2

Вавилон, 604 год до Рождества Христова

Вопль пронзил ночь Вавилона подобно вою громадного зверя в предсмертной муке. Он пронесся по каменным коридорам и был слышен даже за стенами дворца на залитой лунным светом рыночной площади и в запутанном лабиринте улочек, где ночевали нищие. Птицы на берегах большой реки тревожными голосами откликнулись на крик, а потом стаями поднялись над великим городом.

За воплем последовала тишина, показавшаяся еще более зловещей.

А затем метания, судорожные телодвижения, закатывание глаз, слезы — и все из-за немыслимо страшного сновидения. Жуткий неземной пейзаж, клубящийся хаос, образы и звуки из тех пределов, где обитает душа, находясь между сном и пробуждением.

Повелитель самой могущественной державы на земле был бессилен противостоять напору враждебных сил на его собственную душу.

Дюжина стражников, крепких молодцов, с громким топотом неслась по каменным плитам дворца, выкрикивая приказы. Свет от наспех зажженных факелов освещал до смерти перепуганные лица под шлемами гвардейцев, сновавших по дворцу в поисках той опасности, которую они не сумели предвидеть.

С обнаженными мечами ворвались стражники в опочивальню царя, взглядом ища блеск или тень от кинжала убийцы. Среди теней опочивальни не было тени убийцы, однако облегчения никто из них не почувствовал, так как каждый предпочел бы лицом к лицу столкнуться с самым страшным заговорщиком, нежели увидеть распростертое безжизненное тело властелина.

Навуходоносор, повелитель вавилонской империи, победитель египетской армии под Кархемишем, покоритель Иерусалима, уже несколько раз разрушавший великий город, царь, чье имя рождало ужас в самых отважных сердцах, сидел на огромной кровати из черного дерева, широко открыв глаза, с подергивающейся от страха челюстью и со смертельно бледным лицом. Подушки на постели были влажны от царственного пота.

— Мой повелитель!

Ариох, начальник царской стражи, сделал шаг по направлению к царю, прекрасно зная, что излишнее приближение к владыке может повлечь смерть. И все-таки он хотел убедиться. На теле царя нет никаких следов от оружия, и убийца не смог бы так быстро убежать. Значит, царь отравлен? Дыхание государя было неровным, он судорожно прижимал руку к сердцу. Однако производил впечатление скорее человека, чем-то сильно потрясенного, нежели испытывающего боль. Если бы царь был отравлен, то сейчас бился бы в конвульсиях, прижимая руки к животу.

Немного придя в себя и зная, что нужно как-то успокоить людей, все еще пребывающих в панике, стражник терпеливо ждал.

— Сон.

Это был шепот царя. Привычный гром, вдруг ставший не более чем веянием ветерка.

— Сон, мой повелитель?

Глаза Ариоха сузились. Даже сон может быть опасен. Насланный умелым чародеем, знатоком черной магии, сон способен убить не хуже клинка.

— Прости меня, повелитель. Что за сон? — Царь повернулся, чтобы взглянуть на него.

— Бесспорно, ужасный сон, — поспешно добавил стражник.

Царь закрыл глаза, словно пытаясь припомнить забытое имя или лицо давно умершего друга.

— Нет, — произнес он наконец. Голос царя возвысился до почти привычных интонаций, когда он схватил со столика глиняный кувшин с вином и в ярости швырнул его на пол. — Я не могу сказать. Я ничего не помню!

— Говорите!

Глядя на стоявших перед ним людей, царь сжимал подлокотники золотого трона, впиваясь пальцами в искусно вырезанные головы львов.

Люди эти являли собой странное зрелище. Два мрачноглазых халдея с обритыми головами и совсем голые, если не считать полотняной набедренной повязки и священных амулетов на шее. Чернокожий нубиец со шкурой леопарда на худых плечах. Египтянин, чье простое белое одеяние из хлопка оттенялось густо подведенными черной краской глазами. И вавилонянин, жрец Мардука Насылателя Чумы собственной персоной.

