В то время, как моряки в гавани, закончив свою разрушительную работу, начали штурм…
Венандакатра наконец понял правду. Да, аксумиты не могли взять Бхаруч. Но, ведомые этой почти самоубийственной яростью, которая все еще озадачивала гоптрия, они могли полностью разрушить город, рабочий порт и морскую базу. Они не остановятся, пока не штурмуют укрепления и не выведут из строя осадные орудия. Даже если половина моряков умрет в процессе. Теперь Венандакатра пришел в панику. Он с трудом выпрямился. Все еще пытаясь привести в норму дыхание, он, шатаясь, направился к ступеням, которые вели в город внизу. Он знал, что аксумские моряки скоро придут — и знал, что его жалкие артиллеристы имеют не больше шанса отразить нападение этих бездушных сумасшедших, чем дети — стадо бегущих слонов. «Дамодара! И его раджпуты! Только они…» Венандакатра почувствовал облегчение, увидев, что носильщики его паланкина преданно оставались на посту. Несмотря на очевидный страх, они не убежали в поисках укрытия где-то в глубине города. Он отплатил им ругательствами, врезал старшему ременной плетью и забрался внутрь паланкина.
— Во дворец! — завизжал он. — Если кто-то из рабов упадет, я посажу его на кол!
Так получилось, что один из них все-таки упал. Неизбежно некоторые из римских орудий стреляли гораздо дальше интересующих их целей, так что железные ядра и картечь падали на улицы Бхаруча. Одно такое ядро, попав в стену дома — случайно, но под идеальным углом, — обрушило переднюю часть здания на улицу. Носильщики были вынуждены перебираться через завал с неудобной ношей, и один из них сильно подвернул ногу.
К счастью, хотя Венандакатру сильно покачнуло в паланкине, он едва ли это заметил. Частично потому, что собственный ужас заставлял гоптрия не замечать внезапный страх рабов. Однако по большей части потому, что он был занят, ругая все современные технологии и приспособления, которые на протяжении многих лет с такой готовностью принимали малва.
Когда-то при нем постоянно дежурили курьеры на лошадях, готовые отвезти послания гоптрия куда угодно, ко всем его подчиненным — а Дамодара все еще формально являлся его подчиненным, даже если власть Венандакатры над полководцем в реальности была крайне слаба.
Но Дамодара бы пришел, в ответ на послание, переданное курьером. В этом Венандакатра нисколько не сомневался. Несмотря на то что Венандакатра ненавидел маленького военачальника, он не сомневался ни в его смелости, ни в его компетентности.
И Дамодара придет, после того как Венандакатра сможет его вызвать. Но теперь единственным доступным для этого способом, к сожалению, являлся телеграф, который соединял дворец Венандакатры с полевым лагерем Дамодары, находившимся вверх по течению Нармады. Великолепное, почти магическое приспособление, которое Линк принес малва из будущего.
Пока носильщики с трудом пробирались ко дворцу, тяжело дыша от усталости, Венандакатра продолжал молча ругать новую технику. С опозданием он понимал, что само великолепие всех этих изобретений скрывало их внутренние слабости. Люди дешевы и их много, а техника — нет. В старые времена у него было бы много курьеров. Сегодня имелось всего несколько телеграфных линий.
На самом деле, только две — соединяющая Бхаруч с лагерем Дамодары и идущая через горы Виндхья в столицу империи Каушамби. Бандиты Рао осознали важность этих новых проводов, которые тянулись через Махараштру. Поэтому, где бы они ни орудовали — а орудовали они везде на тех труднопроходимых территориях, которые называли «Великой Страной», — восставшие перерезали провода.
Нет, даже больше, чем просто перерезали! Медь стоила дорого, а грязные маратхи были прирожденными ворами. Поэтому, пока Венандакатра не прекратил даже пытаться поддерживать телеграфные линии где-либо, кроме мест, которые могли патрулировать надежные раджпуты Дамодары, восставшие маратхи просто крали провода и наполняли сундуки бандита Рао — его и шлюхи Шакунталы — ценностями малва.
На несколько приносящих удовлетворение минут Венандакатра прекратил ругать технику, чтобы наградить различными эпитетами Рао и Шакунталу. Но достаточно скоро это развлечение наскучило ему, и он вернулся к проклинанию телеграфа, который никогда не будет проклят в достаточной мере.
