31

Чак Нельсон порылся в кармане и достал оттуда горсть помятых банкнот. Окинул их недовольным взглядом. Десять баксов, как ни считай. На гамбургер хватит, возможно, с кетчупом. Он смахнул с глаз прядь светлых сальных волос и еще раз посмотрел на доллары так, словно от пристального взгляда их могло стать больше.

Ни черта! Те же десять баксов, которые были у Чака в кармане, когда копы застукали его в угнанном «шевроле». Как те же старые джинсы в жирных пятнах и с дырами на обеих коленках и те же засаленная толстовка и стоптанные кроссовки. По крайней мере, копы выстирали его тряпье.

В животе заурчало, и Нельсон безуспешно попытался вспомнить, когда в последний раз ему приходилось, есть настоящую человеческую еду, а не поросячье пойло. Он сейчас и большую чашку кетчупа слопал бы с удовольствием. Но больше всего Нельсону хотелось выпить.

Ему понадобятся все его деньги, до единого цента, если, конечно, за время его отсутствия не ввели закон о бесплатной выдаче пива. До города оставалось примерно две мили. А может быть, ему повезет — кто-нибудь попадется по дороге и подбросит до Престона. Сомнительно. Чак знал, какое впечатление он производит своим видом на здешних водителей. Весьма подозрительное. А благочестивые престонские людишки всегда и всячески пытаются избегать всего подозрительного.

Почувствовав первые капли начинающегося дождя, Чак плотнее запахнул куртку с логотипом Престона и зашагал по проселочной дороге.

Вначале любой ценой раздобыть пива. А потом кое за что рассчитаться.

Два часа спустя Чак сидел за столом в «Таверне» Муни и доцеживал последние капли из пустой кружки. Определенный кайф он, правда, уже словил, но деньги были истрачены до последнего цента, а бармен, какой-то новый парень, видимо, прямо из школы официантов, наотрез отказывался поить его в долг. Чак грохнул кружкой об стол и сплюнул на пол. Сколько ж деньжиш он потратил за долгие годы в этой вшивой дыре на их разбавленное пиво? В математике Чак силен никогда не был, но и без подсчетов ясно, что много. И вот теперь молокосос бармен смотрит на Чака так, словно тот какая-нибудь мразь, от которой нужно поскорее избавиться. Нельсон почувствовал, как в нем закипает ярость, ощутил покалывание в кончиках пальцев, будто кто-то у него внутри вдруг поджег запал.

И тут его внимание отвлек от бармена внезапно раздавшийся визг, за которым последовал хриплый смех. Чак развернулся и увидел хорошенькую блондиночку, поперхнувшуюся пивом, и вторую девицу, которая, хохоча, била ее по спине, а двое парней сидели напротив них, колотили по столу и улюлюкали.

Чаку не понадобилось разглядывать слова «Престонский университет» у них на рубахах, чтобы понять, что перед ним студенты. И, скорее всего малолетки. Он до чертиков напивался в этом баре, когда они еще пешком под стол ходили, а теперь здешний бармен смотрит на него, как на какую-нибудь падаль.

Медленным шагом, вразвалочку Чак приблизился к парням и положил им руки на плечи.

— Эй, ребятки, разве вам не пора на уроки? Сдается мне, вашей маленькой подружке не помешал бы хороший урок в пивопитии.

Он широко улыбнулся и похлопал их по спинам.

Блондиночка рукавом вытерла пивную пену с губ и уставилась на него. Оба парня тем временем стряхнули руки Чака и вскочили из-за стола. Оба были дюйма на два ниже его и смотрелись по сравнению с ним настоящими слабаками. «Слишком много времени тратят на книги и совсем мало остается на спорт», — подумал Чак. Он понимал, что им не хочется сплоховать на глазах у подружек, но почти испуганное выражение, застывшее в глазах у каждого, сразу же убедило Нельсона в том, что особых хлопот они ему не доставят.

— Вот что я вам скажу. Вы, ребятки, покупаете мне бокал пива, а я вам за это даю урок, как надо по-настоящему пить. Ну что, договорились?

С этими словами он одарил их обаятельной улыбкой и подмигнул девицам. Те же продолжали таращиться на него, словно парочка диких кошек. «Ну что вы пялитесь? — подумал Чак. — Не моя вина, что у вас не парни, а два сопляка».

