– Молчать! – рявкнул Федька, словно забыл, что только что сам призывал меня соблюдать тишину.
Не в силах продолжать сидеть, я вскочил на ноги. В канцелярии стали концентрироваться грозовые разряды. Мы, чуть подав плечи вперед, застыли друг против друга. Я был выше Федьки на целую голову и раза в два шире его в плечах, и наша позиция со стороны могла напоминать поединок пигмея с гориллой.
– Не принимай меня за идиота! – прорычал я. – Не хочешь отвечать – лучше промолчи, но не надо делать вид, что не понимаешь, о чем я говорю!
– Твое богатое воображение перехлестнуло через край и превратилось в бред! – отпарировал Федька.
– Почему же тогда этот бред так взволновал тебя?
– Меня всегда выводят из себя тупые и упрямые люди!
– Спасибо. Еще никто не отзывался обо мне так лестно.
– Не высовывайся – вот тебе мой совет! Заткни уши, закрой глаза и сиди здесь, пока я не разрешу тебе выйти.
– Ты страдаешь навязчивой идеей, Федор! Тебе все время хочется где-нибудь меня запереть: то в СИЗО, то в канцелярии.
– Ты обязан подчиниться мне!
– Ошибаешься! Я никому и ничего не обязан!
Кажется, я довел Федьку до такого состояния, что он готов был швырнуть в меня горячим чайником. Преклоняю голову перед благоразумием, которое посетило его и обуздало взвинченные нервы. Федька сделал глубокий вздох, расслабился, убрал руки со стола, с этого дуэльного барьера, и тряхнул головой.
– Ладно, – проворчал он. – Хватит… Эта перепалка до добра не доведет. Мы с тобой все-таки делаем одно дело.
Я хотел обрадованно воскликнуть: «Как хорошо, что ты, наконец, допер до этой гениальной мысли!» – но все же здравый разум посоветовал мне прикусить язык.
– Садись! – буркнул Федька и опустился на стул.
Я сел и залпом допил кофе.
– Водки хочешь? – спросил он и, не дождавшись ответа, открыл дверку тумбы. На столе появилась литровая банка с прозрачной жидкостью, кусочки черствого хлеба и шмат сала, края которого были неряшливо обструганы ножом. Федька плеснул из банки в железные кружки. Потом вынул из ящика стола складной нож с разболтанной ручкой.
– Если бы ты знал, Кирилл, как я устал, – произнес он, глядя на дно кружки. – Я не могу поверить, что живу на земле всего тридцать пять лет… А ты как? Ты хоть раз чувствовал себя глубоким стариком?.. Не знаешь. Значит, не чувствовал. Это трудно передать словами… Не ждешь чуда, понимаешь? Наша жизнь – это пустышки, свернутые из фантиков. Старость начинается тогда, когда перестаешь их разворачивать, ибо твердо знаешь, что там нет ничего. А молодые в меру своих сил дерутся за эти пустышки, тянутся к ним, жертвуют ради них многим. Схватил, развернул, выбросил. Схватил, развернул, выбросил… Все ждут чего-то – необычного и светлого. Кто-то делает это тайком. Кто-то с тупым усердием. Но все – до самой старости… Чего сидишь?
– Тебя слушаю.
– Не надо слушать, бери нож и нарезай… Даже сало приходится тайком есть…
– Почему тайком?
Федька долго не отвечал на этот вопрос. Он тупо смотрел на дно кружки, будто там происходил какой-то важный химический процесс.
– Что ты говоришь? – спросил он, наконец, подняв голову.
– Почему тебе приходится есть сало тайком?
– А я разве сказал, что ем его тайком?
– Да.
Федька усмехнулся, покрутил головой и почесал макушку.
– Думаю об одном, говорю другое. Это и есть усталость, старина.
Мы соединили кружки и выпили. Более гадкой водки я давно не пил. Она встала в горле колом, и я едва продышался.
– Что это? – сиплым голосом спросил я, набивая рот салом с хлебом.
– Спирт, – ответил Федька. – У ракетчиков всегда полно хорошего спирта… Давай еще по одной!
Он снова плеснул мне в кружку.
