И семь с половиной тысяч гектаров грязи – неизбежный результат любого военного строительства, если объект находится не в пустыне, будь то песчаная или ледяная, и не в безвоздушном пространстве.
      Ковач деликатно кашлянул. Он хотел бы помочь Инглишу, но не имел ни малейшего представления, о чем тот собирается с ним поговорить.
      – Бредли верно сказал. Я не думаю, – он помолчал, – что кто-нибудь смог бы справиться с этой работенкой в Порту лучше ваших ребят. Вы наверняка получите вторую звезду.
      – Туземцы здорово нас выручили, – сказал Инглиш, изучая линию горизонта, – вы слышали, что они провели нас через периметр?
      – Серьезно? – удивился Ковач. Об этом он ничего не знал.
      Едва ли он соображал, что стоит в самом центре Базы совершенно голый. Некоторые типы из администрации, которые высадились, как только утихла стрельба, могли бы отнестись к этому весьма прохладно, но стеснительность не считалась достоинством в войсках, проводивших большую часть времени в полевых условиях или в гуще высадившихся хорьков.
      – Как видно… – проговорил Тоби Инглиш с нерешительностью так же несвойственной ему, как и человеку, к которому он обращался, – словам вашего сержанта можно верить? В Порту ничего не осталось?
      – О приятель, я сожалею, – отозвался Ковач, решив наконец, что догадался, о чем хочет поговорить Инглиш. – Слушайте, мы смогли вытащить двоих ваших. Но третий… скафандр не работал, но расплавившийся хвост эсминца… Мы пытались, но ничего не смогли сделать.
      – Спасибо, – Инглиш улыбнулся, но улыбка тут же исчезла с его лица. – Мертвые мертвы. Не будем об этом.
      – Ага, – сказал Ковач, соглашаясь не столько со словами, сколько со смыслом. – Мы уже послали домой восемьдесят килограммов песка, с предупреждением не открывать гроб.
      – А, – отрешенно протянул Инглиш, вновь глядя в сторону. – Полагаю, вы проверили, нет ли бункеров под зданием терминала? Я думаю, такое вполне возможно.
      – Никаких бункеров, – ответил Ковач.
      – Тепловая волна от одного из эсминцев пошла вниз, – осторожно продолжал он. – Реакция инициировала боеголовки торпед, но они просто горели, вместо того, чтобы взорваться. Было достаточно жарко, но наши скафандры выдержали, – он кивнул в сторону пластикового купола комплекса обеззараживания, – и они считают, что нам следует получше отмыться.
      Инглиш натянуто улыбнулся.
      – Да, – проговорил он. – Слушайте, посадка началась уже двадцать минут назад, и…
      Ковач вскинул руку, останавливая его. Мягко, насколько мог, он произнес:
      – Внутри было много тел, но только туземцы и хорьки. Никакого флотского снаряжения. Что там случилось?
      Инглиш пожал плечами:
      – Точно не знаю. Я говорил, что местные провели нас через периметр. Думаю, большинство из них выбрались обратно, прежде чем все взлетело на воздух, но законспирированный агент, командовавшая группой, Милиус… Она отвлекала хорьков внутри здания терминала.
      Он в упор взглянул на Ковача.
      – У нее хватило смелости.
      – Знаешь, когда рискуешь головой, – негромко произнес Ковач, глядя в пространство, – есть вероятность того, что рано или поздно кто-нибудь ее отрубит.
      – Думается, знаю, – с горечью согласился Инглиш. Голос и выражение его лица чуть смягчились. – Все мы это знаем. Слушайте, мне пора бежать.
      Он помедлил и добавил:
      – Если разделаться с этими опорными пунктами хорьков выпадет не Девяносто Второй, то пусть это будут ваши ребята.
      – Надеюсь, завтра вылетим именно мы, – откликнулся Ковач, но Инглиш уже разговаривал с водителем грузовика, не желавшим везти в космопорт старшего офицера-штабника, явно успевшего наделать в штаны.
