- Разве дело не терпит трех-четырех часов?
      - Ни одной секунды! - отчаянно закричал я.
      - Ну, если так...
      Мучительно долго тянется время. Я дрожу от холода. Наконец голос профессора:
      - Я вас слушаю.
      - Георгий Алексеевич, это говорит Сергей Самсонов.
      - Слушаю вас, Сережа, что случилось?
      - Случилось нечто очень важное. Вы бы могли сейчас прийти в институт?
      - Сейчас? - удивился профессор. - А что там стряслось?
      - В институте ничего... А вот со мной... То есть я сегодня был у Ани Зориной. Она высказала мысль... И мне кажется, что...
      - Ну, если речь идет о мыслях, то давайте сохраним их до утра.
      - Я не могу, Георгий Алексеевич... До утра я сойду с ума... Это точно... Профессор кашлянул и затем сказал:
      - Может быть, вы мне сообщите эту мысль по телефону?
      - Хорошо, слушайте, вы когда-нибудь видели, чтобы хороший, исправный автомобиль сам, без завода, взял и поехал? Или чтобы ваш телевизор включился и начал работать по собственной инициативе?
      Карпов долго ничего не отвечал. Затем я услышал:
      - Хорошо. Я иду в институт. Жду вас там.
      Карпов жил рядом с институтом, и, когда я пришел, он уже сидел в своем кабинете и грел руки над электрической печкой. Я упал в кресло и плотно зажмурил глаза.
      - Я уверен, что мы правильно воспроизвели структуру живой клетки. Теперь ее нужно только запустить!
      - Как?
      - В нее нужно ввести информацию.
      - Как?
      - Точно теми же путями, какими мы ее выводим из живой клетки. Нужно запустить искусственно построенный биологический механизм электрическими сигналами от естественной, живой клетки. При помощи микроэлектродов мы выводим импульсы самоуправления на осциллограф, чтобы их видеть. Давайте эти самые импульсы при помощи тех же микроэлектродов введем в наше искусственное микроскопическое создание... Помните научно-популярный фильм "Сердце лечит сердце"? Электрические сигналы здорового сердца по проводам передаются больному сердцу... И оно, больное сердце, обретает нормальный ритм жизни...
      - Пошли в лабораторию.
      То, что происходило в период с пяти часов утра до девяти, невозможно описать. Это был взрыв энергии, яростный поток, проломивший брешь в плотине, исступление двух фанатиков. За все время мы не произнесли ни единого слова, хотя каждый из нас в любой момент понимал, что нужно делать. Карпов извлек из термостата образцы искусственных клеток. Я рядом поставил живой препарат. Он установил стекло на предметном столике телемикроскопа, я приладил микроэлектроды. Он посмотрел мне в глаза. Понятно! Нужно вывести потенциалы живой клетки через усилитель. Есть усилитель. Напряжение? Есть напряжение. Включить экран телевизора? Есть экран. Ток? Есть, ток...
      Мы уставились в темные контуры безжизненной клетки. Я увеличил яркость экрана. Вот она, серая лепешка с искусственно воссозданной структурой. Комочек грязи, кусочек неподвижной слизи... Два микроэлектрода касались ее оболочки и ядра.
      Карнов положил дрожащую руку на верньер усилителя и начал подавать на безжизненный комок потенциал, тот самый, который непрерывно, цикл за циклом, возникал в живой клетке...
      Нет, это было не чудо. Это было именно то, чего ждали тысячи умов, верящих в возможность искусственно созданной жизни. Именно так должна была вначале глубоко вздохнуть просыпающаяся клетка. Именно так должны перераспределиться внутри темные и светлые зерна. Ядро обязательно должно округлиться. Возле него сама по себе должна возникнуть ажурная ткань митахондрий. Оболочка должна стать более тонкой и прозрачной...
      Клетка оживала не наших глазах. Да, это правильное слово. Оживала под воздействием ритма, введенного в неё извне. Искусственно построенная машина заводилась от машины живой...
      Когда клетка стала совершенно прозрачной и задвигалась, профессор Карнов выдернул из нее микроэлектроды. Теперь она существует без посторонней помощи. Существует!
      Я быстро капнул на нее теплый бульон. И она стала расти! Набухать! Митоз! Ура!
