Анатолий Днепров
      Лунная соната
      I
      Над космодромом разнесся голос диспетчера:
      - Пассажирам, отправляющимся в сторону Луны рейсом два ноль семь, занять место в роллере. К старту корабля машина отходит через пять минут.
      Объявление повторили три раза. Ольга посмотрела мне в глаза:
      - Ну же, Владо! Будь хоть чуточку веселее!
      Ее лицо сияло от радости. Оно просто излучало свет, точно так, как тогда, когда я первый раз увидел ее рядом с "Людвигом".
      Товарищи повернулись к нам спиной и образовали плотный круг. Они решили, что нам пора прощаться по-настоящему... Я крепко сжал руку Ольги и стал смотреть через ее плечо на зеленый горизонт, где возвышалась серебристая громада корабля. Его острый нос был обращен прямо к Солнцу, и просто не верилось, что именно в полдень он отправляется на Луну...
      - Скажи, что мы будем друзьями, Владо, - прошептала Ольга.
      - Что-то вы долго! И вдобавок шепчетесь. Герка, не жми так сильно мне руку!
      Это из круга кричал наш друг, Сережа Самойлов. Он-то думал, что знает про меня и Ольгу все.
      - Мы останемся друзьями? - спросила она. Я кивнул головой.
      -Молодец, Владо. До свидания.
      - Ну, нацеловались? - нетерпеливо кричал Сережа.
      - Да, - ответил я. - Оля, передай привет Георгию.
      - Обязательно, - ответила девушка. Улыбаясь, она пошла по ступенькам вниз к площадке, где стоял голубой роллер.
      Роллер укатил к стартовой площадке, а мы продолжали стоять на месте, глядя на серебристую громаду.
      - Ладно, - сказал я, - пойду...
      Меня никто не пытался остановить. Всем было все понятно, во всяком случае они так думали. Уже на верхней террасе парка я почувствовал, как вздрогнул воздух, как широкими, упругими волнами покатился во все стороны гул могучих двигателей. Я остановился и посмотрел на зеленый горизонт. Низенькие липы выбросили свои кроны в сторону от центра стартовой площадки, а серебристая сигара закачалась в клубах черного дыма и начала подниматься вверх. Через мгновенье пронзительный визг рассек горячий воздух, и космический аппарат исчез в ослепительной голубизне неба.
      ...Я люблю эту дорогу среди зеленых холмов. Когда-то мне казалось, что ей нет конца, как нет конца человеческому счастью. На ее обочине росли молодые липы, а дальше начинались холмы, пологие, округлые, как будто здесь когда-то закопали гигантские шары, и в течение веков они погружались в землю все глубже и глубже. Я люблю эту дорогу, я бродил по ней много раз - и тогда, когда, как сегодня, над ней перелетали посвистывающие птицы, и когда по капюшону моего плаща барабанил осенний дождь, и когда из-за холмов на нее гурьбой выходили мальчишки и усердно стучали лыжами об асфальт, чтобы сбить снег...
      Мимо меня промчался автобус и кто-то, наверное Галя Войн, высунув голову в окно крикнул:
      - Владо, не заблудись!
      ...Первый раз, когда мы пошли с Олей к космодрому, она недоверчиво спросила:
      - А вы знаете, куда ведет эта дорога?
      Она и не подозревала, что я прошел по ней сотни раз. И много-много раз суждено было нам теперь пройти по ней вдвоем. А однажды ночью мы свернули с асфальта в сторону и вышли на Большое озеро, в котором отражалась луна.
      Я никогда не забуду той ночи.
      II
      "Когда на сердце тоскливо, иди к людям". Я не помню, кто это сказал, но нужно, чтобы на сердце действительно было тоскливо, дабы понять правду этих слов. Первый, кто попался мне в лаборатории, был Герман Зоннельгардт.
      - Они хотят разломать "Людвига". Вы должны немедленно вмешаться, торопливо проговорил он, теребя борт моей куртки.
      - Зачем? - удивился я.
      - Спросите их, этих чудаков из ВЦ.