      Девяносто Вторая была одной из рот, втиснутых в состав боевых единиц Флота, при этом она, правда, не имела своих наземных средств передвижения в отличие, скажем, от Охотников за Головами. Люди, связанные с космическими кораблями, обычно не представляли интереса для тех, кто служил на земле… Но, по крайней мере, эсминец "Хейг" не стартовал, пока командир Девяносто Второй решал свои личные дела.
      Большинство десантников Ковача уже вышли из душа и направились в раздевалку. Им предстояло облачиться в ту же пропитанную потом форму, в которой они шесть часов провели под скафандрами, пока проверяли развороченный Порт. Но душ немного поднял настроение десантникам.
      Бредли все еще дожидался за брезентом. Как и капрал Сенкевич, она и без одежды столь же крутая, как и в одежде.
      Два десятка кранов за брезентовым пологом все так же радостно ревели, изрыгая воду, которая доставлялась за двадцать километров по огромным пластиковым акведукам. Дренаж, призванный отводить использованную воду, работал, к сожалению, не столь эффективно. По меньшей мере половина воды растекалась по земле, отыскивая собственные пути к наиболее низкому месту на базе Форберри.
      По странной прихоти судьбы таким местом являлся парадный плац, окруженный штабными строениями и зданиями резиденции военного правительства, укрывавшимися в долине от прицельного огня немногих оставшихся в живых на Вифезде халиан.
      – Все путем, сэр? – спросил Бредли с улыбкой, призванной продемонстрировать, что он и не думал подслушивать разговор офицеров.
      – Нет проблем, – проворчал Ковач.
      Их и не было, по крайней мере таких, которые он мог решить. Мертвые мертвы, как сказал Инглиш.
      – Пошли в бараки. Надо поискать свежую форму.
      – Ага… нам тут вот что подумалось, сэр, – сказал старший сержант. – Грузовики еще чертовски горячие, даже после того, как на них вылили не один галлон воды.
      Ковач пожал плечами и направился в раздевалку.
      – Или на грузовиках или пешком, – заметил он. – Я загоню машины в сухой док на флотской базе, как только смогу, но наземная техника там мало кого волнует.
      – А тут, – он махнул рукой в сторону закрытой камеры, где роботы-манипуляторы старательно скребли скафандры, – не хватит места для грузовиков.
      Сенкевич рассмеялась. Смех ее оказался на редкость глубоким и мелодичным.
      – В чем дело, сержант? – спросила она Бредли. – Боишься, что эти крохи радиации убьют нас?
      Теперь рассмеялись все трое, но смех получился безрадостным.
 
      Внезапно заверещал звонок и замигал сигнал тревоги. Первая Категория! Десантники во всех бараках побросали дела и схватились за оружие еще до того, как услышали суть сообщения.
      На Вифезде мог существовать один-единственный повод для столь срочного вызова Охотников за Головами. Одиночное диверсионное подразделение халиан не погибло при бессмысленном героическом сопротивлении вместе с сотнями тысяч своих сородичей. Внезапные наскоки этой выжившей горстки хорьков сильно допекали оккупантов.
      Проблема оказалась не по зубам не имевшим технологического оснащения регулярным войскам Альянса, которые составляли основу наземных сил на Вифезде.
      И Сто Двадцать Первой Роте Противодействия был отдан соответствующий приказ.
      Ковач надел шлем.
      – Слушаю, – сказал он, пока руки шарили в поисках рукавов рубашки. Информация должна была поступать в банк данных подразделения, но он любил получать приказы напрямую. Это давало ощущение, что он участвует в реальном процессе, а не какой-то электронной игре.
      Разумеется, именно компьютер решал, совершат ли они бросок на грузовиках или загрузятся на "Бонни Паркер", чтобы свалиться; хорькам прямо на головы, пойдя на долгие приготовления ради быстрой транспортировки в намеченный район. Компьютеры великолепно справлялись с такого рода расчетами, но люди…
      – Капитан Ковач, – произнес синтезированный голос. – Вам предписано явиться к Губернатору округа, адмиралу Достопочтимому Сабуро Таками.
