Глава 15

КРОВЬ И СОЛОД

Бадди наткнулся рукой на мертвеца. Сначала он решил, что это тело отца, но тут же вспомнил, что однажды уже спотыкался об этот холодный труп, и ужас сменился ликованием: вот он, обратный путь! Вот она, путеводная нить! Осторожно ступая, он вернулся к Орвиллу и Блоссом.

— Нейл спит? — спросил он.

— Свистеть перестал, — ответил Орвилл. — Значит, или спит, или помер. Бадди поделился новостью.

— …и стало быть, сами понимаете, можно возвращаться той дорогой, которой мы пошли с самого начала. Вверх по этой трубе. Зря мы в первый раз вернулись,

— И вот мы снова здесь, только отмахали уже полный круг. Вся разница в том, — заметил Орвилл, — что теперь с нами Нейл. Может, лучше плюнуть, да и оставить его тут? Пошли?

— Мы же вроде договорились, что не нам решать, как с ним быть.

— Так нам от него никогда не отделаться. Мы же оставим его почти в том самом месте, где он был, когда мы его нашли, там, где он попался в ловушку, которую подстроил тебе. К тому же можно подсунуть ему тело Элис, и пусть сам вычислит, что можно выйти по этому колодцу, в который он ее сбросил.

— Это поймет каждый дурак, только не мой братец. Нейлу такие задачки не по зубам. Он найдет труп и только перетрусит. Куда идти, он в жизни не додумается. С таким же успехом можешь предложить ему самостоятельно вывести теорему Пифагора. Бьюсь об заклад, что даже если ты вздумаешь ему доходчиво все объяснить, он и то, черт бы его побрал, тебе не поверит.

До Блоссом смутно доходил смысл их слов, она была как в тумане, ее начинал бить озноб, а напряжение последних дней понемногу отступало. Такое бывало с ней прежде, когда она бегала на озеро купаться в апреле: все тело колотила дрожь, но в то же время она никак не могла расслабиться. Нагим телом, натянутым, как струна, она неожиданно прижалась к Орвиллу, но так и не поняла, сама она подошла к нему, или это он к ней приблизился.

— Дорогая моя, мы вернемся! Обязательно вернемся — во что бы то ни стало! Единственная моя! Из темноты, как сирена, взвыл Нейл:

— Я все слышал!

Тяжело ступая, он направился к ним, Блоссом слышала, как он вышагивает, но в порыве отчаяния не прерывала поцелуя. Она судорожно вцепилась в Орвилла, пальцы буквально впились в его мускулистые, жилистые руки. Всем телом она подалась к нему, хотя он пытался вырваться из ее объятий. В этот момент другой человек одной рукой заткнул ей рот, а второй, обхватив за плечи, с силой рванул и грубо оттащил от Орвилла, но она, казалось, не заметила этого. Она все еще была охвачена безумным вакхическим экстазом, восторгом безрассудной любви.

— Ты, вероятно, опять ему делала искусственное дыхание? — ехидно осведомился Нейл. Кажется, он впервые сносно пошутил.

— Я с ним целовалась, — гордо отвечала Блоссом. — Я влюблена в него.

— Я тебе запрещаю его целовать! — заорал Нейл. — Я запрещаю влюбляться, запрещаю!

— Отпусти меня, слышишь! Но он лишь перехватил ее поудобнее, не выпуская из рук, и только крепче прижал к себе.

— Эй, ты — Джереми Орвилл! Сейчас ты у меня попляшешь. Я тебя с самого начала раскусил. Ты всех умудрился надуть, только не меня. Меня не проведешь. Я давно понял, куда ты метишь. И как ты на Блоссом поглядывал, я тоже давно заметил. Ну так черта с два ты ее получишь. Вот пулю в лоб ты схлопочешь, это точно, это как пить дать.

— Нейл, отпусти — мне больно.

— Послушай, Нейл, — веско сказал Бадди, в его голосе звучали интонации, с какими обращаются к напуганным животным, — эта девчонка — твоя сестра. А ты говоришь с ним так, точно он у тебя бабу отбил. Она же сестра тебе.

— Нет, не сестра,

— Какого черта? Что ты хочешь сказать?

— Хочу сказать, что плевать я на это хотел!

— Ты подонок, мразь!

— Эй, Орвилл, где же ты? Или тебя тут не было? Чего ж ты не идешь сюда, Орвилл? Я ить Блоссомто не отпущу. Тебе придется идти ее спасать. Але, Орвилл!

Он заломил Блоссом руки за спину и левой рукой, как наручниками, сцепил ее тонкие запястья. Стоило ей начать вырываться, как он, причиняя страшную боль, заводил ей руки еще выше или бил ее свободной правой рукой. Она как будто смирилась, тогда он бережно расстегнул кобуру, точно откинул крышку заветной шкатулки с драгоценностями, и любовно достал из нее свой «питон».

