– Да, – опасаясь рецидива моей бурной реакции, осторожно ответила Лада. – А почему ты так…

– Что ж это получается? – пробормотал я, снова чувствуя слабость и боль во всем теле. – Значит, она не была заложницей? Но как же теперь нам быть? Ты понимаешь, что все рушится? Я запутался! У меня мозги перевернулись!

– Это не ново, – ответила Лада мрачным голосом. – Все это уже было – дочь звонит отцу и говорит, что ее взяли в заложницы, и требует деньги.

– Она не родная дочь, – упавшим голосом поправил я.

– Это не играет роли.

– Стреляла она?

– Да. Гаишник сел за руль, а Марина – рядом с профессором, и из окна выстрелила по тебе, а потом – по мне. К счастью, она плохо стреляет.

Мы не заметили, как остановились, потом сошли с обочины и сели на ствол поваленного бука.

Все менялось кардинально. Торопиться на «стрелку» с Уваровым уже было бессмысленно – Марина и человек в форме гаишника увезли Курахова в неизвестном направлении. Может быть, профессор был с ними заодно? Тогда можно объяснить его внезапное желание пройтись пешком и побыть одному – пока я звонил, он мог встретиться и оговорить детали захвата машины с «гаишником» и падчерицей.

Что случилось с Уваровым и Анной? Почему Влад так странно говорил со мной по телефону: «Марина с вами?» – «Ну, можно так сказать…» Страшно допустить, что Влад и Анна, освободив Марину, раскрыли перед ней все карты и «кинули» нас с Ладой. В самом деле, зачем делиться сокровищами с лишними людьми? Усатый «гаишник», конечно, на Влада совсем не похож. Это человек со стороны. Он похож…

Тут я почувствовал, как меня прошиб холодный пот. Чем больше я вспоминал лицо «гаишника», тем больше он напоминал мне кого-то очень знакомого. Я не мог ухватиться за образ, но он навязчиво крутился в памяти, словно спутник по орбите.

– О чем ты задумался? – спросила Лада, оценивающе глядя на повязку.

– Я ничего не понимаю, – ответил я.

– Это я уже слышала. Хочешь, будем ничего не понимать вдвоем? Так легче, честное слово.

– Хочу, – согласился я.

– Тогда расскажи мне, с чего вся эта история началась.

Я уже не видел никаких причин, чтобы не посвятить в свои секреты Ладу. Мне очень нужен был помощник, чтобы разобраться во всей этой паутине. Раньше таким помощником была Анна.

И я рассказал о всех событиях последнего месяца: о несчастном случае, когда утонули молодожены, о подрезанных мембранах, о настойчивом требовании Марины оградить ее отчима от угроз Уварова, о странном самоубийстве официанта Сашки, о внезапно уехавшем невесть куда отце Агапе, об анонимных звонках, последовавших после похищения Марины, о нашем с Владом плане спасти ее и заставить профессора раскрыть тайну манускрипта.

Лада долго молчала, раздумывая над тем, что я ей сказал. На ее голову свалилось сразу столько, казалось бы, ничем не связанных фактов, что она просто физически не могла произнести что-либо не банальное. Моя путана, увы, не обладала таким быстрым и цепким умом, как Анна. Подытоживать все сказанное пришлось мне:

– Я думаю, что Курахов, Марина и Уваров действуют заодно. Они все сговорились и попросту «кинули» нас с тобой.

Марина молчала, теребя в руке лямку сумки.

– Я тебе скажу одну вещь, – произнесла она, делая большие паузы между словами. – Только ты не спрашивай, откуда мне это известно. Так вот – Марина не может быть заодно с профессором. Ни при каких обстоятельствах. Потому что она его ненавидит. Она спит и видит, как его грызут собаки.

Глава 44

Как бы я ни храбрился и ни старался сохранять присутствие духа, Ладе было абсолютно ясно, что без врачебной помощи мне не обойтись. Мы прошли еще километр или два, и мне стало совсем хреново. К ужасной головной боли и рези в руке добавилась тошнота. Я все чаще останавливался и садился на землю, чтобы перевести дух. В глазах плыли темные круги, в ушах стоял шум прибоя, а сердце колотилось с такой страшной силой, словно торопилось до моей смерти отбить необходимое количество ударов.

