У неё всё было так: если уж да, то ДА, если уж нет, так НЕТ. Она обожала четыре вещи: оральный секс, ростбиф с кровью по альтаирски, исторические романы и скоростные космические яхты. Случалось, она на две-три недели оставляла Каллисто и улетала на своей яхте с избранным обществом. Что творилось там всё это время, можно только догадываться. Она любила водить яхту сама. При этом ей было абсолютно наплевать на все правила вождения и безопасности. Она считала, что все эти правила писаны не для неё. Командир линкора «Наполеон Бонапарт» поседел в несколько секунд, когда он, набирая субсветовую скорость перед выходом в подпространство, обнаружил прямо по курсу яхту Великой Герцогини, которая «срезала ему нос». За пультом управления сидела сама Елизавета. Она хохотала до слёз, когда линкор врубил аварийное торможение и чуть не рассыпался от перегрузки.

В числе антипатий Елизаветы были гомосексуализм и детективы. Достаточно было намекнуть на кого-то, что он «голубой», как герцогиня без особых разбирательств тут же подписывала смертный приговор. Её специальным указом из всех библиотек и торговых точек были изъяты и уничтожены все детективные произведения. За распространение такого рода изданий грозили каторжные работы на срок до двадцати лет. Герцогиня никогда не скупилась в этом плане.

Вот такой была Великая Герцогиня Елизавета Каллисто. Зная её нрав и привычки, я ожидал, что она на приёме императора появится в каком-нибудь экзотическом, экстравагантном виде, чтобы потом вся Империя долго обсуждала это событие. Но герцогиня вновь всех поразила. Рядом с императрицей Маргаритой Елизавета выглядела монашенкой. Все гадали: что же произошло с герцогиней? Однако, всё разрешилось просто. Скромненький «балахон» был надет на голое тело. Это обнаружилось, когда кончился протокольный обмен приветствиями и любезностями, и герцогиня, заняв место между императором и его супругой, повела их к своему трону. При этом она так резво повернулась, что полы «балахона» разошлись до нижней пуговицы. А пуговица эта было на уровне пояса. Все присутствующие имели возможность обозреть великолепные ноги Елизаветы, её лоно и нижнюю часть животика. Будет о чем посудачить в Галактике!

Весь остаток дня был посвящен официальной части и торжественному ужину. На другой день император с супругой и герцогиней в отдельном кабинете принимал командиров кораблей Ударного Флота. Дождавшись своей очереди, я вошел в кабине, отдал честь императору и отвесил придворные поклоны Маргарите и Елизавете. Император и Маргарита были во вчерашних одеяниях, только Маргарита сменила золотые перчатки на бежевые. Елизавета же переоделась полностью. На ней была невероятно коротенькое платьице из полупрозрачной блестящей голубоватой ткани, обтягивающей великолепные груди с яркими сосками, серебристые босоножки из двух широких ремешков и белые перчатки выше локтя. Герцогиня откровенно скучала и тосковала. Торжественный ужин затянулся почти до утра, и ей не удалось заняться любимым делом. Эти сутки были для неё потеряны, и она с нетерпением ожидала, когда закончатся официальные процедуры.

— Рад видеть вас, барон, в добром здравии и готовым к новым подвигам во славу Империи и Ордена! — произнёс император стандартную фразу и тотчас перешел к неприятной части разговора, — Барон, до меня дошли сведения, что вы пренебрегаете своим религиозным долгом. Я хорошо знаю вас и ценю как грамотного и отважного военачальника. Но за веру мало сражаться, веру надо почитать.

— Ваше императорское величество! — почтительно возразил я, — На борту моего крейсера действует церковь, и отец Евстафий регулярно проводит службы. На них я всегда присутствую, это фиксируется в бортовом журнале. Мне непонятно: откуда у вас появились такие сведения?

