Эпилог
— Я хочу уехать, Шура. Уехать очень далеко…
Илья Ильф, Евгений Петров. Золотой теленок.Юльке, моей маленькой земляничке
Когда я учился в школе, учителя вызывали туда мою матушку чаще других. По моему глубокому убеждению, единственная причина этого заключалась в садистском удовольствии, которое они получали, видя, как переживает бедняжка за сына — ни в чем не повинного маленького ангелочка. Во время одной из особенно серьезных разборок в присутствии директора классная руководительница, которой, надо сказать, больше подошла бы работа в гестапо, сказала матушке:
— Если бы вы проявляли больше жесткости в воспитании, ваш Вовочка, быть может, поднялся бы до троечника, а через несколько лет, возможно, даже до хорошиста.
— Никогда мне не стать хорошистом, — грустно заметил я.
— Плох тот солдат, — назидательно заявила директрисса, — который не хочет стать генералом.
Дело было в разгар социализма. Как раз перед тем несколько учеников из нашего 1 «А» уехали в Израиль и США, и обстановка в школе была взвинченной до предела. А я как раз прочитал «Зов Амазонки» Фидлера и «Три билета до Эдвенчер» Даррелла, поэтому ответил фразой, которая оказалась программной:
— Я не хочу стать генералом, я хочу поехать в Южную Америку.
Школьные годы прошли от звонка до звонка, и на выпускном вечере завуч спросила меня:
— Ну а ты, Динец? У тебя есть хоть какие-нибудь планы на будущее?
— Да. Через десять лет я организую экспедицию на Амазонку.
В то время недельная турпоездка в Болгарию для многих была главным событием всей жизни, а Амазонка казалась такой же далекой, как Красное Пятно на Юпитере.
Поэтому я совсем не обиделся на завуча за ее реакцию:
— Эх, Динец, Динец! Неужели ты так и не станешь нормальным?
Прогнозы учителей полностью подтвердились: я стал одним из самых квалифицированных бездельников и прогульщиков страны. Наверное, за время существования СССР никому не случалось исколесить его так, как бывшему двоечнику Вовочке. Я покатался и почти по всем соседним странам, вплоть до Египта и Лаоса (самое смешное, что все эти годы у меня шел непрерывный трудовой стаж), но прошло ровно 10 лет, прежде чем удалось заработать сумму, достаточную для путешествия за океан.
До тех пор, как правило, мне приходилось путешествовать в одиночку — найти компанию для продолжительной экспедиции за свой счет по диким краям очень трудно. Но в Южную Америку я решил взять с собой девушку по имени Юля (к удивлению моих друзей, заявивших, что я «еду в Тулу со своим самоваром»). Такой, на первый взгляд, самоубийственный шаг объясняется прежде всего обнаруженными у нее совершенно уникальными личными качествами. Выбор оказался правильным. Хотя Юльке, до тех пор не бывавшей дальше Азовского моря, пришлось очень нелегко, она прошла через все испытания с удивительным мужеством и выдержкой. Я даже отказался от первоначального намерения использовать ее в качестве аварийного продовольственного резерва.
Вообще-то мы собирались проехать от Мексики до Антарктики вдоль Тихоокеанского побережья Центральной и Южной Америки и вернуться по Атлантической стороне, улетев затем домой с Кубы. Увы, за год каторжной работы (соответственно за компьютером и за швейной машинкой) мы сумели скопить всего 10 тысяч долларов.
Поэтому мы начали маршрут из Никарагуа, добрались до Эквадора, потом Юлька вернулась домой, а я прокатился на юг до Огненной Земли и вернулся в Москву из Бразилии. Из островов удалось посмотреть Галапагосские, Хуан-Фернандес и Серебряный, но «выпали» Антильские, Фолклендские и Пасхи.
