А этот, усатый, смеется и что-то отвечает, вроде как: «Потом помолишься!» Этот язык я не очень понимаю, особенно когда скороговоркой. Вывели меня во двор. Я, щурясь от яркого света, смотрю по сторонам и не понимаю, что происходит. Вокруг дома человек пять мужчин ходят, все при оружии, все сквернословят, кости этому злодею перемывают. Я так понял, что они его искали, но никак найти не могли. Ставни на всех этажах распахнуты, оттуда подушки распоротые вылетают, кругом перья, мусор! А этот, усатый, меня в спину толкает и говорит: иди, мол, батюшка, покуда цел, и весь год молись за своего спасителя и проклинай этого иуду. И вы можете себе представить? Я на ватных ногах выхожу со двора, иду по лесной дороге вниз, и меня никто не останавливает и никто не стреляет в спину! Видимо, этот сатана чем-то здорово насолил тем хлопцам…

– Постойте! – поморщился я. – Какой сатана? Вы о ком говорите?

– Как? – изумленно глянул на меня батюшка. – Вы разве не поняли? Я ведь узнал его по голосу, когда меня с повязкой на глазах в гараж вели.

– Кого «его»?! – теряя терпение, крикнул я. – Вы прямо сказать можете?!

Батюшка, словно издеваясь, медлил с ответом. Медленно покачивая головой, он прошептал:

– Тогда я вам не завидую, Кирилл Андреевич. Я думал, что вам все давно известно. А раз так… Каждый человек, который сталкивается с силой сатаны, переживает адские муки.

– Лада, сделай что-нибудь! – взмолился я. – А то я за себя не отвечаю!

Лада не шелохнулась. Батюшка привстал, словно опасался, что известие, которое он готовился мне преподнести, выплеснется из меня сатанинской силой.

– Это он, – шепотом произнес батюшка, не сводя с меня своих широко раскрытых глаз, и я почувствовал, как от приближающегося ужаса мурашки побежали по спине. – Тот, кто принял образ живого, хоть от него разило мертвечиной… Кто в ту ночь разбил стеклянную стену, а потом похитил Марину. Растлитель, антихрист, нелюдь, вышедший на белый свет утопленник… Олег Ковальский его зовут.

Глава 46

Лада растворила в стакане с водой две таблетки шипучего аспирина и дала мне выпить. Батюшка поменял на моем лбу компресс. Ничего не помогало. Мозги продолжали закручиваться в спираль.

– Лучше бы он меня пристрелил, – простонал я. – Усы наклеил, ментовскую форму надел… А я мучился, вспомнить не мог его рожу!

– Я так виноват перед вами, Кирилл Андреевич! – покаялся батюшка.

– Да идите вы со своей виной! – крикнул я, срывая со лба компресс. – Вы жертва религиозного фанатизма! Вы утопили истину в своей безудержной вере в Спасителя!

– Не богохульствуйте, Кирилл Андреевич, – виноватым голосом произнес батюшка.

– Да ладно вам! Нашли хулителя в моем лице! Да если бы вы в ту ночь рассказали нам, что стекло выбил Олег, все сложилось бы по-иному! Это была редчайшая удача, что именно в ту ночь вы пошли спать в бар! И преступник этого не знал! Он разбивал стекло с полной уверенностью, что никто его не увидит! А вы, как набожная бабка, заладили одно и то же: «Сатана! Сатана!»

– Простите, бога ради…

– Да не прощу я вас! – метал я гром и молнии. – Почему вы мне не рассказали, что Олег все время изменял своей жене с Мариной? А? Я вас спрашиваю!

– Я вам говорил, что девушка по незнанию законов божьих питает к Олегу чувства, – испуганным голосом прошептал батюшка. – Я выдал вам тайну ее исповеди…

– Да какие чувства! Какая, к чертовой матери, исповедь! Это лапша на уши, а не исповедь! – заорал я, скривив лицо. – Эта была обыкновенная плотская, сексуальная связь двух заговорщиков, а вы подали мне ее как маленькое заблуждение безгрешной овечки, которая позволила себе разок вздохнуть по чужому мужу! Вы же не раз видели, как Олег выходил из номера Марины! Неужели вы думали, что они там псалмы читали?!

