Мне понадобилось целых полчаса, чтобы разобраться в сложной «фирменной» конструкции. Под утро прошел легкий дождик, и палатки тут же начали протекать. Но пока американцы были полны энтузиазма. У меня тоже было отличное настроение, благо очередной приступ лихорадки оказался совершенно символическим (больше они уже не повторялись — в отличие от малярии, укаяльская лихорадка часто проходит сама). Мы поднялись на грузовике под перевал, а потом взяли носильщиков и вьючных лам и десять часов карабкались вверх по стертым ступенькам инкской дороги.

Перевал Fitzcarraldo (4104 м) оказался местом холодным, сырым и ветреным.

Когда-то Карл Фитцджеральд прошел здесь с пятью индейцами, чтобы заготовить в верховьях Ману каучук, ставший основой его фантастического состояния. Но богатство не пошло ему впрок: «каучуковый барон» сошел с ума. С тех пор перевалом почти не пользуются. Полузаросшая тропинка круто спускается вниз через облачный лес.

Спуск через меняющиеся пояса растительности был бы для меня огромным удовольствием, если бы не «клиенты». Как только мы нырнули в облака и холодный дождь полил за шиворот, они начали ныть. Я шел впереди, поминутно ожидая. что кто-то из них подскользнется на липкой грязи и рухнет мне на голову. Из-за громкой ругани американцев за весь вечер мы не видели ничего живого, кроме колибри и пары скальных петушков. Я немилосердно подгонял остальных, и к вечеру мы успели спуститься на более теплый уровень, но дождь шел и здесь. Поскольку все палатки, кроме моей, отчаянно протекали, утром вид у «авантюристов» был поразительно жалкий. А когда выяснилось, что носильщики и переводчик дальше не пойдут и оставшиеся 2000 метров спуска придется тащить груз самим, они впали в тупое отчаяние.

Нам пришлось взвалить на себя мокрые палатки и три тяжеленные лодки. В течение всего дня дождь не прекращался ни на минуту. Кроме разнообразных лягушек, колибри (уже других) и черных дроздов, все живое благоразумно скрывалось прежде, чем мы к нему приближались.

Ночью я сделал вылазку по окрестностям и все же нашел кое-какую живность — опоссумов Marmosa, пушистых древесных хомяков (Lenoxus) и больших ночных птиц — потто (Nyctibius). Но днем мы опять ничего не видели, хотя уже спустились в горные тропические леса — разве что стайка горных шерстистых обезьян (Lagothrix flavicauda) иногда мелькала в ветвях.

Мы вышли к Alto Manu, накачали лодки и помчались вниз, лавируя меж камнями и корягами. Вообще-то сначала планировалось пройти по реке вверх и обследовать долины притоков, но теперь никто и не заикался о «поиске золота». Бедным американцам хотелось только одного — скорее добраться до мест с летной погодой, вызвать вертолет и улететь.

Согласно заключенному мной контракту на пяти страницах, за мной было закреплено множество обязанностей, включая охрану от индейцев, змей и ягуаров, предсказание погоды и выбор места для лагеря. Все это оказалось не так сложно, как может показаться. До самого Таякоме мы не видели ни следа индейцев и змей. Под перевалом попался след пумы, но старый. Во время ночевок я уходил в лес и пытался подманить ягуара, рыча в двухлитровый «пузырь» из-под пепси-колы. Мне никто не ответил, но зато «клиенты» заметно присмирели.

Ну, а предсказать погоду и вовсе легко. В тропическом поясе дождю предшествует массовое появление лягушек, а в облачных лесах его можно смело предсказывать всегда. Если вдруг и выдастся ясный денек, это такая редкая радость, что про ошибку прогноза никто не вспомнит.

Благодаря моему мудрому руководству сплавом первую пробоину мы получили только через двадцать минут. Двое американцев, плывших в последней лодке, совершенно не чувствовали реку и даже не могли точно следовать за остальными. Ровно через час они задели за камень и оторвали свежую заплатку. Мы снова их заклеили, но буквально через километр они налетели на корягу и распороли правый борт по всей длине.

