— Это ты звонил мне сегодня утром? — спросил я первое, что пришло мне в голову.
— Я? — переспросил Славик и качнулся назад, словно приготовился к тому, что вслед за моим вопросом последует удар в нос. — Куда звонил? К тебе? Не, не звонил! Это не я. Зачем мне звонить? Ты мне ничего не должен, чтоб я по утрам тебе звонил.
— Да? Странно. Кто ж это звонил? А я подумал, что это ты.
— Не, не я. Зачем мне звонить? Если б был должен…
Гурули, не скрывая, смотрел на меня с насмешкой. Я провернул ключ в замке и зашел в прихожую. Славик прикрыл свою дверь, но не до конца, и следил за нами через щель.
— Прошу, —сказал я коммерческому директору, кивая на диван в комнате, а сам пошел на кухню и, пристроившись у крана, залпом выпил три стакана холодной воды.
Под ногами Гурули поскрипывали половицы. Он ходил по комнате. Я встал в дверях и, прислонившись к косяку, стал сопровождать его взглядом. Генеральный директор с любопытством рассматривал книги в шкафу, фотографии девушек и маленькие этюды, нарисованные Демчуком, которые прикрывали стену, словно марки на почтовом конверте.
— А у вас, оказывается, довольно разносторонние интересы, — сделал он мне комплимент.
— С чего вы взяли?
— Я сужу по книгам и, — он кивнул на стену, — по живописи.
— Картины рисовал не я, книги тоже не я писал.
— Ах, вот в чем дело! Тогда приношу свои соболезнования.
Ничего, чувством юмора этот Гурули не обделен.
— Давайте ближе к делу, — поторопил я его. —Правильно! — кивнул Гурули. — Время клиента надо беречь, как свое собственное. Секундочку!
Он расстегнул пуговицы темного двубортного пиджака, запустил пальцы в маленький карманчик на боку жилетки и достал изящные золотые часики на цепочке.
— Сейчас двадцать два семнадцать… Я отниму у вас от силы десять минут.
Гурули сел на диван, положил кейс себе на колени и щелкнул замками. Я не видел, что внутри, — мешала крышка.
— Для начала распишитесь в ведомости. — Он достал лист, надел очки. — Три миллиарда восемьсот семьдесят миллионов плюс семьсот миллионов от процентов. Сумма, разумеется, указана в купонах, но это всего лишь для проформы. Я выдам вам долларами… Что вы на меня так смотрите? Что-нибудь не так?
Началось! Что-то давненько никто не пытался втянуть меня в очередную грязную историю.
— Значит, вы хотите вернуть мне деньги по вкладу? — спросил я, опускаясь на стул напротив Гурули.
— По вкладу и процентам, — уточнил он.
— Вот как! Даже по процентам! Дайте-ка взглянуть на вашу бумажку.
Я взял ведомость. Заполнена единственная графа: «Вацура Кирилл Андреевич». Напротив ФИО — «4 570 000 000». Ниже: «Получил… Дата… Подпись».
— Вы хотите, чтобы я подписал эту ведомость? — спросил я.
— Так положено, ~ пожат плечами Гурули.
— Если положено, то почему «Милосердие» не выдало мне какой-нибудь бумажки, подтверждающей, что я внес деньги?
— Не выдало? — Гурули неплохо сыграл удивление. — Что вы говорите! Но этого быть не может!
— Может. Ни квитанции, ни расчетной книжки, никаких других документов.
— Безобразие! — покачал головой генеральный директор, снял очки, положил их в кейс и тише добавил: — Я вам вот что скажу. Конечно, о покойниках не принято говорить плохо, но Эльвира в последние месяцы жизни совсем запустила работу с вкладчиками. Одних финансовых нарушений было не меньше десятка. В то же время она совершенно не воспринимала критику в свой адрес. Я был не в силах повлиять на нее. Но, поверьте, больше этого не повторится. «Милосердие» вернет себе былую славу и доброе имя.
Наша страна — страна талантливых артистов. Я смотрел на Гурули с благоговением. Вдохновенно, образно врет!