Потому что основная проблема заключалась в том, что само человечество являлось гнусным и отвратительным созданием. За исключением нескольких избранных, которые начинали — только начинали — выковывать новое и более чистое племя, все люди были вылиты в презренной форме маратхи. Все люди — воры, если говорить по правде.
Поняв это, Венандакатра, естественно, предпринял определенные шаги, чтобы защитить ценный телеграф. Он охранялся днем и ночью, и гоптрий разрешил установить в городе только одно такое приспособление — рядом со своими личными покоями во дворце, чтобы грандиозность его династии не загрязнялась всевозрастающим воровством.
Теперь они практически подошли ко дворцу. Ярость и шум, пламя и дым сражения в гавани теперь остались далеко, в двух милях позади. Венандакатра склонился вперед и принялся хлестать носильщиков ременной плетью.
— Быстрее! Быстрее! Я посажу на кол раба, который упадет!
В конце, как раз когда они остановились перед входом во дворец, рабы на самом деле упали — и не один, а целых трое. Венандакатра гнал их на невозможной скорости, и люди были совершенно измождены. Теперь больше не требовалось прилагать усилия — и у них подогнулись колени.
На самом деле, было бы лучше, если бы и четвертый тоже упал. Тогда, падая все одновременно, рабы могли бы в большей или меньшей степени мягко опустить Венандакатру на землю. Вместо этого один человек остался стоять прямо, с шестом на плече — он слишком устал, чтобы понять, что происходит — и Венандакатра вылетел на тротуар из внезапно накренившегося паланкина.
Вопя от ярости, он принялся лупить единственного стоящего на ногах раба ременной плетью. Но удары были слабыми. Они едва ли попадали по рабу, потому что Подлый, падая, повредил плечо. Боль заставила его зашипеть, прекратить порку и схватиться за ушибленное место.
Затем он повернулся и, пошатываясь, направился к дверям дворца. К счастью, двери были уже открыты в целях вентиляции, как и всегда в дневное время. Оказавшись в прохладном вестибюле, Венандакатра указал плетью на рабов и заорал стражникам:
— На кол их! Всех!
Затем…
Он снова рявкнул. Никаких стражников не было. Трое людей, постоянно дежуривших сразу за входом во дворец, отсутствовали. Ушли.
«Ушли. Их нет на месте».
Мгновение Венандакатра просто смотрел вперед, выпучив глаза. Затем разъярился еще больше — он чувствовал, словно от этой чистой ярости его может разорвать — и поспешил к лестнице, которая вела к его покоям наверху.
— Их я тоже посажу на кол!
Какая-то часть разума попыталась объяснить гоптрию, что в середине яростного сражения солдаты могли быть вовлечены в борьбу. Но Венандакатра это проигнорировал. Долг есть долг, и этим все сказано — в особенности долг слуг перед своим хозяином. Эти стражники должны быть здесь. Постоянно!
Добравшись до верха лестницы, он снова рявкнул. Затем, настолько велика была его ярость, он беззвучно закричал:
«А где эти стражники?! Двое дежурят тут постоянно!»
Почти животный крик, казалось, успокоил его нервы. Ему удалось достаточно взять себя в руки, чтобы, не шатаясь и не падая, пройти к дверям, которые вели к его собственным покоям.
Он не удивился, обнаружив, что солдат, который должен был оставаться на посту внутри комнат гоптрия — постоянно! — тоже исчез.
Нет на месте. Никого.
Тогда Венандакатра понял, что случилось. Он чересчур гуманно относился к своим подчиненным. Он позволил им размягчиться во время службы в гарнизоне, в то время как раджпуты и йетайцы Дамодары и Раны Шанги участвовали в кампаниях против бандитов-маратхи. Внезапная и яростная битва повергла их всех в панику. И они бежали — и бросили своего господина!
Он направился к двери, ведшей в комнату с телеграфом. По пути он дал себе клятву.
Две клятвы. Во-первых, все члены его личной охраны — независимо от того, несли ли они сегодня дежурство или нет — будут завтра посажены на кол. Во-вторых, несмотря на его ненависть к Дамодаре, он примет предложение военачальника периодически отправлять гарнизонные войска на вылазки вместе с раджуптами.
Венандакатра скорее не вошел, а ворвался в комнату. Он заметил, но проигнорировал — почему здесь должно быть по-другому? — отсутствие охранника, который обычно находился на посту внутри комнаты. Постоянно.