– Вот что, друг мой хороший, – не выдержала Лада. – Хочешь ты или не хочешь, но я отвезу тебя в больницу.

И тут меня словно ледяной водой окатили. Мне показалось, что я понял что-то очень важное. Остановившись как вкопанный, я тщательно сложил фигуру из трех пальцев и направил кукиш, как пистолет, в Ладу.

– Хочешь вывести меня из игры? – спросил я, глядя на Ладу, как на очень наивного ребенка. – Напрасно. Ничего у тебя не выйдет. Я все понял. Не придумывай больше ничего, ладно?

Черт знает, какое чаще всего бывает выражение лица у женщины, которую разоблачили. На лице Лады всплыло сострадание.

– Совсем плох стал, – ответила она.

– Не притворяйся! – рявкнул я. – Ты нарочно хочешь сплавить меня в больницу, чтобы развязать себе руки!

– Кирилл, у тебя травма мозга! Успокойся, прошу тебя! – взмолилась Лада.

Я уже не мог остановиться. Я выходил из себя.

– А кто ты, в самом деле, такая? – прищурив глаз, нанес я удар с другой стороны. – Как ты умудрилась через все посты ГАИ пройти? И как это так получилось, что в тебя дважды стреляли, но ни разу не попали?

– Ты хотел, чтобы попали?

– А что ты носишь в своей сумке? – под этим вопросом я как бы подразумевал третий удар – слева. – Наркотики, оружие?

Лада уже не реагировала на мои вопросы. Скрестив на груди руки, она спокойно смотрела мне в глаза.

– Молчишь? Сказать нечего? – по-своему расценил я молчание Лады. – Кто ты? Какого черта ко мне прицепилась?

– Я проститутка, – спокойно ответила Лада.

– И это все?

– К сожалению, это даже слишком много. А вот кто ты, я знаю, а потому не спрашиваю.

– И кто, интересно бы узнать?

– Мент поганый.

– Что?! – Я даже рот раскрыл. – Ты окончательно взбесилась, жрица любви?

– Не притворяйся, – усмехнулась она. – По твоей физиономии все видно.

Лада наступала, и весьма успешно. Ее обвинение было настолько неожиданным и нелепым, что весь гнев с меня как рукой сняло.

– Это ты сошла с ума, а не я, – очень взвешенно сказал я.

– Да это видно невооруженным взглядом! – рассмеялась Лада. – Ты же подозреваешь всех во всех грехах! Ты посмотри на себя моими глазами! Анна тебя предала, священник предал, Уваров тоже предал и договорился с Кураховым, Марина тоже всех предала и снюхалась с Уваровым. Осталась я – странная личность, которая зачем-то привязалась к тебе и пытается сплавить в больницу. У тебя же маниакальный синдром!

Эта девчонка так подала мои логические рассуждения, что я в самом деле выглядел как выживший из ума сыщик. Моя недавняя откровенность обернулась звонкой оплеухой и насмешкой. Я сам себе показался таким смешным, что не выдержал и рассмеялся.

– Черт возьми, – сознался я. – Ты права. Я еще только себя не заподозрил. Со стороны это выглядит, конечно, полным идиотизмом. Но это оттого, что я запутался. Мне еще никогда не приходилось расследовать такие запутанные дела.

– Так ты все-таки мент? Я оказалась права?

Я отрицательно покачал больной головой.

– Нет, я в милиции никогда не служил. Лишь некоторое время занимался частным сыском.

– Это лучше, – вздохнула Лада. – Милиционеров не люблю.

Я в ответ пожал плечами, мол, вольному воля, хотя на языке висел конкретный ответ: нет такой проститутки, которая любила бы милицию.

– Ну вот, немного объяснились, – подытожил я. – Но в больницу все равно не пойду.

– Тебе надо обязательно показаться врачу, балда! – уже с нежностью поругала меня Лада. – У тебя может развиться гематома, а потом и гангрена.

