Пролог

Вселенная бесконечна. Но пространственная бесконечность Мироздания, которая, как правило, понимается под этим словом, ещё не дает представления об его истинной Бесконечности. При всём многообразии форм материи; как живой, так и неживой, есть нечто единое для всех её форм и проявлений в обозримом Пространстве. Это — Время. Великий Хронос, не знающий пощады, не умеющий изменять ни скорости своего движения, ни его направления. По крайней мере, в известной нам части Вселенной. Какие бы формы, какие бы виды не принимала Материя; Время для всех видов и форм будет одно и то же.

Это считалось незыблемым. Но нет границ познанию. Положение любой точки в Пространстве описывают три координаты. Если хотя бы одна из них отличается от другой, это уже не мешает двум точкам мирно сосуществовать рядом, не мешая, друг другу. Но три координаты описывают положение точек не полностью. Нужна минимум ещё одна: координата Времени. И если эта, четвёртая координата, входящая в описание положения одной точки, отличается от такой же координаты другой точки, то… Это тоже позволяет этим двум точкам сосуществовать в одном и том же месте трёхмерного пространства, ничем друг другу не мешая. И каждая из этих точек будет считать своё Время, свой Хронос, единственным и незыблемым. При этом она не будут и подозревать, что в её же пространственной «ячейке» существует огромное множество таких же точек, каждая из которых живет в своём Времени, которое для каждой из них течет по-своему.

Из этого, на первый взгляд безобидного, научного открытия вытекало другое, имеющее огромное значение. На нашей довольно маленькой планетке параллельно сосуществует бесчисленное множество Миров. Каждый из них живёт в своём Времени. Время в этих Мирах отличается друг от друга, где на несколько секунд, где на часы, на дни, годы. А где-то и на столетия и даже тысячелетия. И все эти Миры никак друг другу не мешают; нигде и никогда не пересекаются. Впрочем, иногда пересекаются самым неожиданным и непредсказуемым образом. И появляются неопознанные летающие объекты. И пропадают без всякого следа в «Бермудском Треугольнике» корабли и самолёты. И посещают кое-кого время от времени странные видения. И бьются богатыри со Змеями Горынычами, а рыцари — с драконами. И разгуливают по лесам, полям и болотам Кощеи Бессмертные, Бабы Яги, лешие, кикиморы, гоблины и прочая экзотика. И рождаются легенды об Атлантиде и Астравидьи. Поначалу осознание своего далеко не одиночества не только во Вселенной, но даже и на маленькой Земле, повергло Человечество в состояние шока. Но так уж устроен Человек, что он сначала пугается, потом балдеет, потом присматривается, а потом пытается извлечь пользу.

Сначала предположили, потом теоретически обосновали и доказали существование, а потом и открыли Мир, людьми не заселённый, из которого связываться с другими Мирами очень просто. Таковы оказались его темпоральные характеристики. Назвали это Мир Нуль-Фазой или Фазой Стоуна, по имени открывателя. А все остальные Миры назвали просто Фазами или Реальными Фазами. Нашлось в этих Реальных Фазах достаточное число добровольцев, что решились покинуть свои Миры-Фазы и навсегда переселиться в Фазу Стоуна и посвятить себя там работе на благо всех Человечеств, обитающих на нашей Планете. Удалившись от своего Мира, отрешившись от него, они в шутку назвали своё новое место обитания «Монастырём». Да так это название к Фазе Стоуна и прилипло.

Многие Фазы участвовали в заселении и обеспечении Монастыря всем необходимым, так как все они понимали настоятельную необходимость в существовании посредника для общения друг с другом. Обустроилась, оснастилась Нуль-Фаза. Создали там сети связи с Реальными Фазами, сети наблюдения… И тут выяснилось, впрочем, это было известно и ранее, но, так сказать, умозрительно. Выяснилось, что большинство Реальных Фаз, как правило, тех, которые сами ещё не дошли до открытия существования параллельных Миров на нашей Планете, нуждаются не в связи друг с другом, не в подсказках; а в помощи: настоятельной и неотложной помощи. Где-то разгорается война, где-то разражаются экологические катастрофы; где-то принимаются ошибочные решения с далеко идущими губительными последствиями. И чем больше развивалась сеть наблюдения за Реальными Фазами, тем больше таких, мягко говоря, «неблагополучных» моментов попадало в поле зрения наблюдателей Нуль-Фазы.

Руки чесались помочь, подсказать, предостеречь… Но как это сделать? Достаточно того, что перенос материального объекта из одной Фазы в другую требует колоссальных затрат энергии. Чтобы заселить Нуль-Фазу и снабдить её всем на первых порах необходимым, энергетические системы двух десятков Реальных Фаз отдавали до семидесяти процентов своих мощностей. А они были немалые. Кроме того, такие перемещения возможны только при определённом состоянии темпорального поля. И состояние такое наблюдается не чаще, чем, к примеру, Великое противостояние Земли и Марса. Да и что дало бы появление в Реальной Фазе никому не известного человека, который начал бы кричать: «Люди! Что вы делаете!? Остановитесь! Вам грозит беда!» Так уж устроен Человек. На чужом опыте учиться не желает, чужих советов не воспринимает. Все прекрасно знают, какой вред курение приносит здоровью. А сколько бросает? А сколько начинает курить?

Но из любого положения можно найти, если очень захотеть, выход. Человеческое сознание, его Личность представляет собой совокупность полей: электромагнитного, биологического, пси-полей и ряда других. Все эти поля характеризуются набором векторов, которые постоянно колеблются. Годографы этих колебаний описываются в массивах, которые именуются «Матрицами». Эти Матрицы и представляют собой Личность человека. Память, навыки, характерные особенности; всё это очень точно описывается в многомерном массиве. В любой Реальной Фазе можно выбрать любого человека, считать его Матрицу, изучить её, а потом внедрить ему в мозг две Матрицы. Первая — это его собственная, только почти полностью инвертированная. Тем самым подавляется его Личность. Вторая Матрица — это Матрица человека, который после этого может действовать в теле «носителя» по своему усмотрению. Если произвести качественную подготовку и тщательно совместить обе Матрицы — носителя и агента, то никто не заметит подмены. Более того, носитель, после того как его Личность освободят от Матрицы агента, будет воспринимать всё так, словно он действовал сам. Правда, при этом он не всегда сможет объяснить даже сам себе: почему он так поступил.

Это было прекрасное решение проблемы. Однако здесь возникли проблемы нравственного, этического, юридического и исторического плана. Насколько правомерно вмешательство Фазы Стоуна в дела Реальных Фаз? А если правомерно, то каковы рамки этого вмешательства? Долго совещались юристы, историки и философы десятков Реальных Фаз. Наконец, все пришли к выводу, что аморально не вмешательство в дела Реальных Фаз, а аморально бездействие в тех случаях, когда есть возможность уменьшить число жертв, предотвратить гибельные последствия ошибочных или даже преступных действий. Был выработан Хронокодекс, строго регламентирующий действия Фазы Стоуна в Реальных Фазах. Через все его разделы и главы красной нитью проходили три идеи: «Не навреди!», «Семь раз примерь, один — отрежь!» и «Если можно обойтись без вмешательства, обойдись без него!»

Почти сразу эти три основных постулата дополнились четвертым. «Ни в коем случае нельзя воздействовать на уже состоявшиеся события! Вторжение в Прошлое — вне закона!» Оказалось, что само Мироздание защищается от такого вмешательства. Любое действие, предпринятое в уже состоявшемся Прошлом, порождает петлю Времени. Время течет с момента вмешательства в Прошлое, как обычно. До того момента в относительном для этой Фазы Будущем, когда было произведено вмешательство в Прошлое. Здесь Время меняет свой знак на противоположный. В нашей части Вселенной Материя не может существовать во встречном Времени, и поэтому обратное течение Времени никто не замечает. Дойдя до переломного момента в Прошлом, Время снова меняет знак и начинает течь в нормальном направлении. И всё для этой Фазы начинается сначала и снова идет до переломной точки в Будущем. А там — опять назад. Время в Фазе замыкается само на себя. Образуется Схлопка, самая страшная катастрофа во Времени. Выхода из этой петли нет. По крайней мере, никто ещё не смог его найти.

Иногда, правда очень и очень редко, Схлопка может образоваться и по другим причинам. С целью избежания подобных трагедий, а так же для более полной реализации первых трёх постулатов Хронокодекса в Фазе Стоуна был создан Аналитический Сектор, разработавший аппарат Темпоральной Математики. Аналитики тщательно рассчитывали каждое воздействие, планируемое в Реальных Фазах, каждый шаг и поступок людей, которые это воздействие будут осуществлять.

Ну, а для непосредственной разработки операций и осуществления воздействий в Реальных Фазах был создан Сектор Внедрения и Воздействия. Людей, которые осуществляли воздействие, внедряясь в «носителей» в Реальных Фазах, стали называть хроноагентами. Подбирали их из обитателей Фаз, соответствующих XVIII—XXII столетиям. Оказалось, что люди этой эпохи имеют наиболее устойчивую и одновременно наиболее гибкую психику. Они легче всех других могли приспособиться к работе в широчайшем диапазоне: от каменного века до эпохи освоения межзвёздных пространств. Большую часть хроноагентов подобрали с помощью специальной программы-искателя, настроенной на соответствующие характеристики Матриц.

Стали хроноагентами и я — Андрей: Коршунов, лётчик-истребитель из 1991 года, и мой тёзка, Андрей Злобин, тоже истребитель, только из 1941. Причем, перед тем, как попасть в Монастырь мы, в результате допущенного сбоя, поменялись личностями. Я провёл полгода в теле Злобина, и каких полгода! Мне пришлось принять участие в войне и выполнить там очень важное и сложное задание. Встретились мы уже в Монастыре, где стали хроноагентами экстракласса.

Вместе со своими подругами: Леной Илек, чешской девушкой из XXII столетия, и Катрин Моро, уроженкой Фазы Стоуна, мы работали в группе Магистра Филиппа Леруа, французского физика из XXI века. Группа Леруа была нацелена на раскрытие и противодействие организации, случайно обнаруженной Катрин. Эта таинственная организация тоже занималась воздействием в Реальных Фазах, но её воздействия носили противоположный характер. Там, где обнаруживалось их влияние, разгорались войны, вспыхивали эпидемии, разражались экологические катастрофы. Эту организацию назвали ЧВП — Черный Вектор Противодействия.

В ходе операции «Сумеречные Миры» я, Злобин, Лена Илек и Магистр Леруа неоднократно побывали в различных Фазах и напрямую сталкивались там в противоборстве с агентами ЧВП. В результате операции было обнаружено, что ЧВП может формировать прямые переходы между Фазами и посылать своих агентов не только в виде Матриц, но и в собственном теле и даже с необходимым оборудованием и оружием. Один из таких переходов мы с риском для жизни ликвидировали, использовав для этого таинственное оружие: Золотой Меч, разрушающий пространственно-временной континуум.

Еще раньше я едва не пропал без вести, заблудившись в лабиринте спонтанных переходов. Эти переходы образуются случайно, как реакция Пространства-Времени на создание искусственных переходов. Много часов пришлось мне скитаться по этим переходам из одной Фазы в другую. Только настойчивость и, что греха таить, редкостное везение помогли мне выбраться из этой ловушки и вернуться к своим друзьям.

Хронофизики Монастыря, убедившись, что прямые межфазовые переходы — реальность, тоже начали работу по их созданию. Работами руководила Кристина — молодой Маг. Очень скоро Кристина достигла поставленной цели и создала прямой переход. Этот переход построили в ту Фазу, где мы ликвидировали переход, созданный ЧВП. Я вынес из этой Фазы Золотой Меч — опаснейшее оружие, которое никак нельзя было оставлять в эпохе раннего средневековья.

Много различных операций осуществили мы под руководством своего шефа — Магистра. Кем только мне не пришлось побывать! Я был и американским полисменом, и командиром звёздного корабля, и лётчиком испытателем, и средневековым рыцарем, и мушкетером императорской гвардии, и гангстером, и фашистским асом. И практически все операции, за редким исключением, были организованы как нейтрализация опасных действий ЧВП. Многие операции осуществлялись не только с риском для жизни объектов, в которых внедрялись хроноагенты, но и для них самих. Изучив воздействие ЧВП на Матрицу хроноагента, который входит с ним в контакт, Лена и Катрин пришли к тревожному выводу. ЧВП может блокировать Матрицу хроноагента и в случае его гибели, в момент её срочного переноса в Монастырь, производит в ней необратимые изменения. Хроноагент становится как бы машиной, запрограммированной на выполнение определённого действия. Когда и как может сработать эта программа, никому неизвестно. Но, слава Времени, до сих пор наши друзья поражений не знали.

Будет ли так и впредь? Об этом и рассуждали мы с Андреем, отделившись от компании друзей, отдыхающих у костра неподалёку от моего коттеджа. Друзья отмечали успешное завершение операции по спасению от гибели уникальной не гуманоидной цивилизации глубоководных головоногих. А я, заметив, что Андрея что-то гнетёт, утащил его к озеру, и там он разговорился:

— Не кажется ли тебе, Андрюха, что нам слишком уж легко даются победы над ЧВП? Слишком уж удачно для нас всё складывается. С того момента, как мы начали работать против них, мы всё время одерживаем верх. И вот я думаю, чего здесь больше? Везения? А почему ты думаешь, что им не достаёт умения? Я бы этого не сказал. Прямые-то переходы они освоили намного раньше нас. А по поводу индивидуального мастерства тоже можно поспорить. Сам помнишь, сколько нам приходилось с ними возиться, и почти всегда нам на помощь приходили или случай, или хитрость. Андрюха! Не делай вид, будто не понимаешь, о чем я говорю. На нас пока работает фактор внезапности. Мы первые разобрались, что к чему, и начали активно действовать против них. Они же пока, кроме появления здесь Черного Рыцаря, ничего против нас не предпринимали. Так не может продолжаться бесконечно. Мы постоянно вмешиваемся в их деятельность и ломаем их планы. Одно закрытие прямого перехода чего стоит. Ты можешь себе представить, что творилось там, куда ты пропихнул Огненные Шары Нагил? Только последняя наша операция с головоногими не имела никакого отношения к ЧВП. Как ты полагаешь, долго они ещё будут терпеть? По-моему, мы их уже достали. Ты прекрасно знаешь, что девяносто кампаний из ста были проиграны именно из-за недооценки противника. А мы ЧВП больше чем недооцениваем. У меня складывается впечатление, что мы уже перестали воспринимать их всерьёз. Мы как бы почиваем на лаврах. А вдруг они действуют умнее. Пока мы лихо срываем их планы, они, временно отступив, изучают нас, проводят разведку боем. А мы? Да мы знаем о них не больше, чем в самом начале противодействия. Нет, Андрюха, нам сейчас никак нельзя засыпать на лаврах. Я уверен, что они готовы нанести ответный удар и даже не один, а целую серию. Готовы ли мы к этому? Боюсь, что нет. Ручаюсь, что их удар последует в такое время, в таком месте и в таком направлении, что это будет для нас полнейшей неожиданностью. Мы уже будем уверены в победе и вдруг… Ты не допускаешь такой возможности?

Подумав, я согласился с ним:

— Я, друже, допускаю всё. Если я правильно понял, ты предлагаешь радикально пересмотреть как содержание, так и стиль нашей работы в тех направлениях, которые соприкасаются с ЧВП?

— Правильно понял. Пора разведки кончилась. И мы потеряли это время практически даром, если не считать того, что научились создавать прямые переходы, — продолжил свою мысль Злобин, — Но мы не сделали главного. Мы так и не выяснили, против кого мы работаем, и каковы их цели. А как бороться с противником, не зная о нём ничего? Тут поневоле будешь приписывать ему самые фантастические способности. Ну, как святому Могу. Кстати, кто же он такой и откуда взялся? Этого мы так и не выяснили. Операция «Сумеречные Миры» завершилась. Сумерки кончились, и сгустилась тьма. Как бишь называется этот период от наступления темноты до полуночи, когда силы зла действуют безраздельно?

— Не помню.

— Вот и я не помню. А не плохо бы помнить об этом.

— А я, кажется, вспомнил. Это — час Ежа.

— Почему «Ежа»?

— В это время ежи выходят на охоту.

— Гм! Тогда лучше час Совы. Она в это время тоже вылетает на охоту, но она, по крайней мере, мудрее.

— Хорошо. Пусть это будет час Совы. Давай, друже, закончим этот мудрёный разговор и выпьем за то, чтобы быть нам такими же мудрыми и осторожными, как Сова.

— За Сову!

Глава I

В отличие от Магистра Стремберг не стал прерывать наш отпуск, хотя и ждал его окончания с нетерпением. Отдел Ричарда снова преподнёс нам задачу. Ознакомившись с ней, босс сразу пришел к выводу, что лучше нас с Андреем с этой задачей никто не справится. На повестке дня снова стояла Лотарингия.

Отдохнувшие и набравшиеся сил мы сидим у Магистра, а Стремберг и Ричард вводят нас в курс дела. На мониторах мелькают знакомые улочки Лютеции, переходы и залы императорского дворца, придворные, мушкетеры, а Ричард рассказывает.

После нашей успешной операции ситуация в Лотарингии да и во всей Европе существенно изменилась. Заговор кардиналов, в котором деятельное участие принимал Бернажу, принёс свои плоды. Папа Роман XVIII почил в бозе, не без посторонней помощи.

Обращаю внимание, что на этом месте Микеле печально улыбается и переглядывается с Магистром. В самом деле, инквизиция-то обвиняла в организации заговора против папы именно его. А заговор-то действительно существовал, только Святая Инквизиция не там его искала.

Папой Римским стал кардинал Модунио, принявший имя Себастьяна. Папа Себастьян Х отменил буллу о грехопадении в Лотарингии. Тем самым, епископ Маринелло лишился поддержки Святого престола. Но сдаваться он не собирался. Использую свой высокий пост в ордене Сердца Христова, имеющего большие связи в высших эшелонах власти многих стран, Маринелло сменил религиозную деятельность на политическую. Он весьма преуспел в делах политической интриги.

В Лотарингии же, после нашей операции и переворота в Риме, император Роберт объявил «летучие отряды» вне закона. Мушкетеры засучили рукава и взялись за дело. Стоило посмотреть, как лихо искореняли они «искоренителей ереси». Местные армейские гарнизоны рьяно помогали им в этом богоугодном деле. Очень скоро в распоряжении Маринелло осталось только два отряда, и он поспешил придать им статус «местного ополчения», созданного на случай иноземного вторжения. Занятый подготовкой к отражению Крестового Похода, император был вынужден закрыть на это глаза.

После неудачной попытки поссорить Лотарингию и Скандинавию и вбить клин между императором Робертом и Великим Князем Сергием Маринелло стал действовать тоньше и осторожнее. Приложив немалые усилия, он поставил Орден Меченосцев в такие условия, что у того просто не оставалось другого выхода, кроме как объявить Крестовый Поход против Лотарингии.

Но Великий Магистр, не смотря ни на что, всё ещё колебался. Ему совсем не улыбалось вести войну на два фронта: против Лотарингии, с одной стороны, и Суздаля со Скандинавией, с другой. Вот если бы и Лотарингия была вынуждена воевать на два фронта… Но для этого необходимо, чтобы к Крестовому Походу присоединились Испания и Англия. Эмиссары Маринелло и браться Ордена Сердца Христова работали, не покладая рук, и почти добились успеха, но…

Король Англии Эдуард III скончался, и в Вестминстере короновали несовершеннолетнего Ричарда V. Регентом при нём и фактическим главой государства стал герцог Солсбери. Выдающийся дипломат и военачальник, всесторонне образованный, тридцати с небольшим лет, весьма незаурядной внешности, лорд Солсбери был во всех отношениях выдающейся личностью. Он вполне мог оставить заметный след в истории не только Англии, но и всей Европы. Первое, что он сделал, это удалил от двора пресвитера Якова, имевшего безграничное влияние на покойного короля Эдуарда. Герцог давно испытывал сильную неприязнь не только к этому пресвитеру, но и ко всем пастырям божьим. В том числе и к кардиналу Бернажу. Но об этом чуть дальше.

У герцога Солсбери были все данные для того, чтобы стать выдающимся государственным деятелем вроде Ришелье или Бисмарка. Но у него была одна слабость. Если ему чего-то захотелось, пусть даже и не очень значительного, он бросал все дела, в том числе и важнейшие государственные, и не успокаивался, пока его желание не удовлетворялось. Ну, а если возникали препятствия, то здесь в ход шло всё, вплоть до государственных интересов. Девиз иезуитов: «Цель оправдывает средства!» можно было в полной мере отнести к герцогу Солсбери. Вопрос только, какие цели? Его бы энергию, да в нужное русло!

При короле Эдуарде герцог Солсбери был послом Англии при дворе императора Роберта. Поскольку отношения между державами оставляли желать лучшего, герцог был не слишком обременён дипломатическими трудами. Его время заполняли балы, приёмы, пиры, охота и флирт с придворными дамами. В этой обстановке он не нашел ничего лучшего, как влюбиться в императрицу Ольгу. Ну, а императрица? Как и все женщины (Евино племя!), она была польщена таким выбором и затеяла небольшой роман с герцогом Солсбери. Роман, впрочем, весьма невинный. По крайней мере, она так желала. Но не таков был герцог Солсбери. Ему уже шлея под хвост попала. Он вёл осаду императрицы по всем правилам любовного искусства, не обращая внимания на то, что эта амурная история уже стала предметом всеобщего внимания.

Император, человек широких взглядов, смотрел на это сквозь пальцы. Надо же его царственной супруге развлекаться, вот пусть и пощекочет нервы милорду, всё равно ему делать нечего.

Но милорд хватил через край. Он был очень богат и для достижения своих целей щедрой рукой раскрывал свой кошелёк. Как-то раз императрица давала небольшой вечерний приём для самых близких друзей. Ради того, чтобы придать вечеру некоторую пикантность, она пригласила и герцога Солсбери — остроумного и эрудированного собеседника. Что греха таить, Ольга рассчитывала ещё и продолжить свою игру, то есть пощекотать нервы милорду. Вот тут-то она и просчиталась. Милорд накануне приёма посетил всех приглашенных и имел с ними доверительные беседы, кошелёк милорда при этом не закрывался. Сколько денег перекочевало из него в карманы придворных можно только догадываться. Но в ходе приёма приглашенные одни за другим, под разными предлогами, извинялись и покидали государыню. Все, кроме герцога Солсбери. Он оставался наедине с императрицей почти два часа!

Видит Время, это уединение носило самый невинный характер. Милорд на прощание поцеловал императрице руку, и только. Но «злые языки страшнее пистолетов»! Амурной истории, неожиданно принявшей скандальный характер, требовалось положить конец. Сам император ничего предпринимать не стал, чтобы не бросить тень на свою супругу. Лорд Солсбери был приглашен к кардиналу Бернажу, который возвратил ему верительные грамоты со словами:

— Вы сделали, ваше высочество, в Лотарингии всё, что могли. Отношения двух великих держав, благодаря вашим усилиям, носят отныне совсем иной характер. Полагаем, что теперь Английскую миссию может возглавить другой дипломат. Не смеем вас задерживать. С нашей стороны было бы непростительно удерживать здесь и лишать короля Эдуарда советов и поддержки столь выдающегося министра.

Всё это происходило в то время, когда мы с Андреем активно действовали против Маринелло и де Ривака. Но нам тогда было не до любовных историй английского посла и лотарингской императрицы.

Герцог Солсбери покинул Лотарингию, но не забыл императрицу Ольгу. Став лордом-регентом и сосредоточив в своих руках всю полноту власти, он решил, что пришла пора довести дело до конца.

Герцог начал донимать императрицу любовными посланиями, отправляя их с дипломатической почтой. Ольге бы просто раз и навсегда решительным отказом пресечь все эти поползновения. Но умная женщина вновь оказалась в плену своей слабой женской натуры. Она продолжила игру, отвечая герцогу тоже по дипломатическим каналам, не подозревая, что каждый её неконкретный ответ (и не то, что бы да, и не то, что бы нет) всё больше и больше распалял вожделения лорда-регента.

В конце концов, она получила такое послание, от которого у неё волосы встали дыбом. Речь шла не больше, не меньше, как о ночи любви. Императрицу шокировало не столько это предложение, (нравы императорского дворца допускали и не такое), сколько условия, которые выставлял герцог. В случае согласия он был готов подписать мирный договор с Лотарингией и выступить на её стороне в грядущей войне с Орденом Меченосцев. В случае же отказа герцог угрожал немедленно выступить на стороне Ордена и Испании.

Императрица задумалась. Она была не только супругой императора Роберта, но и государыней Лотарингии. Посоветовавшись со своей наперсницей, Ниной Матяш, она приняла предложение лорда-регента, оговорив при этом строжайшую конфиденциальность встречи.

Получив ответ императрицы Ольги, лорд-регент забросил все свои дела в Англии и устремился в Лютецию. Там он первым делом встретился с лейтенантом Саусверком. Граф Саусверк был двоюродным братом герцога Солсбери. Их матери были сёстрами, в девичестве графини Черчилль. Лорд-регент изложил Саусверку суть дела, в доказательство предъявил письмо императрицы Ольги и попросил помочь ему проникнуть во дворец.

Граф Саусверк крепко задумался. Он всегда с презрением относился к сводничеству, а уж на таком уровне… Любой другой, кто осмелился бы обратиться к нему с таким предложением, тут же получил бы перчатку в лицо, а через несколько минут — удар шпаги. Но здесь был особый случай. Граф ещё раз внимательно перечитал письмо государыни. В конце концов, принимая присягу императору Роберту, он отнюдь не принимал на себя обязательств охранять его семейный покой. А вот обязательства стоять на страже государственных интересов Лотарингии, он принял. Это с одной стороны. Но с другой стороны…

«Да что, я должен быть святее папы Римского?» — подумал он про себя, а вслух спросил:

— Значит, мир или война. Так стоит вопрос?

— Именно так, — подтвердил Солсбери.

— Ну, раз моя государыня выбрала мир, то не мне, как военному, предпочитать этому миру войну сразу на три фронта. Джон! — крикнул граф слуге, — Принеси мой запасной мундир, только спори с него офицерские лилии.

Вечером герцог Солсбери пришел во дворец в мундире мушкетера Серебряного полка для того, чтобы заступить на дежурство в резерве дворцового караула под именем шевалье де Брасса. Этот шевалье минувшей ночью был ранен на дуэли и сейчас лежал у себя дома. В десять часов вечера Нина Матяш провела новоявленного мушкетера, по ей одной известным тайным переходам, в покои императрицы. Герцог Солсбери добился своего.

Говорят, что аппетит приходит во время еды. Трудно с этим спорить, тем более что подтверждающих примеров больше чем достаточно. Во всяком случае, любовники остались настолько довольны друг другом, что за этой ночью последовала вторая, за ней — третья…

Ночевал, точнее, «дневал» герцог на квартире у Саусверка. Когда любовная кампания лорда-регента приняла затяжной характер, граф намекнул ему, что, мол, любовь любовью, но есть ещё и Англия с её государственными делами.

— А пропади она вместе со своим королём Ричардом! — ответил лорд-регент.

Граф Саусверк и Нина Матяш настолько квалифицированно законспирировали любовную связь императрицы и лорда-регента, что о ней не знал никто. Никто, кроме графа де Легара (для него по роду его деятельности не существовало никаких тайн) и епископа Маринелло (по вполне понятным причинам). И если де Легар разделял пожелания Саусверка, чтобы лорд-регент поскорее оказался по ту сторону пролива и приступил к исполнению своих обещаний, то намерения епископа были прямо противоположными.

Епископ потирал руки от радости. Еще бы, Великое Время даёт ему такой шанс! Его агенты и братья Ордена Сердца Христова развернули бурную деятельность. Цель была простая: спровоцировать императора Роберта на необдуманный поступок, результатом которого был бы полный разрыв отношений с Англией.

Кардинал Бернажу вызвал графа де Легара:

— Что вы знаете, граф, о любовных делах нашей государыни?

— Ваше высокопреосвященство, государыня занимается делами не любовными, а политическими. И действует она на благо Лотарингии.

С этими словами граф предъявил кардиналу копии писем, которыми обменялись любовники. Кардинал внимательно прочитал их, провёл в размышлении несколько часов и отправился к императору.

Тот был вне себя. Два часа назад он так же вызвал де Легара и получил от него полную информацию. Он хорошо оценил ситуацию и готов был закрыть глаза на всё и не наказывать никого из участников этой истории. Но что-то надо было предпринимать. Его сильно беспокоила кипучая деятельность Маринелло и его агентов. Как бы он сам к этому не относился, но чего хорошего, когда его честь становится предметом сплетен при дворах всей Европы.

— Ну, кардинал, что мы будем делать?

— Я полагаю, сир, что надо поступить по-христиански.

— По-христиански!? Хотел бы я, чтобы это мнение разделял и епископ Маринелло! Кстати, я только что выразил своё недовольство графу де Легару: почему этот епископ осведомлён обо всём не хуже его самого? Ну, а милорд просто обнаглел. Я по-христиански прощаю и ему, и супруге ночь, в конце концов, я и сам не святой. Тем более что если жена изменяет мужу, то в этом, в первую очередь, виноват он сам. Я готов простить даже две-три ночи, неделю, наконец. Но когда ночь любви, о которой он просил, превращается в медовый месяц! Ну, и, наконец, я-то тоже имею право посещать ложе императрицы Ольги. Но как только я туда соберусь, место оказывается занято милордом. Короче, кардинал, я вызвал эту мадьярскую сумасбродку, Матяш и через неё передам милорду моё пожелание увидеть его как можно скорее по ту сторону пролива. А после неё меня посетит граф Саусверк, которому я вручу вот этот приказ. Ознакомьтесь.

Кардинал внимательно прочитал бумагу и покачал головой:

— Сир, но ведь это означает для Лотарингии войну сразу на три фронта: против Ордена, Испании и Англии.

Император пристально посмотрел в глаза кардиналу:

— Вот что, отец мой, лучше такая война, чем мир с испачканными знамёнами. Такой мир сразу отторгнет от нас всех наших союзников. Ну, а что касается войны на три фронта, то мы с вами прекрасно понимаем друг друга и хорошо знаем, что надо сделать, чтобы избежать её. Вы поняли меня?

— Да, сир, я всё понял.

Еще через час император вызвал графа Саусверка:

— Лейтенант! Вы давно уже доказали нам свою преданность и уже не раз исполняли подобные приказы. Поэтому, я надеюсь, что и этот приказ вы исполните надлежащим образом с соблюдением всех требований государственной тайны. И еще, пришлите ко мне капитана Баярда.

С этими словами император вручил графу Саусверку приказ. Лейтенант отдал честь и взял приказ:

— Будет исполнено, ваше величество!

Сделав поворот «кругом», лейтенант твёрдым военным шагом вышел из императорского кабинета и отправился к себе. По пути он передал командиру поручение императора. В кабинете начальника караула он развернул приказ и прочитал:

«27 июля 7864 года. Во имя Божие и во славу Лотарингии! Повелеваю. Лейтенанту Серебряного полка моей гвардии, графу Джорджу Саусверку, 28 июля с.г., в 10.00 арестовать находящегося в Лютеции британского подданного герцога Генриха Солсбери. Арестованного надлежит незамедлительно доставить на остров св. Петра, где передать его коменданту Бельвилю. Арестованного содержать на острове в обычном порядке. По пути следования на остров надлежит принимать известные меры предосторожности. Роберт».

Граф уронил лист на стол и задумался. Что делать? Бежать прямо сейчас в покои императрицы и предупредить герцога о грозящей опасности? Тем самым он не нарушит буквы приказа, ведь до назначенного срока осталось ещё около двенадцати часов. Или остаться верным своему долгу перед императором и Лотарингией и завтра исполнить зловещий приказ? Граф очень хорошо знал то, что ожидает герцога Солсбери, если приказ будет исполнен буквально. За безобидными словами: «остров св. Петра», «в обычном порядке» и «известные меры предосторожности» скрывалось такое, от чего у посвященного человека начинали шевелиться волосы по всему телу.

Остров Святого Петра находился в Северной части Бискайского залива, в сорока километрах от берега. Бесплодный каменистый островок, на котором стоит одинокий форт, где хозяйничает комендант Бельвиль. Мало кто в Лотарингии знал, что глубоко под фортом скрывается страшная подземная тюрьма для особо опасных государственных преступников. На попечении коменданта находилось сразу не более пятнадцати человек. Все они содержались в каменных одиночках размером три на четыре метра, куда воздух проникал через отдушину в потолке. Через эту же отдушину камеру можно было залить водой в случае нападения на остров неприятеля или в случае другой надобности. Ссылка на остров, как правило, означала пожизненное заключение. Впрочем, длилось оно не долго. Редкий узник мог прожить в таких условиях больше десяти лет. Когда за ним захлопывалась дверь камеры, она открывалась вновь только для того, чтобы вынести труп несчастного. Человек бесследно исчезал из жизни. Вот что означали слова об «обычном порядке». Иногда, очень редко, делалось исключение, и узника ссылали на остров на несколько лет. В этом случае он жил в форте и даже не подозревал о том, что находится в десяти метрах под ним.

Что же касается «известных мер предосторожности», то они означали передвижение по ночам. Арестованный при этом должен находиться в стальном шлеме особой конструкции, с неподвижной верхней частью забрала, дабы никто не мог увидеть его лица.

Всё это пробежало перед глазами графа Саусверка, когда он в раздумье сидел над приказом.

— В настоящее время граф Саусверк продолжает размышлять на тему: что же ему предпринять в сложившейся ситуации? Ну, а мы сейчас посмотрим на него в реальном режиме времени. Сейчас должен состояться интересный разговор, — говорит Ричард и включает соответствующий монитор.

Граф Саусверк сидит мрачнее тучи и барабанит пальцами по столу. На сигаре, торчащей изо рта, нарос пепел сантиметра на четыре. Видно, что лейтенант никак не придёт к решению. Открывается дверь, и в кабинет входит капитан Баярд. Саусверк вскакивает.

— Сидите, сидите, лейтенант, — говорит Баярд и усаживается рядом, — Вы угостите меня одной из ваших превосходных сигар?

— Сочту за честь, капитан.

Герцог Баярд стягивает форменные серо-синие перчатки, небрежно бросает их на стол поверх императорского приказа, прикуривает сигару от свечи, затягивается и, откинувшись в кресле, спрашивает:

— Знаете, лейтенант, о чем сейчас со мной беседовал наш полковник?

— Полагаю, что об этом вот приказе.

— Угадали! — капитан стучит пальцем по своим перчаткам, — Именно об этом приказе и о том, как вы должны его исполнить.

— Я считаю, что приказы императора должны исполняться не как-нибудь, а так, как в них написано.

— Верно, лейтенант. Согласно этому приказу, завтра в десять утра вы должны арестовать известную особу, буде она окажется в это время в Лютеции, и препроводить её с известными мерами предосторожности в определённое место. Так?

Лейтенант кивает.

— Это всё написано в приказе, и я не сомневаюсь, что он будет вами исполнен надлежащим образом. Но я хотел бы вам сказать о том, что в приказе не написано, но наш полковник пожелал, чтобы вы знали об этом.

— Это интересно. Значит, капитан, император дал вам для меня дополнительные инструкции?

— Именно, — капитан затягивается и медленно, с расстановкой, говорит, — Я хочу, чтобы вы уяснили: его величество не будет огорчаться или наказывать вас, если известная особа не доедет до определённого места.

Лейтенант вскакивает:

— Вы хотите сказать, что его величество…

— Сидите, лейтенант, и не горячитесь. Я хотел сказать, что государь не будет огорчен и не будет преследовать вас, если известная особа по пути следования к определённому месту совершит побег. При условии, конечно, что побежит она не в сторону Лютеции, а сторону Лондона. Вы поняли меня, лейтенант?

— Прекрасно понял, капитан! — лицо Саусверка проясняется.

— Отлично! Я всегда был высокого мнения о вашей сообразительности. Кого вы возьмёте для сопровождения?

— Сержанта де Сен-Реми, мушкетера Степлтона и ещё троих, по вашему усмотрению.

— Возьмите ещё пятерых. В дороге может случиться всякое. Известную особу могут попытаться похитить не менее известные личности. Необходимые распоряжения я отдам.

Не успевает дверь закрыться за капитаном Баярдом, как в неё входит гвардеец кардинала:

— Господин лейтенант! Его высокопреосвященство требует вас к себе для конфиденциальной беседы завтра в восемь утра.

— Ну, вот и всё, — говорит Ричард, выключая монитор, — В восемь утра кардинал подтвердит Саусверку то, что только что сказал ему капитан. Только в более прямой форме.

— А Нина Матяш? — спрашивает Андрей, — Ей не удалось уговорить герцога покинуть Лотарингию?

— Увы, нет. Если бы ей это удалось, то мы бы сейчас не сидели здесь и не обсуждали предстоящую операцию.

— И чем сейчас занимается герцог? — не унимается Андрей.

— Вот уж не думал, Андрэ, что тебя так интересует эротика, — бросает Магистр.

Мы все смеёмся, а Андрей со смущенным видом закуривает. Весь его облик говорит: «Ну, сморозил я чушь, ну и что? Смейтесь на здоровье». Когда веселье стихает, слово берёт Стремберг:

— Итак, обстановка, полагаю, ясна. Наша задача: переправить герцога Солсбери в Англию, ни в коем случае не допуская, чтобы он попал в лапы Маринелло. Расстановку сил предлагаю следующую. Злобин и Коршунов внедряются в своих подопечных. Это будет не сложно и не займёт много времени, так как их Матрицы уже прошли совмещение. С герцогом дело обстоит не так просто. Чего бы лучше, взять да и внедрить в него нашего агента, и хлопот бы не было. Но его Матрица оказалась слишком сложной. Сейчас с ней работает Нэнси, но когда она закончит, Время знает. В любом случае без внедрения в герцога не обойтись. Слишком сложен будет участок маршрута, где интенсивно действуют отряды Маринелло. Кстати, одним из них командует шевалье де Шом. Вам это имя ничего не говорит, но своими действиями и манерами он поразительно напоминает барона де Ривака.

— Ого! Старый знакомый, — комментирую я.

— Скорее всего, — соглашается Стремберг, — И бьюсь об заклад, на этот раз он сделает всё, чтобы взять реванш за своё прошлое поражение. Поэтому, как только Нэнси подготовит Матрицу Солсбери к совмещению, мы внедрим в него Генриха или Филиппа. Смотря, с кем она будет лучше совмещаться.

— А может быть, меня? — предлагает вдруг Микеле, — Я всё-таки лучше знаю обстановку в этой Фазе.

Воцаряется всеобщее молчание, во время которого Микеле, как и Андрей накануне, смущенно закуривает. Магистр произносит, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Мне кажется, что кто-то только что защитил степень Бакалавра, а перед этим сдал на отлично экзамен по хроноэтике? Что вы за люди? Что Мишель, что Андрэ. Складывается впечатление, что вы сдаёте экзамены с одной целью: тут же начисто забыть всё, что вы усваивали столько времени.

— Теперь остаётся последнее, — продолжает Стремберг, — По нашим прогнозам герцог Солсбери перед отъездом потребует у императрицы какой-нибудь залог новой встречи. Ольга согласится, но выставит условие, что залог повезёт Нина Матяш и передаст его герцогу только на корабле. Поэтому, Елена, готовься к внедрению в Матяш. Думаю, что от тебя там будет пользы больше, чем от настоящей Нины.

— Хорошо, я готова, — отвечает Лена, — Когда внедряться?

— Следующей ночью. Точнее, в любое время, когда они остановятся на отдых. Полагаю, что передвигаться они будут в основном по ночам. Работа с Матрицей Матяш будет завершена к утру. Ну, а вы, друзья, — обращается Стремберг к нам с Андреем, — можете отправляться уже сейчас. Согласуйте только сначала свои действия.

Через два часа мы с Андреем лежим на «стартовых площадках». За пультом сидит Лена. Над нашими головами опускаются, золотисто поблёскивая, ячеистые конуса.

— До встречи, гвардейцы! — улыбается нам Лена.

— До встречи, прелестная мадьярка! — шутит Андрей.

Я хочу тоже отпустить шутку по поводу Лениной предубеждённости к Нине Матяш, но не успеваю, мрак поглощает меня.

Просыпаюсь я в шесть утра в кабинете начальника караула. На столе лежит императорский приказ, прикрытый забытыми перчатками капитана Баярда. Захватываю их, сворачиваю приказ и отправляюсь к кардиналу. По пути захожу в кабинет капитана, отдаю ему перчатки и забираю приказ об откомандировании в моё распоряжение десяти мушкетеров, в том числе сержанта де Сен-Реми и Степлтона.

В кордегардии отбираю восемь мушкетеров, инструктирую их и без двадцати восемь направляюсь к кардиналу. Как и во время моей единственной встречи с Бернажу, тот сидит у камина, глядя на огонь. Едва я прикрываю за собой дверь, кардинал, не оборачиваясь, спрашивает:

— Вам известно, граф, что в данный момент лорд-регент Английского Королевства, герцог Солсбери, находится в покоях нашей императрицы?

— В самом деле, ваше высокопреосвященство?! И что же он там делает?

— Оставьте, граф! Вы прекрасно знаете, что для графа де Легара не существует тайн в нашем государстве. Это-то мне понятно, но вот почему этих тайн не существует и для пройдохи Маринелло? Откуда же он узнаёт всё?

Я внутренне усмехаюсь:

— Наверное, оттуда же, откуда и граф де Легар.

— Да? Значит, эта маленькая мадьярка ведёт двойную игру? С таким же успехом в двойной игре можно заподозрить и вас с де Легаром. Клянусь муками Христовыми, если бы я не знал вас много лет, как голеньких, я бы именно так и подумал. Но оставим Маринелло в покое, пока. Граф, вчера вечером вы получили на руки приказ его величества. Да, да, я читал его перед тем, как он вам его вручил. Исполнить его вы должны через два часа. Что вы и сделаете. Но исполнять вы его будете с некоторыми изменениями. А именно: вы доставите герцога Солсбери не на остров Святого Петра, а в Шербур. Там вас будет ждать корабль «Апостол Фома». Вы передадите герцога капитану корабля, при этом спросите: «Когда вы рассчитываете достигнуть Лиссабона?» Он должен ответить: «При попутном ветре, через пять дней».

— Герцога доставят в Лиссабон!? Зачем?

— Разумеется, не в Лиссабон, а в Лондон. Это просто пароль. Боюсь, что Маринелло подменит мне капитана. Это — первое. Второе: во время следования до Шербура соблюдайте все меры предосторожности. Маринелло сделает всё мыслимое и немыслимое, чтобы похитить герцога или убить его. Надеюсь, вы понимаете, какими последствиями это грозит. Третье. Если вам не удастся пробиться к Шербуру, измените маршрут и доставьте герцога на остров Святого Петра. Только скажите Бельвилю, что узника следует содержать не на общих основаниях, а до особого распоряжения. И четвёртое: Маринелло хитёр и коварен, поэтому в качестве головной походной заставы перед вами поедет граф де Легар с пятью гвардейцами. Согласуйте с ним маршрут движения. Вам всё понятно, граф?

— Не совсем. Дело в том, что ваш приказ противоречит приказу государя…

— Отнюдь. Вы, граф, человек военный и должны знать, что надлежит исполнять последний приказ. Вот и исполняйте.

— Но…

— Никаких но! Неужели вы считаете, что я на свой страх и риск отменяю приказ его величества и отдаю другой, без его ведома.

— Разумеется, нет.

— Тогда, исполняйте. У вас есть вопросы?

— Да, ваше высокопреосвященство. Что мне делать, если герцог Солсбери откажется следовать со мной в Шербур?

— Тогда буква в букву исполните приказ его величества.

«Разумеется, с поправками, которые довёл до меня капитан Баярд», — говорю я мысленно, а вслух:

— Разрешите идти исполнять?

— Ступайте, граф. Да, вот ещё что. За жизнь герцога вы отвечаете головой. И никакие прошлые заслуги не спасут вас, если он попадёт в руки Маринелло. Стоило ли напоминать вам об этом?

— Не стоило, ваше высокопреосвященство.

— Я так и думал. Ступайте, благословляю вас.

Прямо от кардинала я направляюсь в покои императрицы. У дверей стоят два мушкетера моего полка и преграждают мне дорогу стволами мушкетов:

— Назад! — звучит грозная команда.

— Эфес, — тихо говорю я пароль, который сам же сообщил им, выставляя их на пост.

Мушкеты опускаются к ноге, и мушкетеры застывают в положении «смирно». Вхожу в приёмную. Там в кресле дремлет Нина Матяш. При моём появлении она вскакивает:

— Джордж! Зачем ты здесь?

— Мне срочно нужен герцог. Вызови его.

— Но, Джордж… — Нина никак не может решиться нарушить уединение царственных любовников.

— Нина. Если бы время терпело, я бы не вломился сюда сейчас. Немедленно зови его.

Нина понимает, что я не шучу и решительно дёргает три раза за шнурок звонка. Через несколько минут в приёмную выходит императрица Ольга. Она в атласном розовом халате, белых бархатных туфельках, роскошные волосы распущены по плечам. Увидев меня, она удивляется (или тревожится, всё-таки она прекрасно владеет собой):

— Граф!? В такое время!? В чем дело?

— Ваше величество! Дело в том, что мне срочно надо увидеть герцога Солсбери.

— Но, граф! — глаза государыни загораются гневом.

— Ваше величество! Неужели вы считаете, что я посмел бы нарушить ваш покой, если бы у меня не было для этого веских причин?

Гневные искры в глазах императрицы угасают, она вздыхает и возвращается в свои покои. Через пару минут она выходит вместе с герцогом. Тот тоже одет по домашнему: на нём халат из белого бархата и домашние туфли.

— Джордж!? Что привело тебя сюда в такое время?

— Милорд! Вам необходимо срочно покинуть Лютецию и отправиться в Лондон.

— Ха-ха-ха! Эта девушка уже передала мне вчера такое пожелание. Но, увы, оно идёт вразрез с моими интересами. Так что, Джордж…

— На этот раз, милорд, речь идёт не о пожелании, а о приказе. Ознакомьтесь, пожалуйста.

С этими словами я протягиваю герцогу приказ императора. Все трое, включая и Нину, склоняются над листом и вчитываются в строки приказа.

— Ну, и что это значит? — спрашивает Солсбери, закончив читать.

Я кратко объясняю суть приказа и комментирую малопонятные места. Императрица приходит в ужас:

— Не может быть, граф! Неужели в нашей стране могут существовать подобные тюрьмы? По-моему, вы сгущаете краски, чтобы запугать нас.

— Вы так полагаете, ваше величество? А помните вы герцога Аквитанского?

— Конечно, помню. Было объявлено, что он после неудачного мятежа бежал из Лотарингии в Испанию и потонул вместе с кораблём во время шторма.

— Возможно, что и потонул. Только не в море вместе с кораблём, а в своей камере на острове Святого Петра, куда я лично доставил его в железной маске два года назад.

— Ну, если так… — императрица явно растеряна.

— Что вы предпочитаете, милорд: отправиться в Лондон, для этого ещё есть время, — я киваю на часы, которые показывают 8.50, — или поехать на остров Святого Петра? И в том и в другом случае я предлагаю себя вам в попутчики.

— Анри, тебе надо бежать. Дело оборачивается слишком серьёзно, — решительно говорит императрица.

Герцог опускается в кресло и невесело усмехается:

— Ну, и что вы мне посоветуете, кузен?

— Милорд. Более всего вам следует опасаться не столько гнева императора Роберта, хотя и не следует его вовсе игнорировать, сколько происков епископа Маринелло.

— Ох уж эта змея, Маринелло! — вне себя восклицает императрица.

— Так вот, — продолжаю я, — чтобы исключить возможные осложнения с этой стороны, я с десятком мушкетеров буду сопровождать вас до Шербура. Там вас ждёт корабль, который доставит вас в Лондон. Граф де Легар с пятью гвардейцами будет двигаться впереди нас, чтобы разведать возможные засады шевалье де Шома, правой руки Маринелло. Если же нам не удастся пробиться в Шербур, я отвезу вас на остров Святого Петра, где вы будете не узником, а гостем коменданта Бельвиля, до тех пор пока граф де Легар не прибудет за вами на корабле, который он перегонит туда из Шербура. Уж там-то Маринелло до вас не доберется.

Герцог надолго задумывается. Время идёт, и я начинаю с беспокойством поглядывать на часы. Еще час, и вступит в силу вариант, предложенный мне капитаном Баярдом. Как-то воспримет его герцог Солсбери? Наконец, герцог нарушает затянувшееся молчание:

— Вы правы, кузен, я последую с вами. И то правда, Ольга, наше свидание несколько затянулось. Я и сам удивляюсь сейчас долготерпению вашего царственного супруга. Но без залога новой встречи я не уеду.

— Хорошо, — соглашается императрица, — Какой вы хотите залог, Анри?

— Нашу с вами переписку.

Вот это — да! Ничего лучше его высочество не мог и придумать. Да Маринелло с радостью отдаст левую руку и правую ногу, лишь бы заполучить эти письма. Ему даже и сам герцог не нужен будет. В растерянности зажимаю в кулаке бороду и тут же слышу Магистра:

— Ничего не поделаешь, Андрэ. Придётся играть теми картами, что сданы. Кэт сейчас просчитывает ситуацию, а для нас главное, чтобы Ольга сейчас правильно среагировала.

— И ни на что другое, Анри, вы не согласны? — спрашивает императрица.

Герцог отрицательно качает головой.

— Хорошо, — отвечает Ольга и уходит в свои покои.

Через минуту она возвращается с ларчиком в руках. Ларчик она передаёт Нине Матяш:

— Вот, Анри, наша переписка. Но до Шербура её повезёт Нина. Если вас и схватят люди Маринелло, то письма в их руки не попадут. Нина отдаст вам письма, когда вы будете на корабле или на острове Святого Петра.

Герцог смотрит на изящно отделанный ларчик и спрашивает:

— Вместе с ларцом?

— Да.

Нина тоже смотрит на ларчик и словно пытается что-то вспомнить, но никак не может. Но время уже не терпит.

— Нина, — говорю я, — сейчас ты выведешь милорда за пределы дворца и доставишь его ко мне на квартиру. Ровно в десять мы выезжаем.

— Но, кузен, мне надо хотя бы одеться, — смеётся герцог.

— У вас есть для этого время, кузен. Но его остаётся всё меньше и меньше. Не забывайте об этом. Итак, ровно в десять мы отправляемся.

С этими словами я покидаю приёмную. Неподалёку от кордегардии меня ждёт граф де Легар.

— Ну? — коротко спрашивает он.

— Всё в порядке. Выезжаем ровно в десять. Можешь выдвигаться.

— До встречи, — бросает де Легар и быстро уходит.

Мои мушкетеры уже готовы, но я не тороплю их. Захожу к дивизионному каптенармусу и прошу его подобрать мундир моего полка самого маленького размера. Удивлённый каптенармус быстро выполняет просьбу. Он оправдывается:

— К сожалению, господин лейтенант, сапог маленького размера вашей расцветки нет.

— Ничего, и на том спасибо, — благодарю я каптенармуса.

Затем я приказываю де Сен-Реми приготовить ещё одного коня. Через десять минут мы выезжаем из дворца и отправляемся ко мне на квартиру.

Нина с герцогом уже ждут нас у меня дома. Оценивающе смотрю на них. С герцогом всё в порядке: он в полном мундире мушкетера Серебряного полка и не будет бросаться в глаза. Но вот Нина… Но не даром же я донимал каптенармуса. Протягиваю Нине свёрток:

— Ступай в соседнюю комнату и переоденься.

— Зачем? — удивляется Нина.

— Девушка, путешествующая в обществе двенадцати мушкетеров, будет слишком бросаться в глаза. Я подобрал для тебя самый маленький мундир моего полка. Ну, а мужскую одежду тебе не привыкать носить. Я знаю. Серых сапог твоего размера у каптенармуса не нашлось, тебе придётся ехать в своих. Это не страшно. В походе некоторые мушкетеры нарушают форму одежды.

Через несколько минут к нам выходит довольно изящно сложенный молоденький мушкетер, без усов и бороды.

— Хм! Кадет, да и только! Но, ничего, пойдёт.

— Это — Нина Матяш? — удивляется герцог и качает головой, — Несравненная, вам очень идёт этот мундир…

— Но, но, кузен! Воздержись от комплиментов и прибереги своё мастерство в этом плане для британских леди и нашей государыни. Уясни раз и навсегда: Нина Матяш может принадлежать только мне или графу де Легару. Если ты захочешь встать между нами, тебе придётся сначала убить нас, одного за другим. А это, смею тебя заверить, сделать далеко не просто.

Посмеиваясь таким образом, подбираю из своего арсенала шпагу для Нины, две сабли, два мушкета, пистолеты и по паре бомб. Кажется, всё. Пора в дорогу, время уже одиннадцатый час.

— С богом, господа! В путь!

И снова я во главе отряда мушкетеров еду по улицам Лютеции. Здесь ничего не изменилось. А что здесь, собственно, должно было измениться? В средние века перемены не спешили. За заставой пускаем коней рысью. Часа через три будет таверна, где мы пообедаем. Затем, ещё через пять часов будет постоялый двор, где мы поужинаем и отдохнём до ночи, а там продолжим путь. Надеюсь, что на отдыхе Нэнси внедрит Лену в Нину Матяш. Завтра уже могут начаться осложнения. Труднее всего будет в районе Кана. Полагаю, что к этому времени нас усилят ещё одним хроноагентом, внедрив его в герцога Солсбери. Ну, а сегодня, наверное, всё пройдёт спокойно.

Размечтался! Навстречу скачет гвардеец кардинала. Поравнявшись с нами, он останавливается и докладывает:

— Господин лейтенант! Граф де Легар приказал мне передать вам, что, не доезжая таверны, справа от дороги, он обнаружил подозрительный отряд из двадцати человек. Граф остановился у таверны и готов прийти к вам на помощь.

— Передайте графу, чтобы он следовал дальше. Двадцать человек — не двести. Сами справимся.

Однако из предосторожности приказываю Нине перейти на левую сторону, под прикрытие отряда. Храбрая мадьярка дуется, но подчиняется. Впрочем, предосторожность оказалась излишней. Если этот отряд и был авангардом Маринелло или де Шома, то он, судя по всему, состоял из людей, которые уже имели дело с саблями и мушкетами имперской гвардии. Нас они провожают недоброжелательными взглядами, и только. На всякий случай оставляю одного мушкетера проследить, не двинутся ли эти люди за нами.

Тот догоняет нас уже в таверне:

— Они поехали в сторону Лютеции, лейтенант.

Я успокаиваюсь. Мы обедаем, даём передохнуть коням и трогаемся в дальнейший путь. Но оказалось, что успокоился я рано. Через час замечаю далеко впереди два столба дыма. Это — условный сигнал. Де Легар что-то заметил. На всякий случай ставлю герцога и Нину в середину строя.

Дорога идёт лесом, потом выходит на небольшую поляну, и в это время слева гремит мушкетный залп. Один из моих мушкетеров падает с коня.

— К бою!

Строй разворачивается влево и принимает боевой порядок. И тут же справа из леса появляется десяток всадников и атакует нас.

— Противник справа!

Де Сен-Реми и четыре мушкетера разворачиваются вправо и открывают огонь. Я со Степлтоном, оставшимися мушкетерами и герцогом, имея в арьергарде Нину, отражаю атаку слева. Нас оттуда атакуют ещё пятнадцать человек. Гремят мушкеты, но противник уже вот он, рядом. Сверкают обнажаемые клинки и звенят сабли. Эти атакуют всерьёз. Придётся повозиться.

С той стороны, куда мы направлялись, доносится топот копыт. Это де Легар со своими гвардейцами спешит к нам на помощь. Уже легче. Схватка быстро угасает. Поняв, что мушкетеры с гвардейцами им не по зубам, нападающие скрываются в лесу, оставляя на поляне несколько убитых и раненых. Герцог держался превосходно. Недаром у него репутация отважного полководца. Вот только…

— Милорд, вы действовали прекрасно, как и подобает славному потомку рода Черчиллей. Одно только замечание. Мушкетеры действуют шпагой только в пешем бою. На коне они предпочитают работать саблей. Увидев вас на коне со шпагой в руке, люди Маринелло сразу поймут, что вы — не настоящий мушкетер и устроят на вас настоящую охоту. Тогда я просто не смогу довезти вас до Шербура. То же относится и к вам, мадемуазель.

Глаза Нины Матяш горят. В одной руке она держит разряженный мушкет, в другой — обнаженную шпагу. Не знаю, попала она в кого-либо из мушкета, но кончик шпаги окровавлен. Зря я за неё опасался. Эта мадьярка сумеет постоять за себя не хуже Лены. К нам подъезжает де Легар:

— Всё в порядке, граф? Как наши подопечные: герцог и Нина?

— Держались молодцами, я бы с удовольствием зачислил их в свой батальон. У нас потерь почти нет, только один мушкетер ранен. Придётся оставить его в ближайшем селении.

— Однако, граф, если нас в первый же день атакуют такими силами, то что будет дальше?

— Бог не выдаст, свинья не съест! И не из таких переделок выходили. Вспомните, к примеру, ярла Хольмквиста.

— Да, есть что вспомнить. Трогаемся дальше?

Ко мне подъезжает Нина. Она бледная как полотно и чем-то встревожена. Подъехав вплотную, она тихо говорит:

— Беда, Джордж. Я вспомнила, что это за ларец.

— Что ты вспомнила?

— Он с двойной крышкой.

— Ну, и что?

— Ольга в спешке перепутала ларцы и положила свою переписку с герцогом в тот, где в тайнике лежат письма её отца.

Великое Время! Час от часу не легче. Мало того, что Маринелло в случае удачи ожидает двойной успех. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы письма Великого Князя Сергия попали в руки герцога Солсбери. Великий Князь довольно часто давал своей дочери дипломатические поручения, мягко сказать, щекотливого характера. Ох, женщины, женщины! Даже самые трезвые из вас могут потерять голову. Вы, оказывается, далеко не Совы.

— Ты сможешь открыть двойную крышку?

— Постараюсь вспомнить, как это делается.

— Вспомни до посадки герцога на корабль. Эти письма не должны к нему попасть.

До «Четырёх каплунов» мы добираемся без приключений. Там мы ужинаем, выставляем караулы и устраиваемся на отдых. В полночь поднимаемся и трогаемся в дальнейший путь. Нина подъезжает ко мне и тихо говорит:

— Привет, Андрей.

— Здравствуй, Лена.

— Магистр просил тебе передать, что внедрение в Солсбери произойдёт на следующем ночлеге.

— Кого будут внедрять?

— Еще не решили. А эта мадьярка, ничего. Фигура у неё ладная.

— Великое Время, Ленка! Тебя даже негуманоиды не исправят.

— Уж какая есть.

Ночь проходит спокойно. Только на рассвете, когда мы останавливаемся в таверне «У старого монаха» и располагаемся позавтракать, нас неожиданно атакует человек сорок с разных сторон.

Принимаем бой. Гремят мушкеты и пистолеты. Помещение наполняется едким дымом. Где де Легар? С минуты на минуту нападающие подожгут таверну и тогда… А вот и он!

— За мной, мушкетеры! В атаку!

Со шпагами и пистолетами мы покидаем таверну и атакуем опешившего от такой наглости противника. Они никак не ожидали нашей вылазки, да тут ещё и конные гвардейцы с тыла. Справа от меня дерётся Нина, слева — герцог. Хрупкий с виду, молоденький мушкетер кажется нападающим лёгкой добычей. Бедолаги, они и не подозревают, что имеют дело с хроноагентом первого класса! Нина виртуозно действует непомерно длинной для своего роста шпагой. Один убит, другой, третий… Всё, больше на неё нападать не рискуют.

А вот мне достался крепкий орешек. Я впервые вижу этого человека, но впечатление такое, что мне уже приходилось скрещивать с ним клинки, и он знает все мои приёмы.

Потери нападающих слишком велики. Всё-таки мушкетеры не даром имеют репутацию лучших бойцов Европы. Мой противник, оценив обстановку, командует:

— Уходим! Быстро!

Он обращается в бегство, увлекая за собой своих людей. Де Легар с гвардейцами преследует их до опушки леса, потом возвращается назад:

— Как потери?

— Один мушкетер убит, двое легко ранены, — отвечаю я и зажимаю в кулаке конец бороды.

— Кто был мой противник? — мысленно спрашиваю я.

— Шевалье де Шом, — отвечает Ричард.

— Тот самый, который был де Риваком?

— Именно.

— Тогда всё понятно. Придётся с ним повозиться.

— Будь осторожен, Андрей. Ты уже понял, что он — опасный противник.

— Не беспокойся, я тоже не подарок.

Вечером нас догоняет оставленный де Легаром сзади гвардеец.

— Лейтенант! Де Шом с большим отрядом движется за вами. Я слышал, они хотят атаковать вас на ночлеге.

Посылаю одного мушкетера вдогонку за де Легаром, а сам организую засаду по всем правилам. Мне не улыбается перспектива ночного боя с превосходящими силами противника в горящем жарким пламенем постоялом дворе. Минут через тридцать на дороге появляется отряд из сорока человек. Подпускаю их поближе и командую: «Огонь!» Два мушкетных залпа сильно прореживают отряд де Шома.

— Вперёд, мушкетеры! За дело!

Свистят обнажаемые сабли, и мушкетеры с гвардейцами с двух сторон устремляются в атаку. На этот раз де Шом сходится с де Легаром. И опять оба показывают чудеса фехтовального искусства, но ничего друг другу сделать не могут. Снова остатки отряда де Шома прорываются и уходят в направлении на Кан. У нас потерь нет.

Во время ночевки никто нас не беспокоит. Но я с трудом заставляю себя забыться сном. Завтра начинается самый опасный участок пути. В полночь меня будит герцог Солсбери:

— Проснись, Андрэ! Пора в путь.

— Магистр?

— Он самый.

— Слава Времени! Теперь прорвёмся. А я думал, что в герцога будет внедряться Генрих.

— У Анри особое задание. Ему опять придётся сыграть роль Черного Всадника.

— Не понял?

— Ричард обнаружил, что Маринелло подготовил засаду в Шербурском порту. Командиром там будет не агент ЧВП. Сейчас Нэнси обрабатывает его Матрицу. Мы внедрим в него Анри.

— Ловко! — смеюсь я.

— А что? На войне все средства хороши. Вообще-то я был о ЧВП лучшего мнения. Так прошляпить!

— Подожди. Они ещё не сказали своего последнего слова. Уверен, мы ещё хлебнём с ними.

— Накаркаешь!

И я накаркал.

Окрестности Кана мы проезжаем относительно благополучно. За несколько километров до города нам преградили путь около полусотни вооруженных оборванцев и пятнадцать всадников. Два мушкетых залпа, и оборванцы разбегаются. Всадники пытаются нас атаковать с саблями в руках, но, потеряв восемь человек, обращаются в бегство. Слишком уж это всё примитивно, думается мне. На Маринелло и де Шома это не похоже. А может быть мы о них слишком высокого мнения? С такими мыслями я засыпаю на постоялом дворе «Сломанная подкова» на окраине Карантана. До Шербура осталось не более тридцати километров. Мы решили отдохнуть до утра и выступить на рассвете.

Глубоко за полночь меня будит Степлтон:

— Лейтенант, мы окружены!

— Сколько их?

— Черт знает, несколько сотен, не меньше.

Внизу слышен шум ломаемой мебели. Мушкетеры и гвардейцы, которые стояли в карауле и отступили в дом, укрепляются на первом этаже. К нам на третий этаж поднимается де Легар:

— Прочно они нас обложили. Самое главное, к конюшням не прорваться. Здесь их человек двести пятьдесят. Наверное, весь отряд де Шома.

Пока мы с де Легаром оцениваем ситуацию и прикидываем, какой отсюда может быть выход, внизу начинается перестрелка. Мушкетеры и гвардейцы в более выгодном положении, они стреляют из укрытия, и нападающие несут большие потери. Но их слишком много. Хорошо еще, что дом сложен из больших неотёсанных камней. Поджечь его будет затруднительно.

Мы с де Легаром осматриваемся из окон третьего этажа. Ничего утешительного, все прилегающие улицы запружены нападающими. Впрочем, я замечаю, что под одним из окон есть двухэтажный длинный пристрой, в конце которого что-то вроде коновязи. По-моему, там есть лошади. Это — шанс, но им ещё надо суметь воспользоваться.

— Ричард! — обращаюсь я к Степлтону, — Спускайся на первый этаж и передай де Сен-Реми, чтобы он, когда эти прорвутся, на первом этаже с ними не дрался, а отступил на второй. Пусть они рассредоточатся по всему зданию. И обязательно пусть пошлёт сюда, на третий этаж, одного или двух мушкетеров.

Степлтон бросается вниз, и вовремя. С первого этажа уже доносится звон клинков и крики. Там кипит рукопашная. Через некоторое время раздаётся топот множества ног по лестнице. Де Сен-Реми отступает на второй этаж. К нам поднимается Степлтон и ещё один мушкетер. За ними лезет целая толпа преследователей. Недолго думая, швыряю в них бомбу, а по уцелевшим мы все шестеро даёт мушкетный залп. Толпа откатывается вниз. Выглядываю в окно. Так и есть, народу на улице стало намного меньше. На втором этаже творится что-то невообразимое: слышатся крики, выстрелы, звон клинков, взрывы. Там кипит бой, и люди де Шома с улицы лезут и лезут туда. А где он сам? Впрочем, мне не до него. Пора воспользоваться единственным шансом. Оставляю Степлтона и мушкетера на лестничной площадке и приказываю им:

— Прикройте нас, я сейчас вернусь.

Сам я увлекаю Нину, де Легара и герцога к окну, которое выходит на двухэтажный пристрой.

— Видите, вон там, лошадей у коновязи? Спускайтесь на крышу, и — вперёд!

— А ты?

— Должен же кто-то прикрыть ваш отход! Да не беспокойтесь вы за меня. В крайнем случае включусь в двойной режим времени. Не ждите меня, скачите в Шербур. Корабль «Апостол Фома», пароль Андрей знает. Вперёд, пока вас никто не видит, — убеждаю я их, перезаряжая мушкет и пистолет, — Да хранит вас мудрая Сова!

Они спускаются на крышу пристроя. Успеваю заметить, как они бегут по крыше: впереди герцог, за ним де Легар и, приотстав, Нина. Всё, некогда на них смотреть. Сзади раздаются выстрелы, и пуля свистит у меня над головой.

Де Шом снова атакует нас. Теперь он сам ведёт своих людей на штурм третьего этажа. Поздно, милый друг, птички улетели. Теперь моя задача: приковать его к себе, дать возможность моим друзьям оторваться. Присоединяюсь к мушкетерам, и мы втроём обстреливаем лестницу. Опустошив мушкеты, берёмся за пистолеты. У Степлтона револьвер, такой же, как и у меня. Мы с ним стреляем, а второй мушкетер перезаряжает мушкеты. Пули бьют в стену вокруг нас и завывают, рикошетируя.

Внезапно сзади, с той стороны, куда ушли мои друзья, доносится интенсивная стрельба. Что там случилось? Стреляю прямо в морду вырвавшемуся вперёд звероподобному детине с топором и бегу к окну. На улице опять полно вооруженных людей, они все стреляют в мою сторону, но не в окно, а ниже. Выглядываю. Великое Время!

По стене, цепляясь за выступающие камни, карабкается Нина Матяш! Пули густо щелкают по камням вокруг неё. Протягиваю руку и быстро втаскиваю девушку в окно.

— Почему ты вернулась? Ты что, с ума сошла?

Нина переводит дыхание и с трудом отвечает:

— Я немного приотстала… Герцог с де Легаром спрыгнули прямо в сёдла… Но тут откуда-то высыпало сразу больше полусотни… Мне прыгать было уже некуда, разве что к ним на шпаги… Вот я и вернулась.

— А они?

— Всё в порядке. Они прорвались и ускакали на Шербур.

— А ларец с письмами? Ты передала его де Легару?

— Говорю же тебе: не успела! Вот он.

— О Время!

Несколько пуль бьют в стену возле нас. Оборачиваюсь. Люди де Шома уже ворвались на площадку третьего этажа. Нельзя терять ни секунды. Толкаю Нину в зал, где они ночевали, там тлеет очаг.

— Быстро сожги и письма, и ларец. Я их задержу.

Но де Шом уже заметил нас:

— Взять мадьярку! У неё ценные бумаги. Десять тысяч золотых тому, кто захватит их!

Желающих заработать эту сумму находится так много, что меня просто заваливают телами. Двоих я закалываю, но шпага застревает в третьем, и меня сбивают с ног. Люди де Шома, мешая друг другу, лезут в зал. А сам де Шом во главе десятка человек со зловещей улыбкой на лице приближается ко мне:

— Вот мы и встретились ещё раз, граф Саусверк! Пора посчитаться.

— Попробуй!

Двое нападающих сразу валятся на пол: одного я поражаю в грудь, другого — в горло. Остальные предпочитают отступить. Де Шом сам в бой не рвётся. Это к лучшему, попробую прорваться к Нине. В этот момент толпа валит назад, точно так же мешаясь и давя друг друга в дверях.

— Ну её к черту эту мадьярскую стерву! Пусть де Шом сам с ней связывается!

Через освободившийся дверной проём вижу Нину Матяш. Одной рукой она кидает в огонь письма, а в другой держит взведенную бомбу. Изящный пальчик удерживает пружину ударника. Она смеётся и кричит:

— Куда же вы, господа? Вы так хотели пообщаться со мной!

Ай да Ленка! Но пока я отвлекаюсь на неё, люди де Шома успевают окружить меня. Замечаю, что в другом углу Степлтон и второй мушкетер, все израненные, продолжают удерживать возле себя человек десять. Де Шом кричит:

— Взять его живым!

— Ого, шевалье! Такой приказ легче отдать, чем выполнить!

Несколько взмахов шпаги, и ещё двое присоединяются к лежащим на полу. Остальные пятятся. Но их слишком много. Если они навалятся разом, они просто задавят меня. Одного, двух, ну трёх, я заколю, а дальше?

— Что же вы, шевалье!? Я жду!

— Я тоже подожду, — отвечает он и что-то вытаскивает из-за пояса.

Что он там тащит, я не вижу, мешает его плащ. Хватит. Пора включаться в режим ускоренного времени. Правда, я не знаю, где и как буду восстанавливаться, но иного выхода не вижу. Мелькает мысль, что если и Лена присоединится ко мне, а она в таких делах — мастер, то вдвоём мы с ней пройдёмся по этой толпе как коса смерти. То-то будет гробовщикам работы! Отступаю к перилам и начинаю сосредотачиваться. Вдруг в глазах у меня темнеет, на голову словно дубина обрушивается, к горлу подступает ком, вот-вот вырвет. По телу пробегают страшные судороги, всё поглощает чернильный мрак. Впечатление такое, будто меня ухватили за руки и за ноги и выворачивают в разные стороны.

Неожиданно всё кончается, но мрак не исчезает. Остаётся только тяжесть в голове и противный привкус во рту, как в тяжелейшем похмелье. Что это было? Пытаюсь снова встать в боевую позицию, но ничего не получается. Я скован по рукам и ногам и лежу на каменном полу. Поодаль горят два факела. При их тусклом свете я с трудом могу разглядеть, где нахожусь.

А нахожусь я в каменном закрытом колодце метров десяти в диаметре и столько же в глубину. Вдоль стены ведёт вверх винтовая лестница без перил. Где-то вверху угадывается дверь. Как я сюда попал? Смотрю в другую сторону. Там сидит какой-то человек и с любопытством смотрит на меня. Де Шом! Он же де Ривак, он же Время его знает кто еще. Он замечает, что я пришел в себя и улыбается:

— Ну вот, граф Саусверк, или как вас там по-настоящему, мы и встретились с вами ещё раз. Я же советовал вам не торопиться. А вы звали меня, спешили. Зря вы спешили. Боюсь, что наше свидание не доставит вам радости. У меня перед вами, кажется, есть небольшой должок? Как вы смотрите, если я его верну?

Он трижды хлопает в ладоши. Дверь на верху со скрипом отворяется, и по лестнице спускаются четыре фигуры, нагруженные какими-то тяжелыми тюками. Когда они спускаются пониже, я могу различить, что это монахи в грубых коричневых сутанах. Они сваливают свою ношу на пол, при этом в тюках что-то лязгает. Два монаха начинают распаковывать тюки, а два других разжигают очаг. Мне нет нужды присматриваться к тому, что они принесли. Всё и так ясно.

Огонь разгорается, инструменты разложены и приведены в готовность. Монахи направляются ко мне, грубо меня поднимают и тащат к стене, в которую вделаны железные кольца. Ну что ж, ребята, долго вам придётся со мной возиться. Начинаю соответствующим образом настраиваться, но де Шом словно читает мои мысли:

— Зря стараетесь, граф! Я знаю, на что вы способны, но вы-то не знаете, на что способны эти ребята. Это братья-изгонятели Дьявола из Ордена Сердца Христова. Они — профессионалы. Через полчаса от вашей одержимости и следа не останется. Вы начнёте вопить и корчиться как рядовой грешник. А я буду стоять рядом, потирать руки и задавать вопросы. А вам придётся отвечать. Настраивайтесь.

Монахи приковывают меня к стене за руки и за ноги. В этот момент откуда-то справа раздаётся властный голос:

— Что это значит? Чем вы занимаетесь? Немедленно прекратить!

Я не вижу говорящего, но монахи застывают в нерешительности. Шевалье исчезает из моего поля зрения, и я слышу, как он начинает что-то громко и горячо говорить на не знакомом мне языке. Похоже, что этот язык состоит в основном из неудобопроизносимых сочетаний гласных звуков. Собеседники всё больше и больше горячатся, повышают голос. Вдруг оппонент де Шома произносит громко что-то вроде: «Аоыуа!» Де Шом пятится назад, он растерян.

Бросив на меня кровожадный взгляд, он резко поворачивается и быстро поднимается вверх по лестнице. В поле зрения появляется человек, закутанный в лиловую сутану.

— Расковать пленника! — командует он по-французски.

Монахи быстро освобождают мне руки и ноги. Я опускаюсь на пол.

— Убрать всё это! — человек показывает на пыточный арсенал, — Очаг пусть горит, здесь сыровато.

Он подходит к одному из монахов и что-то тихо говорит ему. Монахи начинают суетиться. Они собирают инструменты, притаскивают столик, скамейки. Появляются ещё люди. Стол накрывается для обеда. Там вино, зелень, сыр, жареная дичь, мясо, хлеб, фрукты и даже десяток сигар. Всё это время человек в лиловой сутане стоит к нам спиной и греет руки у очага. Когда суета завершается, он взмахом руки удаляет всех из камеры и подходит ко мне:

— Ну, здравствуй, Андрей, — говорит он по-русски и откидывает капюшон, — Давай знакомиться. Я тот, кого вы называете епископом Маринелло.

Глава II

Молча разглядываю я нашего главного в этой Фазе врага. Впервые передо мной стоит деятель ЧВП собственной персоной, да ещё и сознаётся в этом.

Вопреки моим предположениям, Маринелло относительно молод. Ему лет около сорока, не больше. Хотя, судить о возрасте по внешнему виду у таких людей (людей ли?), занятие неблагодарное. Высокий лоб, длинные, прямые волосы каштанового цвета. Тонкий, с небольшой горбинкой, нос, чуть полная верхняя губа, мягкий подбородок. А вот глаза… Большие, тёмно-карие, они смотрят на меня без всякой злобы, с нескрываемым интересом и даже, по-моему, доброжелательно. Клянусь Временем, доброжелательно! В них я вижу всё, что угодно: и лёгкую грустинку, и безмерную усталость. Вот только ни злобы, ни ненависти в них я не вижу.

— Плохо иметь дело со слишком ретивым, слишком злопамятным, да ещё и не слишком умным подчинённым, не так ли, Андрей? — прерывает мои физиономические исследования Маринелло, — Он получил ясный приказ: «Доставить сюда графа Саусверка». Но ведь никто не поручал ему допрашивать тебя. Представляю, что было бы здесь, задержись я минут на тридцать. Вот уж, воистину, услужливый дурак опаснее врага. А он — действительно дурак. Ведь мог же он в прошлой операции отбить у вас ярла. А он даже не сумел понять толком, что и де Легар — тоже ваш агент. Упёрся в тебя и поплатился за это. Теперь захотел отомстить за позор поражения. Да мстить-то надо было по-другому! А он и здесь наломал дров. Герцога Солсбери упустил, бесценные документы позволил уничтожить. Кстати, здорово вы переиграли меня с засадой в порту! Признаюсь, здесь я прокололся. Ну, да, да! Что ты так смотришь на меня? Лорд-регент уже на пути в Англию, и мне его не достать. Можешь радоваться, вы снова победили, в этой операции. Однако присаживайся, пообедаем. Нам предстоит долгий разговор.

Он подаёт пример, усаживаясь за столик:

— Лично я голоден. Полагаю, что и у тебя, после такой напряженной работы, не слабый аппетит. Здесь хватит на двоих. Прошу.

Что ж, не буду заставлять упрашивать себя, тем более, что я действительно голоден. Да и кто знает, когда удастся поесть в следующий раз? Знаем мы эти приёмы: свирепый следователь, мягкий следователь; кнут, пряник… Всё-таки я плохо собой владею, всё-то у меня на морде написано, потому как Маринелло тут же говорит:

— Зря ты так думаешь. Дешевую игру и не играю. Вот мол, вырвал из лап палачей, а теперь задабривает, пытается в душу влезть. Ерунда! Я знаю, что тебя так дёшево не купишь. Лучше ешь спокойно, и не думай ни о чем плохом. Я тебя доставил сюда не для того, чтобы получать от тебя какую-либо информацию.

— А для чего?

— Для того, чтобы поговорить.

Ничего себе! Просто для того, чтобы поговорить. Как вам это нравится?

— Ты считаешь, что нам есть, о чем разговаривать? Да и что это за разговоры, когда одного из собеседников тащат силой, да ещё и пыточным арсеналом стращают. Чтобы поразговорчивее был, что ли? — усмехаюсь я, раздирая жареную перепёлку.

— Зря иронизируешь. Каким образом мы смогли бы ещё встретиться? Представь себе ситуацию: где-то в таверне к тебе подходит шевалье де Шом и говорит: «Господин лейтенант, с вами желает встретиться для приватной беседы епископ Маринелло. Вам будет угодно назначить место встречи, или вы последуете со мной в его резиденцию?» Какая будет твоя реакция? А поговорить нам есть о чем. Зря ты так скептически улыбаешься. Я считаю, что двум неглупым людям всегда есть о чем поговорить. Не знаю, какого мнения о себе ты, но я нас с тобой глупыми отнюдь не считаю. За двух неглупых людей! — Маринелло поднимает кубок.

— Допустим, — говорю я, поставив на стол пустой кубок, — Но прежде чем беседовать с кем-то, я должен знать, с кем. Хотя бы знать его имя. Ведь не Маринелло же ты на самом деле.

Он усмехается горькой усмешкой:

— Что в имени тебе моём? Что тебе это даст?

— Хотя бы видимость равноправия. Ты знаешь, кто я, а я — нет. Или даже имя твоё — страшная тайна?

Маринелло смеётся:

— Зачем же сразу так драматизировать? Никакой тайны нет, ларчик открывается просто. Моё настоящее имя для твоего языка настолько неудобопроизносимо, что мне будет доставлять мало радости наблюдать, как ты всякий раз насилуешь свои связки и язык.

— Но как-то я должен к тебе обращаться. Не называть же тебя всё время Маринелло.

— А называй, как хочешь. Ну, к примеру, Мефистофелем.

— Ха! Не слишком ли ты о себе высокого мнения? Ишь, куда хватил! Да какой ты, в Схлопку, Мефистофель? Меф, самое большее, Мефи!

— Пусть будет так. Я же сказал: называй меня, как тебе больше нравится. Хоть горшком назови, только в печку не ставь.

Тут он внезапно смеётся:

— Вижу по твоим глазам, что как раз в печку-то ты бы меня сейчас поставил с большим удовольствием. Ты знаешь, я готов многое для тебя сделать, но такую вот радость доставлять тебе не буду.

— Говоришь, что готов многое для меня сделать? Даже выпустить отсюда?

— И выпущу. Только сначала поговорим. А когда поговорим и всё решим, даю слово, выйдешь отсюда целым и невредимым.

— В таком случае, прежде чем мы начнём разговаривать, я хочу узнать, чем кончилась вся заварушка в «Сломанной подкове»? Кто-нибудь из моих людей уцелел? Или это секрет?

— Я уже говорил, что у меня от тебя нет никаких секретов. Я и сам только что хотел рассказать тебе всё. Из твоего отряда и отряда де Легара остались в живых четыре мушкетера и один гвардеец. В том числе и твои друзья: де Сен-Реми и Степлтон. Израненные, но живые. Кстати, мушкетеры, слов нет, прекрасные воины. Надо было мне летучие отряды из них комплектовать. Теперь о твоей подруге. Мушкетеры своими жизнями обязаны ей. Когда де Шом захватил тебя, он сразу утратил всякий интерес к исходу сражения и покинул постоялый двор. А твоя подруга сожгла все документы и ларец и, держа наготове бомбу, выглянула на площадку. Тебя она не увидела, послушала что творится внизу, покачала головой и на секунду задумалась. Потом она сотворила такое, отчего я сразу понял, что она тоже ваш агент. Я и раньше заподозрил её, когда увидел, как она владеет оружием: в этом мире женщины на такое не способны; но тут убедился окончательно. Она вся напряглась, глубоко вздохнула и пропала с экрана моего монитора. А на втором этаже среди людей де Шома словно Ангел Смерти гулять начал. Я быстро сообразил что к чему и переключил масштаб времени. Там я вновь увидел её. Но все остальные напоминали статуи, они как бы застыли в самых нелепых позах. Это было здорово! Мы так не умеем. А вы все владеете этим?

— Да. Де Шом опередил меня на пару секунд. Еще мгновение, и я ушел бы в ускоренный режим, и тогда тебе пришлось бы искать нового носителя для своего агента.

— Ах да, верно! Я уже дважды наблюдал, как ты это проделывал. Первый раз, когда прорывался в Красную Башню через толпу Черных Всадников, а второй, когда вырубал нашего агента в банке.

— Точно.

— Слушай, научи меня этому.

— Ишь, чего захотел! Я же не спрашиваю тебя, каким образом де Шом вырубил меня в «Сломанной подкове» да ещё и доставил сюда так, что наши не смогли меня вытащить к себе.

— Так спроси, и я отвечу. Вот этим.

Он достаёт предмет, напоминающий старинный пистолет с широким раструбом вместо ствола.

— Это глушитель или блокиратор. Его излучение подавляет и полностью блокирует Матрицу того, на кого он направлен. Матрица подавляется настолько, что сторонний наблюдатель не может уловить никаких признаков её активности. Для него объект как бы умер. Это низкочастотный излучатель комбинаций пси и каппа полей. Работает в довольно широком диапазоне и весьма эффективно, как ты сумел заметить.

— Вряд ли смогу ответить тебе столь же откровенно. Дело в том, что для управления собственным ритмом времени надо пройти длительную подготовку под наблюдением специалистов, и эта подготовка для каждого отдельного человека индивидуальная. Здесь требуется настройка психики для управления гипоталамусом, который посылает по нервным волокнам импульсы с частотой резонансной собственным альфа ритмам. А дальше всё просто, задаёшь своему организму нужный ритм времени и действуешь в нём столько сколько тебе нужно.

Меф смеётся:

— Действительно, просто! Но я закончу. В настоящее время твои товарищи рыщут вокруг этого замка в безуспешных попытках проникнуть внутрь.

— Безуспешных? Плохо же ты знаешь де Легара, Мефи.

— Почему же? Я нисколько не умаляю его возможностей. Но даже если он сюда и проникнет, то он ничего не найдёт. Это помещение не сможет обнаружить ни один смертный.

— Но ведь ты знаешь, что де Легар — не простой смертный, и он в состоянии увидеть то, что не видят другие.

— Вот этого я бы ему не посоветовал делать. Конечно, он может запросто заполучить и предъявить мне указ императора или кардинала об обыске замка. Я не намерен сейчас ссориться ни с тем, ни с другим, и я пущу его сюда. И всё кончилось бы ничем, будь он просто де Легаром. Но в данном случае, проникнув сюда, он отсюда уже не выйдет.

Меф многозначительно поглаживает блокиратор, лежащий у него на колене.

— Кстати, обрати внимание на потолок этого помещения, — советует он.

Поднимаю глаза: ничего особенного. Потолок, как потолок, куполообразный, каменный. Только вот почему-то он густо утыкан медными прутками.

— Верно заметил, — кивает мне Меф, — в этой камере так же создана достаточная напряженность комбинации пси и каппа полей. Твои товарищи наблюдать тебя здесь не могут, для них это помещение блокировано. Между прочим, эти же поля блокируют все твои паранормальные способности, так что не пытайся здесь войти в ускоренный ритм времени, чтобы выбраться отсюда. Никакого результата, кроме сильной головной боли, ты не добьёшься.

Меф грустно улыбается, а мне нечего возразить. Да, сейчас у него все козыри на руках, и заход с его стороны. Делать нечего, будем играть и подождём своей раздачи, а там видно будет. Отрезаю себе приличный кусок мяса, наливаю в кубок вина и, прожевав первый кусочек, предлагаю:

— Ты ведь хотел поговорить со мной? Приступай, я готов.

Меф наливает себе вина, закуривает сигару и, внимательно посмотрев на меня своими чуть грустными глазами, начинает говорить, словно размышляя вслух:

— Признаюсь, я не сразу пришел к такому решению. Поначалу, когда ты дважды встал на моём пути и разрушил все планы, я был готов совсем к другому. Первый раз ты каким-то чудом сумел восстановить потерянное управление самолётом и увести его от этого завода. Должен сказать, что в глубине души я был рад, что всё так кончилось. Мне самому доставляло мало радости уничтожение нескольких миллионов ни в чем не повинных людей. Но для того Мира это был единственный выход, и моё руководство настояло на таком варианте.

Я хочу спросить: выход куда и откуда? Но Меф продолжает, не обращая внимания на мой порыв.

— Второй раз ты вмешался в мои дела в Синем Лесу. Там было уже посерьёзнее. Мало того, что ты забрал у нас Золотой Меч, добыть который нам стоило немалых трудов, ты ещё убил моего лучшего друга. Вот этого я простить тебе не мог. Помнишь Черного Рыцаря? Я тогда пришел отомстить тебе. Кровь за кровь, жизнь за жизнь. Я был прав? Конечно, прав! Но я не учел одного. Твой Золотой Меч оказался точной копией настоящего. И когда ты понял, в чем дело, ты воспользовался его свойствами. Мне оставалось только бежать.

— Кстати, Мефи, ты говоришь, что Синий Флинн был твоим другом. Объясни тогда, если сможешь: я до сих пор не пойму, почему он не воспользовался свойствами Золотого Меча, когда ему уже было ясно, что он побеждён?

— Ну, положим, это было ясно тебе, но не ему. Он был из тех, кто борется до конца. А потом, я всегда говорил ему, что когда-нибудь его дурацкие принципы его же и погубят. Так и получилось. Он же не знал, кто ты есть на самом деле и, видимо, посчитал неэтичным применять против сэра Хэнка всю мощь Золотого Меча. К слову сказать, ты в своё время не постеснялся.

— Но в отличие от него, я-то знал, что за противник противостоит мне. Да и ты был хорош. Вышел на меня как Лаэрт против Гамлета: с отточенной шпагой против спортивной, хорошо еще, что не с отравленной.

— Туше! — Меф разводит руками и отпивает из кубка вина.

Некоторое время он молчит и задумчиво разглядывает бок индейки, словно считает на нём рёбрышки. Пересчитав их, он продолжает:

— Дальше провалы пошли один за другим. Твой друг перехватил нашего агента во время сражения под Красным. Результат: Луи проиграл сражение. Затем он сорвал захват ремонтной базы ядерных боеголовок, и вся операция, которая готовилась долго и тщательно (надо же было ещё и обесточить базу, а это было далеко не просто), пошла псу под хвост. Здесь, в Лотарингии, вы с ним натворили такого, что если к этому добавить и сегодняшнее наше поражение, то в пору всю работу сворачивать. Но венцом всего была твоя вторая работа в образе сэра Хэнка. К этой операции мы готовились почти три года! Явился Андрей Коршунов и натворил такое, что сейчас моё руководство решает: либо начинать всё с нуля, либо махнуть на этот Мир рукой и оставить его вам. Я сразу понял, с кем мы имеем дело, ещё во время твоей второй схватки с Дулоном на копьях. Должен сказать, ловко ты купил его во время боя на булавах. Он долго чертыхался, но потом всё-таки признал, что ты превзошел его по всем статьям, и он с удовольствием посидел бы с тобой за столом, поговорил с тобой по душам и выпил за твоё здоровье. Кстати, он вовсе не собирался отравлять тебя. В твоё вино он всыпал сильнодействующее снотворное, и только. Ты проспал бы до утра, а за это время Лина проникла бы в Красную Башню.

— Ничего бы у вас не получилось. Там, кроме меня, действовало ещё четверо. Андрей работал в образе Ургана, моя подруга — в образе Ялы, мой непосредственный шеф — в образе короля Рене, и ещё один агент — в образе Черного Всадника.

— Вот в чем дело! Последнего-то я и не вычислил. Надо же, до чего додумались! А я-то гадал, почему последняя засада у Красной Башни не сработала. Ну, да ладно. Пойдём дальше. Когда ты узнал имя Золотого Меча, кстати, мы два года пытались расшифровать надпись, и закрыл переход на Желтом Болоте, тебя у нас хотели объявить вне закона и начать за тобой глобальную охоту. Но я настоял на ином, а я всё-таки имею немалый вес в нашей организации. Я ведь прекрасно видел, чего это тебе стоило, и оценил по достоинству. На такое способен далеко не каждый. Вот тогда-то я и пришел к выводу, что с тобой надо не бороться, а договариваться.

— Ха! Договариваться!? Интересно, о чем? Да, ты сказал, что меня у вас хотели объявить вне закона. Это за что же?

— А ты хорошо представляешь, что такое Священный Огонь Нагил? Нет, конечно! Ты представляешь, каково гореть в нём? А ведь ты протолкнул на нашу сторону сразу три шара их пламени. Да ещё и уничтожил часть пространственно-временного континуума. В страшных мучениях погибло тридцать восемь сотрудников, уничтожена центральная лаборатория по созданию прямых переходов. Уничтожена вместе с уникальных оборудованием. Да ты ещё и Лину зарубил, не пожалел красавицу. Стоила ли игра таких свеч?

— Ну, Лина — вопрос особый. Ведь я ударил её мечем, а она готова была меня лазером резануть…

— Снова туше, — сокрушенно разводит руками Меф.

— Ну, а что касается уничтожения перехода и жертв с вашей стороны, то на войне, как на войне. Сеющий ветер, пожинает бурю.

— Война, говоришь?

Меф допивает вино и долго с интересом смотрит на меня своими странными глазами. Неожиданно он спрашивает:

— А зачем война? Что мы делим? Я тебя спрашиваю. Зачем вы вмешиваетесь в наши дела? Ведь мы-то вам не мешаем!

Интересный поворот. Они нам не мешают!

— Слушай, Мефи, ты в самом деле так думаешь или из меня дурака строишь?

Меф тяжело вздыхает, в его взгляде появляется оттенок разочарования.

— Я думал, ты поймёшь сразу, а ты оказался таким же, как и все. Хотя, чего я ожидал, на что надеялся? Глупо ожидать, что воспитанный в стае волчонок станет вегетарианцем, и, наоборот, лосёнок станет хищником. Придётся начинать с самого начала. Скажи-ка мне, Андрей, какова цель вашей деятельности, для чего вы работаете, во имя чего взвалили на себя такое бремя?

Это ещё интересней. Умеет же он ставить вопросы, ничего не скажешь. Кстати, я никогда конкретно над этим не задумывался, просто некогда было. А ведь и в самом деле, для чего? В любом случае цель должна оправдывать средства, а игра стоить свеч. Я закуриваю, наливаю себе ещё вина, не спеша, общипываю кисть винограда. Меф молчит, ждёт моего ответа. Время побери, надо отвечать. Пауза затянулась до неприличия. Он-то, наверное, думает, что я сейчас подбираю формулировки поточнее, а я-то ломаю голову над другим. Плохо, когда в таким разговоре приходится отвечать одновременно и оппоненту, и самому себе. Тут надо обладать мудростью не Совы, а целой стаи этих птиц.

— Знаешь, на этот вопрос можно отвечать обстоятельно и долго, а можно в общем и кратко. Как ты предпочитаешь?

— Для начала: в общем, и кратко.

— В таком случае ответ будет звучать так: наша цель — счастье Человечества, мы работаем для его блага.

— Вот так; ни больше, ни меньше? — я вижу, как в глазах Мефа загораются огоньки, а он продолжает, — Не ошибусь, что, давая такой ответ, ты хорошо понимал, что за ним сразу последует ещё один вопрос, не менее сложный.

С каким удовольствием я послал бы его вместе с его вопросами в Схлопку! Но, увы, я лишен такой возможности. Ведь не он у меня «в гостях», а я у него. В конце концов, лучше беседовать на такие сложные темы, сидя за столом с кубком вина, хорошей закуской и сигарой, чем отвечать на самые простые, не абстрактные, вопросы, вися на дыбе и поджариваясь над жаровней.

— Понимаю, тебя интересует моя точка зрения на то, в чем состоит счастье Человечества, и что я понимаю под его благом?

— Угум, — мычит сквозь зубы Меф.

Пока я размышлял, он успел вцепиться зубами в тот самый бок индейки, который совсем недавно так внимательно изучал.

— И ты, наверное, ждёшь, что я сейчас дам тебе такое же краткое и точное определение? Не надейся. Над этим вопросом ломало головы множество поколений философов всех мастей. У каждого был свой ответ и свой путь достижения всеобщего счастья и блага, и все они были так же далеки от истины, как и их оппоненты. Так что не жди от меня новейшей и всеобъемлющей концепции счастья человеческого.

Меф быстро дожевывает и проглатывает кусок, запивает его глотком вина и поднимает палец:

— Вот, вот! Именно это я и хотел от тебя услышать. Вы поставили себе цель, взялись за её осуществление, а к чему стремитесь, сами толком не имеете представления. Так?

— Ты так агрессивен, что можно подумать: у тебя есть ответ на этот вопрос. Интересно было бы послушать.

— Не обо мне речь. Допустим, что у меня есть концепция всеобщего счастья и блага. Но раньше я хотел бы услышать тебя. Ведь вы противостоите нам и вмешиваетесь в нашу деятельность, исходя из своей концепции счастья человеческого и его блага. Так в чем заключается счастье Человечества? Эх, Андрей! Человечество — слишком большой коллектив и слишком сложная система, чтобы можно было преподносить ему рецепты единого счастья. Ведь даже то, что является индивидуальным счастьем личности — тайна за семью печатями. А ведь на Земле живёт несколько миллиардов человек, в каждом Мире. И каждый из них понимает счастье по-своему. Так как же ты определишь, что нужно для счастья всему Человечеству?

— Ты прав, каждый из этих миллиардов людей понимает счастье по-своему, но если тщательно проанализировать эти понятия, то найдётся много общего…

— Ага! — прерывает меня Меф, — Пища, кров, тепло, существо другого пола и так далее. Это, уважаемый Андрей, счастье домашнего кота: есть где подремать, тебя кормят, гладят, иногда на случку водят. Человеку для счастья нужно много больше. Хотя, взять, к примеру, твой Мир. Там подавляющему большинству для полного счастья больше ничего и не нужно. Разве что, денег побольше, чтобы побольше благ себе приобрести. Извини, я не имею в виду тебя лично. Ты ведь — не большинство. Кто бы из твоих современников согласился рисковать своей жизнью в чужом времени?

— Всё-таки ты не прав. Конечно, настоящее человеческое счастье подразумевает нечто большее, чем совокупность этих животных его составляющих. Но беда моей Фазы в том, что даже эти составляющие даются людям с большим трудом и распределяются между ними крайне неравномерно. Да и обладание ими, в большинстве случаев, крайне неустойчиво. Поэтому в моё время родилась своеобразная концепция: счастье не в конечной цели, а в процессе её достижения.

— Странная концепция. Так можно всю жизнь чего-то достигать, ничего не достигнуть и помереть счастливым. Не кажется ли тебе, что кто-то из тех, кто уже всего достиг, специально её вам подбросил?

— Вполне возможно. Согласен также и с тем, что мне не известно, в чем состоит человеческое счастье и готов выслушать твою концепцию.

Меф берёт другую сигару, закуривает её и, помолчав, начинает:

— Хорошо. Мы договорились до того, каждый из многих миллиардов людей понимает счастье по-своему. Одному надо много, другому поменьше, одному хватает материальных благ, другому нужны духовные потребности, третьему — радости и муки творчества и так далее. Одни достигают желаемого с трудом, другим всё легко даётся. Но есть два общих момента, без которых счастье, заметь, я имею в виду всеобщее счастье, невозможно. Первый момент: ничто и никто не должны создавать препятствий для достижения человеком счастья, то есть, никто не должен строить своё счастье за чужой счет и препятствовать другим добиваться своего счастья. Второй момент состоит в том, что люди должны быть уверены, что в один не очень прекрасный момент они не лишатся всего, что на них не обрушится война, экологические бедствия, экономические кризисы, эпидемии и ещё Время знает что. У тебя есть возражения против такой концепции?

— В принципе нет. Но на твои два момента у меня есть два вопроса. Первый: ты где-нибудь видел такое общество, где всё это осуществлено?

— Если ты не видел, то это не значит, что такого общества нет. Но об этом позже. Давай второй вопрос.

— Если такова ваша концепция всеобщего счастья, то почему вы вмешались в жизнь моей Фазы и разрушили государства, которые пытались построить жизнь именно на этих принципах? Ты знаешь, о чем я говорю.

— Ты говоришь о государствах, пытавшихся воплотить в жизнь коммунистические принципы. Вряд ли это им удалось бы. А даже если бы и удалось, конец был бы тем же. Этот конец запрограммирован для вашей цивилизации самим выбором пути её развития.

— Ты в этом убеждён?

— Не менее, чем ты. Ты же сам наблюдал концы цивилизаций, основанных на безудержной, так называемой, рыночной экономике. Здесь спектр весьма широк: от ядерной зимы до кризиса сверхпотребления или экологической катастрофы. Что может остановить группы людей, для которых прибыль, сверхприбыль и наращивание этой сверхприбыли заслоняют всё, становятся смыслом существования? Законы? Да они сами устанавливают эти законы и с помощью этих законов задавят тех, кто попробует ограничить их амбиции, удержать их в единых рамках. Все эти разговоры о «правовом обществе», о « верховенстве закона» — красивая сказочка для обывателей. Эту сказочку за хорошие деньги рассказывает им на все лады «независимая пресса». Демократия в том виде, в котором она у вас существует, неважно в какие одежды она рядится, это издевательство над самим этим понятием. Демократия — власть народа. Сколько стоит избирательная кампания? Так какой же представитель народа сможет выложить такие деньжищи? И ваш коммунизм недалеко ушел от этого. Тех же щей, да пожиже влей. Как там западная пресса обзывала вас? Тоталитарное общество? Ха! А чем отличается рыночное общество от коммунистического в этом плане? Да ничем! Здесь прекрасно работает политика двойных стандартов. Но я опять отвлёкся. Они, глупые, и не подозревают, что только диктатура может их спасти. Они сами придут к этому, но будет уже поздно!

Что-то Меф увлёкся. Начал с одного, переключился на другое, а сейчас говорит о третьем. И не пойму, куда он клонит? Попробую копнуть:

— Так ты считаешь, что спасение цивилизации в диктатуре. Давай уж, говори до конца. Какая именно диктатура тебе больше нравится? Может быть, фашистская?

Меф замолкает и странно сморит на меня, словно удивляясь, как я до этого додумался?

— Возможно, что и фашистская, — неожиданно спокойно говорит он, — А возможно, и любая другая форма диктатуры: теократия, диктатура пролетариата, абсолютная монархия, что угодно. Любая форма диктатуры, только не демократия. Демократия, это всегда говорильня, и за этими парламентскими словоблудиями всегда можно заговорить ценную идею и протолкнуть то, что выгодно той или иной группировке. Да здесь ещё и «свободная пресса», извечная спутница демократии. Нет, Андрей, коренные преобразования возможны только при диктатуре. Демократия не способна даже саму себя поддержать, не говоря уж о поддержании цивилизации. Вот, представь на минуту, что Человечество начало неотвратимо вырождаться. Столетие, другое, и общество будет на девяносто пять процентов состоять из кретинов или из уродов. Что делать? Предлагается вариант: подбор доноров и выращивание зародышей в искусственной среде. Но при этом надо на все сто застраховаться от случайностей, то есть свести на нет естественный способ размножения. Как это сделать? Ответ прост: половая жизнь должна быть объявлена вне закона. Как ты думаешь, демократически избранное правительство сможет когда-нибудь и при каких-либо условиях принять такой закон и проконтролировать его исполнение?

Мне, не взирая на всю трагичность описанной ситуации, становится смешно:

— А ты полагаешь, что диктатура сможет добиться исполнения такого закона? Да едва его обнародуют, как она будет сметена всеобщим восстанием!

— Вот тут ты ошибаешься. Да диктатура потому и диктатура, что ей глубоко плевать на мнение тех или иных слоёв общества. А для достижения поставленных целей она не остановится ни перед чем. Ни перед массовым применением смертной казни, ни, как в приведённом примере, перед массовой кастрацией. А для устрашения всё это можно будет проделывать публично. И будь уверен, если диктатура стоит на ногах твёрдо, она своего добьётся! Но сама по себе диктатура не является самоцелью. Это — только средство.

— Средство для чего?

Меф смотрит на меня, хитро улыбаясь:

— Вот мы и пришли к самому главному. По законам жанра я сейчас должен был бы оставить тебя поразмышлять над этим вопросом, но у меня нет времени на такие эксперименты. Поэтому, я сразу дам тебе ответ. Цель должна быть одна и она проста, как закон Ома. Отказ от технического прогресса. Не делай такие страшные глаза и не считай меня идиотом. Я сказал не «научно-технического», я сказал «технического» прогресса. Это существенная разница. Научный прогресс способствует тому, что человек познаёт строение атомного ядра. Научно-технический тут же догадывается о том, что эти ядра у некоторых элементов можно относительно легко расщепить, а из некоторых других синтезировать третьи ядра. А технический прогресс тут же реализует эти идеи в ядерную и термоядерную бомбы. Научный прогресс вопит в ужасе: «Побойтесь Бога! Да разве ради этого мы работали?» Тогда научно-технический прогресс предлагает использовать внутриядерную энергию для преобразования её в электрическую. Но и тут технический прогресс говорит своё веское слово. Строят атомные электростанции, которые используют мизерную составляющую часть энергии атомного ядра, тепловую. Да и ту только на пятнадцать-двадцать процентов, а всё остальное летит в трубу. Это при всём при том, что благодаря интенсивной деятельности цивилизации, построенной по техническому образцу, Земля уже перегрелась сверх всяких мыслимых пределов… Я вижу, у тебя есть возражения?

Меф прикрывает глаза и, слегка улыбаясь, ждёт моей реакции. А у меня в голове не укладываются его слова. Как его понимать?

— Я правильно тебя понял? Ты сказал: отказ от технического прогресса?

— Повторить? — Меф открывает глаза и в упор смотрит на меня.

— Не надо повторять. Те факты, которые ты привёл, довольно убедительны. Но попробуй, объясни мне, как может существовать и развиваться цивилизация без технического прогресса?

Глаза Мефа сморят на меня с иронией. В них ясно читается мысль: видел я кретинов, но такого вижу впервые.

— Вот видишь, ты даже не можешь представить себе такую возможность. А ведь вы очень хорошо изучили несколько цивилизаций биологического характера. Ваши агенты даже работали там. Правда, эти цивилизации отказываются сотрудничать с вами. Как ты думаешь, почему?

Не дожидаясь ответа (долго же пришлось бы ему ждать), он отвечает сам:

— А зачем вы им нужны? Чем вы можете им помочь, чему научить? Да вам самим у них учиться надо! Все технические цивилизации, которые вы поддерживаете, напоминают инвалида, которому все жизненно-важные органы, начиная с конечностей, кончая сердцем и органами чувств, заменили протезами. Причем, львиная доля энергии у вас уходит на совершенствование этих протезов. А о главном, о человеке, вы забываете. Каково ему жить с этими протезами?

— Я бы не сказал, что слишком плохо. По крайней мере, до сих пор никто не жаловался.

— Это потому, что им не с чем сравнивать. Но вы-то сравнить можете! Но почему-то не хотите. Человек неотвратимо вырождается. Он уже не венец Природы, а раб технических протезов. Вы отрываете человека от его естественного единства с Природой, а над самой Природой, своей матерью, грубо надругаетесь. И она жестоко мстит вам. Сколько новых форм злокачественных заболеваний обнаружено в твоём только Мире за последние десятилетия? А как помолодела эта страшная болезнь! А вспомни СПИД! А вспомни, какие страшные эпидемии время от времени разражаются в благополучных, высокоразвитых в техническом отношении, цивилизациях. Медики с ног сбиваются, разрабатывая новые методы диагностики, лечения, новые медицинские препараты. Но… А вы никогда не завидовали вашим домашним любимцам: кошкам и собакам? Конечно, нет, чуть что — вы тащите их к ветеринарам. Да выпустите вы их в лес или в поле, и ваши сугубо домашние существа инстинктивно найдут нужную травку и вылечатся от любых недугов. А человек этот бесценный дар Природы утратил безвозвратно. А между тем, жители биологических цивилизаций крайне редко прибегают даже к лечению травами, не говоря уж о хирургическом вмешательстве. Все заболевания они лечат массажем, иглоукалыванием, внушением и сексом. Да, да, особенно сексом. Вы уже обратили внимание, что секс у них занимает особое, чуть ли не главнейшее место в жизни. И это не случайно. Для вас это одна из радостей жизни, а для них это вся жизнь. Ты не поверишь, но правильно дозированными и грамотно исполненными сексуальными действиями они способны даже заставить рассосаться злокачественную опухоль. Согласись, это значительно приятней, чем хирургическая операция, которая, впрочем, не всегда приносит успех. К слову сказать, раковые заболевания у них такая же редкость, как в твоём Мире чума или оспа. Они ведут слишком здоровый образ жизни, чтобы болеть этой дрянью. Кстати, Знаешь ли ты, какова средняя продолжительность жизни в биоцивилизациях? Ну, конечно, раз вы с ними не работаете, то ты и не интересовался. Так вот, я тебе скажу: восемьсот-девятьсот лет! И это не Мир старых развалин. В шестьсот лет они выглядят и чувствуют себя так, как вы — в сорок.

— Мефи, ты загибаешь. Биологический предел жизни человека, как вида, не превышает двухсот сорока лет.

— Кто тебе это сказал? Это относится только к техническим цивилизациям, где в самых высокоразвитых не смогли продлить жизнь более чем до ста восьмидесяти. Вспомни, какие усилия потребовались на расшифровку человеческого генома. Расшифровали, и что? Начали создавать новейшие и эффективнейшие лекарственные препараты, новые методики лечения и так далее. А в биоцивилизациях геном расшифровали давным-давно и сразу ухватили суть. А суть в том, что микроскопические, бесконечно-малые, не затрагивающие сути человеческой, воздействия на геном подарили им почти тысячелетие полноценной, активной жизни. С самого начала своего развития они, встав на путь единения с Природой, начали развивать скрытые потенциальные возможности человека. Им не нужен транспорт, к их услугам телекинез и телепортация. Им не нужны электростанции, они умеют напрямую высвобождать энергию, скрытую в веществе, и используют её не в примитивных формах тепловой или электрической… Да мало ли что они ещё умеют! Присмотрись к ним сам повнимательнее на досуге. Между прочим, тот Мир, где ты закрывал наш переход на Желтом Болоте, был буквально в двух шагах от поворота на биологический путь развития. Там даже были личности, которые могли возглавить это движение и повести за собой других. Я имею в виду Нагил. Они от природы наделены многими ценными качествами и усиленно развивают их в себе и в своих потомках. Но нужен был побуждающий толчок, хороший повод для того, чтобы Нагилы взялись за дело. То есть, нужна была критическая ситуация. Мы замыслили населить этот Мир враждебной для человека нежитью. Тогда Нагилы, объединившись, возглавили бы войну людей с нею. А там мы бы подсказали им, как надо действовать дальше. Но опять вмешался ты и перетянул Нагил на свою сторону.

— Стоп, Мефи! Ты должен признать, что у меня и в мыслях такого не было, когда я там впервые оказался. Эва сама попросила у меня помощи, и я долго колебался, прежде чем согласился. Это слишком выходило за рамки моего задания. Но сейчас речь о другом. Я согласен с тобой, что биологический путь развития цивилизации, это — благо. И возможно, что именно в этой форме цивилизации наиболее ярко воплощаются чаяния и представления людей о счастье. Хотя, я что-то плохо представляю себе Мир, где счастливы все, без исключения, и счастливы одинаково. Это, скорее, древняя легенда о рае. А в реальной жизни такой рай может быть только в палате психбольницы с безнадёжными идиотами… Ты хочешь возразить? Подожди, оставим возражения и этот спор о счастье на потом. Как-то странно звучит наш философский спор на эту тему здесь, в средневековом застенке, где ещё час назад позвякивали пыточные инструменты. Давай, ближе к делу. Пусть в жизнь той Фазы, где существуют сэр Хэнк, Урган, Нагилы Эва и Яла, мы вмешались неосмотрительно и тем самым навредили ей. Я готов это признать. Но вы своими вмешательствами в дела других Фаз разве не вредите им? Эта катастрофа на химическом заводе, эта ядерная бомбардировка Берлина, эти гигантские захоронения токсичных и радиоактивных отходов в центре Англии. Я уже не говорю о том, что вы творите в моей Фазе. Зачем всё это? Ты скажешь, что всё это для того, чтобы показать Человечеству пагубность технического пути развития. Мефи, я готов признать, что цель ваша благая, но средства… Извини, ваши средства я принять не могу и, пока имею возможность, буду противостоять вам всегда, когда вы замыслите подобное вмешательство.

— Так ты считаешь, что цель не всегда оправдывает средства. Смотря, какая цель…

— И смотря, какие средства!

— Для достижения великой цели хороши любые средства! — жестко парирует Меф и с хрустом откусывает большой кусок яблока.

Пока он его смачно прожевывает, я пытаюсь уяснить: кто сидит передо мной? На фанатика он не похож. Это убеждённый и уверенный в своих убеждениях человек. Такой противник вдвойне опасен.

— Что ж, Мефи, вот тебе и casus belli [1]. А ты ещё удивлялся, почему мы воюем с вами. Какая ещё может быть реакция на подобные методы работы? Вы непрошеными вторгаетесь в жизнь Фаз, обосновываетесь там как у себя дома, действуете годами. Вы организуете там прямые переходы, невзирая на пагубные последствия этих действий в виде спонтанных, непредсказуемых переходов. Да, да! Не делай вид, что тебе это неизвестно. Не даром де Ривак не пошел за мной в такой переход. Он знал, что выбраться оттуда — один шанс на тысячу. По прямым переходам вы тащите в средневековье автоматы, лазеры и ещё Время знает что; вот, блокиратор этот. Вы как пауки плетёте паутину своих заговоров и планируете катастрофы одна страшнее другой. Так какое же к вам может быть отношение? Чего вы в праве ожидать? Естественно, только противодействия этой вашей, с позволения сказать, деятельности.

Пока я говорю, Меф приканчивает яблоко и, дожидаясь конца моего монолога, смотрит на меня почти равнодушно, без всякого интереса.

— Примерно такой реакции я от тебя и ожидал, — говорит он, помолчав с минуту, — Но посуди сам, как разнится наша работа. Вам, чтобы предотвратить какой-либо, спланированный нами катаклизм, достаточно нескольких дней, а иногда и часов. Нам же, чтобы разобраться в ситуации, спланировать и осуществить серьёзное воздействие, приходится работать месяцы и даже годы. А как иначе убедить Человечество, что их любимые игрушки грозят гибелью его праправнукам, и заставить его отказаться от автомобилей, пароходов, электростанций и всего, что принято считать предметами первой необходимости? Только сильнейшим, экстраординарным воздействием. Таким, чтобы потрясло Человечество до глубины души. Но ведь это только начало. А дальше начинается самое сложное. Ошеломлённому Человечеству надо указать правильный путь, убедить свернуть на него и организовать сложнейшую работу по этому переходу. А это уже дело не одного поколения. Так что, давай, вопрос о методах работы оставим пока в стороне. У нас ещё будет время подискутировать об этом. Тем более, что я сам не всегда восторге от того, что приходится прибегать к таким гекатомбам. Но что делать? Когда имеешь возможность заглянуть в будущее, легче согласиться принести в жертву десятки тысяч, чтобы тем самым предотвратить гибель сотен миллионов. Что же касается casus belli…

Меф неожиданно умолкает и задумывается. Он встаёт и начинает мерять камеру неслышными шагами. Похоже, что он сомневается, говорить мне о чем-то или нет. Остановившись у очага, он, не оборачиваясь, глухо говорит:

— Casus belli. Хорошо говорили древние римляне. Только вот с кем воевать? Мне кажется, Андрей, что мы, я имею в виду и вас, и нас, ищем врага совсем не там. У нас больше того, что должно объединять, а не заставлять враждовать. А силы нам надо поберечь для борьбы не друг с другом, а с совсем иным противником, гораздо более серьёзным.

— Поясни: кого ты имеешь в виду?

Меф молча возвращается к своему месту и закуривает. Он несколько раз затягивается, глядя куда-то в пол, и, наконец, тихо говорит:

— Пока не скажу. Не думай ничего плохого, не скажу не потому, что хочу что-то скрыть, а потому, что и сам толком не знаю, что это за сила, которая пытается перекроить Миры или Фазы, как вы их называете, на свой лад. Причем, сила эта ставит себе целью не процветание этих Миров, неважно на техническом ли, на биологическом ли пути; её цель порабощение. Мы уже испытали её противодействие. Оно чудовищно по своей мощи. Я уже знаю несколько Миров, где эта сила победила и полностью подчинила эти Миры себе. Зрелище, если всмотреться внимательно, тягостное, не для слабонервных. Но что это за сила, кто её использует и в каких интересах, я пока не знаю. Поначалу я предполагал, что за всем этим стоите вы. Но потом понял, что вы на это не способны, во-первых, по моральным соображениям, а во-вторых, по своим техническим возможностям. Сейчас мои люди работают в этих Мирах. Работают на грани провала, но другого пути я пока не вижу. Обещаю, как только у меня будут какие-то конкретные результаты, я выйду на связь с тобой, а ты доведешь всё до своего руководства. А там будете решать вместе. Сейчас мне ясно только одно: в одиночку ни мы, ни вы с этими неизвестными не справимся.