      - Смотрите, делится... - услышал я шепот сзади себя. Мы не заметили, как в лаборатории стало совсем светло и как вокруг нас собрались сотрудники. Они долго молча следили за нашей работой, понимая ее сокровенный смысл. И теперь, когда искусственно созданное микроскопическое существо зажило своей собственной жизнью, они не выдержали:
      - Ребята, смотрите, делится! Живет! Живет самым настоящим образом!
      До этого я никогда не видел, чтобы ученый плакал... По-моему, сейчас плакали все. Валя Грибанова плакала навзрыд. Крупные слезы ползли по щекам серьезного и сосредоточенного Володи Кабанова. Кто-то из ребят протянул мне носовой платок.
      Опыт был повторен несколько десятков раз, и каждый раз успешно. Его проделал каждый, потому что каждый хотел собственными руками создать кусочек жизни.
      На следующий день после знаменательного события, когда я проходил сквозь толпу институтских работников, меня остановил Володя Кабанов.
      - К Анне собираешься?
      - Немедленно! А как же! Ведь это ей мы так обязаны!
      - Никуда ты не пойдешь.
      - Не понимаю, Володя.
      - А тут и понимать нечего. Ей меньше всего нужны сейчас твои цветы и поздравления. Она очень плоха. Пошли в кабинет директора, там заседание ученого совета.
      На ученый совет, кроме сотрудников нашего института, прибыли два представителя Академии медицинских наук и доктор Филимонов. Заседание открыл директор:
      - Товарищи! О событии, которое совершилось вчера в этих стенах, мы еще поговорить успеем. Время терпит. Речь идет о другом. Необходимо сделанное открытие срочно использовать для спасения человеческой жизни. Сообщение по этому поводу сделает профессор Карнов. Прошу вас, Георгий Алексеевич.
      - Мы сейчас располагаем средствами создать нейроны спинного мозга, поражение которых обусловило фатальное состояние Анны Зориной. Меня поправят специалисты, но мне дело представляется следующим образом. Нам нужны точные гистологические и цитологические данные о клетках, которые составляют основу нервного центра, регулирующего питание сердечной мышцы. Затем мы должны иметь материал для изготовления этих клеток. Мы должны точно знать, какую информацию эти клетки посылают к сердцу. Хирург должен произвести операцию и трансплантировать в нужном месте искусственно созданную нервную ткань.
      Карнов сел. Сразу же после него выступил представитель академии.
      - Точные гистологические и цитологические данные мы вам представим немедленно. Сложнее с информацией, которая регулирует деятельность сердечной мышцы. Кто согласится на такую операцию, как введение электродов? Это должна быть девушка, максимально похожая по биологическим признакам на Зорину.
      - А как это узнать?
      - Нужно произвести тщательные анализы и выбрать из многих такую, которая больше всего подойдет по группе крови, группе ткани и так далее.
      В час дня, когда из Травматологического института прибыла спинномозговая ткань и точные микроскопические снимки клеток регулирующего центра, Володя Кабанов собрал открытое партийно-комсомольокое собрание.
      - Жизнь нашей подруги, молодого ученого Анны Зориной, в опасности. Разработан новый метод ее лечения. Необходима девушка, которая бы добровольно решилась на одно неприятное медицинское исследование. Вот все.
      Несколько секунд тягостного молчания. Затем к столу подходит молоденькая лаборантка из отдела физиологии растений.
      - Я.
      - И я.
      Это была секретарь-машинистка директора.
      - Запишите меня тоже, - сказала наша буфетчица, Нина Савельева.
      - Да что говорить, девчата, все пойдем, правда?
      - Правда. Зачем терять время на какие-то записи? Куда идти?
      Через минуту в зале никого не было.
      А в это время в нашей лаборатории кипела работа. Пели центрифуги, гудели генераторы, аналитики пропускали жидкости через ионообменные и хроматографические колонки, выделялись вещества. И все это в стерильных кварцевых боксах передавалось главному исполнителю работы, Вале Грибановой.
      Вооружившись мощным бинокулярным микроскопом, она при помощи электронного биоманипулятора по микрокапле строила одну клетку за другой, в точности повторяя структуру, изображенную на микрофотографии, на которой были нанесены формулы и цифры, показывающие, куда, какое вещество необходимо ввести и сколько его надо.
      Это был адский труд, до предела напряженный, но всех охватило страстное желание во что бы то ни стало его выполнить, назло тем временам, когда жизнь человека спасти было нельзя...
      В шесть часов вечера из Института аналитической медицины приехал усталый, но возбужденный профессор Карнов.
