Глава V. Катрин Моро.

Стыдно признаваться в неудачах. Особенно, если неудача постигает тебя там, куда ты так стремилась, а твои друзья тебя от этого отговаривали. В этом стыдно признаваться даже самой себе. Но, по крайней мере, самой-то себе я должна найти решимости сказать, что как хроноагент я не состоялась. Ну, не получилась из меня, как выразился Микеле, супергёл. И боюсь, как бы я ни старалась, никогда не получится. Чего-то во мне не хватает.

Да, я прошла полный курс обучения. Я успешно сдала все экзамены по теоретическим дисциплинам, сдала их почти играючи. С технической и физической подготовкой было гораздо сложнее. Если бы не ребята, я никогда не справилась бы с этой частью курса. Но, кряхтя и сопя, я сдала и эти зачеты и экзамены. С большим трудом, и только с третьего захода, я сумела пройти курс морально-психологической подготовки. И, наконец, получила квалификацию хроноагента третьего класса. И что? Кому, в Схлопку, такой хроноагент нужен?

Хроноагент с заячьим сердцем! Хроноагент, который за двое суток до выхода на задание начинает трястись как осиновый листок. И не потому, что это задание сложное и рискованное; а просто потому, что там ему придётся действовать в непривычной обстановке. Потому, что там может произойти что-то непредвиденное, а рядом не будет никого, кто бы подсказал: как надо поступить. Здесь, в Монастыре, я в уме, как орешки, щелкала темпоральные уравнения любой сложности. Как-никак, я — потомственный Аналитик в пятом поколении. А там я была, словно парализованная, и опасалась совершать даже заранее рассчитанные действия; вдруг произошли какие-то изменения, о которых мне ничего неизвестно, и мой шаг приведёт к непоправимым последствиям. А уж если действительно происходило что-то нештатное… Здесь талантливый Аналитик Катрин Моро теряла свои способности и не могла составить самого элементарного уравнения.

Да даже, если ничего особенного и не происходило, после каждого задания Магистр с Андреем по два дня отпаивали меня водкой, коньяком и стимуляторами, приводя мои нервы в относительный порядок. Время моё! Если бы эти задания хоть отдалённо напоминали те, что выполняли ребята! У нас в Секторе бытовала шутка, описывающая тип заданий, которые я выполняла. «Сорвать цветочек, понюхать, замечтаться и опоздать на трамвай». Но даже после такого рода заданий я чувствовала себя далеко не лучшим образом.

А что было бы со мной, если бы мне, как и ребятам, пришлось участвовать в боевых действиях или вообще работать в каких-либо экстремальных условиях? Да даже если бы на улице произошла непредвиденная стычка с самыми обыкновенными хулиганами, задание оказалось бы сорванным. Я, вместо того, чтобы «успокоить» их быстрыми и лёгкими движениями (а ведь это я умею), просто убежала бы. Я научилась владеть всеми видами оружия и владею неплохо, с точки зрения хроноагента. Я виртуозно фехтовала и стреляла, могла из любого положения поразить подброшенный спичечный коробок. Но если бы в Реальной Фазе мне пришлось взять оружие в руки, оно наверняка оказалось бы бесполезным. Я научилась владеть всеми видами боевой техники. Но я не могла представить себя в кабине истребителя, ведущего бой, или в танке, прорывающем оборону. Андрюша как-то сказал, что он тоже этого представить не может.

Мне не приходилось работать ни в рабовладельческих обществах, ни в средневековье. Я там просто не смогла бы существовать, не только что-то делать. Все наслоения на мою Матрицу, наложенные в ходе МПП, там слетели бы, как шелуха с варёной картошки. Магистр никогда не утверждал мне заданий, если где-то в радиусе менее двухсот километров должны были рваться бомбы и литься кровь. Он знал меня лучше, чем я сама. Помню, когда я только получила квалификацию хроноагента, я самонадеянно спланировала себе операцию, где мне нужно было всего только открыть сейф известным мне кодом, взять дискету с информацией и размагнитить её. Всё было бы просто, если бы не одно обстоятельство. Мне пришлось бы более шести часов находиться в «шкуре» офицера спецподразделения, осуществляющего охрану огромного лагеря смерти, по сравнению с которым Освенцим и Бухенвальд, — обычные КПЗ. Магистр внимательно изучил план операции, похвалил меня за тщательную проработку деталей и… тактично и деликатно отстранил меня от её исполнения. И правильно сделал. Когда я смотрела, как Ружена Павловская, действующая в образе этого офицера, спокойно шла через детскую зону лагеря и при этом мило смеялась над шуточками идущего рядом с ней надзирателя, до меня дошло, что Магистр не случайно «загрузил» меня другой, «срочной» работой.