— Вы решили рассчитаться со всеми вкладчиками?
Гурули посмотрел на меня так, словно я сказал какую-то протухшую банальность.
— А как же иначе, голубчик? Я играю с открытыми картами. Многим вкладчикам мы уже вернули деньги. Сегодня дошла очередь и до вас. Пожалуйста, пожалуйста! Не желаете расписываться в ведомости — не надо! У нас все строится на доверии к клиентам… В каждой пачке по пять тысяч долларов. Раз, два, три…
Он принялся доставать из кейса и класть на диван аккуратные пачки стодолларовых купюр, перетянутые резинкой. Я следил за его смуглой и тонкой в запястье рукой и никак не мог сообразить, к чему все это приведет.
— Послушайте, Гурули…
— Секундочку! — прервал он меня. — Это пять, это шесть. Тридцать тысяч. Все верно? Пересчитайте на всякий случай, хотя я лично трижды пересчитывал… Простите, я вас перебил. Что вы хотите сказать?
— Я никак не могу понять, зачем вы притворяетесь передо мной? Вы многое знаете обо мне, а я — о вас. Не лучше ли нам объясниться открыто?
Гурули защелкнул кейс, поставил его между ног и поднял голову.
— Простите, я не совсем понял вас.
Когда спектакль закончен, а артист продолжает играть — это моветон. Я смотрел в черные глаза Гурули и думал, чем бы его вывести из себя.
— Скажите, а почему вы не приехали на встречу, которую сами назначили мне? —спросил я.
— Очень, очень виноват перед вами, — вздохнул Гурули. — Но именно в тот день я срочно вылетел в Москву. Министерство финансов России, знаете ли, привыкло, что люди вроде меня к ним являются по первому вызову, и повторно встреч не предлагает. Это была грандиозная а, Кирилл Андреевич! Но, надеюсь, вы получили мою телеграмму?
— Телеграмму? Какую телеграмму?—не понял я.
— Ну вот! — с досадой сказал Гурули и хлопнул ладонью по крышке кейса. — Безответственность какого-то почтового клерка может стать причиной конфликта между добропорядочными партнерами.
— Гурули! — едва сдерживаясь, сказал я. — О какой телеграмме вы говорите? Не надоело вам напрягаться и демонстрировать передо мной ваше умение лгать?
Гурули зачем-то снова полез за очками, словно вспышка моего раздражения ослепила его и он перестал хорошо видеть. Надел их, поправил золотую седловинку на переносице.
— Будьте добры, еще разок. Что-то я не поспеваю за ходом ваших мыслей.
— Хорошо, — уже не вполне внятно ответил я; как это часто случалось со мной, в порыве злости судорога сводила мне челюсти, будто организм готовился к мордобою. — Хорошо. Я буду говорить медленнее. Вместо вас к месту нашей встречи подъехал наемный убийца. Он стрелял по мне из окна автомобиля и разнес мне голову на крохотные кусочки. Никто, кроме вас, Гурули, не знал, где я буду находиться а тот день в восемь часов вечера.
Гурули неточным движением снова поправил очки на носу.
Кирилл Андреевич, — шепотом произнес он, — вы говорите страшные вещи. Вас хотели убить? В вас стреляли? Но… Простите, я не все понимаю…
Прекратите же, Гурули! — вскрикнул я и поднялся на ноги. — Хочу вас предупредить, что у меня здорово чешутся руки и даже ваш узколобый «бычок», который сидит в машине, вряд ли сможет помешать мне.
Я с недоумением смотрел на лицо Гурули. Оно стремительно покрывалось розовыми нами. Так бывает у невротиков. Не уверен, что эту реакцию организма на раздражение можно сыграть.
— Что вы себе позволяете? — неуверенно сказал Гурули. — Разве я давал вам повод так разговаривать со мной? Да, я уведомил вас телеграммой, что наша встреча отменяется, но я не сделал ничего, что… что причинило бы вам зло.
— Гурули, кого вы похоронили на симферопольском кладбище?
— Что?!
