19

— Луис, — начал Пеллэм, не успев войти в контору, — у меня есть кое-что такое, что вам обязательно понравится.

Было всего около десяти часов утра, и Бейли еще не успел превратиться в скорее трезвого, чем пьяного адвоката, оставаясь скорее пьяным, чем трезвым жильцом квартиры. В помещении, служившем конторой, свет не горел; Бейли вышел, шаркая, из спальни в халате и непарных шлепанцах на босу ногу.

— Что у вас с лицом?

— Обрезался, когда брился, — ответил Пеллэм.

— В следующий раз попробуйте воспользоваться бритвой. С ней получается лучше, чем с мачете.

Помолчав, адвокат добавил:

— Я слышал, вчера вечером у нас была перестрелка. Убили одного парня из банды Джимми Коркорана.

— Вот как?

— Пеллэм…

— Луис, я об этом ничего не знаю.

— Говорят, в этом были замешаны двое. Один белый, один испанец.

— Латиноамериканец, — поправил его Пеллэм. — Не употребляйте слово «испанец». — Он бросил на стол снимок, сделанный «Поляроидом». — Взгляните.

Адвокат задержал взгляд на его лице.

— Вчера я показал этот снимок Фло Эпштейн. Сотруднице страховой фирмы. — Пеллэм поднял руки. — Не запугивал, не упрашивал. Просто показал снимок.

Бейли перевел взгляд на фотокарточку.

— Вина хотите? Нет? Точно не хотите?

Пеллэм продолжал:

— Я сфотографировал Этти в центре предварительного содержания под стражей. Показал снимок этой Эпштейн и спросил, узнаёт ли она ту женщину, которая оформляла у нее страховку.

— И?

— Она ответила, что узнаёт.

— Так. Бейли внимательно посмотрел на фотографию. Прищурился. Взял ее в руки и рассмеялся. — Слушайте, отлично сработано. Как вам это удалось?

— Чудеса компьютерной графики.

Это был тот самый снимок, который Пеллэм сделал в центре предварительного содержания под стражей, — тело, волосы, руки, одежда. Однако лицо было позаимствовано у Эллы Фитцджеральд. Пеллэм совместил два изображения на компьютере и результат сфотографировал на «Поляроид».

— Обнадеживающее известие, — заметил адвокат.

Однако Пеллэму показалось, что Бейли отнесся к истории с фотографией без особого энтузиазма.

Пеллэм открыл крохотный холодильник. Бутыли с вином. Ни минеральной воды, ни газированных напитков, ни соков. Он поднял взгляд.

— Луис, что вас гложет?

— Помните про игру в покер, о которой я вам говорил? С брандмейстером?

— Она не состоялась?

— О нет, состоялась.

Пеллэм взял листок бумаги, который протянул ему трясущейся рукой Бейли.

Десять тысяч?

Пеллэм был ошарашен. Во имя всего святого, где Этти раздобыла такую огромную сумму? В разговорах с ним она ни словом не обмолвилась о том, что у нее есть какие-то сбережения. На вопрос Бейли о том, сколько она может заплатить поручителю, Этти ответила: восемьсот, максимум, девятьсот долларов, но это уже предел. Она утверждала, что не могла купить страховку у Фло Эпштейн просто потому, что у нее не было на это денег.

Выглянув в окно, Пеллэм увидел, как бульдозер разрушает то, что осталось от здания, в котором жила Этти. Рабочий зубилом и кувалдой пытался расколоть на куски перепачканного копотью каменного бульдога.

Пеллэм услышал голос Этти:

Пеллэм долго молчал. Взяв с письменного стола старый латунный ключ, он некоторое время разглядывал его, затем положил на место.

— Как полиция узнала об этом счете?

— Понятия не имею.

— Кассир в банке опознал в Этти ту самую женщину, которая снимала наличные?

— Чтобы это выяснить, мне надо будет связаться с одним человеком в управлении полиции. А пока что счет заморожен.

— Все это очень плохо, да?

— Да, хуже некуда.

Зазвонил телефон. Старинный, с настоящим звонком, пронзительным и громким. Бейли снял трубку.