— Посещать службы, барон, — император перешел на мягкий, отческий тон, — может и еретик, и сектант. Можно находиться в церкви во время службы, а молиться при этом какому-нибудь идолу. Вы поняли, что я имею в виду? Истинно верующий больше заботится не о внешнем благочестии, отстаивая службы; истинно верующий заботится о спасении своей души, регулярно очищая её покаянием. Или вы, барон, считаете, что на вашей душе нет грехов, ваша душа чиста?

— Ваше императорское величество! У меня, как и у каждого солдата, на душе достаточно грехов, в том числе и тяжких. Но я регулярно исповедываюсь у отца Евстафия…

— Барон! — прервал меня император, — Офицеры вашего ранга могут исповедоваться у корабельных священников только в походных условиях. Когда вы находитесь на базе, ваши грехи должны отпускаться в храме. Когда вы последний раз были там на исповеди?

Вот оно что! Барон Пивень действительно избегал исповедей в базовом храме. Он прекрасно знал, что догмат о неразглашении тайны исповеди — это не более чем сказка для наивных простаков. Отцы-исповедники базового храма состояли штатными осведомителями службы безопасности Ордена. Все исповеди записывались и тщательно анализировались. А скрыть свои сокровенные мысли в доверительной беседе с отцом-исповедником было практически невозможно. Святые отцы не только переняли богатый опыт иезуитов, но и дополнили, развили его и довели искусство выуживания чужих мыслей до совершенства. Скрыть что-либо от них в длительной беседе мог только полный кретин, думающий исключительно о выпивке и бабах.

— Что же вы молчите, барон? — оставив мягкий тон, спросил император Богдан, — Вам нечего возразить? Не находите ли вы, что ваше поведение позволяет заподозрить вас в сектантстве?

Это было тяжелое и очень опасное обвинение. Положение барона усугублялось ещё и тем, что в Империи практиковалась презумпция виновности. Каждый человек считался потенциально виновным, пока не предъявит доказательств своей невиновности. Сейчас мне предстояло доказывать императору, что барон Пивень — не верблюд. Я лихорадочно обдумывал линию защиты и опровержения обвинений, когда вдруг пришла помощь с той стороны, откуда я меньше всего её ожидал.

— Государь мой! — раздался негромкий, мелодичный голос императрицы Маргариты, — У меня сложилось впечатление, что ты проявляешь излишнюю строгость в отношении этого доблестного офицера. Не ты ли говорил, что первейший долг офицера — это защита интересов Империи. И если офицер, выполняя этот долг, допустит какие-то нарушения, чем-то пренебрежет или даже совершит преступление, ему всё это простится. Осмелюсь предположить, что мы имеем дело как раз с таким случаем. Барон Пивень командует крейсером Ударного Флота, командует не первый год и успешно исполняет свой нелёгкий долг. Я, конечно, ещё не знаю, как ты, всех высших офицеров в лицо. Но награды на груди барона говорят мне о многом. Если ему не хватает времени, чтобы посетить отца-исповедника, то его надо не винить в этом, а посочувствовать и пойти навстречу. Вместе с императорским венцом на меня возложили и священный сан, дающий мне право опускать грехи. Не разрешишь ли ты мне исповедовать этого доблестного офицера?

Ничего себе! Маргарита глядела на меня таким двусмысленным взглядом, что мне без дополнительных объяснений было ясно, что от меня потребуется, чтобы получить отпущение грехов. Но нравы и обычаи императорского двора были далеко не пуританскими и мало чем уступали нравам двора Герцогства Каллисто. Практически все супруги царствующей семьи имели любовников и не скрывали этого. «Правила приличия» требовали лишь одного. Любовники не должны капитально вживаться в свою роль и становиться фаворитами. Всё остальное допускалось. Поэтому император Богдан спокойно произнёс:

— Пусть так и будет, исповедуй его сама и отпусти ему грехи, — после этого он тут же закрыл эту тему и перешел к другой, — У вас есть какие-либо просьбы или пожелания, барон?

— Да, ваше императорское величество. Я ознакомился с графиком вашей инспекции. Завтра мой крейсер демонстрирует стрельбу по малым космическим целям. А перед этим вы, ваше императорское величество, проверяете действия команды по высадке десанта с линейного корабля «Чингисхан».