      – Ну?
      – За вами отправлена машина. Прибудет через полторы минуты. Это все.
      – Есть, – ошарашенно проговорил Ковач, хотя для электронного секретаря его ответ был совершенно безразличен. Ох уж эта Первая категория?
      Он переключился в режим трансляции вызовов по Срочности номер один через установленные в бараке динамики. Все провожали Ковача. На возню не оставалось времени.
      – Даниэло, – крикнул он своему старшему лейтенанту. – Держи людей наготове!
      Никто и не подумал поинтересоваться, к чему им надлежит быть готовыми.
      Капрал Сенкевич уже дожидалась снаружи с полным патронташем и двумя незаряженными штурмовыми ружьями. Один комплект она вручила командиру.
      Из-за рейдов хорьков военное правительство по-прежнему считало Четвертый район зоной боевых действий. Личному составу, покидавшему контрольные зоны – базы и опорные пункты – было приказано все время иметь при себе оружие, правда, незаряженное, за исключением согласованных боевых операций.
      Конечно, Сенкевич права: невозможно предсказать, что Ковач услышит от адмирала Таками и как скоро потребуется Губернатору округа его ответ.
      Только вот Ковач не любил иметь при себе оружие, когда разговаривал с типами из администрации. Оно наводило на нехорошие мысли.
      За ним прислали легкий джип на реактивной тяге, что особенно удобно на пластиковом покрытии базы. Машина прибыла через несколько секунд после назначенного времени; водитель, унтер-офицер – с голосом почти столь же бесцветным, что и у электронного командира, заметил:
      – У меня приказ доставить в штаб только одного.
      – Значит, приказ неправильный, – хладнокровно ответил Ковач и сделал знак Сенкевич забираться в джип.
      Он не собирался брать ее с собой, поскольку не нуждался в телохранителе в штабе округа – во всяком случае, в охране такого рода, которую могла обеспечивать могучая капралша.
      Но он не собирался подчиняться словам какого-то там лакея.
      Джип просел под тяжестью Ковача и здоровенной капралши. Ругнувшись про себя, водитель опустил ограничители габаритного зазора и влился в поток машин.
      На базе Форберри стоял гул. Шумели машины, грохотали механизмы, ревели приземляющиеся или стартующие космические корабли. В редкие паузы затишья доносились глухие удары плазменной пушки со стороны границы. Дежурные подразделения "очищали передовые позиции от зон потенциального укрытия".
      Взрывая ни в чем не виноватые деревья в пределах Границы, нельзя было предотвратить диверсионные вылазки уцелевших халиан, но удавалось немного скрасить скуку дежурства на спокойном участке.
      Граница для гражданских лиц проходила по одной стороне дороги. Десятки болезненного вида туземцев глазели на суету машин, опасаясь подходить слишком близко к находящейся под напряжением тонкой ленте, окружавшей лагерь с пленными. Военное правительство уже начало облавы на аборигенов, уличенных в сотрудничестве с халианами. Им предстояло влачить свою жизнь в лагерях вплоть до искупления вины, степень которой установит Гражданский суд, когда Флот соберется установить режим гражданского управления.
      – Бедные ублюдки, – пробормотал Ковач, отворачиваясь от аборигенов, являвших собой воплощение безнадежности, пока джип громыхал мимо пленных, громыхая, как грузовики на главном проспекте базы.
      Сенкевич пожала плечами.
      – Они живут в таких же бараках, что и мы, – сказала она.
      – Едят ту же пищу. Все время сидят и ни черта не делают так же, как мы.
      Ковач взглянул на нее.
      – Итак, где же корень проблем этих бедолаг? – заключила она.
      – Там же, где и наших, – согласился Ковач, не заботясь о том, слышит ли их водитель. – Туда мы теперь и едем.