– Я все-таки рад видеть тебя, – признался Федька, – рад, что ты жив, несмотря на то что свалился с неба, словно тунгусский метеорит… Давай за нас, старина, за наше общее дело!
Мы опять тюкнулись кружками. Я залпом вылил спирт в рот, но тотчас вернул его обратно в кружку. Этого фокуса Федька, по-моему, не заметил.
– Жизнь – страшная, страшная штука… – бормотал он, неуверенной рукой нарезая сало. – Одна надежда: поставить точку… Ты не думай ни о чем, ты знай работай челюстями… И пей! Давай еще выпьем! Давай за нас, за Афган…
Он снова налил мне в кружку спирта. Я заметил, что сам он не пьет и с каждой минутой становится все более нервным и суетливым, словно его атаковали полчища муравьев, и они лезут ему под брюки и куртку, и Федьке приходится незаметно давить их на себе. Он явно хотел накачать меня своим адским пойлом до бессмысленного состояния. Улучив момент, когда Федька повернулся к окну, отдернул штору и посмотрел во двор, я выплеснул содержимое своей кружки в кашпо с засохшим кактусом. Потом стукнул кружкой о стол и, скривившись, прижал кулак к губам.
– Ты закусывай, закусывай, – советовал Федька, вернувшись за стол. – Вот сало, хлеб… Если хочешь, сделай себе еще кофе…
Его руки не находили себе места. Несколько раз он поднес к глазам электронные часы и включил подсветку. Его лицо освещалось зеленоватым светом, и губы казались черными, как у мертвеца. Я как мог изображал опьянение. А оно всегда начинается с развязности. Откинулся на спинку, задев локтем гильзу с карандашами, завел руки за затылок да еще водрузил ноги на соседний стул.
– Скажи, братан, а кого убили на том мосту, где ты назначил мне встречу? – спросил я.
– Не знаю, – скомканно ответил Федька, разминая в пальцах хлебный мякиш. – Бомжа какого-то… Или отдыхающего…
– А почему ты не приехал туда?
– Планы поменялись, – коротко ответил он.
Я видел, что эти вопросы ему не нравились и он терпит их только потому, что я вроде как пьян.
– Надо было перезвонить мне и предупредить, – проворчал я и громко икнул. – Ты же знал, что при мне была «пушка» и всякая встреча с милицией могла закончиться для меня печально…
Федька решительно встал и принялся убирать со стола. Он был настолько заведен, что не мог сидеть без дела. Я незаметно накрыл нож ладонью, затем подтянул его к себе и сунул в карман.
– Не о том думаешь, – бормотал он, смахивая крошки на пол. – Выпить еще хочешь?.. Ты думаешь о ерунде. Это все несущественные детали, не они составляют суть. Ты должен думать о другом, очень хорошо думать!
Я негромко затянул старую армейскую песню «Я устал от скитаний…». По-моему, образ крепко выпившего мужика получился убедительным, и Федька должен был поверить в то, что как минимум до утра вывел меня из игры. Я ждал, что он возьмет меня под руки, выведет из канцелярии и уложит на ближайшую койку. Но Федька неожиданно включил настольную лампу. Я прикрыл глаза ладонью и недовольно поморщился.
– Ты не о том думаешь, – повторил он, упираясь кулаками в стол. Быстрым движением выдвинул ящик, вынул оттуда что-то похожее на записную книжку и кинул ее на стол. Оказывается, это была стопка цветных фотографий. Они веером рассыпались по столу. Не меняя позы, я ухватил первый попавшийся снимок двумя пальцами и поднес его к глазам. Ирэн рядом с «Лендкрузером». Снято в движении: она делает широкий шаг, левая рука дает отмашку, пальцы смазаны…
Я сгреб фотографии в кучку и стал просматривать одну за другой. На всех снимках – Ирэн. Одета в спортивные брючки и терракотовую футболку, которые мы покупали вместе. Похоже, что фотограф, не выдавая себя, неотступно следовал за ней по воинской части. Вот Ирэн стоит рядом с рослым солдатом, лицо которого закрыто маской. Вот она идет по спортивному городку… Выходит из дверей штаба… Стоит напротив щита с нарисованным солдатом и надписью: «Военнослужащий обязан строго соблюдать правила ношения военной формы!» Сидит на скамейке и курит…
Я кинул фотографии на стол и прикрыл глаза. Федька вдруг резким движением направил свет настольной лампы мне в лицо. Вот теперь обстановка соответствует стандартам: убогое служебное помещение, настольная лампа, слепящая глаза, и следователь. Классика!
