1

Рассветное кроваво-алое солнце омывало лагерь мягким розовым светом. Выйдя из общежития, полковник Уильям Були III, или просто Билл, с жадностью дышал свежим утренним воздухом и смотрел на учебный плац. От матери полковник унаследовал твердый взгляд серых глаз, от отца — мускулистое поджарое тело. Загар покрывал только лицо, не опускаясь ниже воротника.

Були кивнул гражданскому и ступил на ухоженную дорожку. Ее ширина едва позволяла бежать в одну колонну по четыре или в две по двое, а передвигаться иначе кадетам здесь запрещалось. Так, в частности, их приучали к дисциплине, к действиям в команде, к тому, что думать надо в первую очередь об интересах группы, а не личности.

Впереди стояло административное здание. Отец Були прославился тем, что первым из наа был зачислен в академию, поднял над крышей здания классный флаг и, убегая, напоролся на генерала. Да кто не слыхал эту историю, по крайней мере сотню раз?

На перекрестке мимо офицера прошагала группа кадетов. Их командир, тощее низкорослое создание, вряд ли часто видевшее капитана, не то, что полковника, отдал честь, повернул голову к строю и задал ритм: «Левой, левой, левой, правой, левой...»

Були улыбнулся, тоже вскинул руку к козырьку и зашагал в ногу с кадетами. Сколько лет назад он маршировал вместе со своим курсом? Больше пятнадцати... А память свежа, как будто это было вчера.

Он вспомнил, как с грохотом распахивалась дверь, как старший кадет вопил: «Подъем!» — и стонали соседи по комнате. А потом холодные половицы, горячий душ и осточертевший своим однообразием завтрак — и все прочее для того, чтобы Були сделался офицером военной организации, сумевшей просуществовать ни много, ни мало семьсот лет и служившей не какой-нибудь стране или великой цели, а только самой себе.

«Legio patria nostra» — «Легион — наша родина». Таков девиз легиона, в этих словах звучит его сила и, если быть откровенными до конца, главная слабость.

Часовой у административного здания щелкнул каблуками и сделал артикул винтовкой перед офицером. Полковник ответил на салют и приблизился к двери. Ее полагалось толкать — ручки отсутствовали. «Интересно, — подумал Були, — это те самые створки, которые я когда-то доводил до блеска, или прочный металл в конце концов протерли до дыр?»

Одну стену громадного вестибюля почти целиком закрывал портрет французского короля Луи Филиппа. Под картиной была табличка, ее текст Були знал наизусть, как и любой выпускник академии:

«Параграф 1. Сформировать легион из иностранцев. Этот легион будет носить название „Иностранный легион“.

На примыкающих стенах висели боевые знамена, одни — в прорехах и пятнах (кровь, наверное, что же еще?), иные девственно чисты, словно только что сшиты. Ничего удивительного в современном сражении флагу не место, его вмиг спалят дотла вместе со знаменосцем.

Пахло мастикой для пола и чем-то еще — то ли знакомым, то ли нет. Плесенью? Гнилью? Нет, кирпичи не гниют, особенно кирпичи легиона.

За массивным дубовым столом укрылся дежурный капрал с эмблемой Третьего батальона, двумя шевронами (каждый за пять лет выслуги) и двумя же боевыми медалями. Этот на своем веку полковников навидался вдосталь, и Були на него впечатления не произвел.

— Доброе утро, сэр. Чем могу быть полезен?

Не дожидаясь просьбы, Були заглянул в сканер сетчатки глаза.

— Я полковник Уильям Були, прибыл по поводу военно-полевого суда над капитаном Пардо. Куда мне идти?

Капрал через компьютер установил, что посетитель — тот, за кого себя выдает, и, глядя на вертящуюся на экране иконку, тронул клавишу.

— Сэр, для вас сообщение от генерала Лоя. Вам следует явиться к нему до начала заседания.