Однако он даже удивился, обнаружив, что телеграфист остался верным своему долгу. Человек был там, где ему положено, и сидел на стуле перед телеграфным аппаратом.
— Хоть кто-то! — рявкнул Венандакатра. Затем прошел вперед и схватил человека на плечо. — Немедленно пошли теле…
Он замолчал на полуслове. Голова телеграфиста откинулась назад. Слишком пораженный, чтобы вымолвить хоть полслова — хотя часть разума кричала и кричала, и кричала, — Венандакатра просто уставился на шею телеграфиста.
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что произошло. То, что задушило телеграфиста, было почти невидимым. Шелковый шнурок затянули такие могучие руки, что он практически полностью ушел в плоть.
За спиной гоптрия прозвучал тихий голос.
— У меня плохие новости, Венандакатра.
Подлый медленно повернул голову и посмотрел в угол комнаты. Он едва мог различить фигуру в тени.
— Мой сын, как ты мог слышать, недавно родился. А те, кто за ним ухаживают, говорят, что он здоров. У него есть все шансы достичь зрелых лет.
Визжащий голос внутри разума Венандакатры начал вспоминать имя. Но гоптрий был слишком парализован, чтобы по-настоящему что-то услышать.
Тени шевельнулись. Фигура шагнула на свет. Она шла крадучись. Мужчина — а это несомненно был мужчина — двигался скорее как хищник, чем как человек. Затем, когда он начал надевать на правую руку рукавицу с железными шипами, сходство с хищником стало еще более полным.
— Поэтому теперь пришло время для нашего незавершенного дела. Давай станцуем, Подлый. Танец смерти, который ты когда-то хотел устроить для моей любимой, я теперь устрою для тебя.
Наконец Венандакатре удалось преодолеть паралич. Он открыл рот, чтобы заорать.
Но крик никогда не прозвучал. Его подавила не столько могучая левая рука, опустившаяся гоптрию на горло, сколько шок от железных когтей правой, схватившей его между ног и оскопившей.
Агония переросла все пределы. Оцепенение стало полным и всеохватывающим. На самом деле, Венандакатра совсем не мог думать. Просто слушал и наблюдал за чудовищем, которое уничтожило его.
Это ведь так странно, что пантера может говорить.
— Я обучал ее мастерству наемного убийцы, тому, как убивать всяческую мерзость. Оставить жертву парализованной, но в сознании, чтобы отчаяние разума увеличивало агонию тела.
Снова мелькнула рукавица с железными когтями.
Когда разум Венандакатры вернулся, прорвавшись сквозь боль, как прилив над рифом, он увидел, что все еще стоит. Но только потому, что левая рука убийцы все еще держит его за горло. Иначе Венандакатра бы уже рухнул.
Рухнул и никогда бы больше не ходил. И не ел бы сам. Его колени и локти… больше не находились там, где им положено.
— Думаю, достаточно. Чем больше я старею, тем становлюсь более философичным.
Чудовище, все еще пользуясь только одной рукой, подняло тело Венандакатры, как человек поднимает мешок с навозом, и поволокло в угол, где до этого таилось в засаде. По пути отдаленная часть разума Венандакатры удивилась, увидев седые волосы в бороде чудовища. Он никогда не представлял себе пантеру с бородой. С седой — тем более.
В углу у окна чудовище отвело в сторону тяжелую штору. Скорее, сорвало ее железными когтями. В комнату внезапно ворвался свет.
Когда Венандакатра увидел ясно вырисовавшийся трон, то внезапно понял, как чудовище убивало время, пока сидело в засаде. Трон был переделан. Правильнее сказать усовершенствован. Отдаленная часть разума Венандакатры даже оценила остроумие дизайна и качество работы.
Остальная часть кричала в отчаянии, и его покалеченное тело попыталось подчиниться. Но левая рука чудовища немного изменила хватку, и снова сверкнули железные когти, и крик умер вместе с разорванной глоткой, которая хотела его издать.
— Ты можешь умереть от потери крови из этой раны, но я в этом сомневаюсь. Она определенно не убьет тебя раньше другой.
Когти снова блеснули, и снова, и снова.
— Не то чтобы это имело значение. Во дворце не осталось стражников, которые могли бы тебя услышать, Похоже, великий ветер полностью очистил его.
Теперь Венандакатра стоял обнаженный, дорогие одежды были разорваны и разбросаны по комнате. Железные когти прошлись по его ребрам, левая рука развернула гоптрия. Теперь он смотрел в противоположную от трона сторону. Из его горла и тела текла кровь.
