Илна стояла у окна. Услышав стук в дверь — тихий, извиняйся, она не шелохнулась. Мгновение спустя, поняв, что ее не оставят в покое, откликнулась:
      — Войдите, — и продолжала глядеть в наклонное створное окно.
      Шум из располагавшейся внизу скобяной лавки проник в открытую дверь и снова смолк, когда Белтар плотно притворил ее за собой.
      — Я пришел взять еще кружев, если они готовы, — робко проговорил он. — Некоторые из покупателей очень настойчивы. Они… э-э, привыкли получать то, что желают.
      — Высший свет Эрдина, — ровным тоном констатировала девушка. — Нити для моего узора.
      Три кареты и паланкин с красными плюшевыми занавесками стояли внизу, загромождая проезд. Их владельцы толпились в лавке Белтара. Пожалуй, хорошо, что он предоставил Илне помещение здесь — в доме напротив, а не на своей собственной площади. Так гораздо меньше беспокойства. Узор продолжал плестись, даже когда Илна не думала о нем.
      — Еще я хотел спросить, госпожа, — кое-как выдавил из себя торговец, — должны ли мы ограничивать количество товара, которое отпускаем в одни руки? Как вы считаете?
      Девушка не оборачивалась: она знала, что Белтар предпочитает разговаривать с ее спиной, а не смотреть в глаза. Илне же это было совершенно безразлично — мужчина являлся частью узора и занимал соответствующее место.
      — Меня это не касается, — резко ответила она. — Я уже говорила вам: все деловые вопросы в вашем ведении.
      Она обернулась и в упор посмотрела на торговца:
      — Попрошу больше не беспокоить меня по такому незначительному поводу.
      Тот непроизвольно подтянулся и щелкнул каблуками.
      — Да, госпожа, — легкое подергивание в уголке рта выдавало его нервозность. — Вот только…
      Он помялся, выбирая слова, и продолжил:
      — Все верят в силу ваших кружев. И считают, что чем они длиннее, тем большим эффектом обладают.
      — Совершенно верно, — усмехнулась Илна. — Благодаря моим тканям женщины привлекают внимание мужчин. И чем больше использовано материи, тем больший интерес она возбуждает.
      Жилье, которое занимала девушка, представляло собой крытую галерею на втором этаже здания. Три скошенных окна обеспечивали прекрасное освещение с утра до вечера, хотя, по правде говоря, это не имело большого значения для Илны. Она могла работать и в полной темноте и ни разу не ошибиться с нитью.
      Белтар арендовал комнату без мебели, такой они ее и оставили. Добавилась только кровать с соломенным тюфяком и шесть ткацких станков — от мала до велика. Ну и, конечно, корзины с отменной пряжей — сырье для работы. Наверное, трудно было найти узника в тюрьме или святого отшельника, который жил бы проще, чем Илна ос-Кенсет. И тем не менее этой девушке предстояло стать одной из самых могущественных персон на Сандраккане.
      Лицо Белтара побелело, Илна только улыбнулась.
      — Ты — несчастный глупец, — с пренебрежением бросила она. — Ты ведь считал все это шарлатанским трюком, не правда ли? Я собиралась запустить слух, будто мои ленты приносят удачу в любви, чтоб глупые женщины поверилив это. Не спорю, может, они и глупые, но фокус в том, Белтар, что они покупают именно ту вещь, которую собирались.
      Торговец закрыл глаза.
      — Я не могу позволить кому-нибудь еще прикасаться к этим лентам, — тихо сказал он. — Я даже собственной жене не доверяю. У меня есть женщины, из самых богатых в Эрдине, которые предлагали мне десятикратную цену за вашу продукцию.
      Илна прикоснулась к кружевам, которые она начала плести как раз перед приходом Белтара — они были шириной всего в палец. Узору же полагалось быть в два дюйма, к тому же повторяться три раза. Впрочем, раз на раз не приходилось…
      Для этого образца она не стала брать крашеную пряжу и использовала нить всего двух оттенков: натуральную и отбеленную. Обычно сырью животного происхождения — овечьей пряже или шелку девушка предпочитала лен, но в принципе могла работать с любым материалом. В своих произведениях она не ограничивалась одним-единственным рисунком, изделия Илны представляли собой сложное переплетение тысяч нитей, соединенных в некое подобии танца — неожиданном и сложном, как сама жизнь. От них трудно было отвести взгляд, хотелось рассматривать их, следовать за ходом нити, чтоб дойти до конца и постигнуть это произведение искусства.