Пеллэм проводил взглядом машину, медленно проехавшую мимо окна. Он снова услышал буханье басов рэп-песни. Судя по всему, в хит-парадах она занимала первую строчку.

Музыка затихла вдали. Отвернувшись от окна, Пеллэм увидел, что Бейли застыл, рассеянно сжимая в руке трубку. Наконец, словно очнувшись, он попытался положить ее на аппарат. Ему удалось попасть на рычажки только со второй попытки.

— О господи, — прошептал адвокат. — О господи…

— В чем дело, Луис? Что-нибудь с Этти?

— Полчаса назад в Верхнем Вест-Сайде произошел еще один пожар. — Бейли шумно вздохнул. — В страховом агентстве. Две сотрудницы погибли. Одна из них — Фло Эпштейн. Это был он, Пеллэм. Его узнали. Это был тот самый молодой парень с заправочной станции. Он снова использовал свой самодельный напалм. Сжег обеих женщин живьем. Господи Иисусе…

Потрясенный Пеллэм ахнул. У него мелькнула мысль: поджигатель проследил за ним до страхового агентства. Сначала он проник к Пеллэму в квартиру и похитил видеокассеты. А затем отправился следом за ним. Вероятно, вот почему он не стал убивать Пеллэма у него в квартире. Он решил использовать его для того, чтобы найти свидетелей.

«Она пробыла здесь три минуты. Когда ты занимаешься сексом, это ничто, когда рожаешь ребенка — это целая вечность.»

А если ты горишь заживо…

— Эпштейн подписала протокол допроса, в котором подтвердила, что опознала Этти, — продолжал Бейли. — Это можно представить в суд в качестве доказательства. А то, что она сказала вам про состряпанную фотографию — нельзя. Это лишь ваши слова, ничем не подкрепленные.

Пеллэм выглянул в окно на прямоугольный пустырь, на котором еще совсем недавно стоял дом Этти, залитый ярким красноватым светом солнца, застывшего на безоблачном небе. Он почему-то подумал о том, что теперь, когда здание разрушено, солнечные лучи попадают туда, куда не проникали больше ста лет. Ему показалось, что это возрожденное сияние воздействует и на прошлое, и на настоящее, словно призраки тысяч обитателей Адской кухни, давным-давно ставшие жертвами пуль, болезней и суровой жизни, возвратились назад.

— Вы хотите, чтобы Этти признала свою вину, не так ли? — спросил он адвоката.

Тот кивнул.

— Вы с самого начала хотели этого, разве не так? — продолжал Пеллэм.

Бейли сплел пальцы. При этом его бледные запястья вылезли из-под грязных белых манжет.

— Здесь, в Кухне, соглашение о признании вины[74] считается победой.

— А как же невиновные?

— Это не имеет никакого отношения ни к вине, ни к невиновности, черт побери. Это все равно что социальная страховка или продажа собственной крови за деньги, на которые можно купить еду или выпивку. Признать свою вину и получить меньший срок — подобные мелочи делают жизнь в Кухне чуть легче.

— Если бы я не вмешался во все это, — сказал Пеллэм, — вы бы не стали тянуть время, да? И заставили бы Этти признать себя виновной?

— В первые же полчаса после ареста, — подтвердил Бейли.

Пеллэм кивнул. Не сказав больше ни слова, он вышел из конторы и пошел по улице. Экскаватор зачерпнул ковшом строительный мусор, оставшийся от дома Этти, — в основном, осколки каменного бульдога ручной работы, — и бесцеремонно высыпал их в стоящий рядом контейнер.

«Все приходит и уходит. Так устроен мир.»

Ему не оставалось ничего другого, кроме как спросить. Напрямую.

Этти неуверенно вошла в комнату для свиданий центра предварительного содержания под стражей. Как только она увидела Пеллэма, ее тусклая улыбка сразу же погасла.

— В чем дело, Джон? — Прищурившись, Этти посмотрела на его хмурое лицо. — Что случилось…

Она осеклась.

— Полиция обнаружила банковский счет.

— Счет?

— В банке Гарлема. Сберегательный счет, на котором лежат десять тысяч.

