Ночь была черная, и только редкие звезды сверкали в бездонном небе.
      Я прополз по ветке над проволочным заграждением, и внизу засерела полоса песка. Ничего не было видно, кроме контуров малого ангара, в окнах которого вспыхивали кроваво-красные пятна. Красные блики беспокойно трепетали на песке. В воздухе чувствовался едкий запах гари.
      Я спрыгнул вниз и, убедившись, что вокруг никого нет, стал осторожно обходить ангар, направляясь к воротам, которые вели к институту.
      На мгновение я остановился у окна в малый ангар и заглянул внутрь. Там, перед огромным чаном с пылающей смолой, сидели люди. Они теснились вокруг него, как теснятся вокруг костра в холодную ночь, и грелись. Они поворачивались к огню то одним, то другим боком, потирая тело руками. Изредка из помещения доносились глухие возгласы…
      Ворота были заперты. Тогда, ухватившись за металлические перекладины, я стал карабкаться вверх и, достигнув вершины, перебрался на противоположную сторону.
      Кругом все, казалось, вымерло. Может быть, Грабер бежал? А как же каменные солдаты? Неужели Грабер так просто решил с ними расстаться?
      Вскоре я заметил, что сквозь штору одного из окон на втором этаже пробивается узкая полоска света. Значит, там кто-то есть.
      Водокачка соединялась с главным зданием воздушным пролетом. Я подошел вплотную к круглому бетонному сооружению и обнаружил, что дотянуться до окон невозможно. Рядом стоял грузовик с цистерной. В ней привозили воду, которую затем перекачивали наверх. Как ее перекачивали? Я стал шарить вокруг цистерны.
      По-видимому, она должна иметь слив в нижнем днище. Когда я забрался под грузовик, то чуть не полетел в яму: прямо под кузовом машины, в бетонной площадке, находился сливной люк.
      У меня не было ни спичек, ни фонаря, и поэтому пришлось действовать ощупью. Держась рукой за ось автомобиля, я осторожно спустился в люк, и вскоре мои ноги коснулись дна.
      Бетонированный сток круто уходил вниз. Я буквально съехал по скользкой поверхности и уперся ногами во что-то металлическое. Здесь я смог выпрямиться во весь рост. Без сомнения, я попал во внутреннее помещение.
      Я хватался за какие-то предметы, переступал через трубы, чуть было не свалился в какую-то яму и наконец примостился на небольшой площадке. Нужно было ждать до рассвета; без спичек и без фонаря я ничего не смог сделать.
      Усевшись поудобнее, я приготовился ждать. Но вот вдруг сверху брызнула вспышка яркого света. Там на мгновение приоткрылась дверь, и в ворвавшемся потоке света я увидел, что сижу на ступеньке спиральной лестницы над краем железного чана. Дверь снова закрылась, но я уже знал, что делать. Держась рукой за трубу, я стал медленно подниматься по лестнице. Через минуту я уже стоял у двери, сжимая в руке пистолет.
      Несколько секунд я прислушивался, затем сильным толчком отворил дверь и ворвался в просторный, ярко освещенный зал. Я увидел женщину, которая в это мгновение поворачивала на громадном баке никелированную ручку. Она обернулась и хрипло вскрикнула. Это была фрау Айнциг.
      — Извините, мадам, за беспокойство, — процедил я сквозь зубы. — Советую вам вести себя благоразумно.
      Она таращила на меня обезумевшие от ужаса глаза. Я заметил, что ее рука медленно шарила по стене.
      — Отойдите от стены и не пытайтесь звать на помощь. Вы знаете, что пострадаем мы в одинаковой мере…
      — Как вы сюда попали? — спросила она, едва шевеля губами.
      — Это не так уж и важно, мадам. Меня больше интересует, что вы здесь делаете.
      — Я… я…
      — Прошу вас, садитесь, — приказал я, указав дулом пистолета на небольшую металлическую табуретку.
