ПОСВЯЩАЕТСЯ

ГЕНЕРАЛУ ЛЬЮ УОЛЛЕСУ, чье эпическое творение «Бен Гур» с подзаголовком «Сказание о Христе», написанное вXIXвеке и уже давно ставшее классикой, доказало мне, что художественное произведение может быть одновременно увлекательным, поучительным и интересным как для читателя-христианина, так и для неверующего. Тираж «Бен Гура» составил уже шесть миллионов экземпляров, его сценическую версию в началеXXвека увидели более полумиллиона зрителей, читательская аудитория этой книги стала поистине международной. «Бен Гур» был трижды экранизирован: в первый раз еще в немом кино; во второй — в черно-белом варианте, и, наконец, в 1959 году вышла классическая экранизация Уильяма Уайлера с Чарлтоном Хестоном в главной роли, сделавшая из этой книги один из самых популярных фильмов за всю историю кино.

ДЖЕРРИ Б. ДЖЕНКИНСУ, моему соавтору по серии «Забытые», превратившейся в настоящий издательский феномен. Джерри работал со мной над переносом на книжные страницы моего видения художественно переосмысленных библейских пророчеств, основанных на Апокалипсисе. Мы вместе сумели доказать, что вXXстолетии все еще возможна художественная литература, наполненная духовным смыслом и идеями.

ГРЕГУ ДИНАЛЛО, моему соавтору по этой книге, который помог претворить в увлекательный романXXIвека идею триллера с динамично развивающимся сюжетом, основанным на библейских пророчествах, не вошедших в серию «Забытые».

И ДРЕВНЕЕВРЕЙСКИМ ПРОРОКАМ, увидевшим в своей боговдохновенности предвестия тех мировых событий, о которых так важно знать живущим в эпоху, названную ими «концом времени», а некоторыми современными историками — «концом истории», каковой может наступить в первые десятилетияXXIвека.

ПОСЛАНИЕ ОТ ТИМА ЛАХАЯ

Дорогой читатель!

Перед вами книга из моей новой серии художественных произведений пророческого характера «Вавилон восставший». Я надеюсь, что независимо от того, являетесь ли вы одним из миллионов читателей моих книг из серии «Забытые» (написанных в соавторстве с Джерри Б. Дженкинсом) или впервые приступаете к чтению моих произведений, вы в любом случае разделите со мной тот энтузиазм, который я испытываю по отношению к этому первому роману, носящему название всей серии.

«Вавилон восставший» вдохновляет меня больше, чем какая-либо другая из ранее написанных мной книг. Я молюсь о том, чтобы она произвела на читателей то же впечатление и так же воздействовала на их жизнь, как и книги из серии «Забытые».

Фантастическая популярность серии «Забытые» (54 миллиона экземпляров издания уже вышли, и эта цифра постоянно растет) убедила меня, что художественная литература дает ни с чем не сравнимую возможность передачи огромному числу читателей тех поразительных наблюдений, которые я сделал, анализируя пророчества о Конце Света. На читателей огромное впечатление произвело именно сочетание увлекательнейших приключений и важных откровений.

Сюжет книги «Вавилон восставший» основан на одном из библейских пророчеств, касающихся международных событий, имеющем грандиозное значение для современного общества.

Библейские пророчества и их толкования — ясные знамения того, что наш мир может ожидать от настоящего и будущего. Они служат также постоянным источником вдохновения для моего литературного творчества. В серии «Вавилон восставший» вы без преувеличения найдете в высшей степени увлекательный и важный материал, основанный на моем изучении библейских пророчеств.

Прежде всего, я надеюсь, что вы не только с увлечением прочтете серию «Вавилон восставший», но что книги серии помогут вам осознать близость «конца времен», его возможный приход еще в течение жизни нынешнего поколения, и они помогут вам правильно прочесть «знамения последнего времени», об исполнении каковых мы почти ежедневно узнаем, включив телевизор или открыв газету.

Сюжет «Забытых», если вы помните, начинается со взятия церкви на небеса, затем там описываются период мировой скорби, наступление тысячелетнего царства Христа и переход к жизни на небесах. «Вавилон восставший» начинается в наше время, и его сюжет развивается в направлении взятия церкви на небеса — одного из самых грандиозных периодов в истории мира.

Чтобы сразу же заинтриговать вас книгой, я должен сказать, что в «Вавилоне восставшем» вы найдете героя, сталкивающегося со множеством испытаний, которые хорошо знакомы всем. Майкл Мерфи — один из самых дорогих мне персонажей во всей серии. Я очень люблю его. Я назвал его в честь своего зятя. Наш мир полон чудес, но в нем существуют страшные опасности, и мне хотелось построить серию вокруг героя, который одновременно чрезвычайно привлекателен и реален, к тому же способен противостоять нарастающему валу опасностей по мере развития сюжета.

Мерфи — ученый, занимается археологией и историей библейских пророчеств, но в отличие от других ученых он — большой любитель приключений и отважный человек, особенно когда сталкивается с историческими артефактами, подтверждающими истину библейских предсказаний. Мерфи — человек действия и веры, настоящий герой нашего времени, что очень важно, ведь ему суждено столкнуться со страшным злом. Оно пытается заманить его в ловушку, когда уже начался обратный отсчет времени к мгновению, именуемому в Библии «концом времени».

Я очень благодарен вам за интерес к моим произведениям. Надеюсь, что «Вавилон восставший» станет для вас не только одной из самых любимых и увлекательных книг, но и важным, своевременным уроком.

С пожеланиями удовольствия от чтения представляю вам «Вавилон восставший»!

Тим Лахай

ВЫРАЖЕНИЕ ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ

Человек не создан для одиночества! И это особенно верно по отношению к писателям. По правде говоря, на каждого из нас оказали влияние десятки и десятки самых разных людей, которые помогли нам развить литературные способности, расширить познания о мире, с тем, чтобы когда-нибудь мы смогли поделиться всем этим с миллионами наших будущих читателей.

В особенности хочется выразить благодарность Джоэлу Готлеру, моему агенту, чьи интуиция, вера и связи помогли мне познакомиться с Ирвином Аппельбаумом из издательства «Вентам букс» — самым профессиональным издателем из всех, с которыми мне когда-либо приходилось иметь дело. Большое спасибо также моему редактору Биллу Мэсси за его блестящий талант, великолепный профессионализм и опыт, которые проявились во всей полноте в ходе работы над книгой.

Я также очень благодарен моему агенту за знакомство с Грегом Диналло, потрясающим литератором, обладающим блистательными способностями по соединению интереснейших научных и историко-религиозных сведений с увлекательной литературной фабулой. С ним было очень приятно работать.

И, наконец, хотелось бы выразить глубочайшую признательность Давиду Минасяну, моему личному научному ассистенту, разделяющему мою любовь к Слову Божьему и оказавшему мне неоценимую помощь в исследованиях, редактировании и поиске материалов для данного проекта.

1

Спустя ровно тридцать три часа и сорок семь минут, после того как Майкл Мерфи вышел из церкви, он оказался в жуткой темной бездне. Никогда прежде молитва не казалась ему столь необходимой, как в этот миг. В непроницаемой темноте Мерфи падал куда-то, и до него долетал один-единственный звук — ху-уш! — звук собственного тела, несущегося по воздуху. О том, куда он летит, Мерфи не имел ни малейшего представления.

Единственное, что он знал наверняка, — он падает, притом очень быстро. Шесть футов и три дюйма его тела неслись куда-то вниз.

Лишь мгновение назад профессор Мерфи стоял на крыше заброшенного товарного склада, на безлюдной улице в Роли, штат Северная Каролина. Странное местечко, конечно, для университетского преподавателя вечером понедельника в разгар семестра, когда ему по заведенному обычаю следовало бы готовиться к очередной лекции.

И, тем не менее, потребовалось лишь слово, чтобы заставить Мерфи забыть о привычных делах и со всех ног броситься на ветхую крышу заброшенного здания. Вот только слово-то было на арамейском языке — одном из множества древних наречий, на которых Майкл Мерфи читал более или менее свободно.

Арамейские буквы были с чрезвычайной изысканностью выписаны ярко-голубыми чернилами, пропитавшими плотную дорогую бумагу цвета слоновой кости, которую с особым тщанием обернули вокруг тяжелого камня и обвязали прозрачной ленточкой.

И именно этот камень влетел в низкое окно кабинета Мерфи в университетском кампусе в полдень того же дня. Тот, кто бросил камень, уже успел скрыться, когда Мерфи подошел к окну. Развернув бумагу и переведя единственное написанное там слово, Мерфи тупо смотрел на листок, оказавшийся у него в руках, и только потом начал отсчет.

Прошло тридцать секунд, зазвонил телефон. Мерфи знал, чей голос услышит на противоположном конце линии, хотя лица того, кому этот голос принадлежал, никогда не видел.

— Привет, Мафусаил, старый негодяй!

В ответ прозвучал смех, похожий на кудахтанье, смех, который Мерфи не спутал бы ни с каким другим.

— О, Мерфи, вы всегда меня восхищаете. Чувствую, что задел вас за живое.

— И заставил заплатить за новое оконное стекло. — Мерфи бросил взгляд на арамейское слово. — Это не шутка?

— Мерфи, неужели я когда-нибудь вас обманывал?

— Нет. Несколько раз ты изо всех своих дьявольских сил пытался убить меня, но, признаюсь, никогда не обманывал. Когда и где?

На смену кудахтанью пришло пощелкивание языком.

— Не торопитесь, Мерфи. Я задаю время и правила игры. И поверьте мне, игра будет увлекательной. По крайней мере, для меня.

— Что ж, в таком случае, я полагаю, ни один здравомыслящий человек на твою удочку не попадется?

— Только энтузиаст вроде вас. Впрочем, как обычно, положитесь на мое слово. Вы останетесь, живы и получите то, за чем отправитесь. И уж не сомневайтесь, понадобится жизнь, чтобы насладиться такой наградой.

— Жизнь нужна мне по очень многим причинам, Мафусаил. В отличие от тебя я ее очень ценю.

Старик на противоположном конце провода засопел.

— Ну, видимо, не настолько уж и цените, если, не раздумывая, подобно голодной собаке, кидаетесь за костью, которую я только что бросил. Впрочем, хватит болтать. Сегодня вечером, в девять семнадцать, приходите на крышу старого продуктового склада на Катер-плейс, 83, в Роли. И послушайте моего совета, Мерфи, дружок. Если действительно решили прийти, а я знаю, что вы уже приняли решение, не тратьте попусту оставшиеся несколько часов.

Снова послышалось кудахтанье, и на противоположном конце повесили трубку.

Мерфи покачал головой, положил трубку и взял листок бумаги. Перепроверил свой перевод. На сей раз слово, которое он прочел на листке, заставило его призадуматься.

Имя именно этого пророка должно было заинтересовать Майкла Мерфи — ученого, но не кабинетного домоседа, привязанного к библиотечным полкам с пыльными древними фолиантами, а археолога, посвятившего себя поиску и спасению артефактов, способных подтвердить достоверность событий, описанных в Библии.

На листке значилось имя ДАНИИЛ.

Остаток дня, Мерфи не мог думать ни о чем другом, кроме вечерней встречи с Мафусаилом. Прошло уже около двух лет с тех пор, как Мерфи впервые встретился с этим странным созданием. Всегда без предупреждения и никогда не появляясь воочию, Мафусаил передавал Мерфи послания, и всякий раз это было слово на древнем языке, которое в итоге оказывалось названием той или иной библейской книги.

Через минуту за посланием неизбежно следовали загадочные указания, уводившие Мерфи в какое-нибудь отдаленное место, где Мафусаил наблюдал за ним из надежного укрытия и дразнил его, а Мерфи пытался спастись от вполне реальной и серьезной опасности.

Риск погибнуть бывал очень велик. Мафусаил, казалось, был не менее серьезен в садистских играх, нежели в научной обоснованности своих обещаний. И совершенно очевидно при этом обладал достаточным количеством денег, чтобы не только приобретать бесценные артефакты, но и оплачивать свои безумные идеи по втягиванию Мерфи в изощреннейшие и опаснейшие авантюры и ловушки. Неужели он и в самом деле позволит Мерфи погибнуть, если дело до того дойдет? Не единожды Мерфи слишком близко подходил к смертельной грани, но был уверен, что Мафусаил, не задумываясь, бросит его на произвол судьбы.

И все же, несмотря на два сломанных ребра, перелом запястья и большое число шрамов, Мерфи загадочным образом каждый раз удавалось остаться в живых и получить желанный приз.

Зато каковы были награды! Три из этих артефактов Мерфи не увидел бы вообще никогда в жизни, если бы не приключение, в которое вовлек его Мафусаил. Последующие лабораторные анализы подтвердили их подлинность, однако Мафусаил ни разу и словом не обмолвился о том, откуда их берет. У Мерфи возникали десятки вопросов по поводу его фантастических поисков, но когда Майкл обнародовал свои находки, никакие организации, правительственные учреждения или частные коллекционеры не заявляли о том, что у них пропала подобная вещь.

Итак, откуда бы ни получал Мафусаил сокровища, они не были похищены.

Мафусаил оставался для Мерфи тайной. Просто сказать, что это эксцентричный субъект, значило бы не сказать ничего. Вне всякого сомнения, он тоже знаток древностей, и, тем не менее, Мерфи так и не удалось выяснить, откуда он взялся и где нашел артефакты, за которые любой археолог отдал бы полжизни. Особенно загадочным казалось то, что Мафусаил не оставлял сокровища себе и не передавал в музей.

Будучи человеком принципиальным, Мерфи все-таки полагал, что вправе пренебречь некоторыми крайне болезненными вопросами, возникающими в связи с источником находок. Самой вероятной из всех гипотез казалось предположение, что он имеет дело с очень богатым, влиятельным, но безумным коллекционером. Имелась еще и весьма неприятная религиозная сторона.

Было совершенно очевидно, что Мафусаил — неверующий. Наоборот. Самое большое удовольствие ему доставляло дразнить Мерфи по поводу веры. До сих пор вторым по силе мотивом, заставлявшим Мерфи с таким остервенением ввязываться в авантюры по поиску древних артефактов — и Мерфи отчетливо сознавал это, — было стремление отплатить Мафусаилу за грубые словесные нападки на его, Мерфи, религиозность.

Конечно, Мерфи понимал, что этим вряд ли можно оправдать подобный риск. Однако гордость, вспыльчивость и упрямство принадлежали к числу главных недостатков Майкла Мерфи. И возможно, единственным сдерживающим моментом во всех его авантюрах с Мафусаилом была вера. Правда, одной лишь верой порой трудновато оправдывать подобный риск.

А оправдывать риск приходилось не только перед собой, но и перед женой Лорой.

Все это время страсть Мерфи к поиску древних артефактов была настоящим испытанием для другой страсти — той, которую к нему испытывала Лора. Конечно, Мерфи играл на руку факт, что жена была специалистом по древностям. Тем не менее, Майклу приходилось сталкиваться с серьезным противодействием со стороны Лоры, давать обещания, что больше он не пойдет на поводу у Мафусаила. Впрочем, Лора знала, что у старого безумца обязательно найдется какая-нибудь новая приманка, перед которой муж не сможет устоять и обязательно угодит в опасную ловушку. Собственно, единственное, что требовалось сделать Мафусаилу, — просто помахать перед носом ее мужа очередным артефактом.

Именно по этой причине Мерфи, прежде чем отправиться, тем вечером в Роли, набросал небольшую записку для Лоры. Она находилась на конференции в Атланте и должна была вернуться только через два дня. Мерфи изложил на клочке бумаги то немногое, что знал. Записку оставил на каминной полке в гостиной. Так, на всякий случай…

Всю дорогу от Престона до Роли Мерфи внимательно следил за спидометром, чтобы его не оштрафовали за превышение скорости. По адресу, который Мафусаил прокаркал в трубку, располагалось восьмиэтажное здание. Пустынная улица, заброшенный район. Поднявшись на крышу, Мерфи стал думать, что делать дальше.

И тут без всякого предупреждения в крыше под ним образовалось отверстие, и Мерфи полетел вниз, внутрь здания.

В считанные секунды в его голове промелькнуло воспоминание о том, как прекрасна вчера была Лора. И еще он успел прочесть быструю молитву и заставил себя сосредоточиться на воспоминаниях о годах военной подготовки, в особенности на том, какое положение наименее опасно для тела при падении.

Если он вообще когда-нибудь приземлится.

Мерфи избрал позицию, которую называл «Последний вдох кошки». Это был приблизительный вариант тибетского способа приземления. Мерфи интерпретировал его как движение, которое должна совершить кошка в своей девятой жизни, чтобы удачно опуститься на землю. Мерфи расслабил все мышцы, пытаясь побороть желание напрячься в предчувствии неизбежного страшного столкновения с тем, что ожидало его внизу.

Вместо этого профессор отскочил от чего-то упругого. В непроницаемой темноте его тело ударилось обо что-то, напоминавшее громадную натянутую сетку. Мерфи начал подпрыгивать вверх-вниз, и это дезориентировало его больше, чем само падение.

Ощущение дезориентации еще более усилилось из-за вспышки ослепительно яркого света.

— С удачным приземлением, Мерфи.

Мафусаил… Хотя Мерфи из-за чрезмерно яркого света еще ничего не видел, он сразу же безошибочно узнал надтреснутый смешок, заполнивший пространство вокруг. Однако профессор прекрасно понимал, что Мафусаила он все равно не заметит, ведь тот, как всегда, где-то прячется.

— Вы, вероятно, никак не можете определить, где находитесь, Мерфи, потому и не способны оценить величину этого старого здания. Желоб проделан сквозь все этажи, чтобы сбрасывать товары с крыши на главный рабочий этаж. В последний момент я пожалел вас и приказал натянуть здесь сетку. Становлюсь жалостливым, слабею. Надеюсь, такого пока еще нельзя сказать о вас.

Наконец Мерфи прекратил подскакивать и перекатился к краю сетки. Глаза начали привыкать к освещению, но в здании особенно и рассматривать-то было нечего. Белые стены окружали гигантское пустое пространство пола. Потолок, вероятно, находился где-то на расстоянии нескольких этажей, но из-за сочетания непроницаемой тьмы наверху и ослепительного света прожекторов, установленных на стенах там, где сейчас пребывал Мерфи, ничего нельзя было утверждать с уверенностью.

Сетка из толстых канатов располагалась на уровне первого этажа. Ее натянули на четыре тяжелые деревянные стойки, прикрепленные к полу и обложенные для надежности мешками с песком. На противоположном конце просторного помещения располагалась нечто, напоминающее раздвижную дверь из серебристого сверкающего гофрированного металла, и она была закрыта.

Вдоль стены на некотором возвышении находилось рабочее пространство, защищенное толстым стеклом. Где-то там должен прятаться Мафусаил, подумал Мерфи, однако никого разглядеть не смог. Мысли у него начали проясняться, дыхание нормализовалось.

— Ради этого, конечно, стоило прогуляться, Мафусаил. А теперь можно мне получить то, за чем я сюда прибыл, и вернуться домой?

— Полагаете, что отработали свое? Нет, это был всего лишь способ заманить вас в мою палатку. Готовьтесь к настоящему шоу. Прямо сейчас.

И тут Мерфи услышал приглушенный грохот, заполнявший пространство.

— А-а, профессор Мерфи, по тому, как вы навострили уши, я прихожу к выводу, что вы приготовились к схватке, достойной такого героя.

Мерфи вздохнул. «Ну вот, теперь все начинается по-настоящему», — подумал он.

Вслед за первым послышался второй, еще более зловещий звук. Что-то с силой ударилось о металлическую дверь с противоположной стороны. Что-то такое, что, как внезапно понял Мерфи, сейчас эту дверь пробьет.

— Эй, хм-м, Мафусаил, неужели тебе не хочется вначале показать мне приз? Чтобы я имел представление о том, ради чего ты так упорно добиваешься моей гибели.

— Вы прекрасно знаете, Мерфи, что приз всегда со мной. И я на самом деле совершенно искренне желаю, чтобы вы выжили и сумели его получить. Сильная штучка! Скажи-ка мне, почему ты так разволновался, увидев на бумажке слово «Даниил»?

Прежде чем Мерфи успел ответить, раздался следующий, еще более сильный удар в дверь. Мерфи отскочил и настороженно взглянул в сторону грохочущего металла.

— До сих пор ты использовал в нашей игре поразительные артефакты библейских времен, Мафусаил. Не знаю, как тебе удается доставать их, сам бы я никогда их не раздобыл. А Даниил был одним из величайших пророков. Я много лет изучал его. Ну, дай же мне, по крайней мере, взглянуть на вещь, связанную с пророком Даниилом.

— Нет, хватит болтовни, Мерфи. Вы еще увидите ее, и, возможно, пожалеете об этом. Сегодня вечером вы не будете изучать Даниила, ибо станете Даниилом.

С громким металлическим звуком дверь в противоположном конце помещения раздвинулась.

В дверном проеме, рыча, стоял крупный лев. Мерфи не мог не восхититься рыжевато-коричневым цветом шерсти, напряженными мышцами мощных конечностей, роскошной гривой и мерцанием когтей в ярком свете прожекторов.

Лев, напротив, не собирался терять времени на разглядывание Мерфи. С рычанием, многократным эхом, отдающимся от стен склада, он резко оттолкнулся лапами и прыгнул на Мерфи так, словно тот был давно обещанным ему лакомым куском.

Повинуясь инстинкту самосохранения, Мерфи бросился на пол, упав с глухим стуком слева от того места, где только что находился, но достаточно близко, чтобы почувствовать горячее зловонное дыхание из пасти зверя.

— Ну же, Мерфи! Сразитесь со зверем, будьте мужчиной!

Лев уперся лапами в деревянный пол и с рычанием замотал головой из стороны в сторону. Брызги слюны разъяренного животного попали на Мерфи. Когда первый сгусток слюны угодил ему в лицо, Мерфи уже снова был в движении — он откатился в сторону и вскочил. Подбежал к одному из деревянных шестов, на которых держалась сетка, и вскочил на нее. Лев продолжал преследование, удар его громадной лапы пришелся всего на расстоянии дюйма от ноги Мерфи. Промазав, лев еще раз взмахнул лапой со смертоносными когтями и вновь чуть-чуть промахнулся. Но вот третий удар — и от левого рукава Мерфи остались одни лохмотья.

Чтобы не стать жертвой четвертого, Мерфи подскочил на сетке. Он приземлился на переплетенные канаты на расстоянии нескольких футов от того места, с которого прыгнул, и, не давая себе передышки, подпрыгнул снова. Лев наносил по сетке удар за ударом, однако постепенно прыгающая жертва все больше вводила в замешательство и утомляла его.

Лев метался и рычал от гнева и растерянности между деревянным полом, по которому скользили его задние лапы, и сеткой, в которой путались передние. Мерфи старался совершать очередной прыжок как можно дальше от льва, так как понимал, что стоит хотя бы на мгновение позволить львиным когтям прикоснуться к нему, и это мгновение может стать последним.

— Мерфи, не изображайте поп-корн, спускайтесь и позвольте кошечке поиграть с вами.

«Я спущусь, — подумал Мерфи, — но не так, как ты полагаешь». Он сунул руку в карман и вытащил оттуда армейский нож. Мерфи не хотелось убивать животное, даже, несмотря на то, что у этого животного на его единственный нож приходилось четыре лапы с острыми как лезвия когтями. Когда лев в очередной раз рванулся вперед и попытался допрыгнуть до Мерфи, тот в четыре прыжка преодолел расстояние до одной из опор. И там перерезал канат, удерживавший всю сеть.

— Мерфи, так нечестно! — выкрикнул Мафусаил.

— Ты собираешься судить о том, что честно и что нечестно, старый маньяк?!

Мерфи прыгал по направлению к следующей опоре. Лев яростно метнулся за ним, но усталость уже начала брать верх. Он напоминал боксера-тяжеловеса в среднем раунде. «А может, я ошибаюсь, мне просто хочется думать, что лев утомлен?» — размышлял Мерфи. Впрочем, зверя определенно приводили в замешательство быстрые движения жертвы.

Лишь когда вторая сторона сетки упала под ножом, лев понял, что ему следовало вылезти из-под нее, однако было уже слишком поздно. Две его передние лапы безнадежно запутались в толстых канатах. Мерфи осторожно соскользнул на пол, стараясь держаться на безопасном расстоянии от когтей зверя.

Он явно переоценил свою безопасность, так как вдруг ощутил острую боль в левом плече, когда задняя лапа зверя, высвободившись из путаницы канатов, нанесла удар. Мерфи сделал усилие и бросился к одному из двух канатов, все еще удерживавших сетку. По полу ему удавалось перемещаться быстрее. В лучшем случае он сможет секунд на десять опередить льва, пока тот не освободился от канатов.

По боли в плече профессор понял, что придется подтягиваться, пользуясь одной только правой рукой, и тут Мерфи впервые признался себе, что совсем нелишними оказались те сотни подтягиваний, которые он еженедельно без особого желания выполнял в гимнастическом зале. Он поднялся, резко повернулся, подскочил к стойке, ухватился за нее и перерезал третий канат как раз в тот момент, когда лев уже почти выбрался из сети.

Теперь же лев просто рухнул на пол под новой порцией веревок. Время от времени он оглашал помещение ревом, прерывавшимся тяжелым дыханием, — зверь все еще пытался продраться сквозь густо оплетавшую его сеть. Мерфи скатился на пол, убедившись при этом, что находится достаточно далеко от животного.

— Ах, Мерфи, вы все испортили! — Мафусаил был явно вне себя от гнева. — Впрочем, вы храбрец. Для бесполезного преподавателя библейской истории у вас даже слишком много отваги.

Дышал Мерфи так же прерывисто и учащенно, как и лев, но ему удалось выкрикнуть:

— Как насчет того, чтобы отдать мне мой приз?

— Что ж, полагаю, вы его заслужили. Только это будет совсем не то, что вы думаете.

Мерфи выпрямился и взглянул на возвышение.

— Что ты затеваешь, Мафусаил?

— Приз прямо перед вами. Нужно лишь схватить его.

— Что схватить? Где?

У Мерфи возникло какое-то нехорошее предчувствие.

— О, физически вы все еще молодец, Мерфи, но, клянусь, из-за копания в старье мозги уже успели подернуться пылью. Взгляните на шею льва.

Мерфи заметил на шее льва тонкую кожаную повязку. К ошейнику была прикреплена красная трубка, размерами и формой напоминавшая большой футляр для сигары.

— О нет, Мафусаил! Неужели ты считаешь, что я снова буду сражаться со львом, чтобы заполучить вещицу, привязанную к его шее? Это самое настоящее безумие даже по твоим стандартам. — Мерфи замолчал и попытался оценить свои шансы выбраться из переделки живым. — А кстати, что в футляре?

Снова раздался кудахчущий смех Мафусаила.

— Ну что ж, Мерфи, сегодня мне удалось вас по-настоящему зацепить. Вы не устоите против такого соблазна. Я это знаю. Попытаетесь добыть сокровище. А на сей раз… хе-хе-хе… за свое любопытство вы наверняка поплатитесь жизнью.

Мерфи бросил взгляд на нож, который по-прежнему держал в руке. Искушение было велико, затем профессор все-таки передумал, сложил нож и сунул его в карман.

— Да вы настоящий бойскаут, Мерфи! Будете сражаться по справедливости?

Мерфи покачал головой, приближаясь к стойке, ближе других расположенной к барахтающемуся в сетке льву.

— Нет, Мафусаил, не совсем, но я как-нибудь переживу это. Если уж выбирать из вас двоих, то я, конечно, сегодня вечером предпочел бы прикончить тебя, хоть проклятая зверюга и заставила меня попотеть. Впрочем, это не остановит меня в тот момент, когда я смогу воспользоваться ее слабостью.

Он поднял тяжелый мешок с песком, которым закреплялась ближайшая стойка. Чтобы поднять такую тяжесть, требовались обе руки; от боли в окровавленном плече Мерфи даже вскрикнул и чуть не выронил мешок себе на ноги. Ему все-таки удалось подтащить мешок к тому месту, где лев пытался выпутаться из хитросплетения канатов, опутавших ему лапы.

— Тебе явно будет больнее, чем мне, — пробурчал Мерфи и опустил мешок на голову льва.

Лев рухнул на пол.

Чтобы удостовериться в собственной безопасности, Мерфи дождался, пока оглушенный зверь сделает несколько неглубоких вдохов, и медленно потянулся к кожаному ошейнику, на котором висел красный футляр. Затаив дыхание, он сорвал футляр со львиной гривы.

Мерфи держал в руках свою награду — очень легкую; невольно даже подумалось, что футляр пуст.

— Что в нем, Мафусаил? Надеюсь, не сигара? Поначалу Мафусаил ничего не ответил. Затем металлическая дверь распахнулась.

— Вы победили, Мерфи, а теперь убирайтесь. Насладитесь трофеем на досуге. Мне хочется сказать три очень важные вещи, ведь победитель заслуживает определенного уважения. Во-первых, как я уже говорил, эта вещичка и в самом деле очень опасна.

— Опасна в том смысле, что украдена?

— О, не имеет значения, каким образом она мне досталась. Так же как и в случае с остальными призами, которые вы получили от меня, можете не опасаться погони разгневанного владельца. Но есть кто-то другой, кто захочет добраться до вас, как только выяснит, что вы обладаете ею. Я не знаю, кто это и почему он (или они) так заинтересован в этой вещи, зато умею заметать следы. Тем не менее, я получил определенную информацию: есть некто, кому очень хочется завладеть этой вещицей, и он ни перед чем не остановится — да-да, именно так, ни перед чем.

— Завладеть этой вещицей? Что здесь лежит?

— А это как раз второе, что я хотел сказать. В футляре нет самого приза. Там ключ к нему. А что значит, ключ и что представляет собой ваша нынешняя награда — догадывайтесь сами. Мне почему-то кажется, что вы принадлежите к небольшой горстке обитателей нашей планеты, способных разгадать такую загадку. Я также могу сказать, что, если вам действительно удастся ее разгадать, это будет самая главная находка вашей жизни. Если, конечно, доживете до того времени.

— Но Даниил… Приз имеет какое-то отношение к Даниилу?

Мерфи начинал терять терпение.

— А это третье, что я собирался сказать, и последнее. Связь может показаться не столь уж очевидной, но, клянусь, она существует, и разгадка тайны сделает вас царем над всем вашим драгоценным кружком библеистов. Гарантирую. А теперь убирайтесь!

— Но, Мафусаил, ты не можешь оставить меня в подобной неизвестности. Что это такое?

— Могу и оставляю, Мерфи. Я проиграл и чувствую себя как любой проигравший.

Поморщившись, Мерфи бросил еще один взгляд на свое окровавленное плечо и направился к двери, крепко сжимая в руке футляр.

— Ну что ж, прощай, безумный простофиля! И спасибо за развлечение.

Когда Мерфи уже находился в дверях, Мафусаил рявкнул ему вслед:

— Мерфи, не слишком-то увлекайтесь своим библейским героизмом! С тем, что у вас в руках, будьте предельно осторожны. Если вам все-таки суждено погибнуть, я бы предпочел, чтобы это произошло в ходе одного из наших маленьких испытаний, и не хочу никому отдавать честь стать вашим убийцей.

Мерфи глянул в сторону возвышения.

— Ты неисправимо сентиментален, Мафусаил. Спасибо за предупреждение, но счет на данный момент таков: у христиан — одно очко, у львов — ноль.

2

Вавилон, 604 год до Рождества Христова

Вопль пронзил ночь Вавилона подобно вою громадного зверя в предсмертной муке. Он пронесся по каменным коридорам и был слышен даже за стенами дворца на залитой лунным светом рыночной площади и в запутанном лабиринте улочек, где ночевали нищие. Птицы на берегах большой реки тревожными голосами откликнулись на крик, а потом стаями поднялись над великим городом.

За воплем последовала тишина, показавшаяся еще более зловещей.

А затем метания, судорожные телодвижения, закатывание глаз, слезы — и все из-за немыслимо страшного сновидения. Жуткий неземной пейзаж, клубящийся хаос, образы и звуки из тех пределов, где обитает душа, находясь между сном и пробуждением.

Повелитель самой могущественной державы на земле был бессилен противостоять напору враждебных сил на его собственную душу.

Дюжина стражников, крепких молодцов, с громким топотом неслась по каменным плитам дворца, выкрикивая приказы. Свет от наспех зажженных факелов освещал до смерти перепуганные лица под шлемами гвардейцев, сновавших по дворцу в поисках той опасности, которую они не сумели предвидеть.

С обнаженными мечами ворвались стражники в опочивальню царя, взглядом ища блеск или тень от кинжала убийцы. Среди теней опочивальни не было тени убийцы, однако облегчения никто из них не почувствовал, так как каждый предпочел бы лицом к лицу столкнуться с самым страшным заговорщиком, нежели увидеть распростертое безжизненное тело властелина.

Навуходоносор, повелитель вавилонской империи, победитель египетской армии под Кархемишем, покоритель Иерусалима, уже несколько раз разрушавший великий город, царь, чье имя рождало ужас в самых отважных сердцах, сидел на огромной кровати из черного дерева, широко открыв глаза, с подергивающейся от страха челюстью и со смертельно бледным лицом. Подушки на постели были влажны от царственного пота.

— Мой повелитель!

Ариох, начальник царской стражи, сделал шаг по направлению к царю, прекрасно зная, что излишнее приближение к владыке может повлечь смерть. И все-таки он хотел убедиться. На теле царя нет никаких следов от оружия, и убийца не смог бы так быстро убежать. Значит, царь отравлен? Дыхание государя было неровным, он судорожно прижимал руку к сердцу. Однако производил впечатление скорее человека, чем-то сильно потрясенного, нежели испытывающего боль. Если бы царь был отравлен, то сейчас бился бы в конвульсиях, прижимая руки к животу.

Немного придя в себя и зная, что нужно как-то успокоить людей, все еще пребывающих в панике, стражник терпеливо ждал.

— Сон.

Это был шепот царя. Привычный гром, вдруг ставший не более чем веянием ветерка.

— Сон, мой повелитель?

Глаза Ариоха сузились. Даже сон может быть опасен. Насланный умелым чародеем, знатоком черной магии, сон способен убить не хуже клинка.

— Прости меня, повелитель. Что за сон? — Царь повернулся, чтобы взглянуть на него.

— Бесспорно, ужасный сон, — поспешно добавил стражник.

Царь закрыл глаза, словно пытаясь припомнить забытое имя или лицо давно умершего друга.

— Нет, — произнес он наконец. Голос царя возвысился до почти привычных интонаций, когда он схватил со столика глиняный кувшин с вином и в ярости швырнул его на пол. — Я не могу сказать. Я ничего не помню!

— Говорите!

Глядя на стоявших перед ним людей, царь сжимал подлокотники золотого трона, впиваясь пальцами в искусно вырезанные головы львов.

Люди эти являли собой странное зрелище. Два мрачноглазых халдея с обритыми головами и совсем голые, если не считать полотняной набедренной повязки и священных амулетов на шее. Чернокожий нубиец со шкурой леопарда на худых плечах. Египтянин, чье простое белое одеяние из хлопка оттенялось густо подведенными черной краской глазами. И вавилонянин, жрец Мардука Насылателя Чумы собственной персоной.

Приказ царя гласил: «Приведите ко мне самых великих магов. Соберите их со всех концов Вавилона, ибо душа моя стенает. Я должен узнать, что значит мой сон».

Маги стояли полукругом у подножия царского трона, и на лицах их сверкал пот, пот ужаса перед царским гневом.

И царь возопил еще раз:

— Говорите же, грязные псы, или, клянусь, ваши жалкие потроха станут пищей шакалов еще до захода солнца!

У магов не было оснований сомневаться в правдивости его слов. Со времени того страшного сна царь ни о чем другом не мог и думать. Его ночи превратились в мучительную агонию бессонных метаний, а дни заполнились бесплодными попытками вспомнить хоть крошечный фрагмент сна.

Теперь это за него должны были сделать мудрые чародеи. Если же им не удастся… ровный строй солдат за троном царя, держащих наготове короткие пики, красноречиво демонстрировал, какими будут последствия.

Мучительная тишина длилась и длилась. И тут Амуккани, предводитель халдейских прорицателей, откашлявшись, попытался угодливо улыбнуться царю.

— Возможно, моему повелителю послано видение от самого Кишара — видение, которого достоин только царь. Возможно, бог лишил тебя памяти, чтобы ты не смог рассказать его простым смертным.

Он низко поклонился, а Навуходоносор впился в халдея пронзительным взглядом.

— И какой же в этом смысл, глупец? Послать мне видение, чтобы отнять его. Если оно даже предназначено только для меня, я должен знать его!

Перебирая напомаженные локоны бороды, царь повернулся к Ариоху.

— Надеюсь, пики твоих солдат остры. Эти типы, присвоившие себе звание мудрецов, скользки, как угри.

Начальник стражи расплылся в улыбке. Подобно большинству вавилонян он боялся могущества магов не меньше, чем могущества демонов. Недурно бы полюбоваться, как они будут извиваться на остриях пик.

Чувствуя, как быстро уходит время, театральный возглас издал египтянин, так, будто неожиданная мысль посетила его.

— Мой повелитель! Я вижу! Мой разум осветился светом, словно зажгли тысячи факелов. И там, среди огней, река из пламени, и на реке…

— Молчи! — загремел голос царя. — Неужели ты рассчитываешь провести меня? Неужели думаешь, что я одна из тех глупых старух, что платят тебе за предсказания? Когда кто-то в точности расскажет мне мой сон, я сразу пойму это. И я сразу понимаю, когда какой-нибудь паршивый пес хочет обманом заставить меня поверить в то, что знает его. Довольно! Железо копий положит конец твоей лжи!

Он поднял руку, давая копьеносцам знак приготовиться.

— Постой! Заклинаю тебя, повелитель! — Второй халдей сделал шаг вперед, словно хотел прикоснуться к царю. — Пощади нас, и, клянусь, твой сон будет истолкован.

Рука Навуходоносора опустилась. Он с удивленной улыбкой взглянул на говорившего.

— Никто из вас до сих пор не сумел мне сказать ничего, кроме лжи и уловок. Какой мне будет прок оттого, что я пощажу вас?

Халдей сглотнул, во рту у него пересохло.

— Мы не можем рассказать тебе твой сон, повелитель, верно. Но я знаю того, кто сможет.

Царь вскочил на ноги, и все предсказатели как один съежились от ужаса.

— Кто он? Кто этот человек?

— Один из евреев, повелитель, — ответил халдей. — Приведенный сюда из Иерусалима.

Чародей выпрямился, вновь обретя надежду, что ему удастся дожить до завтрашнего дня.

— Этого еврея зовут Даниил.

3

Шейн Баррингтон принадлежал к тем людям, которые никогда не ведают страха. Мальчишкой он рос на мрачных улицах Детройта, научивших его, что, если хочешь выжить, ты никогда не должен выказывать слабость, никогда не должен демонстрировать противнику свой страх, каким бы сильным и крутым ни был враг.

Уроки улицы сослужили потом Шейну неплохую службу и в залах заседаний крупных компаний. «Баррингтон комьюникейшнс» в настоящее время являлся одним из крупнейших медиагигантов на планете, и успехи компании зиждились на двух главнейших китах: на стремлении Баррингтона беспощадно давить любого конкурента, с одной стороны, и на почти гениальной способности манипулировать числами — с другой.

И вот теперь, когда личный самолет магната «Гольфстрим-IV» приближался к берегам Шотландии, Шейн всматривался в ледяную тьму и чувствовал, как морозный холод пронизывает его до самых костей. Впервые в жизни Шейн Баррингтон боялся.

В сотый уже раз он пробегал глазами помятую и покрывшуюся пятнами пота распечатку. В сотый уже раз просматривал колонки чисел, небольшие ряды цифр, в которых мог таиться конец всему тому, что Баррингтон с таким трудом создавал, ради чего лгал и преступал все мыслимые нравственные законы. Маленькие ряды цифр, которые были способны уничтожить его не хуже пули, пушенной в затылок.

Шейн уже отбросил всякие попытки понять, каким образом произошла утечка сведений об особых способах ведения бухгалтерии в «Баррингтон комьюникейшнс». Уникальные сверхсовременные системы кодирования информации в сочетании с угрозой самых тяжелых последствий для любого, кто посмел бы перейти ему дорогу, позволяли Шейну надежно сохранять секреты на протяжении двадцати лет. Вне всякого сомнения, сотрудники Баррингтона были слишком умны — или слишком глупы! — чтобы предать его. Значит, кто-то из бывших конкурентов по бизнесу?

Перед мысленным взором Шейна прошла галерея лиц и имен, однако всех пришлось отбросить. Один спился, другой повесился в собственном гараже… Всех их, так или иначе, сломала жизнь или сам Шейн.

Кто же в таком случае послан ему электронное письмо?

Рано или поздно он найдет пославшего.

Когда первые лучи рассвета осветили горизонт, Шейн бросил взгляд на свой «Ролекс» и прикинул, к какому времени самолет прибудет в Цюрих. Немножко раньше, чем настаивал шантажист. Еще несколько часов — и они встретятся лицом к лицу. И цена спасения станет, ясна для Шейна.

К моменту когда «Гольфстрим» приземлился на взлетно-посадочную полосу в аэропорту на окраине Цюриха, Баррингтон уже успел принять душ, побриться и переодеться. Темно-синий костюм, сшитый по атлетической фигуре, подчеркивал все ее классические достоинства. Шейн долго рассматривал себя в зеркале в ванной. Лицо слишком жесткое, чтобы назвать красивым, тонкие губы, грубые скулы, холодноватые искорки серых глаз, в которых еще частенько проглядывал огонек юношеского честолюбия… Лишь седина, все больше проступавшая на висках, хоть как-то смягчала внешность безжалостного воина.

Последние часы Шейн в основном использовал для того, чтобы успокоиться и сконцентрировать энергию, черпая силы из неиссякаемых источников уверенности в себе, составлявших самую суть его «я». Сходя по трапу, он уже чувствовал необходимую собранность, словно закаленный боец перед битвой. Одно было совершенно ясно: без сражения он не уступит.

Неподалеку от самолета был припаркован сверкающий черный «мерседес». Рядом с машиной на пронизывающе холодном утреннем ветру стоял водитель в форменном костюме, с лицом землистого цвета и ничего не выражающими глазами. При приближении Баррингтона он открыл заднюю дверцу и жестом пригласил его сесть.

— Итак, куда же мы направляемся? — спросил Баррингтон, когда «мерседес» свернул на извилистую горную дорогу, казалось, устремлявшуюся прямо в облака.

В зеркало заднего обзора он увидел лишь слегка растянувшиеся в улыбке губы водителя.

— Я ведь задал вам вопрос. И жду ответа. Я требую ответа!

Трудно было не расслышать мрачноватую угрозу, прозвучавшую в его словах, произнесенных подчеркнуто ледяным тоном, но водитель даже бровью не повел. Мгновение он выдерживал взгляд Баррингтона, ответив тем же пустым, ничего не выражающим взором, каким встретил его в аэропорту, а затем вновь обратил внимание на дорогу, змейкой поднимавшуюся в гору.

И тут вся ярость, которую Баррингтону приходилось сдерживать в течение последних двадцати четырех часов, вырвалась наружу. Он наклонился вперед, схватил водителя за плечо и проорал ему в ухо:

— Отвечай мне, или, клянусь Богом, ты страшно пожалеешь о своем молчании!

Водитель плавным движением остановил машину посередине узкой части дороги, с одной стороны которой зияла жуткая пропасть. Очень медленно он повернулся лицом к Баррингтону и взглянул ему прямо в глаза, после чего зажег верхний свет в салоне и открыл рот. Баррингтон увидел, что у шофера нет языка.

Баррингтон в ужасе откинулся на спинку сиденья, автомобиль резко рванул вперед, и единственными звуками, которые теперь нарушали гробовое молчание, были спокойный гул мотора и глухие частые удары сердца Шейна.

Замок, вынырнувший из-за поворота дороги, вырастал из горного склона подобно злобной горгулье, прилепившейся к скату церковной крыши. Массивные гранитные стены со стрельчатыми башенками, устремлявшимися в затянутое тучами небо, словно заключали в свои объятия тьму, а горстка древних узких окошек излучала неверный болезненный свет. На часах Баррингтона был почти полдень, но когда из обложенного тяжелыми тучами неба по крыше машины забарабанил дождь, ему показалось, что внезапно наступила ночь. Во мраке, что сгущался впереди, замок напоминал какой-то образ из кошмара.

Пока Баррингтон пытался лучше рассмотреть средневековые башни за темной пеленой дождя, автомобиль остановился, водитель распахнул заднюю дверцу, раскрыл над пассажиром широкий старомодный зонт и жестом пригласил Баррингтона пройти в массивные железные ворота.

Сделав глубокий вдох и попытавшись убедить себя в том, что день, в общем, неплохой и что он находится в современной цивилизованной стране в двадцать первом веке — как бы ни пыталось обмануть Шейна на сей счет собственное зрение, — Баррингтон проследовал за водителем.

Его едва ли удивило, когда тяжелая дверь бесшумно отодвинулась и Баррингтона опять же жестом пригласили войти в громадный, напоминающий пещеру зал. Шейна поразил только внезапный луч света, осветивший часть стены слева от него, которая, как, оказалось, была из сверкающего металла. Нужно пройти туда? Он повернулся к своему провожатому, но тьма уже поглотила его. Баррингтон был в полном одиночестве, и, несмотря на неземной холод, по его спине пробежала струйка пота.

Сделав над собой усилие, Шейн направился к стальной двери, с приятным шорохом открывшейся при его приближении. Когда Баррингтон вошел в лифт, находившийся за дверью, которая с тем же шорохом закрылась за ним, ему впервые за всю жизнь захотелось помолиться.

К моменту, когда лифт изверг его наружу, у Баррингтона возникло ощущение, что он погрузился в самое нутро альпийских гор, а страшная неземная тишина вызвала в нем мгновенную панику — Шейну почудилось, что его замуровали живьем.

Раздавшийся внезапно громкий голос привел его в себя:

— Добро пожаловать, мистер Баррингтон. Мы рады, что вы нашли время посетить нас. Пожалуйста, садитесь.

Механически, словно зомби, Баррингтон почти на ощупь продвигался в густом полумраке к резному креслу, располагавшемуся справа от него. Осторожно и без излишней торопливости усевшись в кресло, будто это был электрический стул, которому предстояло лишить его жизни, Баррингтон поднял голову в надежде, наконец, встретиться взглядом со своим мучителем.

Вместо этого он разглядел неподвижные силуэты семерых людей, сидящих за большим столом из обсидиана.

Все фигуры освещались сзади и оттого производили впечатление чего-то неопределенно черного и плоского, подобно луне в момент полного солнечного затмения, и, естественно, никаких черт лица ни у кого из них Баррингтон разглядеть не смог.

Вновь зазвучал тот же голос. Казалось, он исходил от фигуры, что занимала центральное место среди этой семерки. Голос был не таким уж громким, однако за четко артикулируемыми гласными слышался скрежещущий призвук, вызвавший у Баррингтона невольное ощущение, будто кто-то царапает ногтями по школьной доске.

— Ваше присутствие здесь доказывает, что вы понимаете серьезность положения, мистер Баррингтон. Значит, у вас еще есть надежда. Но только в том случае, если, начиная с этого момента, вы будете выполнять все наши приказания.

У Баррингтона закружилась голова, наверное, как у лягушки, которую гипнотизирует гадюка. И даже в таком состоянии он не мог не возмутиться.

— «Приказания»?! Я не имею ни малейшего представления о том, кто вы такие, — я даже не уверен, что понимаю, кто я сам такой! — но в одном я совершенно уверен: никто никогда не приказывал, и не будет приказывать Шейну Баррингтону.

Его слова отозвались эхом в темноте. На какое-то мгновение Шейн даже подумал, что, возможно, одержал победу, сместив равновесие сил в свою пользу. Что ж, надо переходить в наступление.

И тут он услышал смех. Вначале очень тихий, но постепенно нарастающий, пока, наконец, своим грохотом он не наполнил все помещение подобно шуму водопада. Смех был женский и исходил от крайней фигуры слева.

— О, мистер Баррингтон, мы знали, что вы лишены всяких нравственных устоев. Откровенно говоря, рассчитывали, что у вас есть мозги. Неужели вы до сих пор еще не поняли? Теперь вы принадлежите нам. Душой, если, конечно, таковая у вас имеется, и телом. И мы не побоимся при надобности разлучить одно с другим.

Дама, очевидно, получала громадное удовольствие оттого эффекта, который могли произвести ее слова, и сделала паузу, чтобы продолжение прозвучало еще весомее.

— Информация о тайных методах компании «Баррингтон комьюникейшнс» за последние два десятилетия гарантированно отправит вас за решетку на всю оставшуюся жизнь — в случае, конечно, если мы ее обнародуем.

Вновь та же эффектная пауза.

— Конечно, если до того, как вами займется правосудие, разгневанные акционеры, которых вы столь блестяще водили за нос, не доберутся до вас и не превратят вас и ваши роскошные офисы в кровавое месиво.

Из темноты зазвучал еще один голос с глуховатыми интонациями и отчетливым британским акцентом:

— Вы не должны заблуждаться, мистер Баррингтон. Наше приглашение было послано вам исключительно по необходимости, из-за осознания всех возможных последствий многочисленных нарушений вами коммерческого законодательства. Подобно айсбергу — айсбергу из бесчисленного количества финансовых нарушений, ваши преступления могут устроить вам такую катастрофу, по сравнению с которой гибель «Титаника» покажется детским баловством в ванне.

Баррингтон собрал последние остатки присущей ему наглости:

— Невозможно. Очевидно, вы подкупили нескольких жалких людишек, чтобы они собрали для вас побольше грязи, но вряд ли они смогли обнаружить нечто большее, чем просто не совсем корректные манипуляции с фондами…

Его прервал голос с британским акцентом:

— Не принимайте нас за идиотов, мистер Баррингтон. Мы располагаем всей информацией: затраты капитала, заносившиеся в статью прибыли; оффшорные компании, которые должны были производить впечатление активов, тогда как на самом деле скрывали пассивы. Не говоря уже об угрозах конкурентам, о запугивании. Каким образом даже в нашу эпоху неправедных доходов вы, сэр, сумели побить все мировые рекорды по преступлениям в сфере бизнеса?

Ну, вот, наконец, подумал Баррингтон. Расплата. Он всегда полагал, что слишком умен, слишком беспощаден, чтобы расплачиваться хоть за какой-то из своих грехов. И вот теперь помимо его воли лица людей, которых Шейн погубил на пути к титулу одного из богатейших и могущественнейших людей мира, стали мелькать у него в памяти. Плачущая вдова бывшего партнера по бизнесу, которого он довел до самоубийства. Старики, пенсионные запасы которых он беззастенчиво грабил, чтобы покрывать собственные долги.

— Значит, вы все-таки не хотите меня сдавать? — слабо прохрипел Баррингтон.

Ему ответил новый голос — мужской, с испанским акцентом и резкими интонациями, вызывавшими ассоциации с клекотом хищной птицы:

— Естественно, мы пригласили вас сюда, сеньор Баррингтон, не для того, чтобы вручить вам премию за достижения в бизнесе. Хотя мы не видим никакой выгоды и в том, чтобы выдавать вас властям.

Проблеск понимания промелькнул в глазах Баррингтона.

— О, я понял. Вы хотите сами попробовать…

Начатое было рассуждение так же мгновенно и закончилось при звуке громкого удара рукой по столу, тем более поразившего Баррингтона, что он сразу же понял, что рука женская.

— Сядьте и прекратите нести вздор! — Баррингтон опустился в кресло.

— Попробовать? Перед вами не вымогатели из мафии. Неужели вы до сих пор не поняли? Вы принадлежите нам, Баррингтон.

Послышалось покашливание, и вслед за этим раздался голос с британским акцентом:

— Теперь, когда вы осознали свое положение, позвольте мне предложить вам альтернативу жизни за решеткой — без сомнения, весьма непродолжительной.

Баррингтону почудилось, что он видит зловещую ухмылку на лице, скрытом от него густой тенью.

— Мы избрали вас, мистер Баррингтон, исходя из того, что вы для нас можете сделать. Исходя из той помощи, которую вы в силах оказать в наших… предприятиях. Мы готовы вложить в «Баррингтон комьюникейшнс» как минимум пять миллиардов долларов. Вполне достаточно, чтобы оплатить все те долги, что вы так хитро скрывали, и продолжить уничтожение оставшихся конкурентов. Достаточно, чтобы сделать вас человеком номер один в области коммуникаций. Но с условием, конечно: вы будете работать на нас. На СЕМЕРЫХ.

У Баррингтона внезапно закружилась голова. Он чувствовал себя как приговоренный, отсчитывавший последние секунды перед казнью, когда вдруг появился начальник тюрьмы с сообщением о помиловании и чеком на несколько миллиардов долларов. Улыбаясь, Баррингтон подумал, что сделает все, абсолютно все, чего бы от него ни потребовали.

— Полагаю, предпочтительнее вторая альтернатива, — произнес Шейн Баррингтон, и к нему стало возвращаться самообладание, по мере того как горячий поток адреналина наполнял артерии. — А теперь скажите мне, что я должен для вас сделать.

За стенами замка тучи еще более плотным кольцом обступили величественное строение, колючий ветер плясал вокруг бастионов. Посреди поминального пения стихий один лишь замок сохранял свой холодный, темный и молчаливый облик.

В непроницаемой тишине подземных галерей не был слышен стук захлопывающихся железных ворот. Не слышали СЕМЕРО, сидевшие за столом, и приглушенного рокотания «мерседеса», отправившегося в обратный путь. Но они знали: Баррингтон уехал, а все его мысли захвачены новой миссией — они не ошиблись в выборе.

Мягкое освещение скрытых прожекторов возвратило СЕМЕРЫМ их обычное человеческое обличье. Тем не менее, даже позволив себе немного расслабиться в полном и надежном одиночестве, каждый из них продолжал излучать пугающую ауру. Третий справа — круглолицый мужчина с серебристой гривой редеющих волос — поправил очки с узкими линзами и с улыбкой повернулся к человеку, чей громкий голос первым нарушил тишину с приходом Баррингтона:

— Ну что ж, Джон, должен извиниться перед вами. Баррингтон и в самом деле оказался превосходным выбором. Меня теперь даже несколько удивляет, что он раньше сам не вызвался помогать нам. Похоже, он с истинным восторгом отнесся к своим новым обязанностям.