Яростно тряхнув головой, пожилая негритянка прикоснулась к виску здоровой рукой, безымянный палец на которой был сломан много лет назад и плохо сросся. На мгновение ее лицо озарилось искренним раскаянием, но она тотчас же опомнилась и выпалила:

— Я не говорила о своих сбережениях ни одной живой душе! Твою мать, как полиции удалось о них пронюхать?

Теперь Этти уже была замкнутой и настороженной.

— Вы никому не говорили об этом. Не заявили на суде, не предупредили поручителя. Не сказали Луису. Со стороны это выглядит очень нехорошо.

— Совершенно непонятно, почему весь мир должен знать все о жизни бедной, простой женщины, — отрезала Этти. — Муж ее обобрал, дети обобрали, все только и делают, что обирают, обирают и обирают ее! Каким образом полиция разузнала о моих сбережениях?

— Не знаю.

Этти с горечью спросила:

— И что с того, что я отложила кое-какие деньги?

— Этти…

— Это мое дело, черт побери, и никого кроме меня не касается.

— Утверждается, что вы — или еще кто-то снял деньги со счета как раз за день до пожара.

— Что? Я ничего не снимала.

Этти широко раскрыла глаза, полная тревоги и гнева.

— Две тысячи.

Вскочив с места, пожилая женщина, хромая, описала круг по комнате, словно намереваясь вырваться на улицу в поисках пропавших денег.

— Меня ограбили? Украли мои деньги? Кто-то проведал о том, что я отложила на черный день! Какой-то Иуда лишил меня всего!

Эта напыщенная тирада показалась Пеллэму составленной заранее, словно Этти наперед подготовила оправдание на тот случай, если деньги будут обнаружены. Он нахмурился. Опять какие-то тайны! Чувствуя на себе взгляд потрясенной Этти, Пеллэм отвернулся и уставился в окно. У него мелькнула мысль, не обвиняет ли Этти в пропаже денег его. Не он ли тот самый Иуда?

Наконец Пеллэм спросил:

— Где лежала расчетная книжка?

— В квартире. Полагаю, она сгорела. Ну как кто-то мог просто забрать мои деньги? Что мне теперь делать?

— Полиция заморозила банковский счет.

— Что? — воскликнула Этти.

— Теперь больше никто не сможет снять с него деньги.

— Я не смогу взять свои деньги? — прошептала она. — Они мне очень нужны. Нужны все до последнего цента.

«Зачем? — подумал Пеллэм. — Для какой цели?»

Вслух он спросил:

— Вы не воспользовались этими деньгами для того, чтобы внести залог. И не смотрите на меня так, Этти. Я просто повторяю чужие слова. Это все выглядит очень подозрительно.

— Полиция считает, этими деньгами я расплатилась с поджигателем? — горько усмехнулась Этти.

— Полагаю, да, — помолчав, подтвердил Пеллэм.

— И ты тоже так считаешь?

— Нет.

Этти подошла к окну.

— Кто-то меня предал. Кто-то меня подло предал.

Эти слова были пронизаны бесконечной горечью. Пеллэм не выдержал и отвернулся. Этти застыла словно каменное изваяние. Затем чуть подняла голову, чтобы взглянуть поверх тускло освещенного подоконника.

— Пожалуйста, оставь меня одну. Мне сейчас никого не хочется видеть. Нет, Джон, ничего не говори. Пожалуйста, просто уйди.

На этот раз его обыскали тщательно.

«О нет, только не сейчас! Сейчас мне это совсем ни к чему!»

Пеллэм не успел войти в подъезд своего дома в Ист-Вилледже, погруженный в невеселые размышления по поводу Этти и ее тайного счета, как шесть рук схватили его сзади и грубо впечатали лицом в стену.

В прошлый раз, когда Пеллэм был вдвоем с Рамиресом, ирландцы удовлетворились одним хорошим ударом и не стали искать у него оружие. Теперь они вывернули ему все карманы, старательно всего ощупали и, только убедившись, что на этот раз герой Дикого Запада безоружен, развернули его.

Коротышка Джеко Дрю был в обществе высокого парня, внешне чем-то напоминающего Джимми Коркорана, и еще одного, рыжеволосого. Хотя в вестибюле было довольно тесно, троим ирландцам хватило бы пространства, чтобы хорошенько отметелить Пеллэма.