Приказ царя гласил: «Приведите ко мне самых великих магов. Соберите их со всех концов Вавилона, ибо душа моя стенает. Я должен узнать, что значит мой сон».

Маги стояли полукругом у подножия царского трона, и на лицах их сверкал пот, пот ужаса перед царским гневом.

И царь возопил еще раз:

— Говорите же, грязные псы, или, клянусь, ваши жалкие потроха станут пищей шакалов еще до захода солнца!

У магов не было оснований сомневаться в правдивости его слов. Со времени того страшного сна царь ни о чем другом не мог и думать. Его ночи превратились в мучительную агонию бессонных метаний, а дни заполнились бесплодными попытками вспомнить хоть крошечный фрагмент сна.

Теперь это за него должны были сделать мудрые чародеи. Если же им не удастся… ровный строй солдат за троном царя, держащих наготове короткие пики, красноречиво демонстрировал, какими будут последствия.

Мучительная тишина длилась и длилась. И тут Амуккани, предводитель халдейских прорицателей, откашлявшись, попытался угодливо улыбнуться царю.

— Возможно, моему повелителю послано видение от самого Кишара — видение, которого достоин только царь. Возможно, бог лишил тебя памяти, чтобы ты не смог рассказать его простым смертным.

Он низко поклонился, а Навуходоносор впился в халдея пронзительным взглядом.

— И какой же в этом смысл, глупец? Послать мне видение, чтобы отнять его. Если оно даже предназначено только для меня, я должен знать его!

Перебирая напомаженные локоны бороды, царь повернулся к Ариоху.

— Надеюсь, пики твоих солдат остры. Эти типы, присвоившие себе звание мудрецов, скользки, как угри.

Начальник стражи расплылся в улыбке. Подобно большинству вавилонян он боялся могущества магов не меньше, чем могущества демонов. Недурно бы полюбоваться, как они будут извиваться на остриях пик.

Чувствуя, как быстро уходит время, театральный возглас издал египтянин, так, будто неожиданная мысль посетила его.

— Мой повелитель! Я вижу! Мой разум осветился светом, словно зажгли тысячи факелов. И там, среди огней, река из пламени, и на реке…

— Молчи! — загремел голос царя. — Неужели ты рассчитываешь провести меня? Неужели думаешь, что я одна из тех глупых старух, что платят тебе за предсказания? Когда кто-то в точности расскажет мне мой сон, я сразу пойму это. И я сразу понимаю, когда какой-нибудь паршивый пес хочет обманом заставить меня поверить в то, что знает его. Довольно! Железо копий положит конец твоей лжи!

Он поднял руку, давая копьеносцам знак приготовиться.

— Постой! Заклинаю тебя, повелитель! — Второй халдей сделал шаг вперед, словно хотел прикоснуться к царю. — Пощади нас, и, клянусь, твой сон будет истолкован.

Рука Навуходоносора опустилась. Он с удивленной улыбкой взглянул на говорившего.

— Никто из вас до сих пор не сумел мне сказать ничего, кроме лжи и уловок. Какой мне будет прок оттого, что я пощажу вас?

Халдей сглотнул, во рту у него пересохло.

— Мы не можем рассказать тебе твой сон, повелитель, верно. Но я знаю того, кто сможет.

Царь вскочил на ноги, и все предсказатели как один съежились от ужаса.

— Кто он? Кто этот человек?

— Один из евреев, повелитель, — ответил халдей. — Приведенный сюда из Иерусалима.

Чародей выпрямился, вновь обретя надежду, что ему удастся дожить до завтрашнего дня.

— Этого еврея зовут Даниил.