Генерал Арнольд М. Лой командовал Земным сектором и председательствовал в военно-полевом суде. Об этом человеке Були был наслышан. Медаль «За воинскую доблесть», «Боевая Звезда», «Военный Крест»... Одни называли Лоя героем Конфедерации, другие окрестили его Бакальским Мясником.

За вызовом мог скрываться какой-нибудь рутинный административный пустяк. Или это могло быть предвестием того, что к делу, и так крайне скандальному, примешивается политика.

Були не на шутку встревожился и спросил у капрала:

— Последний этаж, южная сторона?

Тот кивнул.

— Да, сэр. Кое-что на свете никогда не меняется.

Капрал сочувствовал полковнику, глядя, как тот поднимается по истертым лестничным ступеням. Не позавидуешь бедняге, Лой сожрет его за завтраком с потрохами... Эта мысль показалась капралу смешной, он даже хихикнул. До перерыва на кофе оставалось четверть часа. Вот этим-то и хорош легион. На службу не напрашивайся, от службы не отказывайся, а все остальное как-нибудь само устроится.

Генерал Лой услышал стук и понял, кто пришел. Он покинул кресло и стал лицом к окну, а к двери спиной — важный человек сосредоточен на важных мыслях. Эту позу он отработал давным-давно.

— Войдите.

Були отворил дверь и вошел в кабинет. И не увидел ничего неожиданного. Обстановка официальная и, пожалуй, даже спартанская. Громадный стол — настоящая баррикада, — на нем почти ничего, а то немногое, что есть, выстроено, как легионеры на параде. Прочая мебель — главным образом тяжелые, видавшие виды кресла для посетителей, жертвенник из туррского дерева, ровнехонько выстроенные фотографии на стене: Лой на Альгероне, Лой рядом с Президентом, Лой на Бакале...

Держа фуражку на согнутой в локте руке, Були щелкнул каблуками:

— Полковник Билл Були, прибыл по вашему приказанию, сэр.

Лой простоял секунду спиной к вошедшему, затем повернулся и с правдоподобной улыбкой протянул руку:

— Були! Рад видеть... Присаживайтесь. Кофе? Лучший кофе по-прежнему доставляют с Земли.

Були сел.

— Нет, сэр, благодарю. Я полчаса назад заправил баки под завязку.

— Мудрый шаг. — Генерал опустился в кресло. — Как добирались?

— Долго и медленно, — ответил Були, гадая, к чему приведет разговор. — Похоже, мы кланялись каждому астероиду.

Лой состроил мину.

— Боюсь, это знамение времени. Уже полгода, как эти крохоборы сократили пассажирские рейсы. И увы, я не думаю, что худшее у нас позади.

Були вежливо кивнул:

— Да, сэр.

У Лоя были глубоко посаженные, черные, как пушечные ядра, глаза. Он соединил пальцы рук и в образовавшийся треугольник посмотрел на полковника.

— Дело привлекло к себе много внимания. Вы бы только видели эти заголовки! «Украдены припасы!», «Офицер ограбил Легион!», «Исчезло оружие!»... Кошмар, да и только. Особенно теперь. После второй хадатанской войны прошло полвека, народ размяк. Сейчас бы совсем не помешали действия по наведению порядка. Встряхнуть людей, разбудить...

Было совершенно ясно, к чему он клонит. Ясно даже тому, кто последние два года провел на окраине общественной жизни. Дело Пардо послужит предлогом для дальнейшего сокращения расходов на армию.

Були постарался сохранить выдержку.

— Что вы предлагаете, сэр? Чтобы я изменил свидетельские показания?

Лицо генерала окаменело.

— Я предлагаю, чтобы вы следили за своим языком, полковник... не то сами пойдете под суд. Патриция Пардо метит в Президенты и даже имеет шансы на победу, а этот инцидент может сорвать ее планы. Что было бы весьма некстати, поскольку губернатор — одна из тех немногих, кто нас поддерживает.