Однажды я распсиховалась во время операции и, тем самым, чуть не сорвала её. Я должна была сыграть роль «цветка», понюхав который, человек замечтался бы и опоздал на трамвай. Этим человеком был талантливый изобретатель. Он шел на встречу со своим будущим спонсором. Изобретение сулило немалые выгоды, и спонсор согласился инвестировать создание проблемной лаборатории. И в этой-то лаборатории, под руководством этого изобретателя, через два года были бы произведены такие исследования, которые должны были вызвать в этой Фазе генетическую катастрофу.

Были разные предложения, вплоть до физического устранения или самого изобретателя или его потенциального спонсора. Но я предложила самый безобидный вариант: сорвать встречу. Смоделировав будущее после срыва встречи, я убедилась, что ни в каком другом случае подходящих условий для таких опасных исследований у изобретателя не будет. Для того чтобы сорвать встречу, я предложила ещё более безобидную ситуацию. Внимательно проследив путь изобретателя, его звали Николасом Холстоном, от его дома до офиса спонсора, я нашла то, что искала.

В одном вагоне метро вместе с Холстоном ехала весьма очаровательная и очень привлекательная, по стандартам той Фазы, юная особа. Я решила, что она с успехом сможет исполнить роль «цветка». А когда я обследовала свою будущую «клиентку» повнимательней, я просто пришла в восторг. Лучшего варианта придумать было просто невозможно. Виржиния Леви была студенткой того самого университета и того самого факультета, который четыре года назад закончил Холстон. И что самое главное; отец Виржинии был владельцем компании, работающей как раз в той области, в которой Холстон сделал своё изобретение. Таким образом, мы убивали сразу двух зайцев: спасали эту Фазу от грядущей генетической катастрофы и внедряли весьма полезное изобретение.

Войдя в вагон, где ехал Николас Холстон, я не стала стоять у дверей, а прошла в середину салона, слегка задев при этом задумавшегося Николаса. Он меня заметил, а этого-то я и добивалась. Пока мы ехали, я несколько раз ловила на себе его восхищенные взгляды. «Порядок! — подумала я, — Рыбка клюнула!» Я проехала свою остановку, и мы вышли вместе. Я пропустила Николаса вперёд, замешкавшись на выходе, а потом, звонко постукивая каблучками, устремилась вдогонку. Николас дважды, через плечо, оглядывался на стук моих каблучков. Ох, как они стучали! И как стучало его сердце! Вот эти-то каблучки и сыграли в операции главную роль.

Обгоняя Холстона на самом верху лестницы, я отработанным движением ударила каблучком по ребру ступеньки и сбила заранее ослабленную металлическую набойку. Ступив на верхнюю площадку, я потеряла равновесие, ойкнула и полетела бы вниз по лестнице, если бы Холстон не подхватил меня. Он помог мне дохромать до ближайшей скамейки. Там я сняла красную с бронзой туфельку и удрученно уставилась на двенадцатисантиметровую шпильку. «Что же мне делать?» — жалобно пролепетала я. На чудные глазки Виржинии навернулись слёзы, нижняя губка обиженно выпятилась. Этого было достаточно.

— Один момент, леди! — воскликнул Холстон.

Он бросился назад на лестницу и не без труда, расталкивая ругающихся людей, нашёл злополучную набойку. Я знала, что в его кейсе всегда хранилась небольшая походная мастерская: молоточек, напильники, пассатижи, отвёртки и другой некрупный инструмент. Через пятнадцать минут набойка была водворена на место, а предательский штырь, с которого она сорвалась, был надёжно расклёпан. Я прикинула: вместе с поисками набойки времени прошло уже столько, что Николас с гарантией опоздал на встречу со своим спонсором. Но он ещё мог успеть, если бы сию секунду опомнился и поймал такси. Я лишила его этого шанса и, мило улыбнувшись, пролепетала какую-то банальность про рыцарей, которые никогда не бросают дам в беде. Холстон буквально сомлел от восторга и начал бормотать ещё большие банальности про то, что он, якобы, не мог допустить, чтобы такие великолепные ножки и т.д.