 
      Парадный плац в центре Базы Форберри покрывали пластиком сразу, как только построили трехэтажную штаб-квартиру базы и здание Правительства Округа – но прежде, чем завершили остальное строительство, гусеничная техника уже успела сжевать половину настила, а остаток заляпала ядовито-фиолетовой грязью. Того же оттенка, что и песок, проникавший в офис адмирала Таками, когда штормовые ветра раздирали швы блочного строения.
      Ковач отдал честь так аккуратно, как только мог, но он никогда не отличался ловкостью в этой микки-маусовской ерунде. Губернатор округа повел бровями и нахмурился, точно грозовая туча, заметив что десантник обозревает фиолетовое пятно, тянущееся по краю противоположной стены.
      Другой офицер, находившийся в комнате, симпатичный, начинающий полнеть старший командор, широко улыбнулся Ковачу.
      – Ну, Ковач, – начал адмирал Таками, – вот Ситтерсон говорит мне, что мы в вас здесь нуждаемся. Я не собираюсь спорить с шефом моей службы безопасности. Для чего нужно правительство, если не для обеспечения безопасности, а?
      – А? – а унисон откликнулся Ковач. Он не мог понять, что имел в виду губернатор.
      Точнее, он уговаривал себя, что не понял, о чем говорит губернатор. Можно сказать, молился.
      – Губернатор подразумевает, – сказал командир Ситтерсон голосом столь же приятным, как и его внешность, – что наземный контингент вполне пригоден для масштабных операции, но нам необходима настоящая ударная единица. Губернатор перевел 121-ю из-под команды Флота в распоряжение правительства Четвертого Округа.
      Что ж. Ковач никогда не верил, что до Бога доходят молитвы простых десантников.
      – Так что оставляю это на вас, – подвел итог Таками. – У меня еще масса других дел.
      Когда Ковач вслед за шефом службы безопасности выходил из офиса, он услышал, как губернатор рычит во встроенный микрофон, требуя уборщиков со швабрами и щетками.
      – Я полагал, вам лучше услышать о своем переводе от губернатора, чем прямо от меня, – сказал Ситтерсон в приемной. – Таками стреляный воробей. Он станет совать нос в наши дела. Вы придержали машину?
      – Нет, сэр, – сказал Ковач. Он пытался осмыслить, что произошло с ним и его подразделением. И не мог.
      – Неважно, – произнес Ситтерсон, но нахмуренные брови говорили об обратном. – Прогуляемся. Это прямо через площадь.
      Он вновь нахмурился, заметив Сенкевич с двумя ружьями в руках.
      – Мой секретарь, – сухо проронил Ковач.
      – Да, кстати, – отозвался Ситтерсон, – мне нужен один из ваших людей для постоянного дежурства в приемной. В здании находятся мои жилые апартаменты, так что лишняя предосторожность не помешает.
      Лицо Ковача вспыхнуло гневом.
      – О, сэр, – сказал он как можно спокойнее. – Мы ведь подразделение реагирования.
      – Ну, мне и нужны люди, способные реагировать, не так ли? – усмехнулся Ситтерсон.
      Ковач предпочел промолчать.
      Штаб сил безопасности располагался в сотне метров, наискосок от здания правительства. Однако Ковач и не предполагал, что машина понадобилась Ситтерсону исключительно из пижонства. Одноэтажное строение, лишенное окон, представляло собой вытянутый пенал. Дверь располагалась в одном Из торцов. Ситтерсон предпочел позвонить, а не возиться с замком.
      Дверь распахнулась. Глазам Ковача предстал узкий и длинный коридор. По левую сторону имелись четыре закрытых двери, справа – вытянулись восемь крошечных зарешеченных комнат. В пяти из них маялись какие-то личности. Бедолаги могли лишь стоять, вытянувшись во весь рост.
      Такая поза была очень болезненной. Открывший дверь старшина держал в руке длинный электрошоковый прут, которым тыкал пленников, когда те начинали оседать на пол или прислонялись к стене.