      - Ну как, отобрали?
      - Да, вот лента с записью сигналов.
      - Кто была эта девушка?
      - Ей-богу, не помню! Какая-то наша девушка. Нужно торопиться.
      Половина девятого. Валя Грибанова оторвала воспаленные глаза от окуляров микроскопа.
      - Все... - прошептала она.
      - Ты уверена, что ты сделала все, как полагается?
      - Уверена. Дайте попить воды. Покройте препарат цистеином.
      Я капнул на драгоценную структуру каплю защитного коллоида.
      - Информация получена. Давайте вводить...
      Не дыша мы перенесли препарат в соседнюю комнату.
      - Контролировать будем?
      - Обязательно. Включайте экран.
      Медленно завертелись диски магнитофона, забегали эайчики на экране. Карпов ввел электроды в клетки. И повторилось то, что мы уже много раз видели. Но это были клетки человеческой нервной ткани, ромбовидные, с заостренными иглами, с тонкими, как шипы, отростками - аксонами. В них была заключена жизнь человеческого сердца.
      Когда препарат начал жить независимой жизнью, его перенесли в микротермостат, наполненный физиологическим раствором.
      - Теперь в клинику.
      Как странно теперь выглядела жизнь! Еще вчера казалось фантастичным, что в лаборатории можно создать живую материю, а сейчас на огромной скорости мчался автомобиль по улицам города, и я сжимал в руках живое вещество, нужное для того, чтобы билось сердце моей любимой.
      Клиника... На этот раз мы не шли длинным коридором с блестящим паркетом. Лифт поднял нас на девятый этаж, где под огромным стеклянным куполом помещалась операционная.
      - Она уже на столе, - прошептал встретивший нас доктор Филимонов.
      - Вот ткань.
      - Я сейчас позову нейрохирурга Калашникова.
      Вышел профессор Калашников, высоко подняв руки.
      - В каком состоянии ткань?
      - Она свободно плавает в физиологическом растворе.
      - Хорошо. Наверное, ее можно поддеть микропинцетом. Какие у нее размеры?
      - Полмиллиметра на миллиметр.
      - Ого, сделали с запасом! Примерно на три такие операции.
      - А вы сумеете сами отрезать нужный кусочек? - не выдержав, спросил я.
      Калашников был выше меня ростом и раза в два шире. Он с интересом посмотрел на меня сверху вниз.
      - Мой юный друг, современный хирург должен уметь разрезать волос вдоль его оси на десять равных частей. Понятно?
      Мне очень понравилось, что он, как Горький, окал, особенно в слове "понятно". Почему-то я вдруг стал очень спокойным.
      Десять минут, пятнадцать минут. Я и Карнов медленно шли по кольцевой галерее вокруг операционной. Прошло еще полчаса, после еще столько же. Странно, как спокойно я себя чувствовал. Я просто знал, что это очень тонкая и сложная операция и что она требует времени...
      После я бродил уже целыми часами не по галерее, а по площади вокруг клиники, поглядывая на окна четырнадцатой палаты на пятом этаже.
      В один из ярких солнечных дней, когда после работы я пришел сюда, чтобы совершить свою обычную прогулку, одно из окон пятого этажа внезапно распахнулось, и в нем показалась фигура полной женщины в белом халате. Она помахала мне рукой и указала на входную дверь клиники. Как на крыльях, я взлетел наверх.
      Вот и палата. Несколько секунд я в нерешительности стоял перед дверью. Вдруг она сама отворилась, и появилась веселая, добрая сестра.
      - Анне только что разрешили немного походить. Иди к ней, пока нет дежурного врача.
      Я смотрел в смеющиеся, радостные глаза Анны, боясь к ней прикоснуться.
      - Ну! - капризно произнесла она. - Чурбан ты какой-то! Поцелуй меня скорее, а то сейчас придет Филимонов.
      Мы медленно пошли вдоль стен. Я поддерживал ее за талию и в такт с ее неуверенными шагами шептал:
      - Раз-два, раз-два...
      После мы вышли в соседнюю комнату, обошли ее и становились у раковины. Из крана протянулась неподвижная струйка воды, застывшая, как стеклянная палочка. Для меня она стала символом вечной жизни.
      Внезапно вошедший доктор Филимонов сделал вид, что нас не замечает. Ворчливо, по-стариковски он сказал:
      - Сестра, когда же, наконец, вы пригласите водопроводчика починить кран?