– Ох, Кирилл Андреевич!..

– Кирилл Андреевич, Кирилл Андреевич! – жутким голосом передразнил я. – Укрывали преступников, а они, пользуясь божьей ширмой, творили свои черные дела!

– Бог здесь вовсе ни при чем, – заметил батюшка.

– Да! Бог здесь ни при чем! – рявкнул я. – Но истории известно уж слишком много примеров, когда под его знамением творятся преступления! А вы на все это закрываете глаза и бабьим голоском распеваете молитвы!

– Помилуйте, Кирилл Андреевич…

Кажется, я сорвался с цепи. Лада встала со стула, подошла ко мне и взяла за руку, словно хотела сосчитать пульс, но на самом деле она безмолвно просила меня успокоиться. Я метался на кровати. На чистой повязке проступило красное пятнышко.

– Марина не могла, – бормотал батюшка. – Она светлый и добрый человек…

– Да ладно вам! – перебил я его. – Ваш светлый и добрый человек всадил мне пулю в руку. Метила скорее всего в голову, но, к счастью, промахнулась.

– Марину одурманили сатанинским зельем, – упрямо гнул свое отец Агап. – Но господь отвел от вас беду.

Я уже раскрыл рот, чтобы преподать батюшке урок научного атеизма, но Лада снова крепко сжала мне запястье.

– Хватит ссориться, – сказала она. – Возможно, батюшка прав. Откуда нам известно, что Олег делал с Мариной, когда она попала в его руки?

– Да-да, ведь мы ничего не знаем, – поддакнул отец Агап, почуяв в Ладе своего союзника.

– Черт с вами! – устало махнул я рукой. – Пусть будет по-вашему. Это ж какой хитрый гад! – снова вспомнил я Олега. – Обвел нас вокруг пальца. Что ж получается? Его жена захлебнулась, а он выплыл? Не сам ли он придушил ее под водой?

– Не надо гадать, – посоветовала Лада. – Лучше давайте думать о том, как нам вырвать Курахова из его лап.

– Ты еще надеешься что-то изменить? – Я скептически глянул на Ладу.

– Стоило ехать сюда, чтобы вот так отказаться от борьбы?

– Приятно иметь дело с такими целеустремленными личностями!

Я покосился на священника. Лицо батюшки покрылось сетью страдальческих морщин. На него жалко было смотреть. Довольно, подумал я и, стараясь, чтобы от моего лица исходили теплые волны, глянул на отца Агапа.

– Нет худа без добра, батюшка, – сказал я умиротворенно. – Вы хоть и мутили воду, но зато выяснили, где находится логово этого оборотня.

– Это верно! – с жаром заговорил батюшка, преисполненный великой благодарностью за то, что я сменил гнев на милость и разглядел его достоинства. – Я помню каждую тропку, каждое дерево! Я доведу вас туда с закрытыми глазами!

– Закрытых глаз больше не надо, – мягко возразил я. – В таком месте, наоборот, смотреть надо будет в четыре глаза. Жаль, на всех у нас всего один мой «регент».

Батюшка вздохнул и сокрушенно закивал, хотя последняя фраза предназначалась не ему. Я старался не смотреть на Ладу, пытаясь чутьем и боковым зрением угадать ее реакцию. Но Лада не шелохнулась, а я не стал повторять, потому как Лада сразу поняла бы, что я шарил в ее сумке. А мужчины всегда хотят выглядеть в глазах женщин лучше, чем они есть на самом деле.

Безмолвная старушка принесла нам ужин – кастрюлю борща и рагу из свинины. Когда Лада расставляла тарелки на столе и нарезала хлеб, я признался, что голоден. Отец Агап не преминул заметить, что это очень хорошо, потому как чувство голода сопутствует выздоровлению.

Не успели мы сесть за стол, как в дверь постучались, и в комнату вошел Игор с литровым штофом в руках.

– Приятного аппетита! – сказал он и поставил штоф на стол. – Я хочу угостить вас нашей украинской горилкой с перцем.

Что ж, это подмечено давно – бизнес и преступность не терпят национализма. В общем, когда я выпил крепкой самогонки и закусил, то понял, что все складывается не так уж и плохо, и если мой организм быстро справится с ранением, то я расшибусь в лепешку, но поймаю Ковальского и приволоку его за ухо к двери прокурора.