      Она покорно села, не сводя с меня бесцветных вытаращенных глаз.
      — Вы мне расскажете все по порядку или я должен задавать наводящие вопросы, мадам?
      — Что вам нужно?
      — Откуда в водопровод, снабжающий ваш отряд водой поступает щелочь?
      Она бросила короткий взгляд вправо. Я увидел сделанный в стене металлический бак, на котором большими красными буквами было написано «КОН».
      — Ага, едкий калий? И много нужно добавлять его в воду чтобы ваши жертвы не окаменели?
      — pH должно быть семь и пять десятых, — хрипло ответила она.
      — Ну, а что будет, если мы выключим щелочь?
      Она ничего не сказала, а только злобно зашипела.
      — Вот это мы сейчас и сделаем, — сказал я. — Ну-ка закройте кран!
      Айнциг боком пошла к баку со щелочью и стала медленно заворачивать кран.
      — Сильнее, сильнее! Нужно, чтобы в воду не попало ни капли щелочи, — приказал я.
      Она завертела кран изо всех сил.
      — Все?
      — Нет, не все, — сказал я, пристально вглядываясь в ее посеревшее лицо.
      — Что еще?
      — А где сосуд с катализатором, который вы добавляете в питьевую воду, чтобы в организме происходило замещение углерода на кремний?
      Она молчала.
      — Фрау Айнциг, у вас есть единственный шанс несколько смягчить свою судьбу. Вы понимаете, сейчас вам ни «Уэстерн биокемикал», ни «Хемише Централ» не помогут. Судить вас будут новые, местные власти. Где катализатор и как он вводится в питьевую воду?
      Ее лицо от злости и страха стало синим. Она медленно пятилась вдоль стены, не сводя глаз с пистолета. Мы обошли все круглое помещение и остановились у продолговатой полки, закрытой металлическим щитом.
      — Это здесь? Открывайте.
      — У меня нет ключа.
      — Мадам, не заставляйте меня прибегать к силе. Я не люблю грубо обращаться с женщинами, даже с такими, как вы.
      — Дегенерат… — прошептала она.
      — Для вас тоже есть название.
      Айнциг вытащила из нагрудного кармана халата ключ и открыла полку. Здесь в один ряд выстроились двенадцать небольших бачков из темно-желтого стекла, от которых тонкие стеклянные трубки отходили к водопроводным кранам.
      — Ого! Целых двенадцать! Зачем так много? Ага, понимаю. В зависимости от того, над кем вы собирались произвести свой дьявольский эксперимент, тот бачок и наполнялся катализатором. При помощи воды вы распространили свою власть на всех сотрудников института?
      — Вы очень сообразительны, Мюрдаль, — процедила она, оправившись от первого приступа страха. — Что я теперь должна делать?
      — Теперь расскажите, кому какой бачок предназначен.
      — Этого я не знаю.
      — Жаль. Впрочем, это нетрудно догадаться. Все они наполнены раствором, кроме одного. Кому же это повезло, кого вы пощадили?
      — Я не знаю. Я не наполняла.
      — Вот как! А я думал, что это ваша обязанность. Итак, куда идет труба от пустого бачка?
      — Говорю вам, не знаю.
      — Ну, так я знаю, мадам Айнциг. Она идет в апартаменты доктора Грабера и, по-видимому, в ваши.
      Айнциг оскалила зубы и хотела изобразить что-то вроде улыбки.
      — Вы ошибаетесь, мистер Мюрдаль…
      — Посмотрим. Отсоедините крайний бачок и перелейте жидкость в пустой.
      Ее лицо снова исказил ужас.
      — Я этого не сделаю, — прошипела она.
      — Значит, я угадал. Вот видите. А вы считали себя умней всех. Выполняйте то, что я вам приказал!
      — Нет! — взвизгнула она
      — Тогда я это сделаю сам.
      — Я не позволю! Я… я…
      Она сорвалась с места, молнией пересекла зал и скрылась за дверью.