Меф снова умолкает и вновь упирается взором в очаг. Я обдумываю услышанное. Ничего себе! До последнего момента я считал, что кроме ЧВП у нас противника нет. А теперь получается, что они — наши союзники!? Интересно, как воспримут это известие мои товарищи? Наверное, лучше пока промолчать об этом, до тех пор пока Меф не сообщит мне конкретные результаты своей разведки в порабощенных Фазах. А, кстати!

— Ты говорил, что свяжешься со мной. Каким образом?

— По вашей компьютерной сети. Что ты удивляешься? У нас такие же возможности в этом плане, как и у вас. Твой личный код я знаю. Кстати, вот мой код, запомни его, пожалуйста. Возникнет необходимость, связывайся, — Меф протягивает мне карточку.

— Легко сказать: связывайся. Для этого мне надо, как минимум, вернуться к себе.

— И вернёшься. Вот только осуществишь одну, разработанную мной, операцию и вернёшься.

— Я не ослышался? Ты предлагаешь мне работать на вас?

— Ты не ослышался. Но ты неправильно меня понял. Я предлагаю тебе не работать на нас, а принять участие только в одной операции. У нас для этого просто нет людей с такими данными.

Я медленно встаю, а Меф спокойно сидит и улыбается.

— Слушай, Мефи, да плевал я на твой блокиратор! Ты его сейчас даже поднять не успеешь…

— И чего ты добьёшься? Ну, уделаешь ты сейчас меня, и придёт сюда да Шом. А он уговаривать тебя не будет. Он просто тебя вырубит блокиратором, потом твою Матрицу запрограммирует, и будешь ты осуществлять не одну операцию, а работать на нас всю оставшуюся жизнь, только уже в качестве зомби. Я же предлагаю тебе поработать только в одной операции. После неё я отпущу тебя с миром.

— И ты хочешь, чтобы я тебе поверил? Ха!

— А что тебе остаётся? Какие я могу дать тебе гарантии, кроме своего слова? Де Шом тебе даже слова не даст, он спит и видит, как будет тебя программировать.

— Ну, это ещё бабушка надвое сказала. Ты забываешь, что я в любой момент могу остановить своё сердце.

— Но твою Матрицу уже успеют списать, а во время программирования заблокируют твои возможности управления своим организмом в таких пределах. Так что, советую согласиться с моим предложением.

— Никогда!

— Зря ты так категоричен. Ты ведь даже не знаешь, что от тебя требуется. Клянусь Временем, что эта операция ни в коей мере не затрагивает ваши интересы и никак не связана с нашими воздействиями на Миры. Я же прекрасно знаю, что ни в том, ни в другом случае ничто не заставит тебя согласиться. Скажу больше, это чисто техническая операция. Она должна проводиться в высокоразвитом Мире и даже не на Земле, а глубоком космосе. У нас уже подготовлены два агента, и они уже приступили к работе. Но это не те люди, которые там нужны. Один из них — интеллектуал, мозговой центр, прекрасно всё обдумает и организует, но когда придётся действовать, ему — грош цена. Другой — отличный исполнитель, но если возникнет нестандартная ситуация, а таких там будет хоть отбавляй, он просто растеряется. А ведь ты словно создан для таких операций. Будешь потом вспоминать о ней, как об одной из самых лучших и ярких своих работ.

— Я сказал: нет! И ни к чему твоё красноречие.

— А я тебя не тороплю. Подумай. Только не слишком долго. У тебя в запасе пять суток.

— Пять суток? А дальше?

— Дальше ты просто не успеешь принять участие в операции. Да это и не существенно. В зомбированном состоянии ты там будешь бесполезен.

Меф встаёт и направляется к очагу, но почему-то проходит мимо него. Обернувшись, он говорит:

— Отдохни, пока. У тебя был тяжелый день. Мы ещё встретимся. И не торопись решать окончательно и бесповоротно.

Часть стены рядом с очагом как бы исчезает, и Меф покидает камеру, которую заливает золотистый свет, струящийся из проёма. Камни за его спиной снова возникают словно из ничего.

Через несколько минут наверху открывается дверь, и ко мне спускаются три монаха. Двое несут деревянный топчан, а третий — тюфяк, одеяло и подушку. Молча они готовят мне постель и покидают камеру. Отдыхать, так отдыхать. Если я буду всю ночь мерять камеру шагами, обдумывая слова и предложения Мефи, это делу не поможет, а завтра я буду ни на что не годен.

Утром молчаливые монахи приносят мне завтрак, кувшин вина и бадью с тёплой водой. После хорошего ужина и сна я чувствую себя в неплохой форме, и мне ничего не стоит уложить этих четверых, даже не прибегая к какой-либо сверхмобилизации. Но мысль о том, что наверху меня наверняка поджидает де Шом со своим блокиратором, действует отрезвляюще. Кивком головы благодарю монахов. Раздеваюсь и совершаю туалет, насколько это возможно при отсутствии мыла и зубной пасты. Как бы там ни было, но бедное тело графа Саусверка настоятельно нуждается в омовении после многодневного похода от схватки к схватке.

После завтрака, когда монахи приходят убрать посуду, один из них спрашивает меня:

— Что ваша милость желает заказать на обед?

Вот даже как! Оказывается, я — почетный пленник. Что ж, воспользуюсь этим правом. Я даю волю своей фантазии, разумеется, в рамках возможностей этой эпохи. Пусть епископ Маринелло похлопочет. Но монах, невозмутимо выслушав меня, только кивает.

До обеда меня никто не тревожит, после обеда тоже. Никто не мешает мне ходить вдоль стены моей камеры по тридцатиметровому кругу, обдумывать сложившуюся ситуацию и вырабатывать линию поведения. Как тогда Андрей сказал: «Силы зла властвуют безраздельно». Мы с ним назвали это время Часом Совы, мудрой и осторожной птицы. Что ж, пришла пора Сове показать свою мудрость.

А ситуация, прямо скажем, гуановая. У меня два варианта: или стать предателем, или стать зомби. Ни то, ни другое меня, мягко говоря, не привлекает. Значит, и соглашаться нельзя, и не соглашаться нельзя. Когда третьего не дано, его надо придумать и создать самому. Но что здесь можно придумать под этим колпаком? Я невольно смотрю на потолок, утыканный медными штырями.

Меф не обманывал меня. Я несколько раз пытался войти в различные режимы: то ускорить свой ритм, то отрегулировать температуру тела, то изменить ритм сердцебиения. Но всякий раз приступ головной боли, которая нарастала по экспоненте, заставлял меня отказываться от этих попыток. В таких размышлениях проходит время до ужина. И только когда монахи приходят накрывать на стол, я, глядя на них, прихожу к решению.

Не буду я сейчас ни дерзить, ни провоцировать Мефа, не буду, разумеется, и соглашаться на его предложение. Если соглашусь, надо будет приступать к работе, а это в мои планы никак не входит. В мои планы входит потянуть время, создать впечатление, что я в растерянности и мучительно ищу решение. Создать видимость того, что я пал духом. С павшим духом, ослабевшим морально, противником, Меф может расслабиться на мгновение, допустить ошибку, пусть самую незначительную. Главное, чтобы я сам не расслабился и в любой момент был готов к активным действиям.

А действия мои будут такие. Не используя никаких паранормальных способностей, рассчитывая только на своё мастерство в единоборствах, отключить Мефа и завладеть его блокиратором. Хотя… Время его знает. Я как-то раз имел возможность подраться с Магистром. До сих пор голова гудит, и рёбра болят, как вспомню. Но другого выхода у меня всё равно нет. Дальше, я, прикрываясь Мефом, как заложником, покидаю камеру и этот замок. Главное пройти мимо де Шома. Но, думаю, вряд ли он рискнёт жизнью своего шефа, особенно если у горла Мефа будет нож. Я с уважением смотрю на острый нож, воткнутый в одну из жареных бараньих ног.

Стол накрыт на двоих. Значит, ужинать я буду в компании Мефа. Что ж, один раз мне такая тактика помогла. Когда я сражался на турнире с Дулоном, то сумел заставить его поверить в близкую победу и потерять осторожность. Клюнет ли на это Меф? Надо, чтобы клюнул! Мне бы только из замка выбраться.

Меф заставляет себя ждать. От нечего делать разглядываю, что стоит на столе. Две жареные бараньи ноги, два карпа, много сыра и зелени, фрукты, два кувшина вина и коробка сигар. Неожиданно камера освещается золотистым светом. Резко оборачиваюсь и вижу Мефа, входящего тем же путём, каким он вчера меня оставил. Когда камни за его спиной «восстанавливаются», он бросает взгляд на стол и, оставшись довольным, приветствует меня:

— Здравствуй, Андрей! Извини за задержку, дела, Время их побери.

Меф усаживается к столу, наливает в кубки вино и, как бы невзначай, спрашивает:

— Ты решил?

Верный избранной тактике, я молча качаю головой. Вопреки ожиданию, Меф больше не затрагивает эту тему. Он поднимает кубок:

— Выпьем за твоего друга, который работает в образе графа де Легара. Сегодня он чуть не захватил де Шома. Того только чудо спасло.

Значит, Андрей время даром не теряет, действует, и весьма успешно. За такое известие я с радостью осушаю кубок. А Меф, тем временем, отрезает кусочек сыра и предлагает мне:

— Рекомендую, Андрей, обрати внимание на этот сыр. Его делают в монастыре святой Барбары, в десяти километрах от Шербура. Рецептуру и технологию его приготовления передал монахиням я. И то, и другое я нашел в одной из биологических цивилизаций, которая встала на этот путь под нашим чутким руководством. Ну, как?

Сыр действительно великолепный. Гурманы Магистр и Лена угощали меня всякими деликатесами, но такого превосходного сыра я не пробовал, это точно. Я только развожу руками. Меф смеётся:

— Конечно, сыр — не аргумент. Но я могу испытывать удовлетворение, хотя бы от того, что если, благодаря вам, наша работа в этом Мире пойдёт прахом, то останется в нём Шербурский сыр. С паршивого Маринелло хоть шерсти клок.

Что ж, с юмором у Мефа всё в порядке и проигрывать он умеет, ничего не скажешь. За ужином мы беседуем в основном на темы, связанные с прошедшими операциями, где мы тем или иным образом соприкасались и противостояли друг другу. Меф высказал мне своё восхищение по поводу моей выдержки и высокого мастерства, которые я проявил, восстанавливая управление сверхскоростным самолётом и уводя его в сторону от химического завода.

— Ты тогда сделал невозможное. Я просто не поверил своим глазам. Все наши расчеты и моделирование ситуации дали стопроцентный результат. И вдруг, пилот каким-то чудом восстанавливает управление. Но этого мало. Вытащить машину, пикирующую с такой скоростью в каких-то десяти метрах от земли, да ещё и суметь посадить её после этого!

— Видишь ли, Мефи, в реальной жизни я был лётчиком-истребителем и летал на аналогичных машинах. Пусть не таких скоростных, но всё же.

— Вот это-то меня и поразило. Как мог профессионал взяться за такое безнадёжное дело?

Я вспоминаю «игольное ушко», через которое я, по расчетам Катрин, должен был провести машину, и полностью соглашаюсь с Мефом.

— Ты прав. Затея была безнадёжной, один шанс на тысячу. Потому-то я тогда и подстраховывался. Еще в пике я слегка отвернул влево. Уж если и грохнуться, то в лес, в поле, но не на завод.

— Так ты сознательно шел на это? Мм-да…

Я пожимаю плечами. Что можно сказать, если его это так удивляет?

Из дальнейшей беседы я узнаю, что при встрече «Конго» с пришельцами у Голубой Звезды люди Мефа действовали с такой же целью как и мы. Стелла, их агент, должна была вывести из строя главный отражатель, чтобы «Конго» не смог подойти к системе. Но у неё что-то не сработало, и отражатель вышел из строя в самый неподходящий момент.

— Но кто организовал встречу «Конго» с пришельцами? Мы считали, что это были вы, — спрашиваю я.

— А это как раз то, о чем я вчера говорил. То самое вмешательство неизвестных сил. Видишь теперь, к каким методам они прибегают и с кем сотрудничают. Ну, до завтра. Что-то засиделись мы с тобой.

Меф встаёт. Я жду, что сейчас он напомнит: «Осталось четверо суток». Но он просто подходит к стене, открывает проход и, кивнув мне на прощание, исчезает в золотистом сиянии.

Присаживаюсь на топчан. Первый день результата не принёс. Меф ни на секунду не расслабился, ни разу не выпустил меня из поля зрения. Он позволял себе отвернуться лишь тогда, когда стоял у очага, слишком далеко, чтобы я смог достать его одним прыжком. Да, Меф — настоящий профессионал. Ничего, время ещё есть.

Утром он неожиданно появляется вместе с монахами, которые приносят мне завтрак. Оценивающе посмотрев на столик, он вдруг предлагает:

— Как ты смотришь на чашку хорошего кофе?

— Разве здесь это возможно?

— Здесь, — он делает ударение на этом слове, — всё возможно. Прошу.

Он направляется к стене и жестом приглашает меня следовать за собой. Без опаски вслед за Мефом прохожу через стену золотистого свечения и останавливаюсь в изумлении. Это довольно просторная комната в одном из верхних этажей замка (а я полагал, что моя темница — в подземелье). Через стрельчатое окно видны поле, река и далёкий лес. У окна — рабочий стол, вращающееся кресло. Рядом кресло для отдыха, диван. А по другую сторону… компьютер! Именно компьютер. Пусть иной, чем у нас, конфигурации, но я же не Микеле Альбимонте, чтобы с первого взгляда не разобраться что к чему.

Справа от входа, кстати, каменная стена за моей спиной уже восстановилась, я вижу небольшой кухонный комбайн, бар с холодильником и ещё кое-что знакомое. Приглядевшись, понимаю, что передо мной Синтезатор. Как бы его конструктивно не исполнили, от панели управления и сенсорного датчика никуда не денешься. Меф видит моё удивление и поясняет:

— Да, это — компьютер и Синтезатор. Не понимаю, чему ты удивляешься? Как же мне здесь жить и работать?

— А откуда ты берешь энергию?

— Видишь ли, дело в том, что мы с тобой уже не в Лотарингии, но ещё и не в моём Мире. Это что-то вроде промежуточной зоны или шлюзовой камеры между двумя Мирами. Вот здесь, — он подходит к окну, — у меня солнечные батареи. А когда нужна большая мощность, я включаюсь в энергосистему своего Мира по этой линии, — он показывает на уходящий под пол кабель, — Правда, работать можно ограниченное время, так как нагрузка на энергосистему получается слишком большая. Может возникнуть аварийная ситуация. Но я же обещал кофе, а сам угощаю тебя болтовнёй. Извини.

Он подходит к бару, достаёт пакет с кофе, кофемолку и начинает хлопотать у кухонного комбайна. При этом он совершенно не обращает на меня внимания. Всё во мне подбирается, вот он — долгожданный момент! Еще секунда, и Меф будет в моих руках. Но тут у меня будто шаровая молния в мозгу взрывается. «Мы уже не в Лотарингии. Это — промежуточная зона или шлюзовая камера…» Стоп! Страшным усилием воли буквально хватаю сам себя и торможу уже начавшийся боевой бросок на Мефа. Заставляю себя расслабиться. Отсюда я не выберусь. Еще мгновение, и я бы разоблачил себя. Меня прошибает холодный пот, в коленях появляется предательская слабость. Чтобы скрыть своё состояние, подхожу к окну, присаживаюсь в кресло и закрываю глаза. Интересно, заметил ли Меф что-нибудь? Хотя, выдержка у него, дай Время. Мне ещё учиться и учиться.

А Меф, поставив кофейник на конфорку, оборачивается ко мне и говорит:

— Последи, пожалуйста; как только пена поднимется, сними. А я пойду, переоденусь в своё. Ты не представляешь, как мне эта сутана надоела. Завидую вам: несколько дней и пошли домой. А поживите в средневековье несколько месяцев. Вся эта экзотика вам так осточертеет, что не будете знать, куда бежать от неё.

— Ты так полагаешь? — отвечаю я, — Не знаю, Мефи, не знаю. Вы, наверное, плохо мобилизуетесь на задание. Мне в своё время пришлось полгода провести на Второй Мировой войне в качестве лётчика-истребителя. Причем, воевал я на стороне Советского Союза в первые, самые тяжелые, месяцы войны. Думаю, это будет покруче десятка Лотарингий. А я тогда принял решение остаться там до конца войны, так как тот, кто пошел бы мне на замену, боевого опыта не имел и погиб в первом же бою, да ещё и эскадрилью погубил бы. Но меня сбили, и я с честью вышел из игры.

— Интересно, — глаза у Мефа загораются, — Я ничего не знаю об этой твоей работе.

— Это потому, что я выполнял её до того, как попал в Фазу Стоуна.

— Еще интересней! Расскажешь?

— Ну, если тебе это так интересно, почему бы не рассказать.

— Я сейчас вернусь, — говорит Меф и уходит в ранее не замеченную мной дверь.

Впрочем, когда дверь закрывается, я не могу отличить её от стены. Её выдаёт только дверная ручка, торчащая прямо из камня. Даже щелей нет. Сняв закипевший кофейник, подхожу к компьютеру. Пульт управления несколько иной, символика тоже не знакомая, но разобраться, в принципе, можно. Дисплеев не четыре, как у нас, а пять. А вот процессорного блока, блока памяти и считывающего устройства что-то не видно. Зато рядом с панелью на планшете лежит устройство, напоминающее «мышку». Но это явно не «мышь». Скорее, выносной пульт, так много на нём клавиш.

— Изучаешь? — слышу я голос за спиной, — Правильно делаешь. Пригодится, если вы будете сотрудничать с нами. А в этом я не сомневаюсь. Пусть не завтра, но послезавтра вы столкнётесь с более серьёзным, чем мы, противником. И тогда наше сотрудничество будет неизбежным.

Оборачиваюсь. Сзади стоит Меф. Он уже не в сутане, а в «цивильной» одежде. Хотя, на мой взгляд, лучше бы он оставался в сутане. Глаза режет сочетание ярко-зелёных и синих цветов. Вся одежда выполнена из ткани отливающей серебром и сверкающей при каждом движении. Всё в обтяжку: тонкий свитер, шорты до верхней трети бедра, не то чулки, не то колготки. Исключение составляет бархатистая мантия до пояса, которая свободно свисает, схваченная на шее серебряной цепью. Да, вид у Мефа ещё тот. Но что поделаешь, о вкусах в чужих Фазах не спорят.

— Так, я вижу, кофе готов, — говорит Меф и достаёт из бара чашки, — Сейчас мы с тобой выпьем кофейку, а потом пойдём к тебе, позавтракаем. У меня здесь только самое необходимое, вряд ли это доставит тебе удовольствие. В этом плане Лотарингия даст мне сто очков вперёд. А пока мы пьём кофе, расскажи мне о своей работе на войне.

Коротко рассказываю ему о своих действиях в сорок первом году. Разумеется, опускаю всё личное и в первую очередь свои отношения с Ольгой. Тем не менее, Меф слушает меня с напряженным вниманием, не сводя с меня заинтересованных глаз. Когда я заканчиваю, он вздыхает:

— Всё это лучше один раз увидеть, чем пять раз услышать. Ты сможешь набрать мне на этом компьютере код той Фазы, где ты работал?

Он подходит к компьютеру и начинает объяснять мне принятую у них систему кодирования. Я быстро врубаюсь, но тут мне становится неприятно при мысли, что Меф будет смотреть на меня с Ольгой.

— Знаешь, я что-то запамятовал. Столько времени прошло, да и события последних дней… — начинаю я.

— Ладно. Это дело поправимое. У меня есть характеристики твоей Матрицы, время и место я знаю. Запущу программу-искатель и посмотрю, как ты воевал. А сейчас пойдём завтракать.

За завтраком он неожиданно вновь заводит разговор о преимуществах диктатуры перед демократией.

— Вот ты в сорок первом году воевал против фашизма. На твой взгляд, как я позавчера понял, это самая страшная форма диктатуры. Должен сказать, что здесь ты ошибаешься. Ты, выходит, ещё не знаком с диктатурой Святой Инквизиции, с восточной деспотией, где жизнь человека ценится меньше чем опиумная затяжка. Да мало ли какие страшные формы может принять неограниченная диктатура. Но это всё крайности. Главное в другом: любая форма диктатуры для Человечества более предпочтительна, чем любая форма демократии.

Далее Меф распространяется на тему того, что диктатура всегда открыто говорит народу: чьи интересы она выражает, и ставит этот класс или группу общества в привилегированное положение. Остальные слои общества знают свои права и обязанности и должны держаться в этих рамках. В этом случае они даже не заметят гнёта диктатуры. Тем более, что, как правило, четких границ между классами и группами не существует. Так что, родившись в крестьянской семье, ты можешь стать священником или офицером и, тем самым, попасть в класс или группу, интересы которой защищает диктатура. Более того, при любой диктатуре поощряется выдвижение достойных по их личным качествам.

Демократия же всегда базируется на лжи. И главная ложь, это — всеобщее равенство всех перед лицом закона. Взять даже обычное уголовное дело. Здесь процессуальный кодекс работает только для тех, у кого есть средства нанять хорошего адвоката. А если у человека этих средств нет, то будь он трижды невиновен, он никогда не сможет доказать, что следствие и суд грубо нарушили статьи процессуального кодекса и осудили его незаконно.

Вторая ложь демократии состоит в том, что она якобы выражает интересы всего народа. Это даже юридически невозможно. Демократия может выражать интересы только тех кругов, которые могут влиять на властные структуры, лоббировать их. То есть опять же тех, у которых для этого есть средства. Ни о каком движении между классами и слоями при демократии не может быть и речи. Вниз, пожалуйста; вверх, только при наличии средств. Тем самым, поощряется преступность, ибо честным путём средства для этого заработать невозможно.

Псевдокоммунистическая демократия, пока она была диктатурой пролетариата, была более прогрессивной, чем то, во что она превратилась после провозглашения так называемой социалистической демократии. Если при рыночной демократии главную роль играют деньги, то при псевдокоммунистической — связи, то есть близость к любым кругам, имеющим власть.

— Но мы увлеклись, — неожиданно прерывает себя Меф, — Оставляю тебя до ужина. Надеюсь, мои речи не пропадут втуне, и ты подумаешь над ними хорошенько. До вечера.

Меф уходит к себе, а я основательно задумываюсь. В том, что говорил Меф, многое соответствует истине. Но неужели он полагает, что я предпочту фашизм любой, даже самой ублюдочной, демократии. Конечно, демократия — жалкая пародия на сам смысл этого слова, но слишком уж много разных диктатур оставило на Земле свой такой неизгладимый след, чтобы я вот так, с разгону, уверовал в их благо.

Меф опять не дал мне никаких шансов осуществить свой замысел. Но мне кажется, что сегодня он уже держал себя несколько посвободнее, чем накануне. Вечером встретимся ещё раз, понаблюдаю. Главное, не упустить момент.

Я уже привык к графику, по которому меня посещают монахи, что приносят еду, уносят посуду и так далее. Поэтому, когда за час до ужина наверху лязгает дверь, я удивляюсь. По лестнице спускается фигура, закутанная в сутану. Кто бы это мог быть и зачем?

Настороженно жду. Фигура спускается вниз и подходит ко мне, откидывая капюшон, скрывающий лицо. Волосы встают у меня дыбом. Великое Время! Это — Нина Матяш, то есть Лена!

Глава III

Она смотрит на меня и ждёт, что я скажу. А что мне ей сказать? Своим появлением она развалила все мои планы. Уж теперь-то Меф ни на секунду не расслабится.

— Ну, что же ты молчишь? — спрашивает Лена, — Ты что, не понял, что это — я? Я пришла за тобой.

— Ленка! Как ты сюда попала?

— А, пустяки, гипноз, ускоренный ритм и, вот я — здесь. На, одевайся и уходи.

Она стаскивает с себя сутану и протягивает мне. На ней мушкетерский мундир, только без плаща. Я молча отталкиваю протянутую мне сутану. Лена возмущается:

— Ишь, какой благородный! Не может он принять такую жертву. Да пошел ты в Схлопку! Мы с Андреем всё продумали. Как только ты уйдёшь, я объявлю, что я — Нина Матяш. Не рискнут же они держать здесь статс-даму императрицы. А даже если и рискнут. Андрей уже послал в Лютецию курьера. Завтра здесь будет батальон мушкетеров и две артиллерийские батареи. Да они приступом возьмут этот замок…

— И ничего здесь не найдут!

— Ха! Это Андрей-то да не найдёт!

— Еще не хватало, чтобы и Андрей сюда сунулся. Хватит меня одного. А ты немедленно уходи.

— И не подумаю. Уйдёшь ты.

— И попаду прямо в лапы де Шома с его блокиратором.

— Что ещё за блокиратор?

— Та самая игрушка, которой они вырубили меня в «Сломанной подкове».

— Ну, во-первых, Андрей заколол де Шома, и сейчас он, в лучшем случае, лежит в постели. А во-вторых, ты не блокиратора боишься, мимо него ты пройдёшь незамеченным, ты же хроноагент экстра-класса. Ты боишься меня здесь оставить. Ну, сам подумай, что они могут сделать со статс-дамой императрицы?

— Дурочка ты моя! Ты же ничегошеньки не знаешь. Неужели ты полагаешь, что Меф не знает, кто такая ты, а кто де Легар?

— Какой такой Меф?

— Ну, Маринелло. А потом, Леночка, здесь наши трюки невозможны. Посмотри на потолок.

Лена поднимает голову, присматривается и пожимает плечами:

— Здесь почти везде такое, ну и что?

— А то, что это — блокировка. Не вздумай здесь демонстрировать свои способности, кроме обморока ничего не добьёшься. Я уже пробовал.

Лена на секунду задумывается:

— А как же тогда у меня получилось там? — она машет рукой в сторону двери, — Хотя… Точно! В том зале, где я загипнотизировала охрану, этих штук не было, а перед самой темницей они меня только обыскали. Но всё равно, Андрей, выходить должен ты. Вы с Андреем вдвоём быстрее что-нибудь придумаете.

— Да не выпустят меня отсюда! Ты-то еще, может быть, успеешь уйти. Кто стоит за дверями?

— Два монаха и один дворянин.

— Вот этот-то дворянин и ждёт меня с блокиратором. А что касается нас с Андреем, то снаружи здесь ничего не сделаешь. Только тут, изнутри, можно что-то предпринять. Я третьи сутки морально воюю с Мефи. Может быть, сегодня, может быть, завтра, но я добью его и выйду отсюда. Но если и ты здесь застрянешь, дело обернётся совсем по-другому. Так что, уходи скорей, пока у тебя ещё есть время.

Камера озаряется золотистым светом, и я слышу голос Мефи:

— Увы, времени у вас больше нет. Как я понимаю, нас посетила Елена Илек. Андрей, представь меня, пожалуйста.

Мы с Леной резко оборачиваемся. Сзади стоит Меф. На его устах привычная, для меня, печальная полуулыбка. Он грустно смотрит на Лену. Что остаётся делать? Надо хранить приличную мину при поганой игре.

— Лена. Разреши представить тебе нашего большого и последовательного недоброжелателя. Ты знаешь его под именем епископа Маринелло. Здесь он претендует на имя Мефистофеля, но не возражает, если его называют Меф или Мефи.

Лена смотрит на Мефа, прищурившись, нервно облизывая губы кончиком языка. Если бы у неё был хвост, он сейчас бил бы её по бокам. Короче, кошка готова броситься на мышь. Непроизвольно делаю шаг вперёд, чтобы встать между ней и Мефом. А Меф, как ни в чем ни бывало, шагает к Лене, галантно кланяется, берёт её руку и благоговейно целует ей пальчики.

— Я почтительно приветствую первую статс-даму императорского двора Лотарингии, а также хроноагента первого класса Елену Илек, в одном лице.

Чувствую, что Ленка сейчас что-то ляпнет, но вмешаться не успеваю. Меф поворачивается ко мне и говорит:

— Знаешь, Андрей, я, конечно, имел в виду, что кто-то из вас здесь появится. Но на такую удачу, честно говоря, не рассчитывал.

Лена открывает рот, и с её языка уже готово сорваться что-то острей бритвы и ядовитей, чем яд гюрзы, но под моим взглядом она только дважды судорожно вздыхает и плотно сжимает губы. Чего уж тут! Пьяному ёжику ясно, влипли мы крепко. Как выбираться из этой ситуации, одно Время знает.

Наверху лязгает дверь, и в камеру спускаются монахи. Они сервируют стол к ужину. На троих! Пока я перевариваю это, Лена уже делает правильный вывод и, отшвырнув коричневую сутану, которую она до сих пор держала в руках, садится на топчан. Вид её выражает полнейшую безысходность и покорность судьбе. Но я-то прекрасно вижу, как исподлобья она внимательно следит за каждым движением Мефа. Теперь она уже не кошка, а ядовитая змея, готовая к броску.

А Меф словно не замечает исходящей от Лены эманации ненависти. Он спокойно устраивается за столом, наливает вино, рекомендует Лене отведать знаменитый шербурский сыр, отрезает её самый лакомый кусок жареного фазана. Словом, он ведёт себя как радушный хозяин.

Внезапно нож, которым он только что резал дичь и положил на стол, взлетает и бьёт его точно в сердце. Удар такой сильный, что нож должен войти в грудь по самую рукоятку. Но он отскакивает, словно натолкнувшись на стальную плиту, и со звоном падает на каменный пол. Меф непроизвольно откидывается назад, но он цел и невредим.

Ай да Ленка! На неё жалко смотреть. Лицо искажено от боли, она охватила виски ладонями. Я же её предупреждал, но, тем не менее, она рискнула. Правда, ничего не получилось. Меф сокрушенно качает головой, встаёт и стягивает сутану. Под ней то самое серебристое одеяние, которое он надел утром. Он рассматривает дыру в сутане, прорезанную лезвием ножа:

— Ну вот, такую сутану испортила. Как я мог забыть, что ты в образе Нагилы побывала в Красной Башне и поднахваталась там всяких штучек, — он показывает на свой светло-синий, отливающий серебром, свитер, — Рекомендую, сертон. Пистолетный выстрел выдерживает в упор, винтовочный — со ста метров.

Лена, справившись с приступом головной боли, цедит сквозь зубы:

— Не туда ударила, Время побери! Надо было в горло.

— Да, надо было в горло, — соглашается Меф.

Внезапно он меняет тон. Мягкие, почти доброжелательные, интонации в его голосе исчезают. Он говорит резко, временами его слова производят впечатление вколачиваемых в доску гвоздей. Он смотрит на нас колючим, весьма недоброжелательным взглядом:

— И чего бы ты добилась? А? Ну, лежал бы я сейчас здесь с перерезанным горлом, а вы? Вы бы тоже лежали рядом, вырубленные! Об этом вы забыли? — он показывает на потолок, — Очнулись бы вы уже в лаборатории, готовые к любой работе, запрограммированные на любые действия. Неужели ты, Андрей, до сих пор не понял, что эти сутки я отвоевал для тебя специально, чтобы уберечь от страшной участи. Я сумел доказать своему руководству, что только твоё участие в предстоящей операции гарантирует ей стопроцентный успех. Эти пять суток я могу действовать по своему усмотрению. А дальше… — Меф машет рукой, — Не хочу и говорить о том, что может произойти дальше. Я слишком хорошо отношусь к вам, чтобы допустить до этого. Наши пути ещё не раз пересекутся, и не только на тропе войны. Я уверен, мы придём к сотрудничеству. Сейчас у вас ещё есть шанс выйти отсюда. Вы можете мне верить, можете не верить. Ничего другого вам не остаётся. Выбор простой: или соглашаться на моё предложение, или… Далеко не все у нас разделяют мою точку зрения на вас. Я же считаю вас слишком незаурядными личностями, чтобы предоставить столь жалкой участи. Подумайте об этом хорошенько. А сейчас, давайте ужинать, а-то всё остынет. И прошу тебя, Лена, воздержись от телекинеза. Вы же хроноагенты, Время вас побери, неужели вы думаете, что здесь нас никто не контролирует?

Ужин проходит, в общем-то, нормально, если не считать упорного нежелания Лены поддерживать беседу, которая вращается вокруг утренней дискуссии о преимуществах диктатуры перед демократией. Лена отделывается односложными ответами и упорно думает о чем-то о своём. Выкурив сигару, Меф прощается:

— До завтра. Утром приглашаю вас к себе на чашку кофе.

С этими словами он покидает нас, ничем не намекая на оставшийся в моём распоряжении срок, и не спросив о моём решении.

Мы с Леной остаёмся одни. Одни, если забыть о том, что эта камера находится под постоянным контролем. Я задумываюсь: как же себя вести? А чего я, собственно, ожидал? Я и сам, содержа такого пленника как Меф, установил бы у него следящую аппаратуру. В принципе, мы можем разговаривать свободно, так как скрывать-то нам нечего. Побег отсюда невозможен, эти генераторы поля над головой надёжнее любых решеток и любой охраны, вместе взятых. А обсуждать свои дела и наши перспективы можно и в открытую. Никаких тайн мы не выдадим. В конце концов, если будет необходимость о чем-то договориться, то мы с Леной давно уже научились понимать друг друга без слов. Взгляды и интонации скажут нам всё, что нужно.

Лена, видимо, тоже пришла к такому выводу. Она потягивается и начинает стаскивать с ног красные сапожки Нины Матяш. Присаживаюсь рядом с топчаном и помогаю ей разуться. Лена с облегчением шевелит пальчиками ног.

— Слов нет, — говорит она, — сапоги лёгкие и удобные, но столько дней не разуваться, и они покажутся колодками. Да, хороший подарочек я преподнесу Нине Матяш, когда передам это тело ей во владение. Почти трое суток в седле. Вряд ли статс-дама была готова к этому. Даже я с ног валюсь, а о ней и говорить нечего. Как она ещё эти кровавые мозоли лечить будет.

Лена трёт ладонями свои бёдра, а я усмехаюсь. Действительно, вряд ли Нина Матяш, собираясь в это путешествие, предполагала, что оно так обернётся.

— Конечно, Нина на это не рассчитывала, но, думаю, ты о ней слишком низкого мнения. В начале пути она показала себя неплохой наездницей. Да и шпагой она владеет неплохо. Впрочем, можешь не терзать свою совесть. Одному Времени известно, как скоро в этом теле появится настоящая Матяш. Не исключено, что мозоли эти заживут ещё и на тебе.

— И то, правда, — соглашается Лена и заметно грустнеет.

— Расскажи лучше, что вы с Андреем делали? — предлагаю я.

— А что делали? То же самое, что делал бы и ты в таких обстоятельствах. От Сен-Реми и Степлтона толку было мало. Люди де Шома так их отделали, что они едва держались на ногах. Я оставила раненых на попечение хозяина постоялого двора, а убитых на попечение гробовщиков, и принялась искать тебя. Это было непросто. В первый день удалось выяснить только в каком направлении тебя увезли. Ночью ко мне присоединился Андрей, и стало уже полегче. Мы довольно быстро вышли на этот замок…

— Кстати, что это за место?

— Замок Сен-Кант, в шести километрах от Кана. Это — одна из резиденций Маринелло. Наши мало чем могли нам помочь. Они не могли даже подсказать: в замке ты ещё или уже нет. Словом, они тебя не наблюдали.

— Ну, разумеется. Это поле блокирует Матрицу на сто процентов. И что вы решили?

— Андрей именем кардинала мобилизовал окрестные гарнизоны мушкетеров. Впрочем, ему не пришлось даже использовать свои полномочия. Узнав, что лейтенант Саусверк в плену, все отряды мушкетеров: и серебряные, и золотые, и белые прочно блокировали замок. Мышь не проскочит. Де Шом проскочить куда-то всё же попытался. Но его загнали на постоялый двор на окраине Кана, где его ждали мы с Андреем. Андрей планировал захватить его в заложники и обменять на тебя.

— Ничего не получилось бы. Слишком велика ставка в этой игре. И потом, он же внедрённый агент, а Матрицу его мы заблокировать, как они, не можем. В ваших руках, в итоге, оказался бы подлинный шевалье де Шом, менять которого на меня никто не стал бы.

— Мы это тоже поняли, но позднее. На постоялом дворе присутствовало несколько местных дворян, и де Шом представил всё так, словно де Легар, используя своё положение, сводит с ним счеты. Пришлось Андрею взяться за шпагу. На это стоило посмотреть. Никто из присутствовавших, кроме меня, толком ничего не понял. Стремительные выпады, молниеносные движения шпаг, звон клинков, и противники снова стоят в позиции. Глаз не успевал замечать их движения. Наконец Андрей флеш-атакой от самой земли поразил де Шома в грудь. Монахи подхватили его и унесли куда-то. Вот тут-то Андрей спокойно вложил шпагу в ножны и сказал: «Время с ним. Сейчас это уже не агент ЧВП, и нам он не нужен». После этого у нас состоялся военный совет. Стремберг настаивал на максимальной осторожности. Кэт обсчитала и смоделировала все варианты. У неё получалось, что при любом раскладе кто-то один, а то и двое, останутся у ЧВП безвозвратно. Ричард описал нам ту часть замка, которую он смог наблюдать, и дал схему расположения постов охраны. Генрих срочно готовился к внедрению для нашего усиления. Магистр всё время молчал и колебался. Потом он дал нам добро действовать, исходя из обстановки и по своему усмотрению. «Главное, — сказал он, — это не бросить в беде товарища, но и самим не подставиться при этом». А я как раз подставилась, и самым глупым образом, — печально заканчивает Лена свой рассказ, — Надо было просто произвести разведку, выяснить, где они тебя держат, разобраться во всей этой чертовщине, — она поднимает взгляд к потолку, — а активные действия предпринимать только когда прибудет Генрих, а может быть ещё кто-нибудь. А я узнала, где ты находишься, и не удержалась, забыла обо всём.

— Ты говорила, что тебя даже не пытались задержать при входе в камеру, только обыскали и всё. Значит, они знали, кто сюда идёт. Да и ужин на три персоны довольно красноречиво говорит об этом.

— Выходит, так, — соглашается Лена.

— Но почему пошла именно ты, почему не Андрей?

— У тебя плохая память, Андрюша. Давай не будем возвращаться к нашему давнему разговору. Ты же знаешь, что я пойду за тобой всюду, хоть в пасть к дьяволу. Как я могла остаться там и отправить сюда Андрея? Он настаивал, но я убедила его. И выходит, что зря. Он поступил бы более рассудительно и трезво. А я, вместо того, чтобы помочь, только осложнила дело. Ведь так?

— Да, конечно, лучше бы тебе сюда не соваться, а произвести разведку и уйти. Но что сделано, то сделано, уже не поправишь. Придётся исходить из данной ситуации.

Мы замолкаем, каждый по-своему оценивая сложившуюся ситуацию и прикидывая возможные выходы из неё. Не знаю как Лена, а я ничего путного придумать не могу. Лена берёт меня за руку и тихо говорит:

— Андрей, у тебя ведь было какое-то решение, пока я здесь не появилась? Что ты молчишь? Ведь было, ты об этом говорил.

— Ерунда, Лена! Дурацкое решение было. Я совсем упустил из виду, что камера должна быть под контролем. Подумал, раз это средневековый замок, то никакой электронной аппаратурой здесь и не пахнет. Ну, и хотел усыпить бдительность Мефа, взять его в заложники и выйти под его прикрытием из замка. Чем бы это всё кончилось, ты уже знаешь.

— Я не о том, — говорит Лена после недолгой паузы, — Раз я виновата в усложнении ситуации, я и должна нести ответственность. Мы с тобой хроноагенты, и грош нам цена, если мы вдвоём не сможем что-нибудь придумать. Да, двоим отсюда уйти трудно, практически невозможно. Но можно вырваться кому-то одному. И этим одним должен быть ты.

Я вскакиваю:

— Ты хорошо подумала, прежде чем сказать?

— Хорошо.

— Я имею в виду хорошо, не в смысле долго. Так вот, подруга, ты плохо подумала. Прежде всего, обо мне плохо подумала. Неужели ты всерьёз полагаешь, что я в состоянии принять такое решение?

— А у тебя есть варианты?

— Пока нет. Но у меня есть мысль, и я её думаю…

Лена улыбается, а я продолжаю:

— Да, Леночка, решения пока нет, но оно должно появиться. И должно оно быть таким, чтобы мы вышли отсюда вместе: я и ты. Чувствую, что решение должно быть не стандартным…

— Ну да, ты же у нас специалист по нестандартным ситуациям, — Лена снова улыбается.

— Да, именно по не стандартным. Таким, чтобы им это и в голову не пришло. Каюсь, то, что я замыслил первоначально, было самым банальным, и, полагаю, Меф сразу понял мою игру. Он просто щадил моё самолюбие и не подавал виду. Сейчас надо придумать что-то такое, что поставит его в тупик. Думать надоть.

— Это будет не просто, — замечает Лена.

— Еще бы! — невольно вырывается у меня, — Если утром я думал за одного, то сейчас придётся думать за двоих.

Лена вздыхает, и мы снова умолкаем. На этот раз пауза затягивается надолго. Не знаю, может быть, Лена сейчас думает, что я лихорадочно вырабатываю не стандартное решение. А может быть, оно у меня уже готово, и сейчас я тщательно обдумываю детали. В таком случае она заблуждается. Я ни о чем таком не думаю. Просто сижу, смотрю в потолок и поглаживаю, слегка массируя, Ленины ножки, обтянутые тонким шелком чулок. Ведь, в принципе, решение у меня уже есть. Но говорить об этом Лене сейчас я не могу. Слишком уж оно не стандартное, даже для меня, и не известно, приведёт оно к благополучному исходу или нет. Но ничего другого я не вижу. И сейчас я просто отвлекаюсь от всего суетного, от того, что может мне завтра помешать твёрдо и без колебаний приступить к осуществлению своего плана.

Лена встаёт и босиком, в одних чулках, шлёпает к очагу. Присев возле него, она несколько минут задумчиво смотрит на синеватые язычки пламени, трепещущие над раскалёнными углями. Вернувшись к топчану, она снимает голубой, с серебряными галунами, мушкетерский камзол и бросает его на топчан.

— Андрей, а ты не пробовал противостоять этому? — она дёргает подбородком вверх, имея в виду генератор в потолке камеры, — Противостоять, в смысле собрать в кулак всю волю и наплевать на все.

— Пробовал, Леночка. Ни к чему хорошему это не привело. Воздействие стремительно нарастает и, если вовремя не отключить сознание, можно лишиться рассудка. Я, правда, до последнего себя не доводил, но отрубаться пару раз пришлось.

Лена тяжело вздыхает, присаживается рядом со мной на топчан и кладёт голову мне на плечо.

— Знаешь, Андрюша, в отличие от тебя, я далеко не специалист по нестандартным решениям. Сейчас я поняла, что стандартного решения просто не существует. Всё, что мне приходило в голову, это, как ты выразился, банальнейшие решения: захватить Мефа, взять дверь камеры штурмом, напасть на монахов, которые приносят еду и так далее. Ясно, что всё это — чушь.

Она обхватывает меня ладонями за виски, притягивает к себе и целует:

— Поэтому, Андрюша, я сейчас решила так. Коль скоро я тебе не помощница, отдаю свою судьбу в твои руки. Решай сам и за себя, и за меня. Я согласна и поддержу любое твое решение. Прошу только об одном: если встанет дилемма, что кто-то должен остаться здесь, действуй без оглядки на меня.

— Вот этого, Ленок, говорить не надо. Или мы выйдем вместе, или я сделаю всё, чтобы вышла ты. А за себя я ещё повоюю. Даю тебе слово: от такого подарка судьбы они будут не в восторге.

Лена долгим внимательным взглядом смотрит мне в глаза. Я читаю в этом взгляде вопрос: «Ты что-то уже решил? У тебя есть план действий?» «Нет, — честно признаюсь я, так же взглядом, — Никакого решения у меня пока нет. Не стандартные решения рождаются только в ходе активных действий. Завтра я ввяжусь в схватку и буду действовать по обстановке. Уверен, что мне подвернётся случай пересдать карты в свою пользу. А пока…» Вслух я цитирую Высоцкого:

— Их — восемь, нас — двое. Расклад перед боем не наш, но мы будем играть. Серёжа, держись! Нам не светит с тобою, но козыри надо равнять.

— Я этот небесный квадрат не покину, — подхватывает Лена с печальной улыбкой, — мне цифры сейчас не важны. Я всё поняла, Андрей. Как сказал намедни Магистр: действуй исходя из обстановки и по собственному усмотрению. Я в тебя верю. Нам ничего другого не остаётся.

И чтобы до меня дошло, что она всё поняла правильно, Лена вновь цитирует Высоцкого:

— Ловите ветер всеми парусами! К чему гадать, любой корабль — враг. Удача — миф, и эту веру сами мы создали, поднявши черный флаг. С нами Время, Андрюшка!

— С нами Время! — отвечаю я, — А пока отдохни, как следует. Я-то здесь сидел: спал и ел вволю. А вы всё это время с коней не слезали, действовали и переживали. Понимаю, тяжело сейчас отключиться, но ты же хроноагент, должна себя заставить. Давай, глазки закрывай, баю-бай.

Лена усмехается и укладывается на топчан:

— Подчиняюсь, господин лейтенант.

Через несколько минут ровное спокойное дыхание моей подруги свидетельствует, что она сумела отключить себя. Я смотрю на свою любимую, пусть даже и в облике Нины Матяш (Ленка всегда остаётся Ленкой) и мне становится не по себе. Не беру ли я на себя слишком много? То решение, которое я принял, слишком уж страшное, и не известно к какому результату оно приведёт.

Встаю и начинаю медленно ходить по камере. Может быть, ещё не поздно отказаться? Временами останавливаюсь у топчана и смотрю на спящую Лену. Она доверилась мне. А имею ли я право так рисковать? Хорошо, если только собой, но ведь я и ей рискую тоже.

Но чем дальше я размышляю, тем твёрже прихожу к выводу, что все пути, кроме избранного, ведут к неминуемому проигрышу. А здесь есть шанс. Пусть самый призрачный, но он есть только на этом пути. Других вариантов просто нет. Главное, действовать завтра твёрдо и решительно. Так, чтобы самому в решающий момент не заколебаться и не отступить. Бросаю взгляд на Лену. А как она всё это воспримет? Пусть она сказала, что полностью доверяет мне. Но до такой степени!

Глава IV

Утром Лена, проснувшись, спрашивает меня:

— Ну, ты принял решение?

Я вновь отвечаю ей строчками Высоцкого:

— Там чужие слова, там дурная молва, там ненужные встречи случаются. Там сгорела, пожухла трава, и следы не читаются, в темноте.

Лена с сомнением смотрит на меня. Похоже, что она не поняла. Пытаюсь пояснить по-другому:

— Если хода нет, а ходить надо, с какой масти надо идти?

Взгляд моей подруги не становится более осмысленным. Поднимаю палец и назидательно декламирую:

— И всегда ходи с бубей, если хода нету!

Лена начинает понимать. Её лицо меняет выражение с недоумевающего на озабоченное:

— Андрюша, неужели всё так безнадёжно?

— Надежда умирает последней, Леночка. А мы с тобой пока ещё дрыгаем ногами и шевелим мозгами. В данный момент надо настраиваться. Это, как поётся, будет последний и решительный бой. От тебя потребуется только одно: верить мне, ничему не удивляться и не мешать. Да, и ещё одно: быть готовой к самому худшему.

Лена с сомнением качает головой и хочет возразить, но я останавливаю её:

— Всё, дискуссия и обсуждение планов закончены. До выхода на сцену главного действующего лица остались считанные минуты.

Пока я договариваю последние слова, камера озаряется золотистым светом. В стене появляется проём, и на пороге появляется Меф:

— Прошу на чашку кофе.

Лена смотрит настороженно, но я ободряюще улыбаюсь ей и шагаю в проём. Лена вздыхает и устремляется к проходу как в омут. Но на ходу она резко останавливается и возвращается к топчану. Там она натягивает сапожки и надевает камзол. Прихорашиваясь на ходу, Лена догоняет нас. Женщина всегда остаётся женщиной. А уж моя Ленка, тем более.

Кофе уже готов. Меф разливает его по чашкам и приглашает нас к столику. Лена ошеломлённо оглядывается и тихо балдеет. Я коротко объясняю ей, где мы находимся… Она кивает и подходит к окну.

— Андрей! Глянь-ка! — зовёт она меня.

Подхожу к окну. Вдалеке скачут всадники, человек двадцать. Они в красных плащах, которые на солнце отблёскивают золотом. Золотые мушкетеры! Но Лена смотрит и протягивает руку в другую сторону. Через небольшую речку по мосту, по направлению к замку, движутся четыре пушки.

— Я знаю об этом, — спокойно говорит Меф, который стоит сзади нас.

— Но ты не знаешь главного, — резко поворачивается к нему Лена, — Если до двух часов пополудни я не выйду из замка, эти пушки откроют огонь, а мушкетеры пойдут на приступ. Они огнём выжгут твоё змеиное гнездо!

Меф молчит и только улыбается. От его улыбки мне становится не по себе, и я говорю Лене:

— Так. Значит, последний довод королей? Почему ты вчера об этом не сказала? Держала до самого последнего момента, про запас?

— Во-первых, я говорила, что должны подойти артиллерийские батареи, ты просто не обратил на это внимания. Во-вторых, сейчас ещё не последний момент. У нашего хозяина в запасе ещё целых шесть часов. Пусть подумает хорошенько.

— Лена, я прекрасно помню, что ты говорила про артиллерию. Но я не помню, чтобы ты говорила о том, что начало штурма связано с тем: выйдешь ты из замка в определённое время или нет.

— Какая разница! Вот, сейчас сказала. Ну, что, будете отражать штурм или сразу выбросите белый флаг? — ехидно спрашивает она Мефа.

Но Меф олицетворяет собой олимпийское спокойствие:

— И не подумаю. Обрати внимание на толщину стен. Даже если мушкетеры притащат сюда кулеврины, стены устоят. Чтобы их разрушить, нужны шестидюймовые гаубицы-пушки или калибром поменьше, но с кумулятивными снарядами. А полевые орудия стенам замка не страшны.

— Да мушкетерам и не надо разрушать стены. Им достаточно разбить ворота, и замок будет в их руках. Неужели твои наёмники и монахи смогут противостоять лучшим воинам Европы? Ха!

— Пусть берут. Ты думаешь, мне жалко тех наёмников, которые лягут перед воротами? Нисколько. Они набраны из всякого уголовного и полууголовного сброда. По многим из них верёвка плачет. Так что смерть от клинка или пули мушкетера для них как отпущение грехов. То, что мушкетеры возьмут замок, в этом я не сомневаюсь. Пусть даже ценой больших потерь, этого, увы, при штурме не избежать. Но сюда, в донжон, они не войдут. И вы знаете, почему. Едва только первый мушкетер проникнет за стены замка, я включу генераторы поля на полную мощность. Так что даже если их усилят ещё десятком ваших товарищей, они не достигнут желаемого результата.

Лена не сдаётся и вызывающе смотрит на Мефа. А я задумываюсь. Конечно, затея со штурмом смелая, как раз в стиле Андрея (да я и сам пришел бы к такому же решению), и при других обстоятельствах она непременно увенчалась бы успехом. Но сейчас она обречена на провал. Меф, безусловно, прав. Мало того, что мушкетеры понесут бессмысленные потери. Андрей с Генрихом, если он уже здесь, рискуют попасть в лапы Мефа. И они ничего не знают о том, что им угрожает, разведчица-то ведь не вернулась. Но Ленка-то знает и, тем не менее, она держится довольно самоуверенно. На что она надеется? И почему она вчера промолчала об этом? Ай да Ленка! Она играет свою игру и надеется взять Мефа на испуг. Как же, возьмёшь его! Тот еще, волчара! Но Меф правильно предостерёг меня. Надо как-то остановить Андрея. Но как?

— Кофе остывает. Не знаю, как вы, а я не люблю пить его холодным, — говорю я и направляюсь к столику с чашками.

Меф с Леной, переглянувшись, следуют за мной. Меф снова разыгрывает из себя радушного хозяина:

— Как ночевали? Я прошу прощения, но я только сейчас вспомнил, что в камере только один топчан. Сегодня же поставят ещё один. Елена, как кофе?

Лена одобряюще кивает, а Меф с улыбкой объясняет:

— Этот кофе, как и шербурский сыр, я похитил в одной из биологических цивилизаций. Да, чуть не забыл!

Меф протягивает руку и нажимает какую-то кнопку.

— Что это ты сделал? — подозрительно спрашивает Лена.

— Ничего особенного. Дал сигнал, чтобы несли завтрак.

— Ничего себе! — изумляюсь я, — Они придут, а нас в камере нет.

— А, пустяки, — отмахивается Меф, — Я приучил их ничему не удивляться.

— В таком случае, дай мне листок бумаги и перо.

Ничем не высказав удивления, Меф достаёт бумагу и пишущий стержень. Я пишу записку Андрею. Пишу по-русски.

“Андрей!

Ничего не предпринимай и жди. Ты знаешь, что меня можно съесть только под изрядное количество водки, а её здесь делать не умеют. Привет от Лены, она здесь, вместе со мной.

Коршунов.

Р.S. Жди меня, и я вернусь, только очень жди.”

— Пусть монахи передадут это письмо графу де Легару, — отдаю я бумагу Мефу. — Написано по-русски, чтобы Андрей понял и не сомневался, что писал лично я.

— А что за постскриптум?

— Это строчки одного известного в нашей с ним Фазе поэта. Еще один довод Андрею не сомневаться в авторстве письма. Вряд ли вы знаете Симонова. Ну, а если сомневаешься в переводе, запусти своим спецам на расшифровку, благо у нас в запасе ещё около шести часов.

— Зачем же? Я тебе верю. Так ты тоже поверил, что я тебя выпущу?

— Ничему я не верю. Просто не хочу, чтобы ещё один из нас попался в эту клетку.

— Хм! Ты прав, это вам ни к чему. Пойдёмте завтракать, — он дважды нажимает на кнопку и тут же поясняет, — Это я вызываю монаха, чтобы отдать ему твоё письмо.

Едва мы усаживаемся за стол в нашей камере, как приходит монах. Меф вручает ему письмо со словами:

— Возьмёшь белый флаг, выйдешь из замка и найдёшь графа де Легара. Если мушкетеры не будут тебя пропускать, скажешь, что несёшь ему письмо от лейтенанта Саусверка. Даю тебе на всё это не больше часа. Доложишь об исполнении. Ступай.

Монах с поклоном берёт письмо и уходит. Меф поворачивается ко мне:

— Что дальше?

— Дальше будут вопросы, — говорю я, наливая Лене вина.

— Вопросы? — брови Мефа удивлённо лезут вверх.

— Сейчас ты мне расскажешь содержание и цель операции, на участие в которой ты подвигаешь меня уже третьи сутки. А я буду задавать тебе уточняющие вопросы, если мне будет что-то непонятно.

Слышится звонкий удар и плеск. Это Лена роняет на пол кубок с вином. Но я не обращаю на неё внимания, я не спускаю глаз с Мефа. Похоже, что он озадачен. Да, именно озадачен. Чтобы скрыть своё замешательство, он наливает вина, делает три глотка и только потом спрашивает:

— Это следует понимать так, что ты принял решение?

— Никакого решения я ещё не принял. Сначала я должен узнать, что от меня требуется, что вы от меня ждёте. Решение я приму тогда, когда в этих вопросах будет полная ясность. Хоть ты и говорил, что участие в этой операции не идёт в разрез с моими принципами, но я должен в этом убедиться.

— Можно подумать, что у тебя есть альтернатива.

— Она всегда есть. Мёртвые сраму не имут. Мы всегда успеем остановить свои сердца до того момента, как заработают ваши чертовы генераторы. Надеюсь, ты похоронишь нас с воинскими почестями?

— Думаю, что до похорон с воинскими почестями дело не дойдёт, — улыбается Меф, — Но раз ты так ставишь вопрос, то я не вижу оснований дальше хранить секрет. Тем более, что тот выход из положения, который ты предусмотрел, так же гарантирует меня от утечки информации. А когда дело будет сделано, конфиденциальность будет ни к чему.

Меф задумчиво трёт себя пальцем по правому виску. Только сейчас я замечаю у него там небольшой шрам. Интересный шрам. Словно от пули. Он что, стрелялся во времена оны? А Меф, собравшись с мыслями, начинает:

— В одном из контролируемых нами Миров, в системе Беты Водолея, на планете Плей [2] (Интересное название, — отмечаю я про себя), в копях найден рубин, который тут же был окрещен Олимпиком. Это был первый в истории случай, когда в сообщении о драгоценных камнях прозвучали не караты, а метрические меры. Вес Олимпика двенадцать килограммов восемьсот тридцать граммов. Желающие, если им любопытно, могут сами перевести этот вес в караты. Но нас в Олимпике интересуют не караты и даже не его вес в килограммах. Нас интересуют его размеры. Через четверо суток Олимпик будет продаваться с аукциона. Туда уже съехалось много претендентов, но купить его должны мы.

— Вопрос первый, — перебиваю я Мефа, — Зачем вам этот суперрубин?

— Для чисто научных целей. Ты представляешь, какими уникальными свойствами обладает чистый природный рубин таких размеров? А какую энергию можно в нём накопить? Можем ли мы допустить, чтобы это чудо природы затерялось где-нибудь в музее или в частной коллекции. Или, ещё веселее, чтобы его разрезали на куски и понаделали из него красивых и баснословно дорогих безделушек?

— Объяснение туманное и расплывчатое, — констатирую я, — но, за неимением другого, принимается. Продолжай излагать.

— С вашего позволения, — усмехается Меф, — Итак, целью операции является приобретение Олимпика. Приобретение любой ценой. Я не говорю о том, что даже стартовая цена на Олимпик, это уже почти годовой бюджет не очень большого государства, а дойдёт она, в процессе торгов, до поистине астрономической суммы. Основными претендентами на приобретение Олимпика будут выступать: компания «Галактика-Диамант», компания "Михельсон, Шмуль и С0 ", корпорация «Лувр-Эрмитаж», Галактический Центр Искусств, император Цефея и некто Кохлиан Усота — один из богатейших гуманоидов Галактики. Все они и их представители уже прилетели на Плей с большими и хорошо оснащенными свитами. И мне сдаётся, что тому, кто купит Олимпик, будет довольно-таки не просто вывезти его с Плея. Эти люди проигрывать не любят и пойдут на все, тем более, что нравы этого Мира довольно свободные. Так что покупка Олимпика, это только вторая, и далеко не самая главная, часть операции.

— Ты сказал «вторая», а в чем состоит первая? — спрашиваю я.

— Не спеши, всё по порядку. Я продолжу. Наши представители сейчас летят к Плею на лайнере «Капитан Джуди Вис». Один из них прямой агент, как и я, а второй внедрённый. Вот его я и планирую заменить тобой. Потому как, на завершающей стадии операции от этого агента потребуется максимум инициативы, авантюризма, риска и, главное, нестандартные решения. Он всеми этими качествами более-менее располагает: одними более, другими менее. Менее всего в нём инициативности и ещё меньше способности принимать и исполнять нестандартные решения. Наше руководство уповает на то, что он может блестяще справиться с первой стадией операции, а на завершающей, будет на подхвате у прямого агента. Но я считаю, что на завершающей стадии, то есть при вывозе Олимпика с Плея могут возникнуть такие нештатные ситуации, которые никакими планами и расчетами не предусмотришь.

— И какой суммой располагают ваши агенты?

— А вот в этом и заключается первая стадия операции. Дело в том, что они везут с собой только десять тысяч галактических экю, или гэкю, как их там называют. Сумма сама по себе весьма немалая, но она не составляет и трети стартовой цены Олимпика. Мы, конечно, располагаем капиталами, которые позволяют забить на аукционе всех конкурентов. Но собрать такие средства воедино, перебросить их в этот Мир, конвертировать в галактические экю и доставить их на Плей мы просто не успеваем.

— И за какие, извини, шиши, они должны покупать Олимпик, да ещё и любой ценой? — интересуюсь я с самым невинным видом.

— Тут я должен сделать небольшое отступление, — говорит Меф, словно не замечая моего сарказма, — Планета Плей знаменита в этом Мире двумя достопримечательностями. Первая, это алмазные и рубиновые копи, равных которым нет в Галактике. Вторая, это знаменитые на всю Галактику игорные дома. В принципе, эта вторая особенность и дала имя планете. Алмазы и рубины там нашли позже. Самый крупный игорный дом на Плее и во всей Галактике называется «Алмазная пыль». Ставок там не ограничивают. Можно проиграть за вечер целую планету, а можно выиграть звёздную систему. Проблема только в том, как вынести выигрыш. Мафия, которая контролирует большую часть игорного бизнеса Плея, в том числе и «Алмазную пыль», очень не любит делиться своими доходами с кем бы то ни было. «Алмазная пыль» это — целый комплекс злачных мест для прожигателей жизни. Десятки игорных залов, несколько отелей класса «супер-люкс», рестораны, в которых можно отведать самые экзотические блюда из самых отдалённых дыр Галактики. Десятки публичных домов с такими женщинами, которые за одну ночь могут разорить мультимиллионера. Торговые комплексы, где можно приобрести всё, на что только способна фантазия, а если её, фантазии, у покупателя нет, то он всё равно оставит в этих комплексах всё, что осталось у него после визита к проституткам. Или наоборот. Стоит ли говорить, что и отели, и рестораны, и публичные дома, и торговые комплексы принадлежат той же мафии. Кстати, ей же принадлежат и копи, где был найден Олимпик. Поэтому, он будет продаваться в одном из торговых залов «Алмазной пыли».

— Я понял, — говорю я, пользуясь паузой, вызванной тем, что Меф наливает себе вина и прикуривает сигару, — Вы хотите, чтобы ваши агенты выиграли в «Алмазной пыли» сумму, необходимую для покупки Олимпика.

Меф отпивает глоток вина, затягивается сигарой и смотрит на меня, склонив голову к левому плечу. Есть в этой его позе что-то от птицы. При этом поглаживает свой шрам и улыбается:

— Вот, видишь, ты сам всё понял. Приятно иметь такого догадливого сотрудника. И почему мы не работаем вместе?

— И сколько же надо выиграть, чтобы купить Олимпик? — спрашиваю я, игнорируя намёк Мефа.

— По нашим прогнозам продажная цена Олимпика должна несколько превысить пятьсот тысяч гэкю.

У меня невольно вырывается свист. На Лену я, вплотную занятый Мефом, давно не смотрю. А она всю эту беседу внимательно слушает и тут же высказывает своё мнение:

— Помнишь, Андрей, мы не так давно гадали, почему они всё время терпят поражение при столкновении с нами. Теперь я поняла. Если они все свои операции планируют в таком же духе, то удивительно, что у них вообще что-то получается.

Меф весело и от души смеётся:

— Права ты, Елена, тысячу раз права! Два ноль, в твою пользу!

— И ничего смешного я не вижу, — всё так же спокойно продолжает Лена, — Это же уму не постижимо, планировать операцию, всю состоящую из неопределённостей. Выиграют они нужную сумму или нет. Смогут перебить цену на торгах или нет. Сумеют вывезти камень с планеты или нет. Да к тому же все неопределённости вытекают одна из другой. Да где это видано!? Если я предложу такой план операции, меня тут же в Школяры разжалуют и заставят сдавать заново все зачеты и экзамены. А, скорее всего, сошлют в Хозсектор пожизненно, без права работы в реальных Фазах до конца дней своих. Интересно, кто автор столь блестящего плана? Уж не ты ли? В таком случае, преклоняюсь и весьма сожалею, что не могу взять с собой в Монастырь твой автограф. Я бы повесила его на стенку в Аналитическом Секторе: учитесь, как надо планировать операции, не то, что вы. Рассчитываете всё до мелочей, вплоть до того можно нам в определённый момент высморкаться или лучше чихнуть.

Ленка торжествует, она смотрит на Мефа, склонив голову к левому плечу, прищурившись и облизывая губы кончиком языка. Странно видеть у Нины Матяш знакомые повадки Елены Илек. Хорошо зная эти приметы, я делаю вывод: спёкся Меф, можно к столу подавать. Сейчас Ленка добавит перчику, горчички, польёт уксусом или майонезом и начнёт, не торопясь, кушать.

Но невозмутимый Меф одним движением разрушает прекрасно подготовленную атаку:

— И опять ты права, Елена, права на все сто пятьдесят процентов. И можно было бы сразу чехлить орудия и играть отбой, если бы не одно обстоятельство. В операции участвует прямой агент, отличительной особенностью которого является недюжинные аналитические способности и умение быстро, на ходу, принимать единственно верные решения. Правда, и у него есть недостаток. Всё рассчитать и принять верное решение он может, а вот воплотить… Здесь он, прямо скажем, не очень силён. Потому-то я и предложил, чтобы в связке с ним работал именно Андрей. Потому что, как не рассчитывай, а в таких делах всего не предусмотришь. Кстати, именно этим моментом и ограничилось моё участие в разработке операции. А что касается первого этапа, то за него я спокоен. Внедрённый агент в миру был профессиональным шулером, и при внедрении Андрея эти его навыки будут оставлены в Матрице носителя. К тому же, прямой агент имеет некоторые способности, которые помогают ему видеть карты противника и телепатировать эту информацию партнёру. Так что крупный выигрыш им гарантирован.

Лена хочет что-то возразить, но, поняв, что на каждый её аргумент у Мефа найдётся не менее аргументированный ответ, безнадёжно машет рукой, отрезает кусок жареного зайца и впивается в него зубками. Меф благосклонно смотрит на неё. Таким взглядом радушная, хлопотливая хозяйка награждает гостя, которому понравилось какое-то предложенное блюдо, и он просит добавки.

Пользуясь молчанием, я обдумываю то, что услышал от Мефа. Слов нет, операция рискованная, и есть немало шансов за то, что успешно она не завершится. В этом случае у Мефа будут все основания не сдерживать данного слова. Ха! Словно я верю, что он намерен его сдержать! Но с другой стороны, в ходе этой операции может возникнуть такая масса непредвиденных моментов, что грош мне цена, если я не воспользуюсь хотя бы одним.

— Андрей, если ты намерен участвовать в этой авантюре, ты потеряешь себя в моих глазах дважды. Первый раз за то, что согласился вообще, а второй за то, что решился на эту глупость. Настоящие хроноагенты в такие игры не играют, — слышу я голос Лены, которая уже справилась с зайчатиной и теперь держит в руке кубок с вином.

Примерно такой реакции от своей подруги я и ожидал. Было бы удивительно, если бы она сказала что-то другое. По-моему, даже Меф знал это, потому как он продолжает глядеть на Лену отческим, благосклонным взглядом. Вдоволь насмотревшись на неё, Меф обращается ко мне:

— Ну, а ты, Андрей, разделяешь её мнение?

Я, хотя уже давно всё решил, делаю вид, что всё ещё колеблюсь. Закуриваю сигару и несколько раз медленно затягиваюсь, задумчиво глядя в горящий очаг. На Лену я стараюсь не смотреть. Если я увижу её глаза, то не смогу сказать то, что я сейчас должен сказать. Насмотревшись на пламя, перевожу взгляд на Мефа и медленно, с расстановкой, говорю:

— Что ж, если всё обстоит именно так, как ты говоришь, то я не вижу особых причин, мешающих мне принять твоё предложение, — энергичным взмахом руки гашу готовую выплеснуться реакцию Лены на мои слова.

Моя подруга с отчетливым звуком смыкает губы и хватается за голову, а я продолжаю:

— Выбора у нас всё равно нет, а так хоть какой-то шанс будет. Я готов помочь вам, но при одном условии.

— Можешь не сомневаться, своему слову я хозяин, — быстро говорит Меф.

— Нет, ты меня не понял. Когда я вывезу Олимпик с Плея и вернусь оттуда, ты при мне снимаешь блокировку и выйдешь на связь с нашими. На моих глазах она, — я показываю на Лену, — вернётся домой. После этого ты выпустишь меня.

— Принято. Но почему ты сам не хочешь вернуться домой прямо отсюда?

— Сначала я вместе с де Легаром превращу этот ваш гадюшник в груду дымящегося щебня.

Меф смеётся:

— Согласен! Всё равно, судя по всему, работу здесь придётся сворачивать. Спасибо вам!

Глава V

— Что ж, — говорит Меф, — раз решение принято, не будем терять времени. Пойду готовить внедрение.

— Откуда будем внедряться? — интересуюсь я.

— Из моей лаборатории. Готовность примерно через полчаса.

С этими словами Меф открывает проход и оставляет нас. Дело сделано, теперь можно уделить внимание и подруге. Лена смотрит на меня, как на грязную женщину, которая вдруг предложила ей заняться лесбийской любовью.

— Что же ты молчишь, Ленок?

— А что я могу сказать? Ты уже всё решил и собрался. Так сказать, вживаешься в образ. Эх, Андрей, как же дёшево ты купился!

Как мне объяснить, чтобы она поняла? Вновь на память приходят строки Высоцкого, и я, слегка перефразируя его, говорю:

— Я снова тут, я собран весь, я жду заветного сигнала. И парень тот, он тоже здесь, среди стрелков из «Эдельвейс». Их надо сбросить с перевала!

В глазах моей подруги что-то меняется. Похоже, она начинает понимать, что к чему. Она долго смотрит на меня затуманенным взором. У неё такой вид, словно она решает сложнейшую систему темпоральных уравнений. Но я-то знаю, что не уравнения она сейчас решает, а меня. Тихо и медленно выговаривает она слова Шекспира:

— Diseases desperate grown by desperate appliance are relieved, or not at all [3].

И хотя фраза, с точки зрения английской грамматики, построена как утвердительная, я четко слышу, как в ней звучит вопрос. Прикрываю глаза, откидываюсь назад и, опёршись спиной на камни стены, шепчу:

— Yes, my lady [4].

Мы снова молчим и только смотрим друг другу в глаза. У меня словно цепи с рук и ног сняли, а на сердце лопнул стальной, давивший на него, обруч. Ленка всё поняла. Слава Времени! Теперь мне будет легче работать. Камера озаряется золотистым светом. Лена вскакивает и, подойдя вплотную, быстро говорит мне:

— The single and peculiar life is bound with all the strength and armour of the mind to keep itself from noyance; but much more that spirit upon whose weal depends and rests the lives of many [5].

Вошедший Меф останавливается, вслушивается в слова Лены, и я, к своему удивлению, вижу, что он ничего не понимает. Здорово! Оказывается, их образование основательно хромает. Во всяком случае, Шекспира они не знают. Поняв, что я засёк его замешательство, Меф пересиливает себя и спрашивает:

— Что это ты говорила и на каком языке?

— Я цитировала ему Шекспира, найдя у него аргументы против участия в вашей авантюре

— А, того самого Шекспира, которого ты цитировал над телом убитого де Ривака! Да, это — глубокий мыслитель. Когда мне перевели эту фразу, я поразился, насколько к месту она тогда прозвучала. Надо будет почитать его на досуге.

Когда ещё ему переведут наш разговор с Леной, и когда он ещё врубится в его смысл! Обнаглев, я подхожу к Лене, целую её и говорю:

— Я всё понял. Adieu, adieu, adieu, remember me! [6]

— Adieu, adieu, adieu, remember me, — отвечает мне Лена.

— Снова Шекспир? — интересуется Меф.

Я утвердительно киваю и спрашиваю:

— У тебя всё готово?

— Да. Прошу! — он показывает на светящийся проход.

Тяжело вздохнув, (всё-таки не на брачное ложе иду) направляюсь в лабораторию. На пороге оборачиваюсь. Лена сидит на топчане и с тоской смотрит мне вслед. Внезапно к ней обращается Меф:

— Елена, ты не поможешь мне по своей прямой специальности? Я, конечно, могу управиться и один, но всегда возможны непредвиденные осложнения, которые могут наложить на Матрицу Андрея необратимые изменения. Поэтому, лучше подстраховаться. Я тебе всё объясню.

Лена с готовностью вскакивает и идёт вслед за мной. В лаборатории Мефа стоит кресло с высокой спинкой. Компьютер включен. Меф указывает мне на кресло:

— Устраивайся.

Сам он разворачивает один из дисплеев так, чтобы я видел изображение:

— Это твой клиент, Риш Кандари.

На дисплее виден смуглый, чем-то напоминающий индуса, брюнет лет тридцати, тридцати пяти. Совершенно голый он спит на постели в каюте лайнера. Каюта расцвечена непривычным сочетанием синих и желтых тонов.

— А кто второй? — спрашиваю я.

Меф бросает взгляд на таймер:

— К сожалению, сейчас уже нет времени. Тебя с ним познакомит капитан лайнера. Он — третий участник операции.

Меф подводит Лену к дисплею, на котором мельтешат разнообразные фигуры Лиссажу, и начинает ей что-то объяснять. Лена кивает головой и несколько раз машет рукой. Мол, поняла. Молодец всё-таки у меня Ленка! С ходу разобралась в чужой технике и методике. Лена быстро что-то регулирует, и Меф одобрительно кивает головой. За эту часть работы он спокоен. Он подходит ко мне и протягивает мне сетчатый шлем, выполненный из мелких шариков, напоминающих жемчужины.

— Надевай.

— Одна просьба, Мефи.

— Слушаю.

— Ты будешь наблюдать меня?

— Разумеется, вот на этом дисплее.

— Тогда сделай так, чтобы она, — я киваю в сторону Лены, склонившейся над панелью, — видеть меня не могла.

— Хорошо, — соглашается Меф, — сделаю. Ты готов?

— Да. А ты?

Я подразумеваю мучительную процедуру мнемонической подготовки. Но оказывается, они обходятся без неё. Что ж, по сравнению с нами, они впереди.

— У меня всё готово, — отвечает Меф, усаживаясь у компьютера, и спрашивает, — Всё-таки мне интересно, как ты решился? Ведь ты был так категорически против.

— Есть древняя восточная мудрость. Если ты схватил за заднюю ногу слона, а он вырывается, не сопротивляйся. Начинай.

Меф усмехается. Спинка кресла откидывается, и я принимаю горизонтальное положение. В этот момент Лена оставляет свой дисплей, подбегает ко мне, целует и шепчет в ухо:

— Adieu, adieu, adieu, remember me!

Меф бросает взгляд на её дисплей и командует:

— Андрей! Закрой глаза!

Послушно смыкаю веки и куда-то стремительно падаю. Приземляюсь на удобной, мягкой постели, покрытой бархатным темно-синим покрывалом.

— Господин Кандари! — слышу я голос стюарда, — Капитан Бульаф приглашает вас к себе в четырнадцать часов тридцать минут.

— Хорошо, я буду у него, — отвечаю я, не открывая глаз.

Ответить-то я ответил, но вставать что-то не больно тянет. В теле слабость, в голове звон, в желудке тошнота, а во рту препротивнейший привкус. Что это? Последствия переноса Матрицы по ЧВП-шной методике? А может быть господин Риш намедни перелишил какой-то дряни? Мне больно даже глаза открыть. Я знаю, что увижу ярко освещенное сочетание синего и желтого. И это заранее раздражает меня.

Но глаза открывать надо. Надо, чтобы узнать, сколько ещё осталось до встречи с капитаном. Вдруг не больше пяти минут. Делаю над собой усилие и открываю один глаз. Время побери этого стюарда! На таймере — двенадцать десять. Но ничего не поделаешь, надо вставать, раз проснулся.

Потягиваюсь, спускаю ноги на пол. Ступни утопают в тёплом, фиолетовом с желтыми узорами ковре. Шлепаю в туалетную комнату, где принимаю различные души: и контрастный, и ароматический, и ионный. Вроде бы, взбодрился, но отвратительный привкус во рту и свинец в голове не исчезли.

С робкой надеждой подхожу к бару. Ну, конечно! Он удручающе пуст. Надо идти в ресторан, пока есть время. С сомнением смотрю на одежду, лежащую в кресле. В здравом уме и трезвом рассудке я такое никогда бы не надел. Но в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Тем более что мне, как хроноагенту, не пристало кочевряжиться. Разбираюсь, что к чему. Н-да!

Вздохнув тяжко, натягиваю синие чулки, сродни дамским, только не прозрачные, а плотные. Влезаю в обтягивающие задницу и верхнюю часть бёдер фиолетовые шорты с широким салатным поясом и такой же каймой по низу коротеньких штанин. Почти плавки, только подлиннее. Натягиваю тонкий ядовито-зелёный свитер с короткими, до локтей, широкими рукавами. На спинке кресла висит синяя мантия из тонкой замши, на ней по краям идут затейливые серебряные узоры.

Смотрю на обувь, и мне становится жутковато. Живо вспоминаются Ленины любимые босоножки с плетением до колен и сандалии Ялы. Здесь примерно то же самое, только ремешки короче, и они серебряного цвета. Как же я с ними справлюсь? В конце концов, решаю не перетруждать свою голову, а довериться моторной памяти хозяина моего тела.

Закрываю глаза и начинаю обуваться. Вроде получилось. На моих ногах сандалии, состоящие их серебряных ремешков, которые оплетают крест-накрест весь подъём и застёгиваются над лодыжкой Хорошо еще, что не на высоком каблуке. Накидываю на плечи короткую, чуть ниже пояса, мантию, застёгиваю её на шее серебряной пряжкой в виде скрещенных ног и подхожу к зеркалу.

Великое Время! Ну и вид! Вся одежда, за исключением замшевой мантии, выполнена из эластичной ткани, отливающей серебром и ярко сверкающей при каждом движении. Только сейчас до меня доходит, что такую ткань, такое сочетание цветов и такой фасон одежды я видел на Мефе. Что же из этого следует? А следует то, что Меф — выходец из этой Фазы. Интересно! Теперь понятно, почему он с таким знанием дела описывал Плей, «Алмазную пыль» и царящие там нравы. По возвращении надо будет поинтересоваться, не состоял ли он в мафии, контролирующей «Алмазную пыль»?

Но до этого ещё далеко, а пока надо сходить в ресторан. Покидаю каюту и сразу теряюсь. Конечно, память Риша Кандари сама отведёт меня куда надо, но мне точно известно, что во всей Галактике и всех Фазах нет пассажирских лайнеров с такими узкими и запутанными коридорами и, вообще, с такой планировкой. К тому же на лайнерах не должно быть дверей и люков без номеров и поясняющих надписей. А здесь они через пять, шестая.

В ресторане испытываю двойственное ощущение. Меня, как Андрея Коршунова, шокирует безвкусное, и даже дикое сочетание цветов. Риш Кандари воспринимает это как должное и направляется к стойке. Что это? Недостаток методики подготовки агентов ЧВП к внедрению или результат спешки, с которой меня готовил Меф? Раньше у меня таких двойственных ощущений никогда не было.

Бармен встречает меня с улыбкой, как завсегдатая. Не спрашивая заказа, он сразу наливает мне полстакана пойла, по цвету и запаху напоминающего денатурат. По вкусу, впрочем, тоже. Делаю пару глотков, стараясь ничем не выдать своего отвращения. Кладу на стойку монету, устраиваюсь на высоком табурете и начинаю осматриваться.

Время моё! И куда же меня занесла злая воля Мефа! Людей в ресторане немного, десятка полтора. Но и этого вполне достаточно, чтобы получить об этой Фазе некоторое представление. Мужчины и женщины одеты практически одинаково. Чулки, обтягивающие свитера, мантии, шорты или короткие юбочки. И то, и другое без различия пола. Есть и разница. Мужчины обуты или в такие как у меня сандалии, или высокие, до колен, сапоги на шнуровке. У женщин на ногах остроносые туфельки на высоченной шпильке или босоножки из очень тонких ремешков и на такой же высоченной шпильке. Правда, две женщины обуты в очень высокие сапоги, почти ботфорты, доходящие до самых шортов.

Самое главное отличие в расцветке одежды и обуви. У мужчин преобладают цвета от зелёного до фиолетового, встречаются черные, коричневые и лиловые детали. И ткань, и обувь у мужчин отливает серебром. Женщины одеты в белые, желтые, красные, розовые цвета, вплоть до светло-зелёного. И ткань, и обувь у них отсвечивают золотом. И ещё деталь: все женщины, без исключения, в длинных, не ниже чем до локтей перчатках. Не отсюда ли переняли этот обычай женщины нашего Монастыря?

Разглядывая собравшихся, задерживаюсь на молодой женщине, сидящей за ближайшим столиком. Она сидит и вертит в пальцах высокий бокал с напитком малинового цвета. Очень длинные, тёмно-каштановые волосы роскошным водопадом струятся поверх бархатной мантии вишнёвого цвета. Черты её лица до такой степени тонкие и породистые, что невольно вспоминаются фамильные портреты старинных аристократических родов. Высокий чистый лоб. Слегка приподнятые брови придают её лицу несколько надменное выражение. Большие, чуть раскосые, карие глаза скучающе смотрят перед собой, ни на ком не останавливаясь. Женщина закинула ногу на ногу и покачивает ножкой, обтянутой розовым чулочком и обутой в золотистую туфельку на немыслимой шпильке.

Почувствовав, что я смотрю на неё, она переводит свой взгляд и разглядывает меня долго и внимательно. Я не отвожу глаз. У меня складывается впечатление, что эта женщина ясно читает мои мысли. А они, надо сказать, далеко не скромные.

— Я вижу, Риш, — говорит мне вполголоса бармен, — ты второй день не сводишь глаз с этой красотки. Ну и зря. Не по карману она тебе. Это Кора Ляпатч, дамочка высшего света.

— Какая разница, дама высшего света или горничная. В постели все они одинаковые.

— Не скажи. Кора там такие чудеса творит, что горничным и пригрезиться не может.

— А ты откуда знаешь? Сам что ли сумел переспать с ней?

— Куда уж мне! Говорят…

— Интересно, кто это говорит?

В этот момент Кора щелчком пальцев подзывает официанта и громко, не сводя с меня глаз, отдаёт распоряжение:

— Каюта 37, ужин на двоих к семнадцати часам!

Официант записывает заказ. А Кора, подарив меня на прощание выразительным взглядом, встаёт и идёт между столиков к выходу. Ну и походка! Ноги чуть-чуть полусогнуты в коленях, отчего походка, даже при наличии высоченных шпилек, отличается редкой лёгкостью и невыразимой грациозностью. Впечатление такое, что она даже не касается земли своими стройными ножками, а плывёт по воздуху. А попка, обтянутая белыми шортами, так и играет! Она идёт, на ходу небрежным движением руки перекидывая роскошные волосы со спины на грудь. И весь ресторан провожает её взглядами.

Денатурат, хоть и мерзок, но своё дело сделал. Ощущение давно не чищеной конюшни во рту пропало, и головная боль отпустила. Заказываю обед и присаживаюсь за столик, где сидела Кора Ляпатч. Обед на редкость безвкусен. Явно сплошная синтетика. После того, чем меня угощал Меф в замке Сен-Кант, эта стряпня с трудом проглатывается, а жуётся с ещё большим усилием. Теперь понятно, почему Меф сбежал отсюда (если он, в самом деле, уроженец этой Фазы) и обосновался не где-нибудь, а в Лотарингии. Единственное, что имеет вкус натурального продукта, это яичница. Да. Хоть тут и звуки, краски не те, только мне выбирать не приходится.

Покончив с обедом, направляюсь к капитану, рассчитывая по пути постичь, что же это за странный лайнер такой «Капитан Джуди Вис». Очень скоро до меня доходит, что «Джуди Вис» лайнер только по названию. На самом деле он переделан из звёздного рейдера, довольно мощного боевого корабля, способного к длительным, автономным действиям. Я даже знаю тип этого рейдера, «Капитан Дрейк». Более того, у меня сложилось впечатление, что «Джуди Вис» не до конца переделан в лайнер. Часть функций, если не все, боевого корабля он сохранил. Об этом красноречиво говорят ненумерованные и не поименованные двери и люки. Они крепко заперты, но я-то хорошо знаю, куда они ведут.

Вторая мысль, пришедшая мне на ум, кажется мне более верной. «Джуди Вис» только замаскирован под лайнер. Не ошибусь, что в реестре звёздных кораблей этой Фазы он, в настоящее время, и значится как лайнер. На самом деле «Джуди Вис» в любой момент может ощетиниться орудиями и вступить в бой с эскадрой какого-нибудь звёздного князька или принца. Или совершить набег на какую-нибудь планетку. Да мало ли.

Это предположение переходит в уверенность, когда я переступаю порог апартаментов с надписью на двери «Капитан Бульаф». Меньше всего эта личность ассоциируется с капитаном пассажирского лайнера. Как-то трудно представить его в салоне за великосветской беседой или в диспетчерской звёздного космопорта. Вот в рубке боевого корабля, идущего в атаку, другое дело. Там он будет на месте, это уж точно. Двухметроворостая, гориллоподобная фигура венчается массивной головой, напоминающей футбольный мяч. В том смысле, что она начисто лишена растительности. Глаза и рот, словно ножом прорезаны. Общее выражение лица напоминает Фантомаса из знаменитого фильма с участием Жана Маре и Луи де Фюнеса. Только цвет лица не сине-зелёный, а желтый с красными пятнами.

Присмотревшись, понимаю, что некогда лицо капитана Буальфа основательно обгорело, и то, что сейчас оно представляет, результат пересадок кожи. Голос капитана тоже не назовёшь приятным. Сверкнув на меня желтыми белками мутно-серых глаз, капитан выплёвывает слова так, словно во рту у него перекатывается небольшая горячая картошинка:

— Риш Кандари? Мне поручили проинструктировать тебя. Вот и получи первую инструкцию. Поскольку я здесь резидент, а ты всего-навсего внедрённый агент, то я для тебя здесь царь, бог и отец родной. По крайней мере, здесь, на борту «Капитана Джуди Виса». Понял?

— Понял.

— Мун!

— Понял, мун! — поправляюсь я, слово «мун» соответствует здесь английскому «сэру».

— Когда прибудем на Плей, перейдёшь в подчинение прямому агенту и будешь исполнять его приказы. Любые приказы, ты понял?

— Понял, мун. Но мне сказали, что вы представите меня ему.

— Он сам тебя найдёт. Пароль: «Наглость — второе счастье?» Ты должен ответить: «Для кого-то единственное.» Запомни, если этот пароль прозвучит здесь, на моём корабле, то с этого момента ты переходишь в подчинение прямому агенту. Но имей в виду, мне сообщили, кто ты такой есть. Запомни, перебежчиков не терплю вообще, а таких как ты, в особенности. Поэтому, следить за тобой буду в оба. Не вздумай отмочить здесь какой-нибудь фокус. Живо окажешься за бортом. Таких как ты сюда можно десятками перебрасывать. А теперь ступай и запомни хорошенько всё, что я тебе сказал.

— Запомнил, мун, — отвечаю я, поворачиваюсь через левое плечо и четким, почти строевым, шагом покидаю капитанскую каюту.

Вернувшись к себе, я без всякого интереса смотрю по стерео какую-то видовую передачу, которую корабельный телецентр транслирует из ближайшей планетной системы. Смотрю на экран, по которому розовый океан накатывает на желтый берег волны с сиреневыми барашками пены, а мысли гуляют вокруг таинственного прямого агента, который ещё неизвестно когда на меня выйдет, и вокруг… Коры Ляпатч. Чем-то эта женщина затронула меня. Внешность у неё, конечно, броская, но это — не то. Не это главное. Что-то другое.

Как она давала официанту распоряжение насчет ужина. А сама при этом смотрела на меня, словно говорила мне. При других обстоятельствах это можно было бы воспринять как недвусмысленное приглашение. Ха! А почему, нет? Смотрю на таймер: шестнадцать сорок пять. А она заказала ужин на семнадцать. Почему бы и не сходить? Как сказал капитан Бульаф: «Наглость — второе счастье». Чем я рискую? В худшем случае капитан выбросит меня за борт.

Выхожу из каюты и поднимаюсь на уровень, где расположены «люксы». Быстро нахожу каюту «37», звоню, никто не отвечает. Пробую дверь, она не заперта. Вхожу. В просторной комнате, отделанной розовым и желтым (как в только что виденной передаче), никого нет. Комната производит впечатление деловой приёмной. Несколько кресел, диван, журнальный столик, компьютер и экран стерео. Две двери: одна прямо, другая направо. Та, что направо, заперта. Попробуем прямо. Там не менее просторная комната. Доминирующее положение в ней занимает застеленная красным бархатом необозримая, как аэродром, постель. Стены и потолок зеркальные. Рядом с постелью — столик на колёсах, сервированный ужином на двоих.

— Что это значит? — слышу я сзади сердитый голос.

Оборачиваюсь. В дверях стоит Кора. Её резко приподнятые брови поднимаются ещё выше:

— А, это вы! Мало того, что вы так беззастенчиво пялились на меня в ресторане, вы ещё осмелились заявиться и сюда. Следует ли понимать это так, что ваш девиз по жизни: «Наглость — второе счастье?»

Вот это, да! Ну и партнёр у меня? Хотя, это может быть и простое совпадение. Проверим.

— Это для кого как. Может быть, для кого-то — единственное. Не каждый путешествует в таком люксе.

— Станешь прямым агентом, тоже будешь в люксах путешествовать. Присаживайся, — она пододвигает мягкий табурет, а сама присаживается на край постели, — И нечего было на меня так упорно пялиться два дня подряд. Я сразу поняла, что это — ты. Просто решила сегодня проверить: насколько ты сообразителен. Да и поговорить нам есть о чем. Ну, а ты не знаешь разве, что для меня нет никаких тайн?

— Увы, Кора, я знаю далеко не всё.

— Ну, хоть что мы должны сделать, это-то ты знаешь?

— Это знаю. Только как, пока не знаю. Мне сказали, что все решения и разработки будут исходить от тебя.

— Странно. Мне дали понять, что ты тоже далеко не дурак и знаешь, откуда у черта растут рога, а у женщин ноги.

— Про ноги знаю точно, а вот про рога только догадываюсь. Понимаешь, обстановка для меня новая и несколько неожиданная…

В глазах у Коры появляется выражение недоверия и сомнения. Спешу её успокоить:

— Но это не страшно. Главное, уточнить некоторые детали, а там Время покажет. Сработаем.

— Какие тебя интересуют подробности?

— Более подробно про «Алмазную пыль». Какие там порядки? Во что играют? С какими препятствиями мы можем столкнуться, пытаясь вынести оттуда Олимпик?

Кора внимательно смотрит мне в глаза и недоумённо пожимает плечами:

— Ничего не понимаю. Ведь ты сейчас Риш Кандари, известный межзвёздный авантюрист, искатель приключений, а в миру-то ты был профессиональным шулером. И в «Алмазной пыли» бывал неоднократно. Так меня инструктировали.

— Немного не так. Этого агента заменили мной несколько часов назад.

— А! Вот в чем дело! Теперь понятно, почему ты вдруг поумнел. Три часа назад мне дали на тебя характеристику, которая полностью противоречит той, что я получила в самом начале.

— Тогда не будем терять времени.

— Хорошо. Угощайся, а я буду знакомить тебя с деталями. Смелей, смелей! Это из меню по классу «люкс». Всё натуральное, и вино неплохое. Не то, что тебе бармен подсовывает.

Вспоминаю напиток а ля денатурат, синтетический обед и содрогаюсь. Действительно, ужин по классу «люкс» и в самом деле люксовый. Пока я ем и запиваю ужин недурным вином, Кора, так же отдавая должное столу, рассказывает.

С её слов я понимаю, что с оружием в «Алмазную пыль» проникнуть невозможно. Ношение оружия там строжайше запрещено во избежание самоубийств и «несанкционированных» сведений счетов между игроками. Это, разумеется, не относится к охране комплекса, членам Мафии, контролирующей «Алмазную пыль», и к телохранителям именитых и очень богатых особ. Есть одно исключение: телохранители не могут входить с оружием в игорные залы.

В первый день мы будем играть в рулетку. В неё много не выиграешь, но и не проиграешь. За этот день мы должны изучить схему расположения охраны на выходах из комплекса и засечь телохранителей конкурентов. Иными словами, произвести рекогносцировку. После этого мы приступим к разработке путей отхода. Одновременно с этим мы должны выиграть сумму, необходимую для покупки Олимпика.

К исходу первого дня в «Алмазной пыли» соберутся три весьма богатых любителя карточной игры. Они прилетают туда ежегодно и всегда оставляют Мафии в «Алмазной пыли» неплохую прибыль. Но никогда не теряют надежды на крупный выигрыш. В этот раз им придётся раскошелиться покруче. Играть будем в Большой Звон. Эта игра начинается с торговли за ставку, и играют четверо, назначившие самые крупные.

В ответ на мою просьбу Кора начинает излагать мне принципы и правила игры. Через минуту мне почти всё становится ясно. Я даже слегка балдею от удивления.

— Стоп! — говорю я Коре и задаю несколько уточняющих вопросов.

— Всё! — констатирую я, получив ответы, — Эту игру я хорошо знаю. Она довольно популярна у меня дома, и я неплохо и почти всегда успешно играл в неё.

— Ты уверен? — с сомнением в голосе спрашивает Кора.

Еще бы! Великое Время! Это же обыкновенный преферанс!

— Будь спокойна, Кора. Канделябрами за нарушение правил меня не побьют. А с твоей помощью, если меня правильно информировали о твоих способностях, я имею в виду ясновидение и телепатию; успех нам обеспечен.

— Тебя правильно информировали, — улыбается Кора, показывая ослепительно-белые ровные зубки, — Ты у капитана был?

— Был. Довольно неприятная личность.

— Время с ним. Он, кроме пароля, должен был сказать тебе ещё кое-что.

— Да. Он сказал, что после того, как прозвучит пароль, я поступаю в твоё распоряжение и должен исполнять твои приказы.

— Какие именно, он не уточнял?

— Он сказал: любые приказы.

— Правильно сказал, — Кора смотрит на меня из-под изогнутых бровей оценивающим взглядом и неожиданно говорит, — Тогда, приказ первый. Раздень меня!

Видя моё замешательство, Кора встаёт, лицо её приобретает властное выражение. Она сердито топает каблучком золотистой туфельки:

— Тебе что, приказ повторять надо!?

— Слушаюсь и повинуюсь, госпожа, — отвечаю я и подхожу к Коре.

Расстегнув золотую пряжку на шее, осторожно начинаю снимать с её плеч мантию. Но Кора недовольна:

— Что, в твоём Мире мужчины так женщин раздевают?

Всё понятно. Та ещё штучка! Задерживаю ладони на плечах и легко провожу ими по шее, до ушей и обратно, попутно согревая шею своим дыханием.

— Так, уже лучше, — комментирует Кора более миролюбивым тоном.

Она приподнимает руки, и я медленно снимаю с неё тонкий красный свитер, мягко проводя ладонями по телу вверх от талии до грудей. Там я задерживаюсь, ласкаю нежные полушария вращательными движениями и, пропустив соски между пальцами, ласкаю их губами и языком.

— Почти удовлетворительно, — хвалит меня Кора и добавляет, — Себя не забывай.

С этими словами она расстёгивает у меня на шее пряжку и сбрасывает на пол мою мантию. Быстро стаскиваю свой свитер, и мы с ней остаёмся в одних шортах и чулках. Обхватываю Кору за плечи и талию и приникаю к её груди. Быстрыми поцелуями покрываю лицо, шею и плечи, а руками слегка поглаживаю поясницу и упругие ягодицы. Когда мои губы добираются до грудей Коры, я запускаю ладони под её шорты и начинаю медленно стягивать их, попутно покрывая поцелуями груди, живот, лоно и бёдра, обтянутые розовыми чулками. Когда я добираюсь до колен, Кора переступает через свои беленькие шорты и, погладив меня по плечам и шее, комментирует:

— Почти молодец.

Она подтягивает меня к себе и запускает ладони в золотистых перчатках мне под шорты. Делаю движение, чтобы стянуть с её руки длиннющую, выше локтя, перчатку, но Кора резко выдёргивает руку:

— Ты что!? — она гневно смотрит на меня, но её взгляд быстро смягчается, — Ах, да, я и забыла, ты же из другого Мира. Запомни: здесь обнаженные ладони и запястья, самое интимное место у женщин. И только женщина может решить, когда ей снять в присутствии мужчины перчатки и стоит ли это делать вообще. Понял?

— Понял, — отвечаю я и почтительно целую, упомянутые интимные места, обтянутые золотистой эластичной тканью.

— Ну и хорошо, что понял, больше не ошибайся, — миролюбиво ворчит Кора и снова запускает ладони под мои шорты.

На ходу приласкав мои самые интимные места (хотя, кто его знает, вдруг в этой Фазе у мужчин самой интимной частью тела считается пятка), она освобождает меня от шортов и забирается на постель в том виде как есть: в розовых чулках, золотистых туфельках и перчатках и с золотой цепочкой на шее. Мне некогда возиться с ремнями моих сандалий, и я быстро приземляюсь на красный бархат «аэродрома».

Что-то подсказывает мне, что здесь требуется не спешка, а всё моё искусство, и я высвобождаю записанную Леной секс-программу. Странно, но Кора, похоже, ждала от меня именно этого. Она отвечает мне так же умело и так же тонко, словно и в ней работает такая же программа. Безотказными и эффективными приёмами мы, не спеша, разогреваем друг друга до высшего градуса и без всяких слов, чисто интуитивно, находим ту единственную, которая нам обоим в данный момент нужна, позу.

Соединившись, мы так же безошибочно определяем темп и амплитуду движений, точнее, ритм их изменения, тоже тот единственный, который нам с ней необходим. Работаю я аккуратно, всяческими методами задерживая приближение своего и ускоряя её оргазм. Руками и языком делаю всё, чтобы он у неё был наиболее ярок, наподобие затяжной вспышке молнии. А зеркала на стенах и потолке многократно отражают наши переплетённые и активно движущиеся тела, и это делает наши действия ещё более эффективными.

Кора, со своей стороны тоже делает всё необходимое, чтобы мои ощущения не опередили её по Фазе. Я чувствую приближение высшей точки. Пальцы Коры судорожно вцепляются в красный бархат. Верхняя губа приподнимается, обнажая ровные белые зубки. Из горла вырывается долгий, очень долгий, мучительно-сладостный стон, переходящий в крик. Тело Коры содрогается в судорогах, корчится и выгибается.

Примерно то же испытываю и я, но не могу описать, в зеркала оглядываться и мысли нет. Я не оставляю Кору, а замираю в ней, изредка осторожно пошевеливаясь. И каждое движение порождает у неё в ответ такую же вспышку экстаза. Вспышки постепенно становятся всё слабее, и когда она в ответ на моё движение только сладко вздыхает, я выхожу из неё и осторожно укладываюсь рядом.

Кора тут же прижимается ко мне, закидывает на меня ногу и начинает легко ласкать меня. Отвечаю ей нежными движениями. Внезапно Кора приподнимается, откидывает в сторону свои роскошные волосы и спрашивает:

— Так ты, оказывается, мой земляк?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты разве не из… — она произносит длинное и непонятное слово.

— Нет, Кора. Если я правильно понял, что ты имеешь в виду, то я не оттуда.

— А что ты понял?

— Я понял, что ты из Биологической Цивилизации. Только там люди так тонко владеют искусством секса и только там они свободно владеют ясновидением, телепатией, телекинезом и телепортацией. Я не ошибся?

Кора тяжело вздыхает:

— Нет, ты не ошибся. Но ты-то как такому сексу научился?

Коротко рассказываю свою историю, предусмотрительно опустив лишь мотивы, которые побудили меня принять предложение Мефа. Кора слушает меня с грустной улыбкой и, выслушав, говорит:

— Ты что-то не договариваешь. Не забывай, что я немного умею читать мысли, по крайней мере, ясные. Но всё это — ерунда. Оказывается, мы товарищи по несчастью, и оба находимся здесь не по своей воле.

— Объясни. Со мной-то всё ясно. А вот ты, прямой агент, и вдруг, не по своей воле!

Кора сбрасывает на пол туфли и стягивает чулки. Соорудив из подушек горку возле стены, она прислоняется к ним спиной. Достав откуда-то расческу, она начинает расчесывать свой «водопад» и рассказывает.

Кора родилась и выросла в одной из биологических Фаз. Она ничем не отличалась от своих соплеменниц. Ничем, кроме одного. Кора страдала наследственной генетической болезнью, проявлявшейся через несколько поколений. Были испробованы все методики, но, в конце концов, болезнь была признана неизлечимой, и Коре пришлось смириться. Она читала и передавала мысли, владела телекинезом и всем прочим, чем владели её подруги. Но она начисто была лишена способности к телепортации.

В других Фазах на это не обратили бы никакого внимания. Там отсутствие дара телепортации не ущербность, а норма. Но в Фазе, где отсутствуют абсолютно все виды транспорта, за ненадобностью, Кора оказалась прикованной к собственному дому.

Да, к её услугам было молекулярное стереовидение, биологический компьютер, имеющий выход в сеть, наподобие Интернета. Но сравнится ли всё это с эффектом прямого присутствия, особенно когда речь идёт о спортивных состязаниях или сексуальном театре?

Не следует забывать и того, что Кора была молодой девушкой, которой жизненно необходимо было общение со сверстниками. А как это сделать? Конечно, подруги и друзья навещали её. Но когда они собирались где-нибудь в другом месте, Коре приходилось оставаться одной или идти пешком два-три часа, если друзья собирались неподалёку.

Повзрослев, Кора, казалось, нашла выход из положения. Она поставила себе цель; долго тренировалась, училась. Наконец, она решила, что достигла желаемого, и связалась с продюсером одного из знаменитых секс-театров. Тот посетил Кору, посмотрел, на что она способна и тут же предложил оформить контракт. Но когда Кора стала оговаривать особые условия, то есть, выступление только в одном месте, продюсер, узнав, в чем дело, потускнел:

— Нет, Кора, ничего не получится. У наших трупп строго регламентированные графики выступлений в разных залах и парках. Да и если мы возьмём тебя для выступлений только в столице, всё равно, ты и туда-то не сможешь попасть.

— А почему бы вам не перемещать меня с помощью телекинеза? — предложила Кора.

Продюсер от её слов пришел в ужас:

— Ты с ума сошла! Закон один для всех и в нём нет исключений даже для такой талантливой личности как ты!

Действительно, закон под страхом вечного изгнания с планеты, а ещё раньше под страхом смертной казни, запрещал телекинез живых людей даже в пределах прямой видимости. В самом деле, что будет если тот, кто перемещает человека телекинезом, отвлечется на мгновение или неправильно представит то место, куда он его перемещает? Где гарантия, что это место не будет занято другим предметом, или перемещаемый не окажется под землёй, под водой или в ста метрах над поверхностью?

Кора знала этот закон, но рассчитывала обойти его. Теперь её надежды рухнули. Продюсер оставил Кору, пообещав обязательно привлечь её к выступлению, когда оно состоится в местном парке.

На что ей было ещё надеяться? Кора начала всерьёз подумывать о самоубийстве, когда на контакт с ней вышли представители надвременной организации, контролирующей эту Фазу. По нашему — ЧВП. Ей предложили работу и полноценную жизнь при условии, что она покинет свой Мир.

Кора подумала и согласилась. Ей нечего было терять. Однако приобрела она не много. Её новые руководители подбирали ей задания связанные исключительно с её сексуальными талантами. Где она только ни побывала, с кем только ни общалась! Похоже, что её рассматривали только на амплуа вневременной галактической проститутки. На беду свою Кора выполняла задания добросовестно и весьма успешно. Это ещё больше укрепляло её руководство в правильности сделанного выбора. Так продолжалось года три, пока ей не заинтересовался Шат Оркан.

— Шат Оркан? — спрашиваю я, — Кто такой?

— Ты должен его знать. Но Шат Орканом его зову только я. По-нашему это значит «Старый Волк». Настоящее его имя я не запомнила, да и не старалась особенно, так как его очень трудно произносить. Один раз попробовала, чуть голосовые связки не вывихнула.

Я сразу понимаю, кого она имеет в виду. Для уточнения описываю внешность Мефа, и Кора говорит:

— Ну, да. Я же сказала, что ты должен его знать. Именно он выходил на связь со мной перед нашей встречей.

— Я называю его Меф или Мефи, сокращенно от Мефистофеля. А почему ты называешь его Старым Волком?

— Я его боюсь, — признаётся Кора, — Ты знаешь, я могу читать мысли, при условии, что они ясные, или человек думает сосредоточенно о чем-то одном. Так вот, у Шат Оркана таких мыслей никогда не бывает. Он разговаривает с тобой, улыбается: воплощенная доброжелательность и любезность. А мысли его где-то далеко-далеко, никогда не поймёшь, о чем он думает в это время. От таких людей можно ждать чего угодно.

Шат Оркана или Мефа заинтересовали в Коре, прежде всего, её паранормальные, с точки зрения обычных Миров, способности. То, что Кора было неспособна к телепортации, его не волновало. Он добился перевода Коры в свою группу, и с той поры её работа стала много разнообразней и интересней. Правда, частенько приходилось использовать и свои сексуальные таланты, но это не шло ни в какое сравнение с тем, как её эксплуатировали раньше.

Во время рассказа Кора несколько раз прерывалась и демонстрировала мне своё сексуальное искусство. Я в долгу не оставался, и мы заснули, удовлетворённые друг другом, уже под утро.

Проснувшись около обеда, Кора идёт в душ и переодеваться. Возвращается она, основательно обновив свой гардероб. На ней вместо вчерашнего свитера свободная блузка кремового цвета с короткими, выше локтей, широкими рукавами; белые, отливающие золотом, колготки и босоножки из тонких золотых ремешков на высокой шпильке. Руки в розовых перчатках, исчезающих под рукавами блузки. Кора на ходу застёгивает широкий золотистый пояс ярко-красной юбочки, которая и застёгивается-то только этими двумя пуговками на поясе. Юбочка едва доходит до середины бёдер. И юбка, и перчатки производят впечатление кожаных. Но это, скорее всего, какой-то пластик, больно уж они отливают золотом.

— Подай мне мантию, — приказывает Кора, — и одевайся сам. Я заказала обед.

Обедаем мы в том же ресторане, за тем же столиком. Обед, естественно, по классу «люкс», всё натуральное, и вино неплохое. Вчерашний бармен, увидев меня в обществе Коры Ляпатч, отвешивает вниз челюсть. Бросаю в его сторону пренебрежительный взгляд и больше не обращаю на него ни малейшего внимания.

После обеда мы переходим в другой салон. Там на огромном стереоэкране демонстрируются короткометражные фильмы с разных планет Галактики. В основном видовые сюжеты и эротика на грани порнографии. Кора не обращает на экран внимания; и то и другое ей не интересно. Она заказывает многослойное мороженое и какой-то тонизирующий напиток: по цвету — молоко, по вкусу — кофе, по запаху — коньяк, и просит:

— Расскажи подробнее о себе. Не как ты сюда попал, а чем занимался раньше, откуда ты?

Я рассказываю Коре о Земле своей эпохи, о Советском Союзе, о своей службе в ВВС. Потом перехожу к тому, как я попал в Монастырь, как воевал в 41 году. Кора внимательно слушает и изредка задаёт уточняющие вопросы. В семь часов вечера она прерывает меня:

— Пойдём ужинать, — и направляется в свою каюту.

Ужин носит откровенно эротический характер. Кора постепенно раздевается и раздевает меня. К десерту Кора остаётся в перчатках и символической юбочке, застёгнутой на две пуговки на поясе. Я выгляжу приблизительно так же. В этот момент нас прерывает голос, раздающийся из динамика внутренней связи:

— Говорит помощник капитана лайнера. Лайнер «Капитан Джуди Вис» пристыкуется к орбитальному космопорту планеты Плей завтра в восемь пятнадцать. Благодарю за внимание.

— Ну, вот, — огорченно говорит Кора, — приехали. Значит, сегодня нам надо улечься спать пораньше. Завтра начинается работа. Расслабляться будет некогда. Но сейчас у нас ещё есть время.

Она опрокидывается на спину и, разведя полы своей юбочки, широко раздвигает согнутые в коленях ноги. Не заставляю себя уговаривать, тем более что после «эротического» ужина я уже в полной боевой готовности.

Когда я, отдыхая, лежу на спине и рассматриваю наши отражения в потолочном зеркале, Кора вдруг приподнимется на локте и внимательно смотрит на меня. Я не успеваю спросить её, в чем дело, как она медленно стягивает розовые перчатки и подставляет мне ладони для поцелуя. Потом она усаживается верхом спиной ко мне и, приподняв полы своей юбочки, медленно надевается на меня. Сделав несколько медленных движений, она снимается и припадает ко мне в оральной ласке, подставляя мне своё лоно. Через полминуты Кора принимает прежнее положение. Еще несколько движений, и всё повторяется. Это длится бесконечно. Мне начинает казаться, что я вот-вот сойду с ума или взорвусь. Но Кора знает, что делает. До меня доходит: она не зря сняла перчатки. Сейчас она демонстрирует мне высокое искусство секса, порождённое биоцивилизацией. Достигнув кульминации, Кора «отпускает тормоза», и мы обессиленные валимся на постель.

— А сейчас, спать, — шепчет Кора, отдышавшись.

— Ты думаешь, я смогу заснуть рядом с такой женщиной? — шучу я.

— Нет проблем.

Кора делает несколько движений, слегка касаясь различных частей моего тела, и я отрубаюсь.

Рано утром Кора будит меня:

— Пора, Андрей! До стыковки с орбитальным космопортом остался час. Нам ещё надо разделить деньги и обговорить сегодняшний день.

Она уже почти одета. На ней золотистые чулки, белые с желтым поясом шорты, свитер золотисто-розового цвета и белые перчатки. Быстро принимаю душ и одеваюсь. Кора ждёт меня в спальне.

— Вот, твоя часть денег, — она подаёт мне пластиковую сумочку, которая крепится к поясу, — Снимешь номер, обновишь свой гардероб. В игорных залах надо выглядеть пореспектабельней. Сегодня играй, как договорились, в рулетку. Старайся не столько выиграть, сколько осмотреться. Я тоже буду посматривать, что к чему. Вечером, часов в десять, встретимся в седьмом баре на девяносто втором уровне.

— А почему не у тебя?

— Ишь, губу-то как раскатал! Думаешь, если я этой ночью сняла перед тобой перчатки, то навеки твоей стала? Нет, любезный, теперь у нас начинается работа, и кончится она только тогда, когда Олимпик окажется здесь, на борту «Джуди Виса». Кстати, нам надо ещё зайти к капитану.

Она подходит к шкафу, достаёт оттуда белые сапоги-ботфорты с золотыми каблучками и, натягивая их, говорит:

— Вечером прилетают Лидарий Кост из системы Ориона и Гауфел Мески с Альдебарана. Это два твоих завтрашних партнёра. Третий, Даниил Ракоши с Гаммы Дракона, уже на Плее. Ну, пойдём к капитану.

Кора достаёт из шкафа и накидывает на плечи роскошную плащ-накидку из меха, переливающегося всеми цветами радуги. Глядя на этот плащ, я понимаю, что вчера ошибся, когда решил, что юбка и перчатки у неё пластиковые. Такие женщины как Кора заменителями не пользуются.

Капитан Бульаф не прочь ещё раз показать мне, что на лайнере он мой ангел-хранитель и тётя родная, но под властным взглядом Коры он мгновенно затухает, подходит к компьютеру, тяжело вонзая свои ножищи в пол, и достаёт кристалл.

— Это коды, с помощью которых я буду шифровать для вас депеши, — протягивает он кристалл Коре.

— Передай ему, — кивает Кора в мою сторону, — Депеши будешь отправлять на его имя. И не забудь распорядиться, чтобы мой багаж вовремя оказался на борту ближайшего бота, который пойдёт на «Алмазную пыль».

Последние слова Кора произносит через плечо, удаляясь из каюты своей немыслимо-лёгкой походкой. Забираю у капитана кристалл и прощаюсь с ним сдержанным холодным кивком головы. Он в бешенстве, но вынужден молчать, так как Кора задерживается в дверях, ожидая меня.

Планета Плей находится от своего солнца, Беты Водолея, примерно на таком же расстоянии, как Юпитер от Солнца. Но из-за разницы в размерах звёзд Бета выглядит так, как Солнце выглядит с Марса. С высоты орбитальной станции Плей смотрится безрадостно и мрачновато.

Когда бот входит в атмосферу и пробивает густую облачность, впечатление ни на йоту не улучшается. Сумеречные равнины, заросшие сине-зелёными кустарниками. Кое-где видны коричневатые и красноватые проплешины. Никаких следов жилья или иной человеческой деятельности. На горизонте показывается светящееся пятно. Когда бот приближается, перед нами вырастает гигантский усеченный конус высотой километра два и около пятнадцати километров в диаметре верхней части. Внутри конус полый. Толщина стенок около ста метров. Когда мы подлетаем вплотную, на наружной поверхности конуса становятся видны ярусы, галереи, большие светящиеся окна. Бот садится на верхний срез конуса.

— «Рубиновый рай», — объявляет штурман.

— Это — мегаполис, — объясняет мне Кора, — Он стоит над большой рубиновой шахтой.

— А «Алмазная пыль»? — спрашиваю я.

— Это такой же мегаполис. Здесь живут только в них. Они находятся на расстояниях от нескольких сотен до тысяч километров друг от друга.

Несколько пассажиров выходят, трое заходят и устраиваются в креслах. Бот взлетает.

— Следующая посадка — «Алмазная пыль», — объявляет штурман.

Примерно через час на горизонте показывается ещё один точно такой же мегаполис. Бот идёт на посадку.

— «Алмазная пыль», — объявляет штурман.

Глава VI

Осматриваюсь. Вдали, на верхней части мегаполиса, угадывается ещё несколько посадочных площадок.

— Это площадка государственной аэрокосмической компании, — объясняет мне Кора, — Ей мы воспользоваться не сможем. Вон там и там — площадки, принадлежащие Мафии, владелице «Алмазной Пыли». А дальше несколько частных площадок. Они, понятно, тоже контролируются Мафией, но ими воспользоваться легче.

При выходе из помещения аэрокосмической компании мы попадаем в офис «службы безопасности». Нас останавливают дюжие молодцы в фиолетовой униформе с бриллиантами в шевронах.

— Господа, вам должны быть известны законы, действующие в нашем мегаполисе. Прошу вас сдать оружие. Вы получите его, когда будете покидать нас. Ваш багаж будет доставлен в номера ваших отелей после досмотра. Это займёт немного времени.