Отцу Агапу предложили отдельную комнату, а Лада, жалея труд старушки и не разбирая свою постель, влезла ко мне под одеяло.

То, что случилось сегодня с Уваровым и Анной, я узнал намного позже. Был бы ясновидящим – избавил бы их от мук, которые испытывают люди, познавшие предательство.

Глава 47

– Не знаю, что ты теперь ему скажешь, – произнесла Анна.

Кончик сигареты в ее руке подрагивал. Она не затягивалась, но со странным упорством прикурила третью сигарету подряд. Тонкая лента дыма поднималась к потолку кабины и вытекала наружу через открытое окно.

Влад хмурился, и на его переносице надолго обосновались две вертикальные складки. Он монотонно мял зубами жвачку, тарабанил по панели и исподлобья смотрел сквозь ветровое стекло на дорогу. Было без четверти девять. До встречи оставалось пятнадцать минут.

– Надо было сказать Кириллу всю правду, – сказала Анна.

– Правду, правду! – повторил Влад. – А где гарантия, что рядом с ним в тот момент не стоял профессор? Курахов бы напрочь отказался разговаривать со мной, узнав, что Марина уже не у нас.

«Она недовольна мной, – думал Влад и от этого становился еще более взвинченным и обозленным. – Требования у нее, конечно, – ого-го! „Ты должен был предвидеть“, „Ты должен был запереть дверь трейлера“, „Ты должен был проследить, куда она прошла“… Не много ли обязанностей у меня одного? А что должна была сделать она? Болталась где-то всю ночь…»

Влад стал думать о приятном – о том, как своеобразно они занимались сексом с Мариной. «Вот же заводная баба, – подумал он. – Никогда такой у меня еще не было».

В этих ярких воспоминаниях угрызения совести тонули, как жалящая пчелка в бидоне с медом. Влад настолько далеко улетел от действительности, что не сразу заметил, как в конце улицы показался черный «Опель-Сенатор».

– Они! – сказала Анна и заметно заволновалась.

Машина сбавила ход и, мигнув фарами, стала медленно приближаться. Влад тоже послал ответный световой сигнал, открыл дверь, высунул наружу голову и одной ногой ступил на землю. Затемненные стекла «Опеля» отражали солнечный свет, как зеркала. «Кирилл за рулем, – предполагала Анна, – его потаскушка наверняка рядом, а Курахов – сзади. Как он поведет себя, когда увидит, что Марины в нашей машине нет? Откажется выйти? Или все же выйдет? А вдруг испугается и предложит Владу сесть в „Опель“?..»

Но произошло то, чего ни Влад, ни Анна не могли представить даже в качестве крайнего варианта. «Опель» вдруг резко сорвался с места и на огромной скорости понесся на «Сузуки». Опешивший Влад несколько мгновений не мог двинуться с места. Ухнув передними колесами в глубокую лужу, машина плеснула на Влада грязной волной. Мокрый, ослепший, он с опозданием закрыл лицо ладонями, машинально сваливаясь на сиденье, под прикрытие двери. Вслед за этим, один за другим, из «Опеля» раздалось несколько выстрелов. Боковое стекло «Сузуки» осыпалось. Анна коротко вскрикнула и схватилась за голову. «Опель», подскакивая на ухабах, с диким ревом умчался в конец улицы, круто свернул в проулок и скрылся за домами.

– Ты… – задыхаясь от волнения и растирая по лицу грязь, выкрикнул Влад. – Ты что-нибудь понимаешь?

Анна провела ладонью чуть выше виска. Ее пальцы окрасились кровью.

– Посмотри, что у меня там? – попросила она, бледнея.

– Они что – с ума сошли?! Они взбесились, твои друзья хреновы?! Ты погляди на меня – как дерьмом окатили!!

Влад был настолько занят собой, что Анна не стала повторять просьбу. Она опустила солнцезащитный щиток, в который было вмонтировано зеркало, зачесала волосы и увидела красную полоску. Пуля слегка задела кожу над ухом.

– Нет, я этого так не оставлю! – безудержно наполнялся гневом Влад. – Я этого Вацуру самого заставлю в дерьмо нырять! Ну, блин, дружки! Ну, говнюки!