      — Стойте, стойте! — кричал я.
      Но было поздно. Я услышал, как она споткнулась и пронзительно вскрикнула, сорвавшись с огромной высоты.
      Стрелять не было необходимости. Снизу донесся глухой удар, и воцарилась мертвая тишина.
      Я вернулся к полке с темно-желтыми сосудами, отсоединил один от крана и перелил содержимое в пустой бачок. Рукояткой пистолета я разбил остальные сосуды, и жидкость с ядовитым эликсиром вылилась на пол.
      Теперь оставалось только ждать.

      Когда наступило утро, я обнаружил, что водокачка была прекрасным наблюдательным пунктом. Через три окна хорошо просматривалась окрестность вокруг. Были видны бараки, в которых находились лаборатории, как на ладони лежал испытательный полигон, и слева от него раскинулся «оазис алых пальм». Мне не нужно было возвращаться в оазис, потому что я знал, что очень скоро с каменной армией Грабера будет покончено. Оставалось только ждать.
      Пока что только я один знал, что армия Грабера обречена. Странно, я не чувствовал угрызения совести за то, что по моей вине все эти бывшие люди погибнут. Они уже погибли. Они давно стали бездумными, несчастными автоматами, обреченными влачить страшное бремя противоестественного существования. Они духовно и физически убиты Грабером, и только их окаменевшая оболочка напоминала о былом человеческом достоинстве,
      Солнце поднялось над пальмами, и кремниевая пехота снова вышла на поле боя. Отряд Фернана рассыпался среди грядок. Каменные истуканы возобновили неутомимое преследование…
      Сверху было хорошо видно, как то один, то другой каменный человек наклонялся над грядками и пил воду. По мере того как солнце поднималось выше, они все чаще и чаще прикладывались к воде.
      В конце второго часа «шахматной» войны я увидел, как один солдат Грабера вдруг остановился. Он застыл в необычной позе, подняв одну ногу и руку. Араб, которого он преследовал, что-то крикнул. В это мгновение застыл еще один, затем еще и еще. Все это произошло молниеносно. Пространство, где только что шла сложная комбинационная война на измор, стало походить на кладбище с каменными статуями или на музейный двор, куда свезли и поставили скульптуры эпохи палеолита.
      Вначале нерешительно, а затем все смелее к окаменевшим людям стали подходить мои товарищи.
      Я сбежал вниз по спиральной лестнице и здесь на мгновение остановился у скрюченного трупа Айнциг. Ее глаза были широко раскрыты, и в них застыла звериная злоба.
      Фернан быстро отдавал распоряжения своим бойцам. Одни должны были залечь вдоль асфальтовой дороги, ведущей к выходу, другие — осмотреть бараки. Несколько человек остановились у входа в трехэтажное здание, где находился штаб Грабера.
      — Такое впечатление, будто внутри никого нет, — сказал Али.
      Я посмотрел на грузовики, стоявшие справа. Теперь их было не три, а два.
      — Наверно, кое-кто уехал. Нужно быстрее кончать. Неужели Граберу удалось бежать?
      Фернан подошел к двери и изо всех сил толкнул ее ногой. Она чуть-чуть приоткрылась и затем снова захлопнулась, как будто с противоположной стороны на нее навалили мешки с песком.
      — Ну-ка, помогите мне…
      Мы все нажали на дверь, и она с трудом подалась. В темной узкой прихожей мы увидели двух мертвых солдат в нелепой позе валявшихся на полу. У одного из них рот был забит песком. У второго песок был зажат в руке.
      — Что это? — удивленно воскликнул Фернан. — Кто втолкнул им в глотку песок?
      — Никто. Они сами. Один успел, а другой нет, — сказал я.
      Справа, на уровне первой ступеньки лестницы, ведущей в подвал, к стене была прикреплена водосточная раковина и кран. Я указал на кран.
      — Все дело в этом. В воде.