Пришлось нам разместиться на двух оставшихся лодках, а левый борт третьей согнуть кольцом и в получившийся мешок сложить пластиковые ящики с продуктами.

Эту «корзину» мы взяли на буксир. Благодаря стремительному течению мы двигались очень быстро и вскоре, выйдя из гор, подошли к Таякоме.

Мужчины деревни выстроились на высоком берегу с копьями в руках, приняв грозный вид, с которым они всегда встречают пришельцев. Мои «клиенты» вовсю чихали и кашляли после трех дней под дождем, поэтому пускать их в деревню было никак нельзя. «Кажется, дикари вышли на тропу войны, — сказал я, — разгружайте продукты, а я попробую поговорить с вождем. Если съедят, считайте меня погибшим за охрану природы».

Я поднялся наверх и скороговоркой объяснил Феле ситуацию. Он понял с полуслова и, подняв копье, коротко отдал команду. Мгновенно все племя с грозным ревом бросилось на нас. Мои спутники отчалили с такой быстротой, что я едва успел вскочить в лодку. «Корзина» с продуктами осталась на берегу. Зайдя по пояс в реку, индейцы проводили нас злобными воплями, потрясанием копий, а кто-то даже не пожалел пустить вслед стрелу. Нет для настоящего мачигенга большего удовольствия, чем хороший театрализованный розыгрыш.

Перегруженные лодки глубоко сидели в воде, но быстрое течение избавило нас от необходимости грести. Мы успели проскочить три четверти пути до Пакицы, прежде чем очередной раз наколоться на корягу. Берега были пустынны, лишь мокрые лесные сокола (Micrastur) с несчастным видом сидели на торчащих из воды сучьях. Из затопленного леса доносились хлюпанье, плеск, чавканье и прочие звуки поднимающейся воды.

Поскольку влезть вшестером в последнюю лодку было никак невозможно, пришлось нам выкинуть рацию, палатки и прочий хлам (кроме моего, конечно). «Клиенты», радист и повар сели в лодку, а мне пришлось плыть верхом на половинке. В Пакицу мы добрались к вечеру, проделав за день путь, который в сухой сезон занимает три дня. Дождь очень кстати кончился, Панчо вызвал нам вертолет и потихоньку выяснил у меня, где мы оставили снаряжение, поскольку рассчитывал забрать его, как только начнет спадать вода. После моего рассказа о нашем бегстве из Таякоме Панчо все время хихикал, так что американцы, кажется, сочли его не совсем нормальным.

Я нацепил маску и отправился исследовать затопленный лес. Стайки рыбок плавали в переплетении стволов, речные крабы бродили по оленьим тропинкам. К сожалению, среди вечерней тишины вскоре послышался шум вертолета. Отсюда до Куско по прямой всего около трехсот километров, так что чертовы вояки успели забрать нас засветло, лишив меня возможности получить еще сотню долларов на следующее утро.

Как только перевитая кружевом рек сельва исчезла из виду, мои «клиенты» заметно приободрились. Из мокрых скулящих созданий они на глазах превращались в опытных путешественников, потомков конкистадоров. Нетрудно было представить, как будут они рассказывать подружкам об опасной экспедиции. Жаль, не придется мне услышать их увлекательные истории — про ночевки в сердце дебрей под развесистым ямсом, про перестрелки с людоедами-индейцами, про кишащие змеями и ягуарами джунгли, про грубого, но честного туземца-проводника, про виртуозный сплав по водопадам бешеной реки… Впрочем, подобные повествования мы все читали, и не раз.

Несмотря на позднее время, в конторе национального парка царило веселое оживление. Я сдал американцев с рук на руки сеньоре Анне, которая немедленно оштрафовала их на соответствующую сумму за пользование вертолетом в запретной зоне. Потом мы распили с коллективом бутылочку, я быстренько натюкал на компьютере статью «Список видов колибри, отмеченных в парке Ману и на сопредельных территориях» (за месяц встречено 55 видов), тепло со всеми попрощался, забрал в отеле вещи и успел на последний автобус в Пуно.