Сохраняя мрачное выражение лица и не сводя глаз с кресла, где несколько минут назад сидел Баррингтон, говорившему ответил Джон Бартоломью, и было что-то такое в его тоне, от чего мороз пробегал по коже:

— Время для комплиментов еще не пришло, господа. Реализация нашего великого плана только начинается, и многое предстоит сделать.

— Джон, Джон! Начатое нами уже не может быть остановлено! — воскликнул англичанин. — Я, конечно, склоняю голову перед твоими грандиозными познаниями в сфере коммерции. Но, как человек церкви, я, полагаю, мог бы претендовать на особое внимание к… ну, назовем это «духовным измерением». Вспомни о Данииле, вспомни о сне Навуходоносора. Вспомни его толкование! — В сильнейшем возбуждении он схватил Бартоломью за руку. — Вне всякого сомнения, по плану СЕМЕРЫХ, нашему плану, истинная мощь Вавилона — темная мощь Вавилона! — восстанет вновь!

4

Теперь Мерфи уже и не знал, что хуже: сильная боль от следов львиных когтей на плече или приступ гнева и возмущения, которым его встретила жена. Правда, гнев со временем неизбежно иссякнет. По крайней мере, Мерфи на это рассчитывал.

— Итак, Майкл. — Будучи в немилости, он всегда был «Майклом». — Скажи мне, почему я не такая, как все?

Мерфи издал еле слышный стон, когда Лора прикоснулась к его плечу тампоном с антисептиком, надавив немного сильнее, чем необходимо.

— Другие жены, неожиданно вернувшись, домой рано утром, застают своих мужей в постели с другими женщинами, или за спором с соседом по поводу очередного спортивного матча, или просто пьяными вдрызг. — Она сделала паузу, чтобы налить еще несколько капель антисептика на свежий тампон. — А мне посчастливилось стать женой человека, которого по возвращении домой я обнаруживаю едва ли не растерзанным львом! — На мгновение Лора прервала свое занятие и сладко улыбнулась Майклу. — Ну-с, объясни мне, чем я заслужила Божье благословение?

Далеко не в первый раз Мерфи произнес про себя благодарственную молитву за то, что ему удалось найти такую чудесную женщину, и за то, что каким-то, как ему казалось, совершенно мистическим образом она согласилась стать его женой. Мерфи принимал это словесное наказание — и тоже далеко не впервые в жизни, — зная, что задала Лора ему трепку только потому, что он ей действительно небезразличен. К тому же наказание им вполне заслужено.

В том, что Лора приехала как раз сейчас, несомненно, проявилась воля Божья. Последний день конференции, посвященной поиску затерянных городов, отменили — внезапно заболел профессор Дельгадо из Мексиканского археологического института, истинная звезда всего мероприятия. И, чувствуя, с одной стороны, разочарование из-за невозможности услышать легендарные истории великого ученого, а с другой — определенную радость оттого, что проведет значительно меньше времени, чем предполагалось, вдали от Мерфи, Лора бросилась в аэропорт и села в первый же самолет из Атланты.

— Я надеялась преподнести тебе сюрприз, — проговорила Лора, криво улыбаясь. — Увы, в нашей семье именно мне постоянно преподносят сюрпризы.

Она закончила процедуру дезинфекции ран Мерфи, и он увидел отражение жены в зеркале ванной: Лора кивала, глядя на результаты своей работы. После этого она помогла ему натянуть майку. Оба понимали, что сам Мерфи с работой по промыванию ран никогда бы не справился.

Внизу Лора усадила его в одно из кресел-качалок и отправилась в маленькую кухню. Вернулась она с двумя большими чашками горячего чая.

— Ну что ж, профессор, кажется, вы не умрете от ран. И теперь ваша чудесная, терпеливая жена вполне успокоилась и готова выслушать любой ваш бред. Поэтому сидите здесь, старайтесь во второй раз за сегодняшний вечер не свалиться с кресла и поведайте мне свою историю.

Мерфи тяжело вздохнул. История ей явно не понравится.

— Это был он. Мафусаил. Я получил от него послание, когда работал в кабинете. Весьма интригующее.

— И ты все бросил и отправился туда, куда позвал тебя этот сумасшедший? — В глазах Лоры мерцали искорки гнева. — Ах, я и забыла, ведь передо мной Майкл Мерфи, всемирно известный археолог-авантюрист. Для него не существует опасных заданий. И чем они безумнее, тем лучше. Она покачала головой.

Мерфи подождал, пока Лора более или менее успокоится. Наконец она сделала глоток чая, и Майкл понял, что может продолжать.

— Он сказал «Даниил». Книга пророка Даниила. Разве это могло оставить меня равнодушным?

— И в результате ты — в логове льва. Я правильно понимаю?

— Совершенно верно. — Мерфи поставил чашку на кофейный столик между креслами и наклонился к Лоре. — Одна из важнейших библейских книг. Главнейший источник пророчеств. В ней есть все: сон Навуходоносора, статуя, все… — От волнения он даже забыл о пульсирующей боли в плече. — Мафусаил предложил мне артефакт, имевший отношение к книге Даниила. Столь веские доказательства наверняка заставят замолчать скептиков, называющих эту книгу простой выдумкой. Ты только представь, какие возможности открывались передо мной!

Лора откинулась на спинку кресла.

— И единственное, что тебе предстояло сделать, чтобы заполучить пресловутый артефакт, — это сразиться в трех раундах со львом-людоедом, — произнесла она ледяным тоном.

— Ну-ну, дорогая, могло быть и хуже, — возразил Мерфи, широко улыбаясь. — Если бы речь шла об Апокалипсисе, пришлось бы столкнуться лицом к лицу с самим Зверем.

Лора бросила на него еще более холодный взгляд. Не смешно. Совсем не смешно.

Мерфи решил испробовать другую тактику:

— Милая, суть в том, что Мафусаил, конечно, безумнее мешка со змеями, но ему надо отдать должное: он всегда играет по правилам…

— По собственным правилам, — прервала его Лора. — По правилам сумасшедшего мистификатора, который не находит более достойной цели для своих немыслимых трат, нежели заманивать тебя в очередную ловушку. И ты каждый раз попадаешься на приманку!

— Да, потому что его правила гласят, — продолжал Мерфи как ни в чем не бывало, — что если я выигрываю в игре, то получаю приз. Послушай, Лора, мы уже обсуждали этот вопрос. Я знаю, это кажется безумием, но так оно и есть. Я не какой-нибудь «серединка на половинку». Если я что-нибудь люблю, то люблю всей душой и телом. Так я люблю свою работу, так пытаюсь любить Бога, и, прежде всего так я люблю тебя. Это многосторонняя сделка, любимая, даже в такие вечера, как сегодняшний, когда тебе кажется, что вознаграждение, полученное тобой, — приз для идиотки.

Лора почувствовала, что терпит поражение, и нахмурилась. Она высказала все, что у нее накипело. От Мерфи легче потребовать, чтобы он перестал дышать, чем просить не поддаваться на искушения Мафусаила. И хотя она никогда ему в этом не признается, беззаветное стремление Мерфи доказать истинность сказанного в Библии составляло одну из главных причин ее любви к нему.

Лора выдержала еще секунд десять и сдалась, протянув к мужу руки и обняв его.

— Невозможный Майкл Мерфи, — прошептала она, называя его именем «Невозможный», которое специально для мужа придумала несколько лет назад, — ты прекрасно знаешь, что самое невозможное в тебе — это то, что я могу сердиться на тебя гораздо меньше того времени, что проходит между твоими очередными авантюрами.

Мерфи кивком показал на стол. Оба взглянули на красный футляр, невинно лежащий на кофейном столике подобно неразорвавшейся бомбе.

— Ну ладно, Мерфи. — Лора улыбнулась ему, затем на ее лице появилось выражение глубокой озабоченности, и Мерфи даже немного испугался, ожидая новых укоров. — Твое кровотечение сильнее, чем я предполагала. Когти льва вошли в плечо глубже, чем я думала поначалу. Придется отвезти тебя в больницу, чтобы наложили швы. И никаких возражений!

Хотя раньше Мерфи отверг ее настояния отвезти его в отделение скорой помощи, теперь оставалось только покориться.

Лора смягчилась.

— Эх, — сказала она, положив руку на здоровое плечо Мерфи, — раз уж ты потратил так много усилий, чтобы заполучить эту вещь, завтра после твоей лекции я зайду к тебе, и мы вместе взглянем на содержимое футляра.

5

— Значит, вы ежедневно рискуете жизнью?

— Верно, дружище. Одна случайная ошибка — и конец!

Бармен, протирая стаканы неподалеку от единственной пары посетителей, находившихся в тот момент в его баре, невольно прислушивался к разговору. Он покачал головой и продолжил свое занятие. Здесь, в мрачноватом баре в городишке Астория, под величественной сенью не слишком далекого Манхэттена, бармен чувствовал себя за много миллионов миль от суеты большого города.

Уже в течение целых двадцати минут он слушал болтовню двоих человек, между которыми стояла всего одна кружка пива. Она предназначалась для Фарли — настоящего «героя» и завсегдатая бара.

Второй парень был не местный. Наверняка не местный, местный не стал бы болтать с Фарли так долго. Любой другой завсегдатай бара знал, что Фарли — зануда, способный без конца говорить о том, как опасна его работа. На самом же деле Фарли вовсе не морской пехотинец, а обыкновенный мойщик окон!

Бармен снова взглянул на незнакомца. Он бы решил, что парень глухой, раз так долго слушает болтовню Фарли, однако чужак буквально ловил каждое слово рассказчика. И при этом не пил ничего крепче воды.

Когда он попросил стакан воды — простой воды, даже не минеральной, — бармен начал по заведенной привычке выговаривать ему на тот счет, что это бар, а не общественный источник питьевой воды, но было что-то такое в поведении незнакомца, что мгновенно его остановило. И нельзя сказать, чтобы человек этот выглядел как-то особенно угрожающе. Если Фарли представлял собой предельно бесцветный человеческий тип с рыхлой фигурой и одутловатой физиономией, то беседовавший с ним незнакомец выглядел еще более тускло: седоватый, в тяжелых очках с толстыми линзами, с широким носом, неприятно пористой кожей, да к тому же еще и сутулый. Вот только если от Фарли исходила одна-единственная угроза — умереть от скуки, слушая его идиотски однообразные истории, в этом непритязательном посетителе было что-то такое, что сразу же отбило у бармена всякое желание связываться с ним.

— Эй, — услышал он голос незнакомца, — а как ты насчет гамбургера? — И тут же, демонстрируя недюжинную проницательность — ведь все знали Фарли как самого прижимистого парня во всей Астории, — незнакомец добавил: — Я плачу.

Провожая взглядом эту парочку, неспешно покидавшую его бар, бармен не стал тратить время на то, чтобы выяснить, не оставил ли Фарли ему какие-нибудь чаевые, но, к своему полнейшему изумлению, обнаружил пятидолларовую банкноту под пустым стаканом, из которого незнакомец пил воду.

«Черт, — подумал бармен, — надеюсь, он еще заглянет».

Он и не предполагал, что ему больше никогда не суждено увидеть никого из этих двоих.

Выйдя из бара, незнакомец сказал:

— Почему бы нам не воспользоваться моей машиной? Она стоит как раз за углом.

Фарли кивнул и последовал за ним.

— Эй, дружище, повтори-ка, как тебя зовут.

— А я тебе еще и не говорил.

Незнакомец остановился перед темно-зеленым джипом. Остановился и Фарли — на лице его читалась озадаченность.

— И то верно. И как же тебя зовут?

Незнакомец, казалось, не услышал вопроса, он вертел головой по сторонам, оглядывая пустынную улицу. Затем Фарли заметил, что он производит какие-то быстрые движения руками вокруг головы.

Происходящее еще больше озадачило Фарли.

Тут незнакомец повернулся и взглянул на Фарли. Вот только лицо, которое теперь смотрело на него, было совсем не похоже на то, с которым Фарли имел дело всего несколько мгновений назад. Седой парик, очки, нос — все исчезло.

— Тебе мое имя не понадобится.

Мгновенно рука незнакомца коснулась шеи Фарли. Прежде чем Фарли успел крикнуть, на месте прикосновения появилась тонкая струйка крови. Теперь он изо всех сил пытался издать хоть какой-нибудь звук, но у него ничего не получалось.

— Тебе вообще больше ничего не понадобится. — Незнакомец еще раз протянул руку, схватил обмякшее тело Фарли и бросил в машину. — То, что мне было нужно от тебя, я уже получил.

Он сел за руль. Вытер кровь с указательного пальца на правой руке о рубашку трупа, который усадил рядом с собой. Фарли возражать не станет, подумал он. Затем незнакомец извлек сотовый и, набирая номер, глянул на указательный палец в зеленоватом свете телефона. На первый взгляд палец казался вполне обычным указательным пальцем, но, присмотревшись повнимательнее, можно было заметить, что это протез, искусно вылепленный и окрашенный, чтобы не отличаться от настоящего. За исключением самого кончика — того места, где должен быть ноготь. Вместо ногтя палец заканчивался идеально заточенной бритвой.

На его звонок ответили единственным словом:

— Да.

Незнакомец говорил холодным, непроницаемым, лишенным интонаций голосом, принципиально отличавшимся от того живо-эмоционального тона, который он использовал в разговоре с Фарли:

— Готов выполнять дальнейшие указания. Он выпрямился в ожидании.

— Продолжай, — сказали ему. — И, Коготь, держись крепче.

Человек, известный под кличкой Коготь, выключил телефон, снова убедился, что на пальце, за который он и получил свое прозвище, не осталось следов крови. Затем сбросил тело Фарли на пол и отправился туда, где собирался отделаться от тела. Туда, где это тело никогда не будет найдено.

Коготь позволил себе мрачно улыбнуться. «Держись крепче…» Ему приходилось держаться изо всех сил, у него ведь не было другой альтернативы. А у сидевшего рядом с ним мистера Фарли не осталось вообще никаких альтернатив.

Царь и пленник-иудей смотрели друг другу прямо в глаза, и царь не без удивления отметил, что раб выдерживает его взгляд. Правда, рядом с ним не было стражей со смертоносными мечами и устрашающей внешностью, от вида которых этот человек, несомненно, пришел бы в трепет. Но разве недостаточно царского присутствия, величия и могущества Навуходоносора, чье имя внушало ужас князьям и царям соседних стран, чтобы вызвать благоговейный страх в еврейском рабе?

Тем не менее, человек этот производил впечатление абсолютного спокойствия и терпеливо ждал, пока царь соблаговолит заговорить. И в самом деле, весьма странно. Иудеи славятся умом. Незнакомец, похоже, до сих пор еще не понял, что его жизнь зависит от правильного ответа на вопрос царя. Ответа, который не смогли дать мудрейшие мужи.

Царь оценивающим взглядом рассматривал простую одежду из шерсти, свободную расслабленную позу — не наглую, но и не слишком покорную, — ничего не выражавший терпеливый взгляд и уже не раз задавался вопросом: неужели этот человек способен истолковать его сон? Впрочем, одно царь для себя решил определенно: если Даниилу не удастся сделать этого, он станет первым, кто ощутит на себе всю силу и весь ужас царского гнева. Водостоки Вавилона переполнятся кровью, прежде чем он утолит свою ярость.

Царь откинулся на спинку трона из кедрового дерева и заговорил:

— Ну что ж, Даниил. — Он произнес еврейское имя раба с насмешкой, словно намекая на какую-то позорную тайну. — Думаю, мне не нужно объяснять, почему ты здесь.

— Я здесь по твоему приказу, мой повелитель. — Навуходоносор еще раз пристально всмотрелся в него, ища каких-либо признаков непозволительной дерзости. Интонации Даниила были столь же раздражающе нейтральны, как и выражение его непроницаемого лица в отблесках факелов.

— Ну конечно, Даниил. И я уверен, что твоя мудрость уже подсказала тебе, почему я отдал этот приказ. И чего жду от тебя.

Даниил слегка наклонил голову.

— Тебя беспокоит сон, мой повелитель. Страшный сон, смутивший твою душу, при том, что никаких воспоминаний о нем не остается у тебя в памяти после пробуждения. Только пустое, ничего не значащее эхо, как звук слова на незнакомом языке.

Навуходоносор схватился за амулет Ану, висевший у него на шее. О боги, откуда этому человеку так хорошо известны все его тайные мысли?

— Да-да, верно. Не можешь ли ты рассказать мне мой сон, Даниил? Не можешь ли вернуть мне его?

В это мгновение царь с тревогой понял, что его голос утратил свою царственную мощь и привычные повелевающие интонации уступили место жалобной хнычущей мольбе ребенка.

Даниил закрыл глаза и медленно, глубоко вздохнул. Мгновение ожидания затянулось. Навуходоносор почувствовал, что нервы его напряглись до предела. Даниил открыл глаза — теперь в них пылали новая сила и новое знание — и заговорил:

— Тайны, раскрытия которых ты требуешь, не могут быть истолкованы гадателями, магами, астрологами и колдунами. Только сам Бог небесный в состоянии раскрыть тебе эти тайны.

Даниил умолк, в глубокой сосредоточенности.

— Да-да, не останавливайся, говори, продолжай! — крикнул Навуходоносор.

Даниила бесполезно было торопить. Наконец он поднял голову, спокойно взглянул на царя и заговорил медленно, но достаточно громко, чтобы смысл слов стал сразу же ясен:

— Бог небесный в этом сновидении открыл тебе, царь Навуходоносор, то, что должно случиться в последние дни.

7

Направляясь в лекционный зал «В», Майкл Мерфи производил впечатление немного странноватого университетского преподавателя. Казалось бы, обыкновенный, несколько рассеянный человек, более озабоченный интеллектуальными проблемами, нежели своей внешностью: кривовато повязанный галстук, мятая рубашка из грубой ткани, старая холщовая куртка, протертая на локтях, и пара бывалых кроссовок.

Если бы вы присмотрелись к Мерфи пристальнее, то по твердой спортивной походке, мозолистым рукам и уже затянувшимся шрамам, придающим оттенок мужественности правильным чертам привлекательного лица, вы бы поняли, что перед вами вовсе не обитатель башни из слоновой кости. Майкл Мерфи значительно более уверенно чувствовал себя в суровых полевых условиях, нежели в библиотечных залах, и особенно любил сложные задачи, которые требовали серьезных физических усилий.

На какое-то мгновение Мерфи действительно захотелось, чтобы кто-нибудь неожиданно призвал его для решения именно такой задачи. Любое дело, требующее физической работы, сейчас подошло бы. Хотя Мерфи и не относился к людям, мучающимся от недостатка уверенности в себе, в этот жаркий августовский день, поспешно проходя по кампусу Престонского университета, он внутренне готовился к неприятно холодному приему.

Предмет «Библейская археология и пророчества» лишь недавно ввели в учебный план. Регулярные лекции Мерфи привлекали восторженную, но весьма незначительную аудиторию. В университетах типа Престонского не найти большого числа студентов, готовых посвятить себя исследованию прошлого, не говоря уже о прошлом библейском. Однако в конце предыдущего семестра несколько богатых бывших выпускников университета оказали определенное давление на ректора, с тем, чтобы тот ввел дополнительные библейские курсы для студентов всех факультетов.

Да благословит их Бог, думал Мерфи, хотя чтение лекций в рамках этих курсов могло оказаться крайне сомнительным благословением. Самой неприятной перспективой в связи с ними была необходимость объясняться со спонсорами по поводу низкой посещаемости. Вторым негативным аспектом названных планов было то, что декан гуманитарного факультета Фоллуорт изо всех сил противился введению в учебный план еще одного курса по библейской археологии.

Мерфи старался не слишком гордиться своей растущей славой открывателя библейских артефактов. На данный момент он принял участие в трех телепередачах, посвященных его работе, и привлек группу спонсоров из среды бизнесменов, которые выделили определенную сумму на финансирование исследований, а также передал в университетский музей несколько экспонатов, каковые стали притягивать в университет капиталовложения от заинтересовавшихся состоятельных меценатов.

Все это внимание вызвало зависть и гнев со стороны декана Фоллуорта. Уже и раньше многие высказывания декана казались Мерфи завуалированными антирелигиозными выпадами, но теперь Фоллуорт не собирался ничего скрывать и смягчать — он напрямую заявил, что исследования Мерфи и все то, чему он учит студентов, не являются ни серьезной наукой, ни достоверной историей.

Слышать такое от человека, самая последняя научная публикация которого, как напомнил на прошлой неделе Мерфи Лоре, называлась «Материалы для производства пуговиц на плантациях Джорджии в XVIII веке»!

Позитивная же сторона возможности вести новый курс библейской археологии и пророчеств состояла в том, что Мерфи нравился сам процесс преподавания, а дополнительное финансирование позволяло ему по-настоящему развернуться с курсом, который он в рекламном проспекте охарактеризовал как «Изучение прошлого, отыскание доказательств истинности сказанного в Библии и толкование пророчеств».

Впервые у любого студента университета независимо от его основного предмета появилась возможность посещать лекции Мерфи. Его план заключался в том, чтобы ввести в учебный процесс ряд видеоматериалов, которые не удалось показать в упомянутых телепередачах, а также комментарии к некоторым последним находкам.

Тем не менее, Мерфи не без опасений задумывался о том, сколько студентов придет на первую лекцию. Конечно, ему хотелось рассчитывать на лучшее, но нудный внутренний голос без устали повторял, как он часто это делал, когда Мерфи позволял себе задуматься над значением исследований библейских древностей для современного мира: «Ты живешь в двадцать первом веке; кого сейчас заботят все эти твои хетты в мире, существующем в ритме хип-хоп?»

— Меня заботят, — неожиданно для самого себя произнес Мерфи вслух. — И я прочту великую лекцию, даже если на ней не будет никого, кроме меня самого и моих слайдов.

Услышав привычный гул студенческой аудитории, Мерфи сделал глубокий вдох и шагнул внутрь. К своему изумлению, он обнаружил, что все места заняты, студенты стояли, прислонившись к стене, а некоторые даже сидели на корточках на полу у самой кафедры.

Мерфи хлопком призвал присутствующих к тишине, и перешептывания сразу прекратились.

— Ну-с, народ, давайте начнем. Придется иметь дело с тысячелетней историей, а в нашем распоряжении всего каких-то сорок минут, так что не будем терять времени.

Он бросил взгляд на ряды лиц и подумал: чего же они, собственно, ждут? На что рассчитывают? Сможет ли он оправдать их надежды?

Тут Мерфи заметил взгляд ярких блестящих глаз Шэри Нельсон в первом ряду и ее радостную улыбку и сам улыбнулся ей в ответ. По крайней мере, один единомышленник у него в этой аудитории есть. Если ему попытаются устроить обструкцию, возможно, Шэри сумеет успокоить студентов.

— Мне очень приятно видеть здесь сегодня столь многолюдное собрание, поэтому я хотел бы, прежде всего, задать вам вопрос: знаете ли вы, чем мы собираемся заниматься? Наш предмет называется «Библейская археология и пророчества», и, как сказано в учебном плане, данный предмет посвящен изучению Ветхого и Нового Заветов. При этом главное внимание мы уделим археологическим подтверждениям исторической точности и профетической природы всей той информации, которая содержится в библейских книгах. Любой из присутствующих, кто оказался здесь по чистой случайности, направляясь на семинар «„Матрица“: фильм или пророчество о нашем будущем?», может сейчас тихонько покинуть аудиторию.

Несколько сдавленных смешков. Что ж, пока все идет неплохо.

— Итак, что же означает словосочетание «Библейская археология»? Позвольте мне задать вам несколько вопросов. На самом ли деле Ной построил ковчег и наполнил его пирами всех живых существ? На самом ли деле воды Красного моря расступились от взмаха Моисеева посоха? На самом ли деле человек по имени Иисус жил, дышал и бродил по Святой Земле две тысячи лет назад, исцеляя и творя чудеса? И как нам убедиться в этом?

Где-то в конце аудитории поднялась тонкая девичья рука. Она принадлежала белокурой студентке в больших круглых очках и с длинными прямыми волосами. Мерфи раз или два видел ее в университетской церкви.

— Так учит Библия, — ответила она спокойным, уверенным голосом.

— И так учит Голливуд, — прервал ее другой голос. Он принадлежал коренастому черноволосому студенту, сидевшему с самодовольной улыбкой, скрестив руки на футболке с символикой Престонского университета. — Если в это верит Чарлтон Хестон, значит, это должно быть правдой, да?

Реплика вызвала несколько смешков в аудитории, и даже всплеск жиденьких аплодисментов.

Мерфи улыбнулся и подождал, пока студенты успокоятся.

— Знаете, в вашем возрасте я тоже был скептиком. Возможно, я и сейчас остаюсь им. Считается, что христиане принимают на веру все то, что сказано в Библии. Но вера зачастую нуждается в поддержке. И вот тут-то в дело вступает библейская археология.

Он указал на все еще продолжающего ухмыляться парня, сидевшего в ряду как раз позади Шэри.

— Как мне доказать вам, что Ноев ковчег действительно существовал? Что сможет убедить вас?

Казалось, вопрос заставил студента на мгновение задуматься.

— Полагаю, для этого мне понадобилось бы надежное доказательство.

Мерфи сделал паузу, словно для того, чтобы обдумать это замечание.

— Надежное доказательство. Что ж, верно. Давайте посмотрим. Когда вы начинаете заниматься научными исследованиями, вам приходится двигаться в том направлении, куда вас ведет получаемая в ходе этих исследований информация. За последние сто пятьдесят лет было сделано более тридцати тысяч археологических открытий, подтверждающих ветхозаветную часть Библии. В течение многих столетий скептики осмеивали идею существования хеттской народности, о которой упоминается в Библии, — до тех пор, пока археологические свидетельства не предоставили неопровержимые доказательства существования хеттов. Точно так же одно упоминание города Ниневии вызывало смех и издевательства со стороны неверующих, пока этот город не был обнаружен неподалеку от реки Тигр великим археологом Лейардом. И в то же время до сих пор не сделано ни одной находки, которая ставила бы под сомнение истинность сказанного в Библии.

— Ого! Впечатляет! — выкрикнул кто-то из задних рядов. Однако студент, требовавший надежных доказательств, был явно неудовлетворен.

— Вы сможете убедить меня в реальности ковчега, только если покажете штурвал Ноя.

Мерфи улыбнулся:

— Должен признать, никому до сих пор еще не удалось найти штурвал Ноя. Но у меня есть кое-что, что может показаться вам интересным.

На большом экране за кафедрой появился первый слайд из подготовленных Мерфи. На нем был изображен ящик, покрытый тканью. На следующем слайде присутствующие увидели каменный сосуд с крышкой, также покрытый тканью. Он был примерно двадцати четырех дюймов в длину, пятнадцати дюймов в ширину и десяти дюймов в высоту, и на нем все еще сохранялись следы примитивных инструментов, с помощью которых его когда-то высекли из цельной глыбы известняка.

— Кто-нибудь знает, что это такое? — спросил Мерфи.

— Что-то вроде коробки для ленча Фреда Флинтстоунаnote 1, — послышался уже знакомый голос.

Шэри обернулась, окинула говорившего уничтожающим взглядом и вслед за этим предложила свой собственный вариант ответа:

— Саркофаг? Наверное, детский саркофаг?

— Разумная догадка, Шэри, — улыбнулся ей Мерфи. — Это действительно гробница, гробница для костных останков. То, что мы называем оссуарий. Тысячи лет назад распространенной практикой было выкапывать кости покойного, после того как плоть полностью разложилась, заворачивать их в муслин и помещать в подобный ящик.

— Ну и чей же ящик с костями мы сейчас видим? — послышался голос с задних рядов. — Не Рассела Кроу, случайно?

Мерфи не обратил внимания на смех.

— Давайте посмотрим.

На следующем слайде крупным планом была показана боковая панель ящика с наполовину стершимися, однако, все еще различимыми древними письменами.

— Здесь сказано: Иаков…

— Иаков, то есть, по-нашему, Джимми. Мы-то думали, куда делся Джимми Хоффа, а он, оказывается, вот гдеnote 2!

Погрузившись в собственные размышления, Мерфи будто не слышал ни предыдущую реплику, ни смешки, которые за ней последовали. Душой он находился в другом месте. И в другом времени. Он включил следующий слайд — сильно увеличенное изображение панели оссуария — и начал читать надпись:

— Иаков… сын Иосифа… — Внезапно в зале воцарилась тишина.

— …брат Иисуса.

Мерфи сделал многозначительную паузу, затем повернулся к аудитории.

— В маленьком ящике, который вы здесь видите (а я не просто его видел, но и касался собственными руками), лежали кости брата Иисуса. Как правило, на оссуарий записывалось только имя отца покойного, если у него не было какого-нибудь другого очень известного родственника. И не было никого, кто имел бы большую славу — добрую или дурную, это уже другой вопрос — в той части света и в ту эпоху, нежели Иисус. И что еще очень важно: представленный здесь оссуарий подтверждает не только историчность Иисуса — то есть то, что он действительно являлся реальной исторической личностью, — но и то, что Иисус обладал известностью, позволившей семейству Иакова запечатлеть на этом гробе связь между ним и его братом. Если удастся доказать аутентичность оссуария, будет доказано и то, что Иисус не только жил в тот период, но и был довольно известен. То есть подтвердится библейский рассказ о нем.

Всякий раз, глядя на изображение каменного ящика, Мерфи испытывал странное чувство, словно исчезали тысячелетия, отделявшие его от давно умершего человека, и он оказывался рядом с ним в мгновении, находящемся вне времени.

Из этого состояния его внезапно вывел голос, прозвучавший с места неподалеку от Шэри:

— Возможно, надпись на ящике действительно такова, но как мы узнаем, что это не подделка? Подобно всем тем святым мощам, что штамповались в средние века как дешевые сувениры. Как Туринская плащаница. Ведь считается, что она подделка, не так ли, профессор Мерфи?

Мерфи внимательно взглянул на студента, задавшего вопрос. Он тоже производил впечатление скептика, только значительно более серьезного, более вдумчивого и более информированного, чем тот заправский шутник, что до сих пор демонстрировал свое лихачество перед аудиторией. Мерфи заметил, что Шэри взглянула на парня холодным, однако не лишенным уважения взглядом.

— Что ж, ваше замечание вполне основательно…

— Меня зовут Пол, — подсказал студент и мгновенно залился краской, явно смущенный вниманием всех присутствующих.

— Хорошо, Пол. Некоторые эксперты пришли к выводу, что Туринская плащаница, возможно, является средневековой подделкой. Что касается меня, то я совсем в этом не убежден. Как же мы отличим подделки от аутентичных артефактов? Что дает мне право считать, что в этом оссуарии находились кости брата Иисуса Христа?

— Радиоуглеродный анализ? — прозвучал быстрый и уверенный ответ.

— Спасибо, Пол. Если тебе захочется выйти и прочесть здесь лекцию вместо меня, просто дай мне знать. Создается впечатление, что тебе уже известны ответы на все вопросы, — с улыбкой произнес Мерфи.

Пол вновь залился краской, и Мерфи почувствовал, что проявил излишнюю жесткость по отношению к молодому человеку. Парень вовсе не стремился «подставить» его. Он просто был немного эрудированнее «среднестатистического» студента.

— Да, радиоуглеродный анализ позволяет нам с точностью почти до одного года сказать, когда был изготовлен тот или иной артефакт или когда им пользовались, — продолжал объяснения Мерфи. — Углерод-14 — радиоактивный изотоп, присутствующий практически во всех органических объектах. Так как скорость его распада хорошо известна, количество сохраняющегося в объекте С-14 может с достаточной точностью свидетельствовать о возрасте.

От замечаний профессора Пол оробел. Он явно не получал удовольствия от всеобщего внимания, хотя не мог сдержать свои любопытство и сомнения.

— Гм, профессор Мерфи, но ведь радиоуглеродный анализ на самом деле указывает нам время возникновения камня, а вовсе не время изготовления ящика, оссуария, не так ли?

— Вы совершенно правы, Пол. Однако внутри ящика во множестве мелких щелей и углублений мы находим кусочки муслина и остатки пыльцы растений, а вот их происхождение радиоуглеродный анализ датирует примерно тем временем, когда жил Христос, — около 60-х годов нашей эры. И это не единственное свидетельство: надпись на оссуарии сделана на той разновидности арамейского языка, которая использовалась именно в то время. Впрочем, если вам недостаточно и этих доказательств, можно добавить и то, что с помощью микроскопических исследований патины, образовавшейся на надписи, удалось с абсолютной точностью установить: она была сделана именно в то время, а отнюдь не позже.

Мерфи выдержал паузу, заметив, насколько более внимательными стали лица присутствующих. На задних рядах никто уже больше не вел шепотом досужих разговоров. Никто не перебрасывался записочками. Никто не зевал, глядя в окно или в потолок. По крайней мере, ему удалось привлечь их внимание. Теперь настало время настоящей проверки.

— Это очень хорошо и занимательно, леди и джентльмены, но все, что я вам до сих пор рассказывал, — сущая ерунда. Ящик, который мы видим, — несомненная подделка.

Аудитория взорвалась возгласами разочарования и удивления. Хватит старой степенной археологии, подумал Мерфи.

— Итак, оссуарии — подделка. Именно таково мнение многих ученых. Тем не менее, лично на меня очень сильное впечатление произвели результаты радиоуглеродного анализа, которые мы рассмотрим на следующих занятиях, и надписи на той разновидности арамейского языка, что использовалась только в первом веке нашей эры. Находка относительно новая, поэтому в ближайшем будущем можно ожидать большого числа исследований и споров. Я же поднял этот вопрос и постарался вызвать вашу бурную реакцию в начале нашего длительного путешествия по курсу библейской археологии по вполне определенной причине. Мерфи сделал небольшую паузу, затем продолжил:

— Я ученый, и те люди, которые подвергли сомнению достоверность этого оссуария, тоже ученые. Но, кроме того, я с гордостью могу сказать о себе, что я серьезный, убежденный, преданный своей вере христианин. У меня есть вполне основательные подозрения, что ученые, которые на весь мир кричат, будто оссуарий — не более чем подделка, делают это из страха, что доказательство аутентичности подобных артефактов поколеблет их априорное нежелание принимать истины христианства. Вопрос: не затемняет ли религиозность мое научное мышление и не влияет ли атеизм на точку зрения этих ученых, искажая ее? Вот, друзья, всего лишь два из множества сложнейших дополнительных нюансов, возникающих в ходе поиска научных доказательств достоверности библейских фактов. И я с истинным удовольствием предвкушаю возможность совместного исследования всех этих проблем на наших занятиях в течение нескольких следующих недель.

Ну вот, как обычно, ему «повезло». Мерфи заметил, что в самом конце аудитории за задними рядами прохаживается декан Фоллуорт. Сколько времени он уже здесь? — подумал Мерфи.

— А теперь, дабы не оставлять вас в состоянии полного недоумения и разочарования, я должен заверить вас в том, что ответ на вопрос, был ли Иисус подлинной исторической фигурой, к счастью, не зависит от подтверждения подлинности только этого оссуария. И основания для утвердительного ответа на этот главнейший вопрос мы тоже обсудим на наших занятиях. Однако когда будет полностью доказана подлинность оссуария — а я полагаю, рано или поздно такое обязательно произойдет, — это станет еще одним важным доказательством для тех, кто верит в него, кто верит, что Иисус когда-то жил на этой земле.

Мерфи бросил взгляд на часы.

— Давайте пройдемся по списку литературы, предназначенной для изучения в рамках нашего курса.

— Постойте, Мерфи!

У выхода из аудитории за рюкзак Мерфи ухватилась костлявая рука.

— Декан Фоллуорт! Какой великолепный пример вы подали студентам, проверяя, таким образом, мои лекции.

— Неужели, профессор Мерфи? — Фоллуорт ростом не уступал Мерфи, но при этом отличался бледностью настоящего книжного червя, по сравнению с которой цвет лица некоторых мумий показался бы здоровым румянцем. — Вы называете это лекцией? Я называю такое позором. Единственное ваше отличие от бродячего проповедника это то, что в конце вы не передали в зал тарелочку для пожертвований.

— С благодарностью приму любое приношение, которое вы соблаговолите сделать, декан. Может быть, вам нужна программа моего курса?

— Не нуждаюсь, мистер Мерфи. У меня достаточно материала для представления в ученый совет университета с целью организации аккредитационных слушаний по поводу евангелического шоу, которое вы по какой-то непонятной причине именуете академическим курсом.

«Спокойнее, спокойнее!» — произнес Мерфи про себя.

— Декан, если вы по той или иной причине находите мою работу недостаточно профессиональной, пожалуйста, помогите мне развить преподавательские навыки. Но если вы завели разговор для того, чтобы выплеснуть на меня свою ненависть к христианству, то я, извините, не обязан все это выслушивать.

— Вы, наверное, не знаете, как в кампусе называют ваш идиотский цирк. Библия для обалдуев, Иисус для сосунков и галиматья из Галилеи.

Мерфи не смог удержаться и рассмеялся.

— Вот это мне как раз нравится. Я рассчитываю, что мой курс будет иметь развивающее воздействие на слушателей, но должен признаться, декан, что не проверял коэффициент интеллектуальности у тех, кто его выбрал. Студенты получат определенные знания, могу вам это гарантировать, но я, вне всякого сомнения, разочарую вас, отвергнув ваше требование сделать единственно дозволенными методами обучения на моих занятиях те, что способны засушить души и тела студентов, превратив их в интеллектуальные мумии.

— Попомните мои слова, Мерфи. Надежды на введение вашей дисциплины в учебный план университета и надежды на продление вам срока пребывания в преподавательской должности столь же пусты, как и тот ваш ящик для костей.

— Оссуарий, декан. Оссуарий. Мы ведь сотрудники университета, давайте пользоваться научными терминами. Если он все-таки окажется подделкой, я постараюсь задешево приобрести его для вас, чтобы вы хранили в нем свои пуговицы. А теперь вынужден откланяться, у меня есть еще один новый артефакт, изучением которого я должен заняться.

8

Закрыв за собой дверь лаборатории, Мерфи облегченно вздохнул. Это его святилище, где нет места административному чванству и мелким академическим сварам. Лишь истина имеет здесь значение. Очень символичным казалось и то, что стены в святилище выкрасили в ослепительно белый цвет. Залитая светом галогенных ламп комната была заставлена лабораторными столами и увешана хромированными полками с оборудованием. Единственным звуком было едва различимое жужжание компьютеров и контрольных систем.

В центре помещения располагался стол, специально оборудованный для фотографирования артефактов, с двумя галогенными стробоскопами для бестеневого и бесцветного освещения и шкалами для сравнения размеров. Рядом на треножнике стояла суперсовременная цифровая камера. Над ней склонилась Шэри Нельсон в белоснежном лабораторном халате. Девушка вставляла в камеру карту памяти.

— Привет, Шэри, — окликнул ее Мерфи. — Спасибо, что нашла сегодня время, чтобы помочь мне. К нам хотела присоединиться Лора, но давай будем начинать — я почему-то уверен, что у нее сейчас дел по горло с этими ее юными бездельниками.

— Профессор Мерфи, мне порой кажется, что вы никогда не были молодым.

— А я никогда и не был. У меня очень древняя душа. Спросите у моей мумии.

— Ваши обычные шутки, но при этом очень-очень древние. — Девушка подняла голову от камеры и одарила профессора ослепительной улыбкой. — Я здесь уже целый час, готовила тут все… Я хочу сказать, это безумно интересно!

Она указала на металлический футляр, который Мерфи крепко сжимал в руках.

— Не хочется, чтобы тебя постигло сильное разочарование, если он не оправдает наших ожиданий, Шэри. Клянусь, я не имею ни малейшего представления о том, что это такое.

— Но вы же думаете, что там должно быть нечто очень важное, ведь правда? Вы сами это писали. Я поняла по тону вашего письма, что вы были очень взволнованы.

Шэри права. В полубреду от боли и усталости Мерфи пришел к твердому убеждению, что у него в руках находится нечто, обладающее грандиозным, невероятным значением, и послал совершенно безумное электронное письмо Шэри, из которого невозможно было не понять, в каком он состоянии. Однако теперь холодно-рациональный дневной свет начал порождать сомнения, которые понемногу возвращались вместе с пульсирующей болью в плече.

— Я надеюсь, Шэри. Но ты же помнишь первое правило библейской археологии?

— Знаю, знаю, — прощебетала она. — Всегда будь готов к разочарованиям.

— Верно. Не позволяй надеждам мешать твоей объективности.

Шэри хорошо выучила урок, но чувствовалось, что до души ее эти правила еще не дошли.

Мерфи не оставалось ничего другого, как надеяться, что в футляре содержится нечто большее, чем горстка древней пыли.

Прошлой ночью, прежде чем заснуть тревожным сном, они с Лорой внимательно осмотрели футляр и обнаружили почти невидимый шов посередине. Создавалось впечатление, что две половинки футляра идеально привинчены друг к другу.

Шэри зачарованным взглядом смотрела на Мерфи, который взял футляр обеими руками и приготовился развинтить его.

— Подождите! — крикнула она вдруг. — Может, вначале следует еще что-то сделать?

Мерфи озадаченно взглянул на девушку.

— О, ты хочешь сказать, просветить ее рентгеновскими лучами? Шэри, твой старый профессор может тобой гордиться. Ты совершенно права. Как правило, перед тем как извлекать, что бы то ни было из подобных капсул и подвергать содержимое воздействию воздуха, мы должны получить хотя бы общее впечатление о том, что находится внутри. Но я могу поспорить на обед в нашем университетском кафе, что внутри находится некий папирусный свиток. Это единственное, что может быть таким маленьким, легким и притом содержать информацию, которая, по словам передавшего мне футляр, находится в нем. Если это папирус, хранившийся пару тысяч лет или даже больше и не испорченный за все эти годы, значит, он очень, очень сухой, а как только ты сделаешь свои фотографии…

— Нам придется проводить регидрацию!

Энтузиазм Шэри невольно заставил Мерфи улыбнуться. Несмотря на то, что Шэри была всего лишь студенткой, она принадлежала к числу самых здравомыслящих людей, которых Мерфи когда-либо встречал. Впрочем, перспектива обнаружения настоящего библейского артефакта заставляла ее прыгать от радости и восторга, словно двухлетнюю малышку.

— Верно. Все готово? Ну что ж, начнем.

Когда Мерфи сжал футляр крепче и надавил на печать, Шэри придвинула ему под руки белый пластиковый лоток. Он предназначался для всякого рода обрывков, которые могли отвалиться от цельного куска папируса и которые можно было бы использовать для радиоуглеродного анализа.

Еле слышное жужжание механизмов, казалось, вдруг резко усилилось, стоило им с Мерфи сосредоточиться на футляре! Печать с хлопком подалась. Наверняка Мафусаил уже вскрывал футляр, дабы убедиться в его содержимом, но после закрыл его так же прочно, как это ранее сделал прежний владелец. И вот две половинки разделились, обнаружив выцветший свиток из материала, похожего на бумагу. Мерфи осторожно опустил его в лоток.

— Я проспорила вам обед, профессор, — сказала Шэри, у которой перехватило дыхание. — Это ведь настоящий папирус. — На мгновение она заколебалась. — Не так ли?

Казалось, Мерфи поначалу не расслышал ее слов. Он низко склонился над столом, пытаясь расшифровать едва различимую надпись на поверхности свитка. Чернила? Или следы распада? Знак, с какой-то целью начертанный человеческой рукой, или просто клякса?

Мгновение спустя он улыбнулся и похлопал девушку по плечу.

— Мне как обычно, Шэри. Чизбургер с чили и маринованные овощи.

— И шипучка с мускатом, — добавила она с улыбкой.

Исследователи приступили к работе. Шэри делала снимки и сметала пыль и мусор с лотка при помощи крошечного пылесоса, а Мерфи внимательно рассматривал свиток со всех сторон. Когда Шэри закончила свою работу, Мерфи перенес лоток в прибор, напоминавший громадную микроволновую печь, с такой же дверцей со стеклом и электронной панелью управления сбоку. Он поместил лоток в гипербарическую камеру, закрыл дверцу и набрал нужные показатели влажности и давления.

Если им повезет, древние волокна свитка постепенно впитают влагу, и он станет достаточно мягким, чтобы его можно было развернуть, не повредив. Иначе фотографии, которые только что сделала Шэри, так и останутся единственным ключом к разгадке тайн папируса.

Они не сводили глаз с матового стекла прибора, словно двое родителей, следящих за тем, как решается судьба их ребенка.

— А теперь, — сказал Мерфи, — подождем.

Когда Шэри Нельсон вышла из лаборатории профессора Мерфи, Пол Уоллах бросился за ней вдогонку. Он рисковал потерять девушку в сложном лабиринте коридоров университетского здания.

— Извини. Мне можно с тобой поговорить?

Шэри обернулась, и Пол удивился, увидев, что она улыбается. Иссиня-черные волосы девушки, завязанные в короткий хвост, и спортивные штаны свидетельствовали, что Шэри совершенно не заботит, какое впечатление она производит на окружающих. Однако впечатление на самом деле было потрясающее, усиливавшееся блеском ее ярких зеленых глаз.

Пол растерялся.

— Послушай, я… я знаю, что ты работаешь у профессора Мерфи, и хотел просто извиниться за то, что сказал тогда на лекции. Не думай, что я старался выглядеть там самым большим умником.

Она слегка наклонила голову, словно оценивала сказанное.

— Ты поднял очень важный вопрос. Разве не это мы должны здесь делать постоянно? Задавать вопросы.

— Наверное. Но я заметил, что ты… как это сказать…

Он перевел взгляд на серебряный крестик, висевший на груди девушки.

Шэри нахмурилась, а Пол покраснел. Как получается, что в ее присутствии он чувствует себя полным идиотом?

— Христиане, знаешь ли, тоже могут задавать вопросы. Вот, к примеру, кто ты такой?

Парень покраснел еще больше.

— Пол Уоллах. Я перешел в Престон только в этом семестре.

Шэри протянула ему руку.

— Шэри Нельсон. Рада познакомиться, Пол. И я вовсе не думаю, что ты вел себя как пижон. Ведь когда дело доходит до действительно серьезных и важных вопросов, оказывается, что их почему-то не любят задавать именно атеисты. — Она рассмеялась. — Извини, полагаю, ты перевелся в Престон не для того, чтобы выслушивать мои нотации.

— Совсем нет… то есть это даже очень хорошо… ты можешь…

Он сделал глубокий вдох, чтобы взять себя в руки. Ну же, будь мужчиной!

— Я действительно кое о чем хотел бы у тебя спросить, если ты не против. И если у тебя есть время. Собственно, о лекции профессора Мерфи. Я слышал, у нас в кафе появились пончики, которые срочно нуждаются в радиоуглеродном анализе. Как ты на это смотришь?

— И кто он, этот профессор Мерфи? — спросил Пол. — Он производит хорошее впечатление.

— Как преподаватель библейской археологии?

Пол и Шэри болтали уже в течение двадцати минут. Один очень древнего вида пончик оставался несъеденным и лежал на бумажной тарелке рядом с двумя пустыми кофейными чашками. Пол уже успел заметить, что девушку совсем не утомляет его общество. Однако, несмотря ни на что, в Шэри сохранялась неуютная способность вызывать в нем чувство собственной неадекватности.

— Да-да, именно как преподаватель.

Она улыбнулась, как бы давая понять, что верит ему или просто хочет немного подразнить.

— Да, Мерфи — мужик что надо. И прекрасно делает свое дело. Я очень многому у него научилась.

— Ты говорила, он иногда разрешает работать в лаборатории с его находками. Это верно? — спросил Пол.

— Да. Мне очень повезло. Просто не верится, что Мерфи доверяет мне все эти вещи и не боится, что я что-нибудь уроню. Ведь это настоящие исторические ценности.

Шэри взглянула на Пола зелеными глазами, которые, как он уже успел убедиться, могли быть и притягательными, и пугающими. Пожалуй, она сказала ему больше, чем следовало.

— Ладно, Пол, хватит обо мне и о профессоре Мерфи. — Девушка смерила его взглядом. — До сих пор ты еще ни словом не обмолвился о себе самом. — Она приставила палец к подбородку. — Судя по отутюженным слаксам и рубашке, по стильной стрижке — не говоря уже о сияющих мокасинах, — ты не относишься к числу типичных студентов Престона. Более того, — продолжала она, немного понизив голос и наклонившись к нему, — я вообще сомневаюсь, что ты студент.

Юноша сморщился, словно подавившись ее словами, и Шэри мгновенно поняла, что заходит слишком далеко. Она пользовалась его слабостью, некоторой неуклюжестью, а это дурно.

— Послушай, я не хотела…

— Нет-нет, все верно, — прервал ее Пол, потерянно уставившись на свою пустую чашку. — Я и в самом деле чувствую себя здесь чужим. Кажется, я вообще везде чужой.

— Как ты можешь говорить такое? У тебя, наверное, была серьезная причина для перевода в Престон?

Пол не знал, стоит ли пересказывать ей свою историю. Но Шэри ему действительно очень нравилась.

— Ну, ты сама напросилась. Я перевелся сюда из университета Дьюка.

Шэри была поражена.

— Ух ты! Немногие студенты отказываются от учебы в университете Дьюка ради нашего.

— Да, конечно, но и в моем случае все произошло совсем не так просто. Мой отец был очень требовательным человеком. Сам он ни в каких университетах не учился, но создал семейный бизнес — книгопечатание, в довольно старомодном духе. Мать не смогла ужиться с ним из-за того, что он работал день и ночь, и ушла от него, когда я был еще совсем маленьким, а то незначительное время, которое отцу удавалось выкроить на общение со мной, он тратил на нотации: мол, я должен поступить в университет и научиться «приличному» бизнесу. Отец зарабатывал достаточно и имел возможность послать меня в закрытую частную школу, где я, собственно, и приобрел привычку появляться на уроках безукоризненно одетым, плюс к этому рядом со мной дома всегда были слуги, отличавшиеся крайней строгостью и щепетильностью. Я поступил в университет Дьюка на факультет бизнеса, потому что мой отец когда-то мечтал учиться там. А прошлой зимой отец умер от сердечного приступа — вот так, бац! — без предупреждения.

Шэри инстинктивно протянула руку и сжала ладонь Пола.

— Мне очень жаль, Пол.

Пол попытался отвлечься от приятного ощущения, которое испытывал от прикосновения Шэри, и вновь сосредоточиться на своем рассказе.

— Я никогда не был по-настоящему близок к отцу, и потому, как бы гадко это ни звучало, особого ощущения утраты после его смерти я не испытал. Действительно тяжелые дни настали, когда бухгалтеры и юристы начали проверку его дел. Оказалось, что отец буквально погряз в долгах. Я взял академический отпуск и попытался сам разобраться в делах и утрясти то, что еще можно было утрясти… Безнадежно. Продав наше предприятие и дом буквально за бесценок, я смог оплатить долги, однако потерял всякую надежду вернуться в университет Дьюка, даже если бы очень хотел. Впрочем, мне нравится эта местность, штат, и, подумав, я пришел к выводу, что ближайшим университетом к дому из тех, что я могу теперь себе позволить, является Престон. По крайней мере, в том случае, если я найду работу.

— Почему же ты здесь записался на курс управления бизнесом, если говоришь, что он наскучил тебе еще в университете Дьюка?

— Отец годами вбивал мне в голову, что это — моя судьба. Я хочу окончить университет и делаю все, чтобы меня не отчислили, а бизнес — самая близкая специальность к моим жизненным планам. Тем не менее, я дал себе обещание, что попытаюсь прослушать еще несколько курсов, чтобы выяснить, насколько они интересны. Курс профессора Мерфи показался мне вполне привлекательным.

Шэри улыбнулась.

— Понимаю. Мне он тоже сразу понравился. Прежде я и не думала о том, чтобы стать археологом.

Пол вновь невольно бросил взгляд на крестик у нее на шее.

— Ты, по крайней мере, получила религиозное образование. У меня даже этого нет. Религия относилась к длинному списку самых разных вещей, на которые у моего отца не было ни времени, ни особого желания.

— У моих родителей тоже, пока они были живы. Но ведь самое главное, что отличает нашу церковь, в том и состоит, что можно вступить в нее в любое время.

— Наверное. Однако вначале, как мне кажется, я должен разобраться с бизнесом — главной университетской дисциплиной. Сейчас у меня такое ощущение, какое бывает у спортсмена, очень много времени потратившего на тренировки, но так и не попавшего на Олимпийские игры. Виноват отец, он воспитал во мне стремление сосредоточиться на главном предмете, но, по правде говоря, предмет этот мне совсем не по нраву.

Шэри взглянула на часы.

— Нужно бежать на следующую лекцию… Держу пари, что, как новичок в нашем университете, ты не отказался бы от домашнего обеда. Заглядывай как-нибудь, продолжим разговор…

Пол не колебался ни мгновения:

— Спасибо за приглашение. Повторного ждать не буду.

В отличие от огромного большинства обитателей роскошных апартаментов в городских небоскребах, готовых выложить целое состояние за террасу с видом, но редко пользующихся удовольствиями, которые названная терраса предоставляет, Шейн Баррингтон каждое утро предавался созерцанию простиравшегося до линии горизонта урбанистического пейзажа, что открывался с балкона его пентхауса. Подобно владельцам средневековых замков Баррингтон мечтал о том, что когда-нибудь все эти земли, обозреваемые с балкона, будут принадлежать ему.

Большей частью в такие минуты Баррингтон предавался размышлениям о долговременных и краткосрочных планах своих коммерческих сражений, и никакой уличный шум, доносившийся снизу с земли, с расстояния шестидесяти двух этажей, не способен был сбить его настрой. Однако нынешним утром от подобных размышлений Баррингтона все-таки отвлек непонятный, но настойчивый звук, источник которого он поначалу никак не мог установить. Словно где-то работал насос…

Внезапно на передний барьер террасы легла тень. Баррингтон повернулся и, к своему недоумению, увидел крупного сапсана, некоторое время парившего в небе, а затем опустившегося футах в пяти от Шейна на железный стол.

Птица была величественной и надменной, что делало ее удивительно похожей на самого Баррингтона. Два хищника с холодным уважением взирали друг на друга.

Баррингтон первым отвел взгляд, когда внезапно понял, что птица что-то сжимает в когтях. Сапсан держал небольшого размера, но при этом крайне сложный по виду бинокль. Заметив, что Баррингтон разглядел бинокль, птица выпустила его из когтей, и он с едва слышным стуком упал на стол. Баррингтон дождался, пока сапсан взмахнет крыльями и взмоет над крышами небоскребов, и лишь после этого протянул руку и взял бинокль со стола.

Когда же сапсан начал величественно подниматься в небо, Баррингтон с еще большим удивлением заметил, что на другой лапе птицы развернулся маленький транспарант. Он быстрым движением настроил бинокль и навел его на ткань в когтях сапсана. На транспаранте Шейн увидел надпись: «„Эндикоттармз“. 14-й этаж. 12 минут».