— Да, это так. И что?

— У меня есть просьба, ваше императорское величество. Поменяйте в графике местами моего «Буслая» и «Чингисхана». Разрешите мне отстреляться раньше.

— Зачем? — удивился Богдан, — Насколько мне известно, для вас в качестве целей назначены два обломка астероидов. В это время они будут на большом удалении и в зоне интенсивных помех, исходящих от Желтого Пятна. Вам придётся стрелять практически вслепую.

— Тем лучше, ваше императорское величество! Мы со старшим офицером разработали новую систему поиска целей и наводки орудий и хотели бы продемонстрировать её в достойных, достаточно сложных условиях.

— Интересно! Хорошо, я внесу изменения в график: сначала будет стрелять «Буслай», а потом мы пойдём на «Чингисхана».

— Благодарю за доверие, ваше императорское величество! Надеюсь, вы останетесь довольны.

— Вот видишь, государь мой, — проворковала Маргарита, — Я не ошиблась в этом офицере. Теперь мне ещё больше хочется отпустить ему грехи сегодня же.

Герцогиня Елизавета хмуро смотрела на императрицу. Она явно тоже планировала заполучить барона Пивня на эту ночь. Мне пришлось разочаровать одну и успокоить другую женщину.

— Прошу прощения, ваше императорское величество, но, в связи с изменением графика инспекции, я буду вынужден сейчас же отправиться на базу, готовить свой крейсер. Если вы не возражаете, я принесу вам свою исповедь сразу после завершения инспекции.

Маргарита с сожалением вздохнула и тихо проговорила:

— Я не возражаю. Удачи вам, барон!

— Вы свободны, барон, — отпустил меня император, — Ступайте и готовьте свой корабль к инспекции. Я буду с огромным интересом наблюдать за вашими действиями.

Через четыре часа рейсовый катер доставил меня на оберонскую базу. А ещё через полчаса я подошел к трапу «Буслая». В двух километрах высилась куполообразная черная громада «Чингисхана». Пройдёт совсем немного времени, и на борту этого линкора разыграются драматические события.

Часовой у трапа молча отдал мне честь и нажал кнопку сигнала, оповещающего о прибытии командира. На жилых палубах крейсера воздух был насыщен характерным запахом тушеного мяса селгона. Селгон — гигантское морское млекопитающее, единственный крупный обитатель планеты Зефа в системе Дельта Дракона. В крови этого зверя, похожего на диплодока, был какой-то фермент, препятствующий разложению. Мертвые селгоны годами служили пищей мелким хищникам, а те, в свою очередь, служили пищей селгонам. Так происходил круговорот биомассы на Зефе. Зефа была объявлена заповедной планетой, и оттуда совершали регулярные рейсы гигантские транспортные корабли, доставляющие контейнеры с мясом селгона на базы Имперского Флота. Мясной рацион в Космическом флоте состоял исключительно из селговины. Мясо было питательным и хорошо усваивалось, но имело характерный запах и вкус, не неприятный, но настолько специфический, что стоило большого труда уговорить «свежего» человека, отведать корабельный бифштекс. Офицеров Космического Флота приучали к мясу селгона ещё в кадетских корпусах, а рядовой состав тоже привыкал, волей-неволей, довольно быстро. Всё равно, ничего другого на кораблях не было.

По этому, с детства знакомому запаху, я, не глядя на часы, определил, что на «Буслае» пришло время ужина и сразу направился в кают-компанию, где рассчитывал застать всех, свободных от вахты офицеров. Там, однако, стоял совсем другой запах. Там пахло жареным мясом, чуть ли не земной говядиной. Это был серьёзным нарушением Устава Флота, предписывающего офицерам и команде питаться из одного котла. Впрочем, в настоящий момент крейсер был не в походе, а находился на базе, и на это нарушение можно было смотреть сквозь пальцы. Тем не менее, я после обмена приветствиями высказал своё недовольство:

— Я вижу, что господа офицеры, пользуясь отсутствием командира, позволили себе несколько расслабиться. Полагаю, что вы не рассчитывали на столь скорое моё возвращение.