– Ты ничего не хочешь мне сказать? – жестко спросил Федька.
– А что я должен тебе сказать? – ответил я и пожал плечами. – Разве что «наливай»!
– Тебе знакома эта женщина?
– В некоторой мере, – произнес я. – Послушай, а лампочку обязательно в глаза направлять?
– Что значит «в некоторой мере»? – не отреагировав на мое замечание, спросил Федька.
– Она наступила мне каблуком на ногу в автобусе, так мы и познакомились.
– Тебя много раз видели вместе с ней в городе!
– А я разве отрицаю это? Но что случилось? Чего ты так всполошился? Ходить с бабой по городу – это теперь считается чем-то предосудительным?
– Эту бабу, – чеканя каждое слово, выразительно произнес Федька, – несколько раз видели здесь, в части. Что она здесь делала? Кто ее сюда впустил?
То, что говорил сейчас Федька, не было для меня ошеломляющим открытием, но изображать его мне не хотелось. Встреча с Мухиной заставила меня иначе взглянуть на Ирэн. Вопреки моему представлению, Ирэн оказалась темной лошадкой, тонущей в серьезном компромате. И все-таки я отказывался делать какие-либо выводы, хотя факты атаковали меня, словно туча комаров в летний вечер на берегу пруда. Теперь с другой стороны стал давить Федька. Это было похоже на инквизицию, которая заставляла старого и морально униженного Галилея признать свои ошибки. Он упирался, вся его плоть противилась псевдонаучным догмам, и все же он был слабее своих мучителей и вынужден был кивать головой. Так и я. Федька заставлял меня признаться, что я, как олух, якшался с хитрой бестией, связанной с опасным преступником. Я прикидывался дурачком. Он это видел и злился.
– То, что ее видели в части, еще не говорит о том, что она преступница, – заметил я.
– А о чем это еще говорит? – выдавил он из себя, склонившись надо мной.
Я пожал плечами.
– Не знаю. Сам думай. А я лучше внемлю твоему совету: поставлю точку на детективной деятельности, заткну уши и закрою глаза…
Федька пинком скинул мои ноги со стула и схватил меня за воротник рубашки. Я еще никогда не видел его таким злым и вспыльчивым. Но пусть бесится, пусть хоть всю мебель здесь переломает. Я не стану обсуждать с ним Ирэн и ее связи. Это моя личная беда. Это мой позор и моя боль. И, прежде чем я сделаю выводы, я обязательно встречусь с ней и задам ей один вопрос. Только один – маленький, прямой, безобидный вопрос. Личного характера.
– Может, ты в чем-то подозреваешь меня? – спросил я. – Тогда спрашивай прямо, а не юли, пока я еще способен членораздельно ответить.
Федька молча отпустил мой воротник и отошел к окну.
– Я не хочу с тобой ссориться, – пробормотал я, делая вид, что засыпаю. – Ты прав: чем меньше я буду влезать в ваши ментовские дела, тем лучше. Так что оставь меня в покое… Если бы ты видел, какие завихрения в моей голове…
Я не договорил и уронил голову на грудь. Федька шагнул ко мне и похлопал по щекам. Я не отреагировал. Тогда он взял меня под мышки и попытался приподнять со стула. Не ручаюсь, что он смог бы это сделать, если бы я ему не поддавался. Мы вышли в коридор, где я два раза благополучно рухнул на пол. Федька вполголоса ругался, транспортируя меня к ближайшей койке. Наконец он не без труда уложил меня. Я немедленно изобразил богатырский храп. В казарму проникал скудный свет от наружного прожектора, и я отчетливо видел, как Федька ненадолго зашел в канцелярию. Вышел он оттуда с каким-то свертком под мышкой. Приблизившись ко мне, постоял с минуту рядом, прислушиваясь к моему сопению, затем, стараясь ступать тихо, направился к двери. Вскоре я услышал, как она хлопнула, а затем щелкнул замок.