Он уже собирался немножко надавить на них, как вдруг кто-то дернул его сзади за шиворот. Потеряв равновесие, Чак сделал несколько неуклюжих шагов назад и тяжело рухнул на соседний столик. Не успел он подняться на ноги, как кто-то вывернул ему руки за спиной и стал толкать к выходу.

— Эй, убери свои грязные руки!

Чаку удалось вырваться, и он повернулся лицом к нападавшему. Перед ним стоял молокосос бармен, скрестив руки на груди и самодовольно ухмыляясь. Рядом находился еще один человек, также незнакомый Чаку, значительно более плотного сложения, небритый, с выцветшими татуировками на бицепсах.

«Должно быть, кто-нибудь из подсобных рабочих на кухне», — подумал Чак.

Мужчина сделал шаг вперед и теперь стоял прямо перед Чаком, глядя ему в лицо.

— Убирайся. Сейчас же. Пока не стало хуже. Такой мрази, как ты, не место в нашем заведении.

Чак попытался оценить свои шансы. Бармена он одолеет без вопросов. Но этот, с кухни, кажется значительно более серьезной угрозой. Какой смысл идти на риск из-за кружки пива, как бы ему ни хотелось выпить!.. Без лишних слов и, не оглядываясь, он протиснулся к выходу.

Через несколько минут человек, известный под именем Коготь, оставив на столе нетронутый бокал пива, тоже вышел из бара и окинул улицу взглядом. Чака нигде не было видно. Не проблема… Совсем нетрудно предсказать, куда он теперь пойдет. Коготь втянул воздух и повернул направо. По направлению к реке.

Проходя мимо маленького магазинчика дешевых товаров на углу, Коготь.гадал, сколько же еще времени ему придется провести в Престоне. Достаточно, чтобы оставить свой неизгладимый след в его истории — в этом, по крайней мере, он был уверен. Внести кое-какие изменения в характер и атмосферу городка, такие изменения, которые не скоро забудутся.

Коготь остановился у витрины салона игровых автоматов с названием «Эй, Престон!» (нарисованная от руки вывеска изображала кролика, выглядывающего из цилиндра) и улыбнулся. О да! Он продемонстрирует несколько совершенно незабываемых фокусов, прежде чем навсегда распрощаться.

Еще десять минут ходьбы — и маленькие магазинчики и уютные семейные ресторанчики сменились глухими фасадами складов и пустырями. Даже в Престоне есть свои трущобы, где уличное освещение как-то особенно тускло, а заборы из штакетника давно облупились и зияют многочисленными проломами. Коготь начал подыскивать подходящее место.

Он нашел его почти сразу. Улочка между китайской закусочной и винным магазином. Кратчайший путь, если вы не боитесь подозрительных теней и темных личностей, слоняющихся неподалеку. Тех, к примеру, кому до зарезу нужны деньги и кто готов достать их любыми способами.

Коготь внимательно всматривался в темноту, откуда шла сильная вонь гниющих овощей. Наверное, туда из закусочной выбрасывают объедки и отходы. По суетливым скребущимся звукам Коготь понял, что он не первый, кто сделал подобный вывод. Он шагнул в проход и прислушался. Как раз вовремя. Коготь прошел еще метров десять между пустых ящиков, затем нырнул за большой бак для отходов и извлек из кармана сотовый телефон.

Чак прислонил коротышку к стене, выкрутив ему руку, и стал обшаривать его карманы в надежде отыскать там бумажник. Мужик был настолько перепуган, что даже не пытался оказать сопротивление. Впрочем, не стоит забывать уроки, которые получаешь в тюрьме. Никогда не поворачивайся спиной. Никогда не теряй бдительности. И никогда не полагайся на то, что твой противник слабак, до тех пор, пока он не испустит последний вздох.

Вторым важным правилом было всегда внимательно прислушиваться к любым звукам. Порой незримую пока опасность можно услышать и своевременно приготовиться к ней. Как вот, например, сейчас — Чак услышал отдаленный звук полицейской сирены. Пора заканчивать и смываться.

Внезапно луч света от карманного фонарика осветил проход, на мгновение ослепив Чака. За его спиной стоял коп с дубинкой на изготовку.

— Не двигаться! — крикнул он. — Сделай шаг от стены и держи руки перед собой, чтобы я мог их видеть.

Чак сунул бумажник в карман куртки и отпустил коротышку, который бессильно съехал по стене на землю. И что теперь? Оружия у Чака не было, а полицейский медленно, но неуклонно приближался. Через секунду ему уже не уйти.