Не говоря ни слова, Кора достаёт из-под своего плаща мощный лучевой пистолет и отдаёт его «таможеннику». Тот подходит к компьютеру, набивает карточку и передаёт её Коре:

— Своё оружие вы получите при обратном проходе, когда предъявите эту карточку.

Спускаюсь до 80 уровня. Там по движущемуся тротуару я добираюсь до отеля «Восход Водолея» и снимаю номер.

Осмотревшись в номере, проверяю работу компьютера и отключаю его от сети. Мне совсем не нужно, чтобы то, что я буду на нём делать, в ту же минуту стало достоянием Мафии. Памятуя инструкции Коры, отправляюсь в ближайший торговый центр, где основательно обновляю свой гардероб.

Когда я появляюсь в игорном зале №2, от прежней одежды у меня остаётся только мантия из синей замши. На мне сиреневая блузка из тонкой серебристой ткани. Задницу обтягивают шорты в тон мантии. На ногах серебряные чулки и сиреневые сапоги до колен на шнуровке. Я знаю пристрастие этой Фазы к пестроте, но мой вкус, независимо от моего разума, борется с этой аляповатостью. Что это? Раньше я такой двойственности за собой не наблюдал и воспринимал моду и вкусы тех Фаз, куда меня внедряли, как должное. А теперь? Вряд ли это недостаток методики подготовки. Еще меньше я могу заподозрить в спешке и безалаберности Мефа. Ведь кто-кто, а он-то заинтересован в успехе операции. Заинтересован ли?

Шорты и сапоги я выбрал из натуральной кожи, чем немало удивил продавца и сразу заставил его изменить своё отношение ко мне. Высокомерный тон и манеры, с какими он предлагал мне товар, резко сменились почтительностью, когда я отверг все предлагаемые мне шорты из эластика и синтетики и показал на вешалку, где висели изделия из кожи. Эта почтительность, правда, сопровождалась плохо скрываемым недоверием. Но когда продавец злорадно назвал мне сумму: «Один гэкю и сорок гасов» (галактических сантимов), и я достал из бумажника банкноту вс десять гэкю, у меня сложилось впечатление, что сейчас я могу потребовать от всего персонала торгового центра всего что угодно. Вплоть до того, чтобы они все поочерёдно тут же удовлетворили меня оральным способом.

Был, тем не менее, один нюанс. Старший продавец унёс куда-то мою банкноту, видимо, проверять её на детекторе. Вернувшись, он почтительно поинтересовался, в какой валюте я желаю получить сдачу. Мой ответ: «В той же», вызвал замешательство и массу извинений за задержку. Пока они куда-то посылали за сдачей, один из продавцов поинтересовался:

— Только что прилетели, мун?

— Час назад. А что, это так заметно?

— Еще бы! У нас здесь больше фишки в ходу.

Я сразу соображаю, что он имеет в виду фишки казино. Поэтому, войдя в игорный зал, я в первую очередь меняю в кассе тысячу гэкю на фишки. Там, правда, не стали проверять на детекторе купюры в сто гэкю, но сразу прониклись ко мне должным почтением. Из этого я делаю вывод, что обладатель даже десяти гэкю слывёт здесь весьма богатым человеком.

В игорном зале №2 играют в рулетку. Кора уже там. Я хочу, было, сыграть за тем же столом, но её взгляд отталкивает меня, и я ухожу к другому. Стол выбираю поблизости, чтобы и я, и она могли видеть друг друга.

Несколько ставок делаю «от фонаря» и, разумеется, проигрываю все, за исключением второй. Но, начиная с шестой или седьмой ставки, замечаю, что с рулеткой твориться что-то неладное. Стоит мне сделать маленькую ставку, поставить на цвет или на сектор; я проигрываю. Но как только я ставлю хорошую сумму или ставлю на номер, шарик как привязанный упорно останавливается в мою пользу.

Бросаю взгляд на Кору. Вроде бы она здесь не причем. Она вся занята игрой за своим столом и, похоже, вошла в азарт. Но, тем не менее, фокусы на моей рулетке продолжаются. За полчаса я возвращаю всё, что истратил в отеле и в торговом центре, да ещё остаюсь в прибыли. Оставляю игру и прогуливаюсь по торговым залам, лифтовым площадкам. Переезжаю с уровня на уровень, гуляю по переходам с безразличным видом. Через полчаса возвращаюсь в зал №2. История с рулеткой повторяется.

Снова прекращаю игру и иду навестить Олимпик. Он выставлен и будет продаваться по соседству с игорным залом №1.

Суперрубин производит сильнейшее впечатление. Никогда не видел я ничего подобного. Даже за толстенным бронестеклом, которое, по-моему, не прошибёшь даже из гранатомёта, Олимпик представляет собой феерическое зрелище. Подсвеченный лазерами и поляризованным светом, он переливается и играет. Искры гуляют вдоль его тела. Именно тела. Другого слова я не нахожу, кажется, что рубин живёт своей непонятной жизнью. Зачарованный, я замираю перед витриной, вделанной в стену. Из состояния тихого экстаза меня выводит вежливое обращение охранника:

— Извините, мун. Я понимаю, что Олимпик может зачаровать насмерть. Но администрация дала нам распоряжение следить, чтобы никто не задерживался здесь дольше, чем на пятнадцать минут.

Соглашаюсь и ухожу. Делаю ещё несколько заходов на рулетку и ещё несколько прогулок по переходам, лифтовым и посадочным площадкам. Всё, что мне нужно, я уже увидел. Прикидки по выносу Олимпика так же сделаны. Та часть операции, которую я должен осуществить для Мефа, практически разработана. Другое дело моя собственная операция.

Что бы я ни предпринял, Меф легко парирует мой выпад, перенеся мою Матрицу в Сен-Кант или ещё куда-нибудь. Правда, здесь можно подстраховаться. Например, взять заложника. Но кого? Кору? Ею пожертвуют, не задумываясь. Захватить «Капитана Джуди Виса»? Ну, и нужен им этот лайнер-рейдер вместе с его капитаном Бульафом. А что если… От этой мысли мне становится весело, но потом у меня буквально перехватывает дыхание. А ведь это — идея! Но для этого нужно, как минимум, доставить Олимпик на борт лайнера. Что ж, будем исходить из того, что чем успешнее я выполню эту работу, тем удачнее смогу воспользоваться моментом и взять инициативу в свои руки, навязав свою волю Мефу и его руководству. Держись Старый Волк! Пусть ты хитёр и коварен, но на этот раз ты проиграешь мудрой и острожной Сове. Интересно, а умеешь ли ты проигрывать? Сова долго ждала своего Часа. И вот он настаёт!

Время близится к десяти часам, и я поднимаюсь на 92 уровень, где отыскиваю седьмой бар. Кора уже там. Не обращая внимания на плотоядные взгляды посетителей, она меланхолично лакомится мороженым зелёного цвета. Отмечаю про себя, что Кора, оказывается, неравнодушна к этому десерту. Сам я заказываю коньяк и подсаживаюсь к ней. Кора выбрала место в непосредственной близости от музыкальной колонки, которая визжит, грохочет и вздыхает. Понимаю, что это — не случайно. При таком шумовом фоне нас даже микрофоном-пушкой не услышишь.

— Ну, как? Что-нибудь придумал? — интересуется Кора.

Я делюсь своими соображениями. Кора выслушивает и задумывается. Она копается в чашке с мороженым маленькой серебряной ложечкой, а сама смотрит затуманенным взглядом куда-то за мою спину.

— А ты знаешь, это должно сработать, — говорит она, наконец, — Недаром Шат Оркан охарактеризовал тебя как крупного спеца по нестандартным решениям. Я с утра пройдусь по всем этим местам и посмотрю всё сама. А ты прикинь, какое техническое оснащение тебе потребуется.

— А что здесь возможно раздобыть?

— Всё, что угодно. Не забывай, что мегаполис стоит над алмазной шахтой, а там можно раздобыть многое.

— А Мафия?

— Что Мафия! Мафия, хоть и бессмертна, но состоит из смертных людей. И ничто человеческое им не чуждо. Ты много выиграл?

— Прилично. Ты помогала?

Кора кивает и открывает свою сумочку. Она вынимает из неё пакетик.

— Здесь почти все мои фишки и большая часть валюты. Я оставляю себе только тысячу гэкю. Пригодится, например лучевик выкупить.

— А что, это реально?

— Нет, ты невозможен. Нестандартные ситуации тебе ни по чем, а в самых примитивных случаях ты как ребёнок. А тебе завтра деньги потребуются с утра. Начнётся торговля за ставку, и надо будет внести залог, иначе к игре не допустят. Кстати, ты выглядишь вызывающе.

— Ты имеешь в виду кожаные шорты и сапоги?

— Нет, это в самый раз. Решпекту тебе придаст завтра. А вот то, что ты так цвета подобрал, это излишне привлекает внимание. Посмотри, как люди одеты.

Я только вздыхаю. Кора права. Придётся совершить над собой насилие и одеться попестрее.

— Значит, так, — подводит итог Кора, — Когда начнёшь игру, особо не зарывайся. Я подключусь несколько позднее. Встретимся и обговорим всё завтра здесь же и в это же время. Да, советую приобрести юбку. Она спереди имеет разрез, и к её изнанке можно приклеить кармашки для всяких полезных мелочей. Понимаешь?

Иду в торговый центр и трачу часть выигрыша в соответствии с советами Коры. Приобретаю юбочку из тёмно-лиловой кожи с широким зелёным поясом, синие колготки и ещё одни шорты зелёного цвета. В номере переодеваюсь и подхожу к зеркалу. Придурок, да и только! Надеюсь, Меф выполнил мою просьбу, и Лена меня сейчас не видит.

Утром, перед тем как пойти в игорный зал, ещё раз прохожусь по ключевым точкам и прикидываю, какое оснащение мне потребуется. Интересно, как всё-таки Кора рассчитывает всё это раздобыть?

Большой Звон состоится в Зале №1, по соседству с торговым залом, где уже идёт аукцион. Желающих попытать счастья в такой игре набилось уже столько, что комару пролететь негде. Старший крупье объявляет:

— Господа! Прежде чем вы приступите к назначению ставок, считаю своим долгом напомнить вам одно немаловажное правило, которое действует во всех игорных и аукционных залах нашего мегаполиса. Если проигравший окажется не в состоянии выплатить проигранную сумму, его проигрыш выплачивает победителю Компания. Это справедливо. Не менее справедливо и то, что в этом случае проигравший принудительно отравляется на шахты, принадлежащие Компании. Там он будет трудиться до тех пор пока не компенсирует затраты, которые понесла Компания. Итак, назначайте ваши ставки, господа!

Первые ставки назначаются с десяти гасов. Это вызывает усмешку не только у меня, но и у других, которые пришли сюда за выигрышем покрупнее. А крупье напоминает:

— Господа! Вы должны отвечать за свои ставки. Перед началом игры партнёры вносят в банк стола залог в размере ста ставок. Партнёры и Компания должны быть уверены в вашей платёжеспособности.

Я подключаюсь к торговле, когда размер ставки достигает пяти гэкю:

— Отвечаю! Десять гэкю!

Все мелкие авантюристы быстро утихают. Торгующихся, вместе со мной, остаётся семь человек. Когда ставка возрастает до шестнадцати гэкю, отсеиваются ещё двое. Ставку в шестнадцать назначает Гауфел Мески. Вижу, что пятый, непредусмотренный, партнёр собирается поднять ставку до семнадцати, но при этом он лихорадочно роется в своём пристёгнутом к поясу бумажнике. Не даю ему пересчитать свои капиталы и говорю:

— Отвечаю! Двадцать!

Воцаряется тишина. Судя по всему, «Алмазная пыль» таких ставок ещё не знала.

— Отвечаю! — слышится голос Гауфела.

— Отвечаю! — торопится Лидарий Кост.

— Отвечаю! — после паузы говорит Даниил Ракоши.

Пятый претендент на игру, бросив на меня убийственный взгляд, отворачивается и уходит к другому столу. Мы вчетвером тут же вносим залог и подходим к стойке бара. Там мы за счет Компании выпиваем по рюмке коньяку и обговариваем условия. Они меня вполне устраивают. Играть будем «классику», до двухсот. «Слепая игра» поднимает ставку в десять раз. Служители, тем временем, готовят стол: устанавливают электронное табло для записи игры и машинки для тасования карт.

— Ну, господа, — говорит Лидарий, — пожелаем друг другу удачи!

Занимаем места за столом и разыгрываем первую раздачу. Раздавать выпадает Гауфелу Мески. После четырёх «распасов» «гора» у всех раскладывается примерно поровну, за исключением Лидария. Он на втором розыгрыше умудрился загрести семь взяток. Правда, у него же и первые очки в «пуле» В последнем розыгрыше он «прошелся по нулям».

В первую же «боевую» раздачу я снова заказываю «распасы» с целью «застолбиться» на «второй ступени» Игра идёт ровно. Понемногу пишется «пуля», записываются «висты», иногда пополняется и «гора». Партнёры мои — игроки не слабые и редко попадают впросак. Я играю три шестерных и одну семерную игру. Но это всё — мелочи.

При очередной раздаче я обнаруживаю у себя на руках шесть бубен, без дамы и короля, туза червей и три мелкие трефы. Собираюсь пойти на семерную игру, но какой-то настойчивый внутренний голос нашептывает мне, что в прикупе лежит недостающий бубновый марьяж, а Даниил Ракоши готов пойти на восемь пик. Что-то больно уж настойчив этот «внутренний голос».

Моё слово первое и, заявив шесть пик, я, пользуясь возникшей паузой, осматриваюсь. Ага! Вот и источник «внутреннего голоса». У стойки бара вполоборота к нам сидит Кора со стаканом какого-то сока и с безразличным видом наблюдает за игрой на соседнем с нами столе. Перебиваю Даниила восемью трефами и открываю карты. Так и есть! Бубновые дама с королём. Скидываю две трефы и заявляю девять бубен. Своя игра.

Следующая раздача моя. Открыв прикуп, покидаю стол и направляюсь к стойке бара. Заказываю что-то вроде кофе и, пока пью горячий напиток, смотрю на Кору оценивающим взглядом, словно прикидываю: стоит ли провести с ней ночку. На самом же деле, сосредоточившись, мысленно спрашиваю её:

— А почему ты не сообщила о марьяже чуть раньше? Я бы сыграл в тёмную.

Тут же «внутренний голос» выдаёт мне ответ:

— Ни к чему форсировать события. Вы должны завершить игру к началу торгов за Олимпик, иначе они уговорят тебя на следующую игру. Захотят отыграться.

Кора права, она всё предусмотрела. Мои партнёры, разыграв партию, тоже подходят к стойке и делают заказы.

— Очень рискованно вы выступили, — говорит мне Даниил, — Марьяж из прикупа пришелся точно в руки. Если бы не он, то у вас и восьмерной не получилось бы. Вы, Риш, словно знали, что там лежит.

Хм! Конечно, знал! Спасибо Коре. Вслух же я отвечаю сакраментальной фразой:

— Кто не рискует, тот не выигрывает!

Все одобрительно смеются, а Даниил спрашивает:

— Никто не желает купить скоростную трёхместную яхту? Или знает, кто желает купить?

— Продаёте? Что за яхта? — интересуется Лидарий.

Вряд ли он собирается покупать, спросил просто, чтобы поддержать разговор.

— Я прилетел на яхте типа «Гепард», — отвечает Даниил, — Но она меня не устраивает: скоростная, но удобств мало, да и вместимость меня не удовлетворяет. Вот и решил, если выиграю, продам за полцены и куплю новую. Если проиграю, продам за полную цену и буду играть дальше. В конце концов, должно повезти.

«Черта с два тебе повезёт, пока мы здесь!» — думаю я, а сам предлагаю:

— Продолжим, чтобы ваше желание поскорее осуществилось.

Между делом замечаю, что Кора заинтересовалась этим разговором. Интересно, что она задумала? Игра продолжается в том же духе. Кора дважды подсказывает мне удачный прикуп, и я выигрываю восьмерную и девятерную партии. Так же три раза она подсказывает мне удачные заявки на «вист», и я крупно поднимаю в «гору» Лидария и Даниила, а сам пишу на них висты. Пока вровень со мной идёт только Гауфел.

После очередной раздачи «слышу» Кору:

— Внимание! Сейчас будет мизер. Тот мизер!

«Мизер» объявляет Гауфел. Взяв прикуп, он серьёзно задумывается. На табло высвечиваются двенадцать его карт. Да, тут задумаешься! Наконец, Гауфел делает снос, и я тут же «слышу» Кору:

— Дама пик, девять червей.

Значит, валета пик он оставил. Мы с Даниилом выкладываем карты. Ну и расклад! Заход мой. Иду с бубен, которых у меня много. Со второго захода Даниил хочет снести червей, но я показываю на его пикового туза. Даниил пожимает плечами и соглашается. Еще заход, и он сбрасывает короля пик. Теперь пики остались только у меня, и все они младше валета! Еще заход; освобождаемся от «балласта», и на стол падает десятка пик.

Смотрю на Гауфела. Он бледнеет и выкладывает карты на стол. Все шесть взяток — его! Это у нас называлось «паровоз». Искоса бросаю взгляд на Кору. Она сидит бледная, словно не Гауфел, а она загребла шесть взяток.

— Мне надо отдохнуть, встретимся в седьмом баре, — «слышу» я её.

Мы играем ещё одну партию, и я предлагаю прерваться на обед. Никто не возражает. Поднимаюсь на 92 уровень и иду в седьмой бар. Кора уже там. Бледность исчезла, но выглядит она довольно измотанной.

— В чем дело, Кора?

Она невесело усмехается:

— Ты полагаешь, это так просто управлять тасующей машинкой, чтобы она выдала именно такой расклад? А потом ещё надо было внушить Гауфелу, сделать именно такой снос. Если бы он снёс обеих пик, то получил бы, в лучшем случае, две или даже только одну взятку.

— Так это ты всё проделала?

Кора пожимает плечами и не удостаивает меня ответом:

— Ты составил список?

— Вот он.

Я передаю ей карточку и внимательно смотрю на неё, как она отреагирует. В лице Коры ни один мускул не дрогнул. Похоже, что она ожидала именно этого.

— Хорошо, — спокойно отвечает она, пряча карточку под перчатку, — Ты всё это получишь, самое позднее, завтра утром. А теперь, давай мне все деньги и фишки, себе оставь только на карманные расходы.

— Зачем тебе?

— Ты думаешь, что все эти штучки, — она касается пальцем края перчатки, — мне за эти волосы и длинные ноги дадут? Это — первое. А второе, ты слышал, что говорил Даниил про яхту?

— Ну, и что?

— А то, что «Гепард» — одна из самых скоростных яхт.

— Я это понял. Дальше-то что?

— Великое Время! И Шат Оркан даёт о тебе такие отзывы! Да за что? Ты на чем собираешься Олимпик вывозить? На рейсовом боте?

— Нет, конечно. Я планировал захватить какой-нибудь корабль на посадочной площадке.

— Какой-нибудь? Нет, друг мой в сиреневых сапогах, Мафия и наши конкуренты погонятся за нами не нв каких-нибудь кораблях, а на таких, от которых только на «Гепарде» и ускачешь. Усёк?

— Усечь-то я усёк. Но я не знаю, сколько стоит «Гепард».

— От пятидесяти до восьмидесяти тысяч, в зависимости от степени износа двигателей.

— Но у нас сейчас нет таких денег.

— А столько и не надо. Я сделаю вид, что хочу купить яхту и для определения цены мне надо опробовать её на ходу. Дам ему в залог тысяч пять-десять. Ну, сколько он запросит.

— А если он запросит слишком много?

— Это — моя забота. Твоя забота сейчас, играть. Вот иди и играй. Я приду часа через два.

После обеда игра принимает некоторый накал. Мои партнёры начинают слегка рисковать. Воспользовавшись этим, я несколько «подсаживаю» их в «гору», а сам рисую на них вистики. С появлением Коры, которая устраивается за соседним столом, где играют во что-то вроде «штоса», игра опять поворачивается в мою пользу. Правда, Кора больше не пытается «организовать» интересные расклады, но регулярно сообщает мне содержимое прикупа, а иногда и расклад партнёров. А это тоже немаловажно.

Уже к самому вечеру, когда у меня на руках оказался сомнительный «мизер», и я задумался: стоит ли рисковать, Кора подсказывает:

— Играй. Сноси червей, а Лидарий сделает по ним третий заход. Тогда ты и сбросишь пику.

Так и играется. К девяти вечера мой выигрыш достигает почти четырёхсот тысяч. Договариваемся с партнёрами: стоит ли играть ночью? Гауфел возражает:

— Игра пошла серьёзная, требует свежей головы и ясности мысли. Давайте, через час прервёмся до утра.

Лидарий и Даниил поддерживают его. Я не возражаю и за час, с помощью Коры, увеличиваю свой выигрыш ещё на сорок тысяч. Видимо, мои партнёры надеются, что за ночь моя полоса везения прервётся. Что ж, надежда, это ваше последнее прибежище, господа!

В баре Кора передаёт мне небольшой пакетик:

— Здесь всё, что ты заказывал.

— Неужели всё?

Кора вновь не удостаивает меня ответом, только поясняет:

— В желтой бумаге — беститат, пластиковая взрывчатка. Взрыватели настроены так, как ты заказывал, с пультом разберёшься. Смотри, поосторожней с капсулами, не раздави их раньше времени. А сейчас, иди и готовься. У меня здесь ещё одна встреча.

У себя в номере я приклеиваю к изнанке передних пол юбочки кармашки и начинаю готовить снаряжение. Отщипываю маленький кусочек взрывчатки. С одной стороны приклеиваю к нему и активирую радиовзрыватель. Они уже разложены по группам. С другой стороны пристраиваю маленькую капсулу с нервно-паралитическим газом. Всё это вставляю в окурок сигареты. Таких «весёлых» окурков набирается у меня двадцать четыре штуки. Они разбиты на три группы.

Один взрыватель мгновенного действия я не активирую, а прячу вместе с остатками взрывчатки в отдельный кармашек. Только успеваю я закончить работу, как раздаётся звук сигнала, и голос из динамика говорит:

— Господин Кандари, на ваше имя поступила депеша. Будьте добры, получите кристалл.

Так, это Бульаф. На камере пневмопочты загорается зелёный сигнал. Открываю лючок и вынимаю пластиковый цилиндр. Внутри лежит кристалл. Вставляю его в приёмник компьютера и читаю, что тётя Шасти из-за болезни суставов не только не сможет прилететь на праздник летнего солнцестояния, но и не сможет прислать, как обычно, желтых котят. Всё понятно.

Чтобы стало ещё понятнее, сохраняю текст депеши, а в приёмнике меняю кристалл на тот, который дал мне Бульаф. Теперь текст выглядит следующим образом:

«Капитан Джуди Вис» будет ждать вас завтра с 14 до 24 часов в 800 000 км от Плея к Бете Водолея. Пеленг на частоте 14,8274 МГц, 2 сек каждые 20 мин."

Ничего себе! И как же мы будем добираться за 800 тысяч километров от Плея? Надо срочно встретиться с Корой. Вызываю её номер. Ответа нет. Отправляюсь на 92 уровень, в её отель. Портье сообщает мне, что Кора Ляпатч ушла.

— Куда?

— Не знаю, мун.

— Одна?

Портье пожимает плечами. На стойку падает серебряная фишка достоинством в пять гэкю.

— Она ушла с Даниилом Ракоши. Отель «Звезда Соломона», номер сто семнадцать.

Едва я сворачиваю к коридору, ведущему в №117, как меня останавливает голос:

— Туда нельзя!

Сзади стоит откуда-то выплывший телохранитель с лучевиком в руке. Держит он его небрежно, полагая, что один вид его оружия повергнет меня в смятение.

— Куда нельзя? — спрашиваю я и подхожу к охраннику вплотную.

Этот дубина так и не поймёт никогда, что нельзя так близко подпускать противника. Как не понял он, какая сила швырнула лучевик в одну сторону, а его самого в другую, да так, что у него надолго потемнело в глазах. У дверей номера меня пытаются остановить ещё двое. Эти в переговоры не вступают, а сразу тянут из-за поясов оружие. Но они допускают ту же ошибку и через несколько секунд оказываются на полу, в безжизненных позах. Студенты!

Дверь, естественно, заперта, но это — не проблема. Через минуту я вхожу в номер. Большая, шикарная гостиная пуста. Дверь в соседнюю комнату открыта, и оттуда несутся сопение и сладостные стоны.

Кора в одних ботфортах и перчатках сидит в кресле, закинув ноги на подлокотники. Господин Ракоши, стоя на коленях, уткнулся в её лоно лицом и трудится весьма самозабвенно. Глаза Коры, остановившись на мне, загораются гневом. Она быстро проводит ладонями по шее и плечам Ракоши, отчего тот замирает в неестественной позе. Перепрыгнув через него, Кора хватает меня за плечи и выталкивает в гостиную.

— Ты что, совсем рехнулся? Зачем ты сюда припёрся? — она толкает меня к дверям номера.

— Дело серьёзное, — останавливаю я её и пересказываю содержание депеши.

— Ну, и что? Я знала, что примерно так и будет. «Джуди Вис» — лайнер не совсем обычный и не имеет права заходить в один порт чаще, чем раз в полгода. Ты думаешь, я для чего этого болвана обрабатываю? Для собственного удовольствия?

— Кто тебя знает?

Даже моя быстрая реакция не спасает меня от ещё более быстрой, хлёсткой и звонкой пощечины.

— Предоставь это дело мне. А сам лучше подумай, что ты будешь делать с внешней охраной на посадочной площадке. Я выяснила, их там трое.

— А вот это предоставь мне. И позаботься, чтобы на яхте была бутылка чего-нибудь крепкого: коньяка, водки, бренди или рома. Только не виски или денатурата. Надеюсь, что ты сможешь провести эту яхту самостоятельно минут двадцать-тридцать?

— Зачем это тебе? Я имею в виду спиртное.

— Не твоё дело. Делай, как я сказал.

— Хорошо. А сейчас проваливай скорее. Он сейчас придёт в себя. Не хватало, чтобы он тебя здесь увидел.

В самом деле, из оставленной нами комнаты доносится растерянный голос Даниила Ракоши:

— Киска моя! Куда ты пропала?

— Я здесь! — отвечает Кора и толкает меня к дверям, — Иду, я в ванную бегала…

Вернувшись в свой номер, я выхожу на балкон и, стоя у перил с сигаретой в руке, около часа пытаюсь разглядеть, что же представляет из себя Плей? Время для этого я выбрал неудачное. Мегаполис освещает местность в радиусе до пятисот метров, не более. Остальное теряется во мраке. Но и то, что видно, не оставляет места оптимизму. Густые кустарники, которые с такой высоты кажутся травой, небольшие проплешины и никакого движения. Планета кажется мёртвой. Похоже, что жизнь здесь сосредоточилась только в мегаполисах. А может быть, люди сами изолировали себя в этих гигантских зданиях-городах от окружающей природы? Интересно, какова история освоения человеком этой планеты? Как люди здесь пришли к такому образу жизни? Не может же быть, чтобы они сразу начали строить эти мегаполисы над алмазными и рубиновыми месторождениями. Когда вернусь, надо будет отыскать эту Фазу и поинтересоваться. Вернусь! Для этого надо ещё кое-что совершить. Прежде всего, выиграть завтра игру в Большой Звон, перебить цену на аукционе и вывезти Олимпик с Плея.

В Схлопку! Завтра тяжкий день. Надо отдохнуть, как следует. С такими мыслями совершаю вечерний туалет и отправляюсь спать.

Утром, до начала игры, совершаю небольшой моцион по мегаполису. На прогулку одеваюсь в тёмно-лиловую кожаную юбочку, под полами которой, в кармашках, лежат мои «сюрпризы». Фланирующей походкой, не выпуская из зубов сигареты, иду по маршруту, который я наметил для выхода на посадочную площадку. Задерживаюсь возле каждой урны-плевательницы и оставляю в них по окурку.

Партнёры уже ждут меня. От меня не ускользает, что Гауфел заметно нервничает. Мы выпиваем по рюмке коньяку и возобновляем отложенную игру. Почти сразу появляется Кора. Она здоровается с Даниилом Ракоши и устраивается за столиком неподалёку. Подозвав официанта, она заказывает завтрак, вино и спрашивает Ракоши:

— Вы, как я поняла, до обеда управитесь?

— Должны, — коротко отвечает он, раздавая карты.

— Вот и хорошо. Хотелось бы опробовать яхту засветло.

Надежды моих партнёров не оправдались. Удача, то есть Кора, не оставила меня. Очень быстро закрываю свою игру и начинаю играть на своих партнёров. За каждое, записанное им в «пулю» очко, вознаграждаю себя десятью вистами. А если учесть, что игра ведётся уже на четвёртой-пятой ступени, это весьма приличные суммы.

Раздав в очередной раз карты, ловлю на себе взгляд Коры. Она показывает мне глазами на потолок. Мельком бросаю туда взгляд. Ого! За ночь служители зала установили там шесть телекамер. Сейчас каждое моё движение фиксируется. Оно и понятно. Слишком крупный выигрыш намечается за этим столом.

Игра стремительно катится к концу. Кора старается во всю. На руках у моих партнёров никак не выпадает больше шестерной игры. Зато у меня эта игра — минимальная. Больше того, даже заказав шестерную, мои партнёры делают неверный ход и, как правило, либо проваливаются, либо дают мне дополнительные висты. Я вистую или играю почти непрерывно. Очередная раздача. Тасует Даниил, моё слово первое. Даниил ещё раздаёт, а я «слышу» Кору:

— Сейчас у тебя семь червей, кроме валета, туз и король треф и туз пик. В прикупе бубновые дама с валетом. Они позарез нужны Гауфелу.

Как только к Лидарию падает последняя пара карт, я говорю, не открывая своих:

— Шесть пик, в тёмную.

Гауфел смотрит на меня, на табло и после минутного раздумья отвечает:

— Шесть треф, в тёмную.

Лидарий с сомнением качает головой, но тоже темнит:

— Шесть бубен.

— Шесть червей, — отвечаю я.

— Семь пик! — не сдаётся Гауфел.

— Семь треф! — отвечает Лидарий.

Все они с напряжением смотрят на меня, но я невозмутим:

— Семь бубен!

Гауфел буквально трясётся. Он снова смотрит на табло. Его положение хуже всех, и если он отпустит кого-то в тёмную, то его проигрыш достигнет грандиозной суммы.

— Семь червей, — цедит он сквозь зубы.

Даниил переводит ошеломлённый взгляд с одного из нас на другого. А Кора… Коры уже нет. Она своё дело сделала и сейчас, наверное, «отходит» где-нибудь в укромном уголке. Лидарий не выдерживает, открывает карты и тут же испуганно бросает их:

— Пас!

Я игнорирую своё право повторить заявку Гауфела через пасующего и повышаю игру:

— Восемь пик!

Здесь уже не выдерживает и Гауфел. Открыв карты, он долго изучает их, смотрит на табло и подсчитывает, что выгодней: отпустить меня в надежде, что я провалюсь и крупно «сяду», или рискнуть самому. Но рискнуть-то он теперь, вскрыв карты, может уже только на девятерную. Наконец, он решается:

— Девять бубен.

— Десять пик! — отвечаю я.

Гауфел щелкает пальцами, подзывая официанта. Тот подносит ему рюмку коньку. Гауфел выпивает коньяк залпом, как воду, и выдыхает:

— Пас.

Медленно, очень медленно протягиваю руку к прикупу и, не открывая его, подталкиваю к Даниилу. Отказываюсь. Все затаили дыхание: это моё действие поднимает ставку ещё в два раза. Похоже, что Гауфела сейчас хватит удар. Поднимаю карты и разворачиваю их. Ай да Кора! Медленно обвожу взглядом своих партнёров. Они, не мигая, смотрят на меня. Ждут. Не спеша, закуриваю, затягиваюсь два раза и лениво говорю:

— Десять червей.

Еще одна пауза… Хватит! А то некому будет платить проигрыш.

— Ход мой, — я веером выкладываю карты на стол, — Своя игра, господа!

Все так резко наклоняются над моими картами, что сталкиваются лбами с отчетливым звуком. Но, похоже, что они даже не заметили этого. На табло быстро меняются цифры. Я смотрю на сумму моего выигрыша. Семьсот шестьдесят две тысячи гэкю с мелочью! Ай да мы! Первая часть операции успешно выполнена.

— Господа! Благодарю вас за замечательную игру! — я пожимаю руки своим партнёрам.

На Гауфела страшно и жалко смотреть. Его лицо приобрело землистый оттенок. Рука, которую он протягивает мне, кажется безжизненной, такая она холодная и влажная.

— Официант! Шампанское и коньяк!

Я угощаю проигравших, таков обычай. Пока нам несут заказ, Даниил и Лидарий выписывают чеки, а Гауфел сидит над чековой книжкой и в ужасе смотрит в неё. Да, он проиграл слишком много, похоже, что он разорен.

Нам наполняют бокалы, и я пью за здоровье партнёров и за прекрасную игру. Рюмки наполняются коньяком, и Лидарий провозглашает тост за сегодняшнего победителя и выдающегося мастера, игра с которым оставила ему неизгладимое впечатление на всю оставшуюся жизнь. Еще бы! Много лет придётся ему «изглаживать» такой проигрыш.

К столу подходит старший крупье, и Лидарий с Даниилом отдают ему свои чеки. Крупье передаёт их помощнику, тот куда-то уходит. А крупье подходит к Гауфелу и вопросительно на него смотрит. Гауфел показывает ему чековую книжку и поднимает глаза на табло. Крупье кивает и улыбается. Повинуясь лёгкому движению его брови, к Гауфелу подходят два служителя и забирают его чековую книжку. Самого Гауфела они берут под руки и уводят из зала. Всё понятно. В шахтах Мафии появился ещё один рабочий. И, судя по сумме проигрыша, пожизненный. Крупье улыбается мне:

— Не беспокойтесь, мун. Компания доплатит ту часть, которую не в состоянии оплатить проигравший. В какой валюте желаете получить выигрыш?

Когда он произносит последние слова, его глаза, против его воли, становятся стальными. В этих глазах я читаю свой приговор. Передо мной не человек, а цепной пёс Мафии. Ему ничего не стоит отправить неудачника на пожизненную каторгу или моргнуть, и счастливчик никогда не донесёт своего выигрыша до посадочной площадки. И никто никогда не узнает, что с ним стало.

— Вашими фишками, — отвечаю я, — Я не прочь сыграть еще, раз мне так везёт. Только, если можно, желательно платиновыми, они меньше места займут.

— Как вам будет угодно.

Крупье снова сама любезность и предупредительность. Раз клиент не собирается сегодня же драпать с Плея вместе с выигрышем, завтра мы сделаем так, что весь выигрыш останется здесь.

— Вы можете получить выигрыш в кассе нашего зала незамедлительно. Чеки этих господ уже проверены, — добавляет крупье.

— Значит, мы будем иметь возможность отыграться? — выражает надежду Даниил.

— Да, да! Я бы не хотел так скоро расставаться с вами, мун Риш, и не прочь ещё раз полюбоваться на вашу игру, — подхватывает Лидарий.

— Разумеется, господа! Сегодня же вечером и начнём. А сейчас не мешает немного развлечься и отдохнуть. Мы с вами заслужили это. Не правда ли?

С этими словами я направляюсь к кассе.

Глава VII

С сумкой, оттягивающей пояс без малого сотней платиновых фишек, я покидаю игорный зал. Меня провожают взгляды: восхищенные — случайных зевак, завистливые — менее удачливых игроков, настороженные и деловитые — сотрудников зала и боевиков Мафии, которых уже запустили контролировать каждый мой шаг.

Чтобы несколько усыпить их бдительность захожу в какой-то бар, где выпиваю рюмку до сумасшествия дорогого и баснословно противного напитка. Договариваюсь о встрече с двумя шикарнейшими проститутками и только тогда, с видом безразличного ко всему зеваки, не спеша, направляюсь в торговый зал.

А в торговом зале уже решается судьба Олимпика. Народу там, примерно как в игорном зале перед началом торговли за ставки в Большом Звоне. Разумеется, активных участников торга всего несколько человек. Остальные собрались сюда на небывалое шоу. Всем интересно, какую цену дадут за суперрубин, и кто окажется этим человеком? Да и сам Олимпик, выставленный на подиуме в открытом титановом футляре, отделанном изнутри белым бархатом, представляет уникальное зрелище. Умело подсвеченный лазерами и скрытыми источниками света, он «играет» и искрится, как живой. Кажется, что он вот-вот спрыгнет с подиума и убежит от потенциальных покупателей и охраны или взлетит, пробьёт потолок и умчится в безграничный космос. Потому-то и стоят возле него четыре охранника с мощными лучевыми ружьями наготове.

На входе покупаю пульт, дающий право на участие в торгах. Протискиваюсь поближе, но в первые ряды не лезу. И так всё видно. Основные претенденты на покупку Олимпика сосредоточились вплотную к подиуму. Они окружены массой референтов, бухгалтеров, секретарей и телохранителей. Секретари, бухгалтеры и референты суетятся, что-то подсчитывают, с кем-то связываются, куда-то убегают и возвращаются, что-то шепчут боссам. Телохранители же спокойны как вымершие мамонты. Они плотным кольцом окружают суетящиеся группы.

А торги идут. Продажная цена Олимпика достигла уже 220 тысяч гэкю и продолжает расти. Я спокойно наблюдаю всю эту суету. Моя задача: не привлекать к себе внимания раньше времени. Я хорошо помню, как четко сработал на аукционе незабвенный Остап Бендер. Но у меня перед ним есть неоспоримое преимущество. Я не только точно знаю сумму, которой располагаю, но и не имею такого надёжного компаньона, как Киса Воробьянинов. Вся моя наличность — при мне.

Кто там борется за Олимпик и лидирует, я не знаю. Судя по мелькающим на табло номерам и суммам, их трое. Остальные либо уже выбыли из игры, либо выжидают, как и я. А за Олимпик предлагают уже 380 тысяч. Вот это число меняется на 390… 400… 420… 430… Стоп! Что-то заело. Зал освещается красным светом и громкий голос произносит:

— Номер тридцать восемь, четыреста тридцать тысяч!

Низкий, громкий звук проносится по залу, и тут же на табло появляется 435… 440… 450… Стоп! Снова — красный свет.

— Номер тридцать восемь, четыреста пятьдесят тысяч!

Снова меняются числа, и снова красный свет заливает зал.

— Номер сорок девять, четыреста девяносто тысяч!

495… 500… 505… 515… 520… Красный свет.

— Номер тридцать восемь, пятьсот двадцать тысяч!

Цифры не меняются. Проходит секунд тридцать, и зал заливает синий свет.

— Номер тридцать восемь, пятьсот двадцать тысяч!

Громкий, низкий сигнал звучит дважды. На табло появляется 525. Процедура повторяется, на этот раз с номером 23.

Я уже набрал на своём пульте число и держу палец на клавише. Но всякий раз не успеваю отсчитать после второго сигнала 30 секунд. И слава Времени! Не стоит светиться до решающего момента.

530… 535… 540… 545… 550…

Синий свет.

— Номер тридцать восемь, пятьсот пятьдесят тысяч!

Двойной сигнал. Я считаю: двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь… Пора! Нажимаю клавишу. На табло загорается: «217 — 700». 217 — мой номер, а 700 — цена, которую я предложил. В зале устанавливается тишина как в склепе. Её нарушает голос распорядителя торгов:

— Я хочу напомнить один из законов нашего мегаполиса «Алмазная пыль». Если тот, кто, назначив на аукционе цену, окажется не в состоянии заплатить её наличными или достоверным Чеком Галактического Банка, то он направляется на принудительные работы до тех пор, пока не заработает назначенную сумму.

Лихо! Это сколько же пожизненных каторг надо отбыть в данном случае? Лихо, но справедливо. Нет денег, не участвуй в аукционах. Распорядитель ждёт полминуты, но поскольку я не выказываю желания снять своё предложение, и никто не желает предложить хотя бы 701 тысячу, в зале загорается красный свет.

— Номер двести семнадцать, семьсот тысяч!

Гул сигнала, тридцать секунд, синий свет.

— Номер двести семнадцать, семьсот тысяч!

Два сигнала. В группах возле подиума начинается подозрительная суета. Вспоминаю слова Мефа: «Эти господа не любят проигрывать». Интересно, что они… Загорается желтый свет.

— Номер двести семнадцать, семьсот тысяч! Продано!

Сигнал звучит непрерывно почти минуту. Я направляюсь к подиуму и незаметно оглядываюсь. На всех выходах уже стоят охранники, перекрывая возможные пути бегства тому, кто, назначив фантастическую цену, вздумает уклониться от оплаты. Нет, друзья мои, я сюда прибыл не за этим. Поднимаюсь на подиум одновременно со словами распорядителя:

— Участника торгов под номером двести семнадцать просим подняться сюда, выплатить назначенную им сумму и получить покупку.

— Риш Кандари, — представляюсь я и протягиваю свой пульт.

— В какой валюте вы намерены платить? — спрашивает распорядитель.

— В вашей, — отвечаю я и расстёгиваю тяжелый подсумок.

На столе начинают появляться столбики платиновых фишек, из пяти штук каждый. У распорядителя темнеет лицо и сужаются глаза, но я не теряюсь:

— Я должен вам напомнить один из законов мегаполиса «Алмазная пыль». Фишки игорных залов имеют в мегаполисе хождение наравне с любой валютой Галактики, вплоть до галактических экю и ЧГБ (Чеков Галактического Банка), включительно. Отказ от приёма фишек в качестве уплаты карается ссылкой на принудительные работы до того времени, пока не будет отработана данная сумма.

Распорядитель делает глотательное движение и начинает считать столбики фишек. Их четырнадцать.

— Здесь их на семьсот тысяч. Я могу забрать свою покупку?

Распорядитель лишен дара речи и только кивает. Я подхожу к столу, на котором красуется Олимпик. Осторожно укладываю рубин на белый бархат и закрываю крышку футляра. Спускаться с подиума мне приходится прямо в толпу конкурентов и их приближенных. Они расступаются и провожают меня очень недобрыми взглядами. Вспоминаю красавицу Лину и усмехаюсь. Если бы их глаза могли стрелять, футляр с Олимпиком сейчас лежал бы на кучке неаккуратно порезанного мяса.

Преодолев кольцо конкурентов и их телохранителей, попадаю в кольцо журналистов. На меня нацелены видеокамеры и карандаши-микрофоны.

— Мун Риш, один вопрос: вы частное лицо или представляете интересы какой-то организации?

— Мун Риш, один вопрос: что вы намерены делать с Олимпиком?

— Мун Риш, на каком лайнере вы будете улетать с Плея?

— Мун Риш, вы заплатили за Олимпик вашим выигрышем в Большой Звон?

— Без комментариев, — коротко отвечаю я и вытираю с лица пот.

При этом я вставляю в ноздри противогазовые фильтры. Четыре охранника из «Службы безопасности» оттесняют от меня назойливую братию и берут меня в центр «каре».

— Не беспокойтесь, мун Риш. Мы доставим вас, куда требуется.

А вот это мне меньше всего нужно. Что ж, пойдём, вам же будет хуже. Выхожу из зала, сопровождаемый мафиози. За нами толпой тянутся журналисты, мешая приблизиться ко мне телохранителям конкурентов.

Вот поворот к лифтовой площадке, но мафиози незаметно, но настойчиво увлекают меня в другом направлении. Зря вы так, ребята, я же вас предупреждал! Ах, пардон, я предупреждал вас мысленно, но сути дела это не меняет. Вот только журналисты зря пострадают. А впрочем, я никогда не сочувствовал этим стервятникам. Любопытство не порок, а вторая древнейшая профессия.

Достаю из-под юбки пульт и нажимаю клавишу. Проход озаряется лиловыми вспышками, гремят взрывы и из урн, заминированных мною утром, вырываются облака нервно-паралитического газа. Секунда, другая, и коридор напоминает Куликово Поле сразу после завершения Мамаева Побоища.

Быстро сворачиваю к лифтовой площадке и вызываю два лифта: скоростной и грузовой. Меня хотят остановить ещё пятеро мафиози, появившиеся из бокового прохода, но тут взрываются ещё три урны (в них взрыватели установлены с заранее рассчитанным замедлением), и мне на руки падает самый прыткий. Толкаю его в открывшуюся кабину скоростного лифта и отправляю как можно ниже. Сам прыгаю в медленный грузовой лифт и отправляюсь на самый верхний уровень.

Когда я выхожу из лифта, охранники, дежурившие на выходе из мегаполиса, уже лежат в неживописных позах вперемежку с урнами. Очень хорошо! Остальная охрана и телохранители конкурентов, тем временем, ловят меня внизу. Сейчас они заблокируют лифт, остановят его и с восторгом поймут, как я их надул. Восторги их мне выслушивать некогда, хотя это было бы очень для меня лестно. Предо мной дверь на посадочную площадку. Там меня должны ждать Кора на «Гепарде» и три охранника. Этих ребят нейтрализовать мне не удалось. Газ малоэффективен на открытом пространстве. К тому же это было бы подозрительно, если бы я вылез покурить на крышу мегаполиса. Сосредотачиваюсь и открываю дверь.

Первое, что я вижу, два ствола лучевых ружей, нацеленные мне в грудь. Быстро сориентировались! Приседаю и ударом снизу задираю стволы в серое небо. Одно ружьё стреляет, второй охранник не успевает нажать на спуск. Ударами футляра успокаиваю обоих. Третий охранник целится в меня с пяти шагов. Отхожу в сторону и прыгаю на него. Луч лазера уродует закрывающуюся дверь, а охранник укладывается на жесткий бетон площадки. Теперь — к «Гепарду». Он стоит метрах в пятидесяти.

Вижу, как Кора, высунувшись из люка, целится в кого-то из пистолета. Откуда-то бегут ещё двое, их я не учел. Ну и в Схлопку их! Меня они не догонят и не поразят. Бегу к «Гепарду». А Кора успевает дважды выстрелить. А у неё реакция ничего, и стрелок она не слабый. Охранники медленно падают, а я заталкиваю Кору в люк, бросаю туда же футляр и прыгаю на свободное сидение.

— Стартуй!

Кора смотрит на меня «квадратными» глазами. Но мне не до неё, у меня начинается реакция. Я щелкаю пальцами. Она, поняв, в чем дело, суёт мне бутылку коньяка. Срываю пробку и снова хриплю:

— Стартуй!

А сам подношу бутылку ко рту и делаю глоток. Больше не успеваю. «Гепард» свечей уходит в небо. Внезапно Кора делает петлю и пикирует вниз, внутрь пространства, окруженного мегаполисом. Там она вырубает двигатели и, включив антигравитатор, зависает в пятистах метрах от поверхности. Я понимаю и должным образом оцениваю её манёвр, но смотрю на неё неодобрительно. Реакция ещё не прошла, а попробуйте выпить коньяк из бутылки в условиях невесомости!

Внезапно я вспоминаю. Лебедев описывал, как наши космонавты умудрились выпить нелегально доставленного на орбитальную станцию вина. Пользуюсь его советом. Подношу бутылку ко рту, а другой рукой хлопаю себя по затылку. В рот попадает порция обжигающей жидкости. Спасибо нашим космонавтам за совет! Повторим.

Кора бросает на меня недоуменный взгляд. Всё её внимание нацелено в серое, затянутое тучами, небо. Вот оно озаряется вспышкой. Еще одна и еще, и еще… Полтора десятка кораблей, не меньше, стартовали в погоню за нами. Вот только где они собираются нас ловить?

А Кора выжидает. Наблюдая за ней, понимаю, что сейчас она выполняет какой-то сложный расчет. Не буду ей мешать, она знает, что делает. Сам я ещё пару раз глотаю коньяк. Противные дрожь и слабость постепенно оставляют меня. В этот момент Кора врубает максимальную тягу, и «Гепард» вновь взмывает в небо. Вылетев из мегаполиса, Кора сбрасывает скорость, пикирует почти до земли и на предельно малой высоте уходит от «Алмазной пыли».

Кора ведёт яхту не выше сорока-пятидесяти метров, и я вижу, что курсовые радар и компьютер выключены. Это чревато. На такой скорости можно запросто вмазаться в какое-нибудь препятствие, например, в приличный холм. Но Кора опять поступает правильно. Мы сейчас сливаемся с фоном планеты, и обнаружить нас невозможно. А вот излучение курсового радара засечь, пара пустяков. Но на наше счастье рельеф Плея такой же унылый, как и его растительный мир. Это даже позволяет Коре оглянуться на меня:

— Ну, как?

— Всё в порядке. Еще минут десять, и смогу взять управление.

— Как ты всё это проделал?

— Долго объяснять. Это называется ускорение собственного ритма времени.

— Весьма эффективно! Я с трудом смогла увидеть тебя. Открывается дверь, два охранника падают, третий стреляет и тоже падает. И вдруг ты заталкиваешь меня в люк и валишься сверху сам.

— Да, метод эффективный, но чреватый последствиями. За всё надо платить. Видишь, в каком я состоянии. Потому-то мы и пользуемся им только в самых крайних случаях, вроде этого. Есть здесь что-нибудь пожевать?

— Представления не имею. Посмотри сзади, там что-то вроде бара.

Оборачиваюсь и немею от удивления. В заднем кресле сидит Ракоши, застывший как памятник самому себе, и смотрит на нас остановившимся взглядом. На коленях у него — футляр с Олимпиком.

— Ракоши!?

— Ну, да. А как бы я без него проникла на яхту?

— Он, что, под гипнозом?

— Нет, я его парализовала. Сейчас он всё видит, всё слышит, но, как видишь, даже мигнуть не в состоянии.

— Бедняга. И долго он таким будет?

— Пока мы не прибудем на «Джуди Вис». Ну, а насчет бедняги, ты заблуждаешься. Он своё получил: всю ночь меня мочалил. Я и не подозревала, что в нём такая бездна сексуальной энергии. А уж если сравнивать его с Гауфелом, то Даниил просто счастливчик. Пусть он разорён, но яхта-то останется при нём. И дурак он будет, если продаст её дешевле, чем за сто тысяч. А ты отдыхай, я же вижу, в каком ты состоянии. Не думай, я сумею довести яхту до «Джуди Виса».

Да, она сумеет, сразу видно. Кора ведёт яхту довольно профессионально. Она, по-видимому, хорошо знает карту Плея, так как мы ни разу не оказались в виду какого-либо мегаполиса. Довольно скоро мы оказываемся на ночной стороне планеты.

— Пора уходить, — говорит Кора.

— Смотри, они могут караулить нас на орбите, — предупреждаю я.

— Ничего, они же не знают, откуда мы появимся. Всю планету они прикрыть не могут. А и засекут, не беда. Догнать всё равно не смогут.

Я с сомнением качаю головой. На месте наших преследователей я бы организовал нам хорошую ловушку. Но это во мне говорит военный опыт. А как с этим делом обстоит здесь, Время знает. Перегрузка вжимает меня в кресло. Яхта набирает скорость и круто идёт вверх. Очень скоро мы удаляемся от Плея на приличное расстояние. Похоже, что нас не обнаружили. Похоже. Но как там на самом деле, Время его знает. Мы всё ещё идём вслепую. Сейчас это уже опасно.

— Включи радар и пеленгатор, — предлагаю я.

Кора кивает и включает приборы. Я настраиваюсь на частоту «Джуди Виса». Скоро из приёмника доносится короткий сигнал. Пеленгатор делает засечку. Через двадцать минут будет ещё одна, и тогда можно включить автопилот. Внезапно тишину прорезает тревожный сигнал. Приборы обнаружили высокочастотное излучение. Нас засекли. Включаю поисковый радар. Так и есть! Прямо по курсу — три корабля, сзади ещё пять. Обложили по всем правилам. А я-то думал, что они воевать не умеют. Черта с два! Кора, оценив обстановку, замедляет ход.

— Что ты собираешься делать?

— Менять курс. Надо обойти этих как можно дальше.

— Ага. И попасться вон тем, которые сзади? Вооружение на яхте есть?

— Есть. Лазерная пушка, вот её пульт. Да что толку? Драться в одиночку против троих? Нет, надо только обходить.

— Ни в коем случае!

— А что же делать?

— Прежде всего, передать мне управление. А второе, ни в коем случае не снижать скорость. Только в этом наше спасение. Садись на моё место и не дёргайся. Тоже мне, вояка!

Кора не возражает. Я пересаживаюсь в её кресло, первым делом включаю пушку и даю полную тягу двигателям. Взгляд на экраны. Задние начинают отставать, но те, кто впереди, стремительно приближаются. Лобовая атака! Я снова истребитель, я снова в своей стихии. Ну-ка, посмотрим, что вы сможете сделать против фронтового аса?

Расстояние сокращается. Вот ближайшая отметка начинает мигать красным светом: мы на дистанции поражения. Детектор излучения верещит, не переставая. Это значит, что мы тоже в прицеле. Не в первой! Тут кто как сумеет!

Компьютер обрабатывает данные на упреждение, и я выношу марку прицела на головной корабль. Жму на гашетку. Яркая рубиновая вспышка, где-то далеко-далеко загорается тусклая звёздочка, и метка головного корабля на экране гаснет. Резко меняю курс. Так я на Яке и МиГе делал «горки». Двигатели продолжают работать на максимальной тяге, и перегрузка получается жутковатая. В глазах темнеет, справа что-то пищит Кора. Но своего я достиг. Далеко внизу ту часть пространства, где я только что был, пронзают лучи.

Еще раз меняю курс и снова ловлю в прицел совсем уже близкие корабли. На прицеле уже горит сигнал о том, что пушка зарядилась и готова к стрельбе.

Ага! Они снизили скорость и пытаются маневрировать. Эх, вы! Да разве так уходят из-под атаки? Бью ещё одного, который пытается в этот момент войти в разворот. Пока пушка заряжается, третий на пониженной скорости проскакивает где-то вверху. В тылу его оставлять нельзя. На такой скорости он сумеет быстро развернуться, и от его луча нас не спасёт даже максимальная скорость «Гепарда».

Делаю «боевой разворот», от которого Кора уже не пищит, а сдавленно хрипит. Так и есть! Он уже разворачивается для атаки. Вот в этом развороте и настигает его мой третий выстрел. А преследователи уже близко. Еще один «боевой разворот», и максимальная тяга двигателей «Гепарда» уносит нас от противника. Детекторы засекли попадания. Ха! Они от злости палят за пределы поражения. Лучи на такой дистанции теряют свою энергию и рассеиваются. Стреляйте, стреляйте, господа! Счастливо оставаться!

Бой занял полторы минуты. Иду прежним курсом и жду второго сигнала с «Джуди Виса». Кора приходит в себя:

— Ну, ты даёшь! Что это было?

— Обычный бой.

— Обычный! У меня глаза чуть не выскочили, и шорты чуть не лопнули от натуги. Где ты этому научился?

— На войне. В таких боях я участвовал по несколько раз в день. Я же рассказывал тебе, что был лётчиком-истребителем. А этим соплякам не с лётчиками воевать, а пассажирские и грузовые корабли грабить. Тоже мне, асы! Кто же в бою маневрирует на пониженной скорости?

Я хочу ещё как-то выразить своё презрение к побеждённым, но в это время звучит сигнал пеленга. Бросаю взгляд на экран, где преследователи? Далеко, уже не перехватят. Включаю автопилот, и «Гепард» меняет курс, разворачиваясь на «Джуди Виса». Потягиваюсь:

— Ну, вот и всё! У нас получилось. Мы с тобой, Кора, молодцы. Можешь меня за это поцеловать, а я тебя.

Кора улыбается, стягивает перчатки и протягивает мне обе руки для поцелуя.

— Ты знаешь, честно скажу, без тебя я бы ни за что не справилась!

Невзирая на двусмысленность и неопределённость своего положения, ловлю себя на том, что я всё-таки рад тому, как я сумел выполнить такое сложное задание. Испытываю при этом такое удовлетворение, словно задание давал мне не Меф, а Магистр. Вот, что значит профессия!

— Ну, без тебя я бы тоже немного преуспел. Чего стоит только одна последняя раздача! Я ещё не сказал тебе за неё спасибо. А если бы не она, игра затянулась бы ещё на полчаса, час. И тогда Олимпик за это время уже ушел бы. Да и выигрыш был бы поменьше.

— Я это поняла, потому и пошла на такую сложную комбинацию. Если ты думаешь, что мне это далось легко, ты ошибаешься. Я была после этого нисколько не в лучшем состоянии, чем ты после ускорения своего времени. Полчаса в себя приходила.

— Потому-то и ушла?

— Да. Не было сил оставаться. Не хватало, чтобы я там в обморок шлепнулась. Как только я убедилась, что карты легли как надо, и ты правильно понял мой сигнал, я тут же ушла, точнее, почти уползла.

На экране появляется отметка лайнера. Смотрю на экран заднего обзора. Преследователи здорово отстали, но погоню не прекращают. Выхожу на связь, на заранее обусловленной частоте:

— «Капитан Джуди Вис»! Вызывает Риш Кандари. Мы на подходе, товар на борту. Нас преследует пять кораблей.

— Риш Кандари! — слышу я ответ капитана Бульафа, — Говорит «Капитан Джуди Вис». Вас видим, ваш эскорт тоже. Меры приняты. Стыкуйтесь к третьему шлюзу.

На экране визуального обзора вырастает лайнер. Какого черта! Это уже не лайнер, а рейдер, готовый к бою. Он развернут носом в сторону наших преследователей, и люки орудийных палуб открыты.

Пока я маневрирую для причаливания, нос рейдера расцвечивается вспышками, и где-то далеко-далеко загораются звёздочки. На экране видно, что два уцелевших корабля резко разворачиваются и уходят назад. Эх, вы! Вам бы и в бою со мной так маневрировать! Пристыковываюсь к рейдеру. Пока соединяются шлюзы, и выравнивается давление, Кора вспоминает:

— О, Время! Даниил!

Она делает несколько движений рукой, и «кукла» оживает. Только сейчас Кора замечает, что она всё ещё без перчаток. Взвизгнув, она поспешно натягивает их.

— Не спеши, шлюха! — рычит Даниил Ракоши, — Я уже знаю твою истинную цену! Да и твою, Риш, тоже. Галактические проходимцы! Шулерская шайка!

— Зачем ты так, Даниил? — мирно говорю я, — У каждого свой бизнес.

Но Даниил не унимается:

— Ладно, меня с Лидарием обчистили. А Гауфел? Его же теперь из шахты только в гробу поднимут. Мерзавцы!

— Ах, да! Ты мне напомнил.

Беру судовой журнал и диктую в него:

— Я, Риш Кандари, заявляю, что мой выигрыш в зале № 1 «Алмазной пыли» в сумме семьсот шестьдесят две тысячи галактических экю получен нечестным путём. В игре были использованы телекинез, ясновидение, телепатия и внушение мыслей. Всеми этими способностями в совершенстве владеет моя напарница, Кора Ляпатч. Признание сделано мной в здравом уме, без всякого принуждения с чьей-либо стороны, на борту яхты «Гепард» в присутствии Даниила Ракоши и Коры Ляпатч. В знак подтверждения своей личности прилагаю отпечатки пальцев.

Кладу ладонь на сканер и говорю Ракоши:

— Если после предъявления этой записи Компания не вернёт вам проигрыш и не освободит Гауфела, обратитесь в «Галактик Ньюс». «Алмазная пыль» потеряет всю клиентуру и обанкротится. Так что, компенсация им обойдётся дешевле.

Ракоши ошеломлён, а Кора недоумевает:

— Зачем тебе это благородство? Ты же ставишь нас вне закона!

— А ты что, намерена ещё раз посетить Плей и «Алмазную пыль»? Грош цена твоему руководству, если они после такой операции ещё раз пошлют тебя туда в этом же образе. Впрочем, мне-то на все ваши проблемы глубоко плевать. Мне Гауфела жалко, за что пострадал, бедолага? А если ты так переживаешь за будущее, можешь убрать свидетеля, — я киваю на Даниила, — Но только, предупреждаю, я тебе в этом деле — не помощник.

Кора морщится. Моё предложение ей не по душе. Одно дело: подстрелить в пылу боя двух вооруженных охранников, и совсем другое: выступить в роли хладнокровного палача. Она машет рукой:

— Пусть живёт. Будь по-твоему.

Загорается сигнал готовности шлюза. Оборачиваюсь к Ракоши:

— Прощайте, Даниил, не поминайте лихом. Советую, как только отойдёте от нас, сразу подать сигнал бедствия. Иначе вас расстреляют на орбите вокруг Плея.

— Прощайте, Риш, — Даниил протягивает мне руку, — Вы, что бы там ни было, порядочный человек. Может быть, нам повезёт встретиться когда-нибудь ещё раз.

— Вам, может быть, и повезёт. А вот я тогда буду уже не Ришем Кандари, и Риш будет не мной.

— А кто вы на самом деле?

— Андрей Коршунов.

— Прощайте, Андрей.

Даниил жмёт мне руку и обращается к Коре:

— Прощайте и вы, Кора. Извините меня за необдуманные слова. Я погорячился. Вы просто мастерски выполнили свою работу, а это всегда заслуживает только восхищения, но не осуждения. И огромное спасибо за те часы, которые мы с вами провели наедине. Этого я не забуду до конца жизни. Вы были великолепны!

Подхватываю футляр с Олимпиком и открываю шлюз. На борту «Джуди Виса» нас встречает капитан Бульаф в сопровождении двух членов команды. Капитан улыбается (лучше бы он этого не делал!):

— Поздравляю с успешным завершением операции! Ваши каюты прежние.

Он протягивает свою ручищу к футляру.

— Отставить! — я резко отталкиваю его лапу, — Мы будем сопровождать Олимпик до конца!

Жуткая маска-улыбка мгновенно сползает с физиономии капитана. Его морда из желто-красной становится багровой. Рука тянется к поясу с оружием.

— Оставь пушку в покое, болван!

Лучевик Коры смотрит прямо в лоб капитану.

— Ты что, не понял? Смирно!

Капитан из багрового становится пурпурным, но опускает руки и вытягивается во фронт.

— Риш имеет на это право! Он жизнью рисковал на Плее, дрался один против троих и на земле, и в космосе. А ты, хлом склизкий, прохлаждался в безопасности за миллионы километров отсюда. И ещё грабли свои поганые протягивает, будто это его собственность! Олимпик полетит в моей каюте под охраной Риша Кандари. Проводи нас туда. Иди вперёд, и без фокусов. Риш из тебя сделает мертвеца раньше, чем я успею выстрелить. Поверь мне, уж я-то видела, на что он способен.

Капитану ничего не остаётся, кроме как выполнить приказ и проводить нас почетным эскортом к каюте № 37. Оставшись наедине со мной, Кора заливается весёлым смехом:

— Здорово мы его! А ты что, стоял как телёнок? Сделал бы его! Я же видела, как ты это умеешь.

— Кора, я же говорил тебе, что к таким методам мы прибегаем только в исключительных обстоятельствах.

— Ну, Время с тобой.

Она подходит к компьютеру и ругается:

— И компьютер заблокирован! Ну, мерзавец! Даже не приготовил каюту к моему прибытию. Меню на тот день, когда мы высадились на Плее. Подожди меня, пойду, распоряжусь.

На пороге она оборачивается и тихо говорит:

— Что-то ты мне не нравишься, Андрей. У тебя сейчас мысли, как у Шат Оркана, такие же туманные, и Время знает где. Что-то у тебя на уме такое…

— Ничего особенного, Кора, — успокаиваю я её, — Просто моя миссия закончена, и сейчас я гадаю, что ждёт меня дальше?

Кора с сомнением качает головой и выходит из каюты. Так. Времени терять нельзя, иначе она меня раскусит. Открываю футляр и ставлю рубин в гнездо на попа так, как он стоял на аукционе. Из-под юбки достаю припрятанную взрывчатку, детонатор и пульт. Взрывчатку я раскатываю в тонкую колбаску и эту колбаску спиралью обматываю вокруг рубина. В верхний конец колбаски вставляю миниатюрный радиодетонатор мгновенного действия. Теперь надо перенастроить пульт на размыкание. Так, готово.

— Что это ты делаешь? — слышу я голос Коры.

— Перенастраиваю пульт, — отвечаю я, не оборачиваясь, — Видишь, когда я нажимаю на кнопку, — я утапливаю пальцем клавишу, — ничего не происходит. Но стоит мне теперь убрать палец, как взрыватель сработает, и Олимпик разлетится на куски.

— Ты с ума сошел! Зачем тебе это надо, после всего, что мы с тобой сделали?

— Это была ваша игра, Кора. А теперь пошла уже моя. Ты же знаешь, я здесь не по своей воле, и что они хотят сделать со мной дальше, я даже не догадываюсь. А еще, в замке Сен-Кант в качестве заложника сидит моя подруга. Чтобы я не отмочил какой-нибудь фокус из любви к нестандартным решениям. Они меня боятся и правильно делают. Но теперь у меня в заложниках сам Олимпик. Согласись, это действительно нестандартное решение.

— Да, такого никто не мог предвидеть: ни я, ни Шат Оркан.

— Вот теперь я буду диктовать свои условия.

— Что ты требуешь?

Я не успеваю ответить. В каюту врывается капитан Бульаф и несколько членов его команды. Они вооружены. Капитан наводит на меня лучевик и рычит:

— Я знал, что этот прохвост способен на всё, меня предупредили! А ты, шлюха, поверила ему! Но теперь я сам с ним разберусь!

Кора в прыжке закрывает меня своим телом:

— Назад! Безумец! Не смей стрелять в него, иначе рубин разлетится на кусочки. Меня тоже предупреждали, я тоже ему не верила, тоже была всё время начеку. Но он переиграл нас! Так что, давай будем проигрывать достойно.

— Стреляй, стреляй, капитан, — усмехаюсь я, — После твоего выстрела Олимпик будет представлять интерес разве что для ювелиров. Ну, а что будет с тобой, это я сказать затрудняюсь. Право же, ваши законы и ваши нравы мне не ведомы.

Капитан, скрипя зубами, отступает. Кора поворачивается ко мне:

— Ну, каковы твои требования, Андрей?

— Прежде всего, выйди на связь с Мефом, то есть Шат Орканом.

Кора согласно кивает и направляется к компьютеру. Но не успевает она прикоснуться к панели, как монитор оживает, и на нём появляется лицо Мефа:

— Ничего не надо делать, Кора. Я давно уже наблюдаю эту сцену, и сейчас только включил обратную связь. Зачем же ты так, Андрей? Ведь я давал тебе слово, — укоризненно говорит он.

— Допустим, что твоему слову я поверил. Но могу ли я надеяться, что тебе позволят его сдержать? Ведь твоё руководство никакого слова и никаких гарантий мне не давало. Вот я и организовал гарантии сам. Как тебе это нравится?

Меф задумывается:

— Если я скажу, что я в восторге, ты, конечно, не поверишь и будешь прав. Поэтому, я промолчу. Но Кора права, ты переиграл нас. А ведь я видел, как ты возился с Олимпиком, но так и не понял, что к чему. Иначе тебя здесь уже не было бы. Но такое простое решение мне и в голову не пришло. Андрей, я преклоняюсь перед тобой. Ты действительно гений нестандартных решений.

— Хватит комплиментов, Мефи, а то я сейчас расплачусь от умиления.

— Действительно. Приступим к делу. Давай твои требования.

— Хорошо. Прежде всего, сними блокировку с Сен-Канта.

Меф что-то переключает на панели:

— Выполнено. Дальше?

— Приведи Лену.

Меф уходит и через несколько минут возвращается вместе с Леной. Она всё ещё в мушкетерском камзоле и красных сапожках Нины Матяш. Смотрит она с недоумением. Зачем её сюда привели, и что это за люди на мониторе связи? Молодец, Меф! Сдержал слово, Лена ничего из моих похождений не видела. Выходит, ему можно доверять?

— Здравствуй, Ленок! Это — я, Андрей.

— Андрюшка! Наконец-то! Ну, как у тебя?

— Всё в порядке. Как я и обещал, теперь наша раздача, наш расклад и наш ход. Я не только уравнял козыри, но и играю свою игру. Собирайся домой.

Глаза Лены светлеют:

— Я верила, что ты это сможешь! А сам ты как?

— Обо мне не беспокойся. Итак, Мефи, теперь ты выйдешь на связь с нашими. Ты знаешь, как это делается.

Меф кивает, и через несколько минут на мониторе появляется родное и милое лицо Магистра. Но Время великое, как он осунулся, побледнел. Его, некогда смоляные, волосы на три четверти отливают серебром. Да… Не хотел бы я сейчас поменяться с ним местами. Может быть, действительно, пособирать для него цветочки на полянке под соответствующее музыкальное сопровождение?

Магистр, как и Лена, недоумённо смотрит на нас.

— Здравствуй, Магистр! Это — я, Коршунов.

— Андрэ! — Магистр оживляется, и глаза его загораются, — Время побери! Где ты? Как ты вышел на связь?

— Потом, Магистр, всё потом. Сейчас готовься срочно принимать Лену. Со связи не уходи, подтвердишь мне приём.

— А ты-то? Где ты? Чем мы можем тебе помочь?

— Я сказал, потом! Не беспокойся, я сам себе помогаю. Принимайте Лену. Она сейчас в Сен-Канте.

До Магистра быстро доходит экстраординарность ситуации, и он начинает действовать. Через несколько минут он докладывает:

— Всё в порядке, Андрэ! Элен — с нами!

— Быстренько переключи меня на неё.

На мониторе появляется изображение пункта переноса. Лена лежит нагая на «стартовой площадке».

— Ленок, как ты?

Лена с трудом приподнимает голову, Нэнси шикает на неё, но Лена улыбается мне:

— Всё хорошо, Андрюша, — слабо шепчет она, — Давай, выбирайся сам. Я жду.

Она снова роняет голову на стол. На мониторе вновь появляется Магистр:

— Андрэ! Где же ты всё-таки?

— Время знает, Магистр. Но я скоро вернусь. Ждите, и Андрей пусть ждёт и не делает глупостей. Конец связи.

На мониторе появляется Меф:

— Что дальше, Андрей?

— А дальше, забирай меня отсюда в Сен-Кант.

— Да? А как это сделать, пока ты держишь палец на кнопке? Ведь Риш Кандари непременно потеряет сознание, хотя бы на несколько секунд. И тогда Олимпик разлетится на куски.

— Кора, — говорю я, — подойди ко мне и положи пальцы на моё запястье. Смотри внимательно мне в глаза. Готовься перехватить пульт, но не раньше, чем я уйду.

Кора подходит и берёт меня за руку:

— Прощай, Андрей. Жаль, что мы расстаёмся при таких обстоятельствах. С тобой было хорошо работать.

— Мне тоже понравилось с тобой работать и тоже жаль, что наше расставание омрачено. Но иначе я не мог.

— Я понимаю.

Перед глазами вспыхивает яркий свет, который заслоняет всё окружающее. Я куда-то проваливаюсь и прихожу в себя уже сидя в кресле в лаборатории Мефа.

— С прибытием, — приветствует меня Меф, — Поздравляю с великолепной работой. Скажу честно, я любовался тобой.

— Без Коры ничего бы не вышло.

— Не прибедняйся. Она, конечно, здорово помогла тебе. Но и она без тебя не справилась бы. Вы с ней — идеальный тандем.

В этот момент я обращаю внимание на одежду Мефа и вспоминаю о своей догадке:

— Мефи, скажи честно. Ты из этой Фазы, где я только что работал?

— Да, — отвечает он, — Более того, я жил именно на Плее и был членом Мафии. Пришлось покинуть тот Мир, и не по своей воле.

Он трёт пальцами висок со шрамом. Я решаю не вдаваться в подробности и перехожу к делу:

— Итак, я своё слово сдержал. Олимпик — на лайнере.

— Я своё тоже держу. Ты свободен. Вот твоё оружие.

Он достаёт из шкафа мои шпагу и пистолет. Смотрю с удивлением, а он поясняет:

— На выходе тебя будет ждать шевалье де Шом. Он категорически против твоего освобождения и жаждет крови.

— Уже выздоровел?

— Живучий. Так что, будь осторожен.

Мефи надевает сутану и подходит к стене:

— Мы выйдем отсюда другим путём. В камере тебя ждёт Нина Матяш. Я перенёс её туда спящей и не хочу, чтобы она видела проход. Мы зайдём за ней через обычную дверь.

Мы выходим в какой-то коридор замка. Меф идёт вперёд и поднимается по лестнице. Следую за ним. Лестница приводит нас на площадку, где на скамьях вдоль стен сидят три монаха. Увидев Мефа, они вскакивают. Тот делает знак рукой, и один из монахов отпирает дверь камеры. Там внизу, на топчане, сидит Нина Матяш.

— Нина! — зову я, — Выходи, мы свободны!

Девушка бегом поднимается по винтовой лестнице:

— Джордж! Наконец-то! А я уже начала думать, что ты не придёшь за мной, — тут она замечает Маринелло и резко останавливается, — Епископ!

— Не бойся, — успокаиваю я её, — Мы с ним решили все вопросы, и теперь он отпускает нас на свободу. Недоразумение разрешилось.

— Недоразумение!? — удивляется Нина.

— Конечно, недоразумение, — подтверждает Маринелло, — Шевалье де Шом, как всегда, перестарался. Ну какие у меня могут быть претензии к статс-даме императрицы и лейтенанту имперской гвардии?

Нина по-прежнему смотрит на него недоверчиво и с опаской. Тут она, наконец, замечает, что я при шпаге. Лицо её проясняется.

— Идём, — я беру её под руку, — Нас ждёт граф де Легар.

— Не забывайте, лейтенант, — напоминает Маринелло, — что кроме де Легара вас ждёт ещё кое-кто.

— Спасибо, что напомнили, а то я уже начал скучать по этой особе.

— Советую не относиться к нему легкомысленно. Он весьма искусный фехтовальщик.

— Тем не менее, граф де Легар оказался ему не по зубам.

— Как знаете. Моё дело, предупредить. Если де Шом вас одолеет, я вам ничем не смогу помочь. Желаю удачи, и до встречи!

С этими словами епископ уходит в боковой проход. Один из монахов, видимо получивший приказ, делает знак: «Идите за мной». Мы спускаемся во двор, там, у коновязи, стоят два вороных жеребца. Монах показывает нам на них, а сам идёт к воротам. Там он что-то говорит охранникам, они кивают и отпирают ворота. Мы с Ниной уже на конях. Но где же де Шом, о котором говорил Маринелло? Он же сказал: «На выходе».

Ворота раскрываются, и мы выезжаем из замка. В ста метрах от стен стоят группы мушкетеров из различных полков и гвардейцы кардинала. Еще подальше расположились орудия. Возле них — орудийные расчеты с дымящимися фитилями. Мушкетеры и гвардейцы стоят в пешем строю. Видно, что они готовы идти на приступ. Ближе к воротам расположились цепью вооруженные люди в красно-желтых одеждах. Это — люди де Шома. Интересно, как они рассчитывают отбить атаку? Их в два раза меньше. Да будь их даже в два раза больше, и то в этом случае их положение безнадёжно.

При нашем появлении мушкетеры и гвардейцы разражаются радостными криками. Судя по всему, они нас ждали. В группе напротив ворот вижу графа де Легара. Мы с Ниной направляемся к нему, но внезапно один из защитников замка преграждает нам дорогу и берёт моего коня под уздцы.

— Прошу прощения, граф. Вы не хотите попрощаться со мной?

— А, это вы, шевалье! — я узнаю де Шома, — Вам что, так уж необходимо, чтобы я отдал вам долг вежливости?

— Видите ли, граф, я получил приказ выпустить вас и эту даму из замка. Как видите, из замка вы вышли. Но, если вы помните, я — ваш должник. Я должен вам сабельный удар или удар шпагой, как вам будет угодно. Я не люблю ходить в должниках.

— Хм! Насколько мне известно, вы уже попытались вернуть этот долг графу де Легару. С тех пор, как я понимаю, наросли проценты. Стоит ли наращивать их дальше?

— Довольно! Вы будете драться, или мне надо прибегнуть к крайним мерам?

— Знаю я ваши крайние меры, — ворчу я, слезая с коня и обнажая шпагу, — Несравненная, я не задержу вас. Это не займёт много времени.

Вижу, что де Легар направляется к нам, и делаю ему знак рукой, чтобы он не вмешивался. Тот останавливается шагах в тридцати и с интересом наблюдает за нами. Встаю в позицию. Не в ту позицию, которая принята в этой эпохе, а в ту, которую фехтовальщики будут принимать лет через четыреста или пятьсот. Я не собираюсь размахивать шпагой, я просто заколю его, и всё.

Де Шом принимает примерно такую же позицию. Несколько секунд мы с ним только чуть-чуть шевелим кликами, выбирая направление для атаки. Никакого взаимного прощупывания. Мы оба прекрасно знаем, что за соперник перед нами. Любая атака может стать последней: и для того, кого атакуют и для самого атакующего. Это как уж повернётся.

Де Шом делает стремительный выпад, стремительный как бросок змеи. Парирую и мгновенно контратакую. Де Шом отбивает атаку. Со стороны это выглядит, наверное, так: соперники дернулись, дважды лязгнули клинки, и соперники снова стоят в прежних позах.

Еще одна атака де Шома, уже в другой сектор. Защита, контратака. Де Шом отбивает, но я тут же атакую снова. Этого он не ожидал и вынужден отступить. Не давая ему опомниться, я снова стремительно атакую. Но на этот раз он начеку и контратакует настолько опасно, что я с трудом отвожу его клинок в сторону. Отвожу, но всё-таки не до конца. Шпага де Шома задевает моё левое плечо. Время побери! С ним надо быть действительно поосторожнее. В глазах де Шома загорается злорадный огонёк: он увидел мою кровь.

Рано радуетесь, шевалье! Атакую ещё раз… Ну и наглец! Он пошел на встречный выпад! Резко отскакиваю назад. Де Шом, преследуя меня, повторяет атаку… Вот ты и попался, шевалье! Твой выпад слишком длинный. Отвожу его клинок влево и тут же делаю стремительный, подобный распрямляющейся пружине, выпад. Шпага де Шома у меня за спиной, он не успевает взять защиту. А мой клинок вонзается ему в горло.

Де Шом хрипит и падает на колени. Выдёргиваю шпагу из раны, и шевалье валится лицом вниз как подкошенный. Всё. Вкладываю шпагу в ножны и, взяв под уздцы своего и Нининого коней, иду навстречу де Легару. Мы обнимаемся. Де Легар целует руку Нины. От группы золотых мушкетеров отделяется сержант и подходит к нам.

— Сержант де ла Кост, — представляет его де Легар и тихо добавляет, — Он же Генрих Краузе.

Мушкетеры и артиллеристы остаются на позициях, а мы вчетвером едем в ближайшее село. Там, на постоялом дворе, нас ждёт обед.

— Мы ждали вас, — рассказывает де Легар, — Нас предупредили, что вы вот-вот должны выйти. Нина, в вашей комнате всё готово: и ваше платье и горячая вода. Вам, наверное, уже надоело изображать из себя мушкетера. Государыня прислала из вашего гардероба всё, что необходимо.

Нина, улыбкой поблагодарив де Легара, уходит в свой номер. А мы, выпив ещё по стакану вина, совещаемся.

— Сейчас будешь рассказывать про свои похождения или до Монастыря отложишь? — интересуется Андрей.

— Давайте лучше, поскорее домой, — предлагает Генрих.

— Вообще-то, я не возражаю, — соглашаюсь я, — Меня здесь удерживает только одно. Я обещал его преподобию превратить его замок в кучу дымящегося щебня.

— Обещания надо выполнять, — говорит Андрей, — Но я полагаю, что Саусверк с де Легаром смогут сделать это и без нашей помощи.

— Тем более, что самого Маринелло там уже нет. Они сворачивают свою работу здесь.

— Серьёзно? А ты откуда знаешь?

— Мне он сам об этом сказал.

— Допекли мы их! Тогда тем более нам нечего здесь делать. Магистр, ты слышишь нас?

— Слышу, слышу.

— Мы готовы возвращаться.

— Подожди, — останавливаю я его, — А с Ниной попрощаться! Раз ЧВП сворачивает здесь работу, то мы с ней больше не встретимся.

— И то верно, — соглашается Андрей, — Магистр, возвращение откладывается до вечера.

— Время с вами, бабники! Прощайтесь со своей Матяш. Должен сказать, она этого заслуживает.

Глава VIII

Когда я завершаю рассказ о своих подвигах на Плее, среди собравшихся воцаряется молчание. Только что я рассказывал под несмолкаемый гомон уточняющих вопросов, междометий: то удивлённых, то восхищенных, то недоверчивых; под реплики и обмен мнениями. А сейчас все они словно умерли. Я понимаю, что сейчас все проигрывают ситуацию, в которой оказались мы с Леной, через себя и прикидывают: какое решение приняли бы они сами и как повели бы себя, и смогли бы выпутаться из всей этой истории.

Первым нарушает молчание Жиль. Он подходит, поднимает меня за плечи из кресла и крепко обнимает:

— Андрей, ты второй раз возвращаешься к нам оттуда, откуда, в принципе, вернуться невозможно. Первый раз против тебя были слепые силы Природы, и ты победил их, благодаря своему мужеству и настойчивости. В этот раз против тебя была злая воля наших врагов. Но ты сумел воспользоваться ничтожнейшим шансом… Что я говорю? Ты сам создал этот шанс и не только сам спасся, но и спас своего товарища!

— Полагаю, если бы Лена не влипла в ту же ловушку, то Андрей вряд ли сработал бы столь эффективно, — подаёт голос Андрей.

— В этом-то и есть главный момент, — говорит Стремберг, — Я не думаю, чтобы Андрей решился пойти на такую рискованную, прямо скажем, авантюрную операцию, если бы от этого зависела только его судьба. Он бы тянул время до последнего и искал бы, и искал решение. Вёл бы игру, ставил различные условия, и всё время ждал бы случая взять инициативу в свои руки. Появление Елены заставило его пойти на самый рискованный шаг, потому что другого выхода у него просто не было. Я верно говорю, Андрей?

Я киваю, а Стремберг развивает свою мысль дальше:

— Это-то я понял. Но вот, убей меня, не пойму, как ты пришел к решению шантажировать ЧВП взрывом рубина? Ведь когда ты соглашался на участие в этой операции, у тебя и мыслей таких не было. Откуда тебе было знать, что у тебя в руках окажется взрывчатка и детонатор?

— Верно, — соглашаюсь я, — Мыслей таких не было. Решение пришло, когда я разработал детали операции по выносу Олимпика из мегаполиса. Я всё время искал возможность, как вы сказали, взять инициативу в свои руки и навязать ЧВП свою волю. Лучшего варианта, чем взять заложника, я не нашел. Но я прекрасно понимал, что никакой заложник в глазах руководства ЧВП не имеет такой цены, чтобы его можно было обменять на двух наших хроноагентов. А вот Олимпик! Это ведь ради него и была затеяна вся эта игра. Вот я и подумал: он им слишком нужен, и за него они пойдут на всё. И, как видите, не ошибся.

— Да, Андрей, — качает головой Стремберг, — признаюсь, прежде я довольно отрицательно и настороженно относился к твоим рискованным импровизациям. Это, чтобы не сказать больше. Теперь я понимаю, что это просто твоя стихия, твой стиль. Лучшие решения ты находишь именно тогда, когда решения, по сути, нет. Так что, Филипп, я больше не потерплю твоих нападок на Андрея.

— Время с тобой, Арно! — ворчит Магистр, — Я давно уже понял, что представляет собой Андрэ. А если ворчу на него, топаю ногами, брызжу слюной и воспитываю на все лады, так это — мой стиль работы. Ты же меня знаешь. Имею я право на слабости или нет? И сейчас я скажу одно. Андрэ поступил очень правильно. Дальнейшая игра с этим Мефом привела бы только к тому, что мы безвозвратно потеряли бы и его, и Элен. И Андрэ скромничает, когда говорит, что решение взять этот камень в заложники родилось у него чуть ли не в самый последний момент. Не сомневаюсь, что он уже имел в виду именно это, когда соглашался на участие в операции. Только сам он об этом, возможно, и не догадывался. Решение созрело где-то на уровне подсознания. Иначе зачем ему было затевать все эти фокусы со взрывами урн и тому подобное? Проще было бы воспользоваться баллончиками с газом. А?

Я озадаченно качаю головой. Действительно, это было бы гораздо проще. А Магистр торжествует:

— Вот, видели! Я знаю самого Андрэ и его образ мыслей лучше его самого!

Внезапно он замолкает, и торжество на его физиономии резко сменяется озадаченностью. Он наливает себе на донышко стакана немного водки, выпивает и, вместо того чтобы закусить, закуривает сигарету. Затянувшись пару раз и обведя нас всех затуманенным взглядом, он тихо говорит:

— Но я не пойму другого. Зачем ЧВП понадобился этот гигантский рубин? Объяснения этого Мефи меня не удовлетворяют. Что это за научные исследования, ради которых надо организовывать такую сложную и рискованную операцию? Да ещё привлекать к ней пленного! А потом ещё отпустить и пленного, и заложника (хотя у них и мыслей таких не было!) ради того, чтобы этот рубин остался целым. Так зачем он им нужен?

— Знаешь, Магистр, — откликается Лена, — пока Андрей там действовал, я всё время ломала над этим голову. Ломала старательно, до скрипа в извилинах. Но ничего путного мне на ум не пришло. Впрочем, может быть, я больше за него переживала, сказать не могу. Но в одном я с тобой согласна. Слишком много они на этот камень поставили, раз так легко отпустили нас, едва возникла угроза его уничтожения. В операции участвовал прямой агент, обладающий паранормальными способностями, внедрённый агент… Кстати, именно этого агента перед самым началом операции заменили на пленного агента экстракласса, обладающего бесценным даром превосходно работать именно в таких ситуациях. Кроме того, в операции был задействован резидент и привлечен рейдер, замаскированный под пассажирский лайнер. Ну кто из вас хоть на секунду поверит, что всё это было привлечено для обеспечения пусть даже самых важных, самых перспективных научных исследований? Вот и Андрей, я уверена, не поверил ни одному слову этого Мефа.

— Да, Лена, я с самого начала понял, что Меф скрывает от нас истинное предназначение Олимпика. Правда, в отличие от тебя, у меня не было времени размышлять на эту тему. Но одно я уяснил точно. Ради Олимпика они готовы на всё. В том числе и на то, чтобы отпустить нас с тобой на все четыре стороны и пять измерений. И, как оказалось, я довольно точно расставил приоритеты ценностей.

— Всё это так, — говорит Андрей, — всё это верно. Но мы, друзья мои, ни на ангстрем не приблизились к ответу на вопрос, поставленный Магистром. Зачем ЧВП нужен Олимпик, и ради чего Андрей напрягал все свои способности?

— Ну, ради чего, понятно, — сердито обрывает его Катрин, — Точнее, не ради чего, а ради кого.

— Извини, я не точно выразился. Я хотел сказать, ради чего ЧВП эксплуатировал Андрея и заставлял его так выкладываться?

— А давайте не будем гадать на кофейной гуще, — предлагает Жиль, — Вот сидит начальник отдела наблюдателей, который до сих пор не сказал ещё ни одного слова. Полагаю, что он не просто так молчит, а ему уже есть что сказать.

Действительно, за всё время моего рассказа Ричард не задал ни одного вопроса и постоянно набирал что-то на панели компьютера. Он делал какие-то запросы, что-то сравнивал, что-то отбрасывал, что-то записывал, анализировал. И сейчас он сидит, уткнувшись своим острым носом в монитор, и что-то внимательно изучает. Услышав слова Жиля, он отрывается от своего занятия и поворачивается на вращающемся кресле к нам:

— Кое-что я уже могу сказать. Мы знаем двадцать четыре Фазы, где в системе Беты Водолея имеется планета Плей. В двадцати из них она расположена на таком же расстоянии от звезды, как сумел оценить Андрей. В восемнадцати жизнь на планете сосредоточена в описанных Андреем мегаполисах. В семнадцати процветают игорный бизнес и добыча алмазов и рубинов. На всех этих Плеях вся деловая активность подчинена Мафии. На шестнадцати планетах имеется мегаполис «Алмазная пыль», и на пятнадцати, кроме него, есть ещё и «Рубиновый рай». Можно было бы прямо сейчас, зная временные рамки действий Андрея и Коры, найти эту Фазу и проследить дальнейшую судьбу Олимпика. Но задача осложняется тем, что во всех этих Фазах несколько другой ритм времени. Тем не менее, рамки очерчены, задача уже поставлена, и мои люди работают. Надеюсь, что к утру мы точно будем знать, что ЧВП собирается делать с этим камнем.

— Дай-то Время, чтобы завтра у нас ещё оставалось время, — мрачно качает головой Магистр.

— У тебя есть какие-то догадки? — интересуется Жиль.

— Нет у меня никаких догадок, — отрезает Магистр, — Предчувствие у меня дурное, вот и всё. Я уже настолько изучил ЧВП и методы его работы, что, кроме большущих пакостей, ничего хорошего от них не жду. Не помню, кто из классиков сказал: «Если в первом акте на стене висит ружьё, то в последнем акте оно обязательно должно выстрелить».

— По-моему, это был Чехов, — говорю я, — Согласен с тобой, Магистр. Для честных и благовидных целей не используют такие откровенно жульнические средства, к которым вынуждены были прибегнуть я и Кора. Здесь я с тобой согласен. Но вот что касается того, что ты хорошо изучил ЧВП, извини.

— Ну, да, я помню, ты говорил, как этот Мефи намекал на общего противника, в борьбе с которым нам, якобы, предстоит объединить силы. Не знаю, что лучше: воевать на два фронта, или иметь такого союзника, на которого всё время с опаской оглядываться надо. Конечно, если верить этому Мефи, цели у них благие, но вот методы…

— Ну, о методах работы ЧВП с тобой вряд ли кто будет спорить, — соглашается Стремберг, — Давайте-ка закругляться. На ребят смотреть жалко. Хоть и держатся бодро, но я-то вижу, измотаны они до предела: и физически, и морально. Верно?

— Это точно, — соглашается Андрей и разливает водку по стаканам, — И ещё вопрос: кто больше?

— Даже не буду пытаться оспаривать, — отвечаю я, — Давно уже известно, что гораздо легче рисковать самому, чем наблюдать это со стороны. А ещё хуже оставаться в неизвестности и гадать: что там происходит, какой будет исход, что предпринять? А может быть, лучше не предпринимать? И так далее. Когда я увидел Магистра с борта «Джуди Виса», мне жутко стало.

— А! Оценил, наконец! — торжествует Магистр и тут же безнадёжно машет рукой, — Да, всё равно, завтра же ты это забудешь. Оцените вы меня, как следует, только на поминках.

Он задумчиво смотрит в свой стакан, потом залпом осушает его и крякает. Я улыбаюсь:

— Ну, почти как на поминках.

Все смеются. Слава Времени, разрядились. Допиваем водку и расходимся. По установившейся традиции мы впятером распиваем последнюю бутылку. Обычно, эти последние сто грамм сопровождаются самыми интересными беседами. Но сегодня всё иначе. Мы молча сидим над своими стаканами, смотрим друг на друга и думаем, каждый о своём. Не знаю, о чем думает каждый из них, но я, в который уже раз, безуспешно пытаюсь оценить мизерную вероятность нашего счастливого возвращения домой. И всякий раз, запутавшись в размерах бесконечно малых величин, я прихожу к выводу: безвыходных положений не бывает, бывают безвыходные люди.

Всё больше убеждаюсь я, как правы были и мой покойный отец, и инструкторы в училище, и командиры с замполитами в воинских частях, которые внушали мне мысль, задолго до них высказанную великим Гёте. «Лишь тот, кто бой за жизнь изведал, жизнь и свободу заслужил!» Я особенно никогда с этим не спорил и в своей практике всегда убеждался: если прекратил дёргаться, заведомо проиграл. Но только сейчас я окончательно понял разницу между фатализмом и борьбой. Ведь если бы я тогда хоть на короткое время доверился судьбе, покорился ей, никогда бы нам не сидеть всем вместе. Всё было против нас. Всё кроме одного: моего нежелания смириться и плыть по течению, куда кривая вывезет. Кривую-то надо перегибать в нужных тебе точках. А то она туда ещё вывезет!

Воистину, человек сам кузнец своего счастья. Счастья. Мне вспоминается наш спор с Мефи по поводу счастья. Какое это всё-таки растяжимое и относительное понятие. Для меня, в настоящий момент, счастье то, что я сижу у себя дома, в привычной обстановке, со своими друзьями. Что завтра я буду заниматься привычным делом, и никто не будет пытаться заставить меня делать что-то такое против моей воли. Как всё-таки здорово, что я снова сижу со своими друзьями.

Я обвожу взглядом всех четверых. Вот Лена. Она, пользуясь тем, что здесь все свои, забралась в кресло с ногами и спрятала под подолом длинного белого платья серебристые босоножки своего любимого фасона: с ремешками до колен. Она смотрит на пламя камина и наверное вспоминает те дни, которые она провела в одиночестве, в камере замка Сен-Кант, вот так, глядя на пламя очага и гадая: где я, что я, чем всё это кончится, сумею ли я «переломить кривую в нужном направлении» Да, ей, наверное, пришлось тяжелее всех. В отличие от всех других, она хорошо знала, куда меня понесло и как не просто будет оттуда выбраться. И что с нами будет, если мне это не удастся.

Вот Андрей. Левая рука его рассеянно мнёт подбородок, а правая пальцем рисует на столе вокруг стакана какой-то замысловатый орнамент. Ему тоже пришлось не легко. Представляю себя на его месте. Товарищ пропал. Лена пошла на разведку и тоже пропала. Что предпринять? Единственное решение, которое они с Генрихом могут принять, чтобы не сидеть сложа руки, это брать замок приступом. Взять замок и разобраться самим на месте. И в тот момент, когда всё уже готово, какой-то монах приносит маловразумительное письмо. Из него понятно только одно: штурм замка только ещё больше осложнит и без того сложное положение. Что же делать? В письме ясно сказано: «Ждать». Легко ему писать: «Жди». Я на мгновение представляю, каково было сидеть в неопределённости и ждать такой деятельной натуре, как мой друг, и невольно присматриваюсь: на появилась ли у него седина на висках? Вроде, нет. Значит, всё впереди.

Катрин. Она покручивает миниатюрной ступней (тридцать четвёртый размер, не больше) в красной туфельке, а пальчиком, обтянутым белой перчаткой, водит по краю рюмки. Её огромные синие глаза смотрят куда-то в угол отсутствующим взглядом. Впечатление такое, что она засыпает. По-моему, это действительно так. Вот кому эта эпопея далась легче всего. Пусть скажет спасибо Магистру. Как только я исчез, Катрин не отходила от компьютера и все несколько суток ни разу не сомкнула глаз, держалась на стимуляторах. Магистр буквально завалил её расчетами различных вариантов. Он выдавал эти варианты по несколько в час. Как оказалось, все они были далеки от истины. Но, тем не менее, у Катрин не оставалось на эмоции ни одной свободной секунды. К слову, в такой же точно ситуации оказался и Ричард со своим отделом. Они перебрали и пересмотрели бесчисленное множество Фаз, пытаясь найти меня с Леной.

Сам Магистр пальцем левой руки передвигает по столу свою рюмку туда-сюда, а правой трёт переносицу. При этом он морщит нос, словно тот интенсивно чешется, а сам смотрит куда-то в то место, где стена сходится с потолком. Я вспоминаю, каким я увидел его с борта «Джуди Виса», и старательно гоню от себя это кошмарное видение. Нет, я всё-таки найду для себя задание: пособирать на поляне цветочки, и посвящу его своему шефу. О чем сейчас думает Магистр, ясно. Он в очередной раз прикидывает, что собирается ЧВП делать с Олимпиком.

Вот тут-то я и не угадал. Магистр, кончив чесать свою переносицу и изучать угол между стеной и потолком, спрашивает меня:

— Андрэ, а Меф ни разу не конкретизировал, что за противника такого страшного он имел в виду?

— Увы, ни разу.

— Хм! А с тобой, Элен, когда Андрэ работал на Плее, он об этом не говорил?

Лена вздыхает:

— Нет, Магистр. После того, как я помогла ему внедрить Андрея в Риша Кандари, я всё время оставалась одна в той камере, где нашла Андрея. Мефи раза четыре заходил ко мне, но не более чем на минуту. Интересовался, что мне нужно, не обижают ли меня монахи? Вот и все разговоры. Вид у него был весьма озабоченный. Чувствовалось, что ему в это время было не до занимательных бесед. Раза два я просила его дать мне посмотреть, как работает Андрей, но оба раза он категорически отказал мне.

— Молодец Мефи! — не удерживаюсь я, — Прости, Лена, но он делал это по моей просьбе.

— По твоей?

— Ну, да. Видишь ли, мне совсем не хотелось трепать тебе нервы…

— Можешь считать, что ты этого добился, — холодно говорит Лена.

Я улыбаюсь. Представляю, как бы она сейчас себя вела, если бы имела возможность наблюдать мои «постельные сцены» с Корой.

— Извини, Лена. Но это было первое побуждение, заставившее меня обратиться к Мефи с такой просьбой. Может быть, оно и было неверным, но когда я там работал, я несколько раз с ужасом думал: «А вдруг Мефи забыл о моей просьбе, и Ленка сейчас видит меня?»

— Интересно, — с подозрением смотрит на меня Лена, — что я могла увидеть?

«Как хорошо, что это Лена, а не Кора», — думаю я, а вслух говорю:

— В этой Фазе нравы и вкусы настолько экзотичны, что если бы ты меня там увидела, я бы надолго потерял твоё уважение. Выглядел я там дурак дураком.

— Не поняла.

— Попробую объяснить. Помнишь, как выглядел Риш Кандари, когда Мефи устроил нам сеанс связи перед твоим возвращением?

— Смутно.

— Тогда я поясню. Синяя мантия, салатная рубаха, лиловая юбка с зеленым поясом, синие колготки и сиреневые сапоги. И всё это отливает серебром.

Лена прикидывает, и глаза у неё округляются:

— Какой ужас! — шепчет она, — И что, там все так ходят?

— Увы, ещё хлеще! Перед этим я постарался подобрать одежду с менее кричащими сочетаниями цветов, более менее в тон, и получил выговор от Коры. Она сказала, что я выгляжу слишком вызывающе и сразу бросаюсь в глаза.

— О, Время! — смеётся Лена, — Действительно, какая-то сумасшедшая Фаза.

Я коротко описываю нравы и обычаи этой Фазы и под конец добавляю:

— А знаешь, что ваш обычай: не снимать в обществе свои неимоверно длинные перчатки, имеет исток именно в этой Фазе?

— Почему ты так решил?

— А потому, что там самыми интимными местами женского тела считаются ладонь, запястье и внутренняя поверхность руки до локтя.

Лена поражена, а Магистр невинно интересуется:

— А ты случайно не выяснил, у мужчин какие части тела считаются там самыми интимными?

— К сожалению, не успел.

Все смеются, кроме Катрин. Бедняжка Кэт заснула, не справилась с собой. На этой весёлой ноте мы и заканчиваем встречу. Друзья прощаются с нами и уходят к себе. Андрей уносит свою Катрин на руках, как ребёнка. Она так и не проснулась.

Мы с Леной остаёмся одни. Напоив меня крепким, ароматным чаем, Лена направляется к камину, на ходу снимая платье. Она остаётся только в перчатках и босоножках. Обернувшись ко мне, она загадочно улыбается и спрашивает:

— Так значит, в той Фазе у женщин самые интимные места, вот эти? — она проводит ладонью по руке до локтя.

Я киваю и тоже начинаю раздеваться.

— Хм? А когда они занимаются любовью, они эти интимнейшие места обнажают?

— Не всегда, — по простоте душевной отвечаю я, — Только как знак высшего доверия.

— Ну, вот и считай, что я тебе сегодня не доверяю! — смеётся Лена.

Немало мне приходится потрудиться в эту ночь, чтобы вернуть доверие своей подруги. Ох и поиздевалась она надо мной! Надо же, как дёшево купила! Когда, в знак особой милости и прощения, Лена стягивает голубые велюровые перчатки, и я, пользуясь высочайшей милостью, покрываю её «самые интимные места» поцелуями, она вдруг спрашивает:

— А эта твоя напарница, Кора…

— Ляпатч, — подсказываю я.

— Да, Ляпатч. Как она тебе показалась?

— В каком смысле? — теряюсь я.

— Ну, не в сексуальном же, конечно! Здесь она, выходец из биофазы, вне конкуренции. Я имею в виду, что она представляет как человек?

Я задумываюсь. Легко сказать, дать характеристику человеку, с которым и общался-то только три-четыре дня. Хотя, за эти дни она раскрылась передо мной в таких качествах, что с иной женщиной, чтобы узнать такое, потребуется года четыре общения.

— Знаешь, по-моему, это очень несчастный человек. Её истинная Родина её отторгнула, новой Родины она не обрела. Так и слоняется по пространству-времени, как неприкаянная. Но надо отдать ей должное, она на редкость умна и решительна.

— Даже умней меня? — улыбается Лена.

— В повседневной жизни, вряд ли. А вот в таких ситуациях, в которых мы с ней побывали, сравнивать не могу. Поэтому, не буду восхвалять ни тебя, ни её. Отношение её к ЧВП тоже двойственное. С одной стороны, она предана им душой и телом. Как-никак, они удержали её от самоубийства и придали её жизни, пусть и сомнительный, но хоть какой-то смысл. С другой стороны, она ненавидит их… Нет, не так. Не ненавидит, это слишком сильно сказано. Она их боится. В первый же день, как мы встретились, и она узнала, кто я такой, она сказала: «Значит, мы оба здесь не по своей воле». Знаешь, как она называет Мефа? Шат Оркан. На её языке это значит — Старый Волк.

— Старый Волк, — задумчиво произносит Лена, — Ты знаешь, это звучит. Я так и буду его теперь называть. Как там, Шат Оркан?

— Верно.

— Это гораздо точнее характеризует его сущность, чем Мефистофель. Кстати, а о нём ты какого мнения?

— Да, как и о Коре, двойственного. Было бы просто и легко сказать о нём: это враг, хитрый, коварный и злобный. Но это было бы неверно и примитивно. Мефи или Старый Волк, как тебе больше нравится, очень сложный человек. К тому же, он человек не простой судьбы. Ты знаешь, он оказывается выходец из той самой Фазы, где мы с Корой работали. Я, когда туда попал, сразу заподозрил это. А вчера, когда я вернулся в Сен-Кант, он это сам подтвердил. Более того, он жил на Плее и был членом тамошней Мафии. Что-то у него там произошло. Ты заметила шрам на его правом виске?

— Ты хочешь сказать, что он в своё время что-то не поделил с Мафией и вынужден был уйти?

— Что-то в этом роде. Я его не расспрашивал, некогда было. Но до твоего прихода у меня было время с ним пообщаться. Должен сказать, общаться с ним довольно интересно. Ну, ты сама имела возможность это заметить. Не всё, что он говорил, можно принять с восторгом, но, большей частью, мысли его здравые и заслуживают того, чтобы над ними задумались. По крайней мере, он четко обрисовал мне ту цель, которая ими поставлена. К стыду своему и нашему, когда он спросил меня о нашей цели, я не смог дать не только четкого и конкретного ответа, но даже и в общем-то обрисовать не сумел.

— Цель-то у них замечательная, но вот средства…

— Они считают, что цель оправдывает средства. И здесь мы с ними радикально расходимся. Есть у него ещё одна черта: верность слову.

— Ха! Верность слову! Да освободил-то он нас только после того, как ты заминировал камень!

— Нет, Лена, я был уверен, что он освободит нас. А камень я заминировал для того, чтобы ему в этом не препятствовало его руководство.

Мы замолкаем, и я некоторое время созерцаю языки пламени в камине.

— Знаешь, Лена, — говорю я, — меня не оставляет ощущение, что нам ещё предстоит с ним встретиться. Но, как говорится, в другое время и в другом месте.

— И при ином раскладе, — выражает пожелание Лена.

— Возможно, — соглашаюсь я, — возможно и желательно.

Утром меня будит сигнал вызова. Накинув халат, подхожу к компьютеру и включаю экран связи. Это — Ричард.

— Андрей, тебе интересно, для каких целей ты добывал этот Олимпик? Как они хотят его использовать?

— Ну, разумеется!

Лена от камина делает мне отчаянные знаки. Пока Ричард переключает свой пульт, подхожу к шкафу, достаю оттуда что-то из её домашнего гардероба и кидаю ей. Тем временем, на соседнем мониторе появляется изображение какой-то странной конструкции, смонтированной в космосе. Впрочем, смонтированной, не то слово.

По гигантской окружности размещены двенадцать многогранных, широких усеченных пирамид. Основания пирамид направлены к центру окружности. Сами пирамиды выполнены из решетчатых конструкций, и внутри них что-то светится, наподобие огней электродуговой сварки, только зелёного цвета. Между собой эти пирамиды ничем не связаны. Видно, как они независимо друг от друга совершают колебательные движения. Таких окружностей, состоящих из пирамид, видно четыре. У них общая ось. На этой оси располагается ярко светящийся, голубоватый, сильно-вытянутый эллипсоид. Он как бы подёрнут дымкой.

Временами по эллипсоиду пробегает волна то малинового, то желтого света, и он начинает корчиться, как червяк в муравейнике. В такие моменты свечение в пирамидах становится интенсивнее, и эллипсоид «успокаивается».

Несколько дальше, по направлению к довольно близкой звезде, на оси этого эллипсоида расположена конструкция, напоминающая тороидальную космическую станцию. Только вместо центральной сферы у неё решетчатый цилиндр, ось которого совпадает с осью эллипсоида.

Еще дальше, по направлению к звезде, угадываются огромные сферические конструкции, расположенные так же по окружности, имеющей общую с эллипсоидом ось.

— Что это? — шепчет недоумённо Лена.

Она уже оделась в белую батистовую пижаму и теперь, опершись локтями о спинку кресла, дышит мне в шею.

— То же самое могу спросить и я. Ричард, будь ласка, поясни: при чем здесь Олимпик, и где его здесь можно наблюдать?

— То, что вы видите, — отвечает Ричард, — это лазер колоссальной мощности. Вот этот светящийся эллипсоид, расположенный по оси, это — накачанная за несколько лет часть энергии звезды, вблизи которой расположен лазер.

— Кстати, — спрашивает Лена, — а что это за звезда?

— Солнце, — Ричард печально усмехается.

— Ты имеешь в виду наше Солнце? — удивлённо спрашиваю я.

— Увы, да. В этой Фазе Солнце стало Сверхновой Звездой, и её внешние границы достигают орбиты Юпитера. Естественно, ни Юпитера, ни Сатурна, я уже не говорю о Земле, нет и в помине. От Системы остались лишь Нептун, Плутон и Гефест.

— Ясно, — говорю я, загоняя куда-то вглубь страшную догадку. — А при чем здесь Олимпик?

Ричард вновь переключает изображение, и на мониторе возникает Олимпик, зажатый в каком-то шпинделе. С обоих его концов трудятся механизмы, шлифующие его торцы, как я могу заметить, строго перпендикулярно оси кристалла. Минуты три я наблюдаю работу бешено вращающихся алмазных дисков, водопад и брызги охлаждающей жидкости. Лена тоже приумолкла, я даже перестал чувствовать её дыхание.

— Так. И куда же собираются установить этот сердечничек?

— Вот, сюда, — Ричард показывает на решетчатый цилиндр в центре тороидальной конструкции.

Я ещё немного размышляю. Практически, всё ясно. Титанической энергии, накопленной в светящемся эллипсоиде, нужен канал, по которому она обрушится на цель. Ну, как термоядерному заряду нужен для разогрева ядерный взрыв, с тем, чтобы началась звёздная реакция термоядерного синтеза. Но здесь есть ещё один нюанс. Вся энергия обрушится по тому пути, который задаст ей луч рубинового суперлазера. А сердечником у него будет Олимпик! Так вот какие научные исследования имеет в виду ЧВП! И куда же они собираются стрелять?

Видимо, последнюю фразу я произношу вслух, потому что Ричард говорит:

— Этого мы ещё не выяснили. Фаза высокочастотная, и гармоник в ней великое множество. Сейчас аналитики работают, не смыкая глаз. Но Кристина уже оценила мощность выстрела. По её словам он способен пробить межфазовые барьеры.

— Даже так!? — Лена ошарашена.

— А почему бы и нет? — отвечаю я, — Примерно такого эффекта и следовало ожидать. Ради чего ещё им мог понадобиться суперрубин, как только не для суперлазера? Я в глубине души подозревал что-то в этом роде. Но, признаюсь, дальше непосредственного использования Олимпика в качестве сверхмощного сердечника моё воображение не пошло.

— И когда состоится этот выстрел?

— Не ранее, чем через десять дней. Надо отшлифовать торцы камня, установить его с очень высокой точностью, накачать его энергией, прицелиться… Короче, до прицеливания картинка весьма ясная. А вот дальше идут наложения, неоднозначности и прочая катавасия. Складывается впечатление, что в руководстве ЧВП сейчас идёт спор о том: куда стрелять и стоит ли стрелять вообще. Думаю, что ближе к моменту готовности выстрела они определятся.

— А что если они собираются стрелять в нас? — спрашивает Лена.

Её вопрос повисает в воздухе. Лена высказала вслух ту мысль, которую я старательно гнал от себя. Не сомневаюсь, что и Ричард, когда говорил о выборе цели, тоже имел в виду именно нас. И что же получится, если из такой «пушки» выстрелить в какую-нибудь, пусть даже абстрактную Фазу? Судя по всему, я опять рассуждаю вслух.

— Сейчас Кристина делает подробный анализ этой картины. Она сказала, что к моменту установки рубина в прицельную систему у неё уже будут конкретные результаты.

— Я тоже на это надеюсь, — вздыхает Лена, — Знаешь, Андрей, у меня даже аппетит пропал. Завтракать совершенно не хочется.

— У меня такое же настроение. Пойдём к тебе, выпьем фирменного кофе и будем заниматься своими делами.

— Какие тут могут быть дела? — пожимает плечами Лена.

— Как какие? Текущие. Что бы там ни было, что бы нам ни грозило, а от нашей работы нас никто не освобождал. Ручаюсь, что наш Магистр если не сегодня, так завтра, но непременно найдёт для нас какую-нибудь задачку.

— Да, война войной, а Магистр Магистром, — соглашается Лена, — Одевайся.

Мы с подругой достаточно изучили характер своего шефа, чтобы ошибиться в его намерениях. Едва мы успеваем налить по второй чашке, как наш любимый начальник выходит на связь и вызывает меня к себе. Увидев, что мы пьём кофе, он милостиво разрешает мне не торопиться:

— Можешь особо не спешить. Пей свой кофе. У тебя ещё есть три минуты. Потом вместе с Элен зайдите в Сектор Медикологии. Они снимут твою Матрицу. Хотят пощупать её на предмет остаточных деформаций после твоего внедрения по методике ЧВП. Элен останется там, а ты сразу как освободишься — ко мне. Есть для тебя работёнка.

Глава IХ

Я не могу сказать, что «работёнка», которую имел в виду Магистр, вызвала у меня приступ энтузиазма. Нет, сама работа никаких отрицательных эмоций не будила. Всё дело в том, что работать мне предстояло именно там, где я добывал для ЧВП Олимпик. Практически, в той же самой Фазе или донельзя близкой к ней. Более того, место действия: снова планета Плей и её окрестности.

Пиратская Республика давно встала поперёк горла всем государствам Галактики. Пираты располагали тремя довольно мощными флотами и разветвлённой агентурной сетью. Они появлялись из подпространства внезапно, там, где их меньше всего ждали. И незавидна была участь той планеты, которую выбирали эти разбойники для очередного набега. Как правило, планета оказывалась практически беззащитной. Её флот в это время находился почему-то в десятках световых лет, у какой-нибудь отдалённой звёздной системы, где он караулил появление тех же пиратов. Пока адмиралы получали сигнал бедствия, пока разбирались что к чему, пока перегруппировывались, пока возвращались в свою систему; пираты успевали сделать своё дело После чего пострадавшей планете только и оставалось, что находить утешение в древней мудрости: «Бедность — не порок».

Это бы ещё полбеды. Но пираты до такой степени не церемонились с местным населением, что после их набегов планеты превращались практически в пустыни. А на рынках рабовладельческих систем появлялись новые толпы «живого товара».

Несколько раз дерзкие разбойники настолько увлекались грабежами и насилием, что спешившие на помощь соединения космических сил заставали их на месте преступления. В этом случае одна часть пиратских кораблей принимала бой, а большая часть скрывалась в неизвестном направлении. Именно в неизвестном. Засечь направление, в котором уходили пиратские корабли, было невозможно.

Все корабли, движущиеся в подпространстве, со скоростью превышающей скорость света, излучают в направлении своего движения жесткие кванты энергии. Это явление было открыто ещё в ХХ веке и носило название эффект Вавилова-Черенкова. Благодаря этому эффекту, легко засечь любой корабль, движущийся в подпространстве. Любой, кроме пиратского.

Примерно сто лет назад некий Гун Бельдан, житель системы Ориона, изобрел способ экранировать излучение Вавилова-Черенкова. Он предложил своё изобретение самым могущественным галактическим державам, но при этом заломил такую цену, что правительства держав быстро утратили к нему всякий интерес. Утратили все, кроме Пиратской Республики.

Пираты согласились заплатить Гуну Бельдану затребованную им сумму. Но при этом поставили условие, что он должен перебраться на постоянное местожительство в Пиратскую Республику. Якобы для того, чтобы никто больше не сумел воспользоваться плодами его изобретения. Наивный Гун Бельдан согласился. Пираты быстро отсчитали ему нужную сумму в галактических экю и доставили изобретателя на одну из планет своей Республики. Несчастный Гун Бельдан никак не предполагал, что эта планета станет его тюрьмой и могилой. По законам Пиратской Республики любой человек, не принадлежащий ни к одному из пиратских кланов, попав в пределы Республики, уже никогда не сможет её покинуть. Он просто умирает для всего окружающего Мира.

Впрочем, Гун Бельдан умер не только формально, для всей Галактики, но и фактически, как только он наладил производство генераторов экранирующего поля и испытал пять из них на пиратских кораблях.

С тех пор пиратские корабли, оснащенные генераторами Бельдана, стали неуловимыми для Космических Сил Галактики. И если раньше они Галактику просто терроризировали, то с этого времени они стали терроризировать её нагло и вызывающе, полностью уверенные в собственной неуловимости и безнаказанности.