И стало тихо.
Глава 33
НАЧАЛЬНИК ЧАСТИ
А ты разве еще ничего не понял? – спросил я себя.
Вскочил с койки, подошел к двери и попытался ножом оттянуть язычок замка. Лезвие тотчас сломалось, но язычок даже не шевельнулся. Я рассматривал дверь, как, согласно поговорке, баран рассматривает новые ворота. Пожалуй, мне бы не стоило большого труда сорвать дверь с петель, но это наделало бы много шума.
Я зашел в канцелярию, поставил настольную лампу под стол, чтобы ее свет не был заметен снаружи, и первым делом схватился за телефон. Сейчас я позвоню Мухиной, пожелаю ей спокойной ночи и на всякий случай объясню, где я нахожусь и как сюда попал. Но телефон не работал, трубка не издавала гудков. Я с сожалением опустил трубку на рычаги и стал выдвигать ящики. Бумаги, папки, пачки карандашей и уставы летели на пол. Тумбочку я взял двумя руками и вытряхнул ее содержимое, словно из мусорного ведра. Задел ногой банку со спиртом, и едкая жидкость стала быстро растекаться у меня под ногами. Вряд ли я найду здесь приличное оружие. Топор бы. Или, на крайний случай, нож с крепким лезвием. Да и монтировка сойдет… Но нет ничего подходящего. Один хлам.
А что происходит за окном? Глубокая ночь. Прожектор ярко освещает узкий проезд между казармой и ангаром. Под козырьком застыла чья-то темная фигура. Время от времени вспыхивает красная точка сигареты. Часовой?
Я высыпал карандаши из гильзы и взвесил ее в ладони. Вес маловат. Надежнее воспользоваться обыкновенным кирпичом. А это что среди карандашей? Нож для резки бумаги. Вещица острая, как лезвие. Пригодится… Мой взгляд упал на фотографии, разбросанные по столу. Ирэн. Ирэн. Ирэн… Снято днем, судя по короткой тени – ближе к полудню. Терракотовая футболка. Она купила ее всего несколько дней назад, кажется, дня три или четыре. С тех пор мы все дни напролет были с ней вместе. Кроме одного дня – вчерашнего. Мы расстались на даче генерала. Я отправился в спортклуб отсыпаться, а она, по-видимому, приехала сюда. Не исключено, что она еще здесь… Нет, не так! Она здесь наверняка!
Казарма полна теней. Кажется, что в ней беззвучно – без храпа и сопенья – спит полсотни парней. Я вздрогнул, увидев напротив себя человека в джинсах и светлой льняной рубашке, и невольно сжал кулаки. Нервы ни к черту! Как туземец, впервые увидевший зеркало. Хорошее зеркало повесили у поста дневального, в полный рост. И, как все в армии, с приказом. Прямо на стекле красной краской написано: «Стой! Заправься!» Я подчинился. Затем, поймав блик прожектора, рассмотрел лицо. На щеках, лбу и подбородке – полоски лейкопластыря. В сумерках моя смуглая физиономия растворяется, а вот белые полоски заметны хорошо. Долой их!
Я сдирал лейкопластырь и морщился от боли. Глубокая царапина на скуле стала кровоточить. Я вернулся в канцелярию, вытряхнул из своей кружки на ладонь несколько капель спирта и протер ранку. Жжет так, словно я прижал к лицу паяльник. Но который час? Почти одиннадцать! Я немного взволнован, но полон сил и жажды драки. Руки дрожат, сердце выдает никак не меньше ста ударов в минуту.
Коль дверь ломать нельзя, то выбираться придется через окно. Я погасил лампу и сдвинул занавеску. От казармы к ангару на уровне второго этажа тянется электрический кабель, прикрепленный к стальному тросу. Можно попытаться перебраться по нему на крышу ангара. Но выдержит меня трос или нет? Об этом я узнаю через несколько минут… Шпингалет покрыт толстым слоем белой краски, словно вылеплен из теста. Чтобы поднять его, пришлось воспользоваться металлической линейкой.