      – Комнаты для допросов, – весело пояснил Ситтерсон, ткнув пальцем на закрытые двери. Он усмехнулся и добавил, кивнув в сторону камер: – Люблю показать моим посетителям, что здесь серьезное заведение. Это единственный вход в здание.
      – В чем их вина? – спросил Ковач безразличным тоном.
      – Вот это нам как раз и предстоит выяснить, не правда ли? – лучезарно улыбаясь, ответил Ситтерсон.
      Женщина в одной из камер жалобно плакала, и едва уже держалась на ногах. Ковач прибавил шагу, увлекая шефа безопасности к двери в дальнем конце коридора.
      Но двигались они недостаточно быстро. Когда Сенкевич закрывала дверь, Ковач услышал-таки змеиное шипение электрошока, выпускающего свое жало. Женщина отчаянно вскрикнула.
      Старший сержант за громадным столом приветствовал Ситтерсона четким салютом, не вставая с места. Впрочем, он и не смог бы встать из-за свисавших с потолка многочисленных кабелей.
      Ситтерсон явно старался продемонстрировать, что не лыком шит, но его штаб-квартира являла собой лишь слабый отголосок слепленной наспех роскоши здания Правительства Округа.
      Офицеры Флота, служившие на Земле, как правило, не входили в число лучших. Твердая Земля для них была чем-то вроде ссылки.
      Ковачу следовало об этом помнить, хотя он вряд ли представлял, какую можно извлечь из этого пользу.
      – К вам полковник Хезик, сэр, – отрапортовал старший сержант, кивнув в сторону высокого поджарого человека, который-при их появлении поднялся с узкой кушетки напротив двери.
      – Подождите здесь, Хезик, – сказал Ситтерсон, проходя между столом и кушеткой во внутреннюю дверь.
      По пути в соседнюю комнату Ковач искоса взглянул на полковника, поймав такой же ответный взгляд.
      На Хезике была форма незнакомого покроя. Пошитая вручную, с желтым кантом взамен галунов на карманах, эполетах и петлицах. Пистолет в его плечевой кобуре был флотского образца и далеко не новый.
      Глаза Хезика бегали по сторонам. Ковач и под угрозой смерти не взял бы такого в свое подразделение.
      Личный офис Ситтерсона занимал почти такую же площадь, как кабинет Губернатора, но потолок здесь был низок и мебель из пластика, а не из дерева.
      Но зато пол сиял чистотой.
      – Присаживайтесь, капитан, – сказал Ситтерсон, широким жестом указывая на одно из кресел. Другая дверь, вероятно, ведущая в жилую часть, столь же тесную, как и приемная, была частично скрыта за топографическими экранами демонстрировавшими, что происходит в комнате для допросов; Перед развалившимися в креслах сержантами стояли совершенно голые люди. Одежда бедолаг валялась рядом на полу.
      – Нам предстоит работать в тесном контакте, капитан, – начал беседу шеф службы безопасности. – Не стану скрывать, я смотрю на это назначение как на шанс проявить себя. В это дело надо как следует запустить зубы. Если мы справимся с ситуацией, чины и награды посыпятся на нас со всех сторон.
      Бородатый человек на ближнем к Ковачу экране бормотал, заикаясь от страха:
      – Только яйца, клянусь. И, может быть, масло, когда они просили масла, может быть, масло. Они забрали бы мою дочь, если бы я не давал им продукты.
      – Эй, командор, – проговорил десантник, подыскивая подходящее продолжение. – Я не понимаю, почему мое подразделение, а не…
      "А не кто-либо еще во вселенной". Вот что следовало добавить.
      – Так твоя дочь тоже в этом замешана? – осведомился следователь. – Где она сейчас?
      – Ей всего восемь! Ради Бога…
      Ситтерсон раздраженно отключил звук.
      Шеф службы безопасности наклонился вперед и многозначительно улыбнулся Ковачу.
