Черчилль: быть лидером

По мнению секретаря кабинета министров лорда Бриджеса, установление письменных коммуникаций с подчиненными было вызвано несколькими причинами. Во-первых, интерес и любопытство Черчилля ко всему, что так или иначе могло повлиять на способность нации одержать победу. Во-вторых, недоверие британского политика к громоздким организационным структурам.

«Он испытывал сомнения относительно того, что ожидает каждый его вопрос или послание, если они окажутся внутри какого-нибудь ведомства. Сколько времени уйдет на принятие решения?»

Отправка личных сообщений, адресованных непосредственному исполнителю, позволяла получить быстрый и убедительный ответ, за который он нес бы персональную ответственность[34].

Черчилль также разработал специальную систему приоритетов письменных коммуникаций, исходящих от его имени. На самые важные и требующие немедленного ответа послания наклеивались небольшие листки красного цвета со словами «Сделать сегодня». Со временем отправка сообщений с этой отметкой станет наглядным индикатором активности нашего героя. И если в годы Второй мировой войны она ни у кого не вызывала сомнений, то во время второго премьерства (1951 – 1955 гг.) Черчилль уже был не тот, как, впрочем, и ситуация, в которой ему предстояло работать. Когда в 1951 году он вновь переехал в знакомые помещения на Даунинг-стрит, на его стол была положена стопка аккуратно сложенных наклеек «Сделать сегодня». За все три с половиной года, что Черчилль будет занимать пост премьера, он ни разу не притронется к этим наклейкам – ни одна из них не будет использована[35].

ЛИДЕРСТВО ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: На самые важные и требующие немедленного ответа послания наклеивались небольшие листки красного цвета со словами «Сделать сегодня».

Одновременно с нисходящими коммуникациями Черчилль придавал большое значение использованию письменного слова и при общении с вышестоящими лицами. В предыдущем разделе упоминалось об объемных предновогодних посланиях премьер-министру Герберту Асквиту. Своей привычке держать руководство в курсе основных событий Черчилль не изменил и в последующие годы. Сразу после прихода в сентябре 1939 года в Адмиралтейство новоиспеченный первый лорд буквально завалил Невилла Чемберлена различными письмами, в которых знакомил премьера со своей точкой зрения.

ЛИДЕРСТВО ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: Одновременно с нисходящими коммуникациями Черчилль придавал большое значение использованию письменного слова и при общении с вышестоящими лицами.

«Я стремился найти общую почву с премьер-министром, а также передать ему все свои знания в военно-морской области, накопленные до этого. Поощренный его вежливостью, я написал ему ряд писем по различным проблемам по мере их возникновения. Я не хотел вступать с ним в споры на заседаниях кабинета и всегда предпочитал излагать все на бумаге. Почти во всех случаях мы приходили к согласию, и, хотя вначале у меня создалось впечатление, что он держится настороже, тем не менее я рад сказать, что с каждым месяцем его доверие и доброжелательность, видимо, росли»[36].

Чемберлен действительно вначале отнесся настороженно к эпистолярной активности своего министра. Он распорядился, чтобы личные секретари не беспокоили его записками из Адмиралтейства, которые будут приходить после двух часов ночи[37]. Принимая во внимание любовь Черчилля к работе до раннего утра, можно предположить, что подобные письма были далеко не редкость.

Сначала Чемберлен старался не отвечать на послания, надеясь, что это немного поубавит пыл военно-морского министра. Однако объем корреспонденции не спадал. После примерно двух недель молчания глава британского правительства подготовил вежливый ответ, заверив Черчилля, что «все Ваши письма я прочел самым внимательным образом и если я на них не ответил, то только потому, что вижусь с Вами ежедневно, а также потому, что, насколько я мог убедиться, наши с Вами взгляды почти совпадают»[38].