      И я рассказал обо всем, что случилось на водокачке.
      — Может быть, и Грабер в таком же состоянии?
      В это время со второго этажа в сопровождении нескольких людей сбежал Али. Лицо его выражало ужас.
      — Что с Грабером? — спросил я.
      Он хрипло пробормотал:
      — То же, что и с его телохранителями. Вот, смотрите.
      Он протянул мне руку, но не свою, а ту, которую он держал как палку…
      Глина. Обыкновенная глина. Это была рука, сделанная из глины, она ломалась и крошилась… Я сломал ее чуть-чуть повыше локтя и после — у самой кисти. В ней совершенно не было кости.
      — Кусок Грабера.
      — Кусок глиняного бога, — с презрением произнес Фернан и, выпрямившись, пошел к товарищам, которые курили в стороне.
      Я с отвращением отбросил кусок глины в сторону…
      Пустыня… Неужели кошмар кончился? По черной асфальтовой полосе шел наш отряд. Двадцать миль — это не так уж много. Вдруг воздух задрожал от гула приближающихся самолетов. Вот они пролетели над нами — один, второй, третий. Металлические птицы без опознавательных знаков. Они шли совсем низко и, не долетая до института Грабера, ложились на правое крыло и разворачивались. Через минуту послышались взрывы. Их было много, на горизонте к нему поднималось бурое облако. Самолеты кружились над местом, которое мы покинули час назад. Они с тупым упорством сбрасывали бомбы, заметая следы преступления.
      Взрывы. Много глухих взрывов в пустыне. Услышит ли о них мир? Узнает ли он, как, извращая науку, люди науки издеваются над людьми? Неужели люди разрешат граберам существовать на нашей планете?
      — Между прочим, Фернан, куда вы и ваши товарищи направитесь сейчас? — спросил я. Он улыбнулся:
      — Домой. У нас так много дел дома! Нужно сделать так, чтобы никто никогда не совершал преступлений на нашей священной земле.

 
 
      — Эй, вы там, осторожнее! — прикрикнул Куклинг на матросов.
      Они стояли по пояс в воде и, перевалив через борт шлюпки небольшой деревянный ящик, пытались протащить его по краю борта.
      Это был последний ящик из тех десяти, которые привез на остров инженер.
      — Ну и жарища! Пекло какое-то! — простонал он, вытирая толстую красную шею пестрым платком. Затем снял мокрую от пота рубаху и бросил ее на песок.
      — Раздевайтесь, Бад, здесь нет никакой цивилизации.
      Я уныло посмотрел на легкую парусную шхуну, медленно качавшуюся на волнах километрах в двух от берега. За нами она вернется через двадцать дней. Не раньше и не позже…
      — И на кой черт нам понадобилось с вашими машинами забираться в этот солнечный ад? — сказал я Куклингу, стягивая одежду. — При таком солнце завтра в вашу шкуру можно будет заворачивать табак.
      — Э, неважно. Солнце нам очень пригодится. Кстати, смотрите, сейчас ровно полдень, и оно у нас прямо над головой.
      — На экваторе всегда так, — пробормотал я, не сводя глаз с «Голубки». — Об этом написано во всех учебниках географии.
      Подошли матросы и молча стали перед инженером. Он неторопливо достал пачку денег.
      — Хватит? — спросил он, протянув им несколько бумажек.
      Один из них кивнул головой.
      — В таком случае вы свободны. Можете возвращаться на судно. Напомните капитану Гейлу, что мы ждем его через двадцать дней… Приступим к делу, Бад. Мне не терпится начать.
      Я взглянул на него в упор:
      — Откровенно говоря, я не знаю, зачем мы сюда приехали. Я понимаю, там, в адмиралтействе, вам, может быть, было неудобно мне обо всем рассказывать. Сейчас, я думаю, это можно.
      Куклинг скорчил гримасу и посмотрел на песок.