3

Шейн Баррингтон принадлежал к тем людям, которые никогда не ведают страха. Мальчишкой он рос на мрачных улицах Детройта, научивших его, что, если хочешь выжить, ты никогда не должен выказывать слабость, никогда не должен демонстрировать противнику свой страх, каким бы сильным и крутым ни был враг.

Уроки улицы сослужили потом Шейну неплохую службу и в залах заседаний крупных компаний. «Баррингтон комьюникейшнс» в настоящее время являлся одним из крупнейших медиагигантов на планете, и успехи компании зиждились на двух главнейших китах: на стремлении Баррингтона беспощадно давить любого конкурента, с одной стороны, и на почти гениальной способности манипулировать числами — с другой.

И вот теперь, когда личный самолет магната «Гольфстрим-IV» приближался к берегам Шотландии, Шейн всматривался в ледяную тьму и чувствовал, как морозный холод пронизывает его до самых костей. Впервые в жизни Шейн Баррингтон боялся.

В сотый уже раз он пробегал глазами помятую и покрывшуюся пятнами пота распечатку. В сотый уже раз просматривал колонки чисел, небольшие ряды цифр, в которых мог таиться конец всему тому, что Баррингтон с таким трудом создавал, ради чего лгал и преступал все мыслимые нравственные законы. Маленькие ряды цифр, которые были способны уничтожить его не хуже пули, пушенной в затылок.

Шейн уже отбросил всякие попытки понять, каким образом произошла утечка сведений об особых способах ведения бухгалтерии в «Баррингтон комьюникейшнс». Уникальные сверхсовременные системы кодирования информации в сочетании с угрозой самых тяжелых последствий для любого, кто посмел бы перейти ему дорогу, позволяли Шейну надежно сохранять секреты на протяжении двадцати лет. Вне всякого сомнения, сотрудники Баррингтона были слишком умны — или слишком глупы! — чтобы предать его. Значит, кто-то из бывших конкурентов по бизнесу?

Перед мысленным взором Шейна прошла галерея лиц и имен, однако всех пришлось отбросить. Один спился, другой повесился в собственном гараже… Всех их, так или иначе, сломала жизнь или сам Шейн.

Кто же в таком случае послан ему электронное письмо?

Рано или поздно он найдет пославшего.

Когда первые лучи рассвета осветили горизонт, Шейн бросил взгляд на свой «Ролекс» и прикинул, к какому времени самолет прибудет в Цюрих. Немножко раньше, чем настаивал шантажист. Еще несколько часов — и они встретятся лицом к лицу. И цена спасения станет, ясна для Шейна.

К моменту когда «Гольфстрим» приземлился на взлетно-посадочную полосу в аэропорту на окраине Цюриха, Баррингтон уже успел принять душ, побриться и переодеться. Темно-синий костюм, сшитый по атлетической фигуре, подчеркивал все ее классические достоинства. Шейн долго рассматривал себя в зеркале в ванной. Лицо слишком жесткое, чтобы назвать красивым, тонкие губы, грубые скулы, холодноватые искорки серых глаз, в которых еще частенько проглядывал огонек юношеского честолюбия… Лишь седина, все больше проступавшая на висках, хоть как-то смягчала внешность безжалостного воина.

Последние часы Шейн в основном использовал для того, чтобы успокоиться и сконцентрировать энергию, черпая силы из неиссякаемых источников уверенности в себе, составлявших самую суть его «я». Сходя по трапу, он уже чувствовал необходимую собранность, словно закаленный боец перед битвой. Одно было совершенно ясно: без сражения он не уступит.

Неподалеку от самолета был припаркован сверкающий черный «мерседес». Рядом с машиной на пронизывающе холодном утреннем ветру стоял водитель в форменном костюме, с лицом землистого цвета и ничего не выражающими глазами. При приближении Баррингтона он открыл заднюю дверцу и жестом пригласил его сесть.

— Итак, куда же мы направляемся? — спросил Баррингтон, когда «мерседес» свернул на извилистую горную дорогу, казалось, устремлявшуюся прямо в облака.

