От внимания Файкса не ускользнуло словечко «нашу» — значит, полковник уже принял на себя ответственность за гарнизон. Можно только посочувствовать ни о чем не подозревающим часовым.

Тропинка перебралась на холм, но Були шел бодро и даже насвистывал, хотя его мундир потемнел от пота. Он все еще насвистывал и усмехался, когда достиг первого блокпоста и услышал очень любопытные звуки, раздававшиеся близ пулеметной точки. Их сопровождал запах дешевых духов. Полковник не остановился.

Були и Файкс миновали еще два караульных поста, и на обоих не было людей. Наконец они достигли тридцатифутовой беленой стены. По крайней мере здешнему часовому хватило осторожности запереть стальную дверь возле ворот перед тем, как он покинул свой пост.

Откровенно наслаждавшийся приключением Файкс шагнул вперед, и в его пальцах заблестела отмычка — на вид не более чем полоска стали,

— Сэр? Вы хотите войти?

Були вспомнил об исчезнувших наручниках — вот, значит, в чем фокус.

— Да, капрал. Если не возражаете.

Файкс с ухмылкой вставил запрограммированную полоску «живого» металла в замочную скважину и подождал, пока устройство выберет одну из ста тысяч заложенных в его память конфигураций, подходящую для данного замка. Отмычку капрал выиграл в покер, и с тех пор она не раз ему пригодилась. Не прошло и трех секунд, как раздался щелчок, и дверная ручка подалась.

Два легионера и женщина-часовой сидели вокруг охладителя для напитков, потягивали пиво из запотевших бутылок. Женщина потянулась за оружием, но Були ее опередил.

— Прошу извинить, — сказал офицер, — я это заберу. Допивайте пиво, а потом доложите в военную полицию.

Легионеры так и сидели, оторопело глядя туда, где только что стоял офицер, и тут мимо прошагали носильщики.

— Черт! Кто это? — спросил рядовой Хоско, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Наш новый командир, — ответил рядовой Лараби. — Слышали, что сказал полковник? Надо допить пиво. Чувствую, нам не скоро доведется повторить...

По винтовой лестнице в несколько маршей Були поднялся в густую тень алькова с видом на обожженный солнцем плац. Сейчас по причине немыслимой жары он пустовал.

— Что ж, пора выходить на сцену. Капрал, вы готовы?

— Командуйте, сэр.

— Отлично. Идем.

Сопровождаемый Файксом, Були прошагал до середины крепостного плаца, загнал патрон в ствол штурмовой винтовки часового и направил ее вверх, в сторону залива. Раздался треск, в небе прочертилась медная дуга, вспорхнула пара голубей.

Сначала показались головы, потом тела, грянул залп приказов:

— Положите оружие на землю! Руки на голову! Немедленно! Немедленно! Немедленно!

Затем выскочившие на плац легионеры выяснили, что на Були полковничьи знаки различия и что он прибыл занять высокую должность.

Еще пять минут понадобилось майору Джаду, чтобы слезть с унитаза, подтянуть брюки и явиться на плац. Он мигал от резкого солнца и хмурился:

— Черт возьми, что тут происходит? Кто эти люди?

Капрал Файкс взял на себя смелость ответить:

— Полковник Уильям Билл Були, вновь назначенный командир Тринадцатого полка. Разрешите нам опустить руки?

Офицерская столовая занимала длинный и узкий зал. Стены были закрыты старинными боевыми знаменами, старинным же оружием, бесчисленными фотографиями, мемориальными досками и прочими реликвиями, многие из которых появились здесь сотни лет назад.

За столом, покрытым хрустящим белым полотном, пустовало больше половины мест. Полковое серебро, заслуженное поколения назад, сияло отраженным светом. Мерцали свечи, по строгому ранжиру стояли бутылки с вином, в некотором отдалении играла музыка.

Сидевший во главе стола Були старался выглядеть веселым. Это было нелегко. Обед в его честь проходил несколько скованно, особенно в свете язвительного обращения со стороны не только майора Джада, но и, хоть и в меньшей степени, остальных офицеров.

Пожалуй, единственным смягчающим фактором было то, что большинство офицеров остро ненавидели майора и радовались его неприятностям.

И все же традицию требовалось соблюсти, сколь бы ни был обременителен этот процесс. Поэтому обед шел своим чередом.

За последний год крепостная вентиляционная система обслуживалась гораздо лучше, чем батареи ракет «земля-воздух», поэтому в столовой было прохладно и обеденные, кители с высокими воротниками не доставляли мучений своим владельцам.