      — Подыми цены, Белтар, — посоветовала девушка. — Как, решай сам. Можешь нарезать кружева на мелкие кусочки или же придерживать мои изделия в течение месяца, а затем продавать всем желающим по новой цене.
      Ее голос неуловимо изменился:
      — Но, какой бы путь ты ни выбрал, тебе придетсязарабатывать больше денег. Поскольку я хочу, чтоб ты снял мне дом на Дворцовой Площади вместо этой халупы.
      Она подарила торговцу кривую улыбку.
      — Видишь ли, я собираюсь упрочить свое положение в свете.
      — Но, госпожа… — побледнел тот. — Жить там могут позволить себе только аристократы! Дома на Дворцовой Площади крайне дорогие. Сумма аренды в сто раз превосходит стоимость всего моего имущества!
      — Ну так подними цены, — отрезала Илна. — Я же сказала тебе — детали меня не интересуют, мне нужны результаты.
      Она снова отвернулась к окну. Там появился еще один экипаж. Слуги в ливреях громко спорили и размахивали кнутами, испуганные пассажирки выглядывали в окна. Эдак недолго и до открытой потасовки.
      — Будь уверен, они заплатят, — сказала вслух Илна. — Богатые бездельницы — они выбрасывают сумасшедшие деньги на сомнительные средства для разглаживания морщин, которые к тому же не действуют! Отчего бы им не заплатить за мой товар? Вместо того, чтобы тратить целые состояния на драгоценности, наряды, косметику и достигать результата кружным путем, они могут получить то, что жаждут, благодаря моим кружевам. Все мужчины будут их — причем сразу и гарантированно!
      — Ясно, госпожа, — произнес Белтар. Несмотря на свой несчастный тон, кажется, он, и в самом деле, начал понимать, что к чему. — Я разузнаю насчет особняков на Дворцовой Площади.
      Он смущенно хихикнул.
      — Даже и не знаю, где найти агентов для подобного дела… Но, несомненно, они есть. И я, конечно, подумаю о нашем прейскуранте цен. Вы наверняка правы в этом вопросе.
      Внизу разгоралось настоящее сражение. Трое носильщиков паланкина вынуждены были вскарабкаться на крышу кареты, в то время как кучер колотил их деревянным кнутовищем. Рядом стояла женщина в кружевной мантилье, криво свисавшей на серовато-голубое платье. Она пронзительно кричала, подбадривая непонятно какую сторону.
      — Да, — улыбнулась Илна. — Я абсолютно уверена в своей правоте.
      Первые образцы ее кружев ушли к прислуге и женщинам легкого поведения по весьма умеренной цене — меньше, чем они заплатили бы за поддельное любовное зелье. Но слухами мир полнится… И очень быстро.
      — Высший свет Эрдина, — снова прошептала девушка. Сказать, что она их ненавидела, было бы неверно. Вряд ли они достойны ее ненависти… Просто-напросто нити, которые Илна использовала, создавая нужный рисунок.
      — Простите мне мой вопрос, госпожа, — прокашлявшись, произнес Белтар, — не думали ли вы о том, чтобы взять себе в помощь подмастерье?
      Она посмотрела на торговца — тот стоял, съежившись, теребя в руках модный лиловый берет. Похоже, он приготовился к вспышке гнева в ответ на свой слишком смелый вопрос.
      — Я не могу научить других тому, что знаю, Белтар, — с непривычной мягкостью сказала Илна. — А если б и могла, то вряд ли решилась бы передать это какой-нибудь дурочке, которая не сделала мне ничего плохого.