Через открытый оконный проем в канцелярию хлынула душная и влажная ночь. Я забрался на подоконник и выглянул наружу. Часового не видно. Может, он притаился в темноте и наблюдает за мной? Дотянулся рукой до троса. Подергал его. Если оборвется, то я рискую переломать ноги. Схватился обеими руками и повис. Трос сильно прогнулся, но не оборвался. Я закинул на него ноги и стал поочередно перебирать руками. Трос угрожающе раскачивался. Я чувствовал под собой пустоту, и от этого холодела спина. Но вот уже подо мной крыша ангара. Нащупал ногами ребристую поверхность, встал на нее и осторожно отпустил трос. Пальцы, сведенные судорогой, едва разогнулись. Крыша ангара отливала серебряным светом в лучах луны, и я на ней был заметен, словно муха на блюдце. Опустился на четвереньки, пошел вверх к черному пятну вентиляционной шахты… Матросские ботинки, может быть, идеально подходят для корабельной палубы, но вот для крыши из оцинкованной жести – отнюдь. Подошва скользит и издает звук, с каким слоны топчут жестяные баночки из-под кока-колы. Когда же у меня будет приличная обувь?
Вентиляционная шахта узкая, мои плечи едва помещались в ней. Смешно, что я страдаю из-за отсутствия приличной обуви. Все равно как если бы меня готовили к казни и уже примеряли веревку на моей шее, а я был бы озабочен лохматой головой и небритыми щеками… Скобы, по которым я спускался, пружинили и трещали. Смогу ли я отсюда выбраться? Кругом кромешная тьма, спертый воздух и неясный шум внизу. Но вот шахта неожиданно оборвалась. Внизу – пустота. Я схватился руками за нижнюю скобу, повис на ней, а потом разжал руки.
Приземлился на кучу песка. Где-то вверху умирала тусклая лампочка. Вокруг меня возвышались поставленные друг на друга ящики. Похоже, это патроны или снаряды. Я отряхнул джинсы и пошел по узкому лабиринту. Земляной пол скрадывал мои шаги. Сыро, прохладно. Я пару раз свернул, обходя нагромождения ящиков, и вышел в центр ангара. Здесь стояла техника. Мощные тягачи с пусковыми установками, краны и бульдозеры. Пахло соляркой и резиной. Недалеко от створок ворот стоял деревянный контейнер, обшитый по ребрам амортизаторами. Тот самый, который выгружали из фургона! Я подошел к нему, взялся за тяжелую крышку и поднял ее. Света вполне хватило, чтобы увидеть, что контейнер пуст. Вдобавок я пошарил внутри его. Ничего, кроме резиновых прокладок. Боеголовка исчезла.
Я хотел опустить крышку тихо, но она вдруг выскользнула из моих рук. Грохот был такой, словно в концертном зале упала крышка рояля. Я кинулся к створкам ворот, прижался к ним спиной и затаил дыхание.
Одна из створок медленно сдвинулась с места. Мне под ноги упал бледный свет прожектора. Затем его закрыла тень человека. Он был так близко от меня, что я уловил запах табака и несвежего пота. Человек стоял в узком проеме и прислушивался. Мое сердце колотилось столь сильно, что его вряд ли можно было не расслышать. Но человек сделал шаг, затем второй и встал ко мне спиной, глядя на темные контуры техники. Одет в камуфляж. В руках автомат. Часовой! Не раздумывая, я кинулся к нему и приставил к его горлу лезвие ножа для резки бумаги.
– Не вздумай пикнуть! – шепнул я ему, выдергивая из его рук автомат. Толкнул часового на створку, приставил ствол к его голове. Луч прожектора упал на лицо незнакомца. Бритый череп обтянут зеленой банданой. Черная кучерявая борода, лицо вытянутое, нос словно кисельная капля, глаза сидят близко к переносице. Хоть убей, но я первый раз в жизни видел такого несимпатичного солдата.
– Где Стрельцов? – шепнул я.