— Не осуждайте офицеров, господин полковник, — вступился старший офицер, — Наш штурман выиграл этот ужин в карты у штурмана «Герцога Глостера». Вот и всё.

— Что ж, карточный долг — дело святое в обоих случаях. Его надо платить, и его надо принимать. Надеюсь, подполковник, вы не обанкротили своего коллегу?

— Отнюдь, — ответил штурман, — «Глостер» только что вернулся из дальней разведывательной экспедиции, и его офицеры получили по три годовых оклада наградных.

— Тогда он действительно не обеднел. Но довольно прискорбно, что деньги, доставшиеся таким тяжелым трудом, а экспедиция «Глостера» была опасной и стоила немалых жертв, спускаются столь легко, даже легкомысленно.

— Вы правы, командир, — усмехнулся штурман, — действительно легкомысленно. Никто же не заставлял его идти на девятерную игру с четырьмя козырями, тузом и марьяжем в разных мастях, да ещё и при чужом заходе. Он просто захотел перебить мой мизер. Вот и перебил!

По кают-компании прокатилась волна сдержанного смеха. Видимо, эту историю штурман рассказывал уже не первый раз. А старший офицер, тем временем, объявил:

— Ужин готов! Господа офицеры, прошу к столу.

Вестовые принесли блюда с аппетитными ростбифами и соусники. За ужином старший офицер, штурман и другие офицеры крейсера с любопытством поглядывали на меня. Всех живо интересовало, почему командир вернулся на двенадцать часов раньше оговорённого срока. Но никто ни единым словом об этом не обмолвился. По традиции за ужином в кают-компании о служебных делах не говорили. Когда вестовые принесли чай, вино и пепельницы, старший офицер, наконец, спросил с деланным равнодушием:

— Так откройте секрет, командир. Что побудило вас бросить столицу Герцогства и срочно окунуться в военный быт?

— Секрет простой, — ответил я, — Император изменил график инспекции, и мы завтра будем стрелять не в шестнадцать, а в тринадцать часов. Соответственно и стартуем мы не в тринадцать тридцать, а в одиннадцать. Поэтому я и здесь. Нам надо приготовиться.

— Подождите, подождите! — воскликнул командир огневой части, — Но ведь в тринадцать цели будут в очень неудобном для стрельбы положении!

— Что из этого, майор? Ведь не будет же реальный противник находиться всегда в положении, удобном для его поражения. Скорее, наоборот. Император желает посмотреть, как мы будем действовать в максимально неблагоприятных условиях. А как мы будем действовать, об этом я с вами побеседую через полчаса. Ждите меня в боевой рубке. Вас, подполковник, и вас, майор, — я обратился к старшему офицеру и командиру части движения, — я прошу максимально ускорить подготовку к старту, с тем, чтобы мы смогли подняться сразу после смотра. О состоянии систем корабля доложите мне в двадцать три часа. Всего доброго, господа офицеры, благодарю за ужин.

На другой день, в восемь тридцать возле всех кораблей Ударного Флота выстроились их команды в парадной форме. Тёмно-фиолетовые комбинезоны с золотыми поясами и золотыми звёздами на рукавах. Командиры кораблей выделялись черными бархатными мантиями, усыпанными золотыми звездочками. Мантии внизу были оторочены желто-рыжим мехом силкума. Издали командир походил на взлетающую ракету.

В восемь сорок пять приземлились корабли эскорта, а ровно в девять на базе совершил посадку императорский лайнер. Откинулись пандусы, и на бетон выехали бронетранспортеры с гвардейцами. За ними выехал парадный кар императора на воздушной подушке. Император, сопровождаемый гвардейцами, начал объезд кораблей. Кабина кара имела открытый верх, и император объезжал корабли стоя. Императрица Маргарита сидела слева от супруга.