На юге Перу горная система Анд расширяется и в Боливии достигает 700 километров в ширину. Несколько хребтов тянутся параллельно с севера на юг, а между ними лежит Альтиплано — высокое плато, очень похожее на Тибет. Как и Тибет, эта плоская поверхность поднята на высоту около 4000 метров и покрыта пустынной растительностью. Такие поросшие низкой травой холодные, сухие, вечно продуваемые ледяным ветром пространства называются пуна.

Суровое, выжженное солнцем Альтиплано кажется скучным и безжизненным. Здесь центр видообразования кактусов и грызунов, но первые едва торчат из земли, а вторые вообще прячутся в норах, почти не появляясь на поверхности. Однако эти неприветливые плато — один из древнейших центров цивилизации, а их недра скрывают сказочные богатства.

В Пуно я попал в день праздника Икеке, доброго бога подарков и торговли. По преданию, если в этот день купишь какой-нибудь игрушечный предмет, то вскоре приобретешь и оригинал. Поэтому народ закупает в магазинах множество игрушечных автомобилей, телевизоров и кукольных домиков, а некоторые оптимисты — даже модели самолетов.

Городок стоит на берегу Титикаки, одного из самых больших высокогорных озер.

Дальний, боливийский берег почти не видно — лишь изредка проступит сквозь дымку зубчатый силуэт гор. Многие части озера совсем мелкие и сплошь заросли ряской или камышом, но в других местах глубина достигает сотен метров и бывают сильные шторма.

На озере живет удивительный народ — племя Uros. Когда-то такие низкорослые темнокожие индейцы населяли всю Южную Америку, но потом их вытеснили другие, и древняя раса сохранилась только на Огненной Земле и Альтиплано. Чтобы избежать контакта с пришельцами, индейцами кечуа-аймарской языковой семьи, урос покинули берега и стали жить на воде. Из камыша Scripus californicus, заросли которого тянутся на десятки миль, они строят плавучие острова диаметром до полукилометра.

Такие камышовые маты веками плавают по озеру, то садясь на мель, то снова пускаясь в путь. Нижние слои медленно гниют, но индейцы наращивают свои острова сверху. Связь между ними поддерживается с помощью камышовых лодок, сходство которых с древнеегипетскими так поразило в свое время Тура Хейердала (на самом деле различий в конструкции, по-моему, тоже очень много).

Сейчас чистокровных урос уже нет — все они имеют примесь аймарской крови.

Некоторые деревни все еще живут ловлей рыбы, разведением гигантских жаб и доращиванием взятых из гнезд птенцов, другие стали «туристскими». Чтобы бесплатно сфотографировать любого из урос, будь то ребенок или дряхлая старуха, надо обладать большой ловкостью.

Дома и даже церкви урос — просто шалаши из камыша, но остров выдерживает и вес современного здания таможни. Таможня необходима беднягам, ведь их острова постоянно перегоняет ветром то на перуанскую, то на боливийскую часть озера.

Титикака буквально кишит водоплавающей птицей. В ряске копошатся утки, на плесах гоняются за рыбой бескрылые чомги (Rollandia microptera), молодым камышом кормятся савки (Oxyura), а в зарослях взрослого бродят камышницы. Гигантские лысухи (Fulica gigantea) строят для своих гнезд плавучие островки на манер индейских. В более открытых частях озера кормятся многотысячные стаи плавунчиков (Phalaropus tricolor), прилетевших на зиму из прерий Северной Америки.

С детства ненавижу холодную воду, и всю жизнь приходится в нее лазить. Но должен же я был посмотреть, что таится в глубинах столь богатого жизнью озера! Вода оказалась необыкновенно прозрачной, особенно под плавучими островами и зарослями ряски, куда не проникает свет. Медленно паря в полусотне метров над илистым дном, я мог различить стайки рыбок и удивительных гигантских жаб (Telmatobius).

