Ощущение вины? Жалость к девушке, которой ты собираешься нанести глубокую рану?

Но стоит ли ей жалеть Патрицию? Ведь у той есть все: и деньги, и приданое, и родители, которые в ней души не чают. Патриции никогда не приходилось и не придется самой зарабатывать себе на жизнь и перешивать старые платья, подаренные женой посла.

Вот только выражение ее глаз… Да ведь она и в самом деле влюблена в Эллери!

«Как все скверно, — подумала Селеста. — Лучше бы мне было не видеть этого. И как жаль, что именно мне придется причинить боль этой ни в чем не повинной девушке».

На веранде появилась еще одна фигура, и в глазах Селесты зажегся недобрый огонек. Гаррик Трокмортон. Наш серый дракон выполз из своей норы. Если уж кто здесь и не заслуживал жалости, так это он.

Конечно, если быть честной до конца, то пришлось бы признать, что без Гаррика Трокмортона и его денег Селеста не стала бы такой, как сейчас, но ей очень не хотелось вспоминать об этом.

Трокмортон поклонился, заговорил, размахивая руками, а затем повел всех назад, в освещенный огнями зал.

Когда они ушли, Селеста выскользнула на веранду и перебралась к залитым светом окнам.

Серый, холодный, замкнутый Гаррик Трокмортон всегда оставался в тени своего младшего брата, но при этом Селеста не могла вспомнить, чтобы тот повысил голос на кого-то из слуг, напротив, он всегда заботился об их здоровье, назначал пенсии тем, кто состарился, и вообще относился к ним по-человечески.

Говоря по правде, Селеста и сама была многим обязана ему. Ведь именно Гаррик Трокмортон отправил ее тогда в школу гувернанток и заплатил за нее первый взнос. Этот взнос до сих пор не давал покоя Селесте, и она поклялась при первой же возможности отработать эти деньги, чтобы ни в чем не зависеть от семьи Трокмортон. Такая возможность представилась ей, когда поступила заявка на гувернантку, готовую работать в Блайд-холле. Селеста согласилась тогда, не раздумывая.

Впрочем, как знать, что сильнее всего манило ее в Блайд-холл — возможность отработать свой долг, вернуться домой или просто оказаться вновь под одной крышей с Эллери?

Сквозь стекло Селеста видела, как они вошли в зал. Лорд Лонгшо продолжал о чем-то говорить на ходу, а Эллери держали под руки — с одной стороны леди Лонгшо, с другой — Патриция. Взгляды гостей устремились на жениха и невесту, но Эллери, казалось, не замечал этого. Он то и дело крутил головой, словно желая сбежать, и Селеста точно знала, куда именно.

Как же ей хотелось, чтобы Эллери удалось улизнуть от них. Наверное, сильнее этого желания было только одно: увидеть, как Эллери возвращает Патриции свое обручальное кольцо.

В эту минуту в зале появилась фрау Вейланд, которую сопровождали трое слуг с подносами, прикрытыми белоснежными салфетками.

Селеста насторожилась. Старый мистер Трокмортон был известен своим пристрастием к сладкому. Он-то и пригласил к себе фрау Вейланд, выписав ее из самой Вены. Как он любил струдель, который она готовила! Ради этого лакомства он прощал фрау Вейланд все, и она, воспользовавшись этим, вскоре подмяла под себя всех остальных слуг, превратившись в кухонного диктатора. Слуги молча ненавидели ее за это, но разве кто-нибудь мог сказать хоть слово против фрау Вейланд?

Сейчас она провальсировала в центр зала и остановилась, требуя к себе внимания. Мистер Гаррик Трокмортон замахал руками, призывая всех замолчать, а затем кивком головы дал знак фрау Вейланд, чтобы та начинала.

И она заговорила, да так громко, что ее без труда было слышно даже на веранде, где стояла Селеста.

— Великолепное новое блюдо… заслужит ваше внимание… по совету мистера Трокмортона, — доносился из зала трубный голос фрау Вейланд, — позвольте представить вам… пирожное крем де мокко!

Слуги сдернули салфетки, и на подносах Селеста увидела хрустальные вазочки, наполненные чем-то коричневым, с бело-розовыми прожилками.

Мистер Трокмортон попробовал первым. Страсть к сладкому он унаследовал от своего отца.

Вслед за ним серебряные ложки взяли леди Филберта, лорд и леди Лонгшо, Патриция, а последним из них — Эллери, который по-прежнему выглядел озабоченным и рассеянным. Все отведали произведение кулинарного искусства, приготовленное фрау Вейланд, и дружно закивали головами. Патриция кивала энергично, Эллери — едва заметно.

Трокмортон замахал руками, призывая всех продолжать. Эллери торопился как мог, быстро справился со своей порцией и, похлопав брата по плечу, попытался скрыться.

Трокмортон тонко улыбнулся — от этой улыбки мороз пробежал по коже Селесты — и уставился на окно, за которым она притаилась.

Селеста словно ужаленная отпрянула назад.

Она сама не знала, почему сделала это, ведь внутри, в зале, ярко горели огни, и невозможно было увидеть, что кто-то приник к окну снаружи. Да и не было ей никакой нужды прятаться от мистера Трокмортона.

И все же, все же…

Должно быть, Селесте очень не хотелось, чтобы мистер Трокмортон узнал, что она шпионит за ними.

Гаррик Трокмортон еще раз улыбнулся, глядя на окно, и, подхватив Эллери под локоть, придержал его. Таким образом Эллери ничего не оставалось, как остаться рядом со своей невестой.

Селеста не стала смотреть, что будет дальше, и, резко развернувшись, убежала прочь.

Глава 5

Когда-то покойная жена Милфорда, Эйми, с чисто женским непостоянством то расхваливала огромную старинную кухню Блайд-холла, то проклинала ее на чем свет стоит. Что касается самого Милфорда, то ему эта комната нравилась, хотя и была не очень уютной. Но что вы хотите от кухни, где стоят три рабочих стола, где вечно гудит огонь в огромном очаге, а по всем стенам развешаны сушилки для посуды. В обычные дни она казалась слишком пустынной и мрачной, но перед праздниками, — когда сюда сходились все слуги — и свои, и нанятые, когда три поварихи начинали одновременно греметь ножами, готовя ужин на добрую сотню гостей, вот тогда на кухне становилось шумно, тесно и весело.

Милфорд потянул ноздрями воздух, пропитанный запахом специй, и, как всегда в этом случае, вспомнил о своей покойной жене, служившей когда-то поварихой на этой самой кухне.

Но громче всего на кухне звучали не ножи и не тарелки, а голос Эстер, новой главной поварихи, занявшей это место после смерти Эйми, и Милфорд, услышав его, невольно поморщился. Нет, он вовсе не осуждал появление Эстер на кухне Блайд-холла. Как любой здравомыслящий человек, он понимал, что в каждом доме должен быть человек, который готовит еду для всех остальных. Эстер раздражала Милфорда сама по себе, и началось это с того дня, когда она приехала в Блайд-холл, — третья после смерти Эйми претендентка на должность главной поварихи. Увидев Эстер, Милфорд мысленно взмолился о том, чтобы она оказалась не последней претенденткой, но его молитвам не суждено было быть услышанным.

Эстер была настоящей шотландкой — крепкая, коренастая женщина, очень упрямая и с острым, словно бритва, язычком. Хозяин оставил ее тогда в Блайд-холле, и вот уже восемь лет Эстер командовала здесь, на кухне, и все эти восемь лет Милфорду ни разу не дали поесть в тишине и покое.

Ох уж эти кухонные разговоры! Чего только Милфорд не наслушался от прибегавших сюда посплетничать горничных об их похождениях с бравыми парнями-конюхами. И вы думаете, Эстер хотя бы раз остановила их? Никогда! И Милфорду приходилось выслушивать женское щебетание, терпеть громкий смех и шутки, которые далеко не всегда были приличными. Но сама Эстер смотрела на все это сквозь пальцы. Ее в этой жизни по-настоящему волновало только одно: чтобы еда попала на стол вовремя и была при этом горячей. Удивительно, но этот фокус удавался Эстер всегда. Несмотря на любые непредвиденные обстоятельства — а тот, кто служил на кухне, знает, что неожиданности происходят там постоянно, — Эстер умудрялась каждый раз выходить победительницей.

Ну а больше всего Милфорда раздражала в Эстер ее привычка то и дело втягивать его в горячие споры о вещах, до которых ему не было никакого дела. Милфорду просто хотелось тихо и спокойно поесть, чтобы с новыми силами вернуться к своему навозу и любимой цветочной рассаде.

В дни приемов, таких, как сегодня, на кухне было не протолкнуться от слуг — и своих, и приглашенных. Сейчас они сновали между домом и кухней, разнося маленькие бутерброды-канапе, чтобы гости могли немного перебить аппетит в ожидании грандиозного парадного ужина, который подадут в полночь.

Итак, гремели ножи, нежно звенели серебряные подносы, а Милфорд, притулившись в дальнем углу, старался не привлекать к себе ничьего внимания. Но, как всегда, доесть спокойно ему не дали. К столу подошел старый Эрни, посмотрел на Милфорда, затем грохнул подносом и объявил на всю кухню:

— Селеста танцует с мистером Эллери!

Сообщение Эрни произвело эффект разорвавшейся бомбы. Брюнелла, старшая горничная с третьего этажа, замерла, не донеся до рта вилку. Эльва, новенькая горничная, застыла с поднятой в руке гребенкой. Слуга по имени Эдер раскрыл рот, и с его подноса на пол начали падать канапе.

Эстер обвела свои владения горящим взором и громко воскликнула:

— Наконец-то наша маленькая Селеста попала на бал!

Теперь все головы повернулись к Милфорду. Тот заерзал на жесткой скамье, попытался вжаться спиной в стену или укрыться за большим котлом с дымящейся картошкой, который Арвид грохнул на стол, едва не задев при этом локоть Милфорда. Как ему хотелось оказаться сейчас подальше отсюда, в своей уютной оранжерее! Возиться с маргаритками, которые не желают расти, или готовить компостные горшочки…

А может быть, ему повезет и никто не станет приставать с вопросами?

Милфорду очень хотелось надеяться на это, но сбыться его надежде было не суждено.

— Ну как, ты рад, Милфорд? — спросил его Эрни.

Милфорд поднял глаза и увидел, что все смотрят на него — с интересом и ожиданием. Попробуй-ка объяснить им, что Селеста давно стала взрослой и самостоятельной девушкой и он не отвечает за ее поступки, которые, кстати говоря, их тоже не касаются. Но слуги и горничные продолжали молча смотреть на Милфорда и ждать, что он скажет. Многие из них помнили не только Селесту, но и покойную Эйми, и Милфорд понимал, что так просто они от него не отвяжутся.

— Селеста должна знать свое место. Нельзя прыгнуть выше головы, — неприязненно прокомментировал происходящее Милфорд.

— Но она прекрасно выглядит, — возразил Эрни. — Все джентльмены шепчутся о ней и желают знать, кто она такая. Уверяю тебя, Милфорд, Селеста там как раз на месте!

Милфорд молча пожал плечами и снова склонился над своим беконом и шпинатом, политым уксусом и маслом.

— Ну и лицо у тебя сейчас, Милфорд! Ни дать ни взять, как морда у овцы, свалившейся в навозную яму! — раздался пронзительный женский голос.

Разумеется, это была Эстер, кому же еще быть? После этого Милфорд обязан был что-то сказать, и он сказал:

— Селеста всегда была упрямой девчонкой.

— Интересно, в кого бы?

— Не знаю.

Горничная Эльва, давно уже пританцовывавшая от нетерпения, не выдержала и спросила:

— Вы будете рады, если ваша дочь выйдет замуж за мистера Эллери?

— Такой мужчина, как мистер Эллери, не может жениться на дочери садовника, — ответил Милфорд.

— Но Селеста гораздо красивее большинства так называемых девушек из высшего общества, — заметила Эстер. — И я бы еще сказала, что она воспитаннее и деликатнее многих их них.

— Вы мне же собираетесь рассказывать про мою дочь? — сварливо огрызнулся Милфорд. — Я сам все о ней знаю.

— Оно и видно, — ехидно заметила Эстер.

Милфорда трудно было вывести из себя. У него была привычка — мысленно пересчитывать все пальцы на руках и ногах, прежде чем ответить, когда его заденут. Но на этот раз Эстер удалось почти невозможное, После ее слов Милфорд побагровел, уставился в глаза Эстер и веско проговорил:

— В отличие от некоторых безголовых, я живу не в придуманном, а настоящем мире. В том мире, где солнце встает на востоке и заходит на западе. В том мире, где богатые женятся на богатых. В том мире, где знатный джентльмен может обратить внимание на дочь садовника с единственной целью — позабавиться, ничуть не задумываясь о том, что произойдет с этой девушкой спустя девять месяцев.

В карих глазах Эстер загорелся желтый огонек, и она сердито ответила:

— Вот благодаря таким скучным людям, как вы, мечты никогда и не сбываются.

— Возможно. Возможно. — Милфорд подобрал коркой хлеба остатки соуса, прожевал вытер губы салфеткой и закончил, поднимаясь из-за стола: — Но только не думаю, что мечтам Селесты не дано сбыться именно из-за меня.

Лунный свет лился в окно темного бального зала, ложился на паркет длинными полосами, похожими на мерцающие тропинки, ведущие в волшебную страну фей и добрых волшебников. В страну, где Селеста мечтала оказаться всю жизнь, начиная с того дня, когда впервые увидела эти золотистые лунные дорожки. Здесь, в бальном зале, она уже бывала, и не раз. Селеста приходила сюда лунными летними ночами, когда никто не мог помешать ей кататься по этим дорожкам и мечтать.

Мечтать о том, что она танцует здесь с Эллери и он кружит ее в вальсе, а затем прижимает к себе и целует — жарко, страстно…

И вот сегодня ее мечты должны стать явью. В том, что Эллери сумеет обмануть мистера Трокмортона и ускользнуть от него, Селеста не сомневалась ни секунды. Ведь Эллери — он такой лихой, такой красивый, такой умный…

Ну, может быть, и не очень умный, но на то, чтобы справиться с противным мрачным мистером Трокмортоном, его ума должно хватить.

Селеста подхватила юбки и закружилась по паркету, не в силах стоять на месте, сгорая от нетерпения при мысли о скором свидании с Эллери.

Селеста не раз наблюдала за тем, как умело ускользает Эллери от расставленных для него ловушек. Он и сегодня справится с ними, и ничто не помешает ему оказаться в объятиях Селесты. А она мечтала об этом свидании долгих четыре года и теперь уж непременно возьмет свое.

Селеста встала на лунную дорожку, протянувшуюся от окна до самой двери. Эллери все еще не было, и Селеста, подхватив юбки, сильно оттолкнулась ногой и заскользила по паркету, благо это позволяли ее туфельки, подбитые мягкой кожей. Она докатила до конца дорожки, развернулась и с громким смехом отправилась в обратный путь.

Селеста не боялась, что Эллери застанет ее за этим занятием, напротив, ей даже хотелось, чтобы он увидел, как она скользит по лунной дорожке, — юная, прекрасная, похожая на богиню. Разве богиням запрещено кататься по лунным дорожкам в темном бальном зале, где запах чайных роз вливается в окно, смешиваясь с запахом восковой мастики.

В дверях появилась темная фигура, и Селеста затормозила на середине лунной дорожки. Судя по всему, это был мужчина, ростом и сложением похожий на Эллери. Селеста так и решила, что это Эллери, прорвавшийся сквозь все заслоны, но тут мужчина, стоявший в дверном проеме, кашлянул, прочищая горло, и она поняла, что это кто-то другой. Эллери никогда не стал бы прокашливаться, прежде чем заговорить с девушкой.

Застыв в ожидании, Селеста продолжала пристально всматриваться в полумрак.

Затем из тени в лунный свет вышел Гаррик Трокмортон, держа в руках два бокала с шампанским.

— Когда-то я тоже любил кататься по лунным дорожкам, — с улыбкой сказал он. — Только не припомню теперь, когда это было. Давно.

Мысли Селесты стремительно бежали сразу в двух направлениях. Она мучительно пыталась понять, что случилось с Эллери и почему вместо него здесь появился мистер Трокмортон, и одновременно думала о том, что это невозможно — представить мистера Трокмортона катающимся по лунным дорожкам.

Он подошел ближе и остановился на расстоянии вытянутой руки.

Селеста подняла голову, посмотрела в глаза мистеру Трокмортону и коротко спросила:

— Где Эллери?

— Он послал меня сюда, — ответил Трокмортон, протягивая Селесте бокал с шампанским. — У него сыпь.

— Сыпь? — переспросила она, машинально принимая бокал.

— Очевидно, съел нечаянно что-нибудь не то.

— Что-нибудь не то… — задумчиво повторила Селеста, затем нахмурилась и строго посмотрела на Трокмортона. — Он ел клубнику?

— Обычно Эллери следит за тем, что ест, но сегодня он был так возбужден, все время куда-то торопился…

Торопился! Разумеется, торопился, и Селеста знала даже, куда именно так спешил несчастный Эллери. На свидание в этом зале, вот куда.

— А не могла ли попасть клубника… — начала Селеста и тут же припомнила десерт, приготовленный фрау Вейланд, точнее, эти бело-розовые прожилки в нем. Этот десерт был приготовлен по рецепту Трокмортона, и Селеста решила резко сменить тему, минуя опасный риф. — Бедный Эллери! Ему очень плохо?

— Не очень, — улыбнулся Трокмортон, глядя в свой бокал. — Я полагаю, он вскоре поправится.

— Может быть, ему нужна… — сказала Селеста, делая шаг к двери.

— Не нужна, — ответил Трокмортон, загораживая Селесте дорогу. — Ему ничего не нужно. Сейчас он сидит взаперти, не хочет, чтобы кто-то видел его в таком состоянии.

Селеста колебалась. С одной стороны, она не могла доверять Трокмортону, но, с другой стороны, навряд ли он стал бы лгать ей насчет болезни Эллери. Скорее всего, ее любимый действительно сидит сейчас в своей спальне с лицом, покрытым красными пятнами, и чешется. Да, но почему Трокмортон пришел именно сюда и что ему нужно? Не ловушка ли это?

— Эллери сказал, что вы собирались потанцевать с ним на лунных дорожках под доносящиеся издалека звуки музыки, — сказал Трокмортон, делая глоток шампанского. — Я ничего не перепутал?

— Нет, — задумчиво ответила Селеста. — Вы ничего не перепутали.

Мистер Трокмортон повторил ей слово в слово то, что она сама сказала Эллери, а значит, Трокмортон пришел сюда действительно по его просьбе. Селеста окинула взглядом темный бальный зал, где ей так хорошо мечталось всего несколько минут тому назад.

Теперь все изменилось. Музыка, долетавшая издалека, звучала нестройно, лунные дорожки на паркете казались тусклыми и нелепыми, а сама луна… Что ж, просто глупое ночное светило, отражающее лучи далекого солнца.

Вот и Трокмортон просто отражает свет, исходящий от Эллери.

Тем временем Трокмортон взял бокал из рук Селесты, поставил его на столик, приютившийся возле стены, и протянул раскрытые ладони.

Селеста не шагнула навстречу Трокмортону.

«Неужели этот старый сухарь в самом деле собирается пригласить меня на танец? — подумала она. — Глупость какая-то!»

Трокмортон немного подождал, затем молча обнял Селесту за талию и закружил по паркету. Руки у него оказались крепкими, а сам он, к удивлению Селесты, оказался хорошим партнером и повел ее в вальсе уверенно и элегантно.

Она не знала, что ей делать со своей свободной рукой. Положить ее на плечо Трокмортона? Но это выглядело бы слишком интимно. Опустить руку вниз? Невежливо. И, после недолгих колебаний, Селеста положила ладонь на предплечье Трокмортона.

Положила и тут же ощутила под пальцами его тугие, сильные мускулы.

— Очаровательно, — негромко произнес Трокмортон.

Он повел Селесту на новый круг, продолжая неторопливо кружиться с ней в пустом зале. Казалось, Трокмортону некуда спешить, но Селеста отлично знала, что это не так, что его ждут гости, дела, наконец…

— Мой брат будет жалеть, что лишился этого удовольствия.

Селеста молча следила за тем, как проплывают за плечом Трокмортона стены бального зала, посеребренные мерцающим светом полной луны.

Трокмортон слегка наклонил голову, заглянул Селесте в глаза и спросил:

— Вы вините меня в том, что случилось с Эллери?

— Не могу избавиться от мысли… — Ей лучше было бы промолчать, но Селеста уже не могла остановиться. — Не могу не подозревать, что вы это подстроили для того, чтобы Эллери не мог увидеться со мной в этом зале.

Трокмортон рассмеялся, и его смех испугал Селесту. Она вдруг увидела себя со стороны — кружащуюся в темном зале в объятиях странного, неприятного ей мужчины.

— Ценю вашу откровенность, — проскрипел Трокмортон, — но скажите, для чего мне это было нужно — испортить брату вечер, посвященный его помолвке? Лишить его возможности быть рядом с вами? Но при этом он не может быть и рядом со своей невестой, леди Патрицией. Сидит сейчас в своей спальне, в полном одиночестве, уткнувшись в таз с холодным овсяным отваром.

«Хочет, чтобы я представила себе Эллери в столь неприглядном виде? — подумала Селеста. — С лицом, покрытым сыпью и испачканным овсянкой?»

— Нет, — продолжил мистер Трокмортон, — если бы я захотел просто избавиться от вас, это можно было бы сделать гораздо проще.

— Например, вышвырнуть меня на улицу.

Он склонил голову набок, словно обдумывая предложение Селесты.

— Возможно. Но поступать таким образом не в моих правилах. Обычно я избавляюсь от любовниц Эллери не силой, а деньгами. Что бы вы сказали, если бы я предложил вам тысячу фунтов в год и небольшой домик в Париже?

«А ведь он не шутит!» — мелькнуло в голове у Селесты.

— Тысячу фунтов? Сильно же вы хотите от меня избавиться, если предлагаете такие деньги!

Трокмортон только пожал плечами.

Его мускулы снова напряглись, и по ним пробежала упругая волна. Селесте вдруг стало неприятно чувствовать их под своими пальцами, и она переложила ладонь на плечо Трокмортона.

Он, очевидно, принял этот жест за согласие и сильнее прижал Селесту к своей груди. Теперь она не могла не только вырваться, но даже дышать. Еще немного, и он задушит ее.

Трокмортон замедлил шаги и немного ослабил свою хватку. Сейчас, когда глаза Селесты привыкли к полумраку, она могла видеть выражение лица Трокмортона, и оно ей не понравилось.

— Тысяча фунтов — не так уж много, — вновь заговорил Трокмортон. — Иным любовницам Эллери мне приходилось платить и больше.

— Я не из числа любовниц Эллери, — возразила Селеста, с трудом переводя дыхание, — и напрасно вы думаете, что меня можно купить!

Трокмортон был так близко, что его длинные ноги путались в складках ее платья, а голова Селесты оказалась прижатой к груди непрошеного партнера по танцу. От Трокмортона пахло хорошим мылом, виски и чистым, здоровым мужским телом.

— Разумеется, — охотно согласился мистер Трокмортон. — Считайте, что я вам ничего не предлагал, ни тысячи фунтов в год, ни домика в Париже. Но поверьте, похождения Эллери уже влетели мне в такую сумму, что женить его — последняя надежда на то, чтобы уберечь нашу семью от разорения.

— Но если он не захочет жениться на леди Патриции, никто его не заставит. Эллери взрослый человек и может сам решать, что ему делать. Не поведете же вы его к алтарю на веревке!

— Тоже верно.

Селесте хотелось верить в то, что так оно и есть, хотя, зная характер Трокмортона, можно заподозрить, что он ни перед чем не остановится. Странно, что она прежде не замечала, насколько сильным и властным был на самом деле этот человек. Впрочем, что она знала о Трокмортоне? Только то, что он был старшим сыном и наследником своего отца, смутно помнила о том, как он возвратился откуда-то издалека… Сказать по правде, ей никогда не было дела до этого замкнутого педанта. В те годы Селеста ходила по пятам за Эллери, в которого была влюблена до потери сознания, а Трокмортон оставался для нее лишь бесплотной серой тенью.

С одной стороны, он был все тем же — тихим, спокойным, умеющим держать себя в руках. Но в то же время открылся Селесте и с другой стороны. Оказалось, что мистер Трокмортон к тому же еще и мужчина, причем привлекательный и сильный. Странно, что за столько лет она не рассмотрела его по-настоящему.

— Я была очень опечалена, когда узнала о смерти вашей жены, — сказала Селеста, желая повернуть разговор в новое русло.

— Благодарю. — Даже упоминание о покойной жене не заставило его ослабить объятия. — Это было для меня настоящей трагедией.

— Представляю, как вам ее не хватает, — продолжала гнуть свою линию Селеста, сама не зная зачем.

— Конечно. Это была чуткая женщина, верная жена и заботливая мать.

Формальное и сухое перечисление обычных женских достоинств! Такой же сухой и бесчувственной, надо полагать, была и их любовь. Но как же тогда быть с мужской силой и страстью, которые Селеста ощущала в мистере Трокмортоне?

— Сколько это продолжалось? — спросила она.

— Три года. Все это время мне помогала Пенелопа.

Пенелопа! Его дочь. Ее новая воспитанница.

У Селесты появилась возможность еще раз сменить тему разговора, и она ее не упустила.

— Я помню Пенелопу. Ей было четыре, когда я уехала, но уже тогда она очень походила на вас.

«Зачем я это сказала?» — мелькнуло в голове у Селесты.

— Такая же зануда? — усмехнулся Трокмортон.

— Нет, я совсем не это имела в виду. — «Господи, ну зачем я завела этот разговор?» — Просто очень спокойная и рассудительная для своего возраста. Как ей удалось справиться с потерей матери?

— Кики.

— Кики? Что это?

— Не что, а кто.

Теперь они не кружились, просто покачивались, стоя на месте.

— Кики — это вторая ваша воспитанница.

— Моя вторая воспитанница? — недоуменно переспросила Селеста. — Но когда мне сказали, что я должна буду работать с двумя девочками, я подумала, что вторая…

— Тоже моя дочь? Нет, это не так. Кики — дикое дитя природы. Тайфун. Вулкан. Вам придется потрудиться, чтобы приручить ее.

— Дитя природы невозможно приручить.

— И все же я надеюсь, что вам это удастся. Леди Бакнелл дала вам самые лучшие рекомендации, да и жена русского посла тоже. — Мистер Трокмортон быстро оглянулся по сторонам. — Музыка кончилась. Быть может, пройдемся? Я проясню вам ситуацию.

— Да!

О боже, конечно же, да! Насколько безопаснее идти по освещенным коридорам и обсуждать предстоящую работу, чем стоять здесь, в пустом бальном зале, в обнимку или кружить под звуки музыки! А мечта о том, чтобы встретиться с Эллери, на сегодня останется только мечтой — далекой и пока что несбыточной.

Селеста выскользнула из рук Трокмортона, повернулась и пошла к выходу.

Он перехватил ее прежде, чем она успела сделать пару шагов, обхватил за талию, развернул лицом к себе. Селеста испуганно посмотрела в глаза Трокмортона и откинулась назад, насколько это было возможно.

— Мистер… Трокмортон!

— Вы всегда покидаете ваших партнеров, даже не поблагодарив их за танец? — жестко спросил он. — Не знаю, как там у вас в Париже, но здесь, у нас, это не принято.

Краска залила щеки Селесты. Мистер Трокмортон был прав, тысячу раз прав. Она поступила крайне невежливо. Что он теперь подумает о ней? Правда, граф де Росселин говорил, что поведение хорошенькой женщины не обсуждается и она имеет право на любые поступки, но тем не менее…

— Вы правы, — неохотно согласилась Селеста, не любившая признавать свои ошибки. — Прошу прощения за мои дурные манеры, и позвольте поблагодарить вас за вальс.

Даже здесь, в полумраке, она сумела рассмотреть взгляд Трокмортона — испытующий и жесткий. Затем Трокмортон опустил глаза и негромко сказал, словно самому себе:

— Вы самая красивая женщина, которую мне доводилось видеть за долгие годы.

Голос Трокмортона звучал низко, взволнованно, и Селесте вдруг захотелось как можно скорее уйти из пустого темного зала. А может быть, вообще сбежать подальше от Блайд-холла и впредь обходить это опасное место стороной. Странные комплименты, массивная фигура Трокмортона, нависавшая над ней, как скала, — все это заставляло Селесту чувствовать себя маленькой и беззащитной. Почему только сейчас она рассмотрела широкие плечи и мужественное лицо Трокмортона?

Затем он резко сменил тон и сказал, улыбнувшись:

— Благодарю вас, Селеста. Даже припомнить не могу, когда я в последний раз танцевал с таким удовольствием.

Он освободил ее, но Селеста не спешила повернуться к нему спиной, она хорошо усвоила, что от этого человека можно ожидать чего угодно.

На этот раз он всего лишь предложил ей руку. Селеста оперлась на нее и бок о бок с Трокмортоном вышла из бального зала в длинный коридор, слабо освещенный редкими фонарями.

— В Англии, знаете ли, вальс по-прежнему считается слишком фривольным танцем, — сказал Трокмортон. — Учтите, что, если кто-нибудь, кроме хозяина дома, то есть меня или Эллери, пригласит вас на вальс и вы примете приглашение, это будет выглядеть неприлично.

— Спасибо, что предупредили, — медленно кивнула головой Селеста. — Хотя во Франции…

— Да, во Франции другие нравы, — согласился с ней Трокмортон.

«Другие нравы! Здесь он прав, — подумала Селеста и невольно улыбнулась. — Во Франции я была просто красивой девушкой, и никому не было дела до того, что я служу в семье русского посла. Здесь же я всегда останусь дочерью садовника, не больше и не меньше. Ах, если бы не отец, не Блайд-холл и не Эллери, я вернулась бы в Париж не раздумывая, но…»

Что ж, если ей придется сражаться за место под солнцем, она готова к битве. Правда, не сейчас. Сейчас она должна выслушать Трокмортона и узнать о своих обязанностях.

Селеста попыталась свернуть направо, туда, где горели огни и звучала музыка, но Трокмортон повел ее налево, в темную глубину спящего дома.

— Я подумал, что вы захотите взглянуть на своих воспитанниц, — пояснил он.

Возможно, Селеста отказалась бы идти в темноту вдвоем с другим мужчиной, но с мистером Трокмортоном… Вряд ли он способен на что-то большее, чем тур вальса в полутемном зале. Кроме того, и танцевал-то он не по своему желанию, а только потому, что его попросил об этом Эллери. А все остальное — это ее пустые фантазии, навеянные тенями и призрачным лунным светом.

Селеста сделала строгое лицо и деловито попросила:

— Расскажите мне о Кики и Пенелопе.

— Кики — это дочь Эллери.

Глава 6

Селеста невольно стиснула руку Трокмортона.

Похоже, он ничуть не удивился этому и спокойно продолжал:

— Мать Кики — французская актриса, очень хорошенькая. Пять месяцев назад она объявила, что не может больше воспитывать свою шестилетнюю дочь.

«Значит, у Эллери есть дочь? И он оставил ее матери, а сам…»

Селесту начала бить нервная дрожь.

Впрочем, у него на это были свои основания. Ведь Эллери не мог жениться на актрисе, это так же дико, как жениться, например… на дочери садовника.

— О господи, — негромко вздохнула Селеста.

— Да. Так вот, эта женщина привезла Кики и оставила ее здесь. — Трокмортон медленно вел Селесту через большую столовую. — Обратите внимание, мама все здесь переделала. Новый паркет, обои. Это к торжественному ужину, которым должна была закончиться церемония помолвки. — Он искоса взглянул на Селесту, усмехнулся уголками губ и добавил: — Впрочем, не вините себя за то, что сегодняшний вечер закончился не совсем так, как мы предполагали. Столовую все равно нужно было ремонтировать.

Тем не менее Селеста испытала укол совести.

— Стол новый, вы наверняка еще не видели его, и потолок тоже. — Трокмортон взял со стола небольшой зажженный канделябр и поднял его над головой. — Я распорядился, чтобы восстановили старинную роспись. Знаете, мне по душе стиль восемнадцатого века.

Селеста подняла голову, делая вид, что ей это интересно, и сказала, глядя на летящих по потолку упитанных амуров и античных богинь в развевающихся хитонах:

— Прекрасная роспись.

Трокмортон не ответил. Он пристально всматривался в шею Селесты. Заметив это, она подняла руку, словно пытаясь защититься. От чего? Селеста и сама не знала. Но кто может сказать, что на уме у этого Трокмортона?

— И что было дальше с матерью Кики? — спросила она.

Он неохотно опустил канделябр и ответил, поморщившись:

— Вышла замуж. За итальянского оперного певца.

— Итальянский оперный певец — звучит романтично.

— Да, если вам нравятся тучные мужчины, ревущие на сцене так, словно им отдавили ногу.

Что ж, итальянская опера Трокмортону не по душе, это понятно.

— Боюсь, что вы не романтик, мистер Трокмортон.

— Нисколько.

Селесте нужно было бы оставаться настороже, но ее слишком взволновало то, что у Эллери есть шестилетняя дочь.

— Итак, она оставила Кики на пороге Блайд-холла и с тех пор исчезла навсегда. — Он указал на массивный ковер, проложенный через всю столовую до самой двери. — Тоже новый. Персидский. Мама сказала, что сейчас такие в моде.

— В Париже они в моде, — кивнула Селеста.

— Ну, если уж в самом Париже такие ковры в моде, то у нас и подавно.

В голосе Трокмортона прозвучала ирония, и Селеста догадалась, что ему совсем не нравятся нововведения его матери.

— А ребенок? — напомнила она.

— А, Кики… — Казалось, ему было интереснее водить Селесту по дому, чем рассказывать ей о ее воспитанницах. — Кики озорница, каких свет не видал. Может смеяться во весь голос или петь за столом, поминутно что-то разыгрывает, то трагедию, то комедию — вся в мать! Не сосчитать уже, сколько нянек от нее сбежало.

Он сказал это таким унылым тоном, что Селесте захотелось рассмеяться, но она лишь заметила:

— А мне нравятся такие живые дети.

— О, в таком случае она вам понравится. Только, к сожалению, незаконнорожденная и по английским законам считается иностранкой. Вам придется потрудиться, чтобы жизнь Кики не разрушилась, едва успев начаться.

Селеста вдруг почувствовала в Кики родственную душу.

— Я думаю, что девочка очень тоскует по матери, — заметила она.

— Возможно. Но пока что она превращает нашу жизнь в ад, а я не могу допустить этого, — сурово ответил Трокмортон.

— Понимаю. — Селеста слегка замялась, но все же спросила: — А как складываются ее отношения с отцом?

Теперь пришла очередь мистера Трокмортона замяться.

— Эллери смеется над ее проделками, позволяет Кики делать все, что ей взбредет в голову, гладит ее по волосам, когда та поет. Я думаю, что такие знаки внимания только осложняют дело.

Да, ребенка-бунтаря Эллери не мог не замечать. Это вам не тихая мышка, какой была в свое время Селеста. Но при этом дочь должна быть для него постоянным живым укором, и… Селеста снова смутилась, так и не доведя свою мысль до конца.

Они вышли из столовой в темное фойе и услышали доносившийся до них из дальнего угла шорох шелка и негромкое мужское бормотание. При этих звуках Трокмортон прибавил шаг и потащил за собой Селесту, которой пришлось едва ли не бежать, поспевая за ним. Только после того как они миновали фойе и приблизились к библиотеке, Трокмортон заметил:

— Кажется, роман между мистером Монкхаусом и леди Новелл в полном разгаре.

Надо сказать, что любовная сцена нисколько не шокировала Селесту, в Париже такие романы были обычным делом. Она лишь повернула голову к Трокмортону и спросила:

— Откуда вам известно, кто это?

— Я прекрасно вижу в темноте, — пояснил Трокмортон и добавил: — И мистер Монкхаус тоже, между прочим. — Затем он провел Селесту в библиотеку и сказал, обводя вокруг широким жестом: — Ну а здесь я не позволил маме что-либо менять. Она хотела поставить новые кресла вместо этих, старинных, с львиными головами на подлокотниках. Но мне они нравятся. Я часто привожу сюда Пенелопу, чтобы почитать ей. Выбираю что-нибудь спокойное, легкое, чтобы ей не снились потом кошмары — всякие тигры или аллигаторы, знаете ли.

Селеста понимающе усмехнулась.

— Но если у Пенелопы кошмары случаются редко, то у Кики — то и дело, только непонятно, что ей видится. Ведь кричит-то она по-французски.

— По-французски?

— Кики не желает говорить по-английски, хотя прекрасно все понимает, — поморщился мистер Трокмортон. — Впрочем, для вас это не будет проблемой, вы-то французским владеете свободно. Одним словом, я надеюсь, что вам удастся вернуть мир и покой под крышу нашего дома.

«Если все обстоит хотя бы наполовину так, как говорит мистер Трокмортон, меня ожидает здесь веселая жизнь», — подумала Селеста.

— Я постараюсь, — просто ответила она.

— Впрочем, не думайте, что вам придется целыми днями заниматься воспитанием девочек. У них есть няня, а ваши обязанности ограничиваются только классными часами. Кроме того, поскольку Кики очень возбуждена после сегодняшнего приема, я полагаю, что вам есть смысл приступить к занятиям только со следующей недели.

— Надеюсь, вы не думаете, что мне нужна отсрочка для размышлений, сэр?

— Нет. — Трокмортон повел Селесту в короткий коридор, заканчивающийся массивными двустворчатыми дверями. — Но не хочу при этом, чтобы возле Эллери постоянно находились сразу две прекрасные молодые девушки, желающие обратить на себя его внимание.

— Я вовсе не собираюсь добиваться того, чтобы он обратил на меня свое внимание, — не очень искренне возразила Селеста.

— Хорошо, скажем иначе. Я хочу, чтобы до того, как Эллери оправится от своей сыпи, вы перенесли свое внимание на его недостойного брата.

Теперь, когда Селесте стало понятно поведение мистера Трокмортона, ей предстояло вежливо отказать ему, но так, чтобы не слишком обидеть своего хозяина.

— Я никогда…

— Перестаньте, я прекрасно понимаю разницу между собой и Эллери, — криво усмехнулся Трокмортон. — Вы думаете, с этим так легко смириться? Ну ничего, я нахожу утешение в своей работе.

Селеста смутилась. Она не хотела задеть чувства мистера Трокмортона, хотя, если говорить честно, ей до сегодняшнего дня и в голову не могло прийти, что тот способен на какие-либо чувства.

— Право, мистер Трокмортон, я не могла и подумать, что…

— Мистер Трокмортон? — перебил он ее. — Зовите меня просто по имени. Гаррик.

Это было самым невероятным из всего, что довелось ей услышать за сегодняшний вечер.

— Я… когда я была ребенком, то не знала, как вас раздражает мое поведение… мне очень…

— Нет, нет, вы всегда мне нравились. Очаровательная девочка с большими глазами и дерзкой улыбкой. — Он замедлил шаги возле закрытой двери. — Вы и теперь очаровательны, но совсем по-другому. Ваша улыбка, умение держаться, отзывчивость… Из озорного ребенка вы превратились в прелестную юную леди, быть рядом с которой честь для любого джентльмена.

Селеста отвела глаза в сторону и уставилась в пол. Ее смущал тон Трокмортона да и само направление, которое приняла их беседа.

Трокмортон склонил голову, потянул ноздрями и негромко заметил:

— Ваши духи. Прелестное сочетание — цитрус, корица и, очевидно, иланг-иланг?

«Вот это да! — подумала Селеста. — Откуда он-то знает о таких вещах?»

— Простите, я, кажется, смутил вас. — Трокмортон начал отступать назад, но Селеста ухватила его за руку.

— Нет, это не так. Просто я не думала, что вы… что вам…

— Что мне могут нравиться женщины?

Он улыбнулся так, что у Селесты не осталось сомнений, — мистеру Трокмортону очень нравились женщины. Во всяком случае, его интерес к ней самой казался несомненным.

— Дорогая Селеста, — бархатным тоном сказал Трокмортон, — милая маленькая Селеста, когда я гляжу на вас, я думаю только об одном.

С этими словами он склонился над Селестой. Та, выкатив от удивления глаза, откинулась назад и прижалась спиной к стене.

— Я думаю, что наш поцелуй станет самым волнующим событием в моей жизни.

«Если кому и приходилось сдерживать в браке свои чувства, так это ему, а не его жене», — подумала Селеста, сильнее прижимаясь спиной к влажной штукатурке. Трокмортон склонился еще ниже, и Селеста оцепенела, со страхом и замиранием сердца глядя на приближающееся лицо мистера Трокмортона. Еще секунда, и его губы коснулись ее губ. Теперь Селеста закрыла глаза, все еще не в силах поверить в то, что она целуется — и с кем, с мистером Трокмортоном! И, что самое странное, не чувствует при этом ни малейшего отвращения.

Скорее она испытывала нечто совсем противоположное.

До этого Селеста целовалась дважды, один раз в Англии и один раз во Франции. Но те поцелуи, сорванные случайными поклонниками, оставили ее равнодушной, она не принимала их всерьез, — ведь сердце Селесты целиком было отдано одному лишь Эллери, и только его поцелуй мог бы взволновать ее по-настоящему.

Но Трокмортон в одно мгновение сумел развеять этот миф. Целоваться с ним оказалось приятно… очень приятно. Селеста чувствовала его жаркое, обжигающее кожу дыхание. Губы Трокмортона, слегка пахнущие виски, все крепче прижимались к ее губам, словно требуя ответа.

«Соскользнуть по стене вниз? Да. Нет, он стоит слишком близко, — проносились в голове Селесты беспорядочные мысли. — Пусть, пусть целует меня. Еще крепче! Боже мой, он что, умеет читать мои мысли?»

Трокмортон в самом деле еще сильнее прижался губами к губам Селесты, и по спине девушки пробежал холодок.

Дыхание ее стало частым, прерывистым, кровь гудела в жилах, и бешено стучало в груди встревоженное сердце.

Селеста продолжала стоять неподвижно, уронив руки, чувствуя, как разгорается в ней…

Страсть? К мистеру Трокмортону? Не может быть!

Он прервал поцелуй.

Селеста подумала, что теперь Трокмортон отпустит ее, но он не отодвинулся ни на шаг, лишь слегка отстранил голову.

Затем одной рукой обхватил Селесту за талию и потянул вверх, заставив девушку приподняться на носках, а второй поймал ее руку и закинул себе на шею. Теперь Селеста окончательно попала в плен. Все, что ей оставалось, — это вцепиться ногтями в воротник старомодного суконного сюртука мистера Трокмортона. А он резким движением прижал Селесту к своей груди и склонился над ней, заставляя выгнуться, опираясь на его руку. Она чувствовала жар его тела, прижимающегося к ее телу.

— Разожми губы, — приказал он.

— Зачем?

— Вот зачем, — ответил он и снова прильнул к губам Селесты.

Это было невозможно представить, но язык Трокмортона проник в ее рот!

Теперь он наслаждался ею, облизывал так, словно ее рот был сделан из его любимых сладостей, намазан сливками и медом.

Селеста почувствовала слабость в ногах, откинулась на руку Трокмортона и затихла. У нее не было ни сил, ни желания сопротивляться. Она полностью отдалась во власть этого мужчины, который оказался талантливым учителем, желая усвоить все его уроки.

Неужели это действительно был мистер Трокмортон, педантичный, замкнутый, вечно хмурый мистер Трокмортон? Слуги всегда называли его сухарем. Должно быть, не догадывались о том, что и в нем может кипеть страсть. А может быть, ей одной удалось пробудить в нем такие чувства. Только ей, и больше никому.

Селеста испугалась, что сходит с ума, иначе откуда вдруг в ее голове могли возникнуть столь нелепые мысли?

Она вырвалась, бешено замотала головой, но Трокмортон остановил ее, ухватив рукой за подбородок. Затем его губы скользнули вниз, по шее Селесты, вернулись назад, нежно прихватили мочку ее уха. Снова опустились, прижались к тонкой ключице.

Селеста услышала какой-то посторонний звук, похожий на стон, и не сразу поняла, что он вырывается из ее собственной груди. Трокмортон между тем прижался губами к горлу Селесты, словно впитывая ими этот странный вибрирующий звук.

А затем он поднял голову.

Открыв глаза, Селеста увидела перед собой глаза Трокмортона — серые, бездонные. Он не сводил взгляда с лица Селесты, но она не могла понять, смотрит ли он на нее с любовью или просто внимательно, как бы желая определить, хорошо ли справился со своей работой.

Он медленно выпустил Селесту из своих объятий, заметив, как дрожит ее рука, негромко спросил:

— Все в порядке?

— Да. — Голос прозвучал хрипло, и Селеста, прокашлявшись, повторила уже более уверенно: — Да.

— Отлично. Пару ночей вам придется провести в этой спальне. Новая, рядом с воспитанницами, еще не готова.

Буквально на глазах он превратился в прежнего мистера Трокмортона, и Селеста не знала, радоваться ей или удивляться.

Конечно же, радоваться. Ей совсем не нужно было целоваться с Трокмортоном, и не потому, что он хозяин, а она — гувернантка, а потому, что есть Эллери, любимый и единственный на свете. Селеста надеялась, что поцелуй с Трокмортоном никак не скажется на их отношениях с Эллери. Ну что такое поцелуй, в конце концов? Во Франции это общепринятая форма приветствия, не более того. Так и будем считать.

Хотя это приветствие оказалось необычайно пылким и долгим.

Не дождавшись ответа, Трокмортон нахмурился и добавил:

— Надеюсь, вы извините меня за эту оплошность.

— Какую оплошность? — не поняла Селеста. «Это поцелуй он называет оплошностью?»

— Ну, что ваша спальня еще… — Он нахмурился еще сильнее. — Простите. Я, правда, не думал, что вы появитесь так скоро, да еще эти хлопоты с помолвкой… Одним словом, я просто упустил это из вида.

— Не стоит извинений, — сказала Селеста, берясь за ручку двери. — Я все понимаю.

— Вы зайдете утром в мою контору?

— Да, мистер…

Он прижал палец к губам Селесты и укоризненно покачал головой.

— Глупо называть меня мистером Трокмортоном после того, что произошло между нами. Правда, если вам не понравилось…

— Нет! Да! Все было просто чудесно, и мне очень… хм… понравилось.

— Отлично, — ответил он и улыбнулся, облегченно вздохнув.

— Доброй ночи, — сказала Селеста, поворачивая дверную ручку.

— Утром увидимся.

— Конечно, э-э… — Нет, она так и не смогла назвать его по имени и остановилась, глядя на Трокмортона, а тот продолжал смотреть на нее.

Улыбка стерлась с его лица, ко лбу прилипла упавшая темная прядь. Затем он поклонился, ухитрившись при этом ни на миг не отвести взгляда от лица Селесты.

Не дожидаясь продолжения, Селеста упорхнула за дверь спальни, чувствуя себя при этом так, словно только что совершила самую большую в своей жизни глупость.

Глава 7

— Дорогой!

С этим возгласом леди Филберта ворвалась в кабинет Трокмортона, и вслед за ней сюда долетели шумные звуки — праздничный вечер продолжался. После прощания Трокмортона с Селестой прошел всего лишь час.

— Дорогой, я только что слышала интересную новость.

Гаррик повернулся от окна, покачал в руке стаканчик, наполненный чистым виски, и спросил у матери:

— И что же ты услышала, мама?

— Говорят, что видели, как ты шел по темным коридорам рука об руку с прекрасной, загадочной незнакомкой.

Он испытал смешанное чувство стыда и гордости. Однако можно только подивиться той скорости, с которой мистер Монкхаус умеет распространять слухи.

— Как Эллери? — спросил Гаррик.

— Чешется, — коротко ответила леди Филберта. — Признайся, это ведь ты подстроил?

— Ну что ты, мама, — неискренне возмутился он. — С чего это пришло тебе в голову?

— Да, это ты подложил клубнику в тот десерт, фу, как низко!

Он согласился признать свою вину, не испытывая при этом ни малейшего раскаяния.

— Зато эффективно. Или ты предпочла бы весь вечер успокаивать рыдающую леди Патрицию, в то время как лорд Лонгшо обдумывал бы, как ему лучше стереть всех нас в порошок?

— Нет, но… — Леди Филберта задумчиво почесала щеку, но тут же поспешно отдернула руку. — Разумеется, ты прав. Пусть уж лучше Эллери почешется немного у себя в спальне, чем расстроит все наши планы.

Она перешла к высокому, неудобному даже на вид, жесткому креслу, уселась в него и со вздохом заметила:

— Буду признательна, если ты нальешь мне немного ратафии.

Трокмортон отвернулся к буфету, хлопнул пробкой и наполнил бокал янтарным греческим коньяком.

— Эллери не подозревает меня и не должен. Самое удивительное, что фрау Вейланд, которая знает о том, что у Эллери аллергия на клубнику, вынудила дать ей взятку. — Он усмехнулся уголками губ и добавил, протягивая бокал леди Филберте: — Кстати говоря, ей не следовало бы объявлять во всеуслышание, что десерт сделан по моему рецепту.

— Но всем известно, что ты такой же любитель сладкого, как и твой покойный отец.

— У каждого свои слабости.

— Что ты намерен делать дальше?

— Соблазнить девушку, — ответил Трокмортон, поглаживая себя по подбородку.

— Селесту? — уточнила леди Филберта после продолжительного молчания и добавила, медленно поднимаясь с места: — Ты?

— А ты можешь предложить что-нибудь получше?

— Но если эта мисс Милфорд всего лишь охотница за приданым…

— Нет, это не так, поверь мне, мама. В этом случае все было бы слишком просто.

Будь Селеста простой охотницей за приданым, она согласилась бы принять домик в Париже и ежегодное пособие в тысячу фунтов. Но она отказалась. Более того, она даже нашла в себе силы извиниться, когда он упрекнул ее в нарушении этикета. Эта девушка была по-настоящему влюблена в Эллери. Ситуация — хуже не придумаешь.

Леди Филберта попробовала присесть на другой стул, поморщилась, встала с него и заметила:

— Но ты можешь запросто погубить эту девушку.

— Я не стану соблазнять ее до конца. Остановлюсь на самой грани. Кстати, я уже заказал для нее билеты до Парижа и выписал чек, который отдам ей в конце нашего маленького романа. Думаю, она останется довольна.

— Что ей нужно от Эллери?

— Она верит, что влюблена в него.

— А ты в это не веришь.

— Более того, я считаю, что эта страсть — плод ее воображения. Кроме того, наша девушка слышала где-то, будто выйти замуж за богатого не труднее, чем за бедного.

— Замуж? — закашлялась леди Филберта. — Она что, в самом деле собралась замуж?

— От юной красотки вроде мисс Милфорд можно ожидать чего угодно.

Леди Филберта, пытаясь устроиться удобнее на жестком стуле, заложила руку за спину, но это не помогло, и мягче ей от этого не стало.

— Когда Эллери был молодым, его следовало держать в ежовых рукавицах, — сказала она.

— К сожалению, уже поздно, — откликнулся Трокмортон. — Итак, для того чтобы разрубить этот узел, потребуется…

— Жертва. С твоей стороны.

— Боюсь, что так. Правда, если найдется кто-нибудь другой на роль… — Только сейчас он заметил, как легко согласилась мать принести его в жертву. Она не сомневалась в том, что он сделает это — ради того, чтобы спасти Эллери, ее, самого себя, честь семьи и все, что еще нужно будет спасти. Трокмортон раздраженно вернулся к окну и выглянул в сад. Снаружи не горел ни один фонарь, и потому Трокмортон мог видеть только свое собственное отражение в темном стекле.

Тем временем леди Филберта перебралась за стол и попробовала присесть в рабочее кресло Трокмортона.

— Это единственное удобное кресло во всем кабинете, Гаррик! — воскликнула она.

— Дискомфорт способствует более активной работе мозга, — сухо ответил Трокмортон.

— До чего же ты зануда, Гаррик.

— Ну что ты, мама, я просто дальновидный и опытный человек. И к тому же чертовски старый для этой ерунды, — пробормотал он себе под нос, — соблазнять юных девушек.

— Слишком стар? — переспросила леди Филберта. — Скажи лучше, когда ты был достаточно молод! Ты уже к двенадцати годам успел стать рассудительным, предусмотрительным и готовым к долгой нудной работе.

— Ты забываешь про Индию.

— Ты никогда мне не рассказывал про Индию.

Трокмортон внимательно посмотрел на мать. Леди Филберта была женщиной энергичной, умной, рассудительной, одним словом, она заслуживала доверия, но Трокмортона останавливало то, что это его мать. Трокмортон знал, что она любит его, знал это так же точно, как и то, что матери не понравились бы рассказы о том, что ему пришлось делать и испытать в далекой Индии.

— Там была война, — лаконично пояснил он. — Были герои и были изменники. Когда нужно было убивать, я убивал. Этого достаточно?

— Я так и думала, — голос леди Филберты зазвучал мягче и теплее. — Ты вернулся… другим. Но сейчас мы говорим не о насилии. Мы говорим о том, сколько заплатить женщине, чтобы она оставила нашу семью в покое.

Трокмортон вспомнил сияющее лицо мисс Милфорд. Он знал, как редко в наше время можно увидеть такое светлое и чистое проявление чувств. И Трокмортону стало вдруг противно при мысли о том, что этот огонек он должен будет загасить своими руками.

— Как бездушно ты говоришь об этом, — сказал он с невольным укором.

— Мне очень жаль причинять боль мисс Милфорд, но подумай сам, Гаррик. В Индии вот-вот начнется новая война. Что будет, если индусы со временем обнаружат, что проиграли, и сложат оружие? А с помощью лорда Лонгшо мы можем закрепиться в северных провинциях Индии.

Этого она могла бы и не говорить. О том, как обстоят дела в Индии, Трокмортон знал гораздо лучше леди Филберты и при том не понаслышке. Он сам принимал участие и в разведке, и в бесконечных дипломатических переговорах, и в жестоких сражениях.

— Мы не можем потерять эти плантации, — сказала леди Филберта.

— Зато я потеряю прекрасную гувернантку. — Трокмортон взял со стола письмо, развернул его и начал читать вслух:

— Я была вдовой с двумя детьми, когда вышла замуж за вдовца, у которого также было двое детей от первого брака. До приезда мисс Селесты в нашем доме царил ад. Мои дети воевали с детьми мужа, и те, и другие совершенно не желали учиться, а мы с мужем не знали, что нам делать дальше. Но с появлением мисс Селесты все изменилось буквально как в сказке. Она сумела все исправить и все наладить заново. Я предлагала ей любые деньги за то, чтобы она согласилась ехать с нами в Россию, но мисс Селеста ответила отказом. Она пожелала вернуться в родную Англию, и нам с мужем ничего не оставалось, как только попрощаться со слезами на глазах с нашей феей и порекомендовать ее вам, как самому уважаемому из клиентов, желавших воспользоваться услугами мисс Селесты.

Трокмортон закончил читать и посмотрел на мать. Она сидела, облокотившись на стол, — поникшая и грустная.

— Прекрасная рекомендация. С такой гувернанткой можно было бы вновь установить порядок на третьем этаже. Понимаю, как тебе жаль упускать такую возможность. Ах, если бы только Селеста не была такой хорошенькой! — Губы леди Филберты дрогнули. — Но она прелестна, и мы не должны забывать о самом главном — для меня, во всяком случае, — об Эллери.

— А именно?

Она посмотрела на сына материнским взглядом, в котором смешались тревога и любовь.

— Мы никогда не говорили с тобой об этом, но ты все знаешь сам. Я долго надеялась на то, что с годами Эллери исправится и возьмется за ум. Увы, он год от года становится все хуже. Крупно проигрывает в карты, много пьет. Люди уже начинают судачить о нем. Наконец он встречает леди Патрицию. Я надеялась на то, что Эллери сумеет по-настоящему полюбить ее и это станет началом его исправления. Но тут на сцене появляется блистательная мисс Милфорд. — При этих словах леди Филберта подняла голову, чтобы посмотреть сыну прямо в глаза. — Полагаешь, тебе удастся одурачить мисс Милфорд?

— Сегодня вечером я положил для этого неплохое начало.

— Чесотка у Эллери пройдет самое большое через два дня.

— Значит, на третий день я придумаю что-нибудь еще, — ответил Трокмортон и успокаивающе погладил мать по плечу.

Эллери медленно пробирался по темным коридорам, зажав в руке наполовину опустошенную бутылку. Было четыре часа утра. В ту ночь Эллери так и не смог уснуть — ворочался, чесался, наконец встал, оделся и вышел из спальни. В доме было тихо. Последние гости давно разошлись, никто не сидел на скамейках в саду, никто не попадался навстречу Эллери, хотя тому очень хотелось найти в этот предрассветный час собеседника, которому можно было бы излить душу.

Лицо Эллери было покрыто красными пятнами, которые зудели, если их не чесать, и горели, если начать их расчесывать. Запах овсяного отвара, казалось, насквозь пропитал кожу Эллери, и так хотелось сейчас, чтобы кто-нибудь ласково притронулся к его руке и сказал ему хоть пару ободряющих слов!

Разумеется, он тут же вспомнил о Селесте. О маленькой милой Селесте, дочери садовника. Гаррик много язвил насчет того, что она дочь садовника, но, узнав, что брат по-настоящему влюблен в эту девушку, сумел поступить правильно. Гаррик всегда и все делает правильно.

До тошноты правильно.

«Только не думайте, будто я не люблю Гаррика! — подумал Эллери, и остановился, чтобы погрозить пальцем невидимому оппоненту. — Пусть Гаррик зануда, педант, пусть Гаррик считает, что танцевать на столе — это верх неприличия, все равно он остается одним из величайших людей во всем мире. Да, да, господа, именно так! Чуткий, славный Гаррик! Когда я подхватил сыпь, он сам вызвался позаботиться о Селесте. В том смысле, чтобы увести ее подальше от других мужчин, которые непременно стали бы к ней приставать.

Милый, славный Гаррик! Лучший брат на свете!»

Селеста выросла в садовом домике, у своего отца, но теперь ее место здесь, возле ее воспитанниц, это Эллери знал наверняка. Ведь Гаррик так готовился к приезду своей гувернантки. Он собирался поселить ее на третьем этаже, рядом с детской.

Правда, на третьем этаже Эллери не был с тех пор, как…

Ну да, с тех пор, как в доме появилась его дочь. Он болезненно поморщился и принялся взбираться по крутой темной лестнице.

Кики. Эллери сделал большой глоток прямо из горлышка. У Кики такой же вспыльчивый и свободолюбивый характер, как и у ее матери. Правда, Гаррик утверждает, что она больше похожа на своего отца. Что ж, может быть, и так. Разве не должна дочь походить на своего отца? В глубине души Эллери даже гордился тем, что у него есть дочь, от этого он чувствовал себя… более взрослым, что ли.

Цепляясь за перила, он преодолел оставшиеся ступени, забыв лишь про одну — самую верхнюю. Здесь Эллери споткнулся и упал, сильно ударившись коленом. Завтра колено распухнет и будет болеть, но это завтра. А сейчас нужно просто потереть его и двигаться дальше. Все отлично.

Эллери поднялся и двинулся по темному коридору в направлении детской.

Гаррик молодец, что пригласил в дом гувернантку. Впрочем, у Гаррика есть своя дочь. Гаррик был женат, и Гаррик взрослый человек — солидный, пожилой и очень мудрый. Не то что он, Эллери, которому мысль о женитьбе что острый нож. Ну не хочет он жениться, и все тут. Да и на ком ему жениться, на леди Патриции? Она даже целоваться как следует не умеет. Эллери знал об этом, ведь он однажды целовался с ней в гардеробной и помнит, как испугалась тогда леди Патриция. У нее даже зубы стучали от страха.

Нет, на такой девушке, как леди Патриция, он не женится никогда! К тому же она девственница. Кто знает, быть может, Эллери сделает в первую ночь что-нибудь не так, и после этого все пойдет кувырком.

Нет, такой ответственности на себя он взять не может. А может ли он взять на себя хоть какую-нибудь ответственность? Нет, наверное, хотя…

Эллери приложился боком к стене, тряхнул головой и пьяно хихикнул. Глупости.

Он двинулся дальше, нахмурился, мимолетно подумав о том, что может сейчас в темноте столкнуться с собственной дочерью, и оглянулся по сторонам. Огни в коридоре были погашены, все двери закрыты, а Кики, должно быть, крепко спит сейчас в своей кроватке. Селеста, скорее всего, тоже спит, но он сумеет прокрасться в темноте до ее постели, где его ждет…

Нет, не то чтобы Селеста так уж сильно отличалась от остальных женщин, но Эллери относился к ней с уважением и не собирался просто попользоваться ее слабостью. Пусть она просто погладит его по голове и скажет, что он все такой же красавец, несмотря ни на какую сыпь.

Но свет при этом он зажигать все же не будет. На самом-то деле ему лучше сейчас никому не показывать своего лица. Оно красное, опухшее и провоняло насквозь овсяным отваром.

Эллери поднес к лицу рукав своего парчового халата и потянул носом.

«Пахнет овсянкой, завтраком, — подумал он и улыбнулся. — Ну и что? Все любят завтракать!»

Запах мокрой штукатурки и обойного клея подсказал ему, что спальня Селесты совсем близко. Отлично. Прелестное местечко для прелестной девушки.

Он поправил лацканы халата, расправил плечи и одним глотком прикончил бутылку. Затем поставил ее нa пол и решительно повернул дверную ручку. Открыл дверь и осторожно шагнул в темноту.

Глава 8

— Мы никогда не должны делать этого впредь, — сказала Селеста, и ее слова эхом отозвались в тишине пустой спальни.

Селеста репетировала предстоящий разговор с мистером Трокмортоном и хотела, чтобы голос не подвел ее, когда она войдет в кабинет хозяина. Да, она должна поговорить с Трокмортоном. Впрочем, он сам приказал ей прийти к нему утром. Собирался рассказать ей о детях… Впрочем, пойдет она к нему не за этим. Она должна встретиться с Трокмортоном из-за вчерашнего поцелуя.

Селеста зябко повела плечами. Она мерзла всю ночь и не спала, проворочалась до утра, несмотря на то, что к ее приходу в спальне не только был разведен камин, но и под простыни чья-то заботливая рука положила грелки.

Интересно, как слуги могли узнать о том, где и когда она будет ложиться спать? Кто им сказал, когда разжечь камин и наполнить кипятком глиняные бутылки?

Очевидно, мистер Трокмортон и сказал. Ведь все это его проделки. И сыпь, неожиданно настигшая Эллери. И игра, которую он затеял со своей гувернанткой. И поцелуй, тот самый поцелуй, от которого она едва не… едва не забыла о том, кто наградил Эллери сыпью. Сейчас, после бессонной ночи, Селеста больше не сомневалась в этом. Слишком уж было очевидно, кому в первую очередь оказалась на руку эта злосчастная сыпь.

Селеста присела к столу и в слабом свете зари попыталась рассмотреть себя в зеркале. Сейчас на ней было строгое платье из зеленой саржи, туго перехваченное в талии широкой палевой лентой с золотым шитьем. Длинные концы ленты, завязанные красивым бантом, спускались вниз и терялись в складках пышной юбки. Точно такой же лентой были перехвачены и волосы Селесты. Глубокое декольте прикрывала ажурная белоснежная косынка, обшитая золотым кружевом, а длинные, пышные рукава платья подчеркивали изящество запястий и нежных тонких пальцев.