– Не пугай! – ответил я, хотя девушка в какой-то степени была права. – Сделаем вот как. У меня есть адрес одного надежного человека. Остановимся у него, а потом можно будет и врача на дом вызвать.

– Откуда здесь надежные люди? – не поверила Лада.

– Серега дал адрес.

– Серега – это тот толстячок с мохнатыми ресницами? – вспомнила Лада нашу встречу в баре. Она минуту подумала, затем согласилась: – Ну ладно. Убедил. Поехали к твоему надежному человеку. А где он живет?

– В Ворохте.

Нам с трудом удалось поймать попутку – водителей, по всей видимости, отпугивал мой внешний вид. Лишь пожилой владелец изрядно потрепанной «копейки», безразличным взглядом скользнув по моему рукаву, кивнул и ответил:

– Да хоч в Ворохту, хоч в Фуехту! Сiдайте!

Через пятнадцать минут мы дотряслись до маленького, вытянутого вдоль горной реки поселка, темного от обступивших его со всех сторон гор. Крутые склоны были равномерно утыканы черными стволами елей и напоминали коротко подстриженные затылки новобранцев. Солнце освещало лишь половину ущелья, и асимметрия в окрасе леса придавала поселку экзотический вид.

– Адреса яка? – спросил водитель.

Я вынул из бумажника обрывок сигаретной пачки, на котором Серега написал адрес, и протянул его водителю. Тот глянул, кивнул и вскоре остановился у двухэтажного дома, оштукатуренного побеленной глиной. За ним, в глубине двора, виднелась часть фундамента, пирамиды кирпичей и штабеля строительного материала. Десяток рабочих с оголенными загорелыми торсами копошились на площадке. На въезде во двор блестели на солнце несколько иномарок.

– Как этого надежного человека зовут? – спросила Лада.

– Игор. Без мягкого знака.

– Без мягкого так без мягкого, – ответила Лада, закидывая сумку на плечо. – Ты постой здесь, не пугай народ своим видом, а я поищу этого Игора.

Лада отворила калитку, прошла между машин на строительную площадку. Русскоговорящая смазливая девчонка произвела фурор среди строителей. Работа остановилась как по команде. Мужики с лопатами быстро окружили Ладу, будто намеревались закопать ее заживо. Я не слышал, как она построила свой вопрос, но лопаты вдруг дружно поднялись в воздух и как стрелки флюгеров повернулись штыками в сторону двухэтажного дома.

Когда мы поднялись на освещенную солнцем мансарду и зашли в небольшую, обшитую некрашеной вагонкой комнату, где одна стена одновременно служила потолком, несколько парней, сидящих за столом, прервали разговор и выжидающе посмотрели на нас.

– Я Игор, – представился один из парней – высокий, сутулый, с овальным лицом, редкими пепельными волосами. Он смотрел на меня подслеповатыми глазами из-за толстых стекол очков. – А что вы хотите?

Он говорил по-русски с приятным мягким акцентом, который сразу выдавал в нем жителя западных областей Украины.

– Мы от Сереги, – ответила Лада.

– От какого Сереги?

Игор сразу понял, какого именно Серегу мы имеем в виду, но не торопился признаться, проверял.

– Из Судака, – пояснил я.

Игор наигранно поморщился, делая вид, что пытается вспомнить Серегу из Судака, но никак не может. Его дружки сосредоточенно курили, глядя в стол.

– А как его… ну, как друзья его называют?

Он имел в виду кличку.

– Худой, – ответил я.

Игор кивнул, махнул рукой, мол, вспомнил, кто ж Худого не знает!

– А твое имя… напомни?..

– Кирилл.

– Правильно, Кирилл! – «вспомнил» Игор. – Серега звонил вчера, предупреждал.

Дружки подняли головы и вполголоса продолжили разговор между собой. Игор поднялся с кресла и кивком пригласил следовать за собой.

– Вы на тачке? – спросил он, выйдя в коридор.

Мы с Ладой переглянулись.

– Уже нет, – ответил я.

– В каком смысле – уже? – насторожился Игор. Он напоминал служебного пса, почуявшего угрозу своему хозяину и уже оскалившего зубы.

Лада незаметно ущипнула меня в поясницу.