В богатой кислородом воде озера эти похожие на пузырь существа обходятся кожным дыханием и никогда не поднимаются к поверхности. К счастью, день выдался солнечный, так что я быстро согрелся, выйдя из ледяной воды.

Несколько сотен тысяч лет назад озеро Титикака занимало большую часть Альтиплано, и с тех пор по всему плато остались его «осколки» — реликтовые озера. На одном из них, небольшом, но глубоком, в нескольких километрах от Пуно, есть круглый островок Sullistani, связанный с берегом узкой насыпью. С глубокой древности это место считалось священным и использовалось как место захоронения вождей.

Первые погребальные сооружения, относящиеся к X-V векам до н. э., представляют собой просто большие «шкафы» из камней. Потом Суйистани долго оставалось заброшенным — в то время все Альтиплано подчинялось власти Тиуанако, города в Боливии. В IX веке империя Тиуанако распалась, и в этом районе возникла особая культура Colla. Именно в период Койя были созданы знаменитые ступы, делающие островок одим из чудес Южной Америки.

На вершине острова возвышается десяток гигантских сооружений в виде опрокинутых стаканов. Они построены из кубических плит размером больше метра. Внутри «стакана» сложена внутренняя конструкция, похожая по форме, но из маленьких камней, скрывающая погребальную камеру. Две ступы не достроены, и можно видеть все стадии работы — как тащили из каменоломен гранитные блоки, как шлифовали, как подгоняли друг к другу притиркой. Среди бесплодной бурой пуны, крошечных кактусов и черных глубин озера эти странные сооружения выглядят на редкость загадочно — не случайно их строителями не раз объявляли инопланетян. Какой смысл придавался конструкции, никто не знает. По одной теории, две оболочки обозначали дневное и ночное небо, по другой — матку и живот Матери-Земли, по третьей — член во влагалище… есть еще десяток гипотез.

Койя постепенно распространили свою власть на все Альтиплано, но тут с севера на них обрушилась армия инки Пачакутека Великого. В долгой кровопролитной войне Пачакутек победил. Но и он сам, и его наследники отнеслись к культуре Койя с большим уважением. Язык аймара, на котором говорят жители плато, был единственным, кроме государственного кечуа, на котором разрешалось говорить в империи инков. Известно, кстати, что члены правящей семьи говорили между собой не на кечуа, а на каком-то секретном языке, известном только им — возможно, на древнеаймарском.

Авторитет священного острова был так велик, что новые правители стали пользоваться им как фамильным кладбищем. Их ступы не так велики и построены в инкской манере из квадратных камней с закругленными углами. Инки правили недолго — их сменили испанцы, которые разграбили все захоронения и многие из них повредили или разрушили.

Остров особенно красив на закате. Стихает безжалостный ветер, замирают на камнях высокогорные игуаны (Liolaemus), в черных заводях озера неподвижно стоят фламинго. Изредка прожужжит над цветущим кактусом колибри, мелькнет в траве горная морская свинка (Microcavia) или донесется тихий щебет пустынных вьюрков (Diuca). Постепенно серые ступы словно раскаляются докрасна в лучах низкого солнца, но вот оно садится — и они остаются черными силуэтами на фоне догорающего неба. Сразу становится холодно, и снова запевает свою песню ледяной ветер плато.

Из Пуно я поехал ночным автобусом в Такну на берегу океана у границы с Чили.

Автобус быстро катил по схваченному ночным морозом Альтиплано, пассажиры спали, закутавшись, или слушали проповедника — усатого сеньора благообразного вида с добрым взглядом. Мягким голосом седой человек напоминал нам простые истины — люби ближнего, не отказывай в помощи, не презирай нищего. Стопка христианских книжек, которыми он торговал, таяла на глазах.

Вдруг автобус резко затормозил. Маленький белый «рафик» торчал из кювета, задрав к небу задние колеса. Кучка аборигенов с потерянным видом сгрудилась рядом, стуча зубами. Любопытные пассажиры мгновенно высыпали на дорогу, но пронзительный ледяной ветер со снежной крупой загнал почти всех обратно.