В Баррингтоне сразу же пробудилось любопытство. Он отыскал взглядом здание «Эндикоттармз», расположенное по диагонали от его балкона, отсчитал четырнадцать этажей от земли и поднес бинокль к глазам.

Когда Баррингтон, потрясенный увиденным, выронил бинокль, линзы, изготовленные по самому последнему слову оптических технологий, ударились об стол, но не разбились.

Сквозь оконное стекло на четырнадцатом этаже «Эндикотт армз» Шейн Баррингтон увидел лицо, которое безошибочно узнал. Лицо принадлежало вовсе не близкому знакомому, с которым Баррингтону приходилось часто встречаться. Напротив, он не видел этого человека около трех лет. Очень похожее лицо Баррингтон созерцал не далее как утром, и не только утром нынешнего дня, но каждое утро в течение всей своей жизни — его собственное лицо.

Сквозь окуляры бинокля Баррингтон увидел своего двадцатипятилетнего сына Артура. Единственный плод очень непродолжительного брака вырос и сделался привлекательной и омоложенной версией собственного отца. Баррингтон проявлял на протяжении всех детских лет Артура весьма незначительный интерес к своему отпрыску, время, от времени переводя на его имя денежные суммы и крайне редко и ненадолго наезжая в гости по праздникам. Он практически вообще перестал видеться с сыном после того, как его бывшая жена с новым мужем переехала в Калифорнию.

Тем не менее, Баррингтон просил своих сотрудников не выпускать из виду и бывшую жену, и сына, с тем, чтобы обезопасить себя от внезапных финансовых требований с их стороны. Так что для него совсем не стали сюрпризом исключение Артура с уже четвертого гуманитарного факультета и переезд молодого человека в Нью-Йорк с намерением добиться от сверхбогатого папочки приобретения для него художественной галереи, так как теперь Артур собирался стать скульптором.

Баррингтон-старший нисколько не удивился, когда однажды к нему в офис пришел его сынок с волосами лилового цвета, в драных кожаных брюках, с языком, изуродованным пирсингом, и потребовал денег на открытие художественной галереи. Артуру Баррингтону пришлось выслушать полутораминутную гневную нотацию насчет того, что такой «придурок-неудачник-халявщик» не получит от него ни единого цента. Это были последние слова, сказанные Баррингтоном сыну, после чего охрана вытолкала парня из здания «Баррингтон комьюникейшнс».

Теперь Баррингтон мгновенно узнал сына; сын же, находившийся на противоположной стороне улицы и многими этажами ниже, конечно, не мог видеть отца. Однако голова его была обращена в сторону Баррингтона. Голову юноши держал какой-то человек, насильно повернув лицом в том направлении, где находился Баррингтон. Человек этот крепко сжимал в другой руке длинный жуткого вида нож, приставив его к горлу Артура. Последнее, что успел разглядеть Баррингтон-старший, прежде чем бинокль выпал из внезапно ослабевших рук, была надпись, сделанная от руки и висевшая у его сына на шее:

ПАПА, У ТЕБЯ ЕСТЬ 11 МИНУТ И 30 СЕКУНД, ЧТОБЫ ПРИЙТИ СЮДА, В КВАРТИРУ НА 14 ЭТАЖЕ,

В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК УБЬЕТМЕНЯ!

— Вы что, маньяки-убийцы? — выкрикнул Шейн Баррингтон из последних сил, которые оставались у него после пробежки из собственных апартаментов на противоположную сторону Парк-авеню на четырнадцатый этаж «Эндикотт армз».

У него ушло на это всего восемь минут, а еще через три минуты мир снова пошатнулся у Баррингтона под ногами так же, как произошло в том швейцарском замке.

СЕМЕРО.

Он орал на человека, всего несколько минут назад державшего его сына, приставив к горлу юноши нож. Ножа больше не было видно, а Артур Баррингтон лежал на кровати, по всей видимости, без сознания, с кислородной маской на лице, которая была подсоединена к довольно сложному аппарату.

— Весьма польщен, мистер Баррингтон, тем, что вы приняли мое приглашение. Неужели вы не хотите обнять своего дорогого и так давно расставшегося с вами сына?

В голосе человека слышался заметный южноафриканский акцент, но полностью отсутствовали какие-либо человеческие эмоции.

— Кто вы такой и что вы делаете с Артуром?

— Именно я, мистер Баррингтон, как вам сказали СЕМЕРО, буду поддерживать с вами связь от их имени. Хотя вряд ли они удосужились назвать вам мое имя. У меня масса всяких легенд и имен на разные случаи жизни, но вам я позволяю использовать то имя, которым меня называют СЕМЕРО, — Коготь.

Гнев, а теперь еще и страх не выпускали Баррингтона из своих тисков.

— Коготь? Странное имя. Или, может быть, это фамилия?

— О, какая разница? Я пользуюсь им как данью памяти самой серьезной ране, полученной за жизнь воина. Первый сокол, которого я приручил, вырастил и выдрессировал еще ребенком в Южной Африке, единственное существо в мире, вызывавшее во мне что-то похожее на привязанность, однажды набросился на меня и напрочь вырвал из кисти указательный палец.

Он снял перчатку с правой руки, но Баррингтон не сразу понял, что ему показывают. На первый взгляд кисть Когтя выглядела вполне обычно, однако, присмотревшись, Баррингтон заметил, что на месте указательного пальца протез, изготовленный из какого-то твердого материала телесного цвета и по форме неотличимый от настоящего, за исключением того, что кончик его там, где должен находиться ноготь, был отточен до немыслимой остроты.

— Я убил сокола и ношу это в напоминание о том, что происходит в случаях, когда становишься мягкосердечным и неосторожным. Кроме того, он очень хорошо мне служит, когда пользоваться оружием не совсем удобно. Что — вы, как человек светский, должны это очень хорошо знать — случается в наше время гораздо чаще, чем прежде, ведь мы живем в такую нервную эпоху.

— Выходит, СЕМЕРО хотят, чтобы с этого момента я получал их приказания непосредственно от вас?

— Совершенно точно, мистер Баррингтон.

— Но какое отношение ко всему этому имеет мой сын? Я не видел его много лет.

— Три года и два месяца, если уж совсем точно. Он — всего лишь небольшое упражнение, тест, через который всем необходимо пройти, дабы убедить СЕМЕРЫХ и меня в том, что вы, в самом деле, готовы выполнять приказы. Все приказы. Хотя ваша семья и не принадлежит к идеальным семьям с рождественских открыток, у вас, должно быть, сохранились к этому юноше некие фундаментальные чувства, ну, например, чувства, как правило, испытываемые одним человеческим существом к другому человеческому существу.

— Чувства к нему?.. Что вы вообще имеете в виду? Что вы сделали с Артуром?

— Вы немного опоздали с отцовской заботой, Баррингтон. Однако, как мне кажется, играете довольно убедительно. Я говорю это как один бессердечный человек другому бессердечному человеку.

Коготь сделал шаг по направлению к сложному хитросплетению трубок, отходивших от кислородной маски, которая скрывала лицо Артура Баррингтона.

— Ничего не понимаю. Почему он лежит здесь без сознания? Ему плохо? Вы что-то сделали с ним?

Как бы Баррингтон ни пытался держать себя в руках, в его голосе прозвучало отчаяние.

Коготь правой рукой сжал пластиковые трубки.

— Видите ли, Баррингтон, время от времени мне предстоит отдавать вам приказы о выполнении весьма специфичных заданий. Некоторые из заданий могут противоречить закону, другие могут быть крайне неприятны, но все они будут исходить непосредственно от меня, и в тот момент, когда я сочту нужным их дать, вы обязаны выполнить их немедленно, не прося объяснений, не увиливая и всегда в точности так, как вам приказано.

— Я знаю. Я уже согласился на все в том замке в Швейцарии.

Коготь смерил Баррингтона проницательным холодным взглядом, и его указательный палец вонзился в сплетение трубок, из которых с угрожающим шипением вырвался воздух. Аппарат сразу же начал издавать высокий тревожный звук, чем-то похожий на жалобное мычание, одновременно вспыхнули и замигали четыре красные лампочки.

— Да, конечно, не так уж и сложно давать обещания, когда ничего существенного не поставлено на карту, Баррингтон. Но покажите мне, что это действительно для вас существенно.

— Что существенно? Что происходит с моим сыном?

— Не пытайтесь делать вид, будто у вас пробудилась внезапная великая любовь к вашему отпрыску. Предположим, что он — живое существо, но живое существо, значащее не так уж и много. Без настоящих друзей, без цели в жизни… никто не пожалеет о нем, когда он умрет.

— Умрет? Почему он должен умереть?

— Потому что я так говорю. Здесь и сейчас. Таков наш тест. Как видите, он совершенно произволен, бессмыслен и жесток. Подобно многому из того, что потребуют от вас СЕМЕРО. И что потребую от вас я. Все то, что вы либо беспрекословно выполните, либо… умрете.

Баррингтон рванулся к Когтю.

— Вы… вы…

Коготь схватил его за руку и резко остановил.

— Даже и не думайте, Баррингтон. Ни мгновения. О, конечно же, я не совсем бессердечен. Если вы попросите меня оставить вашего сына в живых, я выполню вашу просьбу. — Указательным пальцем он закрыл дыру в трубке. Шипение сразу же прекратилось, прекратился и тревожный писк, погасли лампочки. Но через несколько секунд Коготь снова отнял палец, и воздух вновь вырвался в отверстие, а тревожный звук возобновился. — Да, на несколько секунд, которые мне потребуются, чтобы перерезать вам глотку. — И он помахал своим пальцем-бритвой на расстоянии дюйма от глаз Баррингтона. — А потом я все равно убью парня.

Баррингтон рухнул на пол, но не мог отвести глаз от Когтя и сына. Через две минуты аппарат издал длинный сигнал, и линия на мониторе выпрямилась.

— Мои поздравления, мистер Баррингтон. СЕМЕРО будут вами гордиться. Я уже горжусь вами. В нужный момент вы поступили правильно. Продолжайте в том же духе, то есть поступайте правильно всякий раз, когда я буду вступать с вами в контакт, и вы добьетесь такого успеха и могущества, о которых не грезили в самых смелых своих мечтах. — Он швырнул Баррингтону кусок бумаги. — Здесь вы найдете свои первые инструкции.

— Что будет с моим сыном?

— Я полагал, что у вас вряд ли проснутся запоздалые семейные и отцовские чувства и вряд ли возникнет желание похоронить его в семейном склепе, поэтому я сам позабочусь о теле так, что никто никогда ни о чем не узнает. На самом деле это только отчасти верно. Люди кое-что узнают об Артуре Баррингтоне и о его смерти. Как всегда, у меня есть план. Вам все станет ясно в свое время, когда я буду готов. Пока с вас достаточно и этой информации. А теперь убирайтесь.

10

Лора Мерфи с сочувствием наблюдала за тем, как бритоголовый молодой человек в мешковатых джинсах широкими шагами идет по коридору. Покачав головой, Лора улыбнулась. Она очень хорошо помнила свои собственные студенческие годы, чтобы не чувствовать приступ искреннего сострадания всякий раз, когда у ее дверей появлялся студент с красными глазами и обгрызенными ногтями и с таким видом, словно он целую неделю не спал и не ел. А так как современным молодым людям, как казалось Лоре, гораздо сложнее приспособиться к большому и жестокому миру, чем ее поколению, она старалась не слишком сурово судить их.

Прожить сложное и такое неустойчивое время между детством и взрослостью во все времена бывало совсем не простым делом, а теперь на пути у современных молодых людей, вне всякого сомнения, встречается значительно больше соблазнов и пропастей. Размышляя над хаосом образов и идей, ежедневно изливаемых на них телевидением, она просто поражалась, как молодежи вообще удается выстоять и не утратить психическое здоровье.

Впрочем, их вкусы в одежде порой казались Лоре несколько запредельными.

Когда ей удавалось хоть немного помочь им в сложном процессе перехода от детства к взрослости, Лора совершенно искренне радовалась. В течение двух лет она работала консультантом. И хотя многие близкие люди — прежде всего отец — бранили Лору за то, что она принесла блестящую в перспективе карьеру практического археолога в жертву своему филантропическому чувству и теперь вынуждена выслушивать жалобы прыщавых подростков на плохие оценки, сама Лора об этом не жалела. Она не представляла, какие профессиональные победы могут сравниться с ощущением триумфа, которое она испытала, когда студентка английского отделения, пытавшаяся покончить с собой — ее спасла от гибели Лора, — смогла опубликовать сборник стихов, а позднее начала вести собственный творческий семинар, тем самым, помогая другим молодым людям направить свои душевные бури в конструктивное русло.

И при всем том Лоре удавалось найти время для работы над собственной книгой о забытых городах. Возможно, ее труд не займет первых мест в списках бестселлеров, однако когда она преподнесет экземпляр книги отцу, по крайней мере, ему будет ясно, что и дочь создала свой собственный «археологический артефакт».

Кроме того, Лора принимала активное участие в работе мужа. Она не просто выступала в роли бесплатного адвоката в его нередких столкновениях с начальством, но часто помогала ему своей обширной эрудицией в поиске библейских артефактов и подтверждении их аутентичности.

В чем, как она чувствовала с дрожью предвкушения чего-то поистине важного, ей предстоит участвовать в самое ближайшее время. Лора очень сожалела о том, что из-за занятости со студентами не смогла принять участия в первоначальных исследованиях свитка, которые Мерфи проводил за день до того. Теперь наступило время проверить, готов ли свиток открыть им какую-то грандиозную тайну Даниила.

Лора закрыла за собой дверь кабинета, повесив на нее табличку с надписью: «Да, я обещала вам, что моя дверь всегда будет открыта для вас, но, клянусь, я скоро буду!», и быстрыми шагами проследовала по коридору к выходу. Через несколько минут она уже стояла у дверей Мерфи. Лора тихо постучала и вошла.

Мерфи сидел за рабочим столом с взъерошенными волосами, закатав рукава рубашки, и рассматривал что-то под лупой, полностью забыв об окружающем его мире.

«Вот тот Мерфи, которого, как мне кажется, я люблю больше всего, — подумала Лора с улыбкой. — Погруженный в работу и обо всем забывший Мерфи». Мерфи, который позвонил ей несколько минут назад, распираемый предвкушением чего-то невиданного, и сообщил, что свиток готов.

Она сжала его руку, поздоровалась с Шэри и обратила все свое внимание на гипербарическую камеру.

— Итак, вы полагаете, свиток достаточно регидрирован?

— Держу пари, он такой же пухлый и сочный, как и та индейка, что твоя мама готовит на День благодарения, — заявил Мерфи. — На самом деле я думаю, что он даже еще более сочный.

— Знаю, знаю, и скорее всего к тому же вкуснее, — заметила Лора, прищурившись.

Мерфи надел пару белых перчаток, открыл дверцу камеры и с предельной осторожностью извлек оттуда свиток.

— Ну, давайте посмотрим, что мы тут такое приготовили, — произнес он с завидным спокойствием.

Мерфи начал разворачивать папирус над пластиковым лотком. Лора затаила дыхание, пораженная твердостью и уверенностью его движений — а ведь, вполне возможно, он держал в руках нечто, изготовленное еще во времена правления Навуходоносора, во времена Даниила. «Вот сейчас, — подумала она, — в этой комнате мы, трое живых, реальных людей оказались связаны с библейским прошлым посредством этого невероятно хрупкого предмета, который может в любое мгновение рассыпаться в прах».

Но древний папирус не рассыпался. Подобно бабочке, появляющейся из куколки, он медленно развернулся, целый и прекрасный.

— Посмотрите, — проговорил Мерфи, и их взглядам строка за строкой предстала древняя клинопись.

Треугольники с прямыми хвостиками, V-образные формы, похожие на птиц, парящих в небе, теснились в узких колонках. В полностью развернутом виде размеры папируса составляли около девяти дюймов на пятнадцать. На нем виднелись «шрамы», оставленные изгибами на поверхности табачного цвета, края были изорваны, а большая часть верхнего слоя облупилась. Однако о столь хорошей сохранности подобного памятника Мерфи не мог даже и мечтать.

— По виду это халдейские письмена.

Лора ни на мгновение не осмеливалась отвести взгляд от странных геометрических символов из страха, что они внезапно исчезнут.

— Да, скорее всего. Во времена Навуходоносора в Вавилоне половина жрецов и магов были халдеями. Ты можешь прочесть?

Мерфи слегка наклонил свиток, чтобы лучше разглядеть письмена.

— Не скажу, чтобы я свободно читал на этом языке. Мог бы заказать салат или спросить дорогу к почте, но вот что-то более сложное…

Лора схватила его за руку.

— Прекрати свои шуточки. Я сама видела, как ты писал по-халдейски. Что здесь написано?

— В этом-то вся и штука. — Мерфи, прищурившись, пристально разглядывал буквы. — Я совершенно определенно вижу символ, обозначающий бронзу, а вот здесь… — он указал на почти расплывшийся знак, — символ, означающий змею. И посмотрите, вот они снова вместе с символом, означающим израильтян.

Мгновение они стояли молча, и Шэри наблюдала за тем, как чета Мерфи пыталась отыскать смысл, заключенный в знаках на свитке.

— И что же все это значит? — спросила девушка.

— Медный змий, — прошептала Лора.

— Точно, — подтвердил Мерфи. — Изготовленный Моисеем три с половиной тысячелетия назад…

— И разбитый на три части царем Езекией в 714 году до Рождества Христова.

— Но, уважаемые дамы, это же совершенная бессмыслица. Мафусаил сказал, что артефакт должен иметь отношение к Даниилу. А Даниил, как известно, жил во времена Навуходоносора, почти на сто пятьдесят лет позже того времени, когда правил царь Езекия.

Мерфи отодвинул свой стул и стал мерить комнату шагами.

— Совершенная бессмыслица. С какой стати халдейский писец упоминает о Медном змие? И какая здесь связь с Даниилом?

Лора уставилась на свиток, пытаясь разобрать еще какие-нибудь детали.

— Может, проконсультироваться у того сумасшедшего, который дал тебе свиток?

— Ты называешь это «дал мне»?

— Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. — Мерфи отрицательно покачал головой.

— Мафусаил хочет, чтобы я до всего доходил своим умом. Таковы правила игры. — Он щелкнул пальцами. — И все-таки, почему бы не обратиться за помощью? Давайте вначале сделаем несколько фотографий. Я знаю кое-кого, одну женщину, которая даже во сне разговаривает по-халдейски.

Лора скрестила руки на груди и бросила на мужа суровый, неодобрительный взгляд.

— Нет-нет, — добавил он поспешно, — совсем не по личному опыту. На самом деле я вообще с ней никогда не встречался.

— Расслабься, Мерфи, я знаю, ты любишь только меня и… то, что пролежало в земле, по крайней мере, два тысячелетия. Но кто же этот оракул?

— Вы мне не поверите… Ее зовут, — сказал Мерфи, четко произнося каждый слог, так, словно заказывал бутылку экзотического вина в дорогом ресторане, — Исида Прозерпина Макдоналд.

Фонд Свободы принадлежал к числу тех сотен частных организаций, что размещаются в весьма официального вида каменных зданиях в Вашингтоне, которые многие люди автоматически принимают за правительственные. Табличка на двери кабинета на третьем этаже здания фонда гласила просто «Д-р И.П. Макдоналд», и только посвященные знали, что за этой дверью работает один из виднейших специалистов по древним культурам.

И естественно, никому из проходивших мимо этой двери не пришло бы в голову искать какую-то связь между исследованиями покрытых пылью веков, забытых цивилизаций и очень громким непрекращающимся шумом, доносившимся из-за закрытой двери.

За грохотом книг, падающих одна за другой на пол, последовал не столь громкий шелест рассыпающихся листов бумаги, а затем вновь оглушительный стук какого-то тяжелого предмета (настольная лампа? пресс-папье?).

Небольшой кабинет без окон был весь заставлен книжными стеллажами, но многие книги — некоторые из тех, что представляли исключительную ценность как библиографические редкости и встречались в единичных экземплярах, — теперь валялись на выцветшем коричневом казенном ковре. Посреди комнаты, больше напоминавшей место сражения, стояла маленькая гибкая женская фигурка. Дама просматривала документы, которые брала из большой стопки на древнем столе со снимающейся крышкой, и с остервенением отбрасывала.

— Он должен быть где-то здесь. Должен! — раздался хриплый голос, и неустойчивая гора академических журналов рухнула на пол.

Затем были выдвинуты все ящики стола, тщательно просмотрены один за другим, однако, судя по гневному шипению, сопровождавшему поиски, нужный предмет так и не был найден.

Женщина внезапно прекратила поиски и, наклонив голову, прислушалась. Шаги. Стук высоких каблуков в коридоре. В кабинете воцарилась тишина.

Шаги приближались. Затем тоже затихли. Пауза. И стук в дверь, тихий, осторожный. Потом снова, громче, настойчивее.

— Доктор Макдоналд? Вам не нужна помощь? Изящная молоденькая женщина в темно-синем костюме некоторое время раздумывала над тем, как ей следует поступить. Порой доктор Макдоналд не отвечала, так как с головой уходила в изучение какого-нибудь манускрипта и в буквальном смысле ничего не слышала, и все громы небесные обрушивались на вас, если вы входили в ее кабинет в такую минуту. Первое, что уже давно успела усвоить сия юная особа, — доктор Макдоналд не прощает внезапного вмешательства в свою работу. Тут она очень походила на лунатика: если вы его будите, он впадает в страшное замешательство и может быть даже агрессивным. Лучше оставить его в покое до того момента, когда он сам вернется в мир живых.

Впрочем, на сей раз, что-то было не так. Поворачивая за угол, она отчетливо слышала несколько громких ударов, а когда приблизилась к двери, у нее совершенно не осталось никаких сомнений: кто-то делает обыск в кабинете доктора Макдоналд.

Фиона Картер не принадлежала к числу храбрых девушек. Сама мысль о возможном физическом насилии вызывала у нее ужас и головокружение. Но было нечто, чего она боялась больше столкновения с любым грабителем, — необходимость объяснять доктору Макдоналд, каким образом она позволила кому-то ограбить бесценную библиотеку ученой дамы.

Дрожащей рукой девушка медленно повернула ручку и толкнула дверь.

Дверь бесшумно открылась, и взгляду Фионы предстала изящная женская фигурка в твидовой юбке и бесформенном рыбачьем свитере, стоящая по колено в куче раскрытых и разбросанных журналов и листов, некоторые из них взвились в воздух из-за внезапного сквозняка. Женщина, стоявшая посреди всего этого разгрома, уставилась на Фиону.

— Доктор Макдоналд! — Фиона сделала шаг вперед и чуть не споткнулась об объемистый черный фолиант. — С вами все в порядке? Я услышала страшный шум… и подумала, что в ваш кабинет проник посторонний. Я подумала, что кто-то…

— Не могу отыскать это чертово стихотворение Харибдиса! Только вчера я его видела, а сегодня уже не могу найти. Фиона, вы что, опять рылись в моих рукописях?

Фиона едва смогла подавить нервный смешок. Возможно, ли было кому-то с какими угодно злыми намерениями привести кабинет доктора Макдоналд в еще более хаотическое состояние, нежели то, в котором он уже находился?

— Стихотворение Харибдиса? Когда вы читали его, заглядывали в «Древнекоптскую литературу» Мертона?

Доктор Макдоналд задумалась.

— Вполне возможно.

— И в этом случае вы, вероятно, положили стихотворение в книгу для лучшей сохранности?

Если она правильно помнила, издание «Древнекоптской литературы» было в темно-зеленом переплете с красными буквами на корешке. Книга отсутствовала. Но почти все книги с той полки уже были сброшены на пол. Фиона взглянула на пол, покрытый фолиантами разной величины.

— А это не она? Вон там, рядом со «Священным и мирским»?

Доктор Макдоналд повернулась в ту сторону, куда указывала Фиона, и подняла толстый зеленый том. Проворно пролистала его, и страничка пергамента выпала из книги и плавно спланировала на пол. Стихотворение Харибдиса.

Доктор Макдоналд повернулась к Фионе, сияя улыбкой. При ее склонности одеваться в стиле пожилой матроны и при практически постоянно суровом выражении лица было так легко забыть, что Исида Прозерпина Макдоналд — потрясающе красивая женщина. Лишь ее крайне редкие улыбки время от времени напоминали об этом.

— Умница. Не представляю, как вы меня выносите?

Прежде чем Фиона сумела сформулировать более или менее тактичный ответ, зазвенел звонок, и обе женщины застыли от неожиданности. Инстинктивно они взглянули на пустой стол, затем оглядели пол, пытаясь выяснить, откуда же исходит звук. Фиона отодвинула громадную стопку журналов и подняла телефонную трубку.

— Алло, кабинет доктора Макдоналд, Фиона слушает. О, доброе утро, профессор Мерфи.

Она обернулась к доктору Макдоналд, которая продолжала стоять среди всего этого книжного беспорядка, энергично качая головой и беззвучно произнося одними губами: «Нет, нет, нет».

— Нет, она вовсе не занята, профессор Мерфи. Я уверена, она с радостью побеседует с вами.

Фиона мило улыбнулась и протянула ей трубку.

Исида сидела за столом, скрестив руки и плотно сжав губы, и ждала, пока обещанное электронное письмо дойдет до ее компьютера. Стоя среди хаоса кабинета и слушая безумную историю профессора Мерфи о вавилонском свитке, она практически не заметила, как Фиона начала тяжелую и долгую работу по наведению порядка. Теперь же почти все было если не на своем месте, то, по крайней мере, не на полу. Книги и журналы стояли аккуратными рядами и лежали не менее аккуратными стопками. Фиона постаралась даже навести порядок среди коллекции древних глиняных фигурок — маленьких богинь Исиды — и расположила их в правильной хронологической последовательности на одном из каталожных шкафчиков.

Когда взгляд Исиды скользнул от богини плодородия с огромным раздувшимся чревом из долины Неандер в Германии к грациозной шумерской лунной богине, она почувствовала, как к глазам подступают слезы, но поспешно взяла себя в руки. Маленькие фигурки представляли собой бесценное наследство ее отца, доктора Макдоналда, одного из самых известных археологов своего времени. Они являлись результатом многолетних раскопок в Средиземноморье и на Ближнем Востоке.

«Моей маленькой богине, любимой и достойной поклонения больше всех остальных», — сказал отец, вручая ей большую квадратную коробку, перевязанную ленточками.

Для Исиды, тогда еще тринадцатилетней девчушки, эти маленькие фигурки, у многих из которых отсутствовали руки, все в грязи и пыли давно исчезнувших цивилизаций, были дороже любой куклы Барби. С этого подарка началось ее собственное страстное увлечение тайнами древности.

К сожалению, маленькие богини были не единственным наследством, связанным с маниакальной страстью ее отца, которое он передал дочери. Другим было ее имя.

Вполне возможно, думала она, есть девушки, которых зовут Фрейя и над которыми не смеются в школе. Она знала одну гречанку-палеонтолога по имени Афродита, совершенно естественно воспринимавшую свое имя. Кажется, была еще и знаменитая теннисистка по имени Венера? И никто никогда не высмеивал ее за то, что она получила свое имя в честь римской богини любви. Но Исида Прозерпина — совсем другое дело. Это все равно, что родиться с венком из звезд на голове. Или с клубком змей вместо волос. С таким именем трудно затеряться в толпе.

В маленькой хайлендской школе к ней обращались Исси или Прози, и оба имени вызывали у девочки отвращение. Почему она не может быть просто Мэри, Кейт или Джанет? В тихой гавани музея Исида могла настоять на том, чтобы ее называли доктор Макдоналд и больше никак. Но с друзьями дело обстояло значительно сложнее. Не потому ли и друзей-то у нее, по сути, не было?

Исида, нахмурившись, нетерпеливо барабанила пальцами по столу в ожидании обещанных фотографий свитка.

Профессор Майкл Мерфи принадлежит к числу весьма чудаковатых ученых. Почти помешан на библейских пророчествах. Не переставая, болтает об этой самой книге пророка Даниила. Тем не менее, история со свитком не могла не заинтриговать доктора Макдоналд. Конечно, не исключено, что свиток — обычная подделка или что-то крайне обыденное: список покупок трехтысячелетней давности или столь же древняя лицензия на отстрел гиен. Вавилоняне известны своим бюрократизмом.

На протяжении нескольких лет, по мере того как росла ее слава филолога, увеличивался и поток древних загадок, с которыми к Исиде обращались как к знатоку мертвых языков. Если вы откопали глиняный черепок с поставившей вас в тупик надписью или обнаружили кусок папируса с непонятными письменами, вряд ли вам удалось бы пройти мимо Исиды Макдоналд. В девяти случаях из десяти, даже если на это уходило до полугода и в процессе работы доктор доводила себя до полного умственного изнеможения, в конце концов, она все-таки находила ответ на загадку, расшифровывала таинственное письмо или раскручивала лингвистический клубок, который поставил в тупик не одного эксперта. В этом и состоял ее уникальный дар.

Отец Исиды, с восторгом наблюдавший за тем, как шла в гору ее карьера, в то время как его собственная уже начала закатываться, считал, что дар дочери скорее есть свойство памяти, а отнюдь не проявление истинной компетентности. Вне всякого сомнения, только тот, кто в прежней жизни был египетской принцессой, мог с такой легкостью читать священные тексты. Смешно, конечно, но именно подобные глупости он частенько высказывал в конце жизни. Возможно, это был его стиль выражения дочери своей любви, стиль археолога с многолетним стажем.

Исида отбросила воспоминания, толпившиеся перед ее мысленным взором, как только на экране появились изображения свитка, и с облегчением перешла из не слишком приятного мира эмоций в более ясный и простой мир Древнего Вавилона.

То, что она увидела, мгновенно приковало ее внимание. И заставило просидеть у экрана компьютера, царапая заметки на листочке бумаги, в течение следующих двух часов.

В реальность его вернул громкий телефонный звонок. — Профессор Мерфи? Доктор Макдоналд. Я прочла ваш свиток.

Он отложил в сторону Библию.

— Рад и весьма признателен. Пожалуйста, называйте меня Майкл. Хотя большинство почему-то склонны звать меня Мерфи.

Наступила неловкая пауза.

— Гм, мистер Мерфи, создается впечатление, что вы были правы. Мы совершенно определенно имеем дело с библейским Медным змием…

— Но свиток датируется периодом пятьюдесятью годами позже того времени, когда Змий был уничтожен. — Мерфи почувствовал, что ее раздражает его нетерпение. — О, извините. Я очень напряжен. Пожалуйста, продолжайте.

— Свиток представляет собой нечто похожее на дневник, который вел халдейский жрец по имени Даккури. Насколько я смогла понять, Змий и в самом деле был расколот на три части, как сказано в Библии, но кто-то явно забыл отделаться от осколков. Осколки хранились в храме; когда вавилоняне грабили Иерусалим, они нашли их и, очевидно, решили захватить с собой.

— А когда куски Змия оказались в Вавилоне, жрец Даккури их соединил?

— Полагаю, так. Но то было только начало. Думаю, этот Даккури считал, что Змий обладает значительно большей ценностью, нежели обычная медная скульптура.

Мысли с бешеной скоростью проносились в голове Мерфи.

— Следовательно, вавилоняне, еще будучи в Иерусалиме, слышали рассказы о магической исцеляющей силе, что заключалась в Змие в те времена, когда Моисей изготовил его, и хотели, чтобы Даккури испытал, нельзя ли их снова привести в действие.

Исиде совсем не нравилось то, что Мерфи ее постоянно перебивает, и она поняла, что, если хочет дойти до конца своей истории, ей придется быть столь же бесцеремонной.

— По сути дела, профессор Мерфи, Даккури пытался использовать Змия в качестве составной части собственного богослужения.

— Вы хотите сказать, что Даккури заставлял вавилонян поклоняться Змию так же, как это делали израильтяне во времена Езекии?

— Очень немногих. В свитке есть намек на то, что вокруг Даккури сформировался узкий жреческий кружок, и его члены символически обозначены у силовых линий, расходящихся от знака Змия.

— Не создается ли впечатления, что поклонение Змию оказалось для вавилонян таким же мрачным заблуждением, как и для израильтян во времена Езекии? — здесь есть упоминание о каких-то проблемах, возникших из-за Змия, но в самом важном месте свиток поврежден.

Исида произнесла это таким тоном, словно вина за повреждение лежала на Мерфи.

Он не обратил внимания на ее тон.

— Похоже, проблемы, о которых вы говорите, были действительно весьма серьезными. В свитке имеется знак царя. Это может означать, что культ Змия, организованный Даккури, был запрещен самим Навуходоносором, ведь так?

— Да, полагаю, вы не нуждаетесь в том, чтобы я читала вам лекции по библеистике, мистер Мерфи, — сухо заметила Исида. — Как сказано в Книге пророка Даниила, Навуходоносор построил громадную статую с золотой головой, сходную с образом из его знаменитого сна. И все знатные особы должны были в определенное время поклоняться ей и воздавать различные почести. Когда они слышали звук трубы, свирели, цитры… чего там еще?

— Цевницы, гуслей и симфонииnote 3, — подсказал Мерфи без запинки.

— Спасибо. Да, именно, «гуслей и симфонии». Каким поэтическим чувством, вероятно, обладал король Яков. Слыша это, я мысленно возвращаюсь в нашу маленькую церквушку в Шотландии. — Воспоминаниям на миг удалось отвлечь ее, но Исида быстро овладела собой и вернулась к главному предмету беседы. — Короче говоря, Бог лишил царя разума в наказание за гордыню, а когда разум, в конце концов, вернулся к нему, Навуходоносор понял, что идолопоклонство — зло. И запретил его.

— Совершенно верно. И, конечно же, запрет включал и культ Змия.

— Полагаю, что да.

Мерфи попытался сложить все эти обрывочные сведения в целостную картину.

— Итак, жрец Даккури получает царский приказ прекратить поклонение Змию и избавиться от него.

— Но мне начинает казаться, что от Змия крайне тяжело избавиться. Ни у кого из тех, кому он принадлежал, почему-то не возникало естественного желания просто-напросто его переплавить.

Мерфи пулей вылетел из своего кресла.

— Да! Да! В этом-то все и дело! Вот причина написания свитка. Даккури все это излагает не для того, чтобы сообщить о том, какой он непослушный змиепоклонник. Нет. Он сделал вид, что послушался Навуходоносора и избавился от Змия, как и приказывал царь. Но он был не так глуп. На самом деле Даккури спрятал все три куска, и именно об этом он рассказывает в своем дневнике. Не так ли, доктор Макдоналд?

— И не только, мистер Мерфи. По-моему, Даккури написал здесь, что он спрятал части Змия, и начал рассказывать о том, как их найти.

От последней фразы собеседницы Мерфи снова рухнул в кресло.

— Что вы имеете в виду, говоря «начал рассказывать о том, как их найти»?

— Последняя часть свитка состоит из двух фрагментов. Первый из них является продолжением рассказа Даккури о событиях. Создается впечатление, что он приказал, троим своим приверженцам разбросать части Змия по всему Вавилонскому царству.

— Но говорится ли там, где конкретно они их спрятали? — Исида уже научилась говорить, не обращая внимания на бесцеремонность Мерфи.

— А это — второй фрагмент заключительной части свитка. По-видимому, Даккури устроил настоящее соревнование по поиску кусков Змия, и последние строки его дневника должны были служить ключом к ответу на вопрос, где отыскать первый осколок. У меня возникло ощущение, что если вам удастся отыскать первый осколок Змия, он приведет вас ко всем остальным.

Мерфи уставился на фотографию свитка, сделанную крупным планом.

— Судя по этому рисунку, изгибу с гребешком внизу, этот первый кусок, должно быть, хвост, верно?

— Я также склонна полагать, что это хвост Змия.

— Даккури, по всей видимости, приложил громадные усилия, чтобы спасти Змия, и, тем не менее, сделал все от него зависящее, чтобы было чрезвычайно трудно отыскать его части.

Беседа с Мерфи пробудила в Исиде противоречивые чувства: стремление к познанию и желание поставить на место мнящих себя слишком умными мужчин.

— Полагаю, для достаточно разумного человека не так уж и сложно проникнуть в суть его указаний.

Мерфи почувствовал, как внутри у него все задрожало от предвкушения чего-то невиданно интересного.

— И это означает, что мы сможем отыскать Медного змия, изготовленного самим Моисеем! Более того, если нам на основании свитка удастся отыскать Змия, это послужит доказательством того, что он существовал еще во времена Даниила!

Исида издала весьма неженственный смешок, не сумев сдержаться.

— Местоимение «мы» в данном случае совершенно неуместно, мистер Мерфи. Я с большим трудом могу отыскать вещи в собственном кабинете. И я никогда не принимаю участия в экспедициях. Как бы то ни было, это, естественно, ваше личное дело — отправляться на поиски первого куска Медного змия или нет. Кстати, нет ничего проще. Стоит только узнать, где находятся Рога быка.

12

«Рога быка».

Мерфи бесконечное число раз повторил это словосочетание, с удивлением думая, как легко Исиде Макдоналд удалось определить название местности по символам в конце свитка. Сам он, как пристально ни всматривался в те же знаки, даже близко не смог подойти к разгадке.

Конечно, теперь, когда он получил перевод, все стало казаться предельно ясным. В Мерфи тут же взыграла профессиональная и мужская гордость, и он решил, что теперь с помощью своего практического опыта археолога сможет претворить книжные лингвистические познания доктора Макдоналд в конкретное дело.

Вне всякого сомнения, Рога быка означают какую-то довольно заметную местность неподалеку от Древнего Вавилона. Даккури скорее всего избрал какой-то природный уголок, а не человеческое поселение, так как не мог знать, сколько времени кусок Змия пролежит в земле, прежде чем его откопают.

На протяжении нескольких часов Мерфи корпел над древними картами и, в конце концов, пришел к выводу, что никто так хорошо не знает ландшафты тысячелетней давности, как его собственная жена. Благодаря исследованиям древних городов, которыми она в свое время занималась, Лора приобрела поистине энциклопедические познания, и теперь эти познания могли пригодиться ему.

И не просто пригодиться, а стать незаменимыми.

Мерфи нашел Лору в вестибюле факультетского здания.

— Тебе придется приготовить все свои книжки и карты, милая. Кажется, я смог обнаружить местонахождение Змия.

— Мерфи, ты не шутишь? Ты смог обнаружить, где находится Змий?

Лора мгновенно сбросила маску консультанта и превратилась в стопроцентного археолога.

— По правде говоря, это сделала доктор Макдоналд. И она нашла только ключ к тому месту, где спрятана первая часть Змия. По ее словам, свиток представляет собой разновидность халдейской карты, на которой указан путь к сокровищу. А кусок Змия как раз и является этим самым сокровищем.

— Ого! — воскликнула Лора.

Мерфи наклонился, показал Лоре знак Рогов быка и тут же набросал карандашом несколько весьма приблизительных зарисовок ландшафтов, которые могли получить подобное наименование. Каждый, из них отличался двумя высокими вертикальными участками, загнутыми подобно рогам, между которыми возвышался небольшой холм, напоминающий бычий череп.

— Вот, пожалуй, и все, что пришло в голову. И теперь мне необходимы твои познания в древней картографии. Ведь Даккури писал свой путеводитель довольно давно, и, боюсь, местность с тех пор несколько переменилась.

Лора со смехом взяла Мерфи за руку, и они вместе пошли по университетскому коридору.

— Не представляю, Мерфи, — проговорила она, покачав головой, — почему это мужчины не умеют читать карты?

Как только он показал Лоре частичный перевод свитка, смысл древних письмен сразу же захватил ее. Всего за несколько минут их уже и без того до отказа загроможденная гостиная превратилась в настоящее море бумаг. На полу были разложены карты, справочники, компьютерные распечатки. Лора сидела посреди этого хаоса, то, хватая какую-нибудь из карт, то раздраженно ее отбрасывая, на ходу записывая что-то и при этом еще напевая себе под нос.

Ее работу нельзя было сравнить с поиском иголки в стогу сена. Скорее она напоминала попытку восстановить двухтысячелетий стог сена, предварительно выяснив, где лежала каждая отдельная травинка до того, как за двадцать столетий копну раскидало ветрами, наводнениями и землетрясениями, и уж только потом попытаться отыскать в ней пресловутую иголку.

Указания Даккури, где спрятан хвост Змия, были вполне конкретны (если, конечно, исходить из того, что Мерфи и Исида правильно расшифровали текст). Лора несколько иначе, более тонко интерпретировала символ Рогов быка, нежели это сделал Мерфи на своих корявых зарисовках: она предположила, что, вероятно, Даккури имел в виду изогнутую горную гряду или гряду холмов, завершавшуюся двумя узкими выступами. Возможно, еще и с обширным горным хребтом позади или протяженной холмистой местностью, составлявшей «тело» «быка». Такое образование можно было легко разглядеть со значительного расстояния, поэтому окружающее пространство, скорее всего, представляло собой довольно плоскую равнину.

Вот только ландшафт, увиденный таким Даккури в его времена, постоянно менялся. Моря то подступали и покрывали сушу, то вновь отступали, почвенная эрозия перемещала холмы подобно фигурам на шахматной доске, речные русла изменяли очертания, безжизненные пустыни превращались в благодатные пастбища и наоборот. К тому же землетрясения могли все переставить местами, как в калейдоскопе, полностью изменив картину ландшафта.

Чтобы увидеть мир таким, каким видел его Даккури, необходимо было повернуть движение истории вспять. Каким-то образом, взглянув на современный ландшафт, увидеть за ним древний.

Подобная цель требовала от исследователя недюжинных умений читать физические карты и при этом способности представлять плоскостное изображение объемно, досконального знания древней географии и интуитивного чутья основных тенденций геологических трансформаций, не говоря уже об обладании неким шестым чувством, которому даже и название-то подобрать трудно.

К счастью, Лора относилась к горстке избранных, наделенных всеми перечисленными достоинствами. Мерфи, наблюдая за работой жены с бесчисленными картами, приходил в невольный восторг от ее поистине уникальных способностей. Отыскание хвоста Змия и Рогов быка должно было стать главной их проверкой.

13

О втором своем ударе Мерфи сильно пожалел. Собственно, с ним никто не дрался. Он наносил удары по большой боксерской груше в спортивном зале Престонского университета. Первый удар, резкий выпад правой, показался Мерфи вполне приличным и настолько понравился ему, что он, не раздумывая, нанес удар левой. Отдача, которую он получил от груши, пронзила руку острой болью от кисти в перчатке до плеча. Того самого плеча, на котором оставил следы своих когтей лев, — и как он мог забыть?

Когда Мерфи невольно опустил руки, чувствуя, как боль рикошетом распространяется по всей верхней части тела, человек с крепко скроенной фигурой, стоявший рядом с ним, глухо прорычал:

— Ну-ка, Мерфи, без передышек! Тут тебе не государственная служба, а спортивная разминка, здесь нужно выкладываться.

Леви Абраме толкнул Мерфи в плечо, чтобы тот не застаивался. В левое плечо…

Теперь Мерфи просто скорчился от боли, достигшей на сей раз поясницы и бедер.

— Леви! Ты что, не слышал, как я говорил, что сегодня мне нужно быть поосторожнее с этим плечом?

— Да кончай ты, Мерфи! Энергия. Концентрация. Забыл свое армейское прошлое? Тренировка, тренировка и еще раз тренировка. Только так можно уберечься от гниения и не уподобиться одной из твоих египетских мумий.

Мерфи не мог не рассмеяться, взглянув на здоровенного еврея ростом в шесть с половиной футов, который всегда так серьезно относился к их совместным тренировкам. Леви Абраме ко всему относился серьезно, по крайней мере, насколько мог судить Мерфи. В Соединенные Штаты он приехал по приглашению хайтековских компаний из района Роли-Дарем в Северной Каролине в качестве высокооплачиваемого специалиста по охране секретных объектов. Настолько высокооплачиваемого, что он смог позволить себе уйти в отставку из «Моссада» раньше положенного времени и переехать с семьей в Роли.

Тем не менее, Мерфи чувствовал какую-то необъяснимую уверенность, что Леви вовсе не окончательно порвал с прежним местом службы. Естественно, он никогда напрямую не спрашивал об этом Леви, а сам Абраме был слишком серьезен и скрытен, чтобы говорить на эту тему. У него сохранилось множество связей на Ближнем Востоке, как в арабских странах, так и в Израиле. Связи такие широкие и разнообразные, что Леви несколько раз сумел помочь Мерфи оформить необходимые документы для получения важных артефактов из ближневосточного региона.

Со своей стороны — хотя вряд ли об этом можно было судить по его постоянно суровому выражению лица и по серьезному тону бесед — Леви уважал Мерфи. Подобно Мерфи Леви тоже был наставником от природы, но если бы Мерфи обучал своих студентов теми же методами, какими его самого тренировал Мерфи, его бы, несомненно, уволили за дурное обращение с учащимися.

Впервые они встретились два года назад на беговой дорожке ранним утром еще до восхода солнца. Леви работал экспертом по безопасности фирмы, которая решила подарить университету мощный компьютер последней модели. По прошествии некоторого времени Леви предложил Мерфи несколько освежить его навыки в боевых искусствах, что повлекло за собой череду довольно частых насыщенных и напряженных тренировок. В присутствии и с помощью Леви Мерфи гораздо больше выкладывался, чем наедине с самим собой, хотя, даже занимаясь в одиночестве, он себе особых скидок не делал. И вот сегодня этот избыток физической активности довел Леви до такой боли, что она его буквально в дугу согнула.

Нынешним утром Мерфи мог бы, конечно, воздержаться от любой физической активности и дождаться, пока заживет плечо. Однако у него была важная причина для встречи с Леви. И теперь, скорчившись от боли, он решил перейти к обсуждению дела:

— Леви, дружище, у меня к тебе большая просьба. Я вышел на одну очень важную находку, археологический артефакт, значимость которого для истории трудно переоценить. И мне нужно до нее добраться.

— Еще одна твоя пыльная безделушка? — Уважение Леви к спортивным достоинствам Мерфи отнюдь не простиралось на его профессию. — Значит, тебе нужны, как говорит мой сын, колеса? Нужно пробраться в какое-то не совсем безопасное местечко на Ближнем Востоке?

— Ты меня достаточно хорошо знаешь, дружище. Леви, мне надо как можно скорее добраться до Самарии, отыскать место, где спрятан упомянутый артефакт, и доставить его в Престон без трений с властями и таможней. Ах да, и чтобы это обошлось мне не так уж дорого в финансовом отношении.

Леви даже присвистнул.

— Разве ты не захочешь принять участие в мирных переговорах, раз уж окажешься поблизости?.. Ладно, без шуток. Я подумаю, чем смогу тебе помочь. И когда же ты собираешься выезжать?

— На следующей неделе у нас дни научных исследований, поэтому мы свободны. Несколько оставшихся занятий я уже заменил, могу выезжать немедленно. Лора тоже вот-вот утрясет вопрос с заменой ее в качестве консультанта. И я действительно твой должник, Леви.

— Вначале нужно посмотреть, чем я смогу тебе помочь. А пока, — Леви изо всей силы толкнул Мерфи в плечо, — передышка окончена. Возвращаемся к тренировке.

14

— Мы — двое мужчин, но при этом составляем весьма интересную пару, профессор Мерфи, не так ли?

Мерфи почтительно кивнул в ответ на слова принимавшего их в своем доме шейха Умара Аль-Халика, но не мог не задаться вопросом, что означает подобное многообещающее начало беседы. После дня, проведенного в путешествии, с необычайной быстротой организованном Леви Абрамсом, они сидели в роскошном доме Аль-Халика в Самарии и пили крепчайший арабский кофе.

Лора удалилась в отведенную им комнату для гостей, сославшись на усталость после длительного перелета, но в разговоре с Мерфи заметила, что уже почувствовала нежелание шейха, чтобы женщины принимали участие в серьезном мужском разговоре.

— О, это очень типично, — отметила она, — для многих мужчин-арабов его поколения. — И, ткнув Мерфи пальцем в бок, добавила: — Да почему только арабов, это очень типично для мужчин всех стран и всех поколений.

— Пожалуйста, не показывай на меня пальцем. Он заряжен, — усмехнулся Мерфи. — В этом отношении я чист.

— Все-таки ты мог бы попробовать перенести шейха и его представления о мире хотя бы в век девятнадцатый.

Мерфи вздохнул.

— Согласен, дорогая, но следует ли нам оскорблять человека, благодаря щедрой длани которого стала возможной наша поездка? Ну, по крайней мере, надо бы подождать, пока не закончится путешествие. А потом, обещаю, я оставлю тебя с ним, дабы ты занялась его просвещением. Ты станешь самым драгоценным подарком нашему самарийскому хозяину, который, как можно заключить по его жилищу, больше ни в чем не нуждается.

— Мерфи, у меня есть чем заняться. Я продолжу изучение карт. Так как завтра, когда мы отправимся на поиски места сокрытия Змия, я заведу тебя в такое место, откуда ты никогда в жизни не сможешь выбраться. Поэтому не засиживайся за своей мужской беседой.

На самом деле Мерфи благодаря Леви Абрамсу, познакомившему его с шейхом, уже примерно представлял, о чем захочет побеседовать с ним его хозяин. Пока Мерфи заканчивал разминку, Леви занимался активным поиском спонсоров для друга с помощью своего сотового телефона. Наконец он сообщил:

— Кажется, я подыскал неплохую кандидатуру для тебя, дружище. Шейх Умар Аль-Халик.

— И он подходит, потому что?.. Леви усадил Мерфи на скамью.

— Мерфи, тебе может показаться, что я говорю чушь о вещах, в которых не разбираюсь, но я кое-что знаю о Ближнем Востоке. Так вот, известно ли тебе, что появляется все больше и больше арабов, ищущих истину у вашего Бога?

— Я что-то читал относительно христианского движения среди мусульман, но совершенно искренне полагал, что эта их тенденция в направлении нашего Бога не более серьезна, нежели в направлении вашего. Только прошу, не обижайся.

— Ну что ты, какие могут быть обиды. По крайней мере, Аль-Халик богат, как Крез, и пользуется дипломатическим статусом для своей флотилии частных самолетов. И, насколько мне известно, этого ему недостаточно. До меня дошли слухи, что он начал потихоньку прощупывать ряд христианских миссионерских групп в регионе. Как ты сам понимаешь, подобные занятия, вряд ли могут считаться популярным ближневосточным развлечением независимо от денег и возможностей, которыми ты располагаешь. Поэтому я сказал ему, что ты будешь рад дать несколько консультаций по интересующим его вопросам в обмен на бесплатный проезд на Ближний Восток и обратно в Америку плюс финансирование не слишком затратных раскопок.

— Леви, ты гений. А ему можно доверять?

— Несколько лет назад я помог шейху выпутаться из одной крайне неприятной истории с бедуинами, которым ему, как оказалось, было неудобно давать отпор на своей родной земле. Я лично вполне бы ему доверился.

— Спасибо, Леви. Я перед тобой в неоплатном долгу.

— Ты мне ничего не должен. Позаботься о своей очаровательной жене. Без тебя я как-нибудь обойдусь, а вот без нее — никогда. И еще, Мерфи, то, что самому шейху можно доверять, вовсе не значит, что можно доверять и людям, на него работающим. Я думаю, тебе хорошо известны правила проведения «раскопок» в чужой стране.

И вот спустя ровно два дня он сидит напротив этого самого шейха и терпеливо ждет объяснений на не совсем правильном английском, почему они вдвоем составляют столь «интересную пару». Что касается путешествия, оно вряд ли могло пройти более спокойно. Главный советник шейха Саиф Нахави уладил все связанные с поездкой вопросы, а с помощью богатства и дипломатического статуса Аль-Халика рухнули остальные бюрократические преграды.

Хотя Лора и не преминула заметить при этом:

— Мерфи, твои поездки всегда очень напоминают тюрьму: попасть туда легко, а вот выбраться не так-то просто.

Конечно, Мерфи было, за что благодарить шейха, и потому ему хотелось выполнить и свою часть договоренности, с лихвой отплатив консультациями по всем вопросам, связанным с христианством. Многочисленные поездки на Ближний Восток научили его главному — нужно терпеливо ждать, пока шейх сам не заведет разговор на столь чувствительную тему. Если он вообще его заведет.

— Профессор Мерфи, вы христианин, приехавший в мусульманскую страну в поисках чего-то, что было потеряно много столетий назад и что, по вашему мнению, все еще обладает громадной ценностью. Я — человек, в десятикратной мере владеющий всеми благами современной цивилизации, но я чувствую необходимость в чем-то гораздо более древнем и в то же время значительно более простом, чем то, ради чего вы приехали к нам.

— Шейх, я с громадным уважением отношусь к вашим духовным поискам. И готов ответить на все вопросы.

— О, у меня так много вопросов, Мерфи!.. Впрочем, с меня достаточно и того, что я имею счастье помочь человеку вашей веры. В моем положении, пока я остаюсь на земле своих предков и, несмотря на все мои чисто материальные возможности, я не располагаю той свободой, которой обладаете вы, пришедший ко мне как проситель с протянутой рукой.

Мерфи с трудом подавил невольный смешок.

— Позвольте мне заверить вас, шейх, что я в вашем распоряжении в любое время дня и ночи. Я в огромном долгу перед вами за щедрость по отношению ко мне лично и к моей работе и за вашу помощь. Но сегодня вечером из ваших слов я понял, что дважды благословен тем, что рожден американцем, человеком, свободным исповедовать любую религию по своему выбору.

— Мне следует благодарить вас, Мерфи. Когда-нибудь, я надеюсь, мы сможем обсудить множество важных вещей у вас в стране.

— Вы уверены, что нам стоит ждать этого времени, шейх? Конечно, я прекрасно понимаю, что мы не в состоянии ответить сегодня на все волнующие вас вопросы, но что, если вы зададите мне хотя бы два из них, те, которые волнуют вас больше всего?

Шейх улыбнулся:

— Вижу, профессор, вы умеете копать. Хорошо. Скажите мне, что вы считаете главным отличием вашего Бога от Аллаха? Многие люди сейчас полагают, что тот и другой — одно и тоже.

Мерфи немного подался вперед.

— Между ними действительно много общего. Мы верим в то, что наш Бог — творец мира, и вы верите в то же самое. Кроме того, мы верим в триединого Бога, Бога триипостасного, Бога в трех божественных лицах, каждое из которых обладает собственной индивидуальностью. Он — благой Отец наш небесный и единственная основа бытия Вселенной, настолько возлюбивший человечество, что отдал Сына Своего единородного на крестную муку и смерть ради искупления наших грехов, дабы мы имели жизнь вечную. Он посылает Дух Свой Святой в наши сердца, чтобы обновить в нас дух наш и вести нас по жизни.