— Сидите, не надо вскакивать, я все равно вам не верю.
— Ну, знаете ли, я уже сомневаюсь, в своем ли вы уме.
— Странное совпадение, — усмехнулся я. — За эту пару дней меня уже второй раз подозревают в умопомешательстве.
— Должно быть, на это имеются причины, — проворчал Гурули, протирая очки цветастым платочком. — Должен заметить, что своим поведением вы здорово навредили самому себе.
— Как же это, интересно, навредил самому себе?
— У меня уже нет желания говорить вам то, что я собирался.
— Значит, вы искали встречи со мной не только ради того, чтобы отдать мне деньги?
— Именно так.
— Это почти невероятно, но вы начинаете вызывать во мне любопытство.
— Боюсь, что ваше любопытство проявилось слишком поздно. — Гурули встал. — Будьте здоровы! Имею честь откланяться.
Я встал перед ним, заслонив собой дверь.
— Заберите деньги.
Он вскинул вверх кустистые брови.
— Я вас опять не понимаю.
— А я устал от вашего притворства, Гурули! Вы же прекрасно знаете, что счет на мое имя фиктивный!
Он покачал головой.
— Я так не думаю. Все документы в порядке, и у меня нет оснований считать их фиктивными.. У вас, голубчик, семь пятниц на неделе. Совсем недавно вы звонили мне и говорили совсем другое. Вы требовали немедленно вернуть деньги, угрожали, ругались. Было это?
Он испытующе посмотрел мне в глаза.
— Ну хорошо, — усмехнулся я. — Уболтали. Пусть будет так. Я требовал, угрожал и ругался. И вы вынуждены были принять игру, которую я вам навязал. Почему вы пытались меня убить — легко объяснимо. Но для чего вы принесли мне эти деньги — не пойму. Я не прикоснусь к ним, потому что они украдены, и вы, Гурули, вор.
— Они не украдены, — жестко ответил Гурули. — Это добровольные взносы вкладчиков. И с каждым из них я рассчитаюсь в ближайшее время.
Что вы говорите? Никогда бы не подумал!
— Напрасно. К вам, между прочим, я шел с интересным и выгодным для вас предложением.
— Ну-ка, ну-ка, озвучьте!
— Не надо паясничать, Вацура. Если вы считаете себя защитником интересов вкладчиков, то я советовал бы вам серьезнее отнестись к моему предложению.
— Тогда, может быть, снова сядем? Гурули не заставил себя долго упрашивать.
Он опустился на диван, снова раскрыл кейс и стал один за другим протягивать мне какие-то договора, гарантийные письма, отношения и обращения с размашистыми резолюциями.
— Мне удалось получить крупный кредит на социальные нужды в одном российском коммерческом банке под личную недвижимость и недвижимость акционерного общества. Это миллионы наличной валюты. Денег этих вполне достаточно для того, чтобы полностью рассчитаться с вкладчиками.
Я недоверчиво смотрел на Гурули.
— А вам-то это зачем надо? Вы решили заняться благотворительной деятельностью?
Щека генерального директора нервно дернулась. Он вообще быт какой-то нервный.
— Нет, — сквозь зубы процедил он. — Благотворительностью пусть занимаются другие. А я бизнесмен. Но бизнесмен честный.
— Неужели есть и такие?
— С вами просто невыносимо разговаривать, — сдержанно ответил Гурули. — Если вы не прекратите, я немедленно встану и уйду.
— Молчу, молчу, молчу!
— Моя цель — возродить «Милосердие». Без лицемерия скажу — от этого выиграют все: и новые вкладчики, и, разумеется, я. Не вижу в этом ничего аморального.
— Очень благородная цель, — не преминул заметить я. — И в чем же заключается ваше предложение ко мне?
— Вы мой клиент. Нас с вами связывают хоть и несколько странные, но не самые худшие отношения. Я прав?
Молоток Гурули! Ничем его не прошибешь. — Безусловно! Я, можно сказать, все сильнее и сильнее проникаюсь к вам чувством глубочайшей симпатии.