В зеркало заднего обзора он увидел лишь слегка растянувшиеся в улыбке губы водителя.

— Я ведь задал вам вопрос. И жду ответа. Я требую ответа!

Трудно было не расслышать мрачноватую угрозу, прозвучавшую в его словах, произнесенных подчеркнуто ледяным тоном, но водитель даже бровью не повел. Мгновение он выдерживал взгляд Баррингтона, ответив тем же пустым, ничего не выражающим взором, каким встретил его в аэропорту, а затем вновь обратил внимание на дорогу, змейкой поднимавшуюся в гору.

И тут вся ярость, которую Баррингтону приходилось сдерживать в течение последних двадцати четырех часов, вырвалась наружу. Он наклонился вперед, схватил водителя за плечо и проорал ему в ухо:

— Отвечай мне, или, клянусь Богом, ты страшно пожалеешь о своем молчании!

Водитель плавным движением остановил машину посередине узкой части дороги, с одной стороны которой зияла жуткая пропасть. Очень медленно он повернулся лицом к Баррингтону и взглянул ему прямо в глаза, после чего зажег верхний свет в салоне и открыл рот. Баррингтон увидел, что у шофера нет языка.

Баррингтон в ужасе откинулся на спинку сиденья, автомобиль резко рванул вперед, и единственными звуками, которые теперь нарушали гробовое молчание, были спокойный гул мотора и глухие частые удары сердца Шейна.

Замок, вынырнувший из-за поворота дороги, вырастал из горного склона подобно злобной горгулье, прилепившейся к скату церковной крыши. Массивные гранитные стены со стрельчатыми башенками, устремлявшимися в затянутое тучами небо, словно заключали в свои объятия тьму, а горстка древних узких окошек излучала неверный болезненный свет. На часах Баррингтона был почти полдень, но когда из обложенного тяжелыми тучами неба по крыше машины забарабанил дождь, ему показалось, что внезапно наступила ночь. Во мраке, что сгущался впереди, замок напоминал какой-то образ из кошмара.

Пока Баррингтон пытался лучше рассмотреть средневековые башни за темной пеленой дождя, автомобиль остановился, водитель распахнул заднюю дверцу, раскрыл над пассажиром широкий старомодный зонт и жестом пригласил Баррингтона пройти в массивные железные ворота.

Сделав глубокий вдох и попытавшись убедить себя в том, что день, в общем, неплохой и что он находится в современной цивилизованной стране в двадцать первом веке — как бы ни пыталось обмануть Шейна на сей счет собственное зрение, — Баррингтон проследовал за водителем.

Его едва ли удивило, когда тяжелая дверь бесшумно отодвинулась и Баррингтона опять же жестом пригласили войти в громадный, напоминающий пещеру зал. Шейна поразил только внезапный луч света, осветивший часть стены слева от него, которая, как, оказалось, была из сверкающего металла. Нужно пройти туда? Он повернулся к своему провожатому, но тьма уже поглотила его. Баррингтон был в полном одиночестве, и, несмотря на неземной холод, по его спине пробежала струйка пота.

Сделав над собой усилие, Шейн направился к стальной двери, с приятным шорохом открывшейся при его приближении. Когда Баррингтон вошел в лифт, находившийся за дверью, которая с тем же шорохом закрылась за ним, ему впервые за всю жизнь захотелось помолиться.

К моменту, когда лифт изверг его наружу, у Баррингтона возникло ощущение, что он погрузился в самое нутро альпийских гор, а страшная неземная тишина вызвала в нем мгновенную панику — Шейну почудилось, что его замуровали живьем.

Раздавшийся внезапно громкий голос привел его в себя:

— Добро пожаловать, мистер Баррингтон. Мы рады, что вы нашли время посетить нас. Пожалуйста, садитесь.