За годы, проведенные в Париже, Селеста научилась многим женским хитростям, в том числе и искусству одеваться эффектно, но при этом недорого.

Из глубины зеркала на Селесту смотрела красивая, элегантная юная женщина, в которую превратилась недавняя замарашка. Правда, теперь за плечами вчерашней замарашки был кое-какой жизненный опыт. Она успела поработать в семье, где было четверо детей, побывала в Италии, Испании и даже в далекой холодной России, куда ездила в отпуск вместе с послом и его близкими. Селеста приобрела уверенность в себе, ту самую уверенность, которую не сможет поколебать никто и ничто… Даже поцелуи унылого мистера Трокмортона.

Итак, она с порога скажет ему, что то, чем они занимались прошлой ночью, впредь не повторится. Никогда. Никогда, потому что она любит Эллери.

Селеста решительно поднялась, вышла в сумрачный коридор и зашагала вдоль него, негромко и монотонно, словно заклинание, повторяя себе под нос:

— Это никогда не должно повториться… никогда.

Она надеялась, что в кабинете мистера Трокмортона ее голос будет звучать достаточно уверенно.

И все же, когда она вошла в пустую, залитую утренним светом приемную, колени Селесты предательски задрожали. Высокие окна, книжные полки на стенах, удобные мягкие кресла — все здесь было продумано до мелочей для того, чтобы любой посетитель, пришедший к мистеру Трокмортону, мог дожидаться приема со всеми удобствами.

Селеста на цыпочках подкралась к двери, ведущей в кабинет, и прислушалась. Оттуда, изнутри, не доносилось ни звука. Ах, если бы еще ей удалось забыть о том, чем именно они занимались с мистером Трокмортоном прошлой ночью в том самом коридоре, по которому она только что прошла! Забыть запах мистера Трокмортона, вкус его губ. Почему другие женщины умеют так легко относиться к поцелуям с любыми мужчинами? Или просто у нее недостаточно опыта?

Селеста вдруг подумала о том, что ей хочется как можно скорее испытать на себе поцелуи Эллери. С самой благородной целью, разумеется, и только лишь для того, чтобы с помощью новых поцелуев смыть из памяти поцелуи мистера Трокмортона.

Итак, она должна будет войти и сказать: «Мы никогда не должны делать этого впредь».

Селеста тихонько постучала в дверь и окликнула:

— Мистер Трокмортон?

Ответа не последовало.

Селеста осторожно открыла дверь, вошла в большой пустынный кабинет и осмотрелась. Здесь теперь все было по-новому. Мебель, оконные занавески, ковер — все высшего качества, подобрано со вкусом и призвано отразить индивидуальность хозяина кабинета, если допустить, конечно, что мистер Трокмортон обладает хоть какой-то индивидуальностью.

Селеста нахмурилась. Теперь она начала понимать Трокмортона и знала, что Гаррик, знакомый ей с самого детства, не имеет ничего общего с тем мужчиной, который целовал ее прошлой ночью. Селеста всегда побаивалась мистера Трокмортона, но вчера… нет, вчера она не была испугана, она была… черт его знает, как это назвать! Но, во всяком случае, она не хотела целоваться с ним, это уж точно.

Селеста присела на стул с высокой спинкой, поставленный для посетителей возле огромного полированного письменного стола, и решила, что в ее любопытстве к мистеру Трокмортону нет ничего зазорного. В Париже многие называли Селесту любопытной, что ж с того? Тем более этот Трокмортон такая загадочная личность!

Стул оказался жестким, неудобным, к тому же сидеть на нем приходилось спиной к двери. Селеста перебралась на другой, поставленный возле стены, и подумала, не сходить ли ей позавтракать. Правда, лучше бы сначала закончить предстоящий разговор с мистером Трокмортоном и тогда уже, с легким сердцем…

В приемной вдруг послышались голоса. Один, женский, звучал напряженно, тревожно, а второй, мужской, отвечал спокойно и убедительно. Но самое удивительное было в том, что оба они говорили по-русски.

Русский язык Селеста выучила в семье посла и потому могла понять каждое слово.

— Англичанина предали. Полиция схватила его в том месте, где мы должны были встретиться. Они увели, и я его больше не видела. — Женщина говор по-русски без акцента, но грубый голос выдавал низкое происхождение.

Селеста была поражена. Что здесь происходит? О чем говорит эта русская? И что она делает в Англии?

— Вы уверены? Видели сами? — Мужчина говорил повелительно, как аристократ, но чувствовалось, что русский для него — не родной язык.

— Конечно, уверена. Они и меня должны были схватить, но у кеба, в котором я ехала, по дороге or валилось колесо, и поэтому я опоздала.

— Счастливый случай. — По тону мужчины чувствовалось, что он не очень-то верит в этот счастливый случай.

— Нас кто-то выследил и выдал, — сдавленно повторила женщина. — Это единственное объяснение. Стэнхоуп, вы должны обо всем доложить хозяину.

Стэнхоуп! Селеста прекрасно помнила Стэнхоупа. Он был секретарем мистера Трокмортона, служил вместе с ним в Индии и, насколько помнила Селеста, был очень близок с Гарриком. Высокий, учтивый, склонный к риску, аристократичный. Волосы каштановые, всегда коротко стриженные. Веснушки на бледном тонком носу. Располагающая к себе улыбка. Одевался всегда по последней моде. Одинаково учтиво, но с достоинством вел себя и с лордами, и с деловыми людьми, приезжавшими в Блайд-холл из Лондона.

— Я понимаю, Людмила, — ответил Стэнхоуп. — Я все передам хозяину. А вам нужно отдохнуть. Вы проделали долгий путь и скоро должны ехать обратно. Как можно быстрее.

— Но я увижу хозяина перед отъездом? — спросила женщина. — Сможете ли вы передать ему в точности то, о чем я сказала?

Прежде Стэнхоуп никогда не имел дела со слугами, считал это выше своего достоинства. На кухне постоянно подтрунивали над его манерой разговаривать с прислугой — холодно, свысока, приказным тоном. Селеста помнила, что ее отец всегда называл Стэнхоупа надутым индюком.

Ей и самой не нравился тон, которым он разговаривал сейчас с несчастной, явно напуганной до смерти женщиной.

. — Не уверен, что хозяин найдет время встретиться с вами, — отрезал Стэнхоуп. — Он очень занят. А вас здесь никто не должен видеть.

— Я понимаю, но…

— Вы ничего не утаиваете? — жестко спросил Стэнхоуп.

— Нет, но мне бы хотелось…

— В таком случае, вам не о чем беспокоиться. Я сам поговорю с ним. Передам ему все, что вы мне сказали. Все будет хорошо.

Голоса начали удаляться, но Селеста еще успела услышать страдальческий женский голос:

— Наоборот! Все так плохо, что я начинаю спасаться за свою жизнь.

— Я все устрою…

Голоса затихли. Селеста прижалась головой к стене, пытаясь осознать услышанное. Какой странный разговор! А кого, интересно, они называют хозяином? Мистера Трокмортона? Но при чем тут он и какой-то англичанин, которого арестовала полиция? И почему эта женщина так опасается за свою жизнь?

В приемной вновь послышались голоса. На этот раз двое мужчин говорили по-английски. Селеста нервно осмотрелась вокруг, думая о том, как ей удобнее объяснить свое присутствие в кабинете.

— Она не захотела встречаться с вами, — сказал голос Стэнхоупа. — Решила сразу же вернуться назад. Впрочем, вы сами знаете, какая она застенчивая.

— Нет, я должен был сам поговорить с ней, — ответил знакомый голос. Трокмортон, конечно же, это Трокмортон! — Все очень серьезно.

По голосу Трокмортона можно было понять, что он очень озабочен.

«Разумеется, они говорят об этой русской», — решила для себя Селеста.

— Она уже уехала. Заверила меня, что провал нашего человека был случайностью. Он просто оказался в неподходящее время в неподходящем месте.

«Интересно, как много я пропустила из разговора Стэнхоупа с русской? — подумала Селеста. — И, или Стэнхоуп сам что-то не так понял. Ведь по-русски он говорит с трудом. Ну да, он просто чего-то недопонял».

Слышно было, как открылась дверь, ведущая из приемной в коридор.

— Пошлите за ней кого-нибудь, — распорядился Трокмортон не допускающим возражений тоном. — Постарайтесь остановить и вернуть. Я хочу сам переговорить с ней.

— Да, сэр, — следом последовал такой звук, словно Стэнхоуп прищелкнул каблуками.

Дверь приемной захлопнулась. Селесте вдруг стало не по себе от того, что она остается с мистером Трокмортоном с глазу на глаз. Интересно, что он подумает, обнаружив ее в своем кабинете? Впрочем, она помнила о том, какие интриги разворачивались то и дело в русском посольстве, и научилась встречать опасность с открытым забралом.

Селеста глубоко вдохнула, решительно открыла дверь и сказала с порога:

— Мистер Трокмортон? Сэр?

Он в это время направлялся в свой кабинет и, увидев Селесту, казалось, ничуть не удивился и даже не сбился с ноги.

— Гаррик, — поправил он на ходу, глядя Селесте прямо в глаза.

Она должна была помнить о том, что это не тот человек, который может что-нибудь забыть.

— Называть вас по имени было бы неучтиво, особенно когда мы…

— Когда мы на работе? Днем? — Он остановился вплотную к Селесте, так, что кончики начищенных ботинок коснулись кружевной оборки на ее платье. — Когда мы не целуемся?

Почему он встал так близко?

— На работе. Днем. Не целуемся. Мы никогда не должны этого делать впредь.

— Зовите меня Трокмортоном, — сказал он, слегка отступая назад.

— Трокмортон.

— Только мама может звать меня Гарриком, не испытывая при этом затруднения. Я ошибся, когда подумал о том, что вы не такая, как все. Что вы… — он тяжело вздохнул, — другая.

Селеста не думала, что другая — это именно то слово, которое вертелось на языке Трокмортона. Мог бы назвать ее отважной, чуткой, наконец. Впрочем, можно ли требовать таких слов от мистера Трокмортона — очень богатого и очень занятого человека. Вряд ли ему знакомы простые человеческие чувства.

Селеста намеренно выбрала сухой официальный тон.

— Мистер Стэнхоуп неправильно понял ту женщину. — Тут Селеста поняла, что начала не с того, с чего нужно было начать, и пустилась в объяснения. — Я ждала вас в кабинете и невольно слышала разговор между Стэнхоупом и Людмилой…

Мистер Трокмортон прошел мимо Селесты, уселся за стол и сложил руки перед собой. Теперь на фоне ярко освещенного солнцем окна был виден только его черный, четко очерченный силуэт. Тоном, холодным, словно русская зима, он заметил:

— Стэнхоуп говорил с Людмилой ночью.

— Э-э, — замялась Селеста. — Но я думала, что… что Людмилой зовут ту русскую, с которой Стэнхоуп разговаривал в приемной несколько минут тому назад.

— Несколько минут назад? — переспросил мистер Трокмортон после долгой паузы. — Вы слышали, как Стэнхоуп разговаривал с русской?

— Да, Несколько минут назад. Вон там. — И Селеста указала рукой в сторону приемной.

Мистер Трокмортон снова помолчал, затем бросил на Селесту пронзительный взгляд и уточнил:

— И что сказала ему эта русская?

— Что англичанина предали и полиция его арестовала. Ее саму тоже должны были схватить, но она опоздала к месту встречи. Дорожная поломка. Она хотела поговорить с вами… точнее, с хозяином, но я полагаю, что это вы и есть. Стэнхоуп ответил, что вы очень заняты, а затем отослал ее отдыхать.

— Вы понимаете, в чем хотите обвинить Стэнхоупа? — резко сказал мистер Трокмортон.

— Я подумала, что он просто плохо понимает по-русски.

Трокмортон медленно поднялся из-за стола, заслонив своими широкими плечами солнце.

— Даже если это так…

— Русский — очень трудный язык, — попыталась оправдать Стэнхоупа Селеста. — Когда я была в России с русским послом и его женой, они говорили со мной только по-русски, и я волей-неволей выучила этот язык. Они настояли на этом, хотя сами бегло говорили и по-английски, и по-французски.

— Ждите меня здесь, — сказал Трокмортон, направляясь к двери.

Это была не просьба, это был приказ.

Трокмортон шел по коридору, а мозг его тем временем работал с четкостью отлаженного автомата.

«Факт первый: за последний год в моей разведывательной организации участились провалы. Факт второй: русские стремятся к господству в Центральной Азии, как, впрочем, и англичане. Это понятно, ведь Индия и прилегающие к ней районы — непочатый, баснословно богатый край. Факт третий: сам я не могу ничего проверить, потому что не знаю русского».

Трокмортон невольно скрипнул зубами. Он с легкостью мог решить любую математическую задачу. Он разбирался во всех тонкостях дипломатии. Он мог возглавить экспедицию и провести ее сквозь неприступные Гималаи. Мог устраивать приемы, танцевать вальс и даже целоваться с Селестой. А вот понять хоть пару слов, сказанных на любом языке, кроме английского, не мог. Что делать, не дана ему способность к иностранным языкам. Трокмортону было унизительно сознавать, что он чего-то не может одолеть, и тем не менее…

«Факт четвертый: перевод любого документа, написанного не по-английски, я поручаю Стэнхоупу и полагаюсь на его честность. Стэнхоуп владеет русским, немецким, французским и итальянским. Ах да, еще урду и хинди. У моего секретаря способность к языкам, и это я всегда ценил в нем больше всех остальных качеств. Факт пятый: Селеста три года служила у русского посла. Значит, она может быть шпионкой».

Он решительно постучал в дверь спальни, принадлежавшей леди Филберте. Ему открыла Дафти, горничная матери. На Дафти власть Трокмортона не распространялась, горничная служила только леди Филберте, исполняла самые деликатные поручения своей хозяйки и отличалась невероятной преданностью и крепкими нервами.

— Сэр? — спросила Дафти, склоняя свою поседевшую голову.

— Я должен немедленно переговорить с вашей хозяйкой.

Дафти скрылась за дверью, в ту же минуту вернулась и ответила:

— Миледи еще не закончила свой утренний туалет, сэр, но сказала, что вы можете войти.

Он вошел в спальню следом за Дафти и увидел мать сидящей перед туалетным столиком. Она уже была одета в утреннее платье, но без макияжа, и потому выглядела в резком солнечном свете на все свои… Впрочем, зачем уточнять, на сколько лет выглядела сейчас леди Филберта? Скажем лишь, что в эту минуту она была похожа на бледный парус, поникший в безветрии.

— Что у тебя за дело, которое не может ждать? — спокойно спросила леди Филберта.

— Селеста.

— Не смог приручить ее? — подняла брови мать.

— Не в этом дело. Она сказала, что Стэнхоуп солгал мне сегодня.

— Она так сказала?

Дафти принялась накладывать пудру на щеки хозяйки. Леди Филберта неудачно вдохнула душистое облачко и громко чихнула.

— Почти так. Она считает, что Стэнхоуп слишком плохо понимает по-русски.

— Ну да, сама-то она хорошо знает русский, — кивнула леди Филберта, — но откуда…

— Она была в моем кабинете.

Трокмортон пересказал матери всю историю, а Дафти тем временем продолжала хлопотать над лицом хозяйки. Когда Гаррик закончил, леди Филберта взяла из рук Дафти банку с румянами и сказала своей горничной:

— Дорогая, ты не могла бы пойти и поискать Людмилу? Она должна быть где-то в доме. Скажи, что нам очень нужно поговорить с ней.

Дафти молча кивнула.

— Поспеши, и постарайся не попасться на глаза Стэнхоупу, — добавила леди Филберта.

Дафти еще раз кивнула и вышла за дверь.

— Значит, русские раскрыли тебя, — задумчиво сказала леди Филберта. — Впрочем, ты занимался Центральной Азией целых четыре года, это не могло остаться незамеченным.

— Это касается не только меня, но всех нас, — заметил Трокмортон, стараясь сохранять спокойствие и трезвость мысли. — Нам придется усилить охрану.

— Дети, — приложила руку к сердцу леди Филберта. — Русские не остановятся перед тем, чтобы выкрасть Пенелопу или Кики и получить от тебя в обмен всю информацию.

Он уже успел подумать об этом.

— Дети все время будут под охраной, даже когда они в доме.

Трокмортон лично подбирал охранников, но можно ли верить кому-нибудь после того, что случилось со Стэнхоупом?

— Если Дафти и найдет Людмилу, как мы будем с ней говорить? — спохватился он. — Нам нужен переводчик. Ведь у тебя тоже нет способностей к языкам.

— Да, и мне очень жаль, что это передалось тебе по наследству, — леди Филберта провела яркой помадой по верхней губе. — Но если Людмила в доме, то одного этого будет достаточно, чтобы перестать доверять Стэнхоупу.

— Но почему? Почему он обманул нас? Что могло заставить его пойти на ложь, на предательство, и это после стольких лет нашей дружбы?

— Деньги, — коротко ответила леди Филберта. — Дорогой, я знаю, что вы друзья, но подумай сам. Когда ты заплатил за Стэнхоупа в университете, у того не хватило терпения, чтобы выучиться на адвоката. Потом ты попробовал назначить его главным управляющим, и он едва не развалил все наши имения. А его бесконечные романы? В этом, боюсь, он может дать фору самому Эллери.

— Но при этом он был рядом со мной долгие годы. Всегда верой и правдой служил Британии. Помню, как умно и твердо он вел переговоры с индийскими раджами и купцами, как беспощадно сражался с врагами.

— Ну, я знаю и другое — человек, склонный к риску, никогда не привыкнет к обычной, повседневной жизни, ему будет скучно, — ответила леди Филберта, наклоняясь ближе к зеркалу и разглаживая кончиками пальцев румяна на щеках. — Кроме того, не забывай про уязвленное самолюбие. Стэнхоуп постарел, но при этом остался все тем же, кем был, — всего-навсего твоим секретарем.

— Мы были вместе с ним в страшном ущелье Ротанг. — Трокмортон нервно провел пятерней по волосам. — Пили кислое молоко из одной плошки.

Леди Филберта нетерпеливо вздохнула, а у Трокмортона при мысли о предательстве Стэнхоупа свело желудок.

— Мама, однажды он спас мне жизнь.

— Да? — Рука леди Филберты замерла в воздухе, не донеся уголек до бровей.

— В засаде. Подставил себя под нож, предназначавшийся мне.

— Давно это было? — со значением спросила она. Трокмортон отвернулся к окну, борясь с охватившими его сомнениями. — Его отец был бароном. Мать — дочерью графа. Прелестная женщина. Их положение в обществе было прочным и укреплялось с каждым годом. Но затем… — Леди Филберта встала и принялась ходить по комнате, продолжая задумчиво: — Затем в один прекрасный день его отец проиграл все состояние. Поставил не на ту карту. Потом вышел за дверь и застрелился. Стэнхоуп с матерью остались нищими, и никто больше не хотел иметь с ними дела. А ты? Посмотри на себя его глазами. Ты знатен, богат. У тебя есть семья — какой бы она ни была, но она есть. Достаточно причин для зависти. Вполне возможно, что Стэнхоуп ненавидит тебя.

— Но он никогда и никак не проявлял своей ненависти. Более того, он посвящен во все мои тайны. В мою работу. Он сам, по моей просьбе, откупался от любовниц Эллери. — Трокмортон невольно вспомнил о деньгах и домике в Париже, которые он предлагал Селесте. — Кстати, у Селесты не меньше оснований ненавидеть нашу семью. Почему бы дочери садовника не оказаться русской шпионкой?

— Все может быть.

— Но ты ведь не веришь в это, правда? — спросил Трокмортон, чувствуя, какой зыбкой становится почва у него под ногами.

— Не знаю. Я занимаюсь этим делом сорок семь лет. Все бывает.

Трокмортон почесал переносицу. Не такого ответа он ждал от матери. Надеялся, что она успокоит его, но, очевидно, забыл о том, что леди Филберта стояла у самых истоков создания британской разведывательной сети.

— Никогда не знаешь, чего ожидать от этих русских, — продолжила леди Филберта. — Быть может, они решили устроить тебе ловушку. Ведь даже самый умный человек может попасться, если ему подсунуть хорошенькую девушку.

— Но посылать Селесту, когда мы знаем все, чем она занималась в последние четыре года? Глупо. И потом, зачем ей было открывать охоту на Эллери, если ее главная цель — я?

Теперь леди Филберта была полностью готова к выходу. Серебристое, без единой морщинки, платье туго облегало ее фигуру, волосы уложены, лицо подкрашено. Леди Филберта больше не была похожа на поникший парус, скорее на клипер, летящий над пенными волнами.

Трокмортон, как всегда, был заворожен произошедшей на его глазах переменой.

Леди Филберта задержалась возле кресла, сняла со спинки кашмирскую шаль и набросила ее на плечи.

— Где она сейчас?

— В моем кабинете. Ждет, когда я доставлю ей удовольствие видеть себя.

Трокмортон моргнул, чувствуя, что сказал что-то не так.

Леди Филберта великодушно не заметила неловкости, допущенной сыном, и серьезно заметила:

— Если посмотреть со стороны, можно подумать, что Селеста держит ситуацию в своих руках и заставляет тебя поступать так, как нужно ей. Итак, она сейчас в твоем кабинете.

— Русские должны быть полными идиотами, чтобы надеяться поймать меня на такую наживку.

— Не можешь поверить, что тебя можно принять за нормального мужчину? — рассмеялась в ответ леди Филберта.

День, так отвратительно начавшийся, грозил обернуться настоящей катастрофой, и это начинало раздражать Трокмортона. Ему показалось, что он знает, кого винить во всех этих неприятностях.

— Когда она впервые появилась вчера…

— Ты не можешь перекладывать всю вину на мисс Милфорд, — осадила его леди Филберта.

— Верно. Эллери тоже виноват.

— Но к сегодняшним трудностям Эллери не имеет никакого отношения, — строго заметила она.

— Но, мама, неужели ты думаешь, что я мог предвидеть, что случится с Эллери в спальне?

— Мне кажется, ты очень многое умеешь предвидеть заранее.

— Эллери почти не пострадал.

— Серьезно не пострадал, — поправила его мать и подняла руку, не желая ничего выслушивать в ответ. — Не нужно, дорогой. Что сделано, то сделано. Эллери пока вне игры, займемся лучше Стэнхоупом.

Леди Филберта направилась к двери, и Трокмортон вслед за нею. В кабинете его ждала Селеста, и если она не была соблазнительницей, значит, ей предстояло стать соблазненной.

Глава 9

Когда раздались шаги, Селеста сидела, склонившись над книгой, которую взяла с полки в кабинете Трокмортона. Она поднялась и встала напротив открытой двери.

— Селеста! — воскликнул Трокмортон, влетая в кабинет легкой походкой.

Сейчас он совсем не выглядел угрюмым, хотя все равно ему было далеко до Эллери. Но, разве есть на свете мужчина, способный сравниться Эллери? В каждом движении Трокмортона угадывалась сила и уверенность в себе. Замечание Селесты по поводу лингвистических способностей мистера Стэнхоупа озаботило мистера Трокмортона, но теперь, судя по всему, он полностью владел ситуацией. Он всегда умел владеть любой ситуацией.

— «Оливер Твист», — сказал Трокмортон, указывая на книгу в руке Селесты. — Вам нравится?

— Нет.

— Нет? — удивился Трокмортон. — Почему?

— Очень скучно написано. И этот Оливер. Писатель хочет представить его страдальцем, но мне, по правде сказать, безразлично, чем закончится его история. — Селеста вдруг подумала, что если книга стоит в кабинете Трокмортона, то она должна нравиться хозяину, и добавила: — Впрочем, может быть, дальше будет лучше.

— Бог с ним, с Оливером Твистом, — сказал Трокмортон, забирая книгу. — Я всегда подозревал, что у вас свой взгляд на вещи, и теперь только рад, что это подтвердилось.

Селесте понравилось, с каким тактом и доброжелательностью мистер Трокмортон решил затруднение с Оливером Твистом, но при этом ей вдруг показалось, что находиться наедине с этим человеком при ярком свете дня ничуть не менее опасно, чем в ночном полумраке. А может быть, еще опаснее.

— Что с той женщиной? — спросила Селеста. — Удалось вам найти ее?

— Забудьте о ней, — ответил Трокмортон, прижимая свой палец к губам Селесты. — Все разъяснилось. Хочу попросить вас, чтобы вы впредь никогда не вспоминали об этой женщине. И ни с кем не говорили о ней. Обещаете?

Селеста кивнула, а мысли ее тем временем неслись галопом. Интересно. Кажется, Трокмортон явно поверил, что Стэнхоуп преднамеренно исказил слова русской, но зачем это понадобилось его секретарю?

— Перестаньте думать об этом. — Трокмортон сильнее прижал палец к губам Селесты. Похоже, ему доставляло удовольствие трогать их. — Это неважно. Все это совершенно неважно. Поговорим лучше…

Селеста откинула голову назад, освобождаясь от руки Трокмортона, и выпалила:

— Мы больше никогда не должны делать этого. Я полагаю, что виной всему был лунный свет и музыка. Впрочем, я чувствую, что мне нужно прояснить свою позицию.

— Простите, моя дорогая, — удивленно вскинул брови Трокмортон. — Что прояснить? Какую позицию?

— Я насчет того поцелуя.

Брови Трокмортона были густыми, темными, а под ними светились большие серые глаза, обрамленные пушистыми ресницами. Но взгляд этих глаз оставался неуловимым, и Селесте оставалось лишь гадать, какой на самом деле окажется реакция Трокмортона на ее слова.

— Я собирался поговорить с вами об Эллери, — сказал Трокмортон, и это оказалось совсем не то, что предполагала услышать Селеста.

— Об Эллери?

— Вы помните Эллери? Это мой младший брат. Высокий, — Трокмортон указал рукой чуть пониже своего плеча, — красивый и очень легкий на подъем.

— Да, я надеялась увидеться сегодня с Эллери, — ответила Селеста, стараясь не обращать внимания на иронию, прозвучавшую в голосе Трокмортона.

— Как пожелаете, — все тем же тоном откликнулся Трокмортон, — только не думаю, что он будет рад этому.

— Несколько болячек меня не отпугнут.

— Если бы у Эллери на лице были только болячки, — сказал Трокмортон и покашлял, прочищая горло. — Прошлой ночью с ним случилось кое-что похуже. Можно сказать, что Эллери попал в катастрофу. Думаю, шум при этом был такой, что разбудил всех слуг на верхнем этаже.

— Что за катастрофа? — с тревогой спросила Селеста. — Он…

— Нет, сам он цел и невредим. — Трокмортон постепенно возвращался в свое обычное угрюмое состояние. — Ночью, в темноте, он зашел не в ту спальню. Оборвал новые занавески, да еще опрокинул на себя стремянку, с которой клеят обои. Шума было столько, что даже дети проснулись.

— Он был в детской?

— В спальне рядом с детской. Так что теперь, помимо болячек, ему приходится еще выдирать из волос куски высохшего клея. Ведро с краской, слава богу, пролетело мимо головы, но краска попала ему на лицо. Теперь у Эллери все лицо синее.

— Синее?

— Да, словно белье, которое пересинила прачка. Мистер Трокмортон хрипло рассмеялся, и Селеста, не удержавшись, тоже хихикнула.

— О боже, — в ту же секунду одернула она саму себя. Как она может смеяться над Эллери! Да еще за компанию с мистером Трокмортоном. Какой ужас!

— Я хочу объяснить вам свою позицию, — сказала она, перестав смеяться и гордо задирая подбородок. — Я собираюсь выйти замуж за Эллери.

Мистер Трокмортон тоже перестал смеяться, моргнул и еще раз прокашлялся.

— Ну… да. Думаю, из-за этого и поднялся весь этот шум. Кстати, чуть не забыл. Я хочу, чтобы вы были сегодня на чаепитии в саду.

— Не уходите от ответа. Я могу заставить Эллери влюбиться, и… — только теперь до сознания Селесты дошел смысл слов Трокмортона. — Чай? В саду?

Устраивать летом чайные приемы в саду было в семье Трокмортон старой традицией. На чай приглашались только сливки высшего общества, а сами приемы, которые устраивала леди Филберта, всегда отличались изысканностью и служили предметом зависти многих лондонских леди. Отец иногда рассказывал Селесте об этих приемах, на которые дочь садовника если и могла когда-нибудь попасть, то только в роли прислуги.

— Но… это идея Эллери?

Трокмортон нахмурился и поджал уголки губ.

— Я владею судоходными компаниями, которые ведут торговлю по всему миру. У меня огромные плантации — и на Востоке, и в Америке. Неужели вы считаете, что у меня недостаточно сил, чтобы самостоятельно принять такое решение? Я хочу, чтобы вы взяли штурмом наше высшее общество.

— Я не знала… — начала Селеста, облизывая пересохшие губы.

— Что я столько всего держу под контролем?

— Что вам хочется, чтобы я взяла штурмом высшее общество.

— Почему бы и нет? Эллери поручил мне заботиться о вас. Я все продумал и решил, что ввести вас в свет за чаем будет удобнее и проще, чем на торжественном ужине. — Он ласково потрепал Селесту по руке. — Разумеется, вы имеете право поступить, как сочтете нужным, но хочу дать вам один совет.

Селеста кивнула, стремительно перебирая в памяти весь свой гардероб. Чай в саду у Трокмортонов! Что бы ей надеть по такому случаю?

— Не говорите о том, что вы дочь Милфорда.

Эти слова мигом отрезвили Селесту, и она довольно резко ответила:

— Мистер Трокмортон, мой отец — один из лучших садовников во всей Англии, и у меня нет оснований стыдиться его. Напротив, я горжусь своим отцом.

— А он гордится вами. Просто я хотел сказать, что люди высшего света охотно примут вас за ваш ум и за ваши манеры, но, узнав о вашем происхождении, будут вынуждены порвать знакомство с вами. И если я прошу вас, то только ради Эллери. Не хочу подвергать его лишним нападкам.

Селеста вслушивалась в слова Трокмортона. Они звучали довольно убедительно, а само приглашение к чаю было слишком заманчивым, ибо обещало исполнение всех желаний. Испытывая одновременно восторг и волнение, Селеста ответила:

— Благодарю за совет. Я постараюсь ему следовать.

— Но?

— Но если меня спросят, я отвечу правду.

— Разумеется. Никогда не лгите. Ведь потом так трудно бывает вспомнить, что и кому ты говорил. А теперь идемте. — Он отложил книгу в сторону. — Я отведу вас к Эллери.

Трокмортон взял Селесту за руку и нежно сжал ее в своей ладони. Пальцы Селесты напряглись и задрожали, казалось, будто в них обнажились все нервы. Она хотела деликатно, но решительно вынуть руку из ладони Трокмортона, но тот сам бережно переложил ее на сгиб локтя.

И они пошли под руку по бесконечным коридорам, которые начинали наполняться уже проснувшимися гостями. Почти каждый встречный останавливался и заговаривал с Трокмортоном, и Трокмортон представлял гостю Селесту, причем делал это с удивительным изяществом и легкостью. Однако надолго он ни с кем не останавливался, сообщал, что они спешат навестить бедного Эллери, и вел Селесту дальше.

Селеста не знала, как они с Трокмортоном выглядят со стороны, но встречные смотрели на них… Впрочем, какое ей дело до этого. Пускай смотрят, гадают, так или иначе очень скоро все раскроется. А для самой Селесты сейчас важнее всего было как можно скорей увидеть Эллери.

Эллери, которого она так любила. Эллери, за которого она собиралась выйти замуж и не скрывала своих намерений. Однако, когда она поведала о своих намерениях Трокмортону, реакция его оказалась несколько странной. Селеста внутренне готовилась к бою, но Трокмортон лишь пожал плечами и принял ее слова к сведению. Ей бы радоваться, но вместо этого Селеста ощущала непонятную тревогу. Нерешительность. Быть может, даже смятение.

Почему Трокмортон так спокойно принял новость, которую сообщила ему Селеста? Почему? Вот этого она никак не могла понять.

Тем временем они куда-то шли, поднимались по лестницам и наконец оказались перед закрытой дверью в торце широкого, длинного коридора.

Трокмортон молча указал на дверь кивком головы.

Селеста постучала и крикнула:

— Эллери! Это я, Селеста!

Поначалу за дверью было тихо. Затем медленно повернулась ручка, и дверь приоткрылась, но не намного, всего на пару дюймов.

— Селеста? — раздался изнутри голос Эллери. — Это ты, дорогая?

— Эллери, я пришла повидать тебя. — И Селеста нажала ладонями на дверь, желая открыть ее полностью.

— Нет, только не сейчас, пока я в таком виде! Селеста, сама не зная зачем, бросила быстрый взгляд на Трокмортона. Тот спокойно стоял с невозмутимым выражением лица, но при этом, казалось, продолжал управлять ситуацией. Вот уж правда, настоящий сторожевой пес. Цербер! Пусть говорят, что Эллери тщеславен, у него, по крайней мере, есть для этого все основания.

И Селеста громко сказала, обращаясь к двери:

— Мне неважно, как ты выглядишь.

— Болячки уже подживают. Скоро мы сможем с тобой увидеться. — Эллери помолчал и добавил: — У меня теперь будет новая прическа, очень короткая…

— Это тоже неважно. — По правде говоря, ее совсем не волновало, какая у Эллери будет прическа.

— А еще я прихрамываю.

— Я просто хочу тебя увидеть.

«А заодно избавиться хоть на время от присутствия твоего старшего братца», — мысленно добавила она, и Эллери, казалось, прочитал ее мысли.

— Трокмортон, ты здесь? — спросил он.

— Здесь, — бодро откликнулся Трокмортон.

— Ты заботишься о Селесте, как я тебя просил?

— Забочусь.

— А теперь уходи, Селеста, — печально сказал из-за двери Эллери. — Трокмортон обещал позаботиться о тебе, значит, позаботится. Он всегда держит слово. Делай, как он скажет, и иди туда, куда он тебя пошлет. Рядом с ним ты будешь в полной безопасности, клянусь.

Трокмортон тронул Селесту за руку и знаком дал ей понять, что им пора уходить.

Селеста прижала ладони к двери, чувствуя с обратной ее стороны тяжесть тела Эллери, и прошептала:

— Я хочу…

— Я тоже хочу, дорогая, — быстро откликнулся Эллери. — А сейчас иди с Трокмортоном. Увидимся завтра.

Трокмортон молча взял Селесту за руку и потащил прочь.

Сначала она не хотела идти, но потом подумала, что это глупо. Глупо разговаривать через закрытую дверь. Пусть уж Эллери занимается лечением, от этого будет больше толка.

— Прощай, — печально сказала в пустоту Селеста.

— Прощай, дорогая, — грустно послышалось из-за двери. — Береги себя.

Затем дверь совсем закрылась, щелкнул язычок замка, и послышались удаляющиеся шаги Эллери. Все было кончено.

Селеста уставилась на ковровую дорожку, проложенную вдоль коридора.

Трокмортон взял Селесту под локоть.

— Вы слышали, что сказал Эллери? Он просил вас беречь себя. Не расстраивайтесь.

Селеста испытывала странное ощущение. Окружающий мир стал вдруг зыбким, призрачным, и Селеста никак не могла уцепиться за что-то, найти в нем свое место. Где она должна быть — в садовом домике, гостиной или в классной комнате? Пожалуй, только отец смог бы дать ответ на этот вопрос, уж он-то всегда точно знал, где место его дочери.

Селеста искоса взглянула на мужчину, который шел рядом и вел ее под руку. Спросить Трокмортона? Но что он ей ответит? Для Селесты Трокмортон по-прежнему оставался загадкой. Быть может, он мог бы стать для нее союзником, но… Но при этом Селеста никак не могла узнать в Трокмортоне человека, которого помнила с детства. Тот, прежний Трокмортон настоял на том, чтобы Селеста поступила в школу гувернанток. Обещал, что после первого семестра приедет лично и сам отвезет Селесту назад, в Блайд-холл, если той не понравится в школе.

Разумеется, никуда Селеста не уехала ни после первого семестра, ни после второго. Она полюбила Лондон, подружилась с девушками, удивительно похожими на саму Селесту, такими же искательницами приключений.

И вот наконец Селеста вернулась домой и чувствует себя здесь не в своей тарелке.

Что ей делать? Как найти саму себя?

Сейчас они проходили мимо узкой лестницы, уходящей вверх, на третий этаж, и Селеста, вспомнив о том, кто живет там, наверху, сказала Трокмортону:

— Я думаю, мне пора познакомиться с детьми.

— С детьми? — наконец-то Трокмортон споткнулся от неожиданности.

— С моими воспитанницами. Собственно говоря, за этим я и приходила к вам сегодня утром.

— Воспитанницы, — замялся Трокмортон — Нет, идите лучше готовиться к чайному приему.

— До него еще целых четыре часа.

Трокмортон решительно подхватил Селесту под руку и повел не вверх, а вниз по лестнице, говоря на ходу:

— Слушая ваш разговор с Эллери, я лишний раз убедился в том, что сегодняшний чайный прием и ваше появление на нем будут чрезвычайно важны для всех нас. Идите, готовьтесь и, если понадобится, берите в помощь горничных — кого хотите и сколько хотите.

— А как же дети? — спросила Селеста, бросая прощальный взгляд на лестницу третьего этажа.

— Будет лучше, если вы познакомитесь с ними потом, после того как мы оговорим все ваши обязанности.

— Но…

— Не стану вас обманывать, сегодняшний чайный прием может оказаться очень непростым испытанием, поэтому я хочу, чтобы вы появились в саду отдохнувшей, свежей, вымытой, наряженной и сытой. — С этими словами он подвел Селесту к двери ее спальни и добавил с поклоном: — Что же касается красоты, то она остается вашей постоянной спутницей.

И Трокмортон ушел, оставив Селесту в одиночестве и недоумении, несчастной и смущенной.

Что за странности происходят с мистером Трокмортоном? И почему он так настойчиво откладывает знакомство с воспитанницами Селесты?

— Как ты думаешь, папа, Трокмортон в своем уме?

Милфорд поднял голову над грядкой, чтобы взглянуть на дочь, на этот светлый лучик, на последнюю в его жизни радость. Последняя радость стояла с подносом в руках, встревоженная, почти испуганная.

Да, Селеста действительно была напугана, может быть, впервые в жизни.

— Я принесла тебе обед, — добавила она.

— Спасибо, дочка. — Он отложил лопату, снял рабочие перчатки и с хрустом потянулся. В его годы Милфорду было уже тяжело весь день копаться в земле, но перепоручить кому-нибудь хотя бы часть своей работы он не мог, привык все делать своими руками. Селеста понимала это, и Милфорд знал, что она его понимает.

Да, она все понимает. И то, как он тоскует по своей жене, и то, как волнуется за дочь. Единственное, чего она никогда не понимала, так это своего истинного места в этом мире. Милфорд был уверен в том, что рано или поздно это приведет Селесту к катастрофе, и в предчувствии этой катастрофы у него заранее болело сердце. Но знал Милфорд и то, что молодежь никогда не слушает старших и предпочитает сама набивать синяки и шишки.

— В своем ли он уме? — переспросил он, устанавливая поднос на коленях. — Трокмортон?

— Он сказал, чтобы я называла его именно так, — тут же ощетинилась Селеста.

— Ну, я думаю… ты говоришь о мистере Эллери?

— У мистера Эллери сыпь от клубники, — ответила Селеста, поправляя юбки.

— Вот как? — Милфорд прислонился спиной к стене и посмотрел, что лежит на подносе. Сегодня Эстер прислала ему большой кусок хлеба, сыр, яблочный пирог и кружку эля. Понятно, что сегодня у поварихи не было времени, чтобы приготовить что-нибудь поинтереснее, очевидно, слишком занята обедом для гостей. — Какая досада.

— Он весь чешется!

— И не хочет, чтобы кто-нибудь видел его, да? — хмыкнул Милфорд. — Ведь он так гордится своей красотой, наш мистер Эллери.

— И ему есть чем гордиться.

Залитая ярким солнечным светом, Селеста была сейчас точной копией своей матери. Милфорд прокашлялся и сказал:

— Садись рядом. Поешь со мной.

Селеста присела, подобрав свои юбки.

Она и юбки подбирала точь-в-точь, как мать. Милфорд разломил хлеб и протянул половину дочери. Та взяла и сказала, отщипывая корочку:

— Мне кажется, тебе пора завести помощника. — Она повела рукой, указывая на бесчисленных слуг и горничных, сновавших по саду, готовя все необходимое для чайного приема.

— Нет, только сам. Цветы в этом году хороши, — ответил Милфорд, не поднимая головы.

Ему не нужно было смотреть, он и без этого знал весь сад как свои пять пальцев. Каждую живую изгородь, каждый куст, каждую дорожку, зигзагом взбегавшую по склону холма. А там, на вершине, какой-то дурак еще в прошлом веке построил замок. Нет, не настоящий замок, а руины. Теперь приезжавшие в Блайд-холл богатые бездельники любовались этими развалинами, говорили что-то о готическом стиле, а Милфорд, слушая их, только улыбался себе под нос.

Впрочем, руины замка были частью сада, а значит, тоже находились в ведении Милфорда, и он украсил их, как мог. Обвил обломки стен плющом, посадил дикие розы и душистый горошек. Гостям это нравилось, они любили сидеть на скамейках, установленных на вершине холма, и любоваться оттуда садом, полями и далеким лесом, синевшим на горизонте.

А сад, панорама которого открывалась с холма, был детищем и гордостью Милфорда. Каждый уголок здесь был возделан его руками, ухожен и засажен. Милфорд тщательно, любовно отбирал каждый куст, каждое дерево, чтобы они радовали глаз и находились на своем месте. Дубы и буки бросали густую тень на дорожки, а большая площадка в центре сада, где сейчас расставляли столы, была обсажена цветами. И богатые люди, которые соберутся сегодня за этими столами, будут любоваться азалиями и розами, не подозревая, что вся эта красота создана неприметным пожилым человеком с большими натруженными руками, тяжело ступающим мимо них в своих разбитых башмаках. Мужчины будут курить сигары, а их женщины — срывать цветы, посаженные Милфордом, и прикалывать их к своим платьям.

Он откусил кусочек пирога и отметил, что тот, как всегда, хорош. С тонкой поджаренной корочкой, как он любил. И Эстер знает, что он любит такую корочку. Только не нужно хвалить ее за этот пирог. Она сама себя то и дело хвалит.

Многим мужчинам нравятся такие женщины, как Эстер, — средних лет, высокие и полные. Но не слишком полные, а так, в меру. Волосы у Эстер рыжие, теперь уже слегка тронутые сединой, а руки большие, красные от вечной возни у горячей плиты. Красавицей ее не назовешь, но и дурнушкой тоже. Особенно когда она улыбается. Жаль только, что Эстер так редко улыбается ему, Милфорду.

Он медленно жевал, запивал элем и, казалось, целиком ушел в свои мысли, от которых оторвался только тогда, когда Селеста задела его руку, потянувшись за сыром. Вспомнив, о чем они говорили перед этим, Милфорд сказал:

— Я думаю, что мистер Трокмортон такой же, как все они, жесткий и упрямый. А почему ты решила, что с ним что-то не так?

— Ну-у, — протянула Селеста, вытирая ладони. — Например, он танцевал вчера со мной.

— Ты красивая девушка, — заметил Милфорд, покосившись в сторону Селесты.

— Он что, всегда танцует с красивыми девушками?

— Нет, обычно говорит о делах все дни напролет.

— Вот видишь, — кивнула Селеста. — А со мной он говорил о Париже и о том, как там танцуют. А затем водил меня по дому.

— Должно быть, хотел увести тебя подальше от гостей и от мистера Эллери.

— Нет, он ухаживал за мной. По просьбе самого мистера Эллери, которого свалил недуг.

— Вот оно что, — сказал Милфорд.

— Ты думаешь, Трокмортон имеет отношение к болезни Эллери? Я тоже так думаю.

Милфорду хотелось успокоить дочь, но он не знал, как это сделать. О том, что он думает по поводу ее плана женить на себе Эллери, Милфорд уже сказал. Вряд ли ей будет приятно услышать это еще раз. Нет, она ждет от отца каких-то других слов. Более мудрых.

— Я собиралась сегодня утром познакомиться с детьми, — сказала Селеста.

— Правильно, ведь ты же гувернантка.

— Вместо этого Трокмортон решил, что я должна идти на чайный прием.

Хороший эль. Умеет Эстер варить его, ничего не скажешь.

— А зачем тебе идти на чайный прием?

— Как зачем? — Селеста снова поправила юбки. — Он пригласил меня.

Милфорд даже перестал жевать.

— Он? Мистер Трокмортон? Он пригласил тебя?

— Вот видишь, папа, оказывается, все не так уж безнадежно. Я могу и танцевать, и пить чай вместе с Эллери, и просто быть рядом с ним, — лукаво улыбнулась Селеста.

— А мистер Эллери будет на чайном приеме?

Улыбка на лице Селесты погасла.

Милфорд откусил яблочного пирога. Прекрасный пирог! Какой нежный и мягкий. Вот был бы еще язычок Эстер таким же мягким, как этот пирог, а не острым, словно бритва!

— Трокмортон показался мне гораздо приятнее, чем прежде, — заметила Селеста, рассеянно скользя взглядом по цветущим кустам.

Рука Милфорда застыла в воздухе, не донеся до рта остаток пирога.

— Мистер Трокмортон?

— Он выглядит одиноким и очень печальным.

— Ты говоришь о старшем Трокмортоне? — уточнил Милфорд, не зная, что и думать.

— Знаешь, почему он отложил мое знакомство с детьми? Ему хочется, чтобы я как следует приготовилась к чайному приему, чтобы произвести на нем впечатление.

Милфорд хотел прервать Селесту, но язык у него никак не поспевал за мыслями.

А Селеста тем временем летела вперед на всех парусах.

— Чайный прием! Это так интересно. Хотя, сказать по правде, я очень волнуюсь. Мне нужно быть готовой через час. Правда, мне достаточно будет только сменить платье. А еще я собираюсь повидать детей. Сама. Пусть не думает, что я приехала сюда бездельничать.

Милфорд только-только приготовился наконец возразить дочери, но та уже быстро чмокнула его в щеку, вскочила и упорхнула прочь.

Милфорд только сокрушенно покачал головой ей вслед, думая о том, сумеет ли он сам пережить беду, которая, несомненно, поджидает Селесту в самом ближайшем будущем. Он мог бы предупредить свою дочь, но только слушать отца она не станет, вот ведь что обиднее всего!

Глава 10

— Скажите, Трокмортон, кто эта прелестная юная леди, с которой вы шли под руку по коридору и которая ведет сейчас сюда двух маленьких куколок.

Вопрос полковника Хелтона оторвал Трокмортона от крайне важного разговора — речь шла о перспективах использования алюминия для изготовления красок и бижутерии — и вернул его в сад, на чайный прием, которым, как всегда, заправляла леди Филберта. Повернувшись, он увидел Селесту. Она шла по хрустящему гравию, и над ее головой, словно виньетка, свисали пышные ветви, усыпанные белоснежными цветами.

И держала за руки Пенелопу и Кики.

Черт побери! Кажется, он ведь совершенно ясно сказал…

— Это… ваши дети? — спросил лорд Раскин. Этот вопрос Трокмортон пропустил мимо ушей.

Слугам было приказано помочь мисс Селесте приготовиться к чайному приему. И ничего сверх этого. Пусть думают, что он поддерживает бредовую идею Селесты — женить на себе Эллери.

Но Селеста все сделала по-своему. И никто из слуг не усомнился в ее праве привести с собой на чайный прием своих воспитанниц.

Ну хорошо. Ничего плохого Селеста детям не сделала, так что, возможно, она вовсе и не русская шпионка.

Хотя, с другой стороны, появление на приеме незаконнорожденной дочери Эллери может разрушить ко всем чертям его помолвку с леди Патрицией. И чтобы этого не произошло, придется позаботится ему, Трокмортону. Как, впрочем, и обо всем остальном.

На лице у него появилась улыбка — та самая, при виде которой слуги всегда приходили в ужас.

— Простите. — Трокмортон, преодолевая отвращение, дружески похлопал по плечу своего секретаря. — О других способах применения алюминия вам расскажет Стэнхоуп. Он же поделится с вами моими идеями относительно расширения производства.

Стэнхоуп поклонился окружающим его джентльменам. Он одинаково уверенно и легко чувствовал себя как среди аристократов, так и в компании с деловыми людьми. Сказать по правде, многие из них считали, что иметь дело со Стэнхоупом намного проще и приятнее, чем с самим Трокмортоном.

Что же касается Стэнхоупа, то он считал этих людей безмозглым коровьим стадом.

А Трокмортон, глядя на его открытое, улыбчивое лицо, думал о том, как ему трудно поверить в предательство Стэнхоупа. Трудно… почти невозможно.

— Стэнхоуп — моя правая рука, — сказал Трокмортон. — Он ответит на любые ваши вопросы.

И, коротко поклонившись, Трокмортон пошел через запруженную гостями площадку навстречу Селесте. Нужно попытаться завернуть ее прочь, пока не поздно.

Нет, уже поздно. Его опередил юный виконт Блэкторн. Он уже успел оказаться перед Селестой, та с улыбкой поклонилась виконту, а затем присела и что-то сказала девочкам. Те также сделали реверанс. Кики неуклюже, а Пенелопа — четко и умело.

Появление перед гостями Кики могло вызвать вопросы о ее родословной. Интересно, что намерена в этом случае отвечать Селеста?

Трокмортон кинул взгляд на лорда, леди Лонгшо и Патрицию. Они стояли и издалека смотрели на Селесту и детей. Отлично. С этого места они никак не смогут заметить, что Кики похожа на своего отца, Эллери.

И все же появление детей неизбежно вызовет разговоры среди гостей. Дети не должны появляться на чайных приемах. Здесь собираются только взрослые, чтобы поговорить о своих взрослых делах.

Он посмотрел на мать, но леди Филберта сидела спиной к нему среди своих подруг.

Селеста и девочки сделали еще несколько шагов вперед, а виконт Блэкторн тем временем продолжал о чем-то оживленно говорить с ними.

Спустя секунду у Селесты появился новый спутник. Граф Эрроувуд, недавно овдовевший во второй раз, легко перемахнул через невысокую живую изгородь и загородил дорогу. Снова последовали приветствия и поклоны, а затем Кики начала нетерпеливо дергать Селесту за руку. Пенелопа же стояла спокойно в своем строгом темно-синем платье с белым фартучком и наблюдала за происходящим.

Вся компания двинулась вперед, утянув за собой и лорда Эрроувуда. Впрочем, для такой девушки, как Селеста, не составило бы труда увести за собой всех мужчин, собравшихся в саду.

Трокмортон двинулся параллельно этой дружной компании, не обращая внимания на острые колючки, хватавшие его за рукав, думая лишь о том, как не допустить того, чтобы Селеста с детьми вломилась на прием. И он прибавил шагу, а в голове у него свербила мысль: «Интересно, как она объяснит появление Кики?»

На Селесте было нежно-розовое платье с широким старомодным отложным воротником и пышными рукавами. Широкая юбка подчеркивала стройную талию, отчего та казалась неправдоподобно тонкой. Тугой лиф обтягивал высокую красивую грудь…

На этом месте Трокмортон решительно оборвал себя и решил не думать больше ни о платье Селесты, ни о ее талии. И о груди тоже. Сейчас нужно сосредоточиться на другом — как изменить ход событий, свернувших в сторону от намеченного курса. Теперь Трокмортон вновь готов был заподозрить, что Селеста находится в сговоре с русскими.

— Мистер… Трокмортон.

Он не обернулся, услышав за спиной женский голос, и продолжал следить за Селестой.

— Э-э… хмм… Гаррик, — повторил тот же голос, и Трокмортон почувствовал, что его тронули за локоть.

— Ну что еще? — огрызнулся он, недовольно повернулся и увидел перед собой… Патрицию.

От такого ответа она отпрянула назад и обиженно заморгала.

— Ах, это вы, леди Патриция.

«Какая она нежная, хрупкая, ранимая, — подумал он о Патриции. — Я придушу Эллери собственными руками».

— Прошу прощения, я несколько… э-э… задумался.

— Вы преследовали ту девушку, — запальчиво возразила Патриция, — и я подумала, не пойти ли мне вместе с вами.

«Этого еще не хватало!» — подумал Трокмортон, а вслух ответил:

— Зачем?

— С другими молодыми людьми мне гораздо интереснее, чем с родителями, — ответила Патриция и оглянулась назад.

— Отлично! — У него не было ни секунды на лишние разговоры. — Прекрасная идея! Позвольте предложить вам руку.

Она взяла Трокмортона под руку и застенчиво улыбнулась.

— Благодарю. Знаете, я очень люблю своих родителей, но порой мне становится так скучно с ними. Но если я пойду с вами, они не обидятся, потому что вы… — Она смущенно замолчала.

— Потому что я такой же скучный, как они сами, — закончил Трокмортон, прибавляя шагу. Слова Патриции задели его, хотя Трокмортон и не смог бы объяснить, чем именно. Ведь он был практичным, рассудительным человеком и всегда гордился этим. Неужели его могут поколебать слова, сказанные какой-то глупенькой молоденькой девчонкой?

Тем временем на пути Селесты возник лорд Фезерстон. Крестный отец Эллери считал себя светским львом, неотразимым для девушек. Девушки — и леди Фезерстон была вполне согласна с ними — считали его старым ослом.

Селеста послушала лорда Фезерстона, затем указала на девочек и что-то сказала ему в ответ.

Лорд Фезерстон отступил назад с поклоном, который ему самому казался весьма галантным, и улыбнулся.

Воистину, для того чтобы очаровать любого мужчину, Селесте достаточно было один раз взглянуть на него.

— Глупый старый гусак, — прошипел Трокмортон.

Патриция пропустила его замечание мимо ушей и спросила, не сводя глаз с Селесты:

— Какая хорошенькая. Кто она?

— Это мисс Селеста Милфорд. Она только что вернулась из Парижа.

— Ах, из Парижа. Тогда понятно, почему она так одета, — благоговейно прошептала Патриция. — У нас в Англии такого еще не носят. — Она слегка замялась и нерешительно добавила: — Если позволите, я хотела бы спросить… Мне говорили, что эта девушка пользуется вашей благосклонностью.

Трокмортон едва не вздохнул вслух от облегчения. Его труды не пропали зря, и Патриция вполне уверена в том, что Эллери не имеет к Селесте никакого отношения.

— Вы сами сказали, что она хорошенькая, — спокойным тоном ответил Трокмортон.

Они повернули за угол изгороди и на время потеряли Селесту из вида, но Трокмортон продолжал уверенно двигаться вперед. Теперь дорожка пошла вверх, к идиотским развалинам фальшивого замка, стоявшим на вершине холма. Да, не таким планировал Трокмортон появление Селесты в высшем свете. Ему представлялось, что они будут стоять рука об руку и он будет важно представлять Селесту одному гостю за другим. Селеста должна была почувствовать, какая высокая ей оказана честь, и быть на седьмом небе от того, что внимание мужчин приковано к ней, возможной соблазнительнице и русской шпионке, а не к бедной Патриции, в честь которой, собственно, и был устроен этот прием.

Трокмортон покосился на девушку, спешащую рядом с ним.

— Вам понравился прием, Патриция?

— Что? Да… Очень мило, конечно, только вот Эллери…

Боже, как у нее задрожала нижняя губка!

— Да. Очень стыдно и за клубнику, и за второй нелепый случай…

Патриция негромко ахнула.

«Какая она открытая, ранимая, тонкая, — подумал Трокмортон. — Ей нужно учиться владеть собой, если она хочет выжить в волчьем логове, которое у нас зовется высшим светом».

— Что это за второй случай? — спросила Патриция. Трокмортон расправил плечи, предусмотрительно полез в карман за носовым платком и ответил:

— Эллери упал и немного расшибся, больше ничего.

— О боже, — прошептала Патриция, оглядываясь назад. — Я должна пойти к нему.

— Он не захочет говорить с вами. Только через дверь. Но… Да, чуть позже вы, пожалуй, сможете навестить его. — Трокмортон никак не мог решить, как ему вести себя с этой девушкой, по уши влюбленной в Эллери и мечтающей выйти за него замуж. Не ухаживать же за ней! — Мой бедный брат наверняка чувствует себя сейчас таким одиноким и забытым всеми…

Трокмортон слегка улыбнулся, представив себе, сколько хлопот ожидает Эллери с Патрицией, глаза которой всегда на мокром месте.

«Пускай и он слегка помучается», — не без злорадства подумал он.

— Вы сказали, что он… что он не хочет видеть меня? — раздался трагический шепот Патриции.

— Но он поговорит с вами.

— В таком случае, я отправляюсь к нему, — решительно заявила она.

— Только после чая, — поспешно сказал Трокмортон. — Ведь прием устроен в вашу честь.

Селеста и ее компания по-прежнему были не видны, но явно находились где-то рядом, потому что даже сквозь густую изгородь до Трокмортона долетали веселые голоса и звонкий смех. Затем они завернули за угол, оказались на открытом пространстве, и Патриция закричала так же громко и восторженно, как это делала Кики:

— Качели! До чего я люблю качаться на качелях! «Она совсем еще ребенок», — с грустью подумал Трокмортон.

Патриция выдернула руку и бросилась вперед.

Над ровной площадкой, привязанные прочной веревкой к вершинам двух деревьев, висели выкрашенные белой краской качели — мечта любого ребенка. Даже Трокмортон и тот обожал в детстве качаться на качелях.

Сейчас на качели взбиралась Кики — слегка растрепанная, с горящими от счастья глазами.

«Как Селеста собирается объяснять ее происхождение?» — в который уже раз с беспокойством подумал Трокмортон.

Он перевел взгляд в сторону и увидел свою дочь. Пенелопа спокойно стояла, сложив перед собой руки, и терпеливо дожидалась своей очереди. У нее были отцовские прямые волосы и такие же, как у него, карие глаза. Впрочем, и от матери она кое-что унаследовала — белую матовую кожу и тонкую грациозную фигурку. Смерть Джоанны потрясла устои, на которых держалась их семья, до самого основания. Пенелопа стала потерянной, несчастной, а затем и вовсе закрылась в собственной скорлупе и как-то сразу повзрослела.

Правда, с появлением Кики Пенелопа немного ожила и снова научилась смеяться и шалить.

Трокмортон перевел взгляд на Селесту. Он очень надеялся, что эта девушка сумеет вернуть мир и покой под крышу Блайд-холла. Во всяком случае, стоило попробовать.

Трокмортону вдруг стало стыдно за то, что он едва не принял Селесту за русскую шпионку. Нет, шпионкой она не была, но оставалась в глазах Трокмортона сиреной, коварной соблазнительницей.

Появилось еще несколько молодых людей и девушек. Они быстро пронеслись мимо Трокмортона и Патриции, устремляясь к центру сегодняшнего праздника. К Селесте.

Селеста зашла за спину Кики и толкнула качели. Кики завизжала от радости и взлетела в воздух. Взлетели в воздух и ее юбчонки.

— Нет, нет, так не пойдет! — воскликнула Селеста и остановила качели. Негромко сказала что-то Кики принялась туго обматывать ее тканью. Патриция ринулась помогать, Селеста и ей успела сказать несколько слов, после чего Патриция рассмеялась.

«Ну вот, еще одну душу опутала своими чарами, — подумал Трокмортон. — Интересно, что она сказала Патриции? Неужели что-нибудь о Кики?»

И он тоже поспешил к качелям.

Патриция толкнула качели. Дочь Эллери снова завизжала.

Селеста постояла секунду-другую, затем взяла за руку Пенелопу и вместе с ней пошла навстречу Трокмортону. При этом она смотрела ему прямо в глаза и смеялась.

«Интересно, как она догадалась, что я здесь? — подумал Трокмортон. — До этой минуты она не видела меня, не могла видеть. А повела себя так, словно с самого начала знала, что я рядом».

Селеста в самом деле замечала все, что творилось вокруг нее, — то ли от природного любопытства, то ли от живости ума и интереса к окружающему миру, то ли от всего этого вместе взятого. И Трокмортон решил, что если эта наблюдательная девушка в самом деле не окажется русской шпионкой, он постарается сам завербовать ее.

И это доставит ему огромное удовольствие.

— Папа! — радостно крикнула Пенелопа, хватая Трокмортона за руку.

«Ладно, разбирательство с Селестой оставим на потом», — решил для себя Трокмортон. Он улыбнулся дочери и легонько сжал в ладони ее тонкие пальчики.

— Дочка.

Смотреть на Пенелопу было то же самое, что смотреться в зеркало.

Тут звучным, поставленным голосом заговорила Селеста:

— Полагаю, вы должны быть сердиты на меня, сэр. Вы не разрешали мне встречаться с детьми, но я нарушила ваше распоряжение. Остальные слуги ничего об этом не знают, я ускользнула от них, поэтому прошу вас не винить никого, кроме меня самой.

И она улыбнулась — вроде бы виновато, но при этом с той уверенностью, что ее не станут ругать, которая свойственна всем красивым женщинам.

«Из нее в самом деле может получиться превосходная шпионка, — подумал Трокмортон. — Жаль только, что на любую шпионку в конце концов находится свой палач, который затянет петлю и на этой прекрасной шейке».

— Зачем вы взяли с собой Кики? — строго спросил он.

— Я не могла взять Пенелопу и оставить Кики одну.

Она явно увиливала от ответа.

— А зачем вы взяли Пенелопу?

— Длинная история. — Селеста нежно провела пальцем по шее Пенелопы. — Похоже, я очень вовремя оказалась в детской. Боюсь, что вам придется подыскивать новую няню, мистер Трокмортон.

Он уставился на Селесту. Нет, она не походила ни на русскую шпионку, ни на соблазнительницу. Трокмортон перевел взгляд на свою дочь. Та с отрешенным спокойствием ожидала, когда будет раскрыта история ее преступления.

— Новую… няню? — переспросил Трокмортон.

— Когда я вошла в детскую, старая няня сидела связанной в кресле, а девочки тем временем тянули концы веревки в разные стороны.

— Связанная… в кресле?!

Его секретарь оказался предателем, его младший брат стремился расторгнуть помолвку, а его дочь привязала к креслу свою няню. Да, еще Селеста… Пожалуй, слишком красивая, наблюдательная и энергичная.

— Пенелопа, зачем ты позволила Кики связать няню?

— Это была моя идея, — честно призналась Пенелопа. — Кики еще не умеет вязать узлы.

Трокмортон заметил в глазах дочери выражение… Как в этих случаях говорила его мать? «Если хочешь что-то провалить, поручи это Эллери. Если хочешь, чтобы дело было сделано как надо, доверь его Гаррику».

Нет, прежде такого выражения у своей дочери он не замечал. Трокмортон подтянул на коленях брюки, присел и строго сказал:

— Пенелопа Энн, вы должны дать слово, что никогда впредь не будете связывать свою няню.

— Но, папа, она сама виновата. Велела нам одеваться на прогулку, а когда мы принялись прыгать, велела прекратить, потому что у нее от этого болит голова. — Пенелопа, казалось, была уверена в своей правоте. — По-моему, этого было достаточно, чтобы связать ее.

— Связать няню только за то, что та не разрешила вам беситься?

— Но ты же сам научил меня вязать узлы, — захихикала Пенелопа.

Селеста тихо прыснула, прикрыв ладошкой рот, но Трокмортон сделал вид, что не слышит этого.