«Отчаяние разума, чтобы усилить агонию тела». Это была последняя, полностью сознательная мысль, если не считать последних слов его палача.
— Я думал, ты оценишь это, Подлый. Ты всегда предпочитал короткую палку.
Глава 33
ИНД
Осень 533 года н.э.
Аббу склонился над картой. Его лицо выражало одновременно дурное предчувствие и гнев. Свет ламп, висевших в командном шатре Велисария, подчеркивал морщины на ястребином лице старика. Высвечивались брови и нос, из-за густой бороды рот и щеки оставались в тени, а глаза напоминали темные провалы. Для всего мира он выглядел колдуном, собирающимся вызвать демона. Или, возможно, собирающимся поужинать с дьяволом — и сожалеющим, что у него нет более длинной ложки.
Велисарий быстро обвел взглядом стол. Судя по напряженным лицам собравшихся, он подумал, что Маврикий, Ситтас и Григорий, вероятно, ведут то же сражение, что и он — пытаются сдержать смех, наблюдая, с какой неохотой старший разведчик имеет дело с «проклятым новомодным изобретением». Ненавидимой, презираемой картой.
Карты — это игрушки для детей! В лучшем случае. Настоящие мужчины — отец, обучающий сына, поколение за поколением! — полагались на свои собственные глаза, чтобы видеть; память, чтобы помнить; остроту поэтической речи, чтобы описывать и объяснять!
«Очень плохо, что он не бормочет вслух, — задумчиво сказал Эйд. — Я уверен, что он мог бы преподать пару уроков даже Валентину».
Губы Велисария сжались еще сильнее. Если прозвучит хотя бы один смешок…
— Здесь, — скрипучим голосом сказал Аббу и показал пальцем на поворот Чинаба. Пометка на карте была недавней. Совсем недавней — чернила едва засохли. Что было неудивительно, поскольку Велисарий прямо сейчас собственноручно нарисовал этот участок Чинаба, следуя приблизительным указаниям Аббу.
— Слишком далеко на север, — пророкотал Ситтас. Теперь, когда началось настоящее дело, у огромного полководца больше не возникало трудностей со сдерживанием веселья. Его густые брови нависали над полуприкрытыми глазами, а губы были поджаты, словно грек только что съел лимон.
Аббу мрачно посмотрел на него.
— Здесь! — повторил он. — Корабли в Уче большие. Оба. Всю армию можно переправить через реку за один день. А на другом берегу в трех местах есть хорошие площадки для высадки.
Он снова склонился над картой, на этот раз с меньшей неохотой, предвкушая грядущий триумф.
— Здесь. Здесь. Здесь, — каждое слово сопровождалось постукиванием пальцем по разным точкам на карте. Аббу указывал на места для высадки на противоположном берегу Чинаба. — Я бы воспользовался вторым. Там нет почти никакого риска, что корабли сядут на мель.
Мгновение Аббу колебался. Но на этот раз его колебания вполне вызывали уважение. Как и любой мастер разведки, Аббу ненавидел любые неточности в описании местности.
Но… Аббу был лучшим разведчиком из тех, кого когда-либо задействовал Велисарий, поскольку отличался скрупулезной честностью и дьявольскими способностями.
— Я не могу быть уверен. Мы сами не перебирались через реку, потому что брода там нет. Но с виду у второй площадки река глубокая, без каких-то скрытых отмелей или наносных песчаных островов. Даже пляжа нет. Поэтому жители рыболовецкой деревни построили небольшой причал над водой. Конечно, слишком маленький для наших судов, но тот простой факт, что он там есть, означает: мы можем разгружать большие суда и не встать на мель.
Ситтас все еще хмурился.
— Слишком далеко на север, — снова проворчал он. — И город, и площадка на другой стороне реки. Двадцать или тридцать миль от развилки Чинаба и Инда. Не пойдет. — Он выпрямился и посмотрел на Велисария. — Возможно, нам стоит придерживаться изначального плана. Захватить эту сторону Инда и поставить укрепления непосредственно у места ответвления Чинаба.
Велисарий не стал отвечать немедленно. Он понимал нежелание Ситтаса, но…
«Как будет удачно, если нам удастся все это провернуть!»
«У вас совсем не будет пути для отступления», — заметил Эйд.