— Что ты собираешься делать? — спросил проповедник шофера.

— Как что? Сейчас тросом зацепим и вытянем.

— Ты что, с ума сошел? Из-за каких-то грязных крестьян мы будем час торчать тут на морозе?

— Да ведь делов-то на пять минут!

— Ты моим временем не распоряжайся! Я твоему начальнику пожалуюсь — уволят в два счета! А ну, быстро поехал!

— Может, хоть людей заберем?

— Что? Без билета? Пускать в салон этих свиней? Клянусь Матерью Божьей…

— Поехали! — закричали несколько голосов из салона.

— Международная Инспекция по Контролю! — скромно представился я, подойдя к ним и помахивая Индульгенцией. — В чем дело, сеньоры?

— Сеньор инспектор, — склонился передо мной продавец книжек, — какая честь! Я вот тут принимаю меры против нарушений расписания…

— Всем мужчинам выйти из автобуса! — скомандовал я. — Цепляй трос, чего ждешь?

Ровно через минуту мы дружными усилиями вытолкали «рафик» на асфальт.

Проповедник пытался было поруководить, но я незаметно поддел его под коленки натянутым тросом, и он рухнул в грязную лужу, проломив тонкий ледок. После этого никто уже не мешал нам спать — бедный сеньор был вынужден раздеться догола и сидел рядом с шофером на горячей крышке мотора, стуча зубами.

В Такне было серо, сыро и очень холодно. Ежась, я думал о том, что мне предстоит проехать еще несколько тысяч километров на юг. Если здесь, на широте Фиджи, такой дубняк, что будет рядом с Антарктикой? Единственная надежда — на весну, которая должна вот-вот начаться, ведь скоро октябрь, а он в южном полушарии соответствует нашему апрелю…

На последние перуанские сольки я купил пару слайдовых пленок (в Чили они втрое дороже) и два мешка булок. В Чили установлены очень строгие карантинные правила — из Перу и Боливии запрещен ввоз продуктов. Причина — опасность завоза плодовой мушки, которая может уничтожить знаменитые сады. Для надежности при пограничных шмонах изымают не только фрукты, но даже консервы. Поэтому один мешок я спрятал в спальник, а другой ухитрился сжевать весь, пока ехал на такси к границе.

Машину мы взяли в складчину с японской туристкой, которая представилась учительницей английского (при этом по-английски она знала только слова «yes», «no» и «please»).

Перуанская виза у меня была просрочена почти вдвое, но пограничник спал на ходу и ничего не заметил. Чилийский таможенник обыскал мой рюкзак (булки не нашел) и повернулся к японке.

— No, please! — сказала она, прижимая к себе рюкзачок.

Чилиец удивился, но все же молча забрал у нее рюкзак и стал вынимать вещи одну за другой. Чем глубже он забирался, тем отчаяннее она протестовала. Через минуту мужик был абсолютно уверен, что где-то в рюкзаке спрятан героин или еще что-нибудь ужасное. Используя вопли несчастной жертвы как сигналы «горячо-холодно», он в конце концов сузил круг поисков до косметички.

— No, please!!! — закричала она, ломая руки.

Кровожадно усмехаясь, офицер вытряхнул содержимое косметички на стол. Там оказались пудреница, расческа, пачка презервативов и «тампакс.» Бедная японка чуть ли не билась в истерике, а таможенник никак не мог понять причину столь странной реакции. Машинально раскурочив тампон, он отпустил ее и долго озадаченно глядел вслед. Самое интересное, что по документам она и вправду была учителем английского.

На этой широте дождей не бывает даже в годы Эль-Ниньо, а туманы с моря проходят на высоте около пятисот метров, поэтому береговая пустыня и поднимающиеся над ней склоны гор абсолютно лишены растительности. Жизнь есть только в долинах рек, стекающих с Альтиплано. В устье одной из рек расположена Арика — самый северный город Чили.