Механически, словно зомби, Баррингтон почти на ощупь продвигался в густом полумраке к резному креслу, располагавшемуся справа от него. Осторожно и без излишней торопливости усевшись в кресло, будто это был электрический стул, которому предстояло лишить его жизни, Баррингтон поднял голову в надежде, наконец, встретиться взглядом со своим мучителем.

Вместо этого он разглядел неподвижные силуэты семерых людей, сидящих за большим столом из обсидиана.

Все фигуры освещались сзади и оттого производили впечатление чего-то неопределенно черного и плоского, подобно луне в момент полного солнечного затмения, и, естественно, никаких черт лица ни у кого из них Баррингтон разглядеть не смог.

Вновь зазвучал тот же голос. Казалось, он исходил от фигуры, что занимала центральное место среди этой семерки. Голос был не таким уж громким, однако за четко артикулируемыми гласными слышался скрежещущий призвук, вызвавший у Баррингтона невольное ощущение, будто кто-то царапает ногтями по школьной доске.

— Ваше присутствие здесь доказывает, что вы понимаете серьезность положения, мистер Баррингтон. Значит, у вас еще есть надежда. Но только в том случае, если, начиная с этого момента, вы будете выполнять все наши приказания.

У Баррингтона закружилась голова, наверное, как у лягушки, которую гипнотизирует гадюка. И даже в таком состоянии он не мог не возмутиться.

— «Приказания»?! Я не имею ни малейшего представления о том, кто вы такие, — я даже не уверен, что понимаю, кто я сам такой! — но в одном я совершенно уверен: никто никогда не приказывал, и не будет приказывать Шейну Баррингтону.

Его слова отозвались эхом в темноте. На какое-то мгновение Шейн даже подумал, что, возможно, одержал победу, сместив равновесие сил в свою пользу. Что ж, надо переходить в наступление.

И тут он услышал смех. Вначале очень тихий, но постепенно нарастающий, пока, наконец, своим грохотом он не наполнил все помещение подобно шуму водопада. Смех был женский и исходил от крайней фигуры слева.

— О, мистер Баррингтон, мы знали, что вы лишены всяких нравственных устоев. Откровенно говоря, рассчитывали, что у вас есть мозги. Неужели вы до сих пор еще не поняли? Теперь вы принадлежите нам. Душой, если, конечно, таковая у вас имеется, и телом. И мы не побоимся при надобности разлучить одно с другим.

Дама, очевидно, получала громадное удовольствие оттого эффекта, который могли произвести ее слова, и сделала паузу, чтобы продолжение прозвучало еще весомее.

— Информация о тайных методах компании «Баррингтон комьюникейшнс» за последние два десятилетия гарантированно отправит вас за решетку на всю оставшуюся жизнь — в случае, конечно, если мы ее обнародуем.

Вновь та же эффектная пауза.

— Конечно, если до того, как вами займется правосудие, разгневанные акционеры, которых вы столь блестяще водили за нос, не доберутся до вас и не превратят вас и ваши роскошные офисы в кровавое месиво.

Из темноты зазвучал еще один голос с глуховатыми интонациями и отчетливым британским акцентом:

— Вы не должны заблуждаться, мистер Баррингтон. Наше приглашение было послано вам исключительно по необходимости, из-за осознания всех возможных последствий многочисленных нарушений вами коммерческого законодательства. Подобно айсбергу — айсбергу из бесчисленного количества финансовых нарушений, ваши преступления могут устроить вам такую катастрофу, по сравнению с которой гибель «Титаника» покажется детским баловством в ванне.