Шейх вздохнул:

— Это так непросто понять. Мой второй большой вопрос: что я должен сделать в случае, если захочу стать христианином?

— В соответствии с Библией человек становится христианином тогда, когда он верит не только в то, что Иисус Христос — Сын Божий, умерший за грехи мира, но и в то, что Он воскрес в третий день и спасет всех тех, кто обращается к Нему с верой.

— И все? Это кажется слишком легким, слишком простым.

Мерфи кивнул:

— Да, но только кажется. И по этой причине многие люди упускают самое главное. Истина состоит в том, что Ему было совсем нелегко умереть одной из самых мучительных смертей в истории. Многие из ваших единоверцев считают, что Он был просто добрым человеком, учителем или даже пророком. На самом деле Иисус был чем-то гораздо-гораздо большим. Факт Его воскресения из мертвых доказывает, что Богу Отцу была угодна Его жертва и что Он готов спасти всех, кто обращается к Нему с верой.

Шейха, казалось, утомили объяснения Мерфи, и тот спокойно добавил:

— То, о чем я говорил сегодня вечером, есть вопрос не ума, но сердца. В тишине собственных мыслей вы можете обратиться к Отцу во имя Сына, и Святой Дух спасет вас и даст вам жизнь вечную.

— Спасибо вам, профессор Мерфи, что не навязываете мне свою точку зрения. — Мерфи снова поморщился, слыша, как шейх терзает английский язык. — И спасибо вам за ответы на мои вопросы.

— Я готов ответить на любые ваши вопросы, шейх. Я буду молиться о том, чтобы вы пришли к правильному решению. Лишь об одном хочу попросить вас: когда вы примете это решение, сообщите мне. Вот моя карточка. Вы сможете найти меня по этому телефону или по электронному адресу.

— Хорошо. Теперь же вам необходимо отдохнуть, профессор. Завтра мой помощник Саиф сопроводит вас в нужное вам место и проследит за тем, чтобы вы благополучно возвратились на родину с возможно меньшими неудобствами и помехами.

Через час после того, как шейх удалился в свои покои, и через полчаса после того, как Мерфи погасил лампочку у кровати в комнате для гостей, правая рука шейха, Саиф Нахави, никем не замеченный проскользнул на рыночную площадь.

Можно было подумать, что он озабочен закупкой продуктов для похода с Мерфи, который должен был начаться на следующее утро.

Когда Нахави проходил мимо магазина, торговавшего электроникой, чей-то голос тихо окликнул его:

— Нахави. Бехзад. Не поворачивайся. Просто посмотри в окно.

Нахави поступил так, как ему было сказано. Бехзад говорил с ним из углубления дверного проема.

— Ты готов к завтрашнему дню?

— Да. Шофер, который обычно водит машину, заболел. Ты, Бехзад, заменишь его в последнюю минуту перед отъездом. В машине едут только чета Мерфи и я. Они путешествуют налегке в самом прямом смысле слова.

— И что же они ищут?

— Не знаю, что ищет Мерфи у нас в стране. Но полагаю, что если он держит это в такой тайне, оно должно стоить больших денег.

— Да уж, лучше бы оно так и было.

Холодный, почти угрожающий тон Бехзада невозможно было пропустить мимо ушей.

— Не сомневайся во мне, Бехзад. Мы до сих пор никогда вместе не работали, несмотря на все твои старания уговорить меня воспользоваться моим положением при шейхе и начать воровать кое-какие вещи для тебя, чтобы ты их перепродавал на черном рынке. Но я знаю цену вещам и на мелочи размениваться не стану. Что бы ни нашли завтра Мерфи, я уверен, это будет стоить целое состояние. Есть еще и немаловажный вопрос моих карточных долгов, которые перешли все допустимые границы, и я уже не смогу их так легко оплатить за счет шейха, как бывало раньше.

— Ты при твоем высоком положении при шейхе всегда смотрел и смотришь на меня как на полное ничтожество, Нахави. Но я-то знал, что ты такой же вор, как и я.

— Только в отличие от меня ты вор профессиональный, Бехзад, поэтому завтра мы будем работать вместе. Однако помни, мы будем руководствоваться моим планом. Все предприятие должно выглядеть как ограбление неизвестными. Я не могу рисковать своим положением.

— Нахави, я сделаю все, что в моих силах, чтобы сохранить твою бесценную невинность в этом деле. Если только, конечно, я получу за то, что заберу у Мерфи, обещанную сумму на черном рынке.

— Получишь ты свои деньги, Бехзад, не сомневайся. Половина — тебе, половина — мне. И чтобы быть уж до конца справедливым: если хорошо выполнишь свою роль, тебе достанутся также и жизни обоих Мерфи.

15

Мерфи вытер рукавом лоб и, прищурившись, оглядел отдаленную череду пыльных холмов. Солнце слепило, воздух пустыни был горяч и сух. Мерфи сделал глубокий вдох: как здесь хорошо! Он чувствовал себя так, словно после долгих странствий, наконец, возвратился домой.

На самом деле в этой части Самарии Мерфи никогда раньше не бывал, но, ступая по сухой почве пустыни и слыша, как мимо со звоном колокольчиков семенит стадо лохматых коз, оставляя за собой резкий мускусный запах, он начинал понимать, что именно сюда всегда стремился. Именно по этим местам бродили первые христиане. Возможно, кто-то из апостолов отдыхал в тени этого громадного валуна, примостившегося на краю обрыва. Более того, возможно даже, что он идет по следам самого Иисуса.

Мерфи улыбнулся собственному полету фантазии. Наверное, это все-таки натяжка. Не было никакого сомнения в том, что перед ним простиралась сцена, на которой разыгрывались ключевые события библейской истории. И наверняка этот на первый взгляд безжизненный и пустынный пейзаж может рассказать удивительные вещи тем, кто сумеет услышать.

Вот это-то и было самое сложное. Официальная версия причин приезда четы Мерфи в Самарию сводилась к намерению снять пробный видеоматериал для научно-популярного телесериала. Поэтому, пока Лора продолжала скрупулезно изучать карты, Мерфи то поднимал, то опускал цифровую камеру, делая вид, что занимается той главной работой, ради которой они сюда и приехали.

На дисплее камеры Мерфи наблюдал затем, как Лора медленно ходит взад-вперед, оглядывая невысокую гряду холмов на юге и сверяя полученное впечатление с охапкой карт, которыми был до отказа набит громадный карман ее широких штанов, а потом вдруг поворачивается на сто восемьдесят градусов, словно вспомнив что-то, и вновь возвращается на прежнее место с разочарованным видом, будто память и на этот раз ее подвела. Мерфи прекрасно понимал, что в момент исследований вмешиваться в занятия Лоры небезопасно.

Кроме них с Лорой, в экспедиции участвовали два других человека, которых шейх отрядил им в помощь: Саиф Нахави и шофер по имени Бехзад. Оба мужчины остались внизу сторожить машину. Они, как казалось, не проявляли никакого интереса к занятиям американской супружеской пары. Мерфи не сказал Нахави ничего о том, что они ищут, и только примерно описал ему направление, в котором нужно ехать. Сохраняя предельную осторожность и следуя советам Леви, Мерфи даже шейху ничего не рассказал о хвосте Змия.

Другими словами, они были практически в полном одиночестве в этом маленьком уголке пустыни — естественном полукруглом амфитеатре, образованном изогнутыми выступами гряды холмов. Звон козьих колокольчиков затих где-то вдали, и единственным звуком, нарушавшим теперь полную тишину пустыни, был шорох песка, который ветер переносил с места на место.

После тщательного изучения карт предшествующим вечером и уже ранним утром этого дня у Лоры голова шла кругом от предвкушения открытий и от крепкого арабского кофе. Она была абсолютно уверена, что нашла то самое место. После внимательного рассматривания бесчисленных холмов и низменностей, не отвлекаясь практически ни на минуту от этого требовавшего предельной сосредоточенности занятия, Лора вдруг ткнула пальцем в карту, расстеленную на кухонном столе.

— Вот оно! Я уверена. Немного к северу от старого русла реки, не доходя до вадиnote 4. Вот тут!

Мерфи оставалось только надеяться, что Лора не ошиблась. Но ведь она же прирожденный картограф.

Теперь он стал свидетелем того, как уверенность исчезала, испаряясь подобно росе под беспощадным солнцем пустыни. Лора пробиралась к нему между каменных глыб и небольших скалистых выступов с опущенной головой и с поникшими от разочарования плечами как спортсмен, потерпевший поражение.

И вдруг в мгновение ока она сама исчезла.

16

Несколько секунд Мерфи стоял с открытым от удивления ртом, как зритель на представлении фокусника, в изумлении созерцающий пустую коробку, в которой только что находилась девушка. А потом со всех ног бросился к тому месту, где минуту назад стояла Лора.

Он сразу же вычислил, что в момент исчезновения Лора была от него на расстоянии примерно пятидесяти ярдов. С бешено колотящимся сердцем Мерфи бежал по песку по направлению к столбику пыли на том месте, где в последний раз видел Лору. Мягкая почва под ногами, казалось, ласково пыталась удержать его, отчего все происходящее напоминало один из тех ночных кошмаров, в которых ты пытаешься бежать от монстра, но ноги уже не повинуются тебе. Внезапно перед мысленным взором предстал образ Даккури с выражением злобного торжества, мерцавшего во взгляде темных глаз. Мерфи прошептал молитву.

Он споткнулся, но все-таки сумел удержаться на ногах и, наконец, взобрался на небольшое возвышение. В том месте, где должна была бы находиться Лора, зияла дыра шириной в четыре фута; туда, словно вода в трубу, сыпался песок. Профессор лег на землю и попытался заглянуть в дыру. Мерфи вспомнил, как однажды спас одноклассника — тот как-то зимой, понадеявшись, что лед выдержит его, провалился в воду. Но можно ли применить сейчас ту же тактику с песком, которую он когда-то использовал на льду?

Мерфи показалось, что он услышал какой-то звук, возможно, приглушенный крик, который мог принадлежать и Лоре, и подполз еще ближе к воронке. Внезапно почва под ним подалась, и он поехал вниз, как мальчишка по ледяной горке. Через какое-то время Мерфи с грохотом приземлился, перекатившись на бок и давясь от песка, забившего рот.

Отплевываясь, он стал приходить в себя; пелена пыли рассеивалась, и мир начал приобретать более или менее определенные очертания.

С трех сторон от него находились стены из грубого необработанного темного камня. Четвертую стену от Мерфи скрывал поток песка, который и принес его сюда. Там же находилась и Лора, казалось, не замечавшая всего этого хаоса. Мерфи не без труда поднялся на ноги и протянул к ней руку.

— Лора, с тобой все в порядке? Ты не ушиблась?

Ее широкие рабочие штаны порвались на коленях, сквозь ткань проступало темное пятно, и создавалось впечатление, что Лора вся состоит из песка, который сыпался буквально отовсюду. Стоило ей стряхнуть песок с волос, и Мерфи заметил, что Лора улыбается.

— Видишь: я все-таки была права! Это место все время находилось у нас прямо под ногами. Неудивительно, что мы его не заметили.

Мерфи заключил жену в крепкие объятия и радостно рассмеялся.

— Да я и не сомневался в этом ни мгновения, милая.

Он отступил на шаг и взглянул на нее, словно желая удостовериться, что она цела, а затем проследил за взглядом Лоры, устремленным на дальнюю стену.

Их глаза пытались приспособиться к слабому свету, поступавшему сверху из разных дыр и щелей, в том числе из тех, через которые они сами сюда провалились. Подземная пещера, куда их привела загадочная случайность, тонула в таинственном и душном полумраке. Впереди на расстоянии примерно пятидесяти ярдов песок уступал место цельному камню. Камни приобретали форму ступеней, а ступени вели ко входу в нечто, напоминавшее естественную каменную пещеру, очень похожую на те, которые чете Мерфи довелось видеть во время туристических путешествий по Северной Каролине.

Спотыкаясь, они проследовали к ступеням, по которым уже с гораздо меньшими усилиями смогли приблизиться ко входу в пещеру. Затем оба извлекли из карманов фонарики и осветили вход.

— Что мы должны искать? — спросила Лора.

— Наверное, амфору. Лора сразу же представила несколько вариантов древних глиняных кувшинов, по форме напоминающих луковицу, с двумя ручками, выступающими подобно ушкам на узеньком горлышке сосуда. Амфоры использовались для хранения зерна, сушеной рыбы, воды, вина и разных ценностей. Почти сразу же она заметила осколок одного из таких кувшинов, лежащий в песке, и протянула его Мерфи.

— Да, несомненно, это похоже на сосуды, о которых рассказывается в Библии. Мы называем их амфорами. Они подобны тем, которые вавилоняне забирали во время разграбления Иерусалима. Скорее всего, хвост Змия должен находиться в одном из кувшинов. — Мерфи перевернул то, что сохранилось от глиняного сосуда, вверх дном, и оттуда выскользнуло нечто отвратительное, очень похожее на змею, и поспешно уползло в темноту.

Лора содрогнулась и отпрянула в сторону, когда скользкая тварь проползла мимо нее. Из-за этого она потеряла равновесие и упала в узкую вертикальную расщелину рядом со стеной пещеры.

Мерфи услышал вопль жены и сразу же повернулся в том направлении, откуда он доносился, осветив фонариком темноту. Лоры нигде не было видно.

— Лора? Лора, где ты? — кричал профессор, охваченный внезапным приступом паники и тревоги за жену. — Лора?

— Я здесь, Мерфи, — отозвалась наконец Лора. — Здесь, здесь. Кажется, я нашла…

Мерфи почувствовал некоторое облегчение, услышав ее голос, но никак не мог понять, где же она все-таки находится. Прошло несколько напряженных мгновений, прежде чем он заметил луч фонарика, пробивавшийся сквозь узкую расщелину. Профессор бросился к нему — и так же, как и Лора ранее, провалился в отверстие между стенами пещеры.

Мерфи оказался в другой пещере, значительно уступавшей по размерам первой.

— Лора, тебе бы уже пора перестать так со мной шутить. Она стояла неподалеку, освещая фонариком свое открытие.

— Посмотри же, Мерфи! — изумленно воскликнула она. — Ну не чудо ли?

Мерфи направил луч фонаря в ту же сторону, куда светила Лора, и у обоих нижняя челюсть отвисла от удивления.

— Мерфи, ты видишь то, что вижу я?

— После всего происшедшего это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Горлышко большого каменного кувшина выглядывало из кучи грязи и песка, словно ожидая, когда же они, наконец, подойдут и откроют его.

Они приблизились к кувшину вместе, будто пара охотников, преследующих оленя и опасающихся, что он тут же исчезнет, как только заметит их. В полном молчании Мерфи опустился на колени и начал счищать грязь и песок с кувшина. Он был примерно восемнадцати дюймов высотой, а в его горлышко едва можно было просунуть кисть руки.

Мерфи переполняло предвкушение грандиозного открытия. Стараясь не думать о скорпионах, гадюках и других ядовитых созданиях, он сунул руку внутрь сосуда. Лора же, самый осторожный член их исследовательской группы, прежде чем сделать шаг по направлению к мужу, осветила фонарем пол пещеры между амфорой и собой, желая убедиться, что там нет никаких ползающих гадов. Путь показался ей вполне безопасным, и Лора уже готова была сделать шаг по направлению к своему ликующему супругу, как вдруг решила, просто для страховки осветить еще и противоположную стену маленькой пещеры.

От того, что она увидела, сердце Лоры сжалось.

— Мерфи… у нас проблемы.

17

Практически вся пещера была заполнена амфорами. Сотни и сотни амфор. Амфоры всех форм и размеров.

Мерфи разочарованно опустил на землю ту, которую только что ласково и трепетно держал в руках, ту, что всего несколько мгновений назад казалась ему почти наверняка местом сокрытия хвоста Змия.

Почва в пещере была плоской и сухой, поэтому амфоры могли пролежать здесь много столетий. Спрятанные, а потом забытые.

— Прекрасно! — прорычал Мерфи. — Это, наверное, то самое место, куда амфоры приходят умирать… Провести здесь ближайшие шесть месяцев вовсе не входит в мои планы.

— Но ведь я практически нашла…

— Да, дорогая. Благодаря тебе мы подошли к открытию вплотную.

— У тебя не появилось никакой идеи по поводу того, как установить, в каком из сосудов спрятан хвост Змия?

— У меня возникло подозрение: не устроил ли здесь коварный главный жрец Даккури хитроумную ловушку? А что, если он приказал своим ставленникам не просто спрятать кусок Змия, но сделать и кое-что еще — скрыть сокровище таким образом, чтобы его было видно невооруженным взглядом?

— Да-а, вроде того, как искать иголку не в стогу сена, а в куче других иголок.

— Возможно, все-таки ситуация не столь уж безнадежна, Лора. Ты знаешь этот материал гораздо лучше, чем я. Каким образом древние пользовались амфорами?

Лора начала рыться в памяти, выискивая обрывки сведений об использовании древней посуды.

— Они обычно закрывали их пробками, изготовленными из глины, дерева или пробковой древесины, и запечатывали, но, по-видимому, не всегда. Думаю, нам следует искать амфору, запечатанную воском.

— И если мы найдем сосуд, наполненный центами, то поймем, что это подделка.

Лора прошла к одной стене пещеры, Мерфи — к другой, и оба принялись просматривать амфоры. Большая часть сосудов были пусты. В некоторых лежали кости животных, в других — примитивный домашний инвентарь и какие-то личные вещи. Все амфоры без исключения представляли собой ценнейшие исторические находки, и при других обстоятельствах Мерфи, как и любой археолог на его месте, стал бы прыгать от счастья.

Они просматривали амфору за амфорой и уже начали отчаиваться, когда Мерфи пришла в голову идея.

— Постой-ка! — воскликнул он тоном, какой использовал всегда, когда хотел показать, насколько был, слеп, не понимая простых вещей. — Если ты желаешь спрятать кусок Змия, каковой, по всей вероятности, представляет собой нечто длинное, тонкое и твердое, ты не станешь класть его в один из широких сосудов, чтобы он гремел в нем всякий раз при малейшем движении, привлекая к себе внимание. Ты завернешь его во что-то мягкое и опустишь в нечто подобное, верно? Он поднял высокую узкую амфору, напоминавшую вазу для цветов. — Ищи что-нибудь похожее, запечатанное воском.

Большая часть амфор в пещере принадлежала к широкой, луковицеобразной разновидности. После «прозрения» Мерфи они перестали представлять какой-либо интерес. Археологи выбрали те, которые могли стать потенциальными хранителями сокровища, и отобрали запечатанные воском.

— Как насчет вот этой? — спросила Лора, показывая Мерфи один из сосудов, горлышко которого было запечатано так плотно и гладко, что пробка могла быть сделана только из воска.

Мерфи стал ковырять пробку ножом, складывая крошки воска в пластиковый пакетик для дальнейшего исследования. Вскоре пробка вылетела с глухим хлопком. Глаза Мерфи расширились от предчувствия чего-то значительного, когда, просунув руку внутрь, он извлек оттуда нечто, завернутое в грубую ткань.

Находка представляла собой великолепно сохранившийся кусок бронзового литья двенадцать дюймов в длину и два дюйма в диаметре. К одному концу он по-змеиному сужался, а у противоположного был просто обломан. У Мерфи не возникло ни малейшего сомнения: у него в руках хвост Медного змия.

18

— Мерфи, мы нашли его! Дай подержать. — Лора с изумлением ощутила вес хвоста бронзового змия у себя на ладони. — Представь только, его сделал сам Моисей!

— Потрясающе! Сегодня нам сопутствует удача. Теперь давай постараемся выбраться отсюда, чтобы завтра было, кому рассказывать о нашей исторической находке.

Они отправились к тому месту, через которое проникли в пещеру, но вскоре поняли, что тем же путем вылезти из нее не смогут. Два прохода вели в двух разных направлениях, противоположных входу в пещеру. Мерфи выбрал тот из них, где было меньше песка. Через несколько сот ярдов песок превратился в грязь, и почва сделалась влажной — очевидно, где-то поблизости была вода. Еще пара ярдов, и в почве появились корни деревьев и кустарников. Мерфи сумел подтянуться, ухватившись за выступ камня, оплетенный корнями, и голова его высунулась из-под земли.

— Милая, мне кажется, мы сможем здесь пролезть.

— Мерфи, я застряла!

Мерфи повернулся и увидел, что нога Лоры действительно увязла в сплетении толстых корней. Он присел на корточки и не без труда высвободил ее, при этом ему пришлось разломать шишковатый сросшийся ком. Мерфи уже готов был выбросить его, как вдруг заметил крошечный отросток, пробивавшийся из этой груды корней и по форме напоминавший крест. Он вырвал его и протянул Лоре.

— Дарю тебе, моя драгоценная супруга. Сувенир в память о посещении аттракциона «Медный змий».

Узкая полоска солнечного света упала на крошечный крестик. Вокруг него появилась сверкающая аура, в которой ощущался некий знак свыше. Мерфи и Лора в молчании взирали на маленький росток. Она прижала крестик к груди, а Мерфи обнял ее и привлек к себе. Они стояли в потоке света, обнявшись, забыв о том, где в данный момент находятся. К действительности их мгновенно вернул звук первой пули, угодившей в камень на расстоянии всего двух дюймов от щеки Лоры.

Вторая пуля попала в низко склонившуюся ветку прямо над тем отверстием в земле, в которое Мерфи незадолго до этого высовывал голову. Посыпались древесные щепки.

Мерфи закрыл Лору своим телом, и оба прижались к каменной стене пещеры.

— Мерфи, что это?

— Пули. Кто-то не теряет время попусту. Если мы не рассчитываем найти амфору, полную оружия и патронов, нам придется бежать. И прямо сейчас.

В Лору прежде никогда не стреляли, но она сразу же поняла, как нужно себя вести. После третьей пули, поднявшей вверх струйку песка из-под ног Мерфи, она бросилась вперед. Они бежали по подземным переходам и вдруг натолкнулись на глухую каменную стену.

— Придется рискнуть и вылезти наружу. Стреляющий прекрасно знает, что другого пути нет. Оставайся здесь и не высовывайся.

— Мерфи, куда ты? Не бросай меня!

Мерфи отбежал к камням, находившимся в противоположной части пещеры.

— У меня есть идея, которая может сработать. Будет очень шумно.

Охотившийся за ними мог выстрелить и внутрь пещеры, но для этого ему самому пришлось бы, по крайней мере, просунуть винтовку и собственную голову в проход. Именно на это и рассчитывал Мерфи.

Какое-то мгновение царила тишина, стрелок, по-видимому, обдумывал именно этот вариант, обнаружив, что фигуры четы Мерфи больше не движутся под входом в лаз. И вот там появился вначале самый кончик ствола «АК-47», а затем и весь ствол. Он медленно просовывался в отверстие, расстреливая при этом целые очереди боеприпасов, производя невообразимый шум и превращая почву в непроницаемое облако из пыли, грязи и песка.

Мерфи надеялся, что правильно рассчитал время. Он прыгнул к автоматному стволу, все еще продолжавшему извергать очередь за очередью, и резко рванул вниз. Автомат и его владелец с жутким криком рухнули в отверстие. Мерфи выпрямился, приготовившись наброситься на стрелка, как только тот упадет на вздыбленную пальбой поверхность пещеры. Мерфи понимал, что у него есть лишь доля секунды, чтобы воспользоваться преимуществом и совершить неожиданное нападение на врага.

То, что произошло, оказалось неожиданностью и для самого Мерфи. Стрелок на самом деле не упал на пол пещеры. Он не просто провалился в лаз, он продолжил падать дальше. Его стрельба вздыбила более или менее плотные многовековые слои песка, грязи и камней, слежавшиеся лишь на поверхности и оказавшиеся не столь уж и прочными. И неудачливый стрелок провалился еще глубже под землю.

Мерфи с недоумением взирал на дело рук своих, а его противник наконец-то с глухим стуком завершил падение. Так как автомат теперь находился в руках у Мерфи, он предположил, что другого огнестрельного оружия у злоумышленника нет. И потому без всяких опасений заглянул в новую, еще более глубокую дыру. И сразу же понял, что больше волноваться по поводу стрелка не стоит, а точнее, не стоит беспокоиться по поводу того, что от него осталось.

Мерфи старался не прислушиваться к жутким душераздирающим воплям человека, похороненного практически заживо. Многовековые тонны песка, впервые за тысячелетия, потревоженные людьми, за несколько секунд после приземления несчастного погребли его под собой. Даже если бы Мерфи очень хотелось, он ничем не смог бы ему помочь. Еще пятнадцать секунд — и вместо человеческой фигуры осталась только гора песка.

Прежде чем тело успело полностью исчезнуть под тоннами песка, Мерфи сумел рассмотреть голову стрелка, осветив ее фонариком. Бехзад, их водитель.

Все еще с автоматом в руках Мерфи резко развернулся в полной готовности стрелять в возможного нового противника, и тут почувствовал прикосновение руки на своем плече.

— Эй, Мерфи, успокойся. Это я.

— О, извини, дорогая. Давай будем поскорее выбираться из этой дыры, пока мы не рухнули вслед за ним.

Про себя же, чтобы не пугать Лору, он произнес: «И исходя из того, что нас попытался убить наш собственный шофер, трудно представить, что ждет наверху».

19

Мерфи и Лора вылезли, наконец, из подземной пещеры на поверхность, но только после того, как Мерфи внимательно оглядел окрестности, держа наготове автомат. Царившая там тишина показалась поистине благословенной после грохота стрельбы, которую им только что пришлось пережить под землей. Они пробрались к гряде холмов, где должна была находиться их машина, и стали звать Саифа.

Добравшись до машины, они поняли, почему Саиф не смог ни ответить на их призывы, ни помочь им. Он лежал на переднем сиденье, из головы сочилась кровь. Его явно ударили по голове чем-то тяжелым.

— Он… мертв, Мерфи?

Стоило Лоре произнести свой вопрос, как Саиф зашевелился и издал слабый стон.

— По моему вполне профессиональному мнению, нет, Лора, мистер Саиф жив.

Лора осуждающе взглянула на Мерфи.

— Ну-ка посторонись, умник, и дай мне взглянуть на рану. — Она протянула руку к краю своей рубашки, не без оснований полагая, что это самый чистый кусок ткани на много километров вокруг. — Мистер Саиф, вы меня слышите? Вас кто-то ударил. Наверное, Бехзад, водитель, тот головорез, который охотился и за нами. Вы что-нибудь видели до того, как вам нанесли удар?

Саиф открыл один глаз, затем другой и застонал.

— А-а, миссис Мерфи, с вами все в порядке. Вы?.. Вас?.. Хвала Аллаху, вы живы! Думаю, этот шофер, которого взяли на замену, оказался обыкновенным вором. Он сначала расправился со мной, а потом погнался за вами. Это так ужасно! Шейх будет вне себя от гнева. Как жаль, что вор украл вашу находку.

Мерфи с подозрением воззрился на Саифа.

— О чем это вы, Саиф? На нас напал тот же шофер, что и на вас, но он нас не ограбил. И боюсь, ему больше никого не суждено ограбить.

Саиф постарался изобразить на своем лице чувство глубочайшего облегчения.

— Значит, вы нашли то, за чем сюда приезжали?

— Да, и гораздо больше. А теперь поехали-ка в аэропорт.

Два часа спустя супруги Мерфи уже сидели в самолете шейха, летевшем в Америку.

— Что за день, Мерфи! — сказала Лора, уютно примостившись рядом с мужем. Глаза ее слипались, несмотря на необычайный приток адреналина.

— Первый кусок от Медного змия!

— И в меня в первый раз в жизни стреляли!.. Но я в таком восторге от Змия, что уже почти забыла, как по твоей милости меня сегодня чуть было не пристрелили.

— Мне простить себя будет труднее. — Мерфи повернулся и приложил руку к щеке Лоры. — Милая, если бы я только мог предполагать, какой опасности тебя подвергаю…

Лора улыбнулась и взяла его за руку.

— Конечно, я знаю, ты предпочел бы оставить меня дома мыть посуду и штопать твои носки. Теперь, когда все закончено, я не без удовольствия предвкушаю, что смогу кое-чем похвастаться, болтая с коллегами по факультету.

— А, кроме того, как мне кажется, я никогда не смогу ни простить, ни забыть нашего друга Саифа.

Лора с удивлением взглянула на Мерфи.

— Что это ты, Мерфи? Бедняга чуть сам не поплатился жизнью.

— Да-а, «поплатился» — очень удачное слово, родственное слову «платить». Я не врач, но ты видела когда-нибудь более идеальную рану? Достаточное количество крови, чтобы привлечь наше внимание, однако при этом рана-то совсем неглубокая.

Лора резко выпрямилась на сиденье.

— О Боже! Мерфи, я была слишком напугана и оглушена пальбой, чтобы оценить это там же, но когда он открыл глаза, его поведение вовсе не напоминало поведение человека, приходящего в себя после обморока. Его зрачки были ясны, как здешнее небо.

— Да, я тоже заметил. Думаю, Саиф участвовал в деле и просто разыграл сцену с нападением на случай, если мы вдруг останемся в живых. Изначально предполагалось, что от шофера-головореза мы не уйдем и спектакль Саифа просто не понадобится.

— Но откуда он узнал, что мы ищем Змия?

— Он и не знал. Не мог знать. Здесь об этом никому не известно. Думаю, он просто догадался, что шейх помогает нам в поисках чего-то очень ценного. Ему было безразлично, что это, главное для него — украсть. Вряд ли шейх замешан в преступлении. Как только мы приземлимся, я сразу же дам ему знать, что за подлый скунс на него работает.

— Только не забудь, Мерфи, что мы были гостями шейха. Беседуя с ним по телефону, старайся сохранять свое знаменитое спокойствие.

— Мне кажется, он будет мне благодарен за информацию. Кстати, о шейхе… а что ты скажешь, если я предложу тебе повнимательнее рассмотреть вещицу, из-за которой нас сегодня чуть было, не убили?

Мерфи взял дипломат шейха и извлек оттуда покрытый тканью кусок металла.

Больше не пытаясь побороть усталость, Лора улыбнулась сонной улыбкой.

— Что это ты там так долго рылся?

Мерфи начал развязывать узлы, почти готовый к тому, что хвост Змия с шипением метнется под сиденье. Наконец он снял с него ткань и поднес к свету. Этому творению рук человеческих было уже три с половиной тысячи лет, но роскошную бронзовую поверхность, казалось, совершенно не тронули разрушительная сила природы и людское варварство.

Великолепная литая поверхность «кожи» Змия производила впечатление почти живой. Каждая чешуйка пресмыкающегося была воспроизведена тщательнейшим образом и с поразительной достоверностью, и Мерфи мгновенно узнал хвост ядовитой песчаной гадюки.

— Его создал Моисей, — прошептал он. — Моисей держал это в руках.

Лора протянула руку и коснулась хвоста пальцем.

— Они поверили Богу, и Он исцелил их. Для них Змий стал символом веры.

Мерфи почувствовал, что она дрожит от восторга.

— Но после того как Моисей свершил то, для чего создан Змий, с какой целью он использовался? Над этим вопросом на протяжении столетий бились и бьются очень многие.

Мерфи наклонил хвост Змия под таким углом, чтобы свет заставлял золотистые чешуйки переливаться и играть. Создавалось впечатление, что хвост ожил.

— Эй, любимая. Видишь? — Лора наклонилась ближе.

— О чем ты? Это же просто…

И тут она увидела. Еще один узор из отметин. Едва различимый, как будто грубо и неумело выгравированный, почти выцарапанный на бронзе. Но стоило пристальнее вглядеться, и знаки приобрели загадочную элегантность и показались неожиданно знакомыми. Треугольники с прямыми хвостиками и V-образные формы, словно птицы, летящие по небу.

— Халдейская клинопись, — выдохнула Лора. — Такая же, как и в свитке.

— Да. Клянусь, это тоже надпись Даккури.

Мерфи прижался лицом к иллюминатору. Внизу на расстоянии тридцати тысяч футов простиралась пустыня, словно бескрайнее песчаное море, тянущееся до горизонта.

— Знаешь, что бы ни задумывал верховный жрец Даккури, создается впечатление, что он не обманул обещаний, данных в том свитке. Действительно на первом куске Змия оставлено нечто такое, что, по всей вероятности, сможет привести нас и к остальным его частям.

20

— Ну, кто из вас совершил что-то по-настоящему интересное за прошлую неделю? Я, к примеру, был в Самарии.

Большого интереса к этому сообщению аудитория явно не проявила. Непробиваемый народ, подумал Мерфи. Ему совсем не хотелось облегчать себе задачу, добавив к сказанному: «…и меня чуть было не застрелил один араб».

Вместо этого он протянул руку к рюкзаку, лежавшему рядом с кафедрой.

— И посмотрите, что я нашел.

— Шланг для душа? — выкрикнул кто-то из задних рядов.

— Нет, это не шланг, а вот среди вас, я смотрю, настоящих «шлангов» хватает. Эта поразительная вещь из бронзы длиной примерно в фут, леди и джентльмены, не что иное, как змея. — Люди в первых рядах инстинктивно отпрянули. — Расслабьтесь, это не живая змея, хотя, возможно, у нее было несколько жизней, каждая из которых во много раз интереснее жизни любой настоящей змеи. — Мерфи включил проектор.

— В наше время от библейских имен и названий царств язык можно сломать, так что я постараюсь помочь вам, отобразив их на экране. Все эти господа правили задолго до того, как у нас появилась возможность выносить подобные знаменитости на обложки журналов типа «Пипл», поэтому у меня, к сожалению, нет больших цветных фотографий.

Вот на этом слайде вы видите очень ветхий документ, древний папирусный свиток, совсем недавно попавший мне в руки. Тем не менее, как часто случается в археологии, в нем содержались только туманные намеки на то, где находится нужный мне артефакт. Было бы намного легче, если бы все эти находки сопровождались специальной аудиозаписью, как в музеях, когда вы ходите из зала в зал, рассматриваете экспонаты и прослушиваете записанную на магнитофон экскурсию. Однако в реальной археологии такого не бывает, и нам пришлось самим находить необходимые факты.

На следующем слайде свиток был представлен крупным планом.

— Не бойтесь. Те из вас, кому показалось, что у них в глазах двоится, могут успокоиться, так как текст не на английском. Даже ничего близкого. Этот язык известен — а в наше время скорее неизвестен — как халдейский, язык, на котором говорили во времена Навуходоносора, величайшего правителя Вавилона.

Мерфи вывел имя царя на экран, а за царским именем последовала карта Вавилона. Затем он указал на значок в свитке, который интерпретировал как знак царя.

— И вновь никто мне не сказал и не объяснил, что это такое. Так каким же образом удалось установить, что это милое творение писца имеет отношение к царю Навуходоносору? Исключительно благодаря знанию особенностей письменности в различные ее периоды, знанию линии наследования вавилонских царей, что, в свою очередь, подразумевает, друзья, следующее: хорошо кушайте, молитесь на ночь и учитесь, учитесь и учитесь. В нашем деле компьютерных подсказок не бывает. А теперь о том, чем так интересен этот свиток. До сих пор большая часть археологических находок, дошедших до нас из эпохи Вавилона, представляла собой различного рода инвентарные описи и регистрационные записи, ибо вавилоняне — одни из первых в истории великих бюрократов. Им нравилось все записывать, все регистрировать. Он вывел на экран следующий слайд.

— Этот знак кому-то может показаться ресничкой, попавшей на объектив проектора, на самом же деле это клинописный символ змеи. И если мы соединим его со следующим символом, который, как мы полагаем, обозначает бронзу или медь, то получится нечто поистине впечатляющее. Затем, когда мы расшифровали значительную часть свитка, я понял, что перед нами вовсе не список покупок какого-то вавилонянина.

Слайд был последний, и Мерфи выключил аппарат.

— В следующих лекциях мы вернемся к проблеме дешифровки древних текстов и поговорим об этом подробнее. Теперь же позвольте мне опустить все детали того, что я узнал, прочитав свиток, и то, как они привели меня к находке вот этого. — Он снова вытащил из рюкзака хвост Змия. — Ибо главная идея всего сказанного мной сегодня сводится к тому, что каждому из нас необходимо порой обладать мужеством совершить рискованный логический и профессиональный «кульбит», так как часто именно безумные, дикие, невозможные идеи приводят даже таких старых скучных археологов, как ваш покорный слуга, к удивительным открытиям.

После проверки в нашей лаборатории будет доказано, и я в этом практически уверен, что данный кусок бронзы представляет собой хвост так называемого Медного змия, который, по свидетельству Ветхого Завета, был изготовлен Моисеем в 1458 году до Рождества Христова. Израильтяне начали жаловаться на то, что их странствия по пустыне длятся слишком долго, и стали хулить Бога. В качестве наказания за непослушание и недостаток веры Бог послал ядовитых змей, чтобы они кусали ослушников. Кара образумила евреев, и они молились и просили Моисея о помощи. Он сам обратился с молитвой к Богу, и Бог сжалился над израильтянами и сказал Моисею: «…сделай себе Змия и выставь его на знамя, и всякий ужаленный, взглянув на него, останется жив»note 5.

Моисей истолковал фразу «выставь его на знамя» как указание на то, что его нужно сделать в виде знамени. Он изготовил его из бронзы, поднял над страдающими от змеиных укусов, и те из них, что покаялись, исцелились. Вся символика, связанная с образом Змия, возникает в первое мгновение искушения Евы в Эдемском саду, с которого и началась наша долгая история греха и наказаний за него. Как-нибудь я вернусь к этой проблеме, и мы поговорим о том, что на самом деле исцелило израильтян. Была ли то магическая темная сила, заключенная в бронзовом изображении Змия, или же их спасло возвращение к вере в Бога? Однако, если я осмелюсь заговорить с вами о предметах веры, декан Фоллуорт вновь станет называть меня бродячим проповедником. Кроме того, я бы хотел вернуться к сегодняшней проблеме — основным исследовательским принципам.

Есть два момента в истории, отмеченных в Библии, в которых появляется Медный змий. Первый — 1458 год до Рождества Христова, когда Моисей изготовил Змия, чтобы исцелить израильтян. Второй и последний раз он упоминается в Библии, в соответствии с нынешней хронологией, в 714 году до Рождества Христова во II Книге Царств, 18:1—5. В ту эпоху Медный змий в нарушение первой божественной заповеди стал объектом особого поклонения.

Молодой царь Езекия, один из самых благочестивых царей Иудеи, узнал, что его народ предался идолопоклонству, обычному явлению среди соседних племен. Совершенно очевидно, что Медного змия в тайне сохранили со времен Моисея и использовали как предмет поклонения. Некоторые даже приписывали Змию таинственную исцеляющую силу.

И когда Езекия обнаружил, что народ Иудеи преклонился Змию и почитает его так, как должно почитать одного лишь Бога единого, он был настолько разгневан, что разбил Змия на три части.

Это последний раз, когда мы встречаем упоминание о Медном змие в Библии. И вот теперь из данного свитка мы почерпнули сведения о том, что Змий существовал и не был переплавлен в эпоху величайшего Вавилонского царства, в период правления Навуходоносора. То есть по прошествии значительного времени с тех пор, как, по библейскому свидетельству, Змий лежал расколотый на три части у ног Езекии.

Мерфи сделал паузу, затем продолжил:

— Так как археологов не устраивают фантастические объяснения типа машины времени, мне пришлось создать свою теорию, и благодаря ней я отыскал на прошлой неделе одну из частей Змия. Я предположил, что, когда Езекия приказал уничтожить Змия в Иудее, идол был расколот на три части и помещен в древнем храме. В те времена, даже если сам царь приказал вам уничтожить предмет поклонения, никому не пришло бы в голову просто взять и выбросить трехфутовый кусок великолепной бронзы. Примерно сто сорок лет спустя, когда вавилоняне громили Иудею и грабили храм, они забирали с собой в Вавилон все, что казалось им ценным, и кому-то удалось спасти все три части Змия.

Надо сказать, что часть свитка повреждена, и многое остается неизвестным, поэтому приходится прибегать к домыслам и допущениям. Мы почерпнули из названного свитка достаточно достоверной информации, чтобы прийти к выводу: некий высокопоставленный жрец из вавилонян-идолопоклонников вновь соединил вместе части Змия, возможно, в надежде на то, что Змий обладает магическими свойствами.

В своей следующей лекции я намерен рассказать вам о великих библейских пророчествах и о том, как Навуходоносор проникся страхом Божьим и приказал уничтожить идолов повсюду. И вновь ему под горячую руку попался Медный змий. Однако верховный жрец, составивший свиток, захотел спасти Змия, снова разделил его на три части, а в свитке поместил разъяснения на тот счет, каким образом эти части можно отыскать. Что — если мне, конечно, удастся прочесть знаки на нижней части хвоста — я и собираюсь сделать. Итак, поскольку я отправляюсь заниматься этим важным делом, лекцию можно считать оконченной.

Тут кто-то из студентов выкрикнул:

— Профессор Мерфи! Никто не излечился оттого, что вы показали нам этот хвост, но, как вы полагаете, если вам удастся отыскать два других куска и сложить их вместе, не сможете ли вы исцелять людей?

— О, это очень важный вопрос. Если верить преданиям и людям, практикующим черную магию и в течение многих столетий искавшим Змия, в случае соединения всех его частей с помощью Змия станет возможным призывать самые могущественные силы зла.

21

Шейн Баррингтон заставлял себя не думать о сыне. Естественно, даже для такого мастера в хладнокровном свершении самых низких и беззастенчиво подлых дел в бизнесе убийство Артура Когтем у него на глазах при том, что он был совершенно беспомощен и не мог ничем помешать злодею, превратилось в невыносимо страшное воспоминание, постоянно всплывавшее в памяти помимо его воли. Усугублялось это переживание еще и тем, что Баррингтон не представлял, что Коготь сделал с телом, имея в виду его загадочный намек, что все происходящее — часть какого-то его глобального плана.

Странно, но после того как Баррингтон полностью выбросил сына из своей жизни и ни на мгновение не вспоминал о нем в течение многих лет, мертвый Артур начал постоянно всплывать в памяти Шейна. И дело было, естественно, вовсе не в том, что в Баррингтоне внезапно проснулись давно забытые семейные чувства. Если не считать бывшей жены, от которой он удачно откупился два десятилетия назад, Артур оставался его единственным живым родственником. А в такой примитивной банальности, как дружба, Баррингтон никогда не нуждался. Сотрудники, подчиненные, слуги — да; друзья — нет, никогда.

Не испытывал Баррингтон и привязанности к местам, где ему приходилось жить. Не было даже того, что он мог бы назвать домом, хотя Шейн владел роскошнейшими особняками на трех континентах. Родина тоже не вызывала в нем никаких сентиментальных чувств. Просто место, из которого ему когда-то посчастливилось сбежать, и, естественно, никакой потребности возвратиться туда у Баррингтона никогда не возникало. Что же касается восторга перед совершенством архитектуры или бесценными произведениями искусства, подобное он считал проявлением душевной слабости и оставлял натурам бесхребетным и ничтожным. Короче говоря, Баррингтон ощущал себя по-настоящему счастливым только в движении: в самолете или в быстро мчащемся автомобиле. Движение с большой скоростью нравилось ему, казалось, мир сжимается под ногами. А поскольку компания «Баррингтон комьюникейшнс» производила сверхсовременные системы, ее владелец мог чувствовать себя полубогом почти в любой ситуации.

И все-таки, если бы Баррингтону предложили назвать место, где ему лучше всего, Шейн без колебаний назвал бы этот пентхаус с бескрайним геометрическим видом на городской пейзаж из небоскребов из стекла и стали, который, казалось, каждый день на рассвете заново возникал из небытия. А после того страшного мгновения Баррингтон больше не выходил за балконную дверь, он даже не смотрел в окно.

Теперь, за четыре минуты до прибытия гостьи, Шейн сказал себе, что настало время продемонстрировать знаменитую баррингтоновскую силу воли. Он раздвинул шторы и приоткрыл балконную дверь. Он сделает все, чтобы не уподобиться тем слабакам, которых в прошлом давил как слизняков. В планах Баррингтона не было места чувству вины. Он вышел на балкон, приблизился к перилам и взглянул вниз на «Эндикотт армз». На мгновение его пробрала дрожь, но Шейну быстро удалось избавиться от жуткого воспоминания, и он уже смотрел на здание на противоположной стороне улицы так, словно с ним ничего не было связано.

К Баррингтону вернулось ощущение полного самообладания, он чувствовал себя подобно повелителю варваров, стоящему на груде тел поверженных врагов. В последнее время «Баррингтон комьюникейшнс» стала еще на несколько миллиардов долларов богаче и никогда не была столь могущественна, как теперь. Зияющие дыры в финансовой структуре надежно залатаны, и при этом у Шейна оставалось более чем достаточно для обеспечения дальнейшей экспансии его империи, для будущих побед. Любой финансовый магнат, оказавшийся столь безрассудным, чтобы возомнить себя равным Баррингтону и осмелиться тягаться с ним, очень скоро понял бы, какую страшную ошибку совершил.

Баррингтон приложил руку к стеклу и улыбнулся. По сути, сколь немногого они требовали взамен. Теперь наступил черед второго поручения от СЕМЕРЫХ. Как и в случае с первым заданием, нынешняя задача показалась Шейну странной, совершенно произвольной и никак не связанной ни с каким глобальным планом, к тому же сообщили ее Баррингтону в краткой немногословной форме, без объяснений. Тем не менее, так же как и с получением информации о системе безопасности ООН, нынешнюю задачу Шейн мог выполнить — при его-то положении и влиянии — без особых затруднений.

Он взглянул на свой «Ролекс». Встреча назначена на семь часов. Достаточно поздно для того, чтобы гостье пришлось отменить все свои планы на вечер. Он заставил ее подождать десять минут, дабы поубавить избыток самоуверенности и заменить его полезным в подобных ситуациях страхом. Дешевый трюк, конечно, и вряд ли необходимый. Однако ощущение собственного могущества, какими бы мелкими ни были обстоятельства, доставляло Баррингтону истинное удовлетворение. Если бы у него исчезла возможность получать подобное удовольствие, жизнь стала бы нестерпимо скучной.

Шейн отвернулся от своего туманного отражения в оконном стекле и произнес в микрофон, вшитый в отворот пиджака:

— Впустите ее.

Стефани Ковакс, восходящая звезда новостных программ на «Баррингтон ньюс нетуорк», усилием воли заставила себя не броситься к зеркалу, чтобы поправить волосы и макияж, когда коротко остриженная блондинка за секретарским столом легким взмахом идеально наманикюренной ручки указала ей на дверь. И вот она, Стефани Ковакс, ас телевизионных журналистских расследований, бесстрашная обличительница аферистов и коррупционеров, на жизнь которой так много раз покушались, в которую стреляли, а однажды один маньяк даже ранил ножом, которую обливали грязью продажные коллеги, Стефани Ковакс, никогда и ни при каких обстоятельствах не отступавшая даже в столкновениях с мужчинами, в два раза превосходившими ее ростом и агрессивностью, теперь нервничает, как жалкий котенок, только потому, что самый главный шеф их компании пригласил ее на встречу.

Чего ожидать в подобной ситуации? Ну что ж, вполне может случиться, что ее уволят. Именно об этом Стефани непрестанно думала в течение последних пяти минут и мысленно уже начала составлять план своих дальнейших действий, задавая себе цепочку вопросов. Кому первому позвонить? Кто был тот чиновник, который сказал ей на торжественном приеме по поводу вручения телевизионных наград: «Если вы когда-нибудь решите бросить вашу передачу…»? Какой телестудии сейчас нужно новое лицо, чтобы поднять рейтинг? Какая новостная программа отчаянно нуждается в обновлении?

Впрочем, дело даже не в отыскании новой работы на телевидении. Стефани была очень успешным тележурналистом и человеком, слишком уважаемым, чтобы ее могли всерьез волновать подобные проблемы. То, что по-настоящему мучило Стефани в эту минуту и отчего ее с ног до головы пробирала дрожь, заключалось в ином: если Шейн Баррингтон уволит вас, он сделает все, чтобы с вами и вашей репутацией было покончено навеки. На вашей карьере поставят большую жирную точку. Стефани очень-очень посчастливится, если через месяц она сможет стоять перед камерой и рассказывать о вредных последствиях внезапных июньских дождей для урожая соевых бобов.

Она на мгновение остановилась у двери, поправила выбившийся локон и вошла в надежде, что взгляд Баррингтона не проникнет дальше поверхностного слоя ее профессионального самообладания.

— Вы просили меня зайти, мистер Баррингтон?

Шейн Баррингтон оказался выше ростом, чем на фотографиях и телевизионных кадрах, однако жесткое лицо и темные зловещие глаза невозможно было не узнать. Не сказав ни слова и не изменив выражения лица, он указал Стефани на черное кожаное кресло у противоположной стены. Сам же, когда она села, остался стоять, тем самым вынудив ее смотреть на него снизу вверх.

— Мисс Ковакс, — начал он. — Стефани. Я рад, что вы смогли уделить мне несколько минут вашего крайне ценного времени. Надеюсь, что не помешал какому-нибудь важному расследованию, которым вы в настоящее время заняты. Мне очень неприятно было бы думать, что по моей вине какой-нибудь негодяй смог увильнуть от правосудия, носителем которого вы в немалой мере являетесь.

Стефани сделала попытку рассмеяться.

— О, в море хватит рыбы! В этом-то и вся прелесть моей работы: объектов, заслуживающих внимания, всегда хватает с избытком.

Баррингтон взглянул на нее, и на его лице не было улыбки.

— Без сомнения. Я очень хорошо вас понимаю.

Затем повернулся и сел за столик из матового стекла в середине комнаты. Стефани не могло не броситься в глаза отсутствие в кабинете телефона и компьютера. Более того, на столе вообще ничего не было, что могло бы нарушить его восхитительное совершенство.

— Иногда мне приходится слышать, что я не обращаю должного внимания на эту часть деятельности нашей корпорации. Что не проявляю должной заинтересованности в телевидении. Словно телевидение — уже устаревшая технология, пережиток прошлого. А Шейна Баррингтона, как известно, интересует только будущее. Так?

— Так, — эхом отозвалась Стефани.

— Но ведь это же абсолютно неверно, Стефани. Я пристально слежу за тем, что происходит на наших новостных каналах. И признаюсь, особенно внимательно я следил за вашими репортажами. За вашими бесстрашными расследованиями.

Стефани показалось, что слово «бесстрашный» Баррингтон употребил в качестве насмешки. Если бы кто-то другой осмелился использовать подобный издевательский тон в беседе с ней, ему бы, конечно, не поздоровилось. Никому не удавалось до сих пор унизить ее и уйти от расплаты. Но на сей раз, к своему величайшему недоумению, Стефани продолжала смиренно улыбаться, будто бедная собачонка, которую приласкал хозяин. Слава Богу, она пока еще не ягненок в очереди на заклание.

Глаза Баррингтона засверкали так, будто он получал удовольствие от замешательства собеседницы.

— Вам надо отдать должное, вы умеете обходиться с плохими парнями. Без пощады. Без снисхождения. Мне это нравится.

Стефани все еще не понимала, куда он клонит, но первоначальное напряжение начало понемногу спадать. Наверное, Баррингтон все-таки пригласил ее не для того, чтобы уволить.

— Некоторые к тому же говорят, что я слишком беспечен в отношениях с телевидением нашей компании. Я не указываю продюсерам каналов, что они должны показывать. Но пока передача имеет хорошие рейтинги, какое мне дело до того, что они там транслируют, верно? Делай программу о чем хочешь. О средстве по уничтожению тараканов, сериал о маньяке, специализирующемся на убийстве старушек, — что угодно. То, что будет пользоваться успехом у телезрителей.

Все лучше и лучше… Ему нравится то, как она подходит к подаче новостей. Он всегда был сторонником редакторской свободы. Но что-то все-таки беспокоило Стефани…

Баррингтон откинулся на спинку кресла и положил руки на стол. Его глаза вновь потемнели.

— Однако порой людям нельзя просто так доверить ту или иную работу. Иногда им необходимо указать. — Он мрачно улыбнулся. — Сверху.

Ну, кажется, началось. Беседа приобрела зловещий поворот.

— Я принял решение, что кому-то придется осуществить очень серьезное расследование, которое должно сопровождаться поистине безжалостным разоблачением, без всяких скидок и границ. Расследование деятельности одной группы лиц, представляющих громадную опасность для нашей страны и для всего мира. Кто-то должен вывести на чистую воду сумасшедших фанатиков.

Он сделал паузу. Настало время для главного, подумала Стефани.

— Эта группа — христиане-евангелисты. А расследователь — вы.

У-уф! Она и не предполагала, что разговор может принять такой оборот, первоначально направление у него было совсем иное, но Стефани Ковакс не из тех, кто позволит добыче уйти из рук, чтобы ею воспользовался какой-нибудь телевизионный новичок, отчаянно стремящийся к славе и успеху. В ее деле нужно обладать либо мгновенной реакцией, либо оставить все надежды на блестящую карьеру. Она мгновенно оправилась от недоумения и через несколько секунд уже сияла подобострастной улыбкой.

— Ваше доверие — великая честь для меня, мистер Баррингтон. Постараюсь не подвести.

— Очень надеюсь. Я буду внимательно наблюдать за вашей работой.

22

Человек по имени Коготь прервал свои труды и бросил мимолетный взгляд сверху на ту часть Манхэттена, что простиралась под ним. По правде говоря, от падения вниз Когтя спадало лишь узкое ограждение и несколько веревок, которыми он был привязан.

Он стоял на платформе для мойки окон на уровне десятого этажа, пожалуй, самого знаменитого здания в мире — Секретариата Организации Объединенных Наций.

Коготь повернулся к одному из нескольких сот окон, делавших стену высочайшего здания ООН похожей на башню из сплошного стекла. В нем было тридцать девять этажей, но Коготь просчитал все доскональнейшим образом: его интересовали только этажи от пятого до двенадцатого.

Шейн Баррингтон в точности выполнил данное ему поручение и дал Когтю доступ в обход служб безопасности, необходимый для реализации его целей. Коготь сообщил Баррингтону, что ему требуется, и предоставил руководителю «Баррингтон комьюникейшнс», бесчисленные подчиненные которого разрабатывали коммуникационные и иные системы безопасности для тысяч различных компаний, самому решать, каким образом выполнить то, чего от него ждут.