Своей сестре Хильде Чемберлен признался:

«В связи с тем, что мы видимся ежедневно на заседаниях военного кабинета, подобная переписка мне кажется необязательной. Хотя, конечно, я понимаю, что эти письма войдут в Книгу, которую Уинстон обязательно напишет, когда все закончится. Поэтому я на них не отвечаю. Но вчера я сделал исключение. Во избежание в будущем инсинуаций относительно предвидения Черчилля, я счел необходимым выразить свою точку зрения, которая также должна войти в его Книгу»[39].

Объемная переписка Черчилля служила в Уайт-холле поводом для насмешек. В январе 1940 года занимавший в тот момент пост главы Форин-офиса лорд Галифакс переправил премьер-министру длинное письмо своего коллеги, осуждавшего отсутствие активных действий в Скандинавии. К документу из Адмиралтейства также прилагался личный комментарий Галифакса: «Еще одно письмо для Книги»[40].

На все эти насмешки Черчилль не обращал никакого внимания, и письма действительно войдут в первый том «Второй мировой войны». Вполне вероятно, что, диктуя объемные послания премьер-министру и своим коллегам по военному кабинету, наш герой не исключал возможности дальнейшего использования этих материалов в своих мемуарах. Но также нельзя не признать, что в управленческой системе британского политика письменным коммуникациям отводилась особая роль. Черчилль считал, что письменное слово имеет очень важное преимущество перед обычной беседой или телефонным разговором, так как оно обладает свойством документальности. Восходящие письменные коммуникационные потоки играют не меньшую, а иногда даже большую роль, чем письменные нисходящие коммуникации. Не случайно на протяжении всей управленческой карьеры Черчилль требовал от подчиненных излагать свои мысли, вносить предложения или описывать какие-то события в письменном виде[41].

ИСКУССТВО УПРАВЛЕНИЯ: Черчилль считал, что письменное слово имеет очень важное преимущество перед обычной беседой или телефонным разговором, так как оно обладает свойством документальности.

Письма премьер-министрам стали не единственной формой восходящих коммуникаций в полувековой карьере Черчилля. По долгу службы он также общался с монархом. Еще со времен королевы Виктории главы британского правительства в письменной форме докладывали монарху об основных темах, обсуждаемых в палате общин. Эта обязанность методично выполнялась такими выдающимися государственными деятелями, как Джон Рассел, Генри Пальмерстон, Бенджамин Дизраэли и Уильям Гладстон. Маркиз Роберт Солсбери, будучи членом палаты лордов, делегировал эти обязанности коллегам из кабинета министров. Его примеру последовал и граф Арчибальд Розбери, ввиду своего пэрства также не присутствовавший на заседаниях нижней палаты британского парламента.

ЛИДЕРСТВО ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: На протяжении всей управленческой карьеры Черчилль требовал от подчиненных излагать свои мысли, вносить предложения или описывать какие-то события в письменном виде.

После переезда в дом номер 10 на Даунинг-стрит в июле 1902 года Артура Бальфура традиция готовить каждодневные отчеты о дебатах в палате общин продолжилась. Генри Кэмпбелл-Баннерман, сменивший Бальфура на посту премьера в 1905 году, переложил эти обязанности на министра внутренних дел. Аналогичной практики придерживался и Герберт Асквит, преемник Кэмпбелла-Баннерма на с апреля 1908 года. Так продолжалось до 1916 года, когда Дэвид Ллойд Джордж создал секретариат кабинета министров, занимавшийся, в числе прочего, подготовкой отчетов заседаний правительства для короля.

Четырнадцатого февраля 1910 года Министерство внутренних дел возглавил 35-летний Уинстон Черчилль. Для большинства обитателей Уайтхолла составление парламентских отчетов казалось сущим кошмаром. Но только не для нашего героя. Он не мог не использовать столь уникальный коммуникационный канал, с помощью которого, описывая те или иные прения и дебаты, можно было ознакомить монарха со своим взглядом на проблему, выразить свое мнение, сделать свои предложения и таким образом распространить свое влияние.

Черчилль подошел к исполнению этой миссии с характерной для него энергичностью. Почти за два с половиной месяца 1910 года – с 21 февраля по 6 мая (день кончины короля Эдуарда VII) – он написал суверену двадцать семь писем средним объемом 400 – 500 слов каждое.