      — Конечно, можно. Да и там я бы вам обо всем рассказал, если бы было время…
      Я почувствовал, что он лжет, но ничего не сказал. А Куклинг стоял и тер жирной ладонью багрово-красную шею.
      Я знал, что так он делал всегда, когда собирался солгать.
      Сейчас меня устраивало даже это.
      — Видите ли, Бад, дело идет об одном забавном эксперименте для проверки теории этого… как его… — Он замялся и испытующе посмотрел мне в глаза.
      — Кого?
      — Ученого англичанина… Черт возьми, из головы вылетела фамилия. Впрочем, вспомнил: Чарлза Дарвина…
      Я подошел к нему вплотную и положил руку на его голое плечо:
      — Послушайте, Куклинг, вы, наверно, думаете, что я безмозглый идиот и не знаю, кто такой Чарлз Дарвин! Перестаньте врать и скажите толком, зачем мы выгрузились на этот раскаленный клочок песка среди океана. И прошу вас, не упоминайте больше Дарвина.
      Куклинг захохотал, раскрыв рот, полный искусственных зубов. Отойдя в сторону шагов на пять, он сказал:
      — И все же вы болван, Бад. Именно Дарвина мы и будем здесь проверять.
      — И именно для этого вы притащили сюда десять ящиков железа? — спросил я, снова подходя к нему. Во мне закипела ненависть к этому блестевшему от пота толстяку.
      — Да, — сказал он и перестал улыбаться. — А что касается ваших обязанностей, то вам прежде всего нужно распечатать ящик номер один и извлечь из него палатку, воду, консервы и инструмент, необходимый для вскрытия остальных ящиков.
      Куклинг заговорил со мной так, как говорил на полигоне, когда меня с ним знакомили. Тогда он был в военной форме. Я тоже.
      — Хорошо, — процедил я сквозь зубы и подошел к ящику номер один.
      Большая палатка была установлена прямо здесь, на берегу, часа через два. В нее мы внесли лопату, лом, молоток, несколько отверток, зубило и другой слесарный инструмент. Здесь же мы разместили около сотни банок различных консервов и контейнеры с пресной водой.
      Несмотря на свое начальственное положение, Куклинг работал как вол. Ему действительно не терпелось начать дело. За работой мы не заметили, как «Голубка» снялась с якоря и скрылась за горизонтом.
      После ужина мы принялись за ящик номер два. В нем оказалась обыкновенная двухколесная тележка, вроде тех, которые применяются на перронах вокзалов для перевозки багажа.
      Я подошел к третьему ящику, но Куклинг меня остановил:
      — Давайте сначала посмотрим карту. Нам придется весь остальной груз развезти по разным местам.
      Я удивленно на него посмотрел.
      — Так надо для эксперимента, — пояснил он. Остров был круглый, как опрокинутая тарелка, с небольшой бухтой на севере, как раз там, где мы выгрузились. Его окаймляла песчаная полоса шириной около пятидесяти метров. За поясом прибрежного песка начиналось невысокое плато, поросшее каким-то высохшим от жары низкорослым кустарником.
      Диаметр острова не превышал трех километров. На карте значились несколько отметок красным карандашом: одни — вдоль песчаного берега, другие — в глубине.
      — То, что мы откроем сейчас, нужно будет развезти вот по этим местам, — сказал Куклинг.
      — Это что — какие-нибудь измерительные приборы?
      — Нет, — сказал инженер и захихикал. У него была противная привычка хихикать, если кто-нибудь не знал того, что знал он.
      Третий ящик был чудовищно тяжелый. Я думал, что в нем заколочен массивный заводской станок. Когда же отлетели первые доски, я чуть не вскрикнул от изумления. Из него повалились металлические плитки и бруски различных размеров и форм: ящик был плотно набит металлическими заготовками.
      — Можно подумать, что нам придется играть в кубики! — воскликнул я, перекидывая тяжелые прямоугольные, круглые и шарообразные металлические слитки.