— Я научил тебя этому на тот случай, если на тебя вдруг нападут злые люди. Связывать можно только их, Пенелопа. — Он поднялся и сказал, обращаясь к Селесте: — Вот видите, какая у вас воспитанница.

Селеста посмотрела сначала на Пенелопу, затем на мистера Трокмортона.

— Значит, это вы научили дочь связывать людей?

— Я научил бы ее вышивать, но только сам не умею. А разве ваш отец не учил вас связывать людей?

— Нет. Он учил меня только подвязывать розы.

— Хм. Странно. — Он перевел взгляд на качели. — По-моему, настала чья-то очередь качаться.

— Пойдем, Пенелопа, твоя очередь, — сказала Селеста и повела Пенелопу к качелям.

Трокмортон ждал, что сейчас Кики закатит скандал, но та на удивление тихо и мирно слезла с качелей, уступая их Пенелопе. Та забралась на доску, а Патриция принялась раскачивать ее.

Теперь Селеста вернулась вместе с Кики.

Та, как всегда, лопотала что-то по-французски и не ответила на приветствие Трокмортона. Хоть бы раз она ответила… Впрочем, нужно набраться терпения. Ведь Кики, как и Пенелопа, осталась без матери и, очевидно, просто решила таким способом отгородиться от внешнего мира. Все это Трокмортон мог и понять, и объяснить, но мириться с этим ему было тяжеловато.

Кики тем временем махала руками и без умолку лепетала — по-французски, разумеется.

— Скажите, чтобы она впредь не смела никого связывать, — распорядился Трокмортон, обращаясь к Селесте.

— Уже.

— И она поняла?

— Конечно. — Селеста не добавила вслух, но подумала про себя: «Только едва ли послушается». — Она хочет, чтобы вы научили ее тоже вязать узлы.

Казалось, Селесте становится все труднее сохранять серьезное выражение лица. Трокмортон нахмурился.

— Очевидно, мастерство Пенелопы произвело на Кики очень сильное впечатление, — безмятежно заметила Селеста.

Трокмортон заколебался. С одной стороны, это не его дело — учить Кики, как завязывать узлы, но, с другой стороны, у него появляется такая отличная возможность…

— Я не могу учить ее этому по-французски.

Он внимательно следил за Кики и по румянцу, появившемуся у нее на щеках, догадался, что та поняла, о чем идет речь. Любознательность вступала в схватку с упрямством, и Трокмортон вместе с Селестой следили за этой борьбой.

Победило упрямство.

— Je ne parle pas Vanglais, — сказала Кики, адресуясь к Селесте.

— Кики сказала, что не понимает по-английски, — перевела Селеста.

— А я не говорю по-французски.

— Tres stupide, — сердито притопнула ножкой Кики.

— Неправда, поняла, — заметил Трокмортон.

— Любой человек умнее, чем он кажется, — сказала Селеста.

Трокмортон схватил ее за руку, оттащил в сторону от Кики и прошептал:

— Что вы говорили об этой девочке?

— О Кики? Кому? — удивилась Селеста.

— Всем, — ответил Трокмортон, указывая широким жестом вокруг себя.

— Ничего.

— Что значит — ничего? — вскипел Трокмортон. — Должны же вы были как-то объяснить ее появление!

Только теперь она поняла, что имеет в виду и чего так боится мистер Трокмортон.

— Я никому ничего не объясняла. Кики может быть подружкой Пенелопы или дочерью кого-либо из гостей. Она может быть двоюродной сестрой — ведь ваша родня по отцовской линии для всех остается загадкой. Заверяю вас, мистер Трокмортон, никому из ваших гостей нет никакого дела до происхождения Кики.

Ей удалось сделать то, что никогда не удавалось другим, — заставить Трокмортона почувствовать себя дураком.

— И поверьте, мистер Трокмортон, я никогда не стану использовать ребенка в качестве оружия.

Трокмортон испытывал стыд, а в его сердце с новой силой вспыхнули подозрения.

— Надеюсь, что это именно так, — сухо сказал он, но тут же вспомнил о своем намерении соблазнить Селесту и добавил: — Простите меня за излишнюю подозрительность.

Она чуть кивнула, принимая его извинения.

— Позвольте сказать вам еще кое-что, мистер Трокмортон. Сегодняшний вечер я намерена провести в детской и там же останусь ночевать.

Но Трокмортону уже надоело, что все идет не так, как он задумывал.

— Вечером вы должны быть на праздничном ужине.

— О, как это торжественно звучит — на праздничном ужине! Нет, я думаю, что для первого появления в свете чайного приема более чем достаточно.

У Трокмортона появилось чувство, что эта девушка сумела все прибрать к своим рукам — детей, гостей… его самого!

Он устал от Селесты, от того, что она то и дело пытается навязать ему свою волю. Но у нее это не пройдет.

— Я приставлю к девочкам горничных на то время, пока не найду для них двух опытных нянь.

— Отлично, но я полагаю, что и новым няням нужны будут какие-то гарантии личной безопасности. Я сама смогу дать им такие гарантии, но для этого нужно, чтобы какое-то время девочки жили под моим наблюдением и руководством.

Кики что-то залопотала, указывая рукой на качели.

— Сейчас, — ответила Селеста и добавила, обращаясь к Трокмортону: — А почему бы вам не поставить вторые качели?

— Вторые? — Челюсть мистера Трокмортона отвисла от удивления. Странно, но такая простая мысль до сих пор не приходила ему в голову.

— Тогда никому не придется ждать своей очереди. Разве приятно кому-нибудь знать, что его радость ограничена и контролируется кем-то другим?

Трокмортон молча уставился на Селесту. Она стояла на фоне цветущих кустов, словно портрет в рамке: с распущенными локонами, сияющими глазами, приоткрытыми полными губами… которые он целовал прошлой ночью. Поцелуй входил в планы Трокмортона, но он не мог отрицать, что это было просто восхитительно.

Селеста не годилась на роль соблазнительницы — она совсем не умела целоваться. Трокмортон помнил, как она стояла, прижавшись спиной к стене, не зная, куда ей девать руки. И целовалась, не разжимая губ. Только потом, когда он сам раскрыл их своим языком, она застонала. Именно тогда он стал целовать ее шею, желая распалить страсть девушки. И это ему удалось. Он помнил звуки, вырывавшиеся из горла Селесты, помнил запах ее кожи, вкус ее губ. Тогда ему самому вдруг захотелось потерять голову, покрыть поцелуями руки Селесты, ее грудь…

Той ночью рассудок взял верх. Он всегда брал верх над Гарриком Стенли Трокмортоном Третьим.

Очевидно, он смотрел на Селесту слишком долго, их молчание затянулось, и она, слегка покраснев, оглянулась и спросила:

— Что-то не так?

По голосу Селесты можно было заподозрить, что она прекрасно понимает все, что происходит с Трокмортоном, но не хочет, чтобы это было сказано вслух.

Да, конечно, она влюблена в Эллери. Трокмортон почувствовал во рту горький привкус и решил, что наступил подходящий момент для того, чтобы привести в дальнейшее движение свой план.

— Все в порядке, — ответил он. — Просто я засмотрелся на вас. Ваша красота заставляет меня испытывать…

Селеста покраснела еще гуще и отвела глаза в сторону.

Трокмортон продолжал бы и дальше, если бы не Кики. Она подбежала и вновь принялась лопотать по-французски.

Облегчение Селесты было столь же очевидным, как и досада Трокмортона.

Она ответила Кики по-французски, а затем перевела на английский, специально для Трокмортона:

— Пенелопе пора освобождать качели, но я думаю, что, кроме Кики, есть еще желающие покачаться.

— Qui est-ce? — спросила Кики.

Селеста посмотрела на Трокмортона и мстительно ответила:

— Например, мистер Трокмортон. Трокмортон обомлел.

Кики не сдержалась и захихикала, зажимая рот ладошкой.

— Когда-то я качался на качелях, — сердито сказал мистер Трокмортон.

— Не сомневаюсь, мистер Трокмортон, — парировала Селеста. — Хотите вспомнить, как это делается?

— Хочу, — решительно ответил Трокмортон и расправил плечи.

Глава 11

Трокмортон направился к качелям. Толпа расступалась перед ним. Позади что-то лепетала Кики. Трокмортон слышал шелест платья Селесты, слышал кашель, невнятные голоса. Вздохи. Шаги. Чувствовал затылком направленные на него десятки глаз.

Возле качелей он посмотрел на Патрицию, улыбавшуюся лорду Тауншенду, который раскачивал Пенелопу. Увидел сияющее лицо самой Пенелопы — как редко он видел ее такой радостной! Трокмортон замешкался, ему не хотелось лишать Пенелопу удовольствия. Однако он должен доказать Селесте… Трокмортон не мог сказать толком, что именно он хочет доказать ей, разве что убедить ее — и всех остальных, — что он тоже человек и ничто человеческое ему не чуждо. Вся эта история начинала раздражать его.

Трокмортон положил руку на веревку — так поступают все дети, когда подают знак, что сейчас их очередь. Патриция поняла его жест. Лорд Тауншенд окаменел.

Качели замедлились, и Пенелопа легко соскочила с них на землю.

— Хочешь покачаться, папа?

— Да, хочу, — твердо ответил Трокмортон. Пенелопа похлопала ладошкой по доске качелей.

Трокмортон улыбнулся дочери, затем Патриции, и та нашла в себе достаточно самообладания, чтобы улыбнуться ему в ответ.

Затем Трокмортон перевел взгляд на лорда Тауншенда и холодно заметил:

— Я смогу обойтись и без вашей помощи.

Тауншенд моргнул и быстро отскочил в сторону.

Трокмортон взглянул на собравшуюся возле качелей толпу. Он еще никогда не видел такого количества открытых от удивления ртов. Даже Кики, эта белокурая, голубоглазая непоседа, притихла, глядя на него.

Сейчас он докажет им всем, что Трокмортон может быть способен на непредвиденные поступки, что он не такой сухарь, как они думают!

Он сел на качели и оттолкнулся.

Успел бросить взгляд на Селесту и заметил, что та не выглядит удивленной. Она просто наблюдала за ним… Нет, смотрела на него. Если она в самом деле была шпионкой, то превосходной. Во всяком случае, она сумела заставить Трокмортона делать то, что нужно было ей, заставила его плясать под свою дудку.

Он уже забыл, что такое — качаться на качелях. Сколько лет он не испытывал этого наслаждения! Гладкая доска унесла Трокмортона назад, к вершинам деревьев. Веревки натянулись, с силой потащили его вперед, и теперь перед Трокмортоном открылась широкая панорама — небо, и лес, и даже далекая речка, похожая на серебристую змейку, свернувшуюся среди густой зелени. Еще один рывок, от которого замерло сердце, и Трокмортон полетел назад, к кронам деревьев.

Он обязательно прикажет установить здесь вторые качели.

И Трокмортон продолжал летать вперед и назад, то взмывая к синему небу, то возвращаясь под зеленый купол листвы.

Селеста права, никто не должен ждать своей очереди, чтобы покачаться. А еще веселее качаться вдвоем. Трокмортон представил себя качающимся в паре с Селестой и словно наяву услышал ее смех, увидел, как развевается по ветру подол ее платья.

Он продолжал летать на качелях — словно лодка на океанской волне, словно вольная птица в бескрайнем небе. То вверх, то вниз. Ветер обвевал его лицо, трепал волосы, а снизу, издалека, доносился нестройный гул голосов.

Это были минуты свободы, полной, безграничной свободы от всего — от дел, от семьи, от забот. Как хотелось Трокмортону, чтобы этот полет длился вечно!

Нет, никто не должен ждать своей очереди, чтобы покачаться на качелях.

Трокмортон снова полетел вперед, бросил сверху взгляд на толпу и увидел стоящего в ней с краю джентльмена в строгом костюме.

Волшебная сказка кончилась.

Пора возвращаться на землю.

Это была не она.

— Где она? — спросил Эллери, выговаривая слова медленно и громко, как это обычно делают крепко выпившие люди.

— Тсс, — прошептал Трокмортон, перекладывая руку брата, обнимавшего его за плечи. — Гостей разбудишь.

Шпионкой оказалась не Селеста, а Стэнхоуп, которого Трокмортон столько лет считал своим другом. Это Стэнхоуп поставлял врагу информацию о передвижении английских боевых отрядов по Индии. Тем самым он убивал британских солдат так же, как если бы сам держал в руке нож.

— А где же моя маленькая сладенькая Селеста? — спросил Эллери, останавливаясь посреди длинного, погруженного в сумрак коридора. Он развернулся лицом к брату и недоуменно продолжил: — Слуги сказали, что в своей спальне ее нет. А где она в таком случае?

Запах бренди, исходивший от Эллери, буквально валил с ног, и Трокмортон возблагодарил небеса за то, что засиделся в своем кабинете и потому смог первым перехватить брата, когда тот потащился по коридорам в поисках Селесты.

— Селеста спит в детской, с девочками. Нужно остановить Стэнхоупа, и при том как можно скорее. А для этого подбросить ему фальшивку.

— Я не видел ее целую вечность, — плаксиво заявил Эллери и трагично заломил бровь. — Моя маленькая сладкая петуния.

— Ты не виделся с ней всего один день, — попытался урезонить его Трокмортон. — И то потому, что сам не желал вылезать из своей спальни.

— Я урод.

— Ты красавец, и это тебе хорошо известно.

— Я синий.

Трокмортон подтащил Эллери ближе к светильнику и внимательно осмотрел лицо брата.

— Уже не очень. Местами почти розовый.

— Умываюсь, — коротко пояснил Эллери и пьяно икнул. — Все время.

— Чистота — залог здоровья, старина. — Трокмортон снова поправил переброшенную через плечо руку брата. — Скоро поправишься и сможешь встречаться с кем захочешь. Со своей невестой, например.

Только не с Селестой. Именно через нее я передам фальшивую информацию. Стэнхоуп не сможет не клюнуть на такую девушку, как Селеста. После этого русские будут сбиты с толку, и операция закончится полным их провалом.

— Сегодня она навещала меня.

— Твоя маленькая петуния? — уточнил Трокмортон, волоча Эллери вверх по лестнице.

— Нет, — сердито ответил Эллери. — Патриция.

— А, твоя маленькая душистая роза.

Но Эллери не оценил шутки.

— Она не роза, — возразил он, а затем задумчиво добавил: — Хотя пахнет от нее очень хорошо. Знаешь, я люблю, когда от женщин хорошо пахнет, а ты?

Если продолжить разговор о Патриции, можно напомнить Эллери о его обязанностях. И заодно забыть на время о своих.

— От леди Патриции пахнет очень хорошо, — согласился он.

— Ты что, нюхал мою невесту? — пьяно возмутился Эллери. — Понюхал бы ты лучше мою маленькую бегонию, Селесту. — И он, задрав голову, дурным голосом закричал: — Селеста! Где ты?

— Тсс, — прошипел Трокмортон и сильно ударил Эллери локтем под ребра.

Эллери отлетел в сторону и врезался в перила.

— Ты что, с ума сошел? Я хочу поговорить с ней. С моей маленькой сладкой настурцией.

— Если ты ввалишься к ней в спальню со своими разговорами среди ночи, ее отец вытащит лопатой твою печенку и закопает ее под душистым горошком, понятно?

Если Милфорд узнает о том, что я задумал сделать с его дочерью, он вырежет мне не только печенку и будет при этом абсолютно прав.

Ему и прежде приходилось использовать для своих целей невинных девушек. Это не нравилось Трокмортону, но он всегда умел убедить себя в том, что этого требуют высшие интересы — интересы Британской империи. Цель оправдывает средства.

И все же мысль о том, что Селеста должна будет вступить в единоборство с коварным предателем Стэнхоупом, заставляла Трокмортона холодеть.

Нельзя допустить, чтобы Эллери сегодня ночью увиделся с Селестой. Он и не увидится с ней, ни сегодня, ни когда-либо впредь. Возле спальни Селесты, оборудованной по указаниям Трокмортона, поставлена охрана, и ее не снимут до тех пор, пока девушка не уедет назад, в Париж. А это случится сразу после того, как разъедутся гости. Впредь она никогда не должна будет встречаться ни с Эллери, ни с Трокмортоном. Так будет нужно для британской разведки.

— Ты в самом деле думаешь, что кому-то есть дело до того, что я женюсь на дочери садовника? — спросил Эллери.

— Ты собираешься жениться на ней?

— Подумываю.

— Потому что от нее хорошо пахнет?

— Потому, что она… хорошенькая и улыбается… часто.

Трокмортону захотелось спустить своего непутевого брата с лестницы. Неужели белокурые локоны и пара ямочек на щеках — это все, что сумел разглядеть в ней Эллери?

— Леди Патриция тоже хорошенькая, — процедил Трокмортон сквозь зубы. — И тоже часто улыбается.

— Но Селеста… Она ничего от меня не требует, — взревел Эллери так громко, что и мертвого мог бы разбудить.

Трокмортон мысленно взмолился, чтобы разбуженным не оказался при этом отец Патриции.

— А разве леди Патриция требует от тебя чего-нибудь?

— Она говорит, что я хороший, — поморщился Эллери. — Что я сильный, трудолюбивый и знаю все на свете. Говорит, что уважает меня и что я стану хорошим главой семьи и заботливым отцом наших детей. Можешь себе представить?

Трокмортону захотелось заплакать. Эта глупенькая девушка не только любила Эллери, она еще пыталась намекнуть ему, что пора становиться мужчиной.

Всего два часа тому назад Трокмортон говорил с другой женщиной. Она чудом не утонула и ругалась на всех языках, отплевывая воду, а на шее у нее темнели отпечатки пальцев, оставленные человеком, который едва не задушил ее, — пальцев Стэнхоупа. Это стало для Трокмортона последним доказательством того, что его бывший друг оказался предателем. И теперь Трокмортон собирался совершить правосудие, избрав своим орудием ни в чем не повинную девушку.

А вот Эллери боится повзрослеть. Дурак безмозглый.

— А что мне делать теперь с моей малышкой, с Кики? — вдруг спросил Эллери.

— Уделяй ей больше внимания, — огрызнулся Трокмортон. — Ей этого очень не хватает.

— Селеста лучше меня знает, что нужно моей малютке, — просветлел Эллери.

— Если так, тогда не мешай ей и не суйся в детскую, — ответил Трокмортон, с каждой секундой раздражаясь все больше.

— Эй, брат, что с тобой?! — воскликнул Эллери, с преувеличенным вниманием вглядываясь в лицо Трокмортона. — Ты устал? Тебе надо отдохнуть. Иди спать.

— Сначала отведу тебя до спальни. Пойдем. — И Трокмортон потащил Эллери дальше. — Ты сказал, что днем к тебе приходила леди Патриция?

— Она любит меня, — жалобно ответил Эллери. Наконец они добрели до спальни.

— Надеюсь, ты подбодрил ее?

— Думает, что я женюсь на ней. Бедняжка. Женюсь, потому что она хорошенькая, понимаешь? Знаешь, она в самом деле хорошенькая. И умная. Думаю, что с годами она станет только лучше. А сегодня, — он остановился и ткнул пальцем в грудь Трокмортона, — сегодня она сумела рассмешить меня своими остротами. Я даже позволил ей взглянуть на себя. А потом она сказала, что верит в меня. В меня! — Он понизил голос. — Она влюбилась не в того брата. Это ты должен жениться на леди Патриции.

Трокмортон начал терять терпение. Он прислонил Эллери к стене и жестко сказал:

— А теперь выслушай меня, мой братец. Ты красив. Одет и подстрижен по моде. Тебя заждались видеть наши гости. Назавтра назначена охота. Пора тебе вылезать из своей норы. Не беспокойся, ты сумеешь очаровать всех, особенно леди Патрицию и ее родителей. Занимайся своим делом, а я займусь Селестой. Ты же сам просил меня позаботиться о ней.

— Ты и Селеста, — кивнул головой Эллери. Трокмортон взял Эллери за воротник, подвел брата к двери спальни и добавил напоследок:

— И самое главное — прекрати пить, иначе все потеряешь.

— Но я не хочу всего этого, Гаррик, — едва не плача, ответил Эллери.

Возможно, он сердцем чувствовал, что ждет его в конце, и Трокмортон не мог, не имел права осуждать брата за дурные предчувствия.

Он втолкнул Эллери в дверь, за которой уже поджидал верный слуга. Бедняга. Он, как и все, обожал Эллери, но когда же ему удается поспать?

Трокмортон подошел к лестнице и остановился. Затем, следуя неожиданному порыву, поднялся наверх и направился к детской. По дороге он убеждал себя в том, что ему хочется взглянуть на Пенелопу. Ведь это так естественно для любого отца — взглянуть перед сном на своего ребенка, даже если сам отец по уши завяз в интригах, связанных с разведкой и контрразведкой.

Но в глубине души Трокмортон понимал, что главный магнит, влекущий его, — это Селеста, которая спит в той же детской. Решила показать ему, что готова быть рядом со своими воспитанницами день и ночь, а значит, Трокмортон не прогадал, что нанял ее.

Увы, все ее усилия напрасны. Как только закончится праздник, она вернется в Париж, а Стэнхоупа арестуют. Разумеется, Трокмортон перечислит на имя Селесты изрядную сумму, чтобы отблагодарить за помощь и доставленное ей беспокойство.

На губах Трокмортона промелькнула циничная усмешка, но тут же погасла.

Он постучал в дверь, ведущую в детскую, и назвал свое имя охраннику — чтобы не получить по голове дубинкой.

Ему открыл мистер Кинмен — крупный, неразговорчивый, мирный на вид мужчина.

— Сэр?

Трокмортон вошел внутрь. В игровой горела одинокая свеча. Дети и Селеста спали в соседней комнате, и Трокмортон направился туда, осторожно переступив через деревянный поезд с веревкой, брошенной поверх облупившихся вагонов.

Передвигаться бесшумно, как тень, он научился в Индии. Выжить там без этого умения было просто невозможно. Держа в руках зажженную свечу, Трокмортон приблизился к кроватке, в которой спала Пенелопа.

Она разметалась во сне, сбросив с себя одеяло, и Трокмортон прикрыл им дочь. Он испытывал сейчас особое чувство, которое может возникнуть только у отца, глядящего на своего ребенка. Ему хотелось бы уберечь, заслонить собой Пенелопу от всех бед и невзгод, которые ей угрожали. Он хотел, чтобы его дочь была счастлива.

Пенелопа согрелась и уютно свернулась под одеялом. Согреть — это было единственное, что Трокмортон мог сейчас для нее сделать.

Он перешел к кроватке Кики. Та спала тихо, спокойно, словно отдыхая от своего дневного бунтарства. Бедная девочка. Как хочется, чтобы и она была счастлива. Только самой Кики от Трокмортона не нужно ровным счетом ничего, ей нужна любовь и внимание отца, а Эллери… Он пока что не способен на это, и такая сумятица будет продолжаться еще долго, если только…

Трокмортон не стал додумывать мысль до конца и перешел к следующей кровати. К кровати, где спала Селеста.

Она лежала, подложив под подушку кулак, и лицо ее даже во сне оставалось строгим, нахмуренным, словно Селеста и сейчас продолжала сражаться с демонами зла, поселившимися в ее душе.

Не волнуйся, девочка, все не так уж плохо. Здесь ты будешь в полной безопасности и сможешь с честью послужить на благо своей страны.

И все же странно видеть ее неподвижной, ведь она такая живая, словно ртутный шарик. Все существо Селесты было наполнено энергией юности — самой благодатной энергией, которая только бывает на свете. Пожалуй, они с Эллери могли бы составить интересную пару — неугомонную и жизнерадостную.

Увы, если Селесте и удастся уцелеть в игре, которая начинается, в конце ее ждет еще один удар, когда она обнаружит, что Трокмортон завел с ней роман с единственной целью — разлучить ее с Эллери.

Селеста вздохнула во сне и закинула руку за голову. Трокмортон осторожно протянул свою руку и занес ее надо лбом спящей. Ему захотелось поправить упавшую на него прядь — так же, как он сделал это у кроватки Пенелопы. Но на сей раз рука повисла в воздухе. Трокмортон понимал, что прикоснуться к Селесте его толкает не забота, а затаенная страсть. Именно она тянула его к Селесте сильнее, чем чувство долга, которое Трокмортон так тщательно лелеял в своем сердце.

Грудь Селесты поднималась и опадала в такт дыханию, прикрытая тонкой сорочкой из простого полотна, а поверх нее еще была натянута простыня. Но и сквозь ткань Трокмортон легко мог представить грудь Селесты во всей ее красе, словно видел наяву гладкую матовую кожу, облегающую упругие полушария, увенчанные сосками — нежно-розовыми, едва заметными. Будь Трокмортон художником, он мог бы нарисовать по памяти обнаженную Селесту, но, увы, способностей к рисованию у него было еще меньше, чем к языкам.

«Что со мной происходит? — думал Трокмортон. — Это ведь Эллери всегда сгорал от страсти и соблазнял всех девушек, которых встречал в своей жизни. Эллери, но только не я. Мне никогда и в голову не приходило влюбиться, сходить с ума по женщине. Тем более если мы знакомы всего два дня. Если у нас нет общих интересов. И все же…»

Не сметь!

Да… Но ведь он не собирается делать ничего дурного. Стоит, смотрит, даже не притрагивается.

Он наклонился и откинул локон со щеки Селесты.

Желать и не сметь. Отослать ее в Париж немедленно он не может, иначе не захлопнется ловушка, задуманная им для поимки Стэнхоупа. Но и оставлять ее надолго в Блайд-холле тоже нельзя, Селесту лучше держать подальше от Эллери. А если при этом Трокмортону суждено испытывать лишь угрызения совести и неутоленную страсть — что ж, значит, ничего лучшего он не заслуживает.

Глава 12

Прохладный ветерок ворошил локоны Селесты. Стоял хмурый, пахнущий дождем полдень. На дальнем конце лужайки выстроились в ряд мишени.

— Ставлю двадцать фунтов на то, что она попадет точно в яблочко.

— Отлично, дружище, только учти, ты не первый ставишь на этот выстрел.

Селеста повернула голову и взглянула через плечо на стоявших позади нее полковника Хелтона и лорда Эрроувуда. Трокмортон, наблюдавший со стороны за этой сценкой, подумал о том, что Селесте удалось найти верный способ остаться для всех загадкой и тем самым не причинить вреда репутации Эллери. При этом она по-прежнему оставалась в центре внимания, и многие из джентльменов предпочли охоте необычное соревнование, в котором Селеста на голову опережала всех соперников.

Селеста приложила к плечу приклад винтовки, прицелилась и выстрелила.

Пуля попала прямо в глаз изображенному на мишени быку.

Лорд Тауншенд, последний из оставшихся соперников Селесты, в отчаянии бросил свою винтовку на землю. Турнир закончился.

Раздались бурные аплодисменты, и джентльмены — в первую очередь те, что помоложе, — наперебой бросились поздравлять Селесту с победой, очарованные ее стрельбой, привлеченные красотой девушки и взволнованные тайной, которая ее окружала. Все было замечательно. Граф де Росселин не раз говорил ей, что красота ослепляет, но пользоваться ею нужно с умом. Селесте казалось, что сейчас она показала себя достойной ученицей графа и не напрасно приняла участие в сегодняшнем турнире.

— У кого вы учились стрелять, мисс Милфорд? — удивленно спросила Селесту леди Филберта.

— У джентльменов, которые не любят охотиться.

— Отлично! — крякнул от удовольствия полковник Хелтон.

— И у леди, которые умеют постоять за себя, — закончила Селеста.

— Как грубо! — поморщился лорд Эрроувуд.

Селеста решила загладить рану, нанесенную самолюбию лорда, и негромко добавила, тронув его за рукав:

— Между прочим, против такого мастера, как вы, ни у одной леди нет ни малейшего шанса.

Лорд Эрроувуд охотно принял ее слова за чистую монету.

К великой радости леди Филберты, Селеста обставила лорда Эрроувуда еще в первом раунде, но при этом так виновато и смущенно заморгала ресницами, что проигравший не только не обиделся, но, напротив, первым принялся смеяться. Тем временем маленькими группами, по двое-трое, начали тянуться с охоты те, кто предпочел мишеням настоящих птиц и живых зайцев.

Селеста тем временем раскланялась со своими недавними соперниками, большинство из которых, если разобраться, были просто милыми молодыми людьми, если не принимать во внимание, конечно, их высокое происхождение. Селеста знала, что выиграла не только турнир, — она сумела покорить сердца этих джентльменов.

— Браво! — крикнула Селесте Патриция.

Селеста забылась настолько, что машинально улыбнулась в ответ, хотя с самого первого дня вид Патриции вызывал у нее тревогу. Пожалуй, эта девушка, несмотря ни на что, была скорее симпатична Селесте, чем неприятна.

Леди Филберта, продолжая аплодировать, подошла к Селесте:

— Прекрасный спектакль, мисс Милфорд. И все же скажите, где вы научились так стрелять.

— В России.

Леди Филберта обняла Селесту, а та подумала о том, как удивительно легко восприняла ее появление старая хозяйка Блайд-холла. Селеста была далека от мысли, что леди Филберте может понравиться какая-то дочь садовника, гоняющаяся за ее сыном, но вела она себя пока что безупречно. А может быть, Селеста придумывает сложности, которых нет на самом деле?

Повысив голос так, чтобы ее было слышно по всей лужайке, Селеста пояснила:

— Когда я вместе с послом и его женой приехала в Россию, то открыла для себя страну, где обитают не только волки и медведи, но и не менее опасные двуногие хищники.

И она принялась рассказывать о разбойниках, беглых каторжниках и революционерах, которыми кишела Россия. Ее слушали затаив дыхание, не сводя с нее глаз.

Внезапно она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Это был Трокмортон. Он только что вернулся с охоты и стоял сейчас позади всех — заляпанный по уши грязью, с растрепанными волосами. Глаза Трокмортона, глубоко запавшие, были обведены синевой, а в уголках рта появились глубокие складки.

Селеста удивленно подняла брови, словно желая спросить, чем вызвано столь пристальное внимание Трокмортона к ее скромной персоне, и добавила:

— Россия — страна сумасшедших.

— Слушайте, слушайте! — воскликнул другой человек, выступая из толпы. — Прекрасно сказано, мисс Милфорд! Опять в яблочко!

И Селеста с ужасом обнаружила, что этот человек нe кто иной, как Эллери.

Да, это был Эллери, хотя узнать его сейчас, с новой короткой стрижкой, было непросто. Но, даже лишившись своих пышных волос, он был намного красивее стоявшего рядом с ним старшего брата.

— Ты… в порядке? — воскликнула Селеста.

— Хромаю немного, — улыбнулся ей в ответ Эллери, сверкнув белоснежными зубами, и добавил, поднимая перевязанную руку: — Да вот еще руку повредил. Стали делать ремонт в спальне, рядом с детской. Там работала одна горничная… клеила обои. Стремянка поехала, горничная закричала, я прибежал на крик, и… вот. Если бы не я, горничная могла бы разбиться.

Гости, из тех, кто помоложе, окружили Эллери и стали засыпать его вопросами, и никто не заметил скептической усмешки, пробежавшей по губам Селесты.

— Ты спас горничную? — замирая от счастья и страха, спросила Патриция.

— Кто-то же должен был прийти ей на помощь, — небрежно ответил Эллери, едва взглянув на свою невесту.

— Но вы сами могли убиться, — воскликнула какая-то молодая девушка из гостей.

Эллери одарил и ее короткой улыбкой, ответив со скрытым достоинством:

— В такие минуты не думают о себе. — С этими словами Эллери похромал к дому, и следом за ним потянулась целая толпа. — Но довольно обо мне. Лучше расскажите, что интересного было здесь, пока меня не было.

— Ничего, Эллери, — ответила Патриция, пристроившаяся рядом с ним. — Без тебя какое может быть веселье?

— Вы выглядите уставшим, сэр, — заметил Стэнхоуп, подходя к Трокмортону, провожавшему взглядом Селесту и Эллери.

Трокмортон сделал три глубоких вдоха и только после этого ответил:

— Да, я смертельно устал. Не спал почти всю ночь.

Стэнхоуп сделал стойку не хуже сеттера, почуявшего дичь.

— Надеюсь, это не было связано с особыми обстоятельствами? — Он оглянулся вокруг, проверяя, нет ли кого поблизости, и добавил, понизив голос: — Вы знаете, что можете обратиться ко мне за помощью в любое время дня и ночи.

Трокмортон повернулся к своему секретарю, к своему бывшему другу — к предателю. Даже в испачканной грязью одежде Стэнхоуп умудрялся выглядеть полным достоинства. В ягдташе у Стэнхоупа болталось не менее дюжины подстреленных птиц — больше, чем у любого другого охотника. Стенхоуп явно гордился своей добычей, лицо его светилось самодовольством, и этого не могла скрыть никакая грязь.

«Ничего, скоро я сорву с тебя маску, — подумал Трокмортон. — И тогда на тебе останется одна лишь грязь».

— Вы вряд ли могли мне помочь этой ночью. Я провел ее с мисс Милфорд.

— Сэр? — удивление Стэнхоупа было явно неподдельным.

— У нас с ней обнаружилось… много общего. — Раньше Трокмортону не бросалось в глаза, что изысканные манеры Стэнхоупа легко граничат с фамильярностью.

— Общего? Что может у вас быть общего с дочерью садовника? — надменно, как показалось Трокмортону, спросил Стэнхоуп.

«Что ж, пришло твое время отвечать за все свои грехи. И я сам позабочусь об этом», — подумал Трокмортон.

— Скажите, Стэнхоуп, вы не находите, что она сильно изменилась с тех пор, как уехала отсюда?

— Еще бы. — Тут Стэнхоуп бросил в спину Селесте хищный взгляд.

Трокмортон заметил это и едва сдержался, чтобы не ткнуть Стэнхоупа лицом в грязь.

Затем Стэнхоуп поджал губы и добавил пренебрежительно:

— Но все равно она всего лишь дочь садовника.

— И всегда ею останется, — сказал Трокмортон, прибавив про себя: «И тем не менее она гораздо лучше тебя».

— Отличный прием, Трокмортон! А об этой девушке скоро будет говорить весь Лондон! — крикнул, проходя мимо них, полковник Хелтон.

— Благодарю вас, полковник, — ответил Трокмортон.

Когда полковник Хелтон отошел, Трокмортон вместе со Стэнхоупом двинулся к дому. Гости разошлись, и никто не мог слышать их дальнейший разговор.

Стэнхоуп посмотрел на Эллери и Селесту, поднимавшихся на веранду, и заметил:

— А если посмотреть со стороны, то можно подумать, будто она по-прежнему влюблена в мистера Эллери.

— Это не совсем так. — Ответ прозвучал слишком сухо, и Трокмортон поспешил добавить более доверительным тоном: — Да, она вернулась сюда ради мистера Эллери, поэтому ей простительно слегка пофлиртовать с ним.

Тем временем Эллери не сводил глаз с Селесты, а на губах у него играла улыбка.

Трокмортон пожал плечом и продолжил:

— Что вам сказать, Стэнхоуп? Вы вышли из аристократической среды, я — нет. Правда, у меня при этом есть деньги, а у вас их нет.

— Это верно, — неохотно согласился Стэнхоуп, для которого этот вопрос всегда был болезненным. — У меня совсем ничего нет.

— Но я, кажется, плачу вам неплохое жалованье, — заметил Трокмортон, и голос, которым он владел в совершенстве, не подвел его и на этот раз.

— О да, сэр. На это я не могу пожаловаться.

— Разумеется, не можете, — кивнул Трокмортон, счищая прилипшую грязь со своей охотничьей куртки.

Очевидно, Стэнхоуп почувствовал в тоне Трокмортона что-то неладное, насторожился и решил вернуться к прежней теме:

— Вы говорили мне о мисс Милфорд.

— А, да. — Трокмортон позволил себе улыбнуться. — Моя мать, разумеется, из очень знатной семьи, предки отца вышли из низов, поэтому между мной и мисс Милфорд не так уж мало общего.

— Позволю себе не согласиться с вами, сэр. У нее и гроша за душой нет.

Аристократы! Они все считают только на деньги!

— Зато она красива. Добра, любит детей и целуется как… прошу прощения. Считайте, что этого я вам не говорил. — Трокмортон с отвращением подхватил Стэнхоупа под локоть. — Впрочем, я удивлен, что до вас не дошли слухи…

— Что? Нет, сэр, я ничего не слышал.

«Лжет! — подумал Трокмортон. — И не слишком искусно».

Действительно, ту опасную игру, которую он вел с Селестой, трудно было не заметить, как нельзя было не услышать того, что об этом говорилось вокруг. А уж его недавний полет на качелях и вовсе был скандальным.

— Смешно, конечно, — сказал Трокмортон, — но я покачался бы на тех качелях и сам, без ее понуждения.

— Простите, сэр? — Стэнхоуп даже остановился на месте с занесенной в воздух ногой. — Вы… качались на качелях? Как…

Стэнхоуп взмахнул рукой, словно маятником, сверкнув на солнце своим золотым кольцом. Это кольцо подарил ему Трокмортон. За безупречную службу.

— Да, и что в этом такого? — небрежно пожал плечами Трокмортон. Хотя, если говорить честно, он и сам был немало удивлен своим поступком. Мать назвала его после этого «эксцентричным чудаком», но, кажется, и она наконец поняла, что ее старший сын не столь уж предсказуем. Интересно, назвала бы она чудачеством его ночной визит в детскую, если бы узнала о нем? Нет, скорее назвала бы этот поступок рискованным.

— И вы целовались с дочкой садовника? — спросил Стэнхоуп.

— О, это был восхитительный поцелуй! — Трокмортон сделал вид, будто вновь одернул себя, и, резко отвернувшись, начал подниматься по ступеням. — Еще раз прошу прощения. Но признаюсь честно, такого я не испытывал уже много лет. А может быть, и никогда.

В этом ему, по крайней мере, не пришлось лгать. Он никогда не испытывал такого наслаждения, как от поцелуя с Селестой, как никогда не испытывал и такого сильного желания свернуть шею своему секретарю.

Стэнхоуп не мог скрыть своего изумления.

— Похоже, вы мне не верите, — сухо заметил Трокмортон.

— Нет, сэр, что вы… но если сравнить… — Он осторожно указал рукой на идущих впереди Эллери и Селесту.

— Вы хотите сказать, что я не иду ни в какое сравнение с красавцем мистером Эллери? — Трокмортон никогда прежде не касался этого вопроса, но теперь не мог сдержаться. — Согласен. Но я увлечен мисс Милфорд и в своих ухаживаниях умею быть не менее упорным, чем в… делах.

Селеста, по причине, оставшейся неизвестной Трокмортону, отделилась от общей группы и поспешила прочь.

Эллери проводил ее взглядом, но за Селестой не пошел, оставшись с остальными гостями.

Трокмортон перевел взгляд на Патрицию. Бедная девушка плелась в хвосте, вместе с приезжими молодыми людьми и юными леди, по-прежнему не сводя при этом с Эллери влюбленных глаз.

Трокмортон четко зафиксировал этот момент. Он всегда и все замечал и фиксировал.

— Понимаю, — сказал Стэнхоуп.

— Я приказал мисс Милфорд не задерживаться с гостями, чтобы случайно не выдать нашу связь.

— Но мисс Милфорд и не выглядит вашей… Она выглядит скорее… — слабо запротестовал Стэнхоуп.

— Юной? Необычной?

— Чужеродной. Не понимаю, почему вы вообще позволяете ей появляться перед гостями. Конечно, у вас могут быть свои желания — они есть у каждого из нас, — но мне кажется, что вы слишком много позволяете ей, ведь она всего-навсего дочь садовника. Я знаю, какого хорошего мнения вы о Милфорде, но заводить интрижку с его дочерью…

— Вы не понимаете, Стэнхоуп! — Трокмортон ликовал от того, что ему удалось навязать секретарю нужную ему тему. — Я не волочусь за хорошенькими девушками. Относительно мисс Милфорд у меня самые серьезные намерения.

— Серьезные? Вы что, намерены на ней… жениться?

— Она моя, — сказал Трокмортон, и это признание отчего-то доставило ему неподдельную радость.

Впрочем, так можно и заиграться. Пора сделать перерыв.

Он притронулся к рукаву Стэнхоупа и кивком головы пригласил его следовать за собой в кабинет. Пришло время переходить к следующему акту драмы, и он должен разыграться за закрытыми дверями, ведь речь пойдет о таких тонких материях, как разведка. А спустя неделю вина Стэнхоупа будет окончательно доказана, и это станет финалом спектакля.

Трокмортон плотно прикрыл за собой дверь кабинета и сказал:

— Я в затруднении.

— В чем причина, сэр? — с обычной сдержанной вежливостью спросил Стэнхоуп.

— Возникли проблемы, связанные с нашими полевыми отрядами, — ответил Трокмортон, изображая тревогу. — Похоже, что кто-то информирует русских обо всех наших передвижениях.

— Не может быть! — очень натурально изумился Стэнхоуп.

— Да, и отвечать за это в первую очередь придется мне. — Трокмортон не стал дожидаться ответной реакции секретаря и добавил, выбивая по столу дробь кончиками пальцев: — Если я говорю вам об этом, значит, я уверен в том, что так оно и есть.

— Разумеется, сэр!

— Но я не могу с уверенностью сказать, кто именно предает нас.

— Однако вы кого-то подозреваете, — вкрадчиво заметил Стэнхоуп.

— Верно. — Трокмортон перестал барабанить, оперся ладонями о стол и посмотрел на Стэнхоупа так пристально, что у того непроизвольно сжались кулаки. — Я думаю, что это Уинстон.

— Уинстон? — кулаки Стэнхоупа разжались. — Почему Уинстон?

— Мы начали предпринимать первые шаги несколько лет тому назад. Примерно тогда же Уинстон появился в нашей команде. — Трокмортон присел в одно из неудобных жестких кресел, поставленных в его кабинете для посетителей. — Я знаю, вам нравится Уинстон, но он, возможно, предатель.

— Невероятно.

— Впрочем, это может быть и кто-то другой. Пока это только мои подозрения.

— Вы редко ошибаетесь в таких делах. «Именно так он и должен был ответить»,. — подумал Трокмортон.

— Если подумать, то провалы действительно начались с приходом Уинстона в нашу организацию. Так что, скорее всего, вы правы, — добавил Стэнхоуп.

— Верно. — Кресло в самом деле оказалось очень неудобным, но Трокмортон не спешил пересесть к столу, ему хотелось сохранить атмосферу доверительного разговора, не переводя его в объяснение между начальником и подчиненным. — Все это очень плохо, но нашу работу нельзя остановить. Сейчас я разрабатываю новые планы передвижения отрядов, но штаб-квартира в Лондоне требует, чтобы они оставались в тайне.

Стэнхоуп помедлил, уселся в другое жесткое кресло только после этого сказал:

— Я думал, вы уже поделились там своими подозрениями.

«А вот это неверный шаг. Видимо, он нервничает», — подумал Трокмортон.

— В этом нет необходимости. Предателем оказался один из моих людей, мне с ним и разбираться, не так ли? — холодно улыбнулся он. И в самом деле, удар, нанесенный предателем, был направлен прежде всего в сердце самого Трокмортона.

— Вам потребуется доказать вину Уинстона.

— Вы плохо слушали меня? Я же сказал, что всю ответственность за провалы Лондон возлагает именно на меня. Я не имею права самостоятельно вести расследование. Они послали сюда своих людей, чтобы разобраться на месте, а заодно проконтролировать и меня самого. Полагаю, вы уже заметили их. — Новые люди в самом деле уже появились в Блайд-холле, но не для того, чтобы искать доказательства вины Уинстона, а для наблюдения за Стэнхоупом и для охраны детей. — Таким образом, на время следствия я вынужден освободить вас от обязанностей секретаря. Не подумайте, что я вас в чем-то подозреваю. Напротив, я уверен, что вы не оставите меня в любых передрягах.

— Конечно, сэр. Как пожелаете, хотя… — Стэнхоуп задумчиво погладил деревянный подлокотник кресла. — Кто же будет вести переписку с Лондоном, подшивать бумаги и так далее? Вам одному с этим не справиться.

— Согласен, — ответил Трокмортон. — В этом мне поможет моя милая Селеста.

— Селеста? — удивленно переспросил Стэнхоуп. — Эта… девчонка?

— Точно так! Она понятия не имеет о том, что за игру мы ведем в Центральной Азии, зато свободно владеет французским и русским. Нет, Стэнхоуп, эта, как вы говорите, девчонка послана нам самим Провидением. Это решение я принял вчера ночью, когда упомянул Селесте о готовящемся вторжении. Она не поняла, о чем идет речь.

— Готовится вторжение? Трокмортон приложил к губам палец.

— Да, сэр, конечно. Но, сэр… — Стэнхоуп заерзал в жестком, неудобном кресле. — Вы уверены, что Селесту можно допустить к таким секретным документам?

— Хотите спросить, не может ли она оказаться подосланной русскими шпионкой? — хмыкнул Трокмортон. — Но кому могло прийти в голову, что такой человек, как я, может потерять голову из-за хорошенькой девчонки?

Глава 13

— Если ты проследишь взглядом за аркой Большого Ковша, увидишь яркую звезду, которая называется Арктур, — сказала Селеста, уступая телескоп Пенелопе. — Арка к Арктуру — очень легко запомнить.

Кики повторила жест Селесты, направленный к звездному небу, и сказала:

— Old, mademoiselle. Арктур.

— Арктур — самая яркая звезда на летнем небе, она входит в созвездие Волопаса. — Кики не повторилa вслед за ней, поэтому Селеста добавила: — Волопасами древние греки называли пастухов.

— Волопас, — сказала Кики.

Пенелопа приложила глаз к окуляру телескопа и спросила:

— Зачем вы говорите с ней? Она все равно не понимает по-английски.

— Неправда, понимает. Она же не глупая девочка.

Звезды усеяли прозрачное ночное небо, а над горизонтом вставала Луна — такая яркая, что в ее свете Селеста хорошо рассмотрела и короткий взгляд, который бросила на Кики Пенелопа, и гримаску, которую состроила ей в ответ Кики.

Селеста улыбнулась. Девочки оказались очень добрыми и понятливыми. Она с удовольствием будет заниматься их воспитанием — как гувернантка или как… мать одной из них.

— Видишь кольца Сатурна? — спросила она у Пенелопы.

— Да, они разбегаются в стороны, разноцветные. Почему они разноцветные?

— Этого никто не знает.

— Когда я вырасту, то узнаю, — твердо заявила Пенелопа.

«Если она вырастет такой же упрямой, как ее отец, непременно узнает», — подумала Селеста. Но на всякий случай предупредила:

— Учеными-астрономами бывают только мужчины.

— Им придется смириться, если я буду знать больше, чем они, — возмущенно возразила Пенелопа.

— Если ты будешь знать больше их, они тебя тем более не примут в свои ряды.

Пенелопа немного подумала и сердито пробурчала:

— Дураки.

Как гувернантка, Селеста должна была отчитать Пенелопу за грубое слово, но вместо этого решила согласиться с такой оценкой мужских способностей.

— Да.

— Кто научил вас так хорошо разбираться в звездах, мисс Милфорд? — спросила Пенелопа.

— Мой отец, — с гордостью ответила Селеста.

— О, я люблю его! — воскликнула Пенелопа, отрываясь от телескопа. — Он научил меня сажать базилик, и он у меня взошел. До сих пор растет на заднем дворе!

Кики подергала Селесту за юбку и пролепетала.

— Ой est-elle, LEtoile du nord?

— По-английски это Полярная звезда, — с чувством превосходства ответила за Селесту Пенелопа.

Кики и сама это знала, просто ей хотелось привлечь к себе внимание Селесты.

— Полярную звезду можно найти с помощью двух крайних звезд в ковше Большой Медведицы, — сказала Селеста. — Пять созвездий образуют круг, и Полярная звезда…

— Кассиопея, Дракон, Большая Медведица, Малая Медведица, Цефей, — выпалила Кики.

Селеста посмотрела на Кики и подумала о странной судьбе этой маленькой француженки, которую судьба занесла на туманные берега Англии. Не желая говорить по-английски, Кики пыталась вступить в борьбу со своей судьбой. Бедняжка! Знала бы она, Его этим судьбу не переборешь! Правда, если бы Эллери… Но он на это не способен. Его самого еще нужно учить, как быть отцом это несчастной бродяжки.

Пенелопа отступила от телескопа и с гордостью заявила:

— Я знаю названия всех летних созвездий.

— Тогда перечисли их, — предложила Селеста. Кики подпрыгнула на месте от нетерпения и сказала:

— Moi auss'i!

— Но сейчас очередь Пенелопы, — остановила ее Селеста.

— Non! — возразила Кики, отбежала в сторону и принялась перечислять:

— Весы, Пегас, Андромеда…

— А ты говоришь, она не понимает по-английски, — заметила Селеста, обращаясь к Пенелопе.

Та стояла, сложив перед собой руки, и с холодным спокойствием наблюдала за подпрыгивающей Кики.

О боже. Пенелопа имела право на снисхождение, и не только потому, что была старше. Ведь у нее, в отличие от Кики, был настоящий отец и настоящий дом.

— Иногда я готова ее возненавидеть. Почему на Кики все обращают внимание, а на меня — никто? — сказала Пенелопа. — Чем я хуже ее?

— Давай не будем, — ответила Селеста. — Лучше приляжем на ковер.

Ковер на площадке вокруг телескопа разложил для них Эрни. На него и улеглись Селеста с Пенелопой. Они лежали на спине, раскинув юбки — но кто их мог здесь заметить? В ночи негромко звучала музыка, она долетала из дома, где знатные, богатые взрослые веселились и танцевали, в то время как Селеста давала урок астрономии своим малолетним воспитанницам.

— Красиво, правда? — спросила Селеста, глядя в звездное небо.

— Козерог, Водолей, Лебедь, — продолжала прыгать Кики.

Пенелопа прижалась к плечу Селесты и тихонько спросила:

— Вас не испугало, что я иногда ненавижу Кики?

— Она твоя двоюродная сестра, а живете вы с ней вместе, как родные сестры. Люди часто ненавидят своих сестер, и двоюродных, и особенно родных, — пожала плечами Селеста. — Самое главное, чтобы твоя ненависть не обернулась против тебя самой.

Пенелопа начала успокаиваться.

— Папа говорил, что, когда он был молодым, тоже иногда ненавидел дядю Эллери.

Вот этого знать Селесте не хотелось бы. Только сегодня она думала о том, насколько девочки похожи на своих отцов. Пенелопа вела себя так же важно и рассудительно, как Трокмортон. Кики была подвижной и жизнерадостной, как Эллери. И обе были хороши по-своему.

— А сейчас твой папа по-прежнему его ненавидит?

— Не знаю. Правда, я слышала, как он называл дядю Эллери ничтожеством.

«Ничтожество? Это не про Эллери», — едва не сорвалось с губ Селесты, но она не сказала этого вслух. Она боялась, что Пенелопа, этот маленький аналитик, сумеет привести в ответ доказательства ничтожности дяди Эллери.

— А когда я стану большой, как вы или папа, я по-прежнему буду ненавидеть Кики?

Селесте не очень понравилось, что Пенелопа объединила их с Трокмортоном в одну возрастную группу. Селесте он всегда представлялся человеком из другого поколения, да и сам относился к ней как к девчонке. Как же получилось, что теперь они, можно сказать, стали ровесниками?

— Я… да. Знаешь, я думаю, что со временем ты полюбишь Кики.

— То же самое мне говорил и папа.

—…Орион… — продолжала Кики.

— Нет, Кики, Орион — это зимнее созвездие, — поправила ее Селеста. — А теперь посмотри, Пенелопа, все звезды движутся, и планеты тоже, и Земля вращается вокруг Солнца. Вот мы с тобой лежим здесь, на ковре, а при этом летим вместе с Землей со страшной скоростью, и потому Вселенная вращается у нас перед глазами. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Да, — благоговейно ответила Пенелопа. — Я даже чувствую, как земля вращается подо мной.

Кики с громким смехом хлопнулась на ковер по другую сторону от Селесты.

— И помни, Пенелопа, что астрономия — это не только вычисления или наблюдения в телескоп, — сказала Селеста. — Никогда не забывай, что небо и звезды — все-все создано для нас самим богом.

— C'est grande, — сказала Кики.

— Oui, c'est tres grande, — согласилась с ней Пенелопа.

Селеста обняла девочек за плечи и прижала к себе. Как все-таки хорошо вновь почувствовать себя дома!

— Attention! — воскликнула Кики, указывая рукой на горизонт, где взошла почти полная луна.

— А мы можем посмотреть на нее в телескоп? — живо спросила Пенелопа и села на ковре.

— Сейчас Луна слишком яркая, — ответила Селеста. Луна в самом деле светила так, что хорошо были видны и деревья, и кусты, и стены. — Ее лучше наблюдать, когда она в первой или в последней четверти.

Одна из теней казалась Селесте очень похожей на очертания мужской фигуры. Когда успел появиться здесь этот человек и почему Селеста не уловила его приближения?

— А мы придем сюда, когда Луна будет в первой или в последней четверти? — нетерпеливо спросила Пенелопа.

— Да, — рассеянно ответила Селеста. Она тоже села на ковре, испытывая странное, тревожное чувство. Темная тень приближалась, росла, и…

— Папа! — закричала Пенелопа и сорвалась с места навстречу Трокмортону, вступившему в полосу лунного света.

Селеста приложила к груди руку, словно стремясь успокоить бешено стучавшее сердце. Она сама не знала, отчего ее так испугало появление Трокмортона. Быть может, виной тому тот поцелуй, который по-прежнему занозой сидит в ее памяти?

Селесте хотелось убежать, но не могла же она бросить своих воспитанниц!

— Ты пришел, чтобы тоже посмотреть в телескоп? — спросила Пенелопа.

— Нет. — Если он и испытывал какие-то чувства к Селесте, то удивительно хорошо сумел их скрыть. — Я пришел потому, что миссис Браун ждет тебя и Кики. Вам пора ложиться спать.

Девочки дружно застонали.

Нанять миссис Браун посоветовала Трокмортону Селеста. Миссис Браун была вдовой, воспитавшей, ни много ни мало, девятнадцать сыновей и дочерей, и ей очень нужны были деньги. Человека с таким богатым опытом не могли поставить в затруднение никакие проделки Кики и Пенелопы. Селеста поднялась с ковра и сказала, поправляя юбки:

— Я отведу их.

— Не стоит, — ответил Трокмортон и указал рукой на кусты.

Оттуда выступила большая молчаливая фигура. Кики тихонько взвизгнула. Пенелопа молча подскочила на месте. Селеста шагнула вперед, сжимая кулаки.

— Вы стали очень нервной, мисс Милфорд. Не волнуйтесь, это всего лишь мистер Кинмен, мой друг, — сказал Трокмортон и окликнул, повысив голос: — Выходили покурить, Кинмен?

— Да, Трокмортон, — ответил Кинмен, приближаясь.

Лунный свет упал на его плоское лицо с перебитым носом. Как и все гости, мистер Кинмен был одет в черный смокинг с темным галстуком, но этого джентльмена Селеста видела впервые. Только что приехал? Но не поздно ли? И Селеста недоверчиво нахмурилась, глядя на мистера Кинмена.

Но тот, не обращая внимания на строгий взгляд Селесты, элегантно поклонился и заговорил мягким бархатным баритоном:

— Недавно вышел, чтобы выкурить сигару. Потом постоял немного, полюбовался на звезды. Девочки, вы уже многое знаете про звезды?

— Да, сэр, — ответила Пенелопа, выступая вперед. — Я собираюсь стать астрономом.

— Oui, monsieur, moi, aussi, — добавила Кики. Кинмен присел на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с девочками.

— Когда подрастете, вы положите всех астрономов на лопатки. — Он выпрямился и добавил, улыбаясь: — Как вы похожи на моих младших сестер. Я очень по ним скучаю.

Селеста успокоилась. Мистер Кинмен в самом деле любил детей.

Трокмортон подошел ближе к Селесте, но не вплотную, остановившись на некотором расстоянии от нее.

— Мистер Кинмен отведет девочек в детскую.

— Нет, мистер Трокмортон, — возразила Селеста. — Это моя обязанность. — Ей не понравилось, что ее отстраняют. Кроме того, она не понимала, что на самом деле происходит и чего ей ждать от обоих этих джентльменов. — Мистеру Кинмену, вероятно, хочется вернуться к гостям.

Лунный свет высветил жесткие складки на лице мистера Трокмортона, его глаза, выражение которых Селеста не могла понять. Вторая половина лига Трокмортона тонула во мраке.

— Селеста, мне нужно поговорить с вами, — мягко сказал Трокмортон, но она сразу поняла, что это приказ.

Она, конечно, должна выполнять приказы Трокмортона… но не такие.

— Я отведу девочек и тут же вернусь, — сказала Селеста.

Трокмортон протянул руку, положил ее на плечо Селесты и твердо сказал:

— Я хочу поговорить с вами немедленно.

— Не беспокойтесь, мисс, — непринужденно сказал мистер Кинмен. — Мне это будет по пути.

Он протянул к девочкам ладони. Пенелопа взяла мистера Кинмена за руку, а Кики предпочла идти сзади. Селеста, подбоченившись, проводила их взглядом, затем сказала осуждающим тоном:

— Вы не должны были отпускать девочек с незнакомым человеком.

— Пенелопа доверяет тем, кому доверяю я сам.

— Мистер Кинмен сказал, что вышел покурить, но ему не верю.

Селеста ждала, что Трокмортон взглянет на нее и скептически улыбнется, но тот заинтересованно спросил:

— Почему же?

— Я не видела огонька сигары, а когда мистер Кинмен подошел, от него не пахло дымом. Я не знаю, что он делал в саду, и не понимаю, как можно доверять человеку, который лжет.

Поначалу Селесте показалось, что Трокмортон ей не поверил. Он поскреб носком ботинка гравий, помолчал, а затем медленно произнес.

— Поймите правильно. Мистер Кинмен застенчив, не любит шумных вечеринок и старается с них улизнуть при первой возможности. Согласитесь, кому приятно всегда оставаться на обочине?

— О! — Селеста вспомнила некрасивое, плоское лицо мистера Кинмена с перебитым носом.

— Он правда очень хороший человек, и я, не задумываясь, доверил бы ему свою жизнь. — Трокмортон улыбнулся, но очень невесело. — А сейчас я доверил ему гораздо большее — жизнь своей дочери.

— Хорошо, — согласилась Селеста и внутренне простила мистеру Кинмену его маленькую ложь. — Когда я увижу мистера Кинмена в следующий раз, попытаюсь вытащить его из скорлупы.

Трокмортон закашлялся и хрипло ответил:

— Это будет очень мило с вашей стороны. Теперь Селеста поняла, что Трокмортон смеется, только не понимала, над чем. Возможно, она сказала что-то такое, чего в Англии говорить не принято. Но ей было очень неприятно, что над ней смеются.

Трокмортон не заметил настроения Селесты или сделал вид, что не замечает, и шутливо спросил:

— Почему вы такая подозрительная, Селеста? Или в Париже на каждом углу водятся разбойники, которые похищают детей?

— В России, — ответила Селеста с каким-то особым выражением. И добавила уже другим тоном: — Хотя в Париже они тоже есть.

— Вы должны рассказать мне о своих путешествиях. Мне начинает казаться, что вы за свою жизнь перевили немало удивительных приключений. — С этими словами он обнял Селесту за талию и опустился вместе с девушкой на расстеленный ковер.

Глава 14

— Мистер Трокмортон! Джентльмен не может применять к даме силу. — Ей очень захотелось ударить Трокмортона, но она не могла позволить себе этого. Вместо этого Селеста стала поправлять сбившиеся юбки.

— Я подумал, что вы могли бы посидеть на ковре вместе со мной так же, как с девочками. Отдохнем, полюбуемся на звезды, и вы расскажете мне про Россию.

Его голос был ласковым, низким, обволакивающим, но если бы на месте старого мистера Трокмортона был любой другой мужчина, захотевший вот так посидеть плечом к плечу с Селестой и поговорить, глядя на звезды, она убежала бы не задумываясь.

Но и рядом с Трокмортоном ей было неуютно и тревожно. Позапрошлой ночью он целовался с ней, и хотя Селеста предупредила о том, что подобное никогда не должно повториться, кто знает, чего можно ожидать от Трокмортона, тем более что тогда он открылся для нее с другой, неожиданной стороны. Теперь Селеста знала, что Трокмортон может думать не только о деньгах и деловых бумагах. Нет, он был мужчиной, а значит, как и все мужчины, представлял для девушки опасность.

Селеста решила, что самым разумным будет не показывать своего беспокойства, и откинулась на локтях, глядя на мистера Трокмортона снизу вверх.

— Трокмортон, я и не знала, что вы такой бонвиван.

Он помолчал, а затем задумчиво ответил:

— Так любить жизнь я научился только рядом с вами.

Любить жизнь — это, конечно, громко сказано, но, с другой стороны, могла ли она подумать всего три дня тому назад, что они с Трокмортоном будут лежать рядом на ковре, расстеленном под звездным небом? Что ж, пожалуй, «любовь к жизни» — это действительно довольно точное определение.

Но нельзя терять бдительности! Отец не раз говорил Селесте, что Трокмортон ничего не делает просто так. Она задрала голову вверх. Звезды были на месте. А где им еще быть? Впрочем, Селеста не могла сейчас сосредоточить свое внимание ни на звездах, ни на предстоящем разговоре. С этим человеком она целовалась позапрошлой ночью. Посмотреть на ночные звезды? Это только предлог. Но что стоит за этим предложением?

— Не пронимаю, почему вы не в доме и не танцуете с Эллери, — сказал Трокмортон.

— О! — Сам того не желая, Трокмортон прикоснулся к ее кровоточащей ране.

— Он приглашал вас на сегодняшний вечер, не так ли?

— Разумеется! Более того, сказал, что я просто обязана там быть, особенно после дневных стрельб.

А уж как ей самой хотелось быть рядом с Эллери!

— Боюсь показаться неделикатным, но если у вас проблемы с бальным платьем…

— Нет! — Скрытое предложение Трокмортона напугало ее. — Не в этом дело.

— Я понимаю, что на жалованье, которое получает гувернантка…

Чего добивается Трокмортон? Селеста запрокинула голову еще дальше, зная, что лунный свет падает ей сейчас на правое плечо, вычерчивая в ночи линию шеи. Признание, которое за этим последовало, удивило саму Селесту:

— Жена посла подарила мне много своих платьев.

— Вот как. — В голосе Трокмортона послышалось облегчение. — Тогда почему вы не на танцах?

Она всю жизнь мечтала оказаться на балу вместе с Эллери. Смеяться вместе с ним. Танцевать. Увы, ее мечты разбила высокая, тонкая девушка, леди Патриция. Невеста Эллери.

— Я решила, что будет полезнее поближе познакомиться с детьми, — ответила Селеста.

Луна взошла к зениту, а ночной ветерок наполнился сладким ароматом цветущего табака.

— Вы не должны пока приступать к занятиям. Мы еще не решили, какую роль отвести вам в воспитании девочек, — укоризненно заметил Трокмортон.

Селесте было не очень приятно выслушивать укоры от мистера Трокмортона, но ей понравилось то, как серьезно он относится к воспитанию своей дочери.

— Я сказала им, что вопрос о том, буду ли я их гувернанткой, еще не решен, — пояснила Селеста, продолжая смотреть на Трокмортона снизу вверх. — Предупредила, что ближайшая неделя станет для меня испытательным сроком. А смотреть на звезды повела их просто так, для удовольствия.

— Селеста, мне кажется, что вы себя неуютно чувствуете без работы.