— Я прошу вас оказать мне одну небольшую услугу, — продолжал генеральный директор. — За хорошее вознаграждение, разумеется.
Я кивнул головой: мол, против хорошего вознаграждения ничего не имею против.
— Вы сами должны понимать, что транспортировка большой суммы денег — мероприятие непростое и в какой-то степени рискованное. Я решил перевезти валюту не традиционным путем, а по морю. — Он сделал паузу и добавил: — На яхте «Ассоль».
Кажется, я догадался, что он хотел от меня.
— Вам должно быть известно, — продолжал Гурули, — что бывший капитан этой яхты недавно покончил с собой. Его место пока никем не занято. Вы живете на побережье, общаетесь с моряками, рыбаками, знаете, кто на что способен. — Гурули зачем-то кивнул на стену, за которой уже неделю трудился мой сосед Славик. — Словом, я прошу вас подобрать на места капитана и двух матросов надежных парней.
Очень интересный поворот!
— Еще раз повторяю: дело это очень ответственное и в некоторой степени опасное. Я вас не тороплю. Подумайте хорошенько.
Я все понял; Гурули предлагал место капитана мне.
— Хорошо, я подумаю.
— Дату мероприятия, по понятным причинам, я вам пока сообщить не могу. Если подберете кандидатов, время для них определите так: в течение ближайшего месяца, но не исключено, что и через несколько дней.
— Конечно. Так и скажу, — ответил я. — О'кей! Все будет хорошо. Я немедленно начну думать. Можно сказать, я уже думаю.
— Очень хорошо. — Гурули улыбнулся краешком губ. — На такой ноте намного лучше заканчивать беседу. — Он снова извлек из кармашка часики. — А-я-яй! Я занял у вас почти двадцать минут.
— Что ж, в таком случае вы мой должник.
— Я давно ваш должник, — с каким-то скрытым смыслом ответил Гурули. — Будьте здоровы! Через несколько дней я вас сам найду.
Он откланялся и вышел в прихожую. Я открыл дверь и проводил Гурули почти до самой машины. Водитель завел мотор. Генеральный директор помахал мне на прощание своей узкой ладонью пианиста.
Войдя в подъезд, я остановился у почтовых ящиков и чиркнул спичкой. В моей ячейке, оказывается, лежали газеты, они были видны через отверстия в крышке. Пришлось ковыряться ключом в ржавом замке.
Стопку бесплатных рекламных газет я просмотрел при скудном свете фонаря и уже хотел было отнести их в мусорный бак, как из них выпал сложенный вдвое лист бумаги. Я поднял его и развернул.
«КИРИЛЛ АНДРЕЕВИЧ ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ НАША ВСТРЕЧА НЕ СОСТОИТСЯ СРОЧНО ВЫЛЕТАЮ В МОСКВУ ПО ВОЗВРАЩЕНИИ НЕМЕДЛЕННО ДАМ ЗНАТЬ О СЕБЕ ВИКТОР ГУРУЛИ».
На телеграмме была обозначена дата — отправлена из Ялты за день до того, как Лепетиха расстрелял моего гипсового двойника у останков революционного памятника.
39
Предложение Гурули подвалило очень кстати. Мозгу надо было отдохнуть, переключиться на иное направление. Как сменить наскучившую пластинку или устроить себе на недельку вегетарианскую диету. Леша и Эльвира, эти
Ромео и Джульетта современного криминального мира, исчезли, растворились в знойной эйфории бархатного сезона, и я почувствовал приблизительно такое же облегчение, какое испытывает цепной пес. на время освобожденный от ошейника. Они оба мне надоели. Со своей непредсказуемостью и множественными масками —фантомасками.
Успокаивая себя подобными доводами, я кое-как вернул себе ровное настроение и некоторую уверенность. Хотя, положа руку на сердтакого крупного провала я не знал за все время своего частного сыска.