Если он чего-нибудь срочно не придумает, то скоро вновь окажется в камере, и на сей раз надолго.

Коп вновь направил на него луч фонаря… Тут неожиданно раздался странный хруст, крик боли, и луч резко метнулся в другую сторону. Через несколько мгновений, когда он снова смог что-то различать в полутьме, Чак заметил какую-то темную фигуру: над лежащим на земле телом полицейского стоял высокий мужчина. Полицейский лежал без каких-либо признаков жизни.

Человек повернулся к Чаку, и тот впервые увидел его физиономию. Бледное костлявое лицо и такие же бесцветные, ничего не выражающие глаза, от взгляда которых Чака пробрала дрожь.

Мужчина поманил Чака рукой в перчатке.

— Его дружки будут здесь самое большее минуты через две. Пора отчаливать, Чак.

Чак не мог сдвинуться с места от страха и изумления. Что у этого вурдалака на уме? От ужаса Чак не мог даже толком обмозговать происходящее.

Вурдалак, казалось, понял, каким страхом обуреваем парень. Он бросил штуку, которую держал в руке, в кучу отбросов и опустил руки.

— Тебе не надо меня бояться, Чак. Даже напротив. Ведь ты же не будешь спорить, что в каком-то смысле я твой спаситель.

При этих словах он расхохотался, хотя Чак не усмотрел в них ничего смешного. Смех был грубый, животный, по сути, даже вообще не смех, а нечто нечеловеческое и жуткое.

Сирены теперь завывали совсем близко, на расстоянии всего одного квартала.

— Пошли. У меня есть местечко, где ты сможешь привести себя в порядок. И деньги тоже. У меня даже есть для тебя работенка. Ну, конечно, если ты не предпочтешь вернуться в тюрягу.

У Чака хватило сообразительности по крайней мере на то, чтобы понять: выбора не осталось.

— О'кей, мистер, — сказал он, — вы — хозяин. Показывайте дорогу.

32

Стефани Ковакс уже в третий раз за последние полчаса бросала скучающий взгляд в окно. Как могло получиться, что она увязла в разговоре с одним из самых скучных людей на свете, занимаясь расследованием истории, которая, к ее величайшему удивлению, стала одной из самых увлекательных и популярных за всю ее карьеру тележурналиста? Со времени эксклюзивного репортажа из конспиративной квартиры Фарли, мойщика окон в зданиях ООН, до сих пор не найденного, слава Ковакс на Би-эн-эн стала расти еще большими темпами, чем раньше.

Конечно, ей не повредило и то, что за развитием истории следил сам Шейн Баррингтон. С того момента, как какой-то неизвестный позвонил Стефани в день нападения на ООН и намекнул на возможность получения интересной информации в квартирке, снимаемой Фарли в Куинсе, Ковакс задавалась вопросом, случайное ли совпадение то, что босс предложил ей провести специальное расследование деятельности евангельских христиан и что главная новость последних дней также оказалась, связана с христианством. Сама Стефани в последний раз брала в руки Библию, когда ей было, наверное, лет двенадцать. И вот теперь ей, человеку совершенно неверующему, приходилось с утра до вечера выслушивать разговоры на религиозные темы.

Соревновательный дух репортера заставлял Стефани сожалеть, что ей не позволили сразу же заняться отслеживанием некоторых нитей, которые она, как ей казалось, сумела нащупать в связи с делом о надписях на фасаде ООН. Ее несколько смущало и отсутствие всякой информации, подтверждающей связь Фарли с какой-либо из известных евангелических групп или его намерение осуществить предполагавшийся взрыв в штаб-квартире ООН. Но тогдашние откровения Стефани, несомненно, засели в головах огромного количества телезрителей.

Теперь же она работала по прямой подсказке со стороны самого Шейна Баррингтона. Когда Баррингтон позвонил ей с поздравлениями по поводу грандиозного успеха — впервые за все время работы Стефани на его канале, — он как бы, между прочим, сообщил, что из высокопоставленных источников в Вашингтоне ему стало известно, что в связи с событиями вокруг ООН ФБР по какой-то причине допрашивало профессора Майкла Мерфи. Стефани высказала предположение, что, возможно, они связались с Мерфи как со специалистом по Библии, чтобы разобраться в причинах появления надписи на фасаде ООН. То же самое делают и на телестудиях, обращаясь в случае возникновения какой-либо чрезвычайной ситуации к эксперту в соответствующей области.