Все попытки Галактических Сил захватить хотя бы один пиратский корабль с работающим маршрутным компьютером или генератором Бельдана за эти сто лет ни разу не увенчались успехом. Пираты подчинялись жесточайшему закону. Если пиратский корабль терпел поражение и терял способность сопротивляться, последний, оставшийся в живых, пират взрывал корабль вместе с собой. Не было ещё случая, чтобы пират предпочел сдаться. Все пираты знали, что в этом случае их найдут даже в другой Галактике. И тогда они горько пожалеют, что не предпочли лёгкую и мгновенную смерть во вспышке взрыва.

На тот случай, если погибал весь экипаж, была предусмотрена система самоликвидации, которая включалась автоматически с первым выстрелом бортовых орудий. Она периодически опрашивала все места боевого расчета корабля, и, если через пять минут после запроса система не получала ответа ни с одного места, она уничтожала маршрутный компьютер и генератор Бельдана. Пираты предусмотрели всё. Всё, кроме одного. Их, не знающие удержу, наглость и жестокость, в конце концов, переполнили чашу терпения. Две самые могущественные сверхдержавы Галактики договорились о совместных действиях и поставили целью положить конец этому вселенскому беспределу.

Два крупнейших соединения Космических Сил, каждое из которых в десять раз по численности и мощи превосходило все пиратские флоты, вместе взятые, начали методично и целеустремлённо охотится за пиратами и блокировать их то в одной части Галактики, то в другой. Была назначена и на всю Галактику объявлена астрономическая сумма премии тому, кто укажет координаты Пиратской Республики или откроет секрет генератора Бельдана. Но, хотя при этом гарантировалась полнейшая секретность сделки, за последние тридцать лет никто за премией так и не явился.

Более того, пираты начали искусную игру со своими преследователями. В результате обе союзные стороны, независимо друг от друга, пришли к выводу, что их партнёр сотрудничает с пиратами и ставит их в известность о всех планируемых операциях. Отношения между союзниками накалялись всё больше и больше, и, в конце концов, дело дошло до прямых взаимных обвинений. Запахло конфликтом. Обе сверхдержавы имели многочисленных союзников и вассалов, и конфликт легко мог перерасти во Всегалактическую войну. Вот тут-то на сцену и вышел ЧВП.

К настоящему моменту взаимная напряженность достигла такой степени, что оба соединения оставили охоту за пиратами и, развернувшись в боевые порядки, заняли позиции друг напротив друга. Их разделяла нейтральная полоса не более двух световых лет. По роковому совпадению Бета Водолея находилась именно в этой полосе. Впрочем, в этой же полосе находились и несколько других планетных систем.

Пираты, не без активного влияния ЧВП, решили совершить набег на одну их этих систем. Причем, они планировали обставить всё так, чтобы всем было ясно, что без помощи одной из сверхдержав здесь не обошлось. Что из этого должно было выйти, ясно даже трезвому дикобразу.

Мы решили внести свои коррективы в эти планы. Набег следовало, по нашему мнению, совершить именно на Бету Водолея, конкретно, на Плей с его алмазными и рубиновыми шахтами и богатейшими игорными домами. До сих пор Пиратская Республика и Мафия по взаимной договорённости не конфликтовали. Пираты в открытую транжирили свою добычу в злачных местах Плея, а Мафия никогда не выдавала их Галактическим Силам. Даже тогда, когда в силу своего разнузданного и дикого характера пираты устраивали в том или ином мегаполисе такой беспредельный дебош, что Мафия, в итоге, несла серьёзные убытки. Крёстные отцы Мафии закрывали на это глаза. Сегодняшние убытки пираты завтра, послезавтра сторицей компенсируют.

Мы рассчитывали, что Мафия, возмущенная столь бесцеремонным нарушением договора, обратится за помощью сразу к обеим сверхдержавам, благо их соединения стоят совсем рядом. Те, разумеется, сразу придут на помощь. А дальше, дальше дело техники.

Для участия в операции Магистр предложил две кандидатуры: меня, поскольку я уже работал на Плее, и Микеле Альбимонте, поскольку он в миру был кондотьером и пиратом, поэтому ему легко вжиться в образ. Мне предстояло выступить в роли командира пиратской эскадры, капитан-адмирала Бертольера Горчи. Микеле должен был работать в образе капитана Зуета.

Знакомясь с жизнью пиратов, их нравами и обычаями, я с огорчением отметил, что шокировавшее меня пристрастие жителей и гостей Плея к ярким и безвкусным сочетаниям цветов в одежде, по сравнению с пиратским гардеробом, выглядит строгим одеянием монахов. Лена, посмотрев на наряд Бертольера Горчи, многозначительно поджала губы и, ни к кому конкретно не обращаясь, произнесла: "De gustibus non est disputandum!” [7] Не знаю, что она больше хотела: утешить меня или уязвить.

Пираты, а в особенности их капитаны, абсолютно не признавали принятого в этих Фазах разделения цветов одежды по полам. Высшим шиком считалось одеться примерно так. Бархатная мантия черного или фиолетового цвета, украшенная серебряными черепами. Замшевая или батистовая рубаха с рукавами до локтей белого, желтого или нежно-розового цвета. Сапоги желтые или красные, такой высоты, что верхняя часть их голенищ или заправлялась под шорты, или скрывалась под юбкой. Причем, шорты или юбка были синими, если сапоги были красными, или зелёными, если сапоги были желтыми. И в завершение всего, перчатки: длиной до локтей, ярко-красного или золотого цвета.

На головах капитаны носили широкие замшевые или бархатные береты, белого или желтого цвета, украшенные спереди черными черепами.

В отличие от меня Микеле отнёсся к внешнему облику пиратов философски:

— Лена права, non est disputandum. Будем жить по их уставу.

Детали операции были обсуждены и утверждены. Подготовка много времени не заняла, и мы с Микеле приступили к работе.

Пираты держали свой флот буквально под носом у тех, кто за ними охотился: в нейтральной зоне, разделявшей соединения Космических Сил Великих держав. Обе стороны принимали пиратов за разведывательные дивизионы другой стороны. Нас с Микеле внедрили непосредственно перед началом совещания, где должно было приняться решение о предстоящем дерзком набеге.

Я прибыл на флагманский корабль «Голубая леди тумана» одновременно с Бригитой Стрит, единственной женщиной в пиратском флоте.

— Привет, Бертик! — обращается она ко мне, выходя из шлюзовой камеры, — Интересно, что на этот раз предложат нам отцы-адмиралы?

— Как всегда, какую-нибудь чушь несусветную, — отвечаю я, — Большие потери, а добыча ничтожная. А ты, я смотрю, держишься молодцом. Ни время, ни тяготы нашей жизни тебя не портят. Давно мы с тобой не баловались.

— Давненько. Ты же не приглашаешь, а навязываться я не люблю, сам знаешь. Последний раз мы с тобой кувыркались после набега на Тритон. Здорово мы тогда поиграли! Я потом на своей «Черной вдове» сутки отсыпалась. Ну, как, прочистишь мне дымоход после этой операции? А то я по тебе заскучала.

Болтая таким образом, мы направляемся в кают-компанию. Бригиту можно было принять за девушку-подростка. Стройная, ладно скроенная, обтянутая черной кожей и бархатом фигурка, тонкие, аристократические черты лица, невинные голубые глазки. Голосок нежный, чарующий. Ангел во плоти, да и только! Но под личиной ангелочка скрывалась самая сладострастная шлюха и безудержная садистка. Там, где высаживался десант с «Черной вдовы» не оставалось даже кошек. Бригита истребляла всех, кто попадался ей на глаза. Истребляла не по необходимости, а ради удовлетворения своих низменных страстей. Рассказывали, что она собственноручно сожгла из огнемёта всех обитателей школы-интерната на одной из планет.

Совещание было уже в разгаре. Командир дивизиона разведки докладывает детали предстоящей операции. На большом, во всю стену, карте-экране перемещаются разноцветные точки, изображающие корабли и эскадры пиратского флота. Адмирал Гутнаб, командующий нашим флотом, бросает на нас с Бригитой недовольный взгляд, но этим только и ограничивается. Мы с ней — далеко не последние.

Усаживаюсь в кресле и наливаю себе полстакана дымчатого напитка. Того самого, которым я угощался в баре после своего выигрыша в Большой Звон. На этот раз он не кажется мне таким отвратительным. Видимо, Лена поработала над моей Матрицей на славу.

Доклад окончен. Гутнаб обводит нас тяжелым взглядом своих водянистых глаз из-под опалённых бровей и, словно, выплёвывает:

— Ну? Ваше мнение, господа капитаны и адмиралы?

Капитаны начинают уточнять детали. Я молча потягиваю гнусное пойло. Мне соваться вперёд не по чину. Командиры эскадр высказываются последними. Но вот доходит очередь и до нас. Командир первой эскадры капитан-адмирал Шольгут ворчит что-то по поводу того, что его эскадре после набега придётся отходить буквально сквозь строй космического флота одной из сверхдержав. Командир второй эскадры капитан-адмирал Бесовский высказывает сомнение в том, что результаты операции оправдают неизбежные крупные потери.

— Берт? — хрипит Гутнаб.

Я выплёвываю остатки пойла на ковёр и, глядя в потолок, цежу сквозь зубы:

— Бес прав. Знаете, что говорил черт, остригая кошку? Он говорил: «Визгу много, а шерсти мало». Эта системка никогда не славилась своим богатством. Сейчас я вижу, что, почти как всегда, моя эскадра поставлена на прикрытие отхода. Учитывая близость соединений Космических Сил, это означает, что я потеряю не менее половины кораблей. А результат? Стоит ли такая игра таких свеч?

— У тебя есть другие предложения?

— Бета Водолея.

Воцаряется молчание. Такое предложение многим по душе, но… Первым взрывается Пист Лопча, командир пятой эскадры, выявленный нами как внедрённый агент ЧВП:

— Ты съехал Берт! Пить меньше надо! У нас же с ними договорённость!

— Когда тебя проберёт понос от страха, подотрись этой договорённостью! Кому она сейчас нужна, и какой от неё прок? После нашего набега эти армады ринутся друг на друга, и от того, что сейчас находится в нейтральной полосе не останется даже пыли. В том числе и от Плея с его алмазами, рубинами и тысячами миллиардов. Они всё равно никому не достанутся. Так почему бы не воспользоваться этим?

— Это — верная погибель! — не унимается Пист, — Стоит нам подойти к Плею, как на нас обрушатся с двух сторон!

— Вот видишь, ты уже и обдристался! А почему, спрашивается? Ведь прикрывать отход останусь или я, или Бес, а ты, как всегда, благополучно унесешь ноги вместе с добычей. А может быть, у тебя есть особые причины переживать за безопасность Плея?

Пист бледнеет от ярости. С моей стороны это — удар ниже пояса. Два года назад Пист с трудом отмазался от обвинения в тяжелейшем, по понятиям Пиратской Республики, преступлении. Его заподозрили в том, что он утаивает часть добычи и вкладывает её в игорные дома на Плее. Тогда он ушел от обвинения в полном соответствии с традициями Республики. Он просто убрал всех, кто обвинил его и брался это доказать.

— Не слишком ли много ты берешь на себя, Берт? — шипит он и тянется к кобуре.

— Я беру себе ровно столько, сколько причитается, в отличие от других…

Я вскидываю пистолет, но выстрелить не успеваю. Меня опережают. Первой стреляет Бригита, и сейчас она, мило улыбаясь, прячет свой излучатель в кобуру. От четырёх попаданий Пист обуглился, и кают-компанию заполняет смрад горящего мяса. Гутнаб нажимает кнопку сигнала, и в кают-компанию входят два охранника.

— Убрать бифштекс! — приказывает адмирал и обращается к командирам, — Кто ещё имеет возражения против набега на Плей?

Поскольку больше никто не возражает, адмирал отдаёт распоряжения:

— Ронни, — обращается он к командиру разведки, — даю тебе три часа на разработку новой диспозиции. Ты, Берт, раз уж обмолвился, будешь прикрывать отход флота, Ронни, учти это. А тебе, Берт, я предоставляю право, в случае необходимости, а она неминуемо возникнет, привлечь для прикрытия дополнительно любые десять кораблей. Разумеется, кроме флагмана. Господа, корабль не покидать. Соберёмся вновь через три часа.

Адмирал кивает Бригите, и та, скромно опустив глазки, следует за ним в его апартаменты.

Три часа проходят в умеренной пьянке и в болтовне о пустяках. Никто не вспоминает злополучного Писта. Ровно через три часа Ронни знакомит нас с диспозицией, которая не отличается оригинальностью. Да и что тут изобретать, когда предстоит набег на такую слабо защищенную планетку как Плей. Спрашивается, что может Мафия противопоставить пиратскому флоту? Два десятка патрульных кораблей? Об этом и думать смешно. А вот Объединённые Космические Силы двух сверхдержав, которые обрушатся на наш флот… Думать об этом не смешно, но никто об этом старается не думать. Это будет потом, пусть об этом у Берта голова болит.

А у Берта, то есть у меня, голова сейчас болит совсем о другом (если не считать последствий этой дымчатой отравы). Вернувшись на свой крейсер «Диана», я прохожу в свою каюту и вставляю в компьютер кристалл с диспозицией. На большом стенном экране возникает план системы Бета Водолея, расположение кораблей нашего флота, временной график движения эскадр и расположение Космических Сил двух сверхдержав. Из них меня больше всего интересуют две эскадры из созвездия Гончих Псов. Их корабли оснащены пси-излучателями, подавляющими волю противника. Под действием этого излучения люди превращаются в зомби и уж никак не подумают уничтожить маршрутные компьютеры и генераторы Бельдана.

Моя задача, на первый взгляд, простая: завтра расположить корабли своей эскадры и те, которые я привлеку для усиления, так чтобы хотя бы пять из них попало под удар Гончих Псов. Сделать это надо наверняка, так как пси-излучатели эффективно действуют на дистанции не более пятнадцати тысяч километров.

Конечно, предусмотрен и дублирующий вариант. Капитан Зует, то есть Микеле, должен подставить свой фрегат «Единорог» таким образом, чтобы у него вышла из строя вся система энергоснабжения, включая и резервную, и слаботочную. Это тоже не просто, и сейчас Микеле наверняка ломает над этим делом голову. Но в случае удачи Объединённые Силы получат маршрутный компьютер с нестёртой памятью и целенький генератор Бельдана.

Мафия была готова ко всему, она даже сумела договориться с командующими соединений, что в случае конфликта они оставят систему Бета Водолея в стороне от зоны боевых действий. Но к тому, что на Плей в одночасье обрушится весь пиратский флот, она явно не готовилась. Космические станции на дальних и ближних орбитах сгорели в первые же секунды. Только две из них сумели передать сигнал бедствия. И только на одной из этих двух дежурный связист вспомнил межзвёздный код ZUW (НАС АТАКУЮТ ПИРАТЫ!) и успел бросить его в эфир. Но мы и не рассчитывали, что вся операция пройдёт без единого звука. Времени у нас достаточно.

Расстреляв «свою» станцию «Диана» занимает предписанное ей по диспозиции место, и я отправляю на Плей десантный шлюп с тремя сотнями головорезов. Сам располагаюсь в боевой рубке и внимательно наблюдаю за флотами Космических Сил. Там пока никакого движения. Внизу, на Плее, куда ушли десантные корабли и некоторые крейсера, приспособленные для посадки на планеты, тоже пока ничего не наблюдается.

Ищу «Алмазную пыль». Вот она, светящееся пятно в юго-восточном полушарии. Впечатление такое, что там течет прежняя жизнь: рабы добывают рубины, а туристы прожигают состояния в казино и публичных домах. Но мегаполис уже обречен. Мне жутко подумать, что сейчас там творится. Над «Алмазной пылью» уже повис пиратский крейсер. И не какой-нибудь, а сама «Черная вдова» во главе с Бригитой Стрит. Воображение рисует мне эту фурию с ангельским личиком. Я «вижу», как она, затянутая в черную кожу, блестя золочеными доспехами и серебряными сапогами, с волосами, развевающимися из-под черного шлема, подобная Валькирии, бежит во главе толпы своих отморозков по улицам и площадям мегаполиса. В руках у неё лучемёт или её любимый огнемёт. И она стреляет, стреляет непрерывно, стреляет во всё, что только движется: хоть в человека, хоть в кошку. Это — само воплощение смерти.

В соединениях Космических Сил начинается движение. Ничего, расстояние ещё большое. У нас в запасе почти сутки. Продолжайте грабить, собратья мои по «Весёлому Роджеру». Только не слишком-то рассчитывайте, что вам и сегодня удастся уйти безнаказанными.

Я прикидываю скорость движения противника, определяю, где находятся корабли из Гончих Псов. Затем сопоставляю всё это с графиком отхода нашего флота. Тут же определяю, какие корабли привлеку для усиления. Ха, для усиления! Для жертвоприношения, так будет вернее.

Время идёт. Корабли Космических Сил приближаются с трёх сторон. Выделяю на экране белым цветом Гончих Псов. Они атакуют с правого фланга. Эта группа уже почти достигла критической дистанции. Выжидаю ещё немного и включаю общую связь:

— Всем! Всем! Всем! Говорит «Диана»! Закончить работу! Отход по плану два! Повторяю. Закончить работу! Отход по плану два!

Через час с поверхности Плея начинают стартовать десантные шлюпы, крейсера и фрегаты. На месте «Алмазной пыли» — гигантский костёр. Представляю, что сейчас там творится, и содрогаюсь. Весь этот поганый пластик горит жарко и неугасимо. Те, кто хоть на время спасается от беспощадного пламени, задыхаются в ядовитом дыму. Вентиляционные компрессоры гонят в шахты поганый дым и раскалённый воздух. Что сейчас там происходит, мне даже представлять не хочется.

Лёгкий толчок извещает меня, что десантный шлюп уже пристыковался к «Диане».

— Адмирал! Десант на борту! — докладывает старший помощник.

— Понял, — отвечаю я, подходя к боевому креслу, — Как добыча?

— Ха! В основном, живая!

Включаю экран внутреннего обзора. На причальной палубе толпа разгоряченных десантников. Среди них очень много женщин, больше пятидесяти. Наверное захватили целиком какой-нибудь бордель, да не один. Красивые, молодые, роскошно одетые женщины улыбаются, смеются, льнут к пиратам. Они предвкушают «выгодную работёнку» Наивные! Они и не подозревают, что когда через них по несколько раз пройдёт вся команда, то, что от них останется, будет без всякого сожаления выброшено за борт. А пока они весело идут за пиратами в кают-компанию. Там сейчас такое будет твориться! Что ж, десантники своё дело сделали. В бою с Космическими Силами они бесполезны. Разве что дело дойдёт до абордажа. Но это — вряд ли.

Всю толпу десантников вместе с их «добычей» кают-компания, естественно, вместить не может. Часть десантников тащит своих женщин, заголяя их на ходу, в кубрики. Веселитесь, ребята, вы это заслужили.

Все корабли покинули Плей. Противник уже близко. Усаживаюсь в центральное кресло в боевой рубке «Дианы». Из спинки, подлокотников и сидения «вырастают» широкие, гибкие жгуты, которые намертво прихватывают меня к креслу. По креслу и жгутам начинает циркулировать жидкость. Теперь я могу выдержать любую перегрузку. Под пальцами рук появляются пульты управления. Перчатки, оказывается, не простые. В них изнутри вклеены биодатчики. Металлизированные полоски на верхних отворотах ложатся на соответствующие площадки в подлокотниках кресел. Теперь «Диана» будет слушаться моих мыслей.

Справа и слева в такие же кресла усаживаются старший помощник и штурман. Сзади размещаются старший офицер (он в бою координирует действия огневых батарей), командир службы защиты, и главный инженер. Передняя и боковые стены рубки исчезают, их место занимают экраны обзора. Прямо передо мной прицел носовых орудий. Ими буду управлять я сам, точнее, не ими, а движением крейсера. Орудия стреляют точно вперёд, как на истребителе. «Диана» готова к бою.

Оцениваю обстановку и смотрю на большой экран компьютера, который прогнозирует ситуацию на ближайшие тридцать минут. Так. Я усмехаюсь и отдаю приказ:

— Слушать всему флоту! Говорит «Диана»! Названным кораблям занять указываемые позиции согласно варианту три!

Перечисляю десяток кораблей и указываю их позиции. «Черную вдову» называю шестой, с таким расчетом, чтобы она оказалась как можно ближе к белым меткам кораблей Гончих Псов. На экране видно, как названные мной корабли изменяют курс и занимают позиции. Все, кроме «Черной вдовы». Она уходит от Плея прежним курсом.

— «Черная вдова»! Вызывает «Диана»! Повторяю! Занять позицию шестнадцать по варианту три!

«Черная вдова» курса не меняет, но на этот раз Бригита откликается:

— Берт! Пошел бы ты на травку! У меня на борту четырнадцать тонн алмазов!

Добыча хорошая, жаль будет, если она пропадёт. Но я невозмутим:

— «Черная вдова»! Говорит «Диана»! Приказываю занять позицию шестнадцать!

Не знаю, может быть, на моём месте Гутнаб и изменил бы решение, но сейчас он не вмешивается, и правильно делает. По пиратскому закону сейчас командует тот, кто прикрывает отход флота. И никто не в праве оспаривать его действия. Поскольку «Черная вдова» не меняет курс, я разворачиваю «Диану» носом к ней и объявляю:

— Всем! Всем! Всем! Говорит «Диана»! На «Черной вдове» — мятеж! Приказываю! Ближайшим кораблям взять «Черную вдову» на прицел! «Черная вдова»! Застопорить ход!

С этими словами я даю залп из двух носовых орудий с таким расчетом, чтобы лучи прошли перед самым носом «Черной вдовы». Бригита знает, что следующий залп будет на поражение. «Черная вдова» включает тормозные двигатели и вырубает маршевые.

— Круст! — вызываю я командира десантной команды, — Возьми сотню ребят и следуй на «Черную вдову». Доставишь сюда Бригиту, её старпома, штурмана, старшего офицера и других командиров, которые будут её поддерживать. С рядовыми не церемонься. Если кто вякнет, кончай на месте. Лепкин! — обращаюсь я к старпому, — Пойдёшь с Крустом и примешь команду над «Черной вдовой». Твоя позиция — шестнадцать.

Через несколько минут десантный шлюп отваливает и берёт курс на «Черную вдову». Что там будет происходить, меня не интересует. Круст своё дело знает. Моя задача сейчас, руководить боем и не дать соединениям Космических Сил охватить наш флот. Надо продержаться не менее шести часов. Это время необходимо флоту, чтобы набрать нужную скорость и уйти в подпространство.

Но не следует забывать и о моей основной задаче. Корабли созвездия Гончих Псов выдвигаются вперёд. Правильно. Ребятам не терпится испытать своё новое оружие. Поможем им.

— «Синий пёс», «Благочестивый Ирон», «Кантироль», «Герцог Табунар»! Я «Диана»! Видите этих нахалов? Отсеките их от главных сил!

Так. А где Микеле? Он пока на своём месте.

— «Единорог»! Я «Диана». Вы уклонились от своей позиции!

— "Диана!! Я «Единорог», — отвечает Зует, — Атакую крейсер на 33 градуса.

— Понял, «Единорог». Действуй, старина, но не зарывайся!

Еще раз окидываю взглядом картину начинающегося сражения. Корабли Космических Сил движутся с большой скоростью. Если им не помешать, то через четыре, пять часов они сумеют нагнать уходящий флот Гутнаба. Растягиваю цепь своих кораблей пошире, с таким расчетом, чтобы на пути каждой эскадры Космических Сил оказался хотя бы один пиратский корабль. Они будут вынуждены с ним повозиться. Этого достаточно.

А где корабли Гончих Псов? Они уже отсечены четвёркой наших кораблей, которые пытаются их уничтожить. Но Гончие Псы умело маневрируют, уходя из-под огня, и идут на сближение. Еще полчаса, час, и пиратскую четвёрку можно будет списывать. Если конечно, пси-излучатели оправдают возлагаемые на них надежды.

— Берт! Ты о чем мечтаешь? Прямо по курсу — крейсер! — призывает меня к активным действиям штурман.

— Вижу, Пинк. Он ещё далековато, пусть поближе подтянется. Будем бить наверняка.

Увеличиваю изображение атакующего нас корабля. Ого! Это не крейсер, это ударный звездолёт типа «Синий Лев»! Такого близко подпускать нельзя. Отрабатываю прицел и даю залп из всех восьми носовых орудий. Есть! Попал в реактор! На месте звездолёта вспухает яркий шар: сначала ослепительно-белый, потом розовый, красный, затем малиновый… Прощайте, ребята!

— Что, нервы не выдержали? — смеётся штурман.

Я бросаю на него выразительный взгляд, но молчу. Не до него.

— Внимание! Дарчи! — командую я старшему офицеру, — Работа левым бортом!

Слева нас атакуют сразу два корабля. Левый борт вступает в бой. А мы продолжаем маневрировать, отрезая Космическим Силам пути к нашему флоту.

Толчок… Это причаливает десантный шлюп.

— Приказ выполнен, адмирал! — докладывает Круст.

Включаю экран связи. На причальной палубе стоят в наручниках Бригита и семь её офицеров.

— Вы понимаете, что вас ожидает за неисполнение боевого приказа? — спрашиваю я.

Офицеры молчат, они это прекрасно знают и не надеются на снисхождение, а Бригита взрывается:

— Пошел ты теньку в жопу, кислая вонючка! Импотент дёрганный! Тебе с твоим карликовым отростком только твою паршивую «Диану» дёргать!

— У неё всё одно на уме, — усмехаюсь я, — Даже перед смертью. Придётся доставить ей последнюю радость. Круст, заголи её и отдай десантникам на сорок минут. Пусть обслужат её хором во все отверстия. Через сорок минут то, что от неё останется, выбросишь в шлюз и доложишь мне. А этих, — я указываю на офицеров, — во второй шлюз.

Бригиту утаскивают, а офицеров уводят в шлюзовую камеру. На пульте загорается сигнал готовности шлюза.

— Dura lex, sed lex! [8] — говорю я и открываю внешний люк.

— Что это ты сказал? — озадаченно спрашивает штурман.

— Ничего особенного, не отвлекайся.

Помолчав немного, штурман говорит:

— Зря ты с ней так. Гутнаб тебе этого не простит.

— Гутнаб!? Ха! Хочешь, сейчас возьмём три градуса правее, и не будет Гутнаба. Вон, его «Голубая леди», рукой подать.

— Дело не только в Гутнабе. У Бригиты много друзей и покровителей. Они будут мстить.

— Ну, это, Пинк, ещё надо суметь сделать. Я тоже не на мирной планетке родился, стрелять обучен с детства, сам знаешь. И потом, мы с тобой не первый год летаем вместе. Когда заметишь, что я начал оглядываться на тех, кто что-то может мне сделать или косо посмотреть, скажи мне.

— И что будет тогда?

— А тогда я оставлю «Диану» Лепкину, а сам сниму деньги со счета, куплю имение на Шлене и буду выращивать розы и ловить колипомов. А ты будешь ко мне прилетать. Мы с тобой будем охотиться на желтых кумасов, а по вечерам играть в Большой Звон. Но не больше, чем по гасу за вист. А то ты меня быстро разоришь.

— Размечтался! — смеётся штурман, — До этого ещё суметь дожить надо. Посмотри-ка, что делается!

Четвёрка, атаковавшая Гончих Псов уходит в неопределённом направлении. Похоже, что пси-излучатели сработали. На всякий случай вызываю их, но ответа не получаю.

— Ты что-нибудь понимаешь, Пинк?

— Ничего не понимаю, — он даёт максимальное увеличение изображения, — Похоже, что у них нет никаких повреждений.

— Это-то и странно, — говорю я и ещё раз безрезультатно вызываю корабли.

А корабли Гончих Псов уже охватывают нас с правого фланга. Ну нет, ребята! Со мной такие штучки не пройдут. Я-то знаю, что за оружие у вас на борту, и в зомби превращаться не имею ни малейшего желания. Разворачиваю «Диану» и даю четыре залпа из двух орудий каждый. Три Гончих Пса прекращают своё существование во вспышках взрывов. Один сильно повреждён. Оставшиеся рассредоточиваются. Но я не оставляю их в покое, слишком уж они близко от меня. Орудия перезаряжаются, и я даю ещё четыре залпа. Еще две вспышки взрывов украшают звездную россыпь. Гончие Псы обращаются в бегство.

Но моя частная победа не может изменить ход боя. Силы слишком не равны. Пираты сражаются с отвагой обреченных. Потери Космических Сил велики, но и мы потеряли уже около трети кораблей, не считая четвёрки пораженной пси-излучателями. Те ушли уже так далеко, что мы не в состоянии прийти к ним на помощь. Вижу, как к ним направляются десантные шлюпы, и берут их на абордаж.

— Берт! «Единорог» дрейфует! — обращает моё внимание штурман.

В самом деле, «Единорог» ведёт себя странно. Он как-то неуправляемо движется прямо на скопление кораблей Космических Сил, и орудия его молчат. Даю увеличение и рассматриваю фрегат.

— Похоже, у него серьёзно поражен отсек энергообеспечения. Вызывай его, мне некогда! — приказываю я штурману.

— «Единорог»! Я «Диана». Ответь! «Единорог», ответь «Диане»! — вызывает штурман.

Но «Единорог» не отвечает. Похоже, что Микеле сделал своё дело на совесть. Уже почти весь пиратский флот ушел в подпространство. Осталось три корабля, в том числе и «Голубая леди тумана». Флагман отходит последним. Но теперь пиратская вольница кончилась. Космические Силы сегодня же узнают дорогу в Пиратскую Республику, и возмездие будет неотвратимо.

— «Черная вдова» накрылась, — сообщает штурман.

— И Лепкин тоже. Вот видишь, хотел я ему передать «Диану», да не получилось. Придётся самому командовать ей до конца.

— Ну, конец-то наш не за горами. Видишь, нас берут в клещи!

— Адмирал! — слышу я голос Круста, — Бригита в третьем шлюзе.

Я не хочу смотреть во что превратили этого ангелочка десятки десантников. Мало удовольствия смотреть на окровавленную и истёрзанную женщину. Просто молча открываю внешний люк шлюза. Черти в преисподней, наверное, сейчас взвыли от восторга.

— «Единорог»! Ответь «Диане»! — вызываю я ещё раз.

— Не надо звать его, Андрэ, он уже дома, — слышу я Магистра, — Вы своё дело сделали. Собирайся и ты.

— Сейчас, Магистр. Дай только вытащу крейсер из этой заварушки.

— Попробуй.

Бросаю взгляд на экраны. Весь флот уже ушел в подпространство. У меня осталось восемь кораблей. Почти все окружены, как и я. Командую:

— Я «Диана»! Всем — отбой! Прорываться и уходить в подпространство!

То есть: спасайся, кто может.

Теперь подумаем о себе. Справа и слева «Диану» зажали основательно. Впереди два «Синих Льва». Назад нельзя, на развороте нас расстреляют. Пойду вперёд. Врубаю полную тягу и атакую ударные звездолёты. Залпом всех восьми орудий поражаю один и тут же резким маневром ухожу из-под атаки второго. Бортовые орудия ведут непрерывный огонь по тем, кто атакует нас с флангов. Сейчас орудия перезарядятся, я сожгу второй звездолёт, и можно считать, что мы прорвались.

Но в этот момент «Диану» швыряет вверх взрывом чудовищной силы. Приборы и мониторы словно взбесились. Вентиляция быстро наполняет рубку жарким воздухом пожара, дымом, смрадом горящего пластика, ароматом палёного мяса и неуловимым, неописуемым, но весьма специфическим запахом смертельной опасности.

— Куда нам вмазали, Кленч? — успеваю я спросить инженера защиты.

Но тот ответить не успевает. Второй, не менее мощный взрыв, раздирает пол рубки, и сзади меня вверх летит столб пламени, какие-то куски и то, что осталось от Кленча и других. Хорошо, что уши мои закрыты шлемом, иначе барабанные перепонки просто лопнули бы. И хорошо, что я основательно прихвачен к креслу, а кресло к полу. Меня бы просто размазало о лобовую панель рубки. Помещение рубки мгновенно наполняется светящимся и до невозможности горячим зеленоватым дымом. Не дай Время вдохнуть этот дым! Похоже, что это рванули накопители энергии носовых орудий (в этом отсеке было 12 человек технического персонала!).

Задерживаю дыхание и натягиваю маску. А вот штурман, опытный пират, не успел. Сейчас его всего перегнуло, из выкаченных на лоб красных глаз льют слёзы, и он заходится в жутком, выворачивающем его наизнанку, кашле. Он давится им и совсем не замечает, что правая его рука сгорела до плеча. А ноги… Из-под шортов торчат обрывки красных голенищ, а из-под них — розовые ошмётки мышц и белые обломки костей. Всё, Пинк, ты тоже отлетался.

Я, на первый взгляд, цел. Только левую руку жжет невыносимо. Биодатчики буквально накалились. Тонкая красная кожа перчатки темнеет на глазах и начинает дымиться. Правой рукой рву с левой длинную перчатку. Вся рука до локтя и выше покрыта страшными глубокими язвами. Пальцы уже не работают. Снимаю с кресла блокировку и встаю, но тут же падаю. «Диану» сильно раскачивает. В падении задеваю левой рукой за кресло, и теряю кусок мяса, который отваливается, обнажая белую кость. Странно, но боли я почти не чувствую.

На том месте, где сидели три офицера — яма, в глубине которой что-то трещит и полыхает. Нетвёрдой походкой направляюсь к боковой двери и покидаю мёртвую боевую рубку. Иду в последний обход своего корабля. Мельком замечаю, что правый сапог из лимонно-желтого стал бурым от льющейся откуда-то крови. Но это уже несущественно.

«Диана» то встаёт на дыбы, то клюёт носом, то валится с борта на борт. Соответственно швыряет и меня. Кость правой руки обнажилась уже почти до плеча. Но я не обращаю на это внимания. Капитан-адмирал прощается со своим крейсером. Часть дверей задраена, и на них горят красные сигналы. За ними — космос. Проходы заполнены дымом всех цветов радуги. И если бы я был без маски, то давно уже разделил бы участь тех, через кого переступаю на каждом шагу.

Спускаюсь на орудийную палубу правого борта. Вопреки всем правилам двери орудийных портов открыты настежь. Из большинства портов валит дым, там всё кончено. Заглядываю в один. Орудие сорвано со станины, и его казённая часть разворочена до неузнаваемости. Пульт управления буквально рассыпан по полу, а поверх него лежит большой плоский лоскут, по форме напоминающий контуры человека. Впечатление такое, что по пульту и канониру проехался каток для укатывания асфальта. Судя по всему, сюда попал гравитационный заряд.

Иду дальше. Из одного порта вместе с дымом несутся тяжелые вздохи. Так работает компрессор, обдувающий охлаждённым воздухом раскалённое орудие после каждого выстрела. Заглядываю туда. Одно орудие горит, но два других работают вовсю. Канониры в масках, не обращая внимания на десяток горящих в разных местах порта трупов, с маниакальным упорством ведут огонь. Значит, реактор «Дианы» ещё работает. Надо посмотреть, что там.

Одобрительно хлопаю канонира по плечу. Тот смотрит на меня диким взглядом и сбрасывает мою руку. Не мешай! Какой ты теперь, к Дьяволу, адмирал, и чем ты теперь командуешь? Теперь, каждый за себя, и каждый продаёт свою жизнь подороже.

Направляюсь к реакторному отсеку, но дойти до него не успеваю. «Диану» ещё раз резко встряхивает. Прямо мне в лицо от реакторного отсека летит огненный шквал. Он подхватывает меня и швыряет назад к орудийной палубе.

Глава X

— Отвоевался, старый пират! — приветствует меня Лена, когда я открываю глаза на «стартовой площадке».

— Там на поле битвы нет и целой бритвы. На пригорке там лежит скелет… — всплывают в памяти строчки, написанной когда-то моим одноклассником пиратской песенки.

— Ну, на скелет ты, положим, пока ещё не похож. Собирайся. Босс ждёт тебя на разборку операции.

— А что? Мы опять что-то напортачили? — интересуюсь я.

— Да нет, почему же, скорее, наоборот. Сработали на бис.

— Нет уж. Пусть бисируют желающие, — ворчу я, одеваясь, — С меня хватит.

Стремберг дал нашей с Микеле работе высочайшую оценку. Он наговорил много слов о высоком профессионализме, о стопроцентной адекватности поведения и тому подобное. В заключение он высказал пожелание и впредь держать такую же высокую марку. А меня во время разбора, особенно тогда, когда босс останавливался на деталях, не оставляли неприятные мысли.

Не оставляли они меня и в последующие дни. Но я тщательно скрывал их от своих друзей. Не хватало ещё и им болеть моими неясными проблемами. Сначала надо самому в этом как следует разобраться. Я сам не в состоянии понять, что заставляло меня так добросовестно исполнять обязанности командира пиратского корабля?

Ну, с подавлением бунта на «Черной вдове» понятно. Собакам и смерть собачья. Здесь я ни малейших угрызений совести не испытываю. Но ведь я собственноручно уничтожил несколько кораблей Соединённых Космических Сил! На моей совести не одна тысяча жизней! Не на совести Бертольера Горчи, капитан-адмирала пиратского флота, её у него просто нет, а на моей, Андрея Коршунова, совести! Ведь даже когда Магистр сказал мне: «Всё. Дело сделано, собирайся домой», я ответил: «Сейчас, только вытащу крейсер из этой заварушки». После этого я уничтожил ещё один звездолёт. Зачем мне это было нужно? Что это? Идеальная адаптация моей Матрицы к образу или… А что если это неизвестное, и только сейчас всплывшее, последствие воздействия на мою Матрицу Мефи? Ведь он, когда внедрял меня в Риша Кандари, мог сделать всё, что ему угодно. В том числе и «запрограммировать» меня.

Вот и сейчас, когда наша дружная компания сидит в лесу, в окрестностях моего коттеджа, меня не оставляют эти мысли. Хотя, вроде бы, обстановка не должна им способствовать. Мы сумели вырвать полдня времени и выйти в лес за грибами. Правда, с нами нет ни Магистра, ни Кристины. Кристина уже вторую неделю не выходит из лаборатории, даже дома не ночует, а Магистр ещё вчера с восторгом собирался вместе с нами, но сегодня утром извинился, сославшись на неожиданное и очень важное дело. Но их с успехом заменяют Матвей Кривонос и Стефан Кшестинский, недавно вернувшиеся после длительного задания, которое они выполняли на фронтах Второй Мировой войны.

Не зря мы выбрались в лес. За какие-то три часа наши корзины наполнились; и не чем-нибудь, а белыми грибами, рыжиками и лисичками. Правда, с Катрин пришлось повозиться. Это дитя Фазы Стоуна сначала не могла отличить гриба от пня. Но под чутким руководством Андрея быстро вошла во вкус и даже приобрела особый «нюх» на грибные места.

Собравшись на поляне, в километре от моего коттеджа, и оценив добычу, мы приходим к выводу, что задача дня выполнена на пятьдесят процентов. Осталось только хорошо посидеть и пообщаться, и свободный день можно будет считать состоявшимся. Разводим костер, и Матвей начинает мастерить грибные шашлыки. Женщины творят что-то из захваченных продуктов. Когда всё уже готово, Андрей, заговорщицки улыбнувшись, достаёт из рюкзака две бутылки «Столичной». Увидев водку, Матвей крякает:

— Ну, Магистр! Сам пойти не смог, так «Столичную» с нами отправил.

— А это он специально, — подхватывает Андрей, — Так и сказал: «Чтобы вы чувствовали: я — с вами».

Вопреки ожиданию, после первой же дозы невесёлые мои мысли с новой силой наваливаются на меня. Словно, это не я выпил, а их напоил, и они давно этого ждали. Стефан, замечает моё состояние и подсаживается поближе:

— Что-то ты мне не нравишься, гвардии капитан. Никак сумбур в голове и в душе смятение? Верно ведь? Давай, выкладывай. Представь, что ты опять на фронте, а я — твой комиссар. Нет, шутки в сторону. Помнишь, как Лосев хотел тебя от боевой работы отстранить? Так у нас здесь тот же фронт. Агенту в таком состоянии нельзя доверять серьёзные дела. Так что, ас, колись. Выпей, — он протягивает мне пластмассовый стаканчик, — и выкладывай, как попу на исповеди.

Я выпиваю и смотрю на Стефана. Всё-таки Лена была права. Каждая личность, в образе которой мы работаем, накладывает на нас свой отпечаток. Если в сорок первом комиссар Лучков напоминал мне артиста Джигарханяна, то сейчас я ясно вижу, что передо мной сидит корпусной комиссар Лучков собственной персоной.

Закуриваю и, неожиданно для себя самого, выдаю всё, что грызло меня эти дни. Стефан слушает очень внимательно, не прерывая и не отвлекаясь. С другой стороны присаживается Лена, а к концу моей «исповеди» уже вся компания берёт меня в плотное кольцо. Ну, и пусть! Пусть слушают. Это им тоже полезно. Когда я заканчиваю, Стефан закуривает свой любимый «Кэмел» и весело смотрит на меня:

— Ну, гвардеец, ты даёшь! Надо же, из-за чего он оказывается не в своей миске! Да радоваться надо, что ты, в конце концов, стал работать до такой степени профессионально, что тебя от подлинника даже ты сам отличить не можешь.

— Побойся Времени, Стефан! Чему тут радоваться? Тому, что я за здорово живёшь порешил десять тысяч жизней? Вот это радость! Да мне ещё и мало показалось, дальше на подвиги потянуло. Помнишь, Андрей, как в Лабиринте мы вынуждены были расстрелять из дезинтегратора толпу людей? А ведь мы знали, что это не люди, а биороботы. И всё равно, легко ли это было? А сейчас? Ведь в кораблях не роботы сидели! А я их расстреливал, как куропаток на охоте. Что это? Я это был или робот ЧВП?

Стефан затягивается сигаретой и спрашивает:

— А тогда, в сорок первом, ты таких угрызений совести не испытывал? Кем ты тогда был?

— Сравнил! Если бы я родился на пятьдесят лет раньше, я делал бы то же самое. Это был мой долг.

— Если бы ты родился на пятьдесят лет раньше. Это был твой долг. Хорошо. А если бы ты родился в Пиратской Республике Бертольером Горчи? В чем бы тогда состоял твой долг? Молчишь? И правильно делаешь. Скажи спасибо Елене, что она тебя так хорошо подготовила. Да и ты, тоже настроился добросовестно. Во всяком случае, Бертольер Горчи долг свой исполнил до конца. Вечная ему память и пиратская слава. Нечего смеяться! Посуди сам, если бы на «Диане» работал не ты, а настоящий Горчи, разве результат был бы иным? Я имею в виду потери Космических Сил.

— Возможно. Во мне всё-таки говорил мой фронтовой опыт.

— Не заносись, — останавливает меня Андрей, — Фронтовой опыт — дело, конечно, не малое. Но ведь и Горчи не лыком был шит. Он на этой «Диане» не первый год воевал и почти всё время оставался на прикрытие отхода флота. Так что, опыт у него не меньше, чем у тебя, а применительно к данным обстоятельствам, и побогаче будет. Главное в другом. Ты, будучи в образе Горчи, сделал всё так, как сделал бы и он сам, но ты сделал ещё кое-что. Уже не как Горчи, а как Андрей Коршунов. Теперь пиратскому гадюшнику конец.

— Но какой ценой!

— Андрей, — вступает в разговор Лена, — Ты уже и сам понял, что эти жертвы были неизбежны, независимо от того, кто бы там действовал: ты или Горчи. Это неизбежные издержки нашей работы, особенно когда речь идёт об участии в боевых действиях. Что же касается возможных воздействий на твою Матрицу со стороны Старого Волка, то здесь можешь быть спокоен. Я была у медикологов. Они разложили твою Матрицу до элементарных составляющих и самым тщательным образом исследовали. Никаких последствий они не обнаружили. Не считая остаточного наслоения личностей графа Саусверка и Риша Кандари. Но это, как ты знаешь, неизбежно и не страшно.

— А что до цели, — говорит Матвей, — то вспомни Антуана Коста. Ты ведь слышал о нём. Так что, тебе в сорок первом крупно повезло. Цена, Андрей, она разной бывает.

Да, я слышал про работу Антуана Коста. Внедрённый в оберштурмбанфюрера СС, коменданта секретного концлагеря, который занимался обогащением урана; Кост за полгода отправил в крематорий не один десяток тысяч людей. При этом он всячески саботировал работу предприятия и раз за разом срывал выдачу критичной массы урана 235. А самое главное, он воспрепятствовал взрыву завода вместе с заключенными, когда Советская Армия вплотную подошла к концлагерю. Он сдал Советскому командованию и уран, и оборудование завода. Трудно вообразить, что творилось бы в Европе, если бы этот завод, как замыслило гитлеровское командование, взлетел на воздух вместе со своей продукцией.

Наш разговор прерывается сигналами радиобраслетов. Они звучат у всех разом. Общий вызов! Мы переглядываемся. Стефан отвечает за всех:

— Слушаем вас. Мы находимся в одном километре от коттеджа Андрея Коршунова.

— Всем срочно прибыть на свои места! — слышим мы голос Стремберга, — Коршунову, Злобину, Альбимонте, Краузе, Илек и Моро немедленно явиться к Леруа!

Это уже серьёзно. Мы молча гасим костёр, забираем грибы и быстрым шагом направляемся к моему коттеджу. Прямо оттуда, не переодеваясь, мы, кого назвал Стремберг, отправляемся к Магистру. Он сидит перед компьютером. Когда мы входим, он, не оборачиваясь, спрашивает:

— Вы здесь? — и, получив утвердительный ответ, переключает изображение, — Смотрите.

На мониторе виден морской берег и какие-то, очень знакомые, здания. Я их раньше видел, но совсем в другом ракурсе, поэтому не могу вспомнить, что это за город. Обращаю внимание, что ни Стремберга, ни Кристины, ни Ричарда с нами нет.

— Они на Совете Магов, — отвечает на мой вопрос Магистр, — Не отвлекайся, смотри. Сейчас всё начнётся.

На голубом небе вспыхивает белая, ослепительно-яркая точка. Она стремительно растёт. Вот она уже достигла размеров Солнца, но превосходит его по яркости. Вот она закрывает полнеба и вдруг, одним рывком, покрывает всё небесное пространство. Вместо голубого неба — сияющий белый свод, смотреть больно. В воздухе творится нечто трудно вообразимое. Он как бы горит, точнее, в нём зарождается и падает на землю что-то вроде огненного снега. Снегопад огня! Люди бегут по берегу горящего моря и тоже загораются. Нет, не загораются, а как-то вспыхивают изнутри. То же происходит с деревьями и травой. Горит земля, горят здания. Откуда-то приходит грандиозная ударная волна, и здания разлетаются на горящие куски и огненную пыль, словно они были построены не из бетона, а сложены из не скрепленных между собой кусков шлака и керамзита.

— Что это, Магистр? — шепотом спрашивает Андрей.

— Азотная реакция.

— Не понял. Объясни, — прошу я.

— Да, такое трудно понять. Это цепная реакция термоядерного синтеза. Только здесь не дейтерий и тритий синтезируются в гелий, а азот синтезируется в кремний. Не весь. Часть азота преобразуется в алюминий, фосфор, серу и хлор. Еще меньшая часть синтезирует более тяжелые элементы: галлий, германий, мышьяк и селен. Но всё это — ничтожные доли процента. Основная часть азота синтезируется в кремний.

Азотная реакция! Азот. Безжизненным назвали его древние ученые. Азот. Основа жизни на Земле! Один из самых распространённых элементов. Нет почти ни одного соединения в живой природе, где бы не присутствовал азот. А воздух, вообще, на две трети из азота состоит. И вот сейчас весь этот азот преобразуется в кремний. У меня пересохло в горле. Катрин шепчет:

— Магистр, разве такое возможно?

— Как видишь, Кэт, вполне возможно. Главное, нужный запал зажечь.

Тут до меня доходит, где я видел этот город:

— Магистр! Ведь это же, мы!

— Ты прав, Андрэ, Это — наша Фаза, Фаза Стоуна. А запалом послужил выстрел того самого суперлазера.

У меня холодеют руки и ноги, а язык отнимается. Я не в силах вымолвить ни слова. Вот, оно! Генрих коротко и глухо спрашивает:

— Когда?

— Завтра, в четырнадцать.

Эти слова звучат как приговор. Несколько минут мы мрачно смотрим на развернувшуюся перед нами картину огненного апокалипсиса. Первым приходит в себя Микеле:

— Что будем делать, Магистр?

— А что мы можем противопоставить этому? Какую защиту мы можем создать против луча лазера, который прошибает межфазовые барьеры?

Мы снова замолкаем, пораженные мощью готового обрушиться на нас супероружия. На этот раз молчание нарушает Генрих:

— Но нельзя же сидеть, сложа руки, и покорно ждать, когда над нами загорится небо!

— Конечно, нет. В настоящий момент Совет Магов обсуждает пути и график эвакуации и принимает непростое решение.

Со слов Магистра мы понимаем, что как только Ричард и Катрин подняли тревогу, Совет Магов собрался и обсудил все наши возможности в данной ситуации. Не так-то просто эвакуировать несколько миллионов обитателей Нуль-Фазы. Уже сейчас на полную мощность работают пункты внедрения. Совет договорился с Фазами, которые сотрудничают с нами, и там быстро подобрали нужное число добровольцев, которые согласились временно предоставить свои тела в качестве пристанищ для Матриц эвакуируемых. Готовы к старту четыре звездолёта, которые могут принять на борт часть населения. Разумеется, в первую очередь эвакуируют женщин и детей.

— Кстати, — Магистр обращается в этом месте к Лене и Катрин, — сегодня в двадцать пятнадцать вы обе должны быть на пункте внедрения нашего Сектора.

Но всё равно, до четырнадцати часов завтрашнего дня около двухсот, двухсот пятидесяти тысяч эвакуироваться не успеют. О бомбоубежищах не может быть и речи. Их просто нет. Кому при освоении Фазы Стоуна могло прийти в голову, что нам когда-либо понадобятся бомбоубежища. Правда, есть Лабиринт, где на нижних уровнях можно укрыть и большее количество людей. Но, во-первых, Кристина, оценив мощность удара, высказала сомнение, что даже Лабиринт сможет спасти людей от «участия» в цепной азотной реакции. При его строительстве широко использовались различные пластики, которые контактируют с поверхностью планеты. А во-вторых, даже если люди в Лабиринте и выживут, то на поверхность они не смогут выйти до конца дней своих.

— Вот что будет представлять после удара наша Фаза, — говорит Магистр и включает соседний монитор.

Нашим глазам предстаёт самый настоящий лунный пейзаж. Ни травинки, ни былинки, ни вороны, ни крысы, ни гадюки. Даже инфузорий и вирусов нет! Земля, лишенная азота. Это пострашней ядерной зимы.

— Возможно, когда-нибудь здесь возникнет какая-то кремний-углеродная форма жизни, — шепчет Лена.

— Сейчас Совет Магов решает труднейшую задачу: кого оставить здесь? — говорит Магистр, — Полчаса назад было принято решение: объявить по всем Секторам и Службам, что двести пятьдесят тысяч эвакуироваться не успеют. Здесь останутся только добровольцы. Разумеется, всех их поместят в Лабиринт. Там у них будет хоть какой-то шанс. А в будущем мы, возможно, сумеем пробить туда прямой переход и вызволить их.

— Кстати! — вскакивает Микеле, — А прямые переходы! О них что, забыли?

— Конечно, нет. Но для того, чтобы поддерживать его открытым для прохода такой массы людей, потребуется колоссальная энергия. Её у нас просто не хватит. Переход будет работать сколько можно. Сейчас Кристина готовит его открытие. Она уже назвала примерное количество людей, которое она сможет через него пропустить, и это учтено в графике эвакуации.

Я подхожу к компьютеру и включаю монитор связи. Набираю код, по экрану несколько минут бегают замысловатые фигуры, ежесекундно меняющие свой цвет. Наконец он светлеет, и появляется лицо Мефи.

— Здравствуй, Андрей! — улыбается он.

Минуты две я мрачно смотрю на него, потом поворачиваю один из мониторов так, чтобы он видел остановленное изображение кульминации азотной реакции:

— Ты эти научные исследования имел в виду, когда посылал меня на Плей за Олимпиком?

Улыбка исчезает с его лица:

— Разумеется, нет.

— Ты хочешь сказать, что не знал о том, для чего его хотят использовать?

— Да, я ничего не знал об этом.

Считаю про себя до пятнадцати и делаю четыре глубоких вдоха. Что толку, если я сейчас покрою его отборным русским матом и вдарю кулаком по дисплею? Только смешно будет.

— Я тебе не верю!

Мефи пожимает плечами:

— Это твоё право. Но, прежде чем ты сделаешь окончательные выводы, разреши мне задать вопрос твоему непосредственному начальнику.

Теперь я пожимаю плечами:

— Валяй.

— Филипп. Мы с вами примерно в одном ранге. Скажите, вы, по роду своей деятельности, в курсе всех планов, которые принимает ваше верховное руководство или, как вы его называете, Совет Магов?

— То, что мне необходимо, я знаю. Во все детали работы и планов Совета я и не собираюсь вникать, своих забот хватает.

— Хорошо. А бывает в ваше практике такое, что вы, по заданию Совета Магов, планируете операцию, конечные, с далёкой перспективой, результаты которой вам не ведомы?

Магистр задумывается на минуту, потом говорит:

— Если честно, то несколько таких операций я организовал и даже сам принимал в них участие. Я же сказал, что во все детали планов вникнуть просто нет времени и возможностей.

Мефи печально улыбается и коротко разводит руками:

— Что же ты хочешь от меня, Андрей? Да, я говорил, что моё мнение имеет в нашей организации солидный вес. Солидный, но не решающий.

— Понятно. Имеется ли возможность отменить эту акцию?

Мефи печально качает головой:

— Нет, Андрей. Решение принято, должен сказать далеко не абсолютным большинством голосов. Было много противников, я уже не говорю о себе. Но у нас железный закон. Пока решение не принято, можно спорить, доказывать, обсуждать, протестовать. Но после принятия решения — никаких дискуссий. Все работают на его реализацию: и сторонники, и противники.

— Неплохой закон. Но, полагаю, он не помешает тебе, как противнику такого решения, дать нам практический совет: как наилучшим образом повести себя в данной ситуации?

Мефи задумывается, закуривает и, затянувшись пару раз, говорит:

— Сейчас лучшее, что я могу вам посоветовать, это спасаться. Эвакуироваться. Противодействие исключено. У вас для этого просто нет ни средств, ни времени. И послушайтесь, ради Времени, ещё одного совета. Я знаю, на что способен ты и твои друзья. И сейчас, я уверен, ты уже прикидываешь: успеете ли вы пробить прямой переход, перебросить на прицельное устройство десант и навести там шороху. Не ломай голову, скажу честно: успеете. Но это будет бессмысленной тратой ваших жизней и энергии, которую вам лучше сэкономить для успешной эвакуации. Мы прекрасно знаем, с кем имеем дело, и этот ваш возможный ответ был рассмотрен в первую очередь. Мы подготовились. Вас встретят не менее опытные и умелые бойцы, но числом они вас превосходят в десятки раз. Чтобы ты не подумал, что я блефую, смотри.

На мониторе появляется изображение внутренних частей прицельного устройства. Во всех свободных помещениях десятки, сотни людей в боевом снаряжении и хорошо вооруженных. По их внешнему виду, манере держаться, видно, что это далеко не котята. Те волки! Изображение меняется. Прицельное устройство показано издали. Вокруг него группы боевых кораблей. Их не менее пятидесяти. Да, приготовились на совесть. На экране вновь появляется Мефи.

— Ну, видел? В том, что вы сумеете половину из них покрошить в пирожную начинку, я не сомневаюсь. Но оставшиеся то же самое проделают с вами. Так что, с вашей стороны это будет красивый, эффектный, но поверь мне, бесполезный подвиг. Поэтому, мой совет один: эвакуируйтесь и как можно скорее. У вас ещё есть для этого время.

— Слушай, Старый Волк…

— Как ты меня назвал?

— Так тебя называет Кора. Шат Оркан, чтобы тебе было понятнее. Ты же говорил: называй меня так, как тебе нравится.

Мефи улыбается:

— Верно, говорил. А что? Старый Волк. Это звучит! Так что ты хотел сказать?

— Ты понимаешь, что вы идёте на преступление? И это после того, как ты говорил, что нам предстоит сотрудничество в борьбе с общим противником.

— Начну отвечать с конца. Я говорил тебе, что наша организация не монолитна. К сожалению, в последнее время влияние партии войны значительно усилилось. Увы, это факт, и с этим ничего не поделаешь. Нужно время, чтобы их отрезвить. Ну, а что касается преступления, то это смотря с какой точки зрения. У вас достаточно времени, чтобы вывести людей из-под удара. Я уверен, что вы это сделать успеете. Так что, ни о каком преступлении речи быть не может. Конечно, ваш Мир после лазерного удара будет для жизни не пригоден, и вам понадобится довольно много времени, чтобы восстановить всё в другом Мире. То есть, вы надолго выбываете из игры. Что нам и нужно, чтобы восстановить утраченные благодаря вашему вмешательству позиции. Так что, на данном этапе вы проиграли. Я уже имел возможность убедиться, что ты умеешь проигрывать достойно. Думаю, что в этом плане твои товарищи тебе не уступают.

Интересно было наблюдать, как изменялось его лицо в продолжении этой речи. Сочувствующее и доброжелательное в начале, оно под конец стало торжествующим и надменным. Не могу удержаться, чтобы не вылить на этого разгоряченного «победителя» ушат холодной воды. По крайней мере, хоть дверью громко хлопну.

— Теперь слушай меня, Старый Волк. Кажется, я уже показал тебе, как мы умеем поворачивать в свою пользу даже заведомо проигрышные положения. Или ты об этом успел позабыть? — при этих словах лицо Мефи мрачнеет, — Да и откуда вы взяли, что мы проигрываем? Почему это вы уверены, что до конца знаете наши возможности? То, что я сейчас мирно с тобой разговаривал, пытался предотвратить вашу акцию, ни о чем не говорит. Не делай из этого слишком поспешных и неправильных выводов. Просто я хотел решить вопрос мирным путём, путём переговоров. Увы, не получилось. Ты сказал: у нас есть время. У вас тоже есть время. Даю вам…, — я делаю вид, что прикидываю, — Даю вам восемь часов. Так вот, Старый Волк, передай своим ястребам, я имею в виду вашу партию войны, что наши ответные действия последуют ровно через восемь часов. И они будут адекватными. В течение этого времени вы ещё можете выйти на связь и вступить в переговоры. Дальше…

Я машу рукой.

— Я всё сказал, — и выключаю монитор.

Все долго молчат под впечатлением нашей беседы и особенно заключительных речей. Наконец, Магистр осторожно спрашивает:

— Объясни, пожалуйста, что ты имел в виду? У тебя есть какое-то решение?

— Брось, Магистр, — безнадёжно машу я рукой, — Это был обыкновеннейший блеф. Время знает, вдруг сработает. Подождём, может быть, они вступят в переговоры. Хотя, вряд ли. Они слишком уверены в победе и слишком много поставили на кон. А решение у меня есть. Поскольку это я передал им в руки Олимпик, мне и отвечать за всё. Я остаюсь в Лабиринте.

— Это исключено! — возражает Магистр, — По решению Совета Магов все хроноагенты эвакуируются в безусловном порядке. Надо же кому-то осваивать новую Фазу и передавать свой опыт новому поколению, которое будет работать дальше.

— Иди ты в Схлопку, Магистр. Имею я право, в конце концов, распоряжаться своей собственной жизнью или нет? Я себя приговорил, и, клянусь, никто этот приговор не отменит.

— Я тоже остаюсь! — заявляет Лена.

— А это тем более исключено! — Магистр вскакивает со своего места, — До двадцати четырёх часов все женщины должны покинуть Монастырь. Здесь, вообще, никаких исключений быть не может. Задержится только Кристина, до двух часов. В это время она откроет прямой переход и первой же и пройдёт по нему. А тебя, любезная, если будешь бузить, силой на пункт внедрения отведут!

— Попробуйте, — зловеще шепчет Лена.

— Да погодите вы! — останавливает их Генрих, — Перестаньте спорить! Есть идея!

Все разом поворачиваются к нему. Наконец-то! Генрих — ас точного расчета и гроссмейстер сложнейших операций. Вряд ли он предложит какую-то ерунду. А Генрих смотрит на монитор с изображением прицельного устройства, окруженного кораблями.

— «Енисей»! С этим может справится только «Енисей»!

«Енисей» — галактический крейсер типа «Амазонка», однотипен «Конго», на котором я сражался с пришельцами у Голубой Звезды. В настоящий момент «Енисей» находится на стационарной орбите и готовится к приёму эвакуируемых.

— А как его туда доставить? — спрашиваю я.

— По прямому переходу. Главное, выяснить, нет ли у ЧВП там другого крейсера типа «Амазонка»? «Енисею» может противодействовать только такой же крейсер.

Магистр кивает и бросается к монитору связи. Мы все глядим на экран с изображением прицельного устройства, начинаем прикидывать и советоваться: в какой точке вывести «Енисей» в эту Фазу; с какой стороны и с какой дистанции открывать огонь; что предпринять, если у ЧВП в этом районе окажется такой же крейсер.

Нам начинает казаться, что угроза уже миновала. В самом деле, что могут эти кораблики противопоставить «Енисею» с его сверхмощными, дальнобойными дезинтеграторами, лазерами с аннигиляционной накачкой и «Кугуарами». Да одни «Кугуары» превратят эту шоблу в облако космической пыли! «Енисею» достаточно только подстраховывать их издали. Магистр отрывается от монитора и убито смотрит на нас.

— У них там нет «Амазонки», это, конечно, неплохо. Но чтобы такая масса как «Енисей» смогла перейти в другую Фазу, энергию для создания такого перехода надо накапливать не менее пятнадцати дней.

Мы удрученно замолкаем. Все наши воинственные планы разбились об «энергетический барьер». Время побери! Как обидно! Неужели ничего нельзя сделать? Нет, ничего. Неужели нам только и осталось, как выразился Генрих, сидеть сложа руки и ждать, когда над нами загорится небо? Не знаю, как другие, но моя натура резко протестует против такого положения. Я не могу ждать бездеятельно. Я должен что-то делать. Но что? Мучительно и лихорадочно, в который уже раз, перебираю все наши возможности, но не нахожу ответа.

А почему я думаю, что другим легче? Все они такие же неистовые и одержимые жаждой деятельности, как и я, и всем им эта покорная безысходность, как кость в горле. Впрочем, им всё-таки легче. Я вздыхаю:

— Простите меня, друзья, это моя вина. Слишком уж добросовестно я выполнил задание этого Старого Волка.

— Брось, Андрей, если бы не тебя, то они кого-нибудь другого на эту операцию зарядили, — говорит Микеле, — А так, Магистр хоть насторожился, зачем им этот камень понадобился, и Ричард начал отслеживать его судьбу. Теперь мы всё знаем и ко всему готовы. А если бы камень добыл для них кто-то другой? Завтра эта азотная реакция была бы для нас как молния из снежной тучи. Так что, никто тебя не винит. Наоборот, мы ещё должны быть тебе благодарны.

— Спасибо, Миша, — невесело усмехаюсь я, — Не подозревал, что у тебя есть такой талант: в бочке дёгтя отыскать ложечку мёда. Хоть и слабое, но утешение.

— Зря иронизируешь, Андрэ, — говорит Магистр, — Мишель прав на все сто. Если бы не ты, то завтрашний день для всех нас стал бы последним. И потом, брось казнить себя. Ты работал с одной целью: вытащить из плена себя и Элен. Разве ты мог предвидеть, для чего им нужен этот камень.

— Магистр, помнишь, что ты мне сказал после того, как я вернулся из Германии конца Второй Мировой войны? Я помню. Ты сказал: « Если мы здесь будем не в состоянии предвидеть такие моменты, то нам пора прикрывать лавочку и всем составом перебираться куда-нибудь в XXV или XXX век. Нечего нам тогда и соваться в реальные Фазы со своим воздействием на грани фола». Одним словом, я принял решение, и никто не заставит меня изменить его.

Воцаряется напряженная тишина. Лена привстаёт, намереваясь что-то сказать. Но неожиданно подаёт голос давно молчавший Андрей:

— Есть решение!

Глава XI

— Есть решение! — говорит Андрей.

Мы все смотрим на него и ждём продолжения. А у Андрея вид такой, словно он только что заглянул в седьмой круг Ада и все ещё находится под впечатлением увиденного. Видимо, его решение не менее страшно, чем то, что мы только что наблюдали на мониторе.

— Ты сказал, что у тебя есть решение? — тихо спрашивает Магистр.

— Да. Решение есть, — медленно повторяет Андрей, — Решение есть, и его можно реализовать в любую минуту, и оно не потребует каких-то сверхбольших энергетических затрат.

— И что же это за решение? — мягко на настойчиво давит из него слова Магистр.

— Помните, что сделал Андрей, когда добивался освобождения Лены и своего собственного? Он обернул вокруг камня спиралью жгут пластиковой взрывчатки, вставил радиодетонатор и настроил пульт управления на размыкание. Что было бы, если бы он убрал палец с кнопки?

— Глупый вопрос, — отвечаю я, — Олимпик разлетелся бы на кусочки. Ты и сам это знаешь.

— Но он не разлетелся, так как ты не убрал пальца с кнопки.

— Ну? — мне становится страшно подумать о том, куда он клонит, — Дальше-то что? В чем твоё решение?

— Если бы Олимпик разлетелся на кусочки, то у ЧВП сейчас не было бы запального и прицельного лазера, и нам бы сейчас ничего бы не угрожало…

— Бы, бы, бы, бы, да бы! К чему эти упражнения в сослагательном наклонении?

— А вот к чему. Мы где находимся? В Фазе Стоуна, оснащенной всем необходимым оборудованием, или в лаборатории алхимика, добывающего Философский Камень? Кто может нам помешать ещё раз внедриться в этого Риша Кандари и убрать палец с кнопки пульта после того, как этот Старый Волк переправит сюда Лену?

Если бы здесь, прямо сейчас, разразилась азотная реакция, то тишина, которая наступила бы после неё, была бы дискотекой рок-фанатов, по сравнению с той, что воцарилась после слов Андрея.

— Ну, и что вы так смотрите на меня? — после длительной паузы, во время которой никто не проронил ни слова, спрашивает Андрей, — Да, то, что я предлагаю, называется вмешательством в уже состоявшееся прошлое. Но если у вас есть другие варианты предотвращения катастрофы, я готов их выслушать. Только я имею в виду предотвращения, а не постыдного бегства от опасности.

И вновь ответом Андрею служит безмолвие. Конечно, то, что предлагает он, это, пожалуй, единственный выход из положения. Но вся наша практика, весь наш опыт возмущенно протестуют против вмешательства в прошлое. Это однозначно повлечет за собой Схлопку, петлю Времени, тягчайшую катастрофу. Время в Фазе замкнётся само на себя, и Фаза будет лишена будущего. Можно ли решиться на это? И кому? Нам, которые стоят на страже Времени и Прогресса!

— Андрэ, — тихо, почти шепотом спрашивает Магистр, — ты отдаёшь отчет своим словам?

— Вполне, — невозмутимо отвечает Андрей.

— А ты видел, что представляет Мир в Схлопке?

— Видел, Магистр. Кэт показывала мне.

— И, тем не менее, ты предлагаешь нам совершить это… — Магистр не в силах даже выговорить это до конца.

— Да, — твёрдо отвечает Андрей, — Потому что другого выхода сейчас просто нет. Магистр, когда на одной чаше весов Схлопка, а на другой без малого триста тысяч жизней наших товарищей, гибель нашей планеты, не знаю, как ты, а я выбираю Схлопку.

— Андрей! Но ведь это — преступление! — Лена выкрикивает те слова, которые не решился произнести Магистр.

— А это, по-твоему, что? — Андрей тычет пальцем в монитор, где догорает азот на нашей планете, — Детский утренник? Невинная шутка? Хватит, Леночка! Пора понять, что началась самая настоящая война, где все средства хороши. И сейчас стоит вопрос: to be or not to be? [9] Я выбираю to be! Когда Андрей сказал этому Волку, что наш ответ будет адекватным, я подумал: а что мы можем такого предложить им ещё худшего, чем то, что они предложили нам? Ответ пришел сразу. Я просто долго не мог решиться высказать его.

— Андрей прав, — неожиданно говорит Генрих, — Я согласен с ним, другого выхода у нас просто нет.

— Не знаю, как другие, — говорит Микеле, — но я тоже поддерживаю Андрея.

Катрин молчит, она, когда волнуется, всегда грызёт пальчик своей перчатки. Вот и сейчас она почти изжевала мизинец. Не сдаётся только Лена:

— Но ведь есть же ещё один аспект! Тот, кто пойдёт на это дело, безвозвратно останется там и будет вечно жить в этой Схлопке!

— Но ведь там будет только копия его Матрицы!

— Дурак! Там будет такая же полноценная его личность! Ты же сам много раз работал в других Фазах. Ты что, заметил в себе какую-то ущербность?

Андрей умолкает на минуту, оценивая сказанное Леной, по-видимому, примеряя это на себя.

— Что ж, Лена. На это придётся идти. Вспомни, во время войны в подобных ситуациях люди бросались грудью на амбразуры, под танки, шли на таран… Да что далеко ходить! Вот, перед тобой сидит живой пример! Как Андрей в горящей машине пикировал на бензохранилище! Андрей, а ты-то что молчишь? Ты согласен со мной или нет?

— Согласен, Андрей. И согласен настолько, что готов вернуться в образ Риша Кандари и исправить свою ошибку. Пропади она пропадом эта рабовладельческая Фаза с её развращенными аристократами, пусть замкнётся она в Схлопке! Чем меньше таких Фаз, тем лучше для будущего.

— А почему, ты? — спрашивает Лена.

— А кто же? Я приволок этот Олимпик, я же его и уничтожу. Если кто-то из нас и должен остаться в Схлопке, то пусть им будет тот, кто заварил всю эту кашу.

— Ничего не получится, Андрей! — вмешивается Катрин, — Уж тебе-то там никак нельзя появляться ни в коем случае. Твоё вторичное внедрение в тот же образ в прошлом вызовет Схлопку на момент твоего появления, и всё будет впустую. Олимпик останется целым. Идти должен кто-то другой.

Мне остаётся только смириться и развести руками. Вот ведь как получается. Придётся сидеть здесь и безучастно наблюдать, как кто-то жертвует собой, исправляя мою ошибку. Какое наказание может быть тяжелее? Молчавший последние минуты Магистр говорит вполголоса:

— Я вижу, вы уже всё решили и пришли к одному мнению. Хотя, Элен, ты как думаешь?

— Я согласна с ребятами, другого пути просто нет.

— Что ж. Ждите меня здесь. Я иду на Совет Магов, докладывать о нашем предложении. Не могу обещать, что Совет утвердит такое решение, но я буду убедительным, это я обещаю. Да, ещё одно. Могу я там сказать, что у нас есть кандидатура на внедрение? Я имею в виду, есть среди вас тот, кто готов оставить свою личность в Схлопке?

— Есть! — отвечаем мы хором.

Магистр молча смотрит на нас и направляется к Нуль-Т. У дверей он останавливается и обращается ко мне:

— Ну, а ты, Андрэ, зря выражаешь свою готовность. Я полностью согласен с Кэт: твоё вторичное появление там наделает ещё больших бед, а положения не исправит. Так что, твой номер сейчас, пятнадцатый.

Когда он уходит, Лена творит на Синтезаторе кофе, разливает его нам по чашкам и спрашивает:

— Ну, что молчите? Кого я должна готовить к внедрению?

— Меня! — хором заявляют Андрей, Генрих и Микеле.

— А почему не Стефана или Матвея?

— Ну, во-первых, они ещё ничего об этом не знают, — говорит Генрих, — А во-вторых, я — одинокий, обо мне никто не будет переживать.

— Брось, Генрих, ты опытный хроноагент, ты здесь нужнее, — возражает Микеле, — Если идти, то мне, я здесь без году неделя, невелика потеря будет.

Андрей смеётся деревянным смехом. Так, наверное, должен был смеяться Буратино:

— Ну, вы даёте! О чем вы говорите? Ведь там останется только дубликат личности, а сам-то хроноагент будет здесь. Ну, и потом, моя идея, мне и идти.

Мы не успеваем ничего ему сказать, звучит сигнал монитора связи. Это Стефан и Матвей.

— Ребята! Очень хорошо, что вы все здесь. У нас с Матвеем родилась идея. Хотелось бы её с вами обсудить. Что если кому-то из нас внедриться в этого Риша Кандари и взорвать, к чертовой матери, этот камень? Пусть там будет после этого Схлопка. Удар на удар. Почему мы должны отступать? Что вы об этом скажете? Мы с Матвеем готовы туда внедриться… Что это вы так на нас смотрите? Не согласны?

— Почему же? — отвечает Андрей, — Просто мы сейчас сами обсуждаем между собой, кто на это пойдёт, а Магистр докладывает о нашем решении на Совете. Но раз вы тоже пришли к такому же решению, приходите сюда. Будем вместе решать, кто пойдёт.

Стефан кивает, и через минуту они с Матвеем выходят из Нуль-Т. Лена наливает им кофе, они присаживаются, и начинается долгая дискуссия. Я в пол-уха слушаю их доводы и аргументы: почему должен идти именно он, а не кто-то другой. У меня права голоса нет.

Прихлёбывая маленькими глоточками кофе, я размышляю на тему, что если бы тогда, когда увидел, что Лена вернулась в Монастырь, я решился взорвать этот долбанный Олимпик, а такая мысль у меня в то время мелькнула, то сейчас ничего этого не было бы. Что стало бы со мной, это совсем другой вопрос и другая проблема.

Спор, между тем, затягивается и благополучно заходит в тупик. Никто не желает уступать, кому бы то ни было, сомнительное счастье попасть в Схлопку. Надо положить этому конец. Ставлю на стол пустую чашку, закуриваю сигарету и говорю:

— Хватит спорить, мужики! Можно подумать, вы обсуждаете кандидатуру для длительной, года на два, многоходовой операции. А здесь и дел-то всего-навсего, вовремя убрать палец с кнопки. Любой стажер из отдела Ричарда справится. Так как моя кандидатура заранее исключена, то, без вашего позволения, я стану третейским судьёй в вашем споре.

— И кого же ты предлагаешь? — спрашивает Генрих.

— Я предлагаю жребий.

Все замолкают и удивлённо смотрят на меня. Матвей соглашается:

— А что, мысль здравая. А то мы так продискутируем до самого взрыва. Давай, Андрей, режь пять бумажек…

— Фи, Матвей! Сразу видно, что ты только что вернулся из сороковых годов ХХ века. Кэт, будь любезна, запиши в компьютер пять фамилий и запусти генератор случайных чисел. А я его остановлю. Чья фамилия выпадет, тому и идти. Согласны?

Все кивают. Через минуту Катрин сообщает:

— Готово.

Протягиваю руку к пульту и слышу, как Андрей бормочет:

— Если есть в этом Мире Высшая Справедливость…

— Будет тебе и Высшая Справедливость, и Схлопка будет, всё тебе сейчас будет, — утешаю я его и останавливаю генератор.

На дисплее загорается «Злобин». Андрей торжествует, а Катрин грызёт уже безымянный пальчик своей перчатки. На глазах у неё слёзы.

— Зря ты расстраиваешься, Кэт. Совет Магов может ещё и не утвердить эту акцию. Что-то от Магистра долго вестей нет никаких, — замечает Микеле.

— А ты думаешь, что такое решение так просто принимается? — отвечает ему Лена, — Мы сами-то здесь с Андреем чуть не полчаса спорили. А там сейчас, я представляю, какая дискуссия идёт. Тем не менее, Андрей, я иду тебя готовить. Что-то мне внутренний голос шепчет: как бы они там не спорили, а решение будет одно. За. Но посовещаться они могут еще, Время знает, сколько. А вот времени-то у нас как раз уже немного остаётся. Так что, извините, я вас оставлю.

Оставшись одни, мы стараемся говорить на посторонние темы, но разговор не клеится. Мысли у всех вертятся вокруг одного: Схлопки. Схлопка, петля Времени. Фаза, попавшая в Схлопку, лишена будущего. Вся её жизнь начинает двигаться по ограниченному интервалу Времени: от того момента, когда произошло изменение Реальности в Прошлом, до текущего момента. На этот момент дальнейшее существование Фазы в непрерывном Времени прекращается, и начинается существование в замкнутом кольце. Время в Фазе начинает течь в двух встречных направлениях. Обратного течения Времени никто не замечает, все живут в прямом Времени. Но как только прямое Время достигает того момента, с которого началось обратное движение, оно меняет знак на противоположный. В нашей части Вселенной вещественная Материя не может существовать во Времени с отрицательным направлением. Такое резкое изменение вектора Времени приводит к аннигиляции. Но её не происходит.

Не происходит этого потому, что в этот момент то Время, которое двигалось в обратном направлении, вновь меняет свой знак, на этот раз на положительный. И Фаза начинает вновь существовать с того момента, когда было произведено вмешательство в Прошлое. И будет существовать, пока Время снова не поменяет свой знак. Все события будут повторяться один к одному. А потом, всё — сначала. И так — до бесконечности. Всё равно, как если из видеоленты склеить кольцо и запустить этот кусочек на видеомагнитофон.

Если интервал между переменами знака течения Времени достаточно велик, то поначалу петли никто не замечает. Первыми начинают понимать, что здесь что-то не так, те, кого ближе всех коснулось изменение Реальности. Примерно к пятидесятому «витку» своё положение осознаёт половина обитателей обреченной Фазы. К сотому «витку» это становится известно уже всем.

Самое ужасное это то, что выхода из Схлопки нет. Наши хронофизики уже второе столетие бьются над этой проблемой, но решения нет до сих пор.

В схлопувшейся Фазе начинаются массовые психозы, люди просто сходят с ума. Ширится волна самоубийств. И самое страшное в том, что самоубийцы ещё более усугубляют своё, и без того кошмарное, положение. Как только Время меняет свой знак, самоубийцы начинают жить снова и снова стреляются, травятся, вешаются, прыгают из окон. Попробуйте пожить в такой обстановочке, когда вы точно знаете, что через четыре дня вам предстоит испытать смертные муки удушья или «насладиться» свободным падением с пятнадцатого этажа. Когда великий Данте описывал семь кругов Ада, у него не хватило фантазии на восьмой: Схлопку. Что такое по сравнению с ней Пасть Дьявола? Иуда, Брут и Кассий испытывали в ней только физические муки. Вот в Схлопку бы их!

История Монастыря знает четверых «авторов» Схлопок. Двое из них: Казимир Белинский и Чон Ван Дю покончили жизнь самоубийством. А Федор Соснин и Пауль Андерссон наказали себя той же мерой: они «ушли» в Схлопку, стерев при этом оригиналы своих Матриц. Никто им не препятствовал.

Вот такую сверхъестественную хронобомбу мы готовим для ЧВП в качестве меры самозащиты. В память назойливо лезут строчки из «Астравидьи». «В крайнюю минуту, ради спасения жизни, я пустил в ход дивное оружие. Но теперь вобрать его я не в силах»…

Время идёт, а Совет Магов молчит. Да. Решение им предстоит принять не из лёгких, это понятно. Но нельзя же совещаться до бесконечности. Время не ждёт. После ухода Магистра прошло уже около пяти часов. Замечаю, что все присутствующие, как и я, не отрываясь, смотрят на монитор связи. Кто в упор, как Микеле, кто искоса, как Андрей и Стефан, а кто и через зеркало, как Катрин. Лене сейчас легче всех из нас. Она уже работает, готовит совмещение Матриц Андрея и Риша Кандари.

Наконец монитор оживает. Магистр обводит всех нас невесёлым взглядом и сообщает:

— Решение принято. Делаем Схлопку. Уже дана команда освободить в нашем пункте внедрения одну из стартовых площадок. Но эвакуация не прекращается. На всякий случай, вдруг у нас сорвётся… — внезапно он останавливается и спрашивает, — А где Элен?

— Она готовит Матрицу Риша Кандари к внедрению, — отвечаю я.

— Вот как? — Магистр поднимает брови, — И кого же она намерена внедрять?

— Меня, — говорит Андрей.

— И кто же так решил? — продолжает допытываться Магистр.

— Мы, все вместе, — отвечает Стефан.

— Хм! — Магистр озадачен, — А не кажется ли вам, уважаемые хроноагенты, что вы несколько превысили свои полномочия?

— Нет, Филипп, не кажется, — возражает Стефан, — Кто знал, когда Совет примет решение? Может быть, за полчаса до выстрела. Поэтому мы и решили, что всё должно быть готово.

— Ну, о Совете вы слишком низкого мнения. Конечно, слов нет, пришлось продебатировать и поломать копья. Но, в итоге, восторжествовала древняя мудрость.

— И что же это за мудрость? — интересуется Матвей.

— Если твой ближний имеет на тебя зуб, выбей ему этот зуб! — изрекает Магистр.

— Интересно, где же звучала такая мудрость? — бормочет озадаченный Матвей.

— Евангелие! — усмехается Магистр.

— Это где же в Евангелии ты нашел такую мудрость? — не выдерживаю я.

— Пора бы знать! Евангелие от Филиппа, глава вторая, стих девятый! — заявляет Магистр, — Ждите, я сейчас буду.

— Вы мне не поверите и просто не поймёте, — заявляет он, выходя из Нуль-Т, — Как вы думаете, кто был самым ярым противником нашего предложения? В жизни не догадаетесь! Стремберг!

— Ну, почему же? — говорит Стефан, — И поверим, и поймём, и догадаться не трудно. Арно не кто-нибудь, а начальник нашего Сектора, хроноагент с богатым стажем. Он лучше всех в Секторе знает, что такое Схлопка. И у него, как и у нас, в кровь, в костный мозг впиталось… Как там у Высоцкого, Андрей? А! Нельзя за флажки!

Магистр согласно кивает и продолжает уже другим тоном:

— На Совете, как и у ЧВП, голоса разделились примерно поровну. Наше предложение прошло незначительным большинством голосов. Совет предоставил нам право самим определить кандидатуру хроноагента и время внедрения. Я сюда шел, обдумывая, как нам решить этот вопрос. А вы уже сами всё решили.

Магистр замолкает, собираясь с мыслями, затем долго смотрит в глаза Андрею:

— Андрэ. Ты хорошо представляешь себе, на что ты идёшь? Еще не поздно отказаться.

— Нет, Магистр, — Андрей решительно мотает головой, — Об отказе не может быть и речи. Моя идея, мне её и воплощать. Андрей — единственный, кто мог оспорить у меня это право. Но его участие исключено. Так что, я иду на это дело спокойно и с чистым сердцем. Ну, а что меня там, в итоге, ждёт, я знаю прекрасно. Ничего хорошего там не будет. Если бы был другой вариант, я ни за что на это не пошел бы. Но когда на карту поставлено двести пятьдесят тысяч жизней и само существование нашей Фазы, то кто-то должен жертвовать собой. Почему не я?

— Время их разберёт, этих русских парней, — задумчиво говорит Магистр, — Вроде бы давно уже с ними работаю, а вот до конца понять…

Звучит сигнал связи, и на мониторе появляется Лена:

— У меня всё готово!

— Быстро ты, — удивляюсь я.

— А что мудрить-то? Он там пробудет всего-навсего несколько минут. От того момента, когда Кора оставит его в каюте одного, до того, как он уберёт палец с кнопки пульта. Так что, сведения о розовом детстве Риша Кандари ему не нужны.

— Правильно, Лена, — говорит Андрей и встаёт, — Я тоже готов. Не будем терять времени.

Но я останавливаю их:

— Подождите! Еще не истёк срок ультиматума.

— Какого ультиматума? — удивляется Магистр.

— Который я предъявил Старому Волку.

— А! Вот ты о чем. Так ты же сам и сказал, что вряд ли они откажутся от задуманного и пойдут на переговоры.

— Я и сейчас так думаю. Но надо оставить хоть какой-то шанс на завершение дела миром. Раз уж срок прозвучал, его надо выдержать. Мы дали им время на размышление, вот пускай и размышляют. Помешать они нам всё равно не могут. А если есть хоть какая-то возможность избежать Схлопки, грех не воспользоваться ею. Чем Время не шутит, вдруг такая возможность представится.

Магистр хлопает меня по плечу:

— Быть по сему! Ты прав, Андрэ, слово надо держать. Элен, рассчитай, пожалуйста, время внедрения так, чтобы взрыв Олимпика состоялся ровно через восемь часов после завершения переговоров Андрэ с этим Волком.

— Старым Волком, — поправляю я его.

— Да хоть престарелым! Волчья сущность от этого не меняется.

Снова бежит время. Мы ждём. Ждём не выйдет ли на связь Мефи с предложением мира. Надежда слабая, но… Магистр подходит к бару, достаёт бутылку водки и наливает всем, кроме Андрея. Он говорит ему извиняющимся тоном:

— Ты, Андрэ, выпьешь после операции. Сейчас тебе не рекомендуется.

Генрих шутит:

— Если уж на то пошло, то сейчас Андрею надо, как камикадзе перед вылетом, чашечку саке налить.

Андрей невесело улыбается. Сравнение не в бровь, а в глаз. Для Андрея с момента внедрения в Риша Кандари начнётся двойная жизнь. Один Андрей останется здесь, а второй, как камикадзе, улетит в неизвестность. И судьбе его не позавидуешь. Какое там, камикадзе! У тех всё было ясно и просто: взлетел — погиб. А Андрей уйдёт в бесконечную петлю Времени, из которой не будет выхода никогда. Никогда! Это даже представить трудно. Трясу головой и залпом выпиваю водку. От этого можно с ума сойти.

Наконец Лена снова выходит на связь.

— Пора, — коротко говорит она.

Катрин вскакивает и убегает в Нуль-Т. Никто не пытается её остановить. Мы начинаем прощаться с Андреем. Тот пытается шутить:

— Вы словно навсегда со мной прощаетесь!

— С тем Андрэ, который сейчас стоит перед нами, да, — серьёзно говорит Магистр.

Андрей соглашается и оставляет шутливый тон. Простившись со всеми, он подходит ко мне:

— Ну, друже, вот и мой черёд пришел. Ты понял, о чем я?

— Понял. Удачи желать не буду, это — глупо. Самое главное, друже, не мякни. Не забывай, мы с тобой — военные лётчики, а это значит — всегда готовы на взлёт.

Андрей кивает и вдруг тихо декламирует:

— И значит, нам нужна одна Победа…

Я подхватываю:

— Одна на всех, мы за ценой не постоим! Ну, друже, ты и Сова! Только Сова и могла придумать такое.

— А как же! А ты всё: «Ёж, да ёж». Вот тебе и ёж. Пусть теперь Старый Волк ёжится.

Мы с Андреем обнимаемся, и я подталкиваю его к Нуль-Т:

— Пора, друже. С нами Время!

— С нами Время! — отвечает он уже из кабины.

Вряд ли кто-то понял что-либо из нашего диалога. Да и не прислушивался к нему никто, все думали о другом. После минутной паузы Магистр вновь разливает водку по рюмкам:

— Выпьем за Андрэ! За успех операции пить не предлагаю. Грех пить за удачную Схлопку. Впервые мы сознательно идём на такое дело.

— Первый раз и, дай Время, последний! — отвечает Стефан, поднимая рюмку, — За Андрея!

— А за которого Андрея мы пили? — спрашивает Матвей, — За того, кто останется здесь, или за того, что окажется в Схлопке?

— За обоих, — тихо отвечает Микеле.

И все с ним молча соглашаются. Не успеваем мы поставить на стол рюмки, как на связь выходит Лена. Они с Андреем уже в пункте внедрения. Андрей лежит на «стартовой площадке», над его головой нависла решетчатая пирамида с блестящими кристаллами в узлах. Лена сидит за пультом.

— Магистр, мы готовы, — говорит она.

— Подожди секунду, Элен. Я доложу Верховному.

Магистр набирает код, и на нашем мониторе и мониторе пункта внедрения появляется лицо Верховного Мага. Он с полминуты молча смотрит на Андрея и тихо говорит:

— Так. Значит, идёте вы, Злобин. Андрей Алексеевич, я должен вас спросить: вы отчетливо представляете себе, что вас ожидает в случае успеха операции? Представьте: вас ожидает Вечность. Бесконечное повторение одного и того же. Выдержит ли это ваш рассудок? Над проблемой раскрытия Схлопки мы бьёмся вторую сотню лет, и я не могу обещать вам, что она будет решена в ближайшем столетии. Подумайте еще, и я призываю вас: откажитесь от задуманного!

Андрей отрицательно качает головой. Верховный вздыхает и говорит:

— Что ж. Время с тобой, сын мой! Елена, действуйте.

Лена быстро встаёт, подходит к Андрею, наклоняется и целует его. Быстро вернувшись к пульту, она толчком нажимает красную клавишу.

На мониторе появляется интерьер каюты лайнера. Кора выходит и закрывает за собой дверь. Риш Кандари, точнее, я, а может быть, уже Андрей, Время ногу сломит в такой неразберихе, достаёт из-под юбки взрывчатку и минирует Олимпик. Дальше всё идёт как в видеозаписи.

Возвращается Кора, и Риш объясняет ей, что он сделал. Врывается Бульаф со своими подручными, и Кора отгоняет их от Риша. На связь выходит Мефи и выслушивает мои (или Андрея) требования. Короткий разговор с Леной. Связь с Магистром. Андрей разговаривает с Леной. В руке он держит пульт. Внезапно он улыбается:

— Ну, самое главное сделано. А теперь… Извини, Кора, но я вынужден так поступить.

Он снова оборачивается к монитору, откуда на него смотрит уже Магистр, и ещё раз улыбается:

— Прощайте, друзья. С нами Время!

С этими словами он отбрасывает пульт. Взрыв сбивает всех с ног. Но через мгновение все вскакивают и смотрят на стол, где стоял Олимпик. Там пусто. Зато пол усыпан рубиновыми осколками. Осколки торчат и из стен. На полу остались лежать только двое: Кора (она просто оглушена) и один из охранников. Этому сказочно повезло. Наверное, это единственный в истории случай гибели от рубинового осколка.

Первым приходит в себя Бульаф.

— Ах ты, паскуда! — он бросается на Андрея, — Да я тебя…

Договорить он не успевает. Андрей делает быстрое движение, и капитан всем весом своей сотни килограммов врезается в стену каюты. Охранники бросаются на Андрея все вместе. Пришедшая в себя Кора лежит на левом боку, оперившись щекой о ладонь и, приоткрыв рот, с интересом наблюдает, как Андрей одного за другим «успокаивает» всех семерых.

— Ну вот, давно бы так, — говорит она, — а то вёл себя как учитель воскресной школы. Смотреть было противно. А теперь успокойся. Повеселился и хватит.

Она наводит на Андрея лучевой пистолет. Андрей смеётся и присаживается на диван:

— Сдаюсь! — говорит он и поднимает руки, — Только не подумай, что я испугался твоего излучателя. Ты же знаешь, что мне справиться с тобой, даже если у тебя пистолет, раз плюнуть. Просто, я своё дело сделал, и мне совершенно безразлично, что последует дальше.

Вид у Коры весьма озадаченный и огорченный:

— Андрей, зачем ты это сделал? Ведь мы с тобой положили ради этого камня столько трудов, так рисковали!

— Дело в том, Кора, что мне стало известно, для чего вашему руководству понадобился этот гигантский рубин. И я решил сделать всё возможное, чтобы он им не достался. Да убери ты излучатель, не буду я больше никому кости ломать и тебя не трону.

Кора нерешительно опускает пистолет. В глазах её недоверие:

— И что же тебе стало известно?

— Олимпик должен был послужить сердечником для суперлазера, которым хотят уничтожить мою Фазу, моих друзей и близких. Подумай сама: могу ли я допустить, чтобы он попал в их руки?

— Тогда зачем ты так старался?

— Затем, чтобы вызволить из плена ни в чем не повинную женщину, которая пошла спасать своего друга и попалась в ловушку.

— Но как же ты? Ты же отрезал себе все пути к отступлению и спасению! И потом, почему я должна тебе верить? Откуда у тебя эти сведения про лазер?

— Обо мне речь не идёт, Кора. Я пошел на это вполне осознанно и не раскаиваюсь. А про лазер… Неужели ты сама ни разу не задумывалась, для чего ещё можно приспособить этот огромный рубин?

— Нет, — смущенно отвечает Кора, — Ни разу не задумывалась. Мне просто дали задание, и я его выполнила.

— А дальше? После нас, хоть потоп? — усмехается Андрей.

— Кунт поганый! Дерьмовый пшит! — шипит капитан Бульаф, который уже пришел в себя и смотрит на Андрея одним глазом, горящим ненавистью.

Второй его глаз заплыл от удара.

— Что ты там бормочешь, дерьмо кошачье? — недовольно спрашивает Андрей, — Мало тебе? Ты ещё хочешь?

— Полегче, Бульаф! — командует Кора, — Сделанного не исправить. Теперь надо разобраться до конца во всей этой истории.

— Заткнись, шлюха! Тебе тоже придётся за всё ответить! — рычит Бульаф и нажимает кнопку на пульте, вмонтированном в пояс.

В каюту врываются несколько молодчиков в масках-противогазах. Один из них кидает такую же маску Бульафу, и тот быстро её натягивает. Раздаётся шипение газовой струи, и Андрей с Корой отключаются.

— Взять его! — гудит через маску Бульаф, — Её тоже! Доставить их в семнадцатый отсек и приготовить, да поживее, а то они скоро очухаются!

Люди в масках подхватывают Андрея и Кору и тащат их по переходам в указанный отсек. Там их быстро раздевают, усаживают в кресла, закрепляют ремнями и обклеивают датчиками. Вдоль одной из стен выстроены многочисленные пульты и дисплеи.

В отсек входит сухонький, плюгавый человечек. Он осматривает Андрея и Кору и проверяет, надёжно ли они закреплены. Удовлетворённо хмыкнув, он подходит к пульту и что-то там включает. Андрей и Кора открывают глаза.

— Здравствуйте, дорогие мои, — шепелявит плюгавый человечек и противно улыбается, — Сейчас мы с вами будем беседовать.

Кора смотрит на него тяжелым взглядом:

— Ты всё ещё коптишь небо, мерзкая крыса? Тебя ещё никто не придавил?

— Фу, как ты груба, Корочка!

Плюгавый плотоядно улыбается и своими маслеными глазками откровенно изучает молодое, красивое женское тело.

— Я сколько раз говорила тебе, ублюдок, чтобы ты не смел меня так называть!

Плюгавый улыбается ещё противней:

— Ты говорила, я повиновался. Но это было, когда ты была госпожой, прямым агентом. А сейчас наши места поменялись, и ты это хорошо понимаешь, Корочка. Да! Я вижу, что ребята забыли кое-что. Извини, Корочка, я тебя побеспокою. У меня есть одна игрушечка, специально для тебя.

С этими словами плюгавый наклоняется над Корой и вставляет ей во влагалище пару электродов. При этом он задерживает там свои руки и что-то делает. Кора шипит:

— У! Тварь вонючая, импотент засранный! Только на это ты и способен!

— Не ругайся, Корочка, не ругайся, — ласково шепелявит плюгавый, — Ты же знаешь, что когда капитан узнает от тебя всё, что ему нужно, ты будешь полностью в моём распоряжении. И вот тогда ты узнаешь: импотент я или нет.

Кора возмущенно плюёт в его физиономию. Тот хочет ещё что-то сказать, но в этот момент в отсек входит капитан Бульаф:

— Ну что, Клин, они готовы?

— Готовы, капитан.

— Тогда, приступим к допросу.

Сзади звучит голос Лены:

— Может быть, хватит любопытствовать? Я не думаю, чтобы Андрею эта сцена доставила удовольствие.

— Удовольствия, конечно, маловато, — говорит Андрей, — Но нервы у меня крепкие.

— Тем не менее, не будем их напрягать по пустякам, нервные клетки тебе ещё пригодятся, — говорит Магистр и выключает монитор наблюдения, — А вы уже здесь?

— И давно, — говорит Андрей.

— Давайте лучше посмотрим, что сейчас происходит на лазере, — предлагает Микеле.

— Боюсь, что ничего интересного мы не увидим. Если всё получилось как надо, то Время там уже течет в обратную сторону, началась Схлопка.

В самом деле, на дисплее пляшут замысловатые кривые, какие-то дикие фигуры переплетаются между собой и вновь рассыпаются на кривые.

— Вот, — комментирует Магистр, — имеем факт обратного течения Времени. Так это выглядит в прямом наблюдении. Значит, всё получилось. Поздравляю. Теперь можно выпить за успешное завершение операции.

Все соглашаются, и Магистр наполняет рюмки. Но не успеваем мы выпить по первой, как звучит сигнал монитора связи. Магистр ставит на стол пустую рюмку и подходит к компьютеру. На загоревшемся мониторе появляется Старый Волк. У него растерянный вид.

— Как вы это сделали? — спрашивает он.

— Что именно? — издевательски уточняет Магистр.

— Как вы сумели расколоть сердечник на мелкие части?

— А, это! Это — пустяки! Тебя же Андрэ предупреждал. Мы давали вам время на размышление, а вы, наверное, решили, что мы блефуем? Как видишь, Андрэ не блефовал.

Старый Волк с сомнением качает головой:

— Был только один способ сделать это. Неужели вы решились…

Он отходит от монитора связи, но нам видно, что он склонился над компьютером и что-то уточняет. Когда он вновь подходит к монитору, то в глазах его светится что-то вроде восхищения:

— Вы всё-таки решились! Да, недооценили мы вас. Впредь надо будет иметь это в виду.

— Если ты думаешь, что мы всякий раз будем организовывать для вас Схлопку, ты ошибаешься, — говорю я ему, — Схлопка, это слишком примитивно. В следующий раз мы загнём вам что-нибудь покруче. Поэтому, примите добрый совет: оставьте свои попытки пакостить нам напрямую. Хватит нам войны в Реальных Фазах. Кстати, последнее время вы и там не больно-то блещете. Так что, вашу попытку расстрелять нашу Фазу можно расценить как жест отчаяния.

— Жест отчаяния, говоришь, — Старый Волк склоняет голову набок и прищурившись смотрит на меня, — Может быть, и так. Но согласись, у меня есть основания и ваши действия оценить так же. Очень похоже, ты не находишь? Кстати. Ведь вы отправили для организации Петли Времени своего человека, и он там остался. Как это звучит с точки зрения гуманности?

— Нормально звучит, — отвечает Андрей, — Там остался я, и не жалею о том, что сделал. Вот только женщина ваша зря пострадала.

— Какая женщина? — недоумевает Старый Волк.

— Кора.

— Гм! Но она здесь, мы с ней как раз готовим очередную операцию. Кора! Подойди, пожалуйста.

В поле зрения появляется Кора. Магистр смотрит на неё удивлёнными, широко раскрытыми газами. А Кора с любопытством рассматривает нас.

— Кто из вас Андрей Коршунов? — спрашивает она.

— Я.

— Так вот ты какой, Андрей. А это — та женщина, из-за которой ты рисковал. Что ж, я запомню вас. Может быть, и встретимся когда-нибудь. Пути Времени неисповедимы.

— Но каким образом вы — здесь? — не выдерживает Магистр, — Всё, что попадает в Схлопку, лишено будущего. Вас просто сейчас не должно существовать!

Старый Волк кивает:

— Действительно, здесь что-то не так. То, что Кора сейчас здесь, со мной, это какой-то феномен. Это требует изучения и объяснения. Ну, что ж. На этот раз вы победили…

— В очередной раз, ты хотел сказать, — не удерживаюсь я.

— Не буду спорить с тобой, Андрей, — соглашается Старый Волк, — Пусть, в очередной. Но не думай, что это будет продолжаться до бесконечности. Мы ещё встретимся. Всего доброго!

— До встречи. Будь здоров!

Мы отключаем связь и возвращаемся к столу, праздновать победу. Магистр, как бы между делом, замечает мне:

— Надо будет удвоить осторожность. Этот Волчара не из тех, кто бросает слова на ветер.

Я согласно киваю.

Утром на связь выходит Ричард:

— Андрей, Лена! Посмотрите, что творит в Схлопке Злобин!

Он переключает изображение, и мы вновь наблюдаем отсек лайнера, где сидят прикованные к креслам и обклеенные датчиками Андрей и Кора. Ричард объясняет:

— Андрея пытали несколько часов. Хотели выяснить, какое отношение к уничтожению Олимпика имеют Старый Волк и Кора. Но Андрей умело поставил надёжные блоки и только улыбался на их вопросы. Дальше смотрите сами.

На мониторе видно, как Бульаф в бешенстве гоняет плюгавого палача по отсеку.

— И это всё, на что способна твоя техника!? Бельком! Грис несчастный! Десять тысяч гэкю истратили, и всё без толку!

— Но, капитан! — визжит палачик, — Этот тип каким-то образом заблокировал своё сознание. Аппаратура работает на полную мощность, но эффекта никакого!

— Так сломай эти блоки, сожги их! Я что, учить тебя должен!?

— Ничего не получится, я уже пробовал. Блоки стоят где-то на уровне подсознания. Если я вторгнусь туда, он потеряет рассудок и тогда уж точно ничего не скажет.

— Крат с тобой! Сейчас мы с ним по старинке поработаем, а ты пока займись ею, — он кивает в сторону Коры, а сам обращается к троим помощникам, — Подтяните-ка его к тому кольцу. Я сейчас сам с ним побеседую.

Помощники отстёгивают Андрея от кресла, надевают ему наручники и тащат к стенке. Бульаф идёт следом.

— Сейчас я тобой сам займусь, и никакие твои блоки тебе не помогут.

Андрей смеётся. Бульаф в бешенстве хватает его за плечо, разворачивает к себе и бьёт его по зубам.

— А это тебе аванс, чтобы не скалился!

— Ну, гнида, держись! — бормочет Андрей, — Ты меня достал.

Он на секунду прикрывает глаза и делает глубокий вдох. Лена, сообразив, в чем дело, быстро переключает масштаб времени. На мониторе все стоят в застывших, неестественных позах, как статуи. Все, кроме Андрея.

Андрей резко бьёт скованными руками по темени Бульафа и наручниками ломает ему череп. Еще три стремительных движения, и подручные капитана медленно валятся на пол. Андрей оглядывается по сторонам, подбирает в углу какой-то металлический прут и подходит сзади к плюгавому палачу, который с плотоядной улыбкой наклонился над Корой. Андрей всаживает ему прут в задницу таким быстрым и мощным ударом, что конец прута выходит через горло.

Быстро освободившись от наручников, он рвёт ремни, которыми пристёгнута Кора и на время возвращается в нормальный ритм.

— Возьми оружие, будешь меня подстраховывать. Пойдём! В центральную рубку.

— Зачем?

— Чтобы завладеть кораблём.

— Андрей! Ты с ума сошел! Там же больше десяти человек. И потом, такие действия сразу поставят нас вне закона.

— Да будь их там хоть полсотни! Что это меня остановит, что ли? Ну, а хуже чем сейчас наше с тобой положение вряд ли будет. Мы и так уже вне закона. Впрочем, если ты предпочитаешь остаться здесь, я не буду настаивать. Тогда выходит, что я зря ухайдакал этого недоноска.

Кора смотрит на труп плюгавого палача, из горла которого торчит прут, проткнувший его насквозь, и содрогается:

— Ох, как ты его!

— Дерьму и смерть дерьмовая! — отвечает Андрей и теряет терпение, — Так ты идёшь со мной или остаёшься?

Вместо ответа Кора подходит к трупу Бульафа и вынимает из кобуры лучевой пистолет. Затем она идёт в угол, куда охранники побросали сорванную с неё и с Андрея одежду.

— Надо одеться. Не будем же мы бегать по кораблю в чем мать родила.

Она копается в куче одежды и ворчит:

— Вот негодяи, всё порвали, кроме кожи.

Кора кидает Андрею его юбку, сапоги и мантию и начинает одеваться сама. Впрочем, кроме шорт и сапог, надеть ей нечего. Со вздохом она накидывает на голые плечи свою красную мантию и застёгивает её на шее. Потом она снова наклоняется над кучей тряпья и пытается что-то нашарить в ней.

— Что ты там копаешься? — не выдерживает Андрей.

— Перчатки свои ищу.

— Нашла время думать об идиотских приличиях!

— Я же не заставляю тебя бегать по кораблю с голым задом, — ворчит Кора, натягивая свои перчатки, — Пошли, я готова.

Андрей отбрасывает мешающую ему мантию ( естественно, Лена торопилась и не внедрила в его Матрицу навыков образа жизни в такой одежде), и они бегут по переходам лайнера, представляя собой живописнейшую парочку. Невзирая на напряженный момент, Лена не может удержаться от смеха. Андрей, голый по пояс, в одной короткой юбочке и высоких шнурованных сапогах на босую ногу. Кора с развевающимися сзади роскошными волосами, в своих ботфортах и шортиках, тоже голая по пояс и прикрытая только накинутой на плечи мантией. Та ещё картинка!

Вот и центральная рубка. Андрей на ходу перестраивает ритм своего времени и исчезает из поля зрения двух удивлённых охранников, стоящих у дверей. Но удивиться как следует они не успевают. Сраженные могучими ударами невидимого для них противника, они одновременно падают на пол. Дверь в рубку распахивается. Там действительно двенадцать человек.

Лена переключает масштаб времени, но делает это слишком поздно. Шесть из двенадцати уже успели уткнуться в свои пульты, так ничего и не успев сообразить. Только двое из всей команды успевают схватиться за оружие. Но они тут же падают, сраженные выстрелами Коры. Всё происходит быстрее, чем за пятнадцать секунд реального времени.

Андрей восстанавливает нормальный ритм, захлопывает двери рубки и расслабленно падает в кресло. Наученная опытом общения со мной, Кора оглядывается и быстро находит то, что нужно. Она протягивает Андрею фляжку. Тот благодарно кивает, делает три больших глотка и кривится:

— Что это? Неужели здесь денатурат пьют?

— Извини, мы не в ресторане. Дала то, что попалось под руку.

— Ну, ладно, и на том спасибо. Сейчас я буду в норме.

— И что тогда?

— А тогда определимся, куда нам лететь.

— А с этими что делать? — Кора показывает на тела, загромождающие рубку.

— Мёртвых — в утилизатор, живых — за дверь.

— А как быть с пассажирами и с командой?

— Есть здесь десантный бот?

— Есть.

— Тогда пусть садятся в него и проваливают к чертовой матери.

— Может быть, оставить часть команды, которая согласится работать с нами? — осторожно предлагает Кора.

Андрей, не задумываясь ни на секунду, отвечает:

— И всё время ждать от них выстрела в спину? Благодарю покорно! Пусть все убираются.

— Но как же мы вдвоём будем управлять таким кораблём?

— Ничего. Справимся и вдвоём, — уверенно говорит Андрей.

Кора растерянно оглядывает приборы и экраны.

— Но от меня мало будет толку, я ведь не кончала курсов по управлению такими гигантами.

— Зато я кончал. Не мякни. Ты только делай, что я скажу, и всё будет в ажуре, поверь. А сейчас, дай по внутренней связи команду. Пусть все грузятся на десантный бот. Дай им времени не больше часа. Скажи, что через час в отсеки будет пущен ядовитый газ. А я пока посмотрю звёздные атласы и судовой журнал.

Через час с небольшим, когда бот отвалил, Кора спрашивает Андрея:

— Ну, и куда же мы полетим?

— Вот сюда.

Андрей показывает на небольшое звёздное скопление в районе Туманности Геркулеса и поясняет:

— Сюда частенько заходят корабли пиратского флота и отстаиваются здесь. Значит, они чувствуют себя здесь в безопасности. Есть и ещё один плюс. «Капитан Джуди Вис» не заходил сюда ни разу. Значит, у нас больше шансов, что там нас искать будут в последнюю очередь.

Кора согласно кивает, но тут же тяжело вздыхает:

— Но, Андрей, рано или поздно, нас всё равно найдут.

— В данном случае, скорее поздно, чем рано. Месяца два провозятся, как пить дать.

— А через два месяца куда мы побежим?

— А через два месяца нас искать будет уже поздно.

— Почему?

— Сама поймёшь. Денег в корабельной кассе достаточно. Два месяца мы проживём, ни в чем себя не ограничивая. Так что, давай готовиться к старту. Я займусь расчетами маршрута, а ты сходи в свою каюту и оденься. А то трясёшь передо мной тут голыми грудями, отвлекаешь. И мне принеси что-нибудь из одёжки.

Кора не возражает и направляется к дверям рубки. Но на пороге она вдруг останавливается и внимательно смотрит на Андрея, который уже уселся за маршрутным компьютером. На лице её ясно проступает недоумение, и она даже два раза нерешительно протягивает руку к излучателю, но раздумывает и продолжает пристально смотреть на Андрея. Я догадываюсь, в чем дело. А Андрей спрашивает, не оборачиваясь:

— Ты всё ещё здесь?

Кора тихо, но твёрдо говорит:

— А ведь ты — не Андрей.

— Как это — не Андрей? Самый настоящий Андрей. С рождения был им, как папа с мамой назвали, так и Андрей.

— Может быть, и Андрей, но ты не тот, с кем я работала на Плее. Ты — не Коршунов.

— Хм! А ведь ты права. Я — Злобин, друг Коршунова. А как ты догадалась?

— Ты думаешь по-другому. Общий фон мыслей очень похож, потому-то я сразу и не разобралась. Но в деталях ты всё равно думаешь чуть иначе. В чем дело? Что произошло?

Андрей отрывается от компьютера и смеётся:

— Я и забыл, что ты — телепатка! Ну, раз уж на то пошло, копайся в моих мозгах дальше и всё поймёшь. Вот он, я, как на ладони.

Кора пристально всматривается в него и вдруг в ужасе обхватывает голову ладонями.

— Время великое! Неужели это — правда!

— Что именно?

— Вы вторглись в Прошлое и сделали Петлю Времени!

— Да. А что нам оставалось ещё делать? Ты читай, читай мои мысли до дна, и всё поймёшь. Как ты думаешь, откуда я узнал про лазер? Да у Коршунова не было ни минуты свободной, чтобы задуматься над этим. У него голова совсем в другом направлении работала.

— Но Андрей, что же мы будем теперь делать?

— Жить. Я потому и решил увести лайнер подальше. Теперь от нас с тобой зависит, сумеем ли мы провести эти пятьдесят дней так, чтобы они не превратились в вечно повторяющийся кошмар. Правда, потом всё равно придётся вернуться на несколько часов в отсек, где меня пробовали пытать. Но я, вроде бы, сумел там неплохо продержаться.

— Я тебе помогала, — признаётся Кора.

— Спасибо. Я это чувствовал. Ну, теперь тебя оставили сомнения? Понимаю, вечное существование в такой Петле, вещь жуткая, многим может крышу сорвать. Но сделанного не поправишь. Так что, настраивайся.

Кора молчит, собираясь с мыслями, и тихо говорит:

— А я ещё кое-что прочитала в твоих мыслях.

— А вот это, извини, потом! — испуганно заявляет Андрей, — Я же сказал, чтобы ты шла, оделась и не отвлекала меня. Мне надо курс рассчитать.

Он демонстративно отворачивается к компьютеру, а Кора звонко смеётся и уходит.

Лена выключает компьютер:

— Ну, слава Времени, у Андрея всё складывается не так уж плохо. А последующие эротические сцены мы смотреть не станем. Не интересно, не так ли, милый?

Глава XII

Прошло примерно полгода. Загруженные повседневной работой, мы постепенно начали не то чтобы забывать, такие события не забываются, просто пережитое утратило свою остроту, сгладилось. Только Андрей время от времени неожиданно задумывался и «уходил в себя». Я понимал, что в такие моменты он думает о своём двойнике, который сейчас живёт в Схлопке. Как-то раз я, улучив момент, когда мы с ним были наедине, похлопал его по плечу и сказал:

— Знаешь, друже, не стоит так переживать. Я тебя понимаю, это — не легко. Но прикинь сам, ведь ты-то готовился к гораздо худшему исходу. А получилось всё как нельзя лучше. Это, хоть и слабое, но всё же утешение.

— Да, — соглашается Андрей, — Я помню, как ты сказал Старому Волку, что мы даже безвыходные положения умеем поворачивать в свою пользу. Я иногда даже думаю, а сумел бы я сам всё это там проделать, как он?

От такого признания я немного обалдел:

— Ну, ты даёшь! Ты хоть сам-то понял, что сказал? Ведь это ты и есть. Ты бы сам действовал там точно так же.

— Не знаю, друже, не знаю. Он кончил быть мной, а я — им в том момент, когда взорвался Олимпик. После этого он начал жить самостоятельной жизнью.

— Но надо отдать ему должное, организовал и исполнил он всё неплохо. Ты наблюдаешь за ним?

— Конечно. Только, разумеется, тайком от Кэт. Она без слёз не может об этом вспоминать.

Со слов Андрея я понял, что Риш-Андрей и Кора продали лайнер за полцены какой-то мелкой компании. На эти деньги они купили скоростную яхту, чуть ли не тот самый «Гепард», на котором мы с Корой уходили с Плея. На яхте они улетели в отдалённую курортную зону на окраине Галактики и там затерялись в пёстрой толпе богатых прожигателей жизни. Они выдавали себя за любовников, сбежавших от мести ревнивых супругов. Благодаря этому, они пользовались всеобщим сочувствием, поддержкой и покровительством. Потому-то те, кто пытался их разыскать, никак не могли этого сделать до момента поворота Времени. А после поворота это стало уже невозможно, да и бесполезно. Роль любовников им разыгрывать было не надо. Они просто в восторге друг от друга.

На этом месте я прервал Андрея:

— Скажу честно, Корой не возможно не увлечься. Это редкостная женщина. К тому же она воспитывалась в Биологической Фазе.

— Я полностью с тобой солидарен, — согласился Андрей, — Поэтому я абсолютно спокоен за судьбу своего двойника. С Корой не заскучаешь и не пресытишься до отвращения. А задумываюсь я сейчас совсем о другом.

Начиная с третьего «витка» Риш и Кора часть денег начали тратить на литературу по хронофизике. И сейчас на досуге, которого у них больше чем достаточно, они усиленно овладевают этой наукой. Видимо, им пришла в голову мысль: попытаться самим выбраться из Схлопки.

— Как ты думаешь, получится у них?

— А почему бы и нет? — ответил я после недолгого размышления, — Чего-чего, а времени для этого у них хоть отбавляй. Считай, что впереди Вечность. К тому же, Кора — женщина очень не глупая, а про тебя и говорить не приходится. А интересно, как ведут себя другие участники этого увеселения с Олимпиком?