Хотя в целом континент оказался гораздо более освоенным, чем об этом можно было судить по доступной в нашей стране литературе, мы все же увидели за это время гораздо больше интересного, чем большинство наших сограждан за всю жизнь. В этой книге я дам кое-какие практические рекомендации в надежде, что хоть кто-нибудь из читателей сумеет вырваться из серого житейского болота и добраться в чудесный край настоящего солнца, настоящего моря и настоящего леса.
В Южной Америке нет ужасных дебрей с табунами кровожадных анаконд и пираний, которые так любят описывать в «Московском комсомольце» и «Вокруг Света» отечественные путешественники. Нет там и не знакомых с белым человеком индейских племен, с которыми якобы часто встречаются наши туристы. Чтобы увидеть хоть сколько-нибудь дикую природу, надо забираться очень далеко, и даже тогда невозможно сказать заранее, насколько она там сохранилась. Но если вы все же найдете кусочек относительно нетронутой сельвы и проведете там достаточно времени, вас ждет множество чудес — если, конечно, вы умеете их видеть. На этом континенте почти нет таких «историко-архитектурных» достопримечательностей, как в Европе, Азии и Северной Африке. Главное здесь — горы и леса, моря и ледники, вулканы и пещеры, а в особенности — фантастически богатые флора и фауна. Так что Южная Америка — рай для натуралиста, будь он профессионалом (как я) или любителем (как с недавнего времени Юлька), но не для человека, чуждого подобным вещам.
Отметим, впрочем, что страх перед «джунглями» — удел не только широкой публики, но и многих людей, связанных с ними по роду деятельности. Незадолго до нашего отъезда моя матушка посетила Институт Тропической Медицины и получила официальный инструктаж «техника безопасности в тропиках Южной Америки». Документ начинался такими словами: «Полную защиту от смертельно опасных инфекций обеспечивает только костюм химической защиты (его вы можете купить в нашем институте). Особенно опасно купаться, ходить босиком, подвергаться укусам насекомых, приближаться к лесам и водоемам.» Затем следовали кошмарные описания язв, лихорадок и опухолей. Матушка едва не поседела, ознакомившись с жуткой «инструкцией». Мы же в течение многих месяцев плавали в реках, разгуливали по лесу босиком и кормили комаров, однако практически ни разу не чихнули, хотя, возможно, нам просто повезло.
Один приятель познакомил меня с человеком, который долгие годы был резидентом КГБ в Колумбии. «Там очень опасно, — сказал боец невидимого фронта, — но выжить можно, только, ради бога, не подходите к джунглям.» «А что же там еще делать?»— искренне изумился я, но найти с беднягой общий язык так и не смог. Только представьте себе: человек много лет прожил в стране и ни разу не рискнул хоть краем глаза взглянуть на самое интересное, что там есть! Его даже жалеть не хотелось: сам виноват… Между прочим, этот кагебист поспорил с моим приятелем на бутылку коньяка, что из Никарагуа нам не удастся попасть даже в соседнюю Коста-Рику, не говоря уже о других странах. Пока эта бутылка — единственный доход, полученный нами от путешествия.
Итак, 17 мая 1995 года, в мой день рождения, мы оказались в Шереметьево с половиной необходимых виз в паспортах, сотней испанских слов в голове, парой довольно тяжелых рюкзаков и желтыми физиономиями (последнюю неделю пришлось работать почти круглосуточно). В закрытом на три застежки (от карманников) внутреннем кармане у меня лежала индульгенция — письмо от моей конторы на трех языках с просьбой оказывать всяческое содействие двум «великим биологам». Мы постарались, чтобы вся одежда и снаряжение были зелеными или камуфляжными — это позволяет ближе подбираться к дикой фауне и легче проникать в национальные парки в обход билетных касс.
— Вы что, на войну собрались? — сурово спросил нас пограничник.
— Хуже! — весело ответили мы, протянув ему загранпаспорта — жеваный мой и новенький Юлькин.