Кто-то постучал по бокалу ложкой. Джад охотнее побывал бы сейчас под огнем компьютеризованной артбатареи, но все же встал, чтобы произнести тост:

— За полковника Були и его благополучное прибытие!

Как и требовала традиция, зазвучали возгласы «слышу, слышу», после чего офицеры вежливо пригубили напитки. Були понял, что его подчиненные ждут ответного тоста, и лихорадочно придумывал что-нибудь подходящее к ситуации и одновременно не слишком лицемерное — после недавних событий. Решившись, он встал и поднял бокал:

— За Тринадцатый полк... Да живет он вечно!

Прибыло первое блюдо из ожидаемых четырнадцати перемен. Беседа переключалась с темы на тему. Она проходила без огонька, почти не нарушалась смехом — короче говоря, была смертельно скучной. Лишь изредка кто-нибудь проявлял неподдельный интерес, например, к теории Блюменталя о заблаговременном снабжении или к размерам пресловутого полового органа сержанта Дома.

Були попробовал каждого блюда, пил наравне с другими и пытался оценить то одного, то другого офицера.

Джада бросили на произвол судьбы, или по крайней мере так казалось. Три рапорта о неполном служебном соответствии, три несостоявшихся повышения, три года на Земле... Иными словами, связей этого офицера хватило лишь на отсрочку неизбежной отставки.

Начальник оперативного отдела штаба капитан Винтерс — совсем другого поля ягода. Она беспрепятственно восходила по служебной лестнице и даже получила медаль «За отличную службу». Такую награду можно добыть только в космосе... причем на границе. Полковнику понравилось лицо Винтерс — лицо человека, на которого можно положиться, — ее спокойные зеленые глаза и смех, У этой женщины есть способности, подумал он.

Ротой управления и обслуживания — штаб, медчасть и интенданты — командовал капитан Андре Кара, человек с внешностью педанта, неулыбчивый молчун. Из его досье полковник узнал мало, главным образом, что Кара офицер ответственный и исполнительный, но особых наград не имеет. Темная лошадка, короче говоря. Хорошо это или плохо, станет ясно в ближайшие месяцы.

Иначе обстоит дело с капитаном Холли Хокинс, командиром третьего батальона, для ее подчиненных — Ястребихой. Настоящая бой-баба, гроза солдатских зубов, и остается лишь гадать, что за волшебство занесло ее в Тринадцатый. Неудачное стечение обстоятельств или она здорово кого-то разозлила и с ней обошлись так, как она обходилась со своими людьми? У Хокинс три правые руки, одна из них хромирована. Гудя серводвигателем, офицер-пехотинец поднесла бокал к губам, глотнула вина. Встретилась взглядом с Були, приподняла бокал и осушила. Значит, есть еще один человек, на которого можно положиться.

Раздался громкий удар. Були обернулся на звук — капитан Генри Олмсуорти ткнулся носом в стол. Рядом ширилось красное пятно от пролитого вина. Никто не удивился, и это говорило о многом.

Следующий офицер, капитан Марго Ни, была та еще штучка. Мало того, что ее десятитонное трактороподобное тело едва помещалось в столовой, отчего казалось, будто остальные офицеры ужинают в подземном гараже... киборг устроила так, что ее голову подали вместе с переменой блюд. И не просто подали, а на серебряном подносе. Були эта выходка пришлась по душе, она говорила о стиле, отваге и хорошем чувстве юмора.

«Думатель» капитана Ни был покрыт шитым на заказ форменным чехлом, украшен рядами знаков отличия и снабжен видеокамерой. Он гудел на столе. Этот прекрасный по всем характеристикам офицер предпочел службу в Тринадцатом... чему? Судьбе космического рудокопа? Или таксиста в Нью-Йорке? Були решил, что ему повезло. С таким командиром инженерная рота не подведет.

Последним — но только не в смысле качеств офицера и джентльмена — был первый лейтенант Ускользающий в Ночь, чистокровный наа с внешностью, которая напомнила Були о его приемной бабушке. Золотой мех с белыми крапинками, туловище тяжелоатлета... Он командовал полковой разведкой и еще имел под началом спецразведгруппу из двух взводов, укомплектованных наа. И дело тут вовсе не в пристрастном отношении остальных легионеров, просто наа в разведке не было равных и они занимались этим делом в охотку.

А Ускользающий в Ночь — знал ли он о родственниках Були? Скорее всего да. Все-таки известная семья, и вряд ли могли ускользнуть от внимания первого лейтенанта характерные черты телосложения Були, а также сбегающая по его шее грива.