Я скромно опустила глазки и покачала действительно великолепной ножкой Виржинии Леви. Холстон пожирал меня восхищенным взглядом. Чтобы довести дело до конца, я пригласила его в летнее кафе на чашечку кофе.

— Это всё, чем я могу в настоящий момент вас отблагодарить.

За кофе мы стали друг для друга Джини и Ником и выяснили, что мы — коллеги. Холстон не остался в долгу и заказал по рюмке коньяку. Пока выполнялся заказ, он начал рассказывать о своём изобретении. Я внимательно слушала, а Холстон, рассказывая, не спускал с меня восторженных глаз. И было от чего восторгаться. Даже я находила, что Джини — очаровательная девушка. А уж как её находили мужчины…

Принесли коньяк, я взяла свою рюмку и, продолжая слушать Холстона, рассеянно покрутила тоненькую ножку между пальцами. Оживлённая речь Холстона оборвалась на полуслове, и в его глазах восторг быстро сменился недоумением, испугом и, наконец, отвращением. Великое Время! Таким жестом в этой Фазе проститутки, сидя за столиком в ресторане, показывают, что они не прочь заполучить клиента! Я запаниковала. Как я могла забыться и допустить такую оплошность!? Ещё мгновение, и я бы вскочила и убежала, оставив Холстона гадать в недоумении: с кем же он всё-таки встретился. Но в этот момент в голове у меня прозвучал голос Андрея:

— Спокойно, Катя! Грани на стекле! Гранёная рюмка!

— Смотри, Ник, — пробормотала я, запинаясь и с дрожью в голосе, — Ты только что говорил, эффект проявляется на границе раздела сред. Погляди, как интересно на этих гранях играет луч, проходящий через коньяк.

Будь Холстон повнимательнее, он бы вспомнил, что об этом проявлении эффекта он мне сказать ещё не успел. Это был мой второй прокол, вызванный паническим состоянием. Но, слава Времени, Холстон ничего не заметил. Он просто взял свою рюмку и тоже стал вертеть её, наблюдая, как играет луч света на гранях стекла.

Я с трудом дотянула операцию до конца, следя за каждым своим словом, движением и жестом. Но, слава Времени, Холстон начисто забыл дурацкий эпизод с рюмкой. Он, наверное, только недоумевал: почему Джинни вдруг стала такой замкнутой и немногословной? А может быть, мне это только показалось.

При разборке операции Магистр всыпал Нэнси по первое число за низкое качество совмещения Матриц.

— Такие элементы ни в коем случае нельзя подавлять! Они должны оставаться у объекта внедрения на уровне подсознания. Особенно, когда объект — молодая женщина, как в данном случае.

Обо всех моих дальнейших проколах и о том, как я отвратительно владела собой после ошибки с рюмкой, не было сказано ни слова. Меня просто пощадили. А зря! Причем тут Нэнси? Она — отличнейший психофизиолог, и всегда готовит совмещение Матриц на самом высоком уровне. Но Нэнси спокойно восприняла критику в свой адрес и только кивнула: «Учту, мол».

Когда мы ушли от Магистра, Андрей сказал мне:

— Не расстраивайся, Катя, такое может случиться с каждым.

— С каждым? — возразила я, — Почему-то ни с тобой, ни с другими хроноагентами таких нелепостей не случается.

— Ну, я всё-таки экстра. А что до проколов, то в нашей работе, ты сама это знаешь, они бывают и похуже. По сравнению с ними, твоя рюмка — лёгкий чих в неурочное время.

— А как ты вовремя сориентировался и подсказал мне выход! Огромное спасибо, я уже готова была вскочить и убежать.

— Не стоит благодарности, — отмахнулся Андрей, — Я же сидел за монитором в спокойной обстановке и болел за тебя. Хорошо бы всегда такой вот простой подсказкой можно было исправить положение.

Андрей помрачнел. Я хорошо поняла, что он имел в виду, и тоже замолчала. Увы, непоправимое уже не переиграешь.

Но нельзя было всё время замыкаться на минувшем. Надо было работать и целиком отдаваться дню сегодняшнему и дням завтрашним и послезавтрашним. Наша работа забирала человека целиком, без остатка. Но как я могла отдаваться этой работе с таким настроем?