Все послания открывались церемониальным «Господин министр Уинстон Черчилль, смиренно исполняя свой долг, для Вашего Королевского Величества…» и завершались, как правило, соответствующими случаю строками: «Все вышеизложенное представлено сейчас на рассмотрение верным слугой и преданным подданным Вашего Величества». Что касается основного текста, то здесь наш герой позволял себе немного раскрепоститься. Описания дебатов глава МВД облекал в характерный для него литературный стиль, а при случае излагал свою точку зрения по обсуждаемым вопросам. Для Черчилля это была еще одна возможность высказаться, а для монарха – не самый скучный способ узнать о том, что происходит в парламенте.

После кончины Эдуарда VII и коронации его сына Георга V Черчилль по-прежнему готовил отчеты. Но со сменой монарха стиль его письма стал более официальным (нужно признать, что с новым королем Черчилль был не в столь близких отношениях, как с его отцом). Что же до объемов корреспонденции, то они остались практически без изменений. За те четырнадцать месяцев, что потомок герцога Мальборо возглавлял МВД при новом монархе, королю были отправлены восемьдесят четыре отчета, не считая еще девятнадцати посланий, составленных по другим поводам.

Возможно, все эти документы вошли бы в историю британской политики как одни из самых живых описаний парламентских прений, если бы не один инцидент, произошедший в начале 1911 года.

Десятого февраля Георг V получил от Черчилля очередное письмо, посвященное текущим обсуждениям в парламенте. На повестке дня был предложенный Лейбористской партией законопроект «О праве на труд». Быстро пробежав глазами первый абзац, содержащий информацию о выступавших депутатах, король уже готов был так же быстро просмотреть оставшийся текст, как вдруг его внимание привлекло одно предложение во втором абзаце:

«Мистер Черчилль всегда полагал, что, благодаря современным достижениям науки и цивилизации, вполне возможно уменьшить резкие колебания в отраслях экономики, обратившись к общественным работам».

Еще раз перечитав эти строки, король перешел к следующему абзацу:

«Что касается бродяг и бездельников, то для них необходимо создать трудовые колонии, куда их следует поместить на продолжительный период времени и где они смогут воздать свой долг государству. Проект создания подобных институтов рассматривается в настоящее время в Министерстве внутренних дел. Не стоит забывать, что тунеядцы и бездельники существуют по обоим концам социальной лестницы»[42].

На следующий день личный секретарь премьер-министра Герберта Асквита Вон Нэш получил письмо от личного секретаря короля лорда Ноллиса:

«Король считает взгляды мистера Черчилля крайне социалистическими. То, за что ратует мистер Черчилль, есть не что иное, как рабочие фабрики. Их уже пытались внедрить во Франции и потерпели полный крах. В 1849 году Луи Блан ввел их в Париже, и мы все знаем, к чему это привело: в действительности эти учреждения стали предвестниками уличных боев в июне того же года, стоивших тысяч жизней. Его Величество считает упоминание мистера Черчилля о „тунеядцах и бездельниках на обоих концах социальной лестницы“ излишним»[43].

Асквит передал письмо лорда Ноллиса Черчиллю. Прочитав его, глава МВД решил прекратить составление парламентских отчетов. Он слишком ценил в этой односторонней переписке атмосферу доверия, которая позволяла ему свободно излагать свою точку зрения по насущным вопросам. С исчезновением же доверительной интонации, считал Черчилль, составление посланий от его имени теряло смысл. Свои взгляды он изложил королю в понедельник, 13 февраля:

«Господин министр Черчилль, смиренно исполняя свой долг Его Величеству. Он с глубоким сожалением получил от премьер-министра недовольство Его Величества фразой, которая содержалась в парламентском письме в прошлую пятницу. Мистер Черчилль никогда не получал указания о форме, в которой должны составляться эти письма. Готовя эти послания, он следовал тем же правилам, которые стали ему привычны со времен Его последнего Величества, а именно – с глубоким почтением, свободно и честно писать о событиях, результатах и переживаниях палаты общин. Его последнее Величество несколько раз признался министру внутренних дел, что благожелательно относится к форме и стилю этих писем, в которых нередко имело место отклонение от основной темы и часто содержались выражения собственного мнения по вопросам обсуждений. Мистер Черчилль теперь понимает, что Его Величество желает, чтобы он ограничил себя простым изложением парламентских чтений. Безусловно, мистер Черчилль готов полностью удовлетворить пожелания Его Величества, к тому же это значительно облегчит его работу, которая в настоящий момент и без того очень насыщенна. Тем не менее мистер Черчилль не может не заметить, что великолепные отчеты о дебатах в палате общин намного лучше, чем он в состоянии описать, можно прочитать в газетах. И что значение парламентских писем в сложившихся обстоятельствах резко снижается. Также мистер Черчилль находит, что ему будет очень трудно писать эти письма в будущем после того, что случилось, из-за опасения, что по невнимательности или из-за переутомления он напишет фразу, которая вызовет недоброжелательный отклик у Его Величества. Таким образом, мистер Черчилль был бы многим обязан, если бы Его Величество дало указание о передаче этих обязанностей другому министру, который будет способен писать с чувством уверенности в милосердном и терпимом расположении Его Величества, которое мистер Черчилль, к его глубокому сожалению, утратил».

Во второй части письма Черчилль объяснил свою позицию относительно пресловутой фразы. Он подчеркнул, что его слова не следует расценивать как «атаку на состоятельных членов нашего общества, которые, и мистер Черчилль это прекрасно знает, выполняют свой долг множеством способов». По словам главы МВД, он лишь хотел «указать на тех личностей, фривольное и бездельное поведение которых приводит к нареканиям в адрес уважаемых членов общества»[44].

Взгляды Черчилля относительно «бездельников и тунеядцев» можно подвергнуть критике, но нельзя не признать, насколько искусно он использует письменную форму восходящих коммуникаций, чтобы аргументированно и логически четко обозначить свою позицию.

Ответ Черчилля вызвал негативную реакцию у секретаря короля. По его мнению, он был написан «в неподходящем тоне». А сам министр, по словам лорда Ноллиса, «неправильно понял ситуацию»[45]. Но факт остается фактом: королю пришлось выбирать – либо согласиться с предложением главы МВД о невозможности продолжать писать парламентские отчеты, либо оставить все как есть. Георг V выбрал второй вариант.

На следующий день Черчилль получил письмо от лорда Ноллиса, содержащее следующие строки:

«Король просил меня добавить, что всегда находил Ваши письма поучительными и интересными, и ему будет очень жаль, если он не получит от Вас впредь ни одного письма»[46].

В ответ Черчилль составил очередное развернутое послание[47], которое лорд Ноллис передал на Даунинг-стрит со следующей припиской:

«Уинстон думает, что его письмо носит примирительный характер, хотя на самом деле он ведет себя, как бык в китайской лавке»[48].

Несмотря на эту насмешку, Черчиллю удалось отстоять право на составление посланий монарху в той форме, которую он считал приемлемой. Семнадцатого февраля Уинстон получил одобрительное письмо от секретаря короля:

«Я показал Ваше письмо Его Величеству, и он хотел, чтобы я поблагодарил Вас за стремление продолжать писать парламентские отчеты, которые всегда очень интересны»[49].

За следующие восемь месяцев, которые Черчилль возглавлял МВД, он напишет королю еще шестьдесят семь писем о деятельности палаты общин.

Третьей разновидностью коммуникаций, которую активно использовал Черчилль в своей управленческой практике, были горизонтальные коммуникации. В этом случае он обменивался информацией с коллегами, координируя с общей политикой деятельность возглавляемых им ведомств.

ЛИДЕРСТВО ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: Одной из разновидностей коммуникаций, которую активно использовал Черчилль в своей управленческой практике, были горизонтальные коммуникации.