      - Не давайте им ломать "Людвига", Владо Андреевич, - жалобно просили девушки. - Если им нужно установить новую машину, можно для этого выделить помещение на тринадцатом этаже. Там, в одной аудитории вот уже год как лежит архив, давным-давно переписанный на цилиндры.
      Я-то знал, что спасти "Людвига" мне не удастся, но к руководителю вычислительного центра все же пошел. Он меня встретил лукавой улыбкой.
      - Садитесь, Владо, и давайте сделаем вид, будто мы обсуждаем судьбу "Людвига". Как улетела Ольга?
      - Хорошо, - ответил я и попытался улыбнуться. - А все же, нельзя ли его оставить на месте?
      - Что вы, Владо Андреевич! - удивленно развел он руками. - Такое старье. Всего полмиллиона операций в секунду. Да нас засмеют, когда узнают, что у нас хранится такой музейный экспонат.
      - У машины хорошая память и богатые записи... - попробовал было я возражать.
      - Но ведь ей уже почти сто лет, и сделали ее когда-то чуть ли не вручную для обучения вычислителей и программистов. Тронь ее - и она развалится. Ее схему дополняли в течение десятилетий, и сейчас она превратилась в неуклюжее уродливое чудовище, к которому там и сям прицеплены всякие блочки, дешефраторчики и так далее. Да что я вам рассказываю, вы и сами это знаете.
      Я вздохнул.
      - Значит, будем ломать?
      - Конечно.
      Я вышел из кабинета. Меня провожал Герман. Он, расхваливал старую машину, все еще надеялся, что ее можно будет сохранить.
      - Кстати, вы не знаете, почему машина называется "Людвигом"? - спросил я. Герман остановился, на минутку задумался, и затем ответил:
      - Знаете, Владо, я никогда над этим не думал. Мне известно одно: так она называется уже не менее семидесяти лет. В библиотеке мне попалась старая работа, выполненная на "Людвиге" в 1975 году. Уже тогда у машины было имя.
      Я не заметил, как опустел вычислительный центр, как потемнели окна и зажглись панели дневного света. Я открыл окно и посмотрел туда, где кончались скрывающиеся за тополями жилые постройки и начиналось холмистое поле. Совсем низко над горизонтом поднималась Луна, и было немного страшно, что Ольга улетела, казалось, куда-то совсем в другую сторону.
      Зеленые холмы за городом покрылись туманом, седеющим в лунном свете. Было очень тихо.
      - Ну вот, Людвиг, мы и остались одни... - пробормотал я, подходя к старой машине. На исцарапанном пульте горела красная неоновая лампочка, которая означала, что память машины включена и что она продолжает впитывать в себя все, что говорят и делают возле нее люди. - Мне очень тяжело, Людвиг. Если бы ты знал, как я люблю Ольгу. Молчишь? Да, ты очень несовершенная машина. За сто лет тебя так и не научили говорить. Может быть потому, что ты нем, мне сейчас с тобой хорошо. Иногда так хочется, чтобы никто не перебивал.
      Серые стойки машины покрылись пылью, изоляция на кабелях почернела, переходники поржавели. Мне стало еще грустнее. Вот здесь, у этого сумматора, наши глаза встретились впервые. Ольга мне тогда сказала:
      -А я-то думала, что у вас не машина, а фантазия. Что это такое? Похоже на сушильные ящики. А это что?
      - Это ее память.
      - Ну, знаете! Если у вашей машины память имеет такой вид...
      - О памяти судят не по ее виду, - возразил я.
      - А мне все равно. Я люблю все красивое. Вы можете мне помочь?
      Ольга работала в Институте биометрии. Это и привело ее ко мне.
      - С такой памятью, наверное, на вычисления понадобятся десять лет, ворчала она, пока я на клавиатуре набирал программу ее задачки. - А профессор Павлов требует ответ послезавтра.
      - Вот ответ, - сказал я, подавая ей табличку с цифрами.
      Ольга подозрительно посмотрела на меня, потом расхохоталась.
      - Вы шутите!
      - Нисколько. Проверьте сами. Кстати, а вот и график. На нем вся экология вашего царства водорослей, как на ладони. Точку равновесия "Людвиг" подчеркнул красными чернилами. Он очень вежливый, наш "Людвиг", даже тогда, когда о нем отзываются непочтительно.