Процедура была длительной. Возле каждого корабля кар останавливался; император приветствовал команду, говорил несколько слов командиру и двигался дальше. Вот кар миновал «Чингисхана», вот он отъехал от «Роланда». Теперь пришла наша очередь. После обмена приветствиями Богдан XXVII спросил меня:

— Я выполнил вашу просьбу, барон. Вы готовы?

— Так точно, ваше императорское величество! — ответил я, а про себя добавил: «Готов ко всему, в том числе и к самому худшему».

Император милостиво кивнул, и кар двинулся дальше. Наконец, торжественная часть завершилась, и я дал команду:

— Занять места по боевому расписанию! Корабль к старту!

Через двадцать минут старший офицер доложил:

— Корабль к походу и бою готов!

Я запросил диспетчерскую базы, и мне ответил сам генерал-полковник граф Деков:

— «Буслай»! Вам — взлёт! Работаете в зоне четырнадцать!

— Внимание! — скомандовал я, — Всем — в стартовое положение! Пилотам, рулить в сектор взлёта!

Крейсер разогнался по взлётной эстакаде и рванулся в космос, озаряемый пламенем стартовых двигателей. В расчетное время мы вошли в зону четырнадцать и вышли на рубеж открытия огня. Так же в расчетное время мы обнаружили, хотя это было и не просто, цели и обработали их. Через пару минут два безжизненных осколка астероидов превратились в два облачка плазмы, разлетающихся в пространств. Я доложил на базу о выполнении задания. Нам ответил адмирал Флота, князь Джайл:

— «Буслай»! поздравляю с успешным выполнением задания! Возвращайтесь на базу. Император объявляет вам благодарность!

Крейсер лёг на обратный курс, и я взглянул на часы. Через сорок минут на «Чингисхане» начнёт разыгрываться драма. Выждав, я переключил канал связи на центральный пост управления. Вскоре на экране появилось лицо генерала Балиньша. Он смотрел, торжествуя. Выдержав паузу, он начал говорить медленно, с расстановкой. В голосе его звенел металл.

— Внимание! Всем! Всем! Всем! Говорит линейный корабль Ударного Флота «Чингисхан»! Сегодня, пятнадцатого сентября шестьсот двадцать четвёртого года Империи, бывший император Богдан XXVII арестован. Он находится на борту «Чингисхана» и выступит через полчаса. Слушайте…

Звук пропал, заглушенный шипением и треском помех. Изображение Балиньша задёргалось, начало быстро меняться в цвете, распалось на отдельные фрагменты и исчезло с экрана. Около десяти минут экран оставался пустым, потом на нём появилось встревоженное лицо князя Джайла.

— Ударному Флоту — общая тревога! Боевая готовность — номер один! Император Богдан XXVII захвачен взбунтовавшейся командой линейного корабля «Чингисхан» и находится на его борту. Запрещаю открывать огонь по «Чингисхану». Батальону охраны приказываю немедленно блокировать имперских гвардейцев, окруживших корабль, и удалить их на безопасное расстояние. Взлёту «Чингисхана» не препятствовать. Повторяю! Огонь по «Чингисхану» не открывать! Жизнь императорской семьи священна и неприкосновенна. Огонь не открывать!

Офицеры в центральном посту недоуменно переглянулись. Большая часть из них тоже входила в «Возрождение», и они ничего не могли понять. Но я-то прекрасно знал, что произошло. В Монастыре при подготовке операции компьютер выдал нам картину событий во всех подробностях.

Император Богдан и его супруга поднялись на борт «Чингисхана», чтобы присутствовать при наземной высадке десанта. Их сопровождало двадцать гвардейцев. Прочие остались у трапа. Вся эта команда просто не смогла бы развернуться в узких переходах линкора. У трапа императора встретил генерал Балиньш и три офицера. Балиньш приветствовал императора на борту своего линкора и пригласил следовать за собой. Гвардейцы следовали в предписанных Уставом десяти шагах за императором. И в этот-то промежуток между ними и императорской четой стремительно упала сверху бронированная аварийная заслонка. Такая же заслонка опустилась сзади гвардейского эскорта. Мощные насосы в считанные секунды выкачали из изолированного отсека весь воздух.