Тем не менее, Баррингтон предложил Стефани поехать в Престон и разведать там, кто такой этот Мерфи. В конце концов, профессор Мерфи сам в каком-то смысле является телезвездой, как и Стефани, а телезвезду хлебом не корми, а дай вынюхать что-нибудь скандальное о каком-нибудь коллеге, если таковой даже не более чем обыкновенный ведущий второразрядных программ по археологии на кабельном телевидении.

И вот Стефани в Престоне и принуждена в течение уже более получаса выслушивать бесконечный и нудный бубнеж декана Арчера Фоллуорта относительно среднего балла студентов университета и последних общественных инициатив. Ей не хотелось раньше времени демонстрировать свой особый интерес к Мерфи, по крайней мере до тех пор, пока она не получит более или менее ясного представления о его месте в университетской жизни. Но теперь, как показалось Стефани, настало время для решительного шага.

— Декан, а как насчет евангельских христиан? Они действуют на территории вашего университета?

Глаза Фоллуорта сузились.

— Евангелисты? Ну да, у нас в Престоне имеется несколько… — он взмахнул рукой, стараясь подыскать подходящее слово, — энергичных членов данной религиозной группы. На самом деле всего лишь жалкая горстка, но им удается производить много шума. — Декан заговорщически улыбнулся. — А что конкретно вас интересует?

— Скажем так: у наших телезрителей складывается впечатление, что евангелические группы с каждым годом становятся все более многочисленными, а это несет, как представляется многим, потенциальную угрозу для общества. И мне хотелось бы выяснить, насколько такой университет, как Престон, известный своей преимущественно гуманитарной направленностью, оказался подвержен их влиянию. Образовательные учреждения, подобные вашему, — передний край борьбы со всеми видами религиозного фанатизма. Наших зрителей эта проблема очень интересует.

Подобострастная улыбка Фоллуорта плавно перешла в широченную ухмылку Чеширского кота.

— Полагаю, что мы делаем все от нас зависящее. Мы ведем по-настоящему непримиримую борьбу со всеми проявлениями невежества и нетерпимости. — Он сжал руки и наклонился над столом. — Но порой нам бывает нелегко. Евангелисты очень хорошо организованы, знаете ли. И некоторые из их руководителей чрезвычайно хитры.

Ну вот, то, что нужно.

— А вы можете назвать конкретные имена? — Фоллуорт поджал губы.

— Мне не хотелось бы говорить дурно о сотрудниках нашего факультета…

— Декан, когда дело касается интересов общества и безопасности…

— Да-да, конечно. Видите ли, здесь у нас есть один профессор, которому, по-видимому, доставляет истинное наслаждение служить источником проблем для всего университета. Он забивает впечатлительные юные умы самой отвратительной разновидностью спиритуалистической ерунды. Его зовут Мерфи. — Декан с видимым отвращением поморщился, словно выдавая Стефани это неприятное признание исключительно из уважения к благородным целям ее журналистской деятельности. — Профессор Майкл Мерфи.

Вот это да! То самое имя, которое назвал Баррингтон два дня назад. Стефани никак не могла взять в толк, зачем Баррингтону понадобился провинциальный профессоришка, но она сразу же поняла, что по какой-то причине он в нем весьма заинтересован. Баррингтон был как-то непривычно эмоционален. Сохраняя присущую ему ледяную холодность интонаций, он, тем не менее, буквально изрыгал в трубку затаенное внутреннее пламя. И вот теперь Стефани видит, что этот Мерфи вызывает почти столь же сильные неприязненные чувства и у здешнего декана Фоллуорта.

«Да, это, должно быть, личность», — подумала Стефани.

— А что же преподает Мерфи?

— Библейскую археологию. Его цель заключается в том, чтобы доказать истинность библейских событий с помощью откапывания различных артефактов. По моему мнению, это нечто прямо противоположное настоящей науке.

— И он уже что-нибудь нашел?

— По крайней мере, утверждает, будто нашел.

— И какова посещаемость его занятий?

— К сожалению, достаточно высокая. Студенты находят в нем нечто… харизматическое. В нашем университете Мерфи культовая фигура, но, боюсь, в худшем смысле этого слова. Возможно, кстати, потому, что он в отличие от многих других преподавателей не домосед.