— Знаешь, они настолько тупы, и время их пребывания в Схлопке настолько мало, что до них ещё ничего до сих пор не дошло. И вряд ли когда-нибудь дойдёт. Всё повторяется один к одному. На всякий случай Риш с Корой договорились, что если начнутся какие-либо вариации, то Риш сразу войдёт в режим ускорения, как только взорвётся Олимпик. Тогда они захватят лайнер сразу и без всяких хлопот.

Таким образом, дело Олимпика было закрыто. Судьба Андрея Злобина, то есть Риша Кандари, в Схлопке определилась и беспокойства не вызывала. А жизнь в Монастыре текла своим чередом.

Лена готовилась к защите диссертации на соискание степени Мага. Ричард нашел для неё десяток не гуманоидных Фаз, и она большую часть своего времени возилась с ними. Иногда она шутила:

— Достали они меня, эти не гуманоиды! Скоро сама стану такой же. Ты как, не замечаешь ещё во мне ничего от муравья или ящера?

Катрин медленно, но уверенно двигалась к своей цели: стать хроноагентом. Теоретический курс она одолела без труда. Как-никак, а она — Бакалавр-аналитик. А вот практические навыки ей давались с трудом. Я, Андрей, Лена и Микеле занимались с ней всё свободное время. Кэт была упорной ученицей. И она прекрасно понимала, что без виртуозного владения своим телом и техникой, всеми видами оружия и единоборствами хроноагент в Реальной Фазе будет, как голый среди волков.

У Микеле заканчивался срок стажировки в первом классе, и они с Генрихом начали готовиться к аттестации на класс «экстра», не дожидаясь официального утверждения программы. Микеле успешно отработал белее чем в десятке операций в Реальных Фазах. Правда, до самостоятельной разработки операций он ещё не дошел.

Нам с Андреем тоже скучать не приходилось. На Совете Сектора Стремберг поставил нам в план задание по защите диссертаций на соискание степеней Магистра в течение года. Нас интенсивно привлекали к самым сложным и опасным операциям, как единственных агентов экстракласса.

Несколько раз мне пришлось работать в паре со Стефаном и Матвеем. И я, положа руку на сердце, не могу утверждать, что они хоть в чем-то уступали мне или Андрею. После одной из операций я прямо сказал об этом Матвею и спросил его:

— Почему бы вам со Стефаном не переаттестоваться на экстракласс?

Матвей засмеялся и похлопал меня по плечу.

— А зачем? Чтобы отбивать у вас с Андреем хлеб или пригасить малость ореол вашей славы? Ха! Шучу, конечно. Нет, Андрюха, куда нам до вас! Ты видел нас со Стефаном в рядовых операциях. Тут мы, действительно, как старые кони, борозды не портим. Но ведь и глубоко пахать уже не можем. А я посмотрел на досуге вашу с Андреем работу. Да, кое-что мы смогли бы проделать не хуже вас. А вот в экстрординарных ситуациях, за Стефана говорить не стану, но я бы так, как вы, не сработал. Потому-то ваш класс и называется экстра. Так что, не агитируй, не надо. Вот, Генрих с Мишей, это вам будет подходящая компания.

ЧВП особой активности поначалу не проявлял. Видимо, они перегруппировывались и «зализывали раны» после серии поражений, венцом которой стала ликвидация нами суперлазера. Но нас они в поле зрения держали цепко, и прав был Магистр, когда сказал, что осторожность надо удвоить. Я об этом, конечно, помнил, но иногда позволял себе расслабиться, за что не один раз расплачивался.

Мы с Микеле летели на устаревшем бомбардировщике «Мицубиси» в составе японской эскадры, совершавшей налёт на аэродром на острове Гуам. Я был первым пилотом, а Микеле штурманом. Кроме нас в самолёте было ещё четыре члена экипажа, но это были уже настоящие японцы.

Эскадра имела задание: разбомбить аэродром. У нас с Микеле задача стояла поконкретнее: уничтожить малоприметный ангар №4 в пятистах метрах от лётного поля. Именно на этот ангар я и должен был вывести свой «Мицубиси», а Микеле уложить в него все четыре бомбы по двести пятьдесят кило каждая. Три дня назад в этот ангар поместили привезённых из Штатов «Малыша» и «Толстяка» — две первые американские атомные бомбы, которые вскоре должны будут обрушиться на Хиросиму и Нагасаки.

Когда операция была спланирована, и роли распределены, Магистр пошутил:

— У тебя, Андрэ, сложилось своеобразное амплуа: предотвращение атомных бомбардировок. На этот раз, надеюсь, ты над Тихим океаном не встретишь сам себя или Злобина?

На подходе к острову нас встретили две эскадрильи «Мустангов». Хотя их и было в три раза меньше, положение японской эскадры сразу стало опасным. Скоростные, хорошо вооруженные, маневренные машины легко могли разделаться с ещё большим количеством такого старья как наши «Мицубиси». Но командир эскадры не изменил курса. Американцам хорошо были знакомы азиатский фанатизм и наплевательское отношение к смерти японских лётчиков. Поэтому они двумя массированными атаками зажгли четыре бомбардировщика и заставили эскадру поломать строй. Разрозненные группки легче бить.

Всё нормально, всё так и должно быть. Всё, кроме одного. Один из «Мустангов» отделился от своей группы и пошел в нашу сторону. Вот это — необычно. Как правило, истребители атакуют или головную группу, выбивая командиров, или задних. Атаковать машину, идущую в середине строя, опасно. По тебе будут работать стрелки с разных сторон. Хотя, что мощному «Мустангу» наши слабенькие пулемётики!

«Мустанг» подошел совсем близко, и я с недоумением увидел, что он строит заход именно на меня. Вот это уже ни в какие рамки не лезло. Если атаковать машину из середины строя, то бить, по крайней мере, командира звена. Если я показался ему лёгкой добычей, то он ошибся. Не на того напал! У меня в руках, конечно, не «Як», а развалюха «Мицубиси», но, тем не менее… Настоящий истребитель и на «Мицубиси» — истребитель! Я подпустил «Мустанга» поближе и в тот момент, когда он уже был готов открыть огонь, пропал у него из прицела. Просто я увеличил скорость и скользнул на крыло влево. Так от меня уходили немецкие пилоты, когда я атаковал их в лоб. «Мустанг» проскочил надо мной и, сразу попав под интенсивный обстрел, вынужден был отвалить. Вот так-то, парень из Оклахомы!

А строй эскадры уже рассыпался на отдельные звенья и машины. Загорелись ещё четыре самолёта. У американцев потерь нет. Но японцы с азиатским упорством пёрли к острову, невзирая на потери. Нет, самураи, это вам не Перл-Харбор!

А у меня свой, заранее обдуманный манёвр. Я набрал высоту, отвернул влево и пошел вдоль берега. У американцев могло сложиться впечатление, что я отказался от атаки на остров. Но это далеко не так. Просто из этого положения мне было удобней всего в пикировании атаковать ангар №4. Я должен был выйти точнёхонько на него и преподнести его Микеле с высоты триста метров, как на ладони. Микеле не промахнётся. Сейчас мы были в стороне от основного боя, и никто не мог мне помешать через два километра развернуться вправо и спикировать точно на ангар с ядерными бомбами. Так, ещё немного… Вдруг по переговорному устройству я услышал хвостового стрелка:

— Командир! Нас атакуют!

Я обернулся. Нас быстро догонял «Мустанг». Уж не тот ли самый? И что он к нам привязался? Но мне было пора разворачиваться на цель. Я передал Микеле:

— Штурман! Приготовиться, захожу на цель!

Сделав поворот, «Мицубиси» вошел в пологое пикирование, но «Мустанг» повторил мой манёвр один к одному. Вот он снова вышел на дистанцию эффективного огня и уже вынес упреждение. Ну, засранец, благодари Время, что в руках у меня не мой верный Як. Но я всё равно заставлю тебя попотеть!

Ведомый моей рукой «Мицубиси» увеличил угол пикирования и тут же, набрав дополнительную скорость, резко взмыл вверх, сразу же эту скорость потеряв. «Горка» получилась ублюдочной, всё-таки это не «Як», это «Мицубиси». Но своего я достиг. Разогнавшийся «Мустанг» проскочил вперёд.

— Сабуро! Врежь ему! — крикнул я штурману.

И тот врезал. Точная пулемётная очередь полоснула по «Мустангу», но явного вреда ему не причинила. Но теперь он понял, с кем имеет дело и, может быть, отстанет от нас. Я снова нацелил бомбардировщик на четвёртый ангар. Но «Мустанг» не отвязался, он вновь развернулся, набрал высоту и снова зашел на нас, теперь уже спереди, справа. Мне снова пришлось менять курс.

— Этак ты никогда на цель не попадёшь! — проворчал Микеле.

Снова я увеличил скорость и нырнул под «Мустанг», на этот раз вправо. Но американец предугадал мой манёвр, и несколько крупнокалиберных пуль прошили фюзеляж «Мицубиси». Не страшно: моторы работали, управление было в порядке, мы шли на цель. Однако, парень из Техаса оказался хорошим учеником! Он запомнил мой манёвр при первой атаке.

Он развернулся и снова зашел сзади. А цель-то уже совсем близко. Надо было что-то предпринять, а то этот настырный парень из Калифорнии сорвёт нам операцию. И в тот момент, когда я совсем было решил развернуться в лобовую атаку, у меня в мозгу «прозвучал» голос Ричарда:

— Андрей! Будь осторожен! В этом самолёте — агент ЧВП!

Я похолодел. Вот в чем дело! Теперь стало понятно, почему этот «Мустанг» так упорно нас преследовал. Он здесь тоже на задании. А он уже «сел» нам на хвост и вот-вот откроет огонь. Что же делать? Снова применить «горку»? Не получиться. На этот раз он будет ждать нас вверху. Уйти вниз? Он пойдёт за нами и быстро догонит, у него скорость на двести километров в час больше. Размышляя таким образом, я скользил с крыла на крыло, сбивая «Мустангу» прицел. Но он уже приспособился и несколько его очередей попали в цель. Слава Времени, не в моторы. Конечно, ЧВП знали, с кем имеют дело, знали они и о моём боевом прошлом, поэтому в этот «Мустанг» они посадили тоже далеко не новичка. Я это уже заметил.

— Сабуро! Этот парень оттуда. Мне придётся маневрировать. Постараюсь вывести тебя на цель, но у тебя будут считанные секунды. Ты уж не подкачай!

— Будь спокоен, — ответил мне Микеле, — Я не промахнусь. Ты, главное, ему не подставься. Сам знаешь, чем это грозит. Обо мне не думай, я своё дело знаю.

— Ты на него не отвлекайся, знай, лови цель. А он — мой.

Легко было сказать: «Он — мой». А как было поступить на деле? Крупнокалиберные пули всё чаще рвали плоскости и фюзеляж «Мицубиси». Впервые я встретился в воздухе с равным противником. Какое, в Схлопку, равным. Он был бы равен мне, если бы я был на «Яке», а не на этом, на ладан дышащем, «Мицубиси»! Когда это в воздушном бою бомбардировщик был равен истребителю? Мне живо вспомнилось, как мы с Леной атаковали «Суперкрепость». Там, за штурвалом, тоже сидел агент ЧВП и тоже, надо думать, не новичок в лётном деле. Но тогда мы его уделали. И ведь это был В-29, а не эта калоша!

Еще одна очередь прошила мою машину. Пули прошли совсем рядом, одна разбила боковое остекление моей кабины. Я снова свалил «Мицубиси» на крыло, уходя вправо. Нет, так Микеле никогда не сможет прицелиться. Вот он, ангар, уже рядом. Внезапно пришло решение.

Развернувшись в сторону ангара, я резко спикировал, набирая скорость, и так же резко кинул машину вверх. «Мустанг» тоже пошел вверх, ожидая меня там, где я потеряю скорость и начну выравнивать машину. Но дальше я проделал то, что этот парень из ЧВП никак не ожидал. Вместо того, чтобы выровнять машину, я дал полный газ обоим двигателям и взял ещё круче, заваливаясь на спину и уходя в Петлю Нестерова.

Наверное, у пилота «Мустанга» глаза на лоб полезли, когда он разобрался; куда вдруг подевался «Мицубиси». Ручаюсь, он никогда не видел, как бомбардировщик выполняет петлю. Вообще-то, я тоже никогда такого не видел. Я только читал, что когда-то Коккинаки проделывал такие штуки на Ил-4. Но ведь это был Ил-4, специально самим Коккинаки для такого пилотажа подготовленный, а не старый, изношенный «Мицубиси». От перегрузки потемнело в глазах, и я ясно услышал, как затрещал скелет старого самолёта. Выдержит или не выдержит… Когда «Мицубиси» завис в верхней точке петли, я с ужасом почувствовал, что потерял и скорость, и управление, и вот-вот сорвусь в штопор. Пробив остекление кабины, вниз полетели борттехник и радист. Олухи царя небесного! Пристёгиваться надо! Жестом отчаяния я толкнул до упора сектор газа. Чудо! «Мицубиси» клюнул носом и, набирая скорость, пошел вниз. Именно пошел, а не посыпался в беспорядочном штопоре. Завершив петлю и выведя машину в крутое пике прямо на ангар, я закричал:

— Делай, Сабуро!

Тому не надо было повторять это дважды. Машина дрогнула и как бы рванулась верх. Тонна бомбового груза пошла точно на цель. Но у меня была ещё одна задача: вытащить «Мицубиси» из крутого пике так, чтобы он при этом не развалился. Как я это проделал, сам не помню. В памяти остался только зловещий треск лонжеронов, страшная перегрузка и толчок ударной волны, которым нас подбросило вверх.

— Цель поражена, — бесстрастно доложил штурман.

Ну, всё. Теперь, пока янки сделают новые бомбы, пока их доставят сюда, к этому времени и война кончится. Ни Хиросимы, ни Нагасаки не будет! Мы своё дело сделали. Теперь надо рвать когти. «Мустанг»-то от нас всё ещё не отвязался. У него задача проще: уничтожить нас. Он снова пристроился нам в хвост. Еще несколько очередей, и стрелок доложил мне:

— Командир, горит правый!

Это я и сам уже заметил.

— Экипажу покинуть самолёт! — скомандовал я и, дождавшись, когда стрелок выпрыгнул, добавил, — А к тебе, Миша, сие не относится. Он, гад, расстреляет нас в воздухе.

Выбрасываться, кроме стрелка, было больше некому. Второй пилот убит, а борттехник и радист самолёт уже «покинули». В принципе, и нам можно было бы прыгать. Американцы не имеют привычки стрелять по спасающимся лётчикам. Но дело всё в том, что в «Мустанге» сидит далеко не американец, и задача у него конкретная: убить нас. «Мустанг» сделал ещё один заход и зажег второй двигатель. А я тянул, тянул горящую машину к морю, тянул из последних сил.

— Приготовьтесь к срочному приёму! — крикнул я и получил ответ Магистра.

— Мы готовы, Андрэ. Сажай самолёт на воду.

— Да пошел ты в Схлопку! Забирайте нас прямо сейчас, а то баки вот-вот рванут! Всё равно этим ребятам — не жить!

Но Магистр, всё-таки дождался, когда я плюхнул «Мицубиси» в воду бухты и только тогда забрал нас в Монастырь. После этого я имел с ним крупный разговор.

— А если бы баки рванули раньше, чем я посадил машину на воду? Что было бы тогда? — наскакивал я на него.

— Андрэ! Мы же успели прокрутить картинку и ясно видели, ты успевал. Надо же было дать этим парням шанс выжить. Если бы мы забрали вас в полёте, они бы разбились. Зачем же так сурово с ними поступать?

— Знаешь, Магистр, я никогда не испытывал особых симпатий к самураям. Раз уж они стремятся отдать жизнь за обожаемого императора, то пусть и отдают. А в данном случае, если каждый спасённый житель Хиросимы и Нагасаки поставит им свечку, то прямая дорога в рай им обеспечена. А так ещё неизвестно, что они могут натворить.

— Ну, Андрэ, раньше я не замечал такого за тобой, ты был гораздо гуманнее.

— Вот что, Магистр. Ты посиди в горящей, готовой в любую секунду рвануть, машине, тогда будем разговаривать о гуманности.

— Что-то после Рославля ты такой вопрос не поднимал.

— Сравнил! Тогда было совсем другое дело. Да и откуда мне тогда было знать, что и как вы можете?

— Ну, хорошо, признаю, здесь мы немного перетянули, — согласился Магистр и сменил тон, — Ты не находишь, что ЧВП слишком уж много внимания уделяет твоей скромной персоне?

— Нахожу. Хотя, если бы мне кто-то насолил так, как мы с Андреем насолили им, я забросил бы все дела, организовал бы на них облаву по всем правилам и не успокоился бы, пока они не попали бы ко мне в лапы.

— Вот-вот! Именно это я и имею в виду. Я даже подумываю последнее время, стоит ли вас с Андрэ посылать на задания? Не отсидеться ли вам, пока всё уляжется?

— Ну, ты предложил! Во-первых, не так уж много у нас хроноагентов экстракласса, чтобы держать их в резерве. А во-вторых, это тоже не выход. Вспомни, как Старый Волк заявился сюда под видом Черного Рыцаря. Что им стоит пробить переход, где-нибудь в лесу, в окрестностях моего коттеджа и уволочь нас с Леной к себе?

— Ну, это сейчас не так-то просто проделать, — проворчал Магистр, но было ясно, что мои слова его почти убедили.

Еще раз меня спасла Катрин. Мы с Матвеем работали в одной из Фаз, где на окраинах Испании горел национальный конфликт. Баски развязали настоящую войну, наподобие той, которая велась в Чечне. Конфликт грозил перехлестнуть через границы Испании.

Мы с Матвеем захватили одного из полевых командиров басков, который пользовался большим влиянием. Дальше с ним должен был работать непревзойдённый психолог, Стефан. Он, через этого командира, должен был склонить басков к переговорам.

Мы уже доставили этого командира к Стефану, и Матвей остался с ними, а я с группой рейнджеров направлялся по ночной дороге к своему расположению. Вдруг я «услышал» голос Катрин:

— Андрей! Ты идёшь прямо на снайпера!

— Где он? — я взял автомат на изготовку.

— В канаве, на повороте дороги… Андрей, он — ЧВП! Он стреляет, Андрей!

Столько напряжения и искренней боли было в её голосе, что я рухнул как подкошенный. И тут же разрывная пуля снесла голову идущему за мной сержанту.

— По повороту дороги! Огонь! — скомандовал я и нажал на спусковой крючок.

Через две минуты мы нашли в канаве изрешеченноё пулями тело арабского наёмника.

И таких случаев со мной и Андреем было больше, чем достаточно для простых смертных.

Вот такие были эти полгода. Я сижу и вспоминаю минувшие события за чашкой чая. Кончился напряженный день. Я несколько часов назад вернулся с задания. Не очень сложного, но довольно-таки нервотрёпного. Мне пришлось из гранатомёта расстрелять пятнадцатитонный рефрижератор со взрывчаткой, который международные террористы гнали на открытие Олимпийских игр. Взрывчатка была замаскирована под мороженое. Мы подготовили шесть засад и ловушек, но рефрижератор миновал их объездными путями. О том, что он движется на меня, мне стало известно за считанные секунды до его появления. Я едва успел приготовиться к выстрелу, когда мимо меня промчался на полной скорости мощный грузовик. Мне пришлось стрелять, что называется, навскидку. Время знает, как я сам уцелел при этом. Слава Времени, террористы действовали самостоятельно, без поддержки и подсказки ЧВП.

Лена сидит за компьютером и работает. Её стройная фигура, обтянутая белым с серебряной нитью комбинезоном, застыла в напряженной позе и уже около часа не меняет своего положения. Не знаю, я бы так не смог. Лена потягивается, вздыхает и гасит компьютер, оставив только монитор связи на дежурном приёме. Быстро перепорхнув на диван, она протягивает мне свою чашку:

— Налей чайку.

— С кем ты сегодня работала? — спрашиваю я, протягивая ей чашку чая и вазочку с абрикосовым вареньем, — С разумными пнями или интеллектуальными гадюками?

— А вот и не угадал! — смеётся Лена, — У меня сегодня выходной. Я готовлю к внедрению Мишеньку.

— И куда он идёт?

— В своё родное средневековье. Послезавтра он станет Великим Инквизитором.

— Вот как!? — удивляюсь я, — Как же он согласился на это? Стать инквизитором после того, как он провёл в их застенках столько времени и прошел все стадии допросов с пристрастием? Я бы не согласился.

— Ну, так это ты! Тем более, что ты не знаешь, в чем состоит его задача. Если инквизиция приговорила Леонардо да Винчи к сожжению, то кто сможет отменить этот приговор? Только Великий Инквизитор! А как у тебя дела с диссертацией? Я давно не интересовалась.

— А я давно уже ей не занимался.

Лена качает не головой, а ножкой в белом тапочке и укоризненно смотрит на меня:

— Тебе осталось чуть больше пяти месяцев до защиты. О чем ты думаешь?

— Если честно, то вовсе не о ней. В данный момент я думал о том, что ЧВП не оставляет попыток свести с нами счеты. И рано или поздно, но они своего добьются.

— Откуда такие мысли?

— Очень просто, Лена. Если долго и часто стрелять по мишени, даже просто так, навскидку, то всё равно, когда-нибудь попадёшь в десятку. Я заметил уже, что Магистр со Стрембергом стали избегать посылать меня и Андрея в те Фазы, где обнаружены следы ЧВП. Но это что-то плохо помогает. Они следят за нашими действиями и вмешиваются там, где мы их совсем не ждём. Они посылают своих агентов с одним заданием: ликвидировать нас. И действуют, надо сказать, весьма эффективно. Как они подловили меня на Гуаме, выставив против тихоходного и слабенького «Мицубиси» мощный «Мустанг»? Мы с Мишей тогда чудом спаслись. А ночной снайпер в Баскской провинции? Следующий раз они в аналогичных ситуациях выставят против меня не одного агента на «Мустанге», а четверых. Посадят не одного снайпера, а шесть. Я даже удивился, что сегодня они не посадили своего агента за руль этого рефрижератора, и он не взорвался вместе со мной. Так что, Ленок, как верёвочке ни виться…

Я вздыхаю и наливаю чай в опустевшие чашки. Лена задумывается, по привычке она наматывая на палец прядь волос. Она исподлобья смотрит на меня, на лице её нет и тени улыбки:

— Ну, и мысли у тебя. С такими мыслями не жить и работать, а стреляться впору. Ты как, не подумываешь ещё об этом?

— Брось, Ленка. Это на меня после сегодняшней нервотрёпки нахлынуло. Попробуй попасть из гранатомёта в грузовик, летящий со скоростью под сто километров в час, в пятидесяти метрах от тебя. Да ещё если знаешь, что в нём пятнадцать тонн взрывчатки. А мысли у меня самые, что ни на есть актуальные. Если об этом забыть хотя бы на миг, чуть расслабиться, сразу — крышка.

Лена качает на этот раз уже головой:

— Но Андрей, нельзя же постоянно жить под таким давлением! Свихнуться можно. Надо что-то предпринимать.

— А что? У тебя есть какие-то идеи на этот счет?

Лена вздыхает и ничего не говорит. Идей у неё нет.

— Ну, а сам-то ты что думаешь? Так и собираешься вечно жить под занесённым мечем? — спрашивает она после паузы.

— А что? Вечно жить под занесённым над тобой мечем, в этом что-то есть! Это придаёт жизни особое содержание… — увидев, что Лена морщится, я меняю тон, — А если отбросить шутки в сторону, то выход я вижу один: переговоры со Старым Волком.

Глаза у Лены округляются:

— Ты это, что, серьёзно?

— Вот, видишь, даже ты не можешь сразу принять это. А ведь ты и ситуацию, и Старого Волка знаешь лучше всех. Что же говорить о том, какая будет реакция Совета Магов, если я выйду туда с таким предложением.

— Давай, начнём с другого. Что ты можешь предложить Совету? Какую цель будут преследовать переговоры?

— Прежде всего, прекращение взаимного террора…

— Разве он взаимный? По-моему, террор односторонний.

— Как сказать. Ведь мы первые начали вмешиваться в их деятельность. И делали это, в основном, я и Андрей. Так что, ничего удивительного не вижу я в том, что они нас преследуют.

— Но вопрос о сворачивании противодействия ЧВП невозможно ставить до тех пор, пока они не откажутся от своих методов работы. Они для нас неприемлемы.

— Вот, видишь, Леночка, получается замкнутый круг. Но есть ещё одна точка нашего соприкосновения с ЧВП. При тебе, насколько я помню, этот предмет в разговоре не затрагивался. Да и со мной Старый Волк об этом не больно-то распространялся, поскольку сам до конца не разобрался в этом вопросе. Речь шла о том, что у нас есть общий противник. И в одиночку с ним не в состоянии справиться ни мы, ни они.

— Да, я помню, ты говорил об этом. Но что это за противник?

— Если бы знать! Он же конкретно ничего не сказал. Так с чем мне выходить на Совет?

— Андрей, а ты не исключаешь такого расклада: враг моего врага — мой друг?

— Отнюдь. Но, Лена, ты же знаешь, что всё относительно, а во Времени, тем более. Вчерашний союзник сегодня может стать смертельным врагом, и наоборот. История даёт нам массу таких примеров. Тем не менее, у меня сложилось впечатление, что говоря об общем противнике, Старый Волк имел в виду врага одинаково опасного, как для нас, так и для них. Вот поэтому…

Я умолкаю, собираясь с мыслями. Лена ждёт продолжения, а я не знаю, как это сказать, чтобы она правильно поняла меня и не сделала ошибочных выводов.

— Одним словом, Лена, я хочу вступить с ним в переговоры от своего имени, как частное лицо.

— Андрей, — осторожно говорит Лена, — А не сложится ли у него впечатление, что они достаточно запугали тебя, и ты готов к переговорам на их платформе?

Я усмехаюсь. Лена попала в точку и подкопала под самый сомнительный камень в моём замысле.

— Вот с переговоров о платформе я и хочу начать. Сейчас я как раз обдумываю, как себя вести. А ты мне говоришь в это время о магистерской диссертации. Только, Ленок, это всё строго между нами.

— Ты мог бы об этом и не говорить. Только, Андрей, смотри, как бы он не объехал тебя на кривой козе.

— Я что, похож на дурака?

— Дураков не объезжают, их одурачивают.

— Вот ещё что. Запомни код Старого Волка. Если со мной что-нибудь случится до того, как я начну с ним разговор, передай его Магистру и расскажи всё, о чем мы сейчас говорили. Пусть дальше действует он.

— Ты уже забыл, что обещал мне: с тобой ничего не должно случиться. Это — раз. И ты забыл, что уже связывался со Старым Волком с компьютера Магистра, и компьютер этот код запомнил. Так что нет нужды запоминать его мне. Это — два…

— И три, — прерываю я её, — Я смертельно устал и хочу спать, а не вести бесконечные беседы даже и на интереснейшие темы.

Но выспаться, как следует, мне не удаётся. Громкий и резкий сигнал вызова вырывает меня из объятий Морфея. Я осторожно, чтобы не разбудить свою подругу, освобождаюсь из её объятий и снимаю её ногу со своих бёдер. Но, по-видимому, я действовал не достаточно осторожно. Лена бормочет, не открывая глаз:

— Кто это?

— Время моё, ну кто же это может быть в такое время, кроме нашего любимого шефа, — отвечаю я разыскивая халат.

— А который час?

Смотрю на таймер:

— Три двадцать.

— Слушай, пошли его в Схлопку!

Я был бы рад последовать её совету, но сигнал вызова не унимается. Схватив полы халата широким поясом, подхожу к компьютеру и включаю изображение. Ну, конечно, это — Магистр.

— Доброе утро, Андрэ!

— Спокойной ночи, — ворчу я.

— Это ты мне скажешь сегодня вечером. А сейчас срочно двигай ко мне!

— Мне тоже? — спрашивает Лена.

Она тоже накинула халатик и стоит у меня за спиной.

— Продолжай отдыхать. А ты, Андрэ, собирайся живей. Счет идёт на минуты.

Это уже серьёзно.

Глава XIII

Буквально через три минуты я выхожу из Нуль-Т у Магистра. Он о чем-то беседует с Микеле. Компьютер включен. На дисплее маловразумительная картинка. Железнодорожный разъезд, на котором одиноко стоят четыре сцепленные вагона. Они загружены чем-то серьёзным, так как возле них расположилась вооруженная охрана.

Магистр не успевает поприветствовать меня, как следом за мной из Нуль-Т выходит Андрей. У него недовольный, заспанный вид.

— Что это за сверхсрочные дела такие? Почему нельзя подождать до утра? — ворчит он вместо приветствия.

— Сейчас ты всё поймёшь, — говорит Магистр, — А поняв, перестанешь сердиться. Дело в том, Андрэ, что времени нам отпущено крайне мало. Сейчас Кристина готовит прямой переход. Как только она это сделает… Сколько, она сказала, ей потребуется времени? — спрашивает он Микеле.

— Еще двадцать минут.

Магистр бросает взгляд на монитор.

— Ну, это ещё терпимо. Вам, ребята, предстоит работёнка, с которой только вы и в состоянии справиться. Как бывшие военные и как хроноагенты экстракласса. Ну, и Мишелю это должно быть по плечу.

— А почему по прямому переходу? — интересуюсь я.

— Потому, что внедрение готовить уже некогда, да и внедряться не в кого. Постарайтесь меня не прерывать. Времени у нас в обрез, а я должен изложить вам суть операции. Дело происходит в вашей стране. В этой Фазе идёт гражданская война. А вот в этих вагонах находятся контейнеры с плутонием. Их надо срочно эвакуировать из зоны боевых действий. Но путь повреждён, и тепловоз подойдёт только через полтора часа.

Магистр переключает изображение, и на дисплее возникает план местности.

— Вот отсюда наступает противник, а вот здесь держал оборону взвод. Это в двух километрах от разъезда. По этому участку был применён объёмный заряд. От взвода осталось только три человека, которые после взрыва оставили позиции. Не будем их винить, есть вещи, которые человеческому разуму трудно переносить… Через сорок минут противник снова пойдёт в атаку. Точнее, он сначала произведёт разведку боем, силами танкового взвода. Если с позиций ответят огнём, то в атаку пойдут две стрелковые роты и два танковых взвода. Их надо задержать до подхода тепловоза, который утащит вагоны.

— А что будет, если они прорвутся? — интересуется Андрей.

— Противник захватит плутоний. Нам, в принципе, всё равно кому он достанется. Но всё дело в том, что вагоны заминированы, и охрана имеет приказ: при появлении вблизи разъезда противника взорвать вагоны. Вы представляете, что при этом произойдёт?

— Всё ясно, — отвечаю я, — подробности можно опустить. Значит, как я понял, наша задача: удержать позицию до тех пор, пока тепловоз не утащит эти вагоны.

— Еще один вопрос, Магистр, — говорит Андрей, — А кто с кем здесь воюет, и на чьей стороне мы будем выступать?

Магистр с недоумением смотрит на Андрея:

— А какая разница, Андрэ? У нас задача не содействовать чьей-либо победе, а предотвратить экологическую катастрофу. А уж потом, если надо, будем разбираться, кто в этой войне прав, кто виноват, и стоит ли нам кого-нибудь здесь поддерживать. Больше вопросов нет? Тогда даю вам ещё семь минут на изучение позиции, на прикидку и так далее. Потом пойдём в арсенал, подберёте себе оружие, экипируетесь, и — на полигон, к переходу.

Бегло просматриваю позицию. Она довольно удачная, на господствующей высоте. Хорошо оборудована. Окопы отрыты в полный профиль. На правом фланге, в капонире, стоит боевая машина пехоты.

— Интересно, а почему они бросили машину?

Магистр пожимает плечами. Я беру БМП крупным планом, повреждений не видно. «Заглядываю» внутрь. Боекомплект почти полный, даже три ПТУРСа [10] стоят в укладке. Эту машину я знаю довольно хорошо. Еще раз внимательно осматриваю машину, но на глаз никаких повреждений не видно. Странно, почему она не пострадала при объёмном взрыве! А, понятно, капонир отрыт на возвышении.

— Попробую поработать из неё, — предлагаю я.

— Правильно, — поддерживает меня Магистр, — Если она окажется исправной, то три ПТУРСа и орудие смогут многое натворить.

Обращаю внимание, что в правом десанте лежит гранатомёт, два ящика с гранатами и несколько цинков с патронами.

— Итак, — говорит Андрей, — Значит, ты будешь в БМП, на правом фланге. Я, пожалуй, устроюсь вот здесь, слева, с пулемётом. Когда пойдёт пехота, лучшей позиции не придумаешь.

— А я, — прикидывает Микеле, — займу позицию в центре, с гранатомётом. От пехоты вы меня прикроете, а танки отсюда очень удобно будет поражать.

— А я вам вот что скажу, — говорит Магистр, — Вы, я смотрю, уже развоевались. Но не забывайте, что вы пойдёте туда по прямому переходу, то есть в собственном теле. И если в вас попадёт пуля или осколок, то они попадут именно в вас, а не в кого-то другого. Мы, конечно, на всякий случай, будем держать вас под контролем, но всё же…

— Лучше этого избежать! — смеётся Андрей, — Не переживай, Магистр, чему-то мы всё-таки обучены. Грош нам как хроноагентам цена, если мы дадим себя ухлопать за здорово живёшь.

— А если они снова применят объёмный заряд?

— А вы на что? Смотрите за ними в оба и вовремя нас предупредите, чтобы мы успели скрыться. Кстати, куда Кристина строит переход?

— Вот, в этот окоп. Здесь же будет и обратный переход. Она будет держать его в горячем режиме и откроет сразу по моей команде.

Магистр смотрит на таймер:

— Ого! Уже пора. Пошли в арсенал.

Арсенал расположен в Секторе Z. Там мы быстро вооружаемся и экипируемся. Предпочитая большую свободу движений, мы отказываемся от непробиваемых, но тяжелых металлокерамических бронежилетов и надеваем мелтановые трико. Мелтан хорошо держит не очень крупные осколки, автоматные пули выдерживает с расстояния в сто метров, а пистолет — практически в упор. И движений он не стесняет. Поверх мелтана надеваем камуфлированные комбинезоны из несгораемого тирлона, с множеством удобных карманов. Обуваемся в удобные высокие, почти до колен, ботинки. На голову надеваем шлемы с устройствами связи, приборами ночного видения и светофильтрами-биноклями.

Экипировавшись, мы переходим к оружию. Все берём автоматы Калашникова со складными прикладами и по три полных магазина. К поясу подвешиваем универсальные резаки. Пистолеты выбираем каждый по своему вкусу. Я беру «Вальтер». Берём по две пары гранат: лимонки и РГД. Андрей берёт пулемёт Калашникова и коробку с лентой на двести патронов. Подумав, я тоже беру пулемёт.

— А тебе-то зачем? — удивляется Микеле.

— Время его знает, Миша, в каком состоянии вооружение в БМП. На глаз определить было трудно. На твоём месте я бы захватил гранаты с собой, может быть, у БМП люки заклинены.

Микеле согласно кивает и берёт с собой две сумки с четырьмя гранатами каждая.

— Может быть, лучше бластеры возьмём? — улыбаясь, предлагает он.

— Что-что!? — не разобрав шутливой интонации, вскидывается Магистр, — Правильно, возьми бластер и потеряй его там при отходе. Совет с меня тогда голову снимет, но помни, что при последнем издыхании я сомкну руки на твоём горле.

Мы смеёмся и через несколько минут в полной боевой готовности входим в лабораторию, где священнодействует Кристина со своими, как она их называет, «колдунами». «Колдуны» сидят за пультами, и каждый из них «держит» свой параметр перехода. Естественно, все параметры держит компьютер, но прямой переход, вещь ещё новая, и программа контроля и коррекции параметров пока ещё не отработана, как следует. Когда я ходил за Горшайнерголом, параметры перехода пришлось пятнадцать раз корректировать вручную.

— А, ребята! — грустно улыбается нам Кристина, — Вы, я вижу, уже готовы. Переход открываем… — она бросает взгляд на таймер, — Через шесть с половиной минут. А пока возьмите вот это.

Она протягивает каждому из нас что-то вроде массивных часов на браслете.

— Это искатель перехода, ИП-2. На этом экранчике, когда перехода нет, просто светится точка. Когда переход есть, и он точно определён, направление на него показывает луч. Здесь загораются цифры, показывающие расстояние до перехода в сотнях метров. Если переход есть, но он не определён, или расстояние до него слишком велико, луч совершает колебания в некотором секторе. Этот сектор тем шире, чем неопределённее или чем удалённее переход.

— А что значит неопределённый переход? — интересуется Андрей.

— Это значит, что он не устойчивый или им давно не пользовались. В этом же приборе имеется таймер, компас и дозиметр. Всё это разработал и сделал Олег.

— Спасибо, Крис, и тебе, и Олегу, — принимает прибор Андрей, — С такими искателями мы не заблудимся.

— Готовность — две минуты! — докладывают от центрального пульта.

— Откуда будем выходить? — спрашиваю я.

— Переход откроем вон там, — Кристина показывает на удалённый конец лаборатории.

— Ну, ребята, — говорит Магистр, — Удачи желать не стану, плохая это примета. Прошу только об одном: не лезьте там на рожон. Показывайте там не удаль свою, а своё умение.

— Готовность — одна минута! Пошел отсчёт!

Кристина пожимает нам с Андреем руки:

— Будьте осторожны ребята, и вернитесь, пожалуйста, живыми и здоровыми.

— Постараемся, — отвечаю я и дёргаю Андрея за рукав, — Пойдём.

Мы уходим в конец лаборатории, где уже стоит Магистр, и оставляем Микеле с Кристиной. В отличие от нас, ему не удалось избежать процедуры проводов. «Колдуны» провожают нас неназойливыми взглядами. Они прекрасно знают, куда мы идём, и что нас там ждёт отнюдь не увеселительная прогулка. Недаром мы обвешались оружием с ног до головы. Андрей заметно волнуется, хотя и пытается это скрыть. Шутка ли, первый раз идти по прямому переходу, да ещё в такое дело!

— Есть переход!

Стена лаборатории исчезает, вместо неё колеблется розоватое марево.

— Ну, ребята, с нами Время! — говорит Магистр.

— С нами Время! — отвечаю я и командую сам себе, — Вперёд, гвардия!

Шагаю вперёд, Андрей идёт рядом. Последнее, что я успеваю заметить, это тревожный взгляд Магистра.

Под ногами звенят гильзы. Лёгкий ветерок доносит запах гари. В пяти шагах на дне окопа лежит убитый. Андрей стоит рядом и ошеломлённо оглядывается. Естественно, он первый раз прошел прямым переходом. Поносило бы его по ним, как меня в своё время, не удивлялся бы. Сзади из розового свечения появляется Микеле, нагруженный гранатными сумками. Свечение сразу гаснет.

Подхожу к брустверу и осматриваюсь. Поле довольно часто изрыто воронками. В непосредственной близости стоят два подбитых танка Т-72. И ещё два танка — подальше, около километра.

— Да, держались мужики здесь крепко, — замечает Андрей, — Ну, что, по местам?

— Да, пора, — соглашаюсь я, — Миша, ты оставь гранаты пока здесь, пойдём со мной к БМП, заберёшь оттуда еще.

Микеле кивает, сбрасывает с плеча сумки, и мы идём к капониру. Андрей машет нам рукой и уходит по ходу сообщения налево. Подойдя к машине, я переступаю через тело ещё одного убитого и открываю правый «десант».

— Миша, забирай гранаты.

А сам через левый «десант» пробираюсь на место механика-водителя. Пулемёт с автоматом, чтобы не мешали, оставляю в десантном отделении. Первым делом включаю «массу». Приборы загораются, значит, аккумуляторы на месте и в порядке. Интересно, двигатель работает? Если крутить башню от аккумулятора, то его можно быстро посадить, а наводить орудие и спаренный пулемёт вручную — неблагодарное занятие.

Баки почти полные, масло и антифриз тоже в норме. Попробуем. Сделав несколько оборотов, двигатель «схватывается» и взрёвывает, выбросив из выхлопа клуб тёмного дыма. Есть, работает! Регулирую обороты и устанавливаю двигатель на холостой ход. Теперь — в боевое отделение. Усаживаюсь в кресло оператора-наводчика, и тут же из правого «десанта» меня окликает Микеле:

— Андрей! Смотри, что я тут нашел!

Под гранатными сумками лежит десяток «мух» [11].

— Ого! Возьми себе, сколько сможешь, пригодятся. Она, конечно, послабее, чем РПГ [12], но, кто знает, как обернётся, может быть, и они в дело пойдут.

Сам я включаю прицел и прибор наводки. Припадаю к окуляру. Четко светится прицельная сетка. Пробую прибор наводки. Под действием его ручек башня исправно поворачивается, а орудие поднимается и опускается. Слава Времени! Машина вполне боеспособна.

— Всё в порядке, Миша! Двигай к себе и смотри, не спеши там. Из РПГ дальше пятисот метров стрелять тяжело, а я отсюда смогу их ПТУРСом взять за три километра и орудием почти за полтора.

— Знаю, — отвечает Микеле, — Ну, держись тут. С нами Время!

Заряжаю орудие и пулемёт, устанавливаю ПТУРС в боевое положение. Машина готова к бою.

Вылезаю наверх и усаживаюсь на нагретую солнцем броню, свесив ноги в башню. Еще раз осматриваю поле. Да, позиция прочная. Обойти её с флангов затруднительно, практически, невозможно. Справа широкая река с крутыми берегами, слева её приток. Речка не широкая, возможно даже мелкая, берег низкий, но основательно заболоченный.

Реки сливаются в нескольких километрах сзади нас. Вдоль берега реки идёт железнодорожная колея. Как раз на ней и занял позицию Андрей. В двухстах метрах правее колеи — просёлочная дорога. Её перерезает линия наших окопов. Сзади, в двух километрах, разъезд. Оборачиваюсь и пытаюсь разглядеть вагоны с плутонием. Их не видно, скрыты лесом.

— Андрей, по-моему, они уже идут, — слышу в наушниках голос Андрея.

Я присматриваюсь. Вроде бы вдоль дороги вьётся пыль. Опускаю светофильтр-бинокль. Так и есть, что-то движется. Ныряю в машину, пробираюсь на место командира и приникаю к прибору наблюдения. Точно, четыре танка. Идут походной колонной. Определяю расстояние: три тысячи двести. Пора. Возвращаюсь в боевое отделение и ловлю в прицел головной танк. Из-под сидения выдвигаю пульт управления и нажимаю кнопку готовности. А сам смотрю в прицел.

Три тысячи. Рано. Две восемьсот… Две пятьсот. Пора! Левой рукой нащупываю ручку управления, а правой жму кнопку «Пуск». Никакого эффекта. Что за черт?

Смотрю вниз, на пульте горит красный сигнал: ПТУРС к пуску не готов. Я что-то пропустил или не так сделал? Осматриваюсь и лихорадочно вспоминаю порядок подготовки ПТУРСа к пуску. Идиот! Люк не закрыт и заслонку на прицел не опустил. Быстро закрываю люк и нажимаю педаль, опускающую на наружный «глаз» прицела заслонку-светофильтр. Красный сигнал гаснет, и загорается зелёный: «Изделие установлено». Слава Времени! А танки уже в двух километрах.

С грохотом срывается с направляющей и уходит вверх ПТУРС. А, Дьявол! Вояки хреновы! Не могли догадаться обложить бруствер капонира дёрном! И я хорош! Куда смотрел? Хоть бы водой полил. Реактивная струя снаряда подняла тучу пыли, которая не только выдаёт место пуска, но и мешает мне прицелиться, как следует. И так теперь будет при каждом выстреле.

Но делать нечего, ПУРС уже в полёте. Поднимаю заслонку прицела и лёгкими движениями ручки успокаиваю раскачку снаряда. Завожу его влево на головной танк, а сам вслух отсчитываю секунды полёта. Секунда — сто метров. Похоже, что танкисты ещё не заметили опасности. Тем лучше. Пятнадцать секунд, до танка — шестьсот метров. Опускаю ПТУРС к земле, выравниваю и совмещаю огонь двигателя снаряда с силуэтом движущегося танка. Только бы вниз не качнуть! Нет, ПТУРС идёт над землёй ровненько, не раскачиваясь.

Девятнадцать… Есть! Под башней танка вспыхивает взрыв, из люков выбивает пламя и дым. Готов! В наушниках слышу голос Микеле:

— Молодчина, Андрей! Один — ноль!

Но мне не до эмоций. Сбрасываю опустевшую направляющую и устанавливаю второй ПТУРС. Но в этом уже нет необходимости. Оставшиеся три танка разворачиваются и уходят, выстрелив в мою сторону по два раза.

— Мужики! — зову я, — Быстренько, пока есть время, ищите какие-нибудь ёмкости и — бегом за водой. Надо срочно полить бруствер.

Сам я резаком срезаю верхнюю часть пустой канистры и бегу к речке. Следом за мной скачет Микеле с помятым ведром. Андрей тоже нашел пустую канистру. Слава Времени! Хотя меня уже засекли, но хоть эта пыль мне самому мешать не будет. Успели мы вовремя. Только ребята разбежались по своим местам, как снова поднялось облако пыли, и донеслось урчание моторов. Теперь облако расползается вширь. Сморю в прибор. Восемь танков и бронетранспортёры. Они уже развернулись в боевую линию.

На этот раз я пускаю ПТУРС на предельной дистанции, с трёх километров. Как и в предыдущий раз, танкисты его не замечают. Но они знают, где примерно я сижу, и с ходу постреливают в мою сторону.

Двадцать восемь секунд, и ещё один танк сначала вспыхивает ярким пламенем, а потом пускает к небу жирный, черный дым.

Пускаю последний снаряд. На этот раз танкисты засекли и ПТУРС, и место пуска. К ПТУРСу тянутся пулемётные трассы, в мою сторону летят снаряды, танкисты интенсивно маневрируют. Но всё это бесполезно. ПТУРС как привязанный следует за выбранным мной и фактически уже обреченным танком. Взрыв, и ещё один фонтан огня и дыма украшает поле. Три ноль!

Но ПТУРСы у меня кончились. Мой расчет на то, что они, потеряв три машины, отступят, не оправдался. Они словно знают, что у меня больше нет управляемых снарядов, и продолжают двигаться вперёд. Они непрерывно ведут огонь, но я не отвечаю. Мне надо дождаться, когда они подойдут на прицельную дальность моего орудия: тысячу триста метров. Танковые снаряды проносятся надо мной или вздымают столбы земли на недолётах. Не так-то просто попасть, даже с лазерным прицелом, в башенку БМП, которая возвышается над бруствером всего на сорок сантиметров.

Ребята пока молчат и ничем не выдают своего присутствия. Я непрерывно замеряю расстояние до танков. Они приближаются, но стрельба становится менее интенсивной. Так как я молчу, у них могло сложиться впечатление, что они меня накрыли. Пусть тешат себя иллюзиями. Жаль, что здесь только одна БМП, а не взвод с полным комплектом управляемых снарядов. Дальше того места, где они сейчас находятся, эти ребята не прошли бы.

Полторы тысячи. Ловлю на нижнюю марку прицельной сетки крайний справа танк. Он уже идёт не маневрируя. А зря! Тысяча триста. Жму на гашетку. Резкий звук выстрела звонко отдаётся в тесном пространстве машины. Открывается клин-затвор вылетает стартовый заряд и с лязгом падает в сборник. А граната, обозначая себя огнём работающего маршевого двигателя, летит к танку. Есть! Еще один готов!

Вентилятор высасывает из башни едкий пороховой дым, а я уже вновь зарядил орудие кумулятивным выстрелом и ловлю на прицел второй справа танк. Они ещё не врубились, а я снова жму на гашетку. Еще один готов!

Скорее, скорее, пока они не опомнились! Скорострельность орудия на много выше, чем ПТУРСами. Правда, расстояние маловато, они уже совсем рядом. Они маневрируют, ведут по мне интенсивный огонь и прикрываются дымами. Несколько моих выстрелов пропадает даром. Загорается ещё один танк и два бронетранспортера. Но и меня припекает.

Танки сместились влево и оттуда продолжают меня обстреливать. Нет, ребятки, не так-то просто попасть в зарытую в землю БМП.

Мне до них далековато, да и пехота уже на подходе, а у неё есть и гранатомёты. Открываю огонь из пулемёта. Пехота залегла и начинает двигаться перебежками. Но ближе трёхсот метров они подойти не могут. Слева их во фланг «причесывает» Андрей. Один из танков разворачивается и идёт на него, но тут же вспыхивает, пораженный из гранатомёта Микеле.

Оставшиеся танки откатываются назад, но продолжают вести огонь, поддерживая свою пехоту. Что-то он больно смелые? Пехота залегла и постреливает из автоматов и пулемётов. Мы с Андреем не даём ей подняться. Странно, по всем канонам, встретив такое сопротивление, они должны отступить, но эти начинают окапываться. В чем дело? БТРы тоже не рискуют идти вперёд и лишь посылают в нашу сторону длинные крупнокалиберные трассы.

Неожиданно вокруг моей машины вспыхивает несколько разрывов. Вот в чем дело! Пока мы занимались пехотой, подошло ещё шесть танков. Они, правда, не рискуют идти вперёд, опасаются моих ПТУРСов. Остановившись на дистанции около двух тысяч метров, они, медленно перемещаясь, бьют по мне беглым огнём. Снаряды ложатся всё ближе. Отвечать мне им нечем. Они за пределами моей прицельной дальности. Надо менять позицию. Еще пара минут, и они накроют меня.

Перебираюсь на место механика-водителя. Взявшись за штурвал, выжимаю педаль главного фрикциона, чтобы врубить заднюю передачу и выехать из капонира. В ответ слышится жалобный визг. Теперь понятно, почему машина брошена. Неумелый механик-водитель спалил главный фрикцион — один из основных узлов трансмиссии. Машина лишена хода. Жалко машинку, но оставаться в ней — смерти подобно.

Включаю систему термодымопуска. Из выхлопа валит густой дым, который ветром относится влево и прикрывает меня от противника. Я пробираюсь в боевое отделение, вытаскиваю из пулемётного магазина приличный кусок ленты и обматываю его вокруг пояса. Забираю автомат и пулемёт. Вспомнив о «мухах», беру из правого «десанта» две штуки и оставляю машину.

Перебежками, лавируя между разрывами, перебираюсь в окоп. Но и здесь снаряды ложатся весьма густо. Тогда я перебираюсь через бруствер и, прикрываясь дымом, делаю рывок вперёд, метров на сто. Там я занимаю позицию в одной из воронок. А танки продолжают вести огонь по капониру.

Наконец, один из снарядов попадает в несчастную машину. Во мне всё отдаётся болью, словно это в меня попали. А ведь я провоевал-то в ней всего около часа.

Ободрённая гибелью БМП, пехота поднимается и с криками «Ура!» устремляется в атаку. Сзади её нагоняют танки. Но пехота тут же напарывается на меткие очереди и снова начинает топтаться на месте. С танков и БТР по мне и Андрею бьют пулемёты и орудия. Но мы часто меняем позиции и вновь режем пытающуюся подняться пехоту. Они видят, что по ним работают только два, пусть метких, но только два пулемёта. И они перегруппировываются, перебежками, медленно, но верно приближаются к нам. Уцелевшие от первой волны танки, экипажи которых забыли о судьбе своих товарищей, снова выскакивают вперёд и идут на Андрея. Но Микеле далеко их не пускает и останавливает один из них выстрелом из гранатомёта.

Однако те танки, что разбили мою БМП, уже близко. За ними вплотную идут БТРы. Ободрённая пехота весь огонь сосредотачивает на позиции Микеле. Очень надеюсь, что он догадался её сменить после последнего выстрела. Достаётся и нам с Андреем. Теперь уже мне трудно поднять голову. Пули свистят вплотную, густо чмокают в землю. Разрывы снарядов ложатся совсем рядом. Сменив позицию, я успеваю дать не больше двух длинных очередей. Снова приходится прижиматься к земле, выжидать и снова менять позицию.

Пуль в воздухе больше, чем пчел на пасеке в погожий день. Земля от них буквально дымится. Боюсь, что долго мы так не продержимся. Всему есть предел. Я уже потерял чувство времени. Впечатление такое, что бой идёт уже много часов.

Вот один из танков вырывается вперёд и тут же напарывается на гранату Микеле. И снова по его позиции сосредотачивается весь огонь. Пользуясь моментом, перемещаюсь вправо и оттуда длинной очередью укладываю поднявшуюся, было, пехоту.

— Всё, ребята! Дело сделано! — «звучит» в голове голос Магистра, — Домой! Быстро домой!

Это легко сказать, но нелегко сделать. Тем не менее, откуда-то, из глубины поднимается небывалое ликование. Ай да, мы! Втроём полтора часа сдерживали две пехотные и одну танковую роту! Вот что значит, хроноагенты!

— Миша! — кричу я, — Отходи первым, мы тебя прикроем!

Я открываю огонь и боковым зрением замечаю, как Микеле, перебежками добирается до траншеи.

— Я на месте! — докладывает он, — Давайте вы, а я вас от танков прикрою.

— Андрей! — слышу я товарища, — Я прикрываю, ты перебегай, Потом — наоборот.

— Идёт, — соглашаюсь я, — Делай!

С левого фланга длинной очередью бьёт пулемёт, а я, пригибаясь к земле, стремительно перебегаю к воронке, что поближе к траншее. Падаю в неё и открываю огонь. Пулемёт на левом фланге замолкает. Меня начинает «припекать». В это время открывает огонь Андрей. Снова перебегаю. Микеле расстреливает свои последние гранаты по танкам, которые буквально уже нависают над нами.

Последний рывок, и я буду в траншее. Но добежать до неё мне не дают. Справа и слева под ногами поднимаются две пыльные дорожки. Очередь сверлит воздух прямо над головой. Прыгаю в свежую воронку, из которой поднимается желтоватый дымок.

Глава XIV

Тишина после грохота разрывов, свиста пуль, треска очередей и рёва танковых моторов такая вязкая, что её хочется потрогать. Примерно с минуту я обалдело сижу и никак не могу понять, где я. Я точно помню, что прыгал в воронку и готовился открыть огонь.

А теперь я сижу во дворе пятиэтажного кирпичного дома, в детской песочнице, между двумя мальчишками лет пяти-шести. Они, забыв обо всём, смотрят на меня ошалелыми глазами. А у меня глаза, наверное, нисколько не лучше. В руках у меня дымящийся пулемёт с раскалённым стволом, за спиной висит автомат, вокруг пояса — пулемётная лента, словом, есть на что поглазеть. Я сижу и тихо балдею.

Великое Время! Куда подевались танки и наседающая пехота? Почему я здесь, в этой песочнице с мальчишками? Как я сюда попал? Может быть, меня убили, и я в раю, в специальном отделении для отважных воинов, где они своим героическим видом вдохновляют молодёжь? А может быть я успел свихнуться, и у меня глюки? И пока я здесь обалдело гляжу на этих мальчишек, сейчас на меня накатится многотонная махина, и захрустят мои косточки?

Тут мне вспоминается, что когда я прыгал в воронку, из неё поднимался желтоватый дым, и мне хочется заорать, завыть от злости и выпустить в кого-то все оставшиеся патроны. В кого-то? Не в кого-то, я точно знаю, в кого! Достал! Достал, сволочь! Достал-таки Старый Волк! Какой там Волк?! Пёс! Шакал! Попадись ты мне! Да ещё какой издевательский переход подсунул. Это же надо! Из-под танков, из-под огня, да в детскую песочницу! Наверняка, падла, рассчитывал, что я от такого резкого перепада умом тронусь. И ведь верно рассчитал. Едва-едва не тронулся.

Осторожно осматриваюсь. Интересно, кто, кроме этих малышей, обнаружил моё появление здесь? Во дворе пусто. Только у подъезда сидят три старушки и что-то оживлённо обсуждают. Меня они пока не заметили. И хорошо. Появление до зубов вооруженного вояки, наверняка, вызовет панику.

— Дядя! — подаёт голос один из мальчишек, — Вы ведь из телевизера?

— Да-да, мальчик, из него самого, из телевизера, — отвечаю я, а сам смотрю на искатель перехода.

В самом деле, не сидеть же мне в песочнице с пулемётом, держа оборону неизвестно против кого. Луч показывает направление на гаражи, стоящие вдоль забора. Горят цифры «1.5»: сто пятьдесят метров. Хорошо, что не полтора километра. Интересно бы я выглядел, пробираясь днём через оживлённый город.

— А он у вас взаправдашний? — снова спрашивает мальчишка, робко трогая висящий за спиной автомат.

— Взаправдашний, — отвечаю я, понимаясь на ноги.

— Вот, видишь, Витька, а ты говорил, что в телевизере всё понарошку! — торжествует мальчишка и снова спрашивает, — А вы назад, в телевизер пошли?

— Да, мальчик, во вторую серию, — отвечаю я, не оборачиваясь.

Переход оказался между двумя гаражами. Из него я выхожу на опушку редкого леса. Так. Началось. Вот уж, действительно, вторая серия. Прошлый раз мне повезло, я выбрался. Может быть, и на этот раз повезёт? Везёт же дуракам и пьяницам. Хотя, во-первых, я себя ни к тем, ни к другим не причисляю (а выпить сейчас было бы в самый раз!), а во-вторых… Тогда я шёл по спонтанным переходам, а сейчас эти переходы наверняка создаёт для меня и куда-то по ним ведёт Гнусный Пёс.

Присаживаюсь на траву, достаю из кармана пачку сигарет и закуриваю. Попробуем оценить положение, Андрей Николаевич, и поискать выход из него. Выход всегда есть. Только куда?

Собственно, сейчас у меня только два варианта. Первый: послать в Схлопку этого Вшивого Шакала и остаться на месте. То есть, не играть в его игру. Пусть лопнет от злости. Но что это мне даст? Очень сильно я сомневаюсь, что меня быстро найдут. Да и станут ли искать вообще? Кто знает, сколько секунд просуществовал этот переход? Успели его засечь или нет? Может быть, наши считают, что я погиб от разрыва снаряда? Но, допустим на минуту, что переход засекли. Что это даёт? Легче найти иголку в стоге сена, чем человека, затерявшегося в безднах пространства-времени. Меня могли бы неизвестно сколько искать в той песочнице. А ведь я ещё и оттуда ушел по переходу. Значит, процедура поиска усложнилась во много раз. Таким образом, первый вариант категорически отпадает. Сидеть здесь и ждать, пока меня найдут, можно не только до Второго Пришествия, но и в пять раз дольше.

Остаётся второй вариант: двигаться по той системе переходов, которую мне предлагают. То есть, сделать вид, что я принял игру, но, по ходу дела, искать способ взять инициативу в свои руки и навязать свои условия игры. Это, конечно, крайне не просто. Но простые решения бывают только у простых задач. Итак, решено. Я вновь пускаюсь в «хождение по Фазам». Но на это раз, я уверен, что этот путь рано или поздно закончится. Только вот где, и чем? И что ждёт меня на этом пути?

Смотрю на ИП-2. Луч показывает направление на ближайший переход. До него четыре километра с небольшим. Но прежде чем пускаться в путь, полный всевозможных неожиданностей, надо проверить, чем я располагаю.

В пулемётной ленте осталось восемь патронов. Сматываю с пояса ленту, которую я забрал из БМП, присоединяю её к остатку и заправляю в опустевшую коробку. Автоматом и пистолетом я не пользовался. Их боекомплекты в сохранности. Гранаты тоже на месте и, плюс к ним, две «мухи». Огневая мощь у меня серьёзная.

Что ещё? Две пачки сигарет, из которых одна початая. Придётся экономить. Универсальная аптечка с «микродоктором». Пригодится. Чем Время не шутит, пока Схлопка спит.

Это что за пакет? Ого! Я вспоминаю, как Андрей отмахивался, но Магистр силком сунул эти пакеты нам в карманы. Месячный паёк космодесанта. По крайней мере, с голоду не помру. Правда, есть проблема. Чтобы эти микроскопические таблетки и порошки превратились в питательные продукты, нужна вода и, желательно, горячая. Сделать её горячей, нет проблемы. В пакете лежат пластиковые ампулы. Достаточно одну из них сдавить пальцами и бросить в воду, и через минуту получишь литр кипящей воды. Только вот в чем эту процедуру проделывать? Придётся, на первых порах, есть из шлема. А там какой-нибудь сосуд раздобуду.

Ну что, Андрей Николаевич, двинемся в путь. Закидываю ремень пулемёта на плечо и шагаю в направлении, которое показывает луч. Иду речной долиной. Никаких признаков цивилизации, дикая природа. Впрочем, зверей и их следов тоже не видно. Только птицы щебечут и кружатся над головой. Хорошо еще, что здесь лето. Я вспоминаю Фазу Ядерной Зимы, и у меня «холодок бежит за ворот». Впрочем, моя экипировка позволяет мне выдержать любой мороз. Мелтан защищает не только от пуль и осколков, но и от холода. Ботинки на толстой подмётке, с обогревом. Перчатки из синей кожи на взгляд хоть и тонкие, но тоже обогреваются. Так что, я готов к любым превратностям судьбы.

Переход нахожу легко. Между двумя берёзами клубится желтый туман. Перед тем как войти в него, беру автомат на изготовку и снимаю предохранитель. Нет, ничего особенного. Здесь осенний вечер. Я стою у подножья какой-то горы. Тут и там из травы торчат каменные глыбы, почти скалы, частично поросшие мхом. Следующий переход в полутора километрах, по направлению к вершине горы. Закидываю автомат за спину, но через сто метров останавливаюсь как вкопанный.

Возле одного из камней лежит человеческий скелет. Череп его разрублен топором или мечем. Так. Здесь имеют обыкновение рубить головы острыми предметами. Привожу пулемёт в боевое положение, вешаю его на правое плечо и осторожно двигаюсь вперёд, руководствуясь указаниями луча. Когда до перехода остаётся не более ста метров, ухо улавливает шум. Впереди, прямо по моему пути, за камнями слышится какой-то гомон. Похоже, что там люди. Кто они?

Судя по разрубленному черепу, от них можно ждать любых сюрпризов. Вряд ли они встретят меня с хлебом и солью. Это был бы самый неожиданный сюрприз. Лучше всего было бы вообще с ними не встречаться, обойти стороной. Но луч ИП-2 показывает прямо на них. Снимаю пулемёт с предохранителя и вхожу в проход между камнями.

Луч указывает прямо на пещеру. Перед пещерой горит большой костёр, над которым подвешен соразмерный котёл. Вокруг костра сидят человек около пятидесяти и возбуждённо галдят, передавая по кругу глиняные оплетённые бутыли. Одеты они кто во что горазд: кто в шкуры, кто в какие-то дерюжные лохмотья, кто в кожаные куртки и плащи. Общее у них одно: все они обриты наголо. Я даже не вижу у них бровей.

Поодаль лежит человек пять. Они совершенно голые и связаны по рукам и ногам. Все они с ужасом смотрят на костёр и веселящуюся компанию. С другой стороны костра я замечаю кучу костей. Приглядевшись, убеждаюсь, что это кости человеческие. Здорово, Андрей Николаевич! Вы вышли прямо на стоянку каннибалов. Но деваться мне некуда. Луч показывает прямо на пещеру. Надо как-то пробираться туда.

Не тут-то было. Меня уже заметили. Один из пирующих вскакивает и, радостно крича, показывает в мою сторону. Гомон смолкает, каннибалы оборачиваются ко мне, вскакивают и хватаются за оружие. Вооружены они тоже, кто чем. Здесь и луки, и пращи, и топоры, и дротики, и даже несколько примитивных ружей. Они направляются ко мне с явным намерением пополнить своё меню.

Отступаю на пару шагов и даю поверх их голов короткую очередь. Это не производит на них ни малейшего впечатления. Зато в скалу за моей спиной ударяют несколько камней, стрел и две пули.

Ах, так! Положив ствол пулемёта на высокий камень, выпускаю длинную очередь прямо по толпе каннибалов. Вопли, визги, несколько человек падает, но остальные не отказываются от своей затеи. Они разбиваются на группы и пытаются атаковать меня с разных сторон. Ну и наивный народец! Они просто не знают, на что способен пулемёт Калашникова в умелых руках. Группы тают одна за другой. Стреляю, не целясь. С такого расстояния, при такой скорострельности и убойной силе, каждая пуля поражает не менее двух каннибалов.

Последние шесть человек, поняв, что с пулемётом шутки плохи, бросаются ко входу в пещеру, чтобы укрыться там. А вот это меня не устраивает, пещера нужна мне самому. Швыряю им вслед гранату. Всё, путь свободен.

Но сначала я подхожу к пленникам. Они смотрят на меня с не меньшим ужасом, чем на людоедов. При виде обнажаемого резака они в страхе зажмуриваются. Перерезаю их путы и направляюсь в пещеру, переступая через мёртвые тела. В глубине длинного, узкого и извилистого грота мерцает желтый свет. Без малейшего колебания покидаю Мир людоедов.

Темно. Ноги утопают в песке. Сильный ветер валит с ног и прямо в лицо швыряет песок, смешанный со снегом. Опускаю светофильтр и включаю прибор ночного видения. Передо мной безжизненная, гладкая пустыня. Однако холодно. Включаю обогрев и пытаюсь сориентироваться. Переход есть, но до него около семнадцати километров, и идти надо против ветра. Далековато и тяжеловато, но не оставаться же здесь! Через пять с лишним часов добираюсь до перехода. За всё время пути характер местности совершенно не изменился. И никаких признаков жизни.

Выхожу в какой-то степи, поросшей густой коричневой травой. Зеленоватое небо почти сплошь покрыто тучами цвета охры. По-моему, я явно не на Земле. До перехода восемь километров. Присаживаюсь на траву. Надо отдохнуть после тяжелого перехода по пустыне. И есть хочется. Надо бы где-нибудь найти воду. Раз есть трава, должна быть и вода. Хотя, Время его знает, что здесь за вода. Впрочем, у меня в аптечке есть «микродоктор», сделаю анализ. Отдохнув и выкурив сигарету, пускаюсь в путь. Очень скоро нахожу ручей. «Микродоктор» показывает, что вода пригодна для питья. Быстро готовлю обед и, подкрепившись, продолжаю путь.

Километра через два моё внимание привлекает постепенно вырастающее из-за холма, по склону которого я поднимаюсь, коническое образование желтовато-коричневого цвета. Иду и гадаю: что бы это могло быть? Одновременно ухо улавливает не слишком громкие, но многочисленные однообразные звуки. Впечатление такое, что большая толпа быстро-быстро рвёт на мелкие кусочки лоскутки ткани, жуёт их и сплёвывает. На всякий случай снимаю пулемёт с плеча и привожу его к бою.

Поднимаюсь на вершину холма, и моим глазам открывается картина, от которой у меня кровь холодеет в жилах. Прямо передо мной, метрах в трёхстах, высится огромный конус неправильной формы, высотой около пятнадцати метров. А по склону холма снуют и стригут коричневые лопухи желтые муравьи размером с крупную овчарку. Их великое множество, как и должно быть в хорошем муравейнике, и все они заняты делом. Впрочем, не все. Два десятка, растянувшись в цепь, неподвижно стоят по периметру муравьиной стаи. Похоже, что это — охранники.

Меня заметили. Несколько охранников бросились в стаю, а около десятка особей устремилось в мою сторону. Мне это не нравится. Луч искателя показывает направление прямо на эту муравьиную колонию. А в паре километров справа, слева и ещё чуть подальше виднеются такие же конуса. К переходу мне надо добираться как раз между ними.

Охранники уже добрались до стаи. Там происходит интенсивное шевеление, муравьи бросают свои лопухи, разворачиваются «все вдруг» и устремляются в мою сторону. Похоже, что они горят желанием поохотиться на меня. Я — против. Даю длинную очередь, стараясь прежде всего поразить тех охранников, которые первыми бросились ко мне. От муравьев летят клочья, и в их волне образуется брешь. Но она тут же заполняется новыми особями. Впечатление такое, что убийственная пулемётная очередь произвела на них впечатления не больше, чем шлепок ладонью на тучу комаров, решивших полакомиться вашей кровушкой.

Всё понятно. Воевать с ними бессмысленно, так только все боеприпасы израсходуешь, и всё зря, надо уносить ноги. Отправляю пулемёт за спину и беру в руки автомат. Переводчик ставлю на стрельбу одиночными и тут же расстреливаю трёх муравьёв, которые успели зайти с тыла.

Путь к «почетному» отступлению свободен. Бегу, забирая вправо, памятуя о ручье, который тёк в ту же сторону. Может быть, он впадает в реку? Время от времени оборачиваюсь и расстреливаю наиболее резвых преследователей. А муравьи не отстают. Судя по всему, их задача не прогнать меня, а поймать. Теперь они — охотники, а я — добыча. И они загоняют меня по всем правилам охотничьего искусства.

Гонка продолжается уже второй час. Не так-то просто убегать от муравьёв, имея за спиной пулемёт весом девять и три десятых килограмма, да плюс ещё коробка с патронами, автомат в руках, да два магазина, да гранаты, да «Вальтер» с резаком. Поднимаюсь на очередной холм и с облегчением вздыхаю. Внизу течет река шириной около тридцати метров. Только бы она была достаточно глубока, но не слишком. Я в своём снаряжении переплыть её не смогу. Ноги сами несут меня к берегу, и, не ища брода, я устремляюсь в воду. Раздумывать некогда, преследователи буквально уже кусают меня за пятки. На середине реки вода достигает мне до плеч, но не больше. Выхожу на другой берег и оборачиваюсь. Муравьи толпятся и суетятся на противоположном берегу, который я только что оставил. Некоторые из них суются в воду, но тут же отскакивают назад. Две группы отделяются и отправляются вверх и вниз по течению. Побежали брод искать.

Спокойно смотрю на них, присаживаюсь на камень и выкуриваю сигарету. Это далеко не те муравьи, с которыми работала Лена. Уж те-то быстро сообразили бы, как меня поймать. Впрочем, они бы и не полезли на пулемёт. Потери их быстро привели бы к правильному решению.

Три дня, кружным путём, добираюсь я к переходу, обходя опасные места поселений муравьиных колоний. Дважды меня засекают «разведчики», но я быстро расстреливаю их, не давая сообщить в колонию об обнаруженной «добыче». Что-то мне не понравилось исполнять её роль.

Переход приводит меня в дремучий тропический лес, через который мне приходится продираться несколько километров, отстреливаясь от многочисленных змей, которые, забыв о присущей им осторожности, проявляют к моей особе излишнее внимание.

Еще несколько безлюдных и практически необитаемых Фаз, и очередной переход выводит меня на окраину большого города. Луч искателя показывает, что переход находится в четырёх километрах к его центру. Тоже интересный вариант. Идти через весь город, бряцая оружием, мне не улыбается. Я принимаю решение: переждать где-нибудь до темноты, а ночью осторожно, не привлекая внимания, пробраться к переходу.

Не без труда нахожу заброшенный, полуразрушенный дом. Поднимаюсь подальше от любопытных глаз на чердак. Там очищаю место от слоя густой пыли и устраиваюсь под самым скатом крыши, положив вдоль него автомат и пулемёт. Усталость берёт своё, и я быстро и незаметно засыпаю.

Просыпаюсь я не от громких звуков; всё было тихо, не от чьих-то прикосновений; никто до меня не дотрагивался; а от ощущения присутствия рядом кого-то постороннего. Не открывая глаз, ничем не выдавая своего пробуждения, я прислушиваюсь к своим ощущениям. Да, здесь кто-то есть, и этот кто-то внимательно меня рассматривает. Не успеваю я принять решение, как слышится тихий, но внятный шепот:

— А это что за гусяра?

— Лех его знает. Бомж какой-то, наверное, — отвечает второй голос.

— Ну, нет! — не соглашается первый, — На бомжа он не похож. Смотри, какие колёса! А шлем! Да и весь остальной прикид. Нет, это — не бомж.

— Украл где-нибудь.

— Всё вместе?

— Хорошо, тогда почему он спит здесь? Другого места ему нет?

— Может быть, это — засада? Хотя… Почему он в засаде спит? Ладно, по любому он здесь лишний. Придётся его убрать.

— А может быть, пусть себе спит?

— Ага! А ты сможешь заткнуть пасть этим шалавам? Они здесь такой визг поднимут, что мёртвый проснётся. Вот и сделай так, чтобы он не проснулся.

— Ох, не по душе мне эта мокруха…

— Первый раз тебе, что ли? Давай, Хрип, делай.

Ко мне направляются чьи-то шаги. Хватит притворяться. Я рывком вскакиваю и оказываюсь лицом к лицу с высоким субъектом с длинным, почти лошадиным, лицом. В руке у него блестит нож. Моё пробуждение, и то, что я так лихо вскочил, нисколько его не удивляет. Не останавливаясь, он отводит руку с ножом назад для замаха. Ловлю эту руку, резко выворачиваю и дёргаю. Хрустит сломанная кость, длинный сдавленно хрипит и падает на колени.

Здесь ещё трое. Один коренастый, широколицый, стоит поближе. Это он сейчас разговаривал с длинным. И ещё двое, тоже высокие, широкоплечие, бритоголовые. От этой троицы веет смертельной угрозой. Разговаривать с ними нет смысла. Раз они хотели прирезать меня сонного, то уж бодрствующего пришьют, не задумываясь. Коренастый делает знак рукой, и бритоголовые здоровяки, не спеша, направляются ко мне. Мне ничего не стоит положить эту троицу одной очередью, но я не хочу шуметь.

Здоровяки, видимо, имеют представление о кое-каких системах единоборств. Приблизившись ко мне, они принимают стойку, и один из них, резко выдохнув, делает опасный выпад ногой. Отскакиваю назад, ловлю его ногу и резко поднимаю вверх. Он в падении пытается достать меня другой ногой, но я успеваю «успокоить» его, ударив носком ботинка в копчик. Второго я тоже ловлю за ногу и резко выворачиваю его ступню. Взревев от боли, тот переворачивается и, в перевороте, пытается левой ногой ударить меня по уху. Но я быстро приседаю и опять бью носком ботинка. На этот раз попадаю в промежность. Трое лежат.

Коренастый изумлённо смотрит на меня, и в руке у него появляется пистолет. Ага! Он шума не боится. Падаю на спину и, перевернувшись, хватаюсь за автомат. Гремит запоздалый выстрел. Я откатываюсь в сторону, одновременно снимая предохранитель и досылая патрон. Второй выстрел, тоже мимо. Увидев у меня в руках автомат, коренастый бросается к лестнице.

— Стоять! — командую я и для убедительности короткой очередью расщепляю перила лестницы, — Ствол — на землю! Лапы — за голову!

Коренастый быстро, даже очень быстро, выполняет команду. Что же мне с ним делать? Коренастый сам подсказывает решение. Когда я, отбросив ногой его пистолет, нагибаюсь за ним, крепыш обрушивается на меня всей тяжестью. Но «промахивается», я тоже не лопух, и брякается ничком на пол. Не раздумывая, стреляю ему в затылок из его же пистолета. С такими, не в меру шустрыми, разговор должен быть коротким.

Двое бритоголовых здоровяков корчатся на полу, а верзила с лошадиной физиономией стоит на коленях и, обхватив левой рукой сломанную правую, с ужасом смотрит на меня. Я прохожу мимо него и подбираю свой пулемёт.

— Что вы здесь делали? — спрашиваю я верзилу.

Он молчит, только дрожит крупной дрожью. Для убедительности тычу ему в зубы ствол пулемёта.

— Ну?

— Схрон у нас здесь, — бормочет он, выплюнув выбитый зуб.

— Что за схрон?

— Порошки, травка…

— Ясно. А что за шалавы, про которых вы говорили?

— Да привезли двух. Они внизу ждут.

— И вы их так просто сюда водите?

Верзила молчит. Я поднимаю автомат:

— Ну, что? Еще один зуб выбить или пониже врезать? Говори!

— Да они бы ничего никому не рассказали.

— Это почему?

Верзила ухмыляется и мнётся.

— Всё ясно, — говорю я, — И что же мне с вами делать?

— Ты лучше о себе подумай, — вдруг советует верзила, — Ты Чирья замочил. Это тебе так не сойдёт, ты уже покойник.

— Ты ещё грозишь, падаль!

— Не грожу, а предупр…

Договорить он не успевает, я бью его ногой прямо по лошадиной морде. Меня начинает бить противная дрожь. От ненависти я уже не владею собой. Вот ведь, мерзота какая! Мало того, что наркотой торгуют. Они этих девок, которых где-то подобрали, прикончить собирались, после того как попользуются. И меня собирались во сне прирезать!

— Ты кто такой? — шепелявит верзила.

— Я? Смерть твоя! — отвечаю я и одной очередью поражаю всех троих.

Не оглядываясь на трупы, спускаюсь вниз. Во дворе стоит синий джип с раскрытыми дверцами. Женщин, конечно, и след уже простыл. Дуры они сидеть здесь, когда там стрельба идёт! Уже смеркается, скоро можно будет пускаться на поиски перехода. Еще раз смотрю на джип, и в голову приходит неплохая мысль.

Усаживаюсь за руль и откидываю шлем за плечи. Слишком уж экзотично я в нём выгляжу. Еду, не спеша, стараясь избегать главных улиц. Город производит странное впечатление. Людей на улицах не видно, а те, кто попадаются, стремятся сразу куда-нибудь скрыться. Только полицейские, одетые в бронежилеты и длинные черные плащи, вооруженные короткоствольными автоматами, попарно стоят на перекрёстках. Мой джип они провожают недобрыми или равнодушными взглядами, но остановить желания не выказывают. Дома производят впечатление нежилых. Несмотря на тёмное время суток, во многих из них не светится ни одного окна. А там, где светятся, они кажутся редкими искрами на черных глыбах домов. Одно, три, не больше, да и то, не ниже пятого этажа. На улицах полно мусора: бумага, пустые банки, коробки. Обращаю внимание, что не видно ни собак, ни кошек. Каким-то жутким неблагополучием веет от этого города.

Когда до перехода остаётся примерно полкилометра, двое полицейских делают попытку остановить меня. Один из них преграждает мне дорогу. Правой рукой он держит автомат стволом вниз, а левую поднял вверх. Но останавливаться мне не с руки. Не хватает только, чтобы они увидели мой арсенал. Объезжаю полицейского и давлю педаль газа.

Полицейский свистит, его напарник вскидывает автомат, но я сворачиваю в переулок. Автоматная очередь прошивает пустоту. На повороте я краем глаза замечаю, что тот, который пытался меня остановить, что-то передаёт по портативной рации. Сейчас меня будут ловить. Ловите на здоровье. До перехода — триста метров. Вам придётся долго поломать голову, куда это делся джип местного мафиози, Чирья?

Еще два поворота, и я въезжаю в тупик, который завершается дощатым забором. Луч искателя указывает прямо на него. Не сбавляя скорости, тараню забор и тут же резко жму на тормоз.

Придя в себя, вытираю со лба пот. Реакция у меня, слава Времени, в порядке. Джип остановился в двух метрах от крутого обрыва. Далеко внизу морские волны яростно бьются о прибрежные скалы. Выкуриваю сигарету и проверяю джип. Горючего, по моим прикидкам должно хватить километров примерно на сто. В багажнике стоит ящик пива и коробка каких-то консервов. Пиво на вкус, отвратное. В «бардачке» нахожу снаряженный пистолетный магазин (не моего калибра) и три пластиковых пакета с белым порошком (наркотик). И то, и другое я без сожаления бросаю с обрыва в море.

Переход довольно-таки далеко: около тридцати километров. Но это не беда, у меня есть джип. Пять километров еду по бездорожью, и у меня уже начинает складываться впечатление, что эта Фаза или необитаема, или её цивилизация находится ещё на ранней стадии. Но только я прихожу к такому выводу, как с левой стороны появляется грунтовая дорога. Она идёт как раз в нужном мне направлении. Дорога хорошо укатана, и отнюдь не подводами и двуколками. Через десять минут замечаю ещё один признак цивилизации: в небе появляется вертолёт.

На всякий случай подтягиваю пулемёт поближе. Время знает, что за люди сидят в этой машине, и что у них на уме. Но вертолёт проходит надо мной, не меняя ни курса, ни высоты. Видимо, одинокий джип на этой дороге — явление обычное.

Переход обнаруживается на какой-то заброшенной ферме. Прежде чем въехать в него, заполняю канистру колодезной водой и подбираю в домике металлическую чашку литровой ёмкости. Хватит питаться из шлема.

До следующего перехода мне приходится ехать около десяти километров по степному бездорожью и восемь из них в весьма необычной компании. На меня из оврага выскочило десять Кентавров. Самых настоящих Кентавров, только почему-то красного цвета. Они были вооружены увесистыми дубинками и имели явное намерение поохотиться на невиданную дичь.

Степь ровная, без ухабов. Я развиваю скорость под восемьдесят километров в час, но Кентавры не отстают. Время от времени то один из них, то другой нагоняют меня и обрушивают на джип хороший удар дубины. Вдребезги разбито заднее правое стекло, погнута передняя правая дверь, крыша. Слава Времени, дело обходится без стрельбы, и я на полном ходу вкатываюсь в переход.

Здесь зима, да ещё какая! Мороз под сорок градусов. Выскочившие вместе со мной два Кентавра с визгом бросают дубины и, жалобно вопя, скачут в разные стороны. Провожаю их печальным взглядом. Далеко им здесь не ускакать, замёрзнут. Ну, и Время с ними, с Кентаврами. Что же мне теперь, гоняться за ними по этой арктической пустыне, чтобы обогреть их и приголубить? Они бы меня приголубили своими дубинами, если бы поймали. Никто их силой не тянул за мной в это переход. Пора заняться собой. До перехода далековато: пятьдесят километров, без малого. А если учесть, что снег довольно глубокий, и придётся всё время ехать с включенным передним мостом, то горючего до перехода может и не хватить.

Завывая мотором, тащится джип по заснеженной пустыне. Никаких ориентиров, только снег и черное небо. Пока я еду, светает. Если можно назвать рассветом то, что небо стало из черного свинцовым. Солнце не в состоянии пробить толстый слой туч. Что-то это всё мне напоминает. Бросаю взгляд на дозиметр. Так и есть! Фон радиации повышен. Причем, фонит со всех направлений одинаково. Ну и везёт же мне! Я снова в Мире Ядерной Зимы. Только на этот раз не видно ни обгорелых пней, ни вороньих стай.

Мотор начинает чихать, и джип останавливается, когда до желтого светящегося пятна на снегу остаётся не более километра. Толкать машину по глубокому снегу — задача непосильная. Да и бессмысленная. Неизвестно, куда я выйду, и можно ли достать там горючее. Решаю не насиловать себя. Забираю оружие, канистру с водой и, проваливаясь по колено в снег, бреду к желтому пятну эллиптической формы.

Выхожу я на склон холма. Летнее утро. Часов пять, не больше. Ориентируюсь по искателю. Переход где-то за холмом, в четырёх километрах. Тихо, только жаворонки щебечут в вышине. Еще раз внимательно прислушиваюсь; мне показалось, что в трель жаворонка вплёлся металлический лязг. Но нет, кроме жаворонков и кузнечиков ничего и никого.

Надо подкрепиться, прежде чем пускаться в путь. Готовлю себе завтрак и обед, одновременно. Неизвестно, когда ещё на этом маршруте у меня выдастся такая спокойная минута. После еды выкуриваю сигарету и с сожалением отмечаю, что первая пачка подходит к концу. Но пора двигаться к переходу. Встаю и нагибаюсь к пулемёту. И тут же слышу негромкий, но властный голос:

— Стой! Руки вверх!

В спину упирается что-то острое. Пытаюсь обернуться, но голос снова командует:

— Не вертись! Руки вверх, я сказал!

Остриё нажимает сильнее. Конечно, мелтан оно не проткнёт, но приятного мало. Тоже мне, хроноагент хренов! Так дёшево попасться! Вот и расслабился. Спорить не приходится, поднимаю руки вверх.

— Вот, так! — говорит голос, — Трофим, обыщи его.

Из-за спины выходи человек в черном бушлате и черных, широко расклешенных внизу, брюках. На голове у него бескозырка с надписью на ленточке «Грозящий». На плече — трёхлинейка с примкнутым трёхгранным штыком. Значит, такой же штык колет меня между лопаток. Хорошо, что я не дёргался. С такого расстояния мелтан винтовочную пулю не выдержит.

Матрос снимает с моей спины автомат, осматривает его и скептически хмыкает. Потом он начинает обхлопывать мои карманы. В этот момент мне ничего не стоит обезоружить и его, и того, кто стоит сзади. Но что-то подсказывает мне, что делать этого не стоит. Пистолет и гранаты перекочевывают в карманы матроса, на «мух» он не обращает внимания, а резак вешает себе на пояс.

— Гриш, глянь, таблетки какие-то, лекарства, наверное, — говорит он, рассматривая пакет с продовольственным пайком.

— Оставь ему, из этого он выстрелить не сможет. Вперёд! — командует мне тот, что сзади.

— Руки-то можно опустить? — спрашиваю я.

— Опускай, только не дёргайся, пуля всё равно быстрее летит.

Оборачиваюсь. Сзади стоят ещё два матроса. Один упёр мне в спину штык, другой шагов на пять подальше и справа. Да, ушлые ребята, от таких не вывернешься, быстро успокоят. Шагаю к вершине холма. Тот, что стоял сзади подбирает мой пулемёт и идёт следом. Противоположный склон холма перерезан траншеей со стрелковыми ячейками. В центре траншеи оборудована позиция для пулемёта «Максим». В траншее спят матросы. Сколько их, я прикинуть не успеваю. Конвоиры заворачивают меня к землянке, отрытой позади траншеи. Неподалёку установлено трёхдюймовое орудие.

В землянке, освещенной двумя коптилками, за столом, сколоченным из снарядных ящиков, сидит над картой человек лет сорока. У него усталое, давно не бритое, лицо, глаза воспалены. Он массирует веки. На столе, поверх карты, лежат очки. Человек одет в потёртую черную, кожаную тужурку. Черный кожаный картуз лежит на краю стола.

— Что за личность? — тихо спрашивает сидящий за столом человек.

— Товарищ комиссар! — докладывает один из конвоиров, — Вот, неизвестно откуда взялся. Мы прошли с дозором, никого не было. Обошли посты и через десять минут возвращались назад, а он сидит в нашем тылу и харчит что-то. Потом курить стал. Мы затаились, думаем, куда он пойдёт. Ведь прийти-то ему неоткуда было, мы бы заметили. А он встал, за пулемёт схватился, да прямиком на нашу позицию. Тут мы его и взяли. Оружия при нём, на взвод хватит. Пулемёт, ружьецо какое-то, коротенькое, пистолет, три гранаты, вроде «лимонки», да ещё тесак. И одет как-то странно. Одни башмаки чего стоят. Я таких даже у англичан не видал.

Комиссар с интересом выслушивает доклад. Выражение усталости с его лица, как корова языком слизнула. Надев очки, он рассматривает меня с плохо скрываемым любопытством.

— Кто такой? Что делали в нашем тылу? Как прошли через посты? — спрашивает он меня.

— Прежде я хотел бы узнать, куда я попал? Поверьте, я оказался здесь совершенно случайно.

— Случайно!? — комиссар усмехается, — Слышите, братки, как поёт? Вооружился до зубов и случайно оказался у нас в тылу, да ещё и с пулемётом!

Матросы дружно смеются, а комиссар неожиданно меняет тон:

— Ну, добро. Следуя традициям хорошего тона, я, как хозяин, представлюсь нашему непрошеному гостю. Платонов Максим Петрович, комиссар сводного отряда балтийских матросов-большевиков. Теперь, ваша очередь.

Я на мгновение задумываюсь. Что ему сказать? Представиться хроноагентом, не поймёт. А, была, не была!

— Старший лейтенант, Коршунов Андрей Николаевич. Военно-воздушные силы, лётчик-истребитель.

— Я так и думал, что это — офицер! — торжествует один из матросов.

А Платонов смотрит на меня с сомнением:

— Лейтенант? Я не ослышался? Во французской армии служил, что ли?

— Вот уж в какой армии никогда не служил, так это во французской. В Красной Армии доводилось, а так служил в Советской Армии.

— Не понял, — качает головой Платонов, — Какая-такая Советская Армия и причем здесь Красная Армия? У нас офицеров-лейтенантов отродясь не было.

— Вы хотите узнать правду? — спрашиваю я.

— Конечно! Только правду и ничего, кроме неё. И уж поверьте, я сумею отличить её от вымысла. Сам столько раз жандармам головы морочил, что все уловки знаю.

— В таком случае, товарищ комиссар, разрешите мне поведать вам эту правду один на один.

— Хм! У меня от моих людей секретов нет, и вам перед ними секретничать не рекомендую. Разговор будет коротким: к стенке, и не надо лишних слов. Время, сами понимаете, военное.

— Вот, именно этого я и опасаюсь. Максим Петрович, правда, которую я вам собираюсь поведать, настолько невероятна, что даже один человек воспримет её с великим трудом. Объяснять же её и доказывать что-то сразу четверым, тем более настроенным скептически, бесполезное дело. Я не буду возражать, если вы потом всё им сами расскажете, после того, как я объясню это вам. Со своей стороны даю слово, что не буду делать никаких попыток силой вырваться отсюда. Впрочем, товарищи матросы могут охранять вход в землянку снаружи.

Платонов задумывается. Чувствуется, что мои слова заинтересовали его, но слишком уж необычен мой вид, и то, что я сказал. А не сумасшедший ли я? Хотя, откуда у сумасшедшего возьмётся столько оружия? Наконец, комиссар решается?

— Хорошо. Товарищи, оставьте нас на полчасика. Вам нечего опасаться. Он без оружия, а у меня есть маузер, — он выкладывает на стол пистолет, — Что он сможет сделать?

Я улыбаюсь, а «муха»? От тебя и клочков не останется вместе с твоим маузером. Да и «муха» мне не нужна, так справлюсь. Но я дал слово. Матросы, между тем, нехотя покидают землянку. На пороге один из них оборачивается:

— Осторожней, Петрович. Не верю я этому офицерику.

Комиссар кивает головой и успокаивающе похлопывает по маузеру. Когда последний матрос выходит, он спрашивает меня:

— Так объясните, пожалуйста, в какой всё-таки армии вы служили?

— Служил я в Вооруженных Силах Советского Союза. Только, боюсь, это вам мало что говорит.

— Знаете что? Давайте, не будем рассказывать здесь небылиц. Говорите всё честно и по порядку. Это всё, что я могу вам посоветовать.

— Вы знаете, я тоже хочу рассказать вам всё честно. Только вот не знаю, в каком порядке начать. Давайте, начнём вот с чего: какое у вас образование?

Комиссар невесело усмехается:

— А какое вам дело? Хотите посмеяться: вот мол, какие у большевиков безграмотные комиссары? Не удастся, милейший. Реальное училище, потом Московское высшее техническое училище. Его, правда, кончить не пришлось. За участие в революционной деятельности меня исключили с последнего курса и определили служить на флот. Потому-то меня сейчас комиссаром к морякам и направили. Они меня за своего считают. А после службы пошли тюрьмы, ссылки, эмиграция, снова тюрьмы и снова ссылки. И даже один смертный приговор. Такое вот моё образование. Удовлетворены?

— Вполне. Значит, вы, практически, инженер. Это упрощает дело. Значит, вы не будете открещиваться и отмахиваться, если я скажу, что я пришел к вам из будущего.

Платонов смотрит на меня скучным взглядом. Ясно, что он не верит ни одному моему слову, но начатую игру поддерживает:

— Из какого же будущего, если не секрет?

— Это смотря с какой стороны. Если по тому Времени, в котором я жил, то оно будет лет через семьдесят после вас. А если брать то Время, из которого я сейчас к вам прибыл, то это уже лет через пятьсот, а то и шестьсот.

— Даже так? — скептически улыбается Платонов, — так всё-таки, из какого вы будущего?

— Видимо мне придётся рассказать вам всё. Иначе вам трудно будет меня понять. Только одна просьба: приберегите вопросы на конец. Очень трудно рассказывать, когда тебя постоянно сбивают. Договорились?

— Угу, — кивает Платонов.

Я рассказываю ему о параллельных Мирах-Фазах. Рассказываю о Фазе Стоуна, о нашей работе в реальных Фазах. Коротко говорю о том, кто я такой, и как попал в Монастырь. Упоминаю о ЧВП и нашей борьбе с ним. И более подробно рассказываю о той ситуации, в которую я попал. Платонов слушает очень внимательно. Выражение недоверия на его лице сменяется сначала заинтересованностью, а под конец и сочувствием. Он дважды сворачивает себе самокрутку. Я тоже выкуриваю сигарету. Мне начинает казаться, что Платонов всё понял и уже поверил мне. Но всё-таки здравый скептицизм одерживает в нём верх.

— Складно рассказываешь. Даже не сбился ни разу, — хвалит меня он, — Я, грешным делом, почти поверил. Только вот, мил человек, Андрей Николаич, а чем ты мне докажешь, что всё это правда?

— А какой мне смысл врать? В конце концов, я мог бы придумать что-нибудь попроще и поправдоподобней.

— А такой. Вот, мол, прибудет человек из Светлого Будущего, и большевики уши развесят, бросятся к нему с распростёртыми объятиями и всю свою бдительность утратят. У Антанты таких хитрецов, раком не переставишь.

— Значит, Максим Петрович, вам нужны доказательства? Пожалуйста. Взгляните на моё оружие, — я показываю на автомат Калашникова, — Вы видели что-нибудь подобное?

— Если я не видел, то это не значит, что его не существует, — резонно отвечает комиссар, — Я вот аэроплана никогда не видел, но ведь они есть и летают. Вон, на станции, на платформе один стоит, англичане вместе с танком белякам привезли. Возьмём станцию, и увижу, и руками потрогаю.

— Хорошо, — я задумываюсь ненадолго и решаюсь, — Берите свой маузер и стреляйте мне в грудь. Только не в грудину, а в рёбра: вправо или влево, всё равно. Не опасайтесь, вы меня не убьёте, только с ног сшибёте. Не скрою, это будет больно, но не опасно.

— Это почему? — удивляется комиссар.

Я расстёгиваю комбинезон и показываю блестящий мелтан:

— Эту ткань винтовочная пуля может пробить с расстояния не дальше чем в сто метров. Пистолетную же пулю она выдерживает и при выстреле в упор. Этого мало?

— Мало ли чем Антанта может своих агентов снабдить.

— Ну, и скептик же ты, Максим Петрович! Угости-ка меня махорочкой, давно её не курил.

Платонов протягивает мне кисет и с интересом смотрит, как я сворачиваю самокрутку, прикуриваю и затягиваюсь. А я смотрю на его измождённое, усталое лицо, и мне приходит в голову, что во время Гражданской войны пайки были весьма скудными.

— А вы ели сегодня, Максим Петрович?

— Когда бы я успел? Сейчас, как раз время завтрака, а я с вами разговоры разговариваю.

— Где ваш котелок?

— Вон стоит, — Платонов показывает на полочку.

— А вода есть?

— В ведре.

— Тогда я вас сейчас угощу завтраком, раз вы пропускаете его из-за меня.

— Не извольте беспокоиться, — язвительно говорит Платонов, — Ребята мне принесут.

— Ничего-ничего, какое там беспокойство.

Под пристальным взглядом комиссара я наливаю в котелок воды, бросаю туда термическую капсулу и высыпаю пакетик порошка. Через две минуты по землянке разносится аромат настоящего плова. Ставлю котелок перед обалдевшим комиссаром:

— Приятного аппетита!

Платонов смотрит на плов, как на касторку. Я усмехаюсь:

— Не извольте сомневаться, это вполне съедобно и даже вкусно.

Беру ложку и снимаю пробу:

— Конечно, вкусно! Прошу! — я протягиваю ложку Платонову.

Тот недоверчиво берёт её и осторожно пробует плов. Глаза у него лезут на лоб, и он начинает наворачивать с аппетитом изрядно изголодавшегося человека. Спохватывается он только, когда ложка начинает цепляться за дно котелка.

— А вы?

— Обо мне не беспокойтесь. Матросы же сказали вам, что я только что поел. Ещё нужны доказательства?

Платонов молчит, и я выхожу из себя:

— Послушай-ка, Максим Петрович! В конце концов, я ведь могу с вами здесь и не разговаривать, а сделать вот так.

Я делаю угрожающее движение правой рукой. Платонов пытается схватить маузер, но тот уже в моей левой руке и смотрит прямо ему в лоб. Правой рукой я беру свой автомат.

— Вот, теперь, — говорю я, — одной очередью я прикончу матросов, что стоят за дверью и пристрелю вас. Потом возьму пулемёт и в упор расстреляю ваш отряд. И если бы я был белогвардейцем, я бы так и сделал…

Платонов, пока я говорю, медленно встаёт. На лице его ни страха, ни растерянности, только ненависть.

— Но я же этого не делаю! — договариваю я и бросаю пистолет на стол, а автомат на землю.

Махнув рукой, я снова сажусь на скамейку и, не спрашивая позволения, беру со стола комиссарский кисет и сворачиваю самокрутку.

— Какие ещё нужны доказательства? Да если на то пошло, мне и оружия-то не надо, чтобы с вами справиться. Зовите ваших матросов с винтовками, и вы увидите, как я успокою их голыми руками. Только, лучше не надо. Не дай Время, кости им поломаю, ущерб вашему отряду нанесу.

Платонов смеётся:

— Ладно, Николаич, успокойся, не горячись. Убедил ты меня. Не оружием своим и не этими фокусами убедил. Убедил ты меня вот, этим, — он показывает на пустой котелок, — ещё тем, что оружие сейчас бросил. А больше всего, знаешь чем?

— Чем же? — спрашиваю я и затягиваюсь махоркой.

— А вот этим самым, — он показывает на мою самокрутку, — Уж больно ты её мастерски крутишь, да и куришь махру, что твой «Дюбек». Офицерьё так не может.

Я смеюсь, а он снова садится за стол и смотрит на меня внимательно, доброжелательно и с любопытством.

— Так говоришь, из будущего? И какое же оно, наше будущее?

— Ваше? Не знаю.

— Как это, не знаешь?

— Ваше будущее ещё не состоялось, Максим Петрович. Я же говорил тебе, что Время состоит из бесчисленного множества Фаз. И жизнь каждой Фазы течет по-своему. Ваше будущее делается в настоящий момент, и зависит оно от множества факторов. В том числе и от того, успешно ли выполнит ваш отряд свою задачу или положите вы здесь свои жизни. Я не шучу. Возможно, что кто-то из этих молодых матросов после войны станет выдающимся ученым, а может быть в вашем отряде есть и Пушкин, и Айвазовский, и Чайковский, и Шаляпин. Или у кого-нибудь из них родятся гениальные дети, которые окажут заметное влияние на развитие вашей Фазы. А вот сегодня они могут головы свои сложить, так и не сделав того, что могли бы сделать. И история ваша пойдёт по-другому. С основного-то пути она не свернёт, а вот в деталях… А ведь из этих-то деталей она и складывается.

Платонов задумывается и долго кивает головой, словно продолжает слушать меня и соглашается со мной.

— Верно ты сказал, — говорит он наконец, — Ну, а в общих-то чертах, на основном-то пути, что будет?

— Ну, Мировой Революции не будет, это точно. А так всё будет: и радости, и горести, и приобретения, и утраты, и мирные дни, и войны, и победы, и поражения, и надежды, и разочарования. Короче, жизнь будет идти своим чередом.

— Здорово у тебя получается! Ну, ладно, не буду тебя зря пытать, спрошу только одно. Эту-то войну мы выиграем или нет?

— Выиграете. Должны выиграть, если постараетесь и дров не наломаете. Главное, народу не давайте от вас отшатнуться. Поскорее продразвёрстку прикройте, дайте крестьянству вздохнуть свободно. Оно по доброй-то воле вам хлеба в три раза больше даст!

Платонов прищуривается и вкрадчиво спрашивает:

— Что-то ты вдруг интересно заговорил. Ты не эсер ли часом?

— Коммунист я, такой же как и ты, большевик. А то, что я сейчас сказал, это вывод, какой в нашем Времени сделали, когда разбирались в тех ошибках, из-за которых много бед произошло.

— И кто же такой вывод сделал?

— Ленин.

Платонов молчит и смотрит на меня исподлобья.

— Не заостряйся, Петрович. Я понимаю, что ты сейчас думаешь. Явился из будущего какой-то дядя и учит нас жить. Я не прав. Диалектически не прав. Каждый народ должен сам пройти через свои ошибки и беды, выстрадать их. Только тогда вкус победы будет по-настоящему сладок.

Платонов миролюбиво улыбается:

— Значит, говоришь, что товарищ Ленин сам признает, что разверстка была ошибкой.

— Ошибкой была не развёрстка, а то, что она затянулась дольше нужного времени. Нельзя было упускать важнейшие экономические моменты. Бытие определяет сознание, а не наоборот.

— Ну, с этим более менее ясно. А как с тобой быть? Как я понял, задача у тебя потяжельше нашей будет. У нас враг рядом, и мы знаем, чего он хочет. А ты врага своего не видишь и не ведаешь, какие у него цели. И, тем не менее, ты идёшь ему навстречу. И куда же ты сейчас пойдёшь?

Я смотрю на искатель и показываю рукой направление, обозначенное лучом. Платонов тихо свистит.

— Вот туда-то, друг мой сердечный, ты и не пройдёшь. Там станция. А на станции почти двести беляков: офицеры и юнкера, при трёх пулемётах и трёх орудиях. А ещё там танк. Мы сами имели вчера задачу: взять эту станцию. По данным разведки, там было человек пятьдесят, не больше. Да пока мы выдвигались, туда подошел эшелон с подкреплением. Мы сунулись, а нам так дали, что мы двадцать человек потеряли, в том числе и командира. Вот, сейчас я сижу и кумекаю уже не о том, как задачу выполнить, а о том, как этот участок фронта удержать. Беляки-то сегодня в атаку пойдут, а нам подкрепление подойдёт не раньше как завтра утром.

Я прикидываю: двести офицеров и юнкеров, профессиональных военных, три орудия, три пулемёта и танк. Не слишком многие из морячков увидят завтрашний рассвет. А фронт на их участке наверняка будет прорван. Ловлю себя на том, что механически прикидываю систему темпоральных уравнений, и усмехаюсь. Ну её, в Схлопку! Надо помочь им. Так или иначе, на станцию мне пробираться надо. И вряд ли с белыми офицерами я найду такой же общий язык, как с этим комиссаром.

— Попробую вам помочь. Я имею в виду, взять станцию.

— Не свисти, Николаич! Ты хоть и из будущего, но что ты можешь один-то?

— Ну, не один, а с вами. И потом, бывает, что и одна последняя соломинка ломает хребет верблюду. Особенно, если эта соломинка в полтонны весом.

— А ведь верно! Ты же военспец. Подскажи-ка мне, мил человек, как нам действовать?

— Не только подскажу, Петрович, но и сам буду действовать вместе с вами. Ну-ка, дай на карту взглянуть.

Оцениваю расположение сил по карте и предлагаю:

— Пойдём, посмотрим на местности.

— Оружие своё забери.

— На, возьми во временное пользование, — я протягиваю ему автомат.

Откидываю приклад и показываю на предохранитель-переводчик:

— В этом положении он будет стрелять как пулемёт, очередями. Но для этого нужен навык, а ты только зря патроны пожжешь. Поэтому, стреляй вот при таком положении, одиночными. Перезаряжать не надо. Один раз затвор оттянешь, патрон дошлёшь, а дальше он будет действовать автоматически. В магазине тридцать патронов. Бьёт он не хуже трёхлинейки. Потом вернёшь.

Платонов с уважением смотрит на автомат и вешает его на плечо. Пулемёт я оставляю в землянке. Мы выходим наружу. При виде комиссара с автоматом на плече и меня с пистолетом за поясом матросы застывают с раскрытыми ртами. Комиссар делает успокаивающий жест, и мы поднимаемся на вершину холма. Я опускаю светофильтр-бинокль, осматриваю поле и станцию. Вон артиллерийская батарея, а вон и танк. Вокруг него копошится экипаж. Готовятся.

— Вот что, товарищ комиссар, — говорю я Платонову, — Пусть комендор сосредоточит весь огонь только на их батарее. По танку он лишь снаряды зря израсходует: цель малоразмерная, подвижная. Полевая трёхдюймовка для таких задач малопригодна. Ему и так жарко придётся: один против трёх. Беляки тоже будут, в первую очередь, работать по нему.

— А танк?

— Это не его забота. Пойдём дальше.

— Слышал, Тарасенко? — говорит Платонов комендору орудия, — Делай, как сказано.

— Понял, сделаю, — отвечает Тарасенко с ноткой недоумения в голосе.

— Ты знаешь, Петрович, что такое кинжальный огонь? Только не говори, что это — огонь, который ведётся из винтовки с примкнутым штыком.

Платонов смеётся:

— Слышал про такое. Так ты предлагаешь сделать пулемётную засаду?

— Да. И сам в ней сяду со своим пулемётом. Больше того, сам и позицию оборудую, вон там.

Я показываю бугорок на правом фланге в ста с лишним метрах впереди траншеи.

— А как у вас с патронами? — интересуюсь я.

— Да, негусто, — признаётся комиссар.

— Тогда дай команду, чтобы стреляли скупо, прицельно, а пулемётчик пусть работает короткими. Надо, чтобы у беляков сложилось впечатление, что с патронами у вас совсем плохо. Пусть они осмелеют, а когда они будут думать, что их дело уже в шляпе, тогда я ими и займусь.

— Угу, — угрюмо ворчит Платонов, — а танк займётся тобой. Они даже стрелять по тебе не станут, а раздавят, как муравья…

— Да что вы все заладили: танк! танк! Подумаешь, танк! Что, я танков не видел? Видел. Да такие видел, что вам и в страшном сне не приснятся. Я того и добиваюсь, чтобы он на меня повернул. Когда я с ним разделаюсь, поднимайтесь в атаку. Беляки вам не помешают, я их пулемётом к земле прижму.

— Чем же ты с ним, всё-таки, разделаться хочешь? Не из пулемёта же?

— Зачем из пулемёта? Вот — этим, — я похлопываю по висящей на поясе «мухе».

— Этой игрушкой? Смеёшься! — не верит Платонов.

— Эта, как ты выразился, игрушка способна настоящие танки ломать. Я уже не говорю об этом допотопном английском «Вилли».

Платонов недоверчиво качает головой, а я ещё раз смотрю на готовящихся к атаке белогвардейцев.

— Запомни, Петрович: танк, он с виду страшен, грозен, а на деле глух и слеп. И боятся их не пристало, тем более революционным матросам. Обеспечь-ка мне лопату и пошли одного из матросов, пусть пулемёт мне притащит.

Лопату мы находим в траншее. Перед тем как направиться на свою позицию, я ещё раз напоминаю Платонову:

— Значит так, запомнил? Как только танк загорится, сразу — вперёд. И предупреди матросов, чтобы в мою сторону не стреляли, а то ещё пристукнут ненароком. Ну, удачи вам. Я пошел. С нами Время!

— Как ты сказал? — не понимает Платонов.

— Я сказал: с нами Время.

— А! — Платонов улыбается, до него дошло, — Время с тобой!

Рою окоп и поглядываю в сторону станции. Там пока не видно никакого движения. Земля мягкая, и я успею отрыть окоп полного профиля. Матрос Григорий, который конвоировал меня к комиссару, приносит мой пулемёт.

— Что же ты, браток, не сказал, что тебя к нам от Реввоенсовета фронта на подмогу направили? Ведь запросто шлёпнуть могли и не почесались бы.

— Да я не был уверен, куда я попал, — отвечаю я, поняв, что это Платонов придумал для меня такую «легенду».

— Давай, я с тобой вторым номером останусь, — предлагает Григорий.

— Что, не доверяете? — спрашиваю я, выбрасывая из окопа очередную лопату земли.

Григорий обижается:

— Если бы не доверял, пулемёт бы к тебе не понёс. А как тебе не доверять, когда ты и окоп себе сам роешь, не боишься военспецевские рученьки натрудить. Я к тому, что вдвоём-то сподручней. Мало ли что? Я, конечно, знаю, о чем ты с комиссаром договорился, а вдруг обстановка изменится, кого пошлёшь? Да и второй номер не помешает: ленту подавать, чтобы не перекосило.

— Ну, эту не перекосит, здесь второй номер ни к чему. А вот насчет того, что обстановка может измениться, это ты прав. А ля гер, ком а ля гер [13]. Да и веселей вдвоём-то воевать, верно, Гриш?

— Конечно, верно!

— А раз верно, берись за лопату и расширяй окоп для себя. Только бруствер не забудь дерном обложить. А я пока технику свою проверю. Она хоть и ни разу меня ещё не подводила, но ведь береженого и Бог бережет.

Разбираю пулемёт, внимательно осматриваю все части. Выдвигаю из рукоятки резака ультразвуковой щуп и чищу им отверстия газовой камеры. Лучше подстраховаться сейчас, чем делать это под огнём. Григорий, быстро докопав окоп, смотрит, как я собираю оружие.

— Хорошая у тебя машина! Не чета нашему «Максиму». Главное, простая и лёгкая.

— А увидишь, как он работает, ещё больше понравится, — обещаю я.

Со стороны станции доносятся кашляющие звуки запускаемых танковых моторов.

— По местам, Гриша, пора!

Мы прыгаем в окоп. Железное кашлянье сменяется треском моторов, лязгом гусениц и дребезжанием плохо подогнанных и слабо склёпанных броневых листов. Из-за станционных строений вытягиваются колонны пехоты, которые быстро разворачиваются в цепь и залегают. Треск, лязг и грохот усиливаются. Плюясь дымами выхлопов лезет танк. Когда он доползает до залёгшей цепи, белогвардейцы встают и ровной цепью, с правильными интервалами, как на учениях, следуют за танком чуть ли не строевым шагом.

Над нами с шепелявым свистом пролетают снаряды, и сзади слышатся разрывы. Оглядываюсь назад: перелёты. Тарасенко отвечает с недолётом. Больше на артиллерийскую дуэль я внимания не обращаю. Смотрю на приближающуюся цепь белых офицеров и танк.

Ну, с танком-то всё понятно. Ползёт без малого тридцатитонная махина и лупит в белый свет, как в копеечку, из всех пулемётов. Может быть, на свежего человека это страшилище и производит устрашающее воздействие. У меня же это чудо боевой техники ничего, кроме усмешки, не вызывает. Вот уж, воистину tank [14]!

Другое дело — белогвардейцы. Опускаю светофильтр-бинокль и вглядываюсь в их лица. На них написана решимость: победить или умереть. За что? За веру, за царя и отечество? Всего каких-то два, три года назад эти офицеры и эти матросы составляли одно целое и воевали против общего врага. А сейчас и те, и другие наплевали на этого врага и полны решимости уничтожить друг друга. И решимость эта, и ненависть перешли уже те пределы, из-за которых нет возврата. Если в войне с Германией были возможны и переговоры, и перемирья, могло быть и просто прекращение боевых действий с разведением войск на исходные позиции, то в гражданской войне, особенно, если она ведётся между двумя враждующими классами, всё это исключено. Эта война на уничтожение, до решительной победы. И горе той стране, которая втянется в такую войну!

Сзади меня лежат матросы, которым до смерти надоела прежняя жизнь. Они взялись за оружие, чтобы построить для себя жизнь новую, чтобы кто был ничем, тот стал всем. А эти, которые идут на меня, взялись за оружие потому, что их-то прежняя жизнь вполне устраивала. И они в этой жизни были всем, а если проиграют, станут ничем.

Тоже всё понятно. Мне бы, как хроноагенту, встать в сторону и оттуда наблюдать, чем всё это кончится. Нет, я сел в окоп, вооружился пулемётом и через несколько минут открою огонь. Непрофессионально это как-то, Андрей Николаевич.

Впрочем, мне же надо каким-то образом проникнуть на станцию, а там беляки… Не криви душой, Андрюха. Хоть самому-то себе признайся, что если бы станция была занята матросами, и они бы сейчас атаковали белогвардейцев, ты бы ни за что не стал предлагать белым свою помощь. Ты бы пошел на станцию и договорился с матросами. Или искал бы путей в обход, как обходил муравьиные колонии. Всё-таки хорошо, что наши сейчас меня не видят. За такое несанкционированное вмешательство прозябать бы мне в Хозсекторе пожизненно.

Матросы открывают огонь по наступающей цепи. Белогвардейцы на ходу отвечают. Коротко постукивает пулемёт. Правильно, молодец Платонов! Григорий пристраивает свою винтовку на бруствер, но я решительно накладываю ладонь на прицельную рамку:

— Ша, Гриня! Наше дело сейчас: сидеть на положении «ни гу-гу» и раньше времени себя не обозначать.

— Так они же не слепые, видели, как мы здесь копались, — возражает Григорий.

— Видеть-то видели, да ни хрена не поняли. Они точно знают, что у вас только один пулемёт, и они видят, откуда он сейчас работает. А если бы они знали, что мы здесь сидим с такой штукой, — я поглаживаю ствол ПК [15], — то танк сейчас шел бы прямо на нас, и, самое меньшее, два взвода, сосредоточили бы по нам свой огонь. Так что, друг мой, Гриня, сиди и не рыпайся, жди своего часа.

— И долго ещё ждать?

— Ну, Гриня, если бы я знал, что ты такой нервный, ни за что бы тебя к себе в окоп не взял. Нам надо открыть огонь тогда, когда они по отношению к нам будут в самом невыгодном для них положении. Когда им под пулемётным огнём не только ни назад, ни вперёд, но даже и головы-то поднять невозможно будет. Когда пули им травинки на головы состригать будут, когда у них от их свиста штаны начнут мокнуть. Хотя, эти кадры во всех смолах варены, но поверь; и у них очко не железное.

— А ты сумеешь поймать такой момент?

— Не извольте сумлеваться, чай оно не в первый раз! — успокаиваю я его словами Леонида Филатова.

А офицеры с юнкерами и впрямь не подозревают, какой сюрприз их ожидает. Они идут красиво, пулям не кланяются, изредка останавливаются, чтобы вскинуть винтовку и выстрелить, и снова идут вперёд пружинистым шагом. Ах! Взвейтесь соколы орлами!

Танк с грохотом, лязгом и дребезжанием ползёт чуть впереди цепи и стегает пулемётными очередями по матросским окопам.