Були посмотрел собеседнику прямо в глаза. Он не желал сдаваться так легко.

Лой нарушил молчание:

— Да, мы оба знаем, что Пардо по уши в дерьме и заслуживает наказания. Два года на Дранге пойдут этому ублюдку на пользу! Но почему из-за какого-то прохвоста должен страдать весь Легион? В чем мы меньше всего сейчас нуждаемся, так это в негативном освещении событий со стороны прессы.

Були хотел было ответить, но генерал предупреждающе поднял руку.

— Не рубите сплеча, подумайте... Это все, о чем я вас прошу. Увидимся в суде.

Намек ясен — извольте выйти вон. Були поднялся и со словами «Да, сэр» повернулся к двери.

Лой, заметив гриву серебристо-серого меха, сбегавшую по шее полковника, поморщился. Полукровка! Если так пойдет и дальше, кого еще увидишь в Легионе? Чешуйчатых офицеров?

Его передернуло.

Конференц-зал был невелик, стены выкрашены зеленым с оттенком желчи. Никаких украшений, кроме убого исполненного портрета капитана Жана Данжу и вербовочного плаката в опрятной раме. На плакате был изображен Десантник II, его руки исторгали смерть, вокруг — ковром — убитые, и надпись: «Он гибнет последним». Из мебели многострадальный деревянный стол, шесть разномастных стульев и мусорная корзина.

Патриция Пардо была хороша собой. Такая красота дается ценой труда и расчета. Светлые волосы, зеленые глаза, белоснежные зубы. О чем бы она ни заговорила, в ее речи сквозила привычка к приказному тону. Вот и сейчас...

— Фокси, сделайте перерыв. Я хочу поговорить с сыном.

Генри Фокс-Смит, темнокожий, с необыкновенно умными глазами, был адвокатом, причем из лучших, и стоил каждого кредита из своих непомерных гонораров.

— Патриция, скажите ему, чтобы больше не ходил под себя. Второго шанса не будет.

По костюму, обошедшемуся в восемьсот кредитов, пробежала световая рябь, когда Фокс-Смит вышел в коридор. Клацнула дверь, и Патриция Пардо обернулась к сыну.

У капитана Мэтью Пардо были отцовские черты лица, материнские глаза и полные, легко надувающиеся губы. Выглядеть беспечным ему никак не удавалось, тем более в присутствии Патриции.

— Только одна преграда стоит между мною и президентским креслом. И эта преграда — мой сын. Ты имел все, и все выбросил на помойку. Ради чего? Нескольких сотен тысяч кредитов?

Мэтью Пардо смотрел на свои туфли.

— Ты закончила?

— Нет, — в тихом бешенстве ответила мать. — Никоим образом. У нас еще есть шанс. Не ахти какой, но есть. По словам Фокси, все улики косвенные, кроме результатов генетической экспертизы. О чем же ты думал, черт побери? Да на такую дурость не был способен даже твой безмозглый папаша!

— Мне долго все сходило с рук, — сказал в свое оправдание Мэтью. — А ты, между прочим, и похуже кое-что делала.

— Следи за языком! — рявкнула Патриция. — Тут могут стоять «жучки»!

— Нет, это не в привычках Легиона, — презрительно скривился Мэтью.

— Меня беспокоит не Легион, — хмуро промолвила мать. — Я встречалась с генералом Лоем, и он согласился поговорить с полковником Були.

— Мохнатый не уступит, — ответил младший Пардо. — Ни за что на свете.

— Надейся, что все-таки уступит, — процедила Патриция. — Потому что больше тебе надеяться не на что.

В аудитории собрался целый «зверинец»: репортеры, штабная мелочь, служивые роботы. На сцене рядком сидели и стояли семеро офицеров: генерал-лейтенант, два полковника, два майора и два капитана.