Влюбленные аферисты, исчезнув из поля моего зрения, не оставили за собой ни одной нити, которая могла бы вывести на них. Но даже не это главное. У меня не было заказчика. Я раскручивал это преступление из-за какого-то известного только мне принципа. Я его раскрутил, и теперь эта раскрутка вентилятором била меня по пальцам. Моя функция закончилась, теперь в дело должны были включиться органы власти.
Да уж, должны. После облома на даче Татьяны Сысоевой Кныш стал шарахаться от меня, как от психически больного, и не хотел даже выслушать. Инстанции повыше местного отделения милиции дело о Милосердовой прикрыли за отсутствием состава преступления и потому выпроводят меня за дверь тотчас, как только я произнесу имя Эльвиры. Я раскопал булыжник, который вытащить мне одному не но силам, а помощников не было и не предвиделось.
Но вот странные телодвижения Гурули рядом со мной начались очень кстати. Гурули — отросток от тандема Эльвира— Леша, значение которого для всей группировки мошенников мне еще предстояло выяснить. И вот этот отросток неожиданно для меня стал функционировать. Роль обычного убийцы на Гурули не клеилась — это человек иного ранга, да и какой смысл ему убивать меня? Это можно было сделать много раз при минимальном риске и затратах. А здесь что-то иное. Тридцать тысяч долларов, предложение занять должность капитана злосчастной «Ассоли» — это пока лишь прелюдия перед началом серьезной игры. Меня покупают? Предлагают сотрудничестве? Или затыкают рот?
«Нет, — думал я, скрипя половицами в своей комнате, — рот затыкают пулей, она стоит намного дешевле тридцати тысяч баксов. А если покупают, то с какой целью? Разве я представляю для мошенников ценность? Но вот сотрудничество они вполне могут предложить. Я владею информацией, у меня есть неплохие связи, я могу быть хитрым и мобильным».
Я представил, как в каком-нибудь неожиданном месте встречусь с Лешей и он, похлопывая меня по плечу, скажет: «Очень хорошо, что мы снова вместе. Ты мне сразу понравился, и я понял, что ты наш человек». Затем появится смуглолицый Гурули с кейсом, протянет мне платежную ведомость, в которой будет стоять астрономическая цифра, и, пригладив тонкие усики, даст мне пухлую пачку стодолларовых купюр. С другой стороны ко мне начнет ластиться Танюша Сысоева вместе с пышногрудой Розой, а завершится встреча старых друзей появлением самой Эльвиры Милосердовой-Васильевой. Она появится в кругу мафиози как озарение, как вспышка сверхновой звезды — ослепительно красивая, осыпанная бриллиантами, помолодевшая после пластической операции, плавно, словно по воздуху, спустится ко мне с мраморной лестницы, всколыхнет воздух своим белым платьем, усладит его ароматом духов и, улыбнувшись ледниковой белизной зубов, скажет: «Ну вот, милый, мы и встретились. Как долго я ждала этой минуты!». А я, очарованный ее сатанинской красотой, осторожно, словно хрупкое творение Фаберже, возьму ее ладони и аккуратно защелкну на запястьях подаренные мне Кнышем наручники.
Мне стало смешно, и я пошел под ледяной душ, чтобы жизнь не казалась мне сплошным развлечением. Затем надел огненно-красные трусы, кроссовки, вставил в уши «таблетки» от плейера и побежал сжигать на новосветской трассе лишние калории.
Я побежал трусцой по серпантину вверх. Когда подъем закончился и я, увеличив темп, побежал под стеной горы Сокол, меня обогнал милицейский «уазик», прижался к обочине, испортив пылью воздух, и остановился. Володя Кныш, поочередно двигая плечами, словно снимал с себя автомобиль, вышел наружу и, глядя себе под ноги, вразвалочку пошел мне навстречу.
— Привет блюстителям порядка! — на ходу крикнул я, намереваясь не останавливаться, но Володя умудрился подставить мне ногу.
— В тюремном дворике будешь бегать, — со свойственным ему юмором промолвил он. — Мне сказали, ты меня искал вчера.
Оттягивая с ответом, я задрал майку вверх и стал вытирать ею вспотевшее лицо.