– У нее карбюратор полетел, – пояснила она, – и мы бросили ее во Львове.

Я с опозданием прикусил язык. Этому парню только скажи, что два часа назад нас выкинули из «Опеля», – всех своих хлопцев под ружье поставит и машину найдет. Но зато так натопчут, так запутают и порубят клубок, что потом ни одной целой ниточки не найдешь.

Хозяин дома отвел нас на первый этаж, открыл дверь в просторную комнату, значительную часть которой занимали две широкие кровати. На них, по деревенскому обычаю, пирамидками лежали взбитые подушки под кружевными накидками. На стенах у кроватей – бархатные желтые коврики с изображениями оленей. Свежевыкрашенный дощатый пол источал слабый запах олифы. С потолка свисала лампа в матерчатом, с бахромой, абажуре. Из углов, из-за лампадок, обрамленные накрахмаленными рушниками, строго взирали святые.

– Располагайтесь, – сказал Игор. – Если хотите помыться – во дворе есть летний душ. – Он скользнул взглядом по моей руке. – Если нужен врач, я приглашу.

– Мы сами вызовем, – ответила Лада.

Игор почувствовал, что его не поняли. Обычно гостями от Сереги Худого были люди, играющие в опасные игры, и пропитанный кровью рукав почти стопроцентно мог означать огнестрельное ранение. Участковый врач для этого случая не годился.

– Я хотел сказать, – объяснил Игор, – что у меня есть свой врач. Если вы сами вызовете врача, не будет ли у вас проблем?

– Да, – сдался я. – Было бы неплохо, если бы ты пригласил своего врача.

Игор кивнул и вышел. Лада посмотрела на меня и тихо сказала:

– Мы, конечно, рискуем. Кто этот парень? Что у него на уме? А вдруг он лучший кореш «гаишника»?

– По-моему, ты становишься похожа на меня.

– Может быть, может быть, – задумчиво произнесла Лада. – Однако надо принять душ и ехать.

– Куда? – удивился я.

– В Лазещину.

– Ты спятила? Кто там тебя ждет? Какая-нибудь пуля-дура в лучшем случае.

– Я буду осторожна.

Я сделал над собой усилие, встал с кровати и подошел к двери.

– Не делай глупости, – попросил я, намереваясь выпустить Ладу из комнаты только через свой труп. – Я ему лучше позвоню.

– Отсюда не дозвонишься, – парировала Лада.

– Ответь мне, что ты хочешь там найти? – настаивал я. – Все лучшее уже свершилось! Курахов заполучил свою падчерицу, падчерица – отчима, конфликт исчерпан, и все остальные, в том числе и мы с тобой, могут тушить свечи. Ты пытаешься проникнуть в театр, где давно закончилось действо. Станция Лазещина свое отыграла!

Лада вздохнула.

– Я должна убедиться, что Уваров нас не ждет. Для очистки совести, – пояснила она, стягивая со спинки кровати свежее полотенце, разворачивая его и любуясь рисунком оленя. – Послушай, а почему здесь кругом олени?

На меня вдруг свалилась такая слабость, что я едва не сел на пол перед дверью. «Да катись ты куда хочешь, – подумал я, – с трудом дотягиваясь рукой до спинки кровати и опираясь на нее».

– Я быстро, – пообещала Лада. Голос ее дрогнул. Она почувствовала, что я не только беспокоюсь за нее, но и нуждаюсь в ее помощи. – Одна нога там, другая – здесь. Хорошо?

Я упал спиной на пирамиду подушек. Рука пылала огнем, и малейшее шевеление сразу отзывалось острой болью. Я прикрыл глаза, и тотчас голова закружилась, словно я стал падать в бездну.

Было слышно, как Лада расстегнула замок-«молнию» на сумке, пошуршала вещами. Я почувствовал запах шампуня. Затем на минуту все стихло. Я хотел, но не мог открыть глаза. Моего лба коснулся легкий ветерок от дыхания с запахом губной помады. Лада вблизи рассматривала мое лицо. Потом тихо скрипнула дверь, и все стихло.