Он захлопнул дверь, ударил локтем по остаткам стекла, покрытого сетью трещинок, завел мотор, круто развернулся и, вдавив педаль акселератора в пол, погнал машину за «Опелем». Анна, глядя в зеркало, спокойно вытирала кровь кусочком ваты, словно пудрилась. Влад, близко придвинувшись к ветровому стеклу, скрипел зубами от жажды мести.

– Они нас «кинули»! – орал он. – Ты поняла, что эти гиены нас предали?! С потрохами! Как двух кретинов! Как двух ишаков! Они раскололи Курахова, и он пообещал отвести их на место! А мы – в задницу! Мы им уже не нужны!

Он бил кулаками по рулю, крутил головой, и с губ его срывались угрозы и проклятия. Куры вместе с брызгами разлетались в разные стороны из-под колес машины. Глубокий протектор на покрышках рвал в клочья утрамбованную глину с гравием, и по деревянным заборам строчила беспорядочная очередь. Машину кидало из стороны в сторону, Влад из-за своего непомерного роста бился головой о потолок кабины и от боли зверел еще больше. Анна сохраняла видимое спокойствие. Ухватившись руками за полозья сиденья и упершись ногами в переборку, она смотрела вперед, где метрах в ста от них петлял черный «Опель».

Дорога поднималась вверх, вонзаясь в лес. Она, словно резьба на шурупе, карнизом расчерчивала почти отвесные склоны, терялась в деревьях и червем выскакивала где-нибудь в совсем неожиданном месте.

Влад нагонял «Опель». Уступающая в скорости на трассах, «Сузуки» была более проходимой и юркой на грунтовых дорогах. Расстояние между машинами стремительно уменьшалось. Рев двух двигателей разносился эхом по лесной чаще. Тугой поток прохладного и сырого воздуха врывался через окно в кабину, выдувая из рамы оставшиеся крошки стекла. Влад подался вперед, словно пытался затолкать руль себе в живот.

– Сейчас они у меня попляшут! – говорил он, приободряя самого себя, так как ситуация с каждым мгновением становилась все страшнее. – Я их научу родину любить…

Не уточняя, что он подразумевает под этими словами, Анна опустила боковое стекло, на всякий случай обезопасив себя от осколков, и двумя руками ухватилась за поручень над дверью. Влад ожидал иного. Анна, как всякая женщина, должна была предостеречь его от глупостей, от излишнего риска, и тогда он в любой момент смог бы отступить и даже дать деру, оправдав это желанием женщины. Но Анна молчала, словно хотела показать, что отдает бразды правления Владу и перекладывает на него всю ответственность за последующие события.

Это шло вразрез с намерениями Влада. Он не был дураком и понимал, что в «Опеле» в любой момент может приспуститься окно и оттуда полетят пули, каждая из которых способна поставить последнюю точку в его жизни. Он настолько был уверен, что Анна схватит его за руку, попросит одуматься и не лезть на рожон, что, когда между машинами оставалось всего метров десять и наступил момент для решительных действий, Влад растерялся и невольно сбросил газ.

Тем не менее «Опель» не поспешил воспользоваться случаем и уйти в отрыв. Он тоже стал притормаживать, прижимаясь к обочине, упиравшейся в отвесный склон. Владу, чтобы избежать удара, пришлось взять правее, ближе к обрыву. «Опель» притормозил еще резче, обе машины встали вровень, и, когда Влад понял, что произойдет дальше, было уже поздно. «Опель» круто взял вправо, словно тяжелой кувалдой ударив «Сузуки». Вмиг разлетелось брызгами ветровое стекло. Влад, вскрикнув одновременно с Анной, машинально бросил руль и закрыл лицо руками. Колеса «Сузуки» зашуршали по гравию.

– Пригнись!! – закричал Влад, ударяя ногой по педали акселератора. Он попытался уйти вперед, но «Опель» вновь поравнялся с ним и второй раз пошел на таран. Чтобы не свалиться с обрыва и хоть как-то противодействовать накату тяжелого «Опеля», Влад рванул руль влево, посылая машину на встречный удар.