«В отличие от таких истинных ученых, как ты», — подумала Стефани, обратив внимание на выпирающий животик Фоллуорта и нездоровый цвет лица.

— Занимается альпинизмом, стрельбой из лука… В общем, большой жизнелюб.

Стефани встала и начала собирать свой портфель.

— В высшей степени интересно. Если и дальше расследовать деятельность евангелистов, то, вероятно, надо начинать с вашего Мерфи. Итак, где же я смогу его разыскать?

Коготь вошел в дом, и дверь-ширма, закрывшись за ним, ударила Чака по лицу.

Пытаясь снова открыть ее, Чак не мог отделаться от недоуменных вопросов. У этого мужика все карманы набиты «зелеными», в каждом магазине, куда они заходили, он расплачивался крупными купюрами, и в то же время живет он в таком доме, по сравнению с которым, по мнению Чака, любая трущоба выглядит приличнее. И располагался этот дом на расстоянии миль двадцати от Престона, ближе к городским задворкам и к лесу. Крыльцо почти обвалилось, крыша текла как раз над обеими спальнями. В раковине в ванной всего один кран, да и тот покрыт многолетним слоем грязи и ржавчины.

Реакция Чака сильно притупилась из-за усталости, так как ему пришлось часа четыре возить Когтя по разным магазинам. Они делали остановки у трех крупных супермаркетов в разных графствах, расположенных на расстоянии нескольких миль друг от друга. Все, что они там приобрели, показалось Чаку совершенно бессмысленным, а в особенности же бессмысленным счел он то, что они не купили все сразу. Однако Коготь с первых минут их знакомства дал понять Чаку, что не собирается отвечать на его бесконечные идиотские вопросы.

— Начинай выгружать сумки и коробки из машины, — велел Коготь.

— Я устал. Не может это все подождать до утра?

— Разгружай, я сказал. Сейчас же. Учебный год начался. — Чак осклабился.

— В какой школе?

— Заткнись и приготовься к учебе. Я собираюсь преподать тебе несколько уроков на тот счет, как организовать веселую жизнь в твоей глухомани.

Через час ломберный столик в том, что, вероятно, в лучшие времена являлось гостиной, был завален разорванными мешками и вскрытыми коробками. Когда Коготь показывал Чаку, как смешивать их содержимое, он удивил молодого человека своей неожиданной и ранее нехарактерной для него разговорчивостью.

— Эта твоя сестренка, она что, втюрилась в профессора Мерфи?

— Я же вам говорил, что практически и словом с ней не перемолвился с тех пор, как вышел из отсидки. Я решил у нее перекантоваться только до тех пор, пока не найду что-нибудь для себя. И потом у нее очень чисто, в тысячу раз чище, чем здесь. А что касается ее и профессора Мерфи… очень сомневаюсь. Она просто такая правильная. Она всегда такой была.

— А что тебе известно о Мерфи и о его жене?

— Не смешите меня. Вы, в самом деле, думаете, что я знаком с этим учителем и его женой? Единственное, что я могу сказать, — это то, что моя сестра знала их еще по своей церкви, до того как поступила в колледж. А чего это вас так заинтересовал этот Мерфи?

— Воин всегда должен знать своего врага.

После того как Коготь вечером отослал Чака домой, позволив тому воспользоваться взятой напрокат машиной и приказав вернуться утром для новых поездок по магазинам, он вынул спутниковый телефон и набрал нью-йоркский номер.

Шейн Баррингтон ответил не сразу.

— Вы человек неверующий, Баррингтон, я знаю, но готовьте власяницу и траурный костюм. Через два дня вам предстоит объявить о трагической гибели вашего единственного сына Артура.

К тому времени Баррингтон уже начал бояться звонков Когтя. Единственным утешением служили лишь их краткость и то, что они были явно предпочтительнее визитов этого монстра.

— С тех пор как вы убили моего сына, прошло уже достаточно много времени. Я не могу сейчас делать подобных заявлений.

Коготь извлек из кармана блокнот, с тем, чтобы не упустить никаких подробностей.

— О, все значительно проще, чем вам кажется. Ну, во-первых, вы богаты и могущественны, а в этой стране упомянутый факт означает, что вы вольны поступать так, как вам заблагорассудится. Такой богатый подонок может даже купить сочувствие американской публики. И именно этим вам предстоит теперь заняться.