Выражение лица Дрю говорило, что он тут помимо воли, и Пеллэм проникся к коротышке сочувствием.

Так, посмотрим. На что будет похожа следующая сцена? Финал второго действия незамысловатого голливудского боевика. Благородного ковбоя подкараулили подручные нехорошего скотопромышленника. Героического журналиста отловили телохранители владельца нефтяной компании. Коммандос попал в засаду, устроенную врагом.

Очко, заработанное плохими ребятами, лишь добавляет зрелищности окончательному триумфу главного героя. А зрители обожают, когда любимчик попадает в переделку.

— Я бы пригласил вас к себе, — сказал Пеллэм, морщась от боли, так как руки ему словно стиснули стальными клещами, — но, если честно, мне этого не хочется.

Самый высокий из троих ирландцев, вероятно, брат Коркорана, занес было кулак, но Дрю покачал головой.

Он повернулся к Пеллэму.

— Джимми прослышал о том, что произошло вчера вечером. Шонни Маккрей решил замочить Рамиреса на свой страх и риск. А тебе вздумалось разыграть секунданта латиноса… Так или иначе, наверное, ты уже слышал, что Джимми не хочет поднимать лишнего шума: сейчас к Кухне и так приковано слишком много внимания. Поэтому он не будет убивать ни тебя, ни Рамиреса, хотя, вероятно, следовало бы. Но вы уложили одного из наших ребят, так что мы не можем оставить это без последствий. Как ты понимаешь, тебе придется заплатить.

— Подожди, а почему мне? — воскликнул Пеллэм. — Что насчет Рамиреса?

— А то, что Джимми не хочет никакого продолжения, не хочет начинать войну, поэтому он рассудил, что все будут счастливы, если мы поиграем в Майка Тайсона с тобой.

— Не все, — пробормотал Пеллэм. — Лично меня эта затея нисколько не радует.

— Ну, понимаешь, тут уж ничего не попишешь, ты согласен? Правила устанавливает не Джеко.

«А я только что заплатил этому проходимцу пять сотен. Проклятие!»

— Послушайте, если вам нужно, чтобы я принес свои извинения, я с радостью. Извините.

Заговорил рыжий:

— Твои извинения нам на хрен не нужны.

Он шагнул вперед. Пеллэм повернулся к нему лицом, но Дрю поднял руку, останавливая приятеля.

— Постой. Этот парень принадлежит Джеко, так?

Джеко Дрю, в котором не было и пяти футов двух дюймов, решительно двинулся на Пеллэма.

Тот облегченно вздохнул. Теперь ему все стало понятно. Вот почему Джеко вызвался на это дело. Сейчас произойдет то же самое, что было у О'Нила с Рамиресом. Видимость драки. Дрю потычет кулаками, Пеллэм картинно упадет, и все будет кончено за три минуты. Со времен работы каскадером Пеллэм знал, как изображать драки. Стряхнув с себя двоих ирландцев, он тоже шагнул вперед.

— Ну хорошо, ты сам напросился, так что пеняй на себя.

Пеллэм поднял руки, сжимая кулаки.

Первым же ударом Дрю едва не отправил его в нокаут. Костлявый кулак со страшной силой врезался Пеллэму в подбородок. Заморгав, Пеллэм мотнул головой, налетев затылком на латунные почтовые ящики. Дрю продолжил хуком левой в солнечное сплетение. Пеллэм повалился на колени, судорожно глотая воздух.

— Какого черта…

— Заткнись, твою мать! — пробормотал Дрю.

Сплетя пальцы, он с силой обрушил обе руки Пеллэму на шею. Через две секунды тот распластался на грязных плитках пола.

Дрю добил его ударом обутой в тяжелый башмак ноги по почкам. Господи…

— Сейчас у тебя нет с собой ствола, козел, — продекламировал Дрю, словно он репетировал эту фразу весь день. Актер из него оказался совсем никудышный. — Ты перешел дорогу опасным людям!

Поднявшись на колени, Пеллэм бросился на коротышку, промахнулся и получил три жестоких удара в живот.

Нагнувшись, Дрю шепнул ему на ухо:

— Ну, как у меня получается?