Она удивилась тому, как он чутко уловил ее настроение. Действительно, с самого первого дня ей в Блайд-холле не хватало главного — работы. Она не привыкла бездельничать. Но как он догадался?

— В том, что мы посмотрели с девочками на звезды, нет никакого вреда, сэр.

— Вам не придется больше отдыхать. Я хочу, чтобы вы переводили для меня деловые бумаги и письма.

«А как же Стэнхоуп? — подумала Селеста. — Или Трокмортон хочет добиться того, чтобы я постоянно была рядом с ним? Опасная затея».

— Вашим переводчиком всегда был мистер Стэнхоуп, — сказала она.

— К сожалению, не таким хорошим, как я предполагал.

— А как же дети?

— Вы еще не вступили в должность гувернантки.

— Что подумают обо мне гости?

— Мы им ничего не скажем.

— Все равно заметят.

— Дорогая Селеста, — Трокмортон позволил себе чуть заметно усмехнуться, — последнее место, куда могут заглянуть гости, это мой скучный кабинет, заваленный бумагами.

У нее остался единственный аргумент:

— Женщина не может быть секретарем.

— Вы станете первой.

В темноте сверкнула полоска зубов, и Селеста поняла, что Трокмортон улыбается.

— Не беспокойтесь о Стэнхоупе, — продолжил он. — Тем более что у него в последнее время было очень много работы, и я решил дать ему неделю отдыха.

— Очень великодушно с вашей стороны. «Стэнхоуп получит отпуск, я буду отстранена от всего, и при этом все счастливы. Хитро!»

Чтобы ничем не выдать себя, Селеста принялась смотреть на звезды, но уголком глаза видела, что Трокмортон не отрывает взгляда от ее шеи.

— Разумеется, Стэнхоуп вправе оставаться в курсе всего, что происходит. Надеюсь, вы не откажетесь поговорить с ним.

Сказать по правде, разговаривать с мистером Стэнхоупом ей не очень хотелось. Мистера Трокмортона Селеста уважала за его высокое образование, за отточенный ум и деловую хватку. Но при этом Трокмортон был прост и доступен. А Стэнхоуп… Он никогда не забывал подчеркнуть свое превосходство над Селестой, потому что был аристократом, а она — дочерью садовника. Но что ей оставалось делать?

— Разумеется, мистер Трокмортон. Я с радостью буду работать вашим секретарем и следить за тем, чтобы мистер Стэнхоуп был в курсе всех дел.

— Отлично. Благодарю вас.

Селеста подождала, но Трокмортон ничего больше не добавил.

В горле у нее пересохло, но Селеста продолжала сидеть неподвижно, не испытывая никакого желания, подобно другим женщинам, продемонстрировать свое лицо или фигуру, — ей было безразлично, обращает на нее внимание Трокмортон или нет. Очень возможно, что и нет. У этого мужчины в жилах текла не кровь, а ледяная вода. Да, ледяная вода, а не шампанское, как у Эллери. Селеста негромко вздохнула, откинулась назад и сразу же ощутила под головой что-то твердое и теплое. Когда только он успел подложить свою руку ей под голову? Если в жилах Трокмортона и текла ледяная вода, реакция у него была превосходной.

Селеста хотела поднять голову и сесть, но ее остановил бархатный баритон мистера Трокмортона:

— Я никогда не был в России. Расскажите мне об этой стране.

Неожиданно для себя самой Селеста расслабилась.

Голос, который она только что слышала, можно было бы назвать соблазняющим, но ведь он принадлежал мистеру Трокмортону. Вряд ли он решил полюбоваться звездным небом и послушать о путешествиях Селесты только затем, чтобы затащить ее в свою постель. Нет, мистер Трокмортон не стал бы тратить на это столько времени и усилий.

— Россия. Это очень, очень далеко. Огромная страна. Необъятная. — У нее не было желания рассказывать мистеру Трокмортону о своем путешествии в Россию. Да и трудно было подобрать слова, чтобы описать эту страну, с ее просторами, контрастами жары и холода, богатства и бедности, невозможно было передать своеобразие национального характера людей, которые ее заселяют. — Мы выехали из Парижа в марте, чтобы провести лето на Украине, в поместье посла. Путешествие заняло несколько недель, сначала на поезде, потом на судне и, наконец, на лошадях.

— В страну, где все странно и ново.

Селеста мигом вспомнила о том, что в свое время Трокмортон был в Индии, обеих Америках и многих других местах.

— Еда, особенно моя любимая, оказалась там очень странной на вкус, — сказала она.

— И контраст в одежде. На одних богато расшитые платья с бриллиантами, а другие одеты в лохмотья, такие грязные, что трудно понять, какого они цвета.

— И повсюду пахнет дымом, потом и лошадьми…

— И встречаются вещи, которым трудно даже подобрать название.

— Да! — Выяснилось, что он прекрасно понимает ее. Селеста повернула голову, оказавшись с Трокмортоном нос к носу. Он слегка наклонился вперед, едва не касаясь губами губ Селесты. На своей щеке она чувствовала его горячее дыхание.

Селеста перестала шевелиться, затаила дыхание и просто смотрела на Трокмортона. Сейчас она видела только его силуэт, но интуитивно угадала, что он сейчас ее поцелует.

Селеста зажмурилась и почувствовала, что он приподнимает ей голову, а другой рукой обнимает за плечи. А потом его губы прижались к ее губам, и… все опять повторилось. Нет, сейчас было лучше, чем в первый раз, потому что Селеста уже знала, что последует дальше. Он прижимал ее к себе все сильнее, а Селеста приоткрыла губы, впуская в себя язык Трокмортона — такой же искусный, такой же дразнящий, как и прежде. В груди у Селесты вспыхнул и стал разгораться огонек страсти, и имя этому огоньку было: Трокмортон.

Она расслабилась, и тут же изменилось поведение Трокмортона. Поцелуи его стали более жадными, объятия — более крепкими. Запах смятой травы смешивался с запахом самого Трокмортона — с запахом лимонного мыла, крахмала, кожи и еще чего-то теплого, неуловимо мужского. Селеста не просто помнила этот запах, теперь она смогла бы узнать его повсюду. Этот запах рождал в ней смутные желания.

Трокмортон оторвал губы от губ Селесты, что-то невнятно пробормотал, опрокинул девушку на спину и навис над ней всем своим огромным тяжелым телом.

Селеста открыла глаза и увидела над собой силуэт Трокмортона, закрывающий собою звезды. Голова у нее закружилась, и Селеста не могла распознать те звезды, что окружали этот темный силуэт. Затем звезды принялись кружиться сами, складываясь то в цветы, то в кружевные узоры, то в мерцающие ленты, протянутые сквозь черную бездну.

Трокмортон налег на Селесту сверху, и звезды исчезли. Теперь Трокмортон сам был вечной темнотой и горящими в ее глубине звездами, прилетевшими из бесконечности, древними как мир. Он властвовал над телом Селесты, и оно с готовностью отзывалось на все его желания. С каждой секундой сознание Селесты отлетало все дальше и дальше — от этого сада, от этого мира, и вскоре она уже сама не знала, где она и как сюда попала.

Он целовал ее щеки, шею, ямочки над ключицами. Ее горло. Коснулся влажными горячими губами мочки уха. Селеста едва дышала, раздавленная эмоциями, придавленная телом Трокмортона. Она ждала. Она хотела, и ей не было страшно того, что будет потом. Она обхватила Трокмортона за шею и негромко повторяла:

— Гаррик. Гаррик. Гаррик.

А потом… потом он резко отодвинулся в сторону и вскочил.

Селеста поднялась на локтях, смахнула со лба упавшую прядь и недоуменно спросила:

— Гаррик?

Он стоял к ней спиной, расправив плечи и подставив лицо легкому ветерку.

— Что случилось, Трокмортон?

— Иди, надень свое лучшее платье и отправляйся танцевать с Эллери. — Куда подевался его бархатный баритон? Сейчас голос Трокмортона звучал как обычно — сухо, резко, словно у собаки, научившейся говорить по-английски. — Флиртуй с ним. Я хочу видеть тебя с Эллери, иначе ты убедишься, как мало мне дела до твоей любви к нему.

Сидя за письменным столом, Трокмортон рассеянно постукивал по нему кончиком ручки, не сводя при этом глаз с проклятой девчонки, склонившейся над переводом. За окном хлестал дождь, скатывался по стеклам, падал с крыши, собираясь на земле в огромные лужи. От этого дождя утро казалось особенно промозглым, темным и мрачным. По случаю дождя в кабинете были зажжены свечи, при свете которых Трокмортон обязан был трудиться на благо Британской империи. Свечи горели и на столе Селесты, бросая блики на светлые локоны, обволакивая матовым золотистым светом ее тонкую обнаженную шею. Селеста оказалась не только красивой, но и способной помощницей. И исполнительной. Вчера она сделала все, как он сказал, — надела свое лучшее белое платье и отправилась танцевать с Эллери. До самого утра.

Ручка Трокмортона еще чаще застучала по столу.

Все получилось не так, как он задумывал. Да, конечно, он сам приказал ей идти танцевать, но рассчитывал-то, что все будет совсем иначе. Был уверен, что Селеста никуда не пойдет и спрячется в своей спальне, расположенной между спальнями совершенно глухой леди Фрэнсис и наполовину глухой миссис Лендор. Таких соседок Селесте он подобрал сам, специально на тот случай, если Эллери придет ломиться к ней среди ночи. Впрочем, вчера ночью и сам Трокмортон был весьма близок к тому, чтобы воспользоваться глухотой соседок Селесты. Самая большая трудность заключалась бы только в том, чтобы незамеченным проскользнуть за дверь, а потом… потом он преподал бы Селесте урок любви.

Лучше было бы переселить ее в законченную спальню возле детской, поскольку чувства, обуревавшие Трокмортона, были слишком опасны, как для его разума, так и для целомудрия Селесты.

Как она могла пойти на этот бал? Трокмортону хотелось, чтобы Селеста не могла думать ни о чем, кроме его поцелуев. Ни о чем, кроме пробудившейся в ней страсти.

Ну конечно же, все это он предпринимал с единственной целью: уберечь Эллери от когтей Селесты и не дать ей разрушить союз между Трокмортонами и семейством Лонгшо. Трокмортон старательно убеждал себя в этом, и не без успеха, как ему казалось.

— Трокмортон, — окликнула его Селеста, на секунду отрываясь от бумаг, — я перевожу очень трудный текст, и мне нужно сосредоточиться. Не могли бы вы перестать стучать?

— Что? — Он опустил взгляд на свою руку. — Да, конечно.

Неужели она не понимает, насколько он раздражен? Неужели не понимает, что он занят важным делом, что его решений с нетерпением ждут целые страны? Неужели не понимает, что отвлекает его, что ему хочется вскочить из-за стола, прижать к себе и целовать в губы до тех пор, пока она не забудет все мужские имена, кроме одного — его собственного!

Поцеловать ее.

Трокмортон качнул головой и хрипло рассмеялся.

Селеста перестала писать и посмотрела на него, словно на сумасшедшего.

Впрочем, он и в самом деле чувствовал, что сходит с ума. Желал ли он когда-нибудь какую-нибудь женщину так же страстно, как ее? Нет, да у него и не было никогда никого, кроме жены. Ни одной любовницы. Но вот теперь появилась она, и в голове у него звенит одно только имя: Селеста, Селеста, Селеста.

Разумеется, он мечтал не только о поцелуях. Он мечтал расстегнуть ей платье, стянуть его с плеч вниз, обхватив ладонями тугие полушария груди. Распустить скользкий шелковый шнурок на корсете, открывая путь к райским наслаждениям.

Разумеется, он не тот человек, чтобы проделать все это прямо здесь, у себя в кабинете, но можно ему хотя бы помечтать?

Итак, он развяжет ленту на нижней рубашке и обнажит грудь Селесты — восхитительную, нежную грудь с розовыми сосками. Трокмортон знал, как будет пахнуть эта грудь, знал, как напрягутся соски, когда он припадет к ним губами.

Но поцелуи будут лишь сладкой прелюдией к тому, что предстоит дальше. Он скользнет ладонью по обтянутым тонким шелком ногам Селесты, чутко отмечая кончиками пальцев каждый изгиб, каждую складку ее плоти. Пробравшись выше, расстегнет пуговицу на поясе ее панталон и проникнет внутрь. Сначала он лишь осторожно коснется тугих завитков волос, прикрывающих святая святых Селесты.

Постепенно она распалится и сама попросит его о… большем, и тогда он начнет расправлять нежные складки тайной плоти. Селеста будет стонать и метаться, и тогда… тогда он погрузит палец между ее ног. Сначала — только один палец.

Но и это будет лишь продолжением прелюдии. Он настроит нежную скрипку Селесты и примется выводить на ней тончайшие мелодии. Он не станет спешить, он умеет не спешить, ведь не напрасно столько лет жизни им было отдано профессии, которая требует высочайшего терпения, — профессии разведчика. Селеста, словно безумная, будет повторять его имя. Она будет умирать от желания.

И тогда он начнет учить ее искусству любви.

Если, конечно, позволит себе это.

А он себе этого не позволит.

Он должен помнить о том, кто он сам и кто она. Он должен помнить о том, что ее отец работает у него садовником, что после окончания операции он собирается отослать Селесту назад, в Париж, должен помнить, наконец, о том, что она девственница и он не имеет права лишить ее чести. Даже если об этом ему впоследствии придется горевать — долгие, долгие годы.

— Мистер Трокмортон, прошу вас! — долетел до его затуманенного сознания голос Селесты.

Неужели она прочитала его мысли? Нет. Просто смотрит на ручку, которой он все громче и чаще выстукивает по столу.

— Я не могу работать, вы меня сбиваете, — с досадой вздохнула Селеста. — Почему бы вам не пойти и не обсудить с Эстер, что ей приготовить для гостей? Сегодня у нас музыкальный вечер, и я надеюсь, что юные леди сумеют продемонстрировать свои дарования.

Он невольно покосился на грудь Селесты, хотя она явно имела в виду другие дары, которыми господь наделил юных леди.

— Обещаю закончить перевод к тому времени, когда вы вернетесь.

— Я никуда не пойду, — резко ответил Трокмортон и отложил ручку в сторону.

Он не мог подняться с места, потому что невозможно было бы скрыть брюки, оттопырившиеся пузырем чуть ниже пояса.

Глава 15

Взрыв смеха, долетевший из оранжереи, заставил Селесту остановиться. Хмурое утро плавно перетекло в серенький дождливый день, загнав Эллери с друзьями на мягкие диваны, поставленные возле мраморных колонн, увитых цветами, которые вырастил Милфорд.

Затем послышался мягкий, уверенный голос Эллери:

— Вы настолько же умны, насколько красивы, леди Нэпир.

Леди Нэпир. Селеста невольно хмыкнула, вспомнив эту вертлявую, вечно улыбающуюся ветреную красотку. Это она вчера донимала всех вопросами о неожиданных появлениях и загадочных исчезновениях Селесты.

Будь Селеста прежней, той, что только что вернулась из Парижа, она не раздумывая вошла бы в оранжерею и утащила Эллери прямо из-под тонкого, аристократического носа этой противной леди Нэпир. Но вчера Селеста танцевала до трех часов утра, слишком много съела, слишком много выпила шампанского. А все утро корпела над переводами писем, содержания которых не понимала, писем, написанных корявым почерком на русском языке. После всего этого у нее просто не хватило бы сил на то, чтобы увести Эллери.

— А теперь пойдемте за карты, тряхнем нашими неправедно нажитыми деньгами, — послышался голос Эллери, и Селеста прижалась к стене, притаившись за небольшим цветущим апельсиновым деревцем, прикрываясь его ветками, покрытыми душистыми белыми цветками, пропуская мимо себя компанию бездельников, спешивших… Да просто никуда и ни за чем.

На некоторых ветках уже завязались маленькие зеленые апельсинчики. Селеста погладила блестящие, словно покрытые воском, листочки. Неожиданно ее смутила мысль, промелькнувшая у нее в голове: «Если Мне всегда хотелось заполучить Эллери, то как же случилось, что я связалась со скучным, старым Гариком?

Черт побери, с каких это пор она стала называть его про себя просто Гарриком?

Нет, разумеется, Селеста не могла сравнить его с Эллери, не сошла же она с ума! И все же Гаррик привлекал ее — загадочный, непредсказуемый Гаррик, который так хорошо умел целоваться.

Из-за его поцелуев она и пошла вчера на бал. Ей хотелось шума, музыки, танцев, хотелось увидеть Эллери, чтобы всем этим затушить воспоминания о том, было между ней и Гарриком.

Своей цели она добилась. Если бы еще ей не нужно было работать в одном кабинете с ним… Но тут уж у выбора не было.

Селеста выглянула из-за деревца. Эллери со своей компанией заворачивал за угол. Вскоре голоса затихли, двор опустел, и она вышла из своей засады, собираясь направиться в другую сторону, — и тут из оранжереи нее донесся звук плача. Селеста не могла равного пройти мимо плачущего человека, и она вошла в оранжерею, хотя интуитивно чувствовала, что еще пожалеет об этом.

Кто-то в глубине оранжереи всхлипнул раз, второй, а затем послышался долгий отчаянный вздох. Селеста пошла вперед, на ходу вынимая носовой платок из кармана.

Пустая оранжерея с ее стеклами, протянувшимися вдоль стен, напоминала сейчас вагон поезда, оставленный вышедшими на перрон пассажирами. По колоннам, расположенным между окнами, вился синий клематис. Занавески, опускавшиеся на окна в холодную и напротив, в очень жаркую погоду, были подняты, сквозь стекла был виден все тот же зарядивший на весь день дождик. Но даже пустая оранжерея оставалась уютным уголком, одним из самых уютных во всем Блайд-холле. Здесь были и синие вазы из китайского фарфора, и апельсиновые деревца, наполнявшие воздух своим тонким ароматом. Их ветки сходились над центром оранжереи, образуя зеленый купол, а внизу под ними золотились, серебрились, переливались всеми красками посаженные в горшках цветы.

Юбки Селесты прошуршали в тишине, и рыдания стихли. Затем раздались негромкие шаги — легкие, женские шаги, — и Селеста поняла, что от нее спрятались.

В ту же секунду Селеста поняла, кто именно прячется от нее в оранжерее, и ей захотелось удариться головой о мраморную колонну, но вместо этого она взяла себя в руки и позвала:

— Леди Патриция, это вы?

— Д-да, — раздалось в ответ.

— С вами что-то случилось?

— Н-ничего.

Селеста решила сбежать, пока у нее еще есть такая возможность, и сказала:

— Хорошо. А вы уверены в том, что с вами все в порядке?

— Д-да. Все… в порядке.

Грубая ложь, за которой последовали такие рыдания, что не выдержало бы любое сердце, даже каменное сердце мистера Трокмортона.

— Дорогая, — Селеста подошла к колонне, за которой, закрыв лицо руками, сжавшись, стояла Патриция, — что с вами?

Патриция не набросилась на Селесту с кулаками, не закричала на нее, и это уже было неплохо, если учесть, что всю вчерашнюю ночь Селеста протанцевала с ее женихом. О, сколько раз за это время Эллери повторял: «Вы настолько же умны, насколько красивы, мисс Милфорд».

Нужно честно признать, что разнообразием репертуара Эллери не отличался никогда.

— Эл… Эллери, — всхлипнула Патриция. Разумеется, Эллери, кто же еще. Впервые песню на тему «умная — красивая» Селеста слышала от него еще тогда, когда ей было четырнадцать лет. Он пел ее тогда для леди Агаты Билклиф, прижимая девушку к садовой ограде. Тогда его выгнали из Итонского университета, а Селеста мечтала о том дне, когда Эллери споет эту песню для нее самой.

Патриция уставилась в пространство и сказала, комкая в руке промокший носовой платочек:

— Он совсем не хочет обращать на меня внимания.

Мало того что мечты Селесты не сбылись. Ей еще выпало на долю утешать невесту Эллери.

— Почему вы так решили?

— Вы же сами видели его. Он два дня не разговаривает со мной. Больше того, бегает от меня так, словно видеть меня не желает! Вот и сегодня он меня совсем не замечал. — Патриция подняла на Селесту заплаканные глаза. — А вчера всю ночь он флиртовал с вами!

— Ну… да. — Селеста смущенно отвела взгляд. — Но флиртовать для Эллери привычно, все равно что дышать. Поверьте, это ровным счетом ничего не значит.

Ложь. Когда он флиртовал с ней, это кое-что значило.

— А почему тогда он не флиртует со мной? — обиженно спросила Патриция, готовая снова разреветься.

Больше всего Селесте хотелось бы оказаться сейчас подальше от оранжереи, но ей пришлось подвести Патрицию к дивану и усадить на него.

— Знаю почему, — всхлипнула Патриция. — Я большая… длинная… неуклюжая.

Селеста вынула из старинного комода, стоявшего неподалеку, шерстяное одеяло и подошла с ним к Патриции.

— Дылда… танцевать не умею…

Селеста присела рядом с Патрицией, накинула одеяло на ее вздрагивающие плечи.

— Не умею говорить об умных вещах… застенчивая… пятна на лице… уродина.

— Дышите глубже, — сказала Селеста. Патриция втянула в себя воздух и продолжала на выдохе:

— Папа купил для меня самого красивого жениха во всей Англии, и сама я ужасно, отчаянно люблю Эллери, но я ему… не интересна. — Последние ее слова снова утонули в рыданиях.

Селеста вложила в руку Патриции свой носовой златок и бодро сказала:

— Уверена, что это неправда.

— Вы прекрасно знаете, что это правда, — ответила Патриция, вытирая платком слезы с глаз. — Посмотрите на меня. Переросток. Руки, ноги — ужас! Эллери, наверное, боится, что я могу его прибить.

— Прибить его, конечно, можно, но лучше для этого иметь винтовку, — попыталась улыбнуться Селеста.

— Да, кстати о винтовке. Вот вы можете стрелять, и никто не скажет, что это не женское занятие. А когда я завожу разговор о греческих статуях, все только морщатся и смотрят на меня как на сумасшедшую. Почему так получается? — И Патриция впервые подняла глаза на Селесту.

— Потому что каждый мужчина — это большой ребенок, и ему приятно, что есть женщина, которая в случае необходимости возьмет в руки винтовку и защитит его, — улыбнулась Селеста. — Но вот чего они терпеть не могут, так это женщин, которые умнее их самих.

— Да? — Теперь и Патриция нашла в себе сил, чтобы улыбнуться. — А я-то всегда хотела показать свою ученость. Боялась выглядеть глупой. Решено, отныне никогда и ни с кем не буду говорить о статуях, да еще на греческом языке.

— Отчего же? Со мной можете поговорить. Правда, боюсь, мой греческий не слишком хорош, да и в скульптуре я плохо разбираюсь, ведь я училась вместе с прислу… — Селеста резко оборвала себя на полуслове. Она только что едва не проговорилась, а ведь ей нужно скрывать свое прошлое. До сих пор ей это удавалось. — Боюсь, что я не получила такого блестящего образования, как вы.

— Ну и замечательно! — В глазах Патриции появились живые огоньки. — Я думаю, мы с вами подружимся. Станем друг другу как сестры.

Селеста невольно отпрянула назад. Патриция сделала круглые глаза и испуганно прикрыла рот ладонью.

— Простите. Это ужасно нетактично с моей стороны. Просто вчера вечером я видела, как на вас смотрит Трокмортон, и подумала, что вы ему… очень нравитесь.

«Видела бы она, как Трокмортон смотрел на меня сегодня утром, — подумала Селеста. — Исподлобья, хмуро, и ручкой все время тук-тук-тук…»

— Мне нужно идти…

— Подождите!

В голосе Патриции было столько отчаяния, что Селеста не могла не задержаться.

Патриция сидела, опустив голову, и терзала в пальцах носовой платок. За окнами сеял дождь, а внутри оранжереи повисла звонкая тишина.

Селеста мысленно молила бога поскорее дать ей свободу.

Тут Патриция заговорила — быстро, словно боясь, что ее оборвут на полуслове:

— Пожалуйста, скажите. Вот вами все восхищаются. И Эллери вами восхищается. Научите, как мне вернуть его?

Будь рядом отец, он сказал бы, что Селеста получила сейчас по заслугам. Она посмотрела в заплаканные, покрасневшие глаза Патриции и ответила, запинаясь:

— Я… не знаю…

— Нет! Знаете, знаете! — перебила Патриция, хватая Селесту за руку. — Вы жили в Париже, вы все знаете. Вас все либо обожают, либо ненавидят, как эта змеюка леди Нэпир. Что мне сделать, чтобы стать похожей на вас?

— Ну-у… вам нужно казаться счастливой.

— Казаться счастливой, — повторила Патриция, взяла с дивана свою сумочку и принялась рыться в ней.

— Что вы делаете? — спросила Селеста.

— Ищу свою записную книжку. Запишу туда все, что вы…

— Не ищите, — невольно улыбнулась Селеста. — все. что я вам скажу, очень просто запомнить. Итак, кажитесь счастливой. Улыбайтесь.

— Но мне не хочется…

— Все равно улыбайтесь.

Патриция через силу улыбнулась, растянув губы в полоску.

— Правильно. Помните, что фальшивая улыбка лучше неподдельной угрюмости. Если вы будете улыбаться, все подумают, что у вас все хорошо, и потянутся к вам. Рядом со счастливым человеком каждый чувствует и себя счастливее.

— Но это же лицемерие.

— А разве наше общество не лицемерно насквозь?

Патриция рассмеялась — впервые с тех пор, как Селеста вошла в оранжерею.

— Это и есть ваш секрет?

— Подумайте сами. Разве я делаю еще что-нибудь, чтобы стать привлекательной?

— Вы и без этого привлекательны, — вздохнула Патриция, и улыбка покинула ее лицо.

— Вы тоже. — Селеста снова сделала попытку подняться с дивана. — А теперь возвращайтесь к гостям…

— Погодите. — Патриция снова схватила Селесту за руку и усадила на диван. — Есть еще одна вещь, о которой я хотела спросить. Как мне заставить его обратить на себя внимание уже сегодня?

Детали. Патриции нужны детали, подробности. Очень хорошо.

— Улыбнитесь ему и отвернитесь в сторону. Следите за ним только краем глаза. Двигайтесь плавно, уверенно. Уйдите, и пусть он сам ищет вас. Проходя мимо, словно невзначай, заденьте его грудью.

— Это потрясающе, — едва не задохнулась Патриция. — Это просто… гениально.

Селеста невольно смягчилась.

— Если вы хотите привлечь внимание такого мужчины, как Эллери, — перехитрите его. Граф де Росселин говорил, что любая женщина способна увлечь любого мужчину, если только будет знать, когда и как его раздразнить.

— А граф ничего не говорил о том, как женщине узнать подходящий момент?

— Доверьтесь своему чутью. Потренируйтесь перед зеркалом. Заставьте Эллери добиваться вашей любви.

— Но… я и так люблю его. — Глаза Патриции снова подернулись слезами.

Селеста не могла больше этого видеть. Она дружески потрепала Патрицию по плечу и сказала:

— А вот об этом он знать не должен.

— Я уже говорила ему.

— Вы такая юная, что можете легко влюбиться в кого-нибудь другого. Например, в лорда Тауншенда.

— Я не такая ветреная!

— Но Эллери-то об этом не знает? — улыбнулась Селеста.

— О! — Патриция склонила голову набок и задумалась.

— Сегодня составьте свое расписание танцев таким образом, чтобы после Эллери вашим партнером оказался лорд Тауншенд. Когда закончится первый танец и к вам подойдет лорд Тауншенд, скажите ему: «Ах, где вы были прежде?» Говорите негромко, но так, чтобы Эллери тоже услышал.

— А что сам лорд Тауншенд обо мне подумает?

— Ничего особенного. Решит, что вы флиртуете, и охотно подхватит вашу игру. Все мужчины, пока у них нет лысины и вставных зубов, любят флиртовать.

— Он помогал мне раскачивать качели, — припомнила Патриция.

— Вот видите. Значит, вы ему нравитесь. Эллери обязательно станет следить за вами, а вы во время танца улыбайтесь лорду Тауншенду и делайте вид, что находитесь на седьмом небе от счастья.

— А как это? Я не сумею.

— Сумеете, — ответила Селеста. — Обманите Эллери, посмейтесь над ним, иначе он будет думать, что вы у него в руках.

Патриция опустила голову и грустно спросила:

— Вы в самом деле считаете, что он так думает?

— Да. Поэтому танцуйте, тесно прижавшись к лорду Тауншенду, и поговорите с ним о том, что ему нравится. Например, о его собаках.

— О собаках?

— Он разводит охотничьих спаниелей. Спросите его про них, и он будет болтать с вами без умолку. А когда он подведет вас обратно к Эллери, задержите подольше свою руку в руке лорда Тауншенда.

— А что, если Эллери этого не заметит?

— Заметит, не сомневайтесь. И не только заметит, но и сделает свои, скорее всего, неправильные выводы.

— А он полюбит меня вновь после всего этого?

— Да… непременно полюбит.

«Боже, что я делаю? — подумала Селеста. — Зачем учу эту девочку, как обольстить Эллери, когда сама охочусь за ним?»

Она совсем забыла о том, кто перед ней, и невольно раскрыла сопернице свои секреты.

Впрочем, это не имеет значения. Рассказать Патриции о том, как она должна себя вести — это всего лишь полдела. Большой вопрос, сумеет ли она последовать этим советам. Патриция не обладала ни опытом, ни женской хитростью и при этом слишком сильно желала Эллери. А Эллери… Он желал ее, Селесту. Так что вряд ли проделки Патриции возымеют действие, скорее всего, он просто не обратит на них внимания. Точно так же, как она сама не придает значения ухаживаниям Трокмортона. Его словам. Его поцелуям… его объятиям…

С Трокмортоном она целовалась только потому, что… Да неважно, почему она с ним целовалась! И что значит — целовалась? Просто касалась губами его губ, слышала его горячее дыхание…

Селеста невольно передернулась.

— А теперь мне пора идти…

— Еще минутку, — быстро сказала Патриция, но в голосе ее послышалось скрытое смущение, словно она собиралась заговорить о чем-то важном и в то же время очень трудном. — Я хочу спросить вас еще об одной вещи. Простите, но мне просто не с кем больше поговорить об этом.

«Надо было мне сразу уходить, — с досадой подумала Селеста. — Или хотя бы со второй попытки. В крайнем случае, с третьей».

— Мама пыталась объяснить мне, что такое супружеские обязанности жены, но я, честно говоря, ничего не поняла, — сказала Патриция, глядя Селесте прямо в глаза. — Не могли бы вы просветить меня? Пожалуйста!

«Либо она принимает меня за шлюху, либо просто идиотка», — подумала Селеста, отдергивая руку.

— Простите, но я тоже не знаю, что имела в виду ваша мама. А сама я никогда не знала мужчин.

— Не знали мужчин? — удивленно повторила Патриция. — Это вы в библейском смысле? «Девица, не познавшая мужа»?

— Именно в библейском.

— Но, Селеста, дорогая, я вовсе не хотела вас обидеть. Мне, правда, непонятно то, о чем говорит мне мама, а вы… Я знаю, что вы никогда не были замужем, но вы жили в Париже, и я думала, что там у вас было больше возможностей расширить свой кругозор, чем у нас здесь, в Англии. Вы повидали мир, а я — девушка неотесанная. — Патриция вновь завладела рукой Селесты, и та не стала ее убирать. — Простите еще раз, что задерживаю, но, кроме вас, никто, никто не хочет выслушать меня!

Селеста вздохнула. Что правда, то правда. Патриция была слишком похожа на большую, неуклюжую куклу, безуспешно пытающуюся произвести впечатление на своего нового хозяина. Никто — и Селеста в том числе — не думал о том, что внутри у этой куклы бьется живое сердце. Патриция была лишь пешкой в игре, и ее судьба никого не трогала, ни родственников, ни знакомых… А ведь ей действительно нужно знать об обязанностях жены, тем более, если судьба посылает ей такого муженька, как Эллери. Невольно Патриция напомнила Селесте о ее собственных метаниях, когда она впервые поняла, что влюбилась в Эллери. Пожалуй, небольшая поддержка Патриции просто необходима, тем более что такой разговор никак не повлияет на собственные шансы Селесты в борьбе за сердце Эллери.

— Хорошо, я расскажу вам о том, что происходит между мужем и женой в брачную ночь, — сказала Селеста. — Только обещайте не кричать и не падать в обморок.

Патриция судорожно сжала руку Селесты.

— Значит, это еще ужаснее, чем я думала. — Она расправила плечи и решительно выдохнула: — Хорошо, говорите, я постараюсь выдержать.

— Прежде всего, мужчина и женщина должны… — Селеста замешкалась, подыскивая слово поделикатнее, — обнажиться.

— Кто? — вздрогнула Патриция.

— Оба.

Патриция сглотнула, не сводя с Селесты испуганных глаз.

— Ваш муж будет трогать вас в разных… местах.

— А я… тоже должна буду его трогать? — передернулась Патриция.

Селеста постаралась вспомнить все, что ей самой было известно об этом сложном моменте.

— Точно не знаю. Но мне говорили, что мужчины любят, чтобы женщины по-всякому их ублажали.

— Да, да, вы правы. Папа тоже любит, когда мама… — Патриция зарделась от стыда. — Не хочу даже думать об этом!

Селеста представила себе прищуренный взгляд лорда Лонгшо, его пухлую жену и сказала:

— Но ваши родители такие старые!

— Им по сорок, — кивнула Патриция, — и я боюсь, что то, о чем вы говорите, может принести вред их здоровью.

— Но самое страшное еще впереди, — продолжила Селеста, снижая голос. — После этого ваш муж будет делать с вами то же самое, что делают жеребцы с кобылами.

Эта новость окончательно добила Патрицию.

— Вы хотите сказать, что муж заберется на меня, и… — Она прижала ладонь ко рту.

— Да, — сурово подтвердила Селеста.

— И вставит свою штуку… в меня…

— Насколько мне известно, да.

— Это ужасно!

Селеста задумчиво покусала губу. На первый взгляд это действительно кажется ужасным, но ее жизненные наблюдения говорили об обратном.

— Говорят, что это очень приятно. Я помню, как расцветала мадам, когда мсье посол начинал заигрывать с ней, а на следующее утро они оба были такими веселыми! И граф Росселин говорил, что если мужчина не может сделать женщину счастливой в постели, то он не мужчина.

— Наверное, Эллери должен быть прекрасным… прекрасным…

— Любовником?

— Да! Любовником! — Чувствовалось, как трудно было Патриции произнести вслух это слово. — Эллери должен быть прекрасным любовником, и это рождает массу проблем. Все женщины улыбаются ему. Строят ему глазки. Я не переживу этого! — И она с силой ударила кулаком по раскрытой ладони.

Селеста ободряюще потрепала Патрицию по плечу.

— Просто вам нужно стать лучше любой из них. И вы это сможете!

— Я ухожу! — Патриция сорвалась с места и пошла, волоча за собой одеяло, отчего стала напоминать собой ожившую греческую статую. — Я буду все делать так, как вы посоветовали, мисс Милфорд. Спасибо вам. Вы такая хорошая, такая добрая!

«Я — добрая? Ну уж нет», — подумала Селеста.

— Не забудьте, как только Эллери заподозрит, что вы влюбились в лорда Тауншенда, он тут же бросится отвоевывать вас. Не смалодушничайте и не сдавайтесь сразу!

— Не сдаваться?

— Нет, ни в коем случае. Не поддавайтесь на его улыбки и комплименты, чем труднее достанется ему победа, тем больше он будет дорожить ею. Станьте для Эллери загадкой, и пусть он поломает голову.

— Я не буду отвечать на его комплименты, а уходя, задену его своей грудью, — повторила выученный урок Патриция. — Да, я все поняла, еще раз большое спасибо.

Она подобрала юбки и удалилась в шелковом шорохе.

Селеста осталась сидеть на диване, переживая свой разговор с Патрицией, и очнулась только тогда, когда услышала скрипучий голос мистера Трокмортона:

— Мне кажется, она так ничего и не поняла.

Глава 16

Трокмортон вышел из-за мраморной колонны, отправился к дверям оранжереи и запер их на ключ. Клетка захлопнулась. Вернулся, остановился перед Селестой и так пристально посмотрел на нее, что та задумалась над тем, не распустилась ли шнуровка у нее на платье.

— Правда, должен признаться, что и сам я не все понял. Вы что, не считаете леди Патрицию серьезной соперницей? Даете ей наставления, чтобы уравнять игру?

— Просто подумала, что она заслуживает большего, чем жизнь с мужчиной, который к ней равнодушен, — дерзко ответила Селеста. — А такое легко может случиться.

Трокмортон не обратил ни малейшего внимания на дерзость Селесты и просто продолжал смотреть на нее. Он улыбался, но улыбка на его чисто выбритом лице была безжизненной и холодной.

— Вы неплохо разбираетесь в том, что должно происходить между мужчиной и женщиной.

Селеста затаила дыхание. Разумеется, он их подслушал. Интересно, что именно?..

«Впрочем, это не имеет значения», — пыталась успокоить себя Селеста, но щеки ее с каждой секундой краснели все сильней и сильней.

— Я услышал достаточно, чтобы понять, какая вы понятливая юная леди, — сказал мистер Трокмортон словно отвечая на вопрос Селесты, и предложил ей свою руку.

Она приняла ее, потому что перед ней стоял Гаррик Трокмортон, человек, который всегда владеет собой.

Лишь поднявшись с места, Селеста поняла свою ошибку. Трокмортон не отодвинулся, он просто прижал Селесту к себе, обхватил за талию и прислонил спиной к колонне.

— Я умею двигаться достаточно плавно, чтобы напомнить вам Эллери. — Он говорил жестко, почти зло и совсем не был похож на того сдержанного человека, каким его знала Селеста.

— Да. Да, конечно. — Она подняла голову и заглянула ему в глаза. — Но если бы на вашем месте был Эллери, он все перевел бы в шутку.

— Вместо этого попробуем что-нибудь другое. — Трокмортон наклонил голову и поцеловал Селесту в губы.

Прикосновение губ, горячее дыхание, все как прежде. И все не так. Джентльмен по имени Трокмортон испарился. Он больше не был мягким, деликатным. Он больше не делал поправки на неопытность Селесты. Его поцелуй был требовательным, даже грубоватым.

Но Селеста отвечала на поцелуй, потому что не могла не ответить.

Он сильнее прижал Селесту к колонне, безжалостно сминая ее крахмальные юбки. Тело Трокмортона казалось ей еще тяжелее, чем тогда, на ковре, расстеленном под звездным небом. Селеста задыхалась от его крепкого мужского запаха. Куда исчезла обычная деликатность Трокмортона? Тогда его поцелуй пах звездами, сейчас — едва сдерживаемой страстью.

Испуганная натиском Трокмортона и черной бездной, грозившей разверзнуться у нее под ногами, Селеста принялась сопротивляться.

Трокмортон перехватил ее руки, поднял над головой, заставив Селесту подняться на носки и распластаться по его груди. На нем по-прежнему были надеты сюртук, и жилет, и рубашка, и галстук, и брюки, но Селесте вдруг показалось, что Трокмортон стоит перед ней совершенно обнаженным. Она чувствовала, как напряглись его мощные мускулы, и сознавала свое полное бессилие перед этим огромным мужчиной. Сумеет ли она спастись от него на этот раз?

Он бешено взглянул на нее своими горящими глазами и хрипло выдохнул:

— Если я не сделаю этого, я не отпущу вас.

Вот как, угроза? Этого Селеста допустить не могла. Она, не моргнув, выдержала взгляд мистера Трокмортона и гордо заявила:

— Вы болван, мистер Трокмортон, а я с болванами не целуюсь.

— Думаете, это вам поможет? — удивился он.

— Вы ведете себя как сопливый школьник, — сделала вторую попытку Селеста.

— Это ужасно. Надеетесь, что я сейчас расплачусь и убегу? Другие в этом случае убегали?

Другие убегали. В школе гувернанток Селесту научили, как ставить на место сопливых школьников.

Но глупо было бы надеяться, что этот фокус пройдет с Трокмортоном. Он не из таких.

— Не понимаю, что с вами происходит, но не пора ли вам освободить мне руки?

Медленно, очень медленно он отпустил руки Селесты, и она смогла вновь опуститься на всю ногу, прислонившись спиной к колонне. На короткий миг она даже почувствовала себя свободной от тяжелого тела Трокмортона. Но дальше все стало еще хуже. Он изо всех сил прижался к Селесте нижней частью тела, вминаясь в юбки, бормоча слова, смысл которых она не понимала, шаря по ее спине своими большими руками. Она всматривалась в лицо Трокмортона, стремясь увидеть хотя бы проблески былой сдержанности, ума, деликатности, но видела перед собой лишь раздутые ноздри, безумные глаза и кривую ухмылку. Слышала его невнятное бормотание. Перед ней стоял не джентльмен, а дикарь, настоящий дикарь.

— Не знаю, почему Патриция поверила в то, что вы девственница. Вы слишком много знаете о…

— Понаслышке!

— Не верю. Зачем вы тогда шнуруете платье спереди?

Селеста невольно опустила голову. Лиф ее зеленого платья был зашнурован спереди — наглухо, под самую шею.

— Ничего не понимаю.

— В Англии приличные женщины не носят шнуровку спереди. Это заставляет мужчин думать о том, как бы распустить ее.

— Застежки сзади…

— Это не так соблазнительно. — Он сжал в одной руке оба запястья Селесты, а второй принялся распутывать шнуровку.

Он притронулся к впадине, разделяющей ее груди, но Селеста не закричала, лишь глубоко вдохнула и выпалила:

— Это бред какой-то!

— Обнаженная спина, это, конечно, хорошо, но разве может что-нибудь сравниться с женской грудью…

— Мистер Трокмортон!

Слабая, жалкая попытка, но Селеста в самом деле была потрясена. Он не только трогал ее, но и употребил это слово. Грудь. До этого никто, даже в Париже, не делал этого. Подобные слова для всех были табу. Они слишком вульгарны, и произносить их было столь же неприлично, как и хватать женщину за эту самую грудь — что впрочем, и делал сейчас Трокмортон. Селеста чувствовала себя несчастной ланью, которую догнал лев и теперь волен делать с нею все, что пожелает.

Но ведь она не убегала от Трокмортона, не так ли? И он не гнался за ней.

Нисколько не смущаясь, Трокмортон развязал ленту на корсаже Селесты. Она затянула ее двойным узлом, но Трокмортон справился с ним на зависть быстро и умело.

Селеста шаркнула ногой в сторону, ища возможности сбежать.

Медленно, словно распаковывая долгожданную посылку, Трокмортон распускал ленту корсажа — одну петлю за другой.

Селеста извивалась, пытаясь освободиться, прежде чем Трокмортон сумеет…

Он сдернул распущенный корсаж, обнажая грудь Селесты, и принялся пожирать ее взглядом.

В оранжерее было прохладно, поэтому груди Селесты покрылись мурашками, а соски напряглись.

Улыбка тронула кончики губ мистера Трокмортона, и он прошептал, притрагиваясь к груди Селесты пальцем:

— Смотри. Ты не можешь скрыть свое желание.

— Это не желание, — сердито ответила Селеста. — Просто я замерзла.

— Я согрею тебя, — с придыханием ответил Трок, закатывая глаза.

Внутри Селесты вспыхнул огонек, быстро пробежал вниз по животу и угнездился в самом сокровенном месте.

— Нет. Просто укройте меня. — Селеста кинула взгляд на запертую дверь оранжереи и сердито прошептала. — Пожалуйста, мистер Трокмортон!

— Говори в полный голос и ничего не бойся, — низким, хриплым голосом ответил Трокмортон, еще сильнее пугая Селесту. — Сюда никто не придет. Никто не знает, что мы здесь, и никому нет дела до того, чем мы тут занимаемся.

— Мне есть до этого дело! — отчаянно воскликнула Селеста. — И… и Эллери тоже!

Имя брата подействовало на Трокмортона, как красная тряпка на быка. Он сжал Селесту в объятиях, осыпая поцелуями. Он играл с ней так, как кошка играет с мышью, а лев — с пойманной ланью. Селеста пыталась сопротивляться, но Трокмортон просто придерживал ее, не давая вырваться, и продолжал целовать в губы, сминая при этом обнаженную грудь своей жертвы о жесткие лацканы немодного сюртука. Бедра мистера Трокмортона прижатые к бедрам Селесты, принялись медленно, томно тереться и извиваться.

На секунду он освободил руки Селесты, и она немедленно схватила его за волосы, оттаскивая назад, вынуждая запрокинуть голову.

Селеста не знала, что ей подумать о Трокмортоне. Она всегда считала его воспитанным, деликатным человеком — быть может, даже слишком деликатным, но сейчас…

Неужели этот человек с расширенными, безумными зрачками, с перекошенной ухмылкой на лице все тот же мистер Трокмортон?

Он прихватил зубами нижнюю губу Селесты, но не прикусил, а сладострастно и нежно сжал, а затем — на сей раз по своей воле — опять откинул голову.

— Я боюсь вас, — сказала Селеста, не сводя глаз с лица Трокмортона.

— Нет, — ответил мистер Трокмортон, скользя ладонью под левую грудь Селесты. — Это не страх заставляет так сильно биться твое сердечко. Это…

Он положил ладонь на грудь Селесты, а затем осторожно сжал сосок кончиками пальцев. Это было не больно, но…

От страха у Селесты задрожали колени, но при этом к страху примешивалось еще какое-то странное чувство, заставлявшее обмирать ее сердце. Тем временем Трокмортон продолжал сжимать ее тело — сильно, безо всякой нежности и вряд ли контролируя свои поступки. Да, перед ней был сумасшедший, маньяк со смутно знакомым лицом, лишь отчасти похожим на лицо мистера Трокмортона.

— Зачем вы мне угрожаете? — спросила Селеста.

— Спроси лучше, чем я тебе угрожаю, — коротко хохотнул он в ответ, и от смеха Трокмортона по спине Селесты пробежал холодок. — Ты думаешь, что знаешь все, но это не так.

— Знаю? О чем? — Трокмортон начал говорить загадками, а Селеста этого терпеть не могла. Как и своего затянувшегося ожидания — невольного и неопределенного.

— Я собираюсь объяснить тебе, почему жена русского посла так любила, когда муж начинал проявлять к ней интерес.

— Нет! — Новая угроза, на этот раз конкретная и пугающая, заставила Селесту вновь вступить в борьбу за свою свободу. — Не смейте!

— Мне надоело постоянно во всем ограничивать себя. Обещаю, что, когда все закончится, ты будешь счастлива. — Он криво усмехнулся, подхватил Селесту, отнес на диван и положил на спину.

— Вы сердитесь на меня? За что? — сказала Селеста, безуспешно пытаясь сесть.

— Ты хотела, чтобы я увидел в тебе только дочку садовника. Еще одну дурочку, которая гоняется за Эллери. Ты лгала. — Он сильнее прижал Селесту спиной к дивану.

— Что с вами, мистер Трокмортон? Я всегда оставалась самой собой. Я никогда не лгала.

— Мне лучше знать. — Он навалился на Селесту. — И я собираюсь отомстить тебе за эту ложь.

— Как вы можете? Прежде чем осуждать человека, нужно дать ему возможность объясниться. Что я сделала не так? Поговорила с леди Патрицией? Посоветовала, как ей вести себя? — Говоря, Селеста извивалась, пытаясь вырваться из его объятий.

— Мне нет дела до леди Патриции. Мне есть дело только до тебя. Ты щедрая, ты сладкая, ты добрая. Ты ласковая и… опасная. Это из-за тебя все мои планы покатились к черту. — И Трокмортон принялся задирать Селесте юбку.

Шорох сминаемого шелка потряс Селесту. Мистер Трокмортон, самый спокойный и выдержанный человек на свете, задирает ей юбку?

Нет, мир окончательно сошел с ума. И мистер Трокмортон тоже спятил.

Он склонился к груди Селесты, нежно лизнул сосок.

— Я обещал преподать тебе урок. Сейчас ты получишь его, Селеста.

— Давать мне такой урок вы не имеете права.

— Я сам решаю, на что имею право, а на что нет, — ответил он, горячо дыша в грудь Селесты. — Я решил дать урок, и я его дам. Начнем. Вот твои груди. Они восхитительные — упругие, нежные, с розовыми сосками. И очень чуткие к прикосновениям. — Трокмортон снова коснулся языком соска Селесты.

По ее груди вновь пробежали мурашки, но уже не от холода, а от возбуждения. Кровь гудела в жилах.

— Что и требовалось доказать, — негромко сказал Трокмортон. — Однако следует проверить это доказательство… — И он припал губами ко второму соску.

Селеста то упиралась ладонями в плечи Трокмортона, то пыталась вцепиться ему в волосы. Что он делает? И как ему удается разжигать и раздувать этот странный огонь, который рождается в животе Селесты, огонь, в котором сгорает стыд и вспыхивает страсть. Чем дольше целовал Трокмортон ее грудь, тем сильнее распалялась Селеста. Теперь она окончательно оказалась во власти Трокмортона и почти прекратила сопротивление.

— Посмотри на меня, — потребовал Трокмортон, поднимая голову.

Селеста подчинилась и увидела перед собой знакомое лицо Трокмортона… Нет, все же незнакомое. Всклокоченные волосы, безумные, горящие адским огнем глаза…

Неужели это охваченное похотью человеческое существо может иметь что-то общее с Гарриком Трокмортоном?

Он прижал колено между ног Селесты, пытаясь развести их в стороны.

— Я не сделаю тебе больно. Не возьму тебя. Поверь.

— Если вы думаете, что успокоили меня, то ошибаетесь. — Селеста ударила Трокмортона по голове.

В ответ он сгреб руки Селесты и сжал в своей широкой ладони.

— Но я хочу посмотреть на тебя, когда ты будешь умирать от блаженства. Хочу навсегда сохранить в памяти эту картину.

Он говорил торжественно, словно приносил клятву. Затем соскользнул на пол и опустился на колени перед Селестой, лежащей на диване. Поднял ей юбку и скользнул рукой по ноге Селесты.

— Это не по правилам! — воскликнула Селеста, пытаясь увернуться.

— Единственная здравая мысль за весь день. Да, это не по правилам, но ты это заслужила. Шелк, — он провел пальцами по чулку Селесты, — и кожа, — он соскользнул на обнаженное бедро. — Удивительное сочетание!

Неумолимо приближалась развязка, хотя голос Трокмортона вдруг зазвучал нежно и возвышенно, словно тот принялся читать стихи. Что могло заставить его впасть в лирику?

Очевидно, только физическое влечение, решила Селеста, и сказала:

— Ничего не понимаю. Что происходит?

— Ты должна была думать раньше, когда только начинала раздувать тлеющие угольки моей страсти.

Она еще раз попыталась вырваться.

Он воспользовался этим движением Селесты, чтобы распустить ей панталоны. Теперь пальцы Трокмортона легли между ног Селесты.

От неожиданности Селеста не только оцепенела, но и лишилась дара речи. В голове у нее помутилось.

— Какая чуткая, — прошептал Трокмортон. — Я должен подстраиваться под тебя. Ты реагируешь на любое прикосновение, даже самое легкое. Сегодня я заставлю тебя пылать для меня. А сам я буду сгорать по тебе всю жизнь.

— Я не хочу, — простонала она, но было уже поздно, Селеста безнадежно проигрывала битву с противоречивыми чувствами, охватившими ее. Все эмоции, накопившиеся за последние дни, вскипели и рвались наружу. Трокмортон оставался для нее воплощением строгости и порядка. Гаррик оказался человеком страстным и горячим. Селесте никак не удавалось совместить эти образы, просто авторитет и сила мистера Трокмортона добавляли еще больше привлекательности Гаррику, и в конечном итоге оказывалось, что Селеста одинаково хочет их обоих.

Но как ему удалось разжечь в ней это желание?

Рука Трокмортона развела бедра Селесты в стороны, открывая его взгляду самые тайные уголки ее естества.

— Глупец просто вошел бы сейчас в тебя, — знакомым бархатным тоном сказал Трокмортон.

Его палец погрузился в лепестки плоти, потом скользнул вверх, раскрывая их наподобие театрального занавеса. Селеста не солгала, она в самом деле была девственницей.

— Тебе нужно немного освоиться. Ты стеснительная, нетронутая и очень нервная, — монотонно, словно заклинание, бормотал Трокмортон, продолжая тем временем…

…Продолжая тем временем делать то, отчего невольно сжимался желудок Селесты. Как он мог знать, что прикосновение именно к этому глубоко спрятанному бугорку заставит ее голову кружиться, а сердце — бешено стучать? Селеста дышала все чаще, все глубже и громче, на грани стона.

Неужели это по-прежнему была она сама? Неужели это по-прежнему было ее собственное тело? Откуда взялось в нем столько неукротимой, неведомой прежде страсти?

Она уже не сопротивлялась, не пыталась сбежать или увернуться. Она просто отдавалась во власть его рук и с замиранием сердца ждала — когда же?..

Палец Трокмортона скользнул ниже, и Селеста в ту же секунду вздрогнула и напряглась.

Трокмортон наклонился вперед и страстно зашептал, целуя веки Селесты.

— Почувствуй. Почувствуй… это.

Поначалу Селеста не хотела подчиняться команде Трокмортона, но затем решила, что если не будет видеть его, то ей станет лучше. Что же касается чувств, то Селеста не представляла, как можно испытать нечто еще более сильное.

Где-то наверху, над Селестой, горячо дышал Гаррик, а его палец продолжал при этом двигаться, с каждой секундой прижимаюсь все сильнее. Трокмортон отпустил руки Селесты — она уже не пыталась закрыться ими или оттолкнуть, но то раскидывала их в стороны, царапая ногтями плотный бархат дивана, то сжимала ими плечи Трокмортона. Казалось, весь мир для Селесты перестал существовать, оставив ее один на один с бьющими через край, приводящими в экстаз ощущениями.

Словно со стороны, она услышала свой собственный стон. Стиснула зубы… и вновь застонала.

— Дай мне послушать тебя. — Трокмортон коснулся пальцем заветного входа в лоно Селесты. — Я хочу знать о тебе все-все-все…

Селеста яростно замотала головой.

— Не говори мне «нет». Особенно сейчас, когда я не могу… не хочу…

Он сильно, но очень точно погрузил палец между ног Селесты, остановив его движение возле девственной преграды, и тут же Селеста изогнулась дугой. Она переживала невероятный по силе оргазм и кричала так, как кричит девушка, становясь женщиной.

Гаррик Трокмортон сумел провести ее по всему пути, от подножия до самой вершины. Теперь он ждал, когда Селеста вернется оттуда. Как только сознание вернулось к ней и Селеста открыла глаза, Гаррик наклонился над ней и прошептал, опаляя своим горячим дыханием:

— Никогда не забывай этого. И меня — не забывай.

Стэнхоуп отпрянул назад и врезался в деревце, которого на пол посыпались крошечные зеленые апельсинчики. Он оставил их валяться на ковре, а сам ринулся искать для себя новое укрытие, и, надо сказать, совершенно напрасно. Дочка садовника с пылающим лицом пробежала мимо, даже не взглянув в его сторону, прикрывая руками растерзанный лиф платья.

Теперь оставалось опасаться лишь того, что его заметит Трокмортон. Стэнхоуп какое-то время колебался, не зная, то ли броситься вслед за Селестой, то ли остаться на месте и прикинуться, что он оказался здесь только что и при этом совершенно случайно.

Стэнхоуп был очень взволнован тем, что ему удалось увидеть и услышать. Не зря он не поверил Трокмортону, когда тот вчера начал рассказывать ему сказки. Правда, до этой минуты Стэнхоуп не знал, что причиной его временной отставки стала всего-навсего глупая страсть хозяина к дочери своего садовника. Но сейчас он успокоился. Оказывается, все не так уж плохо и рано еще думать о том, как бы бесследно исчезнуть отсюда живым и невредимым.

Сцена, подсмотренная Стэнхоупом в оранжерее, не только успокоила его, но и дала ему в руки козырную карту. Теперь нужно лишь подумать, как точнее разыграть ее.

Какой сделать ход, какого туза побить?

Стэнхоуп выбрался из укрытия и неторопливо направился вперед, проходя мимо открытых дверей оранжереи и ежесекундно ожидая столкновения с Трокмортоном. Однако никто не выбежал из оранжереи, и Стэнхоуп решил заглянуть внутрь.

Трокмортон сидел на диване, обхватив голову руками.

Стэнхоуп не знал, отчего Трокмортон держится за голову, но готов был поспорить, что не оттого, что та болит.

Он прибавил хода и усмехнулся. Теперь, пожалуй, пора разыскать Селесту, очаровать ее и выудить все секреты из ее прелестной глупой головки.

Глава 17

— Мама, это не сработало!

Леди Филберта оторвалась от книги и удивленно посмотрела на ворвавшегося к ней в комнату старшего сына.

— Что не сработало?

— Я больше так не могу. — Гаррик взъерошил волосы пальцами и стал еще больше похож на сумасшедшего. — Она должна уехать.

— Кто?

— Селеста, кто же еще! — Воротничок на рубашке был расстегнут, галстук съехал в сторону, а над глазом Гаррика краснела свежая царапина. — Эллери не Эллери, шпионка она или не шпионка, Селеста должна вернуться в Париж.

— Потише, сынок, — сказала леди Филберта и поспешила плотнее прикрыть дверь. — А теперь садись и рассказывай, что случилось.

Он послушно опустился в кресло, на которое указала ему мать.

— Она научила леди Патрицию, как той обольстить Эллери. — Он посмотрел на леди Филберту так, словно ждал от нее взрыва гнева.

— Интересно, почему она так поступила? — не возмущенно, но задумчиво спросила леди Филберта. — Ведь она не скрывала, что ей самой нужен Эллери.

— Потому что она девственница, вот почему! — закричал Гаррик, вскакивая на ноги и перебираясь поближе к столу.

Леди Филберта принялась задавать вопросы. Он отвечал на них, но настолько невпопад, что мать не выдержала и спросила:

— Гаррик, а ты случаем не напился?

— Еще нет, — вздохнул он.

Любопытство боролось в леди Филберте с раздражением.

— Я допускаю, она действительно может оказаться девственницей, но…

— Да, это правда, она девственница. — Гаррик взял со стола чернильницу и принялся всматриваться в нее так, словно та была бриллиантом, а он сам — ювелиром. — Никаких сомнений. Я это знаю совершенно точно.

Вот теперь леди Филберта действительно готова была взорваться. Боже милостивый, ведь после этого они останутся без своего старшего садовника!

Впрочем, это не самое страшное. Гораздо хуже то что Гаррик сошел с ума.

— Ты сказал, что знаешь это совершенно точно… Ты переспал с ней, Гаррик?

— Нет. — Он грохнул чернильницей по столу так, что та чудом не раскололась. — За кого ты меня принимаешь? Не путай меня с Эллери!

— Я не путаю, но…

— Хочу надеяться, что не путаешь. Я никогда не стану спать с дочерью Милфорда, независимо от того, девственница она или нет. Конечно, я многое себе позволил, но она… сама меня спровоцировала.

— Что именно ты с ней сделал? — спросила леди Филберта, удивленно поднимая брови почти к самому краю парика. — Только говори точно, пожалуйста!

— Я только… она только… ну, она рассказывала леди Патриции о том, чего ей ждать в первую брачную ночь. — Он подхватил со стола ручку и принялся вертеть ее в разные стороны. — Что я должен был подумать?

— Полагаю, что кому-то нужно просветить этих девушек.

— Просветить! — Он сердито покосился на мать. — Видела бы ты ее платье. И как она говорила с леди Патрицией. Тихо, вкрадчиво, словно шлюха, собирающаяся разрушить непрочный альянс, который стоил мне стольких трудов! Если бы ты знала, как легко он раскрылся.

— Кто, альянс?

— Нет, корсаж!

Леди Филберта никак не поспевала за бредовыми мыслями Гаррика.

Господи, Гаррик, ее спокойный, холодный, расчетливый Гаррик совершенно потерял голову. И из-за кого? Из-за какой-то смазливой девчонки, которая моложе его на целых десять лет!

— Тебя задела доброта Селесты по отношению к леди Патриции?

— Не нравится мне, когда мои люди выходят из-под контроля, — ответил Гаррик, внимательно рассматривая свой палец. — Сначала Стэнхоуп, который оказался русским шпионом, затем Пенелопа, которая связала свою няню, и наконец Селеста, прелестная Селеста… Ты обратила внимание, как все на нее смотрели, когда она приехала?

— Пенелопа связала свою няню? — усмехнулась леди Филберта. Слава богу, а то несчастная девочка стала казаться слишком взрослой для своих лет. — Это хорошо.

— Доказано! Я же говорю — доказано! Вот увидишь, леди Патриция так и поступит, сначала потанцует с другим, а затем нарочно заденет Эллери грудью.

— Я ничего не понимаю.

— Дело в том, мама, что я сам лазил ей под юбку.

Леди Филберта продолжала свои попытки понять хоть что-то из бессвязного бреда Гаррика.

— Сам лазил под юбку? К кому? К Патриции?

— Да нет же, к Селесте! Она была испугана и в то же время… — Глаза Гаррика мечтательно закатились. Он покрутил в пальцах ручку, погладил пером себя по щеке и продолжил: — Она была такая нежная, страстная… И даже прекраснее, чем я себе представлял. Она очень рассердила меня. — Он сфокусировал глаза в одну точку, посмотрел на мать и резко спросил: — Почему, черт побери, от людей ждешь одного, а они покупают совсем иначе?

— Потому что они обладают свободой воли. — и нежно честно признать, что перемены, происходившие с Гарриком, переполняли радостью материнское сердце леди Филберты, и если бы не ее ревматизм, она, наверное, пустилась бы в пляс.

— Почему я не знал об этом раньше? — страдальчески поморщился Гаррик.

— Очень часто мы просто неправильно понимаем людей.

Просто в жизни Гаррика с самого детства что-то не сложилось, хотя леди Филберта не могла сказать точно, с какого момента все это началось. В три года Гаррик прогнал из дома грязную бродячую кошку, и отец был доволен им. В восемь он уже умел держать себя в руках, никогда не раздражаться и получал за это похвалы от матери. А потом уехал из дома и вернулся из Индии двадцатилетним спокойным, уравновешенным, уверенным в себе джентльменом, привыкшим мыслить логично и цепким в делах.

Не слишком ли поздно она поняла, что сдержанность сына все дальше уводит его от простых человеческих чувств и эмоций, превращает его в бездушный автомат? Но, значит, живы были и его страсть, и его темперамент. Они просто таились где-то в дальнем уголке души, и вот сейчас, пробудившись, превратили Гаррика в возбужденного мальчишку-школьника.

— Мы не можем использовать Селесту, — вновь заговорил Гаррик. — Я дам ей охрану до самого Парижа. Так она и помолвку Эллери не расстроит, и меня… Мама, оказывается, я люблю женщин!

— Слава тебе, господи, за такое утешение на старости лет!

Леди Филберта и в самом деле давно уже боялась, что Гаррику не дано быть нормальным человеком. Но оказалось, так мало было нужно, чтобы вернуть его к жизни.

Всего лишь появления маленькой Селесты в платье, зашнурованном спереди зелеными лентами.

— Только мне не нравится, что женщина может заставить меня потерять контроль над собой… — Он упал в кресло и обхватил голову ладонями. — Она уезжает. Завтра же!