Баррингтон собрал последние остатки присущей ему наглости:

— Невозможно. Очевидно, вы подкупили нескольких жалких людишек, чтобы они собрали для вас побольше грязи, но вряд ли они смогли обнаружить нечто большее, чем просто не совсем корректные манипуляции с фондами…

Его прервал голос с британским акцентом:

— Не принимайте нас за идиотов, мистер Баррингтон. Мы располагаем всей информацией: затраты капитала, заносившиеся в статью прибыли; оффшорные компании, которые должны были производить впечатление активов, тогда как на самом деле скрывали пассивы. Не говоря уже об угрозах конкурентам, о запугивании. Каким образом даже в нашу эпоху неправедных доходов вы, сэр, сумели побить все мировые рекорды по преступлениям в сфере бизнеса?

Ну, вот, наконец, подумал Баррингтон. Расплата. Он всегда полагал, что слишком умен, слишком беспощаден, чтобы расплачиваться хоть за какой-то из своих грехов. И вот теперь помимо его воли лица людей, которых Шейн погубил на пути к титулу одного из богатейших и могущественнейших людей мира, стали мелькать у него в памяти. Плачущая вдова бывшего партнера по бизнесу, которого он довел до самоубийства. Старики, пенсионные запасы которых он беззастенчиво грабил, чтобы покрывать собственные долги.

— Значит, вы все-таки не хотите меня сдавать? — слабо прохрипел Баррингтон.

Ему ответил новый голос — мужской, с испанским акцентом и резкими интонациями, вызывавшими ассоциации с клекотом хищной птицы:

— Естественно, мы пригласили вас сюда, сеньор Баррингтон, не для того, чтобы вручить вам премию за достижения в бизнесе. Хотя мы не видим никакой выгоды и в том, чтобы выдавать вас властям.

Проблеск понимания промелькнул в глазах Баррингтона.

— О, я понял. Вы хотите сами попробовать…

Начатое было рассуждение так же мгновенно и закончилось при звуке громкого удара рукой по столу, тем более поразившего Баррингтона, что он сразу же понял, что рука женская.

— Сядьте и прекратите нести вздор! — Баррингтон опустился в кресло.

— Попробовать? Перед вами не вымогатели из мафии. Неужели вы до сих пор не поняли? Вы принадлежите нам, Баррингтон.

Послышалось покашливание, и вслед за этим раздался голос с британским акцентом:

— Теперь, когда вы осознали свое положение, позвольте мне предложить вам альтернативу жизни за решеткой — без сомнения, весьма непродолжительной.

Баррингтону почудилось, что он видит зловещую ухмылку на лице, скрытом от него густой тенью.

— Мы избрали вас, мистер Баррингтон, исходя из того, что вы для нас можете сделать. Исходя из той помощи, которую вы в силах оказать в наших… предприятиях. Мы готовы вложить в «Баррингтон комьюникейшнс» как минимум пять миллиардов долларов. Вполне достаточно, чтобы оплатить все те долги, что вы так хитро скрывали, и продолжить уничтожение оставшихся конкурентов. Достаточно, чтобы сделать вас человеком номер один в области коммуникаций. Но с условием, конечно: вы будете работать на нас. На СЕМЕРЫХ.

У Баррингтона внезапно закружилась голова. Он чувствовал себя как приговоренный, отсчитывавший последние секунды перед казнью, когда вдруг появился начальник тюрьмы с сообщением о помиловании и чеком на несколько миллиардов долларов. Улыбаясь, Баррингтон подумал, что сделает все, абсолютно все, чего бы от него ни потребовали.

— Полагаю, предпочтительнее вторая альтернатива, — произнес Шейн Баррингтон, и к нему стало возвращаться самообладание, по мере того как горячий поток адреналина наполнял артерии. — А теперь скажите мне, что я должен для вас сделать.

За стенами замка тучи еще более плотным кольцом обступили величественное строение, колючий ветер плясал вокруг бастионов. Посреди поминального пения стихий один лишь замок сохранял свой холодный, темный и молчаливый облик.

В непроницаемой тишине подземных галерей не был слышен стук захлопывающихся железных ворот. Не слышали СЕМЕРО, сидевшие за столом, и приглушенного рокотания «мерседеса», отправившегося в обратный путь. Но они знали: Баррингтон уехал, а все его мысли захвачены новой миссией — они не ошиблись в выборе.