— Ни единого пути для отступления, — эхом повторил Маврикий. Конечно, хилиарх никак не мог слышать голос Эйда, но ситуация была настолько очевидной, что Велисарий не удивился совпадению их мыслей. — Если все пойдет не так, мы окажемся в ловушке и малва просто закроют крышку. Чинаб у нас справа, Инд слева…
Ситтас покачал головой.
— Не могу сказать, что меня особо беспокоит это. После того как мы ворвемся в Пенджаб — где бы мы ни ударили и где бы мы ни установили полевые укрепления, — «путь для отступления» в любом случае — это во многом самообман.
Он кивнул в сторону армии, стоящей лагерем прямо перед шатром и невидимой за кожаными стенами.
— Ты знаешь не хуже меня, Маврикий, что у нас не будет возможности отступать по местности, по которой мы только что прошли. Даже если бы мы могли прервать контакт с малва после того, как начнется сражение. Что маловероятно, учитывая, насколько их больше, чем нас.
— Мы уже очистили местность от провизии, — сказал Велисарий, соглашаясь с Ситтасом. — И дело шло туго. Если бы крестьяне не были в панике, наслушавшись про устроенную малва резню в Синде, и не убежали, то нам могло бы и не хватить припасов, чтобы добраться даже сюда.
Маврикий слегка поморщился, но спорить не стал. Территория, по которой прошла армия Велисария, с одной стороны обрамленная рекой Инд, а с другой — пустыней Чолистан, была — как и подозревал Эйд — гораздо менее голой, чем зарегистрировано в будущей истории. Но все равно ее нельзя было назвать «плодородной». Если бы убегающие крестьяне не оставили многое из уже собранного урожая позади, то римская армия оказалась бы вынуждена двигаться очень медленно из-за необходимости постоянно разыскивать продовольствие.
А так им удалось проделать весь путь за шестнадцать дней — быстрее, чем ожидали Велисарий и члены его высшего командования. Но после этого марша они начисто лишили землю всей легко собираемой еды. Попытка отступать по своим следам, будучи преследуемыми крупной вражеской армией, станет кошмаром. Большинство римских солдат никогда не доберутся домой живыми. И очень возможно, что всей армии придется сдаться.
«Сдаться» в руки малва означало провести довольно недолгий период времени в трудовом батальоне. Малва имели привычку заставлять своих пленников работать до смерти.
— Выиграть или умереть, — сказал Ситтас. — Именно так обстоят дела, независимо от того, где мы ударим по врагу в Пенджабе.
Он склонился над картой и положил обе руки на стол.
— Но я все равно думаю, что слишком рискованно отправляться внутрь развилки рек. Проблема не в отступлении, а в получении припасов по реке.
Велисарий прекрасно понял, что имеет в виду Ситтас. Чтобы добраться до римской армии, забаррикадировавшейся между Индом и Чинабом, грузовым римским судам придется плыть под огнем врага с западного берега Инда. Если же римляне поставят свои укрепления на противоположном берегу, ниже места ответвления Чинаба, то корабли с поставками смогут идти вдоль восточного берега.
Тем не менее…
Он почесал подбородок.
— Кораблям все равно придется плыть под огнем, Ситтас. Не таким серьезным, это верно, но все равно достаточным. Малва уже построили крупную крепость на западном берегу Инда, еще дальше на юг, и ты можешь быть уверен: они разместили там большие осадные орудия. Да, река значительно шире к югу от Чинаба, но не такая широкая, чтобы эти орудия не могли дострелять до противоположного берега. Поэтому независимо от того, где мы встанем, корабли с поставками, пытающиеся добраться до нас, окажутся под вражеским огнем.
Маврикий уже начал что-то говорить, но его оборвал главнокомандующий. Велисарий на протяжении этой кампании полагался во многом только на смелость. И инстинкты подсказывали ему держаться прежнего курса.
— Я принял решение. Мы воспользуемся предложением Аббу. Возьмем Уч молниеносным ударом, разобьем расположенную там маленькую армию, а затем используем их корабли, чтобы переправить нашу армию в треугольник. Мы поставим укрепления поперек треугольника, как можно ближе к острому углу, чтобы иметь достаточную концентрацию войск в том месте. Затем…
Он выпрямился.
— После этого мы будем полагаться на смелость наших катафрактов, удерживающих контратаку малва. И смелость Менандра, доставляющего провизию и боеприпасы, которые нужны нам, чтобы продержаться. Все просто.