Пеллэм не смог вымолвить ни слова. Он подумал, что его вот-вот стошнит.

— И ты тоже ударь меня, — прошептал Дрю. — А то это сильно смахивает на лажу.

Пеллэм отполз в сторону и с трудом поднялся на ноги. Развернувшись, он что есть силы выбросил кулак. На этот раз его удар, если там можно сказать, достиг цели: безобидно скользнул Дрю по щеке.

Коротышка, недоуменно заморгав, завопил:

— Ах ты долбанный член, твою мать!

Рыжий и третий ирландец схватили Пеллэма за руки, а Дрю осыпал градом ударов ему лицо и живот. Когда Пеллэма наконец отпустили, он просто закрыл лицо руками и снова рухнул на пол.

— Ну, теперь спеси у него поубавилось, — со смехом заметил рыжеволосый.

— Джеко, пора сматываться.

Достав пистолет, Дрю прижал дуло Пеллэму к лицу. Тот вдруг подумал, что всегда относился с недоверием к спусковым механизмам пистолетов. Они такие ненадежные, могут сработать от простого дуновения… Нагнувшись к нему, задиристый ирландский петушок прошептал:

— Вот видишь, если ты достанешь мне роль в фильме, я смогу сам драться и все остальное. Дублеры мне не нужны. И пушка у меня есть своя.

Пеллэм застонал.

— Джеко, прострели ему ногу или колено.

— Точно, долбани ему в руку. Бух, бух!

Казалось, Дрю в раздумье.

— Нет, с него и так достаточно. Эти долбанные голливудские гомики, у них кишка тонка.

Снова наклонившись к Пеллэму, Дрю шепнул:

— Помнишь насчет того парня Алекса, о котором ты спрашивал? Он остановился в гостинице «Иглтон» на Девятой авеню. Номер 434.

Пеллэм пробормотал что-то такое, что Дрю принял за «спасибо», хотя на самом деле фраза, которую произнес Пеллэм, не имела ничего общего с этим выражением благодарности.

На прощание дружески пнув его ногой под ребро, Дрю исчез вслед за остальными ирландцами.

— Эй, Томми, — заговорил он, обращаясь к рыжеволосому, — помнишь то место из фильма, о котором я тебе рассказывал?… А ты как думаешь, твою мать, какой фильм я имел в виду?…

Входная дверь захлопнулась. Пеллэм выплюнул выбитый зуб. Тот, казалось, несколько минут громыхал по выложенному плиткой полу, пока наконец не крутанулся в последний раз на месте, после чего окончательно застыл.

20

Кабина лифта спустилась вниз, откликнувшись на вызов, как раз в тот момент, когда шумная орда туристов из Франции заселялась в помпезную гостиницу в Вест-Сайде. Двери открылись.

— Mon dieu![75]

Пылающая жидкость расплавила пластмассовую канистру и выплеснулась огненной волной из кабины лифта в вестибюль.

— Господи Иисусе! — крикнул кто-то.

— А, черт…

Пламя распространялось словно по волшебству. Горящая жидкость разлилась по полу, воспламеняя ковер, кресла, тисненные золотом обои, искусственные каучуковые деревья, столики.

Пронзительным баритоном затрезвонила пожарная сигнализация — старинные механические звонки, сразу же заставившие подумать о том, что система пожаротушения бесконечно устарела. Просторные коридоры наполнились криками. Люди бросились к выходу.

Еще страшнее огня был дым, мгновенно заполнивший все этажи гостиницы, словно его закачали под повышенным давлением. Подача электричества просто прекратилась, и в вестибюле и коридорах, заполненных осязаемым на ощупь дымом, мгновенно наступила ночная темнота.

И, перекрывая отчаянные крики, пронзительный звон сигнализации и топот ног, зазвучал зловещий рев огня.

Гостиница «Иглтон» корчилась в предсмертных мучениях.

Пламя пожирало дешевые ковровые покрытия, за считанные мгновения превращая их из зеленых в черные. Огонь плавил пластмассу с такой же легкостью, с какой он морщил и высушивал кожу. Пламя стремительно поднималось вверх по стенам и плавило лепнину так легко, будто это было сливочное масло. Огонь выплевывал дым, густой, словно мутная вода, и такой же удушливый. С десяток зарубежных туристов задохнулись, загнанные в глухой альков.