Офицеры совсем близко. Мне уже отчетливо видны рыжеватые усы крайнего из них и папироса, зажатая у него в зубах. Ах ты, сукин сын! Ты ещё и с папироской в зубах идёшь в атаку! Устанавливаю пулемёт сошками на бруствер, приминаю землю, чтобы ничего не мешало. Оттягиваю затвор и приникаю к прицелу. Вот в его прорези появляется рыжеусый офицер и ещё несколько фигур. И в тот момент, когда цепь с криком «Ура!» уже готова бегом броситься в последний рывок, пулемёт Калашникова выплёвывает длинную убийственную очередь. Со звоном падают на дно окопа гильзы и опустевшие звенья цепи. Падают, так и не успевшие понять, откуда на них обрушился это смертоносный ливень, офицеры и юнкера. Что-то восторженно кричит Григорий, паля из своей винтовки. Пулемётная очередь прошлась вдоль цепи подобно косе смерти и продолжает выбивать атакующих беляков сразу по несколько человек. Огненные трассы несутся вдоль всей цепи и, в конце концов, находят свою цель. Движение застопорилось. Офицеры, немного опомнившись под плотным, режущим их десятками, огнём, залегли. Теперь длинными очередями стрелять уже не эффективно. Выбираю тех, кто пытается переползти или приподняться и режу их короткими очередями. Над прочими пули либо свистят в опасной близости, либо совсем рядом чмокают в землю. Хорошее испытание для нервов! Всего минута, и всякое движение прекращается. Для убедительности я продолжаю стегать залёгшую цепь очередями.

Представляю, каково им сейчас лежать под таким огнём. Лежат сейчас и, наверное, молятся Христу-Спасителю, Богородице и святым угодникам. А скорее всего, проклинают тот день и тот час, когда они взялись за оружие, чтобы отстоять свои сословные, да пропади они пропадом, привилегии. Одно дело, шагать за танком на кучку слабо вооруженных матросиков, и совсем другое: лежать, уткнувшись носом в землю, прислушиваться к свисту пуль, к их чмоканью об землю и думать при этом: «Не моя! И эта, слава Богу, не моя! Господи, сколько же ещё своей-то ждать!? Пресвятая Богородица, когда же это кончится? Мама!»

— Танк! — кричит Григорий.

Неповоротливая махина, описывая широкую дугу, разворачивается в нашу сторону. Вот на этом развороте я его и сделаю. Танковые пулемёты уже нащупывают наш окоп. Но нам огонь прекращать нельзя, нельзя давать белякам передышки.

— Гриня! — командую я, — Берись за пулемёт, бей вдоль цепи короткими!

Сам я снимаю с пояса «муху» и, потянув за концы, привожу её в боевое положение. Откидывается рамка прицела, и я ловлю в неё тёмно-серую ромбообразную тушу. Куда же его бить-то? А, какая разница! Кумулятивная граната своё дело сделает, куда бы ни попала.

С такого расстояния промахнуться из гранатомёта невозможно. Грохочет выстрел, и между нашим окопом и танком вырастает и тут же тает в воздухе огненная черта. А на танке вспыхивает яркий букет взрыва. И тут же из многочисленных щелей наружу рвётся пламя. Огонь вышибает люки. Из танка валит густой черный дым. До слуха доносится непрерывный треск. Это рвутся пулемётные патроны.

Всё перекрывает громкий крик «Ура!» Матросы поднимаются в контратаку. Перехватываю пулемёт и длинной очередью прижимаю к земле зашевелившихся, было, белогвардейцев. Они снова затихают, но не надолго. Выбор у них не богатый. Останешься лежать: смерть неминуемая; вскочить и побежать, авось пронесёт. И они обращаются в бегство. Еще одной длинной очередью внушаю кое-кому из них, что это — неудачный выбор. Но уцелевшие бегут, не оборачиваясь и не отстреливаясь. Это уже паника.

— Ну, вот и всё, Гриня, — говорю я, — теперь можно и перекурить.

Достаю пачку сигарет и угощаю Григория. Он дивится сигарете с фильтром, но всё-таки берёт её и прикуривает. Потом он поднимает опустевший ствол-футляр от «мухи» и спрашивает:

— Чем это ты его так?

— Это, Гриня, называется противотанковый гранатомёт одноразового действия, — отвечаю я, затягиваясь, и предлагаю, — Пойдём-ка за нашими на станцию. А то они там все трофеи расхватают, и нам ничего не достанется.

Григорий смеётся и вылезает из окопа. Я вешаю пулемёт на правое плечо стволом вперёд и быстрым шагом двигаюсь за бегущими к станции матросами. Когда мы туда приходим, там почти всё уже кончено. Только в здании станции и между вагонами ещё стучат редкие выстрелы. Два десятка обезоруженных офицеров стоят на перроне, подняв руки. Их охраняют четыре матроса.

— Где комиссар? — спрашиваю я их.

— Там, — машет один из них рукой вдоль эшелона, стоящего на первом пути.

Платонова я нахожу возле платформы, на которой закреплён самолёт без плоскостей. Вглядываюсь и узнаю «Сопвич Е.1», знаменитый «Кемел». Один из лучших истребителей Первой Мировой войны.

— А! Андрей! — обрадовано кричит Платонов, — Вот аэроплан, о котором я тебе говорил. Поможешь нам собрать его? Ты же лётчик.

Я ещё раз внимательно осматриваю истребитель:

— Собрать-то нетрудно. Трудно будет его в воздух поднять. Даже не трудно, а просто невозможно.

— Это почему?

Я показываю на развороченный крупным осколком нос самолёта:

— Один из цилиндров срезан начисто. Вряд ли вы сможете найти мотор, и не думаю, что англичане согласятся вам его поставить. Так что, лучше его сжечь.

— Эх, Тарасенко! Как он неаккуратно! — сокрушается комиссар.

Я смотрю на две разбитые трёхдюймовки и мысленно преклоняюсь перед высоким мастерством рыжего комендора. Это же суметь надо: одиннадцатью снарядами два орудия подбить! Да ещё при том, что они тоже не молчали, а долбили по нему.

— Брось жадничать, Петрович! — говорю я, — Какие у вас потери?

— Трое убитых и восемь раненых.

— Во! С такими потерями станцию взять, захватить орудие и три пулемёта, взять два десятка пленных! А ты ещё об аэроплане разбитом сокрушаешься и Тарасенко укоряешь. Да его за такую работу награждать надо!

— Не знаю, как Тарасенко, но без тебя мы бы не только станции не взяли, но и фронт вряд ли удержали бы. Так и напишу в донесении в штаб фронта.

— Ага! Заодно объяснишь им, откуда я взялся и куда делся. Вот веселье-то там будет! А уж репутацию ты себе заработаешь! — я качаю головой.

Платонов мрачнеет:

— В самом деле, не только не поверят, но и подумают, что я либо умом повредился, либо крепко отметил взятие станции. Кстати, ты определился, куда тебе сейчас идти?

Смотрю на искатель. Луч показывает на мастерскую.

— Туда, — показываю я рукой.

— Как у тебя со временем?

— Сам знаешь, времени у меня, хоть отбавляй. Спешить мне некуда.

— Тогда, погоди часок. Братки здесь цистерну спирту реквизировали. Победу спрыснем и на посошок примешь. Идёт?

— Что, целую цистерну?

— Да брось ты! Ну, задержишься?

— Задержаться-то можно. Только на ту сторону мне надо трезвым переходить. Мало ли что меня там ждёт.

— И то верно. Но не беда. По стаканчику грянем, а до утра проспишься. Сам же сказал, что торопиться тебе некуда.

— Ну, Петрович, ты мёртвого уговоришь. Остаюсь.

— Вот и дело! Григорий, — обращается Платонов к стоящему рядом моему напарнику, — на втором пути Семёнов цистерну охраняет. Скажешь, комиссар приказал нацедить бидончик. Ну, и насчет прочего позаботься. Встретимся через час в телеграфной. Я побежал: надо распоряжения сделать, посты расставить, да и донесение написать и отправить.

Григорий уходит исполнять поручение, а я иду в мастерскую. В дальнем её углу светится желтоватым светом давно погасший горн. Это — здесь. Иду по станции. Матросы уже не сторонятся меня. Они от комиссара и Григория уже знают о моей роли в сегодняшнем бою. Меня радушно приветствуют и угощают махоркой. Не отказываюсь и закуриваю, остановившись возле пленных офицеров. Они сидят в тени здания вокзала и равнодушно смотрят перед собой. Только один артиллерийский поручик разглядывает меня с заинтересованным видом. Точнее, даже не меня, а моё снаряжение. Мне кажется, что в его глазах горят искорки удивления: откуда, мол? А вдруг, это — наш? Вот было бы здорово! Тогда мои скитания можно считать завершившимися. Но как это проверить?

— Что это вы, поручик, так на меня уставились? — спрашиваю я и тут же закидываю пробный камень, — Любопытствуете, кто я такой? Коршунов Андрей Николаевич. А вас, разрешите узнать, как зовут, и давно ли вы покинули Монастырь?

— Что, в Совдепии за погляд уже деньги стали брать? — раздраженно говорит поручик, — В монастырях я отродясь не бывал, вы меня с кем-то путаете, а с теми, кто большевикам продался, предпочитаю не знакомиться.

Он демонстративно отворачивается, а я вздыхаю: или ошибся, или на агента ЧВП нарвался. Уж наш-то хроноагент меня бы узнал и понял. А жалко.

К назначенному времени прихожу в помещение телеграфа. Там уже сидят Платонов и Григорий. На столе стоят бидон спирта, жбан с квасом, коврига хлеба, шмат сала, полдюжины яиц, пять луковиц и две селёдки.

— Чем богаты, тем и рады, — приглашает Григорий.

— Погоди, — говорю я, — я тоже кое-что могу на этот стол добавить. Принеси воды.

Когда Григорий приносит в котелке воду, я предлагаю:

— Давайте, первую — под сало и селёдочку. А ко второй я горяченького организую.

Все соглашаются, и Григорий по знаку комиссара наливает в стаканы спирту на два пальца.

— Ну, за Победу! — провозглашает Платонов, поднимая стакан.

Выпиваем спирт, запиваем его квасом и закусываем салом и селёдкой с луком. Я кидаю в котелок термическую капсулу, наливаю кипяток в миску и кидаю туда три таблетки. Через пару минут ставлю перед сотрапезниками три дымящихся бифштекса, каждый с полторы ладони размером, с жареной картошечкой, луком и яйцом. У Григория глаза лезут на лоб, а Платонов смеётся:

— А знаешь, Гриша, откуда к нам товарищ Коршунов пришел?

— Знаю одно: не от Реввоенсовета он, как ты нам сказал, — он достаёт из-за пояса ствол от «мухи», — Таких штук там нет, это точно.

— Угадал. Не из Реввоенсовета он пришел, а из будущего. Только ты ребятам ничего об этом не говори, всё равно не поверят, только болтуном ославят. А мы сейчас попросим Николаича рассказать нам поподробней об этой, как её?

— Фазе Стоуна, — подсказываю я.

— Вот-вот, о Фазе Стоуна и о том, как вы там работаете. Расскажешь?

— Расскажу, — соглашаюсь я, — Только давай, сначала выпьем за вашу окончательную Победу и закусим как следует.

— Это что, в будущем такими таблетками питаются? — спрашивает Григорий, закусывая спирт бифштексом.

— А что, не вкусно? — спрашиваю я, улыбаясь.

— Нет, почему же? Просто любопытно.

— Это спецпаёк десантника, чтобы можно было в полевых условиях приготовить что-нибудь на скорую руку. А так там едят так же как и здесь. И от выпивки не отказываются.

— Это-то мы поняли! — смеётся Платонов.

— Вы закусывайте, — предлагаю я, — не экономьте. Кончится, я ещё что-нибудь приготовлю.

До поздней ночи я рассказываю комиссару и матросу о Монастыре, о его жизни, о своих товарищах, о нашей работе. Они слушают с интересом, не прерывая. Григорию даже приходится напоминать, чтобы он закусывал.

— Эх! Вот это — жизнь! Вот это — дела! — вздыхает он.

— Выходит, вы, как ангелы-хранители? — говорит Платонов, — Где беда, и вы туда.

— Получается, что так, — охотно соглашаюсь я.

— А какой же вы там нации? — интересуется Григорий.

— А разных. Я — русский, жена моя — чешка. Друзья мои — русский и итальянец, а жены у них: француженка и полячка. Есть среди нас и немец, и поляк, и украинец. Начальники мои: один — француз, другой — швед. Есть и англичане, и американцы, и испанцы, и китайцы, и японцы.

— Интернационал, одним словом, — поводит итог Платонов.

— Григорий, а в вашем отряде есть гитара?

— В отряде нет, но я видел у кого-то из пленных.

— Разыщи.

Григорий уходит. В этот момент раздаётся сигнал телеграфного аппарата, и он начинает отстукивать ленту. Вернувшийся с гитарой Григорий, пока я настраиваю инструмент, читает сообщение, и лицо его светлеет:

— Штаб фронта поздравляет нас с успешным выполнением задания. Утром сюда прибудут: кавалерийский полк, два пехотных батальона и артдивизион. Задача: закрепиться и готовиться к участию в общем наступлении фронта.

— Вот так-то, Николаич! — радуется Платонов, — Дела идут успешно. Может, останешься с нами и пойдёшь до Победы?

— Нет уж, Петрович. Каждый должен жить в своём Времени.

— А ты разве в своём живёшь? Да и сейчас, пойдёшь, леший знает, куда попадёшь. Сам же рассказывал, как с людоедами воевал и от муравьёв бегал.

— Я же говорил, что в своём Времени нас всех уже похоронили. Теперь мой дом — Фаза Стоуна. И чтобы туда попасть, я готов и не через такое пройти. Подумаешь, муравьи! Могли быть и динозавры. Послушайте лучше пару песен, да прилягу я отдохнуть. Завтра мне снова в дорогу, а путь предстоит долгий и трудный.

Я пою своим новым друзьям «Пожары», «Песню о тревожном времени», «Черные бушлаты» и в заключение «В темноте».

— Очень нужен я там, в темноте. Ничего, распогодится!

— Ну, раз нужен, иди. Задерживать не станем, — Платонов берёт в руки автомат, — Отличное оружие, работает как часы. Подарил бы на память, а? Шучу, тебе он нужнее. Мало ли куда тебя ещё занесёт.

— Я бы подарил, да только патроны к нему появятся не раньше чем через тридцать лет. Израсходуешь их, а дальше что?

Утром мы втроём приходим к мастерской. Горн по-прежнему светится желтым.

— Это ты сюда пойдёшь, что ли? — спрашивает Платонов.

Я киваю. Неожиданно Григорий предлагает:

— Николаич! А давай, я с тобой пойду. Вдвоём-то и легче и веселее, сам же говорил.

Я с удивлением смотрю на молодого матроса. Похоже, что он не шутит. Это же надо решиться на такое!

— Нет уж, Гриня. Оставайся в своём Времени. Слишком уж ты мне по душе пришелся, чтобы я потащил тебя разделить мою злую судьбу. Может быть, враги мои так и хотят, чтобы я до конца дней своих скитался по разным Мирам, как неприкаянный. Тебе-то это зачем? Оно первые раза три-четыре интересно, необычно, в диковинку, а затем, знаешь как надоедает! Ну, друзья, желаю вам обоим дожить до Победы и найти своё счастье в вашем Мире. С нами Время!

— Время с тобой, — отвечает Платонов и крепко меня обнимает, — Удачи тебе, Николаич. Дай тебе Бог поскорей пройти свой путь и поменьше встретить на этом пути опасностей.

Жму руку Григория и шагаю в очаг горна.

Глава XV

Жаркий летний день. Я стою на берегу широкой реки, что медленно катит свои чистые, до голубизны, воды среди низких степных берегов. Что это за Фаза? Абсолютно никаких ориентиров. Но это, всё-таки, Земля, а не, Время знает, какая планета. Хоть это утешает. Искатель показывает, что переход расположен в восьми километрах, где-то в глубине поросшей ковылём и разнотравьем степи. Я смотрю на ласковую, манящую воду и решительно раздеваюсь. Время с ним, с переходом! Никуда он не денется. А мне так хочется освежиться!

Около часа я плещусь в спокойных водах реки с неизвестным мне названием. Да и есть ли у неё название? Потом долго лежу на траве, глядя в голубое небо с редкими белыми облаками и слушаю щебетанье птиц. Ни о чем думать не хочется. Особенно о том, что ждёт меня впереди. Перед Платоновым и Григорием я старался не выказывать того смятения, которое владеет мной. Но, ведь если разобраться, то более безысходного положения трудно придумать. Что если выроненная мной нечаянно фраза действительно отражает истину? Что если Шат Оркан в самом деле приговорил меня к пожизненному скитанию по Фазам? Зная мой характер, он уверен, что я не останусь сидеть на месте, а буду искать выход. И вот он построил для меня бесконечную цепь переходов, по которым я, как Агасфер, буду бродить до скончания века. Брр!

Может быть, действительно, лучше было остаться с комиссаром Платоновым и матросом Гришей и идти с ними по дорогам Гражданской войны? Примкнуть, в итоге, к какому-нибудь авиаотряду и стать красным военлётом. А что? На МиГ-29 я воевал, на Як-1 воевал, на Ме-109 воевал, даже на «Мицубиси» воевал. Для полного комплекта не хватает Сопвича, Ньюпора или «Ильи Муромца». Ладно, Андрей Николаевич, размечтался. Теперь уже не переиграешь, назад не вернёшься. Выбрал ты свой путь и иди по нему до конца, не вякай.

Вздохнув, встаю, одеваюсь, подбираю оружие и отправляюсь в путь по холмистой степи. Всё спокойно, всё дышит миром. Но буквально через пару километров эта иллюзия рушится самым жутким образом.

Сначала в одной балке я натыкаюсь на два десятка свежих трупов. Свежих до такой степени, что над ними даже ещё вороньё не летает. Они раздеты и порублены.

Оружие к бою! Здесь раздевают и рубят. Поднявшись на холм, засекаю направление на переход. Он, скорее всего, в развалинах, что виднеются на горизонте. Но до них ещё надо добраться. А это оказывается далеко не просто. Меня четыре раза атакуют самые разнообразные шайки и отряды. Впечатление такое, что сюда собрались разбойники всех времён и народов. Мой пулемёт дожевывает остатки ленты буквально возле самого перехода, где на меня набрасываются «малайские пираты». Приходится обращать их в бегство гранатами.

Смотрю на искатель. Переход где-то в десяти метрах. Проверяю карманы. Увы, ни одного пулемётного патрона. Жалко расставаться с таким оружием, но не тащить же на себе девять с лишним килограммов в надежде где-нибудь найти для него боеприпасы. Закапываю пулемёт под камнем и усмехаюсь. Вот поломают археологи себе головы над этой загадкой.

Из перехода, расположенного между двумя полуразрушенными столбами, выхожу в зимний лес. Долго бреду по снегу, порой проваливаясь почти по пояс и гадая, кто меня сейчас встретит: медведь-шатун, лихие разбойнички или богатырь на могучем коне? Но на пятнадцати километрах пути мне, кроме глубокого снега, никаких препятствий не встречается.

Зимний лес сменяется зарослями гигантских хвощей и папоротников. Мезозой, да и только. В том, что это действительно мезозой, я убеждаюсь очень скоро. Неподалёку от перехода довольно крупный и весьма наглый ящер вознамерился подкрепиться мною. Я расстрелял в его огромную, состоящую, казалось, из одних челюстей (но какие это были челюсти!) голову почти полмагазина. Но, видимо, мозги его были настолько малы, что пули их благополучно миновали, и ящер только тряс головой при каждом попадании.

Я уже подумал, было, о том, чтобы разнести его башку из гранатомёта, но интуиция подсказала мне, что «муха» мне ещё может пригодиться. Тщательно прицеливаюсь и всаживаю одну за другой три пули точно между его маленьких, желтых глаз. Ящер заваливается на спину и визгливо хрипит, дёргая задними лапами, оснащенными гигантскими когтями.

Прохожу ещё три или четыре относительно спокойные Фазы и выхожу на опушку какого-то леса. Впереди ровное поле, за полем ещё лес. В лесу — переход. Так, по крайней мере, показывает искатель. Вроде, всё тихо и спокойно. Но не успеваю я пройти и трёхсот метров, как натыкаюсь на свидетельство того, что здесь могут случиться весьма интересные встречи. Передо мной скелет дикого кабана. Он пришпилен к земле шипообразным колом длиной около полутора метров и толщиной в два пальца. Этот шип или кол сделан не то из кости, не то из камня: очень твёрдый и даже звенит, когда я постукиваю по нему резаком. Неподалёку в землю воткнуты ещё три таких кола.

Еще через километр моим глазам предстаёт аналогичная картина. Только на этот раз к земле колом прибит скелет оленя. Интересный способ охоты. А за мной здесь никто так поохотится не желает? Привожу автомат к бою и продолжаю путь.

Подозрительный шум заставляет меня обернуться. Птица, напоминающая ворона, только размером со штурмовик, летит на меня на высоте около десяти метров. С криком вроде ослиного с примесью карканья тварь пикирует на меня и резко взмахивает крыльями. Только отточенная на постоянных тренировках реакция спасает меня от печальной участи. Быть бы мне приколотым к земле, как тот кабан или олень. Штук шесть кольев вонзается в землю вокруг меня.

Вскидываю автомат и, когда чудовище пролетает надо мной, даю очередь. Пули с визгом рикошетируют от плотного слоя шипов-кольев, которые вместо перьев прикрывают тело чудища, как ежа иглы. Так вот кто так своеобразно охотится в этих краях.

Каркнув с ослиным акцентом, гибрид ворона и ежа разворачивается и снова атакует меня. Стреляю ему в голову и снова уворачиваюсь от летящих в меня игл размером с лом. Однако, шутки в сторону. Хорошо, что я не израсходовал «муху» на динозавра. Автомат его не берёт, посмотрим: устоит ли он против гранатомёта. Пока чудовище разворачивается, привожу «муху» к бою и ловлю его в прицел. Выстрел, и клочья монстра летят в разные стороны.

Теперь пора скорее бежать к переходу. Если появится ещё одна такая летающая крепость, а я не успею добежать до леса, мною полакомятся.

Выйдя из перехода в каменистой пустыне, я присаживаюсь и перевожу дыхание. Подобьём бабки. Еще одна подобная встреча, и мой путь можно считать завершившимся. Да и менее опасные встречи чреваты последствиями. Пулемёта нет, гранат нет, «мух» тоже нет. Патронов к автомату осталось чуть больше полутора магазинов. Правда, есть ещё «Вальтер» с двумя обоймами, но что я с ним буду делать, если меня опять занесёт в мезозой? Разве что, самому застрелиться.

В этой пустыне мне приходится израсходовать ещё с десяток автоматных патронов, отгоняя от себя волчью стаю.

Десять дней я скитаюсь по безлюдным, а порой и безжизненным Фазам. Особенно запомнился пятнадцатикилометровый переход по зловонной желтой трясине, в которую ноги проваливаются по колено, и где я на каждом шагу рисковал провалиться по уши. Из этого болота я выхожу в сплошную темноту. Под ногами что-то вроде бархана. Падаю на этот «бархан» и, не обращая внимания на мелкий дождь, засыпаю как убитый.

Просыпаюсь, когда лучи солнца назойливо пробиваются сквозь сомкнутые веки. Прежде всего, убеждаюсь, что лежу я на большой куче шлака. Осматриваюсь. Оказывается, я попал на крупную железнодорожную станцию.

Луч на искателе гуляет в довольно-таки широком секторе, сориентированном на запад. Цифры, указывающие расстояние, мельтешат, но можно разобрать, что до перехода около пяти тысяч километров. Ничего себе! Вот это — шуточки! Как мне туда попасть? Идти пешком, нечего и думать. Добираться на попутных машинах? Вы остановитесь, когда на обочине голосует человек, вооруженный автоматом? Ехать зайцем по железной дороге? С оружием это тоже не очень удобно. А бросить его нельзя. Мало ли что ещё ждёт меня впереди. Закапываю в кучу шлака автомат, резак и шлем. Прячу поглубже «Вальтер» и иду на разведку. На станции мне сразу становится ясно, что я попал в Америку второй половины тридцатых годов. Сейчас я нахожусь на Атлантическом побережье, а переход где-то в районе Сан-Франциско или Лос-Анджелеса. Значит, мне надо пересечь весь континент. Без денег это невозможно.

Послонявшись по окрестностям станции, забредаю на грузовой пакгауз. Выясняю, что каждое утро там набирают бригады для разгрузки и погрузки вагонов. Оплата сдельная. Сегодня я уже опоздал.

Ночую, зарывшись в шлак. На рассвете я уже возле пакгауза, один из первых. С восьми утра до шести вечера таскаю мешки, ящики, катаю бочки. На левой руке у меня повязка с номером. Каждый мой переход с грузом фиксирует учетчик. Вечером получаю расчет: два доллара шестьдесят центов.

Я уже знаю, что поблизости есть ночлежка, где за десять центов дадут постель и полотенце. Здесь же неподалёку есть дешевая закусочная, где можно хорошо пообедать за сорок-шестьдесят центов.

Начинается череда одинаковых, похожих один на другой, дней тяжелой работы. Утром иду на станцию, меня там уже знают и охотно берут на работу. По своим физическим данным я выгодно отличаюсь от основной массы докеров-подёнщиков. До обеда — беготня из вагона в пакгауз и обратно. Потом закусочная: супчик неопределённого названия и безвкусный, хотя и сочный, бифштекс с суховатой картошечкой и сок. Потом снова работа до шести вечера. А там расчет и ужин. На ужин беру пару хот-догов и кружку пива. Сижу над ними часа полтора, два. Прислушиваюсь к разговорам и сам беседую «за жизнь» с посетителями, что присаживаются к моему столику. С наступлением темноты иду в ночлежку. Она довольно тесная, но чистая. Хотя я уплатил за десять дней вперёд, но каждый раз при входе мне дают новый пакет с чистым бельём, и «комната»: фанерный футляр с узкой койкой, табуретом и занавеской вместо двери, всегда другая.

По моим подсчетам, через три недели такой жизни у меня накопится достаточно денег, чтобы доехать в вагоне IV класса до Тихоокеанского побережья.

Некоторое разнообразие в мою жизнь вносит шайка подростков, которая иногда ловит рабочих на выходе из пакгауза и требует, чтобы они поделились с ними заработком. Некоторые безропотно отдают деньги, некоторые отказываются, и подростки жестоко их избивают. До меня тоже домогались раза три, но я молча отшвыривал их в сторону и уходил в пивную. Всякий раз меня встречала и пыталась отнять деньги всё большая компания.

В четвёртый раз, к исходу первой недели работы, меня встречает сразу восемь хулиганов-рэкетиров. Я иду прямо на них, не сбавляя хода и не обращая внимания на их наглые требования и угрозы. Когда они от слов переходят к делу, я «успокаиваю» их быстрыми, незаметными выпадами. Хулиганы валятся в разные стороны, как кегли, на которые накатывается шар в кегельбане.

Когда я сижу со своей традиционной кружкой пива и хот-догами, к столику подходит мужчина лет сорока в клетчатом костюме и серой шляпе. В руках у него кружка пива и гамбургер.

— Разрешите присесть к вашему столику, мистер?

Я киваю. Мужчина присаживается.

— Видел я, как вы разделались с этой шпаной. Красивое было зрелище. Мне понравилось.

Я неопределённо пожимаю плечами. Понравилось, так понравилось. Мне-то что?

— Через день их будет в два раза больше.

Я снова пожимаю плечами. В два, так в два. Мне-то что?

— А если они будут вооружены?

Третий раз пожимаю плечами и, отхлебнув пива, спрашиваю:

— Послушайте, мистер… Извините, не знаю, кто вы?

— Моя фамилия — Винд.

— Мистер Винд, я не понимаю цели вашего любопытства. Если вас интересует: сумеют ли они меня когда-нибудь уделать, и вы хотите посмотреть на эту сцену; уверяю вас, этого зрелища вы не дождётесь. Мне совершенно наплевать: сколько их будет, и чем они будут вооружены. Вы удовлетворены?

— Таким ответом, вполне. Простите, как к вам обращаться?

— Моя фамилия — Кайт [16] .

— Мистер Кайт, я вижу, что вы в затруднительном финансовом положении.

— Ну, и что?

— Я мог бы дать вам хорошо заработать. Всего одна ночь, и при ваших способностях вы можете получить приличную сумму и больше не ходить разгружать вагоны. Как я понял, вы зарабатываете деньги на поездку куда-то?

— Вы угадали. Мне надо добраться до Лос-Анджелеса.

— Что вы скажете, если я предложу вам билет в вагон I или II класса и сто долларов на дорожные расходы?

— Что я должен буду сделать?

— А вот что.

Винд — хозяин авторемонтной мастерской, заправочной станции и небольшого магазинчика в этом районе. Несколько месяцев назад его начала одолевать шайка подростков-рэкетиров. В принципе, деньги им были не нужны, все они — дети состоятельных родителей. Это вымогательство было для них своеобразным спортом, хобби.

Когда Винд обратился в полицию, оказалось, что один из малолетних рэкетиров — сынок помощника шерифа, а ещё один — племянник местного конгрессмена. Полиция потребовала, чтобы Винд предъявил доказательства. Их у него, естественно, не было. Платить рэкетирам каждую неделю по триста долларов Винд был не в состоянии. Он обратился в частную охранную фирму. Там согласились помочь ему, но оговорили непременным условием, чтобы он приобрёл лицензию на вооруженную охрану. Винд так и сделал. Лицензия вступает в силу завтра утром. Но сегодня к нему приехали рэкетиры и потребовали деньги за месяц вперёд. Винд отказал, у него просто нет сейчас тысячи двухсот долларов. Рэкетиры уехали, сказав на прощание: «Пожалел сегодня тысячу двести, завтра придётся потратить в три раза больше».

То есть, этой ночью они намерены устроить погром. Никто из рабочих Винда не пожелал остаться на ночь охранять предприятие. Винд уже начал подумывать о том, чтобы занять где-нибудь денег и откупиться от хулиганов, когда, проходя мимо пакгауза, увидел как я разделываюсь с такими же оболтусами.

— Как вы смотрите, мистер Кайт, на моё предложение?

Я в очередной раз пожимаю плечами. Предложение, как предложение.

— Сколько их будет?

— Не больше пяти. Их лимитирует количество мест в Форде, на котором они катаются. Учтите, у них, скорее всего, будут цепи и водопроводные трубы. Вас это не пугает?

Я отрицательно качаю головой, а Винд продолжает:

— Огнестрельное оружие у них вряд ли будет, они никогда не заходят так далеко. Но на всякий случай я могу дать вам на ночь свой револьвер.

— В этом нет необходимости.

— Отлично! Мне бы очень хотелось обойтись этой ночью без стрельбы. Ведь лицензия вступает в силу только завтра, в восемь утра. Так вы согласны?

— Да.

— В таком случае, — Винд достаёт бумажник и протягивает мне банкноту в сто долларов, — вот вам аванс. Если завтра утром на моей станции всё будет в порядке, получите билет в вагон первого класса до Лос-Анджелеса. Договорились?

Я киваю.

— Тогда, выпьем ещё по кружечке, и я отведу вас на свою станцию. Уже темнеет.

Ночь. Я сижу в конторке авторемонтной мастерской и варю кофе. Пока всё спокойно. По пустынной улице изредка проезжают машины, но ни одна из них не останавливается ни возле заправки, ни возле мастерской с магазином. Предложение Винда пришлось как нельзя кстати. Мне уже порядком поднадоело работать грузчиком на товарной станции, ночевать в ночлежке и питаться безвкусной пищей в третьеразрядной забегаловке. При воспоминании о меню закусочной мне приходит в голову, что Ильф и Петров в своей «Одноэтажной Америке» описывали именно это время. Выходит, они не погрешили против истины. Невольно вспоминается «Пешком по Европе», где Марк Твен произносит панегирик американской кухне и поносит европейскую. Полвека не прошло, а как всё изменилось: полная инверсия. Конечно, я мог бы разнообразить меню закусочной своим пайком, но лучше его экономить. Одно Время знает, сколько мне ещё скитаться по Фазам.

У бензозаправки останавливается светло-серый Форд. Разом открываются все дверцы, и из машины выходят четверо молодых людей в одинаковых коричневых кожаных куртках и клетчатых брюках. В руках у них обрезки водопроводных труб и цепи. Приехали мои клиенты. Юнцы направляются к магазинчику. Выхожу из мастерской и громко спрашиваю:

— Господа! Вы хотите что-то купить или заправить машину? Обращайтесь сюда!

Не говоря ни слова вся компания поворачивает в мою сторону.

— Приготовьтесь, сейчас будет грустно, — предупреждаю я их.

Но они пропускают предупреждение мимо ушей и пытаются меня окружить. Быстро перехватываю самого резвого, «гашу» его лёгким ударом в шею и завладеваю его трубой. Второй пытается достать меня цепью, но я опережаю его ударом трубы по локтю. Ой, как ему, наверное, стало больно! Он бросает цепь и, схватившись за локоть, вприсядку вертится по мостовой. Третьего, неосторожно приблизившегося ко мне, юнца я встречаю прямым ударом в челюсть. Нокаут. Четвёртый, бросив обрезок трубы, бежит к машине. Но я уже вошел в азарт. Обрывок цепи, пущенный над самой землёй, настигает его в двух шагах от машины. Юнец с разбегу бьётся лбом о дверцу Форда и затихает.

Подхожу к нему и вижу, что он лбом врезался в зеркало заднего вида и разбил его. Не порядок! Иду в мастерскую, беру новое зеркало и заглядываю в прейскурант. Затем подхожу к Форду и меняю разбитое зеркало на целое. Из всех четверых в сознании только один: тот, которого я ударил трубой по локтю. Он сидит на бордюре, нянчит свою правую руку и хнычет.

— С вас семь долларов, сэр, за замену разбитого зеркала.

Юнец обалдело смотрит на меня и молчит. Не говоря ни слова, обшариваю его карманы и нахожу бумажник. Отсчитав семь долларов, сую бумажник ему в карман и снова подхожу к Форду. Спокойно и деловито заправляю бак под горловину и снова возвращаюсь к юнцу, который уже перестал хныкать и только хлопает глазами.

— С вас ещё восемь долларов, сэр, за заправку вашей машины.

На это раз он сам достаёт бумажник и протягивает мне деньги.

— Благодарю вас, сэр! — говорю я и возвращаюсь в мастерскую.

Там я в журнале отмечаю установку зеркала, заправку машины и кладу пятнадцать долларов в кассу. Через окно наблюдаю, как юнец приводит в чувство своих незадачливых приятелей, как они, пошатываясь, подходят к машине и усаживаются в неё, предварительно бросив в мою сторону взгляды, полные ужаса. Форд тихо-тихо, на первой передаче, уползает в ночь. Всё. Теперь я с чистой совестью могу получить от Винда билет до Лос-Анджелеса.

В семь утра приезжает Винд. Увидев своё предприятие в целости и сохранности и обнаружив в кассе приход в пятнадцать долларов, он приходит в восторг:

— Мистер Кайт, ну зачем вам ехать в Лос-Анджелес? Оставайтесь здесь, будете моим компаньоном.

— Нет, мистер Винд, — отказываюсь я, — Мне непременно надо быть в Лос-Анджелесе.

— Настаивать не буду. Раз надо, значит надо. Поехали за билетом.

На прощальный ужин с Виндом в привокзальном ресторане я прихожу уже в цивильном костюме. Камуфлированный комбинезон вместе со шлемом, автоматом и резаком я уже упаковал в чемодан и сдал его в багаж. За ужином Винд говорит:

— Мистер Кайт, моё предложение остаётся в силе. В любое время вы можете приехать и принять участие в деле.

Через час я уже сижу в комфортабельном купе вагона первого класса, в поезде, который везёт меня на Запад. Четверо с лишним суток я откровенно отдыхаю: отсыпаюсь, обедаю и ужинаю в вагоне ресторане. На больших станциях захожу в бар выпить кружечку пива. Мне надо истратить доллары до того, как я доберусь до перехода. Там они будут уже не нужны.

Переход я обнаруживаю в пригороде Лос-Анджелеса, в каком-то заброшенном доме. Выйдя из него на побережье какого-то северного моря, я переодеваюсь в свой привычный комбинезон. Костюм вместе с чемоданом оставляю прямо на берегу. Снова начинаются мои скитания по безлюдным Фазам. Сколько я миновал переходов, Время знает, я уже сбился со счета. Временами меня посещала мысль, что я напрасно отказался от предложения Винда. Но всё это уже праздные мысли, назад мне не вернуться, как и к комиссару Платонову. Неожиданно очередной переход приводит меня в какой-то город.

Чтобы не светиться я поднимаюсь на чердак шестнадцатиэтажного дома и дожидаюсь там темноты. Искатель показывает, что переход здесь в семи с половиной километрах. Когда я с чердака осматриваю город и прикидываю свой маршрут по нему, мне начинает казаться, что я уже был или в этом городе, или в подобном ему. Точно. Этот город очень напоминает мне тот, где я ликвидировал шайку торговцев наркотиками и угнал их джип. Конечно, это не тот же самый город, но по своей неблагополучности, неустроенности и тому тяжелому впечатлению, которое он производит, этот город ничем не отличается от того.

Дождавшись темноты, спускаюсь вниз и двигаюсь, руководствуясь указаниями луча искателя. Город быстро переходит в такой же безлюдный и неблагополучный пригород. Пригород кончается, начинаются садовые участки, почти не возделанные, заросшие бурьяном, с полуразвалившимися домиками.

Внезапно участки кончаются, и передо мной открывается голое поле. Примерно в километре (именно столько осталось до перехода) светятся какие-то дома. Судя по всему, там, в отличие от города, во всю кипит жизнь. Доносятся звуки музыки, слышится шум машин. Но почему-то мне это не нравится. Еще большим неблагополучием веет от этого праздника жизни, он напоминает мне пир во время чумы.

Разглядывая посёлок и размышляя: чем он мне так не нравится, я забываю смотреть под ноги и чуть не влетаю в спираль Бруно. Откуда она здесь? Осторожно преодолеваю препятствие и ещё раз внимательно осматриваюсь, включив прибор ночного видения. Ого! В поле зрения попадает сразу шесть усиков-растяжек, идущих к минным взрывателям. Это мне нравится ещё меньше.

Внимательно смотрю на посёлок, до которого осталось уже не более сотни метров. Путь к нему перекрыт забором из колючей проволоки. Не высокий забор, не выше полутора метров, но интересный. Поизучав его полчаса, я обнаруживаю сразу четыре системы сигнализации, не считая телекамер, установленных на столбах. А вот и охрана. С внутренней стороны забора медленно проходит человек в «камуфляже». Он вооружен автоматическим карабином. Очень интересный посёлок. И что же они там, за колючкой, делают, если окружили себя такой охраной?

Но это — местная проблема. У меня проблема другая: мне надо проникнуть внутрь периметра и добраться до приземистого бетонного строения, окруженного кустами. Переход — в этих кустах. Надо искать слабое место в этой системе охраны. Начинаю двигаться направо. Внезапно из-за облаков появляется Луна, и её свет заливает всё вокруг. Выключаю прибор ночного видения и передвигаюсь короткими перебежками, минуя усы-растяжки. Мне всё видно, но и меня тоже неплохо видать.

Через несколько минут слышу близкий шум мотора. Метрах в пятнадцати вижу ворота, возле них что-то вроде КПП, неподалёку — вышка. На вышке установлен пулемёт. С внешней стороны к воротам подъезжает роскошный лимузин. Из него выходят шесть молодых людей. Три девицы в коротких юбочках и высоких сапожках и трое парней в шортах и свитерах в обтяжку. Парни и две девицы подходят к воротам и прикладывают правую руку к коробке, прикреплённой с внешней стороны ворот. Один из парней вступает в переговоры с охранником. При этом он несколько раз показывает через плечо на третью девицу. Охранник приоткрывает ворота, и парень проходит в домик КПП. Через несколько минут он возвращается, ворота раскрываются, и компания, усевшись в лимузин, въезжает в посёлок. Ворота снова закрываются.

Пожалуй, это единственное место, откуда можно проникнуть в посёлок. Но как это сделать? Пока я изучаю обстановку, к воротам с разных сторон подъезжают ещё четыре машины. Процедура повторяется, за тем лишь исключением, что из этих машин никто не проходит в КПП. Охранники ограничиваются тем, что пассажиры прикладывают руку к коробке на воротах. Похоже, что эта коробка представляет собой дактилоскопический детектор…

Мне удаётся выяснить, что охрану на воротах осуществляют трое. Один находится у ворот, второй в здании КПП и третий — на вышке с пулемётом. Одновременно выясняю, что за воротами наблюдаю не я один. Правее, ближе к дороге, лежат и смотрят на ворота ещё два человека. Поодаль, возле спирали Бруно, ещё один. Рискнуть или не рисковать? А, в принципе, что я теряю? Вчетвером легче что-то предпринять, чем одному. Тем более, что эти люди наверняка знают здешнюю обстановку лучше меня. Решение принято. Тихо подползаю к двоим, лежащим у дороги, и кладу руки им на плечи. Они дёргаются, но я зажимаю им рты:

— Тихо! Услышат! — шепчу я им.

Они удивлённо осматривают меня.

— Ты, что, оттуда? — спрашивает один.

— Оттуда, оттуда, — отвечаю я.

— Ну, и долго же ты. Мы уже хотели без вас прорываться. А что сделаешь с этими игрушками? — он показывает мне револьвер.

— Так, парень, я вижу: вам надо проникнуть туда. Мне тоже. Почему бы нам не помочь друг другу?

— Слушай, да ты кто такой? — подозрительно спрашивает второй, — Не похоже, чтобы ты был из СН.

— Какая тебе разница, парень? Считай, что я — пришелец из космоса. Удовлетворён? Мне нужно проникнуть за периметр и пробраться вон к тому зданию. Вы поможете мне, я помогу вам. Я же не спрашиваю вас: кто вы такие, и что вам там нужно? Сделаем своё дело и забудем друг друга.

— Куда тебе надо? Покажи ещё раз.

— Вон, туда, — я ещё раз показываю на приземистое строение.

— Хм! И нам надо туда же.

— Вот и отлично! Тогда быстренько объясните мне, что это за посёлок, почему он так охраняется и, по возможности, обрисуйте мне систему охраны.

— А ты и в самом деле пришелец из космоса. Ты что, действительно, не знаешь, что это за посёлок?

— Сказал же тебе, я здесь человек сугубо случайный. Хочешь, чтобы я вам помог, рассказывай.

Парни переглядываются, и один из них рассказывает.

Лет двадцать пять назад, ещё до их рождения, здесь не было никаких подобных посёлков. Все жили в обычных городах и сёлах. В стране было что-то вроде социализма. Правда, социализм этот был довольно-таки ущербным (вроде того, который был и у нас). Неизвестно откуда появились люди, объявившие себя борцами за демократию, за социализм «с человеческим лицом», за рыночную экономику. Они обещали, что если им поверят, если за ними пойдут, если их поддержат, то через пятьсот, ну самое большее, через тысячу дней страна поднимется до самого высшего уровня, и все будут жить как в самых развитых странах. И им поверили, поддержали и помогли прийти к власти.

Первое, что эти люди провозгласили в качестве основных принципов новой жизни, придя к власти, два девиза. Первый: «Разрешено всё, что не запрещено законом!» Второй: «Обогащайтесь все, кто как может!» Вот тут-то всё и началось. Используя эти два принципа на полную мощность криминальные и сросшиеся с ними правительственные структуры, прибрали к рукам все богатства страны. Бывшие преступники быстро узаконили свою собственность и стали крупнейшими бизнесменами. О социализме уже никто не вспоминал. Его объявили пагубной ошибкой исторического развития и заявили, что с ним покончено навсегда. О развитии экономики тоже не вспоминали. Чтобы поднять промышленность до мирового уровня, нужны были крупные инвестиции. А их было жалко. Кредиты международных банков беззастенчиво присваивались и утекали на личные счета чиновных и криминальных мафиози. Работали только нефте— и газодобыча, лесоразработки, горно-обогатительные комбинаты, некоторые металлургические и химические предприятия. То есть, те отрасли, которые производили сырьё. Сырьё это широкой рекой утекало за кордон, а прибыль оседала в карманах дельцов. Отечественные предприятия не могли приобрести это сырьё по мировым ценам. Да и ни к чему оно им было, не могли они производить из этого сырья конкурентоспособной продукции, оборудование устарело. А новое купить было не на что.

Заводы закрывались один за другим. Предприятия добывающей промышленности быстро насытились рабочей силой. Уделом прочих стала безработица или подённая работа за нищенскую плату. В стране начался обвальный рост преступности. Население резко расслоилось. С одной стороны оказались те, кто ближе стоял к кормушкам, их было меньше одного процента населения, и они жили безбедно. С другой стороны, те, кто не мог свести концы с концами. Это были все остальные. Богатый класс стал чувствовать себя в городах очень неуютно. Там на них смотрели весьма косо. Пользуясь своими немалыми средствами, новоявленные богатеи стали строить далеко за городами шикарные коттеджи. Строили их поближе друг к другу. Так появились загородные посёлки. Но обездоленный народ не мог терпеть этой роскоши, которой обзаводились за его счет. Начались опустошительные набеги на богатые посёлки. Тогда жители посёлков наняли вооруженную охрану и спрятались за колючую проволоку. В городах остались только низкооплачиваемые рабочие, безработные, пенсионеры и полиция.

Заключительным актом стала отмена паспортов и удостоверений личности. С пятилетнего возраста ввели поголовную дактилоскопию населения. У каждого полицейского появился детектор, связанный с центральным компьютером. Теперь полицейский, приложив палец любого человека к датчику, мог за минуту узнать о нём всё. Но это было бы не так уж и плохо, только палка-то оказалась о двух концах. Проверив отпечатки пальцев человека, полицейский мог одновременно послать на компьютер сообщение, что это лицо совершило некоторое нарушение общественного порядка, и на него наложен штраф. После этого человек не только не мог получить свою нищенскую зарплату, пенсию или пособие, но даже купить себе кусок хлеба, пока не уплатит штраф. Проклятые детекторы установлены повсюду; везде, где производятся какие-либо платежи.

Нашлись люди, которые отказались от дактилоскопии, посчитав это нарушением своих прав. Они объединились в Союз Неповиновения (СН). Их сразу же объявили вне закона, и группы СН ушли в леса и горы. Оттуда они совершали набеги на государственные учреждения, добывая себе всё необходимое.

Но у большинства населения жизнь стала невыносимой. Мало того, что они страдали от многочисленных преступных шаек, а тут ещё и полицейский террор. Люди начали объединяться в союзы, группы, но это строжайше преследовалось. В короткий срок большинство объединений было разогнано, остальные ушли в глубокое подполье.

Мои рассказчики как раз принадлежали к одной из таких подпольных групп с романтическим названием «Ностальгия». Один из членов группы разработал новый компьютерный вирус, который, будучи запущенным в сеть, полностью должен был уничтожить дактилоскопическую базу данных. Но для того, чтобы он сработал, его надо было запустить в центральный компьютер хотя бы районной сети. Периферийные компьютеры, установленные в городе, были блокированы на предмет ввода новых программ. Поэтому они и собрались сегодня здесь, чтобы проникнуть на территорию посёлка, в помещение центрального компьютера (возле него как раз и был нужный мне переход в другую Фазу). Дискета с программой-разрушителем была у того парня, который залёг возле спирали Бруно. «Ностальгия» договорилась с одним из отрядов СН, что они помогут им проникнуть в посёлок. Поэтому парни, поначалу, приняли меня за одного из них.

— И как вы думаете проникнуть к компьютеру? — спрашиваю я.

— Надо снять часового у ворот и на вышке.

— А тот, что сидит в КПП? Он же поднимет тревогу.

— Нет. За ложную тревогу его сразу уволят. Он сначала убедится, как следует, только потом подаст сигнал. Тут главное, быстрота: снять часового у ворот и на вышке, а этого, пока он разбирается, что к чему, мы быстро пристрелим.

— Но того, кто на вышке, без стрельбы не снять.

— Ну и что? Охранники ночью частенько постреливают по подозрительным теням. На это никто не обращает внимания.

— Ну, хорошо. Вы проникаете к компьютеру и разрушаете его базу данных. Ну и что? Её рано или поздно восстановят, и всё вернётся на круги своя.

— Чудак! Да ведь этот компьютер включен в центральную сеть. По этой сети вирус распространится вплоть до столицы. Вся правительственная система, вся жизнь страны будут парализованы. Нет, ты действительно, пришелец! Да без этих грёбанных детекторов сейчас шагу никто не сделает. Они даже через эти ворота ни туда, ни обратно не проедут. Из домов своих выйти не смогут. Литра бензина не нальют, на связь выйти ни с кем не смогут. Вот тут-то их тёпленькими и взять, и продиктовать свои условия. Что они сделают, один против тысячи?

— Но ведь вы-то этого всё равно не увидите. Неужели вы думаете, что вас отсюда выпустят?

Парни снисходительно смотрят на меня. Нашёл о чем спрашивать! Они для себя уже всё решили.

— Хорошо. Я помогу вам. Помогу и к зданию проникнуть и, по возможности, прикрою ваш отход. Но с одним условием. Беспрекословное подчинение.

— Идёт.

Около часа я изучаю процедуру въезда и выезда машин через ворота. Кажется, всё ясно.

— Так. Подтягивайтесь вплотную к воротам. Он — тоже, — киваю я на парня с дискетой, — Двигайтесь по-пластунски. Только осторожней, здесь мины.

— Да мы их наизусть знаем.

— Тем лучше. Как только я сниму часового у ворот, вы сразу бегите в КПП, а он к компьютеру. Часового на вышке я беру на себя. Приготовились. Прорываться будем с первой же машиной, которая будет выезжать из посёлка.

Ждать эту машину приходится около получаса. Вот лимузин, в котором сидят две роскошные дамочки, выезжает за пределы посёлка. Створка ворот медленно ползёт на своё место, а часовой перекрывает своей фигурой временно освободившийся проход.

Я кидаю в него резак. Парни тут же вскакивают и вместе со мной бегут в проём. Пробежав в ворота, я с колена бью короткой очередью по зашевелившемуся на вышке пулемётчику. Словно в ответ на мою очередь из КПП доносятся выстрелы. Путь свободен. Забираю свой резак и бегу за парнем с дискетой, который уже на полпути к зданию компьютера. Двое других выбегают из КПП и тоже бегут вслед за нами.

Парни из «Ностальгии» врываются в помещение, а я быстро нахожу переход. Он за кустами, выглядит как пятно света от фонаря. Занимаю оборону спиной к переходу, перекрывая подступ к входу в компьютерный зал. Оттуда доносится несколько выстрелов, и всё стихает.

Но кто-то из персонала компьютерного центра успел поднять тревогу. Через минуту со стороны посёлка появляется десяток вооруженных охранников. Подпустив их на сто метров, я открываю огонь. Охранники, потеряв троих, рассредоточиваются, залегают, и начинается перестрелка.

Я в более выгодном положении. Они освещены, а я в темноте. Но их намного больше. Впрочем, я не ставлю перед собой задачу поразить их всех. Я просто хочу удержать свободным проход к воротам, поэтому весь огонь сосредотачиваю на тех, кто пытается охватить меня справа. Отбрасываю опустевший магазин и вставляю последний, оставшийся у меня. Что-то ребятишки долго копаются. Еще пять минут, и я уже не смогу их прикрыть. Нечем будет стрелять.

А вот и они. Один за другим из дверей выбегают парни и падают на траву рядом со мной.

— Чего ждёте!? — кричу я им, — Быстро — к воротам! Перебежками! Я прикрою.

— А ты?

— Обо мне не думайте. Я остаюсь здесь. Ну, вперёд!

Выскакиваю на открытое место и длинными очередями прижимаю охранников к земле. Но те тоже не лаптем щи хлебают. Их пули свистят и бьют в землю в опасной близости.

Охранники, понимая, что я — главный противник, не забывают и о своих обязанностях. Перемещаясь под огнём, замечаю, как двое парней, не добежав до ворот, успокаиваются навсегда. Из троих только один успевает выскочить наружу. И то ладно. Сами-то они на такой успех и не рассчитывали. Теперь можно подумать и о себе.

Даю последнюю очередь и отступаю в кусты. На меня падают срезанные пулями ветки. Уже в тот момент, когда я ступаю в желтый круг, одна из пуль всё-таки настигает меня и с такой силой бьёт в левое плечо, что я кувыркаюсь вперёд через голову, прямо в центр круга.

Первая мысль: скорее назад! Лучше под пули, чем сюда. Кажется, я попал в Ад. Осматриваюсь. Я лежу на горячей, остывающей лаве в кратере гигантского вулкана. Извержение закончилось несколько часов назад, но оно явно готово повториться. Я слышу непрерывный громкий рокот, доносящийся из-под земли. Лавовая корка подо мной не дрожит, а буквально трясётся. Раскалённый воздух насыщен серными испарениями. Через многочисленные трещины в лаве фонтанируют струи желтоватого дыма.

Выбраться отсюда невозможно, стены кратера высокие, крутые и гладкие. Да и не нужно мне выбираться. Луч искателя показывает направление на центр кратера. Кратер грандиозен. Я не знаю на Земле вулканов таких размеров. Этот кратер под стать Лунному. Не вижу его противоположного края, но, судя по кривизне стены, его диаметр около пятидесяти километров. Хорошо еще, что переход всего в двух километрах, а не в самом центре кратера.

Поднимаюсь, пытаясь опереться на левую руку, но она не слушается и резкой болью отдаёт в плечо. Делаю беглый осмотр. Мелтан выдержал попадание. Кости целы, но ушиб приличный. Больно, но надо терпеть, оставаться здесь нельзя. Время знает, когда начнётся очередное извержение: через день, через месяц или через полчаса. Да и без извержения здесь долго не высидеть: изжаришься или высохнешь до стадии египетской мумии.

Превозмогая боль, поднимаюсь и, обливаясь потом, задыхаясь в сернистых испарениях, двигаюсь к переходу. Двигаться приходится своеобразно, зигзагами; лавируя как парусник, что движется против ветра. Лава местами такая раскалённая, что на неё невозможно ступить. Жжет даже через толстые подмётки ботинок. Приходится прыгать по выступающим глыбам. Они тоже горячие, но на них можно простоять с минуту, чтобы выбрать направление следующего прыжка. Вдобавок многочисленные столбы дыма и пара тоже заставляют отклоняться в сторону.

Двухкилометровый маршрут я преодолеваю не менее чем за три часа. Обильный пот щиплет глаза. От горячего, насыщенного сернистым газом воздуха донимает постоянный сильный кашель. Течет, мягко говоря, из всех дыр. Левое плечо отзывается болью при каждом шаге, не говоря уже о прыжках.

Но всё когда-нибудь кончается. Кончается и мой путь по этому кратеру. Некоторое время я стою в размышлении перед глубокой впадиной, в которой тускло светится ещё не остывшая лава. Правда, светится она желтым светом, но прыгать туда всё равно как-то не хочется.

Рокот, тем временем, переходит в грохот. Колебания, воспринимаемые ногами, усиливаются в амплитуде и возрастают по частоте. Застывшая лава вокруг меня начинает трескаться и вздыматься, как льдины на реке во время ледохода. Пар и дым поднимаются уже не фонтанами, а сплошной стеной. Начинается извержение. Мне остаётся один путь; нравится мне он или нет, не важно. Вздыхаю и прыгаю вниз.

Приземляюсь я в лесу. В самом обыкновенном лесу нашей среднерусской полосы. Лежу ничком, головой почти в муравьиной куче. Тихо. Кроме птичьего разноголосья, никаких других звуков. Крякнув от боли, прошившей левое плечо, переворачиваюсь на спину. Прямо у моих ног растут сосна и осина. Видимо, между ними я и ввалился сюда.

Какое-то время я лежу и откровенно отдыхаю. Как всё-таки хорошо оказаться в родном, знакомом и безопасном русском лесу после путешествия по кратеру действующего вулкана. Однако, пора сориентироваться.

Смотрю на искатель. Что такое!? Луч гуляет, и гуляет он не в каком-то ограниченном секторе, а гуляет как луч на индикаторе кругового обзора: по всей окружности.

Глава XVI

Интересно. Про такой вариант Кристина нам ничего не говорила. Где же здесь искать переход? Если бы его не было вообще, то и луча бы не было: была бы просто точка в центре индикатора. А так получается, что переход может оказаться в любом направлении. Куда же идти?

А может быть я уже пришел? Хотя, вряд ли. На конец пути это не похоже. Если Шат Оркан посчитал, что я уже созрел, то конец пути должен был бы привести меня прямо к нему в логово. Но тогда как понять такое: переход и есть, и в то же время, его нет? Куда же всё-таки идти?

Стоп, Андрюха, давай без суеты и паники. Осмотрись, подумай и принимай решение.

Осматриваюсь. Никаких следов человеческой деятельности. То есть, ни пеньков, ни тропинок. Это, впрочем, ни о чем не говорит. Настраиваю портативную рацию в шлеме и прокручиваю весь диапазон. Эфир молчит. Одно из двух: либо эта Фаза не обитаема, либо её жители ещё не знают радиосвязи. Впрочем, может быть и третий вариант: они ей уже не пользуются. Радиационный фон в норме. Это тоже ни о чем не говорит. Наличие фона говорит о многом, отсутствие его не говорит ни о чем.

Отсоединяю магазин автомата и выщелкиваю из него оставшиеся патроны. Семь штук. Лихо! Если бы ребята из «Ностальгии» ещё чуть-чуть задержались в компьютерном центре, я бы остался пустым. Пара очередей, и всё. С патронами положение поганое. Будем надеяться, что мне больше не придётся вести такие бои. Хотя, на что можно надеяться?

Куда же мне всё-таки идти? Еще раз с надеждой смотрю на искатель, но он продолжает издеваться. А пойду-ка я, куда глаза глядят. А глядят они в том направлении, в котором я ввалился в этот Мир. А что? Чем в создавшейся ситуации это направление хуже прочих?

Чем дальше я углубляюсь в лес, тем больше убеждаюсь, что здесь никогда не ступала нога человека. Этот уголок природы не знает двуного безжалостного хищника. Даже осторожная белочка, сидящая на ветке, не убегает со всех лап, а с любопытством сморит на меня, подрагивая пушистым хвостиком.

Обходя густые заросли кустарника и вековые сосны, я стараюсь выдерживать прямое направление движения, сверяясь по солнцу и компасу. Примерно через километр выхожу на берег реки. Набираю воды и готовлю себе обед. За едой ещё раз пытаюсь осмыслить своё положение. Искатель по-прежнему показывает в «никуда». Но ведь куда-то идти всё-таки надо. Не сидеть же на берегу реки. Река! Все цивилизации издавна тяготели к речным берегам.

Покончив с едой, берусь за резак и начинаю мастерить плот. Через три часа у меня готово грубое плавсредство. Гружусь на него и медленно спускаюсь вниз по течению лесной реки, следуя всем её затейливым поворотам. Признаков цивилизации пока не видно. Более того, олень вышедший к водопою, при моём появлении не шарахается в чащу леса, а поднимает голову и провожает меня долгим взглядом своих грустных карих глаз.

Я настолько проникаюсь спокойствием и безмятежностью окружающей меня лесной жизни, что когда за очередным поворотом реки вижу на поляне небольшой бревенчатый дом, то чуть не проплываю мимо. Поспешно пристаю к берегу и высаживаюсь.

Спрятавшись в кустах, долго наблюдаю за домом. Никакого движения. Впечатление такое, что там никто не живёт. Хотя, хозяева могли куда-то уйти, и к вечеру вернутся. А дом интересный. Построен он давно, брёвна уже потемнели. Построен весьма примитивно, даже грубовато. А вот крыша. Крыша крыта не дранкой, не шифером и не соломой, а каким-то тёмным блестящим материалом. Очень напоминает солнечные батареи.

Беру автомат на изготовку и осторожно приближаюсь к дому. Обхожу его кругом. Никаких признаков жизни. Дверь не заперта. Вхожу и убеждаюсь, что первое впечатление не было обманчивым. В доме никто не живёт. Нет тех мелких признаков того, что хозяева только ненадолго покинули свой дом и намерены вернуться. Нет в прихожей ни какой-либо обуви, не висит никакая одежда. Рукомойник в углу сухой и давно. Дрова у очага сложены аккуратной кучкой, рядом лежит растопка, но в очаге нет ни золы, ни даже копоти.

Освещение в доме электрическое. Но на полке стоят и свечи в подсвечниках. Прохожу в другую комнату и останавливаюсь как вкопанный. У стены развёрнут компьютер. Преодолев естественное удивление, подхожу к нему. Конструкция мне не знакомая, но, в принципе, разобраться можно. Три монитора; один из них явно предназначен для связи, так как мельчайшие его ячейки чередуются, как воспроизводящие и воспринимающие.

Что еще? Какие меня здесь ещё ждут сюрпризы? В той же комнате стоит ещё один агрегат непонятного назначения. Долго осматриваю его, соображаю и постепенно прихожу к выводу, что это здорово смахивает на Синтезатор. Куда же я всё-таки попал? Кому принадлежит этот дом и вся эта техника?

Возле очага нахожу полку с посудой. Больше в доме нет никаких признаков того, что здесь живут. Окна без занавесок. На двух постелях лежат только матрацы, никакого белья. На полах ни ковриков, ни половиков, ни циновок.

В пристройке нахожу кладовую. Там лари с мукой, крупами, ёмкости с солью, сахаром, какие-то специи. Но нет никаких следов, что этим добром когда-то пользовались. Кроме того, обнаруживаю погреб с запасом овощей. Вот тут я крепко призадумываюсь. Всю эту картошку, капусту, морковь, свеклу и редьку не могли затарить сюда слишком давно. Все эти овощи имеют вполне товарный вид, хоть сейчас вези на рынок. И как это всё соотносится с тем, что в доме никто не живёт по меньшей мере полгода?

Пока я изучаю дом и его устройство, начинает смеркаться. Время с ними, с хозяевами, решаю я и спускаюсь в погреб. Набрав и почистив картошки, разжигаю очаг и готовлю себе ужин. Давно я мечтал о горячей свежесваренной картошечке! При внимательном осмотре кладовой обнаруживаю большую коробку с чаем и такую же с кофе. Отлично!

Завершив ужин тремя кружками ароматного горячего чая, устраиваюсь на диван, пристроив автомат так, чтобы он был под рукой. Бросаю взгляд на искатель. Он всё в той же позиции.

От очага тянет теплом. Умятый мной котелок картошки и чай создают ощущение довольства. Хочется мурлыкать; жаль, некому меня погладить. Мне уже надоело гадать. Если некуда больше идти, то ничего лучшего для длительной остановки мне не найти. Здесь нет ни динозавров, ни рэкетиров, ни гигантских муравьёв, ни белых офицеров, ни гибридов ворона с ежом. Непонятно одно: кто построил и оснастил этот дом и куда делся его хозяин? Время с ним! Придёт, как-нибудь найду с ним общий язык. Я засыпаю.

Утром, проснувшись, варю кофе и завтракаю своим пайком. Ни ночью, ни утром меня никто не побеспокоил. В таком случае, будем пока считать это пристанище своим.

После завтрака решаю осмотреть окрестности. Неожиданно на опушке леса обнаруживаю курятник: двадцать несушек, петух и цыплята. Долго сижу, глядя на это семейство и гадаю: а их-то кто кормил всё это время? Всё-таки интересный этот дом. Солнечные энергетические батареи, компьютер, Синтезатор. Запас овощей, свежих, совсем недавно завезённых. И в то же время, полное отсутствие какого-либо намёка на то, что здесь когда-то, в обозримом прошлом, жили люди.

А, в Схлопку всё это! Решительно захожу в курятник. Всё становится ясно, по крайней мере здесь. Под потолком расположены внушительная ёмкость с комбикормом и цистерна с водой, а посередине курятника — автоматическая кормушка с дозатором. Набираю дюжину яиц и возвращаюсь в дом.

Нерешительно подхожу к компьютеру. Внимательно осматриваю его. Да, панель управления мне совершенно непонятна. Зато всё остальное на месте. Вот центральный блок с процессором и накопителем. Это, судя по всему, принтер, правда, мне непонятна его конструкция и принцип действия. Это явная «мышка». Где гнездо для чтения и записи кристаллов? Его нет, вместо него две щели для дискет. Большая пачка этих дискет обнаруживается в выдвижном ящике стола. Часть дискет пронумерована арабскими цифрами. Интересно, что это за диски?

Включаю компьютер и заряжаю дискету №1. На мониторе появляется блок-схема компьютера, и разноцветные стрелки показывают порядок действия при работе. Отлично! Компьютер мы освоим.

Направляюсь к Синтезатору. Наверное, я вечером был слишком возбуждён и ошеломлён, поэтому и не смог ни в чем толком разобраться. Сейчас мне всё понятно. Вот сенсорный датчик, вот камера, вот пульт управления: на нём только цифры и стрелки. Не понятно назначение монитора. В ящике стола обнаруживаю цветной каталог на плотной бумаге. Вместо текста в нём вполне понятные пиктограммы, обозначенные девятизначными кодами. Попробую.

Включаю Синтезатор и, полистав каталог, набираю девять знаков кода «боеприпасы». Монитор оживает, на нём появляется «дерево». Быстро нахожу автомат Калашникова калибра 7,62 мм и даю команду на исполнение в количестве ста двадцати штук. На дверце камеры загорается сначала зелёный, потом синий сигнал. Открываю дверцу и достаю три полностью снаряженных магазина. Здорово! Магазины я не заказывал.

Войдя во вкус, нахожу в каталоге код «оружие» и по «дереву» добираюсь до пулемёта Калашникова. Есть! Даже с запасным стволом! Творю ещё две ленты на двести патронов каждая и останавливаюсь. Хватит, а то я себе сейчас сотворю танк или БМП.

Тщательно обшарив дом, его помещения, погреб, чердак и окрестности, я прихожу к выводу, что здесь всё предусмотрено для нормальной жизни. Есть необходимый инструмент, есть рыболовные снасти, есть даже двуствольное охотничье ружьё шестнадцатого калибра и к нему три коробки патронов с разной дробью.

На ужин делаю себе грандиозную яичницу, какая только смогла уместиться на самой большой сковороде: девять яиц. Говорят, что вредно есть сразу столько яиц, ну и пусть. Это вредно для тех, кто ест их каждый день. На Синтезаторе творю три бутылки пива. Сидя перед сковородкой у очага и запивая яичницу пивом, я размышляю по поводу сложившейся ситуации. Искатель показывает погоду на мысе Горн в Северной Австралии. Значит, идти мне некуда. Что это значит? Это может означать, что, либо Шат Оркан потерял меня из виду, утратил контроль надо мной, либо он утратил ко мне интерес; то есть, он считает, что я уже отсюда никуда не выберусь, и меня здесь никогда не найдут.

В любом случае, мои похождения или временно приостановились, или кончились. Но и в том, и в другом случае; что для передышки, что для пожизненного заключения, условия не такие уж и плохие. Этот Старый Волк мог бы загнать меня в такие условия, что небо с овчинку показалось бы. Чего стоил хотя бы кратер действующего вулкана. Так что, грех тебе, Андрей Николаевич, жаловаться на судьбину свою горькую. Не такая уж она и горькая. Условия сносные, даже можно сказать, комфортабельные.

Я-то, конечно рассчитывал, что венцом моих скитаний будет или камера, или лаборатория, где мне поставят какие-то условия, и я буду искать выход из положения и, конечно, найду. Но такого конца я, откровенно говоря, не ожидал.

А может быть, он действительно потерял контроль надо мной? Не похоже. Почему именно сейчас, именно возле этого дома? Мне в голову приходит неожиданная мысль. Я встаю и подхожу к компьютеру, потом — к Синтезатору. Нет. Ни тот, ни другой агрегат не имеют ничего общего с теми, что я видел в его лаборатории, когда сидел в замке, в Лотарингии.

Но, тем не менее, слишком уж всё это не похоже на простую случайность. Только вот зачем всё это? Интересно, а как бы я сам поступил, окажись на месте Старого Волка или Шат Оркана? Да что зря гадать. Его психология, его мировоззрение и его возможности для меня тайна за семью печатями. Что я о нём знаю? Только то, что он счел возможным сказать мне тогда, в замке.

Словом, нечего теряться в догадках. Надо осваиваться здесь, настраиваться на долгую жизнь и искать возможность связаться со своими, дать знать о себе. Бросаю взгляд на компьютер. Нет, это глупости. Если всё это дело рук Старого Волка, то он наверняка позаботился о самой строгой изоляции, о том, чтобы я отсюда никак не смог дать знать о себе в Монастырь.

При мысли о Монастыре моё, и без того нулевое, настроение падает ещё ниже. Что сейчас там творится? Интересно. Прошлый раз я скитался по Фазам часов двенадцать-четырнадцать, а в Монастыре прошло только три минуты. Сейчас я «гулял» около двух месяцев, сколько же времени прошло в Монастыре? Несколько минут? Или несколько лет? То, что меня сейчас интенсивно ищут, или искали, по всем мыслимым и немыслимым Фазам, в этом я не сомневаюсь ни на секунду. Хотя, скорее всего, они могли прийти к выводу, что я попал сразу в лапы ЧВП, и в данной ситуации моя Матрица заблокирована.

Нет. Всё равно ищут. Лучше бы мне было остаться там, куда я попал сразу после боя с танками. При этой мысли я усмехаюсь. А как бы я объяснялся с местными властями? Занял бы оборону в песочнице? Или взял этих мальчишек в заложники? И ждал бы, пока наши не вычислят и не восстановят этот переход? Глупо. У меня просто не было другого выхода. И это положение сложилось тогда не случайно. Так было задумано. Старый Волк прекрасно знал, что наши смогут относительно быстро найти меня, при условии, если я останусь на месте. Поэтому он и создал такую ситуацию, что я просто был вынужден сразу же уйти в другой переход и, тем самым, спутал своим товарищам все карты, отрубил всякую надежду на то, что меня смогут найти в обозримом отрезке времени. Не случайно и переход-то там оказался буквально в двух шагах. Нет, надо отдать должное этому Волчаре, враг он серьёзный.

На другой день, искупавшись в реке, я приступаю к постройке бани. Не знаю, как моются соплеменники Старого Волка, но мне без этого подсобного помещения никак не обойтись. Одновременно, по вечерам осваиваю компьютер и создаю на Синтезаторе всё, что необходимо для придания дому жилого вида и обеспечения нормальной жизни.

В первую очередь скидываю с себя надоевший мелтан и тяжелые ботинки. Впрочем, далеко всё это не прячу. Я не на курорте, а в стане врага, здесь можно ожидать чего угодно. Готовлю себе подходящую одежду и обувь.

Один или два раза в неделю с утра ухожу изучать окрестности. Всё больше убеждаюсь в том, что кроме этого дома, в радиусе до двадцати километров нет никаких следов человеческой деятельности. Эфир всё время молчит, искатель никуда не показывает. Чтобы не отвлекаться на приёмник и искатель по несколько раз в день, я присоединяю их к компьютеру. Теперь при малейшем оживлении в эфире или стабилизации движения луча искателя, компьютер зафиксирует это и выдаст мне сигнал.

Во время разведки окрестностей нахожу то место, через которое я вышел в эту Фазу. Оно всего в двух с половиной километрах от дома. Это по прямой. По реке получилось более десяти километров. Оно и понятно. Мне редко встречались реки, у которых так прихотливо извивалось бы русло.

В лесу много грибов и ягод. Особенно обильно растут смородина и малина. В малиннике я обнаруживаю следы пребывания там медведей. Теперь, когда иду в лес за грибами, за ягодами или на рыбалку, беру с собой автомат. Охотничье ружьё висит без дела. Не хочу тревожить здешнюю природу выстрелами и гробить без особой нужды её доверчивых обитателей. С меня пока хватает и Синтезатора.

Правда, я присмотрел в лесу озеро, на котором уток и гусей такое обилие, как муравьев в муравейнике. Когда они поднимут на крыло своё потомство, надо будут посетить это место. Творю на этот случай резиновую лодку.

В природе ощущается приближение осени. Надо готовиться к зимовке. Заготавливаю дрова для бани и очагов. Сушу, солю и мариную грибы. Грибов становится особенно много с наступлением осени. Какое-то дикое изобилие. За лето я наварил достаточное количество варенья из смородины и малины. Скоро пойдёт клюква. Её тоже заготовлю. Несколько раз посещаю заросли орешника.

Решившись, наконец, пошуметь, делаю три выхода на озеро. Без собаки тяжеловато, приходится плавать на лодке за каждой подбитой птицей. Тем не менее, три вечера подряд лакомлюсь дичью. Приличное количество гусей и уток спускаю в погреб, где замораживаю их в обнаруженном ещё летом морозильнике.

В одно прекрасное утро выпадает снег. Я и забыл, что зимой бывает холодно. Не откладывая в долгий ящик, пока варится кофе, творю себе комплект зимней одежды и обуви. Получилось не плохо. Конечно, Лена сделала бы всё это с большим вкусом и фантазией. При воспоминании о Лене мрачнею. Как она там? Что делает? Тут же гоню прочь эти мысли. В долгие зимние вечера у меня ещё будет немало времени для этих невесёлых размышлений. Деваться от них некуда будет.

Наконец, после нескольких оттепелей, окончательно устанавливается зима. Снег выпадает так обильно, что я сразу же убеждаюсь в том, что далеко не всё предусмотрел, когда готовился к зиме. Приходится творить себе лыжи с палками и совковую лопату для расчистки снега.

В пятнадцати километрах от дома обнаруживаю берлогу. Мишек решаю не беспокоить. Пусть спят. Но вот другое соседство вызывает тревогу. Во время путешествий по зимнему лесу мне попадаются многочисленные волчьи следы. Летом я этих зверей не замечал. В принципе, это не значит, что их не было поблизости. Просто, сейчас они оставляют за собой заметные следы, которых не было видно летом.

Особенно встревожило меня появление этих следов в непосредственной близости от курятника. Уж не собрались ли серые тёзки Шат Оркана ко мне с визитом? Что ж, приходите, мне есть чем вас встретить. Только вы ведь никогда не предупреждаете о своих посещениях. Творю на Синтезаторе и устанавливаю вокруг курятника не хитрую, но эффективную сигнализацию

В один из тёмных вечеров сигнализация срабатывает. Быстро надеваю шлем с прибором ночного видения, хватаю автомат и выхожу во двор. Так и есть. Возле курятника копошатся непрошеные гости. Почуяв меня, волки прекращают возню и поворачиваются в мою сторону. Ну, конечно! Они же не знают, чем грозит им моё появление. Вскидываю автомат, и ночную тишину разрывает грохот нескольких одиночных выстрелов. Бью прицельно, на поражение.

Трое из непрошеных гостей остаются на снегу, кровавые следы четвёртого тянутся в лес. Больше они сюда не сунутся. Волки, в отличие от людей, осторожные твари. Дураков среди них не бывает.

Снимаю с убитых волков шкуры и обрабатываю их. Туши оттаскиваю в лес и бросаю их на снегу подальше от дома. Если голодуха припрёт, то сородичи схарчат их.

Но моё спокойствие продолжается не долго. Дней через десять сигнализация вновь извещает меня о том, что кто-то пытается проникнуть в курятник. На этот раз визит нанесла черно-бурая кумушка. Её красивая, с серебряной проседью, шкурка присоединяется к трём волчьим. За долгую зиму волки больше меня не беспокоили, зато лисички навещали ещё три раза. И все они оставили свои роскошные шубки мне, в качестве компенсации за беспокойство.

Долгими зимними вечерами сижу за компьютером. Я уже достаточно освоил его, чтобы составить программы наблюдений за другими Фазами. Почти сразу я понял, что это и есть основное назначение компьютера. Однако все мои попытки выйти на Фазу Стоуна кончаются неудачей. Компьютер даже не запрашивает пароль доступа, он просто блокируется, и мне приходится перезагружать его.

Это в очередной раз убеждает меня в том, что я попал сюда не случайно. Какие, в Схлопку, случайности! Всё ясно и понятно. Несколько раз пресекаю свои порывы набрать код связи Старого Волка. На мой взгляд, это было бы равносильно признанию своего поражения и мольбе о пощаде.

Нет, этого я делать не буду! Не дождётся Старый Волк, чтобы Андрей Коршунов встал перед ним на колени. Всю зиму я не прекращаю попыток взломать блокировки и выйти на Фазу Стоуна. Я полагаю, что это будет самым трудным этапом, дальше я уже найду способ связаться со своими. Но все мои попытки ни к чему не приводят. Тем не менее, я не оставляю их, перебирая один за другим бесконечное множество вариантов. А их, действительно, бесконечное множество. Я уже произвёл необходимые расчеты. Получилось 74! А может быть и больше. Это только в первом приближении.

Я, было, составил программу автоматического перебора всех этих вариантов. Но как только я ввёл её и дал команду на исполнение, компьютер мягко, но решительно пресёк эту попытку. Пришлось снова перезагружаться. Ничего, время у меня есть. Нет таких крепостей, которых бы не взяли большевики! Кто так сказал? Не помню, да это и не важно. Важна суть. Главное, не падать духом и не опускать руки.

В промежутках между попытками взломать проклятую блокировку «путешествую» по Фазам. Наблюдаю их жизнь, отыскиваю критические ситуации. Заодно практикуюсь в поисках решений по их исправлению; планирую операции, которым, увы, не суждено осуществиться. А какие они получаются красивые: отточенные, без сучка и задоринки!

Нахожу время заглянуть и к своим старым знакомым. Сэр Хэнк уже очистил от нежити Синий Лес. Король простил ему победу на турнире и выбор Ялы в качестве королевы. Он пожаловал ему достоинство круна. Сейчас он крун Гомптон. Под его командой отряд из тридцати рыцарей и сотни латников и лучников. Бок о бок с ним действует нагила Эва, подарившая ему сына. Эва собрала двадцать нагил. Они вместе с отрядом круна Гомптона ведут планомерное истребление нежити во всём королевстве. Яла редко сидит на месте, она вместе с Урганом разъезжает по всему королевству и щедро эксплуатирует дары святого Мога на благо всем нуждающимся. Но по первому зову круна Гомптона или Эвы, она бросает все дела и мчится к ним на помощь.

Навещал я и другие Фазы, где мне приходилось действовать. В одной из Фаз я с удивлением и не без удовольствия наблюдал счастливую семейную пару: Ольгу Колышкину и Трижды Героя, полковника Андрея Злобина. Война уже кончилась. Она работала главным хирургом в районной больнице, а он командовал дивизией МиГ-9. Впереди их ждала долгая и счастливая жизнь. Понятно, что это была одна из гармоник той Фазы, где я работал.

Понаблюдав их немого, я отключился. У меня-то и там, у них, и здесь сложилось всё по-другому. Снова мои мысли вернулись к моей подруге. Как она пережила моё исчезновение? Я хорошо помню, что она говорила мне о том, что если со мной случится беда, то жизнь для неё потеряет всякий смысл. Чтобы отвлечься от этих мыслей, я вновь пытаюсь найти способ выйти на Фазу Стоуна и снова, в который раз, натыкаюсь на непробиваемый барьер.

Так проходит зима. Весной я оказываюсь практически запертым в своём доме. Река разлилась, и вода подступила почти до крыльца. Правда держалось половодье недолго, всего три дня. У меня нет точного календаря, я не знаю, какое здесь было число, когда я попал сюда. Поэтому и Новый Год я отмечал весьма приблизительно, взяв установление снежного покрова за 15 ноября.

Когда по моим расчетам наступает конец апреля, я берусь за лопату. Неподалёку от дома вскапываю грядки, где сажаю картошку, редис, морковку и другие овощи. Зимой я подумывал о том, чтобы по весне посеять хлеб, но для этого не нашлось достаточно места. Надо будет летом присмотреть участок леса, окопать его и к осени запалить. Займусь подсечным земледелием. Я уже втянулся в этот неспешный ритм жизни натурального хозяйства. Конечно, все эти овощи и хлеб я могу сотворить на Синтезаторе, но коли уж я попал в такие условия, то и жить надо соответственно.

В одно майское (по моим расчетам) утро я бегу с утра на речку проверить поставленные с вечера жерлицы. Притащив оттуда пару щучек и поставив на очаг кофейник, сижу на крыльце и обдумываю, что мне сегодня надо прополоть грядки, где уже взошли редис и сделать салат. К обеду нужно почистить и пожарить щук а, может быть, запечь?

Надо сходить к лесному ручью, присмотреть место для мельницы. Коль скоро я вознамерился заняться хлеборобством, то не молоть же мне зерно вручную. Надо ставить мельницу. К вечеру истоплю баньку. А после бани, поужинав, проверю одну идейку по поводу прорыва блокады.

Докуриваю сигарету и собираюсь идти заваривать кофе. В этот момент тишину прорезает сигнал компьютера. До меня не сразу доходит смысл этого звука. Я затягиваюсь сигаретой, потом, поняв, наконец, что произошло, срываюсь с места и бегу к компьютеру. Искатель ожил. Открылся переход. Судя по всему, тот самый, через который я вошел сюда. Направление строго на него, расстояние две тысячи шестьсот метров.

На этот случай у меня всё приготовлено. Остаётся только переодеться… Быстро натягиваю мелтановый и камуфлированный комбинезоны, на ноги — ботинки, на голову — шлем. Пулемёт — за спину, туда же вещмешок. Хватаю автомат, искатель и бегу к переходу.

Глава XVII

Не успеваю я отбежать от дома и трёхсот метров, как луч на искателе начинает колебаться. Сначала в узком секторе, ориентированном в направлении на переход. Затем колебания становятся всё шире и шире. И наконец, луч начинает «гулять» по всей окружности, как ни в чем ни бывало. Переход закрылся. Я в нерешительности останавливаюсь.

Что это значит? Зачем понадобилось открывать переход, чтобы через несколько минут снова его закрыть? Что за глупые шутки? А может быть, это — не шутки, а часть плана? Психологическое воздействие, так сказать. Что-то Андрей Коршунов прижился в этой Фазе, слишком уж он комфортно себя чувствует: и материально и морально. Не потрепать ли ему нервишки?

Хотя, глупости всё это. Если бы у меня были такие мысли, то я бы этому Старому Волку, будь он на моём месте, открывал бы переходы через день, и всё время в разных местах. И заставлял бы его совершать марш-броски по пятнадцать-двадцать километров, по сильно пересеченной местности. Здесь что-то другое. Во всяком случае, навестить место, где открывался переход, не мешает. Но торопиться особенно, уже ни к чему.

Возвращаюсь в дом, оставляю там пулемёт и вещмешок и с одним автоматом отправляюсь к переходу. Луч искателя по-прежнему «гуляет» на все триста шестьдесят. Очень скоро прихожу к сосне и осине, между которыми в моё время открывался переход. Всё спокойно: никакого свечения и никакого тумана. На всякий случай бросаю между деревьями сосновую шишку. Она свободно пролетает в проход и падает на траву.

Присаживаюсь на поваленное дерево, чтобы выкурить сигарету и поломать голову над тем, что же произошло. Почему переход открылся на несколько минут и вновь закрылся? И тут я вижу такое, от чего у меня перехватывает дыхание.

В нескольких шагах от бывшего перехода тянется довольно широкая полоса голой земли: желтая глина с примесью старой хвои и листьев. На этой полосе видны три четких отпечатка ног. Примерно такое же чувство испытал Робинзон, когда увидел на своём острове след босой ноги. Я уже настолько привык к своему одиночеству в этой Фазе, что следы эти ассоциируются у меня с самым худшим, на что только может хватить воображения.

Первое, что я делаю, это снимаю предохранитель, оттягиваю затвор и досылаю патрон до места. Причем, при обратном движении придерживаю затвор, чтобы не было слышно щелчка. Еще пару минут тупо смотрю на следы, свыкаясь с мыслью, что отныне я здесь не один.

Догоревшая сигарета обжигает мне губы и напоминает о том, что пора действовать. Выплёвываю окурок и подхожу к глинистой полосе. Следы очень четкие, хоть слепки снимай. До удивления знакомые следы, где-то я такие видел. Тьфу, черт! Понятно, где. Ставлю рядом свою ногу, и на глине отпечатывается точно такой же след: отпечаток ботинка армейского образца середины XXII столетия. Только мой отпечаток больше. След неизвестного «переходопроходца» где-то тридцать шестого, тридцать седьмого размера, не более. Гм!? Ребёнок? В армейских-то башмаках! Может быть, выходец из Фазы, заселённой пигмеями? Всё может быть.

Осматриваюсь. На траве местами видны свежие следы глины, а на мягкой весенней почве хорошо заметны ещё отпечатки. Других следов нет. Значит, пришелец был один. Начинаю разбирать следы. Вот он сделал несколько шагов. Вот остановился и потоптался, осматриваясь. Здесь он присел на упавшее дерево. Встал, постоял, переступая с ноги на ногу, и пошел в том же направлении, в котором пошел и я, когда появился здесь. Иду по следам дальше.

Дальше почва становится суше, трава гуще, и явные следы теряются. Ориентируюсь по едва заметным признакам. Сдвиги слоев старой хвои, сбитая с травы роса, свежесорванная паутина и тому подобное. Впрочем, это всё не очень существенно. Мне уже ясно направление, которое взял пришелец, и на берегу реки его следы вновь проявятся. Там я точно буду знать, куда он пошел: вверх или вниз по течению.

Иду бесшумно. По крайней мере, мне так кажется. Стараюсь даже дышать в полдыха. Вдруг мой слух улавливает негромкий, но характерный звук: сухой щелчок затвора, досылающего патрон в патронник автомата. Звук доносится спереди, справа. Тут же делаю бросок влево и, упав на землю, откатываюсь назад, вправо. Огня не открываю. Не имею дурацкой привычки стрелять наобум, не видя цели. Да и нет у меня того ощущения, что я сам четко посажен на мушку.

Выжидаю. Всё тихо. Осторожно переползаю вправо, выбирая направление таким образом, чтобы не тревожить кустов и низких веток. Слева раздаётся возмущенный щебет птицы. Ага! Это на поляне, где я рубил деревья для плота. Подползаю чуть ближе и внимательно, буквально сантиметр за сантиметром осматриваю поляну. Есть! У самой опушки из-за пенька торчит ствол автомата. Только самый кончик, но вполне достаточно, что бы определить, это АКМ. Ствол смотрит чуть в сторону от меня.

Очень хорошо. Двигаясь вдоль опушки, сползаю к речке. Сейчас под берегом я переберусь на другую сторону поляны, зайду пришельцу в тыл и выясню, кто это посетил меня с оружием в руках.

Вода ещё высокая, но если двигаться вплотную к корягам, обильно торчащим по берегу, можно довольно быстро и бесшумно проскочить открытое место. Короткими перебежками, от коряги к коряге, двигаясь почти на четвереньках, я уже достиг края поляны, когда, упав у последнего, вывороченного водой, пня, слышу над головой тихий вздох и ещё более тихий голос, полный удивления, боли, тоски и недоверия:

— Андрей!

От неожиданности делаю рывок вправо и оказываюсь в воде. Мой автомат смотрит точно в цель, палец лежит на спусковом крючке. Я готов открыть огонь. А на коряге сидит…

Лена смотрит на меня и не верит тому, что видит. Она одета точно так же, как и я. Только вместо шлема на ней тёмно-голубой берет. Руки бессильно опущены, автомат лежит на земле.

Минуту или две я смотрю на неё, не веря своим глазам, изредка встряхивая головой, чтобы прогнать наваждение. Но «призрак» не исчезает. Он только качает головой, и губы его что-то шепчут. Я еле-еле могу разобрать этот шепот, хотя нас разделяют всего три шага:

— Неужели? Неужели я нашла? Нет. Не может быть! Сейчас я проснусь и… У меня просто мания…

Она поднимает автомат, берёт его за ствол и, опираясь им о землю, пытается привстать. Но ноги её не слушаются. Она закрывает глаза и, тихонько покачиваясь взад-вперёд, шепчет:

— Сейчас открою глаза, а его нет. Нет, и всё. Потому, что не может мне так повезти…

Осторожно, словно боясь, что Лена исчезнет, я подхожу к ней и, присев рядом на корягу, трогаю её за плечо. Живая.

— Лен, это ты, что ли? Или у меня глюки? — тихо спрашиваю я.

Спрашиваю даже не её, а себя. Этого просто не может, не должно быть. А Лена, по-прежнему не открывая глаз, шепчет:

— Нет. Это я сплю, и ты мне снишься.

— Ленок? Как ты здесь оказалась?

Лена перестаёт раскачиваться и настороженно спрашивает:

— Как ты меня назвал? Повтори.

— Ленок.

Лена резко поворачивается ко мне и визжит на весь лес так, что, наверное, даже медведи шарахнулись в неизвестном направлении:

— Андрей! Андрюшка!

Она мёртвой хваткой вцепляется в мои плечи, прижимается ко мне и начинает реветь. Реветь самым откровенным образом. Сквозь рыдания прорывается то смех, то не очень-то связные фразы:

— Нашла! Я нашла тебя! Никто мне не верил! Я сама уже перестала верить! Ты ведь не пропадёшь больше? Не пропадай, Андрюшенька, прошу тебя, любимый мой. Я думала, что уже навеки заблудилась в этих бесконечных переходах… Ты никуда больше не исчезнешь? Я уже застрелиться хотела… Как я устала! Устала искать тебя, устала надеяться. Теперь я тебя никуда не отпущу! Куда ты, туда и я! Мне так было плохо без тебя, любимый!

Похоже, что у моей подруги начинается истерика. Надо что-то делать. Я в таких случаях всегда теряюсь и делаю такое, о чем потом не могу вспоминать без того, чтобы не покраснеть, по крайней мере, внутренне. Вот и сейчас я не нахожу ничего лучше, чем вытащить аптечку и извлечь из неё аэрозольный баллончик с успокоительным. Но, не взирая на своё состояние, Лена тут же реагирует на моё движение:

— Что это?

— Успокоительное.

— Идиот!

Резким ударом Лена выбивает у меня баллончик. Её заплаканные глаза тут же просыхают и загораются гневом:

— Ты что, спятил? Собираешься накачивать меня всякой гадостью! Думаешь, у меня истерика? Как не так! Я кто, по-твоему: психолог или саксофонист? Если я после такого нервного перенапряжения позволила себе разрядиться, это не значит, что я потеряла контроль над собой.

— Вот теперь я вижу, что это, действительно, ты! — смеюсь я и целую сердитые, но до невозможности родные и любимые глаза.

— Андрей, это просто чудо, что мы с тобой сумели найти друг друга! — шепчет Лена.

— Нет, Леночка, боюсь, что это далеко не чудо, — бормочу я.

Но Лена пропускает мои слова мимо ушей.

— Я просто растерялась, когда увидела, что дальше идти некуда. Растерялась, не то слово. Я ужасно испугалась, меня просто трясти начало. И вдруг, надо же, ты оказался именно здесь и именно в это время. Теперь мы не пропадём. Теперь мы вместе найдём выход. Куда ж нам идти, Андрей? Ты что-нибудь уже прикинул?

Она с надежной смотрит на меня. До неё просто ещё не доходит, что отсюда нет выхода. Она ещё не знает, что я живу здесь уже около года. Чтобы сразу не отвечать на её вопросы, я перевожу разговор на другую тему:

— Хорошо еще, что мы не начали палить друг в друга. Это была бы та встреча!

— Действительно, только этого и не хватало. Но, милый мой, должна сказать, что ты ходишь по лесу, как медведь. От хроноагента экстракласса я ожидала большего. А когда ты ввалился под берег, я дважды могла подстрелить тебя. Рука не поднималась. Решила сначала поближе посмотреть, кто это за мной охотится? Как оказалось, правильно сделала.

Я вспоминаю, как тихо и незаметно Лена подобралась ко мне, и мне становится стыдно. Да, Андрей Николаевич, подрастерял ты свою квалификацию за этот период беззаботной жизни.

Как ни приятно сидеть на поляне и держать в объятиях вновь обретённую подругу, но не сидеть же так вечно. Впрочем, сейчас я готов просидеть с ней так до самой ночи. Встаю и поднимаю Лену:

— Ну, что ж, пойдём.

— Куда? — спрашивает она.

— Я знаю куда.

Лена с радостью закидывает автомат за спину, хватается двумя руками за мою правую, словно боясь, что я опять исчезну. По-моему, это, действительно, так. Я тоже никак не могу поверить, что мы снова вместе, и Лена не пропадёт сию же минуту, не растает в воздухе. Беру автомат за цевье левой рукой и не спеша направляюсь к дому. Лена прижимается ко мне, не отпуская руки.

— Как ты всё-таки сюда попала? — спрашиваю я её.

— Да, так же, как и ты. По переходам.

— Нет. Я — другой разговор. Я влетел туда, когда мы отходили к переходу, подготовленному для нас Кристиной. Со мной всё ясно. А вот тебя-то как угораздило?

— А ты думал, я буду сидеть сложа руки и ждать пока ты оттуда выберешься? Я же говорила тебе, что я тебя не оставлю, что я всюду тебя найду. И вот, нашла же! Знаешь, как это было трудно.

— Знаю, Леночка, знаю, родная. Но тебя опять понесло на эмоции. Расскажи толком, как ты попала в этот круговорот?

— Когда ты исчез в этой воронке, все решили, что ты опять влетел в систему спонтанных переходов. Магистр даже сказал в сердцах: «Ну и везёт же этому Андрэ! Пусть только вернётся, никуда его больше не отпущу. Будет сидеть здесь и разрабатывать операции, а в Реальных Фазах я сам буду работать». Только я одна поняла, что здесь не всё так просто. Слишком уж ничтожна вероятность открытия случайного перехода именно в этот момент и именно в той воронке, куда ты прыгнул, прячась от пуль. Здесь не обошлось без вмешательства Старого Волка, решила я. Правильно?

— Несомненно, Ленок. Ты, как всегда, умнее всего нашего Сектора, вместе взятого.

— Но когда через сутки Кристина с Ричардом восстановили параметры этого перехода, и все увидели, куда он тебя привёл, тут уже никто не сомневался в том, что это была ловушка.

— Через сутки, говоришь?

Я качаю головой. Да, расчет у Старого Волка был точным. Хорош бы я был, сидя в этой песочнице на виду у всего двора целые сутки. А может быть и больше. Кто знает, какая у той Фазы частота.

— Да, именно через сутки, — продолжает Лена, — Когда все увидели эту песочницу, то сразу поняли, что искать тебя в этой Фазе бессмысленно, что ты сразу же ушел в другой переход. А в этом случае восстановить что-либо невозможно. Я заявила, что такая коварная шутка как раз в стиле Старого Волка. Магистр согласился со мной и сразу же вышел на связь с ним. Старый Волк поклялся Временем, Пространством и Схлопкой, вместе взятыми, что тебя у него нет. Ему, естественно, никто не поверил.

— А зря. На этот раз он говорил истинную правду.

— Это я теперь тоже понимаю. А тогда Магистр послал его в Схлопку, в Черную Дыру и в Нуль-Пространство, вместе взятые, и пообещал, что всё равно до него доберётся. Старый Волк улыбнулся своей традиционной грустной улыбочкой и отключил связь.

— А дальше?

— Дальше все стали гадать и строить планы, один другого фантастичней и не сбыточней. Андрей и Миша договорились до того, чтобы выйти на «Енисее» в Фазу, где базируется ЧВП, и учинить там дебош и потасовку. Совет Магов непрерывно заседал и решал, какие условия мы сможем принять, чтобы Старый Волк согласился вернуть тебя. У всех ум заходил за разум. Отдел Ричарда и весь Сектор Наблюдения искали тебя по всем Фазам, но безуспешно. Кэт высказала предположение, что ты заблокирован, как и в прошлый раз. Многие с этим согласились, но поиски не прекращали.

— Ну, а ты?

— А я сразу поняла, что Старый Волк не отдаст тебя ни на каких условиях. Раз уж ты снова попал в его лапы, то второй раз он на одни и те же грабли не наступит. Я пришла к решению, что тебе нужна моя помощь. Вместе мы будем сильнее и справимся с любым Волком, пусть даже и Старым.

«Да, с ним справишься, пожалуй!» — думаю я про себя, а вслух спрашиваю:

— А как же ты всё-таки угодила в этот лабиринт переходов?

— Я внимательно осмотрела то место, где вы воевали, и откуда ты исчез, и установила, что переход, который организовал для тебя Старый Волк, просуществовал ещё полчаса.

— И что же?

— А дальше Кристина создала для меня переход в это же место, но в прошлое, пять минут спустя после того, когда танки и пехота миновали линию вашей обороны.

— Но ведь это же вторжение в Прошлое! Как Крис могла пойти на это? Могла же образоваться Схлопка!

— Откуда Схлопка? Вмешательства не было, я же не собиралась там совершать никаких действий.

— Всё равно. На открытие прямого перехода нужна санкция Совета. Значит, Крис самовольничала?

— Нисколько. Я убедила и её, и Совет в том, что у меня появилась идея по поводу твоего освобождения, но для её окончательной формулировки мне надо детально проанализировать обстановку на месте.

— И тебе поверили?

— Ты не представляешь, что там творилось. У всех от мозгов шел пар, они уже почти трое суток заседали непрерывно. Если бы им подкинули мысль: обратиться за помощью к Господу Богу, они бы и её утвердили.

— Неужели никто ничего так и не заподозрил?

— Плохо ты всё-таки знаешь нашего Магистра. Он, по-моему, прекрасно понял мой замысел, но вмешаться и остановить меня не успел. Как раз в это время к нему ворвались Андрей с Мишей со своей идеей вторжения на «Енисее». Ну, а я времени терять не стала. Быстро экипировалась, вооружилась, захватила пакет с пайком, аптечку и — в переход. Да! Кажется, Олег тоже понял, что к чему. Он дал мне вот это, в самый последний момент, и сказал: «Надеюсь, это тебе поможет».

Лена показывает искатель перехода, такой же как и у меня, только в браслете горит ещё один желтый индикатор.

— Это — маяк, — объясняет Лена, — Когда он работает, а запас энергии у него на пять тысяч лет, его сигналы можно засечь и запеленговать не только в той Фазе, где я нахожусь, но и из соседних, — Лена вздыхает, — Правда, до сих пор меня никто из наших не обнаружил.

— И куда же ты попала из воронки? Тоже в песочницу?

— Нет. Ты не поверишь. Это было ещё хлеще. Я попала в цирк, на вечернее представление.

— На арену, где выступали львы и тигры?

— Слава Времени, нет. Я оказалась в проходе между рядами. Понятно, что в таком виде я не могла там долго оставаться. Хорошо, что переход оказался рядом. Я быстро прошла на конюшню и там, за тюками с сеном, перешла в другую Фазу. Ты что остановился?

— Всё сходится, Лена.

— Что сходится? — не понимает она.

— Ты тоже была под контролем Старого Волка. Ситуация — один к одному. Что детская песочница во дворе, что многолюдное сборище в цирке. И там, и там переходы буквально в двух шагах: даётся возможность быстро исчезнуть, не привлекая внимания. И в том, и в другом случае быстро последовавший второй переход в другую Фазу делает невозможным дальнейшие поиски нас из Монастыря. Ты понимаешь? Мы исчезли безнадёжно и безвозвратно.

До Лены начинает доходить, её лицо мрачнеет:

— Теперь понимаю. А я-то, наивная, полагала, что раз я сразу не попала к Старому Волку, значит меня занесло в лабиринт спонтанных переходов, и я во власти слепых сил природы. А оказывается, это он устроил себе из меня игрушку. Посадил, сволочь, как крысу в лабиринт, загоняет в разные интересные, с его точки зрения, ситуации и с любопытством наблюдает мои реакции. Значит, всё это было не случайностью, а его умыслом. Ну, гад!

Глаза у Лены темнеют. Она механически, безотчетно, тянет из-за спины автомат. Левая рука уже сжимает цевье, а правая ложится на предохранитель. Лена оглядывается по сторонам, словно ожидает, что Старый Волк притаился где-то здесь, за деревьями, и сейчас она его обнаружит, с наслаждением всадит ему в живот очередь и оставит здесь подыхать. Здорово повлияло на характер моей подруги это путешествие по Фазам. А что будет, когда она узнает всю правду? Чтобы отвлечь её, я спрашиваю:

— Успокойся, здесь стрелять не в кого. Лучше скажи, откуда ты сюда попала? Я, лично, из кратера действующего вулкана. Прыгнул в переход за минуту до начала извержения. А ты? Тоже из вулкана?

— Нет, — Лена улыбается и оставляет автомат в покое, — У этого Старого Волка слишком богатая фантазия и ещё более богатые возможности, чтобы повторяться. Помнишь, как ты путешествовал по протерозойскому морю? Вот и я час назад выбралась из примерно такой же ситуации. Только вместо моря у меня было бескрайнее болото, абсолютно лишенное надводной растительности, зато обильно заросшее водорослями. Я шла по нему семь часов, то по пояс, то по плечи в воде, с трудом продираясь сквозь подводные заросли. Об ноги постоянно тыкались какие-то невидимые, но довольно крупные твари. Я всё время думала, что если они начнут меня есть, я ничем не смогу им помешать, так как я их даже не вижу.

Только сейчас я замечаю, что комбинезон у Лены всё ещё мокрый. Беру её под руку и увлекаю за собой:

— Пойдём.

— Куда же ты меня, всё-таки, ведёшь?

— Скоро увидишь, — успокаиваю я её.

Через несколько минут мы выходим на поляну, где стоит «мой» дом. Лена останавливается как вкопанная и снова хватается за автомат.

— Оставь оружие в покое. Я же сказал, что здесь стрелять не в кого.

Лена нерешительно идёт за мной. Мы заходим в дом, и я приглашаю:

— Входи и будь здесь Хозяйкой.

Лена смотрит на меня с недоумением:

— Чей это дом, Андрюша?

— В данный момент, наш. Во всяком случае, пока никто не пытался предъявить мне свои права на него.

— Ты хочешь сказать… — Лена не решается продолжить.

— Да, именно это я и хочу сказать. Я здесь живу, а теперь и ты будешь жить здесь. Ведь идти-то нам дальше всё равно некуда. Ты посмотри на искатель. Подожди удивляться, пройди в соседнюю комнату и посмотри, что там.

Лена открывает дверь и столбенеет. Дар речи возвращается к ней только через пять минут, после того как она внимательно осматривает компьютер и Синтезатор:

— Андрей, чье это хозяйство? Откуда ты всё это взял?

— А ты не догадываешься?

Лена ещё раз внимательно осматривается, и страшная догадка осеняет её:

— Ты хочешь сказать… — снова начинает она и снова останавливается.

Ей страшно высказать ту мысль, что пришла ей в голову. Я спокойно присаживаюсь на диван и закуриваю:

— Да, Лена. Ты правильно поняла. Это — конечный пункт нашего маршрута. Хотя, возможно, что это только промежуточная остановка. Но, согласись, условия здесь более комфортные, чем те, в которых мы с тобой гостили у Старого Волка не так давно.

Автомат со стуком падает на пол. У Лены подгибаются ноги. Она качает головой и спрашивает:

— И давно ты здесь обитаешь?

— Через два месяца будет год.

— Год!?

Я киваю. Силы окончательно оставляют Лену, и она опускается на пол рядом со своим автоматом. Да, такое переварить с разгону трудновато. Я поднимаю подругу с пола и отношу её на диван. Там я расшнуровываю и снимаю с неё высокие ботинки, освобождаю от сырого комбинезона. Укрыв Лену, оставшуюся в одном мелтане, одеялом, я тихо говорю ей:

— Успокойся, отдохни и приди в себя. А я пока приготовлю обед. Кстати, сам сегодня ещё ничего не ел. Затоплю баньку, после обеда попаримся, а потом и поговорим обо всём.

Лена молчит, и я оставляю её. Первым делом отправляюсь топить баню. Потом иду хлопотать с обедом. С первым блюдом проблем не будет. Только вчера я сварил чугунок щей с грибами. Что сделать на второе? Ну, разумеется, хорошую яичницу. Что еще? Ведь Лена изголодалась за семь часов прогулки по болоту. А когда она ела перед этим, одному Времени известно. Тут я вспоминаю о щуках, пойманных сегодня утром. Прекрасно! Угощу её своим фирменным блюдом с варёной картошечкой.

Когда всё готово, иду за Леной. Она всё ещё находится в прострации. Или просто измучена? Скорее всего, и то, и другое.

— Кушать подано, ваше величество! — докладываю я, — Прошу к столу.

Лена встаёт и босиком шлёпает к очагу, где уже накрыт стол. Смотрю, как моя подруга ступает босыми ногами по голому полу, и решительно направляюсь к Синтезатору. Времени изобретать что-то особое нет. Я вспоминаю, в чем Лена любила ходить дома, и достаю из камеры мягкие кожаные тапочки-чешки голубого цвета. Лена кивает и натягивает их на ножки. Потом она сама сотворит всё, что ей будет нужно.

Ест Лена равнодушно, почти механически. Видно, что тяжелые думы всё ещё одолевают её. Но постепенно аппетит у неё разыгрывается, и она с явным сожалением заглядывает в опустевшую миску. Не давая ей высказать сожаление по поводу быстрой кончины щей, выставляю на стол сковороду с горячей яичницей. Лена вопросительно смотрит на Синтезатор, но я отрицательно качаю головой:

— Самые, что ни есть, натуральные. Только вчера снесённые.

Брови у Лены удивлённо лезут вверх, но я делаю небрежный, успокаивающий жест рукой. Ешь мол, потом всё объясню и покажу. Лена набрасывается на яичницу с аппетитом давно не евшего человека. Настроение моей гурманки заметно поднимается. Когда же я выставляю на стол запеченных щук и чугунок горячей картошки, сдобренной маслом, моя подруга окончательно обретает утраченное было душевное равновесие. А говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Ерунда! Женщины устроены так же. По крайней мере, моя женщина. Обсасывая рыбьи косточки, Лена спрашивает:

— Так ты здесь прожил уже, без малого, год?

Я киваю.

— Здорово! — качает головой Лена, — Я ушла на твои поиски через три дня после того, как ты пропал. Скиталась я около трёх месяцев. Может быть и больше. А у тебя здесь прошел почти год. Вот что значит разность хроночастот. А интересно, сколько времени прошло в Монастыре?

— Лучше не ломать над этим голову. Одно Время разберётся в этой частотной чехарде. Помнишь, в тот раз я по собственному времени плутал более двенадцати часов, а в Монастыре прошло всего три минуты. А сейчас вполне может получиться и наоборот.

— Да, — соглашается Лена, — всё может быть. А сколько времени ты скитался на этот раз?

— Время его знает, Ленок. Очень трудно было проследить. По субъективным ощущениям, где-то около двух месяцев. А конкретно засечь было невозможно. Ты и сама, наверное, переходила из дня в ночь, из утра в вечер и наоборот. Мне только в одной Фазе пришлось задержаться дней на десять.

— Где это? — живо интересуется Лена.

— В довоенной Америке. Пришлось пересечь весь континент и зарабатывать деньги на дорогу.

Я рассказываю о своей жизни в той Фазе, о том, как выходил из положения, и чем всё кончилось. Рассказываю подробно, не жалея ни красок, ни юмора. Лена заинтересованно слушает, кивая и чему-то улыбаясь. Пока я рассказываю, мы расправляемся со щуками и картошкой. Ставлю на стол кофейник, а на десерт подаю орехи и испеченное мной накануне печенье. Отпив несколько глоточков, Лена говорит:

— Ты знаешь, у меня была аналогичная ситуация. Только это было в Европе, почти сразу после Первой Мировой войны. Я вышла в районе Ниццы, а переход, по моим прикидкам, был где-то на Урале.

— Ого! И как же ты вывернулась?

— Так вот и вывернулась. Пришлось порядком поломать голову. Но, в конце концов, мне просто повезло. А в начале ситуация была незавидной. Грузить вагоны, как ты, или работать в порту я не могла. Меня бы просто на смех подняли. К тому же после войны царила жутчайшая безработица и конкуренция была страшная. Тебе повезло с этим Виндом. Но я на такое рассчитывать тоже не могла.

— А что? — прерываю я её, — По-моему, ты бы справилась.

— Я тоже так думаю. Но ведь надо чтобы так подумали и другие. А кто так подумает? У меня оставался один легальный путь заработать деньги. Ага! Ты, я вижу, правильно понял. Мне оставалось только идти на панель. Но и этот вариант отпадал. Не по моральным соображениям, отнюдь. И не потому, что у меня ничего не получилось бы. Тут я была бы вне конкуренции. Но… Кто пригласит на ночь девушку в камуфлированном комбинезоне, в этих ботинках, да ещё и вооруженную автоматом? Конечно, после войны в Ниццу съехалось немало самых разных извращенцев со всей Европы, и, возможно, в конце концов, я бы и нашла любителя такой экзотики. Но, боюсь, слишком долго пришлось бы его искать. Я поразмыслила и выбрала другой способ.

— Какой же?

Я уже сгораю от любопытства. В самом деле, как может в такой ситуации обзавестись необходимой суммой молодая женщина? Впрочем, Ленка на то и Ленка, чтобы всегда найти выход из положения. А она спокойно отвечает:

— Криминальный.

— Какой, какой? — я не верю своим ушам.

— У тебя плохо со слухом? Я в один прекрасный вечер совершила два налёта. Сначала я ограбила ювелирный магазин, потом лавку старьевщика.

— Ну, ювелирный я понимаю. А старьевщика-то зачем?

— Ты слушай. Я заявилась в магазин перед закрытием. Там дежурил полицейский, сторож, и оставались ещё два продавца. Лицо у меня было закрыто очками ночного видения. Я навела на них автомат. «Стоять! Не двигаться! Руки за голову! Лицом к стене!» Полицейский, было, дернулся.

— И ты, что, убила его?

— Мокруху шьешь, начальник? Не выйдет. Никого я не убивала, меня там даже не было, никто ничего не докажет. Я просто дала очередь в потолок. Много грохоту, много звону и полные штаны у всех четверых. Но надо отдать должное полицейскому и сторожу. Продавцы безропотно отдали мне остатки дневной выручки (они уже успели сдать большую часть её в банк), раскрыли передо мной сейфы и сами загрузили их содержимое в любезно предоставленные ими два саквояжа. Вот тут, когда я, пожелав всем спокойной ночи, покидала магазин, полицейский заметил, что руки у меня заняты, а автомат висит на ремне. Я не успела дойти до дверей, как он бросился на меня с дубинкой. Сторож тоже пришел ему на помощь. Лучше бы они этого не делали. Боюсь, что им пришлось обоим пролежать в больнице больше месяца.

Я от души хохочу, представив, как моя подруга, аккуратно поставив на пол саквояжи, ещё более аккуратно укладывает рядом с ними полицейского и сторожа. А Лена невозмутимо продолжает:

— На прощание я погрозила пальцем сильно побледневшим продавцам и спокойно вышла на улицу. Саквояжи я зарыла в мусорном контейнере, в трёх кварталах от магазина. Затем я взломала лавку старьевщика и выбрала там платье поприличнее, какие-то туфли и старенький чемодан. Старьевщик заявлять в полицию не стал, так как я оставила на прилавке купюру в сто франков. Потом я переоделась, сложила свою амуницию в чемодан и сдала его в камеру хранения на вокзале. Утром я пришла на место своего преступления. Там вовсю работала полиция. Я нашла хозяина магазина. «Мсье, — сказала я ему, — Вчера, в восемь вечера, вас ограбили. Ради Бога, не прогоняйте меня, а выслушайте! Вчера, в половине девятого, я видела, как какой-то тип прятал в мусорном контейнере два саквояжа».

— Ну, и рисковала же ты! — удивляюсь я.

— Уверяю, никакого риска не было.

— Но тебя могли опознать продавцы, сторож и полицейский могли дать твоё подробное описание.

Лена звонко и заливисто хохочет:

— Ну, и наивный же ты, Андрюша! Сразу видно, что ты плохой психолог. Конечно, и полицейский, и сторож, и продавцы уже подробно описали грабителя. Но неужели ты думаешь, что по этому описанию можно было опознать хрупкую девушку с тихим голосом и изящными ручками, пусть и бедно одетую. Ха! В описании; я его не читала, конечно, но знаю точно; значился широкоплечий громила ростом более ста восьмидесяти сантиметров, с огромными ручищами и зычным, хриплым голосом.

Теперь уже я смеюсь от души. Ленка — умница, она никогда не промахнётся. В самом деле, ни полицейский, ни сторож никогда не признаются, что их голыми руками уделала слабая, на их взгляд, девушка. А продавцы… Да им от страха всё, что угодно могло пригрезиться. Я не сомневаюсь, что если их допрашивали и по отдельности, они дали примерно такое описание грабителя, какое нарисовала Лена.

— И что было дальше? — спрашиваю я, вытирая выступившие слёзы.

— Дальше? Мы с двумя полицейскими поехали к тому контейнеру, где я запрятала саквояжи.

— Опять риск. Тебя могли опознать по отпечаткам.

— Нет, — Лена мотает головой, — Во-первых, им и в голову не пришло брать у меня отпечатки. А во-вторых, на саквояжах они обнаружили только отпечатки продавцов. В магазине я работала вот в этих перчатках.

Лена вынимает из кармана комбинезона свои, некогда голубые, а теперь буро-синие перчатки.

— Когда проверили содержимое саквояжей, и выяснилось, что ничего не пропало, хозяин тут же выплатил мне вознаграждение в пять тысяч франков. Я посчитала, что достигла цели, но, увы, этих денег хватало на билет только до границы. Сам понимаешь, время послевоенное: разруха, инфляция, дикая дороговизна. К тому же возникла ещё одна проблема: у меня не было никаких документов.

— А не проще ли было бы самой продать хотя бы часть драгоценностей?

— И тут же попасться на этом! Ждать, пока всё утихнет, я не могла. Уехать куда-нибудь подальше, тоже. Это был единственный вариант.

— А если бы старьевщик заявил о взломе своей лавки, и полиция сопоставила бы факты?

— А с чего бы он стал заявлять? Я же не ограбила его, а купила у него вещи, правда, без его ведома.

Я с восхищением смотрю на подругу. Гениальная женщина! Я бы всё так тонко продумать не смог. А Лена продолжает:

— Я призадумалась. Повторять трюк с ограблением магазина нельзя, меня быстро привлекут, как сообщницу. Я уже начала подумывать об ограблении банка и стала присматривать объект для операции, когда на глаза мне попалось объявление. «Мадам Бенуа приглашает молодых, не старше 25 и не моложе 18 лет, женщин привлекательной внешности с хорошей фигурой для работы в варьете. Труппа поедет в Екатеринбург, где через две недели открывается международный съезд золотопромышленников. Знание русского языка, вокальные и балетные способности необязательны». Последняя фраза меня насторожила. Я навела справки и выяснила, что мадам Бенуа вовсе не антрепренер варьете, а бандерша. Она формирует публичный дом и действительно хочет ехать с ним в Екатеринбург, рассчитывая порастрясти кошельки золотопромышленников. Я приоделась по последней моде. Выглядело это несколько шокирующе. Представь: светло-бежевое атласное платье в обтяжку, без рукавов и намного выше колен. Такого же цвета сапожки-ботфорты, чуть ли не до середины бедра и на высоченной шпильке. Плюс ко всему, золотистые велюровые перчатки выше локтя. В парикмахерской я привела в порядок свою прическу и в таком виде заявилась к мадам Бенуа. При виде моих форм мадам чуть в обморок не хлопнулась. Придя в себя, она устроила мне собеседование, чтобы выяснить, насколько я гожусь для работы на съезде. Я не стала разыгрывать из себя святошу и поведала мадам такое, что она тут же стала отпаивать себя коньяком, впрочем, она не забыла налить и мне рюмочку. Мои познания в сексуальной сфере шокировали даже эту, видавшую всякие виды, бандершу.