Я вспомнила, как я приняла решение стать хроноагентом. Это произошло после того, как я сошлась с Андрюшей, а через него, с его друзьями. Это были люди совсем иного склада, чем те, с которыми я общалась ранее. Потом я перешла работать в их Сектор, Сектор Внедрения и Воздействия, и возглавила там Аналитический Отдел. Я узнала хроноагентов ещё ближе, я прониклась их интересами, стала жить их жизнью, изнутри познала их тяжелую и опасную работу. Я делала всё, что могла, чтобы облегчить им её. Ребята при мне готовились к операциям, обсуждали их детали; прикидывали, какие могут возникнуть осложнения и изыскивали пути их преодоления. При этом они советовались со мной. Я, конечно, помогала им. Но я прекрасно понимала и хорошо видела, что все мои рекомендации и советы принимаются ими к сведению, не более. Потому, что там, в Реальных Фазах, работать буду не я, а они. И, вполне возможно, что мои рекомендации будут ими использованы с точностью до наоборот. Именно так и было, когда потребовалось вытащить из смертельного пикирования потерявший управление опытный самолёт, чтобы он не упал на химический завод и не вызвал в этой Фазе экологическую катастрофу. Я тогда ясно видела, что мои расчеты, моя безопасная «кривая выхода» никак их не устраивает, и что они намерены откорректировать мои рекомендации по-своему. Я возмущалась, протестовала, доказывала. Но Магистр охладил мой пыл. «Они — лётчики, и они знают, на что идут. Это — профессионалы, не следует столь тщательно опекать их». Тогда я восприняла это просто как громкие слова. Мы, мол, хроноагенты, и не тебе, девочка, учить нас, как надо работать.

А потом я, онемев от страха, наблюдала, как сверхскоростная машина, вопреки всем расчетам, вопреки здравому смыслу, превысив все допустимые пределы прочности и опрокинув все мыслимые представления о безопасности, выходила из пике буквально в нескольких метрах от земли. Тогда я поняла, что это не просто слова. Это — их образ жизни.

Вот тогда-то у меня и зародилась мысль, стать самой хроноагентом, стать такой же, как и они, стать равной с ними. Правда, я долго руководствовалась советом Шекспира. «Держи подальше мысль от языка, а необдуманную мысль — от действий». Когда я смотрела, как Андрюше приходилось сходиться один на один с агентами ЧВП, такими же искусными и хорошо подготовленными, у меня холодело везде, где только могло. Я-то прекрасно знала, чем всё это может кончиться. А Андрюша вступал в противоборство без малейших колебаний. А ведь он, оказывается, тоже знал о последствиях поражения. Он сам как-то признался мне в этом. Хотя, видит Время, я старалась, как можно дольше держать это в тайне от него.

Я задавала себе вопрос: «А я так смогу?» И не находила на него ответа. Ответ пришел сам собой, когда мы с Магистром, цепенея от ужаса и обливаясь холодным потом, наблюдали, как ребята закрывали межфазовый переход, разрушая неведомым оружием пространственно-временной континуум. Когда всё кончилось, Магистр налил себе полстакана водки, выпил её залпом, как воду, и только потом прохрипел: «Знаешь, Кэт, в десять раз легче проделывать такие трюки самому, чем сидеть вот так, наблюдать и быть не в состоянии чем-либо помочь. Я от такой работы или чокнусь, или сопьюсь. Видит Время!»

И тогда я заявила о своём решении, прошла все тесты и была признана годной. После долгих мытарств я получила квалификацию. Но стала ли я хроноагентом? Называться и быть — разные вещи. Да, я умею делать всё, что положено уметь хроноагенту третьего класса. Но уметь и мочь — вещи тоже разные. На полигоне я лихо расстреливала из штурмовика макет автоколонны. Спасибо Андрюше, научил. Но смогу ли я так же лихо, не дрогнув при этом и не промазав, расстрелять реальную колонну? Да ещё если при этом по мне будут бить зенитные орудия и пулемёты, а сверху атаковать истребители?

Года четыре назад я была на одном сугубо научном семинаре. В кулуарах зашел разговор о хроноагентах вообще и об их работе в частности. Тогда один Хронофизик высказал интересную мысль.