Страна мне понравилась с первого взгляда. Народ живет совершенно по-европейски, но цены в супермаркетах вполне умеренные. Население представляет собой пеструю смесь выходцев из всех европейских стран, но говорит на внятном и правильном испанском. Несмотря на высокий уровень жизни, попутку поймать довольно легко — редкое сочетание. В первом же ларьке я, наконец, нашел чиримойю — странный чешуйчатый фрукт с непередаваемо нежным вкусом, словно смесь земляничного, ананасового и бананового йогурта. К сожалению, это чудо совершенно невозможно хранить больше двух суток.

В Арике есть даже свой вид колибри — Elidia garellia, который не встречается нигде в мире, кроме садов и предместий этого города. Она летает днем, а утром и вечером ее сменяет обычная в пустынях Перу Phodopis vesper. Другая достопримечательность городка — огромное скопление бурых пеликанов на набережных и причалах. Словно толпы древних ящеров-птеранодонов, длинноносые птицы тысячами сидят у моря, не обращая ни малейшего внимания на прохожих.

Из Арики начинается шоссе, идущее на Альтиплано и дальше в Ла-Пас. У стыка границ Чили с Боливией и Перу лежит большой национальный парк Lauca. Чтобы туда добраться, достаточно часок простоять на дороге и потом несколько часов трястись в попутном грузовике. Собственно, трястись-то особенно не приходится — даже в самых глухих уголках Чили прекрасные дороги. Выше, выше, и вот перед вами самое красивое место на всем Альтиплано — озеро Chungara на высоте 4800 метров.

Над озером возвышаются четыре идеально правильных ледяных конуса — вулканы Sajama (6250 м), Parinacota (6100), Сhungara (6001) и дымящийся Guiatiri (6070).

Поскольку было только одиннадцать утра, я решил слазить на Чунгару, благо лед из-за крайней сухости климата начинается только с 5800 м. К моему удивлению, вверх по склону вела инкская дорожка-лесенка. Еще большим сюрпризом был лес, ютившийся в лощине на высоте 4950 метров. Строго говоря, хотя эти заросли Polilepis tarapacana и считаются самым высокогорным лесом в мире, по-русски их правильней было бы назвать стлаником.

Никогда бы не подумал, что придется подниматься на шеститысячник по ступенькам.

Надо сказать, что это чертовски удобно. В полдень я достиг границы пуны (5100 м), в час дня на высоте 5300 растительность вообще исчезла, к трем начался ледник, а в пять я уже стоял на вершине и был буквально потрясен, обнаружив там развалины маленькой крепости. Взглянув в бинокль на вершины соседних вулканов, я обнаружил такую же крепость на Сахаме! Любой альпинист знает, что жить на такой высоте больше нескольких дней невозможно. Что они здесь делали? Еще Инка Гарсиласо де ла Вега писал об этих загадочных развалинах на вершинах ледяных гор, но для него они были такой же загадкой, как и для меня.

А может быть, им просто нравился вид с вершины? Отсюда открывается космическая панорама — черные и красные пики, языки застывшей лавы, россыпи разноцветных озер… В сухом воздухе можно разглядеть розовый налет фламинго на озерах, лежащих за десятки километров.

Обратно я просто сбежал бегом и в семь вечера снова был на озере. Здесь жизнь прямо-таки кипит, словно это не суровая высокогорная пустыня, а теплые субтропики. На цветущих лужайках пасутся викуньи (Lama vicugna), похожие на золотисто-рыжих верблюжат. По отмелям разгуливают ибисы, цапли-кваквы, совершенно не боящиеся человека белые андские гуси. Гиганские лысухи, которые за неимением камыша строят здесь гнезда из камней, с криками гоняются друг за другом. Дальше от берега раз за разом исполняют свои чудесные брачные танцы большие и маленькие поганки. Там, где посуше, бродят стайки куликов Attagis gayi, которые здесь заменяют белых куропаток.

