Вскоре мне надоел ландшафт вокруг нашей базы. Я и Боб насмотрелись и на остроконечную оранжевую скалу и на плоскую пустыню. Щекочущее душу ощущение, оттого что рядом с нами, под парусиновым балдахином, покоится водородная бомба, также притупилось. Я решил не очень-то близко принимать все это к сердцу. Если тех, кто рекламирует себя в качестве спасителей человечества, атомная война не беспокоит, почему о ней должен думать я?
      В баре мы говорили о том, что повсюду в мире протестуют против испытаний атомных и водородных бомб. Самуил Финн успокаивал:
      — Плюньте, ребята, на всю эту болтовню. Наше дело заработать. Если они договорятся прекратить испытания, нам крышка.
      В этом была какая-то логика. Смысл высказываний Финна был очень простой: что важнее — деньги или жизнь?
      Я не знаю, как наши ребята попали на базу, что думали обо всем этом, но что до меня, то, в конце концов, наступил такой момент, когда мне стало все равно, работать ли на тайных испытаниях водородных бомб или в какой-нибудь больнице, где лечат радиоактивными лучами рак. Чтобы об этом не думать, я пил виски.
      После выпивки в баре я навещал Боба. Не скажу, чтобы он бывал очень рад моим визитам, особенно когда я приходил к нему пьяным. Он вежливо улыбался и предлагал мне присесть. Но я чувствовал, что он не хотел, чтобы я долго засиживался в его комнате. А тут еще Маргарэт Чикони со своей ультрафиолетовой лампой и шприцем:
      — Прошу вас выйти. Сейчас я буду делать уколы мистеру Вигнеру.
      От того, что она ходила к Бобу, белых полос на его лице не убавилось. А я, в сущности, совершенно его потерял.
      Однажды в баре я крупно поговорил с Чикони.
      — Чего вы пристаете к Бобу?
      — Я его лечу.
      — А кой черт вы являетесь именно в тот момент, когда к нему прихожу я?
      — Этот же вопрос я могу задать вам.
      — Знаете, мисс, хотя вы девица и привлекательная, но на меня эго не действует. Я бы не хотел, чтобы вы соблазняли умных и малоопытных ребят вроде Боба. Это просто подло.
      — С какого возраста вы пьете виски? — спросила Чикони.
      — С восемнадцати. Это к делу не относится.
      — Ясно. Вы хронический алкоголик.
      — Не хуже других.
      В бар вошел Боб.
      — Здорово, старина! — воскликнул я. — Завтра воскресенье, и я тебя приглашаю проехаться в Санта-Крус. Деревня, конечно, дрянь, но девочки что надо.
      Боб растерянно посмотрел на Маргарэт.
      — Я только что получил вычислительную машину фирмы «Феано». Замечательная вещь. Объем памяти — полтора миллиона двоичных единиц.
      — Что твоя машина по сравнению с танцплощадкой в Санта-Крус? — воскликнул я, допивая третью порцию виски.
      — Это несравнимые вещи. «Феано» равноценна самой современной вычислительной машине. В нее можно запустить любой алгоритм.
      Боб нравился мне именно потому, что он был не такой, как все. Философ смотрел на вещи с какой-то очень замысловатой точки зрения.
      — Как вы себя чувствуете? — спросил Боб, застенчиво улыбаясь.
      Меня эта комедия начинала злить. К счастью, вошел Самуил Финн.
      — Здорово, где ты был? — спросил я.
      — Под шатром. Туда меня отправил Джейкс. Ну и штука, я вам скажу!
      — Что?
      — Новая эйч-бомба. Тупорылое чудовище цвета хаки. Во-о!
      Он широко развел руками.
      — Сколько? — спросил Боб.
      — Что-то вроде семидесяти мегатонн.
      Я отпил виски.
      В конечном счете, всем нам крышка. Я уверен, что и у других есть такие же тупорылые чудовища или, может быть, еще хлестче…
      Чикони слезла с высокого стула и сказала:
      — Боб, пойдемте. Пусть эти дегенераты напиваются. Боб пошел за ней, как собачонка. Ну и парень!