      — А, — кивнул торговец, хотя было ясно: он ничего не понял. — Я просто подумал, что при таком спросе…
      Голос его пресекся. Глядя в окно, чтобы не встречаться глазами с Илной — хотя улицы не было видно из того угла, где он стоял, Белтар еще раз откашлялся и продолжал:
      — Так если у вас все же есть готовые кружева, я бы забрал их в магазин…
      — В ближайшие день-два ничего не будет, — спокойно объявила девушка. — У меня есть собственная задумка, над которой я планирую поработать. А ты можешь пока закрыть свой магазин и заняться домом на Дворцовой Площади. Зато когда ты снова откроешься, они будут просто умолять взять их деньги.
      Илна прошла к двойному ткацкому станку, который занимал чуть ли не полкомнаты. Он предназначался для работы с шелковой нитью, и сейчас на раме красовался лоскут шириной в ладонь. Ткань была столь тонкой и прозрачной, что Белтар даже не разглядел ее.
      Девушка поправила челнок, торговец повнимательнее пригляделся к раме — нет по-прежнему он ничего не видел… может, только легкое искажение солнечного света, льющегося из окон. Но поскольку Илна что-то там делала, то Белтар почти готов был попустить существование некой волшебной субстанции, ткани, тонкой, как паутинка, и прозрачной, как родниковая вода.
      Почти… Он почувствовал вдруг приступ желания, такого мощного и первозданного, что не мог даже подобрать к нему название. Не просто вожделение, нет — скорее это напоминало ту жизненную силу, которая по весне заставляет зерно тянуться сквозь толщу земли к солнцу. Белтар судорожно вздохнул и отвел взгляд, невольно согнувшись — будто получил удар в пах.
      — Как скажете, госпожа, — прошептал он, направляясь к выходу. — Я вернусь после того, как посмотрю дома на Дворцовой Площади.
      Торговец поспешно притворил за собой дверь и какое-то время стоял, прислонившись лбом к стене и пытаясь восстановить дыхание. Ему почти удалось справиться с вулканом чувств, которые проснулись в нем при взгляде на работу девушки. Так же, как раньше, в день их встречи, удалось выкинуть из памяти заманчивую картину, которую Илна показала ему у прилавка его магазина…
      Но один вопрос не давал покоя Белтару. Если сила чар колдовской ткани зависела от ее размеров — так гласили слухи, да и девушка сама не отрицала сего факта, — то каково же будет воздействие этого изделия, после того как Илна его закончит?

      Меж погребальных урн на склоне холма паслись овцы. Коротконогие, с белой шерстью — сугубо равнинная порода, но в душе Гаррика они разбудили острое чувство ностальгии.
      — О Пастырь, милостивый к своим детям, — нараспев говорил священник. Он был еще молодой, но уже лысеющий человек. В лучах полуденного солнца капельки пота блестели на его высоком лбу. — Не дай своему сыну Бенлоу ввергнуться в загробный мир до смерти.
      Тело Бенлоу, накрытое малиновым шелковым покрывалом с золотой каймой, лежало в открытой часовне. Усилиями похоронных служителей лицо его приняло выражение строгого благородства. За короткое время знакомства с купцом Гаррику не приходилось наблюдать подобного величия в его чертах — обычно Бенлоу прятался за маской показного добродушия. Юноша подумал: если б жизнь купца сложилась иначе, возможно, он действительно был бы таким, как сейчас в гробу.
      — Не дай пыли загробного мира засыпать светлые алмазы его глаз, — продолжал священник. Он был одет в рясу из беленой шерсти — слишком жаркую для нынешней погоды. Подобная форма одежды сохранилась со времен Старого Королевства, когда она использовалась для официальных мероприятий. В мозгу Гаррика всплыла картинка: король Карус вершит суд… Судейские чиновники в цветных одеяниях, но все прочие — тяжущиеся стороны, адвокаты и присяжные заседатели — были в белом.
      Погребальная часовня, возвышавшаяся над Каркозой, представляла собой низкое прямоугольное здание, внутри которого скрывались мастерские и склады. В одной стене помещалась дверь, а все остальные были украшены нишами, в которых стояли статуи различных божеств. Службы проходили на свежем воздухе — площадка перед каждой из ниш была вымощена, на ней располагалось каменное возвышение для погребальных носилок. Очевидно, здесь могло происходить одновременно три обряда погребения, правда, Гаррик сомневался, что это практикуется.