      Ольга немного смутилась и виновато посмотрела на ящик с памятью.
      - Разрешите, я приду вечером и смахну с машины пыль, - сказала она.
      С того вечера мы стали с ней встречаться. Она была воплощением самой жизни, так прекрасна она была.
      - Владо, мне надоело идти, - обычно говорила она во время прогулки. Давай побежим.
      И мы бежали вдоль асфальтовой дороги к космодрому наперегонки, пока наконец кто-нибудь из нас не отставал, чаще всего я.
      - Ну, что выдохся, а! - дразнила она меня. - Владо, а правда, что при помощи машины можно узнать, что делается в душе человека?
      - А для чего это нужно, узнавать, что делается в душе человека?
      - Ну, так, ради интереса.
      - Наверное, можно. Только не нужно.
      Она взяла меня за руку и проговорила:
      - А мне очень хотелось бы узнать, что делается в твоей душе.
      Я очень смутился.
      - Впрочем, я и без машины догадываюсь, что с тобой!
      - Если догадываешься, то лучше не говори.
      Как-то Ольга не приходила несколько дней, а когда пришла, то была печальна и задумчива.
      - Что с тобой, Оля? - спросил я.
      - Спроси "Людвига". Он ведь у тебя все знает.
      Она невесело усмехнулась. Мы взялись за руки и прошлись до космодрома и обратно.
      - Сколько времени летит ракета до Луны, - спросила она.
      - В зависимости от трассы. Часов двадцать пять - тридцать.
      - Как долго.
      На следующий день она пришла веселой и радостной.
      - Владо, идем танцевать! Я хочу сегодня танцевать. Целую ночь! До самого утра!
      Но мы не танцевали до самого утра. Зал молодежного кафе только начал заполняться народом, как вдруг Ольга схватила меня за руку и закричала.
      - Посмотри в окно! Какое чудо на улице. Пойдем на нашу любимую дорогу.
      Действительно было чудо. Вечная тишина опустилась на зеленые холмы. Воздух был напоен запахом горячих полевых трав и влажной земли, а серебристое от лунного света небо опустилось низко-низко. Стоило пройти всего несколько шагов, подняться на холм, и, казалось, можно было коснуться рукой кромки сияющего облака.
      - Пошли в поле, - прошептала она.
      Все было как во сне, и я не помню, как мы оказались на берегу Большого озера. С западной стороны, где находился водный стадион, доносилась музыка, а здесь берег был совершенно диким, и только узкий бетонированный мостик среди высоких камышей напоминал о том, что кто-то позаботился, чтобы по озерным джунглям можно было совершать прогулки. Несколько минут мы шли среди зарослей. Потом мы оказались на самом краю мостика, почти на середине озера.
      - Смотри, Владо, вон она! - крикнула Ольга, показав на отражение Луны в слегка волнующейся воде, - как я хочу туда!..
      - Я хочу тебе сказать, Оля...
      - Не надо, Владо. Завтра я улетаю. Я очень люблю одного человека. Его зовут Георгий... Ты ведь его знаешь. И он там, - она показала на Луну.
      Обратно мы шли молча и мне страшно было взглянуть ей в глаза. Я хотел, чтобы облака заволокли Луну. Когда на мгновенье это происходило, я облегченно вздыхал.
      Прощаясь, Ольга задержала мою руку в своей.
      - Прости меня, Владо. Я должна была бы об этом сказать тебе раньше. Прости меня. Ты такой хороший, верный друг, а я такая глупая...
      ...Я никому не говорил об этом ни слова. Только тебе, Людвиг, и то только потому, что скоро тебя не будет...
      III
      Через неделю после отлета Ольги ко мне в лабораторию прибежал запыхавшийся Сережка.
      - Владо, готовь стихи!
      - Какие, кому?
      - Самые наилучшие, человеку, находящемуся в небе.
      - Ничего не понимаю.
      - Чудак. Завтра столетие со дня открытия трассы Земля - Луна. Торжественные вечера, народные праздники, гулянье и так далее. А кроме того, радиосвязь с Луной.