— Уроженец Монастыря, работающий хроноагентом — это нонсенс. Такое возможно только при условии: один на десять тысяч. Посудите сами. Мы живём в комфортабельной, чистенькой и безопасненькой Фазе Стоуна. Мы видим Реальные Фазы только на экранах мониторов. Жизнь этих Фаз и события в них мы оцениваем своей меркой, со своей колокольни. А ведь хроноагенту надо там действовать. И не просто действовать, а жить той жизнью. Иначе его в два счета разоблачат. Ну, кто из вас сможет прожить без водопровода, без искусственного освещения и без отопления. Я уж не говорю о том, что вместо санузла придётся пользоваться сточной канавой, при любой погоде. Заметьте, я говорю только о простейших бытовых трудностях и ни словом не касаюсь отношений между людьми. А эта проблема на два, даже на три порядка сложнее. Вы скажете, что курс МПП в состоянии сделать человека способным существовать и работать в любых условиях. А я скажу: ерунда! Чего не дано, то не пришьешь! Каждый год тысячи пятнадцатилетних подают заявления в Комиссию Совета Магов. Все они хотят стать хроноагентами. Сколько остаётся после простого тестирования Матрицы на профпригодность? А дальше, отсев ещё больше. К программе подготовки допускается не более пятнадцати-двадцати в год, одолевают её не более десятка, курс МПП отсеивает ещё пять-семь. Сколько остаётся? А кого мы знаем из широко известных хроноагентов, которые родились в Монастыре? А? Что-то я имён не слышу. Правильно. Отсев в Секторе Внедрения и Воздействия невелик. Но этот отсев почти на девяносто процентов состоит именно из уроженцев Монастыря. Все сколь-нибудь заметные хроноагенты — выходцы из Реальных Фаз. Я уж не говорю о легендарных личностях. Почему так? Вроде бы мы много знаем, много умеем, сами кандидатов в хроноагенты учим, а поди ж ты! Чего-то в нас не хватает того, что есть в них. А знаете, чего? В нескольких Фазах, в Германии жил такой человек, Гёте. Гениальная личность! Он сказал так: «Лишь тот, кем бой за жизнь изведан, жизнь и свободу заслужил!» По-моему, лучше не скажешь. Вот и давайте жить по Евангелию. Хроноагенту — хроноагентово, аналитику — аналитиково, хронофизику — хронофизиково.

Мне тогда почему-то очень живо вспомнились эти слова. И я задала себе вопрос: почему я не смогу стать тем уроженцем Монастыря, который один из десяти тысяч становится хроноагентом? Упаси Время, у меня и мыслей не было сравняться с Андрюшей. Я хотела просто стать одной из них, приблизиться к ним ещё больше, чем ранее.

И я всё-таки стала этой одной из десяти тысяч. Но хроноагентом я не стала. По крайней мере, я сама себя таковым не считаю.

Вот и сейчас, до выхода на задание у меня осталось меньше суток, а я к нему не готова. Не готова по двум причинам, и обе причины морального характера. Когда я помогала Андрюше готовить операцию по борьбе с кораблём-роботом пришельцев, я как-то совсем упустила из виду одну характерную черту в поведении жителей той Фазы, куда я сама собиралась внедряться. Такую сексуальную распущенность мне редко приходилось наблюдать, хотя насмотрелась я всякого в Реальных Фазах.

Сейчас, сидя перед компьютером, я моделировала ситуации, пытаясь избежать неизбежного. Я, конечно, прекрасно знала, что, внедряясь в Реальную Фазу, в конкретный объект, следует жить жизнью этого объекта и жить по законам и моральным нормам этой Фазы. Умом я всё это понимала, но… Мысль о том, что мне придётся в течение целого часа участвовать в сексуальном развлечении в компании с одной девицей и тремя мужчинами, приводила меня в трепет. Я — не ханжа, и секс никогда не страшил меня, скорее — наоборот. Но групповуха мне всегда претила, а уж такая, в которой мне предстояло принять участие, подавно.

Все мои попытки сорвать «мероприятие» компьютер «с негодованием» отверг. Такие встречи состоятся, оказывается, ежедневно, в каждый обеденный перерыв. Объявить себя больной я не могла. В этом случае меня сразу отстранили бы от работы. В этой Фазе царил культ здоровья. Поэтому, я не смогла бы сделать главное: передать охраннику новую игрушку с вирусом. Сказаться физиологически неспособной тоже нельзя. Эта компания давно всё друг про друга знала.