      – Я знаю, как обходиться с пособниками врага, – сказал он. – И вы, похоже, тоже. Я слышал, что произошло на Цели. Вот почему я запросил к себе именно Сто Двадцать Первую.
      На мгновение Ковач перестал чувствовать под собой стул. Его трясло. Перед глазами мелькали картины на Цели. Халианские плантации. Рабы. Надзиратели из числа людей, с чудовищным пыточным арсеналом. Скотобойня. Гастрономические пристрастия халиан и их прислужников-людей. И каждый надзиратель в его воспоминаниях обладал чертами Ситтерсона.
      Ковач не решался заговорить, но он не мог безмолвствовать и потому произнес:
      – Сэр, на Цели пленные изготавливали электронику, приборы, которые хорькам не под силу сделать самостоятельно.
      Он поднялся с кресла, поскольку не мог сидеть без движения, и, пройдясь до стены, получил возможность отвести взгляд от шефа службы безопасности.
      – Все эти люди, снабжавшие хорьков продуктами, чтобы самим не попасть к ним на стол. Это не пособничество, сэр, а примитивное выживание. Совсем не то, что…
      Но слова вернули воспоминания, а от воспоминаний у Ковача перехватило дыхание и ладони покрылись потом.
      – Вот что, капитан, – проговорил Ситтерсон, выпрямившись на стуле. – Если бы я не отвечал за безопасность ста сорока тысяч личного состава Флота оставленных в этом районе, я, наверное, был бы таким же великодушным, как вы.
      Раздражение командора плавно перетекло в улыбку.
      – Однако, – продолжал он, – думаю, главная ваша проблема состоит в том, что вы боитесь остаться не у дел, работая со мной. Но я покажу вам, как сильно вы ошибаетесь.
      – Пригласите полковника Хезика, – обратился он к поверхности своего стола. Не успел он договорить, как дверь открылась.
      Ковач начал было вставать, но Ситтерсон не двинулся с места. Величественным жестом он указал вновь прибывшему на стул.
      – Хезик, – сказал он, обращаясь к Ковачу, – возглавлял силы сопротивления до нашей высадки. Он работал в непосредственном контакте со мной, и, – он заговорщицки подмигнул Хезику, – не побоюсь сказать, капитан, что он претендует на очень высокий пост на планете, когда здесь установится гражданское правительство.
      Хезик в ответ широко осклабился. Шрам на его правой щеке, наполовину скрытый холеной бородкой, придавал его лицу, когда он пытался улыбаться, фальшиво-сардоническое выражение.
      – Расскажите капитану Ковачу, что три месяца назад случилось с вашим подразделением, Хезик, – приказал Ситтерсон.
      – Есть, сэр, – ответил тот, у которого хватало ума не кичиться своим декоративным "званием", которое номинально сделало бы его старшим офицером в этой комнате. Он охотно играл роль болванчика Ситтерсона, в расчете получить свое, когда Флот уберется восвояси.
      – Нас собрал лейтенант Банди, – сказал Хезик. Он не отрывал взгляда от угла комнаты, как будто отвечал наизусть заученный урок.
      – Технический персонал забросили шесть месяцев назад, чтобы сплотить местное сопротивление, – пояснил Ситтерсон. – Банди был за главного. Я лично его знал.
      – Мы лупили хорьков, им здорово доставалось, – заключил Хезик. В его голосе были слышны нотки, хорошо знакомые Ковачу, – переживания человека, оживлявшего былые страхи, которые он теперь маскировал за невинными словами. – В нашем районе действовали и другие команды повстанцев – им было далеко до нас, но все хорошие ребята, храбрые… Кроме одной.
      Он сглотнул слюну. Его адамово яблоко подпрыгнуло, точно кто-то щелкнул переключателем, голова дернулась вниз, и он с вызовом уставился на Ковача.
      – Это другое подразделение, – сказал он, – было тесно связано с нами, но они похоже никогда не нападали на халиан. Избегали ответных жертв среди гражданского населения, как они объясняли.