— Иди же, Орвилл, получай, чего тебе с меня причитается.

— Осторожно, — предупредил Бадди. — У него отцовский пистолет.

Против ожиданий, голос Бадди раздался значительно правее того места, где, по мнению Нейла, он стоял. Нейл подвинулся в сторону и весь подобрался, но по-настоящему он не беспокоился, ведь пистолет-то был у него, а не у них.

— Знаю, — ответил Орвилл.

Чуть левее. Клубень внутри длинный и узкий, слишком узкий, так что обойти его, стоящего посередине, ни с одной стороны им не удастся.

— И тебе, Бадди, тоже кой-чего достанется, ежели вздумаешь рыпаться. Только сунься, живо твои цыплячьи мозги вылетят, охнуть не успеешь, Я тут для такого дела топорик припас, — и он разразился омерзительным хохотом. — Слышь, ты! Смотри, как здорово: мозги цыплячьи… Бадди, цыпочка наша, а? Усек?

— Дурно пахнут твои шуточки, Нейл. Уж если тебе охота свою гордыню потешить, ты брось шутить, не роняй себя так.

— Отвали, Бадди, это до тебя не касается. Это до меня касается и до Орвилла. Вали, говорю, не то… не то башку тебе оттяпаю, и дело с концом.

— Ха! Чем это, скажи на милость? Зубищами своими передними, что ли?

— Бадди, — предостерег его Орвилл, — у него вполне может быть топор. Когда я сюда пришел, то принес его с собой. По счастью, никто не догадался спросить, зачем.

— Ну, отпусти же меня, Нейл. Отпусти, или я никогда больше не буду с тобой разговаривать. Если ты это все прекратишь, мы сможем спокойно, все вместе, пойти наверх и забыть о том, что ты тут вытворяешь, как будто ничего и не было.

— Нет, Блоссом, ты еще плохо соображаешь. А тебе грозит беда.

Он склонялся над нею все ниже и ниже и наконец коснулся губами ее плеча. Губы помедлили в нерешительности. Потом высунулся язык и начал слизывать фруктовую мякоть, покрывавшую ее тело. Она удержалась от крика.

— Вот когда тебе ничто не будет больше угрожать, я отпущу тебя. Обещаю. И ты станешь моей королевой. Мы с тобой будем вдвоем, одни в целом мире. Уедем во Флориду, там никогда не идет снег, мы останемся вдвоем. — Он в жизни не бывал так красноречив, слова слетали с губ легко и непринужденно, неподвластные суровому контролю убогого сознания, ибо в эти минуты он не раздумывал над тем, что говорит, а просто упивался первобытной радостью. — Мы будем лежать на пляже, и ты сможешь петь свои песенки, а я — насвистывать. Все будет, малышка, только попозже, когда минует опасность. Уже совсем скоро.

Бадди и Орвилл, похоже, совершенно замерли. В полной тишине раздавался лишь стук тяжело падавших капель. Кровь у Нейла играла от грубого, первобытного восторга, рожденного сознанием того, что он внушил им животный страх.

«Боятся меня! — думал он. — Пистолета моего боятся!»

Оружие приятно оттягивало руку, пальцы обнимали его, а один осторожно прижимал курок, и в этом было наслаждение более упоительное, нежели в прикосновении губ к телу сестры.

Они и правда боялись его. Слышно было его тяжелое дыхание, несколько наигранные всхлипывания Блоссом (она, как сигнальный рожок в тумане, непрерывно подвывала с одной лишь целью — дать им возможность оценить расстояние), но они не решались сделать ни шагу. Они слишком презирали Нейла, чтобы безрассудно рисковать и в схватке с ним ставить на карту свою жизнь. Нет, его надо перехитрить, надо вынудить его сделать первый шаг.

Вполне возможно, рассуждал Бадди, если он как следует разозлится, то сделает какую-нибудь глупость — клюнет на непонятный шум и выпустит единственную пулю просто в темноту или хотя бы ослабит хватку, ведь Блоссом, наверное, уже изнемогает.

— Нейл, — прошептал он, — про тебя все известно. Элис всем рассказала, что ты сделал.

— Она мертва, — парировал Нейл.

— А ее тень? — шипел Бадди. — Призрак где-то рядом и охотится за тобой. За то, что ты с ней так обошелся.

— Брехня все это. Не верю я в привидения.

— И за то, что ты сделал с отцом. Это же страшно, как ты мог, Нейл? Он, наверное, тоже зол на тебя и тоже за тобой охотится. А ему, сам понимаешь, фонарь ни к чему, он тебя и так отыщет.