Да, собственно, Когтю многого и не требовалось, так как этот зануда мистер Фарли подробнейшим образом посвятил его в детали процедуры мойки окон. Коготь снял с трупа Фарли все удостоверения личности, прежде чем избавиться от тела. Что он и сделал после того, как позаимствовал у тела Фарли все необходимые части для прохождения проверки отпечатков пальцев и сканирования сетчатки, без чего невозможно получить доступ в ООН.

Теперь же, в гриме, преобразившем его в покойного мистера Фарли, и подложив еще немало всякой всячины под форменный комбинезон, на котором значилось «ОБСЛУЖИВАНИЕ ГЛАВНОГО ЗДАНИЯ», чтобы больше походить на грузного мойщика, Коготь внимательно просматривал заранее подготовленную схему. Это был тщательнейшим образом составленный чертеж всех окон здания Секретариата. Все будет готово задолго до решающего момента.

23

По мужскому самолюбию Мерфи и его профессиональному достоинству археолога был нанесен серьезный удар.

— Шэри, должен признать, я в совершенном тупике. Клянусь жизнью, я ничего не могу понять в этих знаках на хвосте!

Но чем в подобной ситуации могла ему помочь Шэри? Они уже провели все возможные тесты по датировке артефакта, которые только позволяло осуществить оборудование лаборатории, она сфотографировала хвост Змия на цифровую камеру под всеми мыслимыми углами зрения. Теперь они рассматривали увеличенное изображение хвоста.

— Боюсь, сделать их крупнее не удастся, профессор Мерфи. Мы увидим только размытые пятна.

Мерфи в отчаянии провел рукой по волосам.

— Каким бы инструментом ни пользовался Даккури, чтобы вырезать это послание на хвосте Змия, оно идеально сохранилось на протяжении долгих столетий, и разглядеть его не так уж и трудно. Но дело в том, что эти знаки для меня — абсолютная абракадабра. Из-за нехватки места жрец, по-видимому, воспользовался какой-то разновидностью древней скорописи. А еще, я подозреваю, Даккури попытался и зашифровать свой текст, так как здесь он дал указания, как отыскать следующий фрагмент того, что считал своим самым главным предметом поклонения.

Шэри сделала глубокий вдох, прежде чем озвучить свою мысль:

— Профессор Мерфи… а вы не подумали о…

— Можешь не договаривать. Придется звонить Исиде Макдоналд.

— Ого! Профессор Мерфи, это нечто и в самом деле потрясающее. — Исида Макдоналд бросила взгляд через плечо на свои поспешно сделанные заметки и переложила трубку к другому уху. — Увы, какой бы соблазнительной ни была ваша просьба, я не смогу ее выполнить.

— Почему же? Послушайте, я знаю, что мы никогда не встречались, но вы же должны убедиться, что я не шарлатан и, как правило, хорошо знаю материал, с которым работаю. Вы очень мне помогли со свитком, и все то, что в нем написано, оказалось чистейшей правдой. Теперь нужно сделать следующий шаг. Я ближе кого-либо из людей, живших на этой планете в течение последних двух тысячелетий, к отысканию всего Медного змия.

— Да-да, профессор Мерфи. Все это очень хорошо, но не забывайте, что я филолог, работаю на Фонд Свободы и вовсе не являюсь ни искательницей приключений и славы, ни даже просто археологом. К тому же мой собственный рабочий стол до отказа забит исследовательскими материалами, которые ждут срочной обработки. Более того, — вытянув шею, она оглянулась по сторонам, — даже не стол, а целый кабинет полон работы, которую я должна была сделать еще несколько месяцев назад.

— Исида; поверьте мне, я совсем не хочу обременять вас просьбами о помощи, но дело не терпит отлагательств. И мне приходится признать, что я, по-видимому, недостаточно умен, чтобы самостоятельно решить эту проблему, вы же располагаете всеми необходимыми знаниями и навыками.

Исида тяжело вздохнула, однако, к ее удивлению, губы вдруг сами собой сложились в улыбку.

— Профессор Мерфи, я прекрасно понимаю, как тяжело даются подобные признания. Должна отметить, вы превосходно овладели древним искусством лести.

— С вами говорит дипломированный профессионал. Ну пожалуйста, помогите мне.

— Послушайте, Мерфи. Вот что я сделаю. В течение нескольких ближайших дней мне придется присутствовать на совещаниях фонда, да и вы довольно занятой человек. Тем не менее, у нашего фонда есть большой плюс — неплохие финансовые ресурсы. Собственно, потому я и принимаю участие в нынешних собраниях, что вы, к счастью, не единственный высококвалифицированный специалист в прагматической лести. Думаю, мне удастся послать к вам на вертолете фонда свою в высшей степени способную и надежную секретаршу по имени Фиона, и она заберет у вас хвост вашего Змия и привезет мне.

— О! Предложение весьма экстравагантное, но я не могу расстаться со своей находкой. Вы ведь не в состоянии полностью гарантировать мне ее сохранность.

— Мерфи, вы находитесь в старомодной крошечной провинциальной школе в маленьком заштатном городке, а я сижу в кабинете крупнейшего в мире исследовательского центра, занимающегося проблемами истории и обеспеченного суперсовременными охранными системами. И вы полагаете, что у вас ваш пресловутый хвост находится в большей безопасности?

И вновь Мерфи понял, что над ним одержали верх.

— Все ясно, Исида. Прежде чем я убегу, как побитый щенок, зажав хвост между лап, и стану зализывать раны, нанесенные моему провинциальному самолюбию, позвольте просто поблагодарить вас и сказать, что хвост Змия может находиться у вас столько, сколько потребуется. Когда прилетит Фиона?..

Мерфи появился в рабочем кабинете Лоры неожиданно. В руках он держал небольшую коробочку.

— Мерфи, что ты здесь делаешь? Неужели старый мерзавец декан наконец-таки посадил тебя под арест?

— Милая, я сидел в своей лаборатории и хандрил, так как мне пришлось позвонить Исиде Макдоналд и согласиться передать ей хвост Змия, — я недостаточно умен для того, чтобы прочесть знаки на нем. Потом я понял, что я еще не совсем конченый человек, поэтому вытащил вот это и принес сюда. Я собирался преподнести тебе эту вещь с тех самых пор, как мы приехали из Самарии.

Он передал коробку Лоре. Ее глаза засветились восторгом и любопытством пятилетней девочки, снимающей обертку с рождественского подарка.

— Мерфи, это же крестик из отростков корней в той пещере. А я-то думала, куда он пропал?

Она поднесла заново отполированные кусочки дерева к свету, чтобы полюбоваться ими. Крестик был примерно полтора дюйма длиной и полдюйма шириной. Мерфи просверлил крошечное отверстие вверху, затем отполировал поверхность с помощью нескольких капель масла, убрав неровности и шероховатости и усилив естественную окраску дерева. На пересечении перекладинок находился узелок, от которого и отходили четыре отростка, имевшие форму почти идеального креста. После обработки он стал напоминать крестик из драгоценного камня.

— Я повесил его на свой самый лучший кожаный шнурок. Меня не остановят никакие траты, лишь бы на вас были драгоценности, приличествующие вашему статусу, миледи.

И Мерфи церемонно поклонился.

Лора поклонилась в ответ, а затем бросилась ему на шею.

— Встаньте, благородный юноша. У вашей королевы есть чем вас отблагодарить. Отвезите меня домой, и я покажу вам, в чем заключается счастье быть королем.

24

Пол Уоллах внимательно наблюдал за тем, как Шэри опускает ложку в соус. Она поднесла ее кончик ко рту и, отхлебнув немного, удовлетворенно кивнула и продолжила помешивать макароны. На тесноватой кухне девушка раскраснелась от пара так, будто долго бежала куда-то и не успела прийти в себя. Такая Шэри, с кожей, поблескивающей от пота, казалась Полу еще более привлекательной.

Шэри обернулась и перехватила его немного затуманенный взгляд.

— Эй! — нахмурилась она. — Тебе следует быть внимательнее. Сколько времени, я сказала, должны вариться эти макароны?

— Пять минут? — рассеянно предположил молодой человек. — Ах, нет, пятнадцать.

Шэри продолжала хмуриться и еще крепче сжала в руке ложку.

— Да-да, знаю, — заметил Пол. — Вопрос с подвохом. Они должны вариться до тех пор, пока станут… какой там термин существует на сей счет?.. Ах да, вспомнил: «аль денте».

Шэри смахнула влажную прядь со лба и вновь повернулась к кипящим кастрюлям.

— Мне кажется, ты не обратил ни малейшего внимания на мои слова, Пол Уоллах. Ты же сам мне говорил, что слишком долго жил на консервах из тунца и пицце, купленной во второсортных закусочных, и что тебе очень хочется научиться готовить что-нибудь по-настоящему вкусное, чтобы хоть изредка побаловать себя. Я понимаю, что это не утка alaVorange или что-то подобное, но тебе бы следовало более внимательно отнестись к моим стараниям.

Пол поспешно поставил стакан с кока-колой на кухонный стол, и лицо у него сразу же приобрело серьезное выражение.

— Ну что ты, Шэри, я очень, очень благодарен тебе за старания. В самом деле. У твоей стряпни потрясающий аромат. Просто я не способен сосредоточиться на вещах, которые меня по-настоящему не интересуют…

— Клянусь, когда ты это попробуешь, тебя оно по-настоящему заинтересует, — прервала его Шэри.

— Ну конечно, конечно, ты права. Я лишь хочу сказать, что уже понял: у меня так никогда не получится. Как бы я ни старался, хорошего повара из меня не выйдет.

— Так же, как, боюсь, и нового Билла Гейтса, верно? — добавила она, но при этом как бы невзначай бросила взгляд через плечо, чтобы убедиться, что он не обиделся.

Пол тяжело вздохнул:

— Верно. У меня такое ощущение, что я потратил всю жизнь, пытаясь овладеть вещами, которые созданы явно не для меня. Я все время стараюсь делать вид, что меня интересует нечто такое, на что мне по большому счету наплевать. Я всегда стремился к тому, чтобы отец мог гордиться мной. Мне не хотелось, чтобы он считал меня неудачником… А на деле он сам оказался неудачником.

Шэри дала себе обещание выслушивать Пола, не перебивая, но при этих словах отвернулась от плиты и посмотрела ему прямо в глаза.

— Пол, нельзя так говорить и так думать о собственном отце. Возможно, у него что-то не сложилось в бизнесе, но ведь он сумел обеспечить тебе вполне достойную жизнь в течение довольно долгого времени.

— Да уж, достойную жизнь! И не знаю, в чем он оказался большим неудачником — в бизнесе или в заботах обо мне.

— Пол Уоллах, позволь мне поделиться с тобой кое-чем, что я поняла много лет назад, когда мои родители погибли в автокатастрофе. Ты можешь ругать их за все дурное в твоей жизни, можешь чувствовать вину за то, что не решил с ними какие-то проблемы в то время, когда они были еще живы, но в любом случае рано или поздно тебе придется начинать свою собственную жизнь, успели они заложить для нее хороший и надежный фундамент или нет. И когда-нибудь все равно надо прекращать винить их в собственных неудачах.

Пол сгорбился на стуле.

— Да я и сам себе говорю то же самое. Именно поэтому я заставил себя вернуться в колледж здесь, в Престоне, потому что не хотел просто сидеть и хныкать по поводу того, как мне в жизни не повезло. По крайней мере, отец научил меня по-настоящему трудиться. Но ведь любой труд становится невыносимым, если ты занимаешься чем-то, к чему у тебя душа не лежит.

Шэри протянула Полу две большие тарелки со спагетти, политыми красным соусом из моллюсков, и на какое-то мгновение густой, горячий аромат, исходящий от блюда, отвлек его от мрачных мыслей.

— Ух ты! Классно! Все-таки ты должна дать мне рецепт, — добавил он, улыбнувшись.

— Ха-ха, — рассмеялась Шэри и толкнула его в направлении небольшой гостиной, где уже успела накрыть на стол. — Садись и ешь. А потом расскажешь мне, к чему же на самом деле лежит твоя душа.

— Спасибо, — сказал Пол, протягивая Шэри кружку для кофе. — И не только за вкусный обед. Спасибо за то, что внимательно выслушала мои жалобы. Я чувствую себя виноватым, отнимая у тебя своей болтовней время, которое ты могла бы посвятить значительно более интересным вещам.

Шэри улыбнулась:

— Мне нравится помогать людям, Пол. И я знаю по собственному опыту: если тебя просто кто-то готов выслушать — это уже большая поддержка.

Он надеялся, что Шэри скажет что-нибудь еще, что-то значительно более личное. Что-то такое, что доказывало бы, что она к нему неравнодушна. Ему хотелось стать для нее чем-то большим, чем просто очередное доброе дело, совершенное за сегодняшний день. Но может быть, он переоценил себя и здесь. Или слишком торопится.

— Итак, — сказала она, — первое, с чего следует начать, — это быть абсолютно честным с самим собой. Тебе больше не нужно сверять свою жизнь с ожиданиями отца. Если ты считаешь, что не создан стать великим финансистом, значит, найди что-то другое, что тебе действительно по сердцу.

— Мне кажется, я уже нашел предмет, который мне хотелось бы изучать.

— Прекрасно! — Шэри просияла. — И что же это за предмет?

Пол замялся. А не подумает ли она, что он все выдумал специально, чтобы произвести на нее впечатление и таким образом добиться ее расположения?

— Этот предмет прямо противоположен бизнесу. Я говорю о библейской археологии, — ответил Пол, внимательно наблюдая за тем, как девушка отреагирует.

Какое-то время она просто внимательно на него смотрела. Без улыбки, но и не хмуро. Так, словно пыталась взвесить его искренность на каких-то внутренних весах, чаши которых все еще продолжали раскачиваться. Наконец Шэри проговорила:

— Думаю, ты знаешь мое к этому отношение. Лично я не представляю ничего более увлекательного, более достойного для изучения. И если ты на самом деле хочешь заняться библейской археологией, что ж, в добрый путь. Но правильно ли ты понимаешь, какую дорогу выбрал? Ведь работа библейского археолога вовсе не сводится к выкапыванию из-под земли древних артефактов и установлению их происхождения. Этим занимаются и обычные археологи. Библейский археолог стремится доказать истинность Библии.

Пол попытался, было сформулировать ответ, но тут же передумал. У него был ответ — или, по крайней мере, он так думал, — однако Пол пока сомневался, что сумеет найти правильные слова. Нет, он не хотел притворяться, что внезапно стал верующим христианином. Он вообще толком не знал, во что же все-таки верит. Но когда Пол увидел фотографии оссуария на лекциях Мерфи, когда услышал, как преподаватель читал надписи на нем, то ощутил, как что-то внутри его пробудилось, что-то такое, присутствия чего он никогда раньше не чувствовал. Единственным, в чем он отдавал себе сейчас отчет, было несомненное желание узнать об этом как можно больше.

Громкий звонок прервал неловкую паузу.

— Кто бы это мог быть?.. — сказала Шэри с явным раздражением в голосе, вставая из-за стола и направляясь к двери.

Она отперла замок, затем наступила секундная пауза, в продолжение которой девушка стояла, зажав рот рукой.

В дверях появился молодой человек с непослушной копной светлых волос с сероватым оттенком, двухдневной щетиной и неприятной задиристой ухмылкой на лице. Он плечом оттолкнул Шэри и проследовал прямо в гостиную.

— Не вижу шариков. Не вижу серпантина. — Он осмотрел комнату, глядя сквозь Пола так, словно его вообще не существует. — И уж совсем определенно не вижу спиртного. Прямо скажем, вечеринку по встрече брата ты организовала совсем никудышную, сестренка.

«Никогда нельзя предвидеть, какая семья окажется у твоих знакомых», — думал Пол, возвращаясь домой. Вот он только что пытался облегчить себе душу, рассказывая Шэри о своих проблемах с отцом и о планах на будущее, и она казалась такой умиротворенной, такой невозмутимой и мудрой, что он уже почти совсем уверился в ее способности помочь ему. А тут — бац! — в дом неожиданно вваливается грубиян, который оказывается ее братом, выпущенным по амнистии из тюрьмы, куда он попал по обвинению в ограблении.

Да уж, сюрприз! Впрочем, Чак Нельсон у сестры не задержался. Просто переоделся и сразу же куда-то смылся. Шэри все это, казалось, очень сильно расстроило, поэтому Полу пришлось еще целый час беседовать с ней о ее собственной судьбе. И ее рассказ произвел на него сильное впечатление.

— Мои родители погибли в автомобильной катастрофе, когда мы с Чаком были подростками. Они никогда не водили нас в церковь, поэтому мне мало, что было известно о Христе. Тем не менее, я стала посещать церковь верующих в истину Библии вместе с матерью одной своей подруги, и тут случилось нечто поистине чудесное. Я приняла Христа как своего Господа и Спасителя, и Он изменил мою жизнь. Вера в спасение стала тем, что удерживало меня в этой жизни в самые тяжелые дни. А Чак очень скоро пошел по дурному пути.

Пол покачал головой:

— Да уж, наверное, раз кончил тюрьмой.

— Чак связался с самой плохой компанией из местных ребят и оказался замешан в разных преступлениях, от воровства до торговли наркотиками. Однажды его поймали. Он никогда меня не слушал и даже отказался встречаться со мной в тюрьме, поэтому я перестала его навещать. Хотя молилась за него.

— И что же ты будешь делать?

— Не знаю. Ты видел, как он ворвался сюда и как так же, ни слова, ни говоря, ушел. Разумеется, он вправе жить у меня, и я никогда не вышвырну его вон. Но я не позволю Чаку вернуться к его позорной жизни. Мне нужна помощь. Думаю, необходимо поговорить с Лорой Мерфи и пастором Бобом. И еще, Пол, спасибо за то, что ты так терпеливо меня выслушал.

Пол покраснел.

— Да ладно, ты выслушала меня, я выслушал тебя. Это по-дружески. Значит, мы с тобой настоящие друзья.

Шэри похлопала его по руке.

— Друзья так друзья, однако, мне кажется, что тебе пора домой. Кстати, как ты смотришь на то, чтобы в среду вечером прийти к нам в церковь на службу? Там будут Мерфи, и я хочу познакомить тебя с Лорой. Хорошо бы ты пришел пораньше и помог нам в подвале сортировать одежду для церковного благотворительного базара. Скажем, в шесть тридцать в среду?

«Кажется, мне начинает по-настоящему нравиться в Престоне», — думал Пол по пути домой, весело насвистывая всю дорогу.

25

Почти две сотни флагов стран — членов ООН развевались на легком вечернем ветерке с Ист-Ривер. В шесть часов вечера, когда сумерки стали быстро сгущаться над Манхэттеном, включились яркие прожектора.

Все мгновенно озарилось великолепным сиянием, тысячи огней превратили тридцатидевятиэтажное здание Секретариата Организации Объединенных Наций в одну из архитектурных жемчужин ночного Нью-Йорка.

Однако, поскольку еще не стемнело полностью, свечение не производило того завораживающего впечатления, которое испытал бы каждый, взглянув на здание поздним вечером или ночью. Тем не менее, оно тотчас же приковало к себе всеобщее внимание.

Со всех сторон заревели автомобильные сигналы, заскрежетали тормоза машин по всей Первой авеню. Пешеходы останавливались в изумлении, обменивались возгласами и показывали пальцами на стеклянный фасад ООН. А в 18.02 в кабинете руководителя службы безопасности ООН прозвучал первый из множества телефонных звонков, которые затем в течение той долгой ночи раздавались почти непрерывно.

Ибо на половине окон с пятого до двенадцатого этажа здания Секретариата Организации Объединенных Наций появилась надпись ярко-красной краской, отливавшая каким-то зловещим неземным свечением в ночном сиянии прожекторов. И весь мир прочитал странное сочетание знаков:

И 3 16

Через полчаса на здание Секретариата было направлено еще больше прожекторов, чем обычно.

Непосредственные окрестности, равно как и окружающие здания и улицы, очистили от зевак и случайных машин. В прилегающей к Секретариату местности осталось только несколько автомобилей спецслужб и средств массовой информации. Создавалось впечатление, что все теле — и радиостанции мира стараются пробраться как можно ближе к зданию ООН.

Всех не отпускало ощущение всеобщего потрясения от некоей глобальной катастрофы, при том, что, как ни странно, никакой катастрофы, собственно, не произошло. Предварительный осмотр зданий и имущества ООН не выявил никаких серьезных повреждений, не было обнаружено и жертв. Вот только кто-то пролил поток крови по окнам восьми этажей парадного фасада здания Секретариата. Впрочем, надпись на окнах могла являться своеобразной формой угрозы или предупреждения о намеченном теракте. Никаких других указаний на близящуюся трагедию не обнаружили, хотя, конечно, на основательные поиски ушло бы несколько часов.

В силу того, что здания ООН располагаются на восемнадцати акрах земли, находящейся в международном подчинении, в ту ночь проведением всех экстренных операций руководил шеф службы безопасности ООН Ларе Наджент. Однако представители нью-йоркской полиции, ФБР и других федеральных спецслужб находились поблизости и в случае необходимости оказывали помощь и давали советы.

В 9.20 Наджент пригласил для совещания высокопоставленного чиновника из ФБР Бертона Уэлча, шефа нью-йоркской полиции и помощника государственного секретаря, прилетевшего из Вашингтона с целью координации деятельности правительственных служб, услугами которых предполагалось воспользоваться в случае угрозы. Несмотря на международный и экстерриториальный статус ООН, опасность нападения на эту обладающую высочайшим авторитетом организацию могла бы иметь крайне негативные последствия для США.

Наджент, казавшийся человеком значительно более достойным и интеллигентным, нежели многие из тех дипломатов, которых он был призван защищать, заявил:

— Позвольте мне подвести небольшой итог тому, что нам на данный момент известно. Надпись нанесена на внешней стороне окон на этажах с пятого по двенадцатый. Предстоит провести более детальную экспертизу, но мы уже почти наверняка можем сказать, что это все-таки краска, а не кровь, как заявляли некоторые телекомментаторы. Использовавшаяся краска представляет собой некое химическое вещество, проявляющееся только при ярком освещении.

— Но как она туда попала? — вмешался шеф полиции.

— Очевидно, надпись была сделана с платформы для мойки окон. Как раз сегодня такая платформа была установлена на парадном фасаде здания. Насколько нам известно, как обычно, были проведены все виды рутинной проверки личности мойщика окон представителями служб безопасности, и они не выявили ничего из ряда вон выходящего. В настоящее время полиция занимается поисками постоянного мойщика окон в этом здании Джозефа Фарли, проживающего в районе Астории. Пока никаких результатов. Фарли работает мойщиком уже десять лет, и за это время за ним не замечено ничего подозрительного.

Помощник государственного секретаря поднял глаза от своих заметок.

— Почти со стопроцентной вероятностью можно утверждать: тот, кто сделал эту надпись, собирался сообщить миру нечто чрезвычайно важное, ООН, вне всякого сомнения, является наиболее влиятельной международной организацией. До сих пор, однако, с нами не связалась ни одна из известных террористических организаций и не взяла на себя ответственность за происшедшее.

Бертон Уэлч покачал головой и расстегнул ветровку с символикой ФБР.

— Виновные совсем не обязательно где-то далеко. Брови помощника государственного секретаря вопросительно изогнулись.

— Вы хотите сказать, это сделали наши собственные террористы? Как в Оклахоме? И что же такое они не поделили с ООН, чтобы из кожи вон лезть, взламывая одну из самых надежных систем безопасности в мире?

Наджент с раздражением отмахнулся от сказанного.

— Эта система сегодня явно дала сбой. Каковы последние данные по анализу надписи?

Уэлч поднял книгу, которую держал перед собой.

— Все очень грубо, и все предельно просто. — Он открыл книгу. — Мы предполагаем, что надпись имеет отношение к Библии, Новому Завету. «И» означает Евангелие от Иоанна; «3» — главу третью; «16» — стих шестнадцатый. Я цитирую: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную».

Наджент кивнул:

— М-да… это, наверное, самая известная цитата из всей Библии. Но кому понадобилось писать ее здесь и сейчас?

Уэлч извлек из кармана пищащий телефон.

— У нас есть некоторые соображения на сей счет, и, если это тот самый звонок, которого я ожидаю, мы, скорее всего, получим существенную помощь в наших поисках.

16

Мерфи все еще не отказался от попыток расшифровать надпись. Символы уже плавали у него перед глазами, ведь он так долго, почти не отрываясь, рассматривал эти клинописные значки. Мерфи вдруг почудилось, что они запульсировали в каком-то странном ритме, но тут же понял, что в его рабочем кабинете просто зазвонил телефон.

Он тряхнул головой, пытаясь немного прийти в себя, прежде чем взять трубку. Это была Лора, она звонила из дома.

— Мерфи, слава Богу, ты все еще в лаборатории.

— Очень приятно слышать такие слова от собственной жены в середине ночи.

— Сюда приходил агент ФБР и искал тебя.

— ФБР? Зачем он искал меня и притом в такое время?

— Он идет за тобой в лабораторию, Мерфи. Тебя хотят допросить.

Двадцать минут спустя агент ФБР Хэнк Бейнс уже сидел в рабочем кабинете Мерфи и держал в руках трубку его телефона, прижав ее к уху. Сам Мерфи расхаживал взад-вперед по комнате. Лора посоветовала Мерфи включить телевизор, стоявший в факультетском коридоре, и посмотреть трансляцию Би-эн-эн из ООН, что он и сделал. И теперь пребывал от увиденного в совершеннейшей растерянности, так же, впрочем, как и вся остальная Америка.

Агенту Бейнсу поступил приказ из Вашингтона немедленно выехать в Престон, разбудить профессора Мерфи и препроводить его для допроса. Допрос должен был вести не сам Бейнс. От агента требовалось только доставить Мерфи туда, откуда с ним по телефону смог бы беседовать Бертон Уэлч, глава нью-йоркского управления ФБР.

— Мистер Бейнс, это же совершенная бессмыслица. Какое отношение происходящее может иметь ко мне?

— Я полагаю, дело не в вас, сэр.

— А в ком же, позвольте вас спросить, дело, если вы примчались сюда?

— Я же уже вам сказал, профессор, что не собираюсь вас допрашивать.

— Тогда все еще более бессмысленно. Может быть, вы собираетесь пристрелить меня на месте, если я неверно отвечу на вопросы вашего начальника?

— Нью-Йорк, агент Бейнс прибыл на место, — произнес Бейнс в трубку. — Профессор Мерфи тоже здесь.

По кивку Бейнса Мерфи взял трубку другого аппарата, стоявшего на рабочем столе.

— Профессор Мерфи, с вами говорит Бертон Уэлч, старший агент ФБР, из ООН с места происшествия. Нашу беседу также слушает Ларе Наджент, руководитель службы безопасности ООН. Спасибо, что нашли время нам помочь.

Мерфи нахмурился и сказал в трубку:

— Джентльмены, признаюсь, я совершенно искренне не понимаю, чем могу быть вам полезен.

— Мистер Мерфи, мне крайне неловко беспокоить вас, но у нас здесь, в ООН, довольно запутанная ситуация.

— Я только что смотрел телевизор. Какое отношение к происходящему могу иметь я?

— Сэр, нам хорошо известны ваш огромный опыт и познания во всем, что связано с Библией.

— Пустые слова, агент Уэлч. Мне раньше не приходилось иметь дела с вашими ребятами, но я всегда считал, что сотрудники ФБР — прямые парни во всех значениях этого слова. Вы же прекрасно знаете, что в нашей стране есть десятки специалистов, которые во много раз лучше меня разбираются в Библии, и притом большинство из них проживает в Нью-Йорке, так что далеко вам ходить не надо, и незачем было вытаскивать агента Бейнса из теплой постели и заставлять его нянчиться тут со мной.

— Сэр, позвольте мне задать вам один вопрос: как вы истолковываете это сочетание — «И 3 16»?

— Уэлч, я специалист в библейской истории, а вовсе не в современных граффити.

— И все-таки попробуйте, мистер Мерфи. — Прежде чем ответить, Мерфи сделал глубокий вдох.

— Евангелие от Иоанна, глава третья, стих шестнадцатый. Это, как вам и без меня известно, по мнению многих христиан, самый важный стих во всей Библии.

— Потому что?..

— Потому что в нем сказано, что через веру в Сына Божьего Иисуса Христа мы обретем дар жизни вечной.

— Значит, вы полагаете, это дело рук какого-нибудь религиозного фанатика? — вмешался в разговор Наджент.

— Ого, джентльмены! Религиозного фанатика! Вы хотите сказать, что если перед вами цитата из Библии, значит, дело не обошлось без религиозного фанатика? Слово «фанатик», бесспорно, — точное определение, так как кто-то пошел на немыслимые усилия, чтобы написать все это на фасаде ООН. Однако существуют ведь миллионы людей — и я в том числе, — кто ежедневно вспоминает эти библейские слова и для кого словосочетание «религиозные фанатики» прозвучало бы как грубое и незаслуженное оскорбление.

— Послушайте, Мерфи. — Голос агента Уэлча изменился, внезапно сделавшись жестким и резким. — У меня нет времени обсуждать с вами семантические нюансы фразеологии. Вы должны признать, что в нашей стране существует множество маргинальных группировок евангельских христиан.

— Теперь я, кажется, понимаю. Вы связались со мной потому, что я оказался единственным специалистом по библейской истории, который, как вам подсказали ваши всезнающие компьютеры, одновременно является также и евангельским христианином. Насколько я понимаю, сочетание «религиозный фанатик» для вас синоним «евангельского христианина»? Ранее я полагал, что подобное клишированное мышление, основанное на невежественных предрассудках, несвойственно вашему ведомству.

— Ну-ну, спокойнее, Мерфи. Нам хорошо известно о существовании маргинальных христианских группировок, которые пышут злобой и брызжут слюной по поводу ООН. Не кажется ли вам, что кто-то из них вступил, наконец, на тропу открытой войны?

Мерфи оглянулся на Бейнса, слушавшего их разговор по параллельному аппарату, и тот сделал вид, что протирает глаза, чтобы не встретиться с Мерфи взглядом. Мерфи же переждал несколько секунд, чтобы взять себя в руки и справиться с раздражением, затем сказал в трубку:

— Я лично не считаю себя маргиналом, придурком, реакционером, идиотом и кем угодно другим в зависимости от того, насколько широк ваш запас оскорбительных ярлыков. Поэтому не знаю, чем в такой ситуации мог бы быть вам полезен.

— Могли бы или хотели бы? — выпалил в ответ Уэлч.

Прежде чем Мерфи успел ответить, дверь кабинета открылась, и в комнату вошла Лора.

— Мерфи, что происходит? Чего от тебя хочет ФБР в связи с этим безумным случаем в ООН?

— Дорогая, клянусь жизнью, не знаю. Похоже, дело попахивает такой клеветой, которая будет погрязнее того пятна, что сейчас покрывает тамошние окна. — В телефонную трубку он сказал: — Уэлч, тут подошла моя жена. Она тоже верующий человек. Вам бы следовало прислать подкрепление агенту Бейнсу, ведь здесь теперь два религиозных фанатика, а он один. Я подключаю ее к нашему разговору.

Лору вначале потряс, а затем удивил взрыв негодования мужа.

— Миссис Мерфи, здравствуйте. С вами говорит Бертон Уэлч, агент ФБР, из Нью-Йорка. Кажется, мы тут несколько переборщили, наступая друг другу на больные мозоли…

— Знаете, Уэлч, чтобы больше не наступать на мозоли, нужно прекратить впустую топтаться на месте, чем мы с вами занимаемся уже довольно долго. Не знаю, чем я могу помочь в вашем деле, а у меня, кстати, очень важная работа — один древний текст, который нужно срочно расшифровать и который может принести реальную пользу людям. Итак, если вы не собираетесь отдавать приказ агенту Бейнсу о нашем с женой аресте, а затем и об аресте всех прихожан нашей церкви, то я, наверное, буду вынужден с вами распрощаться.

Уэлч в своем кресле в Нью-Йорке напрягся.

— Вы можете идти, мистер Мерфи. Только не уходите далеко.

— Что вы хотите этим сказать?

Агент Бейнс протянул руку и прервал их разговор до того, как Мерфи успел услышать ответ.

— Мне очень жаль, профессор Мерфи. Похоже, что-то здесь не так.

Он замолчал, и Лора почувствовала, что агент Бейнс растерян.

— Агент Бейнс, вам еще что-нибудь от нас нужно?

— Нет, — отвел он глаза.

— Бейнс, не бойтесь говорить с нами. Мы не чудовища, что бы там ни думали о нас в Нью-Йорке.

— Конечно, мэм, я это знаю. Агент Уэлч — прекрасный человек и великолепный сотрудник нашей службы. Я видел его в деле в Квонтико. Но… понимаете, я человек местный, и мне хорошо известно, как некоторые господа в больших городах относятся к религии. Я просто хотел, чтобы вы знали: далеко не все сотрудники ФБР думают так, как агент Уэлч.

Мерфи пожал ему руку.

— Спасибо, агент Бейнс. Иногда нужно быть настоящим героем, чтобы исполнять одновременно и свой служебный долг, и долг перед Богом. Кажется, вы сами это отлично поняли, и я искренне восхищаюсь вами. Мне сегодня не помешала бы частичка вашей выдержки.

Лора обняла мужа и любовно прижала его к себе.

— Ты предпочитаешь уравновешенность проявлениям характера?! Если бы агент Бейнс сумел научить тебя этому, я уверена, он смог бы без труда получить в Престоне преподавательское место. Агент Бейнс, было приятно познакомиться с вами даже при столь странных обстоятельствах.

— Я просто выполнял роль гонца. Не хотелось бы мне оказаться в той заварушке, которая там у них намечается.

— Не может ведь нью-йоркский агент ФБР всерьез думать, что ты имеешь какое-то отношение к инциденту в ООН, Мерфи? — спросила Лора, обнимая мужа.

— Нет, конечно, нет, мне кажется, он просто отчаянно пытается понять, почему кому-то пришло в голову написать на фасаде здания ООН цитату из Библии. Подобно множеству таких же, как он, этот сотрудник ФБР смотрит на нас, верующих людей, как на громадную сеть заговорщиков, что-то задумавших против свободомыслящего общества. Однако же в одном он прав. Кто-то приложил невероятные усилия, чтобы сделать эту надпись.

Мерфи не переставая размышлял над возможными причинами этого совершенно безумного поступка. Вся суть Библии пронизана Святым Духом, вдохновившим Иоанна на написание этого крошечного предложения в предельно простых словах. Несколько лет назад Писание как будто вернулось в обезбоженный мир благодаря человеку, который во время самых разных спортивных соревнований, транслировавшихся по телевидению, прямо перед объективами телекамер стал поднимать грубо намалеванный плакат с большими черными буквами и цифрами «Иоанн 3:16».

Немного позднее Писанию пришлось пережить идиотизм одного профессионального борца, который использовал эту цитату как часть саморекламы. Но то, что произошло сегодня, значительно серьезнее. Мерфи предвидел, что теперь, воспользовавшись отснятым материалом, средства массовой информации сделают евангельские слова, самые трогательные и прекрасные во всей Библии, дававшие надежду миллионам и миллионам людей на протяжении многих столетий, средством мерзкой кампании по очернению христиан и натравливанию на них невежественных толп. Мерфи очень остро чувствовал мрачную иронию происшедшего.

— А знаешь, шестнадцатый стих из третьей главы Евангелия от Иоанна, в общем, неплохая надпись для фасада ООН, — заметила Лора.

— Наверное, — согласился Мерфи, — только что-то подсказывает мне, что ее поместил там отнюдь не учитель воскресной школы.

27

Шейн Баррингтон, сидевший в одиночестве в своей квартире, включил телевизор и стал смотреть трансляцию о событиях вокруг ООН по собственному каналу Би-эн-эн после того, как ему позвонил руководитель отдела новостных передач, которому было приказано ставить шефа в известность по поводу всех важнейших происшествий.

Конечно, главе баррингтоновского новостного отдела ничего не было известно о том, что его босс также в определенном смысле причастен к происшедшему. «Откуда ему знать? — думал Баррингтон. — Даже я сам не уверен в собственной причастности». Люди, на которых он теперь работал, так называемые СЕМЕРО, вместе с их жутким головорезом Когтем представляли собой весьма странную компанию. Баррингтон не осмеливался задавать им вопросы, да у него и не было никакой возможности вступать с ними в контакт, даже если бы очень захотелось. Тем не менее, похоже, что им известно буквально все о его бизнесе, и если бы у него была личная жизнь, то и она — Баррингтон ни капли не сомневался — не составила бы для них большой тайны.

Подобные вечера Шейн, как правило, проводил дома, склонившись над статистическими данными и докладами, поступавшими из различных подчиненных ему предприятий и организаций. При той финансовой безопасности, которую ему обеспечили СЕМЕРО, алчность Баррингтона достигла доселе невиданных масштабов, и теперь он рьяно стремился к расширению, к поглощению конкурирующих компаний, разрабатывал новые способы уничтожения соперников.

Поддержка СЕМЕРЫХ также позволила Баррингтону оплатить нескольких специальных помощников, в задачу которых входило отслеживание всех возможных случаев предательства и перепродажи важной информации. Они должны были следить буквально за всеми. Кроме, естественно, агентов СЕМЕРЫХ, но теперь таковые Баррингтона мало интересовали, так как он по понятным причинам не собирался переходить дорогу загадочному сообществу. Они знали, кого выбирают, когда вступали с ним в контакт: жестокого, беспощадного, целеустремленного, предельно прагматичного делового магната.

Шейну просто иногда хотелось получше узнать, кто же такие эти СЕМЕРО. В чем заключается их цель? И есть ли у него какая-то другая роль в их плане, кроме как делать деньги и строить с каждым днем все более грандиозную коммуникационную и компьютерную империю?

Возьмем, к примеру, выходку с ООН. Баррингтон получил специальное задание от Когтя найти какой-то способ проникнуть в здание Секретариата ООН, минуя системы безопасности. И он с этим заданием блестяще справился с помощью целого комплекса маневров, которые невозможно было ни отследить, ни увязать в некую единую систему, какие бы профессиональные усилия ни были сконцентрированы на расследовании дела.

Тем не менее, с тех пор как Баррингтон передал требовавшуюся от него информацию Когтю, он ни слова не слышал об ООН до сегодняшнего вечера. Шейн почти не сомневался, что за происшедшим стоят Коготь и СЕМЕРО, но для чего им все это понадобилось?

Баррингтона привели в восторг расторопность и сообразительность продюсеров его канала, уже успевших придумать яркий заголовок для новостей с места события: «ОСКВЕРНЕНИЕ ООН ». Однако Баррингтону выходка с надписью на фасаде известного нью-йоркского здания скорее напоминала хулиганство каких-нибудь скучающих юнцов, нежели реальную угрозу мировой безопасности.

Зазвонил телефон. Ожидая услышать голос руководителя отдела новостей, Баррингтон произнес в трубку:

— Джим, какие там последние новости?

— Сегодня вам предстоит не слушать новости, Баррингтон, а самому делать их, — прозвучал ответ.

Коготь… От одного звука его голоса Баррингтон застыл в кресле.

— Вам придется передать этой вашей телезвезде, Ковакс, главную новость сегодняшнего вечера.

— Мне?

— Слушайте и записывайте. Здание на перекрестке 164-й улицы и 76-й авеню в Квинсе, дом, который снимал Джо Фарли, один из постоянных мойщиков окон в ООН. Он не жил там, а просто держал его в качестве секретного помещения для своих тайных целей. Настолько секретного, что даже сам Фарли не знал, что снимает его, — если вы понимаете, на что я намекаю. Скажите Ковакс, что доверенное лицо из полиции подкинуло вам информацию: ФБР должно вот-вот провести обыск в этом доме. ФБР об этом, понятно, пока еще ничего не известно, так что у вашей Ковакс будет значительная фора.

— А в чем же суть? Этот парень, Фарли, прячется там?

— А суть в том, что парень до отказа забил снятый дом всякой религиозной ерундой: молитвами, Библиями и среди прочего — планами взрыва здания ООН.

— Откуда вам все это известно? Таких данных не было в информации, которой я вас снабдил.

— Скажем так: этой информацией я снабдил себя сам.

— То есть вы это подстроили, чтобы подставить Фарли? Но ведь если ФБР найдет его, он может вывести вас на чистую воду.

— ФБР никогда не найти Фарли. Его никому не найти. И уж поверьте мне, то же будет относиться и к вам, а отнюдь не только к Фарли, если вы зададите мне еще хоть один вопрос. Ваша задача состоит в том, чтобы дозвониться до Ковакс, передать ей мою новость и послать ее вместе с оператором на место происшествия. Необходимо, чтобы Ковакс как можно скорее начала трансляцию оттуда. Она сама сможет найти какое-нибудь объяснение экстренному репортажу. А завтра прикажите ей удвоить усилия по расследованию безумств одержимых фанатиков, называющих себя евангельскими христианами. Это же позор для нашей страны — то, что они совершили в здании ООН, каковое, как вам известно, является международным достоянием.

Баррингтон не знал, как следует вести себя в подобной ситуации: посмеяться сказанному как удачной шутке или просто промолчать? Впрочем, не успел он об этом подумать, как понял, что на противоположном конце провода его собеседник положил трубку. Нажав кнопку скоростного вызова номера Ковакс, Баррингтон подумал, что даст ей задание в тех же словах, которые только что услышал по телефону.

28

— Стефани Ковакс с места событий. Экстренный репортаж. Эксклюзивный материал канала Би-эн-эн. Я нахожусь на обманчиво тихой улочке в Квинсе. Передо мной на первый взгляд вполне обычный двухэтажный кирпичный дом. Однако, как выясняется, именно в этом безобидном здании вдохновитель сегодняшнего чудовищного нападения на Организацию Объединенных Наций разместил свое тайное прибежище террориста.

Коготь смотрел телевизор в гостиничном номере и, услышав слова телекомментаторши, невольно ухмыльнулся. «Баба что надо, — подумал он. — В ней в тысячу раз больше хладнокровия, чем в ее жалком боссе Баррингтоне».

Надо бы ее приметить для использования в дальнейшем.

Бертон Уэлч ворвался в центральный офис службы безопасности ООН и, не говоря ни слова, включил телевизор.

— Взгляните на это, — наконец произнес он, обращаясь к Надженту. — Репортер с канала Би-эн-эн Ковакс передает из тайной квартиры мойщика окон.

Наджент выругался.

— Как она туда попала? Уэлч пожал плечами:

— Мои люди говорят, что вся ее информация получена из бесед с людьми на улицах. И вполне вероятно, нам вообще не удастся добиться от нее признания в том, кто был ее источником. Но посмотрите, что она там нашла.

Он прибавил звук.

— …хотя в доме не заметно каких-либо признаков присутствия самого жильца, Джозефа Фарли, Би-эн-эн удалось найти подтверждения того, что он действительно является постоянным мойщиком окон в ООН и что он был вполне способен совершить сегодняшнюю преступную акцию. Нам также удалось найти доказательства того, что Фарли совсем недавно снял жилье в этом районе, тогда как его обычное местожительство расположено далеко отсюда. По крайней мере, одна из местных жительниц сообщила нам, что видела Фарли входящим и выходящим из этого дома в самое неожиданное время.

Объектив камеры переместился с Ковакс на помещение, и в ярком свете прожекторов все увидели крупный план стопок книг и бумаг на столе в комнате, похожей на столовую.

— Вот что удалось обнаружить сотрудникам нашего канала, первыми оказавшимся в доме фанатика Фарли. Разные издания Библии, где подчеркнуты ключевые пассажи о Христе и его воскресении. Здесь также имеются чертежи здания ООН с пометками, которые свидетельствуют о давно готовившемся террористическом нападении.

Наджент снова выругался.

— Сколько времени пройдет, прежде чем полиция доберется до этого места и заставит ее замолчать?

Уэлч приставил свой сотовый телефон к одному уху, заткнув другое пальцем.

— Расчетное время прибытия — полторы минуты. Как только полицейские будут на месте, они соединят меня с Ковакс. Это начинает напоминать вечернее представление в дешевом цирке.

Коготь не хотел смотреть интервью Ковакс с глупой старухой, жившей в доме по соседству с тем, который он сам снял на имя Фарли. Ковакс достаточно хороший репортер, чтобы расспросить любопытную, но наполовину ослепшую миссис Соркатини; та видела Когтя, когда он раза два по ночам заходил в дом переодетым в Фарли.

С Когтя хватило специфического стиля новостных репортажей Би-эн-эн, вполне удовлетворившего его своим гиперболизированным крикливым тоном. Так же, как, по-видимому, и его хозяев из швейцарского замка. Раздался звонок, и Коготь извлек из кармана телефон. Как он и предполагал, в трубке послышался голос Джона Бартоломью, основного контактера из СЕМЕРЫХ.

— Держу пари, Коготь: если бы Христос мог совершить чудо создания спутникового телевидения, не было бы никакой нужды в Евангелии, церквах и прочем. Полагаю, сегодня вечером ты оказался близок к совершению подобного чуда. Воспользовавшись услугами этой женщины, ты начал великий процесс уничтожения.

— Не знаю, сэр, — ответил Коготь. — Назовем это просто подарком судьбы. Вся конструкция может развалиться, как только власти начнут официальное расследование. Им ведь не удастся найти настоящего Фарли.

— Ну-ну, Коготь, сейчас не время для ложной скромности. Тебе удалось организовать грандиозное событие, весть о котором разнесена средствами массовой информации по всему миру. А в наши дни это главное. Никого не интересуют нюансы, поправки, извинения, уточнения. К тому времени, когда закончат расследование, публика будет уже занята совсем другим скандалом. Люди, тем не менее, запомнят, что какой-то придурок-христианин собирался взорвать здание ООН. За это я тебя и хвалю.

— Ну, если вы довольны… Не желаете ли, чтобы я перешел к следующему этапу?

— Нет, Коготь, продолжай пока заниматься подготовительной работой. Мы с коллегами должны решить, каким путем нам следовать далее. Мы хотим осуществить все таким образом, чтобы ни в коем случае не утратить контроль над ситуацией. Хаос — прекрасная цель, но только если вы владеете инструментом управления этим хаосом. До свидания. Я буду внимательно следить за развитием ситуации.

Стефани Ковакс держала сотовый телефон на расстоянии целого фута от уха, так как Бертон Уэлч вот уже несколько минут истошно орал на нее в трубку. Канал в это время перешел к трансляции обычных часовых новостей.

— Мистер Уэлч, не в моих интересах раскрывать свои источники и то, каким образом мне удалось опередить полицию и ФБР.

Уэлч продолжал орать:

— Все законы о свободе прессы в этой стране не спасут вас от обвинения в несанкционированном вторжении в частное владение, мисс Ковакс. У вас не было никакого права совершать настоящий налет на эту квартиру.

Ковакс ответила ему невинным тоном:

— Агент Уэлч, я просто наблюдала за домом из своего телевизионного фургона, так как располагала известной теперь и вам информацией, и тут нам почудилось, что из здания поднимается дымок. Мы лишь исполняли свой гражданский долг, пытаясь спасти тех, кто мог оказаться в горящем помещении.

Уэлч засопел в трубку:

— Спасатели, черт возьми! Клянусь, вам придется поискать по-настоящему хороших спасателей, когда я посажу вас на скамью подсудимых. Тогда вашей заднице будет погорячее, чем на «пожаре», который вы сегодня попытались задуть или скорее все-таки раздуть!

Ковакс улыбнулась:

— Мистер Уэлч, не кажется ли вам, что для сегодняшнего вечера вполне достаточно угроз одного психопата? Остальные имеющиеся у вас вопросы советую адресовать в правовой отдел канала Би-эн-эн. Прощайте, господин ФБР.

— О, Коготь, клянусь, теперь, кто угодно поверит в высшую силу. — Обычно мрачновато-сдержанный голос Джона Бартоломью звучал почти восторженно. — Вступает в действие следующая фаза нашего плана. Пакуйте вещички.

Коготь, как всегда, остался бесстрастен.

— Куда я должен направиться?

— Вам следует укрепить вашу вновь обретенную веру в евангельское христианство, молодой человек.

— На сей раз, надеюсь, мне предстоит работать с чем-то более существенным, чем несколько банок с краской.

— Я тоже надеюсь. Однако вам придется немного потерпеть, Коготь. Основная ответственность в начале следующей фазы лежит на ином лице. Правда, он этого пока не знает.

В голосе Когтя появилась настороженность.

— Кто такой? Мы ведь договорились, что полный контроль за всеми акциями на территории США находится в моих руках.

— Все будет в точности так, как договорено. Какой же вы подозрительный!.. Ваша задача — следить за нашим невольным помощником, когда он будет выполнять свое «задание». Он обладает такими способностями, с которыми даже ваши, мой милый, не могут сравниться.

— И что же это за необычайные способности?

— Способности к отысканию вещей самого разного рода. Древних вещей. Вам следует отправиться в Престон, в Северную Каролину, и там начать слежку за профессором Майклом Мерфи.

— Вы же знаете, я выслеживаю и… убиваю. Зачем вам нужно, чтобы я просто следил за профессором?

— Вы немногословный человек, Коготь, но вам удается находить ясные и точные слова. Видите ли, один из наших ближневосточных источников сообщает, что Мерфи наткнулся на нечто такое, что мы очень давно хотим заполучить.

— В таком случае давайте я просто поеду туда и доставлю вам эту вещь.

— Конечно, в свое время… Но все не так просто, как может показаться на первый взгляд, дражайший Коготь. Мы все проверили самым тщательным образом, и, как оказалось, необходимая нам вещь разделена на несколько частей, а части эти, кроме названного профессора, никто на всем свете найти не может.

— Нелепость какая-то. Мне прекрасно известно, что у вас достаточно власти и денег, чтобы получить все, что вам нужно.

— Мерфи не из тех людей, которых можно подкупить. Он человек с высокими моральными принципами… В общем, вам все равно не понять. Кроме того, он пытается быть истинным христианином, ну а уж это, я уверен, для вас нечто совершенно непостижимое. И как ни удивительно, при всем том он любит риск, в чем очень похож на вас. Мерфи — человек действия и, надо признать, порой действия не очень разумного. По этой причине, должен сознаться, мне бы хотелось присутствовать при вашей последней битве, Коготь, так как зрелище действительно будет достойное.

— Вы меня пугаете.

— Вовсе нет. Просто предупреждаю, что в данном случае вам придется иметь дело не с каким-то там дряблым мойщиком окон из Квинса. Мерфи умен, крепок, и, самое главное, он человек — пожалуй, единственный в своем роде, — наделенный уникальной комбинацией знаний, мужества, энтузиазма и проницательности, необходимых для понимания ценности объектов, которые он призван отыскать для нас.

— А что это за части? Какой-нибудь старый библейский хлам?

— Красноречиво сказано, Коготь!.. Да, он находит древние артефакты, помогающие подтвердить историческую достоверность событий, описанных в Библии.

— Разве они могут представлять интерес для вас? Я полагал, что вы одинаково ненавидите любые религии.

— О, отнюдь, мы ненавидим вовсе не все религии. Когда-нибудь у нас будет новая религия, единая религия для всей земли. И чтобы повести миллионы христиан в направлении нашей религии, мы хотим выманить их из увлечения Библией с помощью их же собственных библейских символов. Если мы сумеем доказать, что их библейский Бог доверил нам эти символы, они, бесспорно, попадутся на крючок, что сделает наши усилия вполне законными с религиозной точки зрения и в конечном итоге позволит отвлечь внимание людей в тот момент, когда мы будем отучать их от старого Бога и приучать к новому.

— Но зачем вам настоящие артефакты? Вы же можете создать им неплохую замену.

— Потому что на земле существуют люди, подобные Мерфи, которые способны отличить реальный библейский артефакт от подделки. Кроме того, о вещи, которую он сейчас разыскивает, на протяжении тысячелетий ходили легенды. Она якобы обладает некой особой магической силой. Это библейский Медный змий.

— Неужели вы, СЕМЕРО, при всех деньгах и могуществе, которыми обладаете, тем не менее, продолжаете верить в силу какой-то там библейской безделушки?

— Ну, Коготь, не будем опережать события. Когда Мерфи найдет три части Змия и сложит их воедино, мы и увидим. Впрочем, обладает Змий магической силой или нет, в любом случае мы сможем воспользоваться им в качестве главнейшего инструмента вовлечения неофитов в новую религию. Поэтому ваша задача сейчас внимательно следить за профессором Мерфи и за процессом поиска двух оставшихся частей Змия, а по завершении доставить нам целый артефакт. Ясно?

— Если я поеду в Северную Каролину, мне хотелось бы заниматься там чем-нибудь еще, кроме как нянчиться с этим Мерфи.

— Ах, Коготь, великие умы мыслят одинаково. Мы ведь обсуждали следующие ходы в достижении наших великих целей, таких как разжигание всеобщего страха и недоверия в различных частях света и в крупнейших организациях и учреждениях. Пока мы сосредоточивали свое внимание на крупнейших городах. Однако для вашей следующей акции мы решили объединить несколько ближайших целей. Мы хотим, чтобы теперь ужас воцарился в маленьком американском городке. Тем самым мы продолжим свою основную деятельность по борьбе с нашими драгоценными евангельскими братьями и сестрами.

— Кажется, я догадался. Маленький американский городок — это Престон в Северной Каролине. А евангелическая церковь — церковь Мерфи.

— Отлично, Коготь. Заслуженная пятерка! Как жаль, что столь сообразительному юноше не довелось учиться в университете.

30

Навуходоносор не мог дольше ждать. Даниил, казалось, напрягал внутренний слух, дабы услышать голос.

Наконец он заговорил:

— Ты видел великий сон, о царь. Тебе снилась статуя…

— Статуя! Да! Теперь я вижу ее!

Царь вскочил, радостно улыбаясь, будто слепец, чудесным образом обретший зрение.

Даниил продолжал, не обращая внимания на волнение царя:

— Статую ты видел в своих снах; она была великолепна по форме и вселяла благоговейный ужас. Величественная статуя, возвышавшаяся над тобой на целых девяносто локтей. Голова статуи из золота, излучавшего необычайное сияние, словно пламя в горне; грудь и руки — из сияющего серебра, подобного полной луне.

Даниил запнулся, царь сделал шаг и вцепился ему в плечо. Статуя из сновидения словно явилась сейчас, сокрытая черной вуалью, а Даниил каждым своим словом понемногу снимал с нее покрывало.

— Чрево и бедра статуи из бронзы, ноги — из железа, ступни же — из смеси глины и железа.

Он вновь замолчал. Царь боялся пошевелиться из страха, что видение может исчезнуть.

Навуходоносор уселся на свой трон из кедрового дерева и сделал несколько глотков из чаши с вином. Восторг, который испытал царь, припомнив сон, одурманил его, но ненадолго. Теперь его наполняло острое желание проникнуть в сокровенный смысл необычайного видения.