      На меня наползла серая злоба. Когда они были у самой двери, я крикнул:
      — Эй, Боб! Неужели эта крашеная дрянь для тебя значит больше, чем твои друзья?
      Они остановились как вкопанные. Затем Маргарэт твердым шагом вернулась, подошла ко мне и изо всех сил ударила меня по щеке.
      Я не заметил, как они с Бобом вышли из бара. Я совершенно ошалел, а Самуил Финн хохотал во всю глотку.
      — Ну и баба! С такой и атомная война не страшна.
      Пошатываясь, я плелся к себе домой. Навстречу мне выбежал Боб.
      — Ты знаешь, эта машина фирмы «Феано» просто чудо! — воскликнул он, хватая меня за руку.
      — Убирайся ко всем чертям!
      — Да ты только послушай. Она нисколько не хуже «Эвенка».
      — Боб! — грозно прорычал я. — Иди ты…
      Боб отшатнулся и как-то странно прижался к стене. Его губы задрожали, затем сомкнулись, а на пятнистом лбу появилась глубокая складка, которую я раньше никогда не видел.
      Он повернулся ко мне спиной и ушел в свою комнату. Ну и пусть. Я поднялся на второй этаж, думая, что напрасно Боб обиделся. В голове гудело. Я заметил на столе конверт. Это оказалось письмо от моей матери. Она писала, что самое главное в жизни — это дружба. Если бы все люди на земле, независимо от того, где они живут и чем занимаются, дружили, то никаких войн никогда бы не было.
      Наверное, в этом была доля правды. Плохо, что я обидел Боба. Ну ничего, это пройдет. Он так доволен, что ему дали для его математических вычислений портативную электронную машинку «Феано»! Мне тоже кое-что дали — четыре конца проволоки, два красных и два синих, которые я должен был присоединить к импульсным счетчикам «Ракета» и «Пакет». Когда под скалой подорвут водородную бомбу, я буду сидеть в своей комнате и смотреть на счетчики. Нужно знать уровень радиоактивности на поверхности земли после взрыва бомбы под скалой.

      Джордж Крамм заведовал лабораторией фотоэлектроники. Это фотоэлементы, термисторы, сцинтилляторы и прочее. Измерение интенсивности вспышки, спектра излучения, интенсивности потока радиоактивных частиц — это все по его части. Он молча делал свое дело и не хвастал. А мы все хвастали. Все, кроме Боба. Он тоже работал молча.
      Как-то в коридоре я встретил Крамма.
      — Скоро скале конец.
      — Жалко, — сказал Крамм.
      — Жалко, когда убивают человека. А тут — подумаешь! — скала.
      — Это единственная скала на сто миль вокруг.
      — В мире сколько угодно других скал.
      — Все равно. Наша скала делает ландшафт неповторимым.
      С ума он сошел, что ли? Перед испытанием бомбы ему вдруг стало жаль скалу!
      Выйдя из дома, я направился к часовому у колючей изгороди. Он смотрел на небо и, не взглянув на меня, сказал:
      — Только что пролетел самолет. После него осталась дымная дорожка. И вот она уже исчезла. Чудно, правда?
      Я ничего не увидел в голубом небе и стал смотреть на оранжевую скалу.
      — Говорят, в понедельник это тоже исчезнет, — сказал часовой, кивая на скалу.
      — Ну и что же?
      — Все мы порядочная дрянь. Портим природу.
      Это был простой парень с карабином в руках. Пилотку он засунул за широкий брючный пояс. Из-под густых черных волос по загорелому лицу стекали капельки пота. Я пошел к воротам.
      — Стой! — крикнул он. — Нельзя!
      — Это почему же?
      — С сегодняшнего дня никому выходить за изгородь не разрешается.
      — Почему?
      — Там уже лежит она.
      — Кто?
      — Эйч-бомба.
      По бетонированной дорожке прямо от скалы к нам неслась черная точка.
      По мере приближения она принимала отчетливые очертания. Это была автоматическая тележка, управляемая по радио. При помощи ее механических рук наши военные инженеры делали под скалой то, чего не успели сделать своими руками.