— Представляю, что ты ей наговорила! — хохочу я.

— Да ничего особенного, — невинно отвечает Лена и продолжает рассказ.

— Мадемуазель Елена, — заявила бандерша, придя в норму, — Вы будете самым ярким бриллиантом в коллекции моего предприятия. Если вы возьмётесь обучить всему, что знаете в нашем деле, моих девушек, я выплачу вам пятнадцать, нет двадцать процентов прибыли. Договорились?

— Я согласна, — ответила я.

— Приступайте к работе немедленно. Девушки будут приходить сюда каждый день, и вы будете работать с ними с двенадцати до девятнадцати часов. Жить можете здесь, на всём готовом. Если вам понадобятся деньги на какие-нибудь расходы, касса предприятия к вашим услугам. По вечерам будут приходить клиенты. Предоставляю вам право проверять, как девушки усваивают ваши уроки. Для этого я устроила систему скрытого наблюдения за номерами, я покажу её вам. Понятно, что вам самим нет необходимости подрабатывать вместе с ними. Вы созданы не для местной клиентуры. Выпьем за успех нашего предприятия!

— Целую неделю, — рассказывает дальше Лена, — я добросовестно исполняла обязанности наставницы и тренера в заведении мадам Бенуа. Девушки, в большинстве своём, оказались способными ученицами. Еще неделю заняла дорога до Екатеринбурга. Оказавшись там, я, разумеется, не стала способствовать процветанию нашего бизнеса. В тот же день я совершила поездку в Верхний Уфалей, где и исчезла в одной из пещер. Боюсь, мадам Бенуа до сих пор оплакивает моё исчезновение.

— Ну, Ленка! Ты у меня — гений! — не удерживаюсь я от похвалы.

— Скажешь, тоже, гений! — улыбается Лена, — Никакой я не гений, просто, нормальный хроноагент. И потом, с кем поведёшься, того и наберёшься. Не ты ли всегда говорил: нет безвыходных положений, есть безвыходные люди. Да то ли ещё было! Это ещё ситуация была, можно сказать, тривиальная.

— Ну, хватит, — предлагаю я, — Рассказывать о своих приключениях друг другу мы можем очень долго. На что другое, а на это у нас времени будет с избытком. Пойдём-ка лучше попаримся. Банька готова. Ты не против?

— Ой! Ты даже об этом позаботился! — радуется Лена.

— Плохим бы я был мужем, если бы не знал, о чем ты сейчас, после всех этих злоключений, мечтаешь. Пойдём.

Отвожу Лену в баню, а сам возвращаюсь в дом. Подхожу к Синтезатору и творю для Лены голубой бархатистый халат с серебряными ящерицами и белым поясом. Подумав, добавляю белые гольфы. Спустившись в подвал, наливаю из бочонка ведёрко пива и со всем этим добром направляюсь в баню.

В предбаннике я оставляю халат и гольфы рядом с мелтановым комбинезоном и тапочками. Раздеваюсь сам и, набрав ковш пива, вхожу в баню. Лена уже нежится, разлёгшись на полоке. Выплёскиваю на каменку полковша пива. Горячий пар, насыщенный запахом хлеба и хмеля, мгновенно заполняет баню. Беру в руки берёзовый веник и, подойдя к подруге, командую:

— Расслабься!

Лена с готовностью распластывается, и я начинаю работать веником. Паримся мы долго и самозабвенно. То обливаемся ледяной водой, то поддаём пару: водой или пивом. Наконец, Лена бессильно распластывается на полоке и бормочет:

— Всё. Я, кажется, уже вся испарилась. Облако без штанов.

Обливаемся тёплой водой и выходим в предбанник. При виде роскошного халата Лена взвизгивает от радости и целует меня в щеку. А я набираю ковш пива и присаживаюсь на скамейку. Сделав два глотка, передаю пиво подруге. Мы пьём пиво и медленно сохнем. Обсохнув, Лена одевается, а я, прихватив её мелтановый комбинезон и свой камуфляж, иду в дом в одних ботиках. Там я надеваю халат и домашние тапочки.

Лена критически меня оглядывает:

— И всегда-то так. Для меня старается, а себе ничего толком не может сделать.

— Так, Леночка, со стороны-то оно всегда виднее.

Лена вздыхает и подходит к Синтезатору:

— Объясни, как с ним надо работать.

Выслушав мои инструкции, она тут же творит мне синий атласный халат и белые тапочки на мягкой подмётке.

— Завтра проверю твой гардероб и займусь им отдельно, — обещает она.

— Лена, ну перед кем мне здесь наряжаться?

— Как перед кем!? А я? Что, я уже не женщина? Мне что, не доставляет удовольствия смотреть на тебя? Ты же хочешь, чтобы я выглядела красиво и была одета со вкусом, пусть даже и с твоим вкусом.

— Ну, если говорить о вкусах, то мне больше всего по вкусу, когда на тебе вообще нет никакой одежды.

Лена смеётся:

— Это я прекрасно знаю. Но знаю и то, что даже излюбленным зрелищем нельзя наслаждаться постоянно. Приедается. Надо как-то разнообразить.

Мне ничего не остаётся как только согласиться и принять её дары. А Лена меняет тон и тему разговора:

— Так значит, это — наш с тобой конечный пункт? Я правильно поняла тебя перед обедом? И ты здесь находишься уже почти год.

— Знаешь, Ленок, ещё сегодня утром я думал именно так. И именно потому, что живу здесь почти год. Поначалу, как только я сюда попал, я, было, решил, что это — временная остановка. Что Старый Волк готовит для меня какие-то новые испытания, намного более «весёлые» чем прежде. Но потом, сопоставив факты, я решил, что для временного заключения он мог бы оборудовать тюрьму и попроще. Знаешь, в чем разница между КПЗ и стационарной тюрьмой, где сидят месяцами и годами?

Лена кивает, а я продолжаю:

— Вот, на основании этих признаков я и пришел к выводу, что эта Фаза — место моего пожизненного заключения. А вот сегодня утром, когда мы встретились, и ты, обалдев от неожиданности и нахлынувшей радости, сказала мне, что это просто невероятное чудо, что мы, наконец, встретились, я вдруг решил, что это далеко не чудо, и это часть замысла Старого Волка. И с этого момента я каждый час жду от него какого-то сюрприза. Подожди, не возражай, выслушай до конца. Понимаешь, если бы он просто хотел нам напакостить, он развёл бы нас с тобой по этим переходам на недостижимые дали, и мы бы больше никогда не встретились. А сейчас ты, после всех перенесённых мытарств, пришла именно туда, куда нужно. Нужно кому?

Лена порывается что-то сказать, но я останавливаю её движением руки.

— Ясно, что это нужно в первую очередь тебе и мне. Но ему-то что до этого? Когда ты с ним общалась в Сен-Канте, он произвёл на тебя впечатление альтруиста? На меня он такого впечатления не произвёл. Вывод? Наша сегодняшняя встреча, это — часть его плана. Теперь нам следует ждать его дальнейших действий. Каких? Не знаю. Предлагаю не гадать, а готовиться. Материальную часть я уже частично подготовил. Сотворил пулемёт и четыреста патронов. Надо будет сделать ещё несколько гранат и «мух», а может быть и бластер-дезинтегратор. Но всё это так, для самоуспокоения. Главное, моральная готовность, готовность к тяжелой борьбе: моральной и психологической; борьбе более тяжелой, чем была прошлый раз. Ведь он тоже извлёк определённый урок. Ты понимаешь меня?

Лена кивает. Она встаёт и, скрестив на груди руки, с задумчивым видом начинает мерять шагами комнату. Ножки её в мягких тапочках неслышно ступают по циновкам. Я не нарушаю течения её мыслей. Беру с полки у очага трубку, набиваю её табаком и раскуриваю. Ходит и размышляет Лена довольно долго. Я успеваю выкурить трубку, выбить в очаг пепел и почистить чубук с мундштуком. Наконец, Лена останавливается возле компьютера и, всё так же задумчиво, смотрит на него. Помолчав ещё несколько минут, она, не оборачиваясь, говорит:

— Знаешь, Андрюша, ты прав. Я сейчас изо всех сил искала, чем бы тебе возразить, искала аргументы против твоих доводов. И, признаюсь честно, не нашла ни одного. Что ж, будем готовиться. Если он думает, что мы после всего перенесённого созрели и тёпленькими упадём ему в руки, он сильно заблуждается. Мы с тобой всё-таки хроноагенты.

— А не саксофонисты! — улыбаюсь я.

— Именно, не саксофонисты, — поддерживает меня Лена и вдруг резко поворачивается ко мне, ужаленная пришедшей ей в голову мыслью, — Андрей! А что если за то время, пока ты здесь жил, переход где-нибудь уже несколько раз открывался, а ты этого не знаешь. Ты же не сидел, непрерывно глядя на искатель.

— Нет, Лена. За всё это время переход открылся только один раз. И это было сегодня утром.

Я подхожу к компьютеру, снова подключаю к нему искатель и объясняю Лене принцип действия придуманной мной системы слежения. Лена понимающе кивает и снова смотрит на компьютер.

— Объясни мне, как он работает. Ты ведь уже разобрался в нём?

Я присаживаюсь рядом, и через полчаса Лене уже почти всё ясно. Она спрашивает:

— А ты не пытался связаться с нашими? Хотя, что за ерунду я спрашиваю. Это было первое, что ты попытался сделать, и у тебя ничего не вышло.

— Ты правильно поняла. Старый Волк не для того оснастил мою тюрьму компьютером, чтобы я с его помощью сообщил в Монастырь, где я нахожусь. Больше того, я могу наблюдать любые Фазы, кроме нашей. Разумеется, я не оставляю попыток пробить эти блокировки, даже спецпрограмму составил, но увы.

— Ну, сейчас мы будем работать вдвоём. Одна голова хорошо, а полторы лучше! — смеётся Лена, — Больше того, мы можем работать в две смены. Кстати, пусть сейчас будет моя смена, заодно компьютер поосваиваю. А ты пока займись ужином. Не забывай, что я пока твоя гостья.

В самом деле, за окном уже начинает смеркаться. Я решаю приготовить на ужин цыплят табака и отправляюсь в курятник. Когда я возвращаюсь, то Лена уже вовсю работает. Быстро она разобралась в чужой технике. К ужину я творю бутылку сухого вина, а к чаю любимые Леной миндальные пирожные. За ужином Лена признаётся:

— Действительно, этот Старый Волк применил такую систему защиты, что ключ к ней подбирать можно будет достаточно долго.

— Но можно наткнуться на него и случайно, — возражаю я.

— Боюсь, что это — не тот случай. Старый Волк далеко не прост. Он, как мне кажется, не любит случайностей такого рода. Нам остаётся одно: работать, работать и работать. Не может быть, чтобы два таких, отбросим ложную скромность, незаурядных человека не нашли решения.

— Если только он сам не решит что-нибудь за нас в ближайшее время, — мрачно добавляю я.

— Брось, Андрюша. Мы с тобой на эту тему уже говорили. И настроились мы соответственно, значит, мы готовы. А жить всё время под гнётом того, что вот-вот всё рухнет, это прямой путь к психическому расстройству. По-моему, ты уже поехал. Я вижу, ты даже не очень-то рад тому, что я, наконец, нашла тебя.

— С чего ты это взяла?

— А с того, что женщина сидит перед ним, соблазняет, — Лена кокетливо откидывает полу халата, обнажая ногу почти до основания, — а ему даже некуда с ней прилечь, кроме этого дивана. Предупреждаю, вдвоём нам на нём будет тесно и неудобно.

— Лена, прости засранца. Я совсем упустил это из виду. Кровати в соседней комнате, но на них нет ничего, кроме матрацев и подушек.

— И ты предлагаешь мне идти туда? От этого очага? От комфорта? От той атмосферы, к которой я уже привыкла. Ну, нет! Пошли, перетащим кровать сюда.

Лена ведёт меня в соседнюю комнату, пробует раскачать обе кровати и прислушивается:

— Терпеть не могу, когда они скрипят, — объясняет она, — Берём эту.

Пока я устанавливаю это сооружение поближе к очагу и укладываю на него матрац, Лена творит на Синтезаторе простыни и наволочки. Они получаются почему-то алого цвета и с какими-то крупными цветами. Лена озадаченно смотрит на них.

— Что-то сбойнуло, — виновато говорит она, — А впрочем, в этом есть своя прелесть. Я ещё ни разу на таких не лежала.

Застилая постель, Лена смотрит на пол перед очагом и вздыхает:

— Жаль, что здесь нет нашей шкуры.

— А что мешает сотворить её?

— Ничего. Но не всё сразу. Надо сначала как следует освоить этот Синтезатор, а то вместо леопардового мастодонта получится шкура носорога или кожа акулы. Сам видишь, какие простыни у меня вышли.

Кончив расправлять простыни, Лена усаживается на край постели. Кровать довольно высокая, и её длинные ноги едва касаются пола. Я присаживаюсь на циновку, обнимаю эти ноги и целую тёплые колени. Лена развязывает пояс халата и, распахнув его, притягивает меня за плечи.

После долгой разлуки мы с таким пылом отдаёмся неистовой любви, что, как мне кажется, перед этим меркнут все наши прежние ночи. Всякий раз после короткой передышки мы с ней вновь и вновь готовы предаваться самым пылким и самым изощренным любовным утехам, словно никак не можем насытиться друг другом и насытить друг друга. В один из тех моментов, когда на смену буре приходит затишье, Лена спрашивает меня:

— Я тебе хоть снилась в это время?

— Снилась, конечно.

— И часто?

— Врать не буду, не так часто как хотелось бы.

— И в каком виде я тебе снилась?

— Чаще всего в том, в каком я тебя увидел в первый раз. Помнишь, как ты тогда выглядела?

Лена кивает и снова спрашивает:

— А кто тебе снился чаще? Уж не Эва ли? А может быть, Яла или Нина Матяш? А, догадалась! Тебе чаще всех снилась Кора Ляпатч!

— Ты почти угадала. Только чаще всех мне снилась не Кора, а её шеф, то есть Старый Волк. И снился он мне в виде гораздо более экзотичном чем ты.

— В каком же?

— Как правило, мне снилось, что я его душу, а иногда я разделывал его на мясо…

Лена смеётся и возобновляет прерванные любовные игры. Обессилевшие, но всё ещё не до конца удовлетворённые, мы засыпаем, когда за окном уже начинают брезжить предрассветные сумерки.

Глава XVIII

Просыпаюсь я довольно поздно. Солнце заливает комнату через окна. Обоняние моё дразнит аромат кофе. Постель смята так, словно на ней предавался любви целый эскадрон гусар с кордебалетом из какого-нибудь варьете. А где Лена?

Компьютер включен, но Лены не видно. Встаю, накидываю халат и подхожу к очагу. В нём тлеют угли и пристроен кофейник. Пристроен он таким образом, чтобы сваренный кофе не закипел, но и не остыл. Молодец, Ленка! Но где же она?

В это время в прихожей слышатся лёгкие шаги, и в комнату входит Лена. Я смотрю на неё и не нахожу слов от восторга. Она полностью повторила тот туалет, о котором я вспомнил ночью. То же белое, полупрозрачное, с перламутровым отблеском платье с капюшоном и мантией. Те же босоножки с плетением ремешков до колен. Те же белые до локтей перчатки из тонкой эластичной ткани. Даже голубая лента в волосах на месте. Вот это память!

— Я тебе такой снилась? — спрашивает она.

Не говоря ни слова, я подхожу и обнимаю её. Она порывисто прижимается ко мне всем телом, и во мне вновь вспыхивает неукротимое желание. Подхватываю подругу на руки и несу её к постели прямо такую, как есть: в платье, босоножках и перчатках. Она не протестует, только крепче обхватывает меня за плечи и горячо целует в губы. Ночь любви находит своё продолжение утром. А Лена и утром всё такая же неутомимая как и ночью. Потом мы сидим на краю смятой постели, свесив ноги, и пьём кофе.

— Когда ты успела освоить Синтезатор и сотворить всё это? — спрашиваю я.

— А утром, пока ты спал. Я и тебе кое-что сотворила, — говорит Лена, показывая на диван обутой в белую босоножку ногой.

На диване лежит эластичный комбинезон синего цвета. В такие мы в Монастыре одевались дома и в них же занимались спортивной подготовкой. Еще шорты, брюки, рубашки.

— Приводи себя в порядок, одевайся, и займёмся делом.

Сама она снимает перчатки и отправляется мыть посуду. Я успеваю умыться, одеться, сбегать в курятник за свежими яйцами. За это время Лена приводит в порядок комнату, и я застаю её стоящей в раздумье перед Синтезатором.

— Надо сделать пару масок, шпаги и сабли, — предлагает она, — Нехорошо терять форму.

Я не возражаю, и Лена приступает к исполнению задуманного. Сам я отправляюсь колоть дрова. Когда я возвращаюсь и складываю дрова у очага, Лена предлагает:

— Давай, до обеда обдумаем, как мы будем действовать. Ты мне расскажешь, что ты уже попробовал сделать, я изложу свои идеи, которые пришли мне в голову вчера и сегодня.

— Хорошо, — соглашаюсь я, — потом надо будет…

Договорить я не успеваю. Резко звучит сигнал вызова на связь. Всегда нежный и мелодичный, сейчас он больно бьёт по нервам своей неожиданностью. Мы переглядываемся и медленно идём к монитору связи. А сигнал настойчиво повторяется. И каждое его повторение подобно раскалённому гвоздю, забиваемому под ноготь.

У монитора мы останавливаемся и снова смотрим друг на друга. Глаза Лены широко раскрыты, в них я вижу страх. Страх того, что сейчас злая воля вновь может вторгнуться в наш едва устоявшийся мирок и вновь разметать нас. А она, Лена, столько сил затратила, сколько усилий воли приложила, чтобы найти меня. И вот сейчас всё может начаться сначала.

Я тоже догадываюсь, точнее, знаю, кто нас вызывает на связь и не жду от этого вызова ничего хорошего. Он не напоминал о себе всё время, пока я жил здесь; почти год. И вдруг, именно сейчас, когда здесь появилась Лена, он почему-то решил нарушить режим изоляции. Мне очень не хочется включать монитор, но уподобляться страусу, прячущему голову в песок, тоже глупо. Я протягиваю руку и решительно включаю связь. На мониторе появляется лицо Старого Волка.

— Здравствуйте! — приветствует он нас и улыбается своей знакомой грустной и многозначительной улыбкой.

Лена порывисто делает два шага назад, словно пытаясь убежать. Напрасно она так. Ведь мы с ней вчера договорились: надо быть готовыми ко всему. Понимаю, вид Старого Волка производит на неё не самое благоприятное воздействие. Но кого она ещё рассчитывала увидеть? Ведь не Магистра же? Отступив назад, она полностью попадает в поле зрения Старого Волка, и он не упускает случая сказать ей комплимент:

— О, Елена! Я вижу, что в своём подлинном виде вы не только не уступаете Нине Матяш, но и намного превосходите её. Клянусь Временем, мне редко доводилось видеть такие фигуры и такой вкус в одежде.

Лена вспыхивает и отступает за мою спину. А я усаживаюсь перед монитором и некоторое время молча разглядываю Старого Волка. Он совсем не изменился с тех пор, как мы с ним дискутировали о природе человеческого счастья.

— Здравствуй, Шат Оркан! Что побудило тебя выйти на связь именно сейчас, а не днём раньше или днём позже?

— Странные тебя однако вещи интересуют, это в твоём-то положении!

— А чем плохо моё положение?

— Почти ничем. И ты прекрасно понимаешь, что оно могло бы быть гораздо хуже. Причем, тебе было бы грех жаловаться на него. Я не ошибусь, если скажу, что ты сам рассчитывал на гораздо худшее и правильно рассчитывал. Ты этого заслужил.

— А ты считаешь, что сам заслужил лучшего?

— Не знаю, — пожимает Волк плечами, — Вот когда я окажусь в твоём положении, тогда и буду думать, как я дошёл до жизни такой? А пока, ты — у себя, а я — у себя, и каждый — на своём месте.

Ну и наглец! Чтобы не сорваться я около минуты вспоминаю таблицу интегралов. Успокоившись, спрашиваю:

— Значит, всё это, — я обвожу вокруг рукой, — твоих рук дело?

— Совершенно верно, включая и Елену.

— То есть, как!? — вскакивает Лена.

— Я имею в виду, что без моей помощи ты вряд ли попала бы сюда.

— Ничего себе, помощь! — возмущается Лена, — Огромное вам мерси, за такую помощь!

— Audiatur et altera pars! [17] — виновато улыбается Волк, — Но об этом чуть позже.

— Значит, все эти экзотические Фазы, в которые меня заносило, это всё твоими стараниями? — спрашиваю я.

— В основном, да. Но поверь, я не всегда был свободен в своём выборе. Я старался сделать так, чтобы переходы находились друг от друга не очень далеко. За исключением тех случаев, когда ближайшие переходы могли завести тебя туда, где ты заведомо не выжил бы.

— Ну, а первый переход? Ты ведь специально поставил меня, да и её, — я киваю на Лену, — в такие условия, чтобы мы никак не смогли там задержаться и сделали для своих товарищей дальнейшие поиски невозможными.

— Ты правильно понял. Я всегда был очень высокого мнения о твоих аналитических способностях.

— Ну, и фантазия у тебя! Ну, цирк, ещё куда ни шло. Но детская песочница!! Это уже какое-то извращение. А если бы я там от такого резкого перехода повредился и открыл стрельбу?

— Тогда я посчитал бы, что сильно заблуждался относительно тебя. Я специально создал для тебя такую ситуацию. Мне было очень любопытно понаблюдать твою реакцию. Должен сказать, что реальность превзошла все мои ожидания.

Я даже не нахожу, что сказать. Нервно обшариваю руками пульт и хлопаю себя по карманам. Лена быстро соображает, что мне нужно и приносит пачку сигарет. Закуриваю и, затянувшись несколько раз, говорю:

— Ладно, хватит об этом. Ближе к делу. Что тебе от нас нужно? Чего ты всем этим добивался? Ты же не просто так, из любопытства, нанёс свой визит. Или тебе доставляет радость наблюдать за поверженным противником и для полного счастья не хватает продемонстрировать своё торжество?

— А хоть бы и так? — улыбается Старый Волк, — Почему я должен отказывать себе в маленьких слабостях? Тем более, после того, как сложная и не раз оказывающаяся на грани срыва, операция завершилась так успешно. Здесь я могу торжествовать. И буду прав. Но ты правильно подумал, я нанёс тебе свой визит отнюдь не для этого. Поверь, для меня было бы гораздо проще и менее хлопотно оставить вас здесь в пожизненном заключении. Это такое место, откуда вы сами никогда и никуда не уйдёте. Конечно, ты уже заметил, что все твои попытки выйти на вашу Фазу, кончаются неудачей? Ставлю вас в известность, что так будет и впредь, какие бы усилия ты ни прилагал.

Лена порывается что-то сказать, но он останавливает её:

— Нет-нет, Елена, ты неправильно поняла мои слова. Избави Время, я далёк от мысли убить в вас всякую надежду. Вероятность того, что вы сможете связаться отсюда со своими, конечно, есть. Но она настолько ничтожна, что её скорее можно отнести к разряду бесконечно малых. Смею вас заверить, что я очень хорошо позаботился о вашей самой строгой изоляции. Желаемого результата вы сможете достигнуть только после нескольких десятков лет непрерывной работы у компьютера или благодаря случайности, которая будет граничить с чудом. А чудес, как вы знаете, не бывает. Я их просто не люблю.

На мониторе в поле зрения появляется женская рука, которая ставит перед Старым Волком чашку кофе. Тот улыбается, берёт чашку, делает глоток и благодарит:

— Спасибо, Кора. Так я продолжу свою мысль. Изоляции я достиг, вывел вас из игры и мог бы на этом успокоиться и оставить вас в пожизненном одиночном заключении. Кстати, ещё один момент. Этот Мир абсолютно необитаем. То есть, кроме вас двоих здесь людей больше нет. И переход можете не искать. Кроме того, через который вы сюда проникли, других переходов здесь не существует, — внезапно лицо его становится серьёзным, и он, понизив голос, добавляет. — Должен предупредить вас: иногда, правда, очень редко, этот переход включается спонтанно, и в этих случаях я не могу даже догадываться, на какой Мир он откроется. Я, конечно, держу его под контролем и сразу гашу эти включения, но несколько секунд, а иногда и минут, он действует. Так что, имейте это в виду.

Я киваю:

— Я уже принял меры и тоже держу этот переход под контролем. Лена, — обращаюсь я к подруге, — завари, пожалуйста, кофе. Я чувствую, что разговор будет долгим.

— Ты прав, — соглашается Старый Волк, — Кора, сделай то же самое и присоединяйся к нам. Но я продолжу. Почему я так сделал? Это тебя интересует? И зачем сделал всё именно так? Это тебя тоже интересует? Начну с самого начала. После того, как вы успешно ликвидировали нависшую над вашим Миром угрозу и исключили из нашей сферы целый Мир, организовав в нём Петлю Времени, тебя и твоего друга приговорили к смертной казни. Я был против, но оказался в меньшинстве. Ты, конечно, заметил, что было предпринято несколько попыток ликвидировать тебя. Скажу сразу, что я к ним никакого отношения не имел. Более того, я сказал своим, чтобы они оставили эти бессмысленные затеи. Ни тебя, ни твоего товарища такими банальностями не прошибёшь. Но разве у нас когда-нибудь прислушиваются к голосу рассудка? У меня самого были в отношении вас с Андреем Злобиным совсем другие планы, и я тоже постоянно держал вас под наблюдением. Я прикидывал и так, и этак, и, наконец, случай подвернулся. Я получил возможность заполучить даже не Матрицу, а тебя самого, в собственном, так сказать, теле. Кстати, вы там вели себя великолепно. Я откровенно наслаждался, наблюдая за вашими действиями. У нас немало профессионалов высокого класса, сам я тоже не подарок, но держать оборону втроём против почти батальона, на это из наших мало кто сгодится. Итак, умыкнув тебя в переход, я должен был выполнить триединую задачу. Первое: вывести тебя из игры. Этого я добился. Второе: спрятать тебя от наших киллеров. Я имею в виду ту группу, что имела задачу ликвидировать тебя. Они уже вошли в азарт и начали всерьёз подумывать о прямом вторжении в ваш Мир. Я не думаю, чтобы они тебя, в конце концов, достали, но превратить твою жизнь в сплошной ад они вполне могли бы. В итоге тебе пришлось бы до конца дней своих быть пациентом психиатров с диагнозом «мания преследования». Это меня не устраивало. Так вот, вторая задача оказалась намного сложнее первой.

Разумеется, я мог сразу, или почти сразу, доставить тебя туда, где ты сейчас находишься. Но мне надо было убедить и киллеров, и своё руководство, что ты, скитаясь по лабиринту спонтанных переходов, или затерялся там безвозвратно, или погиб лютой смертью. Именно для этого я подставлял тебе Миры, где любой человек, обладающий хоть чуть-чуть меньшими способностями чем ты, погиб бы неизбежно. В тебе-то я был уверен, знал, что ты там не пропадёшь. Я знал, что группа киллеров ищет тебя и контролирует, по возможности, твои перемещения. Но они не знали, что переходы из Мира в Мир организую я. Эти многочисленные переходы запутали их и сбили с толку. Тем более, что Кора разработала программу, с помощью которой мы запустили твой «фантом» в совсем другой Мир. Всё это было неимоверно сложно, но цель оправдывала средства. В настоящее время тебя у нас считают погибшим.

Лена приносит кофейник, две чашки и разливает в них кофе. Почти одновременно на мониторе с такими же атрибутами в руках появляется блистательная Кора. Она присаживается рядом с Шат Орканом и улыбается:

— Здравствуй, Андрей! Здравствуй, Лена!

Я мрачно киваю, а Старый Волк с интересом смотрит на Лену.

— Елена, перестань смотреть на Кору так, словно ты собираешься забодать её изображение на мониторе. Если бы ты знала, что она для тебя сделала, ты бы вела себя совсем по-другому.

— Что же она для меня такого особенного сделала? — голосом, каким возможно заговорила бы кобра, спрашивает Лена.

— А то, что ты с Андреем, в конце концов, встретилась. Этому ты обязана, в основном, Коре. Понимаешь, мы постоянно держали в поле зрения не только Андрея, но и Злобина, и тебя. Когда Кора узнала о твоих замыслах отправиться на поиски Андрея, она предложила мне помочь тебе. Я не то, чтобы был против, просто я опасался, что проследив твой путь, наши киллеры выйдут и на Андрея. К тому же, работая с Андреем, я сильно отвлёкся от текущих дел, объясняя всем, что усиленно ищу его и пытаюсь с ним расправиться. Если бы я так же занялся и тобой, это вызвало бы ненужные подозрения. Я предоставил Коре полную свободу действий и только консультировал её время от времени. Именно я подсказал ей, что твоим маршрутом заинтересовался один из киллеров. Поэтому-то твой путь к Андрею так затянулся. Коре очень долго не удавалось «сбросить их с твоего хвоста». Но, в итоге, она блестяще справилась со своей задачей.

Лена немеет от удивления и с интересом, как будто впервые видит, смотрит на Кору. А та скромно опускает глазки, деликатно молчит и пьёт кофе. Ай да Кора! Вот уж никогда бы не подумал, что она так расположена к нам с Леной.

Старый Волк наливает себе ещё одну чашку, закуривает сигарету и несколько раз переводит взгляд своих загадочных глаз с меня на Лену и обратно:

— Сейчас вы находитесь, — говорит он, — на моей секретной базе. Кроме меня и Коры о её существовании не знает никто. Я использовал её, когда мне надо было поработать одному с полной гарантией, что меня никто не потревожит.

Он снова замолкает и ещё несколько минут изучаеще всматривается в нас. Докурив сигарету, он говорит, медленно, обдумывая каждое слово:

— Ты правильно понял, Андрей. Всё это было задумано и исполнено далеко не с праздной целью и не просто для того, чтобы изолировать тебя. Андрей, мне нужна твоя помощь.

Лена ядовито улыбается, а я саркастически усмехаюсь:

— Что, опять что-нибудь где-то украсть надо для научных исследований? Мы это уже проходили.

Старый Волк печально улыбается и качает головой.

— Я понимаю, — говорит он в той же манере, — что не имею права рассчитывать на полное доверие с твоей стороны после всего, что произошло. Но сейчас речь идёт совсем о другом. Пойми, Андрей, я сейчас остался у себя совсем один, мне никто, кроме Коры, не верит. Все считают, что я пытаюсь отвлечь их от важнейших дел на те, что, по их мнению, являются лишь плодом моего воображения. Мне нужен союзник.

Это что-то новое! Хотя, именно так чувствовал себя Магистр, когда обнаружил влияние ЧВП, только он тогда ещё не знал что за этим стоит. Я молчу и внимательно смотрю на умолкнувшего Волка. Впервые я вижу, как он выглядит в сомнении, в растерянности. Ясно, в его положении он ещё и вынужден просить! Хотя, Время знает, какое у него сейчас положение. Кора поднимает глаза и тоже смотрит на меня. Смотрит с надеждой и мольбой. Время побери! Под таким взглядом устоять невозможно. Я закуриваю новую сигарету.

— Я готов выслушать тебя. Но предупреждаю: мы ни о чем не договариваемся, никаких обязательств я давать не намерен. Просто я хочу разобраться в ситуации и расставить до конца все точки. То есть, получить ответ на третий вопрос. Зачем всё это?

Пока я говорю, Старый Волк встаёт и, не исчезая из поля зрения, начинает в задумчивости вышагивать взад и вперёд. Его бархатистая, лиловая, с серебряными узорами, мантия, откидываясь при каждом резком повороте открывает худощавую, но ладно скроенную, мощную фигуру. Неожиданно он останавливается перед монитором и, движением головы отбросив назад свои длинные волосы, говорит:

— Помнишь, я говорил тебе о том, что у нас есть общий противник?

Вот оно что! Я оборачиваюсь и смотрю на Лену. Она откинулась на спинку стула и со скучающим видом покачивает оплетённой ремешками сандалии ножкой. Но я-то хорошо знаю свою подругу и вижу, что она крайне заинтересована. Но весь её вид сигнализирует мне: «Внимание! Не попадись в ловушку!» Я вздыхаю и смотрю в потолок. Наливаю себе чашку кофе и отпиваю несколько глотков, делая вид, что совершенно не замечаю напряженного ожидания, написанного на лицах Старого Волка и Коры. Выдержав паузу, цежу сквозь зубы:

— Ну, конечно, я помню. Мы ещё у себя обсуждали это и пришли к выводу, что этот мифический противник, не более как часть твоей игры. Приманка для простака, за которого ты меня пытаешься держать.

Старый Волк взрывается:

— Когда это ты успел прийти к такому выводу, что я держу тебя за простака!? Скорее, наоборот! Мифический, говоришь? Так вот, Андрей, у меня есть сведения, что этот мифический противник уже готов к активным действиям, если только уже не приступил к ним. Скажу прямо, в результате этих действий и нам, и вам придётся в спешном порядке сворачивать свою деятельность и уносить ноги по разным Мирам, чтобы нас как можно дольше не нашли.

— Words, words, words [18]. И ничего кроме них. Ты и в прошлый раз ничего конкретного не сказал мне об этом противнике и сейчас пытаешься отделаться намёками. Извини, но у меня складывается впечатление, что ты, как и тогда, пытаешься под этим предлогом привлечь меня для участия в каком-то крайне необходимом для тебя, но весьма пагубном предприятии. И что ты опять не можешь без меня обойтись. Не находишь ли ты, что у нас получается игра в одни ворота. Нет уж, Старый Волк, как сказал Владимир Высоцкий: «На стол колоду, господа! Краплёная колода!»

Я замолкаю и всем своим видом показываю, что дальнейшего разговора на прежних условиях не будет. Вид у Старого Волка довольно кислый. Ему явно нечего сказать, а сказать очень хочется. Надо говорить, пора. И он говорит:

— Видит Время, Андрей, — он тяжело вздыхает, — я до сих пор не могу сказать тебе прямо, кто этот противник. Не потому, что это какая-то тайна. Просто, если я тебе сейчас назову его, ты мне не поверишь и, боюсь, навсегда. А доказательств у меня пока нет, Я имею в виду такие доказательства, которые не вызвали бы сомнений в фальсификации и окончательно убедили бы тебя. Но, клянусь Временем, я ищу и найду для тебя такие доказательства. Хотя, пока я этим занимаюсь, ты, возможно, и сам вычислишь этого противника, если подумаешь как следует.. А может быть, случайно натолкнёшься на следы его пагубной деятельности в других Мирах.

— Вот тогда и будем вести разговор. Это первое условие, при котором я согласен вести переговоры: карты на стол.

— Согласен. Будут карты на столе. Это я тебе обещаю и условие это принимаю. Какие ещё условия?

Это уже интересно. Старый Волк рассматривает мои условия. Значит, он действительно неотложно нуждается в моей помощи. Тогда пойдём дальше.

— Условие второе и последнее. Я буду вести переговоры о сотрудничестве только из своей Фазы. То есть, я требую нашего возврата к себе.

— А вот это не принимается. Сейчас объясню почему. В данный момент ты разговариваешь со мной от своего имени и от имени своей подруги. Здесь ты ничем не связан. А оказавшись у себя, ты будешь связан обязательствами перед своей организацией, своим руководством и так далее. Сейчас у тебя может быть одно решение, а там оно будет совсем другим. Сейчас ты будешь советоваться только с самим собой, своей подругой, своей совестью и своим разумом. А там советчиков будет… Так что, Андрей, это исключено. Я готов работать с тобой и Еленой, готов, хотя и в меньшей степени, работать с Андреем Злобиным и Филиппом Леруа. Но не со всей вашей организацией. Пойми, я же не призываю тебя сотрудничать со всей своей организацией. Я предлагаю сотрудничество только со мной и Корой. Я ведь говорил тебе, что никто у нас меня не поддерживает.

— Ты говоришь, что готов работать со мной. А вот я на таких условиях не готов. Выходит, мы не договорились.

— Выходит, не договорились, — соглашается Старый Волк и вздыхает, — А жаль. Ну, ничего. У тебя будет достаточно времени, чтобы изменить свою точку зрения. Тем более, что я не снимаю с себя обязательства по выполнению первого условия. Хотя, сразу скажу, не рассчитывай, что это будет скоро. Наш противник не из тех, кто беззаботно оставляет повсюду свои автографы и отпечатки пальцев. Он предпочитает работать чужими руками. Ну, что ж? До встречи.

— До встречи.

Кора сморит на меня с сожалением. Понимаю, она очень надеялась, что мы согласимся на сотрудничество. Но, увы, на таких условиях я работать не согласен. Обжегся один раз на молоке, теперь дую уже и не на воду, наверное, а на расплавленную сталь. А Старый Волк говорит на прощание:

— Код мой ты помнишь. А в принципе, в этом даже нет нужды. Компьютер настроен так, что если ты включишь монитор связи и в течение минуты не введёшь код, он автоматически выйдет на меня. Всегда готов с тобой побеседовать. Да! Иногда, когда у меня будут посторонние, я не смогу ответить сразу, чтобы не раскрывать твоё существование, сам понимаешь. В этом случае мой компьютер тебе ответит, а я сам потом выйду на тебя. Всего доброго! До свидания, Елена!

— Будьте здоровы!

Монитор гаснет. Мы с Леной долго сидим и смотрим на серый экран. Я выкуриваю сигарету, стараясь не смотреть на Лену. Имел ли я право решать за неё?

— Что скажешь, Ленок?

— Скажу одно. Ты действовал совершенно правильно, Андрюша. Сознаюсь честно. Когда я представила, что придётся прожить здесь всю оставшуюся жизнь, я дрогнула. И если бы пришлось принимать решение мне, то я бы не смогла поручиться ни за что. А ты вёл себя твёрдо, как и полагается настоящему хроноагенту. Не сочти за комплимент, но я горжусь тобой.

— А может быть, всё-таки согласиться на его условия? — осторожно предлагаю я.

— Нет! Ни в коем случае! — твёрдо отвечает Лена, — Это была мгновенная слабость, и она больше не повторится. Ведь я теперь с тобой, а с тобой мне ничего не страшно. С тобой я готова жить здесь до глубокой старости. Но ведь мы не собираемся жить здесь так долго? В конце концов, мы найдём способ вырваться отсюда.

— Ну, конечно, родная, — я обнимаю свою подругу, — Вместе мы всё преодолеем.

Поздно вечером, когда мы уже лежим перед очагом на шкуре, сотворённой Леной, моя подруга вдруг спрашивает:

— А что это ты, когда разговаривал со Старым Волком, улыбался время о времени? Ты находил в нашем положении или его словах нечто забавное?

— Совсем не поэтому. Мне тогда вспомнился наш разговор с Андреем. Помнишь, после вашей работы с цивилизацией головоногих, нам дали небольшой отпуск? Мы с Андреем тогда разговаривали о ЧВП вообще и в частности о том, что они готовы нанеси нам неожиданный удар. Это и подтвердилось в ходе первой же операции. Ты помнишь. Так вот, Андрей тогда спросил меня: не помню ли я, как по старинным поверьям называется период времени с того момента, когда сумерки сгустились и до полуночи. Тот период, когда силы зла властвуют безраздельно. Я, конечно, не помнил и в шутку предложил назвать его по имени какого-то животного, которое в это время выходит на охоту. Андрей поправил меня, что лучше назвать это время Часом Совы, мудрой и осторожной птицы. Я согласился, и мы выпили за Сову. И вот сейчас я, мудрый и осторожный Филин, не только сам залетел в ловушку, но и Совушку свою туда же заманил. Этот час получился не Часом Совы, а Часом Волка, да ещё и Старого. Воистину, силы зла властвуют безраздельно, и Волки воют, торжествуя победу.

— Час Совы или Час Волка? — спрашивает Лена, подумав пару минут, — Знаешь, Андрюша, а мне почему-то кажется, что мудрость Совы весит больше чем коварство Волка, и, в конце концов, она победит. От нас с тобой зависит, чтобы этот час остался всё-таки Часом Совы. Но мне не даёт покоя ещё одна мысль. Он второй раз говорит нам о каком-то очень опасном противнике. Кого же он всё-таки имеет в виду? У тебя есть по этому поводу какие-то мысли?

— Есть. Но я пока не буду их озвучивать, они могут показаться слишком дикими.

— У меня тоже есть, — тихо говорит Лена, — И я тоже пока промолчу.

Проходят день за днём. Мы, конечно, в пожизненном заключении. Но для нас это заключение заполнено до предела. Это и отдых, о котором мы давно мечтали, но не могли урвать для него больше одного-двух дней. Это и хлопоты по хозяйству. Разумеется, Синтезатор может предоставить нам абсолютно всё. Но какое удовольствие сходить утром на огород, набрать там редиски, лука, листьев салата, зелени петрушки и укропа и самому приготовить превосходное блюдо! Да и многое другое мы предпочитаем делать своими руками. Моя подруга словно рождена для такой жизни. Создаётся впечатление, что эти хозяйственные хлопоты она сама для себя выдумывает, и, чем больше их, тем лучше она себя чувствует.

Это и напряженная работа. Мы сидим за компьютером посменно, иногда до двадцати часов в сутки. Несколько программ поиска вариантов компьютер уже отверг, но мы не оставляем надежды взломать его защиту. Мы пытаемся зайти с разных сторон: и в лоб, и с флангов, и с тыла. Выражаясь военным языком, «маневрируем огнём и подразделением». Но блокировка поставлена искуснейшим мастером. Она не поддаётся. Но и мы не отчаиваемся.

Не менее двух часов в день, чтобы не потерять форму, работаем с реальными Фазами. Ставим друг другу задачи. Или выбираем ситуации посложнее, моделируем, потом сравниваем результаты.

Каждое утро Лена, едва проснувшись, в чем мать родила, бежит к речке, где плещется не менее двадцати минут. В любую погоду. Затем она, опять не менее двадцати-тридцати минут занимается на поляне гимнастикой по какой-то сложной системе. Когда наблюдаешь за её прыжками, поворотами и переворотами в воздухе, за замысловатыми позами, которыми изобилуют её движения; возникают опасения, что она вот-вот свернёт себе шею, вывихнет позвоночник или тазобедренный сустав. Но всё кончается благополучно.

Каждый день мы с Леной тренируемся на той же поляне в различных видах единоборств. Занятия мы чередуем: день с оружием, день врукопашную или с подручными средствами. Я нахожу, что Лена — прекрасный партнёр и мало чем мне уступает. Разве что в физической силе, да и то не всегда.

Однажды утром, когда Лена убежала на реку, я включил компьютер, чтобы записать обдуманный мной накануне блок программы взлома. Пока я работаю, Лена заканчивает водные процедуры и приступает к своей гимнастике. Я завершаю работу с программой и через открытое окно любуюсь ярким зрелищем. Такое никогда не увидишь: ни на спортивной площадке, ни в цирке. Обнаженная, красивая женщина, с фигурой, словно античным мастером слепленной, выполняет в воздухе тройное сальто. А вот она разбегается и, подпрыгнув, делает в воздухе два оборота вокруг оси, а третий оборот переводит в сальто и приземляется на свои упругие, длинные ноги.

В этот момент по ушам бьёт сигнал открытия перехода. Бросаю взгляд на дисплей, куда выводится информация с искателя. Что такое? Луч показывает не туда, где вошли в эту Фазу я и Лена, а в противоположную сторону. И расстояние всего семьдесят метров!

Смотрю в направлении, которое показывает луч. Из леса на поляну выходит мужчина и останавливается как вкопанный. Отсюда я плохо различаю черты его лица, но в фигура и осанка напоминает мне что-то знакомое. Уж не Старый ли Волк к нам пожаловал?

Лена тоже замечает пришельца и, охнув, прячется в кустах. А пришелец обращает на обнаженную молодую женщину внимания не больше, чем на бабочку-капустницу. Он разглядывает дом. Нет, это — не Старый Волк.

Я встаю, застёгиваю халат и выхожу навстречу пришельцу, положив на всякий случай в карман «Вальтер». Автомат оставляю на месте, так как у пришельца никакого оружия не видно. Медленно иду к нему и внимательно разглядываю его. Это точно не Старый Волк. Тем не менее, Лена, быстро пробегая мимо меня в дом, бросает мне на ходу какую-то фразу. Я могу разобрать только одно слово: «Волк!» Странно, Лена не могла ошибиться, у неё отличная зрительная память. Эта личность не имеет со Старым Волком ничего общего. Однозначно, я встречал его в одной из Реальных Фаз.

Время Великое! Это же святой Мог, он же старый Лок! Я с облегчением вздыхаю. Тот, кто знает, как закрывать и открывать межфазовые переходы, и кто дважды уже помог нам, поможет и в третий раз. С его помощью мы выберемся отсюда. Такого оборота Старый Волк предвидеть, конечно же, не мог. Представляю, как он в ярости лязгнет зубами, узнав, что клетка пуста, а птички улетели. Только как Мог сюда попал? А он и не смотрит на меня, точно так же, как перед этим он не смотрел на Лену. Всё его внимание приковано к нашему дому. Вид у него недоумённый. Я уже подошёл довольно близко и могу разобрать, как он бормочет:

— Клянусь Эребом, ничего не понимаю. Откуда это всё взялось? Когда и, главное, кто натворил здесь это…

Я подхожу вплотную и прерываю его созерцательные размышления приветствием:

— Здравствуйте, святой Мог! Я прошу прощения, но мне неизвестно ваше настоящее имя, и я обращаюсь к вам так, как я вас знаю.

Мог медленно переводит свой взгляд на меня. Так, нехотя, смотрят на надоевшего комара, пищащего над ухом, перед тем как его прихлопнуть.

— Кто ты? Откуда здесь взялся? — отрывисто спрашивает он, — Что это за дом? Откуда тебе известно это имя?

Его поведение и тон мне не нравятся и начинают раздражать. Но я сдерживаю себя. Мало ли по каким причинам он может быть сейчас не в духе. И откуда ему знать меня. Я ведь сейчас не в образе сэра Хэнка. Вежливо отвечаю:

— Я напомню вам. Мы с вами встречались в Красной Башне.

— В Красной Башне? — перебивает он меня, — Хм? Не помню. Когда это было? По вашему исчислению времени.

По нашему исчислению. Легко сказать. Я вспоминаю. Этой зимой я видел сына Эвы и Хэнка. Ему было полтора года. Когда я приходил к ним за Горшайнерголом, Эва была беременна. Значит…

— Это было примерно два года назад.

— Два года назад? Значит это было… — он задумывается, — Нет, не помню. Напомни мне детали встречи.

— К вам пришли рыцарь Хэнк и нагила Яла, которую вы, как святой Мог, должны были по обычаю, раз в десять лет, наделить чудесными дарами. У рыцаря Хэнка был Золотой Меч, который он завоевал на Желтом Болоте. Хэнк и Яла попросили вас помочь им закрыть ворота в Царство Зла, и вы рассказали им, как это сделать, воспользовавшись Золотым Мечем, назвав при этом его имя: Горшайнергол…

— Горшайнергол!? Где он? Где он сейчас?

Глаза Мога впервые за время нашего разговора оживляются. Тусклое выражение равнодушия и непомерного превосходства покидает их, они загораются и смотрят на меня с нескрываемым интересом.

— Не беспокойтесь, он в надёжных руках.

— Что значит, в надёжных? — нетерпеливо допытывается Мог.

— Это значит, что он больше не будет служить Злу.

— Кто ты такой, что берёшься судить обо всём? Кто ты такой, что воображаешь, будто тебе известно, что есть Зло, а что есть Добро, и есть ли они на самом деле? Горшайнергол принадлежит моему народу, и он должен вернуться к нам!

— Вы хотите сказать: Горшайнергол принадлежал вашему народу, и вы его каким-то образом утратили. Случайно или нет, но он оказался в руках наших врагов. Мы с большим трудом, рискуя жизнью, отбили его у них. Теперь он принадлежит нам по праву военной добычи. Может быть, мы и вернём его вам, когда сочтём нужным.

Я уже с трудом сдерживаю себя и готов наговорить Могу ещё больших дерзостей. Но на моё плечо ложится и сжимает его лёгкая, но сильная рука. Оборачиваюсь. Сзади стоит Лена. Она уже надела халат и голубые тапочки. Лена предостерегающе опускает веки. Я успокаиваюсь и поворачиваюсь к Могу. А тот уже смотрит на меня прежними тусклыми глазами.

— Хорошо, — произносит он, — Оставим это на будущее. Я теперь вспомнил всё. Но откуда ты знаешь всё это? Тебя же там не было.

— Пройдёмте лучше в дом, — приглашает Лена, — и там, за столом поговорим в нормальной обстановке.

Но Мог словно не слышит её. Лена для него как бы не существует. Он по-прежнему смотрит на меня и ждёт ответа. Мне очень хочется дать ему в морду, чтобы он получил хоть небольшое представление о том, как не надо себя вести. Но рука подруги вновь сжимает моё плечо, и я повторяю её приглашение от своего имени.

— Нет, — отказывается Мог, — В ваш дом я не пойду. Если тебе трудно разговаривать стоя, мы можем присесть вон там.

Он показывает на две скамейки у крыльца. Мы усаживаемся друг напротив друга, а Лена поднимается на крыльцо. Оттуда она демонстрирует мне красноречивый жест двумя пальцами: мизинцем и большим, кивая в сторону Мога. Я предлагаю:

— Может быть вы желаете что-нибудь выпить? У нас найдутся напитки на любой вкус.

— На мой вкус ты здесь напитков не найдёшь, так как просто не знаешь моего вкуса. Дай мне воды из этого колодца.

Лена идёт к колодцу, а я, пользуясь возникшей паузой, разглядываю Мога повнимательней. Да, это — Мог, и в то же время, это не он. Лицо то же самое, но вот его выражение и глаза, всё это мне совершенно не знакомо. Я помню живые, заинтересованные лица старого Лока и святого Мога. Помню выражение их глаз. Это были человеческие лица и человеческие глаза. А сейчас передо мной сидит какой-то египетский Фараон, привыкший беседовать с Богами и боящийся уронить своё бессмертное достоинство проявлением элементарных человеческих эмоций. А глаза! Тусклые и неподвижные, они смотрят и на меня, и одновременно куда-то сквозь меня. Впечатление такое, словно их владелец видит что-то недоступное взорам простых смертных. Когда его взгляд останавливается на мне, мне кажется, что по мне прыгают лягушки.

А одеяние его чего стоит! Я хорошо помню простую одежду старого Лока и сутану Мога. Ничего яркого, ничего экстравагантного. А сейчас на нём какой-то невообразимый ярко-малиновый халат с зелёными узорами, высоким стоячим воротником и широким желтым поясом. Ткань халата производит впечатление жесткой как листовой металл. Ниже пояса полы расходятся и видно, что на ногах у него не простая обувь, а какие-то ярко-красные чулки не то из кожи, не то из пластика. Они обтягивают ноги и отсвечивают бликами на солнце.

Лена протягивает ему ковш с водой, но он не реагирует. Тогда Лена передаёт ковш мне, и я предлагаю его Могу. Тот принимает ковш и проводит над ним ладонью левой руки. Вода темнеет, от неё идёт пар или дым. Мог маленькими глотками выпивает жидкость и ставит ковш на скамейку.

— Ну, я жду объяснений, — говорит он.

Даже голос у него другой. И Лок, и Мог говорили простыми человеческими голосами. У этого в голосе не то петли дверные скрипят, не то жернова трутся. Или мне это только кажется?

— В образе рыцаря Хэнка в Красной Башне был я, а в образе нагилы Ялы — она, — я киваю на Лену.

— Что это значит? Как это — в образе? Объясни.

Я кратко рассказываю ему о том кто мы такие, чем занимаемся и каким образом состоялась наша с ним встреча в Красной Башне. За всё время рассказа с лица Мога не исчезает выражение недоверия. Лена оставляет нас и молча уходит в дом. Минут через пять она возвращается переодетой. На ней белое короткое платьице и босоножки с ремнями до колен. Это то, что она сотворила в первое утро, когда я сказал, что она снилась мне в таком виде. Конечно, слов нет, в этом наряде она выглядит очень эффектно. Только зачем она так принарядилась перед этим «восточным сатрапом», который ведёт себя так, словно её вообще не существует?

Лена присаживается рядом со мной. Холодные, ничего не выражающие, глаза Мога останавливаются на ней, и на мгновение в них вспыхивает что-то человеческое. Они как бы оживают. По каменному надменному лицу пробегает тень улыбки.

— Вспомнил, — говорит он, — Теперь я вспомнил и вас, и наш разговор.

До меня доходит смысл Лениного переодевания. Сейчас она похожа на нагилу в её традиционном наряде. А Лена невинно покачивает ножкой, словно всё это не имеет к ней ни малейшего отношения. Оживившееся на мгновение лицо Мога снова принимает бесстрастное выражение.

— Было бы довольно странно, если бы вы так и не вспомнили нас. Ведь в Красной Башне вы поняли, что я не простой рыцарь, а она не обыкновенная нагила. Или я заблуждаюсь?

— Нет, почему же, не заблуждаешься. Я тогда понял, кто вы такие, и цели наши совпадали. А что ты делаешь здесь, и как ты сюда попал? Здесь никого и ничего не должно быть: ни людей, ни строений.

— А вы часто бываете здесь?

— Нет. Но иногда я пользуюсь этим Миром, чтобы сократить длинную дорогу между различными Мирами.

— И как давно вы были здесь последний раз?

— Вопрос лишен смысла. Время в тех Мирах, из которых я прихожу сюда и в которые ухожу отсюда, течет совсем иначе чем здесь. Можно сказать, что я был здесь два часа назад, а может быть и два столетия. Но ты не ответил на мой вопрос: как ты сюда попал и долго ли собираешься здесь оставаться?

Я вновь пускаюсь в объяснения. Узнав историю нашего появления здесь, Мог криво усмехается:

— Значит, вы в своём противостоянии дошли уже до того, что готовы сразиться напрямую. Это интересно. Тот раз успех был на вашей стороне, а сейчас ты проиграл. И долго ты собираешься торчать здесь?

— Мы не можем ни выбраться отсюда, ни связаться со своими. Наш противник поставил нам неприемлемые условия. Поэтому, мы рассчитываем на вашу помощь.

Мог издаёт короткий, неприятный смешок:

— Рассчитываешь на мою помощь? Клянусь Великим Хаосом, этот оригинально! Более забавных вещей я ещё не слышал. С чего это ты взял, что буду помогать тебе?

— Но ведь вы уже дважды помогали нам.

— И ты думаешь, почему бы мне не помочь тебе и в третий раз? Тот раз я помогал не тебе, а себе, так как то, что вы намеревались делать, отвечало моим планам. А зачем я буду помогать тебе сейчас?

— Но мы же были союзниками.

— Мы не были врагами. Так будет точнее. Если бы моим планам в том Мире отвечали действия твоих противников, то я помогал бы им, а не тебе. Ведь тогда я вас просто принёс в жертву. То, что вы сделали, простым смертным было не под силу. Вы должны были погибнуть, но вы выжили. Это ваше дело. Но, клянусь Великим Хаосом, я и этого не стал бы делать, если бы не получил приказа. Слишком уж тогда обнаглели ваши противники. Меня совершенно не интересуют ваши взаимоотношения, и то положение, в котором ты сейчас находишься. Так что, можешь на мою помощь не рассчитывать.

Интересный поворот! Этого я ожидал меньше всего. Почему он настроен столь категорично? Попробую с другой стороны:

— Ни при каких условиях?

— О каких условиях может идти речь? Какую пользу мне принесёт твоя помощь? Никакой. Помогать тебе у меня нет никакого резона. Выпутывайся сам, как сможешь. У меня и своих дел достаточно.

Я хочу выяснить более подробно причину столь категорического отказа, но Лена кладёт мне на плечо руку и отрицательно качает головой. Я понимаю свою подругу. Ей неприятно продолжение этого бесполезного разговора, и она хочет положить ему конец. В самом деле, зачем нам унижаться перед этим непрошеным гостем, который к тому же чувствует себя хозяином положения.

— Значит, мы не договорились, — подвожу я итог, — А жаль.

— А мы и не могли договориться. Нас ничто не объединяет, у нас нет ничего общего. Ты для меня значишь меньше, чем этот дом. Он мне здесь мешает, а ты даже помешать мне не в состоянии. Самое лучшее, что вы и ваши противники можете сделать, это истощить друг друга в смертельной вражде и не путаться у нас под ногами. Чем скорее вы это сделаете, тем лучше для вас. Храни вас Эреб, если у нас лопнет терпение, и мы займёмся вами.

Мог встаёт и направляется в сторону, противоположную той, с которой он появился. Я молча смотрю ему вслед и замечаю одну особенность: его ноги в ярко-красных чулках не оставляют следов на песке, но в то же время трава под ним приминается. Мог проходит по направлению к лесной опушке шагов тридцать. Но не дойдя до неё резко поворачивает направо и исчезает. Не растворяется в воздухе, а именно исчезает. Он как бы свернул за угол невидимой стены.

Мы с Леной вновь остаёмся одни. Хотя, мне такое одиночество больше по душе, чем компания с Могом. Или как его там? Несколько минут я молча смотрю на то место, где исчез этот неприятный пришелец. Я-то, наивный, обрадовался, размечтался. Как же, союзника встретил. Думал, закончилось наше заточение здесь. Как бы не так!

— Помнишь наш разговор, когда мы ехали из Красной Башни в Синий Лес? — спрашивает Лена.

Я киваю. Прекрасно помню. Я тогда, сам не зная почему, наверное из врождённого чувства противоречия, возразил Лене, когда она назвала святого Мога нашим союзником. «Мы же не знаем, что побудило его действовать так, а не иначе», — сказал я тогда. И, выходит, был прав.

— Хорошо, что он ушёл, — говорю я, — Мне теперь непонятно, какой противник хуже: Старый Волк или этот Мог?

— Теперь ты понял, кого этот Волк имел в виду?

— Теперь понял. Но кто бы мог подумать? Знаешь, мне почему-то запало в голову ещё тогда, в Монастыре, что он именно этого Мога и имел в виду. Ну, может быть, не его самого, а его соплеменников, какая разница. Но мысль эта была настолько нелепа, что я не решился высказать её вслух.

— А мне зерно сомнения ты заронил ещё тем нашим разговором. Правда, когда он пришёл помогать нам в ипостаси старого Лока, я отбросила все сомнения. Но когда мы с тобой застряли в подземелье замка, я вновь вспомнила наш разговор, сопоставила с тем, что говорил Старый Волк и… Но этот вывод был настолько неожиданным и ни с чем несообразным, что я предпочла держать его при себе.

— Ну, вот. А ещё говорят, что информация — мать интуиции! Какая у нас была информация? Только противоположная, толкающая нас к неверному выводу. А вот интуитивно мы сразу поняли истинную суть этого святого.

— Ну что? — подумав, спрашивает Лена, — Будешь выходить на связь с Шат Орканом?

— Нет, — решительно отвечаю я. — Возможно, что он всё это наблюдал, и сейчас только и ждёт, чтобы мы приняли его условия. Но ты же помнишь, что кроме раскрытия образа врага я поставил ещё одно условие. А на него он не пойдёт.

— А вдруг пойдёт? Ведь та информация о святом Моге, которую мы принесём в Монастырь, перевернёт всю нашу работу. И Старый Волк будет иметь в качестве союзников не только нас, но и всю Фазу Стоуна.

— Ты так думаешь? А чем мы можем подтвердить эту информацию? Мы сейчас в таком же положении, в каком совсем недавно был по отношению к нам Старый Волк. И, во-вторых, мы ничего не знаем о том, какие цели он преследует в борьбе с Могом, и какие он собирается использовать методы. А с его методами мы мало-мальски знакомы. Предпочитаю другие.

Обдумав всё как следует, мы с Леной приходим к выводу, что кроме этой встречи у нас с ней нет никаких доказательств враждебной деятельности Мога. Надо искать самим. Даже Старый Волк не сумел убедить своё руководство, что от Мога исходит угроза.

Мы решаем, что я буду тщательно исследовать участок, на котором исчез Мог. Лена попробует восстановить программу, которую разработала Катрин для обнаружения ЧВП, и попытается приспособить её для поисков проявлений деятельности Мога и его соратников. Но вся беда в том, что кроме старого Лока мы никого из «моговцев» никогда не наблюдали.

Внезапно меня осеняет догадка, и я замолкаю, обдумывая пришедшую в голову мысль. Лена терпеливо ждёт, накручивая по привычке прядь волос на палец.

— Они предпочитают действовать чужими руками, — говорю я наконец, — Это — несомненно. Появление Лока в реальной Фазе — исключительно редкий, неизвестно чем вызванный, случай. А как они действуют? Да через таких, как Яла!

— Ну, ну! Я, кажется, поняла, — обрадовано говорит Лена, — Ведь до Ялы этот Мог стольким женщинам передал свои дары, а вместе с ними и программу действий.

— Совершенно верно! Да и мои встречи с Локом, это — не случайность. Наверняка он встречался ещё с кем-то. Так что материала для наблюдений и выявлений закономерностей тебе на первых порах хватит. А не хватит…

Я снова умолкаю. Но на этот раз Лена не ждёт, а договаривает мою мысль:

— Что ж, в этом случае придётся обратиться к Старому Волку. Думаю, что информацию, накопленную им в этом плане, он не будет от нас скрывать.

— Если, конечно, он был с нами до конца честен. Но оставим этот контакт на самый крайний случай. Постараемся обойтись без его помощи.

— Договорились, — поддерживает меня Лена.

Мы приступаем к работе, не откладывая дела в долгий ящик, сразу после обеда. Лена садится к компьютеру, а я изучаю участок, где исчез Мог.

Тщательный, вплоть до квадратного сантиметра, визуальный осмотр участка ничего не даёт. Вооружившись Каталогом, я начинаю творить на Синтезаторе все мыслимые и немыслимые приборы. На четвёртый день я с помощью чувствительного дозиметра обнаруживаю очень незначительное повышение уровня радиоактивности в районе этого участка. Лена поздравляет меня с первым успехом, но я-то знаю, как мало он мне даёт.

Еще через день обнаруживаю слабую, в сотые доли градуса, флуктуацию температуры на этом участке. Но откуда она исходит, определить не могу. Еще через неделю регистрирую такие же слабые колебания гравитационного поля. Но здесь мои исследования заходят в тупик.

Зная о взаимосвязи времени и тяготения, я решаю измерить колебания темпорального поля. Но все мои попытки сотворить на Синтезаторе простейший дифференциальный хроноскоп терпят неудачу. В Каталоге таких приборов просто нет. В богатейшей памяти Синтезатора они тоже отсутствуют. Я попытался сотворить хроноскоп по частям, но пять из них не работали вообще, а шестой показал такие аномалии темпорального поля, что было просто удивительно, как в таких условиях существует вещественная Материя. Затею с хроноскопом пришлось оставить.

У Лены дела продвигались получше. Она вспомнила четыре из девяти основных алгоритмов программы-искателя. Мы с ней по вечерам, когда я посылал в Схлопку свои попытки заставить работать хроноскопы, медленно, но методично восстанавливали остальные составляющие программы.

Лена установила наблюдение за Ялой и ещё за десятком женщин, пообщавшихся со святым Могом. Она нашла ещё трёх человек, которым помогал старый Лок. Компьютер вёл за ними всеми наблюдение в режиме параллельной обработки данных. Информация накапливалась.

Одновременно мы не оставляем попыток прорвать «блокаду» и выйти на Фазу Стоуна. Тем более, что в процессе работы над программой-искателем нам часто приходят в голову интересные идеи, которые мы сразу воплощаем. Правда, без особого успеха. «Укрепления», воздвигнутые Старым Волком, остаются несокрушимыми.

Так проходит около месяца. В один из дней мы с Леной берём «отгул». Наблюдательная подруга обнаружила на нашей поляне пчел и выследила их. Вооружившись дымарями и сетками мы делаем набег на одно из семейств, с целью запастись на зиму мёдом. После «медового похода» мы бросаем все дела и забираемся в речку. Холодная вода благотворно успокаивает жжение в многочисленных ранках, нанесённых жалами ограбленного семейства.

Я уже закончил курс «водолечения» и лежу на берегу, глядя в чистое голубое небо с редкими белыми облаками. А Лена всё ещё плавает и ныряет. Я знаю эту её слабость и не стремлюсь выгонять её из воды. Пусть наплещется вволю. Наконец, моя подруга выходит на берег, падает рядом со мной на траву, подставив Солнцу, искусанный пчелами зад и, помолчав немного, спрашивает:

— О чем задумался? Какие глобальные проблемы заблудились в твоих извилинах?

— Да, вот, думаю: почему пчелы с присосками на заду не едят мха?

Лена долго переваривает эту фразу, потом трогает мой лоб, щупает пульс и заглядывает в глаза?

— Гм? Интересные последствия поражения пчелиным ядом. Я что-то о таких ничего не знаю.

Я смеюсь:

— Это не симптом отравления. Просто я цитирую Станислава Лема. Правда, у него говорится о блохах. Но в настоящий момент пчелы как-то актуальней.

— А я уж подумала: тронулся мой любезный друг от умственного перенапряжения, а тут ещё эти пчелы ему добавили. И останусь я в этой Фазе одна-одинёшенька в качестве сиделки при свихнувшемся хроноагенте.

— Подожди немного, до этого пока дело не дошло, — успокаиваю я её. — А размышлял я, конечно же, не о пчёлах, а о нашем споре со Старым Волком по поводу счастья человеческого.

— Глубочайшая тема, — зевнув, замечает Лена, — И к какому же вы с ним пришли выводу?

— Да мы оба были не правы. Сейчас поясню. Понимаешь, я вырос примерно в таком же месте, где мы сейчас находимся: в хуторе на берегу лесной реки. Жизнь моя была спокойная, как эта вода после того, как ты из неё вылезла. Я жил там, рос, ходил в школу за два километра, работал по хозяйству и мечтал о том времени, когда я вырасту, кончу школу, уеду в большой город, поступлю в училище и стану лётчиком-истребителем. Я стремился к яркой, насыщенной жизни, полной приключений, опасной и интересной работы. Всё это я получил с избытком. И пока я летал, служил, воевал, потом учился и работал в Монастыре, я мечтал о том, чтобы вернуться на свой хутор к прежней спокойной и размеренной жизни.

— Я догадываюсь, — улыбается Лена, — Ты даже жильё в Монастыре подобрал себе соответственно.

— Верно. Только это просто была дань ностальгии. Спокойная жизнь и работа хроноагента, понятия несовместимые. Сама знаешь. А вот сейчас я уже год живу именно в таком месте и именно такой жизнью, о которой так давно мечтал. И знаешь, весь этот год, вместо того, чтобы ставить Старому Волку за это свечки и бить ему земные поклоны, я мечтаю вернуться к той жизни, от которой ни просыху, ни роздыху. И чтобы снова мечтать о том, что когда-нибудь я снова окажусь в маленьком домике, на берегу тихой лесной реки.

— Я понимаю тебя, — соглашается Лена, — Это всё равно, как если бы ты долго шёл по пустыне и камням, умирая от голода, жажды и одиночества, и вдруг встретил чародея, который мог бы удовлетворить любое твоё желание. Первым делом он сотворил бы тебе источник, и ты быстро утолил бы жажду. Потом он расстелил бы перед тобой скатерть-самобранку. Затем к твоим услугам оказался бы целый гарем из самых красивых и сексуальных девушек. Знаешь, каким было бы твоё четвёртое желание? Ты попросился бы снова в пустыню, в одиночество. Потому, что счастье не в обладании, а в достижении, в желании.

— Согласен. Только желания должны быть четко сформулированы. А то может получиться, как у того негра.

— А что получилось у того негра?

— Он тоже долго шел по пустыне и страдал от одиночества, от жажды и от того, что он — черный. В итоге встретил он Бога. И спросил его Господь: « Чего ты больше всего хочешь? Проси, я для тебя сделаю». И попросил его бедный негр: «Я хочу быть белым-белым, хочу, чтобы у меня было много-много воды и много-много женщин». «Быть по сему!» — сказал Бог и сделал негра унитазом в женском туалете.

Лена смеётся долго, до слёз. За её смехом я не сразу различаю сигнал её искателя, который связан с компьютером, следящим за моим искателем.

— Стоп, Лена! — вскакиваю я, — Переход открылся!

— Который? — Лена смотрит на искатель.

Луч указывает на переход, через который мы с ней пришли в эту Фазу.

Глава XIX

— Бежим скорее! — торопит меня Лена.

— Подожди, надо одеться и захватить всё необходимое.

— А вдруг переход не закроется сразу?

— Тем более нет резона соваться в него в голом виде и с пустыми руками.

Лена молча соглашается с голосом разума и бежит к дому. Мы быстро натягиваем мелтан, комбинезоны, ботинки. Всё это мы проделываем под попискивание Лениного искателя. Переход всё ещё открыт. Но когда я вытаскиваю из кладовки два вещмешка и пулемёт, голос искателя умолкает. Переход закрылся. Лена явно огорчена. Мне кажется, она в душе обвиняет меня в том, что я не разрешил ей броситься к переходу со всех ног в чем мать родила. Впрочем, она тоже понимает, что даже в этом случае мы просто не успели бы до него добежать.

Оставляю мешки, пулемёт и говорю:

— Пойдём, посмотрим. Вдруг к нам кто-то пожаловал.

Лена вздыхает и направляется к выходу. Я останавливаю её:

— Автомат-то на всякий случай возьми. Время знает, что это за гость может оказаться. Знаешь же: незваный гость — хуже татарина.

По пути мы договариваемся о том, как будем действовать и какими сигналами будем пользоваться. Метров за триста до перехода мы разделяемся и подходим к нему с разных сторон. Внимательно осматриваюсь, но пока ничего и никого не вижу. Внезапно в птичий гомон вплетается тихое, но отчетливое кваканье. Быстро и бесшумно двигаюсь на звук.

Возле самого перехода стоит Лена. Вид у неё озадаченный, стволом автомата она показывает на землю.

Подхожу ближе. На той полосе глины, где я заметил следы Лены, сейчас очень странные углубления. Словно кто-то забивал и вынимал небольшие тонкие колышки. Приглядываюсь повнимательней. Ба! Да это же отпечатки женских модельных туфелек на высоких каблучках-шпильках. Нечего сказать, весьма подходящая обувь для путешествий по межфазовым переходам. Это ещё интересней, чем отпечатки армейского ботинка.

Мелькает мысль: «А не сама ли Кора к нам пожаловала?» Но тут же смеюсь над собой. Кора-то прекрасно знает куда она идёт, и обулась бы она во что-нибудь попроще. Еще раз вглядываюсь в следы. Узкий носок, гладкая подмётка. Размер маленький: тридцать шестой, может быть даже тридцать пятый.

Озадачено смотрю на Лену. Она недоуменно пожимает плечами. Внимательно просматриваю пространство в том направлении, куда ведут следы. По-моему, за деревьями виднеется что-то тёмно-голубое. Показываю туда Лене. Она кивает, и мы осторожно движемся в том направлении.

На поваленной старой осине, обхватив себя за плечи руками, сидит женщина. Даже не женщина, а девушка, очень молодая девушка. Лицо у неё застыло, глаза неподвижно смотрят перед собой. Похоже, что она нас не видит. У меня складывается впечатление, что она в шоке. Очень может быть. Скорее всего, попала она в этот переход случайно, прямо с городской улицы. Представьте себя в такой ситуации. Примерно в таком же шоке был и я, когда впервые попал в переход. Но я был хроноагентом, и за мной гнался враг, от которого надо было срочно избавляться. Мне тогда просто некогда было давать волю своим эмоциям. А здесь не хроноагент, а молоденькая девчонка. Кстати, довольно красивая. Да, то ещё положение! Что же делать?

Первой принимает решение Лена. Она осторожно трогает девушку за левое плечо, на котором висит красная сумочка на длинном, тонком ремешке. Девушка вздрагивает, вскакивает и бросается бежать. Но куда же ей бежать по лесу в таких туфельках? Ярко-красные остроносые туфельки быстро путаются в траве и мхе своими тонкими, высокими шпильками, и девушка падает навзничь. Точнее, упала бы, но я подхватываю её. Девушка снова вскрикивает, вырывается и бросается в другую сторону.

— Держи её, Андрей, а то она покалечится! — кричит Лена.

Она хватает девушку за правое запястье левой рукой, а правую ладонь подносит к её лицу. Руки девушки безвольно опускаются, и она замирает. Страх покидает её лицо, и оно принимает спокойное выражение. Но это покой сомнамбулы. Лена просто «отключила» её.

Пользуясь моментом, рассматриваю нашу гостью подробнее. Невысокого роста. Худощавая, но хорошо сложенная фигурка. Длинные, прекрасной формы ножки, обтянутые светло-серыми чулками или колготками. Тонкие, красивые черты лица. Узкий подбородок, небольшие, чуть пухлые губки, тонкий нос, большие карие глаза, крутые арки тонких бровей, высокий лоб. Тёмно-русые не очень длинные, чуть ниже плеч, но пышные волосы. Простое тёмно-голубое платье до колен с длинными, узкими рукавами. Концы рукавов прихвачены широкими, в два пальца, тонкими браслетами из тёмного серебра. Кроме этих браслетов из украшений на девушке только голубая ленточка на высокой шейке, а на ленте висит небольшой золотой медальончик. Симпатичная гостья.

— Ну, что? — предлагаю я, — Разморозь её и поведём домой.

— Она, в принципе, может двигаться, — говорит Лена, — Только далеко ли она уйдёт в таких туфельках, а босиком тоже не дело, колготки сразу изорвёт.

— Намёк понял, — говорю я и подхватываю девушку на руки.

Она безропотно обхватывает меня за шею и плечи и прижимается ко мне. Прикидываю: не тяжела ноша, до дому донесу. Лена снимает с моего плеча автомат и идёт вперёд, выбирая дорогу поровней и поудобней. Дома Лена командует:

— Укладывай её и раздевай! Хотя, нет, это не нужно, сними только туфли.

Я укладываю девушку на постель и снимаю с неё туфельки. Ступня у неё маленькая с длинными пальчиками и крутым подъёмом. Девушка отрешенно смотрит в потолок. Лена наклоняется над ней и что-то делает, почти не касаясь её руками. Девушка вздыхает, поворачивается на правый бок, подтягивает колени и закрывает глаза.

— Всё, — говорит Лена, — Теперь она проспит не менее четырёх часов, и шока как не бывало. Ну, что ты о ней думаешь?

— Красивая девушка, — невольно вырывается у меня.

— Хм! Это я и без твоих глубокомысленных заключений вижу. Я о другом. Кто она, и как сюда попала?

— На мой взгляд, попала она сюда совершенно случайно. Ну, к примеру, как я первый раз влетел в спонтанный переход. Я же не знал, что меня ждало за теми кустами. Вот и она, шла по своим делам и… — я машу рукой, — Отсюда и шок.

— Почему ты так думаешь?

— Во-первых, шок. Какое ещё действие внезапный переход может оказать на неподготовленного человека? Ну, представь себе, вот ты, будучи у себя, в предместье Праги, пошла по хорошо знакомой дороге в булочную и внезапно оказалась в дремучем лесу. Да тут ещё двое в камуфляже и с автоматами к тебе лезут. Это сейчас ты — хроноагент и быстро ориентируешься. А тогда? Ну, и во-вторых, вряд ли такие туфельки и платьице выдержат длительное путешествие по лабиринту межфазовых переходов.

— А из какой она Фазы?

— Время знает. Судя по одежде и прическе, это обычная городская девушка конца семидесятых, начала восьмидесятых годов XX столетия. Студентка, продавщица, швея-мотористка. Хотя, судя по рукам, она скорее всего, из первых, то есть студентка или продавщица.

— А давай проверим сумочку. Может быть, что и узнаем, — предлагает Лена.

— Благодарю покорно. Проверяй сама.

— А почему именно я? — удивляется Лена.

— Мало ли какие там могут быть интимные женские секреты.

Лена решительно открывает красную сумочку. Я пожимаю плечами и иду переодеваться. Переодевшись в спортивный комбинезон, я заодно прибираю на место оружие. Когда я возвращаюсь, Лена тоже уже переоделась. Она в бледно-голубом домашнем брючном костюме, наподобие пижамы, и в тапочках. На столе разложено содержимое сумочки.

— Ты был прав. Она — студентка. К тому же, твоя землячка.

— Русская?

— Более того, москвичка.

Лена протягивает мне студенческий билет. Читаю: «Московское Высшее Техническое Училище имени Баумана. Студентка II курса Гордеева Наталья Павловна». А вот год весьма необычный: 74352. Гм! Что за летоисчисление? Бросаю взгляд на стол. Стандартный девичий набор. Расческа, патрон губной помады, пудреница, польские духи. Что еще? Кошелёк, в нём двенадцать рублей с мелочью. Два использованных билета в кинотеатр «Зарядье». Квартальный билет на метро и автобус. Три тетради. Просматриваю их. Это — конспекты: астрономия, дискретная математика и программирование.

— Что ж, я был прав. Время её я определил довольно точно. А эта пятизначная дата ничего не значит.

— Откуда такая уверенность?

Я протягиваю Лене конспект по программированию.

— У них ещё в разгаре эпоха Алгола.

— Хм? Действительно. Ну, а относительно женских интимностей ты как в воду глядел.

Лена достаёт из кармана тонкие белые трусики с кружевной отделкой и маленький флакончик с таблетками.

— Новенькие, — поясняет она, — только что из магазина. А это противозачаточное средство.

— Уложи всё назад. Мы теперь знаем о ней достаточно. А ты не слишком вызывающе оделась? — спрашиваю я, заметив как просвечивают сквозь тонкую ткань груди и ноги моей подруги.

— Нет, — качает Лена головой, — Через три часа будет уже вечер, а такая одежда и такие тона благоприятно действуют на психику. Я специально такое сотворила. Кстати, сегодня твоя очередь готовить ужин. Постарайся, как-никак у нас гостья.

Я согласно киваю и отправляюсь в курятник за яйцами и в морозильник за гусем. Пока жарится гусь, я готовлю салат из свежих овощей. Потом занимаюсь омлетом. За окном уже смеркается, когда я выставляю на стол тарелки, вазочку с парным мёдом и только что сотворённую на Синтезаторе бутылку сухого вина.

Гостья наша всё ещё спит. Лена, учуяв запах готовой дичи и омлета, потягивается и встаёт от компьютера. Она подходит к столу, придирчиво осматривает его. Затем суёт свой нос в отделение очага, где в горячем виде над углями «доходят» омлет и гусь. Удовлетворённо хмыкнув, Лена подходит к спящей Наташе Гордеевой. С минуту она смотрит на неё и прислушивается к её дыханию. Убедившись, что её состояние в норме, Лена берёт девушку за руку:

— Наташа, — негромко говорит она, — Пора вставать.

Девушка сразу, словно она и не спала, а только притворялась, открывает глаза и резко встаёт. Лена, не отпуская её руки, присаживается рядом.

— Где я? — тихим, но напряженным голосом спрашивает девушка, — Кто вы такие?

— Не бойся, пожалуйста, — Лена кладёт руку ей на плечо, — Мы тебе ничего плохого не сделаем. Мы — твои друзья.

— Друзья? Я не знаю вас.

— Теперь узнаешь. Его зовут Андрей, а меня Лена.

— Но где я?

— Не всё сразу. Скажу только одно: тебя занесло довольно-таки далеко от дома. Но ты не должна ничего опасаться. Здесь тебе ничто не грозит. И, пожалуйста, не смотри на нас так настороженно. Мы не имеем никакого отношения к тому, как ты здесь оказалась. Просто мы нашли тебя в лесу и привели сюда.

— Но если вы мне не враги, то отпустите меня и покажите дорогу, я хочу домой.

— Боюсь, что домой тебе попасть сейчас будет очень не просто. Мы даже не знаем толком, где твой дом, в какую сторону тебе идти.

— Я живу в Москве, на…

— Не торопись. До Москвы отсюда, пожалуй, дальше чем от Нью-Йорка. Давай лучше, поужинаем и за ужином обо всём поговорим. Ты ведь, наверное, проголодалась? Не стесняйся, вижу это по твоему лицу. Да даже если ты и не очень голодная; ручаюсь, едва ты сядешь за стол, как аппетит схватит тебя за горло железной хваткой. Андрей у нас превосходный кулинар.

Я почтительно кланяюсь и шаркаю ножкой. Улыбка впервые озаряет лицо девушки. У неё очень красивая улыбка. Почти как у Старого Волка. Она согласно кивает, надевает туфельки и в сопровождении Лены идёт к столу. Подождав, пока они усядутся, я снимаю с салатницы крышку, наливаю в стаканы вина и присаживаюсь сам.

— Ну, — Лена поднимает свой стакан, — За встречу!

Наташа с опаской смотрит на вино, но Лена успокаивает её:

— Не бойся, пей. Это лёгкое сухое вино. Тебе после такой нервной встряски выпить просто необходимо. Это я тебе как врач говорю.

Наташа снова улыбается своей чудесной улыбкой и делает два глоточка.

— Чудненько! — хвалит её Лена и накладывает ей салата. — Ешь, это всё только что с грядки. Давай договоримся так: сначала ты ответишь на наши вопросы, а потом мы расскажем тебе обо всём.

— А что это будут за вопросы? — настороженно спрашивает Наташа, опуская вилку.

— Только самого простого и невинного характера. Никакие твои секреты и тайны нам не нужны, — заверяю я её. — Так же нас совершенно не интересует, чем занимаются твои родители.

Мне пришло в голову, что у студентки Бауманского училища, и отец может работать в каком-нибудь сверхсекретном ящике. Девушка может подумать, что её похитили с целью подобраться к её отцу.

— Наташа, — продолжаю я, — Ты хочешь вернуться домой. Но для того, чтобы мы попытались помочь тебе это сделать, нам надо кое-что узнать. Прежде всего, нам надо знать, как ты попала в этот лес? Что этому предшествовало? Вспомни всё до мельчайших подробностей.

— Я шла… — начинает она и вдруг настораживается, — А откуда вы знаете, как меня зовут?

— Это написано в твоём студенческом билете. Извини, мы посмотрели, пока ты спала.

— А! — понимающе кивает Наташа, — А я-то подумала…

— Ты неправильно подумала, — улыбаюсь я, — Давай вернёмся к твоему появлению в лесу.

— Так вот. После занятий я со своим товарищем немного погуляла по городу.

— Что это за товарищ, давно ты его знаешь?

— Его зовут Толя. Он учится в нашем училище на пятом курсе. Уже отслужил в армии. А знаю я его лет десять. Он живёт в соседнем дворе.

— Хорошо. Дальше?

— Мы сходили в кино, и он проводил меня до нашей станции метро. Там мы расстались. Он по вечерам подрабатывает и поехал на работу. А я поехала домой. От автобусной остановки до моего дома — два квартала. Всё было нормально, но перед самым своим домом я заметила Игоря с компанией.

— Что это за Игорь?

— Мой бывший одноклассник. Он живёт в соседнем подъезде. Когда-то мы дружили. Но после школы он связался с компанией, в которой были два неприятных типа. Один из них недавно вернулся из заключения. Игорь стал с ними часто выпивать, и в пьяном виде они приставали ко всем, особенно к женщинам. Ну, а мне, особенно после того, как я стала встречаться с Толей, он вообще проходу не давал. Естественно, я не хотела с ними встречаться.

— Что же ты сделала?

— Дорожка к нашему дому проходит мимо скверика с густыми кустами. Если пройти по скверу, то с дорожки тебя не будет видно, а ты можешь выйти к дому с другой стороны. Я свернула в сквер и пошла по тропинке. Дошла до прохода между кустами, откуда можно выйти почти к моему подъезду…

— Ты не обратила внимания, там не было ничего странного?

— Да. Были уже сумерки, но фонари ещё не горели. А вот тропинка между кустами была освещена неизвестно чем.

— Каким светом?

— Таким призрачным, желтоватым. Словно кто-то издалека освещал её фонариком.

— Дальше?

— А дальше всё. Я прошла между кустами, но вместо своего двора оказалась в каком-то лесу. Это было странно и страшно. Я испугалась, заметалась во все стороны, потом…

— Всё, — прерываю я Наташу, заметив, как её голос начинает дрожать, — Дальше мы уже знаем. Давай ещё выпьем, доедим салат, и я буду угощать вас омлетом с ветчиной и зеленью.

— Ну, что скажешь? — спрашивает Лена.

— Я думаю, ты и сама уже поняла. Классический спонтанный переход, порождённый деятельностью ЧВП.

— Верно. Только мне кажется, что поскольку она оказалась именно здесь, этот переход имеет отношение к делам Старого Волка.

— Вряд ли, — возражаю я, немного подумав, — Помнишь, он говорил, что этот переход изредка открывается произвольно, и он не может контролировать, куда именно он откроется.

— Да, точно. Теперь и я это вспомнила. В таком случае всё гораздо сложнее.

Наташа, положив на стол вилку и приоткрыв рот, переводит взгляд широко раскрытых глаз с меня на Лену и обратно, в зависимости от того, кто говорит. Лена смеётся:

— Не обращай внимания, Наташенька. Это у нас профессиональный разговор. Просто мы с Андреем обсуждаем, как получилось, что ты сюда попала.

— И как же всё это получилось? И куда я попала? И как мне вернуться домой?

— Ты ешь, пожалуйста, а я тебе постепенно, издалека, всё объясню. Кстати, как тебе понравился омлет?

— Очень вкусно. Большое вам спасибо, Андрей. А почему издалека и постепенно?

— А потому, что сразу тебе врубиться будет сложно, особенно, когда я буду отвечать на вопрос: как тебе вернуться домой. Андрей! Не жмотничай, доставай своего гуся.

Я уже разделываю птицу на части и ставлю её на стол с гарниром из отварного картофеля. А Наташа не унимается:

— А почему ответ именно на этот вопрос мне понять будет труднее всего?

— А потому, Наташенька, что я сама не знаю этого ответа. Где ты сейчас и как сюда попала, я тебе объясню. А мы с Андреем сейчас в таком же положении, как и ты. Как и ты, мы попали сюда совершенно случайно: шли в одно место, попали в другое. Как и ты, мы стремимся вернуться к себе домой. Но мы не знаем, как это сделать. Но тебе мы постараемся помочь, это я обещаю.

— Маленькая поправка, Ленок, — вмешиваюсь я, — Если Наташа оказалась здесь действительно случайно, то к нам это слово не относится. Мы с тобой здесь отнюдь не случайно.

— Верно, — соглашается Лена, — Я оговорилась.

— А кто вы такие? — спрашивает Наташа.

— Об этом я тебе тоже расскажу. Наташа, ты знаешь что-нибудь о существовании параллельных Миров?

— Читала что-то. Но к этому никто серьёзно не относится. Это из области фантастики.

— А зря. Это отнюдь не фантастика. Таких Миров, мы называем их Фазами, существует на нашей планете и во всей Вселенной бесконечное множество. И сейчас мы находимся в одной из таких параллельных Фаз.

Вилка со звоном падает на стол. Наташа судорожно проглатывает кусок картошки.

— Вы хотите сказать, что я сейчас в совсем другом Мире? — упавшим голосом спрашивает она.

— Да, Наташа. И что хуже всего, этот Мир отделён от твоего и от нашего не пространственными расстояниями. Между ними временные преграды и преодолеть их без соответствующего оборудования невозможно. А этого оборудования у нас здесь нет.

— Но ведь можно обратиться к кому-нибудь за помощью!

— В этом Мире, Наташа, кроме нас никого нет. Вся цивилизация этой планеты сосредоточена только в этом доме. Мы можем рассчитывать только на собственные силы и возможности.

— Значит, во всём этом Мире вас только два человека?

— Теперь, вместе с тобой, три.

— Но вы-то кто такие? И как вы сюда попали?

— А вот об этом я тебе сейчас расскажу. А ты ешь, не стесняйся. Если понравилось, бери ещё. Чего-чего, а уж этого добра у нас хватает.

Лена начинает кратко рассказывать Наташе об основах хронофизики, о теории существования бесконечного множества параллельных Миров-Фаз. Рассказывает ей о принципах связи между Фазами, о существовании прямых межфазовых переходов. Она рассказывает ей о Фазе Стоуна, о том, чем в ней занимаются. Рассказывает о нашей работе.

Возбудившаяся было, Наташа успокаивается, на её лице появляется выражение глубочайшей заинтересованности. Еще бы! Вот это — приключение! Расскажешь, никто тебе не поверит. Надо же, как повезло! Но к концу Лениных объяснений, когда она узнаёт, как мы сюда попали, до неё доходит, как ей «повезло». Стать сокамерником в пожизненном заключении, пусть даже эта камера размером с планету, сомнительная радость.

К этому моменту с едой покончено, и я выставляю на стол чай, а к мёду сдобные лепёшки.

— Не падай духом, Наташа, — успокаиваю я её. — Мы с Леной не из тех, кто сдаётся. Мы обязательно выберемся отсюда к своим, а уж оттуда-то тебя переправить домой будет просто.

Лена делает «страшные глаза», и я захлёбываюсь горячим чаем. Идиот! Что болтаю? Уж от нас-то она точно никогда домой не попадёт. Я совсем забыл о проклятом Хронокодексе. Надо же, наобещал девчонке, Время знает чего! Болтун!

— Ты, Андрюша, займись делами, — говорит Лена, — А мы с Наташей посидим у очага, побеседуем. Хорошо?

Мы с Наташей согласно киваем. Женщины присаживаются на диван, а я убираю со стола.

— Чай оставь нам, — просит Лена.

Она наливает две чашки, себе и Наташе, и я слышу, как Наташа говорит:

— Я правильно поняла? Вы — хроноагенты и работаете в параллельных Фазах… В результате враждебных действий ваших противников вы оказались здесь в ловушке, и теперь для вас нет другого выхода, кроме как согласиться на их условия. Так?

— Так. И ты понимаешь, что принять их условия мы не можем?

— Понимаю. Я бы тоже так поступила. Ведь это значит работать против своих товарищей, предать их…

Дальше я уже не слышу, уношу грязную посуду к мойке. «Молодец, девочка! — думаю я, перемывая посуду, — Сразу видно в какой стране и в какое время она воспитывалась». А кстати, какое у них сейчас время? Я ведь определил его только весьма приблизительно, по Алголу. И почему у них такое странное летоисчисление? Где-то 72000 лишним, что ли? Надо будет порасспросить. Ну, для этого ещё будет время.

Покончив с посудой, сажусь к компьютеру. Лена с Наташей сидят на диване и тихо беседуют. Пока загружаются мои файлы, наблюдаю за ними. Каждая из них красива по-своему. Лена прекрасна красотой зрелой, опытной женщины, знающей на что она способна, уверенной в себе, знающей себе цену и осознающей свою красоту. А Наташа прекрасна своей юностью. Она ещё ничего не знает, мало что умеет и своей расцветающей красоты пока ещё не осознаёт.

Засиживаемся мы далеко за полночь. Наташа готова расспрашивать и узнавать интересующие её вещи и дальше, но Лена решительно встаёт:

— Пора баиньки.

Она подходит к Синтезатору и творит для Наташи комплект постельного белья.

— Андрей, я положу её в соседней комнате, — говорит Лена и уводит Наташу.

— Спокойной ночи, Андрей, — прощается девушка.

— Спокойной ночи, Наташенька, — отвечаю я.

Через полчаса Лена возвращается и какое-то время, неслышно ступая мягкими тапочками, меряет комнату шагами. Она подходит к Синтезатору, присаживается к нему и начинает что-то настраивать. Подумав немного, она обращается ко мне:

— Положи свою ладонь на датчик рядом с моей и представь себе Наташу, такой, какую сейчас видел. Надо одеть её. Не жить же ей здесь только в этом платье и туфельках. Я почему-то никогда не угадываю размеры, всё время получается слишком узко. А у тебя глаз-алмаз. По себе знаю.

Лена начинает творить. Она достаёт из камеры один за другим различные предметы женского гардероба. Брюки, шорты, рубашки, купальники, спортивный комбинезон, такой же костюм как и на ней самой. Обувь: удобные туфельки без каблуков, босоножки, тапочки-чешки. Затем следует несколько пар носочек, гольфов и трусики.

Всё это Лена аккуратно складывает. В заключение следует такое, что у меня глаза на лоб лезут. Лена достаёт из камеры две прозрачные накидки, такие, в которых она любила ходить по вечерам дома. Одну из них она откладывает в сторону:

— Это — мне.

Вторую, потемнее и с красной каймой, она укладывает на стопку, предназначенную для Наташи:

— А это — ей.

— Ты уверена, что ей это потребуется.

— Время покажет.

Спорить с Леной бесполезно, и я разглядываю, что она натворила. Замечаю, что в одежде преобладают тёмно-голубые и белые тона, а обувь вся красная.

— Ты, что, творила по своему вкусу?

— Нет, почему же, по её. Когда мы с ней разговаривали, я выяснила, что наши цветовые гаммы почти совпадают. Только обувь она предпочитает красную.

Лена относит всё сотворённое в комнату Наташи.

— И что же мы будем делать с нашей гостьей? — спрашиваю я.

— Это она сегодня — гостья. А завтра будет такой же хозяйкой, как я и ты. А делать будем ясно что: учить и воспитывать.

— Хм? Учить, понятно, а воспитывать, по-моему, уже поздновато.

— Брось, Андрюша. Она сейчас — непаханая целина. Поверь мне, как психологу.

— Что ж, допустим. Раз ты так считаешь и видишь для себя здесь фронт работы, тебе и карты в руки. Но не это имел я в виду.

— А что же?

— Надо помочь ей вернуться домой.

Лена поворачивается ко мне и долго смотрит на меня удивлёнными глазами.

— Как? — спрашивает она, — Ты ей уже чуть не наобещал всякой ерунды, вселил несбыточные надежды. Я еле-еле успокоила её. Но ведь ты сам понимаешь, что пути домой ей отрезаны. Мы можем вырваться, если сумеем, конечно, только к своим. А уж из Монастыря дорога домой ей заказана, и ты хорошо знаешь, почему. Так что, давай над этой проблемой голову ломать не будем, а будем её потихоньку, но настойчиво, приучать к мысли, что домой она уже никогда не вернётся.

Лена внезапно замолкает и внимательно смотрит на меня:

— По-моему, у тебя есть какая-то идея?

— Есть одна, но она требует обмозговывания.

— Поделись. Помозгуем вместе.

Лена вытягивается на шкуре, протянув ноги в голубых тапочках к очагу. Я молча смотрю на неё и размышляю, как сказать то, что я думаю. Чтобы потянуть время, я наклоняюсь над её ногами и глажу ступни и длинные пальчики через тонкую кожу тапочек. Лена шевелит ими и спрашивает:

— Ну?

Я решаюсь и говорю только два слова:

— Старый Волк.

Лена резко приподнимается на локте и пристально смотрит на меня. Похоже, ей кажется, что она ослышалась.

— Андрей! Ведь мы договорились, что код связи со Старым Волком для нас не существует.

Я снимаю с неё тапочки, беру её тёплую лапку в руку и пожимаю её.

— Пойми, Лена, если бы речь шла обо мне, то этот Волчара ждал бы моего вызова до морковкиного заговенья. Но речь-то идёт о Наташе. За что она должна терпеть всё это? Ну, ладно, мы с тобой попались в ловушку и, с точки зрения Старого Волка, заслужили свою участь. Впрочем, с моей точки зрения мы заслужили куда более худшего. А она здесь совершенно не при чем. Просто игра слепых сил Природы.

Лена молчит и смотрит на тлеющие угли. Я продолжаю убеждать её:

— Вспомни. И ты, и я оказались в Монастыре не по своей воле. Как мы восприняли этот факт? Как тяжело приспосабливались, находили своё место?

— Она молодая, а в молодости приспосабливаться легко. Я уверена, ей у нас понравится, и она найдёт своё место.

— Леночка, да пойми ты! Это ещё самый благоприятный, но далеко не самый вероятный, вариант. Мы сами-то в него верим потому, что другого нам просто не остаётся. Но ведь нельзя скидывать со счёта и такой расклад, при котором мы останемся здесь пожизненно. Давай смотреть правде в глаза. Ведь рано или поздно она поймёт, что и такая альтернатива не исключена. А то может получиться ещё хуже.

— Что же может быть хуже? — тихо спрашивает Лена.

— Допустим, что переход откроется надолго, и мы успеем добежать до него, пока он действует. Или мы сумеем разгадать механизм перехода, по которому ушёл Мог. Мы что, не воспользуемся этими возможностями и останемся здесь?

— Конечно, уйдём.

— А Наташу возьмём с собой, или ты решишься оставить её здесь одну?

Лена опять молчит, а я продолжаю:

— Ты можешь сказать, куда нас приведут эти переходы, и сколько лет мы будем по ним скитаться? Верно, не можешь. Да и откуда тебе это знать? Ты сама прошла десятки этих переходов, побывала во, Время знает, каких Фазах. И ты прекрасно знаешь, какие на этом пути могут встретиться Фазы. Там даже мы, профессиональные хроноагенты, с трудом можем существовать на грани выживания. А что будет с ней? Это же типичная городская девчонка. Она даже для этой-то жизни мало приспособлена. А там… Подумай, имеем ли мы право тащить её за собой и рисковать её жизнью?

Лена ложится на спину и закрывает глаза.

— Ты меня убедил, — тихо признаётся она, — Но давай, ради Времени, не будем торопиться. Надо всё обдумать.

— А кто тебе сказал, что я собираюсь прямо сейчас вызывать Старого Волка? Правильно, надо всё как следует обдумать.

— Вот и подумай, не спеша. Время у нас есть.

Утром Лена, по своему обыкновению, убегает на речку. Я ограничиваюсь прозаическим туалетом у бочки с водой и ставлю на очаг кофейник. Завтрак сделаю на Синтезаторе. Когда я размышляю, что бы такое сотворить, из своей комнаты выходит Наташа. Она в коротком белом халатике с широким голубым поясом и в красных тапочках-чешках. Оглядевшись по сторонам, она нерешительно подходит ко мне:

— Доброе утро, Андрей!

— Доброе утро, Наташа! Как спалось?

— Спасибо, я отлично выспалась. А где Лена?

Я киваю на раскрытое окно. В него хорошо видно, как Лена занимается гимнастикой. В данный момент она вытянулась в струнку, подняв руки вверх и, глядя в небо, стоит на носке правой ноги, а пяткой левой касается правой лопатки.

Наташа таращит глаза от изумления и краснеет. Надо же, она смущается наготы другой женщины! Глядя на статую Венеры, она, наверное, не покраснела бы, а тут ведь живая. В этот момент Лена, не меняя позы, в прыжке меняет ноги. Наташа восхищенно охает, а я поясняю:

— Это она гимнастикой занимается. А ты, если хочешь умыться, то в прихожей найдёшь умывальник, а если там тебе воды мало, то у крыльца стоит бочка с водой. Туалет у выхода, налево. Минут через двадцать Лена закончит гимнастику, и мы будем завтракать.

Наташа благодарно кивает и уходит. Я снова принимаюсь за кулинарные изыски. Когда минут через десять я вынимаю из камеры дивно удавшуюся мне фаршированную утку, то слышу сзади тихий восхищенный возглас:

— Красивая она!

— Кто? — не понимаю я и оборачиваюсь.

Наташа стоит неподалёку от меня и издали смотрит через окно на Лену, так, чтобы та не видела, что за ней наблюдают. Деликатная, нечего сказать.

Услышав мой вопрос, Наташа краснеет и говорит:

— Лена красивая. Андрей, а в каких вы с ней отношениях?

— В настоящее время, в самых прекрасных. Но иногда ругаемся и сердимся.

— Я не это имею в виду. Кто вы с ней друг другу?

— В первую очередь — сотрудники, во вторую — друзья, а в третью — муж и жена.

Наташа улыбается:

— А не наоборот?

— Нет, именно в таком порядке. Хотя, по мере того, как мы узнавали друг друга, происходило всё именно в обратном порядке. Сначала — муж и жена, потом — друзья, и, наконец, сотрудники. И это — самое главное достижение.

— Разве так бывает?

— У нас ещё и не так бывает.

— Значит, она — ваша жена. То-то я смотрю, она вас совершенно не стесняется.

— Она не только меня не стесняется, но и своих друзей.

— Даже так? — брови Наташи удивлённо лезут вверх, — Ах, да! Я и забыла, вы же люди из будущего. У вас это всё совсем иначе…

Она осекается, а я улыбаюсь:

— Ошибаешься, Наташа. Впрочем, насчет Лены ты права, а вот мы с тобой, по-моему, современники.

— Не может быть!

— Почему же? У нас в Секторе почти все хроноагенты — выходцы из Реальных Фаз, а я как раз из твоего времени.

— Вы хотите сказать, что мы с вами жили рядом и, возможно, встречались? — Наташа недоверчиво, но с надеждой во взоре смотрит на меня.

— Нет, Наташа, это исключено. Просто, эпохи у нас с тобой совпадают.

Из дальнейшего разговора я выясняю, что такое странное летоисчисление в Наташиной Фазе ведётся от начала Эры Разума, то есть от времени, которым датирована первая находка, подтверждающая наличие на Земле разумной деятельности. На мой взгляд, не совсем удобно. Выясняется так же, что Христианской религии в этой Фазе не знают, а верят в Мировой Разум. Эти два браслета на руках Наташи — религиозные символы.

Я быстро нахожу общие даты: Социалистическую Революцию, Вторую Мировую войну, первый полёт в космос и полёт на Луну. Теперь я окончательно убеждаюсь, что довольно точно определил эпоху, из которой явилась к нам Наташа.

— Короче, Наташа, я покинул свою Фазу примерно лет через десять после времени, соответствующего твоему. А Лена лет через сто-сто пятьдесят.

— Получается, что мы с вами действительно современники. А кем вы были в своей Фазе?

— Лётчиком-истребителем.

— А на каком самолёте вы летали? — хитро улыбается Наташа.

— А ты в этом что-нибудь понимаешь?

— Немного разбираюсь.

Я подхожу к компьютеру и по памяти набираю код «своей» Фазы. Показываю Наташе себя возле самолёта. Наташа внимательно смотрит и вдруг говорит:

— Это — М-35!

— У нас он называется МиГ-29.

— Да, теперь я верю, что мы с вами современники. Только у нас этот самолёт — новинка. Его только один раз показывали на воздушном празднике.

Она ещё раз внимательно смотрит на монитор.

— А сколько же вам лет?

— Возраст, Наташа, понятие относительное, а для хроноагента этого понятия практически не существует.

— Как это?

Я подвожу её к окну и показываю на Лену:

— Сколько ей по-твоему лет?

Наташа внимательно смотрит на стройную, красивую фигуру моей подруги, прикидывает и неуверенно говорит:

— Лет двадцать… пять. Ну, чуть больше.

Я смеюсь:

— А мне?

— Лет тридцать, с небольшим.

— Когда я покинул свою Фазу мне было тридцать пять лет. Лена оставила свою Фазу в двадцать три. Когда я в начале Великой Отечественной войны работал в качестве летчика-истребителя, мне там как раз исполнилось двадцать шесть лет. А когда я командовал пиратским космическим крейсером мне было сорок пять.

Наташа удивлённо смотрит на меня, до неё с трудом доходит всё это.

— Видишь ли, нам приходится жить и работать в разных эпохах, в личностях самых разных людей. Сегодня я средневековый рыцарь, вчера был капитаном межзвёздного корабля, позавчера — гангстером, завтра буду полицейским, а послезавтра — гладиатором или инквизитором. А что касается нашего внешнего облика, то… Лена вчера рассказывала тебе, как осуществляется перенос Матриц?

Наташа кивает, и лицо её проясняется. Она начинает понимать.

— И откуда берутся наши тела, в которых живёт наш разум, она тебе тоже говорила. Понимаю, это всё трудно сразу переварить. Для меня это всё в начале тоже было дико. Но к этому быстро привыкаешь, вот как к этому Синтезатору. Нам, Наташа, надо всегда быть готовым ко всему, поддерживать хорошую спортивную форму. Вот, посмотри. Ты так сможешь?

Лена, тем временем, сидя на траве, подтягивает колени к груди и, скрестив ступни за затылком, приподнимается на руках. Наташа зажмуривается и трясёт головой:

— Нет. Никогда! Это что-то невообразимое!

— Это только так кажется. Всё дело в тренировке и ежедневной практике. А что касается стеснения и прочего, то скажи: разве у вас нет картин и скульптур, изображающих обнаженное тело?

— Конечно, есть! Но… — Наташа смущается.

— А чем оригинал хуже копии? Почему люди должны стесняться и прятать то, что прекрасно, что доставляет другим эстетическое наслаждение. Разумеется, это не значит, что всем следует всегда и всюду заголяться. Это не всегда уместно, да и быстро приедается. Но во все времена самым прекрасным творением Природы считалось человеческое тело. Только надо поддерживать его в хорошем состоянии, и тогда ты сам будешь выступать в роли автора прекрасного произведения. Вот, к примеру, у тебя прекрасная фигура, очень красивое, отлично сложенное тело.

Наташа краснеет и отворачивается. А я смеюсь:

— Вот, смутилась! Да не смущаться, а гордиться надо! Раз Природа тебя так великолепно слепила, что на тебя хочется смотреть и смотреть, не отрываясь, так что же в этом постыдного и низменного? То, что вид обнаженного тела вызывает сексуальные желания, это естественно. Секс — одна из доминант человеческого бытия. Это сложилось тысячелетиями, и не нам это ломать…

— О чем речь?

В комнату входит Лена. Она весёлая и бодрая, как и всегда после своей «зарядки». Быстро надевает халат и тапочки и подходит к столу. При виде стоящих там блюд она с нескрываемым удовольствием потирает ладони и присаживается.

— Ну, а вы так и будете стоять и беседовать? К столу! Так о чем шел разговор?

Наташа вновь смущается, а я отвечаю:

— О красоте человеческого тела и сексе.

— Понятно! — Лена качает головой, — Это под парами моей гимнастики. Наташенька, если это тебя интересует, то ты его поменьше слушай. Нет-нет, Андрюша, упаси Время! Я не хочу сказать, что ты в этом вопросе неграмотный и неотёсанный мужлан. Вот если бы к нам пришел сюда вместо Наташи её друг, Анатолий, я бы против твоих лекций не возражала. А Наташу в этом плане оставь мне. Я: а — врач, б — психолог, и ц — самое главное, женщина. Так что, Наташенька, на эту тему мы с тобой ещё поговорим. Верно?

После завтрака я начинаю творить необходимое оборудование и химикаты для лаборатории. Лена с Наташей переодеваются в шорты и идут полоть и поливать огород. После этого они садятся к компьютеру. Сегодня Лена не работает, а демонстрирует Наташе возможности наблюдения за другими Фазами. Она объясняет ей, как обнаруживаются опасные аномалии, как прослеживаются их последствия в будущем, как отыскиваются методы коррекции, рассчитываются, моделируются и планируются операции в Реальных Фазах. Всё это она демонстрирует наглядными примерами из нашей работы. Внезапно она зовёт меня изменившимся, каким-то взволнованным, напряженным голосом:

— Андрей! Иди сюда! Смотри, что я вдруг нашла!

Бросаю Синтезатор и подхожу к компьютеру. На Лене буквально лица нет. А на дисплее я вижу следующую сцену.

Два гранитных обелиска. Один большой, другой, рядом, поменьше. На большом много фамилий, на малом только две и две фотографии. Рядом стоят в строю десятка три офицеров в форме ВВС. Перед малым обелиском стоят полковник и пожилая женщина в черном платье. Лена убирает общий план и даёт увеличение. В полковнике я неожиданно узнаю Серёгу Николаева. На груди у него две Звезды Героя и несколько рядов наградных планок. А на обелиске… Время великое! Там две фотографии: Андрея Злобина и Ольги. Внизу надписи: «Дважды Герой Советского Союза, гвардии капитан Злобин А.А. 11.10.1915 — 26.10. 1941» и «Военврач третьего ранга Злобина (Колышкина) О.И. 28.4.1919 — 19.10.1941».

— Вот, и соединились они навеки, — говорит женщина.

Она нагибается к могильному холмику, раскапывает землю под обелиском и закладывает туда что-то завёрнутое в платочек.

— Что это, Светлана Григорьевна? — спрашивает Сергей.

— Это, Серёжа, наши с Ваней обручальные кольца. Он своё, когда мы в июне перед войной в Москву приехали, мне оставил. Сказал: «Возьми себе, на всякий случай». Теперь-то я знаю, что это за случай такой. Он ведь знал, что война вот-вот начнётся, и смерть свою близкую чуял.

— Я знаю, — тихо говорит Сергей, — Мне Андрей рассказывал, о чем они с Иваном Тимофеевичем в это время говорили.

— Теперь пусть у них кольца будут, у детей наших. Они ведь так и не успели пожениться. Так пусть хоть в могиле супругами станут.

— Да. Оля погибла как раз в день, который они назначили для свадьбы, — помолчав, Сергей добавляет, — Андрей говорил мне, что Оля была уже беременна. Значит их здесь не двое, а даже трое.

Женщина всхлипывает и, опустившись на колени, припадает лицом к могильному холмику. Сергей отходит назад к стоящему отдельно пожилому мужчине в гражданской одежде.

— Хорошо ты придумал, Андрей Иванович, — шепотом говорит он, — Горсть земли оттуда, горсть земли отсюда, но есть у людей в конце пути своя могила. Ведь ни от него, ни от неё даже пепла не осталось. А так и нам своего комэска можно навестить, и мать к дочке приедет. Да и до Белыничей здесь не далеко.

Я больше не в состоянии смотреть. Подхожу к Синтезатору и быстро творю что-то крепкое. Получается не то ром, не то бренди. Наливаю стакан и выпиваю залпом.

— Извини, Андрюша, — тихо говорит Лена, — Но я посчитала, что ты должен это видеть.

— Правильно посчитала, Ленок, — отвечаю я, — Всё в порядке.

Работать я, конечно, больше не могу. Извинившись, выхожу из комнаты и замечаю, как Лена что-то тихо говорит Наташе, а та сидит притихшая и, оперевшись щекой на ладонь, смотрит на дисплей.

Я ухожу на берег реки, ложусь на спину и смотрю в небо. А там снуют Яки, Илы, «мессеры», «пешки». Потом их заслоняет лицо Оли. Она присаживается рядом со мной и спрашивает:

— Что, Андрюша, плохо тебе? Мне тоже плохо без тебя. Но меня нет, а ты живой. Значит, ты ещё что-то можешь сделать, можешь исправить своё положение. Не сдавайся, Андрюша. Ты же ас! Ну подставился разок, с кем не бывает. Жизнь не может состоять из одних лишь побед, поражения иногда неизбежны. А плакать зачем? Помнишь, мы договаривались: не плакать. Я своё слово сдержала, а ты? Ты обещал всегда возвращаться. Ну пусть не ко мне, ко мне ты уже никогда не вернёшься. Но ты должен вернуться туда, где тебя ждут.

Она ещё что-то говорит мне. Говорит долго и ласково. А я уже не вникаю в смысл её слов. Мне просто хочется, чтобы этот голос звучал, звучал и звучал.

Из этого состояния меня выводит Лена. Она присаживается рядом, берёт меня за руку и тихо спрашивает:

— Ну что, Андрюша, пришел в норму?

— Всё в порядке, Леночка. Извини, я не удержался, расслабился.

— Я всё понимаю.

— А ты знаешь, я этой зимой видел их в другой гармонике живыми, уже после войны. Представляешь? Только, увы, это были не я и она. Настоящие мы погибли тогда, в сорок первом.

— Нет, Андрюша, ты не прав. Те тоже настоящие. Что мне тебе объяснять. Ты и сам это знаешь.

— Верно, знаю. Слушай, а мы почему сегодня не тренировались?

— А ты как, в форме?

— Вполне.

— Тогда иди и переодевайся.

«Дерёмся» мы около сорока минут. Естественно, при тренировках мы используем неполный контакт, но выглядит это всё равно эффектно. Сидя на траве, Наташа с восторгом наблюдает за нами. Особенно восхищает её то, что такая хрупкая, на взгляд, женщина, как Лена, владеет приёмами рукопашного боя нисколько не хуже мужчины.

На речку мы идём втроём. Наташа в красном купальнике, а Лена в одних белых трусиках. Наташа спрашивает её, делая вид, что не замечает экзотического вида моей подруги:

— А долго надо учиться, чтобы драться как вы?

— Всё зависит от способностей и от учителя. Завтра мы с тобой займёмся. Не обещаю, что через месяц ты станешь драться как хроноагент, хотя бы третьего класса, но ручаюсь, что от хулиганов тебе по кустам прятаться больше не придётся.

Наташа улыбается, а я задумываюсь. Похоже, что Лена забыла о нашем намерении связаться со Старым Волком.

После купания Наташа уходит в свою комнату переодеться, а Лена надевает тапочки, накидывает свою накидку и готовит ужин. Наташа появляется из своей комнаты в белом костюме, типа пижамы и в красных тапочках. С минуту она обалдело смотрит на Лену. Потом, решив, что не следует ничему удивляться, присаживается к столу.

— Андрей, — говорит она, — Лена показывала мне, как вы воевали с фашистами. Это действительно были вы?

— А кто же? Конечно я, — меня удивляет этот вопрос.

— У меня всё это пока в голове никак не укладывается. Ведь вы, на первый взгляд, самые обыкновенные люди, а умеете так много, что даже не верится.

— А что тебе не верится?

— Вот, к примеру, война. Вы там работали, как вы говорите, лётчиком-истребителем. И работали весьма успешно, я сама видела. За четыре месяца вы сбили сорок самолётов! Это же уму не постижимо! И не только сами воевали, но и других учили. Откуда вы всё это знаете и умеете?

— Ну, Наташа, мне это было проще. Я же в своей жизни тоже был истребителем. К тому же в училище нам преподавали весь опыт воздушных боёв минувшей войны. Я его использовал и поделился с товарищами. Только и всего. Ты попроси Лену, пусть она тебе покажет, как она в образе немецкой лётчицы атаковала американскую Суперкрепость с ядерной бомбой на борту. А ведь она в своей жизни не лётчицей была, а врачом.