Закат был ошеломляюще красив: ледяные горы превратились в конуса темно-алого пламени, озеро казалось расплавленной лавой, а дальние хребты стали пронзительно-фиолетовыми. Из каменистых россыпей появились длиннохвостые вискачи (Lagidium viscacia) и принялись скакать по камням, как расшалившиеся зайцы.

Словно игрушечный танк, прокатился через дорогу волосатый горный броненосец (Dasypus pilosus), мелькнула тенью пушистая лиса (Dusicyon microtis), потом стало стремительно холодать, а небо почернело и вспыхнуло звездами.

Нигде на свете нет такой видимости, как на Альтиплано. Хотя воздух Северо-Западного Тибета еще суше, там слишком много пыли, а здесь ничто не мешает выглядывать из-под атмосферы. В ясную ночь невооруженным глазом видно около 5000 звезд. Когда озерца замерзли, стихли голоса черных жаб и погас отсвет заката, я погасил фонарик и долго молча шел по тропинке, глядя в космос. Ниточка молодой луны вскоре тоже зашла, и тут от горизонта к зениту поднялся узкий конус рассеяного сияния — зодиакальный свет. Это изумительно красивая штука, но ее бывает видно только в тропиках, и то очень редко. Возникает она оттого, что Солнце освещает тянущийся за Землей «хвост» из мельчайшей пыли. Пересекаясь с Млечным путем, конус образовал подобие готической арки с вершиной в зените.

Зеленый метеорит прочертил небо. За поворотом возникла деревня аймара из десятка глинобитных домов с крошечной белой «пряничной» церквушкой в конце улицы. Здесь я переночевал в столовой для шоферов, но перед рассветом проснулся от холода и весело зашагал дальше.

Вскоре мне встретилась андская кошка (Felis jacobita) чрезвычайной пушистости, а потом рассвело, и промерзшая за ночь пуна сразу наполнилась жизнью. Повсюду взлетали фонтанчики песка — это проводили утреннюю уборку нор хомячки, хомяки и хомячищи, которых здесь великое множество. Из тех же нор появились похожие на разноцветную гальку птички — коньки Anthus, вьюрки Dijuca и прочая мелочь. Там, где трава погуще, расхаживали похожие на большие серые валуны горные тинаму (Nothoprocta), а на заболоченных лугах гуляли маленькие страусы пуны — горные нанду (Rhea darwini). Быстро потеплело, и в небе закружились каракары, а потом и одинокий кондор. По гребням хребтов паслись непуганые викуньи, а в долине вскоре появились пастухи со стадами величавых лам и пушистых альпак. В глубине кустов замелькали бабочки — мелкие белянки, которые из-за ветра всегда летают под защитой веток.

Широкая ледниковая долина втянулась в узкий каньон, прежде чем начать быстрый спуск к морю. Здесь рос король всех растений-подушечников, Pycnophyllum. Он образует ярко-зеленые круглые подушки до трех метров в диаметре, на вид пушистые, а на самом деле твердые, как камень. Если приглядеться, на ровной зеленой поверхности подушки можно разглядеть малюсенькие фиолетовые цветки.

Сонные вискачи, прикрыв глаза, лениво следили за мной, когда я проходил мимо их скал.

Тут я вышел обратно на шоссе и увидел странную картину. Из небольшого автобуса группа ребят выгружала новенькие горные велосипеды. Оказалось, что это немецкие туристы, воспользовашиеся услугами фирмы, организующей «mountain biking».

Это замечательное развлечение сейчас популярно во всем мире, кроме некоторых умственно отсталых стран типа нашей. Выглядит оно так: выбирается участок горной дороги, все время идущей под уклон, где не слишком много транспорта. Вас завозят на автобусе на самый верх, выдают велосипед, и обратно вы с головокружительной скоростью мчитесь сами, а автобус пылит следом. Если вы устали, поломались, попался скучный или опасный участок — можно проехать немного на автобусе, а потом продолжить. Хотя на «горном велосипеде» с переключением скоростей можно ехать вверх без всякого труда, на участках, идущих в гору, автобус тоже к вашим услугам. Представьте себе мою радость, когда мне нашли запасной велосипед. Пять долларов, и передо мной восемьдесят километров непрерывного спуска, с 4500 до 200 метров!