      Тележка подъехала к изгороди с каким-то грузом, закрытым брезентом.
      — Что это она везет? — спросил я.
      — Не нашего ума дело. Везет — и все тут.
      Тележка промчалась мимо нас и, сделав по бетонной дорожке крутой поворот, поехала к парусиновому шатру:
      — Дело дрянь, — сказал Крамм, подходя ко мне сзади.
      — Почему ты так думаешь? — спросил я.
      — Гоняют взад и вперед автоматическую тележку. Не успели все наладить. А правительство торопит покончить с испытаниями.
      С легким жужжанием тележка снова подъехала к воротам и, на секунду замедлив скорость, вдруг взревела и помчалась обратно к скале.
      — Быстро бегает, — заметил я.
      — Странный этот Боб, — сказал Крамм.
      Я посмотрел на него непонимающе.
      — Он, оказывается, никогда не видел термисторов. Пришел ко мне и взял один. Говорит, хочет испытать его на зуб. Как ты думаешь, зачем ему?
      Я пожал плечами. Потеряв тележку из виду, предложил:
      — Пошли в бар.
      В баре сидели Маргарэт, полковник Джейкс и Финн.
      — Привет, ребята, — сказал Самуил. — Почему у вас такой унылый вид?
      — Жарко, — ответил Крамм.
      — Мы боялись, что испытания не состоятся, — сказал Финн. — Слишком много пишут в газетах о контроле.
      Джейкс скривился и махнул рукой:
      — Чушь. На это никто не пойдет.
      — А если народ потребует, чтобы все это прекратилось? — спросила Маргарэт.
      Джейкс поднял на нее удивленные глаза.
      — А что это за штука — народ?
      — Ну, положим, все люди…
      Полковник хмыкнул.
      — Люди — это мы. Ученые говорят, что подземный взрыв можно выдать за землетрясение.
      — А сколько нам будут платить в те дни, когда мы будем изучать горячую зону? — спросил Финн.
      Крамм поморщился:
      — Послушай, Самуил, если бы тебе платили за убийство новорожденных, ты бы тоже интересовался ценой? — спросил я.
      — Горячая работа есть горячая работа. При чем тут новорожденные?
      Я налил себе в стакан виски, половину на половину. Этот Финн действовал мне на нервы. Когда я выпил, то сказал полковнику:
      — К таким серьезным делам подлецов допускать нельзя.
      — От вас я это уже слышал. Кого вы сейчас имеете в виду?
      — Этого торгаша, — я кивнул на Самуила Финна.
      Тот вскочил со стула с искаженным от гнева побледневшим лицом.
      — Он жадный до денег. Дай такому в руки кнопку, заплати тысячу долларов — и весь земной шар разлетится на куски. И что там только думают, в отделе подбора специальных кадров?
      Финн отскочил на два шага назад, разбежался и ударил меня кулаком в бок. Я спрыгнул с высокого стула и, завернув его правую руку за спину, четыре раза ударил его по лицу. Он был изрядно пьян и после моих ударов не мог держаться на ногах.
      — Сделали свое дело, а теперь тащите его домой. Мисс Маргарэт, завтра он должен быть как огурчик, — приказал Джейкс.
      Я втащил Финна в его комнату и бросил на диван. Из носа у него текла кровь. Вскоре появилась Маргарэт с чемоданчиком. Она достала вату и нашатырный спирт. Я сидел и насмешливо смотрел, как ее ловкие руки приводили противную, гладко выбритую рожу Финна в приличный вид.
      — Вам не тошно возиться с такими, как он? — спросил я Чикони.
      — Я еще никогда не видела такого кретина, как вы, — ответила она, вытирая Самуилу нос влажным ватным тампоном.
      — Скажу вам откровенно, мне кажется, что человек, зарабатывающий на тайных атомных взрывах, порядочная сволочь.
      — А вы? Разве вы здесь не для того, чтобы зарабатывать, как и он? Он глуп и этого не скрывает. А вы корчите из себя пацифиста и спокойненько получаете свое жалованье.
      — Да, но… — Я вдруг задумался над тем, что сказала Маргарэт.