— Так ведь ты на эту тему со мной не разговариваешь.
— Ну ладно! — проворчал Кныш. — Не шлифуй мне мозги. Что надо было?
— Хотел сообщить тебе интересную новость.
— Валяй, я слушаю.
— Леша Малыгин, которого ты вчера подвез до Судака, учился с Милосердовой в одном классе. Кроме того, был к ней неравнодушен.
— Откуда узнал?
— Я встречался с бывшим классным руководителем Милосердовой. Учительница показала мне школьные снимки, и на одном из них я узнал Малыгина.
— Это все?
— Моргун рассказал, что девятнадцатого числа, когда на Диком острове убили девушку, Леша брал напрокат акваланги и плавал с одиннадцати до шестнадцати.
Кныш достал из кармана спичку и принялся грызть ее кончик. Его взгляд словно приварился к горячему асфальту.
— Ты что, поссорился с этим Лешей? — едва разжимая зубы, спросил он.
Мне этот вопрос не понравился.
— Естественно, поссорился. Из-за стакана портвейна. Он, падла, задолжал и возвращать не хочет. Так я сразу улики против него накопал. Давай засадим засранца?
— Ну хватит! — прикрикнул Кныш. — Где он, этот твой друг херов?
— Сбежал.
— Куда?
— На кудыкину гору. Вчера вечером я рассказал ему все, что мне стало известно. Он молча выслушал, а затем неожиданно дал деру.
— Ну, ты и шляпа! — покачал головой Кныш, выплевывая спичку. — Кто ж так делает?
— Пардон, школу МВД не заканчивал, а на мои сигналы и предупреждения отделение милиции не реагировало.
— Остряк, мать твою! За твои сигналы я до сих пор с алуштинцами расплачиваюсь.
— На твоем месте я бы не расплачивался, а хорошенько копнул бы эту компьютерную фирму на Барсучьей поляне.
— Копнул бы! — передразнил меня Кныш. — А на каком основании? Если я там ничего не выкопаю, кто будет возмещать их гребаные моральные убытки? Я? Или ты? — Он пнул ко. ком ботинка маленький камешек. — Начнем с Моргуна.
— Нет, с Моргуна ты не начнешь. Моргун сдал все дела и уехал в Москву.
Кныш сплюнул и невнятно выругался. — Когда уехал?
— Вчера.
— Ну, ты даешь, парень! — Он снял фуражку, вытер платком лоб и первый раз за время нашего разговора поднял голову, глядя на бледно-синее полотно моря. — А впрочем, черт с ним! И ты можешь бежать дальше. Мне это надо? — спросил он себя. — Мне, с моей получкой, это надо?
— Интересная мысль, — заключил я. — Есть простор для размышлений.
На том мы и расстались. Кныш покатил в Новый Свет, а я сумел осилить лишь половину трассы, так как духота стояла невыносимая и мне казалось, что воздух, как тесто, не проталкивается в мои легкие.
Назад я уже не бежал, а шел. У перекрестка был готов свернуть к своему дому, как вдруг стоящая в тени абрикосового дерева у автобусной остановки белая иномарка тронулась с места и беззвучно подкатила ко мне. Через затемненные стекла я не увидел, кто сидит внутри, но догадался, что это Виктор Резоевич торопит события.
— Здравствуйте, Кирилл Андреевич! — приветливо крикнул он, высунувшись из окна. — Вас подвезти?
Предложение было несуразным — дом стоял в пятидесяти шагах от меня.
— Что вы, что вы! — ответил я. — Не хочу вас утруждать.
— А холодненькой кока-колы?
Я понял, что в машину придется-таки сесть.
Сейчас он спросит, нашел ли я подходящую кандидатуру, а я отвечу, что готов сам исполнить роль капитана «Ассоли». «А стоит ли соглашаться? — думал я, медленно приближаясь к гладко выбритому лицу Гурули. — А стоит ли?»
И снова, как очень часто случалось, во мне начали бороться два человека — один разумный, спокойный, привыкший тщательно продумывать каждый поступок, и авантюрист, который делает все наоборот и вечно лезет туда, где нормальные люди стараются не появляться. И, как всегда, авантюрист легко одержал верх.