Общение с другими министрами и видными политиками Соединенного Королевства занимало большую часть времени нашего героя. Однако в этом разделе мы рассмотрим пример горизонтальных коммуникаций из внешнеполитической деятельности Черчилля, наглядно показывающий, насколько сильное влияние письменные коммуникации способны оказать на общий ход реализации намеченных планов и принятие важных управленческих решений.

Одиннадцатого сентября 1939 года президент США Франклин Делано Рузвельт направил дипломатической почтой военно-морскому министру Великобритании Уинстону Черчиллю следующее письмо:

«В мировую войну мы занимали с Вами одинаковые посты, и я хочу сообщить Вам, как я рад Вашему возвращению в Военно-морское министерство. Я понимаю, что стоящие перед Вами проблемы осложняются новыми факторами, но в основном они не слишком изменились. Я хочу, чтобы Вы и премьер-министр знали, что я всегда буду рад, если Вы лично будете держать меня в курсе всего, о чем Вы хотели бы меня осведомить. Можете в любое время посылать мне запечатанные письма через свою или мою дипломатическую почту.

Я очень рад, что Вы успели закончить книги о Мальборо до того, как все это началось. Я прочел их с большим удовольствием»[50].

Решение президента выказать поддержку примечательно в двух аспектах.

Во-первых, этот шаг был очень рискованным с политической точки зрения. Нельзя забывать, что США сохраняли нейтралитет и что почти восемьдесят процентов американцев считали разворачивающийся конфликт исключительно делом европейцев и не стремились участвовать в боевых действиях.

Во-вторых, в качестве объекта для общения Рузвельт выбрал именно Черчилля. Минуя официальные каналы Даунинг-стрит, Форин-офиса и своего посольства в Лондоне, президент напрямую вышел на человека, который, хотя и вошел в военный кабинет после десяти лет безвластия, был, по его мнению, достойной кандидатурой, способной возглавить борьбу британского народа против нацистской тирании.

Черчилль получил письмо Рузвельта только в начале октября. Для него не составило труда разглядеть огромные стратегические перспективы, которые открывала корреспонденция с главой США. Обращает на себя внимание дальнейшее поведение первого лорда, который не только решил поддержать переписку, но и начал делать это в такой форме, чтобы нисколько не оскорбить действующего премьер-министра.

Отношение Черчилля к Чемберлену в эти восемь военных месяцев заслуживает отдельного рассмотрения, и мы остановимся на этом в последующих главах нашей книги. Важно отметить, что, выстраивая отношения с главой другого государства, Черчилль считал неправильным вести общение с ним за спиной своего непосредственного руководителя.

ЛИДЕРСТВО ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: Выстраивая отношения с главой другого государства, Черчилль считал неправильным вести общение с ним за спиной своего непосредственного руководителя.

После прочтения президентского послания глава Адмиралтейства направил копию всем членам военного кабинета, отметив необходимость продолжения переписки.

«Президент Рузвельт не просто главнокомандующий военно-морским флотом США, он также ответственен за все передвижения военных кораблей, – заявил Черчилль на заседании военного кабинета. – Вчера Рузвельт дал распоряжение, запрещающее информировать общественность обо всех передвижениях военных судов. В обычных обстоятельствах подобного рода указания отдаются, только когда государство готовится объявить войну».

По мнению Черчилля, в ответе президенту следовало предложить создать вокруг Южной и Северной Америки «безопасную зону», простирающуюся от берегов на расстояние 300 миль и запрещающую проведение любых боевых действий в ее пределах, а также передвижение иностранных кораблей между американскими портами.

«Создание безопасной зоны вокруг Америки значительно облегчит жизнь королевскому флоту. Это высвободит многие британские корабли, а также позволит нам атаковать суда противника, приближающиеся, скажем, к Ямайке или Тринидаду, без опасения навлечь на себя гнев Соединенных Штатов»[51].