Внезапно взгляды этих людей встретились. Були знал, что Ускользающий в Ночь учуял бы его за пятнадцать футов, и почувствовал, как прошлое потянуло его к себе. Хотя бабушка и мать Були родились далеко от Альгерона, они считали его своим домом, тогда как Билл, зачатый, рожденный и выросший там, так и не сумел приспособиться к своей родине. Легион предложил ему идеальный выход, позволил вернуться домой уже воином. Тем, кого так уважали мучители Були из его детства.

Но убежать от себя оказалось невозможно. Что бы ни делал Були, куда бы ни заносила его судьба, он не приобретет такого же тонкого чутья, как у его родичей, не научится отслеживать колебания температуры ступнями или ходить с обнаженной грудью в снежной буре. Пусть он стреляет ничуть не хуже их, пусть он так же быстро бегает, пусть назубок знает военную науку. Всего этого мало, и поэтому первым отвел взгляд старший офицер. Понял ли его наа? Или что-то другое прочитал полковник в черных с желтизной глазах? Поди угадай...

Були показалось, что прошло не меньше года, пока принесли десерт, прозвучали последние тосты и офицеры разошлись по своим квартирам. До рассвета оставалось меньше четырех часов, и рассвет станет вехой... чего? Только время даст ответ на этот вопрос.

Церемонию назначили на восемь утра, за добрый час до того, как солнце взойдет над восточной стеной и начнет жарить плац. Маленькая поблажка, но легионеры были благодарны и за это.

Стоявший на стене Були смотрел, как полк формирует длинные, безупречно ровные шеренги. Сначала построением командовали сержанты, затем — командиры взводов. Картина привычная, он наблюдал ее сотни, если не тысячи раз, однако теперь она его необъяснимым образом тронула. Почему? Может, потому, что за семь веков, в течение которых изменилось многое, эта традиция осталась прежней и она — связующее звено с ушедшими столетиями?

Однако Були знал, что идеальная четкость строя внизу — обман, точно старая потолочная балка, крепкая на вид, но внутри совершенно гнилая. А тут и снаружи кое-где видна гниль. Например, «крышующие» лавочников киборги, уходящие с поста за пивом часовые и офицеры... Хватало и других, менее ярких признаков. Таких, как нацарапанные на стенах политические лозунги и групповщина в офицерском кругу. Биотела — с биотелами, наа — с наа, борги — с боргами. Интригующие фракции вместо сплоченных боеспособных подразделений. Может быть, Лой об этом знал? Может быть, в этом и заключается наказание для Були? Остается лишь гадать... Да и то, положа руку на сердце, какая разница? Задача Були — найти и выкинуть гниль и восстановить порядок.

Громко зазвучали приказы, затопали ботинки, и полк стал «смирно». Були спустился по лестнице, вышел на середину плаца и ответил козырнувшему Джаду.

— Весь личный состав построен, кроме находящихся в наряде, лазарете и отпуске, сэр.

Були кивнул. Его голос прошел через тонкий, с проволоку, микрофон и по системе громкоговорящей связи разнесся над плацем:

— Благодарю, майор. Командуйте «вольно».

Джад четко повернулся кругом и отдал приказ, его исполнение оставляло желать лучшего. Замешкалась вся штабная рота, словно успела отвыкнуть от строевой подготовки, а киборги, стоявшие в последней шеренге, и вовсе не шелохнулись. Они с самого начала стояли «вольно». Что это, расхлябанность или дерзость? Первое еще простительно, второе — опасно.

Були поднял на уровень лица пачку листов с приказами и стал их зачитывать. Написанный чопорным, кое в чем устаревшим языком, текст все же обладал силой. И не в словах крылась эта сила, а в тех тысячах людей, которые в прошлом произносили и слушали эти слова. Некоторым из них на долю выпала счастливая долгая жизнь. Другим повезло меньше, и они лежат в могилах под густой сенью джунглей, или под сложенными второпях грудами камней, или на неухоженных воинских кладбищах.

Дочитав до конца, Були добавил кое-что от себя. Его взгляд скользил по рядам, встречаясь с другими взглядами, заставляя стоящих в строю прислушиваться. Добиваясь, чтобы они поняли: грядут перемены. Поняли и смирились, но не утратили при этом боевого духа, а, наоборот воспряли.