      — Вряд ли, — ответил Куклинг и принялся за следующий ящик.
      Ящик номер четыре и все последующие, вплоть до девятого, оказались наполненными одним и тем же — металлическими заготовками.
      Эти заготовки были трех видов: серые, красные и серебристые. Я без труда определил, что они были из железа, меди и цинка.
      Когда я принялся за последний, десятый ящик, Куклинг сказал:
      — Этот вскроем тогда, когда развезем по острову заготовки.
      Три последующих дня мы с Куклингом на тележке развозили металл по острову. Заготовки мы высыпали небольшими кучками. Некоторые оставались прямо на поверхности, другие по указанию инженера я закапывал. В одних кучках были металлические бруски всех сортов, в других — только одного сорта. Когда все это было сделано, мы вернулись к нашей палатке и подошли к десятому ящику.
      — Вскройте, только осторожнее, — приказал Куклинг.
      Этот ящик был значительно легче других и меньше размером.
      В нем оказались плотно спрессованные древесные опилки, а посредине — пакет, обмотанный войлоком и вощеной бумагой.
      То, что предстало перед нашими глазами, оказалось диковинным по своему виду прибором.
      С первого взгляда он напоминал большую металлическую детскую игрушку, сделанную в виде обыкновенного краба. Однако это был не просто краб. Кроме шести больших членистых лап, впереди были еще две пары тонких лапок-щупалец, упрятанных своими концами в чехол, напоминавший выдвинутую вперед полураскрытую пасть уродливого животного. На спине краба в углублении поблескивало небольшое параболическое зеркальце из полированного металла, с темно-красным кристаллом в центре. В отличие от краба у этого было две пары глаз — спереди и сзади.
      В недоумении я смотрел на эту штуку.
      — Нравится? — после долгого молчания спросил меня Куклинг.
      Я пожал плечами:
      — Похоже на то, что мы действительно приехали сюда играть в кубики и детские игрушки.
      — Это опасная игрушка, — самодовольно произнес Куклинг. — Сейчас вы увидите. Поднимите его и поставьте на песок.
      Краб оказался легким, весом не более трех килограммов.
      На песке он стоял довольно устойчиво.
      — Ну и что дальше? — спросил я инженера иронически.
      — А вот подождем, пусть немного погреется.
      Мы сели на песок и стали смотреть на металлического уродца. Минуты через две я заметил; что зеркальце на его спине медленно поворачивается в сторону солнца.
      — Ого, он, кажется, оживает! — воскликнул я и встал на ноги.
      Когда я поднимался, моя тень случайно упала на механизм, и краб вдруг быстро засеменил лапами и выскочил снова на солнце. От неожиданности я сделал громадный прыжок в сторону.
      — Вот вам и игрушка! — расхохотался Куклинг. — Что, испугались?
      Я вытер потный лоб.
      — Скажите мне ради бога, Куклинг, что мы с ним будем здесь делать? Зачем мы сюда приехали?
      Куклинг тоже встал и, подойдя ко мне, уже серьезным голосом сказал:
      — Проверить теорию Дарвина.
      — Да, но ведь это биологическая теория, теория естественного отбора, эволюции и так далее… — бормотал я.
      — Вот именно. Кстати, смотрите, наш герой пошел пить воду!
      Я был поражен. Игрушка подползла к берегу и, опустив хоботок, очевидно, втягивала в себя воду. Закончив пить, она снова выползла на солнце и неподвижно застыла.
      Я смотрел на эту маленькую машину и почувствовал к ней странное отвращение, смешанное со страхом. На мгновение мне показалось, что неуклюжий игрушечный краб чем-то напоминает самого Куклинга.
      — Это вы его придумали? — спросил я инженера после некоторого молчания.