Дочку садовника леди Филберта не пожелала бы в жены ни одному из своих сыновей. Да, она была хорошенькой девушкой, даже очень милой, но… из простых. Д разве можно представить, чтобы на венчании в церкви гостями жениха были леди и джентльмены из высшего общества, а со стороны невесты — садовники, горничные и повара?

Леди Филберта, глубоко вздохнула. Небольшой роман не повредит репутации Гаррика, и если Селеста в состоянии вывести его из вечной спячки, что ж, в таком случае леди Филберта готова сама привести в спальню старшего сына эту девчонку, предварительно обмотав ее лентами с ног до головы.

— Дорогой, я хорошо понимаю твои чувства, — она действительно понимала, ведь ей когда-то и самой пришлось искать путь к сердцу ее старого мрачного мужа, — но мы не имеем права забывать о своей миссии. Стэнхоуп нанес вред нашей организации, но мы еще не знаем, как это было сделано.

— Селеста должна уехать.

— Селеста — наша единственная возможность докопаться до истины.

— Завтра же, — глухо ответил Трокмротон, опустив голову на грудь. — И чем дальше, тем лучше.

— Нам до сих пор ничего не известно о сообщниках Стэнхоупа. Гаррик, гости разъедутся через два Дня. У тебя есть всего эти два дня для того, чтобы покончить с предателем. — Гаррик продолжал отрицательно качать головой, и тогда леди Филберта вытащила из рукава один из последних козырей, карту, разыгрывать которую позволено только матерям. — Дорогой, пока я сама занималась делами, таких провалов, как со Стэнхоупом, у нас не было и быть не могло. Я думаю, что ты обязан был заметить признаки предательства со стороны своего секретаря. А значит, вина за провал полностью ложится на тебя.

— Мы найдем какой-нибудь другой способ решить эту проблему, мама, — ответил Трокмортон, медленно поднимая голову и поворачиваясь к леди Филберте.

Щелкнула дверная ручка, и в комнату просунулась голова Дафти.

— Леди Филберта, мистер Трокмортон. Мне неловко прерывать ваш разговор, но прибыл человек с донесением. Это очень серьезно, речь идет о взрыве.

Трокмортон открыл дверь детской и вдохнул запах камфары и ромашки, лакированных лошадок и детских воспоминаний. Он всегда любил детскую. Она напоминала ему счастливые годы: родителей, которые его обожали, учителя, терпеливо отвечавшего на все вопросы, и маленького брата, повсюду бегавшего за ним, словно хвостик.

Он не хотел обманывать себя. Сегодняшние события потрясли весь сложившийся уклад жизни, заставили его утратить контроль над собой и своими поступками. Он делал — боже, что он делал с Селестой! Прежде он не позволял себе такого даже в самых потаенных мечтах. Но когда он почти сумел убедить себя в том, что поступил так ради спасения Селесты и самого себя, чтобы не сойти с ума от наваждения, охватившего его, пришло это ужасное сообщение о взрыве. Двое англичан, один из которых был его агентом, а второй — потенциальным предателем, погибли в Крыму при взрыве бомбы.

Случайное совпадение? Нет, конечно.

Теперь нужно будет заняться доставкой тел в Англию, ведь ни один человек не должен лежать в чужой земле. Но, быть может, Маклину удалось выжить? Нет, это было бы чудом.

Итак, Селеста должна будет остаться и, сама того не подозревая, исполнить свой долг перед родиной, а Трокмортону придется обуздать свои чувства и вернуться в обычное, прежнее состояние.

Помочь ему в этом должны детские воспоминания, знакомые предметы и запахи. Этот деревянный, отполированный мастикой пол, блестящий в лучах заходящего солнца. Эти красные с синим занавески с крупным узором. Полка со стоящими на ней книгами — потрепанными и совсем новенькими.

Его дочь.

При виде Пенелопы лицо Трокмортона просветлело, и все проблемы временно отодвинулись на второй план.

Скрипнуло кресло-качалка, в котором сидела миссис Браун с вязанием в руках. Полная пожилая женщина улыбнулась, увидев Трокмортона, и приветливо кивнула ему. Пенелопа сидела спиной к Трокмортону, склонившись над книгой, и еще не заметила появления отца. Трокмортон присмотрелся к потрепанному томику в руках Пенелопы.

«Робинзон Крузо».

На прошлой неделе, перед самым приездом гостей, он читал вслух эту книгу для девочек. Для обеих девочек.

Трокмортон окинул детскую взглядом и тревожно спросил миссис Браун:

— А где Кики?

— Не знаю. Спряталась куда-то, она очень хорошо умеет прятаться. — И миссис Браун, подмигнув, кивнула на большой шкаф для игрушек с резными дверцами-жалюзи.

На полках шкафа бок о бок с куклами Пенелопы стояли старые, облупленные оловянные солдатики и плюшевые звери — слабость Кики. Отличное место, чтобы прятаться. В детстве он сам не раз прятался в этом шкафу. Трокмортон успокоился. Девочки в безопасности, да и сам он начеку. Теперь нельзя лишь допустить, чтобы черное предательство Стэнхоупа каким-то образом отразилось на Пенелопе и Кики. От этого негодяя можно ожидать чего угодно. Предав организацию, он не остановится и перед тем, чтобы выкрасть невинных детей.

Трокмортон всегда любил Пенелопу, но в последние дни вдруг обнаружил, что и Кики тянется к нему, стремясь завоевать его внимание.

Порой она раздражала Трокмортона, но все же она была его племянницей.

Он намеренно повысил голос и спросил:

— А вы пробовали поискать ее, миссис Браун?

— Да, но разве мне это удастся? Ведь Кики такая хитрая.

Из шкафа донеслось приглушенное хихиканье.

— Тогда придется подождать, когда она сама вернется, — сказал Трокмортон. Он перевел взгляд на давно увидевшую его, с нетерпением ожидающую дочь и спросил, подходя к ней: — Как ты поживаешь, моя сладкая?

Пенелопа не выдержала, отшвырнула книгу и бросилась к Трокмортону с раскрытыми ладошками.

— Папа! — Он поднял ее на руки, отметив про себя то, какой она стала тяжелой. — Я скучала по тебе. — Она поцеловала отца в щеку и откинулась назад — С тех пор как приехали гости, я тебя почти не видела.

Трокмортон улыбнулся, уловив в голосе Пенелопы знакомые — свои собственные — интонации.

— Сейчас гостям не до меня, танцевать и играть в карты они и сами смогут. Кроме того, с ними дядя Эллери, твой любимый, веселый дядя Эллери, наш жених.

— Ты все равно лучше, — твердо заявила Пенелопа.

— Нет, что ты, — удивленно возразил Трокмортон.

— Лучше, лучше, — подтвердила Пенелопа, обхватывая ладошками лицо Трокмортона. — Ведь ты же мой папа.

Ему всегда хотелось иметь много детей, но бог послал ему только Пенелопу. Нет, была еще, конечно, Кики, но…

— Хочешь, чтобы я почитал тебе? — спросил он.

— «Робинзона Крузо»!

— Но ты его сама читаешь. — Он, не спуская с рук Пенелопу, присел на стул.

— Я еще не все слова могу разобрать, — серьезно ответила Пенелопа, глядя на отца снизу вверх. — Мне нужно начать учиться читать у мисс Милфорд.

Вот уж о ком он хотел сейчас говорить и думать меньше всего, так это о мисс Милфорд.

— Ты так хорошо читаешь. Начнем с того места, где остановились в прошлый раз.

Трокмортон подумал о Кики, сидящей в шкафу. О Кики, которая прикидывалась, будто ни слова не понимает по-английски, но тем не менее всегда оказывавшейся рядом, когда он читал.

Трокмортон раскрыл старый томик в потрепанном зеленом переплете и начал не торопясь, громко читать о приключениях моряка, чудом спасшегося во время кораблекрушения.

Сидя в своем шкафу, Кики прижалась к дверцам и негромко вздохнула.

Ее отец никогда не читал ей. Он даже не смотрел в ее сторону. Не говорил ей о том, какая она хорошая девочка. Вообще никогда не говорил с ней. Мог только посмеяться, глядя на ее проделки, да рассеянно погладить по голове, когда проходил мимо.

Кики проглотила комок, подкативший к горлу. Тот человек, который работал в кабинете дяди Гаррика, сказал недавно, что здесь, в Англии, она никому не нужна. Он был прав. А еще он сказал, что Кики должна вернуться туда, где ее настоящий дом.

Во Францию, где все говорят на ее родном языке. Туда, где всегда светит солнце. Туда, где всегда тепло.

Туда, где живет татап.

Правда, ее теперь там тоже нет. Перед тем как уехать из Англии, татап говорила, что не может остаться в Париже, потому что ей негде там жить, разве только ночевать на улице.

Кики приникла к прорезям шкафа. Эта уродина, глупая счастливица Пенелопа сидела на коленях у своего отца, прижавшись к его груди, а тот читал ей — медленно и громко. Было видно, что ему приятно быть с дочерью. Сердце Кики сжалось от боли.

На улицах Парижа живет множество детей, и все они сильные и храбрые, как она, и, как она, все говорят по-французски. И Кики твердо решила бежать в Париж, домой.

Она прижала к губам носовой платок, чтобы заглушить рыдания.

Глава 18

— Селеста!

Она надеялась незамеченной пройти через музыкальный салон, оттуда пройти по длинному коридору и спуститься вниз, на кухню, чтобы позавтракать. Этим утром ей не хотелось видеть никого, кроме слуг — людей, которые ее понимают, среди которых она будет чувствовать себя своей. И уж меньше всего ей хотелось повстречаться с мистером Стэнхоупом, секретарем всемогущего, ужасного мистера Трокмортона.

— Селеста! — еще настойчивее окликнул ее мистер Стэнхоуп.

Она неохотно остановилась и обернулась к нему. На загорелом лице мистера Стэнхоупа играла радостная улыбка.

— Как я рад видеть вас в это чудесное утро, — сказал он.

Селеста невольно взглянула в окно на затянутое серыми тучами, сеющее дождем небо и отступила на шаг назад.

— У меня еще не было возможности поздравить вас с возвращением, — сказал мистер Стэнхоуп.

«Что это с ним случилось? — подумала Селеста. — Странно».

— Благодарю вас, — ответила она вслух.

— Должен сказать, что ваше возвращение оказалось просто триумфальным.

Ей не нравился этот высокий человек с его прочеркнуто утонченными манерами. Он казался полной противоположностью Трокмортону, однако хорошего впечатления это не производило.

— Да, сэр.

— Перестаньте, вы же не школьница. Зовите меня просто мистером Стэнхоупом.

— Благодарю вас… мистер Стэнхоуп.

«А меня вы могли бы называть мисс Милфорд. Как Трокмортон, когда он чем-то недоволен».

— Вы направлялись…

— На кухню, — спокойно сказала Селеста.

— Ах, так. — Было заметно, что Стэнхоупу не понравилось то, как она напомнила ему о разнице в их происхождении.

Селесте же, напротив, понравилось секундное замешательство мистера Стэнхоупа. Она мысленно сравнила его с мистером Трокмортоном. Нет, никакого сравнения. Трокмортон всегда относился к слугам, и особенно к ее отцу, доброжелательно, пожалуй, даже лучше, чем к своим знатным посетителям. Чего-чего, а уж этого у Трокмортона не отнять.

— Я пройдусь с вами, — сказал Стэнхоуп.

Как и предполагал Трокмортон, Стэнхоупа прежде всего интересовало, что нового стало известно из переводов, которыми занималась Селеста. Она боялась сболтнуть что-то лишнее, но отец всегда называл мистера Стэнхоупа легкомысленным человеком. Правда, Селеста знала о том, что он служил в Индии, лазил там по горам, сражался с местными бандитами. После этого мистера Стэнхоупа нельзя было назвать легкомысленным человеком, но Селеста, кажется, понимала, что имел в виду ее отец.

Мистер Стэнхоуп был аристократом голубых кровей, получил хорошее образование, повидал людей. У него, конечно, были свои слабости, но они не помешали Трокмортону сделать мистера Стэнхоупа своим секретарем и самым близким другом.

В этом была какая-то странность, поскольку Селеста никогда не могла понять, что может роднить холодного, уравновешенного мистера Трокмортона с непоседливым, склонным к авантюрам мистером Стэнхоупом. Правда, события последних двух дней заставили ее сильно поменять мнение о мистере Трокмортоне. Он оказался совсем не таким, каким она его себе представляла.

И вот вчера в оранжерее оказалось, что мистер Трокмортон не только любит женщин, но и умеет доставлять им наслаждение, причем даже помимо их воли. Этого она ему не простит. Никогда.

Недовольный ее затянувшимся молчанием, мистер Стэнхоуп раздраженно заметил:

— А мне казалось, что мы с вами сумеем поладить.

— Поладить? Но мы никогда прежде даже не разговаривали с вами, — ответила Селеста, замедляя шаги возле окна. Дождь продолжал сеять, но на горизонте уже появились первые просветы — предвестники солнца.

— Я всегда знал, что вы красивы, но прежде, до вашего отъезда, вы были слишком молоды, чтобы вовлекать вас в… разговоры, — сказал Стэнхоуп, заглядывая в глаза Селесты.

Как и Трокмортон, Стэнхоуп выглядел уверенным в себе и готовым к… разговору. Селеста искоса взглянула на него и подумала, что в своем… разговоре он вряд ли окажется столь же искусным, как мистер Трокмортон.

— Пребывание в Париже явно пошло вам на пользу — продолжил Стэнхоуп, окидывая Селесту взглядом опытного мужчины.

Мистер Трокмортон смотрел на нее не так. Под этим взглядом Селеста вдруг почувствовала себя раздетой и ей захотелось прикрыться руками.

— Трокмортон говорил, что вы прекрасно владеете французским и русским… Интересно, какие еще таланты скрываются за вашей прелестной внешностью? — Стэнхоуп улыбался и явно желал произвести на Селесту впечатление.

Подобных мужчин она насмотрелась еще в Европе и знала, насколько неискренни их слова.

— Если я раскрою все свои тайны, что же останется мне самой?

— Это верно, черт побери, — усмехнулся Стэнхоуп, разглядывая кончики туфель, торчащие из-под подола платья Селесты. — Интересно, как вам объяснил Трокмортон свое решение о том, чтобы вы занимались переводами вместо меня? Что он вам сказал?

Селеста могла ответить правду, сказать, что вскрылась некомпетентность мистера Стэнхоупа как переводчика, но не была уверена в том, что имеет на это право. Кроме того, подобное заявление могло вызвать гнев мистера Трокмортона. И чего в таком случае можно ожидать от самого мистера Стэнхоупа?

— Мистер Трокмортон сказал, что вы в последнее время слишком много работали и вам нужно немного отдохнуть.

— Можно подумать, что я совсем старик. Скажите, вы считаете меня стариком?

— Нет, вы еще не слишком старый, — сыграла наивную дурочку Селеста.

— Конечно, я старше вас, — раздраженно отреагировал мистер Стэнхоуп. — Лет на десять, не меньше. Но я не старше Трокмортона, а его вы, кажется, находите достаточно молодым, чтобы…

Селеста замерла. Какое право имеет Стэнхоуп обсуждать ее поведение? Распространять слухи о ней и мистере Трокмортоне? Какое право он имеет говорить об этом вслух?

— Чтобы что, мистер Стэнхоуп? — жестко спросила она.

Но Стэнхоуп уже понял свой промах и поспешно ответил:

— Я очень благодарен Трокмортону за его заботу, но и во время отдыха мне не хотелось бы полностью отрываться от дел. Поделитесь со мной последними новостями.

— Как пожелаете, — все так же холодно ответила Селеста.

Этой обиды она не забудет. Узнай Трокмортон о том, что говорит о них Стэнхоуп, он отстегал бы его кнутом. А может быть, и нет, ведь Трокмортон всегда и во всем поддерживал мистера Стэнхоупа.

Селесте хотелось закрыть лицо руками, чтобы отогнать нахлынувшие на нее воспоминания.

— Вы переводили новые письма? — спросил мистер Стэнхоуп.

Только одно, в котором говорилось о большой встрече, назначенной к югу от Кабула.

— Кабул, — прищурил глаза Стэнхоуп.

— Это в Афганистане, — пояснила Селеста.

— Я знаю, где это. — Стэнхоуп глубоко вздохнул заговорил спокойнее: — Я бывал в Кабуле.

— Вместе с мистером Трокмортоном?

— Точнее сказать, это он был тогда со мной, — Усмехнулся Стэнхоуп.

Было совершенно очевидно, что разговор как-то сразу наскучил мистеру Стэнхоупу, но Селеста была этому даже рада. Ей хотелось поскорее оказаться рядом с отцом, Эстер, со всеми, кто любит ее.

И она добавила коротко и деловито:

— Большая группа коммерсантов должна определить, насколько выгоден Кабул для вложения денег. Я полагаю, что такое большое вливание окажет сильное воздействие на местную экономику.

У Селесты было свое мнение относительно этого письма, и сейчас, после разговора с мистером Стэнхоупом, она начала подозревать, что ей отведена какая-то особая роль в этом треугольнике — она, письмо и мистер Стэнхоуп.

Трокмортон явно вел свою игру, и если она рискнет углубиться в нее, ей станет понятна роль Трокмортона и его влияние на ход всех мировых событий, которое он оказывает, сидя здесь, в Блайд-холле. А то, что это именно так и есть, Селесте подсказывала ее интуиция.

Правда, сейчас ей было не до этого. Она уже ощущала запах жареного бекона, доносившийся с кухни.

— Большое вливание. Сильное воздействие. Да. — Казалось, Стэнхоуп совершенно забыл о присутствии Селесты. Он запрокинул голову, задумчиво глядя в потолок, затем повернулся и поспешил прочь. Затем, очевидно, вспомнил про Селесту и коротко поблагодарил, обернувшись.

Обрадованная тем, что вновь обрела свободу, Селеста поспешила на кухню, надеясь на то, что больше не встретит препятствий на своем пути.

Не тут-то было!

Из-под лестницы, по которой спускалась Селеста, выступил Эллери.

— Селеста!

Она едва не взвизгнула от неожиданности. Эллери ухватил ее за руку и потащил в укромный уголок.

— Дорогая, — он обнял Селесту за талию и улыбнулся, — я ждал, пока ты пройдешь мимо.

От Эллери за версту пахло элем. Под глазами у него появились мешки, нос покраснел, но все равно он был в сто раз красивее Трокмортона.

Селесте вдруг захотелось вернуться, спросить Эллери, почему тот не появлялся, и приказать ему отпустить себя. Но разве в Эллери было дело? Нет, в Трокмортоне!

Селеста фальшиво улыбнулась — так она учила улыбаться Патрицию — и сказала, отстраняясь:

— Эллери, ты меня напугал.

— Тебя пугает моя страсть? — пылко спросил он. Селеста невольно рассмеялась и успокоилась. Ведь это же был Эллери, которого она любила, милый, славный Эллери. Разве можно его бояться, в отличие от Трокмортона с его темными страстями?

— Ты даже встал с утра пораньше, чтобы увидеться со мной?

— Я еще не ложился.

— Ну конечно. — Она притронулась к свежим царапинам на его лице. — А это что такое?

— Вчера вечером тебя не было на концерте, я решил пойти поискать тебя, и вот… налетел на розовый куст твоего папаши.

— Прости, я ничего не понимаю. — Всю сегодняшнюю ночь Селеста не спала, слушая, как храпят за стеной ее соседки. А еще она мечтала о том, чтобы к ней пришел Трокмортон. Тогда она привязала бы его к кровати и стала бы мучить — так же, как он сам мучил ее в оранжерее.

Увы, в результате она измучила лишь саму себя. Все шло не так, и виной всему был только Трокмортон!

— Я слышал, что ты остановилась в домике у своего отца.

Селесте сразу вспомнился их домик — каменный, Увитый густой зеленью, обсаженный розовыми кустами.

— Я пошел туда, — продолжал Эллери. — Было темно. Мне казалось, что я помню окна твоей спальни. Они наверху.

— Там теперь папина спальня, — улыбнулась Селеста.

— Я стал швырять камешки, чтобы разбудить тебя…

Дольше она выдержать не могла и принялась смеяться. Время от времени она поглядывала на растерянное лицо Эллери и хохотала еще громче.

Эллери отпустил Селесту и оперся на стоящий у стены столик.

— Это нечестно!

Она продолжала хохотать.

— Я столько сил потратил, чтобы найти свою любимую, а ты смеешься надо мной!

Но он и сам смеялся, озорно блестя глазами. Если бы на его месте вдруг оказался Трокмортон, уж он бы над собой не стал смеяться, будьте уверены! А Эллери мог, оттого, наверное, и был таким милым, несмотря на все свои недостатки.

— Ты такой милый, — благодарно улыбнулась Селеста.

— Милый! — То, что Селеста смеется над ним, не задело Эллери, а вот ее слова — рассердили. — Какой же я милый? Я повеса, бабник, пьяница… вот Гаррик в самом деле милый человек.

«Ты просто его не знаешь», — хотела сказать Селеста, но, разумеется, не сказала, заметила только:

— Я должна идти, иначе останусь без завтрака.

— Очевидно, я к тому же еще и неудачник, — ответил Эллери, засовывая руки в карманы.

— О чем ты? — удивилась Селеста. — Я обожаю тебя, и леди Патриция тоже. Да все дамы без ума от тебя!

— Я столько ждал тебя под этой чертовой лестницей, в темноте, один, а ты торопишься уйти. Патриция волочится за этим тупицей Тауншендом. Даже леди Фезерстон и та куда-то спряталась. Поговорить не с кем!

— Леди Патриция танцевала с лордом Тауншендом?

— Да, а откуда тебе это известно? — подозрительно прищурился Эллери.

— Ну, ты же сказал, что она волочится за ним, вот я и подумала, что все это могло начаться только во время танцев.

— Танцевала с ним, смеялась, кокетничала. Но всем же известно, что у этого индюка на уме одни только собаки.

— Эллери! — притворно возмутилась Селеста, в глубине души очень порадовавшись за леди Патрицию. Умная девочка, не только все поняла, но и все сделала как нужно.

— Впрочем, я даже рад. Пусть любезничает со своим Тауншендом, по крайней мере, не будет болтаться у нас под ногами.

— У нас? — Селеста подумала о том, в каком положении она оказалась. С одной стороны, она сама хотела Эллери и была бы рада убрать Патрицию с дороги. Но после того, что случилось вчера в оранжерее…

Она смутилась и хотела сейчас только одного — поскорее уйти на кухню, к своим друзьям.

— Поговорим об этом позже, — сказала она, выходя из угла, в котором они стояли, и стараясь не смотреть на огорченное лицо Эллери. — Мне просто необходимо поесть, я умираю от голода.

— Вот и ты меня бросаешь, — грустно заметил Эллери.

— Нет, что ты.

— Я недостаточно красив для тебя? Недостаточно богат?

Селеста поняла, что Эллери прежде всего пьян, причем сильно пьян.

— Это не то, что ты…

— Наверное, не я герой твоего романа. А может быть, ты в самом деле влюбилась в Гаррика? Ну кто я такой? Бабник, и больше ничего. А у моего брата столько талантов… Наверное, он нравится женщинам больше, чем я?

Настроение у Селесты испортилось окончательно. Она терпеть не могла сцен, тем более что Эллери, сам того не желая, попал точно в яблочко.

— Я не хочу мистера Трокмортона, я хочу только…

— Меня? — быстро перебил ее Эллери. — Конечно, ты хочешь меня. Моя милая маленькая Золушка, скажи мне, где твоя спальня, и я приду, чтобы примерить тебе хрустальную туфельку. Может быть, она рядом со спальней Гаррика?

— Нет! — возмущенно отшатнулась Селеста.

— Тогда где же она? Я искал твою спальню до самого утра, и если ты в самом деле любишь меня…

Болван! Наверное, он и в самом деле искал ее спальню, но чтобы вот так требовать…

— В Северной башне, — холодно ответила Селеста. — Третья дверь справа. Не ошибешься.

И она исчезла, оставив Эллери стоять в полной растерянности под темной лестницей.

Заветная дверь кухни была все ближе, еще несколько шагов, и…

— Мисс Милфорд!

Она раздраженно повернулась на каблуках и увидела перед собой мистера Кинмена.

— Да, сэр?

— Я только что видел Трокмортона, — застенчиво улыбнулся некрасивый великан.

Она медленно распрямила поникшие плечи. Этого сообщения она никак не ожидала.

— Он хочет, чтобы вы пришли к нему в кабинет, — растерянно пожал плечами мистер Кинмен. — Нужно срочно перевести какое-то письмо.

В какой-то момент Селеста готова была просто ответить «нет». Хватит с нее, и никакого прощения мистеру Трокмортону! Однако здравый смысл все же одержал верх, ведь все равно ей придется еще встречаться с мистером Трокмортоном, не сейчас, так позже. Вот только как же быть с завтраком… Так и быть, она придет к Трокмортону, но только сначала поест и повидается со своими друзьями.

— Мистер Кинмен, вы увидите вновь мистера Трокмортона?

— Скорее всего, да.

— Передайте ему, что я приду, только… Нет. — Ей в голову пришла хорошая мысль о том, как и дело сделать, и одновременно поставить Трокмортона на место. — Попросите, чтобы он прислал письмо ко мне в спальню. Я переведу его там.

Мистер Кинмен зачем-то оглянулся и сказал:

— Мне кажется, что такой ответ не устроит мистера Трокмортона.

— Но другого он не получит. — И Селеста вновь двинулась в сторону кухни.

Мистер Кинмен понизил голос и сказал ей вслед:

— Мисс Милфорд, мне кажется, что неприлично отказываться прийти, когда об этом тебя просит хозяин.

Селеста обернулась и сказала с холодной яростью, глядя прямо в глаза мистеру Кинмену:

— Мне кажется, вы знаете больше, чем хотите показать. Вы в доверительных отношениях с мистером Трокмортоном?

— Нет, мисс, просто я так оцениваю ситуацию со своей стороны, — покачал головой мистер Кинмен.

Селеста постаралась припомнить, как часто и где именно встречала она мистера Кинмена за последние дни, и поняла, что тот действительно видит и оценивает все «со своей стороны», не попадаясь лишний раз на глаза. Осталось разобраться, почему он так себя ведет? Тоже потерял голову от любви? Нет, на него это не похоже. Шпионит? Возможно. Но зачем и для кого?..

И почему она сама стала такой подозрительной — в этом что, тоже Трокмортон виноват?

— Передайте мистеру Трокмортону то, что я сказала. — И Селеста, не дожидаясь ответа, скрылась за тяжелой дверью кухни.

Глава 19

Стоило Селесте перешагнуть порог кухни, как со всех сторон раздались приветственные возгласы.

— Вы только взгляните на нее! — Это Брюнелла, которая всю жизнь, сколько помнила Селеста, служила старшей горничной на верхнем этаже. — Наша маленькая француженка. А уж как разодета!

Все раздражение, накопившееся за утро, отступило. Селеста была среди своих.

Она любила кухню. Можно сказать, она выросла здесь, рядом с матерью. А когда той не стало, на кухне появилась Эстер, полюбившая Селесту как родную дочь. Здесь все знали Селесту, и она знала всех. На кухне можно было говорить все, что думаешь на самом деле, без притворства и оглядки. На кухне не имело значения то, что Селеста поднялась вверх по социальной лестнице, то, что мистер Трокмортон включил ее в свою игру, каким-то образом связанную с проделками мистера Стэнхоупа. Здесь не имела значения ни странная связь, возникшая между ней и старшим Трокмортоном, ни ее неприкрытая охота за вторым, младшим братом. На кухне Селеста могла позволить себе быть самой собой. И здесь все прекрасно знали, кто она есть на самом деле.

Селеста приветственно махнула рукой Брюнелле и медленно покружилась, снимая черную бархатную шаль, наброшенную на плечи, и демонстрируя свое модное, с пышной юбкой платье, сшитое из белого индийского штапеля.

— О-ля-ля, — на французский манер воскликнула Брюнелла. — Красота!

Она, не глядя, сунула поднос в руки слуге, пришедшему сюда за завтраком для кого-то из гостей.

Эстер бросила половник и поспешила обнять Селесту. Вслед за этим Селеста попала в объятия старого Арвида, который с незапамятных времен заправлял погребами Блайд-холла и умел готовить ликеры и консервировать овощи и фрукты как никто другой. Неизвестно, как долго могло бы продолжаться все это, если бы не Эстер. Она быстро навела на кухне порядок. Отослала Арвида за малиновым джемом, разогнала по местам горничных и широким жестом пригласила Селесту к столу.

— Садись и поешь настоящей еды, — сказала она. — Не каких-то там улиток.

Селеста не стала говорить, что, живя во Франции, полюбила улитки, о которых с таким презрением отозвалась Эстер, и уселась за стол.

— Пахнет великолепно, — сказала она.

На столе стояли длинные блюда с зажаренной, покрытой золотистой корочкой макрелью и котелки с дымящейся овсяной кашей. В глиняных горшочках матово блестела сметана, а рядом с ними высились на тарелках горы хрустящих горячих булочек с маслом. А в середине стола была установлена чаша с мелко нарезанной клубникой, которой, при желании, можно было посыпать эти булочки.

Селеста отвела глаза в сторону. После разговора с несчастным Эллери ей следовало бы потерять аппетит, но… она его не потеряла.

За столом слуги сидели по ранжиру: с одной стороны младшие садовники, конюхи и рассыльные; с другой — старшие и среди них отец Селесты с приглаженными, смоченными водой волосами. За последние годы волосы отца заметно поредели, а те, что остались, стали серыми от седины, но лицо его оставалось прежним, родным, знакомым до последней черточки. Всегда немногословный, теперь он говорил еще меньше и медленнее. Впрочем, после смерти жены ему и не с кем было особенно поговорить, и Селеста подумала о том, что хорошо бы ему найти женщину, которая будет любить и ухаживать за ним. Ведь он еще совсем не старый.

Ее взгляд невольно обратился к Эстер, которая медленно переворачивала вертел с ростбифом, умудряясь одновременно резать и раскладывать ломти хлеба. Эстер могла бы стать такой женщиной, но только не помешают ли этому воспоминания о матери Селесты, заправлявшей когда-то на этой самой кухне?

— Доброе утро, отец, — сказала Селеста, подходя и целуя его в щеку.

— Доброе утро, дочка. — Отец потрепал Селесту по руке. — Рад видеть тебя.

Она еще раз поцеловала отца и поблагодарила парней, поспешивших освободить для нее место рядом с ним.

Усевшись, Селеста на минуту предалась ностальгическим воспоминаниям. Здесь, на кухне, все было по-прежнему. То и дело прибегали незнакомые слуги, спешившие забрать подносы с завтраком для своих хозяев. Эстер обслужцвала их, не забывая при этом присматривать за тем, чтобы на столах у своих было всего в достатке. Одновременно она продумывала меню на весь сегодняшний день.

— Селеста, возьми булочку, — прошамкал беззубым ртом Тревис, легендарный Тревис, служивший в Блайд-холле уже шестой десяток лет. Он поднес тарелку, и Селеста, улыбнувшись, взяла с нее горячую булочку.

Затем к ней потянулись молодые слуги, предлагая то овсянку, то клубнику, и в результате Селеста набрала столько, сколько вряд ли смогла бы съесть. Разумеется, ее не прекращали при этом забрасывать вопросами:

— Париж в самом деле такой распутный город, как о нем говорят, Селеста?

— Ты там каждую ночь бывала на балах?

— Что ты скажешь о французах, Селеста? Тебе они нравятся больше, чем англичане?

Селеста зачерпнула ложкой овсянку и коротко ответила:

— Да — да — нет.

— Дайте девочке поесть, — сказал отец. — Вон какая она худенькая.

— Зато хорошенькая, — восторженно вздохнул кто-то из молодых парней.

Селеста улыбнулась ему с полным ртом. Уплетая завтрак, она сумела на время забыть обо всем, что случилось с ней там, наверху, и о том, что ждет ее, когда она туда вернется. Она просто ела, да с таким аппетитом, что Эстер не удержалась и спросила ее, оглаживая ладонями свои крутые бедра:

— Ну, как, нравится моя стряпня? — Сказано было грубовато, но от души. Нужно было просто знать Эстер.

— Сто лет такого не ела, — откликнулась Селеста. Эрни, этот разносчик сплетен, как называл его отец, давно уже переминался с ноги на ногу. Наконец он не выдержал и попросил:

— Селеста, если ты уже поела, расскажи нам, как дела у мистера Эллери?

Селеста чуть вздрогнула, надеясь, что отец этого не заметил.

— Ему лучше. Сыпь прошла, и царапины почти зажили.

— Прошлой ночью у него добавились новые царапины после того, как он налетел на розовый куст, — заметил Милфорд и сделал глоток эля из оловянной кружки.

Селеста старалась не смотреть в его сторону.

— Тебя не было вчера в музыкальной гостиной, — продолжал Эрни. — Мистер Эллери сделал тебе непристойное предложение?

— Он славный мальчик, — сказала Эстер, отрезая хлеб от приложенного к груди каравая. — Но если он сделал что-то подобное, клянусь, я налью ему в бутылку с бренди касторового масла.

— Нет, нет! — поспешно возразила Селеста. Эллери был любимцем всех слуг, особенно горничных, и в первую очередь кумиром Брюнеллы, которая всегда старалась выбрать самые хрустящие булочки, когда относила ему поздний завтрак. — Мистер Эллери вел себя со мной очень вежливо.

«Если не вспоминать сегодняшнее утро, когда он напился и начал делать непристойные намеки относительно меня и мистера Трокмортона».

Как некстати ей вспомнился мистер Трокмортон, который посылал за ней. Мистер Трокмортон, которому она бросила вызов. Мистер Трокмортон, о котором ей так не хотелось думать.

Если знать тот клубок, в котором она запуталась из-за Трокмортона, все, что сделал Эллери, казалось детской игрой.

— Я не была в музыкальной гостиной потому, что мне хотелось… поближе познакомиться с детьми, и, кроме того, вы же знаете, что я не пою и на арфе не играю.

Невилл, в чьи обязанности входил уход за столовым серебром и которого иногда бросали на помощь, когда нужно было обслужить за обедом многочисленных гостей, сказал:

— Я слышал от Хода, который слышал от Роудона, который слышал от Дайны, которая стирает пыль в кабинете мистера Трокмортона, что ты теперь работаешь с бумагами мистера Гаррика.

— Вот как? А что случилось с мистером Стэнхоупом? — воскликнул Арвид.

— Ему дали пинка под зад, — с чувством сказал Эрни.

Брюнелла дождалась, пока уляжется общее волнение, и спросила:

— Ну и как, Селеста, нравится тебе работать с мистером Гарриком?

— Очень.

Селесте как-то вдруг расхотелось оставаться на кухне. Исчезло радостное ощущение от того, что ты находишься дома, в кругу своих. Зачем они завели разговор о Гаррике? Прежде ее не волновали такие разговоры: какое отношение она, дочь садовника, имела к тому, что происходит наверху? Но теперь они затрагивали ее, заставляя думать о том, что было ей неприятно. Ей не хотелось вспоминать про мистера Трокмортона.

— Мистер Гаррик гораздо богаче, чем мистер Эллери, — заговорщицким тоном заметила Эстер.

— Ради всего святого, прекратите! — рявкнул Милфорд.

— Помнишь, Селеста, я не раз говорила тебе, что выйти замуж за богатого не сложнее, чем за бедного, — сказала Эстер, пристально посмотрев на Милфорда, который при этих словах съежился и поник.

Селеста посмотрела на них обоих и подумала о том, что отца и Эстер связывают гораздо более сложные отношения, чем можно было предположить.

— Я не строю сумасшедших планов, папа, и лучше понимаю теперь различие между бедными и богатыми, Эстер. Но…

— Нет, я не понимаю, — нахмурилась одна из новеньких горничных, самая молоденькая, слушавшая разговор, наморщив от напряжения свой лобик. — Кем же вы все-таки интересуетесь, мистером Эллери или мистером Гарриком?

— Мистером Эллери, — быстро ответила Селеста. Но горничная продолжала так, словно не слышала ответа Селесты:

— Мне кажется, что любой из них был бы достойной добычей для дочери садовника. Это все равно, что птицу руками поймать.

Селеста покраснела от смущения и сердито ответила:

— Я не хотела бы выйти замуж за мистера Трокмортона. Всех его денег не хватит, чтобы я смогла полюбить такого холодного и бессердечного человека, как он.

Ее слова упали в тишину. Было слышно лишь ритмичное постукивание вертела и шипение жира, падавшего с ростбифа на раскаленные угли. Селеста перехватила испуганный, предупреждающий взгляд Эстер и довернула голову к раскрытой двери.

Там в проеме стояла высокая темная фигура.

Гаррик. Он стоял, сжав кулаки и расставив ноги, словно матрос на палубе.

Он пришел за ней. Разумеется, разве мог он смириться с сообщением, которое она передала для него? Мистер Трокмортон обвел кухню тяжелым, замораживающим взглядом.

Некоторые слуги привстали со своих мест. Другие отвернулись или заерзали. Эрни закашлялся и постарался спрятаться за чужие спины.

Мистер Трокмортон нашел взглядом Селесту и неожиданно спокойным тоном сказал:

— Мисс Милфорд, можно вас на минутку?

В глубине его глаз, под коркой льда, горел огонь… огонь страсти, в которой ему только что прилюдно отказала Селеста.

Она вцепилась в скамью, на которой сидела, так, что побелели костяшки пальцев.

Видя, что она не собирается вставать, Гаррик повторил:

— Мне нужно поговорить с вами. Немедленно.

Эстер улыбнулась и ободряюще кивнула Селесте. Отец прокашлялся и сказал, тронув Селесту за плечо:

— Иди, девочка.

Могла ли она ослушаться? Не могла, как и не могла рассказать всем о том, что случилось вчера в оранжерее.

Она отлепила от скамьи пальцы. С усилием поднялась на ноги. Медленно подошла к двери, не глядя на Гаррика.

Он отступил в сторону, пропуская ее мимо себя.

Она вышла за дверь.

Гаррик захлопнул дверь и взял Селесту за локоть — так, как берут непослушную служанку.

Селеста попыталась вырваться и резко сказала:

— Будьте любезны, отпустите мою руку.

— Нет, — ответил Гаррик и потащил вслед за собой по лестнице. — Такой холодный и бессердечный человек, как я, не может быть столь вежливым по отношению к дочери своего садовника. Особенно, если она так пренебрежительно отзывается о его предложении выйти за него замуж.

— Вы не делали такого предложения.

— Да? — насмешливо ответил он. — Хорошо, я это запомню.

Оказавшись наверху лестницы, Селеста силой вырвалась от этого грубого, бездушного развратника и злобно прошипела:

— Не можете смириться с тем, что я не хочу поклоняться вам? Но на что вы рассчитываете после всего, что случилось?

Лицо мистера Трокмортона казалось обычным, спокойным, но под этой маской Селеста угадывала черты того дикаря, которые раскрылись для нее вчера в оранжерее.

Грубое, похотливое животное.

Селеста медленно двинулась вперед по пустынному коридору.

Гаррик следовал за ней по пятам.

— Вы сплетничали обо мне со слугами.

— Я — нет. Сплетничали они, а я лишь отвечала. И можете поверить, мне это не доставило ни малейшего удовольствия. — Это было еще мягко сказано. Глаза Селесты наполнились слезами. — Я и так запуталась меж двух миров, а тут еще вы со своими претензиями.

— А когда вы решили заполучить Эллери любой ценой, разве вас волновало, что будут говорить об этом — наверху, в саду, на кухне? — ехидно спросил Гаррик.

Он прав, это ее не волновало. В мечтах Селесты все это происходило мирно и гладко, но теперь, столкнувшись с жестокой действительностью, она понимала, что все не так просто. Однако ничто не заставит ее принять любовь мистера Трокмортона.

— Решив заполучить Эллери, я и не предполагала, что вместо него я заполучу его старшего брата, который так унизит меня в оранжерее.

— Так вот в чем дело. Вы сердитесь на меня за то, что я… унизил вас. — Он подтолкнул Селесту в спину, загнав в стенную нишу, встретившуюся на пути. В ту самую нишу, где она совсем недавно говорила с Эллери.

Селеста толкнула Гаррика в грудь — смешной жест, если учесть рост и вес мистера Трокмортона. Он даже не шелохнулся.

— Пустите меня. Я не хочу иметь с вами дела.

Он оперся ладонями в стену, оградив руками Селесту.

— Унижение. И это все, что вы можете сказать?

Селеста хотела твердо посмотреть в глаза Гаррику, но, вспомнив о тех чувствах, которые испытала тогда в оранжерее, смутилась и отвела взгляд в сторону.

— Вы знаете, что это было. Вы сделали это нарочно, чтобы показать, что имеете надо мной власть.

— Допустим. — На самом деле, с этим он был не согласен.

— И не вздумайте говорить, что я вас спровоцировала. Все, что случилось, произошло только по вашей вине.

— Готов взять на себя всю ответственность.

Как же, возьмет он на себя всю ответственность! Нет, легче от его слов Селесте не стало.

— Почему это произошло? Я хочу знать — почему?

— Я потерял самообладание. Такое со мной случилось впервые. Не смог сдержать себя. Приношу вам свои извинения за доставленное беспокойство.

Он говорил короткими, рублеными фразами, и в голосе Трокмортона вовсе не чувствовалось раскаяния. Можно было подумать, что Селеста вынуждает его извиняться, приставив к его голове взведенный пистолет.

В таких извинениях она не нуждалась.

— Это не оправдание, — сказала Селеста.

— Знаю! Вы думаете, я ничего не понимаю? Я сам не принял бы ни от кого таких извинений. — Он слегка отодвинулся назад, освобождая пространство вокруг Селесты. — Но я и не ищу оправданий, просто приношу свои извинения и надеюсь, что вы их примете.

Селеста покачала пальцем перед лицом Трокмортона и ответила:

— Это не извинение, это приказ.

Щеки Трокмортдна покрылись краской.

— Сейчас я не склонен к тому, чтобы извиняться. Прошу простить за то, что мои извинения оказались недостаточными.

— Ах, как красиво сказано! — с издевкой ответила Селеста. — Но я не понимаю вас. Не понимаю, как можно соблазнять женщину с таким холодным сердцем, как ваше!

— Холодным? — сверкнул глазами мистер Трокмортон. — Это вы меня считаете холодным?

— Да, вас. — Теперь краской покрылись и щеки Селесты, ведь она помнила, как извивалась и стонала в объятиях Гаррика. — Вам неизвестно, что такое страсть.

Он наклонился к лицу Селесты.

— Мне не известно, что такое страсть, мисс Милфорд? Тогда скажите, отчего я всю ночь провел…

Наверху хлопнула дверь, и послышались голоса. Гаррик понизил голос и продолжил:

— Я всю ночь ходил по коридорам, пытаясь охладить свой…

— Я не желаю этого слышать! — оборвала его Селеста, но ей было приятно знать, что тот провел всю ночь без сна, думая о ней.

— Я поступаю так, как хочу, мисс Милфорд. — Он наклонился и поцеловал Селесту. — И так, как хочется вам.

Селеста ухватилась за галстук Трокмортона и сначала была намерена оттолкнуть его прочь. Он вел себя так, словно ему все позволено, словно неуклюжего извинения, которое он принес, было достаточно. Ей хотелось сохранить свой гнев, доказать Трокмортону, что как соблазнитель он несостоятелен.

Но он так страстно, так мучительно страстно целовал ее. Можно было подумать, что Селеста для него — это последняя надежда вернуться к жизни. И вместо того чтобы оттолкнуть Гаррика, Селеста только сильнее прижималась к нему, чувствуя, как разгорается в жилах знакомый уже ей огонь, невольно мечтая о том, чтобы вновь оказаться в оранжерее, на том самом диване.

Наверху звучали голоса, но Селеста не слышала их. Она обхватила руками голову Гаррика, словно стремясь удержать его.

Когда они разомкнули губы, чтобы жадно вдохнуть воздуха, Селеста с упреком пробормотала:

— Вам должно быть стыдно за то, как вы ведете себя.

— Мне очень стыдно, — горячо прошептал он в ответ.

Наверху под чьими-то шагами затрещали половицы.

Гаррик взял руку Селесты и приложил ее себе между ног.

Разумеется, она знала, как устроено мужское тело, помнила мраморные статуи, которые ей довелось видеть в Риме. Разумеется, она знала о том, для чего предназначены те или иные органы — ведь она выросла рядом с конюшней. Но трогать живого мужчину, сгорающего от желания, ей еще не доводилось, и Селеста не знала, что ей предпринять — то ли закричать и броситься прочь, то ли… продолжать.

Любопытство взяло верх. Селеста обхватила пальцами ствол, выпирающий сквозь тонкую ткань, провела по нему. Он оказался таким длинным, что… Пожалуй, бежать было бы правильнее.

Посмотрев Гаррику в глаза, она прошептала:

— Ты обещал не делать этого.

— Тогда не держи меня так, это невыносимо. — Он поморщился, словно от острой, нестерпимой боли. — Да, ты права. Я не могу… я не должен… но мы все равно…

Он обхватил шею Селесты и вновь припал к ее губам.

На лестнице послышались шаги.

Как у него это получается? Как можно простым прикосновением губ разбудить столько чувств, разжечь желание? Селеста давно забыла все свои обиды, у нее было лишь одно желание — чтобы их поцелуй длился вечно. Ей хотелось, чтобы пламя, охватившее ее, не угасало.

Мимо них прошла крупная, тяжелая женщина, тревожно выкрикивая на ходу:

— Мистер Трокмортон! Где вы, мистер Трокмортон?

Какое-то время он не слышал, все его внимание оставалось прикованным к Селесте.

Затем очнулся, разочарованно вздохнул и ответил, выходя из ниши:

— Я здесь, миссис Браун. Что случилось?

Увидев его, старая няня всхлипнула:

— Вы не видели девочек?

Чувство вины и тревога овладели Селестой, и она, выйдя из ниши и присоединившись к Гаррику, спросила:

— Где они?

— Сбежали, — горестным тоном ответила миссис Браун и протянула смятый листок бумаги. — Мисс Пенелопа оставила эту записку. В ней сказано, что мисс Кики решила бежать и она вместе с ней.

Глава 20

— Я сказала, чтобы ты не ходила. Зачем ты пошла?

Пенелопа тащилась вслед за Кики, отвечая ей по-английски, хотя та упорно продолжала говорить на французском. Впрочем, упрямства Пенелопе было тоже не занимать.

— Затем, что ты постоянно попадаешь в различные переделки, чтобы привлечь к себе внимание. Мне это надоело.

Пенелопа пыталась уверить себя в том, что так оно и есть, хотя в глубине души испытывала чувство вины перед Кики.

Почему? Этого она и сама не знала. За последний год Кики превратила ее жизнь в кромешный ад. Кики была красивее Пенелопы, она то и дело пела и танцевала словно уличный клоун, непрестанно попадала какие-то истории и не отставала от Пенелопы, таскаясь за ней словно хвостик. Зачем она это делала?

Возможно, Кики просто не переносила одиночества, а Пенелопа была единственным человеком, с кем она могла общаться.

— И куда ты собираешься идти? — спросила Пенелопа.

Кики топнула ногой по лужице и ответила, гордо задирая голову:

— Домой.

— Твой дом здесь, — возразила Пенелопа, указывая рукой назад, на Блайд-холл. Сейчас они были посередине обсаженной дубами дорожки, сбегавшей с холма к речному берегу. Дождь прекратился, но крупные тяжелые капли то и дело срывались с промокших ветвей, шлепая по лужам и по девочкам, спускавшимся по склону. Пенелопа услышала далекий раскат грома и подумала, что дождь начнется опять и довольно скоро.

— Это твой дом.

— Это и твой дом тоже.

— У тебя есть няня…

— Это не моя няня, она пришла к нам всего неделю тому назад.

— Твой папа читает тебе книги… — продолжала ныть Кики.

— И ты можешь читать книги, и твой папа тоже живет в Блайд-холле. — Пенелопа не видела, что делает Кики, но по звуку поняла, что та вытерла нос рукавом. — У тебя что, нет носового платка?

— Нет! Я не такая английская леди, как ты, и все мне об этом постоянно напоминают, — все так же по-французски ответила Кики.

Пенелопе надоело слушать французский.

— Зато все говорят, что ты красивее, чем я.

— А я и есть красивее!

— Но я тоже хорошенькая! — И Пенелопа, догнав Кики, ткнула ее кулаком в спину.

Кики покачнулась вперед, а затем обернулась с таким видом, словно Пенелопа не кулаком, а ножом ударила ее в спину. Кики была ниже и легче Пенелопы, но силенки у нее тоже были, и потому, когда она толкнула Пенелопу в грудь, та не удержалась на ногах и упала бы, не подвернись ей дерево.

— Сгепп\

— Балда! — все прошлые обиды всколыхнулись в груди Пенелопы, и она с силой развернула Кики лицом к дому, где так тепло, так уютно и так… безопасно.

Но Кики и не подумала подчиниться. Она повернулась и побежала, летя стрелой и всхлипывая на ходу.

Пенелопа не побежала вслед за ней и осталась стоять на месте. Она не знала, каким образом Кики сумела прошмыгнуть мимо охранника. Сама Пенелопа сделала это, притворившись, что они с Кики играют в прятки, и охранник попался на ее удочку. Конечно, ей надо было бы вернуться в дом и рассказать обо всем папе, но ведь Кики за это время успеет убежать. К тому же ябедничать нехорошо. Сделать выбор было непросто, но все же Пенелопа сдалась и поспешила вслед за своей кузиной.

Снова зарядил дождь и пошел еще сильнее, чем утром. Сверкали молнии, грохотал гром, но Пенелопа продолжала идти вперед, смахивая с ресниц дождевые капли и надеясь на то, что Кики вскоре устанет и упадет — прямо в лужу.

Но Кики никогда не оправдывала надежд Пенелопы. Она продолжала спускаться к реке, и Пенелопе пришлось припустить бегом, чтобы догнать ее. Наконец она поравнялась с Кики, схватила за руку и крикнула, указывая на руины замка:

— Пойдем туда.

Впервые за это утро Кики отреагировала так, как можно было ожидать. Она окинула загоревшимися глазками развалины на вершине холма и мелодраматично, с интонациями плохой актрисы произнесла — по-французски, разумеется:

— Да. Там я, по крайней мере, смогу спокойно умереть.

— Я просто хочу, чтобы мы укрылись там от дождя.

— Ты не понимаешь высокого искусства.

— Это не искусство, это просто фарс.

Кики резко повернулась и принялась с достоинством подниматься по склону. Но как только ударил новый раскат грома, она завизжала и бросилась бежать во всю прыть.

Догнать ее Пенелопа сумела только возле самых развалин. Ноги у нее были длиннее, чем у Кики, но ту подгонял страх — она ужасно боялась грозы.

Девочки забились в тесную пещеру, образованную большим камнем, стеной и деревянной крышей, которую мисс Милфорд устроила для того, чтобы ее обвивала жимолость. В жаркий день Пенелопа побоялась бы залезать сюда — здесь вокруг душистых розовых цветов постоянно жужжали пчелы, но сегодня по случаю дождя они решили не покидать свои ульи.

Пенелопа стояла рядом с Кики, дрожа от холода, и с опаской присматривалась к молниям — они казались ей огненными пальцами разъяренного бога.

— Как ты думаешь, бог сердится на нас?

Кики посмотрела на Пенелопу как на сумасшедшую.

— Нет. За что?

Но мы же поступили плохо.

— Не мы, а ты. Я иду к себе домой, а ты — плохая!

— Это не я плохая, а ты. И ты не можешь убежать домой. Неужели ты этого не понимаешь, дурочка? Тебя никто там не ждет.

Кики потупилась и дрожащим голосом грустно ответила все так же по-французски:

— Здесь тоже. Я потеряла мою маму. Мисс Милфорд любит тебя больше, чем меня. Твой папа любит тебя, читает тебе книжки. А мой папа меня не любит. Меня здесь никто не любит. — И она захныкала — тоненько, как брошенный котенок.

— Ты хоть понимаешь, что говоришь глупости? — Пенелопе хотелось треснуть Кики по голове. — Я промокла, озябла, поцарапалась, но я же не бросила тебя, я с тобой, значит, ты уже не одна. И я люблю тебя, дурочка.

Кики довольно долго молчала, а затем переспросила:

— Правда?

— Да, ты дурочка.

— И ты все равно любишь меня?

— Когда ты не ведешь себя так глупо.

— Ах, Пенелопа! — Кики бросилась обнимать ее, да так пылко, что та едва устояла на ногах. — Это не я, а ты дурочка!

Пенелопа не оттолкнула Кики, наоборот, прижалась к ней еще ближе. Кроме любви, был в этом и простой расчет — ведь Кики, уходя из дома, надела шерстяную накидку, и под ней было теплее и суше.

Кики заботливо укрыла Пенелопу краем накидки и спросила:

— Почему ты сама ничего не надела?

— Боялась не успеть за тобой.

— Теперь мы с тобой настоящие сестры, верно? Любим друг друга, все делим пополам, и…

Пенелопа прикрыла ладошкой рот Кики.

— Ты что, берешь свои слова обратно? — возмутилась та, отталкивая руку Пенелопы.

— Тсс, — сквозь шум дождя Пенелопа что-то услышала. Да, теперь у нее не осталось сомнений: это был мужской голос.

— Наши папы! — теперь Кики тоже услышала голос, заглушенный свистом ветра. — Они нас ищут!

И она принялась приплясывать на месте, но Пенелопа остановила ее, взяв за локоть.

— Погоди. Может быть, это и не они. Папа велел, чтобы я всегда сначала убедилась, он ли это.

Очевидно, тревога Пенелопы передалась Кики, потому что она вдруг забилась поглубже в пещеру и страшным шепотом спросила:

— Почему?

— Потому что есть злые люди, которые хотят похитить меня и тебя… нас.

«Заметил ли кто-нибудь, как мы ушли из дома? — подумала Пенелопа. — Если да, то почему они так долго не шли искать нас?»

Папа говорил, что в таких случаях нужно доверять своей интуиции.

— Он приближается. — Пенелопа пыталась узнать голос, но не могла. Но что делать незнакомому человеку здесь, в саду, в такую погоду? — Давай выбираться наружу через эту дырку. Как только окажемся снаружи, сразу же отползи в сторону, а затем лети к дому. Я за тобой.

Голос приближался, становился все громче, и Пенелопа скомандовала шепотом:

— Торопись. Будешь бежать — пригибайся. Если я не успею, пришли сюда папу.

— Пенелопа! — Глаза Кики округлились от страха.

Самой Пенелопе было еще страшней, чем Кики, но на старалась не показать вида и только поторапливала:

— Давай, Кики, давай. Я за тобой.

Наконец Кики пролезла в дыру, и Пенелопа осторожно выглянула наружу, укрываясь за краем пещеры.

— Мисс Пенелопа, — услышала она. Голос был приветливым. Слишком приветливым и слишком сладким. — Я знаю, что вы где-то здесь. Меня послал ваш папа.

Нет, голос был незнаком ей.

— Я дядя Бамли. Скажите только, где вы, и я спасу вас от грозы.

Дядя Бамли? Она не знала никакого Бамли, а уж ее дядей он не мог быть совершенно точно. Сердце Пенелопы тревожно забилось, и она тихонько отодвинулась назад, в пещеру.

А затем…

— Вот ты где, моя сладкая! — крикнул Бамли. — Я нашел тебя!

Бамли схватил Кики. Пенелопа знала, что не отдаст ее без боя, и закричала во весь голос, но тут чья-то длинная рука просунулась в пещеру и схватила Пенелопу.

— А вот и то, что мне нужно, — ухмыльнулся Бамли, вытаскивая Пенелопу под дождь.

Она визжала до тех пор, пока Бамли не заткнул ей рот ладонью.

После этого, как учил ее папа, она перестала сопротивляться и стала ждать, когда тот придет на помощь.

Дождь хлестал как из ведра. Старый пес бладхаунд промок насквозь, но продолжал упорно тащить Трокмортона за собой. Времени на то, чтобы останавливаться у них не было, — ведь пропали девочки.

Кто-то выманил их из дома, и этот кто-то горько поплатится за это.

Кинмен со своими людьми прочесывал сад. Слуги обшаривали каждый уголок в доме.

Трокмортон тяжело бежал вслед за псом — в промокшем плаще и ботинках, не разбирая дороги и шлепая прямо по лужам. Он бежал и молился. Молился о том, чтобы дождь не смыл все запахи, чтобы пес не потерял след.

Селеста хотела присоединиться к нему, но он не позволил, велел оставаться в доме и попытаться хоть что-нибудь выяснить. Кроме того, он не хотел, не мог подвергать Селесту опасности.

Пес повернул к реке, затем вернулся назад и потащил Трокмортона вверх по склону холма, по направлению к этим идиотским фальшивым развалинам. Трокмортон пытался сквозь дождь уловить какое-нибудь движение в кустах за деревьями у развалин, но не видел ничего, кроме плотной пелены дождя.

Пенелопа знала, что они с Кики постоянно находятся под охраной. Он рассказал ей об этом, постаравшись не испугать дочь. Объяснил, что это нужно, просто так, на всякий случай. Трокмортон не верил, что Пенелопа может последовать за Кики, если даже та решила сбежать.

Нет, девочек кто-то выманил из дома, и при этой мысли кулаки Трокмортона сжимались от гнева.

Пес потащил его к вершине холма. Мокрый гравий скрипел под ногами Трокмортона, а пес все сильнее тянул поводок, рыча на бегу. Внезапно откуда-то сбоку на Трокмортона вылетело что-то мокрое, маленькое, и он едва сумел затормозить, чтобы не упасть.

Кики. Это была она — дрожащая, испуганная, лепечущая по-французски:

— Je vous en prie. Vous devez venir avec moi tout de suite. Il l a kidnappe! Il tient Penelope!

Еще никогда в жизни Трокмортон не жалел о том, что не знает языков так, как в эту минуту. Он схватил Кики за плечи и переспросил:

— Что? Кто?!

— Un homme. En haut, de la cave avec la chevre-feuille!

Она размахивала руками, указывала куда-то, но Трокмортон по-прежнему ничего не мог понять и тогда Кики, недовольно топнув ножкой, заговорила вдруг по-английски:

— Какой-то человек похитил Пенелопу! Возле пещеры, где растет жимолость. Спасите ее!

— Да.

«Ах, Кики, маленькая лгунья! Она все-таки говорит по-английски», — подумал Трокмортон. Он развернул Кики лицом к дому, подтолкнул в спину и приказал:

— Беги домой. Скажи, чтобы сюда пришли люди с ружьями. Поспеши!

— Сами поспешите! — ответила Кики и стрелой унеслась прочь.

Случилось то, чего он больше всего боялся. Пенелопа оказалась в руках его врагов.

«Я убью его, кем бы он ни оказался. Сначала допрошу, а затем пристрелю», — твердо решил для себя Трокмортон.

Он пощупал внутренний карман плаща. Ткань была сухой, значит, лежащий в кармане пистолет не отсырел.

Трокмортон захлестнул вокруг запястья поводок и скомандовал псу:

— Вперед!

Пес принялся громко лаять — хрипло, настойчиво, Как умеют это делать только бладхаунды. Еще минута, и они оказались на вершине холма.

Здесь никого не было.

Трокмортон принялся осматриваться, а пес тем временем заметался кругами, вынюхивая запахи своим тонким чутьем. Потом на секунду замер, взяв след, и потащил хозяина за собой. Трокмортон увидел сломанные ветки. Траву, безжалостно смятую чьими-то тяжелыми испачканными грязью сапогами.

Затем в глаза Трокмортону бросилась знакомая красная ленточка, повисшая на ветке.

Пенелопа. Дочка.

— Вперед, парень, — подбодрил пса Трокмортон, давая ему понюхать ленточку.

Пес рванул в сторону и потащил Трокмортона вниз, к реке. Ноги Трокмортона вязли в жидкой грязи, он несколько раз спотыкался и падал, но вставал и продолжал бежать.

Поводок натянулся струной. Лай пса стал яростным, непрерывным, и наконец до Трокмортона донесся тоненький, испуганный голосок:

— Папа! Папа!

Пенелопа. Слава богу, она была жива. Мелькнули кусты, хлестнули по лицу мокрые ветки, и Трокмортон оказался на речном берегу, вдоль которого бежал какой-то человек, неся на руках Пенелопу.

Живым отсюда этот мерзавец не уйдет.

Трокмортон отпустил поводок, и бладхаунд, почуяв свободу, ринулся вслед за незнакомцем. Трокмортон вытащил из кармана пистолет и закричал:

— Стой!

Незнакомец не остановился. Он только оглянулся через плечо и прибавил хода.

Короткого мгновения хватило для того, чтобы Трокмортон узнал этого человека. Это был слуга. Чужой, не его, один из тех, что приехали в Блайд-холл со своими хозяевами.

Похититель сжал тонкую шею Пенелопы своей огромной лапищей и крикнул:

— Отгоните собаку, или я убью девчонку!

Сделать это ему в самом деле ничего не стоило.

Трокмортон отозвал пса.

Пенелопа крикнула тонким, срывающимся голоском:

— Убей его, папа!

Слуга сильнее сжал ей горло.

— Попробуйте приблизиться, и я задушу ее.

Трокмортон знал, что похититель не шутит. Выстрелить? Хотя Трокмортон и был неплохим стрелком, но с такого расстояния, да еще когда на карту поставлена жизнь его дочери?

Он начал медленно опускать пистолет.

Пенелопа извивалась в руках похитителя, кричала, пыталась схватить его за волосы и, как ни старался он удержать ее в мокрых, скользких руках, сумела вывернуться и ринулась прочь.

Похититель бросился следом.

Трокмортон спустил курок.

Пуля попала похитителю прямо в грудь. Он осел на мокрую землю, вытянулся и затих.

Трокмортон испытал мгновенную радость — от удачного выстрела, от того, что все закончилось так благополучно, от того, что ему удалось вырвать из лап смерти свое дитя.

А затем из кустов выбежала женская фигура и бросилась к Пенелопе.

Трокмортон отшвырнул в сторону разряженный, бесполезный пистолет и тоже рванулся к дочери, но узнал Селесту и остановился. Селеста нарушила его приказ, но Трокмортон был только рад этому. Никто не может позаботиться о девочке лучше, чем Селеста.

Трокмортон сменил направление и направился к распростертому в грязи телу. Похититель был мертв и смотрел в серое небо остановившимися, остекленевшими глазами.

Глава 21

— Мадемуазель Милфорд, как жаль, что вы не видели мою кузину, — по-английски, хотя и с легким французским акцентом, сказала Кики, сидя рядом с Селестой на кровати Пенелопы. — Она такая храбрая! Послала меня звать на помощь, а сама осталась один на один с этим ужасным… canard.

— Понимаю. — Селеста поднялась, чиркнула спичкой и принялась зажигать от нее свечи в детской.

Обеих девочек уже вымыли в горячей ванне, обсушили, обогрели и переодели в белые ночные рубашки. Кики и Пенелопа успели немного успокоиться, хотя пережитый страх еще таился в глубине их глаз.

До дома Пенелопу Гаррик нес на руках, а теперь с ними была Селеста. Миссис Браун тоже была здесь и останется рядом с девочками на всю ночь, чтобы успокоить их, если у них начнутся кошмары. Правда, Пенелопа вела себя очень тихо, а когда ее спросили, почему она так поступила, ответила, что не могла иначе. Она считала своим долгом пойти вместе с Кики.

Кики переживала случившееся по-своему — трещала без остановки.