Он поднял глаза на Даниила, и тот, казалось, сразу же по одному его взгляду понял суть просьбы царя.

— Четыре части статуи означают четыре царства. Первое — золотое, второе — серебряное, третье — бронзовое. Каждое следующее царство обладает меньшим могуществом, нежели предыдущее. Последнее царство — железное, оно самое слабое, так как его основания — ступни из смеси глины и железа — будут также разделены.

— Четыре царства, — размышлял царь. — Всего лишь четыре?

— Да, до последних времен на этом свете будет всего лишь четыре великих царства. Так людям дано узнать, что только Господь Бог небесный может раскрыть им предопределенное от века. И вот в конце времен десять царств мира сего соединятся, дабы создать вселенское царство, подобное твоему, о повелитель. После наступит конец миру сему.

Все сказанное этим евреем было необычно и удивительно. Навуходоносор жил в обстановке, где ложь была привычным делом. Даже самым близким ему людям — возможно, именно им в первую очередь — нельзя было доверять. Царь уже давно пришел к выводу, что правду говорит только тот, кто связан и закован в цепи и кто видит перед собой палача с раскаленным железом в руках.

Тем не менее, он ничуть не сомневался в том, что все сказанное здесь Даниилом — совершенная правда. Впервые за многие годы повелитель бесчисленных народов почувствовал, что под ногами у него зыбкая почва.

И вновь раб-еврей предугадал его следующую мысль.

И что во всем этом имеет отношение к Вавилону, к Навуходоносору?

Даниил еще раз взглянул в глаза царю, и вслед за этим его звонкий голос, казалось, заполнил тронный зал:

— Вот истолкование сна. Ты был избран Богом стать повелителем всего и всех. Бог небесный дал тебе царство, силу, власть и славу. До прихода Царства Божия твое царство будет самым великим из всех существовавших на земле. Ты, мой повелитель, — золотая голова статуи из твоего сна. Когда же наступит время четвертого царства, оно будет сильным, как железо. Оно разобьет на мелкие осколки и покорит все другие царства.

— Разобьет на мелкие осколки? — возопил царь.

— А вот последняя часть твоего сна. Ты видел, как сам собой, без помощи рук был слеплен камень. И камень этот ударил идола, и от удара рассыпались ступни статуи, сделанные из железа и глины. И статуя рухнула на землю. Ее железо, глина, бронза, серебро и золото — все смешалось и сделалось подобным мякине. И вот поднялся ветер и сдул все это так, что и следа не осталось. А камень, ударивший статую, вырос размером с гору и покрыл собой землю.

Царь поднялся с трона и в сильнейшем волнении сделал несколько шагов.

— Мой повелитель, ступни ног, которые ты видел, частью из глины, частью из железа, означают разделенное царство, сильное и слабое одновременно. Как тебе известно, царь, железо нельзя соединить с глиной. И в дни этого разделенного царства Бог небесный создаст Свое царство, которое уже никто не сможет разрушить. Им будут управлять не обычные люди. Оно поглотит все другие царства, и будет существовать вечно.

В завершение своей речи Даниил сказал:

— Все это сообщил тебе Господь Бог небесный. Сон и его истолкование истинны.

Царь Навуходоносор приказал слугам принести дары Даниилу и воскурить фимиам. Он возложил руку на плечо Даниила со словами:

— Отныне и впредь ты станешь правителем этой области и начальником над всеми мудрецами Вавилона. Ибо ты, Даниил, служишь Богу, который выше и могущественнее других богов.

31

Чак Нельсон порылся в кармане и достал оттуда горсть помятых банкнот. Окинул их недовольным взглядом. Десять баксов, как ни считай. На гамбургер хватит, возможно, с кетчупом. Он смахнул с глаз прядь светлых сальных волос и еще раз посмотрел на доллары так, словно от пристального взгляда их могло стать больше.

Ни черта! Те же десять баксов, которые были у Чака в кармане, когда копы застукали его в угнанном «шевроле». Как те же старые джинсы в жирных пятнах и с дырами на обеих коленках и те же засаленная толстовка и стоптанные кроссовки. По крайней мере, копы выстирали его тряпье.

В животе заурчало, и Нельсон безуспешно попытался вспомнить, когда в последний раз ему приходилось, есть настоящую человеческую еду, а не поросячье пойло. Он сейчас и большую чашку кетчупа слопал бы с удовольствием. Но больше всего Нельсону хотелось выпить.

Ему понадобятся все его деньги, до единого цента, если, конечно, за время его отсутствия не ввели закон о бесплатной выдаче пива. До города оставалось примерно две мили. А может быть, ему повезет — кто-нибудь попадется по дороге и подбросит до Престона. Сомнительно. Чак знал, какое впечатление он производит своим видом на здешних водителей. Весьма подозрительное. А благочестивые престонские людишки всегда и всячески пытаются избегать всего подозрительного.

Почувствовав первые капли начинающегося дождя, Чак плотнее запахнул куртку с логотипом Престона и зашагал по проселочной дороге.

Вначале любой ценой раздобыть пива. А потом кое за что рассчитаться.

Два часа спустя Чак сидел за столом в «Таверне» Муни и доцеживал последние капли из пустой кружки. Определенный кайф он, правда, уже словил, но деньги были истрачены до последнего цента, а бармен, какой-то новый парень, видимо, прямо из школы официантов, наотрез отказывался поить его в долг. Чак грохнул кружкой об стол и сплюнул на пол. Сколько ж деньжиш он потратил за долгие годы в этой вшивой дыре на их разбавленное пиво? В математике Чак силен никогда не был, но и без подсчетов ясно, что много. И вот теперь молокосос бармен смотрит на Чака так, словно тот какая-нибудь мразь, от которой нужно поскорее избавиться. Нельсон почувствовал, как в нем закипает ярость, ощутил покалывание в кончиках пальцев, будто кто-то у него внутри вдруг поджег запал.

И тут его внимание отвлек от бармена внезапно раздавшийся визг, за которым последовал хриплый смех. Чак развернулся и увидел хорошенькую блондиночку, поперхнувшуюся пивом, и вторую девицу, которая, хохоча, била ее по спине, а двое парней сидели напротив них, колотили по столу и улюлюкали.

Чаку не понадобилось разглядывать слова «Престонский университет» у них на рубахах, чтобы понять, что перед ним студенты. И, скорее всего малолетки. Он до чертиков напивался в этом баре, когда они еще пешком под стол ходили, а теперь здешний бармен смотрит на него, как на какую-нибудь падаль.

Медленным шагом, вразвалочку Чак приблизился к парням и положил им руки на плечи.

— Эй, ребятки, разве вам не пора на уроки? Сдается мне, вашей маленькой подружке не помешал бы хороший урок в пивопитии.

Он широко улыбнулся и похлопал их по спинам.

Блондиночка рукавом вытерла пивную пену с губ и уставилась на него. Оба парня тем временем стряхнули руки Чака и вскочили из-за стола. Оба были дюйма на два ниже его и смотрелись по сравнению с ним настоящими слабаками. «Слишком много времени тратят на книги и совсем мало остается на спорт», — подумал Чак. Он понимал, что им не хочется сплоховать на глазах у подружек, но почти испуганное выражение, застывшее в глазах у каждого, сразу же убедило Нельсона в том, что особых хлопот они ему не доставят.

— Вот что я вам скажу. Вы, ребятки, покупаете мне бокал пива, а я вам за это даю урок, как надо по-настоящему пить. Ну что, договорились?

С этими словами он одарил их обаятельной улыбкой и подмигнул девицам. Те же продолжали таращиться на него, словно парочка диких кошек. «Ну что вы пялитесь? — подумал Чак. — Не моя вина, что у вас не парни, а два сопляка».

Он уже собирался немножко надавить на них, как вдруг кто-то дернул его сзади за шиворот. Потеряв равновесие, Чак сделал несколько неуклюжих шагов назад и тяжело рухнул на соседний столик. Не успел он подняться на ноги, как кто-то вывернул ему руки за спиной и стал толкать к выходу.

— Эй, убери свои грязные руки!

Чаку удалось вырваться, и он повернулся лицом к нападавшему. Перед ним стоял молокосос бармен, скрестив руки на груди и самодовольно ухмыляясь. Рядом находился еще один человек, также незнакомый Чаку, значительно более плотного сложения, небритый, с выцветшими татуировками на бицепсах.

«Должно быть, кто-нибудь из подсобных рабочих на кухне», — подумал Чак.

Мужчина сделал шаг вперед и теперь стоял прямо перед Чаком, глядя ему в лицо.

— Убирайся. Сейчас же. Пока не стало хуже. Такой мрази, как ты, не место в нашем заведении.

Чак попытался оценить свои шансы. Бармена он одолеет без вопросов. Но этот, с кухни, кажется значительно более серьезной угрозой. Какой смысл идти на риск из-за кружки пива, как бы ему ни хотелось выпить!.. Без лишних слов и, не оглядываясь, он протиснулся к выходу.

Через несколько минут человек, известный под именем Коготь, оставив на столе нетронутый бокал пива, тоже вышел из бара и окинул улицу взглядом. Чака нигде не было видно. Не проблема… Совсем нетрудно предсказать, куда он теперь пойдет. Коготь втянул воздух и повернул направо. По направлению к реке.

Проходя мимо маленького магазинчика дешевых товаров на углу, Коготь.гадал, сколько же еще времени ему придется провести в Престоне. Достаточно, чтобы оставить свой неизгладимый след в его истории — в этом, по крайней мере, он был уверен. Внести кое-какие изменения в характер и атмосферу городка, такие изменения, которые не скоро забудутся.

Коготь остановился у витрины салона игровых автоматов с названием «Эй, Престон!» (нарисованная от руки вывеска изображала кролика, выглядывающего из цилиндра) и улыбнулся. О да! Он продемонстрирует несколько совершенно незабываемых фокусов, прежде чем навсегда распрощаться.

Еще десять минут ходьбы — и маленькие магазинчики и уютные семейные ресторанчики сменились глухими фасадами складов и пустырями. Даже в Престоне есть свои трущобы, где уличное освещение как-то особенно тускло, а заборы из штакетника давно облупились и зияют многочисленными проломами. Коготь начал подыскивать подходящее место.

Он нашел его почти сразу. Улочка между китайской закусочной и винным магазином. Кратчайший путь, если вы не боитесь подозрительных теней и темных личностей, слоняющихся неподалеку. Тех, к примеру, кому до зарезу нужны деньги и кто готов достать их любыми способами.

Коготь внимательно всматривался в темноту, откуда шла сильная вонь гниющих овощей. Наверное, туда из закусочной выбрасывают объедки и отходы. По суетливым скребущимся звукам Коготь понял, что он не первый, кто сделал подобный вывод. Он шагнул в проход и прислушался. Как раз вовремя. Коготь прошел еще метров десять между пустых ящиков, затем нырнул за большой бак для отходов и извлек из кармана сотовый телефон.

Чак прислонил коротышку к стене, выкрутив ему руку, и стал обшаривать его карманы в надежде отыскать там бумажник. Мужик был настолько перепуган, что даже не пытался оказать сопротивление. Впрочем, не стоит забывать уроки, которые получаешь в тюрьме. Никогда не поворачивайся спиной. Никогда не теряй бдительности. И никогда не полагайся на то, что твой противник слабак, до тех пор, пока он не испустит последний вздох.

Вторым важным правилом было всегда внимательно прислушиваться к любым звукам. Порой незримую пока опасность можно услышать и своевременно приготовиться к ней. Как вот, например, сейчас — Чак услышал отдаленный звук полицейской сирены. Пора заканчивать и смываться.

Внезапно луч света от карманного фонарика осветил проход, на мгновение ослепив Чака. За его спиной стоял коп с дубинкой на изготовку.

— Не двигаться! — крикнул он. — Сделай шаг от стены и держи руки перед собой, чтобы я мог их видеть.

Чак сунул бумажник в карман куртки и отпустил коротышку, который бессильно съехал по стене на землю. И что теперь? Оружия у Чака не было, а полицейский медленно, но неуклонно приближался. Через секунду ему уже не уйти.

Если он чего-нибудь срочно не придумает, то скоро вновь окажется в камере, и на сей раз надолго.

Коп вновь направил на него луч фонаря… Тут неожиданно раздался странный хруст, крик боли, и луч резко метнулся в другую сторону. Через несколько мгновений, когда он снова смог что-то различать в полутьме, Чак заметил какую-то темную фигуру: над лежащим на земле телом полицейского стоял высокий мужчина. Полицейский лежал без каких-либо признаков жизни.

Человек повернулся к Чаку, и тот впервые увидел его физиономию. Бледное костлявое лицо и такие же бесцветные, ничего не выражающие глаза, от взгляда которых Чака пробрала дрожь.

Мужчина поманил Чака рукой в перчатке.

— Его дружки будут здесь самое большее минуты через две. Пора отчаливать, Чак.

Чак не мог сдвинуться с места от страха и изумления. Что у этого вурдалака на уме? От ужаса Чак не мог даже толком обмозговать происходящее.

Вурдалак, казалось, понял, каким страхом обуреваем парень. Он бросил штуку, которую держал в руке, в кучу отбросов и опустил руки.

— Тебе не надо меня бояться, Чак. Даже напротив. Ведь ты же не будешь спорить, что в каком-то смысле я твой спаситель.

При этих словах он расхохотался, хотя Чак не усмотрел в них ничего смешного. Смех был грубый, животный, по сути, даже вообще не смех, а нечто нечеловеческое и жуткое.

Сирены теперь завывали совсем близко, на расстоянии всего одного квартала.

— Пошли. У меня есть местечко, где ты сможешь привести себя в порядок. И деньги тоже. У меня даже есть для тебя работенка. Ну, конечно, если ты не предпочтешь вернуться в тюрягу.

У Чака хватило сообразительности по крайней мере на то, чтобы понять: выбора не осталось.

— О'кей, мистер, — сказал он, — вы — хозяин. Показывайте дорогу.

32

Стефани Ковакс уже в третий раз за последние полчаса бросала скучающий взгляд в окно. Как могло получиться, что она увязла в разговоре с одним из самых скучных людей на свете, занимаясь расследованием истории, которая, к ее величайшему удивлению, стала одной из самых увлекательных и популярных за всю ее карьеру тележурналиста? Со времени эксклюзивного репортажа из конспиративной квартиры Фарли, мойщика окон в зданиях ООН, до сих пор не найденного, слава Ковакс на Би-эн-эн стала расти еще большими темпами, чем раньше.

Конечно, ей не повредило и то, что за развитием истории следил сам Шейн Баррингтон. С того момента, как какой-то неизвестный позвонил Стефани в день нападения на ООН и намекнул на возможность получения интересной информации в квартирке, снимаемой Фарли в Куинсе, Ковакс задавалась вопросом, случайное ли совпадение то, что босс предложил ей провести специальное расследование деятельности евангельских христиан и что главная новость последних дней также оказалась, связана с христианством. Сама Стефани в последний раз брала в руки Библию, когда ей было, наверное, лет двенадцать. И вот теперь ей, человеку совершенно неверующему, приходилось с утра до вечера выслушивать разговоры на религиозные темы.

Соревновательный дух репортера заставлял Стефани сожалеть, что ей не позволили сразу же заняться отслеживанием некоторых нитей, которые она, как ей казалось, сумела нащупать в связи с делом о надписях на фасаде ООН. Ее несколько смущало и отсутствие всякой информации, подтверждающей связь Фарли с какой-либо из известных евангелических групп или его намерение осуществить предполагавшийся взрыв в штаб-квартире ООН. Но тогдашние откровения Стефани, несомненно, засели в головах огромного количества телезрителей.

Теперь же она работала по прямой подсказке со стороны самого Шейна Баррингтона. Когда Баррингтон позвонил ей с поздравлениями по поводу грандиозного успеха — впервые за все время работы Стефани на его канале, — он как бы, между прочим, сообщил, что из высокопоставленных источников в Вашингтоне ему стало известно, что в связи с событиями вокруг ООН ФБР по какой-то причине допрашивало профессора Майкла Мерфи. Стефани высказала предположение, что, возможно, они связались с Мерфи как со специалистом по Библии, чтобы разобраться в причинах появления надписи на фасаде ООН. То же самое делают и на телестудиях, обращаясь в случае возникновения какой-либо чрезвычайной ситуации к эксперту в соответствующей области.

Тем не менее, Баррингтон предложил Стефани поехать в Престон и разведать там, кто такой этот Мерфи. В конце концов, профессор Мерфи сам в каком-то смысле является телезвездой, как и Стефани, а телезвезду хлебом не корми, а дай вынюхать что-нибудь скандальное о каком-нибудь коллеге, если таковой даже не более чем обыкновенный ведущий второразрядных программ по археологии на кабельном телевидении.

И вот Стефани в Престоне и принуждена в течение уже более получаса выслушивать бесконечный и нудный бубнеж декана Арчера Фоллуорта относительно среднего балла студентов университета и последних общественных инициатив. Ей не хотелось раньше времени демонстрировать свой особый интерес к Мерфи, по крайней мере до тех пор, пока она не получит более или менее ясного представления о его месте в университетской жизни. Но теперь, как показалось Стефани, настало время для решительного шага.

— Декан, а как насчет евангельских христиан? Они действуют на территории вашего университета?

Глаза Фоллуорта сузились.

— Евангелисты? Ну да, у нас в Престоне имеется несколько… — он взмахнул рукой, стараясь подыскать подходящее слово, — энергичных членов данной религиозной группы. На самом деле всего лишь жалкая горстка, но им удается производить много шума. — Декан заговорщически улыбнулся. — А что конкретно вас интересует?

— Скажем так: у наших телезрителей складывается впечатление, что евангелические группы с каждым годом становятся все более многочисленными, а это несет, как представляется многим, потенциальную угрозу для общества. И мне хотелось бы выяснить, насколько такой университет, как Престон, известный своей преимущественно гуманитарной направленностью, оказался подвержен их влиянию. Образовательные учреждения, подобные вашему, — передний край борьбы со всеми видами религиозного фанатизма. Наших зрителей эта проблема очень интересует.

Подобострастная улыбка Фоллуорта плавно перешла в широченную ухмылку Чеширского кота.

— Полагаю, что мы делаем все от нас зависящее. Мы ведем по-настоящему непримиримую борьбу со всеми проявлениями невежества и нетерпимости. — Он сжал руки и наклонился над столом. — Но порой нам бывает нелегко. Евангелисты очень хорошо организованы, знаете ли. И некоторые из их руководителей чрезвычайно хитры.

Ну вот, то, что нужно.

— А вы можете назвать конкретные имена? — Фоллуорт поджал губы.

— Мне не хотелось бы говорить дурно о сотрудниках нашего факультета…

— Декан, когда дело касается интересов общества и безопасности…

— Да-да, конечно. Видите ли, здесь у нас есть один профессор, которому, по-видимому, доставляет истинное наслаждение служить источником проблем для всего университета. Он забивает впечатлительные юные умы самой отвратительной разновидностью спиритуалистической ерунды. Его зовут Мерфи. — Декан с видимым отвращением поморщился, словно выдавая Стефани это неприятное признание исключительно из уважения к благородным целям ее журналистской деятельности. — Профессор Майкл Мерфи.

Вот это да! То самое имя, которое назвал Баррингтон два дня назад. Стефани никак не могла взять в толк, зачем Баррингтону понадобился провинциальный профессоришка, но она сразу же поняла, что по какой-то причине он в нем весьма заинтересован. Баррингтон был как-то непривычно эмоционален. Сохраняя присущую ему ледяную холодность интонаций, он, тем не менее, буквально изрыгал в трубку затаенное внутреннее пламя. И вот теперь Стефани видит, что этот Мерфи вызывает почти столь же сильные неприязненные чувства и у здешнего декана Фоллуорта.

«Да, это, должно быть, личность», — подумала Стефани.

— А что же преподает Мерфи?

— Библейскую археологию. Его цель заключается в том, чтобы доказать истинность библейских событий с помощью откапывания различных артефактов. По моему мнению, это нечто прямо противоположное настоящей науке.

— И он уже что-нибудь нашел?

— По крайней мере, утверждает, будто нашел.

— И какова посещаемость его занятий?

— К сожалению, достаточно высокая. Студенты находят в нем нечто… харизматическое. В нашем университете Мерфи культовая фигура, но, боюсь, в худшем смысле этого слова. Возможно, кстати, потому, что он в отличие от многих других преподавателей не домосед.

«В отличие от таких истинных ученых, как ты», — подумала Стефани, обратив внимание на выпирающий животик Фоллуорта и нездоровый цвет лица.

— Занимается альпинизмом, стрельбой из лука… В общем, большой жизнелюб.

Стефани встала и начала собирать свой портфель.

— В высшей степени интересно. Если и дальше расследовать деятельность евангелистов, то, вероятно, надо начинать с вашего Мерфи. Итак, где же я смогу его разыскать?

Коготь вошел в дом, и дверь-ширма, закрывшись за ним, ударила Чака по лицу.

Пытаясь снова открыть ее, Чак не мог отделаться от недоуменных вопросов. У этого мужика все карманы набиты «зелеными», в каждом магазине, куда они заходили, он расплачивался крупными купюрами, и в то же время живет он в таком доме, по сравнению с которым, по мнению Чака, любая трущоба выглядит приличнее. И располагался этот дом на расстоянии миль двадцати от Престона, ближе к городским задворкам и к лесу. Крыльцо почти обвалилось, крыша текла как раз над обеими спальнями. В раковине в ванной всего один кран, да и тот покрыт многолетним слоем грязи и ржавчины.

Реакция Чака сильно притупилась из-за усталости, так как ему пришлось часа четыре возить Когтя по разным магазинам. Они делали остановки у трех крупных супермаркетов в разных графствах, расположенных на расстоянии нескольких миль друг от друга. Все, что они там приобрели, показалось Чаку совершенно бессмысленным, а в особенности же бессмысленным счел он то, что они не купили все сразу. Однако Коготь с первых минут их знакомства дал понять Чаку, что не собирается отвечать на его бесконечные идиотские вопросы.

— Начинай выгружать сумки и коробки из машины, — велел Коготь.

— Я устал. Не может это все подождать до утра?

— Разгружай, я сказал. Сейчас же. Учебный год начался. — Чак осклабился.

— В какой школе?

— Заткнись и приготовься к учебе. Я собираюсь преподать тебе несколько уроков на тот счет, как организовать веселую жизнь в твоей глухомани.

Через час ломберный столик в том, что, вероятно, в лучшие времена являлось гостиной, был завален разорванными мешками и вскрытыми коробками. Когда Коготь показывал Чаку, как смешивать их содержимое, он удивил молодого человека своей неожиданной и ранее нехарактерной для него разговорчивостью.

— Эта твоя сестренка, она что, втюрилась в профессора Мерфи?

— Я же вам говорил, что практически и словом с ней не перемолвился с тех пор, как вышел из отсидки. Я решил у нее перекантоваться только до тех пор, пока не найду что-нибудь для себя. И потом у нее очень чисто, в тысячу раз чище, чем здесь. А что касается ее и профессора Мерфи… очень сомневаюсь. Она просто такая правильная. Она всегда такой была.

— А что тебе известно о Мерфи и о его жене?

— Не смешите меня. Вы, в самом деле, думаете, что я знаком с этим учителем и его женой? Единственное, что я могу сказать, — это то, что моя сестра знала их еще по своей церкви, до того как поступила в колледж. А чего это вас так заинтересовал этот Мерфи?

— Воин всегда должен знать своего врага.

После того как Коготь вечером отослал Чака домой, позволив тому воспользоваться взятой напрокат машиной и приказав вернуться утром для новых поездок по магазинам, он вынул спутниковый телефон и набрал нью-йоркский номер.

Шейн Баррингтон ответил не сразу.

— Вы человек неверующий, Баррингтон, я знаю, но готовьте власяницу и траурный костюм. Через два дня вам предстоит объявить о трагической гибели вашего единственного сына Артура.

К тому времени Баррингтон уже начал бояться звонков Когтя. Единственным утешением служили лишь их краткость и то, что они были явно предпочтительнее визитов этого монстра.

— С тех пор как вы убили моего сына, прошло уже достаточно много времени. Я не могу сейчас делать подобных заявлений.

Коготь извлек из кармана блокнот, с тем, чтобы не упустить никаких подробностей.

— О, все значительно проще, чем вам кажется. Ну, во-первых, вы богаты и могущественны, а в этой стране упомянутый факт означает, что вы вольны поступать так, как вам заблагорассудится. Такой богатый подонок может даже купить сочувствие американской публики. И именно этим вам предстоит теперь заняться.

34

— В какие времена мы с вами живем: в лучшие или в худшие? Голосуем поднятием рук. — Мерфи стоял у кафедры. — Кто думает, что мы живем в худшие времена?

Несколько студентов, не задумываясь, подняли руку, но большинство явно колебались.

— Ну что же вы, не бойтесь, ребята, ваш выбор никак не повлияет на экзаменационную оценку. По моему курсу — уж точно. Итак, кто за худшие времена?

Около половины студентов подняли руки.

— Теперь оптимисты. Кто считает, что мы живем в самые лучшие времена? — Чуть меньше половины присутствующих подняли руки. — Относительно остальных, тех, кто не знает, в хорошие времена он живет или в плохие, я склонен все-таки надеяться, что их неуверенность не простирается так далеко, чтобы ставить под сомнение факт собственного существования в принципе.

— Ну и какой же ответ правильный? — выкрикнул студент с задних рядов.

— Я нахожусь здесь не для того, чтобы навязывать свое мнение, что бы там ни думал декан Фоллуорт. Но должен вам сказать, что со времени грехопадения Евы многие были склонны полагать, что лучший период в жизни человечества уже позади, цивилизация пребывает в состоянии медленного распада и нас ожидают еще более мрачные времена.

— Конец близок! — прозвучало чье-то восклицание.

— Да, многие из вас, бесспорно, видели известный и уже избитый карикатурный образ: безумец бежит по улицам с плакатом в руках «ПОКАЙТЕСЬ! KOHEЦ БЛИЗОК». Некоторые полагают, что такой взгляд на мир есть проявление идиотской крайности, достойной лишь осмеяния.

Тем не менее, в большинстве обществ на протяжении всей человеческой истории люди упорно стремились отыскать знаки, знамения, богов, идолов и, наконец, науку — да, и науку тоже, — с помощью которых можно было бы более или менее точно предсказывать будущие события, в особенности события печальные и опасные. В большинстве подобных обществ мужчины и женщины, способные истолковывать знамения и предсказывать будущее, пользовались особым почетом, по крайней мере, до тех пор, пока их не уличали в обмане или пока не сбывались самые страшные из их предсказаний.

Люди, официально занимавшиеся предсказаниями, назывались пророками.

Скорее всего, вам не приходилось встречать пророков, но, как ни удивительно, многие из ваших родственников, соседей, миллионы людей разного возраста, разного общественного положения во всех частях нашей страны верят в пророчества. И эти люди верят в то, что конец действительно близок. И верят не потому, что узрели приближение конца по внутренностям жертвенного козла, которого заклали во дворе своего дома, и не потому, что так им сказал популярный телевизионный парапсихолог, и не по ломоте в костях в дождливую погоду, и не от маленьких зелененьких марсиан получили они это знание, а из этой книги.

Мерфи поднял Библию.

— Именно так и есть, ибо Библия — не просто историческое изложение событий, случившихся в незапамятные времена, и собрание моральных уроков относительно того, как мы должны жить. Библия наполнена пророчествами, многие из которых уже сбылись, а многие, по мнению огромного числа людей, обязательно рано или поздно сбудутся. И я имею в виду вовсе не обитателей сумасшедших домов. К числу людей, верящих в то, что пророчества обязательно сбудутся, принадлежу и я.

Я все-таки надеюсь, что наступит день, когда университетское руководство разрешит мне прочесть курс по библейским пророчествам. Я глубоко убежден, что это увлекательнейшая и очень важная научная дисциплина, независимая от веры в то, что эти пророчества значат для нас, христиан. Как бы то ни было, читая вам курс библейской археологии, я хотел бы сосредоточить основное внимание на одном археологическом открытии, на пороге которого, по моим расчетам, я нахожусь. И это открытие, как я предполагаю, должно подтвердить подлинность исторических фактов, связанных с пророчеством — по мнению многих, самым важным пророчеством во всей Библии. Это пророчество Даниила, основанное на сне, приснившемся царю Навуходоносору.

Навуходоносор был величайшим правителем громадного Вавилонского царства. Он имел в своем распоряжении лучших пророков и священнослужителей языческого мира. Но никто из них не смог истолковать его сон про статую. Лишь один из еврейских рабов по имени Даниил прямо и без обиняков сказал Навуходоносору, что сон послан ему единым и истинным Богом.

Даниил объяснил ему, что громадная статуя из его сна — это сам Навуходоносор, но как бы состоящий из четырех частей. Каждая из частей символизировала одну из четырех мировых империй: первая, золотая голова, представляла сам Вавилон; вторая, грудь и руки из серебра, — Персидское царство, состоявшее из двух стран и покорившее Вавилон; затем шел бронзовый живот, символизировавший греков; а за ним — железные ноги римлян. Чем ближе к современности, тем слабее царства. И это можно видеть по ухудшающемуся качеству материалов, использовавшихся для воссоздания соответствующих частей статуи.

Пророчество, которое есть не что иное, как реальная история, написанная заранее, — один из способов демонстрации Богом своего существования. К примеру, двадцать пять столетий назад Бог открыл Навуходоносору, что до наступления «конца времен» на земле сменят одна другую всего лишь четыре мировые империи, — это само по себе великое чудо. Ведь историкам хорошо известно, что со времен Вавилона действительно существовали всего четыре мировые империи. Много жестоких властителей пыталось править миром: Чингисхан, Наполеон, Гитлер, Сталин, Мао и другие. Но все они потерпели поражение. Почему? Потому что Господь Бог небесный сказал, что до самых последних дней на земле будет всего четыре мировые империи и ни единой больше.

Совсем яркий пример сбывшегося пророчества, если принять во внимание то, что дано оно было людям за пять столетий до прихода Христа.

Главная же причина, по которой многие миллионы людей внимательно изучают пророчества Даниила, в следующем: судя по точности его предсказаний того, что для нас уже давно стало прошлым, можно предположить, что он с не меньшей точностью сообщает нам и о нашем с вами будущем.

И вновь с большим сожалением вынужден я констатировать, что время и главные цели нашего курса не позволяют мне более подробно останавливаться сейчас на этой проблеме. Однако, если у вас возникнет подобное желание, вы в любое время можете зайти ко мне в кабинет, и я с радостью объясню, почему, исходя из внимательного изучения пророчеств Даниила и, кстати, не только его, наше поколение вправе полагать, что Христос придет, дабы установить на земле свое царство именно при нашей жизни.

Впрочем, вернемся к главной теме — к археологии. Наверняка среди присутствующих здесь есть скептики, полагающие, что Даниил — персонаж выдуманный, а его пророчества изобретены авторами Библии. Ну что ж, на прошлой лекции я рассказал вам о Медном змие, изготовленном Моисеем по Божьему приказанию, и продемонстрировал кусок настоящего Медного змия в качестве доказательства истинности слов Библии. И вы помните, что я рассказал о невероятном странствии Медного змия через десятилетия и самые разные древние общества, странствии, которое завершилось в том же самом Вавилоне и в те же самые времена — в эпоху пророчеств Даниила Навуходоносору.

Я обратился за помощью в переводе знаков, обнаруженных на Змие, к специалисту, обладающему значительно более обширными познаниями в древней письменности, нежели я. И надеюсь, что расшифрованная надпись даст мне возможность отыскать остальные части Змия. Тем временем я вернулся к изучению свитка, с которого благодаря новой интерпретации его истории и началась эпопея поисков Медного змия. Из этого свитка ясно: у Змия была более длительная и более увлекательная история, чем мы предполагали ранее.

Мерфи включил проектор.

— Мне очень жаль, что для вас, лентяев, главная идея всего мной сказанного не стала пока религиозной заповедью. Вот она: «Всякий раз, когда сомневаетесь в том, что совершаете, учитесь, учитесь, учитесь и еще раз учитесь». Тот, кто передал мне свиток, сказал, что он каким-то образом связан с библейским Даниилом. До самого последнего времени мне эта параллель казалась загадочной, ведь в Библии ничего не говорится о какой-либо связи Даниила с Медным змием.

Но теперь благодаря свитку, датированному временем пребывания Даниила в Вавилоне, свитку, который, как кажется, был написан Даккури, самым близким и доверенным жрецом царя Навуходоносора, мне удалось отыскать хвост Медного змия. Мы можем с уверенностью считать, что Медный змий существовал еще и во времена Даниила, хотя в Ветхом Завете Змий не упоминается ни разу после рассказа, приведенного во Второй книге Царств, о его уничтожении царем Езекией.

Но даже после этого я не стал бы утверждать, что располагаю неопровержимым доказательством исторического существования Даниила или что с помощью данных артефактов смогу совершенно определенно подтвердить истинность его пророчеств.

И вот когда я размышлял над свитком, меня вдруг осенило. Собственно, это произошло, когда я прогуливался по вестибюлю и проходил мимо таблички с надписью «НЕ КУРИТЬ», которую видел тысячи раз. Вам, наверное, известен повсеместно принятый знак косой черты — перечеркивание, — означающий, что все кончено?

Мне первоначально казалось, что черта над символом, означающим царя — Навуходоносора, естественно, — эта линия, указующая на его голову, просто след времени или грязь на свитке. Но тут я понял, что автор свитка выводил на нем свой вариант символа «НЕ КУРИТЬ», только в его случае он должен был означать «НЕТ ИАРЯ». Но какой смысл верховному жрецу чертить знак, направленный против царя? Ведь представьте, что могло бы произойти, попади свиток в руки его врагов. Один взгляд на перечеркнутый знак, и можно не сомневаться, что в скором времени голова жреца слетела бы с плеч. Если только сам Навуходоносор добровольно не согласился расстаться с собственной головой.

— Вы хотите сказать, что Навуходоносор покончил с собой? — спросил кто-то.

— Не в прямом смысле, конечно. Однако в некотором смысле он действительно уничтожил себя. В Книге Даниила мы читаем, что Навуходоносор очень близко к сердцу принял слова пророка о своем великом царстве, золотой голове статуи из сна.

Навуходоносор приказал воссоздать эту статую и затем потерял разум, поклоняясь ей. Но по прошествии семи лет исцелился от безумия и искупил вину перед Господом, приказав уничтожить статую, так же, как когда-то Езекия приказал разбить Медного змия на три части.

Разбив статую, Навуходоносор вновь стал самим собой, полностью избавился от безумия и вернул себе всю полноту власти над царством. Он принес клятву верности единому Богу, приказав уничтожить всех идолов и кумиров — включая и Медного змия, которого он вновь потребовал разбить на три части, — и свою собственную гигантскую статую. Линия в свитке, направленная к голове царя, означает, что сам Навуходоносор приказал уничтожить собственную статую.

Вывод потрясающий, леди и джентльмены. Потому что, как я теперь полагаю, это главный ключ к открытию, которое с абсолютной неопровержимостью докажет: события, описанные в Книге Даниила, имели место в действительности.

Данный свиток и обнаружение мной хвоста Медного змия с помощью указаний, взятых из свитка, служат доказательством того, что писавший его человек тайно нарушил приказания Навуходоносора. Каким-то образом он не позволил кускам Медного змия оказаться на царской помойке.

Зачем же понадобилось верховному жрецу Навуходоносора, Даккури, спасать куски Медного змия? Да затем, чтобы когда-нибудь некий достойный человек вновь нашел части и сложил их, восстановив Змия, как когда-то это сделал сам Даккури, восстановив Змия, разбитого Езекией.

Судя по тому, что верховный жрец Даккури пошел наперекор приказаниям царя, возвратившегося к вере в единого Бога небесного, скорее всего он не верил в Бога. По-видимому, Даккури был язычником и идолопоклонником. Или же, вполне возможно, полагал, что получит от Медного змия какую-то особую силу.

Как мне кажется, в этом свитке он говорит нам, что всякий, кто найдет части Змия и соединит их, сможет черпать из того же источника магической силы, в который верил Даккури и который хотел уничтожить Навуходоносор.

Но это не все. В дополнение к особым возможностям Змия вы получите нечто более важное, то, что, по мнению Даккури, Навуходоносор пытался утаить от мира. Если удастся сложить воедино всего Медного змия, он приведет сделавшего это к другому сокровищу, которое Даккури сохранил и скрыл где-то вопреки приказаниям Навуходоносора.

Думаю, Даккури хотел, чтобы кто-то воспользовался Змием, дабы найти золотую голову статуи Навуходоносора.

35

Лора сидела на скамейке, на вершине небольшого холма, с которого открывался очаровательный вид на университетский кампус. Стоял чудесный день, теплый ветерок гнал листья по траве, а в небольшой березовой рощице за спиной вовсю распевали стрижи. Один из тех дней, когда начинаешь радоваться непонятно чему и улыбаться просто так, без всякой причины. Лора ожидала Шэри, с которой у нее была назначена встреча сразу же после лекции Мерфи. Они собирались пообедать.

Спокойствие Лоры неожиданно нарушил резкий звук тормозов незнакомого ей автомобиля, остановившегося рядом со скамейкой. Она невольно нахмурилась, увидев за рулем Чака Нельсона, хотя и понимала, что машина, конечно же, не его. Скорее всего, она принадлежала бледному худощавому мужчине в темных очках и черном костюме, сидевшему рядом с шофером. У обоих был крайне недовольный вид, словно им стоило огромного труда подвезти Шэри до кампуса.

— Спасибо, Чак. К обеду будешь дома?

Не удостоив сестру ответом и даже не дождавшись, пока захлопнется задняя дверца машины, Чак на всей скорости рванул прочь с университетской территории. Хотя глаза незнакомца были скрыты черными очками, у Лоры возникло неприятное ощущение, будто все то время, пока они высаживали Шэри, он, не отрываясь, смотрел на нее. Как хорошо, что на нем черные очки, подумала Лора; в лице и поведении незнакомца было что-то такое, от чего мороз пробирал по коже даже в такой теплый и солнечный день.

Когда Шэри подошла и села рядом, Лора почти физически ощутила, что над головой девушки сгустились черные тучи. Не говоря ни слова, она протянула руку и привлекла Шэри к себе. В глазах Шэри стояли слезы.

Лора почувствовала, что тоже вот-вот расплачется, но тут же взяла себя в руки. Она вспомнила бесчисленные встречи с Шэри, когда девушка пыталась выговорить ей свою боль, которая не отпускала по прошествии многих лет после гибели родителей в грандиозной аварии. Тогда в катастрофе разбилось пять машин — по вине ее отца, влившего в себя перед поездкой полбутылки виски. Лора вспоминала, сколько душевных сил и энергии она потратила, чтобы хоть как-то помочь Шэри. Как пыталась победить в девушке озлобленность, возникшую в ней по отношению к отцу, и снова пробудить любовь, которую она когда-то испытывала к нему.

Помочь девушке научиться быть благодарной матери за все, чем она для нее была и чем будет всегда, несмотря на безвременную гибель.

Но самым сложным, оказалось, вызвать в Шэри потребность понять и полюбить брата. Чак был сложным ребенком с самых ранних лет, а к шестнадцати годам стало ясно, что парню не миновать тюрьмы. На протяжении всех своих тяжелейших подростковых лет он проявлял к родителям только негативные чувства — от раздраженного безразличия до откровенного презрения. Шэри не сомневалась, что пьянство отца было не чем иным, как способом заглушить вызванную этим боль.

Когда Чак узнал, что родителей не стало, он испытал настоящий шок. Он словно вдруг понял, что теперь уже больше ничего нельзя исправить. Какое-то время Шэри надеялась, что трагическая гибель родителей поможет его духовному пробуждению.

К несчастью, получилось как раз наоборот: по мере того как проходил шок, Чак.все дальше катился по наклонной, которая вела его к безудержному пьянству, жестоким уличным дракам, торговле наркотиками. Порой бывало нелегко понять, кого же он пытается наказать, родителей или самого себя, но более не оставалось сомнения — он окончательно вступил на путь саморазрушения.

Для сестры, которая еще не оправилась от горя, наблюдать непрерывный процесс падения Чака было слишком тяжелым испытанием. И когда судья Джонсон назначил парню небольшой тюремный срок за то, что полиция обнаружила его в краденой машине, доверху набитой наркотиками, у Шэри появилась столь необходимая ей передышка. Теперь она могла спокойно спать ночью, не думая о том, что брат попадет в какую-нибудь новую переделку. Шэри надеялась, что Господь, наконец, откликнется на ее каждодневные молитвы о спасении и исцелении Чака.

Однако Чак, пришедший в тот злосчастный день на порог ее дома, оказался существом даже более падшим, чем раньше.

А теперь появилась еще одна непредвиденная забота — его новый дружок.

— Я в первый раз встретилась с ним в машине. И даже не смогла рассмотреть его лица из-за жутких черных очков и бейсболки, надвинутой на лоб. Чак говорит о нем как о «крестном отце». Этот человек дает ему какие-то «важные поручения».

— Что за поручения?

— Он не рассказывает. Просто улыбается, словно готовит для всех нас большую шутку. Но чем бы они там ни занимались… — Шэри сжала руку Лоры, — мне страшно. На самом деле страшно, Лора. Я боюсь, что его убьют.

Лора в ответ тоже сжала руку девушки.

— Не беспокойся. Мы не допустим этого.

Она, конечно же, не представляла, как сможет выполнить обещание, но главным сейчас было выглядеть уверенной и решительной. Шэри должна знать, что ее друзья достаточно сильны и помогут справиться с любыми испытаниями.

Какое-то мгновение Лора размышляла.

— Если его знакомый — бандит, значит ли это, что Чак познакомился с ним в тюрьме? Если так, то мы, скорее всего, сможем выяснить, кто он такой.

— Не думаю. По словам Чака, они встретились в городе. У него возникли какие-то сложности с получением наличности из банкомата, и этот человек ему помог. — Она нахмурилась. — Больше он мне ничего о нем не рассказывал.

— Да, совсем немного… Но почему бы не поговорить с шефом полиции Роули и не попросить его проследить за Чаком и этим его дружком? Тогда, возможно, мы что-нибудь узнаем.

— Лора, я не хочу наводить на Чака полицию. Он разозлится.

— Ох, Шэри, мы обе прекрасно знаем, что Чак разозлится на тебя в любом случае, будешь ты ему помогать или нет. Ты заботливая и любящая сестра, но не более. Твои возможности далеко не беспредельны. Рано или поздно ему придется самому принимать решение относительно собственного будущего.

— Знаю. Мне посчастливилось, что мать подруги впервые привела меня в церковь вскоре после гибели родителей. А ты и Мерф так много сделали для меня, уже, когда я была в общине.

— Да, кстати, о необходимости каждому устраивать свою личную жизнь… как у тебя дела, Шэри? Когда ты в последний раз встречалась с молодым человеком?

— Недавно я познакомилась с одним студентом, переведшимся к нам из другого университета, Полом Уоллахом. Он тоже ходит на лекции профессора Мерфи.

— Вот и прекрасно. И как?

— Никак. Мы общаемся совсем недавно. У Пола большие проблемы, прежде всего с основными предметами. Он воюет с курсом бизнеса, куда его загнал отец. Сам отец умер несколько месяцев назад.

— А почему ты не сказала, чтобы он зашел ко мне?

— Я говорила, Лора, и особенно потому, что самый любимый его курс — лекции профессора Мерфи.

— Ух, ты, ну и прыжок — от золотых копей управления производством в духоту и пыль древних гробниц с истлевшими костями!

— Надеюсь, ты не возражаешь, что я порекомендовала ему зайти к тебе и обсудить с тобой жизненные проблемы?

— Возражаю? Я здесь для того и нахожусь. В противном случае я все время посвящала бы своей любимой археологии и своему любимому археологу.

— А вот и он собственной персоной.

Мерфи притормозил у их скамейки и высунул голову из окна.

— Уважаемые дамы, не хотите ли прогуляться со мной до Норт-Вудс, где я запущу несколько стрел в совершенно невинные деревья исключительно для тренировки меткости?

— По-моему, Шэри никогда не наблюдала тебя в роли Робин Гуда, но мы с ней уже договорились пообедать вместе. Мерф, ты, случайно, удираешь не потому, что я попросила тебя собрать одежду, которую мы предназначали для церковной благотворительной ярмарки?

— Эх, незадача! Соберу чуть позже. Он нажал на газ и был таков.

Лора покачала головой и взглянула на Шэри.

— Ну вот, посмотри, с чем мне приходится мириться. Однажды я подсчитала, что Мерфи может произнести слово «позже» на двенадцати языках, большая часть которых такие же древние, как и его обещания помочь мне в домашних делах.

— Я просила Пола, чтобы он пришел на наше церковное собрание в среду, и сказала, что ему следует принять участие в сортировке одежды в подвале, чтобы по-настоящему понять, чем мы живем.

— Вот и прекрасно. Однако нам все-таки следует подкрепиться, ведь мы должны быть сильными. Если полагаться только на мужчин, нам, скорее всего, придется самим и разбирать тюки с одеждой, и таскать их.

Коготь бросил на Чака мрачный взгляд.

— Я же сказал тебе: сбавь скорость. Мне совсем ни к чему попадать полиции на заметку.

— Хорошо, хорошо. Я просто давно не садился за руль. Вы лучше объясните мне, зачем нужно ехать за покупками до самого Роли. Здесь поблизости есть куча магазинов.

— Не хочу, чтобы кто-то из местных жителей обратил на нас внимание и запомнил, что мы покупаем.

— А зачем вы попросили подвезти сестру? Я могу сразу сказать, что вы ей не понравились.

— Ну что ж, я отвечаю ей полной взаимностью. Именно поэтому ей не следует ничего рассказывать. Она, не моргнув глазом, выдаст тебя копам. Держи язык за зубами и не говори ей ни слова по поводу того, чем мы занимаемся.

Равнодушные глаза Чака вдруг сверкнули.

— Я и сам ничего не знаю. Что я ей расскажу? Когда вы, наконец, объясните мне, что такое затеваете? Впрочем, что бы вы ни затевали, можете на меня рассчитывать.

Коготь покачал головой:

— Конечно, ты уже в деле, придурок. А теперь заткнись и поезжай по магазинам. Мы покупаем одежду. Много одежды.

— Одежду? Нормально! Мне не помешает обнова.

— Не для тебя. Мы ее раздадим.

— Не понял. Покупать одежду, чтобы затем раздавать ее? В чем тут прикол?

— А ты не слышал, как твоя сестра, сидя в машине, болтала о благотворительной ярмарке, которую будет проводить престонская христианская община?

— Ну и что? Только не говорите, что хотите заставить меня пойти в церковь! — Чак резко нажал на тормоза. — Кстати, что вы все-таки такое затеваете?

Вместо ответа Чак получил хороший подзатыльник, которого ему хватило надолго.

— Я же велел тебе заткнуться и делать свое дело. Расслабься, парень. На этой неделе мы тоже внесем свою достойную лепту в церковную общину.

— Несмотря на все мое горе, я считаю необходимым обратиться к американскому народу с предупреждением.

Шейн Баррингтон говорил, обращаясь к десяткам репортеров. Хотя до сих пор он крайне редко появлялся на экранах телевизоров, его нынешняя роль понемногу начинала ему нравиться.

Задание поступило непосредственно от Когтя: Баррингтон должен публично объявить о гибели сына. Естественно, история, которую он сейчас рассказывал, ничего общего с истиной не имела. Баррингтон ни словом не упомянул о том, каким жутким образом погиб его сын и кто настоящий виновник его гибели. Шейн разукрасил сценарий, предложенный ему Когтем, новыми красочными подробностями, представив совершенно фантастическую версию смерти Артура.

Баррингтон всматривался в объективы камер и думал, стоит ли сейчас выжать из себя для пущей убедительности скупую отцовскую слезу.

— Три дня назад ко мне в кабинет позвонили с сообщением, что мой единственный сын Артур был похищен среди бела дня на одной из нью-йоркских улиц. Похитители требовали пять миллионов долларов за возвращение Артура живым, оговаривая при этом, что я ни в коем случае не должен сообщать о происшедшем полиции. Как любой отец на моем месте, я был в полном отчаянии и готов был удовлетворить любые требования, только бы спасти жизнь сыну.

Чтобы случайно не отвлечься воспоминанием о том, как все происходило в действительности, о том, как он беспомощно наблюдал за сценой хладнокровной расправы над Артуром, учиненной Когтем, Баррингтон не отрываясь, смотрел в объективы камер.

— Отнюдь не из-за отсутствия должного уважения к нашим стражам порядка, а исключительно из стремления любой ценой спасти жизнь сына я попросил руководство моей личной охраны связаться с похитителями и организовать выплату выкупа. Однако вчера представители моей охраны обнаружили его тело, чудовищно изуродованное гнусными убийцами.

Даже у традиционно циничных бойцов телевизионных баталий перехватило дыхание от жутких откровений Баррингтона.

— Если государство не смогло обеспечить безопасность моему сыну, оно не сможет обеспечить безопасность и вашим детям. Оплакивая утрату Артура, я тем не менее решил в эти тяжелые для себя минуты собрать все оставшиеся у меня силы и инициировать общественное движение, которое положило бы конец безудержному и чудовищному росту преступности в нашем обществе. Спасибо.

От представителей прессы, последовав ураган вопросов.

— Мистер Баррингтон, — первый вопрос задавал репортер его собственного канала, — не могли бы вы более подробно остановиться на тех усилиях, которые вы собираетесь предпринять в качестве ответных мер по отношению к убийцам?

Баррингтон слово в слово повторил ответ, который ему порекомендовал дать Коготь:

— В ближайшие несколько месяцев я планирую поддержать целый ряд ответных мер общества против насилия, вышедшего в нашей стране из-под контроля. Подобно многим из вас я по горло сыт ни на что не годными политиками и их бессмысленными обещаниями.

Прозвучал следующий вопрос:

— Мистер Баррингтон, не собираетесь ли вы сами баллотироваться на высшие государственные посты?

— Моему народу, — холодный и пристальный взгляд Баррингтона был устремлен прямо в объективы камер, — я могу поклясться: если политики не способны обеспечить нашу полную и всеобщую безопасность, я отложу в сторону все дела «Баррингтон комьюникейшнс» и, возглавив руководство страной, сумею добиться в ней порядка.

— Мои коллеги в высшей степени удовлетворены выступлением мистера Баррингтона, — звучал в трубке спутникового телефона Когтя голос Джона Бартоломью, представителя СЕМЕРЫХ. — Вы очень хорошо его подготовили, Коготь. Со временем, я надеюсь, мы воспользуемся жутким убийством, которое вы совершили, для достижения новых высот политического влияния — конечно, если Баррингтон будет и в дальнейшем послушно выполнять наши инструкции.

Коготь презрительно усмехнулся:

— Вам прекрасно известно, что, если он не станет этого делать, его ждет печальная и безвременная смерть.

— Да, кстати, мы тут анализировали ваши последние сообщения из Престона, Коготь. Кое-что из того, что вы упомянули мимоходом, связано с одним из моих коллег и может очень хорошо вписаться в новый этап.

— И что же мне следует делать?

— Молодой человек, о котором вы упомянули, Уоллах, тот, что увивается за Мерфи и за сестрой вашего агента… Относительно него в план решено внести некоторые коррективы.

37

В среду вечером Пол Уоллах припарковал машину у церкви престонской христианской общины. Выбеленный фасад, крытый обшивочными досками, поблескивал в лучах заходящего солнца. Сердце Пола учащенно забилось.

Дверь была открыта, но молодой человек не торопился войти. Ему хотелось сразу же попасть в подвал, чтобы показать Шэри, что он искренне желает помочь ей в сортировке одежды для ярмарки. Пол прошел к боковой стене церкви, к стальной двери, ведущей в подвальный этаж. Открыл ее и стал пробираться вниз по узким деревянным ступенькам.

Привыкнув к темноте, Уоллах рассмотрел голый цементный пол под ногами, деревянные дощечки, аккуратно сложенные в стопки, и несколько картонных ящиков в углу. Провел рукой по стене в поисках выключателя, нащупал его, и единственная лампочка залила подвал ярким светом.

— Привет, я пришел помочь! — крикнул Пол. — Есть здесь кто-нибудь?

В дальнем углу стояло нечто, напоминавшее старый котел, а рядом располагалась арка, за которой начинался проход в другую часть подвала. Нагнувшись, чтобы не удариться головой о низкий потолок, Пол сделал шаг вперед — и чуть было не упал, споткнувшись о мешок со старьем. И тут он обнаружил, что это вовсе не мешок…

Это был… труп.

Пол опустился на колени. На него смотрели безжизненные глаза молодого человека с длинными светлыми волосами. Он инстинктивно отскочил, широко открыв рот от ужаса и неожиданности и больно ударившись головой о стену. Затем, сделав глубокий вдох, снова опустился на колени и дрожащей рукой дотронулся до сонной артерии. Ничего. Пол никак не мог собраться с мыслями. Прежде ему никогда не приходилось видеть мертвое тело. И тут с какой-то неожиданной и пугающей яркостью в голову пришла единственная четкая и абсолютно ясная мысль.

— Шэри!

Он кое-как поднялся на ноги и в отчаянии огляделся по сторонам. Посреди помещения стоял стол, на нем виднелось что-то вроде ноутбука и какое-то сплетение проводов, дальше еще больше коробок, а под столом…

Он подбежал к столу. Девушка. Но не Шэри. Пол почувствовал, что к горлу подступил удушающий комок. Красивое овальное лицо, обрамленное пышными рыжеватыми локонами, было ему знакомо. Где он мог видеть эту девушку? На территории университета? Где-то в городе? Какая теперь разница… «Щупай пульс, идиот!» На этот раз пульс прощупывался, он был очень слаб, но все-таки был. «Вспомни свои познания в технике первой помощи!» Вначале искусственное дыхание. Он приложил ухо ко рту девушки в надежде услышать хоть какой-то признак дыхания.

— Привет, Пол.

Чак Нельсон в просторном спортивном костюме смотрел на него сверху и зверски улыбался.

— Кто твоя подружка? А я думал, ты за моей сестренкой ударяешь. Она расстроится, когда узнает. — Чак покачал головой. — И прямо в церкви, ну и кобель…

— Чак, что ты здесь делаешь? Где Шэри?

Улыбка мгновенно исчезла. Чак пожал плечами:

— Кому, какое дело?

Пол разрывался между попытками осмыслить ситуацию и стремлением помочь девушке.