А потом — Шеннон — Гавана — Панама-сити — Манагуа. Над Бермудским треугольником у Юльки вдруг загадочно заболели ушки, и я здорово за нее беспокоился — ведь сразу после двадцатичасового перелета нам предстояло взойти на действующий вулкан. Слегка шатаясь, мы вышли из самолета и окунулись в горячий свет темпераментного тропического солнца.
Изобрел человек кока-колу,
Душегубку, иприт, пулемет,
А потом, после стольких проколов,
Все же сделал себе самолет.
Человек распахал пол-планеты,
Отравил океан, свел леса,
Но зато есть на свете билеты
И посадочная полоса.
Так пускай мы плодимся, как крысы,
И все вместе подохнем вот-вот —
Ждут нас неба бескрайние выси,
Нам доступен свободный полет !
Глава первая. Разминка
Дорогой друг, турист-гринго! Мы необычайно рады, что вы нашли время удостоить наш парк своим посещением! Искренне надеемся, что пребывание здесь доставит вам большое удовольствие и послужит укреплению братской дружбы между народами! Цена билета для костариканцев 5 центов, для иностранцев 20 долларов.
Плакат у входа в национальные парки Коста-Рики.Выйдя из здания аэропорта, мы оказались на узенькой, усыпанной апельсинами и лепестками цветущих деревьев улице, которая была ни чем иным, как знаменитым Панамериканским шоссе. Эта трасса связывает Ном на Аляске с Ушуайей на Огненной Земле, а ответвления заходят в столицы большинства стран Нового Света. К сожалению, в районе Панамско-Колумбийской границы шоссе прерывается (так называемый Darien Gap, Дарьенский Разрыв, шириной около 200 км). Когда-то дорогу там не смогли проложить из-за желтой лихорадки, а сейчас ее не достраивают из страха перед контрабандой наркотиков и южноамериканскими болезнями скота.
Впрочем, через густые леса Дарьена можно примерно за неделю пройти пешком.
В результате долгих лет гражданской войны Манагуа выглядит как после сильного землетрясения. Большинство жителей обитает в лачугах из мусора или просто под навесами. Как известно, после прихода к власти сандинистов США объявили Никарагуа бойкот, и даже массированная помощь СССР не смогла спасти экономику страны от краха. В конце концов народ, не выдержав, проголосовал за оппозицию, купив тем самым признание со стороны Штатов. Но уровень жизни растет очень медленно, а бесплатные образование и медицина исчезли вместе с «социалистической ориентацией». Боюсь, на следующих выборах многие вновь отдадут голоса левым.
Пока что непримиримые сторонники сандинистов ушли в джунгли (их называют compas или neocompas) и воюют с оставшимися там ультраправыми (contras или neocontras), причем и те, и другие питаются за счет местного населения, которое, по-моему, все больше путается в названиях. В целом же, несмотря на бедность, никарагуанцы остаются веселыми, доброжелательными и искренними, что вообще свойственно людям, не обремененным лишним имуществом.
Первым делом мы зашли в посольство Коста-Рики. В Москве костариканскую визу выдают за большие деньги и только при наличии 15 разных документов, в том числе приглашения, кредитной карточки, страховки и т. д. Поэтому мы не на шутку волновались — ведь хотя эта страна и маленькая, объехать ее очень трудно. Но сотрудники посольства, привыкшие к потоку катающихся туда-сюда гринго, просто не заметили, что паспорта не совсем обычные — визы шлепнули за 20 $ в течение минуты.
В прекрасном настроении мы доехали до расположенного неподалеку национального парка Масайя и начали восхождение на одноименный вулкан. Только пройдя пару километров, мы сообразили, что 10 $, которые мы обменяли на местные cordobas в аэропорту, уже кончились, а вся остальная наличка у нас в стодолларовых купюрах.
И, конечно, на радостях мы забыли купить еду. Но делать было нечего, и мы поплелись дальше, благо красота пейзажа позволяла забыть о бытовых сложностях.