      Финн открыл глаза и, увидев меня, повернулся лицом к спинке дивана. Чикони из пузырька полила на его виски какую-то жидкость, и он сам растер ее рукой.
      Я сидел, не зная, куда деваться. После того, что мне сказала Чикони, я вдруг почувствовал себя негодяем. Действительно, за что я избил Финна? Чем я лучше его?
      Я вышел из комнаты и отправился к Бобу.
      — Ты на меня сердишься? — спросил я, входя без стука.
      Он сидел, склонившись над бумагами. Иногда нажимал на своей вычислительной машине кнопки, а она шипела, как спусковой механизм фотоаппарата. В центре миниатюрного чемоданчика вспыхивала зеленая лампочка. Боб смотрел на циферблат и списывал с него числа.
      — Ты на меня сердишься? — повторил я и положил руку на его плечо.
      — Нет, — ответил он, подняв на меня свои умные глаза.
      — Что ты вычисляешь?
      — Так, всякую ерунду. Один алгоритм. Завтра ведь испытания.
      — Знаю. Противно как-то…
      Боб усмехнулся.
      — Мы здесь вроде как шайка разбойников. Отщепенцы от всего мира. Подземный взрыв будем выдавать за землетрясение.
      — Я знаю, — сказал Боб.
      — Гнусно, правда?
      — Очень. Знаешь, у меня много работы. Я могу до утра не успеть…
      — Ты хочешь, чтобы я ушел?
      — Честно говоря, да. Завтра после десяти — пожалуйста.
      Десять утра — это момент взрыва. Значит, и Боб из шкуры лезет, чтобы подготовиться к испытаниям. И тем не менее, я его не бью, а Финна избил.
      На его письменном столе я заметил кусок пластмассы с двумя концами проволоки.
      — Что это такое? — спросил я безразлично.
      — Термистор. Очень чувствительный к изменениям температуры прибор. Он чувствует тепло человеческого тела на большом расстоянии.
      Я вышел. Ох, как противно было у меня на душе накануне испытания водородной бомбы!
      Я допивал пятый стакан виски, когда в баре появилась Маргарэт.
      — Почему вы не идете спать? Завтра тяжелый день.
      Я посмотрел на нее с ненавистью.
      — Послушайте, вы! Вам нравится скала на западе?
      Она очень серьезно кивнула головой.
      — И мне тоже. Так вот завтра ее не будет. Понимаете? Завтра мы сотрем ее с лица земли. Это государственная скала, она принадлежит нашему правительству… И оно решило ее уничтожить… Ясно?…
      — Мне все ясно. Только вам пора спать, — сказала Маргарэт и села рядом со мной.
      — Я вас ненавижу. Давайте выпьем вместе за упокой скалы…
      — Давайте. А вы дадите слово, что сейчас же пойдете спать?
      Ее стакан показался мне повисшим в воздухе, и я долго целился, чтобы с ним чокнуться.
      — А теперь примите вот это. — Маргарэт протянула мне две таблетки.
      — Ведь вы женщина. Разве вам не страшно, что завтра земля, которая нас породила, вздрогнет, как смертельно раненный зверь? Разве вам не тошно получать за эту гнусность деньги? На чем мы зарабатываем деньги? На том, что в чрево нашей матери мы загоняем чудовищную взрывчатку и рвем на части тело, которое родило всех нас… А вы спокойно говорите, что я должен быть трезвым… Не хочу быть трезвым, понимаете?…
      — Понимаю. Примите таблетки.
      — К черту! К черту ваши таблетки!
      Справа от меня вдруг появилась неясная фигура. Я протер глаза и сообразил, что это Самуил Финн. Он налил себе двойную порцию виски.
      — А-а-а, пришел… — процедил я сквозь зубы.
      — Пришел, — ответил он спокойно.
      Его нос изрядно вспух. Он с жадностью припал к стакану и выпил все до дна.
      — Самуил, возьмите и вы. — Маргарэт протянула таблетки и ему.
      Я почему-то вспомнил письмо от своей матери и сказал:
      — Давайте дружить, ребята. Ведь, кроме нас, на свете никого больше нет…
      Финн посмотрел на меня с презрением.