Часовой молчал, вращая белками глаз. Наверное, он не испытывал потребности разговаривать со мной или же просто не понимал русского языка. Я не сдержался и дернул его за бороду. Подобное желание всегда мучило меня в далеком детстве при виде Деда Мороза. Бандана съехала часовому на ухо. Я сорвал ее и затолкал ему в рот. Часовой сопел, но не сопротивлялся… Теперь нужна проволока. Ее полно под ногами. Я рывком повернул часового лицом к створке, подобрал кусок алюминиевой проволоки и туго намотал ее на его запястья.
– Вперед!
Это слово он понял и поплелся внутрь ангара. Я остановил его рядом с контейнером и поднял крышку. Часовой взглянул на меня дикими от ужаса глазами, покрутил головой и промычал. Пришлось двинуть его по затылку. Он сразу присмирел, мешком рухнул в контейнер и, поджав ноги, замер на резиновых прокладках. Я опустил крышку и закрыл замки. Там ему будет лучше, чем на посту. Во всяком случае, можно выспаться.
Я вышел из ангара, встал под козырьком, где до меня скучал часовой, и прислушался. Тишина давала надежду на то, что мои передвижения по воздуху и ангару остались незамеченными для большинства обитателей гарнизона. Можно идти дальше, хотя болтаться по незнакомой воинской части глухой ночью – не самое умное занятие. Но если вспомнить, как она выглядела из самолета… Плац, казармы, спортивный городок… Я мысленно расставлял эти объекты в том порядке, в каком видел их сверху. Штаб был недалеко от плаца, но их разделял длинный корпус. А он, в свою очередь, упирался в котлован, где было стрельбище. Но где я сейчас нахожусь?
Я решил обойти казарму, выйти на плац и уже там сориентироваться. Автомат я опустил стволом вниз. Не хотелось бы применять его по назначению, но кто знает, чем закончится моя ночная прогулка? Я пошел под окнами казармы, касаясь плечом стены. До угла дома оставалось совсем немного, как я услышал за собой крадущиеся шаги. Не слишком-то приятно узнать, что все мои усилия остаться незамеченным оказались бесплодными. Я сделал шаг в сторону и встал за водосточной трубой, куда не проникал свет от прожектора. Немедленно вскинул автомат и прижал его к груди. Отсюда я хорошо видел залитый светом прожектора узкий проезд между казармой и ангаром. Застыв с открытым ртом, я таращил глаза, надеясь обнаружить моего преследователя раньше, чем он обнаружит меня.
Прошло полминуты. Я уже начал подумывать о том, не померещилось ли мне от напряжения? Но нет! Из-под козырька к казарме бесшумно метнулся человек в таком же пятнистом, как и у часового, костюме. Лицо его было черным, как у негра, и я не сразу догадался, что это была маска. Преодолев проезд в три шага, незнакомец исчез в тени казармы и затих… Что теперь делать? Подойти к нему и познакомиться? Или попытаться уйти от него?
Я предпочел уйти, несмотря на то что в его руках я не заметил оружия. Тишина – мой союзник. Пока я ее не нарушаю, то остаюсь в относительной безопасности. Маленькими шажками, по стеночке, я добрался до угла казармы. Оглянулся. Мой преследователь не выдавал себя. Я зашел за угол и побежал по газону, петляя между щитами с призывами. У одного из них остановился и упал в траву. Не успел отдышаться, как увидел, что контур угла казармы искривился. От него медленно отделилась тень… Черт возьми! Он продолжает идти за мной! Причем с уверенностью, что я не догадываюсь о его существовании. Хотел бы меня догнать – давно бы это сделал. Но он всего лишь следит за мной, желая выяснить, куда я иду и что буду делать.
Черт с тобой, подумал я и, поднявшись на ноги, рванул через плац. Я бежал во весь дух, со скоростью, на какую вообще был способен, а потом с изяществом скаковой лошади перемахнул через живую изгородь из кустов. Повалившись на землю, я чуть раздвинул кусты и посмотрел на своего преследователя. Ясно, что он не ожидал от меня подобного маневра и такой прыти. Незнакомец в нерешительности выбежал на плац, но посреди него остановился, посмотрел по сторонам, пытаясь увидеть меня, и дал задний ход. Через минуту я потерял его среди темных контуров щитов и пятен кустов.