Я искала возможность внедриться в Фазу после обеденного перерыва, когда всё уже кончится, но такой возможности не было. Лида Конт ни разу не оставалась одна. А неизбежная потеря сознания на несколько секунд при внедрении влекла отстранение от работы для проверки здоровья. Таким образом, операция опять срывалась.

Может быть я и нашла какой-нибудь выход из сложного положения, но в этот момент начал работать мощный отвлекающий фактор. Сигнал системы слежения оповестил меня, что операция, которую разрабатывал Андрюша, и где он был главным действующим лицом, вступила в решающую стадию. Я остановила изображение эротической сцены и переключилась на соседний монитор.

На многокилометровой высоте плыли два огромных бомбардировщика. Их крестообразные силуэты с длинными узкими крыльями четко выделялись на фоне Гренландских ледников. Один из этих воздушных кораблей, несущих в своих бомболюках ядерные бомбы, пилотировал генерал Говард Болдуин, командир дивизиона ядерных сил. Магистр, внедрившись в министра обороны США, сумел убедить президента отдать приказ на применение против агрессивного пришельца ядерного оружия. А Андрей, внедрившись в Говарда Болдуина, исполнял этот приказ. Самолёты шли на перехват агрессора.

Присмотревшись, я с удивлением обнаружила отклонение от плана операции. Самолёт Болдуина летел вторым, отставая от головного на пятнадцать километров. А он должен был лететь первым! Андрей из каких-то соображений прямо на ходу внёс изменения в план операции. Ох, и достанется же ему от Магистра, если он не сумеет как следует обосновать это изменение!

Но, поразмыслив, я поняла, что Андрюша, как всегда поступил правильно. Головной самолёт будет бомбить цель большую и медленно летящую. А если корабль пришельцев перед ударом успеет разделиться, то экипажу второго самолёта придётся работать по малоразмерной и высокоскоростной цели. В их распоряжении останутся считанные секунды, и здесь всё будет зависеть от искусства пилота и штурмана. Андрюша, верный своим принципам, взял на себя самую трудную и опасную часть операции.

Самолёты медленно плыли в небе, до цели было ещё очень далеко, а я уже кусала палец своей красной лайковой перчатки. Ох, и скверная у меня привычка! Иногда мне на день двух пар не хватало. Хорошо, что к моим услугам всегда есть Синтезатор, ну, в крайнем случае, Линия Доставки.

Генерал Болдуин, тем временем, настроился на частоту советского бомбардировщика:

— Сэр! Говорит генерал Говард Болдуин. Мы идём парой на перехват цели. Предлагаю вам отказаться от атаки и вернуться на свой аэродром, у вас ещё хватит для этого горючего.

Через минуту послышался ответ советского лётчика на английском языке:

— Говорит полковник Максим Петренко. Поздно, генерал! Мы уже не дотянем до дому, на обратном курсе у нас будет сильный встречный ветер. Вас я вижу, но вы до цели далеко, а у меня до неё всего два километра. Так что, извините, генерал, но я атакую.

— Полковник! Вы можете сесть в Исландии или Норвегии. Наплюйте на все запреты! Положение-то чрезвычайное!

— Посадка на натовский аэродром с ядерной бомбой на боевом взводе!? Бросьте, генерал! Если заряд сдетонирует при посадке, как моё правительство сумеет доказать, что это сделано не намеренно? Нет уж, пусть бомба идёт по назначению!

— Полковник! Это — самоубийство! У вас нет ни запаса высоты, ни скорости. Вас сшибёт ударной волной!

— А вас? Вы-то как собираетесь уцелеть?

— Мы на тридцать шестых. Уходите, полковник, зачем зря рисковать жизнью?

— Мы — люди военные, генерал, и должны исполнять свой долг. Подстрахуйте нас на случай неудачи. Мы атакуем!

— Ни пуха, ни пера, Максим! — это Говард крикнул по-русски.

— К черту, Говард!

— Оружие — на боевой взвод! — подал команду Болдуин, — Хьюз! — это — к командиру головной машины, — Всё внимание — на цель!

Далеко, чуть ли не за горизонтом, обозначилась яркая, ослепительная точка. Она быстро разрасталась и вскоре заняла без малого полнеба. Видно было, как под действием ударной волны мнутся и разлетаются от эпицентра взрыва облака. Ещё не успел вырасти зловещий гриб, а командир головной машины доложил взволнованным голосом:

— Сэр! Цель вижу! Движется прямо на нас, но…

— Что, но, Хьюз?