В машине было прохладно — замаскированный в обшивке кондиционер незаметно творил свой микроклимат. Сиденье подо мной было настолько мягким, что я, как мне показалось, без труда мог коснуться ягодицами земли. Гурули повернулся ко мне с переднего сиденья и показал на большой пластиковый термос, стоящий слева от меня.
— Поднимите крышку и возьмите, что вам нравится. Если желаете, можно выпить чего-нибудь покрепче.
Я отрицательно покачал головой и выудил из термоса банку «Миринды».
— Вы занимались спортом?
Я кивнул и с щелчком выдернул кольцо.
— И как вы можете бегать в такой душный день?
Я пожал плечами.
— Гроза будет, — предположил Гурули и без перехода: — Вы подумали над моим предложением?
Я оторвался от баночки, потряс ее, чтобы выгнать пузыри, по вкусу напоминающие стекольную крошку.
— Подумал, конечно.
— Надеюсь, вы меня обрадуете?
— И я надеюсь.
— Кого-нибудь нашли?
— «Ассоль» я поведу сам.
— Вы? Сами? — На этот раз Гурули сыграл удивление безобразно плохо. Я не перенес такой откровенной фальши.
— Виктор Резоевич, ну давайте наконец говорить друг с другом откровенно: разве вы хотели видеть в этом качестве кого-нибудь другого?
Гурули принял мой вопрос-упрек достойно. Он пригладил пальцем седую щетинку под носом, кивнул, властным движением положил свою тонкую ладонь на спинку водительского сиденья.
— Хорошо. Давайте будем откровенны. Да, я хочу, чтобы капитаном «Ассоли» стали именно вы. Другой кандидатуры на это место я не вижу.
— Только на один рейс, — уточнил я.
— Честно говоря, я желал бы видеть вас у штурвала яхты более продолжительное время.
— Это ваше желание или Артура Пикова? Гурули ответил не сразу.
— Я не знал, что вам известно имя Пикова.
— Неужели вы думали, что я встану за штурвал яхты, не поинтересовавшись, кто ее истинный владелец?
— Все права по найму экипажа доверены мне.
— И с вами я буду заключать договор?
— Безусловно.
— У вас есть доверенность или какой-либо Другой документ, подтверждающий, что Пиков поручил вам сформировать экипаж?
— Есть, — кивнул Гурули.
— Мне нужна его копия.
— Никаких проблем! — тотчас ответил Гурули. — Какие еще требования, условия, пожелания?
— Помимо договора, мы с вами оформим доверенность на яхту на мое имя…
— Это обязательно.
— … и заверим ее в нашем отделении милиции.
— Как скажете. Я поручу своему референту подготовить все эти документы.
— Я должен знать о дате рейса не позднее чем за три дня.
Гурули выпятил губы, словно подкуривал сигарету, посмотрел на свои высохшие пальцы, побарабанил ими по велюру.
— К сожалению, Кирилл Андреевич, это условие я не смогу выполнить. В целях вашей личной безопасности дату рейса и маршрут я сообщу вам непосредственно перед погрузкой денег на «Ассоль».
— Вы не можете сказать даже, откуда и куда я должен буду перевезти деньги?
Снова небольшая пауза.
— Ориентировочно — из Краснодарского края на Южный берег Крыма. Протяженность маршрута — не более двухсот пятидесяти километров.
— Какая крейсерская скорость у яхты?
— Семнадцать узлов.
— С пограничниками вопрос решен?
— Обязательно.
— Досмотр будет?
— Только при погрузке и в конечном пункте.
— Охрана?
— Ориентировочно — три катера на подводных крыльях с профессиональными охранниками.
Я сжал в ладони пустую баночку, с жестяным шелестом деформируя ее бока.
— Больше вопросов не имею. Гурули с улыбкой покачал головой.
— Вы забыли спросить о самом главном.
— О самом главном? О чем же, интересно, я забыл спросить?