34

— В какие времена мы с вами живем: в лучшие или в худшие? Голосуем поднятием рук. — Мерфи стоял у кафедры. — Кто думает, что мы живем в худшие времена?

Несколько студентов, не задумываясь, подняли руку, но большинство явно колебались.

— Ну что же вы, не бойтесь, ребята, ваш выбор никак не повлияет на экзаменационную оценку. По моему курсу — уж точно. Итак, кто за худшие времена?

Около половины студентов подняли руки.

— Теперь оптимисты. Кто считает, что мы живем в самые лучшие времена? — Чуть меньше половины присутствующих подняли руки. — Относительно остальных, тех, кто не знает, в хорошие времена он живет или в плохие, я склонен все-таки надеяться, что их неуверенность не простирается так далеко, чтобы ставить под сомнение факт собственного существования в принципе.

— Ну и какой же ответ правильный? — выкрикнул студент с задних рядов.

— Я нахожусь здесь не для того, чтобы навязывать свое мнение, что бы там ни думал декан Фоллуорт. Но должен вам сказать, что со времени грехопадения Евы многие были склонны полагать, что лучший период в жизни человечества уже позади, цивилизация пребывает в состоянии медленного распада и нас ожидают еще более мрачные времена.

— Конец близок! — прозвучало чье-то восклицание.

— Да, многие из вас, бесспорно, видели известный и уже избитый карикатурный образ: безумец бежит по улицам с плакатом в руках «ПОКАЙТЕСЬ! KOHEЦ БЛИЗОК». Некоторые полагают, что такой взгляд на мир есть проявление идиотской крайности, достойной лишь осмеяния.

Тем не менее, в большинстве обществ на протяжении всей человеческой истории люди упорно стремились отыскать знаки, знамения, богов, идолов и, наконец, науку — да, и науку тоже, — с помощью которых можно было бы более или менее точно предсказывать будущие события, в особенности события печальные и опасные. В большинстве подобных обществ мужчины и женщины, способные истолковывать знамения и предсказывать будущее, пользовались особым почетом, по крайней мере, до тех пор, пока их не уличали в обмане или пока не сбывались самые страшные из их предсказаний.

Люди, официально занимавшиеся предсказаниями, назывались пророками.

Скорее всего, вам не приходилось встречать пророков, но, как ни удивительно, многие из ваших родственников, соседей, миллионы людей разного возраста, разного общественного положения во всех частях нашей страны верят в пророчества. И эти люди верят в то, что конец действительно близок. И верят не потому, что узрели приближение конца по внутренностям жертвенного козла, которого заклали во дворе своего дома, и не потому, что так им сказал популярный телевизионный парапсихолог, и не по ломоте в костях в дождливую погоду, и не от маленьких зелененьких марсиан получили они это знание, а из этой книги.

Мерфи поднял Библию.

— Именно так и есть, ибо Библия — не просто историческое изложение событий, случившихся в незапамятные времена, и собрание моральных уроков относительно того, как мы должны жить. Библия наполнена пророчествами, многие из которых уже сбылись, а многие, по мнению огромного числа людей, обязательно рано или поздно сбудутся. И я имею в виду вовсе не обитателей сумасшедших домов. К числу людей, верящих в то, что пророчества обязательно сбудутся, принадлежу и я.

Я все-таки надеюсь, что наступит день, когда университетское руководство разрешит мне прочесть курс по библейским пророчествам. Я глубоко убежден, что это увлекательнейшая и очень важная научная дисциплина, независимая от веры в то, что эти пророчества значат для нас, христиан. Как бы то ни было, читая вам курс библейской археологии, я хотел бы сосредоточить основное внимание на одном археологическом открытии, на пороге которого, по моим расчетам, я нахожусь. И это открытие, как я предполагаю, должно подтвердить подлинность исторических фактов, связанных с пророчеством — по мнению многих, самым важным пророчеством во всей Библии. Это пророчество Даниила, основанное на сне, приснившемся царю Навуходоносору.

Навуходоносор был величайшим правителем громадного Вавилонского царства. Он имел в своем распоряжении лучших пророков и священнослужителей языческого мира. Но никто из них не смог истолковать его сон про статую. Лишь один из еврейских рабов по имени Даниил прямо и без обиняков сказал Навуходоносору, что сон послан ему единым и истинным Богом.

Даниил объяснил ему, что громадная статуя из его сна — это сам Навуходоносор, но как бы состоящий из четырех частей.