Да, это было просто здорово! Мчишься вперед, со свистом рассекая воздух, без малейшего усилия. Если не забывать притормаживать перед крутыми поворотами, то особого риска нет. Где-то на 3500 метров цветущая пуна кончилась, и пошли россыпи кактусов. Ниже 2500 дождей уже не бывает, но бывают туманы. Там растет только один вид кактуса (Browningia), зато самый причудливый — на конце длинного ствола пучок кривых веток, как спутанные щупальца. Начиная с высоты 1000 метров растительности нет вообще, пока не спустишься к зеленой нитке реки Арика. Ее окружают желтоватые песчаные склоны с древними геоглифами — гигантскими рисунками древних индейцев, выкопанными в мягком песчанике столетия назад. Тут спуск стал совсем пологим, мы остановились и стали дожидаться автобуса. «Полет» занял три часа, так что близился вечер. По берегам реки рос самый высокий в мире хвощ (Equisetum bogotensis), а в его зарослях порхали эльфовые сычики (Athene whitneyi) — самые маленькие в мире совы. Подошел автобус, через час я был в Арике и всю ночь ехал на юг, пройдя за это время три «фруктовых шмона».

Автобусы в Чили очень комфортабельные, вам выдают питание и даже одеяло с подушкой. Наутро я чувствовал себя свежим и отдохнувшим. Передо мной расстилалась Атакама — широкая ложбина между Андами и береговым хребтом. Сюда не проходят туманы, а дождей не было как минимум 2000 лет. Поэтому ни в самой долине, ни на пологих склонах гор нет ущелий и прочих следов эрозии. Только в одном месте ее пересекает узкий овраг, и там спрятался маленький оазис San Pedro de Atacama.

Анды здесь выглядят как-то непривычно. Плоская щебнистая пустыня плавно переходит в пологий подъем, который мягко набирает высоту до 5000 метров. Эти самые сухие в мире горные склоны такие ровные, что дороги вверх идут не серпантином, а по прямой. Только на самом верху торчат «нормальные» горы — цепочка небольших вулканов с пятнами льда на вершинах. Дымится из них только один — Lascar (5641 м).

Я договорился с турфирмой о джипе в горы на следующее утро и пошел гулять по поселку. Удивительно симпатичные здесь церкви — маленькие и словно игрушечные, причем все разные. На полях разгуливают яркие калифoрнийские перепела (Colinus) со смешными хохолками-султанами, а на буграх у нор восседают желтоглазые земляные совы (Athene cunicularia). Иногда из-под земли раздается странное постукивание, а если повезет, можно увидеть, как выглядывает из норы его источник — похожий на детеныша нутрии подземный житель туко-туко (Ctenomys).

За околицей раскинулся массив причудливых гор под стандартным для таких мест названием «Лунная Долина» (Valle de la Luna). Эти красные складки горных пород, изрезанные ветром и водными потоками прошлых геологических эпох, действительно выглядят очень необычно, особенно на рассвете и закате. В Долине я переночевал, забравшись в щель скалы и полночи потратив на разглядывание фантастического звездного неба. Нетрудно понять, почему у древних индейцев-атакама верховным божеством был небесный свод с тысячами глаз-звезд. Утром я отправился в путь в компании шофера и двух туристок из Сантьяго.

Только в самом конце подъема, на 3500 м, появилась растительность — сначала кактусы, потом трава. Мы въехали на Альтиплано и остановились у столбика с табличкой, на которой с одной стороны было написано «Чили», а с другой — «Боливия». И ни души вокруг на десятки миль. Доживу ли я до дня, когда так будут выглядеть все границы?

Боливия — самая бедная страна континента. Неудачные войны с соседями лишили ее выхода к морю, и даже богатейшие запасы всевозможных руд не принесли ей процветания. Боливийской визы у меня не было, так что я смог проехать только на полсотни километров вглубь страны.