После заседания военного кабинета Черчилль обсудил ответ президенту с военно-морским штабом. По его мнению, изложение должно было вестись от первого лица. Например:

«Ваше письмо вернуло меня в прошлое, в 1914 год. Это определенно одно из самых необычных переживаний – занимать тот же пост и сражаться с тем же противником, что и 25 лет назад»[52].

В процессе редактирования текста заместителем начальника военно-морского штаба контр-адмиралом Томом Филипсом вышеприведенный фрагмент был исключен. Предложив создание 300-мильной без опасной зоны, Черчилль закончил ответное послание следующими словами:

«Мы стремимся помочь Вам всеми возможными способами, чтобы отвратить войну от американских вод»[53].

Вечером того же дня – 5 октября 1939 года – Черчилль отправился в свою квартиру на Виктория-стрит в Морпет-мэнш, где он временно остановился до своего переезда в здание Адмиралтейства. В тот вечер он обедал в обществе третьего морского лорда, контрадмирала Фрейзера, и нескольких своих коллег. Во время трапезы, сопровождавшейся живым обсуждением, зазвонил телефон. Дворецкий снял трубку, после чего подозвал хозяина дома к телефону:

– Кто звонит? – спросил Черчилль.

– Не знаю, сэр, – ответил дворецкий.

– Тогда, – помяв сигару во рту, произнес первый лорд, – скажите, что я не могу сейчас подойти к телефону.

– Я думаю, вам следует подойти, сэр, – неожиданно произнес дворецкий.

Раздраженный, Черчилль встал из стола и подошел к телефону. Присутствующие услышали, как он произнес:

– Да, сэр… Нет, сэр…

Впоследствии Фрейзер вспоминал: «Было всего несколько людей, к которым Черчилль обращался „сэр“. Мы все были заинтригованы, кто же это мог быть».

Вернувшись к столу, Черчилль вымолвил:

– Вы знаете, кто это был?

Поймав на себе удивленные взгляды, он выдержал небольшую паузу и продолжил:

– Президент Соединенных Штатов Америки! Это просто удивительно, подумайте только, в эту маленькую квартирку на Виктория-стрит позвонил президент США в самый разгар великой войны!

Не успели гости прийти в себя, как Черчилль попросил извинить его и откланялся:

– Это очень важно! Я должен идти, мне необходимо увидеть премьер-министра. Немедленно[54].

Черчилль и Рузвельт уже встречались ранее. Двадцать девятого июля 1918 года они оба были приглашены на торжественный обед, организованный британским военным кабинетом в Грейз-Инн, Лондон. После окончания Второй мировой войны в своих мемуарах Черчилль напишет, что «великолепная, юная и мощная фигура» будущего президента произвела на него «большое впечатление»[55]. На самом деле эти строки были всего лишь данью дипломатического, а может быть, в какой-то степени и исторического политеса.

К большому разочарованию Рузвельта, его будущий союзник по антигитлеровской коалиции не сохранил воспоминаний об их первой встрече. «Мистер Черчилль настойчиво повторял, что он и Рузвельт ни разу не встречались лично друг с другом до Арджентии»[56], – писал Максу Бивербруку изумленный спичрайтер президента, драматург Роберт Шервуд, после прочтения приведенного выше фрагмента мемуаров британского экс-премьера[57]. Зато Уинстон не забыл другое, на этот раз заочное общение с главой США. В октябре 1933 года он направил в Белый дом первый том своего монументального сочинения «Мальборо: Его жизнь и время» со следующей дарственной надписью: «С искренними пожеланиями успеха в этом величайшем походе современности»[58][59].

Десятого мая 1940 года Черчилль возглавил британское правительство. С изменением статуса он не собирался прекращать переписку с влиятельным трансатлантическим союзником, скорее даже наоборот. Теперь, когда немецкие войска перешли в масштабное наступление в Западной Европе, Черчилль считал продолжение письменных коммуникаций одним из основных направлений дипломатической политики Соединенного Королевства.