Он обвел взглядом лица мужчин за столом, почти бросая им вызов и ожидая возражений.
Маврикий рассмеялся.
— Меня не беспокоит их смелость, командир. Просто… Эти проклятые новомодные хитрые изобретения Юстиниана лучше бы сработали, как нужно. Это все, что я могу сказать.
Ситтас, как и Маврикий, не имел склонности бросать вызов Велисарию после того, как решение принято. Поэтому, будучи отличным офицером, он перешел к конкретике.
— Если оставить проблему снабжения, положение на развилке — самое лучшее с точки зрения обороны. Мы сможем сконструировать наши полевые укрепления так, чтобы обеспечить нас путями отхода. Чем больше малва будут на нас давить, тем более узким станет фронт, когда мы отступим на юг, на острый угол треугольника. Пока мы сможем обеспечить людей достаточным количеством еды…
Внезапно он разразился смехом.
— И они потребуют многого, не думайте, что не потребуют! Ха! Греческие катафракты — к тому же половина из них аристократы — не привыкли копать траншеи. Они будут стонать и брюзжать весь день и полночи. Но пока мы хорошо их кормим, они будут работать
— У них не будет особого выбора, — фыркнул Аббу. — Даже греческие благородные господа не так глупы. Или копай, или умрешь. После того как мы переправимся через Чинаб, другой альтернативы не будет.
— Я только надеюсь, что они не станут спорить со мной о деталях, — проворчал Григорий. — У этих истощенных и исхудавших ублюдков Ситтаса — в тех редких случаях, когда они вообще думают о полевых укреплениях — мозги все еще испорчены легендами о Цезаре. Когда я в первый раз употреблю слова «бастион» и «равелин», они посмотрят на меня так, словно я сошел с ума.
Ситтас улыбнулся.
— Нет, не посмотрят, — он указал большим толстым пальцем на грудь Велисария. — Просто скажи им, что услышал эти слова от Талисмана Бога. Это для них примерно то же, что и мощи святого.
Григорий ничуть не успокоился, но Велисарий был склонен согласиться с Ситтасом. Даже из греческих знатных катафрактов печально известный консерватизм можно при случае выбить. Вдобавок к этому времени все они уже, по традиции римской армии, испытывали суеверное благоговение и уважение к таинственному Разуму Эйда.
— Если мне потребуется, я дам им взглянуть, — Рассмеялся Велисарий. — Если Эйд захочет, то может устроить ослепительное представление.
«Великолепно, — пробормотал Эйд. — Я путешествовал через просторы времени, чтобы стать диковинкой или уродцем на цирковом представлении».
Велисарий снова принялся чесать подбородок. На его лице появилась хитрая улыбка.
— Мне это нравится, — твердо сказал он. — Давайте не слишком увлекаться обсуждением армейского обеспечения. Следует также подумать и о сражении как таковом. И я не могу представить лучшую местность для обороны, чем треугольник между рек.
— И я не могу, — вставил Григорий.
Все люди в шатре разом посмотрели на него. За исключением Агафия — который находился далеко на юге, в Бароде, организовывая поставки припасов для всей римской армии, марширующей на север в Синд, — никто не понимал современные методы ведения осады лучше, чем Григорий.
Молодой офицер начал загибать пальцы.
— Первое. Хотя я не буду уверен, пока мы туда не попадем, готов поспорить, что уровень грунтовых вод там высокий. Ровная местность с высоким уровнем грунтовых вод — это как раз те условия, благодаря которым получились знаменитые голландские укрепления против испанцев. Которых они удерживали — самую могущественную армию в мире! — почти столетие.
Названия наций будущего были только едва знакомы людям в шатре, за исключением самого Велисария, но эти офицеры-ветераны мгновенно понимали, что имеет в виду Григорий.
— Земляные валы и канавы с водой, — продолжал он. — Самая труднопроходимая местность для артиллерии или для атакующей пехоты. В особенности, когда нигде вокруг нет возвышенностей, на которой малва могли быть установить контрбатареи.
Он погладил бороду и нахмурился.
— Мы можем пересечь всю территорию канавами и наполнить их водой. Самая большая проблема, которая у нас возникнет, — это то, как удержать сухими собственные траншеи. Приподнятые земляные валы — из все той же канавной грязи — этот вопрос решают. Голландцы использовали штормовые столбы — в основном горизонтальный частокол, — чтобы защитить валы от разрушения. Я сомневаюсь, что у нас будет для этого достаточно хорошего дерева, но мы, вероятно, сможем воспользоваться кустарником, чтобы изготовить старые добрые римские изгороди.