А Балиньш, тем временем, остановился и вместе с офицерами окружил императорскую чету. На Богдана и Маргариту грозно уставились стволы лучемётов.

— Богдан Калаш, вы арестованы! — торжественно изрёк Балиньш.

— Вы с ума сошли, граф! — возмутился император, — Что за шутки? Вы забываете, что стоите перед Императором Галактики!

— Это — далеко не шутки. И вы больше не император! Вы низложены. Предлагаю вам пройти в мою каюту и добровольно подписать отречение. Даю вам на это полчаса. После этого разговор пойдёт совсем по-другому. Мадам, — обратился Балиньш к Маргарите, — вы тоже арестованы. Следуйте за своим супругом. Господа офицеры, отведите арестованных в мою каюту и строго охраняйте их. Гражданин Калаш, в моей каюте вы найдёте бумагу и перо. Советую вам не тянуть с отречением.

Балиньш прошел в центральный пост управления и дал команду: «Двигатели — к запуску! Маршевые — на режим!» После этого он приказал включить связь на передачу по всем каналам и выступил с заранее подготовленным обращением.

Оставшиеся за бортом линкора имперские гвардейцы, услышав это обращение, открыли огонь. Но ни их ручные лучемёты, ни мощные установки на бронетранспортёрах не могли справиться с нейтридной бронёй. Для этого нужны были мезонные орудия или дезинтеграторы.

Адмирал Джайл принял единственно верное решение, запретив открывать огонь по «Чингисхану» и препятствовать его взлёту. Он хорошо знал, что гибель императора Богдана будет на руку Великому Князю Симеону. Он знал так же, что в настоящее время приход к власти Симеона означает крушение всех планов «Возрождения». Выпуская с базы «Чингисхана», Джайл рассчитывал выиграть время, связаться с другими руководителями «Возрождения» и выработать линию поведения. Но он не предусмотрел одного.

Узнав об обращении Балиньша, Великий Князь Симеон поднимет по тревоге флот Ордена, блокирует направляющегося к Земле «Чингисхана», уничтожит его и провозгласит себя императором. Но это должно было иметь место в будущем, которое ещё не насупило. А в настоящий момент развитие ситуации было в руках не графа Балиньша, агента ЧВП; а в моих, хроноагента Генриха Краузе или барона Пивня. В ближайшие тридцать минут «Чингисхан» будет лишен возможности двигаться и маневрировать. Именно столько времени требуется, чтобы привести в действие из холодного состояния стартовые двигатели и вывести на режим маршевые. И столько же времени требовалось «Буслаю», чтобы на максимальной тяге дойти до Оберона. Я не собирался нарушать приказ Командующего Флотом и открывать огонь по «Чингисхану». Это способствовало планам ЧВП и противоречило нашим. У меня на уме было другое.

Крейсер быстро приближался к Оберону. Я включил обзор лётного поля базы. «Чингисхан» всё ещё оставался на месте, но вокруг него дрожало марево горячего воздуха, это продувались стартовые двигатели; и искрились короткими зелёными молниями цилиндрические выступы по краям купола корабля. Это выходили на режим генераторы маршевых двигателей. Охрана базы уже оттеснила гвардейцев, и сейчас вокруг «Чингисхана» не было ни души. По интенсивности искрения я прикинул степень готовности корабля и пришел к заключению, что «Буслай» успеет вовремя. Но Балиньш тоже был хроноагентом и уже просчитал ситуацию на несколько ходов вперёд. В тот момент, когда «Буслай» уже начал посадочный маневр, «Чингисхан» оторвался от бетона космодрома и начал движение в сторону взлетной эстакады. Я понял, что Балиньш надеется вывести двигатели на режим во время движения к сектору взлёта.