— Пенелопа кричала, чтобы отвлечь на себя внимание te gredin, пока я убегала с холма.

— Да, Пенелопа вела себя очень отважно, — ответила Селеста и снова присела на кровать Кики.

— Я разыскала дядю Гаррика и стала рассказывать ему о том, что случилось, но он не понимал меня. Он не говорит по-французски, поэтому мне пришлось говорить на английском. Видели бы вы, как он удивился!

— Кики хихикнула и уткнулась головой в плечо Селесты. — Он был таким смешным! Брови подняты, рот раскрыт…

Пенелопа вздохнула на своей кровати. Эту историю слышала за вечер уже раз двенадцать, не меньше.

— Ты с самого начала должна была начать говорить с ним по-английски, — заметила Пенелопа.

— Я про это совсем забыла, — ответила Кики.

— Больше я уже никогда не буду счастлива, — грустно заметила Пенелопа.

Селеста подавила готовую появиться на ее губах улыбку.

— Не понимаю, — вскинула голову Кики.

— Я хочу сказать, что теперь ты никуда не сбежишь и мне придется всю жизнь слушать, как ты болтаешь, болтаешь…

— Да, теперь я никуда не сбегу, — тряхнула Кики своими светлыми локонами, — и всегда буду рядом с тобой, та chere cousine.

— Очень трогательно, — подала голос миссис Браун, появляясь возле кроватей с горячими грелками в руках. — Но теперь вам нужно ложиться спать. Время уже позднее. Давайте укладывайтесь, а мисс Селесту мы отпустим, пусть она идет вниз, к гостям. Сегодня прощальный бал, и ей наверняка захочется потанцевать.

Кики поцеловала Пенелопу в щеку, соскочила с кровати и пошлепала босыми ногами по полу, чтобы перебраться к себе.

Селеста подошла, чтобы поцеловать девочек на ночь, и когда она наклонилась к Кики, та чуть слышно спросила:

— Вы выйдете замуж за моего папу?

Селеста невольно смутилась. Разумеется, дети все видят и все слышат, в том числе и сплетни, которые разносят слуги. Разумеется, они не могут не задумываться над тем, как события последних дней отразятся на их собственной судьбе.

Вопрос Кики — прямой, детский — неожиданно поставил Селесту перед фактом, отрицать который дальше было просто невозможно. Она не любила Эллери.

Она была влюблена в его образ, оставшийся ярким пятном в ее детских воспоминаниях. Ей нравилась мысль о том, чтобы быть рядом с Эллери, затмить для него всех остальных женщин и жить с ним в свое удовольствие.

Но Эллери не был тем мужчиной, которого стоило бы добиваться любой ценой. Граф де Росселин учил ее искать в жизни свою половинку. А Эллери, увы, не был ее половинкой.

Селеста улыбнулась Кики и ответила, покачав головой:

— Твой папа обручен с леди Патрицией. Я думаю, что он женится на ней, если она, разумеется, согласится выйти за него замуж.

Теперь, после истории с похищением, происхождение Кики больше ни для кого не было секретов. Селеста помнила, каким стало лицо Патриции, когда она узнала эту новость. Очевидно, ей есть над чем подумать.

Селеста перешла к кровати Пенелопы, и та, точно так же, как Кики, тихонько спросила:

— Вы собираетесь выйти замуж за моего папу?

Селеста застыла на месте, глядя в темные глаза Пенелопы.

Выйти замуж? За Гаррика Трокмортона? Сегодня утром на кухне она при всех заявила, что этого не будет. Говорила об этом с презрением. Да, еще сегодня утром мысль о том, чтобы выйти замуж за Гаррика, не могла даже прийти ей в голову. Но теперь…

Теперь он казался ей именно тем человеком, найти которого она мечтала всю жизнь. Он оказался способным ради своего ребенка вступить в схватку с опасным противником, проявил отвагу и силу.

— Он любит вас, — глаза Пенелопы были как две капли воды похожи на глаза ее отца — такие же глубокие и внимательные. — Так, как он, вас никто не любит. Мне кажется, что вы тоже любите его.

Селеста сглотнула подкативший к горлу комок. Если следовать заветам графа де Росселина, Гаррик действительно был ее половинкой. Человеком, о котором она всегда мечтала.

— Вы подумайте, — сказала Пенелопа и добавила с неожиданной для ее возраста серьезностью: — Скажите, теперь я всегда должна буду заботиться о Кики?

Этот коротенький разговор потряс Селесту до глубины души, и она смогла ответить лишь одним словом:

— Да.

Оставив девочек на попечение миссис Браун, Селеста ушла в свою заново отремонтированную спальню, расположенную рядом с детской. В камине негромко трещал огонь, горели зажженные свечи, а посреди спальни стояла приготовленная ванна с теплой водой.

Подойдя к окну, Селеста посмотрела в ночное небо. Дождь закончился, и оно, как и два дня тому назад, было усыпано крупными дрожащими звездами. Все как в ту ночь, когда они так пылко целовались с Гарриком.

Она любит Гаррика Трокмортона! Эта мысль только казалась новой, на самом деле она давно гнездилась в Душе Селесты. Эта мысль объясняла все, что Селеста пережила и испытала за последние дни. Она вернулась домой из Парижа, уверенная в себе, окрыленная целью, которую считала смыслом всей своей жизни.

Но вместо этого повстречалась с Гарриком, и с этого момента все изменилось. Как быстро он сумел доказать, что ее мечты об Эллери ничего не стоят, как быстро сумел смутить ее душу.

Но тучи непонимания рассеялись, и теперь Селеста знала наверняка, что любит Гаррика Трокмортона.

Она не могла больше обманывать саму себя. Возможно, ее любовь окажется безответной, ведь Гаррик сам говорил о том, что охватившая его страсть кажется ему незваной и нежеланной. Но ее чувств ничто уже не изменит.

Но как ответить на его любовь? Как показать Гаррику свою любовь?

Решение пришло к Селесте сразу. Она вынула из шкафа свое лучшее бальное платье — золотисто-медовое, под цвет ее волосам, с низким декольте и… застегивающееся на пуговицы спереди.

Трокмортон не мог понять, как она разыскала его в темной оранжерее. Он никак не мог предположить, что Селеста придет к нему. Сама. Особенно когда музыканты играют вальс и можно кружить в нем с обаятельным, неотразимым Эллери. Но она пришла, и Гаррик услышал в тишине оранжереи шуршание ее платья.

Он выпрямился на диване с чашкой кофе в руке — на том самом диване, на котором соблазнял Селесту. Уставившись в темное ночное окно, Гаррик сделал вид. что не услышал появления Селесты. Так он чувствовал себя безопаснее.

Она вошла с зажженным канделябром в руке, поставила его на стоящий у стены стол, и в оранжерее стало светлее, но не настолько, чтобы осветить все ее углы. Гаррик не хотел смотреть на Селесту — такую красивую, такую недоступную. И он продолжал сидеть молча, неподвижно и сидел так до тех пор, пока Селеста не остановилась у самого его плеча.

— Что вам нужно, Селеста?

Она негромко вздохнула, словно удивилась, услышав его голос, и ответила с легким французским акцентом, который всегда появлялся у нее в минуты волнений:

— Откуда вы узнали, что это я?

— По звуку шагов. По запаху. По тому, как… — Он замолчал.

— По тому, как отозвалось ваше тело? — закончила за него Селеста.

Гаррик поднял голову. Волосы Селесты были распущены и свободно падали на плечи, и от этого она казалась еще соблазнительнее. Можно было подумать, что Селеста приготовилась ко сну.

— Вы слишком долго жили в романтическом городе Париже, — резко произнес он.

— Простите, если покажусь вам нескромной, — она присела на диван рядом с Гарриком, обдав его запахом своих духов, — но мое тело тоже откликается на вашу близость.

Цитрус, корица и иланг-иланг. Он вспомнил состав духов.

— Не говорите так, — коротко рассмеялся Гаррик — Не забывайте, что вы влюблены в Эллери.

— Хорошо. — Она положила руку на спинку дивана. — Боюсь, я сегодня сделала одно открытие.

— Открытие? Вот как? — Гаррик отпил глоток из чашки с дымящимся кофе, старательно отводя взгляд от Селесты.

— Звучит довольно грозно.

— Возможно. Я пыталась бороться с правдой, но сегодня она предстала передо мной во всей своей наготе.

— Неприятное дело.

— Очень.

Платье было золотистым, переливающимся в мерцающем свете свечи. Тонкие, едва заметные атласные бретельки оставляли плечи обнаженными, а вырез был настолько глубок, что в нем можно видеть… Да, почти всю грудь, всколыхнувшуюся, когда Селеста поправила свою пышную юбку.

Гаррик счел за лучшее снова отвести взгляд и уставился в темное окно. На черном стекле, как в зеркале, отражалось золотое пятно: свет зажженной свечи.

«Сегодня я убил человека, который едва не похитил мою дочь», — неожиданно подумал Гаррик.

К сожалению, никто из гостей или их слуг не смог опознать убитого. А потом Гаррику пришлось объяснять Патриции, что у Эллери есть дочь, и он надеялся, что ему удалось слегка успокоить расстроенную невесту. Теперь в окне Гаррик видел и свое собственное отражение — мрачный человек в старомодном сюртуке и широком галстуке, человек, погруженный в свои мысли. Нет, не такой мужчина должен сидеть рядом с прекрасной девушкой, одетой в легкомысленное бальное платье, тем более в то время, когда совсем рядом звучит музыка и кружатся пары.

Но Селеста была здесь, и, хотелось того Гаррику или нет, он не мог не любоваться ею. Казалось, девушка тихо радуется чему-то, об этом говорили ямочки, то появлявшиеся на ее щеках, то снова исчезавшие. На виске Селесты подрагивал тонкий упругий локон, похожий на вьюнок. Еще Гаррик мог видеть ее тонкую длинную шею и губы — полные, розовые, слегка вытянутые вперед, словно для поцелуя.

Очевидно, события сегодняшнего сумасшедшего дня окончательно выветрили у Гаррика остатки здравого смысла, потому что сейчас сильнее, чем когда-нибудь, он пылал страстью к этой женщине. К единственной для него женщине на свете.

Селеста неожиданно повернула голову, посмотрела в окно и перехватила в стекле взгляд Гаррика, устремленный на нее. Она улыбнулась. Теперь все свое обаяние, некогда предназначавшееся для Эллери, она обратила на Гаррика.

Будь на ее месте другая, Гаррик непременно задумался бы над тем, что за игру затеяла эта женщина, однако за эти дни он успел понять, что Селеста никогда не играет и не притворяется. Но почему тогда она улыбается ему? Нет, нужно сохранять самообладание. Черт побери, такая улыбка может разбить в дребезги любые устои!

— Почему вы не танцуете на балу? — хмуро спросил Гаррик.

— А вы?

— Это прощальный бал. Вам лучше поспешить туда.

— Если вы того желаете.

Она продолжала смотреть в окно не мигая, с каким-то отчаянным выражением в глазах. При этом она не перестала улыбаться, и эта улыбка продолжала согревать сердце Гаррика.

Сегодня днем их объединял страх и волнение за девочек. Сегодня утром они ссорились и целовались. А вчера он соблазнил Селесту помимо ее воли. Как же может она после этого смотреть на него с таким выражением, с такой улыбкой? Как будто ей приятно смотреть на него?

— Я не хочу мешаться у всех под ногами во время официальной помолвки, — пояснил Гаррик. — Да и леди Патрицию мое присутствие вряд ли порадовало бы.

— А я думала, что вы должны быть там, чтобы держать ситуацию под контролем.

— Там мама. Она справится и без меня. А если начнутся неприятности с лордом Лонгшо, пусть Эллери сам выкручивается. Пора и ему повзрослеть.

— Давно пора.

Этот короткий приговор сразил Гаррика. Похоже, что звезда Эллери закатилась.

Трокмортон выпрямил спину и строго сказал:

— Сегодня днем вы не выполнили мой приказ.

— А именно?

— Я запретил вам выходить вслед за мной на поиски Пенелопы.

— Я подумала, что вам может потребоваться помощь.

— Вы сами сказали, что я умею контролировать любую ситуацию.

Она улыбнулась и ответила, поправляя складки на платье:

— А еще я думала, что вы мне обрадуетесь.

К сожалению, это было правдой. Он вспомнил, как растерялся там, под дождем, когда никак не мог успокоить Пенелопу. Он гладил ее по волосам, но она льнула не к нему, а к Селесте. Тогда это задело его, но одновременно он был рад тому, что рядом оказался человек, на которого можно переложить часть своего груза. Да и откуда он, привыкший командовать и повелевать, мог знать, как нужно успокаивать испуганных детей?

— Она никогда прежде не видела, как убивают людей, — сказал Гаррик.

— И больше не увидит, я надеюсь.

— Вы уложили ее… их в постель?

Улыбка на лице Селесты погасла, и она ответила, опустив взгляд:

— Да, и я хотела поговорить с вами о девочках.

О боже! Гаррик напрягся, едва не пролив остывший кофе.

— С ними все в порядке?

— Да, вполне. — Селеста притронулась к рукаву Гаррика. — Простите, я не хотела вас напугать. У вас после сегодняшнего происшествия все нервы, должно быть, напряжены.

Несколько успокоенный, но все еще встревоженный, он раздраженно ответил:

— Дорогая мисс Милфорд, мои нервы всегда в полном порядке.

— Разумеется. — Она опустила свои длинные ресницы. — Я совсем забыла о том, что вы бесстрастный человек.

— Один из самых бесстрастных людей во всей Англии, — хмуро поправил он, решив быть честным до конца.

— Я вижу. — Ее ресницы вспорхнули вверх, а на щеках снова появились ямочки.

— Не уверен, что вы действительно это понимаете, — еще холоднее сказал Гаррик.

— Сказать по правде, я чувствую свою ответственность за то, что произошло сегодня с девочками.

— Вы? — удивленно переспросил Гаррик.

— Я же их гувернантка. Если бы я хорошо справилась со своими обязанностями, Кики не пришло бы в голову бежать, и Пенелопа не пустилась бы вслед за ней.

Нет, женской логики ему не понять никогда. Разве кто-нибудь стал бы добровольно принимать на себя ответственность за то, в чем его нельзя упрекнуть? Что ж, Селесте в очередной раз удалось удивить его. Вот и пойми, как себя вести с такой женщиной. Впрочем, Гаррик чувствовал, как именно ему нужно вести себя с ней, но мысль эта казалась настоящим безумством.

— На эту неделю, пока шли праздники, посвященные помолвке Эллери, я взял вас под свою опеку, — сказал он. — О чем тут спорить?

— Я это помню, — подбородок Селесты задрожал. — Но на будущее обещаю, что не буду столько времени заниматься собой и целиком займусь своими обязанностями.

— И помните, за все, что происходит в моем доме, отвечаю только я.

Она медленно наклонилась к Гаррику. Провела кончиками пальцев по его щеке. Погладила висок.

— Сколько на вас ответственности, — ласково сказала Селеста. — Позвольте мне… утешить вас.

Ее глаза говорили красноречивее слов. Они говорили о том, что Селеста хочет его ласк.

Но Гаррик продолжал стоять на своем:

— Я не тот человек, который нужен такой девушке, как вы.

Она прикоснулась пальцами к его губам и прошептала:

— Правда? Но даже такая девушка, как я, может распознать в вас страстную натуру.

— Ах, вы об этом. — Он старался сохранять самообладание, впрочем, не слишком успешно. — Забудьте об этом. Соблазнять женщин для меня настолько привычно, что…

Она громко рассмеялась в ответ:

— Я знаю точно, что вы за всю свою жизнь никого не соблазнили, Гаррик. Кроме меня. Я хорошо помню вас самого детства, и, кроме того, у меня немало друзей среди слуг. А они, знаете ли, любят посплетничать о своих господах.

Он растерянно посмотрел на нее.

Белые перчатки, натянутые до локтя, придавали Селесте вид скромницы, хотя это была лишь иллюзия. Но вот она расстегнула перчатки, обнажив нежную, матовую кожу, покрытую легким пушком. Выглядело это очень эротично.

Селеста уронила одну перчатку на диван, другую сбросила на пол. Теперь стали видны ее тонкие, чуткие пальцы.

— Не далее как сегодня утром вы взяли мою руку и прижали ее сюда. — Она скользнула ладонью вниз и чуть нажала на то место, где оттопыривались брюки Гаррика.

— Вы… вы просто не понимаете, что вы делаете, — ответил он сквозь зубы, чувствуя, как последние остатки самообладания покидают его.

Селеста молча окинула Гаррика долгим взглядом, а затем сказала:

— Вы хотите сказать, я была не права, когда рассказывала леди Патриции о лошадиной случке?

Этого Гаррик уже не вытерпел. Он расхохотался, забыв на секунду даже о мучительной тяжести в паху.

— Нет, это вы… правильно рассказали. Но дело не в этом. Вы не совсем понимаете различия, которые существуют между нами.

— О, это совсем просто, — улыбнулась Селеста, мгновенно успокаиваясь. — Вы — Гаррик Трокмортон. Я — дочь садовника. Я не рассчитываю выйти за вас замуж и не собираюсь становиться вашей любовницей. Но, зная о том, как вы умеете доставлять женщине наслаждение, я хочу, чтобы вы были моим первым мужчиной.

— Но после того, что произошло между нами за последнее время, вы должны были бы обходить меня стороной! Почему вы поступаете иначе?

Она ответила, сверкнув улыбкой:

— Потому что я люблю вас, Гаррик Трокмортон.

Он отскочил назад, словно горничная, увидавшая мышь.

— Не может быть! Вы так не думаете!

«Она просто сама не понимает, что говорит. Не понимает смысла этого слова», — пытался успокоить себя Трокмортон.

— Я имею право думать так, как подсказывает мне мое сердце, — ответила Селеста, наклоняясь вперед, к Гаррику. — И не забывайте, я знаю вас всю свою жизнь, так что вы не можете утверждать, будто я сделала свое признание просто в порыве чувств.

— И все же, это только порыв… — Рука Гаррика помимо его воли легла на грудь Селесты, выступающую над низким декольте. Ее кожа была нежнее атласа и шелка, золотистая, словно напоенная солнцем. Селеста глубоко вздохнула, ее грудь поднялась и наполнила ладонь Гаррика.

— Даже если это и так, мне некого винить, кроме самой себя.

Черт их разберет, этих женщин! Любовь! Как она могла сказать, что любит его? Всего несколько дней назад она была безумно влюблена в Эллери… Правда, он всегда знал, что это заблуждение. Вот и сейчас она заблуждается, и нужно остановить ее, пока не поздно. Похоже, он перестарался в своих ухаживаниях, она сказала, что любит его. Это выглядит так, словно на этот раз она решила сама соблазнить его.

Нужно прояснить и устранить это недоразумение.

— Если вы сейчас же не уйдете, я… уложу вас в свою постель!

Она спокойно посмотрела на него.

— Вам это понятно? — спросил Гаррик. — Возможно, за то, что я сделал с вами, я уже заслужил адские муки. Но даже понимая это, я не смогу сдержаться на этот раз. Боюсь, что бурные события сегодняшнего дня окончательно вывели меня из равновесия.

Она скинула туфли.

Жадно, словно почуявший добычу волк, Гаррик проследил за тем, как они улетают в темные глубины оранжереи. Если Селеста хотела лишить его остатков его самообладания, то она прекрасно справилась со своей задачей.

Любовь. Святые небеса! Ведь Селеста прекрасна, невинна и молода — на целых десять лет моложе его! И что может связывать их? То, что они оба побывали за границей? Годы, прожитые вместе под крышей Блайд-холла? То, что Селеста кажется вполне взрослым человеком — в отличие от Эллери? Неужели все го этого достаточно для того, чтобы она смогла полю бить такого скучного, невзрачного человека, как он Гаррик Трокмортон?

Он решил прояснить ситуацию до конца: |

— Предупреждаю еще раз: если вы сейчас же не уйдете, я лишу вас невинности.

Она встала и чуть заметно улыбнулась. Конечно она все поняла и решила отступить. Гаррик почувствовал себя самым несчастным человеком на свете, но он понимал, что так будет лучше для всех.

Она босиком направилась к двери.

Ну вот и все. Слава богу, Селеста поняла бессмысленность своей затеи. Она спасла его душу от смертного греха, не дала ему лишить невинности дочь своего садовника. Но как же при этом болело его сердце!

Щелкнул дверной замок.

Гаррик откинулся на спинку дивана, закрыл глаза и попытался взять себя в руки. В глубине души он всегда был страстным, пылким человеком, но здесь было нечто большее, чем страсть. Ему безумно хотелось вскочить и броситься вслед за Селестой, схватить ее на руки и отнести назад, сюда, на этот диван.

И открыться ей — во всей своей примитивной простоте.

Но Селесте не нужны были его признания. Она сделала правильный выбор, она достойна лучшего.

За спиной послышался шелест шелка, и от этого звука напрягся каждый мускул в теле Гаррика. Знакомый запах долетел до его ноздрей — цитрус, корица и иланг-иланг.

Очевидно, от долгого воздержания у него начались галлюцинации. А может быть, он просто сошел с ума.

На его плечи легли руки Селесты, и послышался ее голос:

— Я хочу тебя.

Глава 22

Слвоими ладонями Селеста массировала жесткие, широкие плечи Гаррика и наблюдала в стекле за выражением его лица. Ждала, когда он откроет глаза. Наконец он поднял веки и посмотрел в глаза Селесте. Его рот оставался плотно сжатым, брови нахмуренными. Гаррик смотрел на отражение Селесты в черном окне и тяжело дышал. На его лице отразилась борьба, раздирающая его изнутри: борьба между чувством долга и примитивным мужским желанием.

Впрочем, он слишком устал от этой борьбы, и для того, чтобы чувство долга окончательно замолчало, хватило даже тех не женских хитростей, которыми владела Селеста.

— Признаюсь, у меня нет никакого опыта в таких делах, — с улыбкой сказала она, — но мне всегда казалось, что мужчина, который собирается лишить девушку невинности, не должен быть таким хмурым.

По лицу Гаррика пробежала дрожь, глаза его закрылись.

Но лишь на мгновение. А когда он открыл их вновь, в них не осталось и тени суровости. Он накрыл руки Селесты, затем поднес их одну за другой к губам и нежно поцеловал.

— Такой уж я унылый человек.

Но при этом он улыбался, а в глазах его было только чувства, что Селеста невольно отступила на шаг. Она была поражена переменой, произошедшей в Гаррике. Хмурый, уставший джентльмен бесследно исчез, и теперь перед ней сидел живой, влюбленный мужчина с сияющим взглядом.

— Ты заперла дверь? — спросил он.

— Да.

— Отлично. — Он поднялся с дивана, продолжая держать Селесту за руки. — Мы с тобой такие разные, свет и тьма. Печаль и радость. Но ты послана судбой, чтобы спасти меня, Селеста. Вернуть к жизни.

Прежде его поступки были окрашены грубой, темной чувственной страстью. Теперь Гаррик показался ей совсем другим — светлым, радостным, влюбленным.

— Ты это чувствуешь, глядя на меня? — Селеста положила руки на плечи Гаррика, затем принялась расстегивать пуговицы на его сюртуке. И улыбалась каждый раз, когда новая пуговица выскакивала из тугой петли. — Печаль и радость, да, Гаррик?

Он посмотрел вниз, на свою белую рубашку, открывшуюся взгляду после того, как Селеста расправилась с пуговицами, и ответил сквозь стиснутые зубы:

— Прежде чем позволять себе такие вольности, лучше вспомни, кто ты такая.

Пальцы Селесты, добравшиеся до пуговиц на поясе брюк Гаррика, замерли.

— Хочешь напомнить, что я всего лишь дочь садовника?

Он ухватил ее за подбородок — сильно, так, чтобы она не могла отвернусь голову.

— Никогда не принимай меня за сноба. Мне все равно, кто ты — дочь садовника или гувернантка. — Он говорил тоном мистера Трокмортона — властным, не терпящим возражений. — Для меня ты просто Селеста. Моя радость.

— О! — Она потянула брючный пояс, согретая словами Гаррика.

— А о вольностях я тебя предупредил, желая напомнить о том, что ты — девственница, которую я мечтаю посвятить в таинства любви.

— О-о!

Он часто, бурно дышал, руки у него чуть заметно дрожали, а брюки надулись пузырем. Селеста быстро скользнула рукой вниз.

Его ствол опять был большим и твердым, как и в пошлый раз, утром, и Селеста не могла сдержать ни улыбки, ни охватившей ее дрожи.

— Манящее и грозное оружие, — прошептала она.

— Пойду задерну занавески. — Гаррик повернулся и пошел к окну.

Она улыбнулась, глядя ему вслед. Необходимость задернуть занавески напомнила ей о предстоящей наготе, неожиданных открытиях и непривычных движениях, которые ей предстоят впереди, и о пугающем, болезненном вторжении в ее тело. Но настоящего страха у нее не было, она полностью доверяла искусству и деликатности Гаррика. Тем более что сейчас, попав во власть страстного желания, он все больше раскрывался перед ней как человек и с каждой минутой становился все ближе ей и дороже.

Он задернул длинные тяжелые занавески цвета индиго и плотно связал их атласными лентами. Затем снял с диванов подушки, разбросал их между двумя росшими в кадках апельсиновыми деревцами, подвинул один диван поближе и жестом пригласил Селесту в это уютное гнездышко.

Она бесстрашно шагнула вперед. Гаррик протянул ей навстречу руки. Он был на голову выше Селесты; ее макушка едва доходила ему до подбородка, и Селеста уткнулась лицом ему в грудь. Какое-то время они стояли неподвижно, потом Гаррик положил горячую ладонь на обнаженное плечо Селесты. Они напоминали сейчас путников, долго шедших к своей цели и наконец достигших ее. Они и были путниками, которых любовь свела на дороге жизни.

Затем Селеста медленно выпрямилась и прошептала:

— Я еще не закончила раздевать тебя. Но теперь я хочу тебя раздеть.

— Нет, сегодня моя очередь, — возразила Селеста, покачав головой.

Он обхватил щеки Селесты ладонями, заглянул ей а глаза.

— Хочешь отплатить мне за вчерашнее? — спросил Гаррик.

— О, да. Хочу взять реванш.

Гаррик погладил ей щеки большими пальцами и ответил, отступая назад и раскидывая руки в стороны:

— Хорошо. Мучай.

Селесту охватило ликование, смешанное с легким испугом. Сможет ли она все сделать так, как надо? Но лучше уж сделать и допустить ошибку, чем не допускать ошибок, но и не сделать того, что хочется!

Селеста скользнула руками под сюртук и скинула его с плеч Гаррика на мраморный пол. С рубашкой ей тоже удалось справиться без особого труда — она просто расстегнула воротник и стащила ее через голову.

Перед ней открылась обнаженная грудь Гаррика. Будучи одетым, он производил впечатление просто высокого плотного мужчины, но теперь в неярком свете свечи стали заметны мощные мускулы, перекатывающиеся под смуглой оливковой кожей, и темные курчавые волоски, усеявшие грудь от плеча к плечу и спускавшиеся вниз по животу. Селеста на минуту замерла, изумленная этой картиной, а затем выдохнула:

— Ты прекрасен.

— Мужчина не может быть прекрасным.

— Ты можешь. — Она обошла вокруг Гаррика, ведя пальцем по его груди и переходя на спину.

На спине у Гаррика тоже оказались волоски, такие же темные и жесткие, как и на груди.

— Ты не похож на аристократа, — сказала Селеста. — Скорее на фермера или на рабочего.

— Мой отец и был рабочим. — Гаррик замер, когда палец Селесты скользнул по его позвоночнику, — Он считал, что мужчина должен уметь пахать и строить, так что какое-то время я проработал докером, в Индии… — Он снова замер, почувствовав, как Шелеста прижалась к его спине и погрузила пальцы в густую шевелюру на затылке. Затем отодвинулся от нee и резко переменил тон: — Ты обжигаешь меня, когда касаешься своей грудью, Селеста.

— Не вижу никаких ожогов, — прошептала она, скользнув рукой по его плечу.

Он повернулся к ней лицом и схватил за запястья.

— Селеста…

— Ты начал говорить про Индию, — напомнила она ему, лукаво улыбаясь.

Гаррик нахмурился, пытаясь вспомнить, о чем у них шла речь. Селеста развела в стороны сжатые в руках Гаррика запястья, поднялась на цыпочки и шепнула ему на ухо:

— Ты начал рассказывать мне, как тебе удалось накачать такие мощные мускулы, и я очень хочу узнать, что было дальше.

— Ты у меня за это ответишь, — игриво пригрозил Гаррик.

— Жду не дождусь.

Вспыхнувшая любовь к Гаррику не ослепила Селесту настолько, чтобы она могла забыть о тех преимуществах, которые он имел перед нею. Гаррик знал, как нужно любить женщин, и он наверняка сумеет сделать так, чтобы им обоим было приятно. Это, собственно, и придавало смелости Селесте, позволяло ей дразнить Гаррика, пользуясь тем, что у него заняты руки.

— Индия, — напомнила она.

— Я провел несколько месяцев в лагере кочевников. Пас у них яков.

— Яки? Кто это?

— Такие быки с длинной шерстью.

— Но зачем деловому человеку потребовалось пасти…

— Я путешествовал вместе с кочевниками! — нетерпеливо воскликнул Гаррик.

Селеста склонила голову набок и спросила, сдерживая улыбку:

— А дальше?

— А дальше я просидел несколько месяцев в кабульской тюрьме, затем проливал кровь во время разборок между раджами…

— У тебя в жизни было много приключений.

— В эту минуту они кажутся мне детскими шалостями.

— Расскажешь о них когда-нибудь?

— Да, только не сейчас.

— Не сейчас, — согласилась Селеста.

Она провела рукой по груди Гаррика, отыскала спрятанные под волосками соски и погладила их кончиками пальцев.

— Похожи на мои, но другие. Когда я трогаю их, ты чувствуешь то же, что и я?

— То же, что и ты? — Селеста кивнула, а Гаррик пожал плечами. — Не знаю, но мне нравится это ощущение. Очень нравится.

Она нежно ущипнула сосок — так же, как он щипал ее, и когда Гаррик судорожно вздохнул, сказала удовлетворенно:

— Да, наверное, мы чувствуем это одинаково. Затем, решив, что ее маленькая месть состоялась — попутно и небольшое открытие, — она перенесла руку к выпуклости на брюках Гаррика и обнаружила, что та нисколько не уменьшилась. Пожалуй, стала даже еще больше.

Селеста сглотнула и принялась неловко расстегивать брюки Гаррика.

Все это время он держал ее за плечи, стараясь то ли поддержать Селесту, то ли сам удержаться на ногах.

— Я обещаю тебе… — начал он.

— Знаю, — прервала его Селеста.

Она наконец справилась с пуговицами, подсунула ладони за пояс брюк и стянула их с бедер Гаррика вниз, на пол.

— Сейчас освободим тебя от брюк, и… И потрясенно замерла, увидев…

Да, она знала, что именно должно быть у мужчины на этом месте, но увидела это впервые. Да еще так близко, и такой… большой. Огромный, можно сказать.

— Святые небеса, — выдохнула Селеста. Гаррик скосил вниз свои серые глаза, полуприкрытые тяжелыми веками.

— Ну, Селеста? Что ты об этом думаешь?

— Я думаю, что мне хочется потрогать его.

Ствол Гаррика нервно качнулся.

— Раньше ты не спрашивала разрешения, — откуда-то издалека долетел до нее голос Гаррика.

Она протянула палец и осторожно притронулась. К самому кончику.

Гаррик напряженно вздохнул.

Подняв голову, Селеста перехватила его взгляд — это был взгляд мученика, которого сжигают на костре. Но поскольку Селеста не могла сделать Гаррику больно, оставалось предположить, что он мучается не от боли, а от наслаждения, не менее острого, чем боль.

Она осторожно обхватила ствол ладонью.

Странно, что наслаждение может оказаться таким сильным, непереносимым. И странно, что наслаждение Гаррика может передаться ей, но так оно и было. Она провела рукой вдоль ствола, ощущая его неровности чувствуя его мощь и силу. Гаррик застонал, и от этого стона запылали сначала щеки Селесты, а затем зажглось пламя между ее собственных ног.

И тут Гаррик словно взорвался. Одним резким движением он прижал ее к себе, затем принялся лихорадочно расстегивать платье Селесты, заставляя ее сердце биться все сильнее и тревожней.

— Гаррик, — она с улыбкой развела руки в стороны, чтобы ему было легче снять с нее платье, — к чему такая спешка?

Он не отвечал, не замедлил движений. Расстегнул пуговицы на платье, распустил пояс на нижней юбке. Платье с легким шорохом соскользнуло на пол. Гаррик обхватил Селесту за талию, поднял на руки и понес к подушкам, разбросанным на полу.

Оба они, и Гаррик и Селеста, дрожали, как в лихорадке.

На нем не осталось ничего, кроме ботинок.

На ней — только тонкая белая кружевная сорочка и шелковые чулки.

Но и этого не должно было оставаться между их разгоряченными, льнущими друг к другу телами. Напрягшиеся соски Селесты коснулись груди Гаррика. Его ствол рвал ее кружевную сорочку.

— Корсет? — хрипло спросил Гаррик.

— Нет.

Он покосился на темный треугольник, проступающий сквозь тонкую ткань ее сорочки.

— Панталоны?

— Я же шла к тебе, — покачала головой Селеста.

Он повалился на подушки, утягивая Селесту за собой. Она не успела и глазом моргнуть, как Гаррик уже оказался сверху. Селеста негромко вскрикнула, скорее от неожиданности, чем от испуга, он задрал подол ее сорочки. Затем он протиснул колено между ее ног, развел их в стороны и теперь она лежали бедром к бедру, грудь с грудью. Натиск Гаррика оказался столь стремительным, что у Селесты закружилась голова.

Она вздрогнула, попыталась оттолкнуть Гаррика, но он сказал, кладя руки Селесты себе на плечи:

— Держись. — И еще раз, после короткого поцелуя: — Просто держись за меня.

Рука Гаррика проникла между их телами. Сначала она ощутила их короткое прикосновение, легкая разведка, а затем…

Селеста что было сил вцепилась в плечи Гаррика. Она испытывала напряжение — обычное напряжение, которое испытывает любая женщина, впервые оказавшись в постели с мужчиной.

А особенно, когда это у нее впервые в жизни.

Гаррик, совсем недавно раздевавший ее с такой неудержимой страстью, вдруг стал двигаться медленно и осторожно. Его палец скользнул между ног Селесты, и она вскрикнула, но не протестующе, как в прошлый раз, когда они с Гарриком лежали в этой самой оранжерее, а скорее от радостного предвкушения. Ее ноги… она совершенно не знала, куда ей деть свои ноги, и опустила их на пол.

Гаррик нашел заветное отверстие, осторожно провел вокруг него пальцем, а затем вошел внутрь — неглубоко, но достаточно для того, чтобы Селеста не боялась больше его проникновения. Затем он сместился вниз и приподнял ей бедра.

О боже, он не просто был на ней. Он уже был я ней.

Селеста вздрогнула, словно от ожога. Гаррик замер, но больше не отодвигался. На лоб ему упала темная прядь, туго натянулась кожа на скулах, а на виске показалась капелька пота. Грудь его тяжело вздымалась.

— Ты обещал мне чудо, — медленно проговорила Селеста.

— Скоро, — напряженно улыбнулся он.

— Лжец.

— Я просто… не говорил тебе… всего. — Он еще выше поднял бедра Селесты и слегка отодвинулся назад.

Но не успела Селеста вздохнуть, как Гаррик вновь подался вперед.

Селеста почувствовала острую, жалящую боль, запустила пальцы в волосы Гаррика и дернула их.

Он не обратил на это никакого внимания.

А Селеста тянула к себе лицо Гаррика, желая поцеловать его, коснуться горящим языком его губ.

А когда она припала к ним, Гаррик вошел в нее до конца.

Двинулся немного назад, затем опять заполнил все лоно Селесты.

Боль очень скоро прошла, и тело Селесты, словно пробудившись от долгого сна, принялось отвечать движениям Гаррика — неторопливым, осторожным.

Селеста чутко ловила каждое движение Гаррика, особенно когда он приближался и их тела сливались воедино. Это ощущение оказалось очень приятным, но не менее приятно было и тогда, когда ствол Гаррика начинал скользить назад, готовясь к новому проникновению.

Она наблюдала за лицом Гаррика, напряженным и решительным, а тело ее пылало, словно в огне. Селеста и не заметила, когда ее ноги успели подняться и обхватить бедра Гаррика. Руки Селесты тоже двигались словно сами по себе, беспорядочно хватая то шею Гаррика, то его плечи, то его руки. Бедра Селесты пришли в движение, а спина напряглась и выгнулась дугой.

А тем временем ритм движений Гаррика все убыстрялся, а сами движения становились все сильнее и резче.

Гаррик был неутомим, а возбуждение Селесты продолжало расти, оно уже начинало пугать ее. Кровь бешено стучала у нее в висках, а держать веки поднятыми становилось все труднее и труднее, они тяжелели с каждой секундой. Наконец глаза Селесты закатились, и вслед за этим она услышала стон — неужели свой собственный? Теперь ей хотелось, чтобы их движения стали еще быстрее, но Гаррик не давал Селесте разогнаться, крепко держал в руках ее бедра, заставлял подчиниться своему ритму.

Гаррик слегка переместился наверх, приблизил губы к уху Селесты и прошептал низко и страстно:

— Селеста. Дай мне увидеть тебя. Дай мне услышать тебя. Не закрывайся.

Неизвестно, откуда у нее взялись силы возразить, но она прошептала в ответ:

— Нет.

Напряжение внутри ее нарастало, но Селеста из последних сил сдерживала свою страсть, не давая ей выплеснуться наружу.

— Это простое, чистое наслаждение, — снова зашептал Гаррик, замедляя свои движения. — Ты же чувствуешь, как мне приятно быть внутри тебя?

— Да, — ответила она, запрокидывая голову.

— Как я скольжу внутри тебя.

— Да, — простонала Селеста, выгибая спину.

— У тебя внутри темно и тепло. И очень тесно.

Он выдыхал слова в такт своим движениям, и Селеста слушая их, двигалась все раскрепощеннее и смелее переставая стыдиться того огня, который пылал в ее теле.

Потом она всхлипнула.

— Держи меня глубже в себе, — прошептал Гаррик. — Держи меня.

Она старалась. Она напрягла мышцы — и горячая волна окатила все ее тело, заставив содрогаться и кричать от наслаждения, умирать и сходить с ума. Селеста кричала, судорожно царапала плечи Гаррика ногтями. Казалось, она теряет сознание.

А когда все закончилось и Селеста вновь открыла глаза, она увидела перед собой лицо Гаррика. Он не отрываясь смотрел на нее и продолжал двигаться… вперед и назад… назад и вперед.

Глава 23

Ни один мужчина не должен был выглядеть таким хмурым, проснувшись поутру рядом с прекрасной обнаженной женщиной, прильнувшей головой к его груди. Ни один мужчина не мог бы не петь от радости, проведя ночь любви в объятиях Селесты.

Но Гаррик Стенли Брекенридж Трокмортон Третий был не таким, как все.

Не открывая глаз, он лежал на подушках, разбросанных по полу оранжереи, страдая от прикосновении Селесты и мучительно решая проблемы, вставшие перед ним.

Он не мог гордиться тем, что произошло вчера ночью. Однако не случилось и ничего такого, в чем он мог бы раскаяться.

Но, тем не менее, он должен сожалеть о том, что было прошлой ночью. Должен, черт побери. Ведь вчера ночью он лишил девственности юную девушку, дочь — о, ужас! —одного из своих работников, и наслаждался тем, что он делал.

Разумеется, она сама пожелала этого. Сама захотела заняться с ним любовью.

Он сглотнул.

К сожалению, все было именно так. Да, она была дочерью садовника, но он же заявил, что не признает социальных различий, они не более чем выдумка аристократов, вступающих в брак только для того, чтобы увеличить свое состояние. Он всегда осуждал это в людях. Селеста же оказалась именно той женщиной, о которой он всегда мечтал, — умной, красивой, веселой и открытой. И она принадлежала ему одному.

До него ее не касалась ничья рука, и как бы ни были недостойны его чувства, Трокмортон не мог не испытывать от этого мужской гордости.

Селеста провела ладонями по груди Гаррика, опустилась ниже, прижала сжатый кулак к его животу, словно пробуя его на прочность.

Что за мужчина лежал рядом с ней? Одно можно было сказать с уверенностью — не тот, за которого он себя выдавал. Он считал себя деловым человеком, спокойным и рассудочным, но оказалось, что Гаррик способен на сильные чувства, способен поддаться искушению. Искушению по имени Селеста.

Она провела ладонями по его бедрам, склонила голову и прижалась к ним щекой.

Он никогда не думал о своем теле. Знал только, что оно большое, сильное, всегда готовое к схватке. Упражнения накачали силой его мускулы. Трокмортои много ездил верхом, фехтовал, занимался боксом, од ним словом, поддерживал себя в форме, как любой человек, жизнь которого полна опасностей. Но сейчас Селеста рассматривала его словно ребенок, получивший новую игрушку. Она гладила каждый уголок большого тяжелого тела Трокмортона — его колени, бедра затем выше…

И он замер, напряженно ожидая и надеясь… Посреди ночи он проснулся от желания вновь заняться любовью с Селестой. Перед этим ему снилось, что он пробирается к ней в спальню, чтобы разбудить ее нежным поцелуем. Ему снилось, что он целует ее грудь, ее бедра, а затем разводит в стороны ее ноги входит в нее — нежную, горячую.

Пальцы Селесты пробежали по его бедрам и остановились.

Ему хотелось властвовать над этой женщиной, закрепить обладание ею и быть уверенным в том, что она всегда останется рядом с ним. Быть может, это желание было диким, быть может, его стоило стыдиться, но для Трокмортона оно почему-то было жизненно важным.

Но вот настало утро, и пришла пора возвращаться из призрачного мира чувств и желаний в суровую реальность, которая требует проклятой мудрости. Трокмортон свято верил в то, что, если мужчина совершил ошибку, он должен уметь за нее ответить. Вот он, Гаррик, должен посмотреть правде в глаза и признать, что нарушил вчера все правила, предписанные моралью, И должен теперь загладить свою вину. Он знал, что ему нужно сделать, и не собирался прятать голову в песок.

Пока он делал свои выводы, Селеста прикоснулась к его члену, твердому и напряженному, словно не было позади безумной ночи. Словно Трокмортон был мальчишкой, впервые в жизни дорвавшимся до близости с женщиной.

В юности он не слишком заботился о женщинах и в любви думал прежде всего о себе, считая, как и все молодые, что если будет хорошо ему, то будет хорошо и партнерше. Но теперь, особенно после вчерашней ночи, он понимал, что самое главное — это доставить наслаждение не себе, а женщине. Много ли радости принесет двоим любовь, если будет неразделенной?

Правда, когда Селеста была близка к оргазму, она пыталась сопротивляться ему, и это не удивило Трокмортона.

Ведь он уже доводил ее до такого состояния вот здесь, в этой оранжерее. Тот случай был уроком для них обоих. Тогда Селесте трудно было смириться с тем, что собственное тело может предать ее, тем более что Трокмортон не разделил тогда с ней экстаза, оставил Селесту наедине с ним.

Несмотря на свою открытость в любви, Селеста старалась сохранять осторожность и спокойствие. Инстинктивно она понимала, что любовь — это не сдача в плен, не уступка, а способность принять дар, предложенный тебе другим человеком.

Она провела ладонями по бедрам Трокмортона и коротко выдохнула:

— Великолепно!

Сейчас, при свете дня, ее влекло любопытство, хотя она и сама этого не понимала. Ей казалось, что прошедшая ночь была лишь случайностью, сном наяву, что она на самом деле не умирала от любви, не кричала и не билась в конвульсиях. Ей казалось, что теперь она может полностью контролировать себя.

Он знал больше, чем она, и знал, что она будет снова и снова умирать от любви, зная, что Гаррик никогда не обманет и не предаст ее. А он будет учить ее искусству любви. Не сразу, понемногу.

Сложная задача — учить любви понемногу, но он с ней справится.

Она лизнула его сосок — один раз, второй, а потом остановилась. Он посмотрел на нее сквозь ресницы Селеста, сморщив нос, пыталась отлепить прицепившийся к языку волосок.

Гаррик едва не рассмеялся в голос. Черт побери! Он тут строит далеко идущие планы, а она одним своим жестом заставляет его забыть обо всем!

Селеста подняла голову и увидела, что Гаррик наблюдает за ней. Она сбросила волосок на подушку и спросила.

— Что сделать, чтобы они не попадали на язык?

Солнечные лучи пробивались сквозь задернутые занавески, освещая Селесту — обнаженную, с растрепанными волосами и припухшими губами. В утреннем свете ее кожа казалась золотистой и нежной, похожей на лепестки роз, которые с такой любовью выращивал ее отец.

— Да, это постоянный риск, — согласился Трокмортон.

— Только для меня, — сердито сказала она. «Только бы не рассмеяться!» — подумал Трокмортон, а вслух ответил:

— Для меня тоже.

— Откуда? У меня же на груди не растут волосы.

— Нет, — сказал он, запрокидывая руки за голову. — На груди не растут.

— Тогда откуда… Ой! — Она поняла и зажала себе рот ладонью.

Он улыбнулся, любуясь ею. То, что он заново научился улыбаться, это тоже заслуга Селесты. Как давно он не улыбался!

И ему нравилось улыбаться, черт побери!

Селеста распрямила свои тонкие плечи и испуганно спросила:

— Ты это серьезно?

Он сел, медленно расправил мускулы, чувствуя себя рядом с Селестой таким большим, таким сильным и таким искушенным.

Она моментально отодвинулась и с некоторым сожалением прошептала:

— Нет.

Он поймал ее за талию. Поднял на руки — Селеста была легкой, как перышко, — и перенес не диван.

— Нет, нет, нет!

Но сопротивление ее было притворным, оно лишь прикрывало смущение Селесты.

— Нет! — еще раз крикнула она, когда Гаррик усадил ее на диван.

Он опустился перед ней на колени. Взяв за колено, выпрямил одну ногу Селесты, поднес ее к губам и поцеловал ступню.

У Селесты перехватило дыхание.

— Нет, — на этот раз она сказала это чуть слышно. Он скользнул языком по ее лодыжке и дальше.

— Нет, Гаррик, нет. — Голос у нее стал низким, чувственным, как у опытной в любви женщины.

Он провел языком по нежной внутренней стороне ее бедра…

Она закинула свободную ногу на плечо Гаррика. Он поцеловал ее между ног.

Селеста запрокинула голову на подушку, шепча его имя.

Гаррик перенес себе на плечо вторую ногу Селесты и осторожно раздвинул языком складки ее плоти.

Селеста закрыла глаза, дыхание ее стало частым и прерывистым.

— Прекрасно. — Прошлой ночью он вымыл Селесту своим носовым платком, смочив его водой из кувшина, — это должно было унять боль. Но тогда, при неярком свете, он ничего не мог увидеть. А теперь он видел все и улыбался. Какой нежной, розовой оказалась ее кожа, и каким восхитительным — сокровище, скрытое в ее складках. Он не удержался и поцеловал все места, где побывал вчера под покровом ночи. Места, где он вновь побывает сегодня.

Она беспокойно пошевелилась, испытывая не только желание, но и смущение тоже. Впрочем, это свойство присуще всем женщинам — им легче пойти на близость с мужчиной, чем открыть его взору свои тайные уголки. Непостижимые существа эти женщины! Он может прожить с Селестой всю оставшуюся жизнь, но так и не узнать многих ее тайн.

Но по крайней мере одну из них он уже открыл. Гаррик вновь прикоснулся губами к плоти Селесты. Вдохнул ее запах — запах женщины. Его женщины. Он целовал Селесту медленно, осторожно, проникая в самые заветные глубины.

Бедра Селесты качнулись, а нога, закинутая на плечо Гаррика, задрожала.

Он хотел ее. Он хотел быть внутри ее.

Но здесь должно было таиться еще одно заветное местечко, и Трокмортон провел языком вверх, отыскивая крошечный бугорок.

Селеста издала непонятный звук, не то протест, то призыв к дальнейшим действиям.

Он нашел бугорок и принялся ласкать его губами.

— Гаррик, — выдохнула Селеста. — Гаррик!

Когда он поднял голову, она была близка к оргазму. И она проклинала его за то, что не довел ее до конца.

— Нет, любовь моя, я хочу войти внутрь. Хочу сам почувствовать, как ты дрожишь.

Сам дрожа, он тяжело поднялся и поставил на ноги Селесту.

Она моргнула, не понимая, что он задумал.

— Теперь ты, — хрипло сказал Гаррик, сел на диван и потянул ее к себе на колени. — Теперь твоя очередь.

Селеста ответила ему изумленным взглядом. Она была поражена, но не сконфужена. Поняв, чего он от нее хочет, Селеста расставила бедра и обхватила ими бедра Гаррика.

Он положил руки ей на талию и потянул к себе.

— Возьми меня, — сказал Гаррик.

Она посмотрела вниз, на его торчащий ствол, потом перевела взгляд вверх и спросила:

— А кто-нибудь еще знает этот способ?

Он едва удержался от смеха. Но до смеха ли человеку, когда его член находится всего в паре сантиметров от рая?

— Может быть, этим способом пользуются не все, но, честно говоря, не я его придумал.

Она взяла рукой член Гаррика и направила себе между ног.

— Где ты научился этому? — спросила она.

Как она может разговаривать в такую минуту? Да она сама на грани, он так хорошо подготовил ее!

Еще никогда в жизни Трокмортон не чувствовал себя таким несчастным.

Она подождала, продолжая дразнить и мучить его.

— Так где же?

Он заметил, что голос начинает изменять ей. Щеки Селесты раскраснелись, ресницы трепетали — она егорала от желания, но продолжала стоять на своем. Этот желания, этой свободы и хотел добиться от нее Гаррик, но воспользуется ли она сейчас своим преимуществом?

Конечно, воспользуется, она ведь женщина. И зная что Селеста не тронется с места, пока не услышит ответа на свой вопрос, он коротко сказал:

— В Индии.

— Ах, в Индии. — Она опустилась чуть ниже. Гаррику казалось, что еще немного и он взорвется.

Как он хотел поскорее оказаться внутри Селесты! Ему хотелось забыть обо всем, повалить ее на диван, и…

Но она лишь вчера была девственницей, и вести себя с ней следовало осторожно.

Селеста опустилась еще немного, вбирая в себя ствол Гаррика, приспосабливаясь к нему. Затем опустилась ниже, еще на сантиметр. Гаррик понимал, отчего медлит Селеста, но это промедление оборачивалось для него адскими муками. И наконец она приняла его в себя целиком и торжествующе посмотрела на Гаррика.

Она принялась двигаться, то опускаясь до самого низа, то замирая в самой верхней точке. Слегка откинулась назад. Движения ее стали более сильными и частыми. Гаррик не сводил с нее глаз.

Ему нравилось то, что Селеста не пытается скрыть свою страсть. Она была такой открытой — полная противоположность ему самому! Она улыбалась, она держалась за плечи Гаррика, чтобы сохранить равновесие, она наклонялась то вперед, то назад, и при каждом движении вздрагивали ее небольшие, упругие грудки. Гаррик не помнил, не хотел вспоминать своих прежних любовниц, он и так знал, что подобного наслаждения он не испытывал еще никогда и ни с кем.

Обхватив Селесту за талию, Гаррик наклонился, чтобы дотянуться губами до ее груди. Селеста ахнула от неожиданности. Он целовал ее грудь, чувствуя, как напрягаются соски под его губами.

Сердце его бешено стучало, и Гаррику все труднее было удержаться от того, чтобы не перевернуть Селесту, чтобы поменяться с ней местами. Но он продолжал двигаться так, как хотела она, подчиняясь ее ритму, издавая сладостные стоны при каждом толчке. «Она убьет меня, — подумал он. — Убьет своей любовью».

Наконец Селеста закричала, и все ее тело задрожало на пике наслаждения.

А он, не в силах остановиться, не выпускал ее из своих объятий, и даже когда Селеста обессиленно приникла к его груди, все продолжал двигаться внутри ее, пока сам не достиг разрядки и не излил семя в ее лоно.

Какое-то время после этого он не думал ни о чем, чувствуя сладкую опустошенность, вдыхая запах горячего потного тела Селесты, застывшего в его руках.

И тут же начал думать о новой близости с ней. Он просто не узнавал сам себя.

Гаррик провел ладонью по спине Селесты, словно прощаясь с осуществившейся мечтой. Теперь он должен был вернуться к своим обязанностям…

Обязанностям.

— Селеста, — шепнул он ей на ухо, прислонившись головой к ее плечу. — Селеста, послушай меня.

Она медленно повернула к нему лицо. Она улыбаюсь, и от ее улыбки, такой очаровательной, открытой, Гаррика снова обдало жаром, но он твердо решил исполнить свой долг именно сейчас, потому что потом он вовсе может забыть о нем.

С самого начала ему не хотелось вовлекать Селесту в шпионские игры, но он всегда использовал имеющиеся у него под рукой инструменты, не раздумывая и не колеблясь. А Селеста с ее прекрасным знанием русского языка была прекрасным орудием. Это позже, после более близкого знакомства с Селестой, ему захотелось избавить ее от опасности. Только тогда в нем заговорила совесть — ведь мужчина не может использовать женщину, с которой занимается любовью.

Селеста поцеловала Гаррика в щеку и легко спросила:

— Что, дорогой?

— Нам нужно одеться.

К сожалению, Трокмортон знал, что у него нет выбора. Стэнхоуп уже успел передать в Лондон свое первое сообщение, которое отправится в путь вместе с английским купцом, отплывающим на континент. Стэнхоуп успел вернуться и приготовить тайник, находящийся под половицами в его спальне, а сейчас, вне всякого сомнения, с нетерпением ждет новостей о содержании следующих писем. И за этой информацией он обратится только к Селесте.

— Нам нужно уходить отсюда.

Она недовольно захныкала, словно обиженный ребенок:

— Должны? Обязательно?

Гаррик поцеловал ее, но поцелуй, который должен был стать мимолетным, затянулся, рождая новое желание. Однако на этот раз Трокмортон был непоколебим и сумел подавить свое желание в зародыше.

Он ласково провел рукой по волосам Селесты и сказал:

— Уже позднее утро. Нам еще повезет, если мы не попадемся на глаза. Нельзя, чтобы о нас пошли слухи. Хотя боюсь, что мы и так уже у всех на языке, ведь мы оба не были на прощальном балу.

Она опять недовольно застонала, но на этот раз пошевелилась, сидя на коленях Трокмортона.

Утешением Трокмортону служила только мысль о том, что он в последний раз использует Селесту в своих играх. После этого он передаст обязанности переводчика другому агенту. Через него и пойдет к Стэнхоупу дальнейшая информация, которая должна в конечном итоге привести к поражению русских. Селеста рассудительная девочка. Возможно, она и сама с готовностью взяла бы на себя ту роль, которую он ей предназначил, — если бы, конечно, догадывалась о ней.

— Прости за то. что покину тебя после этой ночи, но мне нужно отъехать ненадолго. — На самом деле ему никуда не нужно было уезжать, но Трокмортон хотел оказаться подальше от Блайд-холла на то время, пока Стэнхоуп будет расспрашивать Селесту. — Вчера я получил письма…

— Ах да, я и забыла. — Она виновато посмотрела на Трокмортона, так, словно не по его вине забыла обо всем за эту бурную ночь. — Ты хочешь, чтобы я перевела их? Но могу я сначала принять ванну и переодеться?

— Необязательно. Они пришли из Лондона уже частично переведенными, и, сравнивая их содержание с содержанием предыдущих писем, я все понял достаточно ясно.

Достаточно ясно! Трокмортон абсолютно точно знал содержание этих писем, ведь он сам составил их текст на английском, а затем отправил в Лондон, где письма должны были перевести на русский, а затем вернуть их назад. Но вчера Селеста не захотела прийти нему в кабинет, а затем началась вся эта заварушка.

Он снял Селесту с колен, переложил на диван, поднялся на ноги, чувствуя себя при этом последним болваном. Нормальный мужчина махнул бы на все рукой и остался. Занимался бы любовью с Селестой весь день напролет. Трокмортон посмотрел на бесстыдно раскинувшуюся на диване Селесту.

«Я совсем потерял голову», — подумал он.

Но дело прежде всего, и он не имеет права забывать об этом. Потом, когда дело будет сделано, он все сумеет наверстать и поправить.

Приняв такое решение, Трокмортон кивнул головой и принялся снимать чулки Селесты, застрявшие на вершине розового куста.

Селеста хихикнула со своего места, наблюдая за ним.

— Ты сейчас выглядишь мрачнее, чем обычно, — сказала она.

Он наклонился, чтобы поднять с пола ее нижние юбки, но, услышав слова Селесты, замер и выпрямился.

— Что ты имеешь в виду?

— Обычно ты выглядишь так, словно точно знаешь, что тебе нужно делать, и делаешь это. — Селеста принялась натягивать на ногу шелковый чулок. — Но сейчас ты кажешься раздраженнее, чем обычно. Наверное, эта ночь выбила тебя из колеи.

— А тебя она не выбила?

— Нет, пожалуй. Временами я, конечно, совершаю ошибки. — Она подошла к Трокмортону и погладила его по щеке. — Но я не имею в виду вчерашнюю ночь. Это, возможно, мой единственный поступок после возвращения, за который мне не стыдно.

Он поднес к губам ее ладонь и нежно поцеловал.

— Тебя чаще всего раздражает Эллери, — продолжила она, натягивая сорочку.

— Эллери? — Вот уж о ком ему совершенно не хотелось говорить, особенно сейчас. — Чем он может меня раздражать?

— Тем, что он не такой хороший, как ты.

— Зато красивый, — сердито заметил Трокмортон. — И этого с него достаточно.

— Не знаю, мне кажется, что он такой неприкаянный, — сказала Селеста, принимая протянутую Трокмортоном юбку.

— Неприкаянный? Кто мешает ему заняться делом?

— Будь реалистом. Он никогда не работал и не хочет работать. Думаю, он ищет приключений наподобие тех, что были у тебя в Индии. — Она поискала глазами платье, нашла его, подняла с пола и встряхнула.

— Он собирается жениться. Это станет для него еще каким приключением!

Селеста накинула платье на голову и проговорила сквозь него:

— Он мог бы стать шпионом или кем-то в этом роде.

Теперь ее голова вновь показалась в вырезе платья, и Селеста принялась просовывать руки в рукава.

Слова Селесты всколыхнули в душе Трокмортона все его былые подозрения.

— Шпионом? — как можно небрежнее переспросил он.

— Или кем-то в этом роде, — кивнула Селеста, застегивая пуговицы. — Ты так и не ответил, ты хочешь, чтобы я проверила переводы?

Она ничего не может знать. Не должна ничего знать. Она слишком открыта, добра, безыскусна. Она отдала ему свою девственность. Очевидно, упоминание о шпионах было случайным. А если нет? Что ж, здесь она все время будет оставаться под присмотром. Нужно будет проследить за этим.

— Переводы? Да. Я мог бы попросить Стэнхоупа, но он слишком занят — ухаживает за юными леди.

— Это он умеет, — безо всякого выражения подтвердила Селеста.

— Он и с тобой флиртовал? — спросил Трокмортон, которому очень не понравилось это замечание.

— Стэнхоуп и со свиньей будет флиртовать, если захочет бекона, — едко сказала Селеста.

Трокмортон, потрясенный такой краткой и точной характеристикой Стэнхоупа, принялся собирать свою одежду. Да, Селеста безусловно умна и наблюдательна. Но даже если, не дай бог, она окажется шпионкой, врагом, он не допустит, чтобы ее судили и повесили. Он спрячет ее куда-нибудь подальше, туда, где она уже не сможет заниматься этим опасным ремеслом. И никогда, никогда не отпустит ее от себя.

Она неправильно поняла затянувшееся молчание Трокмортона и сказала:

— Прости, я не хотела тебя обидеть. Я знаю, что Стэнхоуп твой друг, и не имела права…

— Не нужно извиняться. — Приняв очередное решение, Трокмортон успокоился. — Боюсь, что ты права.

В Индии он научился одеваться в считанные секунды, ведь там от этого умения порой зависела жизнь. Трокмортон моментально натянул брюки, рубашку и сюртук.

— Но все же мне было бы трудно прогнать его с работы. Могу я попросить тебя об одолжении? Если увидишь Стэнхоупа, передай ему содержание последних писем.

— Почему ты не можешь сделать этого сам?

— Спросить у меня ему не позволит мужская гордость. К тому же мне нужно отъехать. Так что лучше ты сама прочитай эти письма, а потом скажешь, все ли я правильно в них понял.

— Да, — ответила она, поправляя платье. Похоже, что это было все, что она хотела сказать, и от этого Трокмортону сразу стало как-то неуютно. Ему даже подумалось, не распознала ли Селеста его коварный замысел использовать ее в своей игре. Впрочем, едва ли. Просто она находится под впечатлением событий прошлой ночи. Или… связана с русскими. Нет, это невозможно! Только не это!

— Письма лежат в нижнем левом ящике моего стола. Он заперт. Вот ключ.

Она взяла протянутый ключ, посмотрела на него, затем на Трокмортона и спокойно ответила:

— Только вымоюсь сначала и переоденусь.

— Да, конечно. — Он присел на диван, чтобы завязать шнурки на ботинках. — Насколько я понял, речь в письмах идет о встрече в Крыму между французами, турками и англичанами.

Пускай русские обеспокоятся судьбой своего драгоценного Крыма, а тем временем английские отряды войдут в Афганистан и двинутся туда, куда нужно.

— Я просмотрю письма и перескажу их содержание Стэнхоупу, если он о них спросит, — повторила задание Селеста, разыскала и надела свои туфли, а затем подошла к окну. Взялась за край занавески.

Трокмортон привстал со своего места.

— Что ты собираешься…

— Папа всегда говорил, что после дождя растениям необходим солнечный свет.

— Погоди!

Но было уже поздно.

Глава 24

— Благодарю вас, Селеста, сказал Стэнхоуп, развалившись за рабочим столом Трокмортона, словно король, сидящий на троне. — Вы очень облегчили мне задачу.

Сейчас он совсем не был похож на человека, который еще недавно пытался флиртовать с ней. На лице Стэнхоупа играла ухмылка, такая мерзкая, что Селесту неудержимо тянуло влепить ему пощечину. Она догадывалась, что означает эта ухмылка, и решила, что ей необходимо как можно скорее отвести подозрения от Гаррика. Селеста холодно улыбнулась Стэнхоупу:

— Всегда готова услужить вам и мистеру Трокмортону.

Стэнхоуп снисходительно рассмеялся:

— О да, я знаю, что вы всегда готовы услужить. И мне, и особенно Трокмортону.

Ему? Да, теперь (Селеста начинала понимать роль, которая отведена ей в этой игре. Она помнила, что говорил ей Гаррик о тех письмах и о том, что она должна передать их содержание Стэнхоупу. Очень четко, ясно, не волнуясь о том, что Стэнхоуп может рыться в незапертых ящиках его стола. Она даже могла бы дать ему ключ от запертого ящика, лежащий в ее кармане.

Но насчет ее… услуг Трокмортону? Она отлично знала, что это замечание Стэнхоупа не связано с ее работой гувернантки. Особенно после той ужасной ошибки, которую она совершила, так не вовремя открыв занавески на окнах оранжереи. Открыла, чтобы увидеть прямо перед собой леди и лорда Фезерстон, ожидающих, пока слуги погрузят багаж в их карету. Они тоже увидели все — и ее саму в помятом бальном платье, и Гаррика, шнурующего башмаки, сидя на диване.