Пламя ласково лизало, пламя убивало.

— Merde! Mon dieu! Allez, allez! Giselle, ou es-tu?[76]

Внизу, в банкетном зале, где попытались укрыться три официанта в белых смокингах, произошла внезапная яркая вспышка — все помещение раскалилось настолько сильно, что вспыхнуло, словно одна огромная спичечная головка.

На одном из верхних этажей молодой мужчина, полностью одетый, прыгнул в наполненную до краев ванну, мудро рассудив, что вода его защитит. Два часа спустя пожарные, вымотанные до предела, обнаружили то, что осталось от его тела, в воде чуть ниже температуры кипения.

Одна женщина, объятая паникой, распахнула настежь дверь своего номера, и хлынувший поток кислорода мгновенно привел к взрыву, поглотившему ее. Последний предсмертный крик несчастной, вырвавшийся языком пламени у нее изо рта, не имел ничего общего со звуками, которые издает человек.

Один мужчина, спасаясь от неудержимо надвигающейся стены огня, выпрыгнул из окна пятого этажа. В полной тишине он элегантно упал на крышу стоявшего перед подъездом желтого такси. Все шесть стекол машины мгновенно стали матовыми, словно покрылись изморозью.

Еще один мужчина выскочил на пожарную лестницу, которая успела так нагреться в пожаре, что металлические прутья ступеней за считанные секунды прожгли подошвы кроссовок. Дико вопя от боли, мужчина взбежал на обожженных, окровавленных ступнях на крышу.

Некоторые постояльцы из номеров на верхних этажах решили, что собственно пожар им ничем не угрожает; о катастрофе говорила лишь слабая дымка. Спокойно ознакомившись с памятками действий при пожаре, они, в соответствии с обнадеживающими наставлениями, закрыли лица тряпками, смоченными водой. После чего эти люди безмятежно уселись на пол в ожидании помощи и мирно умерли во сне, отравившись угарным газом.

В вестибюле произошла еще одна яркая вспышка. В облаке оранжевого пламени взорвался диванчик. И тело постояльца, распростертое на ковре. Бедняга сжался в боксерскую позу: подобрал колени, стиснул кулаки, согнул руки в локтях. Рядом с ним автомат с газированной водой, расплавившись, начал плеваться по всему вестибюлю банками с «Пепси-колой». Банки взрывались в воздухе; содержимое закипало еще до того, как тонкая алюминиевая оболочка успевала достичь пола.

Сынок успел мельком взглянуть на все эти зарисовки, потому что он, оставив канистру с зажженным «сиропом» в кабине лифта на шестом этаже, сам неторопливо спустился по пожарной лестнице. Не спеша, глядя во все глаза. Сынок попытался заставить себя поторопиться, быть очень осторожным. Но, естественно, он просто не смог удержаться. Руки у него больше не тряслись, он больше не потел.

К объятой пламенем гостинице со всех сторон начали подкатываться пожарные машины. Укрывшись в одном из близлежащих переулков, Сынок продолжал наблюдать за творением рук своих, с удовлетворением отметив, что пожару присвоена высшая категория. Давно уже ему не удавались подобные шедевры. Пожарные машины, помпы и лестницы приехали со всех соседних участков. Господи, этот пожар собрал целый батальон! Включив радиосканер, Сынок выяснил, что этот пожар получил код один.

Есть человеческие жертвы.

Впрочем, Сынку это уже было известно.

Пожарные расчеты продолжали прибывать. Десятки машин, насосы, лестницы. Красные и желто-зеленые. Резкий вой сирен. Кареты скорой помощи, полицейские машины. Пожарные в жарозащитном облачении, с кислородными баллонами и в масках скрывались в огне. Еще кареты скорой помощи. Еще полицейские машины. Красные и синие мигалки, сирены, каскады воды. Повсюду облака пара, словно призраки умерших. Неправильно припаркованные автомобили бесцеремонно растаскивали в стороны, освобождая дорогу пожарным шлангам.