— Он намного меньше, чем докладывали, сэр! А скорость — намного больше. Ох, и чешет!

— Атакуй, Хьюз!

— Есть, сэр!

Теперь уже и на мониторе был виден заострённый с двух сторон веретенообразный корабль-мститель. Самолёт Болдуина замедлил скорость, увеличивая дистанцию, а бомбардировщик Хьюза вошел в пологое пике навстречу пришельцу. Бомба отделилась и пролетела вниз, мимо цели. На этот раз вспышка взрыва закрыла весь обзор. Было видно, как ударная волна подбросила пришельца, как завалила она на бок самолёт Хьюза. Самолёт Болдуина «боднул» воздух своим длинным корпусом, но опытная рука пилота восстановила положение.

Теперь Болдуин, мой Андрюшенька, остался один на один со страшным пришельцем. Что будет, если и он промахнётся? Нет, Андрюша — хроноагент экстракласса, он промахнуться не может! Хотя… Помимо воли, машинально, я прикинула параметры цели и быстро подсчитала, что вероятность попадания весьма и очень весьма близка к нулю. Я уже сжевала два пальца перчатки и приступила к третьему, а самолёт Болдуина начал снижаться. Что он собрался делать?

— Команде, покинуть самолёт! — послышался голос генерала Болдуина, — Иду на таран!

Андрюша говорил мне, что таранным ударом пользовались только русские лётчики и только истребители. А теперь американский стратегический бомбардировщик таранил инопланетного пришельца. Впрочем, за его штурвалом сидел именно русский лётчик-истребитель.

В небе распустились купола парашютов, команда выполнила приказ генерала, хотя шансов на спасение у них практически не было. Слишком уж близко были они к эпицентру взрыва. А B-36D, ведомый рукой генерала Болдуина, моего Андрюшеньки, врезался в защитное поле, окружавшее космический корабль, и исчез вместе с ним в грандиозной вспышке ядерного взрыва. Операция была выполнена.

Я вскочила, выбросила в утилизатор изжеванные до запястий длинные красные перчатки и побежала в умывальник, смыть размазанную слезами косметику. Вернувшись, я, не глядя, достала из шкафчика новую пару перчаток и, натягивая их на ходу, направилась к монитору связи. Усевшись за него, я невольно улыбнулась. Перчатки попались розового цвета из тонкой эластичной ткани. Андрюшины любимые. Ему очень нравилось, когда я ласкала его в таких перчатках.

Я связалась с пунктом внедрения. Андрюша лежал на столе и слабо улыбался.

— Ты опять плакала, Катюша?

— Нет, Андрюшенька, не плакала… Уже не плачу, — я через силу улыбнулась.

В этот момент из Нуль-Т появилась Нэнси.

— Пора на работу, Кэт. Ты готова?

Я вздохнула, покачала головой и грустно посмотрела на монитор с остановленным изображением.

— А в чем же дело? Что-то я тебя, подруга, не пойму. Сама готовила операцию и вдруг — не готова.

Я молча «разморозила» монитор и кивнула в его сторону. А там продолжала разыгрываться «крутая эротика». Один из мужчин лежал на спине, двое стояли по бокам. Лида Конт, пристроилась сидя верхом на лежащем. При этом, она руками держалась за фаллосы двух других, поочерёдно уделяя им внимание своим ртом. Её подруга, подставив лоно для орального секса лежащему на спине партнёру, стонала от наслаждения и теребила Лиду за соски. Вдобавок ко всему, какая-то третья женщина, повизгивая от восторга, снимала эту сцену видеокамерой. Я представила себя на месте Лиды, и меня передёрнуло.

— Ну, и что? — спокойно спросила Нэнси, — Тебя это смущает? Ты, что, так не сумеешь?

— Нэнси! — умоляюще прошептала я.

— Нет, — продолжала безжалостная подруга, — я не вижу в этом ничего сложного. Я же просматривала тесты, которые прогоняли через тебя во время курса МПП. Вспомни сцену в публичном доме Древнего Китая, когда туда завалилась толпа пьяных солдат, а вас, женщин, было всего пять. Ты же отлично справилась.