— Ничего я не сделал!

— Ему лучше знать. И Элис тоже, разве нет? Да мы все это знаем. Вот как тебе достался пистолет, Нейл. Ты убил отца, чтобы пушку захапать. Да, ты убил родного отца. Ну, поделись, каково это — решиться на такое? Расскажи нам. А заодно припомни его последние слова, что он сказал?

— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — пока Бадди говорил, Нейл так истошно вопил, словно тянул на одной ноте отвратительную заунывную песню, и при этом все пятился от голоса, звук которого, кажется, все приближался и приближался.

Потом все опять стихло, и это было еще хуже. Образовавшуюся тишину Нейл заполнил сам.

— Я не убивал его. С чего бы это я вдруг стал убивать. Он меня больше всех любил, потому что вернее меня у него никого не было. Я то никогда никуда не смывался, как бы мне ни хотелось, так-то. Мы с ним дружили, с папой. Когда он умер…

— Когда ты его угробил…

— Да, верно — когда я угробил его, он сказал: «Теперь ты главный, Нейл». И отдал мне свою пушку. «Здесь одна пуля, — говорит, — это для Орвилла». — «Хорошо, папа, — говорю. — Все сделаю, как скажешь». Мы с папой очень дружили, мы с ним были настоящие друзья. Мне пришлось его убить, неужели непонятно? Да, он собирался выдать Блоссом за Орвилла. «Папа, — я говорю, — он же чужой, он не наш, пойми ж ты!» Я все четко ему растолковал, а он все лежал и молчал. Он уже был мертвец. А всем было плевать. Все его ненавидели, кроме меня. А мы дружили с папой. Дружили.

Орвилл понял, что маневр Бадди не дал результатов. Нейл перешагнул ту грань, за которой его уже ничем нельзя было потрясти. Он переступил все границы.

Пока Нейл держал речь, Орвилл, крадучись, пробирался вперед и шарил в воздухе правой рукой, не менее чуткой, чем мышиные усики. Если бы Нейл не держал Блоссом или хотя бы не был вооружен, было бы совсем несложно, пригнувшись, подбежать к нему и скрутить. Теперь же, для того, чтобы не подставляться, и, главное, чтобы уберечь Блоссом, нужно было его обезоружить или заставить выстрелить наугад, чтобы выстрел просто пропал.

Судя по голосу, Нейл был недалеко. Орвилл медленно описал рукой дугу в воздухе, но вместо Нейла или оружия, рука неожиданно обвилась вокруг бедра Блоссом. Она не выдала его ни одним движением, даже не дрогнула от удивления. Теперь все просто — остается вырвать пистолет у Нейла. Орвилл вытянул руку вверх и налево: он должен быть где-то здесь.

И вдруг он почувствовал, что металлический ствол уперся ему в лоб, да так плотно, что он ощутил ровный изгиб холодного стального кружка, обрамлявшего вход в бездонную пропасть дула.

Нейл нажал на спуск. Раздался щелчок. Он нажал еще раз. Ничего. Пока они мокли в потоках сока, порох безнадежно отсырел.

Ни в первый момент, ни позже — никогда — Нейл так и не понял, почему же пистолет так подвел его, но после очередного глухого щелчка до него дошло, что выстрела не будет. И тут же он получил удар кулаком в солнечное сплетение и по ребрам. Падая на спину, он успел взмахнуть рукой с зажатым в ней пистолетом, стараясь попасть рукояткой Орвиллу по голове. В темноте ничего не было видно, однако удар пришелся во что-то твердое. Орвилл издал какой-то невнятный звук.

Повезло ему — Нейлу всегда везло. Он ударил еще, на этот раз это было что-то мягкое. Никаких звуков. Обмякшее тело Орвилла валялось у его ног. Блоссом вырвалась и удрала, но сейчас его это мало беспокоило.

Он выдернул из-за пояса топор, заткнутый так, что лезвие было прижато к животу, а топорище свисало вдоль левого бедра.

— Эй, Бадди, посторонись, слышь! У меня еще топор есть.

Он прыгнул Орвиллу на живот, наступил на грудь, но босиком удержаться было трудно, поэтому он уселся на него верхом и начал колошматить кулаками по лицу. Нейл вышел из себя и совершенно потерял самообладание. Он хохотал — о, как он хохотал!

Но даже теперь он то и дело хватался за топор и замахивался им, угрожая непроглядной темноте.

— Иии-эх! Иии-эх! — визжал он. — Ии-эх-ха-ха!

Кто-то дико кричал. Это была Блоссом. Удержать ее было безумно трудно. Она рвалась назад, в самое пекло, и ничего не слушала.