Грохнула, заскрежетала гнущаяся и рвущаяся жесть, брызнули во все стороны осколки фар. Машины прижались друг к другу крыльями, как два разъяренных быка рогами, чудовищным плугом пропахивая борозду на дороге. «Опель», извергая смрадный дым, теснил «Сузуки» к обрыву. Вогнутая внутрь дверь острым углом упиралась Анне в бок, и она плотнее прижималась к Владу.

– Отцепись!! – орал Влад, побагровев от напряжения. Он едва удерживал руль, и Анна ему мешала. – Уйди!! Наклонись!! Я ничего не вижу!!

Он хотел притормозить, а затем развернуться и уйти в сторону, но заднее правое колесо уже грызло кромку обрыва; прекратив сопротивляться ста пятидесяти лошадиным силам, Влад неминуемо опрокинул бы «Сузуки», и потому ему ничего не оставалось, как мчаться вперед в жесткой сцепке с «Опелем», налегая всей грудью на руль и не давая ему раскрутиться в обратную сторону.

– Прыгай!! – крикнул Влад Анне, чувствуя, что машина уже шлифует днищем край обрыва, но этот приказ был нелеп, так как Анна при всем своем желании не могла бы открыть дверь, и не только потому, что та была деформирована, а потому, что снаружи ее крепко подпирал черный бок «Опеля». Волосы Анны трепыхались на ураганном ветру, хлестали по лицу Влада, и он крутил головой, плевался, что-то орал, глаза его стремительно наполнялись ужасом. И когда «Сузуки» на полной скорости въехала в глубокую промоину, мячом выскочила оттуда, на мгновение став невесомой, он сдавленно произнес какое-то матерное слово.

«Опель» тяжелым ударом скинул «Сузуки» с обрыва. Машина вылетела с дорожного полотна и, распарывая колесами зеленую поросль склона, покатилась вниз, затем уткнулась передком в складку, перевернулась, задрав измученные колеса кверху и бесстыдно подставив солнцу днище с патрубками и приводами, грохнулась на крышу и заскользила санками, с треском ломая тонкие деревья, разрывая сети колючих кустов. Через полсотни метров машина ударилась о толстый ствол ели, развернулась волчком и, перевалившись на бок, замерла в валежнике.

Анну швырнуло на Влада. Ее локоть упирался ему в лицо. Еще не веря в то, что он по-прежнему в сознании и способен пошевелиться, Влад приподнял голову, сплюнул землю, набившуюся в рот, оперся на мягкий мох, заполнявший все пространство окна, и попытался подтянуть ноги к животу.

Анна тоже пришла в себя, тряхнула головой, подняла лицо, посеченное осколками стекла, и прошептала:

– Надеюсь, это все? Больше не едем?..

Она мешала Владу сесть и дотянуться до левой двери. Вылезти через выбитое ветровое окно было невозможно: сплющенная крыша машины сузила отверстие.

– Ты можешь что-нибудь сделать? – с раздражением спросил Влад.

Анна, морщась от острой боли, ухватилась за край рамы и подтянулась. Ей пришлось сначала встать коленом на рулевое колесо, а потом пролезть через окно наружу. Не останавливаясь, она сползла с машины на траву и, растерянно трогая спутавшиеся волосы, пошла по склону вниз, не замечая острых шипов ежевики.

Влад не поверил своим ушам: Анна плакала навзрыд, и ее голос стоном раненой волчицы разлетался по лесу. Он торопливо вылез из машины и, прихрамывая, кинулся за ней.

– Анна! Успокойся! – звал он. – Нам повезло! Мы остались живы! Ты слышишь меня?..

Он догнал ее, схватил за руку и попытался прижать к себе, но Анна вдруг с яростной силой оттолкнула Влада и с размаху влепила ему пощечину.

– Убирайся! – закричала она. – Я тебя ненавижу! Я вас всех ненавижу! Подонки! Подонки!! Я не хочу никого видеть!! Я хочу умереть…

Она упала на траву лицом вниз. Рыдания сотрясали ее тело. Влад, кусая губы, стоял над ней. Это хорошо, думал он. Пусть поплачет. Ей станет легче. С любовью расстаешься всегда с кровью и болью. Поболит – и перестанет. Зато она уже навсегда выкинула Вацуру из сердца и похоронила его имя.