— О сумме денежного вознаграждения.
— Этот вопрос меня не интересует, — ответил я, открывая дверцу. Тяжелый, влажный, как в прачечной, воздух хлынул внутрь машины. Я выплыл наружу.
— Кирилл Андреевич! — позвал Гурули, выглядывая из-за двери. — Я прошу вас в ближайшие дни надолго не отлучаться из дома.
40
Колоссальный поршень, покрытый черной дымящейся смазкой, падал вниз, словно обломок извергающегося вулкана, издавая при этом низкий гул. Я стоял в самом центре подошвы пресса, стальная громада приближалась с каждым мгновением, но у меня не было сил убежать; тело словно залипло в горячем воздухе с сильным запахом разогретого металла, и я лишь медленно оседал, как догорающая свеча, с ужасом ожидая того мгновения, когда поршень без Дрожи, без сопротивления опустится на меня, займет все пространство, в котором я еще жил, превратив меня в смазку, в пар, с воем начнет Двигаться вверх, размазывая меня по стенам цилиндра, — это чудовище, этот стальной урод, этот могучий дебил валился на меня с неудержимой тупостью безграничной силы, и я, уже не в состоянии выносить нарастающий, слабеющий и снова усиливающийся вой и звон, прижал ладони к ушам и закричал…
Наверное, такие сны дают человеку приблизительное понятие о том, что такое смерть. Я открыл глаза, очнувшись от собственного крика, сел, машинально сдергивая с себя мокрый от пота спальник. Телефон звенел, как аварийная сирена, и я, падая с дивана, рванулся к нему, чтобы заткнуть его навеки, чтобы раздавить ударом кулака, как прессом.
Из темноты проступали детали мебели, освещенные мертвенным светом, идущим с улицы. Белая штора корчилась в затянувшейся агонии на сильном ветру, хлестала подолом по столу и телевизору; балконная дверь, распахнутая настежь, скрипела на петлях, двигалась из стороны в сторону, словно в комнату беспрестанно входили и выходили невидимые толпы. На улице грохотал гром, трепыхались, мерцая, на ветру листья тополей, верхушки деревьев изгибались, как удочки с тяжелой добычей на крючке.
Я схватил трубку, прижал ее к уху. Мне показалось, что на связь со мной вышла сама стихия, потому что в эту же секунду где-то над балконом ослепительно сверкнула молния.
— Подождите! — хрипло выкрикнул я. — Ничего не слышно.
Штора, словно чувствуя приближение своего конца, заметалась с удвоенной энергией, но я схватил ее за подол, как юродивую за косу, приподнял и после этого закрыл балконную дверь. Только когда я включил бра над журнальным столиком и мягкий свет смыл черноту с комнаты, я понял, что светопреставления не произошло, что я еще не сошел с ума, просто какой-то недоумок позвонил мне в первом часу ночи, а за окном разгулялся шторм.
— Слушаю! — сказал я, вкладывая в голос интонацию, крепко насыщенную раздражением и недоброжелательством.
— Кирилл Андреевич, прошу прощения, что в такое позднее время. — Я узнал голос Гурули. — Немедленно одевайтесь и выходите из дома. Машина уже у вашего подъезда.
— Что-нибудь случилось?
— Ничего не случилось. Просто мы начинаем работу.
— А более удобное время вы не могли выбрать для этого?
Гурули понимал, что разговаривать с человеком, которого посреди ночи выдернули из постели и заставляют идти на улицу, где бушует непогода, надо вежливо и ласково, как с больным ребенком.
— Поторопитесь, Кирилл! Через два часа самолет.
— Странно, что вы не разбудили меня вообще за полчаса до вылета. Куда летим?
— Вы узнаете об этом в аэропорту.
Чтобы не обругать Гурули, я опустил трубку на аппарат. Если бы я знал, что сегодня ночью мне предстоит куда-то лететь, то не ложился бы вообще и с вечера собрал бы все необходимые вещи. Теперь же приходится с дикими глазами бродить по комнате и соображать, что мне может пригодиться.