Еще некоторое время я неподвижно лежал, находясь в приграничном состоянии между сном и бодрствованием. Больших усилий стоило мне заставить себя открыть глаза и сесть.

Я слышал, как за окном Лада спросила про душевую. Строители что-то ответили ей. Раздался смех. Я смотрел на бордовую сумку, лежащую на полу под кроватью Лады. Мент поганый, выживший из ума сыщик, сказал я сам себе, но это было вовсе не обидно, и я тотчас поднялся на ноги, подошел к кровати и присел рядом.

Стараясь не сдвигать сумку с места, я осторожно ощупал ее бока. Четыре накладных кармана и двойное дно были тугими от вещей. Внутренность же сумки была заполнена наполовину, и очерченный «молнией» верх просел, как седло.

Я открыл замок первого попавшегося накладного кармана и сразу увидел изумрудный краешек платья, в котором была Лада в первый вечер нашего знакомства. Карман был попросту туго забит этим платьем, и вытащить его одной здоровой рукой, чтобы проверить, спрятано ли что-нибудь на дне кармана, было невозможно. Во всяком случае, на это потребовалось бы намного больше времени, чем я располагал.

Во втором кармане так же туго сидела толстая книга. Я увидел лишь плотную стопку желтых листков в переплете, так и не выяснив, что любит почитать на досуге проститутка.

Третий карман, как и первый, был набит бельем. Четвертый открыт и пуст наполовину. В нем лежала зубная щетка, тюбик с пастой, эпилятор в чехле и коробка с косметикой.

Я ковырялся с сумкой уже слишком долго, но ничего нового о Ладе не узнал, и это казалось странным. Профессор подметил верно: девушка слишком явно дорожила сумкой, стараясь ни при каких обстоятельствах с ней не расставаться. Это было почти невероятно: Лада под прицелом пистолета вышла из машины, но при этом не забыла прихватить сумку с собой. Обычно в такие мгновения забываешь обо всем.

Не отрывая сумки от пола, я просунул под нее ладонь и попытался прощупать двойное дно. Каких-нибудь больших пакетов или тяжелых предметов там не было точно, и я решил не тратить на эту секцию времени.

То, что оказалось внутри сумки, повергло меня в уныние. Точнее, там не оказалось того, что я интуитивно ожидал увидеть. Пара белых туфель на шпильках, нежно-голубой зонтик-автомат, электрофен, маникюрный набор в футляре и прочие приспособления и предметы, без которых не может обойтись в дальней дороге молодая женщина.

Я закрыл верхнюю «молнию» и в сердцах врезал кулаком по тугому и податливому боку кровати. Если она и перевозит наркотики, то немного – сколько граммов можно спрятать в белье? А почему я думаю только про наркотики? Это Курахов выдал – ему что на ум взбредет, то он и говорит. Но то, что у девушки в этой поездке есть свои интересы, – точно. «Только ты не спрашивай, откуда мне это известно, – вспомнил я ее слова. – Марина спит и видит, как Курахова грызут собаки». Странно, но почему именно собаки? И откуда это ей может быть известно?

Я снова склонился над сумкой, уже готовый рвать, резать ее на куски, но найти хоть какую-нибудь ничтожную вещицу, способную пролить свет на потемки, в виде которых представлялась мне душа Лады. Я дернул «молнию» кармана, в котором лежала книга, и ухватился за нее. Чтобы вместе с книгой не оторвать сумку от пола, мне пришлось придерживать ее больной рукой. Это причиняло мне сильную боль, и я начал стонать – и от боли, и от нетерпения. Книга шла тяжело, как из книжной полки коллекционера, где тома прижаты друг к другу, словно тисками, и когда наконец я выдернул ее из кармана, то сразу почувствовал, как она неестественно тяжела.

Я открыл глянцевую обложку и несколько секунд, не веря своим глазам, смотрел на врезанный в страницы пистолет Макарова. Потом вытряхнул его на ладонь, вынул магазин, посмотрел на ряд желтых пуль и вогнал его обратно в рукоять.

Неплохо, однако, вооружены современные путаны, подумал я, укладывая пистолет на место и заталкивая книгу в карман. Просто так, на всякий случай, такие штучки не приобретают. Пистолет Ладе нужен для вполне конкретной цели.