      Лиана тихо плакала. Должно быть, она видела перед собой не облагороженный труп, а нежного и заботливого отца ее детства, человека, который пел песни своей жене и дочери.
      — Не дай сгореть этим мраморным зубам Бенлоу в топке загробного мира, — произнес священник. Он выглядел приличным человеком. Соболезнования, которые он принес Лиане перед началом службы, звучали вполне искренне — в отличие от тех скороговорок, что произносят иные бюрократы, занятые подсчетом своих будущих гонораров. Тем не менее ему слишком часто приходилось произносить слова заупокойной службы, чтоб они звучали по-настоящему проникновенно.
      В последний путь Бенлоу провожали лишь Лиана с Гарриком, да еще Теноктрис, стоявшая рядом. Эта женщина прозревала вещи, которые юноша не видел, не мог видеть. Руки колдуньи были стиснуты, лицо выражало бы крайнюю мрачность, если б вообще что-то выражало.
      Гаррик размышлял, какое божество здесь, в Каркозе, отвечало за похоронные ритуалы. В его родной деревне никто не сомневался, что Госпожа является небесной повелительницей. Зато ее супруг Пастырь был ближе к земной, человеческой жизни. Крестьяне предпочитали пролить несколько капель молока или накрошить горбушку хлеба для Дузи или перед маленьким резным образом у задней стены своей хижины. Конечно, Добрые Боги управляли небесами из своих храмов, но простые-то люди жили здесь — с овечьим пометом и болью деторождения.
      — Не дай этой блестящей плоти Бенлоу пойти на растопку — говорил священник, механически вытирая пот со лба краем своей рясы.
      Гаррик подумал мельком: а как они выходят из положения во время дождя?
      Кладбищенские рабочие дожидались неподалеку, чтоб отнести тело Бенлоу. Это были крепкие мужчины средних лет. Они откровенно скучали, но тем не менее хранили вежливое молчание — очевидно, это являлось частью их обязанностей.
      Интересно, больше бы пришло народу на похороны, если б купец умер на Сандраккане? Наверное, нет: ведь в прошлом у Бенлоу — опала и полное разорение. Чтобы сохранить друзей после такого всепоглощающего фиаско, требовалось быть гораздо лучшим человеком, чем тот, которого описывала Лиана.
      — Любящий Пастырь, не дай своему сыну Бенлоу ввергнуться в загробный мир до смерти!
      В Барке никто не возносил молитв Сестре. Ее имя, даже в качестве проклятия, поминалось нечасто. Люди свято верили: назвать что-то по имени — значит призвать его к себе. Здесь же одна из статуй в нишах изображала Сестру, Повелительницу Загробного Мира, во всем ее величии: скипетр, увенчанный головой змеи, юбка из тазобедренных костей и ожерелье из человеческих черепов.
      Участок перед этой статуей ничем не отличался от двух других — такой же обжитой и утоптанный. Гаррик подумал: наверное, это вполне осмысленно — на похоронах просить благословения у Повелительницы Загробного Мира. Но все же ему было неуютно от такого предположения. Смерть, сама по себе, не является злом: в преддверии зимы вы уменьшаете поголовье своего стада. Аналогичную работу производит Природа — отбраковывает своестадо, по тем же самым причинам. И несмотря на все эти рассуждения, было что-то отталкивающее в идее молиться смерти.
      — Бенлоу бор-Берлиман, — на имени покойника священник запнулся. Должно быть, ему не часто приходилось совершать обряд над аристократами. — Прими воду жизни, которая впредь будет бить для тебя из загробного источника.
      День стоял жаркий. Благовония, которые использовали бальзамировщики, не могли полностью уничтожить запах разложения. Обычно процесс включал в себя хирургическое извлечение внутренних органов покойника с дальнейшим заполнением внутренней полости ароматическими веществами.
      В данном случае Стразедон предельно упростил работу бальзамировщиков.
      Священник погрузил позолоченное кропило в чашу с водой стоявшую на подставке рядом с носилками, и стряхнул несколько капель на лицо Бенлоу. Отодвинув чашу в сторону, он отщипнул от ячменного хлеба, лежавшего тут же на золотом подносе.