      Я вздрогнул.
      - Разве ты не хочешь поговорить с Ольгой?
      Я пожал плечами, не зная, что мне ответить.
      - Ты какой-то странный, Владо, честное слово. Впрочем, как знаешь. Только для разговора тебе нужно прийти между семью и девятью вечера в Управление космической связи, седьмой этаж, комната семьсот. Я зарезервировал для тебя пять минут.
      Несколько минут я ходил по комнате, думая, что мне делать. Что делать, что делать?
      - Что мне делать, Людвиг? - спросил я старую машину. Конечно, я должен сказать Ольге то, что не было сказано. Но как? Какими словами?
      - Я люблю Ольгу, Людвиг! Как мне сказать ей об этом?..
      ...Я подошел к пульту управления и повернул ручку экстремального поиска. Затем я включил систему самопрограммирования и всю память машины. "Людвиг" загудел, как бы сообщая мне, что он готов выполнить любое задание.
      Ряд черных клавишей с полуистертыми надписями: "Диф. уравнен." "Интегр." "Эконом. задачи", "Промышл.". Я нашел слово наименее истертое временем и нажал на клавишу...
      "Старик работает медленно, очень медленно", - подумал я, глядя на неподвижный барабан. Наконец, он завертелся
      IV
      Когда на следующий день я передал небольшой моточек провода девушке-оператору, она удивилась.
      - А говорить вы не будете?
      -Нет.
      - Кому передать?
      - Ольге Алехиной, биофизическая база.
      Девушка вставила катушку в проигрыватель и нагнулась над микрофоном.
      - Вызываем биофизическую базу, Ольгу Алехину.
      Во всех динамиках, расставленных в зале ожидания, послышался шорох, а затем раздался голос, который звучал гулко, как в огромном пустом зале:
      - Ее фамилия теперь не Алехина, а Карено. Сейчас она в кратере Коперника, на квартире своего мужа Георгия Карено. Говорить будете?
      Я яростно завертел головой. Девушка-оператор сказала:
      - Ведено проиграть для нее запись. Включите квартиру. Алло, Ольга Карено, алло...
      - Да, я слушаю!
      И я услышал музыку. Ее услышали все, кто был здесь. Это была старинная фортепьянная пьеса. Мелодия была предельно ясной, искренней, а аккорды создавали удивительный мерцающий фон, который, если закрыть глаза, превращался в лунный свет. Это была мягкая и грустная пьеса, почти человеческая песня без слов. Теплота руки Ольги, шорох камыша, качающаяся в воде лодка... Аккорды прятались за вязь основной темы, а затем властно выдвигались вперед, утверждая силу и могущество. Так было долго, целую вечность. И вот музыка замерла.
      - Как это прекрасно! - воскликнула Ольга. Девушка-оператор встрепенулась и скороговоркой произнесла:
      - Ваше время истекло. Переходим к следующему корреспонденту.
      Но я уже ничего не слышал. Я быстро шел по коридору, а рядом со мной шагал пожилой, совсем седой человек.
      -Хорошо придумано, молодой человек, остроумно! - вдруг сказал он. Я остановился и вопросительно посмотрел на него.
      - А что это за музыка?
      - Вы не знаете?
      Я смутился. Откуда мне знать! Ведь это письмо Оле придумал "Людвиг"!
      - Молодой человек, - сказал мой попутчик, - это первая часть Сонаты до диез минор, написанная в начале девятнадцатого столетия гениальным композитором Людвигом ван Бетховеном. Иногда эту пьесу называют Лунной сонатой.
      И тогда я побежал. Я бежал через весь город к вычислительному центру. Я сталкивался с прохожими, пробирался сквозь толпы праздничных людей, вырывался из рук танцующих на улицах и площадях парней и девушек, на ходу вскакивал в автобусы и, совершенно выбившись из сил, на лифте взлетел на десятый этаж. Я широко распахнул дверь, своей лаборатории - и остановился как вкопанный. На том месте, где раньше стоял "Людвиг", возвышалось сооружение из блестящего металла и пластической массы.