Да, в шеренгах перед Були хватало и бездельников, и бестолочей, и кого похуже. Но эти сорняки он выполет один за другим, до каждого дойдут руки в свое время. Он не станет рубить сплеча, тем более что он не Господь Бог и не все в его власти. Честная оценка положения, в котором оказался гарнизон крепости, будет неплохим началом,

— Тринадцатый — одна из старейших и самых знаменитых частей Легиона. Сражавшиеся в его рядах мужчины, женщины и киборги побеждали сотни раз, хотя некоторые битвы проиграли. Например, битву при Дьен-Бьен-Фу тринадцатого марта тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, когда артиллерийскому обстрелу подвергся укрепленный пункт Беатриче. В тот день мы потеряли тридцать шесть человек. Когда стало очевидно, что полковник Шарль Пиро, командир артиллерии Легиона, серьезно недооценил противника, этот офицер покончил с собой.

В последующие недели позиции Легиона представляли собой сущий ад. Была разрушена взлетно-посадочная полоса. Противнику удалось перерезать главную дорогу, наши не могли эвакуировать даже раненых. Впрочем, это не остановило солдат и офицеров Третьего и Пятого батальонов. Ни у кого из них не было прыжковой подготовки, но они все равно десантировались на окруженную зону.

Между тем под землей в госпитале, а по сути в норе, заполненной грязью, ампутированными конечностями и откормленными червями, доктор Пол Гроувин делал все, что было в его силах. А добровольцы из Тринадцатого садились за баранки санитарных машин, с риском для жизни вывозили раненых из-под огня и зачастую гибли сами.

Несмотря на их стойкость и самопожертвование, Легион потерял свыше полутора тысяч человек убитыми.

Эхо этих слов смолкло, но после паузы Були заговорил снова:

— Да, нам есть чем гордиться... По крайней мере было чем гордиться, пока Тринадцатый не превратился в любимый сортир Легиона. Меня сюда сослали за то, что я говорил правду... А за что здесь оказались вы? Слишком часто нарушали дисциплину? Засыпали на боевом посту? Проливали кофе на колени полковника?

Как и рассчитывал Були, его последний вопрос вызвал смех, и, кажется, до подчиненных дошло, что Легион — это огромная машина, у которой заржавели некоторые шестеренки.

Многие не ожидали от полковника таких слов. В чьих-то глазах появилась надежда, другие остались полны цинизма.

— Итак, — продолжал Були, — все мы и каждый в отдельности стоим перед выбором. Либо смотреть в прошлое и остаться такими, какие есть, либо устремить взор в будущее, а прошлое оставить позади. Кто-то из вас вступил в Легион, чтобы начать жизнь сначала. Кто-то хотел новизны, или приключений, или хорошего питания.

На этот раз хохотали все, заставляя капитана Винтерс с изумлением оглядывать шеренги. Она уже и забыла, когда в последний раз полк смеялся.

— Возможность есть, — заключил Були. — Возможность начать все сначала, сделать Тринадцатый таким, как прежде, и снова носить мундир с гордостью. Благодарю вас. Это все.

Оперативный центр находился шестью этажами ниже форта Мосби и теоретически был недосягаем для хадатанских бомб. Наблюдательный зал представлял собой большую восьмиугольную комнату, где господствовали ряды компьютерных панелей, смонтированный на стене многоцелевой комплекс видеоэкранов, непрерывный шепоток радиообмена и слабый, с примесью озона запах кофе.

Чужая передача с трудом пробилась по редко используемой гражданской частоте. Если бы не капрал Бонски, в форте Мосби никто бы и не заметил этого сообщения.

Капрал Бонски ростом был невеличка, и круглый животик у него был невеличка, и на воинской службе этот человек чувствовал себя не в своей тарелке. Другим из такой слабости удается извлечь пользу, капралу не удавалось. Он дождался конца приема, переписал сообщение на дюймовый диск и незаметно положил его в карман. Комптех встал, попросил последить за его приборами Скога и помахал сержанту Хо. Она тоже была невеличкой — два вершка от армейских ботинок, — но с нею никто не связывался, по крайней мере во второй раз.

— Эй, сержант... я пошел отлить. Вернусь через пять минут.

Хо недолюбливала капрала Бонски и тех, с кем он якшался, однако виду старалась не подавать.

— Скорее через десять, Бонски. Пять минут понадобится, чтобы найти твою фитюльку.

Грянул хохот. Бонски поспешил скрыться за дверью.

Почти все пять минут ушли на то, чтобы добраться до уборной, оставить там диск и вернуться. Впрочем, отливать капралу и не хотелось. Как и не хотелось ему знать, кто заберет диск и зачем. Важно, что судьба подбросила капралу шанс отплатить за накопленные обиды, и он этого шанса не упустит.

Бонски представил, что сделает с сержантом Хо, когда она окажется в его власти, и ухмыльнулся.