Никого не удивило, что одним из капитанов оказался полутонный киборг. Некоторые из этих созданий получали офицерские чины за боевые заслуги. Ходили даже разговоры о допуске их в академию, но эта идея не импонировала консерваторам.

В тот миг, когда на сцену поднялся Лой, разговоры стихли. У Були сжались мышцы живота, сразу захотелось оказаться где-нибудь подальше. Выбор ясен: или солгать во благо Легиона, или уйти в отставку полковником. Да, все просто, как дважды два. Но почему же он никак не может сделать выбор?

Стукнул председательский молоток.

— Ну, ладно, всем известно, ради чего мы здесь собрались... Давайте приступим. Итак, майор Хассан, ваше оружие заряжено и на боевом взводе?

— Да, сэр, — ответил Хассан.

— А коли так, открывайте огонь!

Хассан не открывал огонь ни из чего стреляющего, с тех пор как покинул стены кадетского корпуса. Его усы дернулись — наверное, это была улыбка.

— Есть, сэр. Вызывается свидетель со стороны обвинения — штаб-сержант Роза Карбода.

Суд начался с четких, деловитых показаний Карбоды.

— Да, сэр, подчиненные капитана Пардо утеряли или продали много оружия. Если быть точной, на сумму пятьдесят шесть тысяч кредитов.

Затем с колоритными комментариями выступила «деятель индустрии развлечений», называвшая себя Хрустальным Рассветом. Она не усмотрела ничего необычного в том, что некоему капитану пришлось израсходовать большую сумму денег, и выразила надежду на его благополучное возвращение на Калиенте.

Репортеры, большей частью успевшие к этому времени задремать, оживились и велели парящим камерам переместиться ближе к сцене. В борьбе машин за лучшие наблюдательные позиции металл лязгал о металл, но дело того стоило — у гражданки Рассвет были огромные груди.

Лою стало трудно видеть свидетельницу, он нахмурился и велел отозвать рой машин. Репортеры послушались. Генерал глянул на свой ручной компьютер.

— Пора сделать перерыв. Пятнадцать минут. Без опозданий.

Зашуршали платья и костюмы, задвигались кресла, загудели сервомоторы — Десантник II покидал сцену. Майор Хассан поймал взгляд Були и поманил полковника к себе.

— Сэр, я собираюсь вызвать вас сразу после перерыва.

У Були заколотилось сердце.

— В самом деле? Все и так идет неплохо. Разве от моих показаний что-нибудь изменится?

— Непременно, — уверенно ответил Хассан. — Учитывая, что сержант Карбода прослужила интендантом всего лишь три месяца, защита будет подчеркивать ее неопытность. А разделавшись с Карбодой, они напомнят о словах мисс Рассвет и о том факте, что губернатор Пардо — очень состоятельная персона. Конечно же, у капитана Пардо водились денежки. Правда, не столько, чтобы швыряться десятками тысяч, но кто об этом вспомнит? Я понятно излагаю, сэр?

— Да, — с тревогой ответил Були. — Понятно.

Хассан кивнул:

— Отлично. Увидимся после перерыва. Мне надо заправить баки.

— Говорите как генерал.

Хассан ухмыльнулся:

— Вот и хорошо. Все идет по плану. Будьте готовы.

Заседание возобновилось точно в назначенное время, и майор Хассан вызвал следующего свидетеля. Услышав свое имя, Були встал, прошел путь, как ему показалось, в сотню миль, поклялся говорить только правду и ничего, кроме правды. И в этот миг, с воздетой рукой, вспомнил отцовские слова.

...Его поймали на лжи — не важно уже на какой. Перед ним стоял отец, заслоняя собой небо. И невозможно было бы отличить настоящий глаз от протеза, не будь он окружен множеством шрамов. В строгом голосе звучала любовь.

«Сынок, ничего нельзя построить на лжи. Стены развалятся и похоронят тебя под обломками. Лучше всего говорить правду, а обломки пусть упадут, куда упадут...»