— Послушай, Шэри попросила меня встретиться с ней здесь. Чак, что происходит? — Он снова приложил ухо к губам девушки. — Нужна помощь. У тебя есть сотовый? Позвони 911.

— Черт, боюсь, что забыл телефон дома. — Чаку происходящее начинало доставлять истинное удовольствие. — Ах, какая жалость! Полагаю, придется тебе самому разбудить эту Спящую красавицу. Но лучше поторопись. Уж очень быстро она угасает.

Пол вскочил и схватил Чака за шиворот.

— Послушай, это не игрушки. Девушка в тяжелом состоянии. Найди кого-нибудь, а я пока буду делать ей искусственное дыхание.

Чак небрежным движением плеча отшвырнул Пола.

— Она уже получила всю нужную ей помощь. — Чак сделал шаг вперед, и что-то темное и блестящее выскользнуло у него из рукава. — К тому же я немного устал от твоего хныканья.

Пол отступил, инстинктивно подняв руку для защиты. В это мгновение его мозг снова заработал. Если удастся отвлечь Чака хотя бы на секунду, возможно, он сумеет добежать до лестницы. Уоллах обернулся в поисках какого-нибудь орудия, но тут что-то тяжелое метнулось к нему, сбило с ног, и он упал, ударившись головой.

В тот же миг перед глазами Пола опустился глухой занавес непроницаемой тьмы.

38

Стоянка перед церковью уже заполнялась машинами, когда Мерфи припарковал свой потрепанный «додж». Он обошел машину и открыл дверцу, чтобы помочь Лоре выйти, но та отстранилась.

— Оставь, Мерф. Не стоит подавать дурной пример общине.

У дверей церкви стоял преподобный Вагонер, радушно распростерший руки навстречу прихожанам.

— Лора, Майкл! Рад видеть вас обоих.

Мерфи оглянулся на почти до отказа забитую стоянку.

— Мы тоже, пастор Боб. Сегодня, кажется, полный аншлаг? Идея с бесплатными хот-догами, видимо, сработала.

Вагонер расхохотался. На нем были удобные слаксы и спортивная куртка поверх зеленой водолазки, которая подчеркивала уже наметившееся брюшко. Загорелый, с редеющими седыми волосами, пастор производил впечатление человека, только что пришедшего с поля для гольфа. Скорее всего, так и было.

— Никогда не откажусь от хорошей идеи. Кстати, как мне представляется, за такую рекордную посещаемость нужно благодарить вас. Народ с ума сходит по поводу вашего открытия, Мерфи. Я говорю о Медном змие.

— Только умоляю, не заставляй меня выходить на кафедру и читать на эту тему проповедь, Боб. Ведь ты же прекрасно понимаешь, что я сюда пришел как раз для того, чтобы отдохнуть. Но и не усыпи меня, пожалуйста.

Лора дала мужу хороший тычок под ребро.

— Не слушай его, Боб. Ему просто завидно. Он прекрасно понимает, какой ты хороший оратор.

— Ну что ж, спасибо, дорогие мои.

— Пойдем, Лора, постараемся найти свободные места в первом ряду.

Внутри церкви среди простеньких деревянных скамей стоял обычный шум ожидания. Супруги заметили Шэри, сидевшую в одном из первых рядов, и прошли к ней.

Лора нежно обняла ее и, заметив встревоженный взгляд девушки, спросила:

— Что-нибудь случилось?

— Да вот Пол… Я предложила ему прийти сегодня вечером на службу и попросила прийти пораньше, чтобы помочь с сортировкой одежды в подвале для благотворительной ярмарки, но сама задержалась в библиотеке и пошла прямо на службу. И что-то случилось с его сотовым, не отвечает.

— Кажется, начинается. Давай займем для него место. Если он похож на Мерфи, то, несомненно, опоздает, но сделает это со всей внушительностью трагического героя, выходящего на сцену, особенно если ему нужно было выполнить какую-то работу, которую он обещал сделать, но так и не сделал.

Шэри улыбнулась, однако в ее глазах застыла тревога.

— Я посижу с вами, но мне хочется надеяться, что я все-таки не слишком напугала Пола своими просьбами.

Инстинкт подсказывал Когтю швырнуть Чака об стену, чтобы заставить его тупые мозги сосредоточиться на главной сегодняшней цели. Но сегодня вечером Чак нужен ему, а времени не так уж много. Коготь не мог позволить себе ждать, пока эта человеческая мразь будет корчиться на полу, а потом еще час дуться на него. Поэтому он решил прибегнуть к несколько более мягким мерам. Коготь дважды со всего маху ударил Чака по физиономии.

— Эй! У-у, что!..

— Заткнись и слушай. Мы шлепнули дружка твоей сестрички прямо в церковном подвале, мы разбросали здесь все брошюры, которые я привез с собой… Что еще нам осталось сделать?

Чак тяжело дышал и потирал покрасневшую щеку, не обращая никакого внимания на то, что ему говорят. Когтю он внушал трудно скрываемое отвращение.

— Рюкзак, помнишь? Снимай его, я должен туда кое-что положить.

— Хорошо, хорошо. Он мне как раз немного тесноват. Чак попытался освободиться от ремней своего рюкзака, но они словно приросли к куртке с логотипом Престонского университета.

— Расстегни куртку!

Коготь бешено вращал глазами.

— Не могу. Молнию заело.

— Нет, я когда-нибудь выберусь из этого детского сада?! — Коготь обеими руками ухватился за куртку Чака и изо всей силы рванул молнию на ней, но безуспешно. Затем попытался выдрать молнию. В полнейшем отчаянии Коготь резким движением провел правой рукой по куртке Чака, разрезав ее на две половины. Только таким способом ему удалось, наконец, сорвать рюкзак с плеч Чака.

— Моя единственная куртка! А сегодня вечером холодно.

Этого Когтю хватило с избытком: он еще раз провел указательным пальцем, на сей раз по шее Чака, затем проворно отскочил в сторону, позволив тяжелому телу парня медленно соскользнуть на пол.

— Не беспокойся, Чаки. В том месте, куда ты отправился, тебя неплохо согреют.

«Сегодня для престонской христианской общины удачный вечер», — думал преподобный Вагонер, стоя за кафедрой и оглядывая прихожан, заполнявших храм. Слушатели притихли в напряженном ожидании слова проповедника. Особенно радовало пастора ощущение того, что перед ним верная сплоченная община. Твердым, уверенным движением он взялся за края кафедры и откашлялся.

— Приветствую вас, друзья. Как чудесно видеть вас сегодня всех вместе. Мне хочется возблагодарить Господа за то, что он собрал нас здесь в самый обычный, не воскресный день. Многие из вас, вероятно, уже слышали о поразительной археологической находке, которую наши дорогие Майкл и Лора Мерфи привезли из Святой Земли.

Если же нет, то я готов сообщить вам это радостное известие. Они отыскали часть Медного змия, созданного Моисеем. Того самого, которого уничтожил царь Езекия, как сообщает Вторая книга Царств, глава восемнадцатая, стих двадцать третий.

Послышалось несколько взволнованных возгласов. Здесь явно еще были люди, которые ничего не слышали о находке.

— Однако я не собираюсь говорить об археологическом значении открытия. Я предоставлю сделать это профессионалам. Тем не менее, на нынешней неделе, когда все наше внимание было приковано к Организации Объединенных Наций, где произошли непонятные и тревожные события, и когда во всех средствах массовой информации в адрес христианства бросались постыдные обвинения, мне хочется сказать несколько слов о том значении, которое вкладывает Библия в рассказ о Медном змии.

Преподобный Вагонер сделал паузу, и взгляд его по очереди остановился на каждом из присутствующих в зале.

— Вы, конечно, помните, что евреи, бежавшие из Египта в поисках Земли обетованной, пережили много страданий. Порой, когда путь становился особенно тяжел, у них возникали сомнения в том, что они правильно поняли Божью волю. Короче говоря, они начинали терять веру…

За словами пастора последовала яркая вспышка, и Мерфи едва успел задаться вопросом, а почему это преподобный Вагонер летит по воздуху по направлению к ним, как раздался оглушительный грохот взрыва. Самого Мерфи взрывной волной тоже подняло со скамьи в воздух. Отброшенный в проход, он инстинктивно протянул руку в сторону Лоры.

После все происходящее напомнило Мерфи замедленную киносъемку.

Цветные витражные стекла на окнах рассыпались золотисто-красным потоком осколков, а пол начал как будто подниматься вверх, опрокидывая скамьи и сбрасывая сидящих на них людей. Люстры стали неистово раскачиваться из стороны в сторону, свет замигал и погас. Потом остались только темнота и дым, и стоны раненых, перекрывавшиеся непрерывным звоном в ушах.

Мерфи кое-как поднялся и, даже не задумываясь над тем, для чего он это делает, попытался пробраться к зияющей дыре за разбитой вдребезги кафедрой, откуда вырывались языки пламени. На какое-то мгновение профессору показалось, что он смотрит прямо в разверстую пасть ада. Мерфи остановился, и у него возникло ощущение, что потребовалась целая вечность, чтобы оглянуться и посмотреть на то место, куда его только что отбросило взрывной волной. Было больно дышать — легкие обжигало ядовитым дымом, заполнявшим церковь. Не обращая внимания на боль, Мерфи стал пробираться среди обломков в поисках Лоры. Наконец он нашел ее, схватил за руку и, почувствовав, как пальцы жены сжимают его ладонь, понял, что она жива.

«Выбраться отсюда! Как можно скорее выбраться отсюда!» — проносилось у него в голове.

Обняв Лору, Мерфи поднял ее на ноги. Он был не уверен, что у него хватит сил дотащить ее до выхода, но тут почувствовал, что Лора сама сделала шаг вперед, и оба стали пробираться к двери сквозь ядовитую дымку, перешагивая через сломанные скамьи и громадные куски отвалившейся штукатурки.

«Воздуха! — думал Мерфи. — Воздуха и света!» Когда они, наконец, выбрались из церкви, вечерний воздух обдал их волной свежести и облегчения. Супруги глубоко вдохнули, и Мерфи с предельной осторожностью положил Лору на землю.

Затем сам опустился на колени рядом с ней, сдувая деревянную труху с уголков ее закрытых глаз и стирая сажу и гарь со щек и волос. Лора кашлянула и открыла глаза, в которых застыли ужас и слезы.

— Со мной все в порядке, Мерфи, — с трудом проговорила она. — Это был взрыв?

— Наверное. И я думаю, взорвался вовсе не паровой котел. Ты ничего не сломала?

— Расцарапала колени, и плечо немного побаливает… А с тобой все в порядке?

— Должно быть, я выгляжу хуже, чем на самом деле себя чувствую. Если пообещаешь лежать спокойно, не шевелясь, я вернусь в церковь и посмотрю, нельзя ли чем-нибудь помочь оставшимся там.

— Мерф, со мной здесь ничего не случится, но ты уверен, что тебе обязательно нужно туда возвращаться? Мы же не знаем точно, что произошло. Похоже, разрушения в церкви колоссальные. Что еще может произойти? Пожалуйста, не ходи туда.

— Если есть пострадавшие, необходимо им помочь.

Мерфи повернулся лицом к церкви. Черный дым клубами валил из окон и дверей. Еще десяток прихожан, не пострадавших от взрыва, выбрались наружу и теперь сидели или лежали на траве. Но сколько до сих пор остается внутри?

Мерфи заметил, как какая-то маленькая фигурка, вся засыпанная штукатуркой, неровной походкой приближается к ним. Шэри…

— Пол, — произнесла она хриплым голосом. — Мы должны найти Пола.

«У нее шок», — подумал Мерфи.

— Да-да, Шэри. Пола здесь нет. Его не было в церкви. Она схватила его за руку и крепко сжала ее.

— Его машина на стоянке. Должно быть, он приехал сюда намного раньше. Он здесь.

— Но где же? Мы бы его увидели. Глаза Шэри расширились.

— В подвале!

Мерфи взял девушку за руку.

— Хорошо. Оставайся с Лорой. Не волнуйся, я найду его. Мерфи вытащил носовой платок из кармана, закрыл им нос и рот и сделал шаг назад, в ад, из которого только что выбрался. Дым начинал рассеиваться, и в тусклом свете аварийного освещения профессор увидел, как несколько человек с трудом пробираются к дверям, а еще несколько пытаются помочь раненым. Сквозь потрескивание горящей древесины и звук лопающихся балок, напоминающий выстрелы из винтовки, Мерфи расслышал чей-то стон.

Он увидел Вагонера, склонившегося над распростертым на полу телом. Чтобы добраться до проповедника, Мерфи пришлось перелезть через опрокинутую кафедру.

— Боб? Слава Богу! С тобой все в порядке?

— Кажется, у меня сломана рука, и в голове такой шум, словно ею в футбол играли, но я вроде бы цел. А вот по поводу Дженни я не уверен, — добавил пастор, глядя на женщину средних лет в изорванном белом платье.

Глаза ее были закрыты, она не шевелилась. Пытаясь рукой нащупать пульс, Мерфи приложил ухо ко рту женщины.

— Мертва. — Вагонер закрыл глаза.

— О Боже!

Мерфи сжал плечо священника.

— Нам нужна помощь, Боб.

— Я уже вызвал. Они едут.

— Хорошо. Можешь самостоятельно дойти до двери?

— Я никуда не пойду. Здесь еще пострадавшие…

— Спасатели прибудут с минуты на минуту. Оставаться небезопасно. Крыша вот-вот обвалится.

Вагонер поднялся на ноги и нехотя начал пробираться к выходу. На полпути он обернулся.

— Что ты делаешь, Майкл?

Мерфи устремился к поваленной кафедре.

— Я сейчас. У меня тут одно дело.

С этими словами он исчез в густом дыму.

Взрыв проделал громадную дыру в полу за алтарем, и сквозь языки пламени Мерфи разглядел обрывки одежды, летающие среди кучи искореженного металла и поломанных деревянных балок. У Мерфи не было ни малейшего представления о том, что его ожидает в подвале, сможет ли он там дышать и не окажется ли жар чрезмерным. Но он разглядел место на цементном полу, свободное от обломков и мусора, сделал глубокий вдох и прыгнул.

Профессор приземлился на корточки, руками угодив в груду одежды, до которой еще не добралось пламя. Поднялся на ноги, не отнимая носового платка от лица, и громко позвал, пытаясь перекричать грохот ломающихся перекрытий:

— Пол! Ты меня слышишь, Пол?

Мерфи показалось, что до него донесся какой-то звук, очень слабый, едва различимый. Он исходил из задней части подвала, расположенной дальше всего от места взрыва. Отбрасывая почерневшие от гари банки с краской и опрокинутые каталожные ящики, держась за стену, Мерфи стал пробираться к месту, откуда доносился звук. И вот он заметил человеческую руку, торчащую из-под груды коробок. Раскидав их в стороны, Мерфи увидел Пола. Тот лежал, свернувшись калачиком и подложив одну руку под щеку, так, словно спал сладким сном. У Мерфи не было времени на внимательный осмотр и выяснение того, есть ли у парня переломы. Встав на одно колено, он просунул руки под неподвижное тело, приподнял его и попытался подняться вместе с ним. «Туда, — подумал профессор, повернувшись в сторону узкого арочного прохода, — будем надеяться, что там есть выход».

За спиной послышался громкий хлопок, и Мерфи затылком ощутил волну жара. Он рванулся вперед и коленом ударился обо что-то твердое. От удара профессор чуть было не упал, но теперь он уже находился в главной части подвала, и впереди в поле его зрения были бетонные ступеньки, вселявшие надежду. Сморщившись от усилия, Мерфи попытался немного переместить тело Пола, чтобы легче было продвигаться дальше, и поставил ногу на нижнюю ступеньку.

— Еще одна… — Он переставил ногу на следующую ступеньку и, сделав огромное усилие, напрягшись, подобно штангисту, потащил за собой Пола. — И… у-у… еще… — прохрипел он.

Мерфи шел с закрытыми глазами и понял, что добрался до верха, только когда ударился ногой о дверь. Не без труда повернувшись, чтобы ухватиться за ручку, но при этом удержать Пола, он резко потянул дверь на себя. Та не сдвинулась с места. Он сделал паузу, вдохнул полные легкие воздуха и повторил попытку, вложив в нее все оставшиеся силы. Тот же результат. Дверь либо была заперта, либо ее заклинило.

Майкл отошел от двери. Мозг его бешено работал, пытаясь найти выход из ситуации. Нет никакого смысла тратить жалкие остатки сил и энергии на то, чтобы безнадежно биться в дверь. Оставался только один вариант — вернуться тем же путем. Возможно, огонь еще не полностью отрезал путь наверх, и им удастся выбраться через дыру в полу до того, как здание обрушится.

Мерфи повернулся, чтобы спуститься по лестнице, но внезапно раздался оглушительный грохот ломающегося металла, и вслед за этим профессор почувствовал поток прохладного свежего воздуха — дверь слетела с петель, и он увидел перед собой молодого пожарного.

— Все в порядке, мистер Мерфи, — сказал юноша, протягивая руки к Полу. — Давайте-ка будем выбираться отсюда.

Два фельдшера подняли Пола и осторожно положили его на носилки. У Мерфи возникло ощущение, что обе его руки взлетели вверх из-за неожиданного мгновенного расслабления всех мышц. Он опустился на колени, закрыл глаза и уже готовился в молитве возблагодарить Бога за то, что ему все-таки удалось спасти Пола, когда внезапная мысль поразила его подобно смертельному удару в висок.

Пол не подавал ни малейших признаков жизни.

40

К тому времени, когда над Престоном взошло солнце, пожарные машины и машины «скорой помощи» уже уехали. У входа в церковь оставалось только несколько полицейских машин.

Агент ФБР Бертон Уэлч поднял воротник плаща — утренний ветерок был еще довольно прохладен — и вдохнул тошнотворный запах сырого пепла. Деревянная основа здания устояла, церковный шпиль гордо вырисовывался на фоне розовевшего утреннего неба, но, подумал агент, пройдет еще много времени, прежде чем в обгорелом каркасе здания вновь раздадутся звуки псалмов.

Так как причины взрыва были не ясны и возникло подозрение о бомбе, подложенной злоумышленниками, пришлось вызвать ФБР. Первым из Шарлотты в Престон на место происшествия прибыл агент Хэнк Бейнс. Затем, после того как в ходе предварительного осмотра подвала церкви были обнаружены подозрительные материалы, в Престон срочно направили Уэлча, оторвав его от работы по расследованию событий вокруг ООН.

Шеф полиции Престона Роули ожидал прибытия Уэлча.

— Ваш человек в подвале.

— Данные о количестве погибших за последний час изменились?

— Да, добавился еще один. Пока не опознан, он, по-видимому, находился в эпицентре взрыва. Еще два вверху и два внизу. Это погибшие. Каким-то чудом, хотя сегодня в церкви собралось довольно много прихожан, серьезно раненных мало. За исключением парня, которого вытащили из подвала, Пола Уоллаха.

— Как у него дела?

— По последним данным, он все еще без сознания.

— Ну что ж, давайте посмотрим.

Уэлч проследовал за Роули в подвал. Большую часть воды успели откачать, и на полу осталась мокрая зола, по которой пришлось пробираться к месту взрыва.

Они остановились у искореженных останков металлического столика, у которого взрывом оторвало две ножки. Вокруг него вместе с поломанными инструментами валялись складные стулья, взрывом сплавленные в какое-то подобие модернистских скульптур.

Уэлч нагнулся к самому столу, приблизившись к его поверхности на расстояние нескольких дюймов. На нем были отчетливо видны подпалины, а в некоторых местах глубокие выемки, оставленные огнем. Находившийся здесь Бейнс также внимательно изучал отметины.

— Бейнс. Хочу выразить вам признательность за оперативность в работе.

— Агент Уэлч, рад снова вас видеть. Кажется, целая вечность прошла со времени истории в Квонтико. Как вы думаете? Я был прав?

Фэбээровец наморщил лоб:

— Прав по поводу чего? Взрывного устройства? — Уэлч фыркнул:

— Подобные вещи от утечки газа не происходят.

Роули хотелось показать, что он не какая-нибудь деревенщина.

— Выходит, это «Си-четыре»?

— Десять. Остаются именно такие зеленоватые полоски. — Уэлч начал осматривать пол вокруг стола. — Давайте посмотрим, что тут у нас еще…

Он склонился над бумажным пакетом из супермаркета. Там, среди катушек с телефонными кабелями, нашлись несколько детонаторов. А когда Уэлч, еще немного порывшись в пакете, вытащил из него обгоревшую электронную плату и два почти полностью расплавившихся сотовых телефона, Роули и вовсе рот раскрыл.

Из кармана куртки агент ФБР извлек пластиковый пакет для вещественных доказательств и опустил в него остатки телефонов.

— Бейнс, сейчас же отправьте это в лабораторию. Либо здешний народ имеет странную привычку оставлять в старом тряпье подобные штуковины, либо мы имеем дело с не совсем обычной благотворительной ярмаркой.

У Роули на физиономии появилось болезненное выражение.

— Клянусь, не представляю, как такое здесь могло оказаться!..

— На данный момент все, что я здесь обнаружил, указывает в одном направлении. Кто-то использовал церковь как фабрику по производству взрывных устройств.

— Невозможно, Уэлч. Все эти люди — мои соседи. Они такие же террористы, как и я сам.

Агент Уэлч смерил полицейского выразительным взглядом, словно желая сказать, что тот мог бы подыскать и более убедительный аргумент.

— Здесь вовсе не праздничный фейерверк готовился. И не шутихи разбрасывали.

— Вы полагаете, «Си-десять» взорвался случайно?

— Само собой. Террористы частенько себя так взрывают.

— Террористы… Не могу поверить. У нас?..

— Роули, в наше время террористы есть везде и повсюду. Достаточно одного поверхностного взгляда на здешнюю рухлядь, чтобы понять, что тут намечалась барахолка, которая могла весь ваш городок разнести. Однако, судя по некоторым обстоятельствам, вряд ли здесь работал опытный человек. Возможно, кто-то из ваших земляков, о чести и доброй репутации которых вы так печетесь, решил поиграть в террориста и по ошибке взорвал подвал. Такое с любителями происходит довольно часто.

Агент Уэлч поднял с пола обгоревший листок и прочел его вслух:

— «Будете ли вы оставлены?»

— Настоятель храма утверждает, что никогда раньше не видел ни этих, ни каких-либо других подобных листовок.

Бейнс указал на связки уже совсем промокших листовок и брошюр на полу.

— Вот как? У меня уже начинает складываться впечатление, что я единственный человек во всей Америке, которому не забили мозги религиозной дурью. И к тому же мне почему-то кажется, что настоятелю храма следовало бы почаще наведываться в подвал своей церкви. Среди раненых и погибших только местные?

— Насколько мне известно, да. За исключением того раненого, Уоллаха. Парень учится в местном университете, но я не знаю, откуда он родом.

— Скажите мне, пожалуйста, неужели в вашем городке так много маньяков и уголовников? Ведь вы же наверняка вообще ничего не знаете об этом парне! А вдруг именно он — тот самый чужак, которому пришло в голову немного встряхнуть ваше спокойствие?

— Единственное, что мне о нем известно, — он дружок Шэри Нельсон, студентки, работающей на Майкла Мерфи. Шэри — превосходная девушка, и я никогда не поверю, что она связана с какими-то маргиналами.

— «Маргиналами». Хитрое словцо. Итак, она достойный член достойной церкви?

— Конечно! Уэлч, неужели вы всерьез намекаете, что кто-то вроде Шэри Нельсон или вообще кто-то из прихожан мог изготавливать в подвале церкви бомбы?

— Пока мы не установим, как попала сюда взрывчатка, и не раскроем загадку сегодняшнего взрыва, единственным человеком вне подозрений буду я сам. И то лишь потому, что с пятнадцати лет в церковь даже не заглядывал.

41

Коготь предпочитал быть рядом с жертвой, смотреть ей в глаза. В этом есть свое изящество, свой риск, да и приятно взглянуть в искаженное ужасом лицо жертвы перед тем, как нанести удар. Коггю доставляла наслаждение смертоносная точность соколов, дрессировкой которых он так долго занимался.

Взрывы он не любил, считал их работой грязной и неаккуратной. Впрочем, сегодняшнее мероприятие ему понравилось. Коготь наблюдал за последствиями взрыва, укрывшись под сенью автомобильной стоянки. Содержимого рюкзака было достаточно, чтобы разнести вдребезги половину здания церкви. Кроме того, они с Чаком в разных уголках подвала разложили и другие взрывчатые материалы, хотя ФБР, конечно же, без труда установит, что все остальное — только отвлекающий маневр.

Коготь очень любил причинять зло в любой форме, и чем масштабнее оно было, тем лучше. Сегодня на его счету опять появилось несколько трупов, а это уже настоящая работа, не какое-нибудь детское хулиганство в Нью-Йорке.

Жаль, что олух Чак не дожил до момента, когда они вместе смогли бы насладиться результатом своих трудов. Как только Коготь расправился с Чаком, он сразу же засунул пластину взрывчатого вещества «Си-10» в рюкзак, затем снова надел рюкзак на Чака и ушел из подвала. Но перед этим убедился, что Пол Уоллах лежит без сознания достаточно далеко от места взрыва, — по планам Когтя тот должен выжить.

Наследием сегодняшнего вечера станут ужас и хаос. В провинциальный городок пришел кошмар. Конечно, попытка создать видимость того, что произошел случайный взрыв в мастерской по производству бомб в подвале церкви, которой руководят экстремисты из евангельских христиан, не выдержит серьезного расследования. И все же останется некий едва уловимый след из слухов и домыслов, как и в случае с его нью-йоркским трюком. Ведь до сих пор очень многие полагают, что христиане-экстремисты собирались взорвать здание ООН.

Начнется долгая череда дней, заполненных истерическими репортажами о связи с сегодняшним взрывом самих прихожан церкви, семейства Мерфи. И Шэри, как только будет установлена личность ее брата и то, что она неким образом связана с чужаком Полом Уоллахом, на которого так легко свалить вину за происшедшее. Само собой, немало будет и разговоров о таинственном мужчине, которого видели вместе с Чаком. К тому времени, когда ФБР установит, что все улики относительно существования подпольной фабрики по производству взрывных устройств — не более чем прикрытие, средства массовой информации уже сделают свое дело. В умах людей останется смятение, а также рассказы о безумных евангелистах, которых необходимо опасаться. Что ж, совсем неплохая работа.

И тут Коготь содрогнулся от неожиданно пришедшей ему в голову мысли. Чаку, этому жалкому неудачнику, удалось все испортить даже после смерти!.. Его чертова куртка, в которой он застрял, и из которой Когтю пришлось его в самом прямом смысле слова вырезать. Она упала на пол, и в суете, когда оставалось всего несколько минут до взрыва, а так много нужно было еще успеть сделать, Коготь забыл ее на полу в подвале. А в кармане куртки лежат ключи от машины с отпечатками пальцев Когтя; плюс он успел заметить, как Чак засунул туда список вещей, купленных в супермаркетах. Конечно, шанс, что куртка уцелеет и что агенты ФБР выследят Когтя по отпечаткам, не велик.

Тем не менее, сама мысль о подобной возможности окончательно испортила Когтю настроение. Во что бы то ни стало необходимо снова пробраться в подвал. Спасательные команды по-прежнему снуют туда-сюда, так что сделать это будет несложно.

Коготь проскользнул в церковь через отверстие, которое совсем недавно было дверью в подвал.

В это мгновение Лора Мерфи огибала здание, направляясь к своему «доджу», чей багажник был полон медикаментов, простыней и других необходимых вещей на случай, если им с Мерфи вдруг ни с того ни с сего придет в голову отправиться в очередное путешествие. Лоре сразу же бросилась в глаза фигура человека, входившего в подвал. Он был совсем не похож на спасателя и, конечно, не принадлежал к их церковной общине. Не походил он и ни на кого из ее престонских знакомых, хотя лицо мужчины показалось Лоре знакомым.

Ах да, это же тот мерзкий тип, которого она видела вместе с братцем Шэри.

Лора сразу забыла, зачем шла к машине, и решила проследить за приятелем Чака, чтобы узнать, что ему нужно на месте взрыва.

Неужели? Неужели этот незнакомец и бедный, озлобленный, потерянный Чак каким-то образом причастны к взрыву?

Она спустилась по подвальным ступенькам, морщась от боли, которую ей причиняла ходьба, — во время взрыва она сильно разбила колени. Тут Лора услышала впереди в темноте какой-то звук и захромала по направлению к нему. Боль в ногах усиливалась.

Вдруг гораздо более сильная боль от пары немыслимо крепких мужских рук, вцепившихся в плечо и в шею Лоры, заставила ее забыть обо всем остальном.

— Здравствуйте, миссис Мерфи. Сегодня ночью удача сама мне идет в руки, я даже не рассчитывал на такой большой приз. — Голос был грубый и страшный. — К сожалению, я пока ничего не могу сделать с вашим муженьком, он нам еще нужен. Но вы-то, я полагаю, не нужны никому. И без вас у вашего мужа появится время более активно и продуктивно работать на нас.

Лора не понимала, о чем говорит этот маньяк. Но она все равно не смогла бы произнести в ответ ни единого слова, так сильно негодяй сжал ей горло. Она начала задыхаться.

А Коготь продолжал сжимать горло Лоры сильнее и сильнее, решив на сей раз не пользоваться бритвой. Все равно результат будет тот же — смерть.

Лора Мерфи, как ни ужасало ее абсолютное зло, взирающее на нее в это мгновение глазами Когтя, смотрела ему прямо в лицо, лишив убийцу удовольствия увидеть, как очередная жертва в суеверном страхе отводит от него взгляд.

Она просто молча начала молиться.

42

Начальник полиции провел их в комнату для допросов и указал на три стула, привинченных к полу рядом с металлическим столом.

— Жаль, что мы не можем воспользоваться моим кабинетом. Нам там просто не разместиться — по крайней мере, со всем этим…

Роули указал на две большие картонные коробки в центре стола, стараясь не смотреть на них.

С противоположной стороны стола сидел Бейнс. Он встал и с ничего не выражающим лицом протянул руку для приветствия.

— Преподобный Вагонер. Профессор Мерфи.

Прежде чем снова сесть, он пожал каждому руку, а затем перевел взгляд на коробки.

Роули усадил своих гостей так, как это сделал бы опытный и внимательный метрдотель.

— Как ваша рука, Боб? Знаете, люди говорят, это настоящее чудо, что вы остались живы.

Вагонер поморщился, осторожно усаживаясь в кресло и поправляя гипс на руке.

— Честно говоря, Эд, я ее почти не чувствую. И голова тоже будто онемела. — Он слегка похлопал по повязке на лбу. — Господь знал, что делает, когда изготавливал эту штуку из крепкого дуба.

— А как у вас дела, Мерфи?

— Со мной все в порядке, Эд. Несколько царапин и синяков. Наверное, я тоже из дуба.

С напряженной улыбкой Роули отошел от них и смущенно встал около Уэлча. Ему очень не хотелось садиться на пустой стул рядом с агентом; казалось, Роули не прочь дистанцироваться оттого, что должно было сейчас произойти.

— Нам обоим повезло, — сказал Вагонер. — А ведь четверо наших друзей погибли, плюс еще одно тело, найденное в подвале, предстоит идентифицировать. Бедняга Уоллах в коме… — Он неожиданно умолк, а потом после паузы попытался начать снова: — Приступим к восстановлению, как только сможем. И настанет день, когда мы возвратимся в нашу прекрасную церковь и вновь вознесем хвалу Господу.

— Я бы не рекомендовал вам приступать к восстановлению прямо сейчас, преподобный Вагонер, — холодно заметил Уэлч. — На данный момент ваша церковь все еще рассматривается как место преступления.

— Место преступления? Я вас не понимаю.

— Взрыв вовсе не был несчастным случаем. Старый котел в подвале — одна из немногих вещей, которые остались целыми и невредимыми.

— И в чем же тогда причина?

Уэлч пристально посмотрел священнику в глаза.

— А я надеялся, что именно вы сможете ответить мне на этот вопрос.

Мерфи вскочил:

— На что вы намекаете? Боба чуть не убило во время взрыва!

Уэлч и глазом не моргнул. Он подождал, пока Мерфи сядет, а затем поднял верхний клапан одной из коробок.

— Причиной взрыва была бомба. Взрывное устройство с пластиковой взрывчаткой. И мы обнаружили детонаторы и другое оборудование для производства еще большего количества бомб. Подвал церкви использовался в качестве фабрики по производству взрывных устройств, преподобный Вагонер. Ваши прихожане делали бомбы.

Он замолчал, внимательно наблюдая за тем, какое впечатление произвели его слова на Вагонера.

— Абсурд! — воскликнул Мерфи. — С какой стати прихожане этой церкви стали бы делать бомбы?

Уэлч многозначительно почесал подбородок, словно он впервые в эту минуту задался тем же вопросом.

— А как насчет того, чтобы взорвать ООН?

— ООН? Вы серьезно?

— Этот парень, Пол Уоллах, которого вытащили из подвала, он же не местный? Я знаю, что он студент Престонского университета, но у меня также имеется информация, что он совсем недавно туда перевелся. Верно?

— На что вы намекаете? На то, что Пол Уоллах виновен в этом взрыве? Безумие, он почти ребенок.

Улыбка Уэлча сделалась презрительно кислой.

— Мне из моего богатого опыта известно, на какие невероятные вещи способны дети. Особенно когда попадают под влияние фанатиков.

Последнее слово больше походило на плевок. Мерфи снова вскочил:

— Фанатиков? Кто вы такой, Уэлч, новый Джо Маккарти из ФБР? Заговоры повсюду!.. Каких фанатиков вы имеете в виду?

— Тех, к примеру, которые считают, что ООН — воплощение зла. Евангельских христиан, например.

— Мы вовсе не считаем, что ООН — воплощение зла, — вмешался Вагонер. — Мы как раз считаем, что она делает много хорошего. Поддержание спокойствия и порядка в ряде стран «третьего мира», где в противном случае неизбежно воцарился бы хаос, гуманитарная помощь, программы по здравоохранению и тому подобное. Просто мы с определенной настороженностью относимся к стремлению этой организации объединить все религии и правительства всех стран мира под эгидой единого органа и тем самым способствовать процессу глобализации. Лично я озабочен намерением сделать правительство Соединенных Штатов подотчетным мировому суду.

— Вы хотите сказать, что являетесь противником установления мира во всем мире посредством единения стран и народов?

— Всем прекрасно известно, что любые попытки создать единую мировую религию или единое мировое правительство неизменно заканчивались установлением тоталитарных режимов, смертью множества ни в чем не повинных граждан. Мы должны учиться на прошлых ошибках. Человек не способен в одиночку, только своими собственными силами установить мир на планете. На земле никогда не наступит всеобщий мир до тех пор, пока не придет Христос и не создаст Свое Царство. Его Царство продлится тысячу лет. В Библии об этом сказано достаточно ясно и однозначно.

— Похоже, кто-то из ваших людей полагал, что приход этого Царства можно немного ускорить с помощью взрывов.

Вагонер был потрясен.

— Наших людей? Евангельские христиане — не террористы, агент Уэлч.

Уэлч ткнул в него пальцем.

— А как насчет тех, кто подрывает клиники по планированию семей? Тех, кто убивает врачей, делающих аборты? Они ведь тоже христиане?

— Только не в моем понимании этого слова, — резко возразил Вагонер. — Конечно, ужасный грех отнимать жизнь у неродившегося человека, но убийство виновных в этом, естественно, не решение проблемы. Истинные христиане противостоят любой форме человекоубийства, даже если оно совершается в целях спасения нерожденных еще младенцев.

Агент Бейнс сохранял молчание все время, пока агент Уэлч высказывал свои аргументы против евангельских христиан, но теперь он больше не мог сдерживаться.

— Сэр, я понимаю, что нарушаю правила, но я должен высказаться. Я, конечно, не хочу делать вид, что мне известны причины сегодняшнего происшествия и виновные в нем. И у нас имеются вещественные доказательства того, что в подвале церкви происходило что-то крайне подозрительное. Но я хорошо знаю этих людей. Не этих конкретно, не о них я говорю, я хорошо знаю прихожан подобных церквей и членов подобных общин. Я сам такой прихожанин. Я знаю, что это за люди, я чувствую их сердца и души. Они просто не способны стать террористами и убийцами, они не способны взрывать бомбы за сколь угодно справедливое дело.

Здесь, в Престоне, свершилось нечто страшное. Несколько человек погибли, еще несколько находятся в больнице. И все хотят знать, кто виноват в их страданиях. Профессор Мерфи рисковал жизнью, спасая пострадавших. Неужели это поступок, характерный для беззастенчивого убийцы? Преподобный Вагонер уцелел благодаря счастливой случайности. Совсем не таких людей мы должны сейчас искать. Конечно, сэр, я понимаю, все это только разговоры, но иногда следует быть внимательными к более важным доказательствам, нежели к тем, что сами бросаются нам в глаза.

Уэлч смерил Бейнса презрительным взглядом, но не успел ответить ему. В комнату ввалилась Лора Мерфи с лицом, искаженным болью и невыразимым ужасом.

Мгновение Лора смотрела прямо перед собой, будто пытаясь подыскать нужное слово, затем пораженный Мерфи увидел, как у нее закатились глаза, а все тело обмякло, как у куклы-марионетки, когда внезапно обрезают нити. Она подняла руку, пытаясь удержаться на ногах.

Стул, на котором сидел Мерфи, с грохотом упал на пол. Профессор бросился к жене и сжал ее в объятиях.

— Вызовите врача! — крикнул он Бейнсу. — Скорее!

43

Во второй раз за последние несколько недель Стефани Ковакс казалось, что боги СМИ одарили ее своей благосклонностью.

Она решила провести вечер в гостинице над собранными материалами, а на следующий день порыскать по Престону в поисках еще какой-нибудь информации о профессоре Майкле Мерфи.

И тут она услышала взрыв. Стефани уже лихорадочно набирала номер своего оператора, когда ей позвонил начальник общенационального бюро Би-эн-эн. А через час после взрыва Ковакс вышла в эфир с первыми сообщениями о происшествии. На место событий слетались стаи репортеров, но за Стефани им было не угнаться. Она опережала их во всем благодаря своему непревзойденному драйву и нескольким подсказкам из нью-йоркского бюро Би-эн-эн. И вот теперь, через день после случившегося, Стефани была готова к трансляции своего следующего эксклюзива.

— Стефани Ковакс, Би-эн-эн, передает с места чудовищного взрыва в церкви в Престоне, штат Северная Каролина. Уже в ходе отчаянного поиска жертв и первичной оценки масштабов разрушений, причиненных взрывом, начинают проясняться ужасные подробности случившегося.

Оказывается, мы имеем дело вовсе не с нападением террористов на ни в чем не повинных прихожан церкви, но с гораздо более неожиданным и жутким явлением, которое может стать кошмаром для всех граждан нашей страны. На данный момент мы располагаем доказательствами, что истина заключается в чем-то значительно более страшном и труднопостижимом.

Определенные источники сообщили сотрудникам канала Би-эн-эн: причиной взрыва на самом деле стала… фабрика по производству взрывчатых веществ, располагавшаяся в подвале самой церкви! Из тех же источников стало известно, что среди развалин престонской церкви обнаружены доказательства связи последнего взрыва здесь, в Северной Каролине, с другими недавними терактами.

Стефани драматически смолкла, словно для того, чтобы с возможно большим хладнокровием донести до публики самое страшное известие:

— Хотя власти и не сделали до сих пор никакого официального заявления, существуют весомые свидетельства, указывающие на то, что местная группировка церковных террористов связана с известным вам Фарли. Да-да, тем самым, который подозревается в совершении чудовищного надругательства над зданием ООН и который все еще находится на свободе.

Нам сообщили, что на месте последних событий в Престоне, в подвале церкви, буквально в десятке шагов от того места, где я сейчас нахожусь, найдены материалы, поразительно сходные с теми, которые были обнаружены в доме Фарли, откуда, как вы все хорошо помните, я вела репортаж всего несколько дней назад. Среди этих материалов различные публикации на религиозную тематику, брошюры евангелического содержания и доказательства того, что взрыв ООН мог стать страшной трагической реальностью. И еще может стать ею в любую минуту, если свершатся злодеяния членов террористической группировки, чьим замыслам помешала чистая случайность, имевшая место вчера вечером в Престоне.

Как будто нехотя Стефани перевела взгляд с камеры на стоящего поблизости высокого лысеющего мужчину в черной спортивной рубашке и коричневой куртке.

— Рядом со мной доктор Арчер Фоллуорт, декан отделения гуманитарных и естественных наук Престонского университета, многие студенты и преподаватели которого посещают эту церковь. — Стефани улыбнулась искренней, печальной улыбкой. — Разрешите выразить вам нашу сердечную признательность, декан Фоллуорт, за то, что вы смогли найти несколько свободных минут в это трагическое для всех жителей вашего города время.

Вид у декана был такой, словно ему хотелось произнести дежурное: «Я тоже очень рад». Однако Фоллуорт просто кивнул, поджав губы.

— Доктор Фоллуорт, мне кажется, все мы сейчас находимся в состоянии глубочайшего шока от того, что нам стало известно. Я имею в виду тот факт, что члены церковной общины изготавливали бомбы. И возможно, были связаны с теми, кто собирался совершить террористические нападения на крупнейшие города нашей страны. Не могли бы вы пролить свет на последние события?

Декан уставился в телеобъектив предельно серьезным и озабоченным взглядом.

— Я не уверен в том, что смогу объяснить трагедию, случившуюся сегодня у нас в Престоне, Стефани. Боюсь, этого не сможет сделать никто. Когда фанатики калечат и убивают ни в чем не повинных людей, я думаю, что мы все… я…

Он покачал головой, явно не в силах продолжать из-за переполнявших его чувств.

Стефани решила прийти декану на помощь:

— Когда вы говорите «фанатики», что вы имеете в виду, декан Фоллуорт? Что это за люди? Что у них на уме?

Фоллуорт откашлялся.

— В этом университете я проработал уже много лет и должен сказать, что за последнее время стал свидетелем крайне тревожных перемен.

Взгляд Стефани выразил особую озабоченность.

— Каких именно?

— В наших местах всегда было много евангелистов. В этом, конечно, нет ничего дурного. Однако, как мне кажется, постепенно власть в их кругах в свои руки берут все более экстремистские элементы — евангельские фундаменталисты. Скорее всего, именно эти элементы и стоят за жуткой трагедией, свидетелями которой мы стали вчера.

— Вам явно очень хорошо известна эта группировка. Каковы же их убеждения? И если то, что нам говорят, правда, почему их террористические действия нацелены против таких организаций, как ООН?

— Стефани, во что бы ни верили эти люди, будь то приближение конца света или наступление Второго пришествия, они в любом случае не желают признавать наше с вами право на иную точку зрения, на иные верования, даже на иные христианские верования.

— Итак, они просто-напросто пытаются с помощью взрывов вогнать нас в их представление об истине?

Фоллуорт глянул на журналистку с покровительственной улыбкой, столь хорошо знакомой его студентам.

— Очень удачное определение, Стефани. Да, именно так. «А я придумала заголовок для завтрашнего материала», — подумала Стефани.

— Благополучие наших студентов — мой главный приоритет. Мы должны иметь всю необходимую информацию о тех людях, которые пытаются воздействовать на них и чье влияние может быть потенциально негативным или опасным.

— Не считаете ли вы, что Пол Уоллах, который в настоящее время находится в коме, стал жертвой подобного воздействия?

Декан мрачно опустил голову.

— Как это ни трагично прозвучит, но мне кажется, что именно так и произошло.

— А не могли бы вы сказать нашим телезрителям, кого вы лично считаете ответственным за превращение столь одаренного студента в фанатика-убийцу?

Фоллуорт поморщился. Наверное, она все-таки перегибает палку. Но пути для отступления уже не было.

«Ну же, ну, — мысленно подгоняла декана Стефани, — ты ведь знаешь, что должен делать. Да ты и сам этого хочешь».

— Мне крайне неприятно произносить это вслух… Я полагаю, что один из сотрудников нашего факультета является главным вдохновителем всего обсуждаемого нами разрушительного движения.

Декан изобразил на лице особую гримасу, которая была призвана продемонстрировать, насколько неприятно ему говорить об этом.

Стефани поднесла микрофон еще ближе к Фоллуорту, словно погонщик кнут к морде быка.

— Профессор Майкл Мерфи.

Стефани продемонстрировала удивление, смешанное с ужасом.

— И какой же предмет преподает профессор Майкл Мерфи?

— Библейскую археологию, — ответил декан, и в его устах название дисциплины прозвучало как наименование какого-то опасного заболевания. — Он повернулся и взглянул прямо в объектив камеры. — В интересах студентов Престонского университета я бы порекомендовал совету нашего учебного заведения отстранить профессора Мерфи от преподавательской деятельности на время проведения тщательного расследования.

44

Мерфи сидел на корточках на полу в машине «скорой помощи» и держал Лору за руку; один из фельдшеров вводил иглу капельницы ей в вену, другой обкладывал Лору специальными термическими одеялами.

— Она потеряла сознание недавно?

Последние несколько часов казались Мерфи каким-то жутким путаным сном. Ему трудно было сосредоточиться.

— Да. Когда взорвалась бомба, она находилась в церкви. Но врачи сказали, что с ней все в порядке. Просто синяки, ничего серьезного.

Пока «скорая помощь» мчалась по шоссе номер 147, фельдшеры связались с ожидавшей их группой травматологов. К тому времени, когда они закончили разговор, машина с воющими сиренами уже свернула с шоссе и выехала на главную дорогу, ведущую от университетского кампуса к больнице. Мерфи приложил холодную руку к щеке жены.

— Держись, милая.

Машина резко затормозила, фельдшеры поставили носилки на асфальт и бегом покатили их по направлению к травматологическому центру, словно гонщики на бобслейных санях, набирающие скорость. Автоматические двери захлопнулись, будто пасть прожорливого чудовища, и санитары вместе с Мерфи оказались в приемном отделении, где ожидавшая их группа травматологов мгновенно окружила каталку.

Еще несколько игл вонзились в тело Лоры. Подключили монитор для отслеживания жизненно важных функций. Сестра начала вслух называть показания частоты пульса и кровяного давления. И все это в те несколько мгновений, пока каталка с Лорой двигалась к дверям с надписью: «ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА ТРАВМАТОЛОГИЧЕСКОГО ЦEHTPA».

Мерфи внесло туда вместе со всей толпой. Он старался не выпускать лицо Лоры из поля зрения, пока группа травматологов суетилась, занятая своей работой. Затем каталка проехала в какие-то двери, и чья-то рука вежливо остановила Мерфи.

— Извините, вам придется подождать снаружи. Мы сообщим о состоянии вашей жены, как только получим дополнительную информацию.

Мерфи пробормотал слова благодарности, и сестра исчезла в том же направлении, в каком увезли Лору. Еще несколько мгновений он слышал шум обычной больничной суеты, затем двери захлопнулись, и профессор остался в полном одиночестве.

— Профессор Мерфи, что происходит? Что вы здесь делаете? — Это была Шэри, глаза ее покраснели от непрерывных слез.

— Лора. Она вдруг потеряла сознание. Они не знают, что с ней. Я…

Его голос сорвался.

Шэри рухнула в кресло и закрыла рот рукой.

— О нет, нет, только не Лора!

Мерфи подсел к девушке и обнял ее за плечи, не сводя глаз с двойной двери, за которой исчезли носилки с Лорой.

— Пол тоже там?

Она кивнула, тихо всхлипывая. Так они и сидели вдвоем. Шэри положила голову на плечо Мерфи. Они не знали, к какой еще помощи прибегнуть, кроме как к молчаливой молитве Богу. Шли минуты, и наступило мгновение, когда Мерфи утратил чувство времени и вот уже видел себя спорящим о чем-то с Лорой, и она смеялась, а его сердце забилось от радости, потому что он убедился, что с ней все хорошо, и тут же понял, что, наверное, задремал, и, вздрогнув, проснулся…

Рядом с ним стоял доктор Келлер. Он кивнул Шэри.

— В состоянии Пола пока никаких перемен. Но мы, собственно, и не ожидали их так скоро. — Он повернулся к Мерфи. — Состояние Лоры стабильно, хотя, боюсь, мы до сих пор не можем однозначно сказать, в чем причина того, что с ней произошло. Похоже, кто-то, обладавший огромной силой, пытался разорвать ей дыхательное горло. Мы делаем все, что можем. И будем продолжать бороться за ее жизнь. Но в данный момент я обязан предупредить вас, профессор Мерфи, что ваша жена находится в крайне тяжелом состоянии.

Шэри вскрикнула, и Мерфи инстинктивно прижал девушку к себе так, словно не он, а она нуждалась в утешении. Потом встал и протянул руку Келлеру.

— Спасибо, доктор. Я знаю, вы делаете все, что от вас зависит. И мы тоже будем делать все, что зависит от нас.

Келлер пожал ему руку и сдержанно кивнул, прежде чем скрыться за дверями в центр травматологии.

Мерфи заметил темные круги, появившиеся от усталости под глазами у Шэри.

— Пойдем, нужно выпить кофе или хотя бы просто воды. Нам предстоит много молиться, Шэри.

45

Несколько часов спустя Мерфи подошел к кровати Лоры, чтобы прикоснуться к ней, просто пожать ей руку. Несмотря на кислородную маску, капельницы и самую разную аппаратуру, которая со всех сторон окружала Лору, ему показалось, что она похожа на принцессу из сказки. Кожа Лоры приобрела фарфоровую белизну, губы были невероятно бледны. Ей дали очень сильное снотворное, и, тем не менее, Мерфи заметил, что веки жены слегка подрагивают. Это вселяло в него надежду: она все еще здесь, в этом мире, и пытается вырваться из своей тюрьмы.

Мерфи показалось, что он услышал что-то, кроме шипения кислорода, какой-то протестующий стон, словно она хотела сказать: «Пожалуйста, заберите меня отсюда». Однако теперь Мерфи уже сомневался в том, что может доверять своим органам чувств.

Он наклонился и нежно поцеловал Лору в лоб.

— Я здесь. Не бойся. Все будет хорошо.

Мерфи опустил глаза и с удивлением обнаружил, что сжимает в руке какой-то предмет. Наверное, его дал ему доктор Келлер. Это была маленькая косметичка с личными вещами Лоры. Тонкий золотой браслет, подарок в день их свадьбы, наручные часы, сережки с жемчугом, ключи. И маленький деревянный крестик на веревочке.

Мерфи представил, что вот сейчас выйдет из больницы, держа в руках эту косметичку, и слезы хлынули у него из глаз.

— Не оставляй меня, милая. Пожалуйста, не оставляй меня.

Мерфи услышал за спиной звук открывающейся двери, и ему стало стыдно своих слез. Но он тут же подумал: «Не глупи. Они к этому привыкли».

Однако это была не сестра.

На пороге стояла незнакомая рыжеволосая женщина в длинном черном пальто, которое явно было ей велико. Она смотрела мимо Мерфи на Лору с выражением бесконечной печали на лице.

— Мистер Мерфи? — произнесла женщина. Ее мелодичный голос показался Мерфи знакомым, но он никак не мог вспомнить, где он встречал ее раньше. — Я — Исида Макдоналд. — На мгновение их взгляды встретились, но через несколько секунд она уже вновь смотрела на Лору. — Мне очень, очень жаль.

Мерфи взирал на Исиду Макдоналд в полной растерянности, так, словно она была персонажем какого-то сна, и никак не мог понять, что она здесь делает. Призрак обернулся существом из плоти и крови, которое сейчас почему-то беседует с ним.

— Вы должны меня извинить. Не следовало врываться сюда таким образом. Поверьте, я не хотела вторгаться в вашу… не хотела мешать вам. Мы ведь даже не знакомы. Просто я…

Мерфи шумно выдохнул и попытался немного расслабиться.

— О, простите. Садитесь, пожалуйста. Вы ведь приехали издалека.

Исида села, крепко сжимая в руках старенький потрепанный саквояж. Она явно пребывала в полной растерянности, не зная, что говорить и делать дальше.

Неловкую паузу прервала сестра, вошедшая в палату с кофейником и чашкой. Сестра пристально рассмотрела Исиду, легким кивком поздоровалась с ней и с улыбкой сочувствия протянула чашку Мерфи.

— Я вообще-то совсем не хочу сейчас кофе, — сказал Мерфи, как только дверь за сестрой закрылась. — Вы не выпьете? Только вот, боюсь, без сливок и без сахара.

Исида взяла у него из рук чашку, в глубине души благодарная за возможность хоть как-то нарушить тяжелое молчание.

— Спасибо. Глоток кофе мне совсем не помешает.

Они снова замолчали, и казалось, молчание это длилось бесконечно долго. Оба просто смотрели на Лору и слушали тихое шипение, исходившее от кислородной маски.

— Я очень признателен вам за стремление разделить с нами нашу беду, — сказал, наконец, Мерфи. — Но вы ведь не знали Лору. Не хочу показаться невежливым, однако что привело вас сюда?

Исида поставила чашку кофе на подоконник и сложила руки на своем саквояже.

— Я вам кое-что привезла.

Она открыла замок и извлекла из сумки большой и толстый конверт светло-желтого цвета. Перевернула его, и на портфель выпал хвост Змия, отливающий тускловатым свечением.

— Не понимаю.

Исида подняла хвост и протянула его Мерфи.

— Я подумала, что он вам может помочь.

— Помочь? Каким образом? Исида отвела взгляд.

— Разве его предназначение не в том, чтобы… Разве вы не верите в его способность исцелять?

И тут Мерфи понял, зачем она приехала.

— Нет! Ни в малейшей степени! Это же не более чем кусок бронзы.

Казалось, его ответ озадачил Исиду.

— Не более чем кусок бронзы? Но вы ведь рисковали жизнью, чтобы добыть его! Я полагала, что именно он исцелил израильтян, когда их кусали ядовитые змеи в пустыне.

— Как раз в это-то я совершенно не верю. Израильтян исцелил Бог благодаря их вере в Него. Сила заключалась в их вере, а вовсе не в Змие. Когда же они начали поклоняться Змию, словно он на самом деле обладал магическим могуществом, Господь приказал Езекии уничтожить его.

Исида, тем не менее, протягивала Мерфи кусок Змия, убеждая его взять сокровище:

— Откуда вам знать? Почему вы так уверены, что он не обладает никакой магической силой? Почему уверены, что он не поможет Лоре?

Мерфи откашлялся и ответил:

— Потому что я знаю, что Бог — не колдун. Он не занимается магическими фокусами.

— А как же те, кто исцеляет с помощью веры? Чем их исцеления отличаются от магических фокусов?