      Один из подследственных повалился на пол. Следователь взмахнул электронным кнутом.
      – Ладно бы так, – продолжал Хезик, – но мы получали крайне тревожные донесения о том, что члены этого подразделения зачастили в космопорт, где располагался штаб халиан. Мы пытались предостеречь лейтенанта Банди, но он не хотел верить, что люди способны стать предателями своей расы.
      – Вот Ковач мог бы вам об этом порассказать, – встрял Ситтерсон. – Не правда ли, капитан?
      Ковач поднял руку, показывая, что слышал шефа СБ. Взгляд его оставался прикованным к Хезику.
      – Они позвали нас на встречу, – проговорил вифездианин. – Мы умоляли лейтенанта не ходить, но он лишь посмеялся над нашими опасениями.
      Хезик подался к Ковачу.
      – Мы попали в засаду, – сказал он. – Единственная причина, по которой мы уцелели, – это то, что лейтенант Банди пожертвовал своей жизнью, чтобы предупредить остальных.
      – Это несколько отличается от невинной торговли маслом, – довольно заметил Ситтерсон.
      – Это они? – спросил Ковач, указывая на голограмму.
      – Пока нет, – сказал шеф СБ.
      – Но, – произнес Хезик со сдержанным ликованием, – мои люди выяснили, где прячутся предатели.
      – Вперед к настоящему делу, капитан? – полюбопытствовал Ситтерсон. – Говорите, вы подразделение реагирования? Поглядим, как быстро вы можете реагировать.
      – Доложите координаты, – сказал Ковач, слишком сосредоточенный на своих мыслях, чтобы заметить, что приказывает старшему по званию. При входе в здание он снял шлем. Теперь он снова нахлобучил его и добавил:
      – Как насчет транспорта?
      Ситтерсон что-то бормотал в свой селектор.
      – Вы уже получили грузовики, разве нет? – спросил он, удивленно подняв голову.
      – Верно, – сухо согласился Ковач. – Первая категория, – сказал он в шлем. – Тревога, Охотники за Головами.
      Экран шлема нарисовал в воздухе расположение цели, затем маршрут, выбранный компьютером. Маршрут определяли топографические данные, характер поверхности и интенсивность движения на участках с дорожным покрытием.
      – Сколько бандитов? – потребовал Ковач, ткнув пальцем в Хезика, чтобы не было неясности.
      – Сэр, – произнес голос Даниэло в его шлеме, – мы еще не получили скафандры после дезактивации.
      – Примерно двадцать, – ответил Хезик, пожав плечами. – А может, и меньше.
      – На хрена скафандры, – буркнул Ковач командиру своего первого взвода. – У нас всего двадцать прячущихся людей. Подберите меня и Сенкевич у входа в штаб службы безопасности, когда будете проезжать через плац.
      – Выезжаем, – ответил Даниэло.
      – Мы тоже едем, – сказал командир Ситтерсон, шустро вскакивая из-за стола, с изумлением заметив, что десантник уже направился к двери.
      – Как угодно, – безразлично бросил Ковач.
      Ему пришло в голову, что диверсионная группа хорьков вполне может получить поддержку от людей. А компания таких переметчиков могла бы об этом порассказать – если допросить их должным образом.
 
      На картинке, подученной со спутника. Ковач насчитал в зоне Цели семнадцать лачуг и пришел к выводу, что Хезик недооценил силы противника. К моменту, когда четыре грузовика заняли рубежи в лесу в полукилометре от деревни. Ковач располагал более подробными данными после длительного ионного и инфракрасного сканирования.
      Хезик оказался прав. В районе не могло быть столько же людей, сколько жилищ.
      Последние пять километров до точки десантирования грузовики летели над самыми верхушками деревьев, работая на реактивной тяге. Это было быстро и в то же время крайне рискованно: ты в два счета мог стать покойником, если на каком-нибудь дереве устроился парень с противовоздушной ракетой.
      – Держитесь, – предупредил водитель, Бикман из третьего взвода.