— Свидетель может сесть, — подчеркнуто официально проговорил Лой.

Були в лицо ударила кровь, и он торопливо попросил извинения.

— Спасибо, — с сарказмом отозвался Лой. — Извольте продолжать.

Хассан кивнул, произнес «Да, сэр» и повернулся к Були:

— Будьте любезны назвать суду свое имя и воинское звание.

— Уильям Були, полковник, командующий периферийным сектором номер восемьсот семьдесят два.

— Какие именно войска находятся под вашим командованием?

— Мне подчинен сборный батальон, состоящий из двух рот пехоты, двух взводов киборгов, трех артиллерийских батарей и штабной группы.

Хассан удовлетворенно кивнул:

— Скажите для тех, кто незнаком с периферийным сектором восемьсот семьдесят два, где дислоцируется штаб вашего батальона?

— На Калиенте.

— На Калиенте находятся все ваши войска?

Були отрицательно покачал головой:

— Нет. У нас есть и внешние посты.

— Внешние посты получают снабжение и пополнение с Калиенте?

— Так точно.

— Спасибо, — легковесным тоном поблагодарил Хассан. — А теперь расскажите суду о капитане Пардо... Он ваш подчиненный?

— Да.

— Каковы обязанности капитана Пардо?

— Капитан Пардо командовал внешним постом Эр-Эс восемьсот семьдесят два двенадцать.

— Расположенным где именно?

— На планете под названием Голыш.

— Благодарю. Итак, расскажите нам о Голыше и о том, в чем именно заключались обязанности капитана Пардо.

У Були пересохло во рту, он налил в стакан воды, глотнул.

— Голыш привлекает к себе самые разные существа. Планета дает кров не только туземному населению в тысячи душ, которое не в ладах с законом, но и контрабандистам, ворам и преступникам иных сортов.

— И они живут, не тужат под крылышком у капитана Пардо?

— Да, — ответил Були. — Можно сказать и так. Хотя на планете есть и гражданские власти.

— Ну, конечно, — закивал Хассан. — Однако капитан Пардо главный военный на Голыше и, будучи таковым, имеет все возможности поступать, как считает нужным.

— Верно.

— Что ж, подтвердите, если я все понял правильно, — задумчиво проговорил Хассан. — Капитан Пардо, получив значительную свободу действий, отправился на кишащую преступниками планету и нежданно-негаданно разжился большими деньгами. Кстати, какой именно суммой?

На ноги вскочил Фокс-Смит:

— Я протестую! Вы манипулируете свидетелем!

Лой пронзил Хассана мрачнейшим взглядом:

— Принято. Следите за собой, майор. Мы тут не потерпим ваших выкрутасов.

Хассан напустил на себя раскаяние и со словами «Да, сэр» повернулся к Були:

— Полковник, учитывая тот факт, что вы проходили службу на Калиенте, можете ли вы утверждать, что капитан Пардо и его легионеры свято блюли все перечисленные на сегодняшний день в уставе Легиона пятьдесят три тысячи двести тридцать семь требований?

Вопрос вызвал смешки в зале. Снова Фокс-Смит покинул свое кресло.

— Позвольте спросить, имеет ли такая линия допроса отношение к рассматриваемому делу?

Хассан посмотрел на Лоя.

— Мотив установлен. Обвиняемый потратил больше, чем позволяли его легальные доходы. Я пытаюсь выяснить, как ему это удалось. В том, что мои вопросы имеют отношение к делу, вы убедитесь через минуту.

Генерал махнул рукой:

— Ладно, действуйте, как считаете нужным.

Хассан повернулся к Були:

— Пожалуйста, ответьте на мой вопрос.

— Я проводил проверки. Как плановые, так и внеплановые.

Хассан кивнул с таким видом, будто наконец-то услышал нечто существенное.

— Ясно. Таким образом, находившиеся на Голыше мужчины и женщины знали, что вы в любой момент можете свалиться им как снег на голову?