      — Подумаешь, величина! Кроме него никого на свете нет! А два с половиной миллиарда людей? Если бы каждый житель земного шара ударил тебя щелчком по носу, от тебя не осталось бы даже мокрого места. Не хвастай своими кулаками. Они — нуль против водородной бомбы и нуль в десятой степени против всего человечества.
      — И все же нужно дружить… — невнятно бормотал я.
      — Я вас провожу, — сказала Маргарэт.
      Я остановился у выхода и посмотрел вдоль коридора. В конце стоял Боб и курил.
      — Разве он курит? — удивился я.
      — Вигнер, как дела? — спросила Маргарэт.
      — Все нормально.
      — Правда?! — воскликнула она.
      — Да. Я все успел вовремя.
      — Я провожу Вильяма, подождите меня.
      Ноги меня не слушались. Чикони не без труда дотащила меня до комнаты, толкнула на диван и выключила свет. Ее таблетки — это какое-то снотворное. Засыпая, я видел, как оранжевая скала медленно поднимается в голубую высь, подпираемая снизу густыми клубами фиолетового дыма.

      Я проснулся с тяжелой головой и посмотрел на электрические часы над дверью. Было шесть утра. Значит, через четыре часа все начнется, вернее, все будет кончено.
      За окном редела предрассветная мгла. В комнате было душно, и я подошел к окну, чтобы глотнуть свежего воздуха.
      Часовой уже стоял не у изгороди, а ближе к зданию.
      Скала была черной на фоне темно-фиолетового горизонта.
      Я смотрел в редеющий сумрак и думал о том, что здесь будет через четыре часа и что будет после взрыва. Сейсмические станции во всех странах зарегистрируют сотрясение земли. Сейсмологи по своим приборам легко определят место взрыва и нанесут его на карту. Они сопоставят характер сейсмической волны со всем тем, что им известно о землетрясениях, и без труда установят, что это было не землетрясение. Наше правительство будет все отрицать, и найдутся наши сейсмологи, которые будут доказывать, что никакого взрыва не было и все это локальное землетрясение. Газеты пошумят, покричит радио, и все смолкнет. И мы будем некоторое время сидеть и обрабатывать результаты наблюдений над подземным взрывом водородной бомбы нового типа. И это будет до тех пор, пока не подыщут или не выкопают еще одну пещеру под какой-нибудь скалой. И все начнется сначала…
      Я увидел, что к часовому подошел полковник Джейкс, и они стали о чем-то говорить. Часовой несколько раз поворачивался к скале и махал рукой в ее сторону. Я оделся и спустился к ним.
      — Бессонница? — спросил я Джейкса, закуривая сигарету.
      — Кой черт! Сейчас мне позвонили и сообщили, что не вернулась автоматическая тележка.
      — Как это не вернулась?
      — Очень просто. Ее отправили в пещеру установить еще один дозиметр. И она, проклятая, не вернулась.
      — Экая важность — автоматическая тележка. Целая скала взлетит на воздух, а тут — тележка, — сказал я.
      — Наверное, у нее испортилось радиоуправление, — объяснил Джейкс.
      — А если за ней кого-нибудь послать? — спросил я.
      — Это невозможно. Приказано после двенадцати ночи к скале никого не допускать.
      — Когда она уехала?
      — В одиннадцать, — сказал Джейкс и выругался. — Нужно докладывать в центр.
      Он зашагал к своему коттеджу, а я остался с часовым.
      — Выскочила в темноте как сумасшедшая и помчалась. Вот техника!
      — Ты о чем?
      — Да об этой самой тележке. Бегает, как живая. И кто ее только придумал!
      Стало совсем светло, и скала заиграла пурпурными и розовыми красками.
      — Меня снимут с поста в половине десятого, — сказал часовой. — С этого момента никому не разрешается покидать помещение. Что вы там будете делать?
      — Всякую всячину.
      Я повернулся и увидел Боба. Он направлялся прямо ко мне.
      — Ну и спектакль будет сегодня, правда, Боб?