Упоминание старых методов, казалось, обрадовало Ситтаса. Он дошел даже до того, чтобы похвалить современные приспособления.
— Артиллеристам и снайперам это понравится. Медленно двигающаяся, огромная армия, падающая в канавы… А что с конницей?
— Забудь о коннице вообще, — чуть ли не рявкнул в ответ Григорий. И холодно посмотрел на Ситтаса. — Правда в том — независимо от того, нравится тебе это или нет, — что мы, скорее всего, закончим тем, что будем есть наших лошадей, а не ездить на них.
И Ситтас, и Аббу — в особенности последний — выглядели так, словно им больно. Маврикий хрипло рассмеялся.
— Вы только посмотрите на них, — фыркнул он. — Лошадь — это лошадь. Сможем раздобыть еще столько же. Если выживем.
— Хороший боевой конь… — начал Ситтас.
— Стоит его веса в серебре, — закончил Велисарий. — А сколько стоит твоя жизнь?
Он испытующе посмотрел на Ситтаса, затем на Аббу. Оба избегали его взгляда.
— Правильно. Если потребуется, то мы их съедим. И вот что еще можно сказать о хороших боевых лошадях — они крупные животные. У них много мяса.
Ситтас вздохнул.
— Хорошо. Как ты говоришь, это лучше, чем умереть. — Он посмотрел на юг. — И я определенно надеюсь, что Менандр доберется сюда до того, как нам придется принимать это решение.
«Юстиниан» и «Победительница» встретили первых малва примерно в десяти милях от Суккура. Смутно Менандр слышал орудия, стреляющие на юге. Однако первым они встретили небольшое подразделение кавалерии. Вероятнее всего, разведотряд. Малва уставились на странное зрелище, которое представляли собой боевые корабли с паровыми двигателями, ползущие вверх по течению и тянущие за собой четыре баржи. Менандр сидел внутри укрепления-скорлупы, в котором находилось одно из орудий. Оттуда он, в свою очередь, уставился на малва.
На мгновение у него возникло искушение приказать выпустить залп полыми снарядами, заполненными картечью. Малва находились достаточно близко, но… Он отказался от этой мысли. Кавалерийский патруль не представлял опасности для флотилии, если только не доставит информацию об ее приближении осаждавшей Суккур армии. А поскольку нет никакой возможности убить их всех, то нет смысла тратить боеприпасы.
Менандр быстро провел в уме грубые подсчеты. Результат его развеселил. К тому времени как кавалерийский патруль сможет вернуться и сделать отчет, флотилия Менандра уже доберется до Ашота. После этого, освобожденный от всего груза, кроме одной или двух барж, Менандр сможет гораздо быстрее продвигаться вверх по Инду. У малва, конечно, есть телеграфная линия, соединяющая их армию возле Суккура с силами в Пенджабе. Но — предполагая, что Велисарию удалось добраться до Чинаба — малва, вероятно, слишком дезорганизованы, слишком заняты отбиванием этого неожиданного нападения на их жизненно важный регион, чтобы эффективно атаковать приближающуюся флотилию Менандра, состоящую из двух пароходов с баржами. Поэтому он просто наблюдал, как его корабли проплывают мимо врагов. Редкий случай, когда в эпицентре жестокой войны встречаются и мирно расходятся враги. Он даже обнаружил, что, движимый каким-то странным импульсом, весело помахал рукой кавалеристам малва. Трое из них, движимые тем же импульсом, помахали Менандру в ответ.
«Странное дело — война».
Малва предприняли жалкую попытку перехватить его флотилию, когда он находился менее чем в миле от укреплений Ашота. Два небольших судна, наполненные солдатами, приплыли вниз по Инду навстречу Менандру. Однако двигались они медленно, поскольку ветер в лучшем случае дул рывками. Корабли были парусными, а не весельными, поэтому вынуждены были полагаться в основном на медленное течение.
Менандр отдал приказ готовиться к сражению. Они с Эйсебием планировали оставить эту работу «Победительнице», но ее двигатель — такой же норовистый, как на корабле Менандра — сломался несколько миль назад. К тому времени как Эйсебий сможет его отремонтировать и прибыть на место, сражение уже закончится. Менандр не особо беспокоился.