      — Угу, — промычал он и растянулся на песке. Я тоже лег и молча уставился на странный прибор. Теперь он казался совершенно безжизненным. Я подполз к нему ближе и стал рассматривать. Спина краба представляла собой поверхность полуцилиндра, с плоскими днищами спереди и сзади. В них-то и находились по два отверстия, напоминавшие глаза. Это впечатление усиливалось тем, что за отверстиями в глубине корпуса блестели кристаллы. Под корпусом краба виднелась плоская платформа-брюшко. Немного выше уровня платформы изнутри выходили три пары больших и две пары малых членистых клешней. Нутро краба разглядеть не удавалось. Глядя на эту игрушку, я старался понять, почему адмиралтейство придавало ей такое большое значение, что снарядило специальный корабль для поездки на остров.
      Куклинг и я продолжали лежать на песке, каждый занятый своими мыслями, пока солнце не спустилось над горизонтом настолько низко, что тень от росших вдали кустарников коснулась металлического краба. Как только это произошло, он легонько двинулся и снова выполз на солнце. Но тень настигла его и там. И тогда наш краб пополз вдоль берега, опускаясь все ниже и ниже к воде, все еще освещенный солнцем. Казалось, ему во что бы то ни стало нужно было оставаться освещенным солнечными лучами.
      Мы встали и пошли за медленно двигающейся машиной. Так мы постепенно обходили остров, пока, наконец, не оказались на его западной стороне.
      Здесь почти у самого берега была навалена груда металлических брусков. Когда краб оказался от нее на расстоянии около десяти шагов, он вдруг, как бы забыв о солнце, стремительно помчался к ней и застыл возле одного из медных брусков. Его клешни быстро двигались.
      Куклинг тронул меня за руку и сказал:
      — Сейчас идемте к палатке. Интересное будет завтра утром.
      В палатке мы молча поужинали и завернулись в легкие фланелевые одеяла. Мне показалось, что Куклинг был доволен тем, что я не задавал ему никаких вопросов. Перед тем как уснуть, я услышал, как он ворочался с боку на бок и иногда хихикал. Значит, он знал что-то такое, чего никто не знал. Почему-то я начинал его ненавидеть.
      Рано утром следующего дня я пошел купаться. Вода была теплая, и я долго плавал в море, любуясь, как на востоке, над едва искаженной широкими волнами гладью воды, разгоралась пурпурная заря. Когда я вернулся к нашему пристанищу и вошел в палатку, военного инженера там уже не было.
      «Пошел любоваться своим механическим уродом», — подумал я, раскрывая банку с ананасами.
      Не успел я проглотить и трех ломтиков, как вдруг раздался вначале далекий, а потом все более и более явственный голос инженера:
      — Лейтенант, скорее бегите сюда! Скорее! Началось! Скорее бегите сюда!
      Я вышел из палатки и увидел Куклинга, который стоял среди кустов на возвышенности и махал мне рукой.
      — Пошли! — сказал он мне, пыхтя, как паровоз. — Пошли скорее.
      — Куда, инженер?
      — Туда, где мы вчера оставили нашего красавца.
      Солнце было уже высоко, когда мы увидели гору металлических брусков. Они ярко блестели, и вначале я ничего не мог разглядеть.
      Только тогда, когда до груды металла осталось не более двух шагов, я вначале заметил две тонкие струйки голубоватого дыма, поднимавшиеся вверх, а после… А после я остановился как парализованный. Я протер глаза, но видение не исчезло. Там стояли два краба, точь-в-точь такие, как тот, которого вчера мы извлекли из ящика.
      — Неужели один из них был завален металлическим ломом? — воскликнул я.
      Куклинг несколько раз присел на корточки и захихикал, потирая руки.
      — Да перестаньте же вы корчить из себя идиота! — крикнул я. — Откуда взялся второй краб?
      — Родился! Родился в эту ночь!
      Я закусил губы и, ни слова не говоря, подошел к крабам, над спинами которых в воздух поднимались тоненькие струйки дыма. В первый момент мне показалось, что у меня галлюцинация: оба краба усердно работали!