Я закрыл замок, слегка придавил верх сумки, чтобы она приобрела прежний вид, и вернулся на кровать.

Глава 45

Лада покинула меня после полудня, когда солнце перевалило зенит и стремительно падало на горный хребет, поросший лесом, как спина медведя шерстью. Она унесла с собой сумку со всеми своими вещами, оставив на память о себе лишь слабый запах цветочного дезодоранта. Перед уходом она поменяла мне повязку, упаковав окровавленные бинты в полиэтиленовый мешочек. Я слышал, как в коридоре она напомнила Игору о враче.

Она не придет, думал я, трясясь в ознобе, словно голый лежал в сугробе. Легкое одеяло меня не согревало, а от чая, который мне принесла пожилая бессловесная женщина с покрытой седой головой, меня стало мутить еще больше. Она не придет. Более удобного момента, чтобы красиво распрощаться со мной и не опасаться преследования, у нее не будет. Она взяла от меня все, что смогла, и сделала для меня все. Совесть ее чиста…

Врач пришел через час, когда я тщетно пытался изгнать из головы дурные мысли и уснуть. Внешне он ничем не отличался от хозяина дома и его дружков – молод, мускулист, коротко подстрижен. Я невольно сравнил его с киллером, но скоро убедился, что основная его профессия все же хирург. Ни о чем не спрашивая, не произнеся ни слова, он поставил на стул «дипломат», раскрыл его, развеяв вокруг себя запах лекарств, вынул ножницы и аккуратно разрезал повязку. Склонившись надо мной, врач долго рассматривал предплечье, осторожно приподнимал руку под локоть, изучал входное и выходное отверстия, хмурил брови, отступал на шаг и снова приближал к ране глаза, отчего мне в конце концов стало весело: чужого человека так серьезно интересовало то, что меня беспокоило постольку-поскольку. Слава врачам!

Закончив осмотр, эскулап приступил к активным действиям. Ухватив зажимом ватный тампон, он смочил его в йоде и раскрасил весь мой дырявый бицепс. Затем тем же зажимом извлек из шайбы стерилизатора марлевые конверты, пристроил их к ране и красиво перебинтовал. Процесс оказания медицинской помощи закончился тем, что он всадил мне два укола с антистолбнячной сывороткой и анатоксином.

– Бувайте здоровi! – попрощался он со мной, захлопнул «дипломат» и вышел из комнаты.

Я остался один – в чужом доме, среди чужих людей, с которыми меня связывало лишь имя Сереги, обессилевший от потери крови и брошенный своей последней надеждой. Я чувствовал себя здесь настолько скверно, что если бы у меня оставались силы на то, чтобы самостоятельно встать и уйти куда-нибудь в лес, то поступил бы так незамедлительно. Вся беда заключалась в том, что ранение накрепко приковало меня к постели.

Я полуспал, полубредил, иногда теряя ориентацию и во времени, и в пространстве. Я приоткрывал глаза, глядя на белый потолок и темный лик святого, смотревшего на меня из угла, и не мог сразу вспомнить, где я нахожусь, что со мной, где мои друзья, и тогда ужас овладевал мной и я пытался сорвать с себя одеяло и вскочить, но боль вновь заставляла меня со стоном упасть на влажные от пота подушки.

Не помню, сколько так продолжалось. В комнате сгущались сумерки. За окном стихли разговоры, крики рабочих, стук молотков и визг пил. Мне становилось с каждой минутой все хуже. Тело горело, будто простыни охватило пламя. Я слабо стонал; и перед глазами гигантским костром полыхала моя гостиница; и толстые, голозадые пионеры с визгом прыгали через огонь; и неистово молилась, стоя коленями на раскаленных углях, Марина с высохшим лицом древней ведьмы; и изуродованная, разобранная на члены, как кукла, Лада сидела на асфальте в потоке зевак и предлагала мужчинам свои отрезанные груди и ягодицы; и профессор с Уваровым, стоя на корточках в стае бродячих собак, громко чавкая, жрали горячую землю, давились ею и глотали, и изо рта каждого валил дым и свисали белые, превратившиеся в сплошной волдырь языки; и ходил по дымным облакам босоногий, в длинном плаще из черной ткани, подпоясанном цепью из серебряных колец с притороченным к ней коротким римским мечом, седобородый консул Христофоро ди Негро и сеял в пепелище золотые монеты и драгоценные камни, а отец Агап, низко-низко склонившись надо мной, шипел, как если бы вода попала на раскаленные угли.