Это сильно усложняло мою задачу. Одно дело, совершить задуманное, когда «Чингисхан» ещё неподвижен, и совсем другое, проделать это, когда он движется. В любом случае, я не должен был дать ему взлететь. Поднявшись в космос, Балиньш сразу обнаружит «Буслая» и расстреляет его. А если «Буслай» к этому времени окажется в опасной близости, он просто взорвет линкор. Этим он тоже достигнет поставленной цели.

Мне оставался один выход. В своё время я хорошо освоил корабли типа «Буслай» и совершал на них посадки в самых сложных условиях.

— Пилотам отключиться! Управление беру на себя! Всем заблокироваться в стартовом положении! Посадка — в аварийном режиме! Маршевый не глушить!

Я сбросил тягу маршевого двигателя до нуля и развернул крейсер кормой вниз. Вслед за этим я убавил тягу стартовых двигателей, предварительно погасив орбитальную скорость. Теперь «Буслай» стремительно падал на Оберон. Я играл двигателями маневра так, чтобы в нужный момент траектории движения «Буслая» в воздухе и «Чингисхана» на земле пересеклись. Это был крайне сложно, у меня были шансы примерно один к одному. В крайнем случае я решил просто уронить «Буслая» перед носом «Чингисхана» и заблокировать взлётную эстакаду. Но при таком раскладе у команды «Буслая» не оставалось никаких шансов остаться в живых. А это в мои планы не входило. Поэтому я мобилизовал всё своё мастерство, чтобы оказаться точно над «Чингисханом».

Мне помог не случай, а ошибка Балиньша в расчетах. Когда «Чингисхан» оказался в начале взлётной эстакады, его стартовые двигатели ещё не вышли до конца на режим взлёта. Корабль был вынужден остановиться на несколько секунд. Этих секунд мне хватило.

Ударив пару раз двигателями манёвра, я направил корму крейсера точно на «Чингисхана», застывшего в начале эстакады. Одновременно я выпустил опоры, применяемые при посадке крейсера вне космодромов. Первый пилот вышел на связь, голос его был встревожен:

— Командир! Что вы делаете? Вы садитесь прямо на «Чингисхана»!

Но я не удостоил его ответом. Всё моё внимание было занято расчетами. Когда до поверхности осталось двести метров, я врубил и тут же выключил маршевый двигатель. Мощный поток всесокрушающих гиперонов обрушился на мятежный линкор. За людей, находившихся на борту, я не беспокоился. Нейтридная броня надёжно защищала их. Зато генераторы, вынесенные за пределы броневого корпуса, такого потрясения не пережили. Они вышли из строя. Вышли надёжно, капитально, надолго, то есть, навсегда. Вдобавок, умирая, они дали такой мощный импульс внутрь корабля, что из строя мгновенно вышли все системы управления и всё высоковольтное оборудование. Осталась в действии только аварийная слаботочная сеть, работавшая от резервных аккумуляторов. «Чингисхан» безжизненно шлёпнулся на бетон эстакады.

Балиньш проиграл. Он не мог ни поднять корабль, ни открыть огонь. Он даже не мог взорвать его. Для этого ему пришлось бы вручную сдвигать вместе минимум три ториевых блока в реакторе. Но такая работа была не под силу одному человеку. Если бы он даже и нашёл единомышленников-самоубийц, они не сумели бы этого сделать. Чудовищная радиация прикончила бы их задолго до завершения работы. Балиньш не мог даже убить императора. Маргарита под предлогом, что ей надо кое-что поправить в своём туалете, попросила охранников на несколько минут покинуть каюту. Император тут же заблокировал дверь каюты изнутри. Теперь её снаружи открыть можно было только воздействием на замок мощного излучателя. Но на корабле не было для этого энергии. Все планы Балиньша рухнули.

Но рухнул и «Буслай». Подброшенный вверх кратковременным импульсом маршевого двигателя, крейсер описал в воздухе дугу и упал в километре от «Чингисхана». В высшей точке траектории я успел включить тормозные и маневренные двигатели и сориентировал корабль кормой вперёд. Но в этот момент «Буслай» попал под отраженное от покрытия космодрома своё же гиперонное излучение. Генераторы крейсера постигла такая же участь, что и генераторы «Чингисхана». Тормозные двигатели заглохли, и «Буслай» шмякнулся на бетон со стометровой высоты.