Мягкое освещение скрытых прожекторов возвратило СЕМЕРЫМ их обычное человеческое обличье. Тем не менее, даже позволив себе немного расслабиться в полном и надежном одиночестве, каждый из них продолжал излучать пугающую ауру. Третий справа — круглолицый мужчина с серебристой гривой редеющих волос — поправил очки с узкими линзами и с улыбкой повернулся к человеку, чей громкий голос первым нарушил тишину с приходом Баррингтона:

— Ну что ж, Джон, должен извиниться перед вами. Баррингтон и в самом деле оказался превосходным выбором. Меня теперь даже несколько удивляет, что он раньше сам не вызвался помогать нам. Похоже, он с истинным восторгом отнесся к своим новым обязанностям.

Сохраняя мрачное выражение лица и не сводя глаз с кресла, где несколько минут назад сидел Баррингтон, говорившему ответил Джон Бартоломью, и было что-то такое в его тоне, от чего мороз пробегал по коже:

— Время для комплиментов еще не пришло, господа. Реализация нашего великого плана только начинается, и многое предстоит сделать.

— Джон, Джон! Начатое нами уже не может быть остановлено! — воскликнул англичанин. — Я, конечно, склоняю голову перед твоими грандиозными познаниями в сфере коммерции. Но, как человек церкви, я, полагаю, мог бы претендовать на особое внимание к… ну, назовем это «духовным измерением». Вспомни о Данииле, вспомни о сне Навуходоносора. Вспомни его толкование! — В сильнейшем возбуждении он схватил Бартоломью за руку. — Вне всякого сомнения, по плану СЕМЕРЫХ, нашему плану, истинная мощь Вавилона — темная мощь Вавилона! — восстанет вновь!

4

Теперь Мерфи уже и не знал, что хуже: сильная боль от следов львиных когтей на плече или приступ гнева и возмущения, которым его встретила жена. Правда, гнев со временем неизбежно иссякнет. По крайней мере, Мерфи на это рассчитывал.

— Итак, Майкл. — Будучи в немилости, он всегда был «Майклом». — Скажи мне, почему я не такая, как все?

Мерфи издал еле слышный стон, когда Лора прикоснулась к его плечу тампоном с антисептиком, надавив немного сильнее, чем необходимо.

— Другие жены, неожиданно вернувшись, домой рано утром, застают своих мужей в постели с другими женщинами, или за спором с соседом по поводу очередного спортивного матча, или просто пьяными вдрызг. — Она сделала паузу, чтобы налить еще несколько капель антисептика на свежий тампон. — А мне посчастливилось стать женой человека, которого по возвращении домой я обнаруживаю едва ли не растерзанным львом! — На мгновение Лора прервала свое занятие и сладко улыбнулась Майклу. — Ну-с, объясни мне, чем я заслужила Божье благословение?

Далеко не в первый раз Мерфи произнес про себя благодарственную молитву за то, что ему удалось найти такую чудесную женщину, и за то, что каким-то, как ему казалось, совершенно мистическим образом она согласилась стать его женой. Мерфи принимал это словесное наказание — и тоже далеко не впервые в жизни, — зная, что задала Лора ему трепку только потому, что он ей действительно небезразличен. К тому же наказание им вполне заслужено.

В том, что Лора приехала как раз сейчас, несомненно, проявилась воля Божья. Последний день конференции, посвященной поиску затерянных городов, отменили — внезапно заболел профессор Дельгадо из Мексиканского археологического института, истинная звезда всего мероприятия. И, чувствуя, с одной стороны, разочарование из-за невозможности услышать легендарные истории великого ученого, а с другой — определенную радость оттого, что проведет значительно меньше времени, чем предполагалось, вдали от Мерфи, Лора бросилась в аэропорт и села в первый же самолет из Атланты.