На большей части Центральной Америки атлантическая сторона отличается влажным климатом, а тихоокеанская — сухим. Мы были на западной стороне, поэтому вокруг рос сухой тропический лес. Был разгар жаркого сезона, многие деревья стояли без листьев, толстый слой сухой листвы покрывал землю, а ветви сгибались под тяжестью лиан, которых в сухих джунглях почему-то еще больше, чем во влажных. Но первые дожди уже прошли, кое-где появилась нежная дымка молодой листвы, и повсюду распускались цветы. Тут и там белыми облачками маячили кроны Plumeria, цветки которой удивительно похожи на пластмассовые детские вертушки. Выше по склону росли алые плюмерии, а вдоль застывших лавовых потоков — усыпанные желтыми цветами кактусы. Ярко-голубые длиннохвостые сойки (Cyanolica) перекликались в ветвях, и большие черные колибри с деловитым гудением носились сквозь чащу.
Сильная жара даже в это время года бывает только 6-7 часов в день, так что вскоре мы смогли продолжить путь. Вулкан всего 680 м высотой, и наверх мы поднялись еще до заката. Бросив рюкзаки за полкилометра до вершины, мы взобрались на край кратера — глубокого колодца диаметром около пятисот метров, над которым поднимался огромный столб едкого темно-рыжего дыма. К моему удивлению, в стенах кратера гнездилась многотысячная колония длиннохвостых попугаев-аратинг. Стаи ярко-зеленых птиц, проносящиеся над багровыми, кирпично-красными и черными скалами, выглядели совершенно фантастически. В старых норах попугаев жили маленькие стрижи. Каким образом птицы, обычно крайне чувствительные к загрязнению воздуха, могут выводить птенцов в насыщенной сернистым газом воронке кратера, для меня загадка.
Еще недавно на дне кратера было большое лавовое озеро, одно из пяти в мире.
Индейцы приносили здесь человеческие жертвы богу огня, а испанцы считали это место входом в ад. Увы, шесть лет назад озеро, благополучно существовавшее много веков, застыло, а потом образовавшееся дно кратера провалилось, и теперь грозно светящуюся жидкую лаву видно только на дне узкого отверстия.
У самого обрыва мы обнаружили бочку с водой и приняли душ, мысленно благодаря сотрудников парка. Потом спустились к рюкзакам, оставленным у ветхой беседки без крыши, и уже в темноте поставили палатку, с опаской глядя на подкравшиеся с востока мрачные тучи.
Наша палатка была результатом многомесячного творческого процесса. Стремясь сделать ее как можно легче, мы сшили крышу из зеленой курточной ткани, а боковинки из черного шифона. Весила она всего 400 г, и закрывалась абсолютно надежно — ни один москит или муравей так и не смог пробраться внутрь. В ней было прохладно даже в самую жаркую ночь, но у нас оставались сомнения по поводу ее водостойкости. К счастью, она с честью выдержала испытание тропической грозой — наутро мы были сухими и довольными, а палатка высохла за несколько минут.
Утром мы взобрались на самую вершину, увенчанную деревянным крестом, посмотрели на восход солнца сквозь густую пелену дыма, потом успешно спустились к шоссе до наступления жары и поймали попутку до городка Масайя. Сменяв на базаре деньги, мы принялись закупать фрукты. Нам пришлось потратить всего доллар, чтобы стать тяжелыми, круглыми и липкими, а еще за пять долларов такая же судьба постигла наши рюкзаки. Манго, ананасы, папайя и всевозможные бананы стоили издевательски дешево, так что остановиться было нелегко.