Глава 48

Батюшка в самом деле прекрасно ориентировался на местности. Профессиональный бродяга шел в гору по лесной тропе столь решительным и уверенным шагом, словно этот маршрут он преодолевал ежедневно много лет подряд. Я со всей своей стайерской закалкой едва поспевал за ним. Лада шла со мной вровень и делала вид, что устала.

Солнце еще не поднялось над горами, и в лесу стоял тяжелый сырой воздух. Если кто-нибудь из нас задевал ветки, то сверху сыпалась обильная роса. Остро чувствовался крепкий дух прелых листьев и грибов.

Батюшка часто останавливался и, обернувшись, интересовался моим самочувствием. Я не разыгрывал героя и, если от слабости начинала кружиться голова, садился на пень и переводил дух. Рука почти не болела, подчас я вообще забывал о ране, но силы были уже не те, что до ранения. Должно быть, из меня вытекла изрядная порция крови. К тому же отравляла сознание потеря любимого «Опеля» вместе с Кураховым.

Словом, мне вдвойне труднее стало управлять своим телом, и я бы никогда не решился на эту авантюру, если бы не был уверен в том, что Лада окажется достойным попутчиком и при необходимости умело воспользуется своим «макаровым». Батюшку я предполагал вообще вывести из игры, едва среди деревьев покажется дом.

– Уже близко, – сказал отец Агап, когда мы вышли на поляну, изрытую оврагами, на дне которых покачивался молочный туман. Мы остановились на очередной привал. Лада попросила не оглядываться и отошла в сторону. Когда она вернулась, я заметил, что «молния» на кармане сумки, в котором лежала книга с пистолетом, наполовину раскрыта, чего до этого не было. Она достала оружие.

У нас с Ладой еще не было четкого плана. Мы действовали по принципу: главное – ввязаться в драку, а там посмотрим. Но плана действий у нас не было еще и по той причине, что мы не знали, что ждет нас в доме Олега. Мы даже не были уверены в том, что он, профессор и Марина сейчас находятся там, а не перекапывают Карпаты где-нибудь в лесной глуши. Меня мучила не столько тактическая неопределенность, сколько стратегическая. Я до конца не мог понять, чего хочу, чего добиваюсь, следуя за батюшкой. Взять за шкирку профессора и с его помощью отыскать клад? Или же круто «наехать» на Олега, отомстив ему и Марине за тот позор, который мне, одураченному, пришлось пережить? И тем более я даже приблизительно не знал, что движет Ладой, этой темной лошадкой, с которой судьба свела меня, пардон, на панели.

Занятый своими не слишком стройными мыслями, я не заметил, как лес стал редеть и между стволов деревьев показались красные кирпичные стены. Батюшка сбавил темп и безмолвно махнул рукой, призывая нас к осторожности.

Я остановил его.

– Все, Михаил Иннокентьевич, – шепотом сказал я. – Спасибо. Не буду больше вас задерживать. Идите вниз, уезжайте ночным поездом.

– Что? – строго взглянул на меня батюшка. – Что значит – уезжайте? Я вовсе не собираюсь оставлять вас в сей трудный час.

– Вы понимаете, что нам предстоит не совсем богоугодное дело? – сказал я, вытаскивая из кармана куртки «регент» и протирая его рукавом. – Возможно, придется стрелять.

– Я все понимаю, – охотно закивал батюшка. – И позвольте мне самому определить, какое дело богоугодное, а какое – нет. Вашим пистолетом, смею вас заверить, вы не слишком меня напугали. Для священников это обычное явление – идти на праведный бой.

Мы с Ладой переглянулись и улыбнулись.

– Вы уверены, что наш бой – праведный?

– Нисколько в этом не сомневаюсь.

– Ладно, – сказал я ласково. – Я очень тронут вашим искренним желанием помочь нам. И все-таки очень прошу: уходите отсюда подальше.

– Нет! – категорически возразил батюшка. – Вы напрасно меня уговариваете. У меня нормально развито чувство долга.

Я не привык долго уговаривать, и если мой собеседник не внимал просьбе, я прибегал к более жестким мерам. Но что я мог сделать этому безгрешному человеку? Ни ударить, ни грубо послать.