— Я надеялась преподнести тебе сюрприз, — проговорила Лора, криво улыбаясь. — Увы, в нашей семье именно мне постоянно преподносят сюрпризы.

Она закончила процедуру дезинфекции ран Мерфи, и он увидел отражение жены в зеркале ванной: Лора кивала, глядя на результаты своей работы. После этого она помогла ему натянуть майку. Оба понимали, что сам Мерфи с работой по промыванию ран никогда бы не справился.

Внизу Лора усадила его в одно из кресел-качалок и отправилась в маленькую кухню. Вернулась она с двумя большими чашками горячего чая.

— Ну что ж, профессор, кажется, вы не умрете от ран. И теперь ваша чудесная, терпеливая жена вполне успокоилась и готова выслушать любой ваш бред. Поэтому сидите здесь, старайтесь во второй раз за сегодняшний вечер не свалиться с кресла и поведайте мне свою историю.

Мерфи тяжело вздохнул. История ей явно не понравится.

— Это был он. Мафусаил. Я получил от него послание, когда работал в кабинете. Весьма интригующее.

— И ты все бросил и отправился туда, куда позвал тебя этот сумасшедший? — В глазах Лоры мерцали искорки гнева. — Ах, я и забыла, ведь передо мной Майкл Мерфи, всемирно известный археолог-авантюрист. Для него не существует опасных заданий. И чем они безумнее, тем лучше. Она покачала головой.

Мерфи подождал, пока Лора более или менее успокоится. Наконец она сделала глоток чая, и Майкл понял, что может продолжать.

— Он сказал «Даниил». Книга пророка Даниила. Разве это могло оставить меня равнодушным?

— И в результате ты — в логове льва. Я правильно понимаю?

— Совершенно верно. — Мерфи поставил чашку на кофейный столик между креслами и наклонился к Лоре. — Одна из важнейших библейских книг. Главнейший источник пророчеств. В ней есть все: сон Навуходоносора, статуя, все… — От волнения он даже забыл о пульсирующей боли в плече. — Мафусаил предложил мне артефакт, имевший отношение к книге Даниила. Столь веские доказательства наверняка заставят замолчать скептиков, называющих эту книгу простой выдумкой. Ты только представь, какие возможности открывались передо мной!

Лора откинулась на спинку кресла.

— И единственное, что тебе предстояло сделать, чтобы заполучить пресловутый артефакт, — это сразиться в трех раундах со львом-людоедом, — произнесла она ледяным тоном.

— Ну-ну, дорогая, могло быть и хуже, — возразил Мерфи, широко улыбаясь. — Если бы речь шла об Апокалипсисе, пришлось бы столкнуться лицом к лицу с самим Зверем.

Лора бросила на него еще более холодный взгляд. Не смешно. Совсем не смешно.

Мерфи решил испробовать другую тактику:

— Милая, суть в том, что Мафусаил, конечно, безумнее мешка со змеями, но ему надо отдать должное: он всегда играет по правилам…

— По собственным правилам, — прервала его Лора. — По правилам сумасшедшего мистификатора, который не находит более достойной цели для своих немыслимых трат, нежели заманивать тебя в очередную ловушку. И ты каждый раз попадаешься на приманку!

— Да, потому что его правила гласят, — продолжал Мерфи как ни в чем не бывало, — что если я выигрываю в игре, то получаю приз. Послушай, Лора, мы уже обсуждали этот вопрос. Я знаю, это кажется безумием, но так оно и есть. Я не какой-нибудь «серединка на половинку». Если я что-нибудь люблю, то люблю всей душой и телом. Так я люблю свою работу, так пытаюсь любить Бога, и, прежде всего так я люблю тебя. Это многосторонняя сделка, любимая, даже в такие вечера, как сегодняшний, когда тебе кажется, что вознаграждение, полученное тобой, — приз для идиотки.