— Да.

— Расскажите, как проходила проверка, имевшая место двадцать третьего октября две тысячи шестьсот сорок пятого года по земному летосчислению.

Були ждал этого вопроса и имел наготове ответ. И ничего не поделаешь, если его слова прозвучат заученно.

— Мы с главным сержантом Мюллером высадились на Голыше приблизительно в двадцать часов. Было темно.

Хассан одобрительно кивнул:

— Расскажите суду, что произошло далее.

Були пожал плечами.

— Мы забрали с транспорта свои вещмешки и направились в здание космопорта. И тут перед нами проехал грузовик на воздушной подушке.

— Это был не простой грузовик? — спросил Хассан. — Он чем-нибудь отличался от других?

— Опознавательными знаками Легиона.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Мне это показалось интересным, и я пошел за грузовиком к стоянке «челнока».

— Вы заметили на «челноке» какие-нибудь знаки?

— Главный сержант Мюллер сделал голографические снимки этого борта. На носу было написано краской название «Королева границы» и номер Ай-Эс-Ви тире семь тысяч четыреста двадцать один тире три.

Хассан повернулся к Лою:

— К сведению суда, голоснимки, сделанные главным сержантом Мюллером, приобщены к делу как вещественное доказательство номер тридцать шесть, а расследование показало, что «челнок» зарегистрирован как грузовое судно «Королева границы». Он разыскивается полицией в связи с активной и разносторонней контрабандной деятельностью.

Фокс-Смит поднялся на ноги:

— Протестую! Последний комментарий советника не относится к делу и является предосудительным.

Судья махнул рукой.

— Принято. Комментарий майора отклоняется.

Хассан остался невозмутим. Зерно посеяно, и Лою его уже не выкорчевать. Обвинитель повернулся к Були:

— Что происходило потом?

— Мы с Мюллером стояли в тени и смотрели, как к «челноку» приближается капитан Пардо...

— Минуточку! — перебил Хассан. — Было темно... откуда у вас уверенность, что этот человек — Пардо?

— Он прошел под парящим фонарем, — твердо ответил Були, — и был зарегистрирован моим ручным компьютером.

Хассан притворился удивленным:

— Вашим ручным компьютером? Продемонстрируйте суду.

Скорее, это предназначалось для прессы, а не для суда — подобное устройство носил едва ли не каждый офицер.

Все же Були подошел к столу и даже закатал рукав, обнажив жилистое предплечье.

Экранчик был темен. Були нажал кнопку — засветилась голограмма. Возникли и закружились восемь миниатюрных голов. Семь были темны — это означало, что они вне зоны сканирования, одна сияла зеленым. Текст «М. Пардо» удалось прочесть всем.

Зал всколыхнулся — робокамеры, урча, подбирались ближе к голограмме. Були увидел на лице Лоя выражение, в котором только он мог узнать угрозу, и понял, что мосты сожжены.

Хассан кивнул:

— Итак, была задействована конкретно эта функция. И она идентифицировала капитана Пардо?

— Совершенно верно.

— А никто не мог ввести в ваш компьютер ложную информацию?

— Ручные компьютеры Легиона очень хорошо защищены.

— Продолжайте.

Були рассказал, как он окликнул Пардо, как главный сержант Мюллер счел необходимым загнать в патронник своего автомата патрон, и как они обыскали грузовик. В ходе обыска нашлось большое количество оружия, которое, как следовало из докладов Пардо, было утрачено.

Четыре часа кряду Фокс-Смит истязал свидетелей Хассана, и больше всех досталось полковнику Уильяму Були.

Но офицер отказался менять свои показания, и, если исходить из предположения о честности присяжных, можно было сделать вполне однозначный прогноз.

Покидая наконец здание, Були испытывал глубокое разочарование — в Пардо, в Лое и в самом Легионе.