Обрывки мыслей проносились в моей голове, когда я шел по спортивному городку, в темноте напоминающему залежи скелетов гигантских животных. Полоса препятствий. Наклоненная лестница. Ряд соединенных друг с другом перекладин… Я слишком заметен, белая рубашка видна издалека и выдает меня. Долой ее! Я стащил рубашку через голову и повесил на брусья. Останусь жив – заберу. Присел, расковырял пальцем глину и намазал щеки и лоб. Темная физиономия не будет семафорить из-за кустов. Я должен найти Стрельцова раньше, чем это сделает Новоруков. У спецслужб свои счеты с ним, у меня – свои. Плевать мне на операцию, в которой выверен каждый шаг. Целая бригада следователей и оперативных работников до сих пор не смогла обезвредить этого негодяя. Дождались, пока он грохнул «Ту-154»! А теперь, видите ли, я виноват! Под ногами у них путаюсь! Планы их срываю! Нет, это они во главе с Новоруковым путаются у меня под ногами. Федька посадил меня под арест! Это было очень смешно! Я громко смеюсь.
Я услышал шум моторов. Из-за деревьев, словно брызги шампанского, пробивались лучи фар, дробились среди ветвей и листьев и распускались радужными кругами. Силуэты бородатых людей. Разговоры. Дым сигарет… Я опустился на землю. Высохшие сосновые иголки покалывали голую грудь. Я пополз вперед, от куста к кусту. Медленно, не отрывая тела от земли, как это делает крокодил. В кулаке сжимал ремень автомата. Я хотел знать, кто эти люди и что они делают здесь… Одна из машин дала задний ход и развернулась. Свет фар полоснул по деревьям и уперся в земляной вал. Да это же стрельбище, над которым я напоролся на автоматные трассеры! И наверняка именно эти люди, которые собрались кучками у заведенных автомобилей, стреляли в меня. Но сейчас они не в камуфляже, а в спортивных костюмах, кое-кто в темных джинсах и белых рубашках. Один из них – высокий, сухощавый, с рыжей аккуратной бородкой и намечающейся лысиной – вообще облачен в костюм-тройку с галстуком. Я видел и женщин, стройных, темноволосых, подчеркнуто сдержанных. Они стояли особняком перед капотом «Мерседеса», загораживая собой свет фар, отчего казались бесплотными тенями или аппликацией, вырезанной из черной бумаги. И они тоже тренировались в стрельбе по низколетящим целям?
Из темноты к машинам вышел мужчина в камуфляже. Он громко скомандовал, но что именно – я не понял. И тотчас сборище пришло в движение. Люди торопливо разошлись по машинам. Захлопали двери. Женщины сели в микроавтобус. Первым от котлована отъехал джип «Мицубиси». Он медленно покатил к распахнутым настежь воротам. За ним пристроился «Мерседес», затем две темные «девятки», микроавтобус и еще несколько потрепанных иномарок. Около котлована осталось еще несколько машин. Моторы были заведены, фары включены, и в их лучах серыми тучами клубилась пыль.
Я поднялся на ноги. К потной груди прилипли сосновые иголки, отчего я стал похож на большого ежика. Можно не отряхиваться. Иголки заменяют маскхалат. Я пошел вдоль земляного бруствера, от куста к кусту. Машины остались позади, свет фар затерялся среди деревьев. Вскоре мне под ноги легла асфальтовая дорожка. Она дугой огибала одноэтажные постройки неясного предназначения. Может быть, я на какое-то время забыл об осторожности и потому едва не попал под машину, которая неожиданно выскочила из-за угла коттеджа. Яркий луч подобно пулеметной очереди прошелся по кустам, за которыми я уподобился трупу. Свистнув колесами на повороте, машина пронеслась мимо меня, обдав запахом сгоревшего топлива. Я поднял голову и чуть не вскрикнул. «Лендкрузер»! Неуловимая дразнилка с черными бортами и темными стеклами. Предвестник убийств и символ превосходства.