– Кирилл Андреевич! Как же вас так угораздило? Кирилл Андреевич!..

Я издал вопль, мгновенно возвращаясь в реальность, и машинально дернул рукой, как бы желая оттолкнуть видение, но кулак наткнулся на живую плоть.

– Бог с вами, Кирилл Андреевич, зачем же драться! Вы, похоже, меня не узнали? Это же я, ваш покорный слуга, отец Агап, Михаил Иннокентьевич в миру! Вспомнили?..

В сумеречной комнате, в двух шагах от меня, стоял батюшка. Опасаясь за свой рассудок, я приподнялся, упираясь локтем в край кровати, и пошарил по стене в поисках выключателя. Он под руку не попался, но свет все же вспыхнул – на столе загорелась маленькая лампочка с зеленым абажуром, и я отчетливо увидел еще малознакомые мне очертания комнаты, Ладу, сидящую на стуле в усталой позе кучера, и батюшку, который склонился надо мной.

– Это что ж? – слабым голосом простонал я. – Мои дела так хреновы, что уже впору священника вызывать?

– Что вы! Что вы! – перепугался батюшка и перекрестился. – И не думайте об этом! Врач сказал, что рана ваша пустяковая, только нужен покой и стерильность…

– Кому он так сказал?

– Мне, – отозвалась Лада.

– Тогда зачем… – Я снова перевел взгляд на отца Агапа. – Тогда зачем вы пришли? Откуда вы вообще взялись, черт вас подери!

Мои мозги уже вполне «прогрелись» и заработали на всю мощь. До меня окончательно дошло, что появление здесь отца Агапа, какую бы цель он ни преследовал, мягко говоря, странно.

Батюшка вздохнул и осторожно присел на край кровати.

– Лучше и не спрашивайте, Кирилл Андреевич! Беда! Просто беда!

– Ты где его откопала? – спросил я у Лады. – Ты с Уваровым встречалась?

Больше всего меня выводила из себя неспособность быстро понять суть происходящего. Лада, как назло, стала тянуть:

– Пусть лучше он расскажет.

– У меня язык не поворачивается, – открестился батюшка. – Прошу вас, начните вы!

Я, забыв про свою рану, схватил священника за грудки.

– Да что вы из меня душу вытягиваете!

Лада взялась-таки спасти положение. В противном случае не знаю, что я натворил бы.

– Я прождала Уварова до того, как начало темнеть, – сказала она. – Естественно, он не пришел.

– Естественно? – ухватился я за слово, в свою очередь отпуская батюшку и падая спиной на подушки. – Значит, будем считать…

– Пока не надо торопиться с выводами, – притормозила меня Лада. – Во-первых, я опоздала минимум на четыре часа. А во-вторых, Уваров ждал тебя. И в машине, а не меня, идущую пешком.

– Ты думаешь, он наблюдал со стороны?

– Вполне может быть.

– Что было потом?

– А потом на станцию зашел вот он, – кивнула Лада на батюшку.

– Да, – признался батюшка. – Был грех, зашел.

– Откуда вы там взялись? Откуда вы вообще здесь? Мы же с вами расстались в Судаке! Вы что, следили за нами?

Я нес страшную ахинею, но ничего другого в этот момент, увы, нести не мог. Если бы батюшка решился за нами следить, то мог бы угнаться за «Опелем» разве что на черте, как гоголевский Вакула. Но отец Агап никогда бы этого не сделал по религиозно-нравственным соображениям.

– Все не так, Кирилл Андреевич! – затряс бородой священник. – Никакой слежки, уверяю вас. Даже наоборот…

– Что значит – наоборот?