Наконец мы направились в битком набитом автобусе дальше на юг, к костариканской границе. Хотя климат тут довольно сухой, на проводах вдоль дороги повсюду торчали растения-эпифиты. Вскоре слева распахнулось огромное озеро Никарагуа с высокими конусами вулканических островов. Мы загляделись на пейзаж, проскочили развилку и оказались на побережье, в старинном городке Порто-Боа, испокон века служившем приютом контрабандистов, пиратов и партизан всех мастей. Наш водитель, которому мы сообщили об ошибке, тут же ударил по тормозам, выскочил на дорогу, остановил встречный автобус и отправил нас обратно на «Панамерикану». Еще час жары и давки (здесь курсируют желтые школьные автобусы из США, не рассчитанные на такое количество народа) — и мы на границе.
Границы в Латинской Америке обычно почти не охраняются. Но переходить их лучше легально, если не собираешься вскоре вернуться тем же путем. Легальность означает наличие в паспорте выездного штампа предыдущей страны и въездного — той, где в данный момент находишься.
Практически все страны региона имеют давние территориальные претензии ко всем своим соседям. В некоторых случаях спорные территории составляют более половины общей площади той или иной страны. Некоторые из этих споров приводят к периодическим конфликтам, но обычно о них помнят лишь официальные лица. Тем не менее каждая страна с идиотской пунктуальностью изображает спорные территории как свои на всех картах и регулярно упоминает их в прогнозе погоды. Поэтому понять, где проходит граница на самом деле, иногда очень непросто.
Если же вас ловят без въездного или выездного штампа в паспорте, то автоматически считают шпионом той страны, где поставлен последний из штампов, имеющихся в наличии, со всеми вытекающими последствиями. Поэтому, перейдя границу где-то в глубинке, иногда приходится несколько дней искать, где можно шлепнуть хоть какую-нибудь печать, или ждать, когда кончатся очередные праздники и откроется таможня.
В здании никарагуанской таможни было не меньше 60 градусов жары, так что офицеры сидели в трусах и фуражках. Тем не менее всех выезжающих шмонали с торжественной добросовестностью, не делая исключения и для многочисленных туристов, которые толпами путешествуют автостопом и на автобусах по Панамериканскому шоссе. Что можно вывезти из Никарагуа, кроме бананов и гепатита, трудно понять. Нам удалось пройти мимо шмонального столика за спинами остальных и очень быстро, всего за час, проставить заветные штампики. Для этого пришлось собрать кучу талончиков об уплате всяческих сборов, в названиях которых путались сами чиновники, и еще десяток долларов истратить на подозрительные сборы, талончиками не подтвержденные.
Пара километров пешком — и мы на костариканской стороне. Здесь все заняло пару минут. У выхода с таможни за складным столиком сидел интеллигентного вида сеньор, который проверял наличие у въезжающих гринго таблеток от малярии и при необходимости бесплатно выдавал их, а заодно проводил короткий инструктаж. Нам такой сервис очень понравился. Пожалуй, при въезде в Россию стоило бы читать лекцию об алкоголизме и выдавать «Алка-Зельцер».
— Hablen castellano? Вы говорите по-испански? — спросил он нас.
В Латинской Америке свой язык обычно называют не испанским, а кастильским, поскольку здесь распространен именно этот диалект.
— Un poquito, чуть-чуть, — ответили мы.
— Чуть-чуть? Странно! Откуда вы?
— Из России.
— А-а, тогда понятно.
Нам было очень стыдно. В последние месяцы перед отъездом у нас не было ни одной свободной минуты, и мы успели пройти по самоучителю всего несколько первых уроков. Между тем испанский язык такой легкий, что почти все туристы-гринго выучивают его заранее. Из-за этого, кстати, многие местные жители, постоянно общающиеся по роду работы с иностранцами, так и не удосуживаются выучить английский. В странах с трудными языками, вроде Израиля или Венгрии, знание английского намного более распространено.
Впрочем, всего через месяц мы уже могли беседовать с шоферами попуток на несложные темы, а через полгода я уже трепался по-испански довольно свободно, хотя слов все еще очень не хватало.