– Вы что, с голыми руками пойдете на банду? – с трудом сдерживал я раздражение.

– У девушки тоже нет оружия, – отпарировал священник. – Тем не менее вы ее не гоните. И не забывайте, что я все-таки мужчина!

«Знал бы ты, какую игрушку она держит под курточкой», – подумал я.

– Пусть идет за нами, – не выдержала Лада. – Его невозможно переубедить… Но имейте в виду, – повернулась она к священнику. – Если начнется стрельба, сразу падайте на землю и закрывайте голову руками.

Лес редел, мы уже видели черные оконные рамы и тонированные стекла, большую террасу с чугунной оградой, мраморную лестницу и массивные двери с тяжелой золоченой ручкой. Площадка перед входом была замусорена стройматериалом: под листом рубероида лежали мешки с цементом, рядом – пирамида кирпичей, штабель вагонки.

Лада щелкнула пальцами, привлекая мое внимание, и показала рукой на угол дома. Там, под окнами, стоял мой «Опель». Я сразу заметил, что обе правые двери изуродованы вмятинами и глубокими продольными царапинами. Кто бы знал, какие нежные чувства испытывает настоящий автомобилист к своему детищу!

– Ну, воскресший утопленник, – пробормотал я. – За машину ты ответишь отдельно!

Злость придала сил и подавила страх. Я уже нес пистолет открыто, держа его на уровне пояса. Деревья остались за нами. Дом, кидая огромную тень, нависал над головой. Лада с каким-то азартом, словно играла в «Зарницу», перебегала от кирпичной пирамиды к штабелю вагонки, от него – к мешкам с цементом. Сумка мешала ей и все время била по спине. Лада слишком старалась, слишком увлеклась игрой. В отличие от нее я шел к дверям открыто. Прыгать зайцем от укрытия к укрытию было бесполезно – все равно с третьего этажа можно было без всяких проблем «достать» хоть из ружья, хоть из пистолета. Отец Агап шел за мной, но все время норовил вылезть вперед, и мне приходилось придерживать его за локоть.

Лада первой добралась до входной двери, встала к ней спиной, нервно глядя по сторонам, как телохранитель политика на митинге. Мы с батюшкой тоже добежали до двери, встали рядом с Ладой и отдышались.

– Полагаю, нам придется потревожить хозяина, – слишком громко сказал отец Агап. Лада с опозданием прижала к его губам пальцы.

Я отрицательно покачал головой и шепнул:

– А я полагаю, что хозяина здесь нет.

Лада осторожно нажала на ручку. Как ни странно, дверь поддалась и беззвучно распахнулась.

Я схватил Ладу за плечо. Она почувствовала мою нерешительность и, оттолкнув меня, юркнула внутрь. Толкаясь, словно в магазине за дефицитом, следом за ней пролезли и мы с батюшкой. Сильная пружина всего лишь мягко прикрыла за нами дверь.

Мы стояли у белой лестницы, облицованной мраморной плиткой. Ступени были присыпаны сверху известью или алебастром, и на них четко отпечаталось множество следов. Тишина давила, словно мы погрузились на большую глубину. Затаив дыхание, мы неподвижно стояли несколько мгновений, пытаясь уловить какой-нибудь звук.

Но дом молчал. Лада стала медленно подниматься по ступеням. Я удивлялся ее выдержке – она до сих пор скрывала от меня пистолет, и это, на мой взгляд, граничило с глупостью. Она предпочитала идти в неизвестность с пустыми руками, чем показать, что у нее есть «макаров». Я остановился перед дверью, ведущей в комнаты первого этажа, но Лада отрицательно покачала головой и показала пальцем наверх, предлагая начать «осмотр экспозиций» с третьего этажа. Соображает, мысленно оценил я ее способность к логике.

На третьем и втором этажах ремонт только начался. Там не было ни паркета, ни плинтусов, ни дверей, и мы беспрепятственно бродили по пустым комнатам, напоминающим белые коробки разной величины и формы. На первом этаже более-менее обжитыми были всего две комнаты, в одной из которых стояли круглый стол из красного дерева и множество стульев вокруг него, а в другой – двуспальная кровать, заваленная высокой стопкой одеял, словно горка блинов на тарелке.