      Да, именно работали, быстро перебирая своими тонкими передними щупальцами. Передние щупальца прикасались к металлическим брускам и, создавая на их поверхности электрическую дугу, как при электросварке, отваривали кусочки металла. Крабы быстро заталкивали металл в свои широкие рты. Внутри механических тварей что-то жужжало. Иногда их пасти с шипением выбрасывали сноп искр, затем вторая пара щупалец извлекала наружу готовые детали.
      Эти детали в определенном порядке собирались на плоской платформочке, постепенно выдвигающейся из-под краба.
      На платформе одного из крабов уже была собрана почти готовая копия третьего краба, в то время как у второго краба контуры механизма только-только появились. Я был поражен увиденным.
      — Да ведь эти твари делают себе подобных! — воскликнул я.
      — Совершенно верно. Единственное назначение этой машины — изготавливать машины, себе подобные, — сказал Куклинг.
      — Да разве это возможно? — спросил я, ничего не соображая.
      — А почему нет? Ведь любой станок, например токарный, изготавливает детали для такого же токарного станка, как и он сам. А вот мне и пришла в голову мысль: сделать машину-автомат, которая будет от начала до конца изготавливать самое себя. Модель этой машины — мой краб.
      Я задумался, стараясь осмыслить то, что сказал инженер. В это время пасть первого краба раскрылась, и из нее поползла широкая лента металла. Она покрыла весь собранный механизм на платформочке, создав таким образом спину третьего автомата. Когда спина была установлена, быстрые передние лапки приварили спереди и сзади металлические стенки с отверстиями, и новый краб был готов. Как и у его братьев, на спине, в углублении, поблескивало металлическое зеркало с красным кристаллом в центре.
      Краб-изготовитель подобрал под брюхо платформочку, и его «ребенок» стал своими лапами на песок. Я заметил, как зеркало на его спине стало медленно поворачиваться в поисках солнца. Постояв немного, краб побрел к берегу и напился воды. Затем он выполз на солнце и стал греться.
      Я подумал, что все это мне снится.
      Пока я разглядывал новорожденного, Куклинг сказал:
      — А вот готов и четвертый.
      Я повернул голову и увидел, что родился четвертый краб.
      В это время первые два как ни в чем не бывало продолжали стоять у кучки металла, отваривая куски и заталкивая их в свое нутро, повторяя то, что они делали до этого.
      Четвертый краб тоже побрел пить морскую воду.
      — На кой черт они сосут воду? — спросил я.
      — Это происходит заливка аккумулятора. Пока есть солнце, его энергии, которая при помощи зеркала на спине и кремниевой батареи превращается в электричество, хватает, чтобы выполнять всю работу. Ночью автомат питается запасенной за день энергией из аккумулятора.
      — Значит, эти твари работают день и ночь? — спросил я.
      — Да, день и ночь, непрерывно.
      Третий краб зашевелился и также пополз к кучке металла.
      Теперь работали три автомата, в то время как четвертый заряжался солнечной энергией.
      — Но ведь материала для кремниевых батарея в этих кучках металла нет… — заметил я, стараясь постигнуть технологию этого чудовищного самопроизводства механизмов.
      — А он не нужен. Его и так сколько угодно. — Куклинг неуклюже подбросил ногой песок. — Песок-это окись кремния. Внутри краба под действием вольтовой дуги она восстанавливается до чистого кремния.
      В палатку мы вернулись вечером в то время, когда у кучки металла работало уже шесть автоматов и два грелись на солнце.
      — Зачем все это нужно? — спросил я Куклинга за ужином.
      — Для войны. Эти крабы-страшное оружие диверсии, — сказал он откровенно.
      — Не понимаю, инженер.
      Куклинг пожевал тушеное мясо и не торопясь пояснил:
      — Представьте, что будет, если такие штуки незаметно выпустить на территории противника.
      — Ну и что же? — спросил я, прекратив есть.
      — Вы знаете, что такое прогрессия?
      — Допустим.