      — Бенлоу бор-Берлиман, прими хлеб жизни, который, возможно, взойдет для тебя в загробном мире.
      Золотая посуда, наряду с шелковым покрывалом, являлась атрибутом похорон по высшему разряду. Люди среднего достатка довольствовались серебром и льном. Для беднейших годилась и глиняная посуда, покрывало в этом случае приносили родственники покойника, либо вообще обходились без него. К тому же бедняков хоронили пачками, так сказать, коллективно.
      Если усопший был богатым человеком, то предполагалось, что домочадцы будут сопровождать и оплакивать его на кладбище. Хор из шести профессиональных плакальщиков входил в стоимость похорон. По желанию родни можно было нанять еще людей для этих целей. Лиана отказалась от положенной шестерки, чем немало удивила кладбищенского священника.
      В данный момент он крошил ячменный хлеб над лицом Бенлоу. Пальцы у него были потные, и большинство крошек прилипли к ним. Священник исподтишка вытер руку о рукав своей рясы. В конце концов, это ведь всего-навсего символ.
      Затем он накрыл лицо покойника и трижды поклонился статуе Пастыря — изящному юноше с посохом на правом плече.
      — Госпожа, — обратился священник к Лиане, — служба закончена. Можем мы…
      — Да, пожалуйста, — вежливо ответила девушка. Она вытерла глаза кружевным платочком, затем аккуратно сложила его и спрятала в левом рукаве.
      Священник кивнул рабочим, те с профессиональной ловкостью скользнули к возвышению с телом. Все было отработано до автоматизма: каждый подошел к своему концу носилок. Они плавно подняли их и понесли в часовню.
      Возвышение опустело. Его стенки украшали резные венки из дерева жизни. Гаррику припомнились аналогично украшенные гробы на древнем кладбище возле «Красного Быка». В деревне люди хоронили своих мертвецов по-простому — возвращая их земле, которую они всю жизнь обрабатывали.
      Честно говоря, он не знал, как правильнее поступать. Может быть, это и неважно — главное, следовать традициям, каковы бы они ни были. Где-то, на задворках его сознания, король Кару с хохотнул в знак согласия.
      — Э-э-э… если вы не возражаете, — сказал священник, — я пойду внутрь, чтоб проследить за всем.
      — Конечно, — согласилась Лиана. Она теперь полностью уже контролировала себя. На девушке было синее платье, в котором ее впервые увидели в Барке. Единственной уступкой печальной церемонии служила белая шляпка — цвет истинной скорби.
      Еще раз кивнув, священник последовал за рабочими в часовню. Немного поодаль какая-то старуха стояла на коленях перед погребальной урной, которая от времени и непогоды приобрела терракотовый цвет. Гаррик разглядел букет цветов на урне.
      Лиана обернулась и взяла за руки своих спутников.
      — Вы двое — это все, что у меня осталось после смерти отца, — грустно улыбнувшись, сказала она. — Если я попрошу, поедете ли вы со мной в Эрдин для выяснения, что же произошло с ним?
      Старая колдунья посмотрела на Гаррика, затем на девушку.
      — Путь в поисках ответа, Лиана, может привести тебя гораздо дальше, чем на Сандраккан, — промолвила она. — И, несомненно, это опасный путь. Гораздо опаснее, чем ты думаешь. Боюсь, на свете существуют вещи пострашнее смерти.
      — Я не смогу жить, если хотя бы не попытаюсь, — просто ответила Лиана. — Я потеряла отца много лет назад, но предпочитала этого не замечать. Больше такую ошибку я не совершу.
      — Ну, что ж, раз ты это понимаешь… — кивнула Теноктрис. — Тогда решение принимать тебе, Гаррик. Мой путь неразрывно соединен с твоим.
      Широкая улыбка озарила ее лицо, совершенно его преобразив: оно стало моложе и как-то женственнее.
      — Я так думаю, — заключила колдунья. — Если я всего-навсего камешек, катящийся с горы, то одна тропинка ничем не лучше и не хуже другой.