      — Точно, — ухмыльнулся он. — Дай-ка закурить.
      — Я что-то не помню, чтобы ты раньше курил.
      — Представь себе, редкий случай, когда курить предписывает медицина.
      — Вот в последний раз любуюсь скалой, — сказал я, протягивая ему зажигалку. — А тебе ее не жалко?
      — Ну-ну, любуйся. А мне нужно до испытания принять уколы. — Боб заторопился обратно к зданию.
      — Все в порядке, — подходя, сказал Джейкс. — Решено пожертвовать тележкой. Через два-три дня пришлют новую.
      Я посмотрел на часы. Половина восьмого. Становилось жарко.
      — А правда, что будет вроде как землетрясение? — спросил часовой у полковника.
      — Вы слишком любопытны. Знаете, что за разглашение военной тайны…
      Я так и не расслышал, какое наказание полагается солдату за разглашение военной тайны. Крамм позвал меня завтракать.
      В баре я взял яичницу с беконом и кружку молока. Когда я подошел к своему столику, Финн уже доедал свою порцию. Он взглянул на меня красными от бессонницы глазами.
      — Знаешь, в такой день стоит помириться, — сказал я, пересаживаясь к нему.
      Он молча взял свой стакан с молоком и отошел к окну. Значит, здорово обиделся!
      — Право же, Финн, прости. Честное слово, это потому, что я был пьян. — Я подошел к нему и тронул за плечо.
      Он резко повернулся и процедил сквозь зубы:
      — Есть вещи, которых не прощают до гроба!
      — Ну, пожалуйста, ударь меня, если тебе от этого станет легче.
      — Плевал я на твой удар. Иногда слова бьют сильнее, чем кулаки.
      Он залпом допил молоко и вышел. Что такого обидного я ему сказал?
      — Мэг, что я наговорил вчера Финну?
      Она посмотрела на меня усталыми глазами. Наверное, тоже не спала.
      — С ним был нервный припадок. Вы вчера сказали ему что-то относительно цены за убийство новорожденных.
      — Ну и что же?
      — Ночью ему позвонили и сообщили, что его жена родила сына.
      Я поперхнулся молоком. Какой же я идиот!
      — Сейчас же пойду к нему, извинюсь и поздравлю его…
      — Уже поздно, — сказала Маргарэт. — Через минуту вы должны быть на месте.
      Действительно, зашипел радиорепродуктор, и диктор бесстрастным голосом объявил:
      — Операторам в течение тридцати секунд занять места у приборов.
      — Когда испытания закончатся, я обязательно попрошу у него прощения, — сказал я, хватая Чикони за руку, как будто бы я был виноват и перед ней.
      Она слабо улыбнулась.
      — Хорошо, идите. Пора.
      — Боб на месте? — спросил я, шагая рядом с ней по коридору.
      — Боб всегда на месте.

      Это были проклятые минуты. Цоканье хронометра по радио отдавалось где-то в самом сердце. Диктор деревянным голосом объявлял число минут, оставшихся до взрыва. Когда останется одна минута, он будет называть число оставшихся секунд. Я сидел у окна и не мигая смотрел на оранжевую скалу, которая сияла на солнце, как святая. Если верить Библии, то над головами святых мучеников перед смертью вспыхивает сияние. Так оно было и сейчас. Я понимал, что сияние возникло оттого, что я слишком напряженно смотрел на оранжевую глыбу, и все равно она почему-то казалась мне сверхъестественной. Стало чудовищно тихо, как будто бы кругом все вымерло. Только хронометр по радио неумолимо щелкал.
      — Шесть минут… Пять минут…
      Черт бы меня побрал за эту историю с Финном! Я вспомнил, что убийство новорожденного каким-то идиотским образом связал со взрывом под скалой. Сейчас Финн так же, как и я, сидит перед окном на первом этаже, смотрит на скалу и думает… О чем он сейчас думает? Конечно, о своем сыне, и о скале, и о том, что я ему вчера сказал. От того, что я точно знал, о чем в эти минуты думал Финн, мне стало еще более противно.
      Посмотрел на два огромных молчаливых счетчика импульсов на столе.