– Бес попутал! Сердце разрывалось на куски от жалости к моей девочке. Не сказал я вам всей правды тогда, в Судаке…

– Ну же! Хоть теперь не тяните осла за уши!

– Простите меня, бога ради! Я подслушал ваш телефонный разговор с этим… с этим нелюдем. И узнал, что этот антихрист ждет на станции Лазещина уважаемого Валерия Петровича либо посланца от него. И про забинтованный палец услышал. Не знаю, что со мной случилось. Разум затмился, когда представил, как Марина страдает среди греховодников! Я обманул вас, утаив свой замысел, Кирилл Андреевич, и поехал сюда, чтобы быть с Мариной рядом.

– Ну, вы, батюшка, даете! – ошарашенно прошептал я. – Так вы, значит, перебинтовали себе палец и стали крутиться вокруг станции?

– Правда ваша, – виновато склонив голову, ответил батюшка. – Я просидел на станции несколько часов. Потом появился недобрый человек, спросил меня, все ли я привез, и я солгал во имя моей Марины второй раз: сказал, да, все привез.

Меня начал душить смех. Я не мог поверить, что отец Агап сутками раньше Уварова разыграл такой спектакль.

– Ничего смешного, – заметила Лада, исподлобья глядя на меня. – Ты послушай дальше. Сейчас тебе будет не до смеха.

– Меня посадили в машину, завязали глаза и куда-то повезли, – продолжал батюшка.

– Вы успели запомнить людей, которые были в машине? – спросил я.

– Если я их увижу еще раз, то, полагаю, вспомню. Зрительная память у меня, должен заметить, весьма неплохая. Даже спустя год или два после крещения младенца я подчас…

– Давайте о деле, батюшка! – напомнил я.

– Да, о деле… Привезли меня в большой дом. Даже не дом, а скорее замок. Кругом лес, рядом река, и замок у самой реки, на обрыве…

– Стоп! – сказал я. – Вы же говорили, что вам завязали глаза. Откуда же вам известно, что это был замок?

– Я все расскажу по порядку! – вежливо призвал меня к культуре диалога батюшка. – Все правильно, тогда я еще ничего не знал. Завели меня, слепого, в какой-то подвал. А скорее в гараж, где я провел почти двое безрадостных суток.

Батюшка весьма подробно, часто сворачивая на лирику, рассказал о том, как он сидел в наглухо закрытом гараже, молился богу, призывая его примерно наказать сатану и его слуг, как встретился с Мариной и был потрясен ее странным поведением, вызванным наркотическими веществами, которыми его подопечную безжалостно пичкали.

Мы с Ладой переглянулись.

– А с чего вы взяли, что ее пичкали наркотиками? – спросил я.

– Она мне сама об этом сказала.

Мы с Ладой снова переглянулись. Лада отрицательно покачала головой. Она не верила в то, что агрессивный поступок Марины на шоссе был вызван наркотическим опьянением.

– Подошла к концу вторая ночь, – продолжал отец Агап. – За это время меня ни разу не покормили и не принесли воды, но я держался на духовной пище. А сегодня утром, ну, может быть, часов в десять или одиннадцать, я услышал выстрелы. Я пытался что-нибудь высмотреть в щелях дверей, но они были слишком плотно подогнаны.

– Долго продолжалась стрельба?

– Минут пятнадцать. Или меньше того. Может быть, даже минут пять. Трудно, знаете ли, следить за временем, когда разум сковывает страх за судьбу моей девочки. Ведь я подумал невесть что!

– А что вы подумали? – уточнил я.

– Что это стреляли в нее… Нет, не пытайте меня, Кирилл Андреевич, об этом невыносимо даже думать! Потом… Час, наверное, прошел после стрельбы или меньше того, как вдруг открывается железная дверь, и я вижу того самого гражданина с усами, который встретил меня на станции. И вот он удивленно восклицает, что, мол, совсем про батюшку забыли!

Отец Агап сделал паузу и вытер рукавом взмокший лоб.

– Скажу откровенно, Кирилл Андреевич, я в ту минуту подумал, что пришло время мне предстать перед судом божьим. Я, поверьте, не теряя достоинства, прошу: дайте помолиться перед смертью.