Селеста и Гаррик нарушили самое первое, самое главное правило, необходимое в английском свете, — не сохранили свою связь в тайне. Не попадись они, и ничего бы не случилось.

Но они попались. Однако это не означает, что она обязана выслушивать пошлые намеки Стэнхоупа.

Селеста слегка поклонилась и сказала:

— Я должна идти к детям. Если позволите…

— Не беспокойтесь, — снова ухмыльнулся Стэнхоуп. — Куда вам спешить? Вы и так крепко зацепили Трокмортона.

— Перестаньте… пошляк! — сердито воскликнула Селеста, не двигаясь с места.

— Ладно, скажу иначе. Он очарован вами. Но считает вас глупой.

— Он так не считает, — вспыхнула Селеста.

— Курица безмозглая, — с наслаждением выговорил Стэнхоуп. — Если бы он уважал тебя, то не вел бы себя с тобой так, как в оранжерее.

Щеки Селесты запылали. Неужели Стэнхоупу известно, чем они с Гарриком занимались прошлой ночью? Да, ей не нужно было открывать занавески, но кто же мог подумать, что лорд и леди Фезерстон решат уехать в такую рань, в восемь часов утра?

Трокмортона тот случай огорчил, но он сказал Селесте, чтобы та ни о чем не волновалась. Обещал, что все уладит, как только вернется.

Стэнхоуп тем временем продолжал с издевкой:

— Трокмортон лазил тебе под юбку. Распалил, довел до полусмерти. Ничего, мужчины часто позволяет себе это со своими гувернантками, мисс Милфорд.

Краска отлила от лица Селесты. Стэнхоуп говорил сейчас не о последней ночи, а о той сцене, что разыгралась в оранжерее два дня тому назад, когда Гаррик Трокмортон доказывал, с какой легкостью он может манипулировать телом Селесты.

— Откуда… вам это известно?

— Слухами земля полнится, мисс Милфорд, — усмехнулся Стэнхоуп.

Желудок Селесты сжался в комок. Неужели Гаррик рассказал об этом Стэнхоупу? Нет, не может быть. Он знает о том, что за человек Стэнхоуп, и никогда не станет говорить ему о подобных вещах.

— Я вам не верю.

— Думай, что хочешь. — Стэнхоуп поднялся из-за стола и направился к Селесте. — Но я это знаю, более того, я с уверенность могу заявить, что в следующий раз между твоих ног окажется уже не рука Трокмортона, а кое-что еще.

Как она ненавидела Стэнхоупа! Какое право он имеет говорить с ней в таком тоне?!

— Если бы ты была аристократкой, он никогда не посмел бы вести себя столь оскорбительным образом, — продолжал Стэнхоуп. — Если бы ты была аристократкой, твой отец убил бы Трокмортона. Но твой отец — всего лишь садовник, и он ничего не посмеет сказать, иначе вылетит с работы.

— Я не желаю вас слушать, — сказала Селеста, поворачиваясь к двери.

Стэнхоуп грубо схватил ее за руку.

— Тебе не уйти от меня, моя маленькая… крестьянка, а ты недостойна слизывать пыль с моих сапог!

Селеста пыталась вырваться, но ей не удалось освободиться из цепких пальцев Стэнхоупа.

— Отпустите, — сказала она, — иначе я обо всем расскажу Гаррику.

— Гаррику? — Стэнхоуп еще сильнее вцепился в руку Селесты, словно бульдог в кусок мяса. — Ты называешь его Гарриком? Какая наглость! Кто ты такая? Дочь садовника. А он ведет свой род от самого Вильгельма Завоевателя.

Слова Стэнхоупа ударили ее, словно пощечина. До этой минуты она жила в уютном, придуманном ею самой мире. В мире, сотканном из ее детской влюбленности в Эллери, из шумной парижской жизни и спокойной уверенности Гаррика. Стэнхоуп сейчас обозначил ее настоящее место в реальном мире, то самое, о котором столько раз предупреждал ее отец. В Англии все решает твоя родословная, и в этом смысле человек здесь ничем не отличается от собаки — чистокровной или беспородной. Она опустила взгляд на руку Стэнхоупа.

— Отец мистера Трокмортона не был аристократом.

Стэнхоуп презрительно поморщился. С таким же презрением всегда будут смотреть и на Селесту, вздумай она пробраться в высшее общество.

— Но по материнской линии он аристократ голубых кровей, и этого достаточно. — Он слегка ослабил хватку, но руку не отпустил. — И, разумеется, у него и в мыслях нет жениться на тебе, курочка. Более того, он уже заказал для тебя билеты на обратный путь.

— Билеты? — не веря своим ушам, переспросила Селеста.

— До Парижа. — Он тонко улыбнулся, затем вернулся к столу Гаррика, выдвинул верхний ящик, достал из него красный конверт и вывалил его содержимое. — Сама полюбуйся.

Пальцы Селесты похолодели, а перед глазами поплыли разноцветные пятна. Она безжизненно присела на жесткий стул, поставленный для посетителей.

— Я не верю вам.

Стэнхоуп взял в руки бумаги и принялся перебирать их, комментируя при этом:

— Вот билет на поезд. До Лондона. Билет на пакетбот через Ла-Манш. Железнодорожный билет до Парижа. Нужно обладать связями Трокмортона, чтобы все это так быстро устроить. — Он поднял со стола ключ. — Дом в Париже. — Взял следующую бумагу и развернул, показывая ее Селесте. — Банковское распоряжение. По нему ты будешь получать тысячу фунтов в год.

В самый первый вечер Гаррик говорил с ней о выкупе. И именно о доме в Париже и тысяче фунтов в год. Теперь она убедилась в том, что он не отказался от своего предложения. Селеста задыхалась и ничего не видела сквозь красный туман, застилавший ей глаза.

— Для того чтобы избавиться от любовниц Эллери, Трокмортон платил им больше, — доносился до нее откуда-то издалека голос Стэнхоупа. — Смотри не продешеви. Эй, ты что, в обморок собираешься упасть? О боже, неужели ты и вправду хотела подцепить Эллери?

— Нет. Нет. Я об этом не думала. Все, конец ее мечтам.

— Но ведь не думаешь же ты заполучить Гарика?

Селеста покачнулась на стуле.

— Не можешь же ты любить его!

Он внимательно посмотрел на Селесту и покачал головой:

— Неужели любишь? Но пойми, деточка, для Трокмортона на первом месте всегда была и будет семья. А происхождение Трокмортона и без того вызывает немало пересудов в высшем свете, чтобы еще и тебя ввести в родословную.

Селесту затошнило. Ей хотелось высказать в глаза Стэнхоупу все, что она о нем думает. Но эти разоблачения могли бы повредить ее стране… и Гаррику.

Нет, она не опустится до этого.

Проглотив подкативший к горлу комок, она подняла голову и сказала:

— Я гувернантка, вы простой секретарь. Мы оба зарабатываем на жизнь своим трудом.

Укол Селесты попал в цель.

— Вам не стоит больше пачкать себя связью с этим грубым, бессердечным авантюристом, — сказал Стэнхоуп, плохо контролируя себя. — А сам я вскоре навсегда отряхну со своих сапог пыль Блайд-холла. Признаюсь честно, мне здесь было неплохо, но все хорошее рано или поздно кончается. — Он пошел было к двери, затем повернулся: — Пусть это послужит тебе хорошим уроком. Не попадайся впредь на эту удочку.

Селеста посмотрела вслед Стэнхоупу, а затем опустила голову на колени и замерла в позе отчаяния.

Селеста сидела, сжав колени и положив на них руки. Сидела, не касаясь спинки стула, и эта поза была такой же неудобной, как и сам стул, поставленный Трокмортоном для посетителей. Селесту мучила саднящая боль между бедер и в сосках, которые стали необыкновенно чуткими, словно в них обнажились нервы.

Но сильнее всего у Селесты болело ее разбитое сердце.

Она сильно стиснула зубы, чтобы они не стучали от нервной дрожи, охватившей ее тело. Снаружи доносился шум — это разъезжались по домам гости, — но Секста не разбирала ни слов, ни цоканья копыт, все звуки сливались для нее в неопределенный гул, похожий на шум морского прибоя. Глаза Селесты смотрели в одну точку, не замечая ничего вокруг.

И на что ей было смотреть? На Блайд-холл, дом, из которого ее когда-то безжалостно изгнали? Так, может быть, это и к лучшему, что она его не видела, иначе ей было бы слишком тяжело сдержаться, чтобы не схватить вон ту старинную фарфоровую китайскую вазу, не поднять ее над головой и не шарахнуть о пол, расколотив на тысячи мелких, бесполезных черепков.

— Селеста!

Она вздрогнула. Это был он, Гаррик. Она просидела в кабинете несколько часов, ожидая этой встречи, но все равно он застал ее врасплох, и ногти Селесты впились в. ее ладони, а губы пересохли. Нет, она не собиралась кричать, давать волю своему гневу. Ей просто нужно было поставить на место этого человека, вообразившего, будто он имеет право распоряжаться чужими судьбами, закрывшись от всех в собственной башне из слоновой кости. И при этом она любила его.

— Селеста, дорогая, нам нужно поговорить.

Она с трудом повернула шею, затекшую за долгие часы неподвижного ожидания. Гаррик — с растрепанными волосами, в жокейской курточке и сапогах для верховой езды — выглядел угрюмым, но это было его обычным состоянием, и Селесте оставалось лишь понять, что именно сделало его таким мрачным на этот раз. Хотя, если разобраться, Гаррику не с чего было огорчаться, ведь он добился всего, чего хотел, включая подстроенное им самим предательство Селесты. Он остановился возле Селесты и спросил:

— Ты… говорила со Стэнхоупом?

— Да.

— Отлично.

— Одно дело сделано, — сказала она.

Гаррик помолчал, присел на стул напротив Селесты и только после этого спросил, заглядывая ей в глаза:

— Ты… хорошо себя чувствуешь?

— Вполне.

Он наклонился вперед, оперся локтями о колени и сложил ладони, словно для молитвы.

— Утром мы не успели кое-что решить.

Губы Селесты двигались с трудом, но тем не менее она сумела произнести:

— Все и так решено.

— Нет. Нет, я о другом, хотя, конечно, постоянно думаю о прошедшей ночи и обо всем, что случилось, и… — Щеки Гаррика порозовели. Было понятно, о чем именно он вспоминает, думая о прошедшей ночи. Затем он перебросил ногу за ногу, возможно для того, чтобы прикрыть спереди свои брюки.

Селеста смотрела на Гаррика безучастно, надеясь в глубине души на то, что тот сейчас страдает.

— Весь день я думал о своей роли во всем этом деле. О моих обязанностях. — На лоб Гаррика упала прядь темных волос. Сейчас он казался совсем другим — отнюдь не холодным и бездушным, рассчитывающим каждый очередной ход с бесстрастием шахматиста. — И прежде всего я должен признать свою вину.

А ведь он красив, черт побери! Почему она не заметила это с самого начала? Как не увидела властного рта, густых бровей над серыми глазами, твердого подбородка? Она сравнила его с Эллери и предпочла старшего брата. Глупенькая, глупенькая Селеста! Насколько светел и легок был Эллери, настолько же мрачен и опасен Гаррик, мужчина, от которого лучше всего было держаться подальше. Селесте показалось, что она рассмотрела в Гаррике какой-то тайный свет и погналась за этим призрачным видением.

Что ж, теперь сиди и жди, когда тебя вышвырнут отсюда прочь.

— События прошедшей ночи требуют необходимых поправок, — сухим, официальным тоном сказал Гаррик.

Ну да. Билет до Парижа и ежегодное пособие.

— Ты лучше разбираешься в таких вещах, — ответила она вслух.

Его губы сжались в плоскую твердую линию.

— Я не соблазняю женщин, которых нанимаю на работу.

— Но случилось именно так.

— Я хотел сказать, что никогда не поступал до этого.

— Выходит, моя ошибка состоит в том, что я согласилась занять то место, которое ты мне предложил. — Она моргнула. После ночи, проведенной вместе, ей нужно быть осторожнее в словах и выбирать их более тщательно, чтобы они не прозвучали слишком двусмысленно. — Место гувернантки, — уточнила она. — Откажись я, и не было бы никаких проблем.

Гаррик поднял голову, внимательно посмотрел на Селесту и спокойно сказал:

— Очевидно, тебя взволновали некоторые мои привычки…

— Нет!

— Если так, то клянусь, что с этим будет покончено. Поэтому я верю…

— Ты не соблазнял меня. Я не настолько малодушна, чтобы отрицать свою собственную слабость и распущенность. — В тоне Селесты сквозило презрение к себе самой. — Я прекрасно помню, что сама хотела близости.

— Меня удивляет твой тон, — поднял бровь Гаррик. — Я кажусь тебе настолько мерзким?

— Нет.

— Некрасивым? Недостойным твоего внимания?

— Нет. Нет!

Он отклонился назад, поддернул отутюженную складку на брюках и самодовольно улыбнулся:

— Конечно, нет. Я вполне устраиваю тебя, так что можешь не пытаться скрыть свою радость.

Селеста покраснела. Ей был ненавистен этот разговор, да и самой себе она стала ненавистна. И, разумеется, ненавистен был Гаррик, улыбающийся, расчетливый Гаррик, с таким самодовольным видом развалившийся перед ней. Она ненавидела его и… любила. Любила потому, что… просто любила, сама не зная за что. Знала только, что ее любовь смешана с унижением и разочарованием, и это рождало смешанное чувство страдания и

— Я думал о твоем будущем, — сказал Гаррик.

— Наверняка ты все уже устроил, — холодно ответила она.

Билет до Парижа. Ежегодное жалованье.

Но Гаррик поразил ее.

Он опустился перед Селестой на колени и взял ее за руку.

Она пошевелила пальцами, пытаясь освободиться. Она только-только сумела успокоиться и не хотела, чтобы Гаррик вновь привел в смятение ее чувства.

«Зачем он встал на колени? — подумала она. — И что он собирается делать?»

Гаррик сильнее сжал пальцы Селесты в своей ладони, но не до боли, и торжественно, типичным тоном мистера Трокмортона заявил:

— Я знаю, что у тебя может сейчас появиться желание послать меня ко всем чертям. Конечно, я не Эллери. Я не такой стремительный и легкий, как он. Но, как ты сама говорила, не я соблазнил тебя.

— Встань.

Он не поднялся с колен и продолжил:

— Ты сама…

Селеста, яростно рванув руку, выдернула ее, не обращая внимания на боль, и прижала к своей груди. — Не напоминай мне об этом.

— Нет, я должен это сделать, потому что у нас есть только один-единственный способ все поправить.

Она начинала понимать, о чем говорит Гаррик, и подумала о том, что лучше бы он просто отослал ее в Париж.

— Ничего не нужно поправлять, никто не пострадал.

— Селеста, я старше и мудрее тебя. Доверься мне, и я все сделаю как надо.

Как гладко он говорит. С какой искренностью, заботой… Можно подумать, что Он поступает так из самых лучших побуждений. Наверняка на такой тон купилась бы любая женщина, но только не Селеста, которую Гаррик прямо с постели погнал доводить до Стэнхоупа содержание вчерашних писем. В ту минуту она чувствовала замешательство Гаррика. Еще бы, ведь не каждый пошлет на опасное дело девушку, с которой только что переспал, лишив ее при этом девственности.

Но он все равно сделал это, хотя сейчас пытается прикинуться, будто ничего не произошло.

— Стэнхоуп передал свое сообщение? — спросила она.

Гаррик резко отпрянул назад, словно получил мощный удар по челюсти.

— Что?

— Я спрашиваю, передал ли Стэнхоуп сообщение своему связному, а значит, сыграна ли моя роль до конца? — сказала Селеста, любуясь тем, как розовые щеки Трокмортона прямо на глазах становятся мертвенно-бледными.

— Как ты обо всем догадалась?

— Объясню. — И она начала перечислять, загибая пальцы. — Во-первых, я слышала русскую леди, которая очень хотела увидеться с вами, чтобы рассказать об англичанине, которого предали, схватили и о котором она ничего больше не слышала. И я спросила себя: «Почему?» Почему она хотела встретиться именно с тобой? Затем Стэнхоуп переврал содержание письма. Ты заподозрил его в измене и решил перепоручить переводы мне, но для этого я тоже должна была пройти проверку, ведь ты и меня подозревал. При этом я должна была передавать Стэнхоупу содержание писем, которые ты давал мне переводить. А вчерашние письма оказались настолько важными, что ты послал меня на задание, не дав даже просохнуть после того, как занимался со мной любовью. — Здесь она хотела улыбнуться, но губы ее не послушались. — Позволь доложить. Письма переведены, их содержание передано. Свой долг перед Англией можешь считать исполненным.

— Что ты имеешь в виду? — закричал Гаррик, вскакивая со стула.

— Я знаю, кто ты, Гаррик Трокмортон, — сказала Селеста, бесстрашно глядя на возвышающегося над ней мужчину. — Ты управляешь английской разведкой.

Он немного помолчал, а затем поправил ее:

— Не всей. Я специализируюсь по Индии и прилегающим к ней странам.

— Большая Игра, — кивнула Селеста. Она знала, как называется на языке посвященных великое противостояние между Англией и Россией в Центральной Азии.

Гаррик прошел мимо Селесты, затем обернулся.

Селеста знала, что он сейчас видит перед собой симпатичную блондиночку, которая выглядит настолько глупенькой, что начинаешь сомневаться в том, способна ли она самостоятельно застегнуть пуговицы на платье. Да, именно такой ее и видит большинство мужчин. Хорошенькое личико — и полная беспомощность. Такой девушкой можно любоваться, как картинкой с обложки модного журнала, но она могла и раздражать.

Сама она сейчас тоже была раздражена, и сильно.

— Ты сама обо всем догадалась? — спросил он.

— Да, своим собственным хилым женским умишком, — сердито усмехнулась она.

— Я никогда так о тебе не думал, а сейчас вижу, что ты оказалась еще умнее, чем я предполагал. — Гаррик склонился над Селестой, оперся руками о спинку стула у нее за плечами и приблизил к ее лицу свое суровое лицо. — Ты обязана сказать мне всю правду. Как ты догадалась?

— Я же работала у русского посла. Эти русские просто живут и дышат шпионажем и контрразведкой. Как же я могла не заметить, что здесь, в Англии, происходит то же самое, что и в русском посольстве? — Селеста знала о Большой Игре больше иного шпиона и понимала, что Гаррик теперь будет ее саму подозревать в шпионаже. — Что, я слишком много знаю, и теперь ты отправишь меня в тюрьму… или на виселицу?

— Ты делилась с кем-нибудь? — схватил ее за плечи Гаррик. — Говорила о чем-нибудь Стэнхоупу?

— Что бы ни происходило между мной и тобой, какие бы огорчения ни доставлял мне наш роман, я никогда не поставлю свои личные интересы выше интересов своей страны. — И попросила, резко сменив тон на обыденный: — Ты не мог бы убрать свои руки?

Он убрал руки. Селесте стало жаль, что он это сделал.

Трокмортон постоял, задумчиво гладя себя по подбородку, размышляя о том, насколько сильна неприязнь Селесты к нему и что нужно сделать для того, чтобы исправить положение.

Селесте казалось, что она видит, как крутятся, жужжат колесики в голове Трокмортона, сцепляясь друг с другом.

Интересно было бы заглянуть ему в голову, интересно было бы взглянуть на мир его глазами.

Наконец Гаррик сказал отсутствующим тоном:

— Срок службы координатора разведывательной службы короток, ведь рано или поздно такого человека непременно раскроют. Очевидно, раскрыта теперь и моя тайна. Учитывая предательство Стэнхоупа, приходится признать, что моя семья оказалась в опасности. Руководство службой должно перейти к кому-нибудь другому. Пусть лондонская штаб-квартира назначит нового координатора по Центральной Азии. Знать его имя я не должен.

Сначала Селеста собиралась цинично поинтересоваться, не говорит ли он все это потому, что по-прежнему подозревает ее саму в шпионаже, но передумала и сказала иначе:

— Если это пойдет на пользу детям, я буду только рада.

— А я нет. Скажи, если ты знала о том, чем я занимаюсь, но все же пришла ко мне прошлой ночью, то… почему ты выглядишь такой расстроенной? Я хочу жениться на тебе!

Похоже, он рассчитывал на то, что Селеста с ума сойдет от счастья… будет проводить с ним ночи, будить по утрам, разговаривать днем… что она с восторгом будет нянчить детей, которых родит от него.

Рассердившись на себя за секундную слабость, Селеста отбросила нахлынувшие на нее соблазнительные видения и резко ответила:

— Нет! — Затем осторожно встала на затекшие ноги. — Я отказываю вам, Гаррик Трокмортон, потому что вы — лжец!

— По долгу службы мне часто приходится лгать, — охотно согласился он, — но не было случая, чтобы я солгал тебе.

Голова вновь закружилась, и Селесте пришлось опереться о спинку стула, чтобы не упасть.

— Ты самый низкий, самый подлый лжец. Теперь я понимаю, зачем ты лгал мне о Стэнхоупе. Ты говоришь, что строил заговоры только против врагов. Но и против меня ты тоже плел интригу.

— Это слишком сильно сказано, — своим обычным холодным и ровным тоном ответил Трокмортон. — У тебя есть тому доказательства?

— Билеты до Парижа. Ежегодное пособие, — глядя ему в глаза, ответила Селеста.

На секунду он нахмурил брови. Затем его лицо стало совершенно бесстрастным. Трокмортон опять превратился в думающую машину.

А выходить замуж за машину Селеста не желала.

— Я — дочь садовника, — сказала она. — Гувернантка. Когда я начала мешать твоим планам относительно женитьбы Эллери, ты отослал меня в школу леди Бакнелл. Ты не должен был разрешать мне возвращаться обратно. Это было бы честнее, чем соблазнять меня.

Трокмортон ответил ей спокойно и рассудительно:

— В таком случае я потерял бы старшего садовника. А Эллери был бы безутешен.

— А о том, что у меня тоже есть сердце, ты не подумал? Ах, я и забыла, в самом деле, чего стоит судьба какой-то девчонки, если речь идет о таких важных вещах, как сад Трокмортонов или доброе самочувствие младшего брата!

Руки и ноги Селесты покалывало, как иголочками, — это кровь возвращалась в застоявшиеся, затекшие конечности. Болело и сердце Селесты, и она боялась смотреть на Гаррика или продолжать разговор с ним.

— Я вел себя не совсем правильно, согласен, — сказал Трокмортон. — Но это была не ложь… Не совсем ложь. И я предлагаю компенсацию за это.

— Не нужно, — ответила Селеста, разминая пальцы. — Ты уже предлагал мне… выйти за тебя замуж.

— Что я еще могу тебе предложить?

— Хм-м-м. — Она подошла к столу Гаррика, открыла верхний ящик и вытащила из него красный пакет. Посмотрела на него, прикидывая стоимость того, что лежало внутри. Ничего, когда у нее будет новая работа, она вернет Трокмортону его проклятые деньги, все, до последнего гроша.

— Желаю тебе сорваться с самой высокой крыши своего проклятого дворца и разбиться в лепешку. Правда, Может быть, тебе повезет, и ты упадешь на свое сердце, Гаррик. В таком случае ты поднимешься на ноги целым и невредимым.

Глава 25

— Но ты должна выйти за меня замуж. Мне еще никогда, ни с одной женщиной не было так хорошо, как с тобой. — И, не успев договорить, Трокмортон готов был уже убить себя за эти слова.

Селеста неподвижно стояла возле стула, держась за то спинку побелевшими от напряжения пальцами. Плечи гордо расправлены. Лицо бледное, напряженное. На губах — ее прелестных чувственных губах — застыла кривая усмешка.

— Этого, конечно, более чем достаточно для того, чтобы сделать меня счастливой.

Он редко так ошибался, но на этот раз вляпался по самые уши.

— Ты будешь счастлива, — сказал он. — Я позабочусь об этом.

— Сегодня утром ты едва не убил меня. — Селеста повернулась и медленно направилась к двери, но доги плохо ее слушались. — Боюсь, что с меня хватит и твоей доброты, и твоего счастья, — сказала Селеста.

Все развивалось так неожиданно, что даже сам Гаррик Стенли Брекенридж Трокмортон не знал — быть может, впервые в жизни, — как ему вести себя дальше. Задержать Селесту силой, усадить ее в кресло и разложить по полочкам все преимущества, которые сулит ей брак? Дать ей уйти и подождать, пока она сама пожалеет о своем отказе и вернется к нему уже по своей воле? Подхватить ее на руки и целовать, пока не растает весь лед, сковавший ее чувства? Увы, Гаррик понимал, что каждый из вариантов имеет свои изъяны, и потому не мог остановиться ни на одном из них. Нет, все это не то. Нужно искать какой-то другой, более подходящий способ вернуть ситуацию под свой контроль.

Наконец в его голове молнией сверкнула неплохая, как показалось Гаррику, мысль.

— Ты должна выйти за меня, — воскликнул он, — потому что нас видели вместе!

Она окинула его испепеляющим, не оставляющим никаких надежд взглядом.

Этот взгляд очень не понравился Гаррику, и он сделал было шаг в направлении Селесты, но его остановил стук шагов и шорох крахмальных юбок. В кабинет вошли Патриция и Эллери.

— Вот она. — Патриция указала на Селесту дрожащим пальцем и сказала, обращаясь к Трокмортону: — Это она хотела разлучить нас с Эллери. — И добавила, повернувшись на этот раз к Селесте: — Потому что вы сами влюблены в него!

Ах, какое неудачное время выбрал Эллери, чтобы разбираться со своей невестой! Мало было Трокмортону своих дел, так теперь изволь еще улаживать проблемы братца. Гаррик посмотрел на Эллери, не сводившего глаз с Патриции.

Она выглядела более оживленной, чем обычно, и, стоя рядом с Эллери, жадно ловила каждое его слово. Ничего, все должно уладиться. И Трокмортон сказал, испытывая при этом даже какое-то удовлетворение:

— Мне кажется, леди Патриция, что вам с Эллери лучше объясниться наедине.

Ему самому хотелось остаться наедине с Селестой, чтобы уладить вопрос с их замужеством. Он постарается убедить ее, если, конечно, сумеет подобрать нужные слова.

Патриция не обратила на Гаррика никакого внимания и подошла к Селесте.

— Я восхищалась вами, я верила вам, а вы меня обманули.

— Я вас не обманывала! — ответила Селеста.

Патриция осуждающе вскинула руку. Жест получился резким, не похожим на ее привычные, неуверенные движения.

— Нет, вы сделали это там, в оранжерее. Я открыла вам свое сердце, но вы и не подумали признаться, что Эллери избегает меня из-за вас самой!

Селеста сделала шаг навстречу разгневанной Патриции.

— Это была не ложь. Я просто не хотела огорчать вас.

— Совершенно верно, — подтвердил Трокмортон, который терпеть не мог подобные сцены.

— А вы не вмешивайтесь! — обернулась к нему Селеста.

Трокмортон умолк, довольный уже тем, что успел высказать свое мнение.

— Простите, — сказала Селеста. — С моей стороны было бесчестно пытаться увести вашего жениха, но я поплатилась за это. Думаю, вам станет легче, если вы будете знать об этом.

— Поплатилась! Да за такое предательство…

Этого Трокмортон стерпеть уже не мог.

— Вам не о чем волноваться, леди Патриция, — сказал он. — Я принял меры для того, чтобы отвлечь Селесту от Эллери.

— Это так, леди Патриция, успокойтесь. Мистер Трокмортон принял все меры для того, чтобы развести меня с Эллери: — Селеста мельком взглянула на Эллери, взмахнула ресницами и продолжила, повышая голос: — И Эллери мне больше не нужен. — Она повернулась к Трокмортону и закончила почти на крике: — мне вообще не нужен никто из этих подлых, лживых Трокмортонов! Пусть черти зажарят их в аду, как свиней, и подадут с гарниром на серебряном блюде!

— Мне Трокмортоны тоже не нужны! Я тоже хочу, чтобы они сгорели в аду! — присоединилась к ней Патриция.

— Дамы, подождите… — начал Трокмортон.

Дамы даже не взглянули в его сторону. Шурша шелком и накрахмаленными юбками, они дружно ринулись к двери, причем каждая из них старалась выбежать первой. Забег выиграла Патриция: во-первых, у нее ноги были длинней, а во-вторых, Селеста второпях наступила себе самой на юбку.

Трокмортон растерянно уставился на распахнутую дверь кабинета, за которой исчезли разгневанные дамы.

— Что ни делается, все к лучшему, — пробурчал Эллери. Он стоял, прислонившись к шкафчику с бутылками, скрестив ноги и руки, глядя на Трокмортона, словно на извивающуюся меж камней змею.

Трокмортону этот взгляд был крайне неприятен.

— Когда тебя выгонят из шпионов, ты можешь вполне стать политиком, — заметил Эллери.

Трокмортон застыл, словно громом пораженный. Неужели всем уже известно, чем имений он занимается?

— Что ты имел в виду, когда говорил про шпионов? — грозно спросил Трокмортон.

Но Эллери ничуть не испугался его тона.

— А что ты имел в виду, когда говорил о мерах, которые принял для того, чтобы отвлечь от меня Селесту?

— Сначала ты ответь! — прорычал Трокмортон. Он не позволит Эллери увести разговор в сторону, тем более что тот затронул слишком важный вопрос!

— Я так верил тебе, брат! — сказал Эллери. — Ты обещал позаботиться о Селесте, а на самом деле решил сам приударить за ней.

Все-таки Эллери удалось сменить тему.

— Кто тебе об этом сказал? — спросил Трокмортон.

— Да все гости только об этом и говорили, когда разъезжались. Лорд и леди Фезерстон застукали вас с Селестой рано утром. Она была растрепана и по-прежнему в бальном платье. А ты в это время сидел на диване и шнуровал башмаки. — Эллери отлепился от шкафа и двинулся на брата. Таким разгневанным Гаррик его еще никогда не видел.

Трокмортон поднял руки и попятился за стол — ему не хотелось вступать в драку с Эллери.

— Итак, мой честный, правильный, добродетельный братец соблазнил дочку садовника, — процедил Эллери.

— Я обещал на ней жениться.

— И считаешь, что этого достаточно? — пророкотал Эллери. — Болван! А теперь эта чудесная девушка несчастна по твоей вине!

— Леди Патриция тоже несчастна, но уже по твоей вине.

Однако уловка Трокмортона не сработала.

— Я сам разберусь с леди Патрицией, — отрезал Эллери. — Мы же говорим с тобой о Селесте.

— Полагаешь, тебе удастся поладить с леди Патрицией?

— Как и тебе — поладить с Селестой.

— Думаю, леди Патриция была вне себя, когда узнала о Кики.

— М-да. — Эллери резко сменил направление, в два шага оказался возле шкафчика и налил себе полный стакан виски.

Трокмортон едва сдержал проклятия, вертевшиеся у него на языке. Эллери опять запил.

— Не пей, — как можно спокойнее и убедительнее попросил Трокмортон. — Леди Патриция никогда не выйдет замуж за пьяницу.

— А я и не собираюсь на ней жениться. Надоела мне она со своими ахами да вздохами. Все равно мы с ней не пара. — Эллери сделал большой глоток, вздрогнул и потряс головой. — Так что лучше расстаться сразу. Кстати, ты сам можешь жениться на Патриции, если захочешь. А я… я хочу стать шпионом, как и все мои родственники.

— Э-э… шпионом? — переспросил Трокмортон, выгадывая время.

— Да, шпионом, — усмехнулся Эллери. — Ты спрашивал, как я об этом узнал? Но помилуй, таинственные всадники, приезжающие и уезжающие в любое время суток, охрана на каждом углу Блайд-холла, женщины, лопочущие на разных языках… Это на меня никто не обращает внимания, но сам-то я все вижу и подмечаю!

Трокмортон всегда считал себя умнее всех, но вот поди ж ты! Всего за какой-то час двое совершенно разных людей сумели доказать ему обратное.

— Об этом известно еще кому-нибудь?

— Хочешь спросить, не разболтал ли я твою тайну? — Эллери сделал еще один глоток и поднял бокал, словно салютуя Трокмортону. — Нет, братец, никому не разболтал. Даже по пьянке.

— Скажи… это действительно очень заметно… то, чем я занимаюсь?

— Нет. Все люди, как правило, видят только то, что хотят увидеть, и поэтому вся эта возня может сойти для них за твою деловую деятельность. Но я-то другое дело, Гаррик, я-то здесь живу!

Ответить на это Трокмортону было нечего, а Эллери тем временем продолжал:

— Я всю жизнь ждал, когда же меня позовут. Ведь в эти игры сначала играли папа и мама, а затем ты. Но никто не приглашал меня поиграть вместе с собой, а ведь это было бы так просто. Тебе достаточно было сказать: «Присоединяйся к нам, Эллери». Да, согласен, в торговле и прочих делах я не силен, но шпион из меня получился бы очень даже не плохой.

— Ты сам не понимаешь, о чем говоришь!

— Я говорю… на четырех языках, Гаррик, и если нужно, могу выучить еще несколько. А самое главное — все меня считают никчемным бездельником, пустышкой. Да ты и сам знаешь, о чем говорят у меня за спиной.

— Я не думал…

— Просто потому, что тоже считал меня дурачком. Но на самом деле я не такой глупый, как кажется. Например, в прошлом году я не менее шести раз засекал Стэнхоупа, когда тот отправлял письма. Со своим слугой, ну ты знаешь его, такой… никакой.

У Трокмортона отвисла челюсть.

— Ты… знаешь, что Стэнхоуп… отправлял… письма?

— Да перестань ты заикаться, Гаррик. Можно подумать, ты сам этого не знал.

— Только на этой неделе догадался.

Эллери поиграл бровями, подошел к шкафчику и налил виски в два бокала.

— Выпьем? — спросил он.

Трокмортон покорно принял протянутый бокал, а Эллери добил брата, небрежно заметив:

— Я полагал, что ты используешь Стэнхоупа в качестве двойного агента, а то давно бы сказал.

Трокмортон старался вспомнить слугу Стэнхоупа. Да, Эллери прав, он был… никакой. Среднего роста, среднего веса, темные волосы, водянистые голубые глаза. Обычный англичанин, таких здесь девять из десяти. И этот серенький мышонок прямо под носом Трокмортона передавал письма от Стэнхоупа к русским и от русских к Стэнхоупу!

Эллери схватил Трокмортона за плечо — тот покачнулся, расплескивая виски на свой драгоценный персидский ковер.

— Если бы я был в деле, мы бы давно уже поймали этого приятеля.

— Ты должен был прийти ко мне.

— Нет, это ты должен был прийти ко мне. — Для большей убедительности Эллери ткнул себя пальцем в грудь. — Еще не поздно, Гаррик, возьми меня сейчас. Я хочу работать у тебя шпионом.

Трокмортон посмотрел на Эллери. Светловолосый, изящный, неотразимо привлекательный. Но выдержит ли он, если его схватят и начнут пытать? А русские это умеют…

Нет, приносить подобные жертвы на алтарь отечества Трокмортон не в состоянии.

— Не могу, — ответил он. — На сегодня я вне игры.

— Тогда сведи меня с кем-нибудь, кто остался на поле, — предложил Эллери.

— Я хочу, чтобы ты был жив и здоров, — покачал головой Трокмортон. — И мама этого хочет. Все. Нет, и не проси.

Эллери отпрянул назад, словно слова брата больно ударили его. Потом улыбнулся, взял в руки бутылку и прижал ее к своей груди.

— В таком случае я сам найду дорогу в ад, — сказал он.

«Все катится к чертям», — подумала леди Филберта.

Она тяжело брела по садовой дорожке, скрипя по гравию своей тростью. Эллери запил. Патриция сама не своя от злости. Трокмортон соблазнил девушку, которую собирался прогнать из дома. А Селеста… С ней леди Филберта хотела поговорить сама. Кроме того, ей нужно узнать, почему Трокмортон сидит в своем кабинете, и заодно сообщить ему о том, что пропал слуга Стэнхоупа.

До леди Филберты дошли смутные слухи о том, что Селеста якобы отвергла предложение выйти замуж за Гаррика. Слышала она и о том, как рано утром лорд и леди Фезерстон застали их обоих в оранжерее — сияющую от счастья Селесту и унылого Гаррика. Узнав об этом, леди Филберта была готова забыть про свой радикулит и пуститься в пляс. Но она не стала звать музыкантов, а взяла вместо этого трость и пошла в дальний угол сада. Здесь она и нашла Милфордов — отца и дочь. Оба они стояли на коленях и пололи сорняки.

Бедная Селеста. Сначала она просто скользнула взглядом по леди Филберте, но когда узнала ее, то низко опустила голову и принялась полоть еще усерднее.

Леди Филберта не стала ругать Селесту и просто сказала:

— Какое полезное занятие. Когда я была моложе и у меня не было этого проклятого радикулита, я любила полоть сорняки на заднем дворе. Вы помните, как это было, Милфорд?

— Да, мадам. Конечно, помню, мадам, — ответил он, поспешно поднимаясь на ноги.

— Запах травы прочищает мозги и укрепляет тело. Ты согласна со мной, Селеста?

Милфорд легонько толкнул дочь ногой, и Селеста медленно поднялась, вытирая испачканные в грязи руки.

— Да, мадам.

— Милфорд, позволите мне ненадолго увести вашу дочь?

Он молча кивнул. Они так давно были знакомы с леди Филбертой, что той не составило труда прочитать то, что было написано в его взгляде: «Не причиняйте больше боли моей девочке».

Леди Филберта кивнула Милфорду, словно давая молчаливое обещание.

— Иди, дочка, — сказал тогда Милфорд и легонько подтолкнул Селесту в спину. — Я здесь и без тебя управлюсь.

Селеста обиженно поплелась вперед и, нагнав леди Филберту, пошла с ней рядом.

Стоял чудесный день; такие дни бывают только летом, только в Саффолке, и только после дождя. Дорожки, посыпанные гравием, высыхали прямо на глазах, умытые листья деревьев чуть слышно трепетали на легком ветерке, а цветы щедро наполняли воздух своим тонким ароматом.

— После этого дождя мой радикулит снова разыгрался, — сказала леди Филберта. — Поэтому пойдем к дому.

— Как пожелаете, миледи, — хмуро ответила Селеста.

А самой леди Филберте захотелось рассмеяться в ответ. Ах, молодежь, молодежь! Все на свете превращают в драму и не могут выпутаться из самых простых ситуаций! Но ничего, от этого есть прекрасное лекарство — замужество. Главное — выдать девушку замуж, а там она сама научится управлять странным и непонятным существом — мужчиной.

Они свернули на широкую дубовую аллею, ведущую к Блайд-холлу.

— Я просто хотела сказать, что очень благодарна тебе, Селеста. Ведь ты воспитываешь моих внучек, пропалываешь мой сад… — Она немного подождала, разжигая в Селесте любопытство, и только после этого продолжила: — Ты такая трудолюбивая. Даже по ночам не отдыхаешь, спишь с моим сыном.

— Миледи!.. — вспыхнула Селеста и тут же погасла.

— Ты даже представить себе не можешь, как я была бы рада принять тебя в нашу семью, — сказала леди Филберта, беря Селесту за руку. — Нам очень нужна свежая кровь и свежие мысли.

Селеста не отпрянула в сторону — уважение к пожилым людям было воспитано в ней с детства, — но только подобралась и спокойно, сухо ответила:

— Простите, миледи, но я не желаю выходить за вашего сына. — Она немного подумала и уточнила: — Ни за одного из ваших сыновей.

— Эллери не в счет, с ним все понятно. Но Гаррик…

Селеста поморщилась и коротко ответила:

— Нет.

Леди Филберта махнула рукой в сторону дома, крыша которого виднелась над ветвями деревьев.

— Прекрасный дом. Я очень привыкла к нему, но ты можешь перестроить его, если захочешь.

— Я не собираюсь выходить за вашего сына. — Селеста вновь задумалась, и леди Филберте, разумеется, хотелось бы знать, о чем именно. — Но я очень благодарна вам за ваше предложение, — добавила она наконец.

Не так уж часто леди Филберта могла с выгодой использовать свой преклонный возраст, но сейчас был именно тот случай, когда можно безбоязненно задать любой вопрос.

— А почему ты не хочешь выйти замуж за моего сына? За Гаррика, разумеется, а не за Эллери.

— Благодарю, вы очень добры, леди Филберта. Но при всем уважении к вам должна заметить, что ваш Гаррик — лжец.

— Лжец? Правда? — удивилась леди Филберта. — А в чем именно он тебе солгал?

— Делал все, чтобы я поверила в то, что он меня уважает, что я ему нравлюсь, а сам собирается отослать меня назад, в Париж.

Леди Филберта благоразумно промолчала.

— Я уезжаю, — покачала головой Селеста.

— Назад, в Париж? — удивленно воскликнула леди Филберта. — Теперь? После вчерашней ночи?

Селеста отвернулась в сторону и сглотнула.

— То, что случилось прошлой ночью, никого не касается.

— Но должно, очень сильно должно касаться Гаррика. А он заперся на целый день у себя в кабинете. И меня это тоже касается, между прочим, особенно если ты забеременеешь.

Селеста споткнулась и едва не упала.

Леди Филберта подхватила ее под руку и тревожно спросила:

— Боже, дорогая, с тобой все в порядке?

— Да, конечно, — глубоко вздохнула Селеста. — Просто я не подумала…

— А теперь подумай. И не говори, что у вас с Гарриком это случилось всего один раз. С первого раза все только и начинается.

— Это было больше, чем один… — начала Селеста. — Но поверьте, что если даже… то я…

— Что?

— Не знаю, но о ребенке я сама сумею позаботиться.

— Выходи за Гаррика, — посоветовала леди Филберта. — Я не хочу, чтобы кто-то из моих внуков был незаконнорожденный.

Они подошли к самому дому, и Селеста, подняв голову, посмотрела на окно кабинета, принадлежавшего Гаррику. Кулаки ее непроизвольно сжимались и разжимались. Леди Филберта оперлась на трость и молча, внимательно наблюдала за Селестой.

Селеста наклонилась, подняла с дорожки пригоршню гравия, выбрала самый крупный камень и запустила его в окно Гаррика. Стекло, зазвенев, рассыпалось вдребезги.

Леди Филберта глубоко вздохнула.

Селеста продолжала бросать камни один за другим, часть из них ударялась о стену, но чаще она попадала, выбивая осколки стекла, торчащие в оконной раме. На секунду остановилась, чтобы смахнуть со щеки слезинку, и бросила новый камень. Наконец, сообразив, что она делает, Селеста уронила на землю оставшиеся у нее камни и принялась удивленно рассматривать собственные руки.

Леди Филберта, взволнованная столь простым и сильным проявлением чувств, протянула Селесте свой носовой платок.

Селеста приняла его с достоинством королевы и вытерла платком глаза, а затем и нос.

— Теперь тебе должно полегчать, — сказала леди Филберта. — Представляю себе Гаррика. Наверняка забился в угол с пистолетом в руке и пытается понять, кто это на него напал. Может быть, помашем ему?

— Извозчики в Париже пользуются одним жестом, который считается крайне неприличным, — ответила Селеста, глядя на леди Филберту горящими глазами. — Но к данной ситуации он подходит как нельзя лучше.

Леди Филберта громко рассмеялась. Ей нравилась эта девочка, черт побери! Она взяла Селесту за руку и повела дальше.

— Гаррик, конечно, привык командовать, — сказала она, — но в данном случае ты и сама отчасти виновата. Мужчины, они такие — дай им палец, всю руку откусят.

Селеста улыбнулась, хотя и не очень любезно.

— Что ты собираешься делать в Париже? — спросила леди Филберта.

— Пока точно не знаю, но надеюсь, что сумею заработать себе на жизнь. А твердо уверена я только в одном — в том, что никогда больше не стану полагаться на мужчин.

— Не думаю, что это мудро — никогда и никому не верить.

— Возможно, вы правы. А так… Что ж, я могу устроиться гувернанткой или преподавательницей иностранных языков. Могу даже стать куртизанкой.

Леди Филберта представила свой предстоящий разговор с Гарриком и мысленно потерла руки.

— Ты, конечно, очень хорошенькая, но ведь сама сказала, что не намерена впредь верить никому из мужчин.

— Это будет деловое соглашение, — ответила Селеста, искоса взглянув на леди Филберту. — В Париже я насмотрелась на такие игры.

Леди Филберта посмотрела на входную дверь, представила себе разговор, который ее ожидает впереди.

— Боюсь, что на самом деле тебе это может не понравиться, — заметила она.

Селеста повела в ответ плечом:

— Почему? Будет мужчина, который снимет для меня роскошные апартаменты, будет покупать мне красивые платья, оплачивать мои счета, но это не значит, что он будет иметь надо мной власть. Наверняка, выбирая его, я не буду думать… — Она запнулась. — А может быть, и буду… Почему это должно меня волновать?

— Некоторых женщин волнует. От отчаяния, я полагаю.

— Наверное, — ответила Селеста, распрямляя спину. — Хорошо. Наверное, это и правда неудачная идея. Пожалуй, я лучше буду готовить молодых жен и новых посланников к жизни среди дипломатов. Ведь, вступая в этот сложный мир, ты должен знать, кому можно верить, а кто продаст тебя за медный грош. Дипломатия не такая простая наука, как вы думаете, миледи.

Леди Филберта была в восторге от того, что именно Селеста покорила сердце Гаррика. Эта девушка была умна, красива и в то же время необыкновенно проста и естественна. А то, что Селеста хотя бы понимает, насколько непросты политические игры, позволит включить ее в семейный бизнес, как в легальный, так и в тайный.

И Гаррик умудрился едва не испортить такую партию! Придется ему помочь.

— Ты, возможно, заметила, что Гаррик хорошо умеет манипулировать другими.

— Отвратительный сорт людей эти манипуляторы, — отозвалась Селеста и постучала в дверь, потому что они с леди Филбертой уже поднялись по лестнице.

Дверь отворил слуга.

Леди Филберта махнула рукой, отсылая его прочь, и сказала Селесте:

— Гаррик всегда и все продумывает наперед и никогда ничего не делает без учета возможных последствий. Но с тобой он потерял управление, начал действовать импульсивно, неумело, и в итоге все запутал.

— Он вел себя просто несносно.

— Несносно. Как ты думаешь, что означает это слово?

Селеста молча посмотрела на леди Филберту.

— Подумай над этим сама, — сказала та.

— Я уезжаю в Париж, — упрямо ответила Селеста.

— Подумай, пока не уехала, — кивнула леди Филберта.

Глава 26

Уставший от сборов, огорченный скорым отъездом Селесты, Милфорд вошел в свой дом. Как жаль, что она уезжает! Поднимаясь в темноте по ступеням, Милфорд подумал о том, не пора ли уехать и ему самому. Он не мог оставаться на службе у человека, которого не уважал, а с недавних пор Гаррик Трокмортон полностью потерял его уважение.

Милфорд взобрался на чердак, снял с себя рубашку и на ощупь бросил ее в корзину с грязным бельем.

«Конечно, мистер Трокмортон имел полное право предпринять меры, чтобы не дать Селесте выйти замуж за Эллери, — размышлял в темноте Милфорд. — Но это не означает, что он должен был соблазнить мою дочь, и я ему об этом скажу. Прямо в лицо скажу!»

Он не стал зажигать свечу. В этом доме Милфорд прожил столько лет, что мог передвигаться по нему с закрытыми глазами. Он точно знал, сколько шагов нужно сделать до таза с водой и сколько — до постели. Он плеснул воды из кувшина, умыл лицо и руки, а затем стянул с себя брюки. Бросил их, как всегда, на спинку стула, подошел к кровати и откинул покрывало.

Кровать была широкой, двуспальной и после смерти Эйми казалась Милфорду непомерно большой и неуютной. Эта кровать часто напоминала ему о жене, о том, как он лежал, обнимая ее за плечи, а Эйми тем временем с жаром говорила о заговоре против их дочери и о том, что она заставит кое-кого поплатиться за это. Сам Милфорд никогда не был склонен к подобным тирадам, но благородный гнев жены заражал и его.

Милфорд скользнул под одеяло и тут же почувствовал в поведении кровати две странности. Во-первых, матрас прогнулся там, где не должен был прогибаться. Во-вторых, кровать пахла сладкими духами и женским телом.

Милфорд просто не знал, что ему и подумать по этому поводу.

И тут до него дошло.

— Что ты здесь делаешь? — Милфорд прекрасно понял, что она здесь делает, но хотел услышать ее собственный ответ.

— Мне показалось, что ты не понимаешь моих намеков, — долетел из темноты голос Эстер, — поэтому я решила прийти и выяснить все на месте. — Она тронула рукой плечо Милфорда и сказала напрямую: — Я хочу спать с тобой.

Но Милфорд не умел переваривать сразу столько информации. Он уцепился за первую мысль и уточнил:

— Каких намеков я не понимаю?

Эстер хихикнула. Кровать под Милфордом заходила ходуном.

— Я не каждому режу сыр сердечком, а хлеб — розочкой.

— А-а-а.

— И ни с кем другим не заигрываю.

— А со мной заигрываешь?

Рука Эстер скользнула по плечу Милфорда, и у него по коже пробежали мурашки.

— Об этом все на свете знают. Кроме тебя одного.

Он перехватил запястье Эстер.

— Хорошо, я тебе верю.

— Я вижу, что ты недоволен тем, что я пришла. Я тебе не нравлюсь? — огорченно спросила Эстер.

— Возможно, — согласился Милфорд. — Но я хотел бы знать твои намерения.

— Я хочу, чтобы мы могли наслаждаться друг другом.

Эти слова Милфорду не понравились, о чем он и дал знать Эстер своим молчанием.

— Я вдова, — снова заговорила Эстер. — Я истосковалась без мужчины. Детей у меня нет и уже никогда не будет, а мне так хочется заботиться о ком-нибудь. Согреть холодной ночью.

— Но это грех, — сказал Милфорд, отодвигая от себя руку Эстер. — Без замужества это грех.

— Замужество? — подскочила Эстер. Простыня свалилась с ее плеч, и теперь, несмотря на темноту, Милфорд мог рассмотреть на фоне окна большую, плотную фигуру Эстер.

Он закрыл глаза. Если он не закроет глаза, он может не устоять перед искушением.

— Замужество — это когда двое клянутся в верности друг другу перед алтарем, — пояснил Милфорд.

— Знаю, я же была замужем. — По тону Эстер легко было догадаться о том, что ее брак оказался неудачным.

— Если хочешь жить со мной, тебе придется выйти замуж еще раз.

Она так долго молчала, что Милфорд не выдержал и открыл глаза. Эстер смотрела на него так, словно не могла поверить своим ушам.

— Значит, ты все-таки хочешь меня, — сказала она наконец.

— Да.

— Но не возьмешь меня, пока мы не обменяемся клятвами?

— Нет.

— Ты чертовски странный мужчина.

Милфорд протянул руку и коснулся кончиками пальцев спины Эстер.

Она застонала и выгнулась, словно кошка. Он убрал руку.

— Я уже сказал.

В темноте раздавалось тяжелое дыхание Эстер.

— А если я дам тебе клятву… нам все равно нужно будет ждать венчания? — спросила она.

— Ждать для чего? — Милфорд недолго раздумывал над этим вопросом, ответ на него дал ему предмет, зашевелившийся у него между ног. — Я думаю, что супружескую жизнь можно начать и не дожидаясь венчания.

Темнота не помешала ему почувствовать, что Эстер улыбается.

— В таком случае, — Эстер медленно закинула свою тяжелую ногу на бедро Милфорда, — начнем, пожалуй.

— Начнем, — согласился Милфорд, обхватывая Эстер одной рукой за шею, а второй — пониже спины. — Будем считать, что мы обменялись клятвами.

И, не дожидаясь ответа, прильнул к губам Эстер, зная, что поладить с такой женщиной, как она, можно только при помощи решительных действий.

Эллери — уже слегка под мухой — крепче прижал к груди бутылку вина и принялся внимательно отсчитывать двери спален, выходящих в коридор Северной башни. Первая… вторая… третья справа. Он остановился и на всякий случай пересчитал их еще раз. Час был предрассветным, когда трудно сказать, что это — очень поздняя ночь или очень раннее утро. Во всяком случае, Эллери мог не беспокоиться о том, что кто-то может увидеть его сейчас в этом полутемном коридоре. Да, вот она, третья дверь справа… И это точно Северная башня. Селеста дала ему точный адрес, и на этот раз Эллери удалось попасть именно туда, куда он стремился. Большая удача.

Сладкая маленькая Селеста. Прелестная дочка садовника. Кто-то должен с ней поговорить, не так ли? Сказать, что она должна выйти за его дорогого братца, за Гаррика, чтобы сделать его жизнь невыносимой. Черт его знает, отчего Эллери так хотелось превратить жизнь Гаррика в кромешный ад, быть может, он надеялся на то, что хотя бы это сможет немного унять его душевную боль — неожиданную и сильную. Свою жизнь Эллери считал конченой, а помолвку с Патрицией — расторгнутой навсегда.

Но кто привел его к краху? Конечно же, Селеста. И теперь Эллери намеревался отплатить ей той же монетой.

Он подумал о том, что всегда был неудачником, и горько усмехнулся.

Эллери повернул дверную ручку, сделав это настолько тихо, насколько ему позволяло его состояние, и проскользнул в темную спальню. С легким щелчком закрыл за собой дверь. Что-что, а прокрадываться в чужие спальни Эллери умел с ранней юности. Даже в самом пьяном виде. Даже с закрытыми глазами.

Он и сейчас прикрыл ненадолго глаза, а когда вновь открыл их, то они стали различать очертания предметов, находящихся в темной комнате. Диваны, столики, кресла. Эллери озадаченно нахмурился. Это оказалась гостиная, примыкавшая к спальне. Спальня с гостиной? Не слишком ли шикарные апартаменты для скромной дочери садовника?

Эллери неслышно прошел по толстому ковру и заглянул в спальню. Она оказалась большой, с удобными креслами, с камином, в котором догорали тлеющие угли, и с кроватью возле окна. Кровать тоже была большой, с низким бархатным балдахином. В дальнем углу спальни тускло горели сальные свечи, зажженные в медном канделябре.

Эллери быстро окинул все это опытным взглядом, поставил свою бутылку на туалетный столик — в подобных ситуациях лучше, когда у тебя развязаны руки, — и на цыпочках подкрался к кровати. Раздвинул полог, склонился над лежащей в кровати женской фигурой… Внезапно из-под одеяла высунулась рука, схватила Эллери за рубашку и рванула так, что тот потерял равновесие и, беспомощно взмахнув руками, ткнулся лицом в край матраса.

— Что тебе нужно в моей комнате?

Эллери удивленно моргнул, сплевывая прилипшую к языку шерстинку.

Это голос Патриции. Или он ослышался?

Эллери осторожно разлепил веки. Да, это точно Патриция, и, судя по всему, она была вне себя от гнева.

— Ведьма, — сказал Эллери, имея при этом в виду Селесту, направившую его в эту спальню.

— Это я — ведьма? — по-своему истолковала его слова Патриция. — И ты смеешь называть меня ведьмой после всего, что наделал сам?

— Я еще ничего не наделал, — пробормотал он, но эти слова явно не успокоили Патрицию.

На ней была белая ночная рубашка с кружевами, и сквозь тонкую ткань просвечивала золотистая нежная кожа.

— Ты ухаживал за мной. Заставил влюбиться в себя. А сам скрыл от меня, что у тебя есть дочь.

— Я так и сказал Трокмортону, что ребенок погубит все дело, — простонал Эллери.

— Не смей так говорить о славной маленькой Кики!

Эллери и не подозревал, что синие глаза Патриции могут быть такими выразительными.

— Она не виновата в том, что ее отец — бабник и бездельник, — добавила она.

— Бессердеч… — начал Эллери.

— И бессердечный, — согласилась Патриция.

— Нет, я хотел сказать, что это ты бессердечная, — пробормотал Эллери, выпутываясь из полога и в глубине души понимая, что Патриция права. — Не хочешь принять Кики.

Грудь Патриции напряглась, и Эллери впервые увидел сквозь ткань ее тугие груди с розовыми сосками.

— Это ты не хочешь ее принимать, — ответила Патриция, прикрывая грудь руками.

Один сосок скрылся из вида — какая жалость!

— Я пес поганый, — проскулил Эллери.

— Да, — согласилась Патриция. — Только не сравнивай себя с датским догом или английским пойнтером, они лучше тебя.

Столь глубокое раскаяние смягчило бы сердце любой другой женщины, но Патриция оказалась исключением из правил.

— Если сравнивать тебя с собакой, так скорее всего с пуделем, — продолжала Патриция. — Знаешь, это такие мелкие завитые твари, которые постоянно гадят на ковре.

— Но-но! — воскликнул Эллери.

— И когда же, интересно, ты собирался рассказать мне о том, что у тебя есть дочь? После свадьбы?

— Я вообще не думал рассказывать тебе о ней. Надеялся, что ты ничего не узнаешь. Если хочешь, мы можем оставить ее здесь с… — Еще не договорив до конца, Эллери успел осознать свою ошибку.

— Ты собирался бросить свою дочь у родственников?! — ужаснулась Патриция. — Ты совсем не любишь Кики?

— Кики? — впервые в жизни Эллери Трокмортон говорил с прекрасной женщиной, сидя в ее спальне среди ночи, о чем-то ином, кроме любви. Нет, если семейная жизнь подразумевает вот это, он ни за что не пойдет под венец.

Эллери уставился на Патрицию. Нельзя сказать, чтобы он не любил Кики. Конечно, любил… Когда вспоминал о том, что она существует на белом свете. Когда при виде ее не ощущал себя старым и никому не нужным человеком. Когда учил Кики скакать через веревку или лепить пирожки из грязи.

— Я люблю Кики, — раздраженно сказал Эллери. — Я просто не знаю, что с ней делать.

— Тебе самому нужен наставник, — вздохнула Патриция. — Скажи, неужели ты не помнишь, что делал с тобой твой отец?

Он начал припоминать, чем занимался с ним его отец, хотя это было нелегкой задачей — мало того, что голова Эллери была затуманена вином, но его еще постоянно сбивала с мысли грудь Патриции.

— Мне всегда хотелось, чтобы он отправил меня путешествовать — как Гаррика, — но он умер прежде, чем я подрос.

— Значит, ты должен показать мир Кики. Мне кажется, что ей это понравится, особенно если учесть, что она свободно говорит по-французски.

— Какая же ты наивная, — сказал Эллери и вполз поглубже на кровать. — Куда же я могу поехать со своей незаконнорожденной дочерью? Кто нас примет?

— Я приму.

Да, она примет, в это Эллери готов был поверить безо всяких оговорок. А еще Эллери готов был поверить — и тоже безо всяких оговорок — в то, что может полюбить эту прекрасную темноволосую женщину. Полюбить, несмотря на ее острый язычок, на ее понятия о добре и зле. Да и отец у нее — очень богатый человек. Прийти к такому решению для Эллери было легче оттого, что Патриция сейчас практически лежала на спине — такая близкая, теплая, желанная. Он протянул руку и сказал, кладя ее на бедро Патриции:

— Но ты, конечно, не только наивная. Ты еще очень добрая и красивая.

Эллери осторожно скользнул ладонью дальше, туда, где сходятся бедра, но Патриция перехватила его за запястье.

— Откуда тебе это известно? Ведь с тех пор, как я приехала сюда на нашу помолвку, ты ни разу даже не взглянул в мою сторону и отдал все свое внимание другой — Селесте!

Он, конечно, мог бы вырваться на свободу, но вступать в борьбу с женщиной? Это пошло. Вместо этого Эллери надулся и сказал:

— Можно подумать, что ей это было неприятно!

— Почему же? Она хотела тебя. Все женщины хотят тебя, но свою руку ты предложил мне. Или твое слово ничего не значит?

«Она все равно не поверит, если я буду убеждать ее, что все случилось не по моей вине и не по моей воле», — подумал Эллери и решил испробовать другой путь.

— Я в отчаянии, — сказал он.

— В отчаянии? Отчего?

— Оттого, что не могу добиться тебя.

— А ты и не пытался меня добиться.

Эллери опустил голову на матрас и принялся думать. Как понять слова Патриции? Быть может, это не только обещание простить ему все, но и приглашение к дальнейшим действиям? Стянуть с Патриции ночную рубашку? Но ждет ли она от него именно этого? Эх, знать бы наверняка…

— Я хочу попытаться сделать это сейчас, — сказал Эллери, прикинув, что, даже если Патриция ударит его, он просто откинется на мягкий матрас.

Но ничего не произошло, Патриция только отпустила руку Эллери.

Он осторожно поднял голову.

Она лежала, откинувшись на подушках, — соблазнительная, прекрасная, близкая.

— Я жду, — сказала Патриция и облизнула свои полные чувственные губы.

Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

Эллери замер в ожидании, а Патриция тем временем стянула с себя простыню, провела руками по своему телу, обтянутому тонким шелком, и спросила:

— Так ты не хочешь меня?

— Хочу. Очень хочу. — Эллери старался держать себя в руках. Соблазнять женщин нужно осторожно, аккуратно, а уж Патрицию тем более — ведь она жалеет его и собирается выйти за него замуж. Эллери осторожно вполз на кровать и склонился над головой Патриции, запрокинутой на подушки. — Ты собираешься выйти за меня? — проникновенно спросил он.

Она не ответила.

— Да или нет?

Он взял в ладонь руку Патриции. Она посмотрела в глаза Эллери, а затем перенесла его руку к себе на грудь.

Несмотря на весь свой опыт, Эллери не мог припомнить, чтобы когда-нибудь ему доводилось испытывать такое возбуждение. Эта девушка — девственница! — сама положила его руку себе на… боже, какие у нее соски!

— Патриция, — негромко простонал Эллери, Нежно припадая к ее губам.

Целоваться она совершенно не умела.

Ну ничего, этому он ее быстро научит.

И Эллери принялся ласкать кончиками пальцев лицо, уши, шею Патриции, ее грудь. Вскоре дыхание Патриции стало глубоким, и она принялась негромко стонать. Что и говорить, в своем деле Эллери был настоящим виртуозом.

Он осторожно расстегнул верхнюю пуговку на ее ночной рубашке. Теперь Эллери чувствовал себя уверенно, словно капитан, ведущий свое судно в хорошо знакомую гавань. Он обнажил одну грудь Патриции, припал губами к ее соску, и…

И в ту же секунду оказался на полу, сильно приложившись задним местом и ничего не понимая. Когда же ему наконец удалось перевести дыхание, он спросил:

— Какого?..

Патриция посмотрела на него, перегнувшись через край кровати.

— Это было прекрасно. Но пока довольно.

Довольно? Всего несколько поцелуев, и этого ей довольно? Должно быть, он совсем разучился обращаться с женщинами. Перед глазами Эллери оказался расстегнутый край ночной рубашки Патриции, в котором виднелась ее грудь. Щеки Патриции раскраснелись, отчего ее лицо стало еще прекраснее.

Эллери склонил голову набок и принялся решать новую загадку — почему это вдруг Патриция из серенькой уточки превратилась в настоящую красавицу?

«Да потому что я люблю ее», — прогремело в голове Эллери, и он задохнулся от этой мысли еще сильнее, чем от падения на пол.

Он лег на спину, а Патриция сползла ближе к краю кровати и потрогала его за грудь.