      — Три минуты…
      Я повернул тумблеры на панелях приборов. Вспыхнули зеленые лампочки. Сейчас приборы затрещат как сумасшедшие, подсчитывая количество смертоносных радиоактивных распадов в секунду. Интересно, что будет со скалой? Боб вычислил ее центр тяжести и рассчитал, что верхняя часть должна свалиться в нашу сторону. Основание скалы, растрескавшись, немного приподнимется над землей и затем скроется в глубине образовавшейся после взрыва полости. Боб рисовал мне на бумаге, как это будет.
      — Две минуты…
      Я никогда не думал, что у меня такие слабые нервы. Руки дрожали, когда я прикуривал одну сигарету от другой. На мгновение мне показалось, что подо мной затрясся пол, хотя диктор объявил, что до взрыва осталась еще одна минута. Дальше он начал считать секунды. Теперь я ничего не видел, кроме оранжевой скалы с голубым сиянием вокруг. С каждым ударом сердца сияние то расширялось, то сужалось. Вдруг мне послышалось, что счетчики импульсов затрещали, и я вскочил на ноги и тут же сообразил, что это из радиорепродуктора.
      — Семнадцать секунд, шестнадцать секунд…
      Что делает сейчас Финн? Боб? Мэг? Что они чувствуют? Чувствуют ли они то же, что и я, — роковую неизбежность гибели, конца света, смерти от неизлечимой болезни? Видят ли они ослепительное сияние вокруг одинокой скалы в пустыне?
      — Пять секунд, четыре…
      «Может быть, зажмурить глаза или отойти от окна?» — промелькнуло в голове. Но это была ничтожная, беспомощная мысль, которой я не мог повиноваться. Я застыл перед раскрытым окном и смотрел только туда, где скоро заворочается выпушенное по воле безумцев страшное чудовище…
      — Огонь! — закричал диктор.
      Я изо всех сил стиснул челюсть. «Огонь!» — как эхо, повторилось где-то в глубине души. Вот сейчас, сию секунду. Еще одно мгновение. Мозг работал так быстро, что микросекунды, необходимые электрическому импульсу, чтобы добежать до скалы, вытянулись в минуты. «Огонь!» Качнулась скала? Нет, это только показалось. Задрожал пол? Нет. Затрещали счетчики? Нет.
      Я уставился на горизонт. Ничего не изменилось. Затем из репродуктора послышалось:
      — Я уже сказал «огонь», сэр…
      Голос у диктора был растерянным. Радио умолкло.
      Я продолжал стоять у окна; сердце стучало, и в такт с его ударами я про себя повторял: «О-гонь, о-гонь…»
      Но огня не было.
      Из оцепенения меня вывел Крамм. Он появился внизу, прямо под моим окном. Вскоре к нему присоединились полковник Джейкс и парень в фиолетовом комбинезоне.
      «Что-то случилось!»
      Я сбежал вниз и у двери столкнулся с Бобом.
      — Штука не сработала? — крикнул я.
      — Как видишь, — ответил он и улыбнулся.
      Полковник Джейкс взволнованно объяснял:
      — Сейчас проверят цепь замыкания, и эксперимент начнем сначала.
      — А что, порвалась цепь? — спросил я.
      — Да.
      — А если она порвалась где-нибудь под землей? — спросил Финн.
      Лицо у него было возбужденное. Он бросил на меня быстрый взгляд, и я заметил, что его глаза не были такими злыми, как во время завтрака.
      — Этого не может быть. Вчера вечером цепь проверяли.
      Из шатра появились двое военных и быстрым шагом направились к полковнику.
      — Можно вас на секунду, сэр?
      Они отошли в сторону и вполголоса что-то ему доложили.
      — Это же скандал! — воскликнул Джейкс. — Кто крепил контакты на месте?
      — Я. Лично я, — ответил лейтенант.
      — Как же это могло случиться?
      — Не имею представления.
      — Значит, кто-то после вас там был и все испортил?
      — Там никого не было.
      — Вы уверены, что контакты порваны именно там?
      — Точно, — ответил лейтенант.