Лада бесшумно и вскользь прошлась по вещам: осмотрела платяной шкаф, видеокассеты, лежащие на телевизоре, заглянула в тумбу, наполненную бутылками и консервами, откинула несколько одеял, помяла подушки. Потом заглянула под кровать и достала оттуда наручники, плеть, кожаные шипованные браслеты вроде тех, что цепляют на себя фанаты тяжелого рока, какие-то дурацкие кожаные трусы или плавки и обрывки веревок. Подняв плеть двумя пальцами до уровня глаз, она покачала головой и вопросительно взглянула на меня.

– Хозяин, по-моему, страдает сексуальным садизмом, – негромко сказала она.

Я отвернулся, пряча недобрую улыбку. Профессионализм, как шило в мешке, не утаишь. Лада в первую очередь обратила внимание на те вещи, с которыми ей, прямо или косвенно, приходилось иметь дело по долгу «службы». Садист так садист, от этого вывода нам ни жарко ни холодно.

Отец Агап все это время растерянно смотрел на чужую мебель, чужие вещи и, должно быть, мучился угрызениями совести оттого, что без ведома хозяина проник в его жилище. Мы с Ладой уже подошли к двери, готовясь выйти на лестницу, как батюшка негромко вздохнул. Мы обернулись. Священник держал черную юбку. Я не сразу узнал эту вещицу.

– Ее юбка, – трагическим голосом прошептал батюшка, и глаза его стали стремительно наполняться влагой. – Душегуб. Мучитель. Он убил ее… Бедная девочка…

Эта находка так потрясла батюшку, что из комнаты его пришлось выводить едва ли не силой. Он уже плохо соображал, где находится и куда его ведут, что-то бормотал, начинал креститься…

– В доме никого, – подытожила Лада перед тем, как потянуть на себя тяжелую входную дверь.

Я пожал плечами, мол, этого следовало ожидать. Вполне возможно, что Олег увел отсюда Марину и Курахова еще вчера. Может быть, они уже выкопали с десяток ям где-нибудь в карпатской глубинке, может быть, даже нашли несколько гнилых шишек. Так или иначе следы Ковальского обрывались, и нам оставалось лишь тешить себя надеждой, что он в ближайшее время вернется сюда и в моей раненой руке найдется достаточно сил, чтобы благородным ударом кулака раскрошить ему зубы.

Мы вышли из дома. Напряжение спало. Я вновь почувствовал слабость. Рана напомнила о себе. Я коснулся предплечья и почувствовал, что рукав куртки вымок. Значит, кровотечение опять открылось.

Лада заметила перемену в моем настроении. Она проследила взглядом за моей ладонью, которой я поглаживал ноющий бицепс.

– Надо перебинтовать, – сказала она, с досадой посмотрела вокруг, словно бинты росли на деревьях, и решительно добавила: – Я сейчас!

Она исчезла за дверями дома. Я побрел к своему раненому «Опелю». Нас с машиной постигла одна участь. Она страдала, как и я.

– Как вы думаете, – дрожащим голосом произнес батюшка за моей спиной. – Есть шансы, что Марина еще жива?

Я машинально кивнул, даже до конца не расслышав вопроса, открыл переднюю дверь и сел за руль, втягивая носом знакомый до боли запах автомобильного салона. Провел рукой по грязной панели – стряхивали пепел, мерзавцы! Открыл крышку «бардачка». Там по-прежнему лежали мои вещи – пластиковые стаканы, предохранители, щетка для мойки стекол.

Я пошарил рукой под рулем – ключа зажигания, естественно, не было. Опустил голову, глядя под ноги, – может быть, упал?

– Нэ рыпайся, бо пальну! – услышал я за своей спиной незнакомый голос и почувствовал, как холодный металл ткнулся мне в затылок.

Глава 49

Вот это вляпался, подумал я, поднимая глаза на зеркало заднего вида, и внутренне содрогнулся, увидев незнакомое лицо небритого парня с впалыми щеками и неряшливыми усами, загнутыми книзу. В его невыразительных, широко раскрытых глазах застыла волчья настороженность. Предмет, который он упирал мне в затылок, действительно был пистолетом, очень похожим на «ТТ», и с этим я вынужден был считаться.