Я вскочил на ноги и, не думая о последствиях, побежал вслед за ним. Ночь смазала очертания машины, но я хорошо видел красные глаза габаритов и светлый конус от фар, скользящий по асфальтовой дорожке. Джип объехал торец длинного дома, вывернул к двухэтажному дому и остановился. Я узнал этот дом с освещенным подъездом и флагами на фасаде. Это был штаб.
Я продолжал бежать, теряя иголки. Хлопнула дверца джипа. Из машины кто-то вышел и, широко распахнув скрипучую дверь, зашел внутрь. Я подбежал к джипу, глотая воздух так же жадно, как тогда, на море, спасая Ирэн… Присел у выхлопной трубы, прижавшись к горячему бамперу. Ах, как иногда кружит голову запах разогретой машины! А где сейчас мой несчастный старый «жигуль»? Я бросил его на стоянке у гостиницы. Грязная, битая машина. Заднюю дверь я подставил под милицейский «УАЗ», спасая Ирэн. Я был готов на самую отчаянную дерзость ради ее спасения. И сейчас я готов совершить нечто безрассудное, лишь бы найти ее. Только цель теперь другая… Я провел рукой по пыльному бамперу. Палец почти сразу нашел шероховатую нашлепку. След ремонта. Сделано наскоро и не очень аккуратно. Шпатлевке, закрывшей пулевое отверстие, надо было дать высохнуть, а затем отполировать ее шлифовальным кругом. В автомастерской, которая сгорела, наверное, не было такого инструмента, и мастер шлифовал вручную, обыкновенной наждачкой. Это был последний ремонт в его жизни…
Что-то щекотало мне щеку. Я провел по ней пальцем. Кажется, моя поцарапанная скула снова стала кровоточить. Глина и кровь – жуткий макияж! Не приведи господь мне увидеть свое лицо в зеркале!.. Пять широких шагов – и я у двери, под яркой лампочкой. Рядом со мной стояло мое прозрачное отражение. Парень в джинсах, с голым торсом и с «калашом» в руке. Лицо коричневое, страшное. Вылитый киногерой! Наверное, я подсознательно подражаю кому-то. То ли Рэмбо, то ли… Как там подметил Новоруков? Не надо мнить себя фигурой, равной Джеймсу Бонду… Но без этой мании нельзя. Без чужой роли мне просто не выжить. Это единственное спасение. Если сильно постараться, то можно даже подавить чувство страха. Все будет хорошо. Ведь фильмы о героях всегда заканчиваются хеппи-эндом. И в этом штабе меня поджидает мой хеппи-энд. Иначе не может быть. Кто такой полковник Стрельцов? Мужик лет пятидесяти, у которого на закате армейской службы поехала крыша, и он принялся гоняться за мной только потому, что я узнал о существовании некоего Максима Блинова. И не надо его бояться. Что я, шизиков никогда не видел? Подумаешь, он умеет запускать ракеты и сдает стрельбище в аренду каким-то милитаризованным типам! Если об этом человеке рассказать с юмором, то получится замечательный сюжет для комедии… Надо сделать три глубоких вдоха и унять дрожь в руках. Нельзя уподобляться Новорукову, который вконец запорол свою нервную систему. Я не Новоруков. Ирэн давно подметила мою выдержку…
Я открыл дверь и юркнул внутрь. Сбоку – большое стекло с надписью «Дежурный». За ним горит свет. Пульт. Телефоны. Телевизор, издающий крики и выстрелы. В стекле – полукруглое окошечко, вырезанное на таком уровне от пола, чтобы всякий, кто обращался к дежурному, почувствовал себя униженным. Из окошечка тянет табачным дымом. Его выпускал изо рта солдат, развалившийся перед телевизором на стуле так, что его задница висела над полом, а затылок упирался в спинку. По телевизору шел какой-то боевик. Самый захватывающий момент – драка милиции с мафией. Солдат переживал и часто затягивался.
Я просунул ствол автомата в окошечко и оттянул затвор.
– Эй! – шепнул я солдату, который хоть и ошалел от моего появления, но позы не поменял.
Я поманил его пальцем. Солдат медленно встал со стула. На его ремне болтался подсумок с магазинами и штык-нож, но в руках была только сигарета. Интересно, за кого он меня принял? Я ведь даже без автомата одним своим видом до инфаркта довести могу.