      Из часовни вышел священник, за ним — рабочие. Они несли урну с телом Бенлоу. Единственным украшением урны было изображение на ее боку звездной вспышки. Горячая смола, которой запечатали крышку урны, испускала сосновый, смолистый дух.
      Теперь обе женщины смотрели на Гаррика.
      — Да, — сказал он, — я отправляюсь с тобой, Лиана.
      И услышал раскатистый смех короля Каруса внутри себя.

      Обычно Хали не уводила своих клиентов так далеко на кладбище, но этот парень — помощник мясника — был помолвлен с дочерью своего хозяина. Попадись он с проституткой, и прощай выгодная женитьба. А также и работа.
      В этот вечер посетителей-скотоводов в «Красном Быке» было немного, и перспективы у Хали выглядели безрадостно. Так что терять клиента из-за его страхов не хотелось.
      — Ну давай, дружок, — улещивала она нервного парня. — Вот тут замечательное местечко, тебе не кажется?
      Она похлопала рукой по каменной стене белой гробницы. На кладбище даже днем было тенисто и прохладно, а не успевшие завянуть цветочные гирлянды на двери наполняли воздух сладким ароматом.
      — Давай поскорее мне деньги, и мы с тобой как следует развлечемся.
      Парень топтался в нерешительности. Это был здоровенный верзила с маленькими, глубоко посаженными глазками. Его круглое грубоватое лицо трудно было назвать красивым, но он обладал другим достоинством — три медяка звенели в его кошельке. Три медяка, так необходимые Хали. Стоял ранний вечер, солнце только что село. Прошло уже больше шести часов, с тех пор как Хали прикладывалась к бутылке, и ей было просто необходимоповторить. Девица планировала заработать свои три медяка и поскорее вернуться с ними в бар «Красного Быка».
      Она слегка приподняла подол, чтоб парень мог полюбоваться ее прелестями. Туника, конечно, была уже старенькая, но неплохая, с вышитой по подолу каймой — изящной гирляндой из виноградных листьев. Хали сама вышивала ее… Было это не так давно — тогда она еще считалась честной девушкой, и вино служило источником радости, а не насущной необходимостью. Всего несколько лет назад, а, казалось, целая жизнь прошла.
      На парне был кожаный фартук мясника. Он распустил завязки, чтоб достать свой кошелек, и снова замер.
      — Послушай, — промямлил он, осматриваясь с каким-то тупым коровьим выражением на лице, — а разве это не то место, где на днях приключилась беда?
       А он ведь прав! Ну и дура же я, Сестра меня забери!— мелькнуло в голове у Хали. И Сестра забери этого плосколицего олуха, из-за которого пришлось тащиться в такую даль, вместо того чтобы просто перемахнуть через ограду кладбища!
      Пару дней назад в баре был разговор: конюх из «Красного Быка», который помогал выносить тело с кладбища, описывал место, где это произошло. Ну, точно: два склепа-близнеца, разделенные мощеным двориком. Белый принадлежал бор-Рузаманам, семейству купцов-корабельщиков. Черная гробница, несмотря на хорошее состояние, пустовала из-за своей дурной репутации.
      — Нет-нет, красавчик, — поспешно соврала Хали. — Это было совсем в другой стороне. Я сама ходила и смотрела, во-он в том конце кладбища.
      Она снова похлопала по стене склепа.
      — Ну, давай же деньги, сладенький мой, и займемся делом, хорошо?
      Теперь, когда парень напомнил ей о случившемся, Хали и сама встревожилась. Она была не из пугливых, но конюх в таких подробностях расписал выпотрошенный труп с застывшей гримасой ужаса на лице, что сумел пронять слушателей. Его рассказ произвел тем большее впечатление, что и сам рассказчик был потрясен увиденным.
      Парень — клиент Хали уставился на нее в нерешительности. Вот уж точно: мозгов в голове у него было не больше, чем у овец, которых он забивал. Чудо еще, что он по ошибке не угодил молотком себе по башке… Или не перерезал себе горло.
      С легким вздохом девица приблизилась к этому недотепе и помогла передвинуть фартук назад, чтоб он не мешал их занятию. А заодно и освободил кошелек, висящий на поясе. Вокруг стало ощутимо темнее.