Гидравлические опоры жалобно крякнули, вобрались в себя почти до предела, но выдержали. Крейсер не пострадал. Не пострадал и никто из команды. Все были надёжно закреплены на своих местах. Я же закрепился не столь прочно, мне надо было управлять кораблём. Меня вырвало из кресла и швырнуло на переборку центрального поста с десятиметровой высоты.

Очнулся я в медицинском центре базы. Не знаю, почему меня не эвакуировали в Монастырь, пока Пивень был без сознания. Скорее всего, решил я, Нэнси просто замешкалась. Я лежал под прозрачным колпаком в регенерирующей жидкости. На поверхности оставалось только лицо. К рукам, ногам, груди и вискам были присоединены многочисленные датчики. Из блоков, находящихся под колпаком, периодически, выдвигались шланги с иглами и делали мне инъекции.

В палату вошел главный хирург Флота, полковник Крачек. Он жизнерадостно улыбался. Его серые глаза сияли, сияла его лысина, освещенная ярким светом, сиял его ослепительно-белый комбинезон.

— А! Очнулся, герой! Ну, всё самое худшее позади. Жить будешь, летать будешь. Обещаю! Хочешь посмотреть то, что ты проспал?

Он включил экран на потолке над моей головой. Я увидел, как служба охраны базы аварийно вскрыла главный люк «Чингисхана». Я увидел, что первыми в корабль ворвались имперские гвардейцы. Первое, что им попалось, были трупы двадцати их товарищей. После этого гвардейцы озверели и начали крушить всё и всех, без разбора. Но они совершенно не ориентировались в запутанных переходах гигантского корабля, быстро там заблудились и растеряли друг друга. Служба охраны обезвреживала разбушевавшихся гвардейцев поодиночке. Я увидел, как схватили Балиньша и старших офицеров корабля и увели их под усиленным конвоем. Команду «Чингисхана» и младших офицеров разоружили, выгнали из корабля и отправили в гарнизонную тюрьму. Я увидел, как открылась дверь командирской каюты, и из неё вышли невозмутимые Богдан XXVII и Маргарита. Крачек выключил экран и, по-прежнему улыбаясь, сказал:

— А теперь принимай гостей! — он многозначительно показал пальцем на потолок и вышел из палаты.

Почти сразу в палату вошли император Богдан XXVII и Маргарита. На этот раз их не сопровождали вездесущие безликие гвардейцы. Я усмехнулся. Вряд ли они были уместны в палате госпиталя, где под колпаком лежит беспомощный человек. Высокие гости вплотную приблизились к моему прозрачному «саркофагу» и остановились. С минуту они молча смотрели на меня. Император — торжественно, а императрица — заинтересованно. Она жадно изучала обнаженное тело барона Пивня. Её ноздри возбуждённо трепетали, глаза пылали разгорающейся страстью. Если бы не моё состояние, то она сегодня же «отпустила мне грехи». Я нарушил затянувшееся молчание:

— Прошу простить меня, ваше императорское величество, что я не могу приветствовать вас в соответствии с Уставом и придворным этикетом.

Император улыбнулся. Я впервые увидел его улыбку. Она производила весьма неприятное впечатление. Словно кошка облизывается после того, как съела мышку.

— Сегодня не вы должны отдавать мне честь, генерал, а я должен стоять перед вами во фронт.

— Я полковник, ваше императорское величество, — поправил я императора.

— Вы, кажется, изволите оспаривать слова своего императора? Нет, я не оговорился. С сегодняшнего дня, вы — генерал-майор и командир линейного корабля. К сожалению, мятежная команда запятнала имя великого завоевателя, которое носил этот корабль. После ремонта он будет называться «Атаман Ермак». Кроме того, вы теперь граф, и к вам переходит вся собственность изменника, чьим именем я не желаю осквернять свои уста.