Следующие два дня тянулись очень медленно. Хотя Були дал показания на суде, нельзя было исключать, что его вызовут повторно. Впрочем, он имел право отлучаться из лагеря, главное — находиться в пределах досягаемости.

Автотакси доставило офицера в Эль-Сентро — сердцевину старого города, видавшую много юношеских приключений Були. Окрестности раскрывались перед ним постепенно, как экзотический цветок, и даже обладали ароматом — правда, сомнительным.

Легионер велел машине остановиться и пошел знакомыми улицами. Исчезло немало излюбленных местечек, их сменили новые постройки, но всем недоставало прежнего шарма. А когда-то здесь стояли ночлежки, дешевые ресторанчики, бары с названиями «У Джерико», «Сержантский восторг», «Черное кепи»... Исчезли и сами легионеры, легко узнаваемые по коротким стрижкам, полковым татуировкам и суровым взорам. Зато остались нищие, сражавшиеся когда-то под чужими солнцами, глядевшие смерти в глаза и хоронившие друзей. И ради чего? Ради провонявших мочой улочек, ради презрения тех, за кого они проливали кровь, ради убогого утешения, которое дарит бутылка? Их, демобилизованных, тысячи, не найдя себе лучшего применения, они сбиваются в кучки и попрошайничают.

Були наблюдал, как сухонький коротышка с сохранившейся на руке эмблемой первого батальона приблизился к благополучному обывателю — гражданскому служащему, а может быть, владельцу магазина. Они обменялись фразами, бывший легионер дернулся, как от затрещины, а собеседник повернулся к нему спиной.

Офицер полез в карман, достал бумажник, из него — несколько банкнот.

— Капрал, прошу минуту вашего времени.

Легионер обернулся:

— Сэр?

— Хочу, чтобы вы мне оказали услугу. На Этане Четыре взвод первого батальона спас мою задницу, а мне так и не представилась возможность за это отплатить. Может, пригласите на ужин несколько товарищей? Я буду благодарен.

На глазах бывшего легионера набухли слезы.

— Да благословит вас Бог, сэр. Сделаю, и с удовольствием. Сэр, я понимаю, татуировка заметная, но как вы угадали мое звание?

— По манерам, — честно ответил Були, — и по шевронам на рукаве.

Капрал наклонил голову, увидел темные следы на материи и рассмеялся.

— Капрал всегда капрал!

Були кивнул и пошел своей дорогой. К капралу заинтересованно подтягивались другие отставники. Он показал деньги.

— Ребята, кажись, у нас намечается завтрак, и даже с пивком...

Они смотрели, как человек, подавший милостыню, пересекает улицу.

— Хочу, чтобы вы его запомнили, — задумчиво сказал капрал. — Некоторые стоят того, чтобы их мочить, некоторые — нет.

Вызов в суд пришел, как и любые армейские бумаги, нежданно и в самое неподходящее время.

Только что Були ступил в душ, подставил голову под сильные горячие струи — и тут завибрировал на руке компьютер. Офицер протер залитые водой глаза и сощурился, глядя на текст: «Прибыть к генералу Лою в 14.00». Коротко и не слишком ласково.

Сейчас почти половина второго. Не много же времени дали ему на сборы. Почему?

Були домылся, прошел через скромно меблированную комнату и сказал комцентру:

— Канал новостей.

Появился универсальный голотанк. Полковник дождался конца спортивного репортажа, он уже был полуодет, когда начался обзор новостей. Компьютерная дикторша как две, капли походила на людей, живших в пределах академической ограды. Выражение ее лица было серьезным.

— Только что поступила информация... Военный суд счел легионера капитана Мэтью Пардо, сына губернатора Патриции Пардо, виновным в хищении государственной собственности и приговорил его к двадцати годам работ в исправительном учреждении Конфедерации на Питре-Два.