Наташа удивлённо смотрит на Лену, а та скромно опускает глазки: «Чего уж там. Плёвое дело!» Я говорю:

— Хроноагенту приходится работать во всех эпохах, включая далёкое будущее, и в образах самых различных людей. Поэтому, он прежде чем приступить к работе, проходит сложную и длительную подготовку, сдаёт кучу зачетов и экзаменов. А в заключение проходит ещё и курс морально-психологической подготовки.

— И большой у вас отсев на выпускных экзаменах?

Я вопросительно смотрю на Лену, та пожимает плечами:

— За свою бытность в Монастыре я не припомню такого случая, чтобы кто-то провалился на экзаменах или защите. Курс МПП срывался, это бывало. Но со второго или с третьего захода и его проходили.

— Ну, понятно. Вы ведь все, в основном, люди подготовленные, почти всё это знаете. Это, так сказать, курсы повышения квалификации. Я не представляю, как нормальный человек может всё это освоить.

— А вот здесь, Наташа, ты ошибаешься. Хроноагентами становятся, как правило, непосредственные выходцы из Реальных Фаз. Те, кто волей каких-либо обстоятельств попадает в сферу нашего внимания и, в итоге, оказывается в Монастыре. И далеко не все они выходцы из будущего. Вот, товарищ Андрея и его соратник, тоже Андрей. Он тоже лётчик-истребитель, но, так сказать, довоенного образца. Именно в его образе Андрей и работал во время войны. Не так давно курс подготовки прошел Микеле Альбимонте. Он, вообще, выходец из Средневековья.

— И он тоже справился со всей этой премудростью?

— Я же сказала тебе: справляются все. Правда, — Лена улыбается, — бывают и осложнения. Андрей может рассказать, как он сдавал темпоральную алгебру.

Делать нечего, приходится рассказывать свою эпопею со сдачей экзамена Магу Жилю. Не жалею при этом ни красок, ни юмора. Наташа в восторге. Она даже в ладоши хлопает:

— Ну, всё как у нас!

— Да, почти как у вас, — соглашаюсь я, — Но есть один нюанс. Экзамен надо сдавать только на отлично. Четвёрка ставит под сомнение способности хроноагента сработать в критической ситуации со стопроцентным успехом.

Наташа смотрит на нас с уважением:

— Я вряд ли смогла бы так.

— Смогла бы, — уверенно говорит Лена, — Хочешь к нам?

Наташа потрясена, а я ворчу:

— Прежде, чем других приглашать, не мешало бы самим туда попасть.

Лена игнорирует моё высказывание и снова предлагает:

— Если хочешь, то я могу начать с тобой заниматься. Понятно, что не всё ты здесь сможешь пощупать руками, но с помощью компьютера увидишь и узнаешь всё.

Глаза у Наташи загораются. Я решаю не спорить с подругой. Она в таких ситуациях разбирается лучше меня и знает, что делает. Психолог как-никак. Встаю из-за стола и направляюсь к Синтезатору доводить до ума химическую лабораторию. Женщины быстро убирают со стола, моют посуду и усаживаются к компьютеру. Впечатление такое, что Наташа всерьёз настроилась на работу в Монастыре. Работаем допоздна. Когда Наташа, попив с нами чаю и пожелав спокойной ночи, уходит в свою комнату, я спрашиваю у Лены:

— Как я понял, ты настраиваешь её на работу в Монастыре?

— Ты правильно понял. Другого-то варианта у неё всё равно нет.

— Кто знает. Завтра я намерен связаться со Старым Волком.

— И ты всерьёз полагаешь, что он согласится вернуть её домой?

— Нет, конечно. Но у неё не должно оставаться сомнений, всё ли мы сделали, чтобы помочь ей вернуться домой. Как бы мне ни было неприятно обращаться к Волку, но я сделаю это. Это, всё-таки, какой-то шанс, и его необходимо использовать.

— Ты прав, Андрюша. Мы должны сделать всё, что в наших силах, — соглашается Лена.

На другой день, за завтраком, я говорю:

— Наташа, сегодня я попытаюсь решить вопрос о твоём возвращении домой.

Девушка привстаёт, но я кладу руку ей на плечо и усаживаю на место:

— Особо не обольщайся. У меня нет никакой уверенности, что эта попытка будет успешной. Но я обещаю одно: я сделаю всё, что смогу.

— Ты хорошо продумал линию поведения? — осторожно спрашивает Лена.

— Да.

— Ты представляешь, какие он может выставить требования?

— Представляю. И скажу тебе заранее: я соглашусь на любые его условия, кроме одного. Ты знаешь, о чем идёт речь. Ты сама уже поняла, кого он имел в виду. И я полагаю, что в этом деле мы можем сотрудничать с ним. Разумеется, на определённых условиях.

— Хорошо, — отвечает Лена, немного подумав, — Я предоставляю тебе полную свободу действий. Помнишь наш последний разговор в Монастыре? Ты тогда был готов пойти на переговоры с ним, и я поняла и поддержала тебя. Сейчас ты совсем в другом положении, но, думаю, ты помнишь о кривой козе, на которой он может нас объехать?

Я киваю. Наташа, молчавшая до сих пор и только переводившая взгляд с меня на Лену и обратно, вдруг горячо говорит:

— Андрей! Я понимаю, что сейчас ты пойдёшь на переговоры с вашим врагом. И пойдёшь на это только ради меня. Я тебе очень благодарна, но хочу, чтобы ты знал. Если ради меня тебе придётся принять такие условия, которые ты раньше ни за что не принял бы, прошу: не делай этого. Лучше я никогда не вернусь домой, чем из-за меня вам придётся стать их заложниками. Я уже привыкла и к вам, и ко всему этому.

— Наташенька, если бы всё было так просто. Мы и так уже его заложники. Пойми, это благополучие только видимое. Мы с Леной живём здесь как на вулкане. В любой момент здесь может разразиться такое, что тебе и в кошмарном сне не привидится. А если нам удастся отыскать или открыть переход, куда мы попадём? Тебе Лена рассказывала, где мы с ней побывали, куда нас заводили все эти переходы? Ты готова пойти с нами? Вижу, что готова пойти на всё, только бы не оставаться здесь одной. Но выживешь ли ты там? И имеем ли мы с Леной право тащить тебя с собой туда, на верную смерть? Так что, не спорь и не убеждай. Я сделаю всё, чтобы ты благополучно вернулась домой. Сейчас я буду выходить на связь, а ты, пожалуйста, переоденься в то платье, в котором ты пришла сюда.

Наташа хочет ещё что-то сказать, но Лена прижимает её ладонь к столу и кивает головой. Девушка, не возражая больше, отправляется в свою комнату. Дождавшись, когда она вернётся, я подхожу к монитору связи и набираю код Старого Волка. Через минуту на экране загорается надпись: «Извините. В данный момент я не могу вам ответить. Выйду на связь через 3 часа вашего времени или раньше».

Ждать, так ждать. Я отправляюсь брать пробы грунта с участка предполагаемого перехода, которым ушёл Мог. Вернувшись, вижу, что женщины сидят у компьютера и что-то горячо обсуждают. Стараясь не мешать им, приступаю к подготовке препаратов для анализов. Закончив эту работу, отправляюсь взять контрольные образцы с той же поляны, но метрах в двадцати от исследуемого участка.

Когда я возвращаюсь в дом, женщины сидят на крыльце и что-то тихо обсуждают. Я подхожу к компьютеру. Бросаю взгляд на дисплей и вижу там какую-то таблицу. Всматриваюсь внимательно. Великое Время! Это адаптированная к местным условиям программа подготовки хроноагента III класса. Ну и Ленка! Зря времени не теряет. Ладно, пусть занимаются. Вчитавшись в программу, вижу, что на меня Лена «повесила» техническую подготовку, огневую, фехтование, единоборства, методику и тактику разработки операций и ещё многое другое. Скучать не придётся. Хорошо еще, что темпоральную математику и хронофизику она взяла на себя.

Чешу затылок и возвращаюсь к лабораторному столу. Через полчаса у меня всё готово, но результаты придётся ждать долго, почти до вечера. Закуриваю сигарету и выхожу на крыльцо. Наташа с Леной куда-то исчезли. Время с ними. Возвращаюсь и начинаю работать с пробами. Женщины приходят за полчаса до назначенного срока.

Я хочу немного поиронизировать по поводу «адаптированной» программы. Например, как она в здешних условиях мыслит организовать занятия по технической подготовке. Но в этот момент оживает монитор связи. Он начинает светиться, а из динамика звучит сигнал вызова. Нажимаю клавишу ответа, и монитор успокаивается. На нём возникает изображение Коры.

— Здравствуйте! — приветствует она нас и извиняющимся тоном объясняет, — Шат Оркан не мог вам сразу ответить. У него были посетители. Сейчас он проводит их и вернётся. Как вы там живёте?

— Ничего, Кора, нормально, не жалуемся. А у вас что нового? — интересуюсь я.

— Да есть кое-что. Но Шат Оркан лучше всё вам расскажет сам. Да, вот и он.

В поле зрения на мониторе появляется Старый Волк. Вид у него довольно озабоченный. Когда он замечает на мониторе нас с Леной, его лицо немного проясняется. Но только немного.

— Здравствуйте! — говорит он, усаживаясь перед монитором, — Очень хорошо, Андрей, что ты вышел на связь. Я как раз собирался сам…

Он внезапно замолкает и широко раскрытыми глазами недоуменно смотрит куда-то мне за спину. Оборачиваюсь. Сзади неслышно подошла Наташа.

— Это — Наташа, — просто представляю я её.

— Время побери! Откуда она взялась? — обалдело спрашивает Старый Волк.

— Да, вот мы с Леной, от нечего делать, родили девочку. Сейчас, как видишь, растим и воспитываем. Ты, может быть, поздороваешься с девушкой?

— Здравствуйте, — машинально произносит Старый Волк.

— Здравствуйте, — сдержанно улыбается Наташа.

— Андрей! Ты может быть объяснишь мне, что всё это значит? — умоляющим тоном просит Старый Волк.

А Кора, подперев кулачком щеку, грустно смотрит на Наташу своими выразительными глазами. Она, в отличие от своего шефа, уже всё поняла.

— Это я должен тебе объяснять? — ехидно спрашиваю я, — Ну, ты даёшь, Старый! Не ты ли говорил мне, что переход, по которому мы с Леной сюда попали…

— Постой! — перебивает меня Старый Волк, — Ты хочешь сказать, что она попала к вам по этому переходу?

— Ты поразительно догадостен. Сразу видно, что ты Волк, да ещё и Старый. Но только мне помнится, ты говорил, что этот переход у тебя под контролем.

— Да, под контролем. Несколько дней назад было зафиксировано открытие, я тут же погасил его. Но моя аппаратура не отметила, что переходом кто-то прошел.

— Можешь выбросить свою аппаратуру. Факт, как видишь, на лицо.

Старый Волк сокрушенно качает головой:

— Ты прав. Аппаратуру надо проверить. Это — не дело. Но, Время с ней, это моя печаль. Давай о деле. Я только что получил сведения…

— Стоп! — останавливаю я его, — Ты сказал: давай о деле. Так давай с него и начнём.

— А я о чем говорю?

— Не знаю, о чем ты собираешься говорить, но, по-моему, инициатива связи исходит от нас. Значит, наше дело мы и должны рассмотреть в первую очередь.

Старый Волк озадаченно смотрит на меня. Похоже, что в его голове никак не укладывается, что могут быть какие-то дела, более важные, чем те, о которых он хочет со мной поговорить. Он закуривает сигарету и на несколько секунд прикрывает глаза: успокаивается и «вводит себя в рамки».

— И что у вас за дело? — спрашивает он, наконец.

— Вот, она, — я киваю на Наташу.

— Что, она?

— Брось притворяться. Ты прекрасно понимаешь, о чем идёт речь. Ошибки надо исправлять.

— Какие ошибки ты имеешь в виду?

— Твои ошибки, которые ты допустил, когда закрывал переход. Ты сам сказал, что он иногда открывается произвольно. А это бывает только в двух случаях: если это — спонтанный переход, представляющий из себя реакцию пространственно-временного континуума на открытие и закрытие перехода где-то в этой Фазе. И второй случай, когда при закрытии открытого перехода допущены ошибки, и он не закрылся полностью. То есть, имеет место, так называемый, неустойчивый переход. В данный момент мы имеем произвольное открытие перехода, обусловленное фактором второго рода. Будешь отрицать?

— Не буду.

— Тогда я не понимаю, что тебе ещё надо объяснять? Исправь ошибку или, хотя бы, её последствия. Короче, эту девушку надо вернуть назад.

— А больше ты ничего не требуешь?

Старый Волк смотрит на меня прищурившись. На его губах играет лёгкая усмешечка.

— Конечно требую. И ты знаешь чего. Но раз это требование ты, в своё время, уже отказался выполнить, то я о нём сейчас и не говорю.

— Слава Времени! — продолжает иронизировать Старый Волк.

— Но согласись, моё требование вернуть Наташу в её Фазу справедливо, — продолжаю я, делая вид, что не замечаю его иронии, — Да или нет?

— Справедливо, — соглашается Волк и, подумав немного, добавляет, — Но не выполнимо.

— Почему?

— Видишь ли, Андрей, это очень долго объяснять.

— А ты не объясняй. Ты просто скажи: вернёшь ты Наташу в свою Фазу или нет?

Волк молчит и задумчиво смотрит на Наташу. А она чувствует себя под этим тяжелым взглядом очень неуютно. Она даже порывается встать и уйти. Но Лена незаметно перехватывает её руку и крепким пожатием удерживает её на месте. Не годится убегать и прятаться, когда решается твоя судьба. Мы не страусы, а кандидаты в хроноагенты. Пауза затягивается, и я говорю:

— Хорошо, поставим вопрос по-другому. Ты можешь осуществить обратный переход Наташи в свою Фазу?

Волк словно просыпается и медленно, как бы нехотя, выговаривает:

— Могу, но…

— Но не хочу! Ты это имеешь в виду?

— И это тоже.

Я взрываюсь:

— Слушай, ты, Волчара! Я понимаю, что у тебя есть все основания законопатить нас сюда и держать здесь в строгой изоляции до скончания времён. Мы с тобой — воюющие стороны, и вправе поступать друг с другом так, как нам будет угодно. Если завтра ты решишь резко ухудшить условия нашего пребывания здесь, мы с Леной воспримем это как должное. И не рассчитывай услышать от нас хоть одно слово жалобы, хоть одну просьбу. Но здесь-то случай совсем другой, и если я прошу тебя об этом, то прошу уж никак не за себя. Ведь она-то здесь совсем не при чем! Почему она должна страдать наравне с нами только из-за того, что стала жертвой твоей ошибки? Я знаю, почему ты не желаешь это сделать. Ты опасаешься, что мы с Леной сбежим вместе с ней по этому переходу. Но пораскинь своими мозгами. Какой смысл нам бежать отсюда в Фазу, в которой живёт Наташа? Что это нам даст? Она отстаёт от Фазы Стоуна на четыреста-пятьсот лет! Здесь у нас хоть компьютер есть, а там что мы будем делать? И потом, у тебя всегда будет возможность вернуть нас обратно, подстроив нам переходы-ловушки, где угодно, хотя бы в сортирах. А может быть ты изобретаешь: какие нам поставить условия? Не старайся. Перед тем как выйти на связь, мы имели разговор. Наташа заявила, что если ты поставишь кабальные условия, то она предпочтёт остаться с нами. Одним словом, Волк; не пытайся изображать себя хуже, чем ты есть на самом деле. Помоги девушке.

В продолжении моего выступления Старый Волк несколько раз что-то прикидывает на своём компьютере и показывает результаты Коре. Та мрачно кивала и становилась всё более печальной. А я завершаю:

— И ещё одно требование. Её надо вернуть именно в тот момент времени, в который она исчезла из своей Фазы.

Вместо Старого Волка мне отвечает Кора:

— Андрей. Ты не совсем правильно понял. Дело здесь совсем не в желании или в нежелании. Ты думаешь, мне доставляет какую-то радость смотреть на эту несчастную девушку, волей нелепого случая вырванную из своего Мира, из своей жизни? Ты правильно сказал: это — результат ошибки. Но ты не знаешь главного. Это результат целой цепи ошибок, которые имели место при попытке ликвидировать переход. Компьютер, получив команду на ликвидацию, применил не ту программу. В результате этот переход теперь нам неподконтролен. Частичный контроль мы восстановили. Мы можем закрыть его, если он произвольно откроется. Но открывать его, по своему усмотрению, мы не можем.

— Следовательно, Наташа останется с нами навсегда?

— Нет, я этого не сказала. Я займусь этим переходом. Не обещаю, что быстро восстановлю его. Возможно, что мне вообще не удастся это сделать. А может быть придётся дожидаться подходящего состояния пространственно-временного континуума. На это, сам знаешь, иногда требуется много времени. Но, так или иначе, я займусь этим делом и сделаю всё, что возможно. Если у меня ничего не получится, я так вам и скажу, а если получится, предупрежу вас не менее чем за два часа.

— Но имейте в виду, — говорит Старый Волк, — Она откроет переход только для одного человека. Для неё, — он указывает на Наташу, — Любые ваши попытки использовать этот переход в своих интересах будут пресечены. Она останется здесь навсегда, а вас я разгоню по разным Мирам, и вы никогда больше не встретитесь.

— Спасибо, Кора, — говорю я, игнорируя реплику Старого Волка, — Я рад, что этим делом будешь заниматься именно ты. Значит, мы будем надеяться на положительный результат и ждать от тебя вестей.

— А теперь, поговорим о деле, — начинает Старый Волк, — Мне кажется, что в ближайшее время я смогу назвать вам нашего противника, а доказательства вы получите сами, да такие, что я даже опасаюсь, сумеете ли вы переварить их без ущерба для себя.

— Можешь не стараться предъявлять свои доказательства. Мы уже знаем, что это за противник.

— Вот как? — Старый Волк, похоже, поражен, но он быстро справляется с собой, — И что же вы узнали? И каким образом?

Я коротко рассказываю ему о визите Мога и о нашем разговоре с ним. Вначале Старый Волк слушает спокойно, но в конце оживляется.

— А ты точно помнишь, что он ничего особенного не сделал перед тем как исчезнуть? — спрашивает он.

— Совершенно ничего. Он просто повернул направо и исчез. Словно за угол свернул.

— Вот как? — Старый Волк озадачен. — Это что-то новое.

Он набирает что-то на клавиатуре своего компьютера и даёт Коре распоряжение на непонятном языке. Она кивает и начинает заносить в компьютер какие-то данные. А Старый Волк спрашивает меня:

— А почему ты не вышел на связь со мной, когда тебе стало ясно: кто наш противник?

— А зачем? Чтобы сказать тебе: Волчара ты наш, миленький, узнали мы кого ты имеешь в виду и стало нам страшно до жути. Теперь мы твои, владей нами и распоряжайся по своему усмотрению. Ты этого ждал? Нет, уважаемый, второе наше условие остаётся в силе по-прежнему. Отсюда мы никаких переговоров о совместных действиях вести не будем.

Старый Волк грустно качает головой:

— Что ж, дело ваше. Но я должен вернуться к тем доказательствам, о которых я говорил. Собственно, доказательства эти собираюсь представлять вам не я, а сам, как вы его называете, Мог.

— Что ты имеешь в виду? Объясни точнее.

— Буквально сегодня, когда ты пытался связаться со мной, мне стало известно, что этот Мог готовит какую-то акцию в вашем, то есть в том, в котором вы сейчас находитесь, Мире. Я сначала удивился: какие у них могут быть здесь интересы? Но теперь понимаю: он встретился с вами, и ваше присутствие здесь его почему-то не устраивает.

В этот момент звучит низкий сигнал. Старый Волк смотрит куда-то в сторону и поспешно встаёт:

— Я должен вас покинуть, прошу прощения. Кора полностью в курсе дела, она объяснит вам всё остальное. Всего доброго.

Старый Волк уходит, а Кора отрывается от компьютера:

— Собственно, он всё уже сказал. Мне добавить почти нечего. Наши люди засекли, что этот Мог договаривался с какими-то сомнительными личностями о ликвидации двух человек уединённо живущих в лесу на берегу реки. При этом он довольно точно описал и вас, и ваш дом. Помните, Шат Оркан говорил, что они предпочитают действовать чужими руками? Так будет и в этот раз.

— А точнее нельзя? Когда это будет? Сколько их будет? Откуда они появятся?

— Ничего этого мы точно не знаем. Этот хитрец заметил каким-то образом, что попал в поле зрения наших людей и сразу законспирировался так, что его потеряли из виду. Если ты знаешь, о ком идёт речь, то ты поймёшь, как он это умеет делать. Поэтому сейчас мы можем только строить догадки. Единственное, что я знаю наверняка: он воспользуется существующим переходом, а не будет создавать новый.

— Откуда такая уверенность?

— Он говорил, что к дому надо идти берегом реки, вниз по течению.

— Понятно. Будем ждать гостей.

— Андрей, — Кора умоляюще смотрит на меня, — Ну зачем тебе подвергаться лишнему риску? Зачем ты упорствуешь? Одно слово, и Шат Оркан заберёт вас отсюда. Мы будем работать вместе.

— Кора, ты же сама называешь его не как-нибудь, а Волком. Могу ли я верить Волку? Хватит, один раз я уже поработал на него по принуждению. Ты знаешь, чем это кончилось. Кстати, вы разобрались, почему ты существуешь в двух Фазах: здесь, у себя, и в Схлопке?

— Разобрались. Скорее всего, здесь причиной послужила непредвиденная флуктуация темпорального поля, возникшая когда я возвращалась через переход после выполнения задания. Сейчас наши хронофизики ломают себе голову над тем, что вызвало эту флуктуацию, и какие последствия она ещё может иметь?

— Вот видишь, какие у вас методы работы. Сами ещё толком не разобрались, что к чему, а уже вовсю сверлите переходы из Фазы в Фазу. Ну как же с вами можно работать, когда вы не можете предвидеть даже таких последствий своей деятельности?

— Жаль, — вздыхает Кора, — А я надеялась, что мы снова будем работать вместе.

— С тобой, Кора, я готов работать. Но работать со Старым Волком на таких условиях; благодарю покорно! Спасибо за предупреждение. Надеюсь, мы ещё встретимся.

— До встречи, Андрей. И умоляю, будьте осторожны!

Мы отключаем связь, и я поворачиваюсь к женщинам. Лена сидит с невозмутимым видом, ясно показывая, что она довольна результатом встречи. А у Наташи вид довольно странный: по щекам текут слёзы, а сама она при этом улыбается.

— Как прикажешь тебя понимать? — спрашиваю я, — То ли ты огорчена, то ли рада? Но и то, и другое преждевременно. Ты же слышала наш разговор: до окончательного приговора ещё далековато. Кора всё сказала, как есть, честно.

— Я не о том, Андрей, — улыбаясь, отвечает девушка, — Мне и домой хочется, и с вами расставаться я не хочу. Но, в любом случае, я вам очень благодарна.

— Пойми вас, женщин, — пожимаю я плечами.

— А что ты думаешь об акции, которую задумал Мог? — спрашивает Лена.

— Что я могу думать? Мы не знаем толком ничего: ни когда это будет, ни сколько их будет. Известно одно: они пройдут переходом и пойдут по берегу реки. Сейчас мы предупреждены, значит, готовы ко всему. Переход мы контролируем. Неожиданностей не будет.

— Что ж, и на том спасибо Старому Волку, — говорит Лена и встаёт. — Пора заниматься обедом.

— Подождите! — вскакивает Наташа, — Как же так? Против вас что-то затеяли, а вы говорите об этом так спокойно!

— А как нам ещё об этом говорить? — удивляется Лена, — Пусть сюда приходят кто угодно. В конце концов, мы кто? Хроноагенты или саксофонисты?

Один за другим чередуются дни. Мы работаем, занимаемся с Наташей. Она уже совсем освоилась. Её уже не только не шокирует появление Лены по утрам в обнаженном виде. Она сама, подражая Лене, выходит теперь к ужину в одних тапочках и полупрозрачной накидке. После ужина они с Леной или беседуют, сидя рядышком на диване или на крылечке, или работают на компьютере, если он свободен. Как-то вечером, ожидая, когда нагреется препарат, я полюбопытствовал, чем они занимаются и был ошарашен. В этот момент они смотрели шоу сексуального театра в Биологической Фазе.

— Это-то зачем? — спросил я Лену, когда мы ложились спать.

— Как зачем? — удивилась Лена, — Она ещё только начинает жить. Надо, чтобы эта жизнь у неё была полноценной во всех отношениях. И вообще, дорогой, не кажется ли тебе, что ты лезешь не в свою епархию?

Что касается моей «епархии», то я придумал, как заниматься технической подготовкой в наших условиях. Я составил программы-тренажеры, и теперь Наташа по часу, по два в день проводила у компьютера, осваивая различные виды техники. Конечно, всё это потом надо будет отработать в натуре, прежде чем сажать её в кабину самолёта или космического корабля. Но определённые навыки управления техникой Наташа приобретала.

Успешно шли дела и с физической подготовкой. Наташа уже прилично владела шпагой, и мне доставляло большое удовольствие наблюдать, как они с Леной гоняли друг друга по поляне. Рукопашный бой осваиваем несколько тяжелее. Но это и понятно: не хватает физических данных. Но я успокаиваю Наташу:

— Ничего страшного, накачаешься, разовьешь в себе нужные гибкость, быстроту и реакцию. Это дело наживное. Конечно, сейчас тебя в Реальную Фазу в качестве хроноагента выпускать никак нельзя. Но с теми хулиганами, от которых ты к нам сбежала, ты уже сейчас справишься играючи.

У самого у меня не выходит из головы одна забота. Физико-химический анализ показал, что на участке, где исчез Мог, имеется повышенное содержание неустойчивого изотопа Са42 . Причем, его концентрация резко возрастает именно в том месте, где он «свернул за угол». Собственно, этот изотоп и дал тот слабый радиационный фон, который я засёк при первых исследованиях. Что это мне даёт и о чем говорит, мне пока не понятно. А обращаться к Старому Волку я не хочу.

Между тем, приближалась осень. В лесу опять обильно появились грибы. Раза два-три в неделю мы бросали все дела и отправлялись собирать лесной урожай. В погребе наполнялись солёными грибами бочонки, а на чердаке Лена сушит грибы, нанизав их на длинные нити.

По утрам Лена, невзирая на погоду, по-прежнему бегала на речку и занималась на поляне гимнастикой. Но дни и вечера становились всё прохладнее. В шортах или в лёгких костюмчиках ходить в лес или проводить вечера на крылечке, слушая моё пенье под гитару, было уже холодновато. Подумав, Лена сотворила на Синтезаторе два кожаных брючных костюма. Себе, как всегда, голубой, Наташе — красный. «В лесу не потеряешься!» — смеялась она.

Всё это время я не забывал о предупреждении Старого Волка, что против нас планируется какая-то акция. Но дни шли за днями, а нас никто не тревожил. Однажды, ясным осенним утром, когда Лена уже встала, но ещё не успела убежать на речку, тишину нарушает сигнал дежурного монитора, к которому подключен искатель. Мы с Леной переглядываемся и, не говоря ни слова, бежим в кладовую, где лежат наши мелтановые костюмы и камуфлированные комбинезоны. Открылся переход!

Из своей комнаты выскакивает Наташа:

— Что случилось? Что это за сигнал?

— Кто-то к нам пожаловал, — отвечает Лена, шнуруя ботинки, — Переход открылся.

— Переход!? — переспрашивает Наташа, — А может быть, это Кора его открыла?

— Вряд ли, — говорю я, — Кора обещала нас предупредить за два часа. А этот закроется, мы ещё и собраться не успеем.

И точно. Переход, просуществовав не более четырёх минут, закрывается.

— Что ж, посмотрим, каких гостей нам Время послало, — говорю я, надевая шлем и вешая на плечо автомат.

— А что если это те, о которых говорили Старый Волк и Кора? — встревожено спрашивает Наташа.

— Очень может быть, — отвечает Лена и тоже берёт автомат.

— Я — с вами! — заявляет Наташа.

Смотрю на неё с сомнением: стоит ли её брать с собой? А Наташа настаивает:

— Андрей! Да я же умру здесь от страха за вас, с ума сойду!

— Ничего с нами не случится. И не такие мы дураки, чтобы завязывать бой в лесу. Мы сейчас просто идём на разведку.

— А вдруг они вас обнаружат? Лишняя пара рук не помешает. Ты же сам учил меня стрелять.

Я задумываюсь. Так-то оно так. Но времени творить для неё оружие у меня уже нет. Отдать ей свой автомат? Но с тяжелым и длинным пулемётом по лесу бегать не очень удобно.

— Ладно. Возьми мой Вальтер. Только учти, не высовываться и слушать команды беспрекословно. Скажу: «Ползи на брюхе», будешь ползти, хоть пять километров. Если согласна, одевайся, да побыстрее.

Наташа исчезает в своей комнате. Через минуту она выскакивает в своём красном кожаном костюме. Я морщусь: слишком ярко и заметно. Но времени уже нет, и я командую:

— За мной! Бегом!

Бегу, не оглядываясь. В Лене я уверен, а Наташа тоже не вызывает сомнений. Лена с ней дважды в неделю делала пробежки по пять-десять километров. Выдержит. Метров за триста до перехода перехожу на шаг и перемещаю Лену направо, а Наташу оставляю сзади. Вот и переход. Никого не видно. Подхожу ближе. Ага! На глинистой полосе многочисленные отпечатки следов. Полоса так затоптана, что невозможно определить, сколько же здесь прошло человек. Подзываю женщин:

— Они пошли к реке. Надо узнать точно: сколько их. Я иду прямо, Лена — справа, а ты, Наташа, держись метров на пятьдесят сзади.

— Почему? — обижается девушка.

— Потому, что я так решил. А ещё потому, что костюм твой слишком заметен в лесу.

Наташа, поняв в чем дело, умолкает и подчиняется. Движемся мы осторожно, держа оружие наготове. Не успеваем мы пройти таким порядком и сотни шагов, как до нашего слуха доносится громкий разговор. Голоса несутся с поляны на берегу реки. Не очень-то они остерегаются в незнакомом лесу. Пока отдельные слова разобрать невозможно. Но по мере приближения разговор прослушивается всё отчетливее. Вот между деревьями виден просвет. Сигналю Наташе, чтобы она залегла, и тихо, осторожно, маскируясь кустами и деревьями, ползу к опушке. Вот поляна как на ладони.

Ого! Пятнадцать человек. В основном, арабы. Два негра, два европейца, два прибалта и один японец или малаец. Вооружение тоже пёстрое: автоматы Калашникова, американские винтовки, два «Узи» и даже снайперская винтовка. Она у высокого, тощего прибалта. Разговаривают на каком-то жаргоне, но в основе — английский. Понять можно. Они спорят, когда нужно идти: сейчас или дождавшись ночи. Мнения разделились. Сторонники ночной операции ссылаются на предостережение, что им придётся иметь дело с профессионалами. Сторонники немедленного выступления говорят, что какие бы профи там ни были, их всего двое, а они сами тоже не любители. В конце концов, старший, араб лет сорока, в тёмных очках, говорит:

— Хватит спорить! Нечего ждать темноты. Двое, это всего лишь двое. Собираемся.

Всё ясно. Даю условный сигнал и ползком возвращаюсь к Наташе. Через пару минут подползает и Лена.

— Я всё слышала. Что будем делать?

— Как что? Встречать, конечно. Ведь они пришли по наши души и без них возвращаться не намерены. Не будешь же ты убеждать их, что это нехорошо.

— Жаль, что ты не сотворил бластер. Один выстрел, и привет, — сожалеет Лена.

— И так хороши будут. У нас есть чем их встретить.

— А сколько их? — спрашивает Наташа.

— Пятнадцать.

— Ой! Как же мы от них отобьёмся?

Я смотрю на Наташу. Надо же, воевать собралась.

— Во-первых, не мы, а мы, — я показываю на себя и Лену, — Ты рыпаться не вздумай, я тебя под пули не пущу. И не возражай! Ты когда-нибудь по людям стреляла? Нет! То-то. Не думай, подружка моя, что это так просто. Потому как, во-вторых, мы не отбиваться будем, а уничтожать их. Нельзя допустить, чтобы хоть один из них ушел живым. Ты представляешь, в каком мы окажемся положении, если по окрестностям будет слоняться хоть один из этих бандитов? Ну, а в-третьих, мы всё-таки профессионалы-хроноагенты. Лена первого класса, а я экстра. А это что-нибудь значит.

— Но ведь они тоже не новички.

— Понятное дело. Желторотых юнцов на такое не посылают. Но, хватит об этом. Значит так. По берегу до нашей поляны больше десяти километров. Они пойдут осторожно, значит, им ходу не менее двух с половиной часов. Мы можем не спешить. Встречать их будем так. Перед самой нашей поляной река делает дугообразный поворот, выгнутый к нашему берегу. Если я сяду с пулемётом в конце поворота, они будут у меня как на ладони. Ты, — обращаюсь я к Лене, — переправишься на другой берег и займёшь позицию в середине поворота реки. Оттуда у тебя будет простреливаться весь берег. Главное, не давай им уйти в лес или назад. Ясно?

— Ясно.

— Пошли. Надо ещё лодку надуть.

— Не надо лодку, её заметить могут. Я лучше вплавь переберусь, — предлагает Лена.

— Как знаешь.

Мы быстрым шагом возвращаемся на свою поляну. Лена, захватив пару полных магазинов и гранаты, ободряюще похлопав Наташу по плечу, отправляется на другой берег реки. Со мной она не прощается: плохая примета. Да и уверена она в успехе не меньше меня. К чему лишние сантименты? Переплыв реку, Лена машет нам рукой и исчезает в прибрежных зарослях. Я беру пулемёт и пару гранат. Автомат оставляю Наташе.

— Ты сиди дома и стреляй только в том случае, если они полезут в окна или в двери. Если дом загорится, перебеги в баню. Но, думаю, что до этого дело не дойдёт. Ну, не скучай здесь и ничего не бойся, я пошёл.

— Андрей! — окликает меня Наташа.

— Что случилось? — останавливаюсь я.

Девушка подбегает ко мне и крепко целует в губы. Она быстро разворачивается, словно боясь, что я отвечу на поцелуй, и убегает в дом. Проследив, как её стройная фигурка в ярко-красном, поблёскивающем на солнце, костюме скроется в дверях, я отправляюсь на позицию.

Это место я заприметил давно. Там поперёк песчаного пляжа лежит выброшенный на берег толстый ствол дерева, почти занесённый песком. Устраиваюсь за этим деревом, устанавливаю пулемёт на сошки и заправляю ленту. Оттянув затвор и приведя пулемёт к бою, смотрю на таймер. Ждать ещё не менее получаса. Выкурив сигарету, прикидываю, поводя стволом пулемёта по береговой линии. Я был прав, отсюда простреливается весь берег. А поворот такой длинный, что здесь передо мной окажутся все пятнадцать наёмников разом. Остаётся только дождаться гостей.

Медленно тянутся минуты. Вдруг с другого берега доносятся два кваканья лягушки. Это сигналит Лена. Сразу же из-за поворота показывается первый «солдат удачи», за ним — второй. Они идут осторожно, без шума. Я считаю: четырнадцатый, пятнадцатый. Ну, и нахалы! Они настолько уверены в своём превосходстве, что даже не выставили флангового охранения. Тем хуже для них.

Припадаю к пулемёту и жду. Вот середина цепочки наёмников поравнялась с серединой дуги поворота. Сейчас они все у меня в прицеле. Спокойной ночи, ребята!

Грохот пулемётной очереди разрывает утреннюю тишину. Пятеро поражены сразу, их тела неподвижно чернеют на желтом песке. Остальные, надо отдать им должное, быстро сориентировались, залегли и открыли ответный огонь. Но они в невыгодном положении. Укрыться им совершенно негде. А я длинными очередями заставляю их прижиматься к песку ещё плотнее и выбиваю одного за другим. Дистанция не более двухсот метров. С этого расстояния ПК работает как настоящая коса смерти.

Некоторые наёмники не выдерживают. Одни пытаются податься назад, другие — в лес. Но в этот момент открывает огонь Лена. Её короткие очереди быстро успокаивают беглецов. Но один, кажется, успел скрыться в лесу, счастливо ускользнув от наших очередей. Плохо дело. Придётся за ним поохотиться. Еще хуже, если он вздумает зайти ко мне с тыла. Надо будет сменить позицию. Придётся отойти назад, чтобы с правого фланга у меня оказалось открытое место, поляна.

Но перед этим я прикидываю, сколько ещё осталось живых наёмников на берегу. Трое. Они, похоже, о чем-то договорились. Вот двое открывают по мне огонь из автоматов, а третий бросается в лес. Но добежать он не успевает. Коротко стучит автомат, и наёмник с разбегу безжизненным мешком брякается на песок. Один из двоих оставшихся наёмников разворачивается и стреляет по Лене. Но я тут же заставляю его замолчать навсегда. Последний наёмник плотно прижимается к песку, словно пытается зарыться в него. Может быть, при других обстоятельствах он бросил бы оружие и поднял руки. Но только не теперь. Они шли убивать нас и щадить нас не собирались. Соответственно, и сам он не мог рассчитывать на пощаду. Да я и не собирался щадить его. Зачем он мне здесь нужен? Это не Наташа. Сделать из наёмного убийцы нормального, порядочного человека — задача непосильная даже для Лены со всеми её талантами. Тщательно прицеливаюсь. Мне видно только его затылок и правое плечо. Длинная, на десять патронов, очередь с дистанции менее ста пятидесяти метров не может пропасть даром. Хоть две пули, но нашли цель.

Остался пятнадцатый, который успел укрыться в лесу. Привстаю и даю Лене сигнал идти ко мне вдоль берега, но через реку не переправляться. А сам я осторожно начинаю двигаться к поляне, держа на прицеле прибрежные кусты. Со стороны нашей поляны доносится короткий стук автоматной очереди. Кто стрелял? Наёмник или Наташа? Пытаюсь вспомнить, чем был вооружен этот наёмник. По-моему, у него была винтовка. А стреляли из АКМ. Значит огонь вела Наташа. Но почему тишина? Почему не слышно ответных выстрелов?

Осторожно выхожу на поляну. В доме не видно никаких признаков жизни. А вот и объяснение стрельбы. На поляне лежит убитый наёмник. Он вышел из леса и по опушке пытался зайти ко мне в тыл. Тут его Наташа и подстрелила. Два попадания. Молодец, девчонка! Мои уроки не пропали даром. Даю Лене сигнал, чтобы она переправлялась к нам, и иду в дом. Наташа сидит под окном, уронив автомат на пол и обхватив руками колени. На полу валяются три стреляные гильзы. Поднимаю автомат и разряжаю его. Наташа смотрит на меня, глаза её полны ужаса.

— Андрей, — тихо спрашивает она, — неужели я убила его?

— Наповал.

Девушку начинает трясти. У неё стучат зубы. Быстро подаю ей кружку воды. Она делает три глотка, расплёскивая воду, из глаз текут слёзы:

— Как же так? Я ведь не хотела его убивать! Хотела просто отпугнуть, ну, в крайнем случае, ранить. Но убивать!

— Ты всё сделала правильно. Если бы ты не убила его, он сначала убил бы меня, а потом тебя и Лену. А ранить? Зачем он нам здесь нужен? Если ты переживаешь, что убила человека, то напрасно. Это давно уже не люди.

Девушка вопросительно смотрит на меня. Я поясняю:

— Они только внешне похожи на людей. Они хуже диких зверей. Звери никогда не убивают себе подобных. А они за несколько тысяч долларов пришли сюда, чтобы убить нас. Так можно ли считать их людьми? Это просто бешеные собаки. Так что успокойся, ты всё сделала правильно и очень хорошо. Срезала его одной короткой очередью. Молодец!

Наташа пытается улыбнуться подобием жалкой улыбки, но у неё что-то плохо получается. В дом входит Лена. Глаза у неё горят, она всё ещё полна боевого задора.

— Здорово мы их, а, Андрей! А что это Наташа такая расстроенная?

— Да вот, подстрелила того, пятнадцатого, что в лес ломанулся, теперь переживает.

— Понятно.

Лена бросает автомат и присаживается рядом с Наташей. Она обнимает её за плечи и что-то нашептывает. Сразу видно, что Лена — профессиональный психолог. Очень скоро глаза девушки проясняются, и она даже улыбается. Нет, мне до Ленки в этом плане далеко. Выждав пока Наташа окончательно успокоится, я иду в кладовку и беру три лопаты. Подхожу к окну и зову женщин:

— Пойдёмте. Могилу рыть. Не оставлять же их на берегу. Да, Лена, захвати автомат на всякий случай.

Женщины вздыхают, но безропотно поднимаются и выходят ко мне. Лена подаёт мне мой автомат. Вешаю его на плечо, и мы отправляемся на поле минувшего боя. Наташа робко идёт сзади, стараясь держаться подальше от трупов. А мы с Леной внимательно осматриваем поверженных наёмников.

— Смотри-ка, живой еще! — слышу я Лену, — Ой! Да это — женщина!

Лена стоит на коленях перед тем самым высоким прибалтом, который был вооружен снайперской винтовкой. Я вспоминаю, что его я срезал первой же очередью. Подхожу поближе. Точно, живой. Приглядываюсь и ясно вижу, что это действительно женщина. Ну может ли быть что-либо отвратительней и низменней!? Женщина опустившаяся до того, что стала наёмным убийцей! Мне в голову приходит мысль допросить её, и я говорю Лене:

— Попробуй привести её в порядок. Не до конца, а так, чтобы она только могла понимать вопросы и отвечать на них. А мы с Наташей займёмся могилой.

Могилу мы роем на небольшой полянке в десяти метрах от берега. Земля мягкая, песчаная, и мы быстро отрываем довольно вместительную могилу.

— Оставайся здесь, — говорю я Наташе, — Не надо тебе присутствовать при этом. На допрос всегда противно смотреть. А уж на такой, в особенности. Да и тела мы с Леной сюда сами перетаскаем. Зачем тебе всё это? Закопать поможешь и ладно.

Наташа с радостью кивает. Ей и в самом деле не улыбается перспектива таскать к могиле трупы наёмников. Выхожу на берег. Лена всё ещё сидит на песке возле снайперши.

— Ну, как?

— Говорить сможет, — отвечает Лена и вытирает выступивший на лбу пот.

— Ты как её? Своими средствами или методы нагил вспомнила? — интересуюсь я.

— Больше методами нагил. Ты её здорово уделал. Две пули. Она — не жилец.

Допрос я веду на смеси английского и русского языков. Эстонского я никогда не знал, русский эта стерва основательно подзабыла, а английским ещё не овладела. Она отвечает на вопросы слабым, прерывающимся голосом, но разобрать, что она говорит, можно. С её слов я выясняю, что два месяца назад её и остальных наёмников подрядил на работу какой-то еврей.

— Еврей? — переспрашиваю я.

— Нет, он не еврей. Я вообще не знаю, кто он. Просто мы встретились с ним в Яффе.

Я подробно описываю Мога. Снайперша подтверждает, что это был именно он. «Еврей» заплатил им по десять тысяч долларов и обещал ещё столько же по исполнении дела. При этом он подробно описал местность и дал им фотографии: мою и Лены. Он предупредил, что мы — профессионалы, и что в открытом бою с нами они понесут неизбежные большие потери. Лучше всего застать нас врасплох. Ну, а они не послушали и сваляли дурака… Дальше речь стала бессвязной. Я поднимаюсь и говорю Лене:

— Неплохо нас с тобой оценили: по сто пятьдесят тысяч баксов!

С этими словами я короткой очередью добиваю наёмницу. Лена морщится?

— Зачем ты так?

— А что, лучше кинуть её в могилу живой? Или вылечишь и перевоспитаешь? Такую перевоспитаешь! Глянь-ка!

Я показываю Лене снайперскую винтовку. На ложе два ряда зарубок. Лена качает головой?

— Да. Она давно уже не человек, а тем более, не женщина.

— Вот так-то, Ленок. Берись, потащим её.

За час мы стаскиваем в могилу тела всех наёмников. Туда же кидаем и их оружие. Сравняв яму с землёй, усталые возвращаемся домой. Я сразу иду топить баню. Не хочется садиться обедать, пока не смоешь налипшее на тебя дерьмо. Впечатление такое, что, прикасаясь к ним, сам испачкался до невозможности. Помывшись первым, я отправляю в баню женщин, а сам начинаю хлопотать с обедом.

Пока я вожусь с обедом, на связь выходит Кора. Она, узнав, что у нас всё в порядке с радостью бежит передать Старому Волку эту весть.

— Все эти дни он не находил себе места и страшно злился, что никак не удаётся узнать подробности планируемой акции и точное время её начала, чтобы предупредить вас.

За обедом Лена снимает браслет с искателем, протягивает его мне и спрашивает:

— Ты не возьмешься вмонтировать маяк в Наташин медальон?

— С технической точки зрения задача не сложная. Только зачем это нужно?

— Если Кора сдержит своё слово, то Наташа вернётся домой. Она живёт в развитой, обитаемой Фазе. А эта Фаза рано или поздно попадёт в поле зрения Сектора Наблюдения, если уже не попала. Наши наблюдатели засекут сигналы маяка и выйдут на Наташу.

— А дальше что? Что она им скажет? Живут, мол, Лена Илек и Андрей Коршунов в необитаемой Фазе, на берегу тихой лесной реки, в маленьком домике. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что?

— Я уже думала об этом. Наташа знает астрономию. Если она запомнит рисунки и взаимное расположение созвездий в этой Фазе, то это существенно сузит круг поиска.

— Что ж, это — неплохая мысль. Хоть какой-то шанс будет. Ты как, Наташа, в состоянии запомнить эту звёздную картину и воспроизвести её потом на бумаге по памяти?

— Это-то не очень сложно, — отвечает Наташа, — Потренировавшись и не такое можно запомнить. Меня смущает другое. А что если излучение маяка будет создавать помехи для какой либо связи у нас. Меня быстро запеленгуют и заставят выключить маяк. Я же не смогу никому объяснить: для чего это нужно. Меня просто не поймут.

— Не беспокойся, — усмехается Лена, — Прежде всего, выключить маяк далеко не просто. А потом, никакими приборами в вашей Фазе засечь излучение маяка невозможно. Он излучает колебания не электромагнитного, а темпорального поля. Самое большее, чем он сможет проявить себя у вас, это отклонением точности хода часов в радиусе до одного километра на полсекунды, секунду в час. Но так как он будет вызывать отклонения по синусоиде, средняя погрешность будет равна нулю, и её никто не заметит.

Больше нас в этой Фазе никто не беспокоит. Мы работаем, занимаемся с Наташей, ведём домашнее хозяйство. Или Мог забыл про нас, или посчитал, что наёмники выполнили свою задачу. Я думаю, что он и не собирался возвращать их назад. Зачем ему лишние свидетели? Старый Волк и Кора тоже больше не выходят на связь.

Наташа каждый вечер минут по сорок проводит на поляне, запоминая картину звёздного неба. По утрам она воспроизводит её на бумаге, а вечером они с Леной проверяют, насколько точно у неё получилось. В конце концов, однажды вечером Лена вытаскивает меня на поляну и показывает картинку, нарисованную Наташей. Я смотрю на небо. Идентичность полная! Остаётся только вернуть Наташу домой. Маяк в медальон я уже вмонтировал.

Между тем природа поворачивает к зиме. Выпадает первый снег. Лена с Наташей (та тоже уже освоила Синтезатор) творят себе зимнюю одежду и обувь.

Кора на связь всё не выходит. Но Наташа, на мой взгляд, этим не очень-то огорчена. Она с большим интересом занимается по программе подготовки и занимается довольно успешно. Она уже сдала нам несколько зачетов и два экзамена. Как и положено кандидату в хроноагенты, на отлично.

Как-то вечером, когда до Нового Года, по моему календарю, осталось не более десяти дней, мы сидим и обсуждаем праздничную программу. Лена фантазирует по поводу меню. Непременным условием она ставит пельмени и всё время допытывается у Наташи, какое у неё любимое блюдо. Наташа теряется и никак не может ничего толком назвать. Я прекращаю эти кулинарные изыски.

— Завтра беру автомат, встаю на лыжи и отправляюсь туда, где я на этой неделе видел следы кабанов. А уж что я из кабана вам приготовлю, это предоставьте моей фантазии.

Женщины соглашаются и тут же переключаются на салаты, десерт и торты. Это уже не по моей части. Я подхожу к Синтезатору и изучаю «меню» в разделе «Спиртные напитки». Два раза я угадывал: это когда мне потребовалось бренди и сухое вино. Сейчас мне надо отыскать шампанское. Время ногу сломит среди этих незнакомых названий! Надо быть поосторожней. Еще напою женщин какой-нибудь замысловатой экзотикой, от которой кошки зеленеют.

Бросаю взгляд на женщин и невольно задерживаю его на них. Они сидят в полутёмном углу, освещенные лишь огнём очага, который затейливо играет на полупрозрачной ткани их накидок. Накидки то вспыхивают ярким блеском, то становятся совершенно непрозрачными, то, наоборот, как бы исчезают. Причем всё это происходит у них не синхронно, и в разное время они выглядят по-разному. Ну, а если учесть, что кроме накидок на них не считая трусиков и тапочек ничего нет, то зрелище получается феерическое. Я замечаю, что занятия с Леной пошли Наташе на пользу. Её фигура, и без того неплохая, налилась внутренней силой, стала как бы совершенней. В ней чувствуется какая-то гармоничность и завершенность. Глядя на неё, я испытываю удовлетворение делом рук своих. Как-никак, я сколько гонял её на тренировках.

Наконец, я решил «винный вопрос» и бросаю взгляд на таймер. Ого! Уже час двадцать!

— Девоньки! А не пора ли на боковую? Завтра будет день, будет время на разговоры.

Наташа вздыхает, чмокает меня и Лену в щеку и, пожелав спокойной ночи, уходит в свою комнату.

Лена, не вставая с дивана, снимает свои трусики и, видя, что я не проявляю поспешности, медленно поднимает вдоль бёдер свою накидку. А она то вспыхивает, то темнеет, то исчезает, и я, как завороженный, смотрю на неё.

— В чем дело? Что это ты так на меня смотришь? — недоумевает Лена.

Я коротко объясняю ей, что меня так заворожило. Лена смеётся, расстёгивает мой халат и увлекает меня на диван, прижимая к своему горячему, ароматному телу. Медленно проводя по этому телу руками, я поднимаю переднюю часть накидки почти до плеч и припадаю к манящим полушариям грудей с призывно поднявшимися навстречу сосками. Лена обнимает меня и начинает ласкать от поясницы и ниже ступнями, голенями и бёдрами своих длинных, гибких ног. О, как она умеет это делать! Я, конечно, так ногами не владею, но у меня есть руки, губы и язык, и я даю им волю. Долго, очень долго мы держим друг друга вблизи критического уровня, но не позволяем достичь его. И только когда давно разгоревшееся пламя уже начинает ослабевать, мы подкидываем в него новую порцию топлива и сгораем без остатка.

— Что ты думаешь о Наташе? — спрашивает меня Лена, когда я лежу, задумчиво глядя на тлеющие в очаге угли.

— Это в каком смысле? — настороженно спрашиваю я.

— А в таком, что, как ни поверни, нам придётся с ней расстаться. А я привыкла к ней.

— Я тоже привык. Но мне кажется, ты торопишь события. От Коры ни слуху, ни духу. Да и, помнишь, она сказала, что у неё это может и не получиться.

— Нет. У неё получится. Я ей верю, раз она обещала, сделает. Ты заметил, она относится к нам иначе чем Старый Волк.

— Заметил, и давно. Я же говорил, что она там тоже человек подневольный. И потом, мы с ней вместе работали и на Плее, и на «Капитане Джуди Висе». Знаешь, не всё было гладко, и впросак друг с другом попадали, и ругались, но когда всё закончилось, мне было жалко с ней расставаться.

— Это в каком плане? — подозрительно спрашивает Лена.

— Не в том, в котором ты подумала. Она — отличный партнёр, понимает всё с полуслова, ей не надо ничего доказывать. Она полностью доверяет тому, с кем работает. Вот, к примеру, операцию с выносом Олимпика на поверхность Мегаполиса у нас бы отрабатывали и рассчитывали не менее двух суток. А мы с ней всё согласовали, сидя в баре, за полчаса. Она считает, что раз человек за дело берётся, он знает, что делает. Но и сама она требует к себе такого же отношения.

— Да, — говорит Лена после недолгой паузы, — Сама она личность тоже незаурядная. Но мы с тобой отвлеклись. Мы же говорили о Наташе. Знаешь, у меня к ней какое-то двойственное отношение…

— Хочешь, разъясню какое? Вечером, когда вы сидели рядышком на диване, а я смотрел на вас, мне пришло в голову, что вы вдвоём напоминаете молодую маму с рано повзрослевшей дочкой.

— Вот-вот! Именно! — Лена поднимает палец, — А я всё не могла понять, что же у меня к ней за чувство? Оказывается, я воспринимаю её как дочь.

— Эх, ты! А ещё психолог! Саксофонист ты, а не психолог. В чужих душах разобраться тебе раз плюнуть, а в своей не можешь.

— А своя душа, она всегда большие потёмки чем чужая. Но вот ещё что мне думается. Мне кажется, что она, хоть ей и хочется домой, но уже не стремится туда так, как в первые дни. Ей там будет уже неинтересно.

Я задумываюсь. А ведь Лена права. После того, что Наташа узнала от нас, чему у нас научилась, что увидела на экране монитора; жизнь второй половины ХХ столетия покажется ей скучной, пресной и неустроенной. Ровесники будут казаться ей детьми. То, чему её будут учить в институте, она уже знает. А о темпоральной математике и хронофизике её профессора и представления не имеют. И что хуже всего, она будет вынуждена всё это носить в себе. Никогда и ни при каких обстоятельствах она не сможет ни с кем поделиться тем, что ей известно. Если ей просто не поверят и посмеются, это будет самый безобидный вариант. Может быть зря мы начали с ней работать? Нет, не зря. Иначе она бы от безделья здесь с ума съехала. От безделья и безысходности.

— Знаешь, Лена, я считаю так: последнее слово должно быть за ней. Она сама должна решить свою судьбу: идти ей домой или оставаться с нами. Здесь мы не в праве решать за неё. Поверь, мне тоже жалко будет терять её. Но если она пожелает вернуться домой, могу ли я её отговаривать? Давай, договоримся так. При ней этот вопрос поднимать не будем. Не надо подталкивать её ни к какому решению. Пусть всё решает сама. Сможет Кора организовать её возвращение или нет, а если сможет, то когда; сколько воды к тому времени утечет. Пусть всё идёт так, как идёт.

— Хорошо, — шепчет Лена, — Я согласна. Пусть всё идёт так, как идёт.

Но, видимо, не случайно состоялся этот наш разговор. События следующего дня показали, что просто так и насморка не бывает. Началось всё с утра.

Я сижу у компьютера. Лена с Наташей только что вернулись с тренировки и сейчас пьют чай, сидя у очага.

— Лена, — говорю я, — Сегодня твоя очередь идти в курятник, наводить там порядок.

— Хорошо, милый, — безропотно соглашается Лена, — Сейчас, вот только чаёк допью. Ты позволишь?

— Допивай, — милостиво разрешаю я.

Допив чай, Лена одевается и уходит в курятник. Наташа подходит к компьютеру и несколько минут наблюдает, как я работаю. Я делаю паузу, закуриваю сигарету и прошу:

— Наташа, будь другом, принеси чаю.

Наташа приносит две чашки, себе и мне, и присаживается рядом. После минутного молчания она вдруг говорит:

— Знаешь, Андрей, я раньше даже не подозревала, что мужчина с женщиной могут любить друг друга так, как вы с Леной. Как я вам завидую!

Ничего себе, вступление! Я бросаю на Наташу взгляд, и она, видимо, читает в нём такое, что смущается и опускает глаза. Но школа Лены берёт своё, и она, раз уж начала разговор на эту тему, то продолжает:

— Ты извини, но этой ночью я проснулась и захотела пить. Кувшин, на беду оказался пуст, и я осторожно и тихонько, чтобы вас не потревожить, пошла за водой. И тут я невольно увидела… Словом, так могут вести себя только люди, которые до беспамятства, самозабвенно любят друг друга. Меня так, наверное, никто и никогда любить не будет.

Я вспоминаю, что мы с Леной вытворяли этой ночью, и приходит черед смущаться мне. Чтобы скрыть свою растерянность, я усмехаюсь:

— Чему ты смеёшься? — обиженным тоном спрашивает меня Наташа.

— Я не смеюсь, а улыбаюсь. А улыбаюсь я вот чему. Помнишь, в первое твоё утро здесь ты увидела, как Лена занимается на поляне гимнастикой в чем мать родила? Ты тогда здорово смутилась. Прошло всего несколько месяцев, и ты стала думать совсем по-другому. Прикинь сама: завела бы ты тогда со мной такой разговор? Да и смогла бы ты пройти ночью мимо нас, не уронив при этом от испуга кувшин?

Теперь улыбается уже Наташа. Сморю на неё: у неё очень красивая, выразительная улыбка. Допиваю чай и говорю:

— А на свой счет ты заблуждаешься. Как бы ни повернулась твоя судьба, в этом плане ты ничего не теряешь. У тебя всё впереди.

— Ты так думаешь?

— Не сомневаюсь. Допустим, тебе придётся остаться с нами. Мы, в конце концов, свяжемся со своими и вернёмся к себе. Тебя мы, разумеется, здесь не оставим. Смею заверить, что у нас ты долго в одиночестве не останешься. Тем более, что ты будешь первым человеком, который придёт в Фазу Стоуна в собственном теле. Так что, повышенный интерес к тебе обеспечен. А уж Лена сумеет помочь тебе разобраться, что к чему, и что по чём.

Наташа заливисто смеётся:

— Брось, Андрей. Я там буду робкой приготовишкой, и кому я буду там нужна?

— Зря так думаешь. Заинтересуешь ты многих, и многие помогут тебе поскорее выбраться из разряда приготовишек. Все с этого начинали, но быстро осваивались. Возьмём второй вариант. Кора сумела открыть переход в твою Фазу и вернула тебя домой. Кстати, извини за нескромный вопрос, у тебя там есть мужчина? Пойми правильно: не поклонник, не приятель, не товарищ, а мужчина.

— Есть, — Наташа вновь опускает глаза.

— Очень хорошо. И нечего здесь смущаться. Было бы удивительно, если бы такая девушка никого не имела. И давно ты с ним… — я затрудняюсь подобрать нужное слово, — Общаешься?

— До того как я сюда попала, месяца полтора. Это — Анатолий. Я про него говорила.

— Ничего плохого про него не могу сказать. Но вряд ли твой Толя имеет представление о сексе хотя бы в объёме одной десятой того, что сейчас знаешь ты.

— А ты откуда знаешь, что я сейчас знаю?

— Этого я, конечно, не знаю. Но я знаю Лену, — улыбаюсь я, — Думаю, что она зря времени не теряла. Недаром же она показывала тебе Фазы Биологической Цивилизации. Так вот, ручаюсь, что после первой же ночи твой Толя будет от тебя без ума, и ему никого и никогда больше не захочется. Пусть ему сейчас до тебя далеко, но любящий человек может преподать своему партнёру такие уроки, какие он ни в какой «Кама сутре» не вычитает. Чему ты улыбаешься? Не веришь?

— Верю. Просто, теперь я поняла, что ты имел в виду, когда говорил: «У тебя всё впереди».

Наш разговор прерывает вернувшаяся Лена:

— Так. Андрей, освобождай компьютер. Нам с Наташей пора за работу.

Я направляюсь к химическому столу и, приводя в порядок анализы проб снега (в них так же упорно присутствует Са42 ), ловлю себя на том, что я нарушил наш с Леной уговор. Невольно нарушил. Я заставил Наташу вспомнить своего друга и вспомнить по особенному. Теперь я почти уверен, какой выбор она сделает.

Покончив с анализами, начинаю готовить обед. После обеда моя очередь работать с Наташей, а вечером у нас с ней тренировка. К обеду Наташа одевается в свой красный кожаный костюм. Должен сказать, что здесь Лена весьма точно угадала. Выглядит Наташа в нём очень эффектно. За обедом разговор вновь вертится вокруг новогоднего праздника. Каждый, как бы исподволь, пытается выведать у других, какой подарок они хотели бы получить от Деда Мороза.

После обеда я присаживаюсь к компьютеру, настраивать программу управления десантным кораблём межзвёздного крейсера. Лена отправляется мыть посуду, а Наташа идёт за дровами для очага. Сегодня у нас по программе знакомство с «Кугуаром». Это — серьёзная и мощная машина. Чтобы смоделировать его на компьютере, мне понадобилось почти две недели. Программа загружена. Откидываюсь в кресле и жду Наташу. Неожиданно звучит сигнал вызова, и я автоматически включаю монитор связи. Это — Кора. У неё довольный вид, и она победно улыбается.

— Здравствуй, Андрей! А где ваша гостья, Наташа? — её прямо-таки распирает от радости, и она спешит поделиться со мной, — У меня получилось, Андрей!

— Что получилось? — не врубаюсь я.

— Переход! Переход в Наташин Мир. Более того, именно в тот момент времени, когда она его покинула. Это было очень трудно. Я уже думала: ещё дней десять повожусь и сдамся. И вдруг этой ночью всё пошло, как по маслу.

— Что пошло как по маслу? — спрашивает подошедшая сзади Лена.

Одновременно в комнату входит Наташа. Увидев её, Кора забывает о Ленином вопросе:

— Наташа! Собирайся домой! У меня получилось!

Поленья дров с грохотом падают на пол, и медленно садится рядом с ними Наташа. Лена подхватывает её, гладит по шее и щеке, что-то шепчет. А я укоризненно говорю Коре:

— Ну, нельзя же так резко! Чуть не вырубила девушку.

— Извини, Андрей, мне это как-то и в голову не пришло. Как она?

— Уже нормально, — отвечает Лена, — Когда ты откроешь переход?

— Через четыре часа. Пусть готовится, — внезапно лицо её принимает озабоченное выражение, — Да, вот ещё что. Шат Оркан поручил напомнить вам о тех условиях, которые он выставил. Любая ваша попытка воспользоваться этим переходом будет иметь необратимые последствия. Какие, вы знаете. И должна вам сказать, что в этом плане Шат Оркан всегда держит слово.

— Но нам в любом случае надо будет проводить её до перехода, — предупреждаю я.

Лицо Коры выражает сомнение. Она явно опасается какого-то подвоха с нашей стороны. Я успокаиваю её:

— Кора, я уже дал слово, что для себя мы здесь выгоды не ищем и не сделаем никакой попытки вырваться отсюда через этот переход. Смысла нет. Но, с другой стороны, — я разворачиваю монитор к окну, — у нас зима, и к тому же через четыре часа будет ночная темень. А ведь Наташе надо возвращаться в том виде, в каком она попала сюда. Как ты себе представляешь, сможет она дойти до перехода по ночному лесу, по сугробам, в летнем платьице и в туфельках на шпильках? А вдобавок ко всему, в этом лесу водятся хищные звери.

— Да? — Кора озадачена, — Этого я тоже не учла.

— Нечего раздумывать и нечего опасаться. Мы с Леной, клянусь Временем, и близко не подойдём к переходу. Но ты гарантируешь нам, что она попадёт именно туда, куда нужно?

Лицо Коры кривится в гримасу обиды:

— Андрей! Если бы мне нужно было просто увести её от вас куда-нибудь, разве я возилась бы так долго? Всё проверено и настроено. Ручаюсь.

— Хорошо. Дай нам точное время открытия перехода.

— Сейчас, — Кора смотрит на свой дисплей и что-то прикидывает, — Переход откроется через три часа тридцать семь минут по вашему времени. Откроется он ровно на одну минуту.

Наташа подходит к монитору:

— Большое спасибо тебе, Кора! Я тебя никогда не забуду.

— Я тебя тоже. Удачи тебе. Прощай и будь счастлива. Ну, а вам, до свидания. Конец связи.

Монитор гаснет. Мы усаживаемся возле компьютера и молча смотрим друг на друга. Бледнее и растеряннее всех выглядит Наташа. Она быстро переводит взгляд с меня на Лену, с Лены на меня, и ждёт, что мы ей скажем. Не подскажем ли мы ей решение. А мы молчим. Не далее как этой ночью мы с Леной обсуждали именно этот момент, но никто из нас тогда не предполагал, что он так близко. Лена, видимо, думает о том же, потому, что она говорит:

— Как она сказала? У неё ничего не получалось и вдруг этой ночью всё пошло как по маслу. И именно этой ночью мы с тобой, всё время об этом молчав, стали обсуждать эту ситуацию. Ты не находишь, что это несколько странное совпадение?

— Нахожу. Но давай, пока оставим это, как говорится, за скобками. Есть более животрепещущие темы для обсуждения.

Лена согласно кивает, и мы с ней смотрим на Наташу, а Наташа смотри на нас. Все трое молчим. У меня не хватает духу спросить девушку об её решении. У Лены, видимо, тоже. Тогда спрашивает сама Наташа:

— Я поняла, что ночью вы обсуждали именно этот вопрос: как быть, если Кора сообщит о том, что она смогла открыть переход?

Я согласно киваю, и Наташа снова спрашивает:

— И что же вы решили?

Мы с Леной переглядываемся, и я киваю ей. Лена привстаёт и кладёт руку на колено Наташе:

— А то, что решение должна принять ты.

— Я?

Глаза у Наташи округляются, она хочет что-то ещё сказать, но Лена останавливает её, сжав обтянутое красной кожей колено:

— А кто же ещё? Уж не мы ли с Андреем? Кто дал нам право определять твою судьбу? Мы даже не имеем права советовать тебе что-либо. Твоя жизнь, твоя судьба, тебе самой и решать. Вот и решай. Время у нас ещё есть.

Наташа резко встаёт и быстро идёт к очагу, переступая через рассыпанные поленья. У очага она останавливается, обхватывает себя руками за плечи (ну, точь в точь, как тогда, когда мы нашли её в лесу). Она стоит, молчит и не оборачивается. Мы ждём. Проходит пять минут, ещё пять. Лена смотрит на меня и, тихо вздохнув, встаёт и направляется к ней.

Обхватив Наташу за плечи, она усаживает её на диван, присаживается рядом и кивком головы подзывает меня. Подхожу и усаживаюсь в кресле напротив. Наташа беззвучно плачет. Обильные слёзы текут по её щекам и капают на обтянутые брюками бёдра.

— По поводу чего слёзы, Наташенька? — мягко спрашиваю я, — Мне думается, не плакать, а радоваться надо. Не на казнь идёшь, а домой.

Наташа поднимает голову и смотрит на меня. Слёзы начинают литься ещё обильней.

— Я не хочу… — сдерживая готовые прорваться рыдания, выговаривает она, — Я не хочу расставаться с вами. Как же так… Ну как это можно? Я вернусь домой, а вы останетесь здесь! Нет! Я так не могу. Я люблю вас, обоих! Вы — лучшие люди, каких я встречала в своей жизни. И теперь я должна расстаться с вами!?

— Всё в твоей воле, — мягко говорит Лена, — Всё зависит только от твоего решения. Если ты сейчас скажешь: нет; у Андрея ещё будет время сообщить Коре, чтобы она не открывала переход.

Наташа поворачивается к Лене и утыкается лицом в её грудь. Слёзы льются безостановочно.

— Нет, Леночка! Этого я тоже не могу сделать. Ведь я — ваш спасательный круг, тот буёк, который вы выбрасываете в обитаемый Мир. Если я останусь, я лишу вас этой надежды. Нет! Мне надо идти!

— Значит, ты решила? — спрашиваю я.

— Да, Андрей, я пойду, — отвечает Наташа, не отрываясь от Лены.

— В таком случае, Лена, помоги ей успокоиться и привести себя в порядок. В таком зарёванном виде домой являться нельзя. Время знает, что подумают твои родные. В вашем распоряжении на всё, про всё, полтора часа. Учтите, что дорога к переходу не близкая и двигаться придётся на лыжах, но без лыжни.

Встаю и иду готовиться к походу. Проверяю фонари, без них по ночному лесу не пройдёшь. Хотя у меня же есть прибор ночного видения! Нет, лучше с фонарями. Так женщинам будет спокойней. Осматриваю лыжи. Для женщин я разработал и изготовил специальные крепления под их зимние сапожки. Достаю из кладовки комбинезоны: мой и Ленин. На всякий случай заряжаю автомат. Хоть я и блефовал, пугая Кору хищниками, чем Схлопка не шутит.

Когда до назначенного срока остаётся чуть больше часа, подхожу к Синтезатору и творю бутылку вина. Одеваюсь в мелтан, комбинезон, ботинки и с бутылкой вина и бокалами подхожу к женщинам. Наташа уже не плачет, успокоилась. Она немного угрюмая, но не взвинченная. А на Лену просто жалко смотреть. Впечатление такое, что, успокоив Наташу, она взяла на себя все её эмоции. Вот-вот разревётся.

— Ну, девоньки, собирайтесь в дорогу, да выпьем на посошок. Всё готово, и время приспело.

Наташа молча уходит в свою комнату, а Лена идёт в прихожую. Через пару минут Лена возвращается. Она в брюках, заправленных в голубые замшевые сапожки, и в белой, затейливо отделанной мехом, кожаной куртке с капюшоном.

— А почему комбез не надела? — интересуюсь я.

— Не хочу. Пусть Наташа последний раз увидит меня как женщину, а не как солдата.

Из своей комнаты выходит Наташа. Она в голубом платье, колготках и красных туфельках.

— Иди, переобуйся, — предлагаю я, — Ты что, собираешься в этих туфельках на лыжи встать или по сугробам шагать?

Наташа улыбается, машет рукой и уходит в прихожую. Возвращается она в красных замшевых сапожках, отделанных под коленями мехом. Я откупориваю бутылку и разливаю вино по бокалам.

— Ну, Наташа, за тебя! Ты, наконец, возвращаешься домой. Дай Время тебе счастья, удачи во всём и, самое главное, больше в такие переделки не попадать. Счастливого тебе пути!

Мы встаём, и Наташа, заметив, что в бутылке ещё осталось вино, просит:

— Андрей, разлей до конца.

Она берёт свой бокал и грустно смотрит на нас.

— Я хочу выпить за вас. Таких друзей у меня больше никогда не будет. Как жаль, что мы расстаёмся с вами навсегда…

— Кто знает, Наташа, — прерывает её Лена, — Как только мы доберёмся до своих; первое, что я сделаю, это свяжусь с тобой. Предупреждаю, не пугайся, мой голос зазвучит в тебе как бы ниоткуда.

— Вот за это я и хочу выпить. Пусть Время будет к вам благосклонно, и пусть скорее вы отсюда вырветесь. И не просто так, куда-нибудь, а к себе, к своим товарищам. За вас; пусть сопутствует и вам счастье и удача!

Когда мы допиваем вино, Наташа тяжело вздыхает:

— Должна же быть какая-то высшая справедливость! Почему мне: глупой, никчемной девчонке, судьба улыбнулась? Почему двум отличным, очень нужным для общества людям, так не везёт!

— Повезёт, Наташа, — успокаиваю я её, — Судьба, она настойчивых любит.

Лена, повинуясь какому-то безотчетному порыву, вдруг снимает с руки свой искатель и отдаёт его Наташе:

— Возьми. Будешь вспоминать меня, глядя на него.

— А ты? Как же ты без него?

— У Андрея есть. А я с ним больше расставаться не намерена.

Я неодобрительно качаю головой. Время знает, как ещё всё может сложиться. Но дарёного назад не отбирают, тем более, дарёного от чистого сердца. Я встаю:

— Пора.

Женщины вздыхают и тоже встают. Наташа последний раз обводит взглядом наше жилище, и на глазах её вновь наворачиваются слёзы.

— Нет-нет, Наташенька, — поспешно успокаивает её Лена, — Вот этого не надо! Андрей правильно сказал: не годится являться домой зарёванной.

Я прокладываю лыжню. На груди у меня висит фонарь, за спиной — автомат. За мной идёт Наташа. Замыкает Лена. Она за пазухой несёт Наташины туфельки. На место мы прибываем за десять минут до открытия перехода. Утаптываем площадку. Я не перестаю следить за таймером. Не дай Время, прозеваем! Переход будет открыт ровно одну минуту. Наташа снимает сапожки и обувается в туфельки. Она хочет снять и куртку, но я останавливаю её:

— Ты её только расстегни. Сбросишь в последний момент. Сейчас всё-таки, не лето.

Времени остаётся всё меньше, я смотрю на таймер:

— Две минуты! Приготовиться!

Наташа порывисто шагает ко мне и горячо целует меня. Чувствую, как по её щеке катится слезинка.

— Не надо плакать, маленькая. Прощай, Наташа!

— Нет, Андрей! До свидания! — отвечает девушка и отходит к Лене.

Женщины обнимаются. Вдруг Наташа снимает с левой руки свой браслет и протягивает его Лене.

— Возьми! Будешь меня вспоминать.

У неё на левой руке вместо браслета остаётся Ленин искатель.

— Я тебя и так никогда не забуду. До свидания, Наташенька!

— До свидания, Леночка!

— Тридцать секунд! — объявляю я, — Наташа! Вперёд, к переходу!

Наташа оставляет Лену и встаёт между сосной и осиной. Томительно тянутся последние секунды. Мелькает мысль: а вдруг у Коры что-то не получится, сорвётся…

Проход между сосной и осиной озаряется призрачным желтым светом. Есть!

— Вперёд, Наташа! — командую я, — С нами Время!

Девушка сбрасывает меховую куртку и, оставшись в одном платьице, оборачивается к нам:

— До свидания, друзья! С нами Время!

Так, обернувшись к нам, она шагает в желтое сияние и пропадает в нём. Через несколько секунд сияние гаснет, и там, между сосной и осиной, куда только что шагнула Наташа, я вижу только стройную молодую ёлочку.

Глава ХX.

— Смотри, Лена, — показываю я на эту ель подруге, — Она словно в ёлочку превратилась.

А Лена усаживается прямо на снег и начинает безутешно рыдать.

— Теперь можно, — разрешаю я, — Теперь всё кончилось.

Откровенно говоря, у меня самого сейчас такое состояние, что хочется усесться рядом с Леной и всласть пореветь. Но это мне как-то не к лицу. Молча подбираю Наташины куртку, сапожки, перчатки, фонарь и складываю это всё к торчащим из снега лыжам.

— Ну, что? Пойдём домой, — предлагаю я Лене.

Лена, не то тяжело вздохнув, не то всхлипнув, поднимается, натягивает перчатки и направляется к лыжам.

До конца дня и весь следующий день мы с Леной почти не разговариваем. Каждый из нас переживает утрату нашей «дочки», с которой мы сроднились за эти месяцы, и в которую каждый из нас вложил частицу своей души.

На третий день, когда я иду колоть дрова, Лена садится к компьютеру. Вернувшись с поленьями для очага, замечаю, что Лена не работает над снятием блокировки, а наблюдает картинку какой-то Фазы. Заслышав мои шаги, она зовёт меня, не оборачиваясь от компьютера:

— Андрей! Иди сюда! Нет, ты только глянь, что наша дочка вытворяет!

Лена прокручивает время изображения назад, и на дисплее появляется Наташа, выходящая из желтоватого свечения между кустами. Вид у неё такой, будто она вот-вот расплачется. Остановившись, она осматривается и убеждается, что попала именно туда, куда надо. Когда она бросает взгляд направо, по её лицу вдруг пробегает зловещая усмешка. Глаза прищуриваются, губы сжимаются, и она решительно направляется в ту сторону.

Навстречу ей движется компания подвыпившей молодёжи. Человек пять. В середине — высокий брюнет. Он развязано улыбается, размахивает руками и что-то говорит.

— Извини, — объясняет Лена, — аудиоканал не отлажен.

Наташа останавливается, и группа берёт её в кольцо. Брюнет, это, судя по всему, тот самый Игорь, из-за которого она и попала в переход, что-то говорит и нагло улыбается. Наташа отвечает. Судя по выражению её лица и жестам, она посылает его куда-то очень далеко и серьёзно предупреждает о последствиях. Лицо брюнета темнеет, и он протягивает к ней руку. Наташа делает шаг вправо, перехватывает кисть протянутой руки, резко дёргает её влево и вниз и, когда Игорь пролетает мимо неё, добавляет ему удар в основание шеи. Тот всем своим весом грохается на асфальт.

Компания поражена. Первым приходит в себя коренастый, остриженный наголо, тип. Что-то крикнув, он протягивает руку к лицу Наташи. Она перехватывает эту руку и резко дёргает вниз. Крепыш приседает и корчится от боли, зажав правую руку между коленями. Кажется, Наташа сломала ему кисть. Наташа поворачивается к оставшимся троим. Те не находят ничего лучшего, чем броситься на неё всем сразу. Несколько быстрых движений, удар ногой, и двое валятся на землю, а третий позорно убегает.

— Ой! — морщусь я, — Она же ему шпилькой в рёбра угодила!

Наташа подходит к Игорю, который ворочается на асфальте, пытаясь привстать. Прежде всего она пинает его в бок острым носком туфельки. Тот дёргается. Наташа, наклонившись над ним, что-то ему говорит, выслушивает ответ и гордой походкой, с независимым видом, удаляется. Как будто это не она только что расправилась с компанией, терроризировавшей весь микрорайон.

— Ай, да дочка! — восхищаюсь я, — Ай, да Наташка! Как она их! Наши уроки не пропали даром. А ты не боишься, что она теперь переквалифицируется из студентки в хулиганку или в ночную грабительницу?

— Нет, не боюсь. То, что ты сейчас видел, её давняя мечта. Месяца три назад эта компания жестоко избила Анатолия, а ей и вовсе прохода не давала. Так что, не будем осуждать девочку за её кажущуюся жестокость.

— Не будем. Во всяком случае, она теперь не пропадёт. А уж Игорь и компания ей и подавно не страшны. Кстати, а как ты нашла эту Фазу?

— У Коры спросила. Только я, видимо, не поняла последние цифры кода. Потому-то и звука не было.

— Знаешь что? Давай, договоримся так. Я понимаю, нам с тобой, конечно, очень интересно посмотреть, как она живёт, и что с ней происходит. Но я боюсь, что если мы будем увлекаться этим, то забросим всю работу. Выбери один час в сутки и будем смотреть нашу девочку вместе.

Лена молча принимает соглашение. То, что мы увидели Наташу у себя дома живой и здоровой, буквально сняло с души железобетонные глыбы. Мы снова занимаемся своим делом: пытаемся взломать блокировку, поставленную Старым Волком, охотимся за Могом и его жертвами, я вожусь с анализами участка имени Мога (так мы теперь называем то место, где Мог исчез из этой Фазы); хлопочем с домашними делами. А Новый Год (по моему календарю) приближается. И чем ближе к нему, тем чаще я возвращаюсь к той невесёлой мысли, что эту ночь мы планировали провести втроём, а остались одни. Между делом исполняю своё намерение. Проведя весь день в лесу, я добываю молодого кабана и, освежевав его, закладываю на лёд.

За день до Нового Года я встаю на лыжи и иду к переходу. Там я срубаю молодую ель, в которую, как мне тогда показалось, превратилась Наташа. Эту ёлочку я устанавливаю неподалёку от очага. Лена, поняв мои мысли, творит на Синтезаторе не броские, но со вкусом подобранные, украшения. И среди них — два небольших обруча из тёмного серебра. Эти обручи она вешает на концы противоположных ветвей, посередине ёлки. Получилась, ни дать, ни взять — Наташа. Лена, повесив на самой вершине ёлки голубую ленту с золотой подвеской, ещё больше усиливает иллюзию присутствия.

— Пусть Наташа хоть так встретит с нами Новый Год. Будем считать, что она здесь. Хорошо?

Я молча киваю. Какие могут быть возражения, если у меня самого эта идея возникла. Потому-то я и пошел именно за этой ёлочкой.

Утром накануне Новогодней ночи я за работу не сажусь. Спускаюсь в погреб и вытаскиваю с ледника кабанью тушу. Надо оттаять её и начинать готовить праздничный ужин. Вернувшись, присаживаюсь к очагу и даю волю своей фантазии. На ужин надо приготовить что-то необычное. Чтобы запомнилось на всю оставшуюся жизнь. Ну, пельмени, это само собой. Но надо что-нибудь изобразить и сверх них. Раз уж мы с Леной, волею злой судьбы, вынуждены встречать Новый Год тет-а-тет, без своих друзей: без Магистра, без Андрея с Катрин, без Микеле с Кристиной, без Генриха, Олега, Стефана, Максима и Нэнси; раз и Наташа от нас ушла, то надо каким-то образом скрасить одиночество и сделать эту Новогоднюю ночь такой, чтобы потом долго вспоминать её, как неповторимую.

Отсутствие Магистра — потеря невосполнимая. Только он умеет творить «Столичную». У меня же, как он однажды совершенно правильно сказал, лучше самогона ничего не выйдет. Правда, я нашел в «меню» этого Синтезатора неплохое и довольно ароматное бренди, хорошее сухое вино и даже шампанское. Но дальше я с этим «меню» экспериментировать не намерен. Если этот Синтезатор делали и настраивали в Фазе, откуда родом Старый Волк, то не исключено, что в один, далеко не прекрасный, миг он преподнесёт мне бутылку денатурата. Или того, дымчатого, мутно-желтого напитка с запахом тройного одеколона, которым меня угощали после выигрыша в «Алмазной Пыли», и который я пил на борту «Голубой Леди Тумана». Кстати, и на вкус-то он был чуть лучше касторки.

Лена ходит по дому с видом то задумчивым, то вдохновенным. У неё тоже муки творчества. На её совести салаты, десерт и праздничный торт. Что-то уже варится и томится в горшочках над очагом. А Лена то присядет, то подойдёт к Синтезатору, сотворит что-то, попробует и несёт выкидывать.

Глядя на неё, решаю, что пельмени на Синтезаторе я творить не буду. Не тот уровень освоения. Настоящие пельмени получаются только на Ленином Синтезаторе повышенной чувствительности. Кабанье мясо у меня есть, другие сорта сотворю на Синтезаторе, Время с ним. А уж фарш и сами пельмени «сотворю» вручную.

Весь день проходит в хлопотах. Только раз Лена отрывает меня от кулинарных упражнений. Пришло время посмотреть Наташу.

Мы застаём её вместе с её другом, Анатолием. Они медленно идут по набережной. Одета Наташа несколько вызывающе (с точки зрения Анатолия). Коротенький ярко-голубой сарафанчик на молнии и с большим вырезом. Он так плотно обтягивает фигуру, что сразу видно: самое большее, что под него надето, это трусики. Ярко-красные босоножки из двух ремешков: один поперёк пальцев, другой крестообразно охватывает лодыжку. На руках два браслета, точнее, один; второй это — Ленин искатель. На шее ленточка с кулоном, в который я вмонтировал маяк.

Стройная, спортивная фигурка и длинные красивые ножки привлекают всеобщее внимание. Мужчины смотрят с восхищением, женщины — с завистью. Анатолию это, судя по тому, какие взгляды он бросает на тех, кто слишком долго задерживает свой взгляд на Наташе, не слишком нравится. А зря, придётся привыкать. После тех уроков, которые Наташа получила у Лены, она уже просто не может вести себя по-другому. Сама она не обращает на взгляды прохожих ни малейшего внимания. Мне кажется, что ещё немного и она скинет сарафан и пойдёт дальше в одних трусиках, благо погода позволяет.

Кстати, интересно, как отреагировал Анатолий, увидев, что грудь его подруги покрыта таким же ровным загаром, как и всё тело? Ведь ещё неделю назад (по его времени) она сияла молочной белизной. Спрашиваю об этом Лену. Она пожимает плечами:

— Наверное, воспринял это как необъяснимый феномен. Хотя… По-моему, она рассказывает ему о нас, или уже рассказала и сейчас приводит аргументы, что всё это не сон и не вымысел.

— Почему ты так решила?

— Она уже дважды сунула ему под нос искатель. Это раз. У него наверняка возникли вопросы, требующие объяснений. Первый, ты правильно подметил: загар. Начало лета, а она как будто из тропиков вернулась. Кстати, у этого Солнца ультрафиолетовая часть спектра заметно богаче. Второе, он наверняка, уже заметил, как она резко изменилась в сексуальном плане. Всё это потребовало объяснений. Это — два. Думаю, ей пришлось рассказать всё, как было.

— Почему?

— Ну, а какую ещё можно придумать версию, объясняющую столь резкие перемены, произошедшие в человеке за один-два дня? Но, по-моему, он ей ещё не до конца поверил. Слишком уж это всё кажется неправдоподобным, пока сам не потрогаешь.

— Жаль, что мы их не слышим. Почему ты не свяжешься с Корой и не уточнишь последние цифры кода, чтобы наладить аудиоканал?

— Не надо. В этом есть своя прелесть. Остаётся место для размышлений, догадок и фантазии.

— Время с тобой, — смеюсь я, — Догадывайся и фантазируй.

Когда до Нового Года остаётся один час мы начинаем накрывать на стол. Пельмени, отбивные из кабана, запеченные в тесте и грибной соус я пока оставляю на решетке очага над углями. Их будем брать прямо с жару, с пылу. Лена расставляет на столе свои изысканные салаты и закуски, а я выставляю бренди и вино. Шампанское для охлаждения выношу за дверь. Накрыв на стол, Лена удаляется в комнату, где жила Наташа. Я зажигаю гирлянду на ёлке, свечи и гашу освещение. К встрече Нового Года всё готово. Набиваю трубку ароматным табаком, который я случайно обнаружил в «меню» Синтезатора, закуриваю и жду свою подругу. Однако Елена Илек заставляет себя ждать. Впрочем, это её неотъемлемое, как и всех женщин, право. Я понимаю, что она сейчас переодевается, а это процедура серьёзнейшая. Сам-то я уже успел облачиться в «парадный костюм», который Лена сотворила для меня два месяца назад.

Бесшумно открывается дверь, и в комнату величаво вплывает моя Лена. Я немею от удивления. Она одета точь в точь так же, как была одета на новогоднем балу в Монастыре. Вплоть до пары крупных жемчужин, висящих под белой бархатной ленточкой вокруг шейки. Лена, словно не замечая моего изумления, останавливается, делает реверанс и протягивает мне руку. Почтительно целую её пальчики и провожу как королеву, к креслу. Беру бутылку вина, но Лена отрицательно качает головой и указывает на бренди. Бренди, так бренди. Наполняю рюмки и произношу тост:

— Уходит год. Время знает, какой это был год в этой Фазе. Не суть как важно. Важно то, что я весь этот год провёл в этой самой Фазе. Когда пьют за уходящий год, принято вспоминать, что в этом году произошло. Пьют за хорошее, а плохое стараются не вспоминать. Не так уж он был богат событиями этот уходящий год, но были в нём и радостные, и грустные события. Были и черные дни, и светлые. Но был в этом году один очень светлый день, когда произошло самое важное и самое радостное событие. В этот день ты пришла сюда. В этот день ты нашла меня. Вот за этот день мы и выпьем. Всё остальное — преходящее.

Лена кивает в знак согласия.

— Правильно, Андрюша. Лучше не скажешь.

Салаты и закуски Лена приготовила прекрасно. Сразу чувствуется, когда автор вкладывает в произведение свою душу. По достоинству оценив творения подруги, я разглядываю её платье и вспоминаю давно прошедший новогодний бал. Внезапно в голову мне приходит необычная мысль.

— Лена, — спрашиваю я, — Ты помнишь ту песню, которую ты исполняла на новогоднем балу?

— Конечно.

— Там были такие слова…

— Помню. Скажи, а сколько пришлось скитаться, среди туманных Миров скитаться, чтоб мы с тобой, чтоб мы с тобой друг друга нашли?

— Не только эти. Там ещё было такое. И вновь тебя я ищу по свету, опять тебя я ищу по свету, среди других, среди чужих пространств и веков.

— Да, — вздыхает Лена, — Одной найти, любовь найти всегда нелегко. А ведь я специально оделась именно так, чтобы ты вспомнил тот бал и эту песню.

— Серьёзно!? Ах, Схлопка! Я всё время забываю, что ты у меня психолог, каких мало. Ленок, а ведь получается, что ты тогда очень точно предугадала наше будущее, и песня получилась действительно про нас с тобой.

— Знаешь, я и сама сейчас удивляюсь, как это всё так точно совпало.

— Спой её ещё раз, — прошу я и тянусь к гитаре.

— Спою, только в следующем году, — говорит Лена и показывает на таймер.

Там горит 23.56.

— Чуть не заболтались! — спохватываюсь я и бегу на крыльцо.

Выхватив из сугроба бутылку шампанского, я так же бегом возвращаюсь к столу. Лена уже приготовила бокалы и стоит в задумчивости перед очагом, гадая: что выставить в качестве гвоздя праздничного стола, отбивные или пельмени. А на таймере уже 23.58.

— Не раздумывай, — говорю я, — Бери по одной отбивной, ставь на стол горшок с картошкой и сковородку с луком.

Сам я откупориваю бутылку. Игристый напиток льётся в бокалы.

— С Новым Годом, родная!

— С Новым Годом! — поднимает свой бокал Лена, — Дай Время, чтобы этот год принёс нам удачу.

Больше мы не говорим ни слова. Внезапно Лена встаёт и берёт меня за руку.

— Пойдём.

— Куда? — удивляюсь я.

— Пойдём, пойдём.

Она так решительно тянет меня, что я подчиняюсь без лишних вопросов и следую за ней. Мы проходим прихожую, где Лена на секунду задерживается, чтобы взять свою куртку. Я всё ещё ничего не понимаю. А она, накинув кожаную с мехом куртку-пелерину на голые плечи, выводит меня на крыльцо.

— Ты, помню, говорил, что привык встречать Новый Год зимой. Вот твоё желание и исполнилось. А у нас на Родине есть обычай. В первый час Нового Года выйти на улицу, посмотреть на звёзды и загадать желание, самое сокровенное. Если при этом в поле зрения попадёт твоя Звезда, — Лена делает ударение на слове «твоя», — то желание в наступающем году непременно исполнится.

— А которая Звезда моя? — спрашиваю я.

— А вот этого никто не знает. На этом и основан элемент случайности в этом поверье. Но я, всё-таки, попробую.

Лена проходит по дорожке к колодцу, на открытое место, и задирает голову вверх. Минуты две она смотрит в густо усыпанное звёздами небо. Вздохнув, опускает голову и медленно идёт назад.

— Что ты так интересно смотришь на меня? — спрашивает она.

— Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? Снегурочку, внучку Деда Мороза, которая в Новогоднюю ночь, разнеся детям подарки, возвращается домой.

Лена улыбается.

— В самом деле?

— Вполне серьёзно. Представь сама эту картину. Зимний лес, сугробы. На опушке леса стоит одинокий дом. Ясное звёздное небо. Лунный свет. И по снегу к этому дому идёт сказочно-красивая девушка в одеянии волшебной красоты.

— Да ты у меня поэт!

— Какой из меня поэт. Так, влюблённый болтун. Ты желание загадала?

— Загадала.

— А ты правильно его сформулировала?

— Не поняла.

— Сейчас объясню. Только пойдём ужинать, а то у меня от зимнего воздуха зверский аппетит проснулся.

За столом Лена спрашивает:

— Так что ты говорил по поводу правильной формулировки желания?

— Понимаешь, год назад я провёл эту ночь в одиночестве. Вот так же сидел у очага, за столом, пил вино, смотрел в окно на звёздное небо, вспоминал всех вас; в первую очередь, разумеется, тебя и тоже загадывал желания. Понятно, что желание у меня было одно: встретиться с вами, со всеми. Ну, и сильнее всего было желание встретиться с тобой.

Лена роняет вилку и вздыхает:

— И оно сбылось! Вот что значит, пожелать по-настоящему, от всей души.

— Угу, — добавляю я, — И при этом ещё не уточнить, где именно желаешь встретиться. Представляешь, что может получиться, если ты, когда глядела на звёзды и загадывала желание, не уточнила место встречи?

Лена улыбается, показывая перламутровые зубки, глаза у неё загораются:

— Представляю. Вот будет здесь весело, когда сюда пожалует весь наш Сектор. У! Вместе-то мы всё вычислим, все входы и выходы здесь откроем. Проникнем и туда, где нас совсем не ждут. Ну, держись Старый Волк! Храни тебя Время от того, чтобы моё желание исполнилось!

Мы с Леной от души смеёмся, представив во всех подробностях нарисованную картину. Успокоившись, я наливаю ещё по рюмке бренди, и мы с Леной отдаём должное отбивным. Сначала Лена ест с большим аппетитом, откровенно смакуя, потом вдруг задумывается, быстро доедает остатки и молча смотрит в окно на зимний лес.

— В чем дело, Ленок?

— Андрей, вот ты вспомнил песню, которую я пела на балу. А ту, которую пел ты, помнишь?

— Я тогда много их пел.

— Самую первую. Вспомнил?

— А! Здесь лапы у елей дрожат на весу, здесь птицы щебечут тревожно…

— Живёшь в заколдованном диком лесу, откуда уйти невозможно, — подхватывает Лена, — Тебе не кажется, что это тоже прозвучало как пророчество?

— Гм. Пусть так, пусть будет пророчество. Это даже хорошо, потому, что там есть и другие слова. В какой день недели, в котором часу, ты выйдешь ко мне осторожно, когда я тебя на руках отнесу, туда, где найти невозможно.

— Укради! — просит Лена, — Укради меня, Андрюша. Кража мне по душе.

Долго сидим мы с Леной за Новогодним столом. Вспоминаем друзей, эпизоды нашей работы: и забавные, и жуткие. Несколько раз я по просьбе Лены беру гитару и пою песни, которые ей вспоминаются. Она сама, вспомнив давно обещанное, поёт под мой аккомпанемент «Эхо любви» в своём варианте. Он ни сколько не хуже того, что я слышал в своей Фазе. Тут же она объясняет мне, почему она плакала, когда слушала своё исполнение этой песни. Оказывается, Магистр записал её в тот момент, когда она пела её своему жениху, уезжающему в длительную командировку на Тихий океан. Больше они не увиделись. Вдруг Лена меняет тему:

— Андрей. Помнишь, у меня на дне рождения вы с Андреем и Олегом пели старинную казачью песню? Если ты её помнишь, спой, пожалуйста.

Я прекрасно помню эту песню и, перебрав струны, запеваю:

— Как на дикий Терек, на широкий берег вывели казаки десять тысяч лошадей…

Когда я дохожу до строк «Атаман наш знает, кому доверяет. Крикнули: „По коням!“, позабыли про меня. Им досталась воля да шальная доля, мне — земля сырая да колючая трава», Лена останавливает меня:

— Крикнули: «По коням!», позабыли про меня. Андрей, а тебе никогда не приходило в голову, что нас с тобой могут списать, как безвозвратные потери и, в итоге, попросту забыть?

Я удивлённо смотрю на Лену. Похоже, что она говорит это вполне серьёзно.

— Ты думаешь, это возможно? Плохо же ты знаешь своих друзей, а ещё психолог. Неужели ты в самом деле допускаешь хоть на миг такую мысль, что Андрей, Кэт, Магистр, Миша и Кристина могут забыть нас?

— Я не об этом. В том, что нас вспоминают, и довольно часто, нет ни малейшего сомнения. Я имею в виду другое. Они, наверное, уже отчаялись найти нас, потеряли надежду на наше возвращение и считают нас погибшими.

— Не знаю, Лена, не знаю. Ты же сама рассказывала мне, что когда ты уходила, весь Монастырь, включая Совет Магов, стоял на ушах, не говоря уж о нашем Секторе и Секторе Наблюдения, который вёл интенсивные поиски.

— Андрюша. Посуди сам, сколько может весь Монастырь, включая Совет Магов, стоять на ушах, забросив все дела? Не может же остановиться вся работа из-за того, что пропали два, пусть даже очень ценные, хроноагента.

Лена права, мне даже нечего возразить ей, но соглашаться так просто не хочется, к тому же…

— Лена, тут есть ещё один аспект. Если бы мы с тобой просто погибли, и все видели, как это произошло, то нас бы просто помянули, и дело с концом. Но мы-то действительно пропали, бесследно исчезли; неизвестно как, и неизвестно куда. Где гарантия, что теперь хроноагенты не будут исчезать таким образом с удручающей регулярностью: по одному, по два в месяц. Если уже не исчезают.

— Вот этим вопросом наверняка занимается какая-нибудь специальная группа. А все остальные работают, как работали. На скаку не заметив, что рядом товарищей нет. Вот, к примеру. Когда ты был на войне, сколько времени вы разыскивали не вернувшихся товарищей и ждали их возвращения?

— Ну, ты сравнила! Это же была война. На войне люди гибнут и исчезают бесследно каждый день. А ля гер, ком а ля гер. И если из-за каждого исчезнувшего сворачивать боевую работу, до тех пор пока его не найдут, то лучше сразу сложить оружие и сдаться на милость противной стороны.

— А у нас что? Разве не война? Пусть люди у нас не гибнут каждый день. Но ведь ты сам знаешь, какой объём работы лежит тяжким грузом на каждом человеке в Монастыре. И работа-то порой такая, что от её результатов зависит судьба, а то и жизнь миллионов людей. Где уж тут отвлекаться на двоих, пусть даже и очень дорогих людей. Да и прикинь к тому же, сколько времени прошло.

— А вот со временем, Леночка, ясности никакой нет. Я здесь живу уже второй год. Ты, вместе со своими скитаниями, скоро год как отсутствуешь. А ведь ты ушла искать меня на третий день. Чувствуешь разницу?

— Вот об этом-то я и говорю. Мы не знаем ничего о характеристиках этой Фазы. Ты предполагаешь, что в Монастыре прошло всего несколько дней, самое большее, недель. А может быть и наоборот: сейчас там прошли годы и даже десятилетия. И никого из наших друзей уже нет в живых. А может быть противостояние между Монастырём и ЧВП перешло в открытую войну, и обе Фазы давно уничтожены.

— А как же Старый Волк?

— А Старый Волк на то и Волк, да к тому же ещё и Старый, чтобы выскользнуть из любой передряги. Вот сейчас мы находимся на его секретной базе. Сколько ещё у него таких баз в бесчисленных параллельных Фазах?

Я вновь внимательно смотрю на Лену. Нет, не похоже, чтобы она просто сотрясала воздух пустыми предположениями.

— Что-то, подруга моя, ты слишком уж мрачные картины рисуешь.

— Нет, Андрюша, не слишком. Действительность может оказаться и более мрачной. Вот, к примеру, тот же самый Мог. Как сказал Старый Волк, он готов приступить к активным действиям. А что если он уже приступил? В чем выражаются его действия? Какую цель они преследуют? Как там Волк сказал? Придётся нам разбегаться по разным глухим Фазам, чтобы нас как можно дольше не нашли. Кстати, тебе не кажется странным, что он оставил нас в покое после первой попытки?

— Кажется, — соглашаюсь я, — Я думал над этим. Тут два варианта: либо он занят чем-то более серьёзным, чем мы с тобой; здесь твоё предположение не в бровь, а в глаз. Второй вариант: он понял, что нас так просто не возьмёшь, и готовит что-то посерьёзнее, чем группа наёмников. Наверное, пришла пора попробовать сотворить бластер.

— Бластер, это, конечно, неплохо. Но я хочу сказать другое. Ты прав, краски я сгустила и сгустила намеренно. Видишь ли, есть такая возможность: организовать автоматический поиск по различным Фазам личностей, характеристики Матриц которых известны. Помнишь, как Ричард вычислил Фазу, где базируется ЧВП? Он нашёл её по возмущениям пространственно-временного континуума. Точно так же можно найти и нас. Берём пиковые, сугубо индивидуальные, характеристики Матриц и запускаем программу автоматического поиска путём простого перебора Фаз.

Лена останавливается и пару минут смотрит на тлеющие угли. Потом она наливает вина и, отпив два глотка, заканчивает свою мысль:

— Если я здесь додумалась до такого способа поиска, то уж Ричард-то и подавно догадался.

Она снова замолкает, а я договариваю то, что она не сказала:

— Значит; либо мы находимся где-то на задворках пространства-времени, либо эта Фаза для внешнего наблюдения заблокирована. Хотя, заблокировать какой-то объект, это — одно, а целую Фазу… Такое даже Старому Волку вряд ли под силу.

— Есть ещё и третий вариант. Фаза находится в недоступном для нас секторе пространства-времени.

— А что? Есть и такой сектор?

— К сожалению, есть. Но я буду крайне удивлена, если Старый Волк знает, какие именно Фазы недоступны для нашего наблюдения. Почему? Да потому, что даже ты об этом, оказывается, не знаешь. Ну, и совсем уж мала вероятность того, что его секретная база оказалась именно в такой Фазе.

Я молча смотрю на свою подругу. Она отрешенным взглядом смотрит куда-то за окно: не то на зимний лес, не то на ночное небо. Я уже понял, к какому выводу она хочет привести меня, и сам пришел к нему уже давно. В принципе, давно нам пора расставить все знаки препинания, в том числе и точки.

— Получается так, Ленок: наши найти нас и оказать нам помощь или пока не в состоянии, или уже не могут. Остаётся альтернатива: спокойно жить здесь и дожидаться помощи, попутно основывая здесь цивилизацию; или оставить всякую надежду на помощь извне и рассчитывать исключительно на свои силы. Есть, правда, одна надежда: маяк, который Наташа унесла с собой в обитаемую Фазу. Но легче найти иголку в стоге сена или одну, конкретную, рыбёшку в океане, чем засечь сигналы этого маяка в бесконечном множестве Фаз.

— Ты забываешь ещё об одном варианте, — напоминает Лена.

— Не забываю, а намеренно не говорю. Со Старым Волком я буду работать только как с равноправным партнёром.

— Хорошо. А если он создаст такие условия?

— Нет, Лена. Как бы он ни старался, на какие бы условия он ни пошел, в данном случае, этот момент будет всё время незримо присутствовать и неизбежно наложит свой отпечаток на наши отношения, да и на всю работу в целом.

— Ты прав. Больше этот вопрос поднимать не будем.

— Нам остаётся сосредоточить все усилия на двух направлениях. Первое: прорыв блокировки, поставленной Старым Волком, и установление связи с Фазой Стоуна. Второе: исследование участка имени Мога и поиски возможностей воспользоваться этим переходом. Хотя, скажу откровенно, не очень-то у меня к этому душа лежит.

— Почему?

— Одно Время знает, Леночка, куда нас этот переход может завести. Вот мы с тобой сейчас отказались от сотрудничества со Старым Волком. А ведь может получиться, что, пройдя этим переходом, мы окажемся одни против всех сил, которые стоят за этим Могом.

— Ну, мы, положим, не одни, нас двое. А двое, это уже боевая единица. Вспомни, как мы разделались с отрядом наёмников.

— Что наёмники! Мы ничего не знаем ни о самом Моге, ни о силах, что стоят за ним. Ничего не знаем ни о Пространстве, ни о Времени, в которых они обитают.

— Андрей, ты же военный человек! Ты что, и в бою был такой расчетливый?

— Представь себе. Потому и выжил. Нерасчетливые, которые считали: главное завязать бой, а там всё будет ясно; погибали в первом же, самое позднее, во втором бою. А мы с тобой, как я понял, погибать не собираемся.

— Но там на вас работала разведка, наземные посты наблюдения. Ты видел врага издалека, почти наверняка знал, как он отреагирует на те или иные твои действия. И враг-то был такой же человек как и ты, оснащенный примерно таким же оружием и такой же техникой. А здесь налицо сплошная неопределённость.

— Тем более нет резона бросаться в неё, очертя голову. Весь мой жизненный и боевой опыт восстаёт против того, чтобы соваться в воду, не зная броду.

Лена смотрит на меня, прищурившись, и с улыбкой говорит:

— Что-то это на тебя не похоже, Андрюша. Помнится, когда перед твоим полётом на сверхскоростной машине, тебя предостерегали, что возможно вмешательство ЧВП, ты ответил совсем по-другому. Ты мол знаешь, что вмешательство возможно, а, значит, готов к этому.

— Опять неудачное сравнение. Там я должен был действовать в обычных условиях, с точки зрения пространственно-временных и физических законов, на обычной машине. И если бы произошло что-то, не укладывающееся в рамки этих понятий, я бы знал наверняка: сие дело рук ЧВП. А сейчас…

Я только машу рукой и наливаю рюмку бренди. Лена подставляет свою. Мы поднимаем рюмки, киваем друг другу, медленно выпиваем и, не спеша, закусываем. Разлив по чашкам крепкий, горячий чай и отрезав по куску торта, Лена спрашивает:

— А что ты ждёшь сейчас?

— Если бы знать, что? Во всяком случае, ничего хорошего я не жду. Я бы ни на секунду не задумывался, если бы знал, что там нас будет ждать могущественный противник, но мы будем действовать с ним на равных; в одинаково привычных для него и для нас условиях. Но вот в этом у меня как раз и нет никакой уверенности.

— И какие же кошмары встают перед твоим воображением?

— Ну, к примеру, что ты скажешь о неэвклидовом Пространстве? Как ты будешь ориентироваться и действовать в таком Мире? Пусть Пространство будет евклидовым, но в нём три его координаты не движутся вдоль четвёртой, временной, а она, эта четвёртая, занимает вместе с ними такое же главенствующее положение. Каждый твой шаг будет переносить тебя в совсем другую точку пространства-времени. Или представь себе Пространство пяти, шести, семи, словом, многомерное. Ну, да ладно, это слишком трудно вообразить, хотя это не означает, что выход в такие Пространства исключен. Представь, что нас ожидает обычное, знакомое нам Пространство, с обычными временными характеристиками. Но в этом Пространстве не действуют известные нам и привычные физические законы. Такие, как закон всемирного тяготения, законы Ньютона, закон Архимеда, закон Ома и другие. Точнее, действуют, но не так, как мы привыкли, а по-другому. Проще сказать: там действуют другие законы. Или Мир, в котором действуют совсем другие законы термодинамики. Или закон сохранения действует либо с оговорками, либо с точностью до наоборот. Представила? Вижу, что не очень. Но попробуй представить себе, что для «моговцев» эти Миры так же привычны, как этот Мир привычен для нас. А теперь ещё раз напряги своё воображение и представь, как мы им будем противодействовать, если они что-нибудь захотят предпринять против нас. В принципе, им и предпринимать-то ничего не надо будет. Мы там и шагу ступить не сможем.

Лена трясёт головой, словно отгоняя жуткие видения, навеянные моими словами. Я успокаивающим жестом кладу руку на её запястье.

— Не бери это слишком глубоко в голову. Я по твоему примеру несколько сгустил краски. Но вероятность того, что нас может занести в любой из этих гипотетических Миров, хоть и весьма малая, но всё же существует.

— А ты не допускаешь, что нас может занести в такой Мир, который мы сейчас, при всей своей фантазии, даже представить не можем?

— Почему не допустить? Конечно, допускаю. Мне, знаешь ли, очень не понравились слова Мога о том, что он пользуется этой Фазой для сокращения пути между далеко отстоящими друг от друга Мирами. Ну, примерно, как Нуль-Транспортировкой. Что это за путь?

— Путь. Дорога, — задумчиво произносит Лена, — Ну, знаешь, Андрей! По-моему, это слишком уж сложно. Да и не много ли задач мы пытаемся взвалить на свои плечи?

— Не оставить ли кое-что за скобками? Ты это хочешь сказать? Нет, Ленок. Мы с тобой уже решили, что здесь нам на чью-либо помощь рассчитывать не приходится. Отсюда вывод, все скобки придётся раскрывать нам самим. Чего бы это нам ни стоило, и что бы за этими скобками ни стояло.

Мы опять надолго замолкаем. Свечи догорают и гаснут одна за другой. Лена подходит к окну и присаживается на подоконник. Подняв голову, она несколько минут смотрит в бескрайнее звёздное небо.

— Ты представляешь, какая может нам открыться картина, когда мы раскроем все эти скобки? — тихо спрашивает она.

Не отвечая, я наливаю в бокалы вина и тоже подхожу к окну. Отдаю один бокал Лене, а с другим усаживаюсь у её ног на пол. Прижавшись щекой к её колену так же тихо говорю:

— Боюсь, что никакая картина нам не откроется, а встанет перед нами масса новых вопросов и целый ряд новых скобок. И никто, никто не поможет нам раскрыть эти скобки и ответить на эти вопросы.

— Кроме нас самих.

— Да. Кроме нас самих. Но ты хорошо сказала: нас двое, а двое, это уже боевая единица.

— Верно. Это один в поле не воин. А двое, это — двое. Вы втроём почти батальон в дым разнесли. Так это вы, всё-таки, за чужие интересы дрались. А представь, если за свои, за свои жизни? Вдвоём, Андрюша, мы очень много можем сделать. Особенно сейчас, когда мы приняли решение: работать без оглядки на тылы. Потому как их просто нет у нас с тобой, этих тылов.

Лена отпивает глоток вина и вновь поднимает взгляд к звёздному небу.

— Путь. Дорога, — снова повторяет она, как заклинание, непонятные слова, — Мне кажется, что ты, Андрюша, заблуждаешься. Мне кажется, что стоит нам раскрыть первые скобки или ответить на первый вопрос, и перед нами откроется нечто такое, что мы сейчас даже представить себе не в состоянии. Перед нами сейчас ворота в какой-то неведомый Мир. И мы стоим перед выбором: войти в него или остаться здесь. И идти страшно, и оставаться бессмысленно.

— Когда стоит выбор между страшно и бессмысленно, я всегда выбираю страшно. Бессмысленно, оно потому и бессмысленно, что лишено всякого смысла. А ты как? — я глажу Лену ладонью по тёплой ноге.

— Зачем эти риторические вопросы, Андрюша? — отвечает Лена, не отрываясь от созерцания звёздного неба.

— Ты сказала, что перед нами сейчас ворота, — прерываю я её созерцание, — Вряд ли, Ленок. Мироздание не такая простая вещь, чтобы гостеприимно распахивать свои ворота. Скажи спасибо, если перед нами какая-нибудь боковая калитка. Но даже над этой калиткой горит надпись. Помнишь Данте?

— Оставь надежду всяк сюда входящий, — медленно произносит Лена, по-прежнему не отрываясь от звёздной россыпи.

— Но у него есть и другие слова: «Здесь надо, чтоб душа была тверда; здесь страх не должен подавать совета». Если Старый Волк прав, а я склонен считать, что он прав; то нам не миновать противостояния с этим Могом и его присными. Тогда кто-то из нас любой ценой, слышишь, любой ценой должен будет вернуться в Монастырь и рассказать всё, что мы узнаем. Разведданные должны быть доставлены по назначению в любом случае. Иначе сама разведка теряет смысл. И получится та же самая бессмысленность. А выбирать между двумя бессмысленностями нет смысла.

Лена треплет меня рукой по волосам:

— Я поняла. Ты предлагаешь поступить так, как вы сделали с Сергеем Николаевым. Хорошо. Время покажет. Но… Ты рассуждаешь так, словно мы уже приоткрыли эту калитку и готовимся пройти через неё.

Обычно, наблюдая чужое небо, я восстанавливаю в памяти конфигурацию созвездий, прикидываю ориентиры и тому подобное. Сейчас же я просто смотрю на звёзды, и их бесчисленное множество и бездонные расстояния между ними гипнотизируют меня, заставляют почувствовать себя песчинкой. Какое там, песчинкой; молекулой, атомом, электроном в этой непостижимой, неопределённой бесконечности. Бесконечность Пространства в степени бесконечность Времени. И мы, два человека, дерзнувшие противопоставить себя этому Великому Хаосу.

Но, всё-таки, мы, два человека, объединённые одной целью и готовые ради этого на всё. Можем ли мы что-либо сделать или сразу будем раздавлены, распылены, уничтожены в неравной борьбе, в которую решили ввязаться?

Неопределённая, непреодолимая бесконечность. И в этой бесконечности нас, две несоизмеримо малые молекулы, пытаются найти наши друзья. Пытаются ли? Конечно, ищут, сомнений быть не может. Они и сами знают, сколь безуспешны попытки найти двух людей в бесконечности Вселенной. Особенно, если враг сделал всё возможное, чтобы затруднить эти поиски. Но поиски не прекращаются, как и мы не прекращаем своих попыток вырваться отсюда или дать о себе весть. Потому, что надежда умирает последней. Dum spiro, spero! [19] Как глубоки были древние римляне!

Так что же нас ждёт? На что нам рассчитывать, на что надеяться? Даже у двух моряков, спасшихся с погибшего корабля и выброшенных на клочок суши посреди океана, шансов больше чем у нас. Но тем не менее руки опускать нельзя и надо быть готовым ко всему. Нет безвыходных положений, есть безвыходные люди.

Еще раз поднимаю глаза к небу. В поле зрения попадает несколько ярких звёзд, группирующихся в созвездие в виде сильно вытянутой, заострённой стрелы. Стрела показывает строго на восток. Краем глаза замечаю, что Лена тоже смотрит именно на эти звёзды.

Молча сидим мы с ней и смотрим на эту звёздную стрелу, указывающую куда-то в бесконечность. Небо уже из черного становится сероватым, а мы всё сидим и смотрим в бездонную Вселенную. Во Вселенную, в которой нет никого, кроме нас двоих и этой яркой стрелы, что показывает нам направление в никуда.

1

Повод к войне (лат.)

2

Азартная игра, играть (англ.)

3

Отчаянный недуг врачуют лишь отчаянные средства, иль никакие. (англ.)

4

Да, моя леди.(англ.)

5

Жизнь каждого должна всей крепостью и всей броней души хранить себя от бед; а наипаче тот дух от счастья коего зависит жизнь множества.(англ.)

6

Прощай, прощай и помни обо мне (англ.)

7

О вкусах не спорят (лат.)

8

Закон суров, но это закон (лат.)

9

Быть или не быть (англ.)

10

ПТУРС — противотанковый управляемый реактивный снаряд

11

“Муха” — складной портативный противотанковый гранатомёт одноразового действия

12

РПГ — ручной противотанковый гранатомёт

13

На войне, как на войне (фр.)

14

Игра слов: слово tank в английском языке, кроме значения «танк», имеет ещё значения «цистерна» и «резервуар»

15

Пулемёт Калашникова

16

kite [kait— коршун (англ.)]

17

Выслушай и другую сторону (лат.)

18

Слова, слова, слова (англ.) — Андрей цитирует ответ Гамлета Полонию

19

Пока дышу, надеюсь (лат.)