— Ты жив, Эллери?

Он поймал ее пальцы и поцеловал.

— Я чувствую себя хорошо, просто великолепно.

— Не ударился, когда я скинула тебя с кровати?

— Совсем напротив.

— А головой ты не ударился? — насторожилась Патриция.

— Смотря в каком смысле.

Патриция освободила свои пальцы и скрылась в глубине кровати.

Эллери зажмурил глаза и представил себя счастливым мужем.

— Эллери.

Он открыл глаза. Патриция вновь свесилась с кровати, уронив почти до пола свои растрепавшиеся темные локоны.

— Да, моя дорогая?

— Тебе нравится Селеста?

Этот вопрос нужно было обойти как можно осторожнее.

— Она очень красивая, милая, но мне нет до нее дела. Меня интересуешь только ты.

— Это хорошо, потому что Трокмортон влюблен в Селесту.

«Не сошла ли она, часом, с ума? — подумал Эллери. — Впрочем, нет, не похоже».

Просто она рассмотрела то, что он и сам должен был бы увидеть, если бы только не стремился с таким упорством идти наперекор судьбе.

Он улыбнулся Патриции. Именно эта женщина; как ни странно, оказалась судьбой Эллери — прекрасной судьбой.

— Трокмортон влюблен в Селесту? Ну и черт с ним!

— Не богохульствуй, — предупредила его Патриция и снова исчезла за краем кровати.

Эллери почувствовал неудобство. Он сидел возле кровати Патриции, словно пес, с которым она недавно его сравнила.

— Ты собираешься выйти за меня? — Спросил Эллери, карабкаясь назад на кровать.

Ответа не последовало.

— Ты нужна мне, Патриция. Я пропаду без тебя, без твоей красоты, мудрости и доброты.

Она посмотрела на него сверху, сидя на матрасе, подогнув под себя одну ногу. Ночная рубашка задралась, открывая взору Эллери крепкую лодыжку. Затем Патриция приподняла ногу и уперлась босой ступней в грудь Эллери.

— Мне не нужен мужчина, который может пропасть без меня. Я хочу видеть тебя таким, каким всегда себе представляла, — сильным, умным, честным. Поэтому вопрос ставится иначе — готовы ли вы, Эллери Трокмортон, стать человеком, за которого я согласилась бы выйти замуж?

Подол ночной рубашки задрался почти до самого бедра. Еще немного, и глазам Эллери открылись бы райские врата. Он облизнул пересохшие губы и пробормотал:

— Если ты…

— Ты понял мой вопрос? — перебила его Патриция.

— Отчасти, — сделал новую попытку Эллери. — Да, я могу быть сильным, умным и честным. Это все?

Патриция кивнула головой.

— Ты уверена? Ничего не станешь добавлять задним числом?

Она отвела ногу.

Он перехватил ее и вновь прижал к своей груди.

— Без тебя моя жизнь потеряет смысл, — быстро сказал Эллери.

Патриция сидела, глубоко задумавшись.

— Если хочешь, я уеду из дома и докажу, что могу быть именно таким человеком, — сказал Эллери. — Но лучше, если бы мы уехали вместе.

— В путешествие?

На этот раз ему удалось прочитать мысли Патриции.

— После медового месяца возьмем Кики и поедем по свету.

— Хмм…

— Что ты скажешь о Центральной Азии?

— Очень заманчиво.

— Я люблю тебя, — с отчаянием сказал он.

— Полагаю, ты говорил это всем своим женщинам, — строго заметила Патриция.

— Ну… да. Но теперь я люблю только тебя.

— И чтобы больше не пить, — сказала Патриция.

— Ни капли, — легкомысленно пообещал Эллери.

— И никаких женщин, кроме меня.

— Никаких. Ни одной. Клянусь.

— Иначе у тебя не будет больше детей.

«Как это понимать? Она не станет спать со мной, если у меня появится другая женщина? Или возьмет в руки острый нож и…»

— Никогда в жизни даже не взгляну на другую женщину, кроме тебя, — поспешил заверить свою невесту Эллери.

— Эллери, — осуждающе протянула Патриция.

— Постараюсь не смотреть, — поправился он. Патриция глубоко вздохнула и торжественно произнесла:

— Хорошо. Я выйду за тебя замуж. У Эллери перехватило дыхание.

— Спасибо, — выдохнул он. — Это большая честь для меня.

Он сказал это совершенно искренне, охотно вверяя свою судьбу в руки этой женщины, зная, что рядом с ней у него не возникнет никаких житейских проблем. Неизвестно, будет ли он при этом по-настоящему счастлив, но…

Но он любит эту женщину!

А сейчас…

Эллери нежно погладил ногу Патриции — от лодыжки до колена — и сказал:

— Ты не могла бы немного переменить позу?

— Вот так? — Она убрала левую ногу с груди Эллери, но только затем, чтобы забросить ее ему на плечо, а правое колено выставила перед собой.

Аи да Патриция! Эллери и предположить не мог, что она окажется такой… игривой!

Теперь оставалось лишь уложить Патрицию на спину.

— Чуть ближе, — прошептал Эллери. — Просто чуть…

— Не можешь дотянуться? — спросила Патриция.

— Д-да… — Его пальцы хватали воздух и ничего, кроме… воздуха.

Патриция резко подобрала ноги и скрылась под одеялом.

— Ничего другого не будет, — сказала она. — Во всяком случае, до брачной ночи.

Глава 27

Из столовой доносился нестройный гул голосов. Никто не кричал, не ссорился, и Трокмортон подумал о том, что все идет по-прежнему и жизнь продолжается.

Подойдя к двери, он остановился, чтобы успокоиться, но это ему, увы, не удалось. Любой разговор — между Эллери и лордом Лонгшо, или между Эллери и Патрицией, или между матерью и леди Лонгшо — не должен, казалось бы, касаться Трокмортона, но он догадывался, он знал, что так или иначе все они судачат именно о нем и о Селесте.

Они, вне всякого сомнения, потрясены тем, что случилось между ним и этой невинной девушкой. Наверняка обсуждают каждый его новый шаг. Осуждают поведение Трокмортона, нарушившего все законы приличия. Трокмортон так и слышал лорда Лонгшо, который недовольным тоном осведомляется о том, все ли в этой семье такие сумасшедшие, как Гаррик.

— Доброе утро, Эрни, — сказал Трокмортон слуге, стоявшему возле двери столовой.

— Доброе утро, мистер Трокмортон, — ответил тот с плохо скрытым отвращением.

Вот этого Трокмортон и опасался. Теперь ясно, что все слуги возненавидели его.

— Но я же предлагал ей выйти замуж, — пробормотал он.

Он вошел в столовую. Все они были здесь — лорд Лонгшо с мрачным, как на похоронах, лицом, леди Лонгшо, затянутая в корсет, мать, усердно играющая роль гостеприимной хозяйки, Эллери с налитыми кровью глазами и Патриция. Она сидела немного поодаль от остальных и улыбалась… О чем, интересно знать?

При виде Трокмортона все дружно уставились на него и замолчали.

Трокмортон решил нанести удар первым — он привык всегда брать быка за рога.

— Я полагаю, — начал он в полной тишине, — что мы должны официально заявить о разрыве отношений между нашими семьями. Нужно будет дать объявление в «Тайме» о том, что помолвка между Эллери и леди Патрицией аннулируется. Это позволит нам избежать лишних слухов.

Трокмортон оглядел ошеломленные лица собравшихся и важно уселся на свое законное место во главе стола, украшенного георгинами какого-то невероятного, ярко-желтого цвета.

Завтрак ему подала сама повариха — обычный завтрак, состоявший из яичницы, бекона, булочек и кофе. Если бы Трокмортон не был так поглощен своими мыслями, присутствие Эстер в столовой должно было насторожить его, но он не придал этому никакого значения, поддел вилкой большой кусок яичницы и отправил его в рот.

Губы Трокмортона свело так, что он едва сумел вытащить изо рта вилку.

— Я добавила в яичницу немного квасцов, — сказала Эстер, держа руки под фартуком и словно борясь с желанием ударить Трокмортона по лицу. — Мне кажется, они придают ей… пикантность. А вы как считаете, мистер Трокмортон? Вам понравилось?

Он посмотрел на Эстер выпученными глазами. Кислая яичница? Это просто омерзительно!

— Что за вздор вы несете, Трокмортон, черт вас побери? — недовольно спросил лорд Лонгшо.

Трокмортон замахал руками, поскорее схватил чашку с кофе и сделал большой глоток.

Проклятье! Кофе был сладким, а ведь Трокмортон никогда не клал в него сахар!

— И кофе я слегка подсластила, — с плохо скрываемым удовольствием сообщила Эстер. — Приятного аппетита, сэр.

С этими словами она коротко поклонилась и вышла из столовой.

Все понятно. После отъезда Селесты ему придется умирать от голода, пока не найдется замена Эстер, но ему всегда так нравилась ее стряпня!

— Но я же предлагал ей выйти замуж, — пробормотал себе под нос Трокмортон и продолжил уже громче, обращаясь к лорду Лонгшо: — Несмотря на все уважение друг к другу, Эллери и Патриция не желают становиться мужем и женой.

Эллери коротко хохотнул, взял руку Патриции и ответил, целуя ее пальцы:

— Вовсе нет, мы желаем стать мужем и женой, и при этом как можно скорее.

Нижняя челюсть Трокмортона отвисла от удивления. Когда все это успело произойти?

— Не так ли, дорогая? — И Эллери нежно погладил руку Патриции.

Патриция приняла этот жест как должное и ответила покровительственным тоном:

— Это будет зависеть от целого ряда обстоятельств. Я хочу, чтобы нашу свадьбу почтила своим присутствием сама королева, а для того чтобы заручиться согласием ее величества, потребуется время, Эллери.

— Ах, не заставляй меня томиться слишком долго! — театрально воскликнул Эллери и так же театрально завел глаза к небу.

Патриция, в соответствии с правилами хорошего тона, скромно опустила глаза.

— Но ты же клялся ждать меня хоть целую вечность. Клялся или нет?

— Клялся, — проскулил Эллери. — Я буду ждать тебя хоть до конца своих дней.

Трокмортон сидел неподвижно, словно глыба льда. Эта девчонка не только сумела взять Эллери на короткий поводок, не только умела обращаться с этим поводком, но, судя по всему, испытывала от этого настоящее наслаждение. Неужели всему этому она тоже научилась от Селесты?

— Какие они сладкие, — умиленно произнесла леди Лонгшо, обращаясь к леди Филберте.

— Сладкие, как кофе, — пробормотал сквозь зубы Трокмортон.

— Просто уму непостижимо, — откликнулась леди Филберта, отвечая улыбкой на улыбку.

Лорд Лонгшо наклонился вперед, широко растянул в улыбке губы и прокаркал:

— А вы болтали о каких-то дурацких объявлениях в «Таймс». Красивую пару мы с вами состряпали, верно, Трокмортон?

— А?.. Да. Состряпали… Красивую… — Трокмортон взял со своей тарелки булочку и внимательно ее осмотрел. На вид — булочка как булочка, с золотистой корочкой, но не таится ли и в ней какой-нибудь подвох? Он осторожно отломил краешек, понюхал и поспешно бросил булочку назад на тарелку.

Чеснок!

— Но, Эллери, а как же Селеста? — спросил Трокмортон.

— Селеста? Кто такая эта Селеста? — взмахнула ручками леди Лонгшо.

— Да ты знаешь ее, — сказал лорд Лонгшо, разглаживая усы согнутым указательным пальцем. — Эта та самая девчонка, которую Трокмортон…

— Папа! — вмешалась Патриция. — Только не за столом!

Леди Лонгшо прикрыла свой рот кружевным платочком.

А Трокмортон понял, что сам невольно вывел разговор на предмет, которого никак не хотел касаться. Он отставил свою чашку и заменил ее на пустую.

— Я не понимаю, какое отношение имеет эта Селеста к Эллери и Патриции, — решительно заявил К лорд Лонгшо.

— Никакого, если не считать того, что она хотела разлучить меня и Эллери, — пояснила Патриция.

— Но ее же поимел Трокмортон, — вскинул брови лорд Лонгшо.

— Джордж! — цыкнула на него леди Лонгшо.

— Прошу прощения, дорогая, но все же знают, что случилось.

— Нет, не все, милорд, — сказал Трокмортон, наливая себе кофе в новую чашку и изо всех сил стараясь держать себя в руках, чтобы не наговорить чего-нибудь лишнего. — Вот вы, например, совершенно не понимаете того, что произошло на самом деле.

— Ты прав, Трокмортон, — подал голос Эллери. — Лучше сразу во все посвятить лорда и леди Лонгшо. Если мы сами скажем им обо всем, нам самим станет легче. — И он объявил, откидываясь на спинку стула: — Селеста — дочь нашего садовника.

— Дочь вашего садовника? — Густые брови лорда Лонгшо сошлись над переносицей в сплошную линию. — Какое отношение дочь какого-то садовника может иметь к помолвке моей дочери, черт побери?

— Селеста очень хорошенькая, — ухмыльнулся Эллери, — молоденькая и только что вернулась из Парижа. Ради меня вернулась, понимаете?

— Я подозревала это с самого начала, — наставительно сказала Патриция, обращаясь к своим родителям.

Трокмортон принялся наливать сливки — он никогда не добавлял их в кофе, но сейчас ему нужно было хоть чем-то занять руки. Затем он взял в руку серебряную ложечку и принялся размешивать напиток, пока его кофе не стал светло-коричневым, похожим по цвету на оберточную бумагу. А уж как ему хотелось все это время швырнуть эту ложечку через стол прямо в лицо Эллери!

Или Патриции… Да в лицо любому из них!

— Трокмортон решил, что лучше позволить ей примкнуть к остальным гостям, — сказала леди Филберта и снисходительно улыбнулась, словно желая извиниться за поведение своего старшего сына. — Не нужно было давать ей столько свободы. Видите, чем все это закончилось?

Трокмортон не понимал, как могут Эллери и леди Филберта говорить о Селесте в таком тоне. Он не понимал, как мог настолько обмануться в Патриции. Какие черти, однако, скрывались в этом тихом омуте!

Он продолжал слушать всех их, и с каждой минутой сердце его все сильнее переполнялось гневом. Никто не имеет права говорить такие вещи о его Селесте!

Он так стукнул ложечкой по фарфоровому блюдцу, что оно треснуло.

— Селеста полностью скомпрометировала себя. Впрочем, чего еще можно было ожидать? — Эллери постучал себя по кончику носа и важно добавил: — Голос крови.

Трокмортон почувствовал, что теряет контроль над собой. Он вскочил, сделал шаг в направлении Эллери и крикнул:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Именно то, что сказал, — ответил Эллери и обернулся к лорду и леди Лонгшо: — Селеста — это всего лишь хорошенькая простолюдинка, которая вышла на охоту за мужем. Соблазнить меня ей не удалось и тогда она перекинулась на Гаррика. Захотела заполучить его, вернее, его деньги. А получила в итоге хороший урок для себя.

Глаза Трокмортона начала застилать кровавая дымка, но Эллери, казалось, не замечал состояния брата.

— Итак, дочь садовника получила урок, который она заслужила, — продолжал он, — и теперь отправится назад, в Париж, поджав свой хвост, и…

Трокмортон резко выдернул из-под Эллери стул, заставив брата вскочить на ноги. В следующую секунду он ударил его кулаком в челюсть, и Эллери рыбкой полетел прямо на стол. Леди Лонгшо вскрикнула, на пол полетели тарелки, разбрызгивая во все стороны густую овсянку. Треснула расстеленная на столе скатерть. Опасно закачалась фарфоровая ваза, расплескивая из себя воду и роняя желтые лепестки георгинов.

Где-то в подсознании шевельнулась мысль о том, что он устраивает сейчас безобразную сцену, но остановиться Трокмортон уже не мог. Этот ублюдок посмел клеветать на Селесту! И это в то время, когда Трокмортон собирался принять его в свое дело!..

Где-то за спиной Трокмортона рассмеялась Патриция.

Этот звук немного отрезвил Трокмортона. Он остановился, оперся на край стола и, повернув голову, посмотрел на Патрицию.

Она, прикрыв ладошкой рот, наблюдала за Трокмортоном и хихикала.

Трокмортон перевел взгляд на брата, сидевшего на полу и растерянно стиравшего со щеки яичный желток. Посмотрел на мать, продолжавшую с невозмутимым видом доедать свою булочку.

Удивленными и растерянными выглядели только лорд и леди Лонгшо.

— Эллери, ты когда-нибудь научишься думать о том, что мелешь, черт побери? — прорычал Трокмортон.

— Не ругайся, Гаррик, — спокойно сказала леди Филберта.

— Какого дьявола… — снова завел Трокмортон. Он грохнул по столу кулаком так, что с него посыпались уцелевшие тарелки, а затем раздраженно крикнул, тыча пальцем в сторону Эллери: — Я требую объяснений!

Эллери подобрал под себя ноги и ответил, не спеша подниматься с пола:

— А ведь ты любишь ее.

Галстук начал душить Трокмортона. Он рванул узел, но тот неожиданно затянулся еще сильнее.

— Что?

— Он сказал, что ты ее любишь, — любезно повторила леди Филберта.

— Я… нет!

— Но это и так видно, Гаррик, — покровительственным тоном сказала Патриция. — Вы действительно любите Селесту Милфорд.

— Но… она же… дочь садовника, — вступила в разговор леди Лонгшо, с огромным интересом наблюдавшая за всей этой сценой.

Трокмортон обратил на нее горящий взгляд:

— Ну и что с того, что она дочь садовника, дьявол вас раздери? Мы, Трокмортоны, тоже из простолюдинов…

— Ну-ну, сынок, не забывайся! — прикрикнула на него леди Филберта.

Он яростно стрельнул глазами в ее сторону.

— Во всяком случае никто не имеет права так уничижительно отзываться о такой достойной юной леди, как мисс Селеста Милфорд.

— Я не имела в виду ничего дурного, — пролепетала леди Лонгшо.

Трокмортон посмотрел, набычившись, на лорда Лонгшо и сказал:

— Если вы или леди Лонгшо находите брак между мной и Селестой Милфорд невозможным, вам лучше сообщить мне об этом до свадьбы Эллери и Патриции.

— Они не возражают, — ответила за всю семью Патриция. — И перестаньте кричать на моих родителей.

— В самом деле… — начал лорд Лонгшо.

— Ничто не сможет помешать нашему браку с Патрицией, — сказал Эллери, поднимаясь на ноги и пробираясь к своей невесте по усыпанному черепками полу. — Мы с ней любим друг друга. Вопрос в другом, Трокмортон: найдешь ли ты в себе смелость, чтобы жениться на своей возлюбленной?

— Я предлагал ей выйти за меня, — ответил Трокмортон, внимательно разглядывая свой кулак, который болел гораздо меньше, чем можно было ожидать. Или Эллери успел уклониться в момент удара и кулак задел его только вскользь? Да и скула у Эллери совсем не опухла. — Но она мне отказала.

— Это потому, что вы не сказали, что любите ее, — наставительно заметила Патриция.

Интересно, почему Трокмортон всегда считал Патрицию вялой, слабохарактерной девушкой?

— Я не сказал ей этого потому… потому… — Его галстук снова затянулся. Трокмортон подергал его за узел и подумал, Что ему будет что сказать сегодня своему слуге.

— Пойдем со мной, Гаррик, — сказала леди Филберта, вставая и отодвигая свой стул.

Трокмортон был рад… нет, он был счастлив этому предложению, позволившему без лишних слов покинуть заваленную черепками, залитую овсянкой столовую, и хмурых слуг, прибиравших со стола, и младшего братца с его новыми родственниками. От их осуждающих, многозначительных взглядов.

С чего они взяли, что он влюблен? Гаррик Трокмортон не влюблялся ни в кого и никогда! Вся жизнь Гаррика Трокмортона была посвящена лишь семье и службе на благо отечества. Разве мог он позволить себе размениваться на какие бы то ни было чувства? И нужен ли Трокмортону еще кто-нибудь, когда у него есть любимая дочь, есть мать… Ну, и брат тоже.

Хотя с другой стороны… Дети подрастают и уходят из дома. Мать, брат? У них своя жизнь. А если рядом с ним будет женщина — жена… помощница. Трокмортон знавал супружеские пары. Действительно, некоторым мужчинам везло в жизни, и они находили женщин, с которыми их связывала не только любовь, но и родство душ.

Быть вместе и навсегда…

Нет, не мог он влюбиться Селесту Милфорд, не мог!

Леди Филберта развернула салфетку, прихваченную из столовой, вынула из нее булочку и протянула Трокмортону.

— Это съедобная, — сказала она. — Я взяла ее со своей тарелки.

Трокмортон, растроганный материнской заботой, взял булочку и принялся жевать, отламывая по кусочку. Они с леди Филбертой вошли в портретную галерею, залитую ярким солнечным светом, струившимся л высокие окна. На ходу Трокмортон думал о том, что, будь он посмелее, обязательно спросил бы, о чем говорила с Селестой леди Филберта вчера, перед тем как в окнах его кабинета зазвенели стекла, разлетаясь ни мелкие кусочки. Ведь леди Филберта видела, что творится. Почему же тогда она не прекратила это безобразие?

Впрочем, он и так знал ответ на свой вопрос. Леди Филберта всегда отличалась обостренным чувством справедливости. А его, Трокмортона, поступок нельзя было назвать справедливым по отношению к Селесте.

— Но я же предлагал ей выйти замуж, — в который раз за это утро пробормотал Трокмортон.

Леди Филберта и ухом не повела на его бормотание.

— Гаррик, — сказала она, — все последние годы я очень волновалась и переживала за тебя.

— Почему? — Он невольно подумал о предательстве Стэнхоупа. — Ты считаешь, что я не оправдал твоих надежд?

— В том-то и дело, что не просто оправдал, но и; превзошел их, — покачала головой леди Филберта, останавливаясь перед портретом своего покойного мужа.

— Ох уж эти женщины, — снова под нос себе пробормотал Трокмортон.

Кого он имел в виду? Всех. Свою мать, Патрицию, Селесту. Кто может понять этих женщин, черт побери? Он посмотрел на портрет отца. Тот смотрел на него с холста жестким, напряженным взглядом. Словно хотел предупредить Гаррика, предостеречь его от чего-то очень опасного.

— Мужчина, который спрашивает у женщины совета, всегда получает по заслугам, — глубокомысленно произнес он.

Леди Филберта мельком взглянула на портрет и снова перевела свой взгляд на сына.

— Гаррик, в детстве ты был таким славным мальчиком — живым, подвижным, немного проказливым. Увы, это продолжалось очень недолго. К тому же ты был у нас старшим… первенцем. Мы с отцом многого ожидали от тебя.

— Вы имели на то основания.

— Сейчас я думаю, что часть своих ожиданий нам следовало перенести на нашего младшего, — сказала леди Филберта.

— Но Эллери всегда сбивал вас с толку, — улыбнулся Трокмортон.

— Верно. Но уж зато ты никогда не обманывал моих надежд. И его надежд тоже. — Она кивнула на портрет и уселась на стул, стоящий под ним, так что теперь Трокмортону приходилось держать ответ как бы перед обоими родителями.

— Ты так много учился, работал, чтобы сделать нас всех богаче и счастливее, но при этом постепенно терял качества, присущие всякому живому человеку. Я уверена в том, что во многом виновата сама.

Дисциплинированность и привычка к порядку, те самые качества, которые Трокмортон лелеял и развивал в себе долгие годы, не только не радовали леди Филберту, но и постоянно причиняли ей душевную боль.

— Не стоит слишком упрекать себя, мама. Возможно, ты дала мне первый толчок, но по-настоящему мой характер сложился позже, в Индии, где один неосторожный взгляд, одно необдуманное слово могли привести к гибели. Именно там я и научился постоянно держать под замком свои чувства.

— Но в последние дни я увидела, как жизнь вновь возвращается к тебе, — покачала она головой.

— Мама, я не люблю Селесту! Если бы я любил ее… — Трокмортон знал, что способен любить. Знал, что в глубине души всегда оставался обычным человеком, подверженным чувствам, сомнениям… страстям. Правда, он никогда не позволял себе поддаться, уступить, позволить им взять верх над своим рассудком. И так продолжалось до тех пор, пока он не встретился с Селестой. — Давай даже не будем говорить об этом.

— Но если бы ты полюбил… что тогда? — Леди Филберта, чуть наклонив голову, внимательно смотрела на своего старшего сына. — Селеста могла бы стать для тебя смыслом жизни? Мог бы ты сгорать от страсти?

— Мама! — Он не хотел этого слышать, особенно от нее.

— Захотел бы ты никогда не разлучаться с Селестой? Постоянно думать о ней?

— Да, наверное, да, — неохотно согласился он.

— Ты можешь не помнить этого, потому что был слишком мал, но когда-то твой отец тоже не желал любить меня. Он считал себя слишком старым — старее, чем был на самом деле, и суровым, хотя и это было неправдой. Позже, дав волю своим чувствам, он сам признался мне в этом. И в том, что я стала для него смыслом жизни, и о своих чувствах ко мне. Он никогда не употреблял слово «любовь», но рядом со мной становился настоящим поэтом… Только рядом со мной. — Голос леди Филберты предательски дрогнул, и она полезла за носовым платком.

Почувствовав себя невольным свидетелем ее слабости, Трокмортон отвернулся и принялся смотреть в окно.

— Мне дорого каждое воспоминание о твоем отце, — сказала леди Филберта, — хотя среди этих воспоминаний есть и не слишком приятные. — Она загадочно улыбнулась и продолжила: — Полагаю, что неприятные воспоминания в памяти Селесты ты уже оставил. Пора подумать о других.

Он кивнул, тронутый непривычным эмоциональным всплеском матери, которую всегда считал холодной и замкнутой.

— Ты снова ожил, Гаррик. Ты страдаешь, ты любишь… Ты живешь! Не отпускай от себя эту девушку.

Любовь… любовь. Неужели она впрямь полагает, что он способен на такое чувство?

— Я тронут твоим вниманием, мама, но, право же, я не влюблен в Селесту Милфорд.

— Она уезжает в Париж, — сказала леди Филберта. Трокмортон невольно сжал кулаки. — Взяла билет и банковский чек, а мне оставила прощальную записку. С обещанием стать куртизанкой.

— Что?!

— А ты, оказывается, умеешь громко кричать, — заметила леди Филберта, потирая уши.

Трокмортоном вновь овладела слепая ярость. Он рванулся к двери, выходящей в сад. Он должен найти Селесту. Что она выдумала — стать куртизанкой! Она не может стать куртизанкой! Селеста слишком красива, слишком чиста и добра для этого… Хотя из нее и может получиться великолепная куртизанка. Но нет, он не позволит, не допустит…

Рассказ матери о его отце не шел у Трокмортона из головы. Но ведь он не собирался влюбляться в Селесту, он всего лишь хотел устранить ее, не дать помешать предстоящей помолвке Эллери. И как же она должна ненавидеть его самого, если стала бить стекла в его кабинете? Как должен быть ненавистен ей Трокмортон, если она предпочла сбежать от него в Париж, чтобы стать куртизанкой? И это после всего, что было между ними?

Трокмортон понимал, что как муж он плохо подходит Селесте. Ведь они такие разные. Селеста живая, веселая, общительная, а он?..

Но зато он может окружить ее истинной заботой, может дать ей все, что нужно для счастья. И Селеста могла бы быть счастлива, хотя на самом, деле Трокмортон мог бы дать ей гораздо больше. И Селеста непременно это поймет, ведь она такая умная, проницательная, она… его половина.

Стоя у окна, Трокмортон скомкал в кулаке занавеску, откинул ее и невидящим взглядом уставился на раскинувшийся перед ним сад.

«Эллери оказался прав, — подумал он. — Он оказался прав, черт бы его побрал! Всю эту неделю я ухаживал за Селестой, контролировал ее, приручал ее вовсе не для того, чтобы отвадить ее от Эллери. Я делал это для себя… по велению своего сердца».

И сразу все стало на место, обрело свой смысл; и их с Селестой словесные перепалки, и жаркие поцелуи, и все остальное.

Оказывается, то, что он принимал за игру, оказалось реальностью.

Иначе не было бы той безумной ночи и не было бы сейчас этой ужасной тоски и пустоты на сердце.

Он должен найти Селесту и убедить ее остаться, потому что… он в самом деле любит ее.

Глава 28

Он любит ее!

Трокмортон подобрался, как делал всегда, приняв важное решение, и двинулся к двери. Он должен найти Селесту, рассказать ей все как есть и…

На него едва не налетел Кинмен — с бледным, растерянным лицом, украшенным свежей царапиной.

— Сэр, Стэнхоуп скрылся!

— Потом, — недовольно отмахнулся Трокмортон.

— Сэр? — Кинмен сейчас должен был находиться в Лондоне, следуя по пятам за Стэнхоупом, чтобы выявить его связных, а затем передать всю шайку изменников в руки правосудия. То, что Кинмен вернулся в Блайд-холл, говорило о том, что операция провалилась. И, судя по всему, с треском.

— Как это случилось? — резко спросил Трокмортон.

— Стэнхоуп был в порту, собирался сесть на судно, идущее в Индию. Мы шли следом за ним. Направлялись к судну, чтобы взять Стэнхоупа прямо на трапе. Но ему навстречу шли другие люди, и мы спрятались, чтобы не вспугнуть их, а затем выследить. — Здесь Кинмен слабо улыбнулся. — А они напали на Стэнхоупа и принялись избивать его.

— Избивать?

— Если я все правильно понял, они били его за ложную информацию и требовали вернуть их деньги.

Трокмортон подошел вплотную к Кинмену и сказал, понизив голос:

— Как русские узнали о том, что информация была ложной?

— Не знаю, сэр, — покачал головой Кинмен.

— Его слуга?

— Вполне возможно, сэр, но его мы не видели. Сказать по правде, сэр, я с трудом могу припомнить, как он выглядит.

— Да, у него идеальная для шпиона внешность. Сольется с любой стеной, — сказал Трокмортон. — Что было дальше со Стэнхоупом?

— Мы решили, что еще немного, и они его убьют, а поскольку Стэнхоуп нам был нужен живым, пришлось ввязаться в драку.

Дальнейшее было понятно Трокмортону без всяких слов.

— А Стэнхоуп тем временем сбежал, — закончил он за Кинмена.

— Виноват, мистер Трокмортон. — Кинмен в самом деле выглядел виноватым — настолько, насколько позволяла ему солидная внешность. — Он исчез. Нам кажется, что он сумел пробраться на борт. Судно будет делать остановку в Кейптауне. Мы пошлем скоростной пакетбот и, надеюсь, сумеем с божьей помощью перехватить там Стэнхоупа.

Трокмортон не стал бранить Кинмена, тот и без этого понимал свою вину, однако заметил:

— Если Стэнхоуп снова сбежит, это будет уже настоящий провал.

— Не сбежит, сэр.

Трокмортон подумал о том, что в данный момент он, пожалуй, никак не может повлиять на ход событий, и решил все же отправиться на поиски Селесты. Ему не терпелось сказать ей о своей любви, и он был уверен в том, что его рассказ сделает Селесту счастливой. Неужели она и после этого отвергнет его? Нет, не может быть.

— У меня есть срочное дело, — сказал он Кинмену. — Отдайте сами все необходимые распоряжения. Держите меня в курсе всех событий.

Он повернулся и пошел, не дожидаясь ответа.

В саду, на ступенях террасы, Трокмортон увидел Милфорда, окруженного помощниками, которым он отдавал распоряжения. Когда Трокмортон приблизился, все головы как по команде повернулись к нему, и сразу же наступила тишина.

— Я ищу вашу дочь, Милфорд, — сказал Трокмортон, поднимаясь по ступеням.

— Она уехала в Париж, мистер Трокмортон, — после некоторой паузы ответил Милфорд.

Спустя пару дней Трокмортон входил в полутемный зал гостиницы «Олений рог». Заказывая для Селесты билеты, он, по счастью, предусмотрел все, вплоть до номера в гостинице. Такая юная и хорошенькая леди, как мисс Милфорд, не могла дожидаться отправки через Ла-Манш в какой-нибудь грязной портовой таверне, ей нужна была приличная тихая гостиница, в которую не заходят праздные гуляки.

Потолки здесь были низкими, дубовые панели на стенах потемнели от времени, а на самих стенах висели старинные ружья, охотничьи рога и чучела диких уток. Гостиница в самом деле оказалась чистой, тихой, с хорошо промытыми стеклами на окнах. Из кухни доносился приятный аромат жаркого.

Едва увидев Трокмортона, хозяин гостиницы, общительный господин средних лет, выбежал из-за стойки навстречу ему.

— Позвольте представиться, сэр, — сказал он. — Меня зовут Джекмен, и для меня большая честь видеть в своей гостинице вас, мистер Трокмортон. — Он покосился на синяк, украшавший лицо Трокмортона, и добавил: — Попали в переделку?

— Мой садовник подал в отставку, — ответил Трокмортон, осторожно трогая скулу.

Мистер Джекмен робко рассмеялся.

— Я ищу мисс Милфорд, — сказал Трокмортон.

— Она в отдельном номере, как вы и заказывали, сэр. Я все сделал, как вы приказали, сэр. Отвел для мисс Милфорд лучшую комнату во всей гостинице. Скажу по правде, сэр, я очень благодарен вам за этот заказ. Сейчас лето, мертвый сезон, сами понимаете. Вот осенью, когда открывается охота на перелетных птиц, другое дело. В это время у меня постояльцев хоть отбавляй.

— Вы можете проводить меня к мисс Милфорд?

— Да, сэр. Разумеется, сэр. — Джекмен повел Трокмортонд коротким коридором, продолжая болтать на ходу. — Очень деликатная леди эта мисс Милфорд и такая красивая. И аппетит у нее тоже хороший. Говорит, что назавтра отплывает в Париж, на работу.

— Вот как? — прищурился Трокмортон, прикидывая, что имела в виду Селеста под словом «работа».

— Немногие девушки в наши дни стремятся получить работу, сэр. Молодое поколение. Они совсем не такие, какими были мы в их годы. Это здесь, сэр. — Джекмен указал Трокмортону на дверь и остался понаблюдать, что будет после того, как тот постучит.

Трокмортону, в свою очередь, не хотелось, чтобы его встречу с Селестой видели посторонние глаза, и потому он еще раз коротко поблагодарил Джекмена и выразительно смотрел на него своим тяжелым взглядом до тех пор, пока хозяин гостиницы не ушел.

Только после этого Трокмортон осторожно постучал в тяжелую дубовую дверь. Подождал, потом постучал вторично и громко позвал:

— Селеста, открой дверь!

Щелкнул замок, и дверь приоткрылась — медленно и нешироко.

Опасения Трокмортона оправдались, Селеста встретила его очень холодно. Одетая в коричневое дорожное платье, она показалась в дверной щели и посмотрела на Трокмортона то ли с отвращением, то ли с ужасом, а затем сказала каким-то странным тоном:

— Нет, сэр, благодарю, я сыта, и мне ничего больше не нужно.

Это выражение Трокмортон, естественно, принял на свой счет. Она сыта им по горло? Сейчас он постарается переубедить ее.

— Погоди, выслушай меня. — Трокмортон протиснулся в щель, обхватил Селесту за талию и вместе с ней вошел в номер. Комната в самом деле оказалась уютной, с удобными мягкими креслами и так же, как холл, увешанная дробовиками и оленьими рогами. — Селеста, мы должны с тобой пожениться. Не потому, что я скомпрометировал тебя, не потому, что так надо, а потому, что я… люблю тебя.

Она многозначительно посмотрела на дверь:

— Нет. Уходи.

— Нет? Что значит… нет? — Трокмортон был уверен, что после его слов Селеста бросится ему в объятия или, уж во всяком случае, не погонит прочь.

Все оказалось не так просто, как он думал.

— Ты должна выслушать меня. Я люблю, обожаю тебя, я готов для тебя на все. Ты должна вернуться со мной, стать моей женой…

— Нет, Трокмортон. Послушай…

Он схватил ее за руки.

— Почему нет? Ты говорила, что любишь меня. Значит, ты лгала мне?

Дверь за его спиной скрипнула и захлопнулась сама собой.

Трокмортон обернулся. Возле двери стоял Стэнхоуп с дробовиком в руке.

При виде бывшего друга, оказавшегося предателем, кровь в жилах Трокмортона вскипела, а Стэнхоуп тем временем сказал с кривой усмешкой:

— Она в самом деле любит тебя, Трокмортон, хотя лично мне ее выбор не по вкусу. Она же пыталась предупредить тебя об опасности.

От неожиданности Трокмортон окаменел, но только на секунду. В следующий миг он сделал шаг, прикрывая собой Селесту. Он видел, как дрожат руки Стэнхоупа, и боялся, что тот может случайно нажать курок.

— Стэнхоуп, — с холодной яростью сказал Трокмортон, — так, значит, ты не уплыл на том судне.

— Нет, не уплыл, — грубо ответил Стэнхоуп. — Не стал подниматься по трапу на глазах твоих людей и этих проклятых русских. — Он повел стволом дробовика в сторону Селесты. — Какая трогательная сцена! Но куда же делась твоя осторожность, та самая, которой ты всегда требовал от меня?

— Да, об осторожности я забыл, — признался Трокмортон.

Открытое окно комнаты выходило на лужайку, за которой темнел лес, и было достаточно широким, чтобы сквозь него мог пролезть человек.

— Он хочет денег, Гаррик, — сказала Селеста, выходя из-за спины Трокмортона.

Черт бы побрал этих женщин, они совершенно не чувствуют опасности! Трокмортон осторожно передвинулся, чтобы вновь прикрыть Селесту своим телом.

— Он забрал у меня банковский чек и проездные билеты. Отдай ему свой кошелек, и пускай убирается прочь.

Стэнхоуп хрипло хохотнул и заметил:

— Наивная дурочка, не так ли, Трокмортон? Не понимает, что из нас двоих только один может уйти отсюда. Ты уничтожил меня. Нет, вы оба прикончили меня своими ложными письмами.

— Я один отвечаю за ложную информацию, — сказал Трокмортон, надеясь выгородить Селесту. — Ее я просто использовал.

— Я все знала! — возразила Селеста. — Только не говорила тебе, Гаррик.

— Ты можешь помолчать? — резко бросил Трокмортон.

Она снова вышла из-за его спины. Трокмортон обернулся и посмотрел на окно.

Стэнхоуп, казалось, ничего не замечал, он был занят лишь своими мыслями.

— Вам отсюда не выйти, — сказал он.

Селеста судорожно вздохнула.

— Ни одному из вас не уйти, — продолжил Стэнхоуп. — Вы так нежно любите друг друга, что заслужили право умереть вместе.

Быть может, только теперь до Селесты дошла вся серьезность их положения, а может быть, именно этих слов ей не хватало для того, чтобы обрести силы и отвагу. Поймать кураж, как говорят в театре.

Трокмортон перевел тяжелый взгляд на Стэнхоупа.

— Тебе тоже отсюда не выбраться живым.

— Возможно. За мной гонятся англичане, гонятся русские. Деньги у меня тоже кончились, и все по твоей вине, будь ты проклят.

С этими словами Стэнхоуп положил палец на курок.

Трокмортон лихорадочно размышлял над тем, может ли он каким-то образом спасти Селесту. Как противники, они со Стэнхоупом были на равных и прекрасно знали друг друга. Кроме того, Стэнхоуп был в ярости, но гнев — плохой помощник в драке, где нужно иметь холодную голову. Трокмортона так и подмывало броситься на Стэнхоупа. Но захочет ли Селеста воспользоваться этим, чтобы улизнуть, когда начнется драка?

Он очень в этом сомневался. К тому же в таком тесном помещении выстрел из дробовика любого уложит на месте.

Трокмортон не стал делать резких движений, он лишь улыбнулся и с презрением бросил Стэнхоупу:

— Ты сам себя уничтожил. Ничего не случилось бы, не пожелай ты продать русским свою бессмертную душу. За тридцать сребреников, как Иуда.

Свежие царапины на лице Стэнхоупа потемнели от прихлынувшей к лицу крови. Он сделал шаг вперед, поднимая ствол дробовика.

— Ты думал, я на всю жизнь останусь простым секретарем? С моими-то способностями?

— Способностями! — повысил голос Трокмортон. — С какими способностями? Ты, адвокат-недоучка, никуда не годный управляющий, на что ты способен, кроме предательства?

Еще не закончив фразы, Трокмортон резко шагнул вперед, схватил ствол дробовика и вывернул его в сторону.

Но Стэнхоуп был настороже. Он не выпустил оружия и смог развернуть ствол дробовика назад, приставив его к подбородку Трокмортона. Трокмортон сжал зубы. В следующую секунду он разжал руки и резко повалился на спину.

Стэнхоуп тоже потерял равновесие и упал. В этот Момент Селеста схватила стул, подняла и с силой опустила на голову Стэнхоупа. Тот замер, изогнулся, а затем тяжело рухнул на пол.

Трокмортон вскочил, бросился на Стэнхоупа и придавил его своим весом. Оглушенный всего на миг, Стэнхоуп начал извиваться. В завязавшейся схватке дробовик отлетел в сторону, но никто из противников не заметил этого — когда в ход идут кулаки, ружье не требуется.

Они дрались отчаянно, самозабвенно, движимые одинаковой по силе ненавистью друг к другу. Но Трокмортон дрался за преданную дружбу, он дрался не на жизнь, а на смерть, за себя и за Селесту.

Изловчившись, он нанес Стэнхоупу удар по ушам раскрытыми ладонями, и тот на секунду потерял сознание. Воспользовавшись этим, Трокмортон развернулся и нанес разящий удар в подбородок Стэнхоупа. Голова Стэнхоупа с глухим стуком ударилась об пол, а Трокмортон продолжал наносить удары — один, второй, третий…

Кто-то схватил его за руку, и Трокмортон, словно откуда-то издалека, услышал голос Селесты:

— Остановись! Остановись, Гаррик! Довольно! Ты убьешь его!

Только теперь Трокмортон осознал, что Селеста уже давно пытается остановить его. В руках у нее был дробовик, и Трокмортон подумал, что это к лучшему. Во всяком случае, так будет легче избежать искушения забить Стэнхоупа насмерть.

— Он без сознания.

Какой знакомый тон! Именно таким тоном говорила с ним Селеста, когда Трокмортон в последний раз потерял над собой контроль.

— Еще немного, и ты убил бы его, — сказала Селеста.

Он позволил ей помочь ему подняться на ноги. Как только мог этот негодяй угрожать этой прекрасной женщине?

— Я позову хозяина. Он наверняка слышал шум.

Трокмортон пошатнулся на дрожащих от напряжения ногах.

«Она жива, — подумал он. — Слава богу, она жива!»

Селеста погладила Трокмортона по руке, словно успокаивала дикого зверя.

— Хозяин не знал, что Стэнхоуп влез в окно, и теперь, наверное, теряется в догадках, что тут могло произойти.

Гнев быстро уступал в его сердце место страсти, и Трокмортон прижал Селесту к своей груди.

«Она жива, — билось у него в голове. — Она ходит, говорит, дышит. Она жива. Господи, она в безопасности! И, очевидно, считает себя героиней». Трокмортон скрипнул зубами и спросил:

— Черт побери, Селеста, почему ты не убежала?

— Тебе нужна была помощь. Какой прозаический ответ!

— Но Стэнхоуп мог убить тебя.

— И тебя тоже, — парировала Селеста. — А по двум мишеням труднее стрелять, чем по одной.

— У тебя что, совсем мозгов нет? Ты даже не попыталась…

За спиной раздался шорох.

Трокмортон оттолкнул от себя Селесту и обернулся. Стэнхоуп — с разбитым лицом, в окровавленной одежде — был уже на ногах.

В следующее мгновение он рванулся к окну и вывалился наружу. Затрещали оконные рамы, посыпалось стекло. Стэнхоуп приземлился на мягкую лужайку и со всех ног бросился к недалекому, спасительному для него лесу.

Трокмортон бросился в погоню, задыхаясь, с тревогой всматриваясь в приближающиеся деревья.

Селеста подошла к окну, в руках у нее по-прежнему был дробовик. Ее колотила дрожь при воспоминании о показавшемся ей бесконечным часе, который она провела один на один со Стэнхоупом. Она ненавидела этого человека, и не только за то зло, которое он причинил ей, но и за то, что он сделал Гаррику. И Пенелопе.

Без тени сомнения она подняла дробовик, приложила к плечу тяжелый приклад, но стрелять не могла — ей мешал Гаррик, бежавший вслед за Стэнхоупом по самой линии выстрела.

— Отойди, — пробормотала Селеста. — Отойди же в сторону!

Стэнхоуп, находившийся в тридцати шагах от дома, споткнулся.

Гаррик свернул в сторону, чтобы не налететь на него.

Селеста нажала курок.

Глава 29

Слеста подняла простыню, которой было прикрыто обнаженное тело Гаррика, и скользнула взглядом по его мощной спине вниз, к ягодицам, на которых алело не менее дюжины ровных красных пятнышек — следы от попавшей дроби. Затем она взяла в руки скальпель, провела пальцем по его острому лезвию и сказала:

— Выглядит в самом деле ужасно.

Гаррик, лежащий пластом на гостиничной койке, повернул голову и с опаской сказал:

— Давай лучше подождем доктора.

— Доктор занимается Стэнхоупом, ему досталось больше, чем тебе.

— Стэнхоуп — преступник. Может и подождать.

— Значит, не может.

Гаррика задело только вскользь. Что значат несколько дробинок по сравнению с основным зарядом, который она влепила в Стэнхоупа! Кроме того, у нее появился шанс взять наконец реванш. Сладкий реванш.

— А у тебя есть я, и я сумею справиться с твоими царапинами лучше всякого доктора.

— У доктора, я полагаю, побольше опыта, чем у тебя.

Какая у него сильная, красивая, мускулистая спина! И плечи тоже. И ноги.

— У меня есть опыт. Не забывай, я служила гувернанткой у русского посла. Был случай, когда сестра выстрелила в брата из игрушечного пистолета и попала ему дробинкой в щеку. Я сама вынимала ее.

Селеста склонилась над Гарриком, подцепила кончиком скальпеля дробинку — она сидела неглубоко, прямо под кожей — и вытащила ее.

— Ой! — взвыл Гаррик.

— Очень терпеливые люди эти русские, — сказала Селеста, показывая Гаррику гладкую матовую дробинку. — Есть одна.

— Больно, черт возьми, — сварливо сказал Трокмортон.

— Это пока цветочки. Дойдем до дробинок, которые нужно будет вырезать, начнутся ягодки, — с этими словами Селеста прижгла ранку чистым виски.

— А-а-а! — застонал Гаррик и повернулся на бок верхней частью тела.

Синяки на его лице прямо на глазах становились все темнее и ярче, на лоб упала спутанная прядь.

— Ты просто наслаждаешься своей властью надо мной, — ворчливым тоном произнес он.

— М-м~м-м, — протянула Селеста, делая вид, что раздумывает. — Пожалуй.

— Все еще сердишься на меня?

— Ты очень проницателен.

— Но я же пришел за тобой?

— Я ожидала этого.

— Я спас тебя, разве нет?

— Ну, если не считать того, что это я уложила преступника.

— А заодно и меня подстрелила, — буркнул Гаррик, снова переворачиваясь на живот.

— Ты сам подставился под выстрел.

Она нащупала кончиками пальцев следующую дробинку и начала сжимать ранку до тех пор, пока стальная капелька не выскочила наружу. Селеста подхватила дробинку и бросила ее в тазик, стоящий прямо на кровати.

— Хочу сказать, что я очень тебе благодарна, — сказала Селеста.

Гаррик поймал ее руку и прижал к своим губам.

— Это я благодарен тебе. За все.

— И за то, что я не оставила тебя один на один со Стэнхоупом?

Гаррик задумался. Было видно, как в нем борются умиротворенность и раздражение. Раздражение взяло верх.

— Ты должна была бежать. В следующий раз, оказавшись в такой ситуации, непременно беги.

— Не думаю, что могу попасть в подобную ситуацию, когда окажусь в Париже, — со скрытым вызовом ответила Селеста и увидела, как напряглись мускулы на спине Трокмортона.

— Селеста, я в самом деле очень люблю тебя.

— Дай мне вытащить следующую дробинку, — уклончиво сказала Селеста.

Он со вздохом вытянулся на белой простыне.

— А тебя это совсем не волнует?

— Что именно? — Она вытащила сразу две дробинки, и Трокмортон тихо взвыл от боли.

— Что я люблю тебя!

— Ты думаешь, что достаточно сказать это и все уладится?

— А разве нет?

Селеста едва сдержалась, чтобы не всадить в него скальпель изо всех сил.

— Считаешь, что я должна петь от счастья, узнав о том, что являюсь предметом твоей любви? Услышу об этом и сразу все забуду и прощу? Всю твою ложь, твое предательство, то, как ты использовал меня?

— Но ты же сказала, что не сердишься за то, что я использовал тебя против Стэнхоупа.

— Нет. В этом случае я понимаю, почему и зачем ты меня использовал. — Острым кончиком скальпеля она сделала небольшой надрез на коже. Трокмортон охнул, напряженно замер и оставался неподвижным до тех пор, пока Селеста не извлекла дробинку. — В конце концов, нас всегда учили ставить интересы государства выше своих собственных.

— Я не хотел задеть твою гордость, — очень серьезно сказал Гаррик.

— И разодрал ее в клочья сначала своими попытками соблазнить меня, а потом откровенным желанием убрать со сцены так, чтобы я не помешала тебе вести дела с почтенным лордом Лонгшо… Согласись, в данном случае интересы Англии были ни при чем. Ты в полном объеме продемонстрировал мне свою душонку — холодную и расчетливую. Нет, никакие признания в любви не исправят всего этого.

— Ты права.

— Что?

— Я сказал, что ты права.

Селеста озадаченно посмотрела на Трокмортона. Что он хотел этим сказать?

— А я был не прав. Все время хотел сделать, как лучше, а делал, как хуже. Мне нужно, чтобы рядом со мной всегда был человек, который будет поправлять меня. А значит, я должен жениться. Ты могла бы стать для меня такой женщиной?

Если он хотел рассмешить ее, то ему это не удалось. Сейчас Селесте не хотелось вспоминать ни об их былых разговорах, ни об их близости — такой чудесной и невозвратимой.

— В данный момент я могу лишь извлечь из тебя вот эту последнюю дробинку. — Эту ранку, по-настоящему глубокую, она оставила напоследок. — Лежи спокойно.

Он не послушал ее и беспокойно заворочался на кровати.

— А как же быть с твоими заверениями в любви?

— При чем здесь мои заверения? Ты же мне все равно не поверил, — обиженно сказала Селеста, вынимая кривую иглу со вставленной в нее шелковой ниткой, которую предусмотрительно оставил ей доктор.

— И, очевидно, был прав. Ты в самом деле не знаешь, что такое любовь, и никогда меня по-настоящему не любила.

Как это могло случиться? Когда она успела потерять нить разговора? Почему из нападающей стороны она превратилась в обороняющуюся?

— Я любила тебя достаточно, чтобы… отдать тебе свое тело.

Он медленно сел на кровати, совершенно забыв о своей наготе. Он и сейчас хотел Селесту — несмотря ни на какие телесные раны.

Увидев торжествующую улыбку на лице Трокмортона, Селеста поняла, что допустила ошибку. Нельзя было забывать, с кем она имела дело.

— И ты любила меня в ту ночь.

Опровергать это было бессмысленно. Согласиться?

— Осталась одна дробинка. Ложись и дай мне закончить.

К удивлению Селесты, он покорно подчинился. «Возможно, он делает это, чтобы отвлечь мое внимание, — подумала Селеста. — А пока я буду заниматься его телом, он попытается восстановить власть над моим сердцем».

Плут! Какой же он все-таки плут! Легким движением скальпеля Селеста рассекла кожу, затем стерла кровь и нащупала в ранке дробинку. Вынула ее, затем сделала иглой единственный шов, который был нужен для того, чтобы соединить края разреза, и вдруг почувствовала, как дрожат у нее руки и подгибаются колени.

Она присела на кровать и вдруг подумала о том, как больно было Гаррику. Но что означала эта накатившая на нее слабость: реакция на пережитую опасность или проявление сострадания? Селеста откинулась на кровати, дожидаясь, когда пройдет охватившая ее нервная дрожь.

Теперь и Гаррик почувствовал, что инициатива перешла в его руки. Он снова приподнялся на кровати.

Селеста прикрыла его простыней.

— Боюсь, что теперь это уже не требуется, — сказал Гаррик, вынимая из судорожно сжатых пальцев Селесты скальпель и кладя его на прикроватный столик. — Ты все это уже видела, Трогала. Целовала.

Он взял в ладони лицо Селесты. Она увернулась.

— Да, нам было хорошо вместе, я не спорю, — тихо сказала Селеста.

— А теперь? Неужели теперь вся твоя любовь испарилась, как утренний туман?

Селесте трудно было о чем-то думать сейчас, слишком много воспоминаний сразу нахлынуло на нее. Какое наслаждение умел дарить ей этот мужчина! Но согласиться выйти за него? Из жалости — никогда. И из-за похоти тоже.

— Я верю, что тебя в самом деле не смущает то, что я дочь простого садовника. Но рядом со мной ты сам перестаешь быть тем, кто ты есть на самом деле. Тогда ты уже не Гаррик Трокмортон — король шпионажа и акула бизнеса, держащий в своих руках все нити своей судьбы. Рядом со мной ты становишься другим, ты становишься Гарриком Трокмортоном, одержимым страстью. Ты проклянешь меня за свою слабость, а я не желаю быть проклятой. Я не желаю через всю жизнь тащить груз вины, неважно, чьей — своей, твоей, нашей, общей.

Гаррик смущенно прокашлялся.

— Наверное, ты права. Но об одном ты забыла. Рядом с тобой я становлюсь другим человеком. Я становлюсь лучше, добрее, сердечнее. Просто потому, что ты — моя. — Он тут же спохватился и поправил себя: — Потому что я с тобой.

Селеста не знала, плакать ей или смеяться. Гаррик хотел обладать ею. Даже сейчас, когда он пытался найти и сказать нужные слова, старался показать свое раскаяние, его истинная натура дала о себе знать.

Она должна была предвидеть его следующий ход, но не сумела. Гаррик обхватил Селесту за руки и повалился на спину, увлекая ее за собой.

— Пусти, тебе будет больно, — сказала Селеста.

— Не будет, если ты не станешь вырываться.

— Простыни кровью запачкаешь.

— Ах ты моя практичная, — хмыкнул он, а когда Селеста попыталась подняться, сильнее прижал ее к себе и сказал бархатным низким голосом: — Я понял свою ошибку. Прости меня.

Селеста ненавидела саму себя за то, что ей так уютно было лежать в объятиях Трокмортона.

— Мои ухаживания обернулись фарсом. Ты назвала меня лжецом, и я понимаю, что тебе будет трудно поверить хотя бы одному моему слову. Поэтому что же еще я могу ждать в ответ на свое признание в любви?

Селеста ненавидела себя за то, что вслушивается в слова Трокмортона, за то, что ловит каждый стук его сердца, за то, что ее собственное сердце бьется в унисон с сердцем Гаррика.

— Но я в самом деле люблю тебя, — продолжал он.

Селеста ненавидела себя за свою готовность поверить его словам, ведь их произносил один из самых больших обманщиков во всей Англии.

— Выходи за меня. Дай мне доказать свою любовь к тебе. Пускай я и не самый богатый человек в Англии — пока не самый богатый, — у меня все же есть и городской дом в Лондоне, и большое поместье в Саффолке, и охотничий домик в Шотландии. У меня есть слуги, которые будут очень любить тебя. Есть дочь, которая хочет, чтобы ты стала ее матерью. Есть, наконец, моя мать, которая и объяснила мне, что я люблю тебя.

— Очень мило с ее стороны, — заметила Селеста.

— А еще у меня есть огромный сад, который требует ухода, особенно после того, как мой старший садовник и все его помощники…

— О боже, — вздохнула Селеста. В какое ужасное положение она поставила своего отца!

— Но если ты дашь согласие выйти за меня, мне, возможно, удастся уговорить их вернуться. Я отдам тебе все, что есть у меня, все, чего ты пожелаешь. Если хочешь, я могу даже найти тебе место переводчицы с русского…

—… а также французского, итальянского и румынского.

Трокмортон помолчал, а когда заговорил вновь, его голос стал менее вкрадчивым:

— Возможно, ты считаешь, что жить со мной слишком тяжело…

Селеста фыркнула.

— Возможно, ты могла бы найти себе более подходящего мужчину, которого сумела бы полюбить сильнее, чем меня, но обыщи хоть целый свет, ты не найдешь никого, кто любил бы тебя так же сильно, как я.

— И ты дашь мне поискать? — ехидно спросила она.

— Э-э-э… нет. Я не такой дурак.

Селеста усмехнулась.

— Я соблазнил тебя потому, что просто не мог не соблазнить. Потому, что в тебе воплотилось все, чего мне так недоставало в жизни. — Не выпуская Селесту, он гладил ее по спине, по плечам. — Я хочу быть с тобой, жить тобой, дышать тобой, и мне всегда будет… мало тебя.

Слова Гаррика казались искренними, движения рук, скользящих по ее телу, пробуждали сладкие воспоминания. Желание любви боролось в душе Селесты с решимостью противостоять соблазну и медленно, но верно одерживало верх. Селесте хотелось, чтобы Гаррик был искренним. Ей хотелось, чтобы он любил ее.

Голос Трокмортона снова стал низким, вибрирующим, глубоким, когда он торжественно произнес:

— Ради тебя я готов даже бросить свою семью, дом, работу, поехать в Париж, чтобы… нанять тебя.

— Как… переводчицу?

— Как куртизанку! Моя мать сказала, что ты поехала в Париж для того, чтобы стать куртизанкой.

Селеста низко опустила голову, но, очевидно, недостаточно быстро.

— Ты смеешься? — Чтобы убедиться в этом, Трокмортон взял Селесту за подбородок и поднял ее голову. — Да, ты и в самом деле смеешься.

— Леди Филберта забыла сказать тебе о том, что она ответила мне, когда узнала, что я собираюсь стать куртизанкой, — сказала Селеста, желая немного разрядить обстановку.

Он пристально смотрел ей в лицо.

— Я так давно не слышал, как ты смеешься. Но постоянно улыбаешься — ты знаешь, что прежде всего остального я полюбил в тебе твою улыбку? Да, улыбку. А когда по моей вине она исчезла с твоих губ, я понял, что потерял нечто такое, что дороже золота. — Гаррик нежно прикоснулся пальцем к губам Селесты. — Но ты так и не ответила на мой вопрос — ты по-прежнему любишь меня?

Селеста уперлась ладонями в грудь Гаррика и медленно выпрямилась, сидя на кровати.

— Ты в самом деле болван! Настоящая любовь не улетает при первом же ветерке. Конечно, я люблю тебя.

Он тоже сел на кровати — быстро, одним рывком.

— Так ты простишь меня? Дашь мне шанс? Выйдешь за меня замуж?

Селеста вспомнила о том, как холодно и расчетливо соблазнил ее Трокмортон, и нахмурилась. А затем вспомнила о танцах в темном бальном зале на лунной дорожке. О поцелуях под звездным небом. О той незабываемой ночи в оранжерее.

Она знала о том, что внутри Гаррика живут жестокий бизнесмен и коварный шпион, и если дать им волю, они превратят его в чудовище, которое без колебаний использует людей, чтобы затем отбросить их в сторону, как ненужную вещь. Но, помимо бизнесмена и шпиона, в душе Гаррика живет еще один человек — страстный, благородный и… нежный. Если Селеста примет предложение Гаррика, она должна быть готова ко встрече со всеми его сторонами. Она должна быть готова к тому, что Гаррик станет делать то, что сочтет полезным и нужным для нее, не спрашивая ее желания. А еще он станет любить и баловать ее, потому что прежняя жизнь всегда будет казаться ему бессмысленной и пресной.

Даст ли она ему шанс доказать, что он любит ее?

Даст. Это Селеста знала еще до того, как Гаррик поверил в то, что это возможно.

Но сможет ли она простить Гаррику его предательство?

Очевидно, да. Ведь она любит его.

Селеста толкнула ладонью в грудь Гаррика, уложила его на спину и ответила, наклонившись над ним:

— Я выбираю тебя, Гаррик Трокмортон.

Он еще сильнее запрокинул голову назад и рассмеялся — звучно, громко, так, как не позволял себе смеяться уже много-много лет.

Селеста поцеловала смеющиеся губы Гаррика. Разумеется, он не обратил внимания на то, что она сказала ему «выбираю тебя», ведь он считал, что сам добился Селесты, и был несказанно горд этим.

Не переставая смеяться, Гаррик крепко поцеловал Селесту, провел ладонями по ее телу.

— Дверь заперта? — спросил он.

— Ты думаешь, я спятила? Конечно, нет!

— Так запри ее.

— Нет, — не совсем уверенно возразила она. Гаррик нежно провел по волосам Селесты.

— А я-то думал, что стоит мне сказать о том, что я люблю тебя, как ты тут же бросишься в мои объятия, чтобы остаться со мной навсегда.

— Ты слишком самоуверен.

Он погладил кончиком пальца мочку ее уха.

— Добившись такой женщины, как ты, я могу позволить себе быть самоуверенным.

Он крепче прижал ее к себе и прошептал между поцелуями:

— Дверь.

— Не заперта.

— Я сам пойду и запру ее.

Селеста удержала его, не давая подняться.

— Мистер и миссис Джекмен и так были смущены, когда я настояла на том, что сама займусь твоими ранами.

— Ты просто хотела заставить меня помучиться, верно?

— Ты ранен, — ласково сказала Селеста, погладив его щеку. — Тебе нельзя двигаться.

— Мы потихоньку.

— Какой смысл заниматься этим потихоньку? Гаррик пристально посмотрел на нее, словно желая убедиться в том, что Селеста не уступит, а затем резко переменил тему.

— Эллери собирается стать шпионом, — сказал он.

— Из него получится хороший шпион, это я тебе уже говорила. — Селеста провела кончиками пальцев по обнаженной груди Гаррика. — А как насчет леди Патриции?

Гаррик перенес все свое внимание на платье Селесты и принялся быстро, ловко расстегивать на нем пуговицы.

— Патриция выходит замуж за Эллери и, следовательно, тоже станет шпионкой.

— Хорошо, — выдохнула Селеста, и было непонятно, к чему больше относилось это замечание — к дальнейшим планам Патриции и Эллери или к пуговицам на ее платье.

— Если мистер и миссис Джекмен войдут сюда, они в любом случае будут шокированы, — пробормотал Гаррик, медленно целуя Селесту в губы. — Знаешь, мне в голову пришла мысль повесить у нас с тобой в спальне качели. Что скажешь?

— Скажу, что ты очень извращенный мужчина. — Она помолчала, раздумывая о том, что в идее Гаррика насчет качелей что-то есть, и стараясь одновременно не замечать того, как его пальцы снимают с ее плеча бретельки нижней рубашки. — А как мы объясним детям, зачем нам понадобились качели в спальне?

— Дети ладно. Скажи лучше, как я это объясню своей матери.

— О-о… Я полагаю, что леди Филберта сама обо всем догадается.

— Я сделаю тебя счастливой, — торжественно произнес Гаррик. — И никогда не предам.

— Еще бы, — улыбнулась Селеста, — ведь ты знаешь, как я умею обращаться с винтовкой.

— Дверь…

— Заперта. И была заперта все это время.