Обвиняющая сторона, опиравшаяся главным образом на показания непосредственного начальника Пардо, видимо, доказала, что Легион все еще способен самостоятельно чистить свои ряды. Или это не так? Скептики спрашивают: а может, процесс над Пардо подсунули общественности специально для того, чтобы отвлечь внимание от других назревших в Легионе проблем?

Теперь поинтересуемся мнением рядовых обывателей, простых мужчин и женщин на наших улицах...

Були не интересовало мнение мужчин и женщин на улицах. Он велел танку выключиться. Изображение пропало.

Итак, приговор вынесен. Вор отмотает двадцатку на Питре-Два, — а что получит Були? Двадцатку на Калиенте? Впрочем, может быть, и кое-что похуже. Вынужденная отставка, например. Були успел смириться с судьбой, поэтому неожиданный поворот событий ободрил его, он даже был весел, пока шел в кабинет генерала.

Лой сидел за своим столом. От Були генералу уже ничего не требовалось, поэтому он не видел смысла изображать доброжелательность. Но говорил ровно и сохранял бесстрастие на лице.

— Були, простите, что не предлагаю сесть, но я опаздываю на заседание. Вам знакома база в Джибути? Конечно, знакома. Родной дом Тринадцатого полка, и все такое... Так вот похоже, что комендант базы, женщина по имени Джунель, погибла в результате какого-то несчастного случая. Взбесившаяся толпа... Может быть, вы захотите в этом разобраться? В любом случае ваше присутствие там не будет лишним. Мы вас отправим на Джибути, а вашего заместителя на Калиенте повысим в звании. Вопросы?

Були заглянул в угольно-черные глаза собеседника и понял, что генерал готов к его протестам. «Валяй, — казалось, говорил этот взгляд. — Попробуй оспорить мой приказ, посмотрим, чем это кончится». Були подумал о Джибути — очаге заразы на восточном побережье Африки. Лучшего местечка, чтобы сослать смутьяна, трудно найти. А хуже всего, что это назначение — тупик и каждый день превратится в бесконечную адскую пытку.

Но сказать об этом или хотя бы малейшим намеком выдать свое недовольство — значит проиграть. Були стоял навытяжку.

— Да, сэр! Будут ли еще распоряжения?

На генеральском лице проглянуло разочарование. Или этот полковник кретин... или великолепный актер. Как ни крути, Джибути — удар мастера. Из этой мышеловки никто тебя, голубчик, не вызволит, а самому сбежать — кишка тонка. Лой кивнул:

— Нет, на этом все. Ваше имущество с Калиенте переправят.

Он не сказал «Желаю удачи», он не смягчился, даже добившись своего. Поэтому Були произнес: «Благодарю, сэр», повернулся кругом и вышел строевым шагом.

Больше этим двоим не суждено было встретиться.

2

Помещение для дежурной смены за последние тридцать шесть лет красилось в оранжевый, зеленый и синий цвета, и все три слоя краски шелушились. Шкафчики для скафандров хранили написанные по трафарету имена давно исчезнувших членов экипажа. И не в знак уважения, не из-за сентиментальности Джорли Джеппа — просто ему было все равно.

Скафандр «отработал» уже больше десяти тысяч часов и был сплошь покрыт заплатами. Но требования техники безопасности тоже отошли в разряд воспоминаний, сейчас никто не накажет за их нарушение. Все-таки старатель дважды провел диагностику, пробормотал «умничка», когда зажглись зеленые лампы, и вышел через главный шлюз «Пеликана».

Это имя корабль получил благодаря своей форме. В отличие от многих кораблей, принадлежавших таким, как Джепп, «Пеликан» был изначально сконструирован для добычи полезных ископаемых на астероидах — этим и объяснялось сходство его носа с большим клювом.

Посередине корпуса выдавались под прямыми углами два пилона. Надо же было куда-то приткнуть устройства для захвата и отправления в огромную корабельную утробу десятитонных валунов, вот и появились «крылья» у «Пеликана».