— Стой! Куда? — уговаривал Бадди. — Не лезь на рожон. Ты же не знаешь, что делать. Послушай меня — помолчи и послушай! — он тряхнул ее, и она вдруг присмирела. — Я могу оттащить от него Орвилла, так что дайка мне этим заняться. А ты тем временем уходи. Уходи живей, вон по тому стволу, в обход, мы по нему в раз поднимались, помнишь?

— Да, — голос звучал бесцветно.

— Ты поняла меня? Сделаешь, как я сказал?

— Да. Только обещай, что ты отнимешь у него Джереми.

— А ты отправляйся сейчас же наверх, и чтоб я тебя здесь не видел.

Он поднял окоченевшее и начавшее смердеть тело Элис. Оно уже было у него под рукой, когда Орвилл, как последний дурак, рванулся вперед и все испортил. Он протащил труп еще на несколько футов в том направлении, откуда доносился голос Нейла, потом остановился и заслонился им, как доспехом.

— Оуу! — взвыл Бадди.

— Эй, ты! — закричал Нейл, не двигаясь с места и размахивая топором. — Посторонись!

Но Бадди, медленно приближался, издавая все тот же рев и завывания, какими обычно дети пугают друг друга, играя в привидения летней ночью на чердаке.

— Нечего меня пугать, — сказал Нейл. — Я не боюсь темноты.

— Клянусь, это не я, — ровным голосом ответил Бадди. — Это призрак Элис. Она пришла за тобой. Ты что — по запаху не чуешь, что это не я?

— Брехня, — отрезал Нейл. Вой возобновился, и он заколебался, то ли вернуться к Ор

виллу, то ли погнаться за Бадди. — Прекрати! — завопил он. — Не могу этого слышать!

Теперь он почуял запах. Точно так же пахло от отца, когда он умирал.

Бадди верно рассчитал. Труп с размаху стукнулся об Нейла. Негнущаяся рука ударила по лицу — по глазам, по губам — да так сильно, что кожа на губе лопнула. Нейл опрокинулся, не переставая яростно махать топором. Труп разразился жуткими, леденящими душу рыданиями. У Нейла тоже вырвался страшный крик. Это был единый душераздирающий вопль — они ревели вместе. Кто-то пытался вырвать из рук топор. Нейл вцепился в него и не отдавал. Он падал, переворачивался и опять вскакивал на ноги. Топор он не отдал и стал снова им размахивать.

Под ногами у него лежал не Орвилл. Это был кто-то другой. Он нащупал неподвижное лицо, длинные волосы, опухшие руки, Элис! Но она не была связана, а во рту не торчал кляп.

Кто-то дико кричал. Кажется, это был Нейл.

Не переставая кричать, он бросился на мертвое тело с топором. Одним ударом отсек

голову, другим раскроил череп. Снова и снова он вонзал топор в тело, но никак не мог разрубить. Потом топор соскользнул и ударил его по лодыжке. Он упал, и расчлененный труп развалился под ним, как гнилое яблоко. Он стал рвать его руками. Потом, тяжело дыша, поднялся на ноги. Все, он победил, больше чертово привидение не будет за ним гоняться. Отдышавшись, негромко, с некоторым даже трепетом позвал:

— Блоссом! «Я здесь». Ага, он знал, что она никуда не денется, будет тут, рядом, он так и знал!

— А эти где?«Они ушли. Они меня звали с собой, но я не пошла. Я осталась».

— Почему, Блоссом? «Потому что я люблю тебя».

— И я люблю тебя, Блоссом. И всегда любил. Еще с тех пор, как ты была совсем крошкой. «Я знаю. Мы с тобой уедем отсюда». Ее голос лился как песня, убаюкивал, укачивал его измученное сознание, как качают колыбель. «Уедем куда-нибудь далеко-далеко, туда, где нас никто не найдет. Во Флориду. Будем жить там вдвоем, совершенно одни, как Адам и Ева, и придумывать новые имена для зверей». Голос нарастал, становился все прекраснее и чище. «Будем день и ночь плыть на плоту вниз по Миссисипи. Совершенно одни. День и ночь».

— Да, — сказал Нейл.

Он был побежден, видение полностью завладело им. Он двинулся навстречу этому сильному, дивному голосу.

— Говори, говори еще. Он кружил на одном месте. «Я буду королева, а ты — мой король, и никого на свете больше не будет», Дрожащей рукой он коснулся ее руки.

«Поцелуй меня, — сказала она. — Разве не этого ты всегда так хотел?»

— Да, — его губы прильнули к ее губам. — Конечно, да.

Но почему-то ее губы и голова оказались не там, где должны были быть. Голова отделилась от шеи, и спустя какое-то время он нашел ее чуть в стороне. На губах, которые он целовал, был привкус крови и солода.