Коста-Рика, «Богатый Берег», действительно живет неплохо, особенно в последние годы, когда сюда валом валят туристы и пожилые американцы, покупающие виллы в горах, чтобы спокойно и дешево провести остаток жизни в райском климате «вечной весны». Прекрасные дороги, удобные автобусы, довольно меркантильная публика и, конечно, все втрое дороже, чем в Никарагуа, хотя и намного дешевле, чем в Европе или США.
Попутный грузовик доставил нас к подножию уходящего в облака вулкана Ороси (1571 м) и высадил у неприметной развилки, откуда узкая дорожка спускалась к расположенному в 30 километрах побережью. Когда-то почти весь этот (северо-западный) угол страны был собственностью одного помещика (такие гигантские участки здесь называют латифундиями), а сейчас превращен в национальный парк Санта-Роса. Уже темнело, и в билетном киоске на входе никого не было, что, как потом выяснилось, большая удача (см. эпиграф к этой главе). Мы долго шли вниз через зарастающие пастбища и перелески, наслаждаясь прохладой, тишиной и простором. Потом сзади замелькали фары, и молоденькая девчушка — сотрудница парка подбросила нас к кемпингу, где к нашим услугам оказались теплый душ, пятачок для палатки и вдоволь чистой питьевой воды.
Правда, из душа сначала выскочил очаровательный черный скорпиончик, а затем уже полилась вода. К тому же лес тут был гуще и более влажный, чем на Масайе, поэтому москиты давали себя знать. (По-английски mosquito — это обычный комар, а наши зоологи называют так маленьких кусачих мушек Phlebotomus, похожих на сибирского мокреца. Различие в терминологии приводит к изрядной путанице. Я буду пользоваться русскими названиями.) Но все равно эта полянка в тени огромных деревьев нам очень понравилась. Поставив палатку, мы долго гуляли по лесу с фонариком, любуясь на светлячков и слушая загадочные голоса местной фауны.
О голосах тропического леса можно написать отдельную книгу, и не одну.
Разобраться в них трудно — не всегда удается даже отличать песни насекомых от птичьих или обезяньих. С одной точки за ночь можно услышать крики 5-6 видов сов и 20-30 видов сверчков. Все вместе звучит удивительно красиво.
На дорожке мы нашли молоденькую гремучую змейку. Ее погремушка состояла всего из двух звеньев, так что она, видимо, только один раз перелиняла за свою недолгую жизнь. (От каждой сброшенной шкурки остается одно дополнительное звено погремушки, правда, они часто теряются, так что точно определить возраст змеи таким способом нельзя).
Чуть дальше попался коралловый аспид. Пока не увидишь его живьем, трудно поверить, что змея может быть так ярко окрашена. Аспиды полагаются на свою предупреждающую окраску (чередование алых, черных и желтых колец) и довольно медлительны. Позже я научился спокойно брать их в руки. Змеи-подражатели, которые не ядовиты, но окрашены так же (их здесь несколько видов), пытаются копировать и неторопливые движения аспида. Но если враг подходит слишком близко, нервы у них обычно не выдерживают, и они пытаются поскорей удрать.
Вообще-то змей в лесах тропической Америки намного меньше, чем, скажем, в Уссурийской тайге или горах Туркмении. В сухих лесах редко удается найти больше одной-двух за ночь, а во влажных я иногда не видел их по нескольку дней подряд, хотя специально искал.
В Центральной Америке их несколько больше, чем в Южной, особенно ядовитых.
Ядовитые змеи проникли сюда из Азии в третичном периоде и успели образовать много новых видов, а в Южную Америку они расселились позже, и пока их там очень мало — всего 7 родов, впятеро меньше, чем в Африке или Азии. Тем не менее ходить босиком по траве безлунной ночью лучше все-таки с фонариком.