      Ковач не доверял никому из резервных мотоподразделений настолько, чтобы предвидеть, что он сделает или захочет сделать под огнем неприятеля, когда жизнь людей зависит исключительно от маневра транспортного средства.
      Грузовик протаранил полог леса с ужасающим треском, сучья хлестали людей, сидевших в открытом кузове. Ветка, щедро увешанная шишками, больно хлестнула Ковача, но щиток шлема, к счастью, был опущен, а ссадины были ему не в новинку. Одной рукой он держался за поручень сиденья, в другой сжимал ружье, и едва днище их транспортера врезалось в вязкую глину. Ковач вместе с остальными соскочил на землю.
      Суета третьего взвода, занимавшего укрытие и разворачивавшегося в направлении деревни, только на мгновение отвлекла внимание Ковача. Он должен был следить за всей ротой.
      Бредли и Сенкевич прикрывали командира, пока он сосредоточился на донесениях трех других взводов. Высадка закончилась без инцидентов, а голографический дисплей в метре перед ним был более важен, чем деревья, которые он мог различать в узорах света.
      – Продвигаться к желтому, – скомандовал Ковач. Синяя бусинка, коротко вспыхивающая в верхней части дисплея, топографически проецируемого его шлемом, равно как и шлемами остальных в подразделении, указывала, что приказ передан по командному каналу.
      Они быстро продвигались через лес. Охотники за Головами были привычны к лесам, точно так же, как и к джунглям, пустыням или любой другой чертовой местности, которую хорьки могли избрать полем для своего рейда, и где скорость значила больше, чем угроза нарваться на засаду.
      Ковач не очень хорошо видел третий взвод. Подлесок был не таким уж густым, но между каждыми двумя десантниками по цепочке было не менее двух метров.
      – Гамма, Желтый, – продолжал командир третьего взвода откуда-то слева. Ковач стоял на одном колене, направив вперед оружие, как и остальные десантники, ожидая пока оставшиеся взводы займут позицию.
      – Бета, Желтый; Альфа, Желтый, – почти одновременно доложили второй и первый взводы. Оставалось дождаться, когда доложится Дельта, но это был взвод тяжелого вооружения, и им приходилось волочить через подлесок плазменные пушки на треногах.
      Так или иначе Дельта отрапортовала еще через минуту, показавшуюся Ковачу чуть ли не в полжизни, пока его пальцы сжимали приклад ружья, а глаза следили за зелеными точками, ползущими по призрачной голограмме карты рельефа.
      Единственная разница между Желтым пунктом и любым другим лесным массивом состояла в том, что каждый взвод находился в сотне метров от деревни. Лачуги все еще оставались вне поля зрения, хотя второй взвод и взвод тяжелого вооружения должны были войти на прямую видимость для стрельбы, продвинувшись всего на несколько метров.
      – Альфа, заряд установлен, – доложил Даниэло, чей взвод получил задачу заложить небольшой взрывной заряд на глубине в один метр.
      – Бета, сенсоры готовы, – ответил командир второго взвода, установившего эхолокационные датчики с другой стороны деревни.
      – Взрывайте заряд, – скомандовал Ковач.
      Не успел он договорить, как справа донесся едва различимый глухой удар, и кто-то схватил его за руку, чтобы привлечь внимание.
      – Что происходит? – потребовал командор Ситтерсон, он слышал все переговоры, но не понимал их сути.
      У него даже не хватило ума не путаться под ногами. Ковач был очень рад, что благодаря оружию он не развернулся и не отшвырнул Ситтерсона, прежде чем сознание возьмет верх над рефлексом.
      – Не теперь, сэр! – огрызнулся он, слегка поворачиваясь, чтобы голова Ситтерсона не закрывала рисунок линий, танцующих по его дисплею, пока компьютер подразделения проводил эхолокационную разведку бункеров и тоннелей под деревней.
      Никаких тоннелей или бункеров не оказалось. Мишень была открыта, точно рот шлюхи.