Пятнадцатого мая он написал первое послание президенту США после вступления на пост премьер-министра. Послание начиналось следующими строками:

«Хотя мое положение изменилось, я все же уверен, что Вы не захотите, чтобы я прекратил нашу интимную, частную переписку. Как Вам, несомненно, известно, обстановка быстро ухудшается. Враг обладает явным превосходством в воздухе, и его новая техника производит сильное впечатление на французов. Пока Гитлер действует специальными танковыми и воздушными соединениями, малые страны оказываются раздавленными одна за другой, как спичечные коробки. Мы ожидаем, что сами в ближайшем будущем подвергнемся атаке с воздуха, а также парашютных и авиадесантных войск, и мы готовимся к этому. Если понадобится, мы будем продолжать войну в одиночестве, и это нас не страшит»[60].

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Хотя мое положение изменилось, я все же уверен, что Вы не захотите, чтобы я прекратил нашу интимную, частную переписку».

Из письма У. Черчилля Ф. Рузвельту,

15 мая 1940 года

Под предыдущими посланиями Черчилль подписывался «Военный моряк». Теперь, сменив Адмиралтейство на Даунинг-стрит, 10, он стал подписываться «Бывший военный моряк».

Впоследствии, упоминая об этой уникальной в истории мировых войн переписке, Черчилль будет вспоминать:

«Политические соображения и личная склонность в равной мере побудили меня поддерживать самую оживленную переписку с президентом Рузвельтом. Еженедельно, а часто почти ежедневно я самым подробным образом сообщал ему обо всем, что знал о мыслях и намерениях англичан и об общем военном положении. Нет никакого сомнения, что он с большим вниманием относился к этой переписке, возбуждавшей у него живейший интерес и сочувствие. <…>

Мои отношения с президентом постепенно стали настолько тесными, что главные вопросы между нашими двумя странами фактически решались посредством этой личной переписки между ним и мною. Так мы достигли исключительного взаимопонимания. Рузвельт, являвшийся главой государства, равно как и главой правительства, говорил и действовал авторитетно в любой отрасли, а поскольку я пользовался поддержкой военного кабинета, я представлял Великобританию, располагая почти такой же свободой действий. Таким образом, была достигнута высокая степень согласованности в работе, причем это экономило время и сокращало круг осведомленных лиц. Я посылал мои телеграммы в американское посольство в Лондоне, которое имело прямую связь с президентом в Белом доме через специальные кодовые аппараты. Быстроте, с которой получались ответы и разрешались вопросы, содействовала разница меридионального времени. Любая телеграмма, которую я подготавливал вечером, ночью или даже до двух часов утра, попадала к президенту до того, как он ложился спать, и очень часто я получал его ответную телеграмму, когда просыпался на следующее утро. Я послал ему 950 телеграмм и получил около 800 ответных телеграмм. Я сознавал, что имею дело с великим человеком; он был также и сердечным другом, и выдающимся борцом за высокие цели, которым мы служили»[61].

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Политические соображения и личная склонность в равной мере побудили меня поддерживать самую оживленную переписку с президентом Рузвельтом.

Мои отношения с президентом постепенно стали настолько тесными, что главные вопросы между нашими двумя странами фактически решались посредством личной переписки.

Была достигнута высокая степень согласованности в работе, причем это экономило время и сокращало круг осведомленных лиц».

Дипломатическая переписка, предложенная Рузвельтом и поддержанная Черчиллем, лишний раз доказывает, какие огромные возможности предоставляют лидерам коммуникации для распространения своего влияния на людей и события.

Письменное слово представляет собой мощный инструмент в руках эффективных лидеров, однако оно способно причинить и серьезный вред, если к его использованию подойти недобросовестно. И, как показывает действительность, последнее случается далеко не редко. Согласно данным консалтинговых фирм, почти треть (!) деловых писем пишутся только для того, чтобы разъяснить смысл предыдущих посланий. В ходе одного исследования, проведенного в США, было установлено, что треть работников не обладают навыками письма, необходимыми для выполнения их должностных обязанностей[62].

По мнению Черчилля, умение грамотно и четко излагать свои мысли в письменной форме является одним из важнейших качеств руководителя[63].