Утром нас разбудил «концерт» черных ревунов (Alouatta villosa) — великолепные басовые завывания, волнами накатывающиеся со всех сторон. Увидеть этих обезьян гораздо труднее, чем услышать, потому что они держатся очень высоко в кронах и почти не спускаются вниз. Зато в Санта-Росе постоянно встречаются небольшие белоголовые капуцины (Cebus capucinus), живущие на меньшей высоте. Нам несколько раз попадались их стайки, пока мы спускались по разбитой грунтовке к побережью.
Миновав полосу мангровых зарослей, мы вышли на берег океана. Широкий пляж, обрамленный лохматыми кокосовыми пальмами, тянулся на много километров в обе стороны, и нигде не было ни души, только белые крабы-привидения сновали по мокрому песку, да цепочки бурых пеликанов порой пролетали мимо, плавно скользя над самой водой. Мощные валы прибоя один за другим катились к нам от горизонта, подгоняемые свежим ветром. Мы тут же скинули одежду, вбежали в теплую белую пену и упали на мягкий песок, распугав маленьких салатовых крабов-плавунцов. Не знаю, как Юлька, а я только в тот момент впервые за три дня по-настоящему почувствовал, что все это не сон, а восхитительная реальность.
На широте тропиков бывает намного жарче, чем на экваторе, а этот день выдался и вовсе знойный. Только под вечер мы выползли на берег и, поставив в лесочке палатку, приступили к изучению окрестностей.
Неподалеку обнаружилась небольшая лагуна с ярко-зеленой водой, уходившая вглубь таинственных мангровых зарослей. Между морем и лагуной стояла табличка «Осторожно! Местообитание крокодилов!» Нам так хотелось узнать, что скрывается за поворотом лагуны, что мы захватили на всякий случай дубинку и медленно поплыли по неподвижной глади среди обнажившихся в отлив корней мангровых деревьев. Крокодилов нигде не было видно, лишь голубые цапли и белые ибисы изредка вспархивали с веток. По илистым отмелям бегали желтоватые манящие крабы, размахивая огромными левыми клешнями, которые выполняют у них функцию сигнальных флажков. На корнях сидели крошечные черные крабики в белых звездочках, а по лесу, шурша сухими листьями, пробирались тяжелые розовые сухопутные крабы.
Я заплыл в сплетение корней и вдруг встретился взглядом с уставившимся на меня из-под воды маленьким серо-зеленым крокодильчиком. Подняв глаза повыше, я увидел второго, покрупней — он притаился на низкой ветке. Еще шаг — и бедняга в страхе ринулся в воду. Тут мы поняли, что крокодилы существуют на самом деле, и вернулись на пляж.
Наступил отлив, и на обнажившейся полосе мокрого песка маленькие бурые крабики принялись выкладывать вокруг своих норок причудливые узоры из песчаных шариков.
Хотя крабы, видимо, не так давно появились на нашей планете и почти не отличаются друг от друга по строению, многочисленные виды их занимают поразительно разнообразные экологические ниши. Эти существа кажутся очень перспективными с точки зрения эволюции. Через несколько десятков или сотен лет, когда люди исчезнут с лица Земли и вызванное ими очередное массовое вымирание закончится, крабы, возможно, станут подлинными хозяевами морей и берегов.
Впрочем, сейчас очень трудно предсказать, кто из современных нам животных даст начало самым процветающим группам в следующий геологический период.
Недалеко от нашей палатки остановилось еще несколько компаний. Между палатками бродили здоровенные серые игуаны и странные птицы — каракары (Polyborus plancus), родственники соколов. Когда-то в юности, помню, я писал про них научную работу в биологическом кружке Московского зоопарка. Но мне тогда и в голову не приходило, что они стащат у меня из сумки последний апельсин!
Тут выяснилось, что душ на стоянке не работает, а столовая, на которую мы рассчитывали, закрыта. У Юльки вдруг ни с того ни с сего испортилось настроение.
Напрасно я объяснял, что воду можно набрать в лагуне, а на ужин зажарить игуану.
Вот и пойми после этого женщин!
По натуре я человек мягкий и добрый, и мне проще оказаться один на один с разъяренным слоном, чем с всхлипывающей девушкой. Как раз в тот момент, когда желание немедленно утопиться в болоте стало у меня почти непреодолимым, я увидел симпатичную молодую парочку, направляющуюся к припаркованному в тени фикуса джипенку.
— Уже уезжаете? — спросил я как бы между прочим.
— Нет, — ответили они, — мы едем в город ужинать.
— Как, за сорок миль?
— Ну конечно, ведь ближе негде!
— Вчера был дождь, — предупредил я, — дорогу здорово размыло, так что вы наверняка застрянете. Впрочем, мы могли бы вас проводить и помочь вытолкнуть, если что.
— Ой, правда? Замечательно! Спасибо вам огромное! Но как же мы доедем обратно?
— Так уж и быть, мы вас и обратно проводим.
И мы в отличном настроении покатили вверх по раскисшей колее, обмениваясь шуточками и оглядываясь на пасущихся в зарослях белохвостых оленей. Юлька, до того никогда не общавшаяся с живыми американцами, поначалу никак не могла поверить, что ее английского вполне хватает на нормальный разговор. Но потом она как-то втянулась, да и тряска кончилась
— начался асфальт, так что всем было очень весело. Мы выехали из парка и помчались по совершенно пустому шоссе.
Мы не особенно спешили («Я не хочу столкнуться с единственной, кроме нас, машиной на этом шоссе,» — сказал Майк). Тем не менее вскоре нас остановили грозного вида люди в форме с надписью «военно-транспортная полиция». Офицер подозрительно оглядел нашу зеленую одежду, лежащий под задним стеклом рюкзак из камуфляжки и, видимо, хотел уже предложить выйти из машины для многочасовой проверки, но тут заметил сумку с кока-колой.
— Бутылку дадите? — спросил он.
— Конечно! — обрадовались мы.
— Тогда проезжайте, но учтите: иметь военное снаряжение запрещено.
Что ж, ГАИ везде ГАИ. Все могло кончиться гораздо хуже. Только представьте: двое русских и двое американцев в одежде коммандос едут от никарагуанской границы…
По местной примете, это к государственному перевороту. Мы решили было и вправду устроить переворот, и даже начали распределять места в будущем правительстве, но тут как раз въехали в чистый маленький городок Либерия, где немедленно вломились в самый симпатичный ресторанчик под дорожным знаком «осторожно, людоеды»
(скрещенные нож и вилка).
Посещение местных ресторанов доставляло мне, как ученому-экспериментатору, огромное удовольствие, поскольку, не зная местных названий блюд, мы никогда не могли заранее угадать, что именно заказываем. Пока мы сидели и пускали слюни, как свора бульдогов, в зале появились бродячие музыканты. Они подходили к столикам и исполняли песни на заказ. Майк, профессионалный джазмен, пришел в восторг от одного инструмента — большого фанерного ящика с длинной рукояткой, на которую была натянута пеньковая веревка. Ящик издавал звуки на манер контрабасного пицикатто.
— Я слышал, — сказал Майк, — что у нас играли на таких штуках во время Гражданской войны, но их нет ни в одном американском музее.
Пожилой негр, владелец инструмента, исполнил по нашей просьбе какую-то местную мелодию и отрывок из «Америка, Америка». Тут появились пиццы размером с колесо, и музыка сменилась сосредоточенным чавканьем. Только поздней ночью мы забрались в джипульку и поплелись обратно в лагерь. В лучах фар то и дело появлялись кавалькады местных жителей, целыми семьями кативших куда-то на велосипедах.
— Почему у них нет отражателей? — возмущался Майк, — как можно ездить на велосипеде без отражателя?