— Вы ошибаетесь. Мы не ведаем, почему Господь порой исцеляет людей. Так же, как не ведаем, почему… почему время от времени Он насылает на них болезни. — Сказав это, Мерфи не смог не взглянуть на Лору. — Даже на хороших людей. На самых лучших. Самых достойных.

Исида встала, и Мерфи показалось, что она собирается, чуть ли не насильно сунуть ему в руки древний артефакт, как это делают торговцы на рынке.

— Почему бы не попробовать? Возможно, ничего не выйдет, но ведь никакого вреда не будет, не так ли? Разве не стоит попытаться?

Мерфи взял ее за тонкие изящные руки, словно умоляя понять его.

— С моей стороны это будет дурной поступок. Воспользовавшись им, я как будто скажу Богу: «Я больше доверяю этому куску металла, чем Тебе». А это уже грех.

— Какая разница? Вы совершите грех, ну и что? Ведь вы спасете Лору! Вы поступаете как самый настоящий эгоист, заботясь лишь о чистоте собственной души, в то время как ваша жена может в любую минуту умереть. — Исида залилась краской и закрыла рот рукой. — О, извините. Мне не следовало этого говорить.

Мерфи ничего не ответил. Он просто взял у нее хвост Змия, положил его в конверт, а затем обратно в саквояж. Закрыл сумку и протянул ее Исиде.

— Возвратите эту вещь в музей. Заприте ее в ящик. И потом, если вы захотите помолиться за Лору…

Исида взяла саквояж, не глядя на Мерфи.

— Да. Да, конечно. Мне очень жаль.

Она напомнила профессору маленькую девочку, которую застали за какой-то недостойной проделкой.

— Я вам кое-что еще хотела сказать. Я закончила перевод надписи. Я понимаю, конечно, что сейчас не самое удобное время… Надпись, в общем, довольно странная. Я подумала, что следует передать ее вам как можно скорее.

Мерфи взглянул на Исиду пустым, ничего не выражающим взглядом.

— Я вам позвоню. Когда все это… когда все это закончится. Она кивнула и вышла из палаты, крепко сжимая в руках саквояж.

Мерфи взял руку Лоры и прижался к ней щекой.

— Почему, почему ты не можешь заговорить со мной, дорогая? Ты же всегда знала, как нужно поступить в любой ситуации.

Усталость взяла, наконец, верх над Мерфи, и он впал в некое подобие беспокойного сна. Минут тридцать спустя профессор проснулся, разбуженный тревожным звуком, исходившим от аппаратуры искусственного дыхания.

Что-то изменилось в палате. Он поднял глаза, не понимая, что случилось, и тут до него дошло. Обычное спокойное попискивание монитора, отслеживавшего жизненно важные функции организма, сменилось тревожным сигналом. Мерфи вскочил со стула и бросился к двери, но тут она сама открылась, и в палату вбежал доктор Келлер. За ним следовали какой-то другой врач и сестра с каталкой.

Они склонились над Лорой. Сестра держала в руках электроды, ожидая указания доктора Келлера, но в это мгновение чьи-то сильные руки коснулись Мерфи, и он закрыл глаза.

46

Следственная группа, наконец, уехала. Сняли последний кусок скотча, которым полицейские заклеивали то, к чему нельзя было прикасаться, и престонская церковь вновь сделалась тем, чем была всегда, — местом богослужения.

Однако восстановление здания и устранение всех повреждений, причиненных взрывом, естественно, займет немало времени. Хотя строение укрепили с помощью стальных опор, установив их под сильно поврежденным полом и лесами у восточной стены, а большую часть разбитых окон заделали пластиком, обугленный, почерневший дверной проем напоминал о том, что всего за несколько дней до этого внутренняя часть церкви больше напоминала ад. Лишь церковный шпиль остался нетронутым взрывом и теперь был подобен персту первозданной чистоты, указующему на небеса. Когда же прихожане вновь, как и прежде, начали собираться под сводами храма, невозможно было не видеть в нем некий символ надежды и стойкости.

Вагонер стоял у входа так же, как в вечер взрыва, и приветствовал всех пришедших на службу. Притом, что одна рука пастора все еще находилась в гипсе, и он не мог по-дружески обнять многих из тех, кому в эти дни особенно была необходима теплота и поддержка окружающих, его рукопожатие было таким же твердым и уверенным, как и прежде. Один за другим члены престонской общины заполняли храм и усаживались на десяток сохранившихся после взрыва скамей, обратив взгляды на переносной амвон, установленный на месте разбитой кафедры.

Мерфи сел в первом ряду, рядом с ним села Шэри. Он сжимал ее руку в своей. Сквозь пустое восточное окно, лишившееся ярких разноцветных витражей, скупо пробивался солнечный свет. Лучи его коснулись края гроба, стоявшего у подножия алтаря, и сразу же цветы и венки, расставленные вокруг, вспыхнули ярким сиянием. Справа от Мерфи сидел отец Лоры. Его неподвижный взгляд был устремлен вдаль, словно он видел нечто недоступное остальным. Жена держала его за руку и тихо всхлипывала.

Глядя на лицо Лоры, лежавшей в открытом гробу, было трудно поверить, что она мертва. Казалось, платье цвета слоновой кости излучает какое-то сияние и придает бледным чертам лица неземной оттенок, подобный цветам вокруг гроба и маргариткам, вплетенным в волосы. В пустое окно врывалось радостное пение птиц, и Мерфи подумал: «Неужели их тоже обманула внешность Лоры, и они видят в ней просто спящую? Кто-то должен сказать им. Я должен поговорить с пастором Бобом».

Мерфи хотел, было встать, но Шэри удержала его. Он снова сел на скамью. Может, и правильно, пусть птицы поют. Они замолчат, когда ее будут опускать в землю.

Вагонер медленно поднялся на импровизированный амвон, не сводя глаз с Лоры, а затем обвел взглядом всех присутствующих.

— Для нас наступило очень тяжелое время, — начал он. — Порой мне кажется, что в последний раз мы собирались здесь целую вечность назад, а порой — что всего несколько мгновений. Некоторые из нас потеряли любимых и членов семей, все мы потеряли друзей. На всех нас остались шрамы того страшного дня. И я имею в виду вовсе не физические шрамы. Я говорю о боли утраты, которая останется с нами навеки. — Он закашлялся, и на какое-то мгновение возникло ощущение, что церковь снова наполнилась дымом. Но вот пастор продолжил сильным и громким голосом: — Что касается меня, то воспоминания о той ночи еще долго будут подернуты в памяти неким туманом… Однако я очень хорошо помню, о чем собирался говорить в тот вечер. Я собирался говорить о необходимости веры в Божий промысел. О важности сохранения веры этой даже в те минуты, когда кажется, что Он совершенно забыл о нас. — Пастор сделал паузу. — И я думаю, что именно сейчас наступило это время. Как вообще могло случиться такое чудовищное злодеяние? И ко всему прочему, в довершение несправедливости тех самых людей, которые в наибольшей степени пострадали от трагедии, обвиняют в жутких преступлениях. На телевидении и в газетах нас называются отъявленными убийцами и террористами. Как подобное возможно?

Прежде чем продолжить, он поправил руку в гипсе.

— По правде говоря, я не знаю ответа. Господь не открыл мне, что конкретно Он планирует для всех нас. В одном я полностью уверен: Он внимательно следит за тем, как мы справляемся с испытаниями и несчастьями. — Здоровой рукой пастор крепко сжал края маленькой временной кафедры. — И что же видит Господь, когда Он взирает на нас с высоты? Я скажу вам то, что вижу я. Я вижу людей, начинающих восстанавливать разрушенное. Я вижу людей, возвращающихся на место, оскверненное страшным актом насилия, и своими молитвами возрождающих его святость. Я вижу людей, сохранивших веру. Ибо когда-нибудь Божественный промысел обязательно будет нам открыт. Нам предстоит очень много и упорно работать, нам потребуются все наши умения и вся наша энергия, чтобы восстановить храм в его былой красоте. И нам потребуется вся наша вера в Божественную любовь и заботу, чтобы пережить тот хаос и тьму, в которых мы все ныне пребываем. Совместными усилиями и с Божьей помощью мы справимся.

Пастор глубоко вздохнул и вытер лоб платком. Он надеялся на то, что ему хоть немного удалось поднять дух общины. Для следующей части проповеди им понадобятся все их силы.

Взгляды теперь были устремлены на гроб Лоры. Солнце скрылось за облаком, и лицо покойной накрыла легкая тень. Несколько померкли и краски цветочных гирлянд и венков вокруг гроба.

Вагонер откашлялся и продолжил:

— Вам не нужно напоминать о том, каким прекрасным, прекрасным во всех отношениях человеком была Лора Мерфи. Любой, кто видел ее улыбку, слышал ее смех, помнит, как она умела успокоить окружающих… — он улыбнулся, — порой подшучивая над недостатками некоторых из нас — как, например, над вашим покорным слугой. Все мы знаем, какой жизнерадостной была эта женщина и как она умела дарить радость другим. Кроме того, она была удивительно одаренным археологом, ее ждала блистательная карьера… Вместо этого она решила посвятить свою жизнь помощи ближним. Она много делала для того, чтобы помочь студентам реализовать все лучшее, что заложено в каждом из них Богом. В нашем городе живут люди, которые обязаны Лоре тем, что она вывела их на верную дорогу или помогла не ступить на дурную, ведущую в пропасть. Я уверен, что здесь сейчас находятся многие из них. И если кто-то из вас в эту минуту задается вопросом, как такой чудесный человек мог пасть жертвой трагических обстоятельств в то время, когда она еще очень многим могла бы помочь, то я хочу вас попросить: подумайте, как много Лора успела дать всем нам. Многие ли принесли за всю свою жизнь столько добра окружающим, сколько сделала Лора?

До него донеслось несколько всхлипываний, кто-то высморкался. Пастор сделал паузу, позволив людям немного прийти в себя. Или все-таки эта пауза была больше нужна ему самому? Сколько раз проповеднику Вагонеру приходилось заниматься этим — приносить слова утешения родственникам умерших? И сколько же раз ему самому требовался кто-то, кто смог бы утешить его? Но таков его крест, данный ему от Бога, и, к счастью, пастор обладал необходимой силой, чтобы с честью нести его.

— Лора любила жизнь и любила Бога… и она любила своего мужа Майкла. — Он бросил взгляд на Мерфи, который смотрел на Лору с какой-то странной полуулыбкой, и Боб задался вопросом, а понимает ли несчастный, что она умерла. — Только те, кому приходилось терять своих любимых, способны понять, что переживает Майкл. И мы все стремимся поддержать его в эту невероятно трудную минуту. Мы молимся о том, чтобы Господь дал ему силы вынести страшную боль, которую он сейчас испытывает.

Пастор распрямился, расправив плечи. Перед ним на маленькой кафедре лежала раскрытая старинная Библия в кожаном переплете, но ему не нужно было в нее заглядывать.

— На заре христианской эры, когда умирали верные, живые не знали, что должно произойти с ними по возвращении Христа. Апостол Павел в «Первом послании Фессалоникийцам» писал, что когда Иисус придет во второй раз, при гласе Архангела умершие во Христе воскреснут первыми. Затем мы, живущие и оставшиеся до пришествия Господа «вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем».

В Библии сказано, что нам следует утешать друг друга этими словами. И может ли быть большее утешение? Лора сейчас со Христом. Она не пребывает ни в печали, ни в горе, не страдает от боли, как мы здесь, в этом мире. Ее тело мертво, но душа ее, душа совершенная, жива и пребывает на небесах. И в этом заключается Господнее обетование для всех нас, ибо если мы веруем в смерть Сына Его Единородного на кресте во искупление наших грехов и в воскресение Его из мертвых, то мы узрим и Лору и всех других веровавших с нами и отошедших в мир иной и «всегда будем с Господом». Неудивительно, что апостол сказал нам, пребывающим в горе: «Итак, утешайте друг друга сиими словами», ибо все мы, находящиеся здесь, увидим Лору вновь.

Последние слова были произнесены медленно, и, говоря их, пастор смотрел прямо в лицо Мерфи.

После этого Вагонер поднял книгу псалмов. Мерфи встал, и вскоре одушевленные верой в провидение голоса со всех концов храма соединились в выражении скорби и благодарности Богу.

Мерфи подошел к гробу, чтобы в последний раз взглянуть на Лору. Посмотрев на тело жены, он почти сразу же заметил, что что-то неладно. Поначалу, правда, Мерфи подумал, что слезы затуманили ему зрение. И тогда он протянул к ней руку, осязанием подтвердив то, чему отказывалось верить зрение.

Кто-то незамеченным прокрался к гробу, взял деревянный крестик, который Мерфи повесил на шею покойной, и переломил его так, что теперь на шее Лоры лежали три перекладинки от когда-то найденного им креста.

Только услышав, как последний ком земли падает на могилу Лоры, Мерфи наконец понял, что ее больше нет с ним. Тело, лежавшее в гробу, хотя и было все еще прекрасно, — не Лора. Она где-то в другом месте, в том месте, о котором Мерфи много думал в течение почти всей своей жизни, но сейчас с трудом представлял. Он знал, что там она никогда не будет стариться; она всегда останется такой, какой он видел ее в последний раз. Прекрасной, восхитительной…

Родители Лоры стояли у края могилы, прижавшись, друг к другу, и Мерфи задумался о том, что он может сделать для них. Однако, заглянув в глубины своей души, он обнаружил там лишь бескрайнюю пустоту и понял, что даже если попытается утешить их, то все равно не найдет нужных слов.

К нему подошла Шэри.

— Я отвезу Курта и Сьюзан в отель. Ей нужно отдохнуть, и я некоторое время могу провести с ними, если они не будут против.

Мерфи кивнул, благодарный ей за открытость, которая позволила Шэри понять то, что он чувствовал в эту минуту.

Вагонер стоял у церковных дверей, обмениваясь прощальными рукопожатиями с прихожанами, присутствовавшими на траурной церемонии и теперь покидавшими храм. Пастор провожал людей словами утешения, которых у него, казалось, был неисчерпаемый запас. И тут Мерфи понял, что все закончилось и ему тоже пора уходить.

Он сел в машину и сидел там какое-то время, словно в раздумье, затем включил зажигание и медленно выехал со стоянки. Мерфи не мог ехать домой. Не сейчас. Слишком сильно там ощущается присутствие Лоры. И, увидев ее расческу или кофейную чашку в том месте, где она совсем недавно их оставила, он будет буквально парализован горем.

Мерфи бесцельно вел машину по шоссе, пока не понял, что выехал на дорогу, ведущую к университету. В этом тоже не было ничего хорошего. Мерфи повернул направо, стараясь найти место, с которым не связано никаких воспоминаний, место, неизвестное Лоре, где каждое деревце не напоминало бы ему о ней. И решил ехать до тех пор, пока не окажется на совсем незнакомой дороге, а потом ехать до… до чего? Он не знал. До тех пор, возможно, пока что-то не изменится.

Мерфи проехал мимо бензозаправочной станции и нескольких ларьков и там увидел знак, сообщавший, что до какого-то местечка осталось ровно пятьдесят миль. Мерфи повернул и нажал на педаль акселератора. Рулевое колесо вдруг стало неожиданно легким, и Мерфи рванул вперед, оставляя позади знакомые места, внезапно потеряв ощущение времени.

Мерфи услышал рев сигнала и резко повернул руль направо. Оказалось, что он едва не врезался в громадный грузовик, ехавший навстречу. Мерфи резко затормозил, и, когда машина остановилась, опустил голову на руль, ожидая, пока сердце перестанет, бешено колотиться в груди.

Нет, так нельзя. Все попытки сбежать бессмысленны. Мерфи понимал, куда он должен ехать. Он присоединился к потоку автомобилей и отправился в обратный путь.

Полчаса спустя профессор остановил автомобиль у церкви и вылез из машины.

Он обрадовался тому, что стоянка уже опустела, там оставался только старенький пикап Вагонера.

Мерфи вернулся к могиле и постоял рядом с ней, глядя на бледную надгробную плиту с простой надписью.

«Когда-нибудь я принесу сюда цветы, а плита уже поблекнет, и буквы сотрутся. В трещинах начнет расти мох».

Он поднял глаза и увидел, что с противоположной стороны могилы стоит Боб Вагонер, сложив на груди руки.

— Я знал, что ты вернешься, — проговорил пастор.

Мерфи почувствовал, как что-то шевельнулось у него в груди, и понял, что ради этого он и вернулся сюда.

— Я продолжаю думать о том, что ты говорил относительно Божественного предначертания, и я… я просто не могу принять этого. Как Он мог так поступить? Почему позволил этому случиться? Если бы я погиб в Самарии или во время пожара… но Лора? Она ведь вся была проникнута верой в Создателя. Ей в голову никогда не приходили дурные мысли. Она была… почти ангелом.

Вагонер подошел к Мерфи и положил руку ему на плечо.

— Господь понимает твое горе, Майкл. И Его совсем не оскорбляют твои вопросы. Вспомни, ведь даже Его собственный Сын усомнился в Нем. — Пастор заметил, что Мерфи держит в руке маленький деревянный крестик, и сразу узнал в нем тот самый крестик, который висел на шее Лоры. — Ты держишь ответ в своей ладони, Майкл. Когда Иисус умирал на кресте, Он вопрошал Отца: «Почему Ты оставил меня?» Он чувствовал себя брошенным, как и ты сегодня. Но Господь не оставил Его. Так же, как Он не оставил и тебя. Ты должен верить Ему, Майкл. Это сложно, я знаю. Но именно сейчас, когда для нас наступили тяжелые времена, нужно как никогда раньше держаться за веру. Мы будем молиться вместе, Майкл, и Господь услышит нас.

— Услышит ли Он нас? Слышал ли Он нас, когда мы все кричали от ужаса и боли в ночь взрыва, когда — теперь я в этом совершенно уверен — взорвавшие храм почувствовали, что совершили недостаточно зла для одной ночи? Поэтому они вернулись и напали на Лору в подвале, причем сделали так, чтобы она умерла не сразу, а еще некоторое время помучилась. И даже на этом они не остановились.

Мерфи показал священнику деревянный крестик.

— И вот последнее надругательство. Злодей пробрался в какой-то момент подготовки к похоронам и разломал крестик на три кусочка. Такое впечатление, что это каким-то образом связано с поисками Змия, хотя я не могу себе представить, какая тут может быть дьявольская связь. Боб, все эти страдания для меня не понятны. Какой в них смысл? Я потерял то, что было самым драгоценным в моей жизни. И что теперь может сделать для меня Бог? — Пастор Вагонер вздохнул.

— Вполне естественно, Майкл, что в это страшное мгновение своей жизни ты задаешься таким вопросом. Скажу лишь — я много раз сталкивался с подобными вопросами прежде. Господь может сделать кое-что для тебя сейчас, перед лицом страшной трагедии и невыносимой боли, — дать тебе то, что я называю благодатью преодоления. Он дает нам силы справиться с самой страшной бедой. Силы пережить страдания и исполнить то, что Он предуготовил для нас.

Мерфи фыркнул.

— Ты полагаешь, у Бога еще есть какие-то планы на мой счет?

— Я уверен, — твердо ответил Вагонер.

— Ну, теперь мне почему-то кажется, что это меня больше не волнует.

— Послушай, Майкл. Лора была особым человеком. Но и ты тоже. Ты обладаешь исключительным мужеством, ты не боишься встретиться лицом к лицу со злом. И сейчас — я совершенно уверен — ты нужен нам всем именно для этого.

Мерфи вопросительно взглянул на священника.

— О чем ты?

— Оглянись, Майкл! Кто-то попытался уничтожить нашу церковь. Во всех значениях этого слова. Я уверен, что с момента смерти Лоры ты не включал телевизор и не читал газет, не то ты обязательно увидел бы заголовки о «евангелических террористах» и «христианах-заговорщиках». Кто-то всерьез пытается очернить нас. И пока можно сказать, что у них неплохо получается.

Мерфи задумался на мгновение. — Но что я могу сделать? Я всего лишь археолог.

— Мне кажется, у Бога есть особое предназначение для тебя. И я знаю, что стоит тебе позволить Ему, Он сам сообщит тебе, в чем оно заключается.

— Я попытаюсь, Боб. Хотя сейчас я все еще слишком зол из-за случившегося с Лорой, чтобы услышать Его.

Вагонер похлопал Мерфи по плечу.

— Я еду домой, Майкл. Но я буду в церкви завтра. Предстоит еще много поработать, прежде чем мы вернем храму его первоначальный облик. Мы должны показать, что зло не может одержать победу.

Мерфи взглянул на земляной холмик, что возвышался между ними.

— Возможно, оно уже победило, Боб.

— Ерунда, Майкл. Помни, Лора сейчас пребывает с Господом на небесах. Наверное, тебе тоже следует пойти домой. Иди домой и помолись там. Он даст то, что тебе так необходимо.

Мерфи стоял у могилы и слышал звук удаляющихся шагов Вагонера. Тени от надгробий на траве удлинялись, солнце начало опускаться за деревья. Через некоторое время на надгробие Лоры опустилась белая голубка, словно не замечая присутствия Майкла, и тихо заворковала, занявшись чисткой своих белоснежных перышек. И Мерфи вдруг почувствовал, что улыбается.

— Да благословит тебя Господь, милая, — тихо сказал Мерфи и надел крестик себе на шею.

Голубка наклонила голову, взглянула на него, а затем внезапно взлетела, запорхала над надгробными плитами и исчезла за церковью.

Мерфи посмотрел вверх в поисках того, что могло ее спугнуть. Высоко на дереве сидела крупная хищная птица и чистила когти своим большим загнутым клювом. Она издала громкий пронзительный клекот, затем лениво поднялась в воздух и, медленно взмахивая широкими крыльями, полетела в сторону лесной темноты.

Мерфи внимательно следил за ее полетом, а как только птица скрылась из виду, пошел к церкви. Он решил остаться там, понимая, что в храме он будет в одиночестве, и потому еще, что просто не мог вынести даже мысли о возвращении домой. А также потому, что, как он полагал, если Господь действительно что-то хочет сообщить ему, святое место как раз, и предназначено для общения с Богом. Мерфи устал, и многое теперь казалось ему совсем не таким простым и ясным, как раньше. Если Господь, в самом деле, хочет, чтобы Мерфи понял Его предначертание, Он должен говорить с ним громко и ясно.

48

Если бы разговор шел лицом к лицу, то один из самых могущественных людей в мире через минуту был бы мертв. Однако Когтю пришлось с холодным спокойствием выслушивать оглушительный крик представителя СЕМЕРЫХ Джона Бартоломью. Единственное, что мог себе позволить Коготь, — это царапать своим идеально заточенным ногтем взад-вперед по столу. Взад-вперед, взад-вперед… Если бы беседа продолжалась дольше двух минут, вполне возможно, он распилил бы стол пополам.

— Коготь, ведь я вам ясно сказал: не причинять никакого вреда Мерфи!

— О чем вы говорите? Я его и пальцем не тронул. Я всего лишь убил его жену.

— О, если бы у вас был хоть один нормальный ген, вы бы поняли: когда человек теряет близких, это имеет для него самые разрушительные последствия. Естественно, нам нет никакого дела до смерти его жены, но если трагедия отвлечет его от поиска двух оставшихся частей Змия, это будет означать, что вы нас очень серьезно подвели, Коготь, что вы практически сорвали всю операцию. И вот тогда даже для вас последствия могут быть катастрофическими.

— Послушайте, я убил ее исключительно по необходимости. Она мне мешала и могла меня выдать. Это был только вопрос времени. Кроме того, я буквально с ума сходил из-за того, что мне приходится слоняться без дела, наблюдать за каким-то жалким археологом и планировать взрыв в церкви, который не доставил мне никакого личного удовлетворения.

— Хочу надеяться, что мы поняли друг друга и что в подобной беседе впредь не будет нужды, Коготь.

«Попробовал бы ты то же самое сказать мне прямо в лицо, и тебе пришлось бы очень долго ждать следующего разговора», — подумал Коготь.

— Та женщина из фонда, занимающегося рукописями, заходила к Мерфи в больницу, и я слышат, как она сказала, что ей удалось расшифровать надпись на хвосте.

— Вот видите, Коготь, значит, необходимо как можно скорее заставить Мерфи вновь заняться делом. Мне почему-то кажется, что он очень скоро вернется к поискам. Как только это произойдет, сразу включайтесь в игру. Но ни в коем случае, я повторяю, ни в коем случае вы пока не должны причинять вреда Мерфи. Приближается время, когда первая часть Змия станет нашей.

— Включаться в игру — вот это мне нравится.

Мерфи запустил свою пятидесятую стрелу за день. Не целясь, просто натягивая тетиву и выпуская стрелу в сторону деревьев.

Раньше, как правило, Мерфи с большим вниманием относился к занятиям стрельбой из лука. С детских лет он был метким лучником. Иногда отдавал дань охоте, но не очень ее любил. Его настоящим увлечением была стрельба из лука по мишени, она пробуждала в Мерфи природный соревновательный дух.

Даже при том, что теперь гнев и горе затуманивали ему зрение, Мерфи, как опытный стрелок, отнюдь не пренебрегал необходимыми правилами любимого вида спорта. На левую руку он надел специальный пластиковый протектор, затем из колчана, висевшего на поясе, извлек стрелу. Медленным движением натянул тетиву ламинированного пластикового лука. При полном натяжении система нитей и сложных блоков начинала с невероятной силой давить на кончики пальцев. Нужно только сделать выдох, отпустить тетиву, и стрела полетит к цели со скоростью триста тридцать футов в секунду, подобно снаряду с лазерным управлением.

Однако сегодня из-за слез, внезапно поливших из глаз, гнева, клокотавшего в сердце, и все еще дававшей себя знать боли в плече стрелы хаотически разлетались среди деревьев.

Человек, известный под именем Коготь, неусыпно и постоянно следивший за Мерфи, наблюдал за ним в бинокль с расстояния в несколько сотен ярдов. Помня о предупреждении СЕМЕРЫХ относительно археолога, он понимал, что сегодня противник для него недоступен. Неспособный пустить свой талант убийцы в дело, Коготь не без удивления отмечал, что с восторгом созерцает силу, которую сейчас демонстрировал Мерфи. Физическую силу, конечно, натренированность мышц и великолепную координацию, которая необходима для стрельбы из лука в принципе, даже для столь хаотичной, как сегодня, а отнюдь не силу характера Мерфи, ибо Коготь, лишенный дара понимания и сочувствия, не мог оценить ни ее, ни того, как измучен Мерфи своим горем.

Коготь несколько отвлекся от созерцания лучника, когда донеслись чьи-то шаги. Кто-то приближался к стрелявшему. Через мгновение он услышал мужской голос, однако видел пока все еще только Мерфи. На пару секунд Когтю показалось даже, что обезумевший от горя археолог начал кричать на самого себя.

— И ты называешь это стрельбой из лука, Мерфи? Мне приходилось видеть слепых, стрелявших лучше, чем ты.

С такими словами из чащи вышел и направился к Мерфи Леви Абраме.

— Леви, уходи. Пожалуйста.

— Не могу. Меня послал медведь Смоки, чтобы защитить деревья. При том остервенении, с каким ты сейчас пускаешь стрелы в деревья, ты способен погубить их больше, чем страшный лесной пожар.

— Леви, предупреждаю, я не в настроении. Оставь меня в покое.

— Не могу, Мерфи. Я пришел сюда не ради увеселительной прогулки по лесу — если после твоей стрельбы от этого леса хоть что-то останется. И я говорю с тобой начистоту. То, что случилось с Лорой, ужасно. Я вполне представляю и разделяю боль, которую ты сейчас испытываешь.

Мерфи не обращал ни малейшего внимания на его слова и продолжал стрелять по деревьям, словно автомат. Правда, в колчане у него осталось совсем немного стрел.

— Мерфи, для меня сочувствие — не просто работа воображения. Когда пять лет назад в Тель-Авиве во время взрыва в автобусе погибли моя первая жена и дочь, я думал, что не переживу этого. Но я тогда схватился не за лук со стрелами, а за настоящее оружие, за рекордно короткое время, влив в себя целую кварту виски. Это было в первый вечер после трагедии. Мне потребовалось шесть месяцев, чтобы по-настоящему взять себя в руки. И знаешь, что я хочу тебе сказать?

Мерфи выпустил последнюю стрелу. Впервые за целый день она угодила в самый центр дерева, того дерева, рядом с которым стоял Леви. Мерфи отшвырнул в сторону лук и злобно уставился на Леви.

— Что же?

— Это были шесть впустую потраченных месяцев. Я позволил арабским собакам одержать надо мной победу. Позволил их мерзким, грязным, кровавым рукам, рукам убийц, вырвать у меня бесконечно дорогие воспоминания о горячо любимых жене и дочери и превратить их в воспоминания о жертвах. Ты же не хочешь, чтобы то же самое произошло с Лорой? Она достойна лучшего. И ты тоже, друг мой.

Мерфи отвернулся. Слезы перестали литься у него из глаз.

— Леви, я не понимаю, зачем… — Леви обнял Мерфи.

— Я тоже не понимаю. Сам я не специалист, но отыскал для тебя двух настоящих специалистов и знаю: они сумеют помочь тебе вернуться к нормальной жизни. Я беседовал с вашим пастором Бобом. Как христианин, ты должен верить в воскресение, в жизнь после смерти, в то, что ты когда-нибудь снова — и тогда уже навеки — воссоединишься с Лорой. Ты должен с нетерпением ожидать этого момента, и в ожидании тебя поддержит твоя вера. А тем временем ты просто обязан вернуться к работе! Ты ведь прекрасно знаешь, что именно этого хотела бы от тебя и Лора. Я не собираюсь делать вид, будто понимаю и разделяю твою веру, но знаю, что ты сам в это твердо веришь, и пришло время перейти от слов к делу. Во-вторых, Мерфи, я беседовал с Исидой Макдоналд. Она готова передать тебе перевод надписи на хвосте Змия. А я организовал для тебя билет на самолет до Вашингтона на сегодня.

Мерфи поднял лук. Потом обнял Леви и крепко прижал к себе.

— Леви, спасибо, дружище. Из тебя выйдет превосходный христианин, если ты когда-нибудь решишь принять нашу веру. Знаешь, я молюсь о том, чтобы тебе и в самом деле пришла в голову такая мысль. Я обязательно полечу на твоем самолете, но прежде я должен сделать остановку.

Коготь наблюдал за тем, как двое мужчин пошли через лес. Хорошо, подумал он. Теперь он тоже может включаться в игру. И отправляться в Вашингтон.

49

Небритый, забрызганный грязью, усталый Мерфи медленно, но целенаправленно прошел к церковной кафедре.

Преподобный Вагонер протянул руку для приветствия.

— Пастор, можно мне сказать несколько слов членам нашей общины?

— Ну конечно, Майкл.

— Друзья, многие из вас — мои настоящие друзья. И мне кажется, что по-настоящему начинаешь понимать значение и важность этого слова только в минуты горя. Со времени смерти Лоры мне не очень хотелось общаться с людьми. Я думаю, потому, что она пала жертвой какого-то печального исключения из человеческого рода, какого-то воплощенного зла. И я не мог его остановить. Поэтому мне и не хотелось быть среди людей. Мне было стыдно. Но хуже всего то, что мне не хотелось быть и рядом с Богом, так как я был зол на Него и пытался свалить на Него всю вину. Трудно жить в состоянии богооставленности и полной растерянности… Однако теперь я понял, что у Бога есть для меня свой план, какими бы болезненными ни были отдельные его части.

Мне кажется, я начал понимать это, когда мне принесли кусок Моисеева Медного змия в больницу. Тот самый кусок, который мы с Лорой отыскали во время нашего последнего совместного путешествия. На какое-то мгновение я чуть было не поддался соблазну оставить веру в Господа и возложить все свои надежды и упования на это ложное изображение.

Но сегодня утром я понял, что Змий есть знак для меня никогда и ни при каких обстоятельствах не отрекаться от своей веры в Господа, напротив, каждым новым шагом подкреплять ее. И я почти уверен, что пастор Боб именно об этом и собирался говорить в своей проповеди в тот страшный вечер нашей трагедии. Мне помог приблизиться к пониманию того, о чем я сейчас говорю, мой израильский друг Леви Абраме, что, как я полагаю, является дополнительным свидетельством того, что, если наши сердца открыты, добрый совет и наставления могут прийти из самых разных источников.

И вот теперь, перед лицом величайшей трагедии в моей жизни и самой сложной загадки, утраты близкого человека, моя вера подвергается тяжелейшему испытанию, так же, как в случае с Моисеем и его Змием. Но я никогда не отвернусь от моего Господа. Как и у Моисея в момент создания им Змия, у меня есть обязательство, которое я должен выполнить, мой долг, мое служение.

Потому сегодня я хочу заявить вам, друзья мои во Христе, что всегда и во всем буду доверять нашему Господу и сохраню веру в то, что у Него есть для меня особое предначертание, даже в минуты горя и отчаяния. Поддерживаемый Его силой и собственной надеждой, я смогу преодолеть самую страшную беду в своей жизни и вернуться к работе. Спасибо вам за ваши молитвы и за то, что вы позволили мне сейчас излить душу перед вами. Теперь же я отправляюсь на поиски двух других частей Медного змия. Ибо именно этого хотят от меня Господь и Лора.

50

То был мучительный день, так как горе в нем смешалось с радостью. Шэри, как обычно, сидела у постели Пола, все еще пребывавшего в коме, и вдруг заметила, что он пошевелился, а затем открыл глаза. Пол был очень слаб, но уже мог говорить и не демонстрировал никаких особых последствий своего довольно длительного пребывания в бессознательном состоянии. Ему даже удалось улыбнуться.

В палату влетели врачи и сестры и сразу же приступили к всякого рода анализам, попросив Шэри удалиться.

В вестибюле больницы ее ожидал агент ФБР Бейнс. Новости, которые он сообщил Шэри, были ужасны, один из самых страшных ее кошмаров стал реальностью, но одновременно принес и некоторое облегчение. С помощью тестов, проведенных ФБР, наконец-то удалось установить личность последней жертвы взрыва в церкви, которая все это время оставалась неопознанной. Останки находились в таком жутком состоянии, что даже на анализ ДНК было мало надежды. Тем не менее, эксперты ФБР совершенно точно установили, что этим человеком был ее брат Чак. Теперь они пришли к выводу, что Чак и привел в действие бомбу, висевшую у него на поясе.

Шэри не видела Чака с утра той самой среды, когда произошел взрыв в церкви, и, естественно, очень беспокоилась по поводу его исчезновения. Она даже не исключала вероятности того, что он мог быть каким-то образом вовлечен в историю со взрывом, хотя и принадлежал к числу самых равнодушных к религии и политике людей из всех, которых она когда-либо встречала. Как ни странно, Шэри больше склонялась к мысли, что Чак отправился на поиски приключений со своим новым дружком.

Теперь все окончательно прояснилось, и слезы сами собой заструились по ее щекам. Чего он хотел добиться, подрывая церковь?.. Нет, наверняка Чака толкнул на подобную варварскую и совершенно бессмысленную акцию его подозрительный дружок. Шэри собралась с духом и приготовилась отвечать на обойму вопросов, которые, как она предполагала, заготовил для нее агент Бейнс. К ее удивлению, на сей раз, он был необычайно вежлив.

— Мисс Нельсон, примите мои соболезнования по поводу утраты. У меня есть к вам множество вопросов относительно того, как и почему вашему брату захотелось взорвать церковь. Но если вам сейчас сложно отвечать на них, мы, конечно же, можем подождать.

Шэри оглянулась на двери палаты, из которой только что вышла, на вбегавших туда медиков, занимавшихся сейчас с Полом, и ей стало сразу же легче на душе. Впрочем, наверное, ее не пустят к нему еще в течение нескольких часов.

Девушка повернулась к агенту Бейнсу.

— Нет, давайте приступим прямо сейчас. Надо же когда-нибудь покончить с этой трагедией и все расставить по местам.

Очень скоро стало ясно, что Чак тоже был скорее жертвой, нежели коварным вдохновителем теракта в храме. На основе изучения уголовного прошлого Чака ФБР пришло к выводу, что у него не было ни достаточного опыта, ни ума для работы со взрывными устройствами, а Шэри подчеркивала полное отсутствие у него интереса к религии, даже если в подвале храма на самом деле располагалась фабрика по производству взрывных устройств, организованная религиозными фанатиками. Правда, и ФБР, проведя более тщательный обыск, допросы и изучение найденных материалов, уже практически отказалось от своей первоначальной версии.

Через час агент Бейнс отвез Шэри в больницу на своей машине.

— Я уже почти начал жалеть, что вы не та группка религиозных фанатиков, которой вас пытается представить пресса. Вся история все больше начинает напоминать хорошо продуманную попытку очернить представителей евангельского христианства, как было в случае с выходкой в ООН. С какой целью, помимо простого нарушения общественного спокойствия, мы пока не знаем. Но, несомненно, выясним это, и злоумышленники от нас не уйдут.

— Надеюсь, агент Бейнс. Мы все с радостью удалимся с этой никому не нужной авансцены, на которую нас кто-то насильно вытолкнул только ради того, чтобы причинить боль невинным людям и ввести верующих христиан в серьезное искушение.

Когда Шэри вернулась в больничную палату Пола, она с радостью обнаружила, что врачи уже ушли. Однако Пол был не один. Рядом с его кроватью сидел изысканного вида мужчина в очень дорогом костюме и шепотом говорил ему что-то очень серьезное.

— Привет, Пол.

Пол улыбнулся, увидев входящую в палату Шэри.

— О, Шэри, как здорово, что ты вернулась. Это Шейн Баррингтон, тот самый Шейн Баррингтон. Он сам пришел навестить меня в больнице, представляешь?

— Здравствуйте, мисс Нельсон. Пол как раз рассказывал мне, как много вы для него сделали. Сколько трагедий пережил этот молодой человек за какой-нибудь год!

В Баррингтоне было что-то такое, что заставило Шэри сделать шаг назад и насторожиться.

— Да, мистер Баррингтон. Но простите меня за несколько бестактный вопрос… что в жизни Пола могло заинтересовать столь богатого и могущественного человека?

Пол, и без того бледный, от вопроса Шэри побледнел еще больше.

— Шэри, зачем ты грубишь мистеру Баррингтону?

— О, я вовсе не воспринимаю это как грубость, Пол. Я недавно сам пережил страшную трагедию в семье, из-за которой лишился единственного сына. Услышав о взрыве в церкви и о том, что случилось с профессором Мерфи и с вами, я почувствовал, что мне необходимо разыскать вас и предложить свою помощь. Именно об этом я говорил во время пресс-конференции. Я стремлюсь помогать жертвам и бороться с преступностью, под какими бы благочестивыми масками она ни скрывалась.

Пол улыбнулся:

— Как любезно с вашей стороны, сэр, что вы нашли время посетить меня.

Баррингтон похлопал Пола по плечу.

— Впрочем, я приехал сюда не для светской болтовни. Мои сотрудники внимательно изучили вашу биографию, и она напомнила мне биографию моего сына. Я задумался о том будущем, которое у него отняли, и о… — мне крайне неприятно говорить об этом — и о возможностях, не реализованных им из-за моей невнимательности к нему и его воспитанию. — Баррингтон вытащил из кармана конверт. — Поэтому я взял на себя смелость учредить в Престонском университете особую стипендию от «Баррингтон комьюникейшнс» специально для вас, Пол. Теперь у вас не будет никаких проблем на протяжении всего периода обучения.

Глаза Пола наполнились слезами благодарности. У Шэри, напротив, мистер Баррингтон и его неожиданный интерес к Полу вызывали только подозрения. День для нее был явно перенасыщен событиями.

51

Навуходоносор стоял на верхней части крепостной стены, окружавшей дворец, а весенний ветер с реки лениво шевелил царские одежды, принося с собой дыхание новой жизни. Как загадочны пути разума человеческого, размышлял царь. Всего несколько месяцев назад он так страшно страдал из-за сна о громадной статуе и из-за своей неспособности вспомнить хоть малейшую подробность сна превратился в истерическое ничтожество. Потом раб-еврей по имени Даниил пересказал ему сон, и с тех пор каждую ночь он видит во сне эту статую. Каждую ночь его посещают невыносимо яркие и потрясающе правдоподобные видения, от которых он просыпается не смущенным и опустошенным, как раньше, а преисполненным невиданной энергии и стремления действовать.

С тех самых пор, как Даниил раскрыл ему значение сна: что в мировой истории никогда не будет империи более могущественной, чем Вавилонская, и более великого правителя, чем Навуходоносор, царь царей, — он ощутил прилив новых сил, опьяняющее, неистовое чувство почти сверхчеловеческого могущества. Теперь никто и ничто не сможет устоять перед ним. Все народы и племена от далеких гор, где восходит солнце, до неизвестных берегов, где оно опускается в подземный мир, должны признать его власть над собой, должны преклониться перед царским величием и ощутить тяжесть его пяты.

Взглянув на обширную долину, простиравшуюся у подножия крепости, царь увидел множество подданных, гнувших спины под горячим весенним солнцем. Сотни, тысячи тружеников тащили веревки, поднимали громадные бревна, копошились подобно муравьям на иссушенной жарой земле. Даже на огромном расстоянии царь слышал свист бича, чувствовал боль от кожаных плетей, врезавшихся в плоть нерасторопного раба. А ведь его надсмотрщики умели доводить этих несчастных до полного изнеможения.

Ему показалось, или на самом деле весенний ветерок принес с собой запах человеческого пота? Его жена Амитис наполнила свои сады всеми возможными цветами и растениями, напоминавшими ей родную Персию. И царь часто прогуливался там, вдыхая густой аромат. Но даже у самых экзотических из ее цветов аромат не был так сладок, как запах этого пота, пота людей, умирающих исключительно ради прославления его имени.

Когда же солнце поднялось еще выше и воздух начал дрожать от подступающего полуденного жара, царь перевел взгляд с равнины, кишащей толпами рабов, на массивное сооружение, находившееся в ее центре. Оно напоминало распростертого на земле великана, словно паутиной опутанного множеством веревок. Но путы предназначались не для того, чтобы связать его, а, напротив, чтобы поднять. И когда царь услышал, что крики надсмотрщиков и звуки бичей стали громче, он понял: статуя вот-вот займет положенное ей место. Его сон наконец-то становился реальностью.

Исполинская фигура продолжала лежать неподвижно. И на какое-то жуткое мгновение царю в голову пришла страшная мысль: неужели его инженеры допустили какие-то просчеты и подобную громаду просто невозможно поднять с земли, сколько бы рабов ни было в вашем распоряжении? Ибо, вне всякого сомнения, никто доселе не осмеливался предпринимать ничего подобного и даже помыслить не мог о таком.

И тут надрывный скрип тысяч футов крученой пеньки, сливавшийся с истошными воплями рабов, чьи мышцы напрягались сверх человеческих возможностей, уступил место более глухому и громкому звуку статуи, поднимающейся из пыли и медленно, но неуклонно восстающей к своему будущему величию. В страхе открыл царь рот, не в силах отделаться от ощущения, что статуя ожила и теперь приближается к нему.

Раздались крики ужаса и боли — несколько канатов, привязанных к громадному торсу статуи, оборвались, и десятки рабочих, корчась и оглашая долину воплями, рухнули на землю. Огромная фигура, казалось, застыла в нерешительности. Навуходоносор сжал зубы и, как ему почудилось, одним усилием воли заставил ее продолжить движение. И вот фигура вновь подалась вперед и в последнем невероятном усилии, оглашая окрестности грохотом, заняла свое место. Одновременно к небу поднялось облако желтой пыли.

Навуходоносор не слышал криков тысяч людей, были ли то крики боли из-за разорванных мышц и связок или возгласы радости и облегчения оттого, что немыслимая пытка, наконец окончена. Он слышал лишь бешеный стук собственного сердца и хриплое дыхание, вырывавшееся из груди. Царь хватался за край стены и судорожно глотал воздух. Медленно, очень и очень медленно пыль, облекавшая статую, начала рассеиваться под дуновениями ветра, и перед Навуходоносором предстало во всем величии и красоте главное творение его жизни.

И тут, словно кто-то поднес факел к котлу, наполненному маслом посреди кромешной тьмы: лучи солнца коснулись широкого лба статуи, и ее колоссальная голова озарилась золотым светом. Прикрыв глаза от ослепительного зрелища, Навуходоносор издал судорожные рыдания восторга — теперь вся статуя предстала перед ним, вырвавшись из клубов густой пыли. Сначала это были грудь и руки из серебра, затем чрево и чресла из бронзы и, наконец, ноги из железа, попирающие горы сломанных лесов и окровавленных тел.

Возвышаясь на девяносто локтей, мощная и грозная фигура нависала над Вавилоном подобно жестокому и неумолимому божеству.

Когда глаза царя немного привыкли к ослепительному сиянию, он смог получше рассмотреть черты золотого лица. Концы широких губ были опущены вниз в подобии мстительной ухмылки кровожадного чудовища, пустые глазницы излучали свирепость зверя.

И, огласив долину смехом восторга и удовлетворения, Навуходоносор узнал в лице статуи собственное лицо.

52

Бронзовая чешуя загадочно мерцала при свете галогенных ламп. Бросив последний взгляд на сокровище, Исида опустила хвост Змия в нейлоновый пакет. Затем сняла с шеи карточку с лазерным кодом и вставила ее в тяжелую стальную дверь, которая с тихим шипением открылась. Внутри серые металлические полки были почти пусты. Насколько Исиде было известно, лишь в одном сейфе хранилось бесценное ожерелье из Трои, а в двух стальных футлярах находились папирусы из недавно обнаруженной гробницы египетской принцессы Третьей династии. Исида поставила пакет между футлярами и плотно закрыла дверь.

— Похоже на Форт-Нокс, — сказала она. — Не могу представить, как кто-то мог бы проникнуть сюда без специального разрешения. И даже если ему удастся миновать все системы слежения, охрану и остальное, у него на пути будет вот это. — Она постучала костяшками пальцев по двери. — Должна вам признаться, у меня иногда бывают кошмары, в которых я вижу себя запертой в этой комнате. И когда, наконец, дверь открывают, здесь находят лишь старую высушенную мумию, — с содроганием подвела Исида итог сказанному.

— Полагаю, в этом заключалось бы особое, вполне справедливое воздаяние, не так ли? — заметил Мерфи.

— Простите?

— Превратиться в древний артефакт. — Она фыркнула:

— Ну, если бы я была археологом, то, возможно, и так. Мне кажется, это вам следует быть предельно осторожным. — Она поморщилась и приложила руку ко лбу. — О, извините…

Мерфи сжал ей руку.

— Давайте расставим все точки над i. Не надо переживать из-за каждого слова. Не стоит беспокоиться по поводу того, что из-за случайных упоминаний о смерти у меня начнется нервный припадок. Вы можете даже говорить о Лоре, если вам хочется.

Исида с облегчением вздохнула:

— Хорошо. Мне бы этого очень хотелось, то есть я действительно хочу поговорить о Лоре.

Она подошла к двери в стене, представлявшей собой сплошную решетку, и открыла ее с помощью своего лазерного ключа. Когда дверь за ними закрылась, Мерфи взглянул на металлическую пластину с надписью: «МЕСТО СПЕЦИАЛЬНОГО ХРАНЕНИЯ. ВХОД ПОСТОРОННИМ СТРОГО ВОСПРЕЩЕН». Он заметил, что Исида исчезла за углом, и поспешил за ней. Мерфи уже успел понять, что сам никогда не найдет дорогу назад из этого жуткого подземного лабиринта.

— Хранилище проектировалось тем же человеком, что и пирамида Аннахериба?

— Та, что знаменита своими тупиками и ложными коридорами? Как ее называют, «Лабиринт забвения»? — Исида рассмеялась. — Неудивительно.

После длительных переходов она попала к лестнице, которая поднималась к двери, к удивлению Мерфи, выходившей прямо на автомобильную стоянку для сотрудников. Исида заметила, что Мерфи смотрит на будку для охраны, располагавшуюся с одной стороны от входа.

— По одной такой будке есть у каждого входа, — сказала она. — Охранники поддерживают радиосвязь с центральным постом в главном здании. Там ведется постоянное отслеживание через сложную систему мониторов и других электронных устройств.

— Хорошо, и куда мы идем?

— Боюсь, я не разбираюсь в местных ресторанах. Я редко там обедаю. Обычно обхожусь пиццей за своим рабочим столом.

— А вечерами? — Вопрос смутил Исиду.

— То же самое.

— И тоже пицца?

— Почему бы и нет? Чистые углеводы. Минимум калорий. Могла бы стать национальным шотландским блюдом.

— Что ж, в таком случае пицца, и только пицца. — Исида смущенно поджала губы.

— Полагаю, сегодня можно было бы выбрать что-нибудь получше. Как насчет еще одного национального шотландского блюда — карри?

— Все горячее вполне уместно.

— Но вы можете пожалеть об этом, — сказала она, беря его под руку.

На такси они проехали по Двенадцатой улице — одному из нескольких районов в центре города длиной в три мили, заполненному парками, памятниками и правительственными зданиями. Выехали на поверхность на Е-стрит и через какое-то время уже мчались в направлении Чайнатауна.

«Звезда Индии», приютившаяся между закусочной «У Йипа» и «Нефритовым дворцом», была сумрачна и почти пуста. Потягивая чай и закусывая чечевичными лепешками, ученые просматривали меню, а в это время где-то в глубине ресторана звучали мелодии из последних индийских фильмов. Наконец Исида остановила свой выбор на виндалу из креветок, а Мерфи признал поражение, заказав бхуну из курицы.

— Ну-с, расскажите мне о надписи.

— А мне уже начало казаться, что вы никогда не спросите. — Исида расчистила немного места на столе, затем извлекла из сумочки основательно помятый листок бумаги и расправила его. — Ну и задачку вы мне задали! Наверное, самый сложный текст на халдейском, с которым я когда-либо сталкивалась. Однако после вашего звонка я подумала, что все-таки одолела его. По крайней мере, самые сложные места. Теперь я думаю, что вы были правы: верховный жрец Даккури, создавая эту головоломку, лукавил и старался запутать читателя. С одной стороны, он хотел, чтобы читающий текст понял, как найти остальные части Змия, а с другой — стремился к тому, чтобы ими не завладели непосвященные. Поэтому Даккури облек свои объяснения таким густым туманом из причудливых метафор, что сквозь него очень сложно пробраться к истине. Создается впечатление, что суть послания, словно жемчужина, заключена в плотную раковину особого шифра.

— И кто же такие эти «непосвященные»?

— Трудно сказать. Нам известно, что Навуходоносор приказал Даккури избавиться от Змия вместе со всеми другими идолами. Логично предположить, что если бы кто-то, сохранявший верность правителю, обнаружил, где Даккури прячет Змия, он, повинуясь приказу царя, уничтожил бы его. В этом случае и самому Даккури не поздоровилось бы.

— Да, по-видимому. Ну а кто же тогда «посвященные»? Кто, по мнению Даккури, должен был обнаружить Змия?

— Хороший вопрос. — Исида пальцем пробежала по строкам надписи, пока не нашла нужного места. — Вот заклинание. Нечто подобное можно обнаружить во многих древних текстах. Что-то вроде «только чистые сердцем смогут найти то, что они ищут».

— В переводе на современный язык — «хорошие парни».

— Я сказала, нечто подобное. На самом деле вместо слова «чистые» подставлено другое слово, что практически лишает фразу смысла. Буквальный перевод звучит примерно следующим образом: «только темные сердцем» или «только с тьмою в сердцах». — Она улыбнулась. — Так что, боюсь, шансов у вас совсем немного.

— Вас это, наверное, удивит, — возразил Мерфи, — но в данный момент мое сердце переполнено тьмой.

Исида взглянула на него и прикусила губу. Мерфи кивком указал на листок бумаги, который она держала в руках.

— Продолжайте. Что еще он там пишет?

— Здесь есть обращения и к ряду других, менее известных вавилонских богов. И вот, наверное, очень важный кусок. — Она указала на абзац. — «Части священного Змия разбросаны далеко друг от друга, но, несмотря на это, соединены между собой. И тот, кто оказался достаточно мудр…» — все-таки мне кажется, что «лукавый» более точно передает смысл этого халдейского слова, — «…и отыскал первую часть, уже держит в руках и вторую. Найди третью — и тайна возвратится». Последняя часть предложения, откровенно говоря, полностью поставила меня в тупик. Я до сих пор не уверена, что перевела правильно. Но кроме «тайны», не вижу других способов перевода этого слова.

— Тайна… — повторил Мерфи. — Что ж, все понятно. То, что он говорит, фактически сводится к одному: на каждой части Змия имеется надпись, сообщающая, где можно отыскать следующую часть.

— Полагаю, вы правы. — Мерфи улыбнулся:

— Итак… где же вторая часть? — Исида перевернула листок.

— Об этом в самом конце. Как мне представляется, жрец исходил из того, что если в расшифровке его рукописи вы зайдете так далеко, значит, вы определенно «его человек». Ну вот. «Обратись к пустыне, и хозяин Эригаля возьмет тебя за левую руку…»

— И что это значит?

— Эригаль — весьма незначительное вавилонское божество. Многие специалисты по древневавилонской мифологии вообще не включают его в свои работы. Однако мой отец был гораздо более основательным исследователем, чем большинство его коллег, — произнесла Исида с гордостью, — и я отыскала это имя в одной из его старых записных книжек. В функции Эригаля входило выполнение всякого рода мелких услуг для Шамаша, главного вавилонского бога, подобного Зевсу или Одину. Правда, главному только среди мужских божеств. Я не могла понять, к чему клонит Даккури, до тех пор, пока не вспомнила, что Шамаш изначально был солнечным божеством.

— И что?

— А то, что «хозяин Эригаля» — Шамаш, берущий вас за руку, — может означать восходящее солнце.

— И если он берет вас за левую руку, это значит, что вы должны стоять лицом к югу.

— Верно.

— И если вы стоите рядом с Вавилоном лицом к югу, значит, вы смотрите в направлении… Саудовской Аравии.

— «Пустыни».

Появился официант в ослепительно белой рубашке и черной бабочке и поставил перед ними тарелки. Исида тут же убрала со стола свой листок. Вдохнув пряный аромат кушаний, Мерфи внезапно понял, насколько проголодался. Но он не мог начать есть, пока не получил ответ на главный вопрос.

— Но это же громадная пустыня. В ней легко затеряться целой армии, не говоря уже о куске бронзы длиною в фут.

— Здесь Даккури несколько более конкретен, — ответила Исида с некоторым раздражением, словно Мерфи критиковал ее лично. — Далее он пишет: «…по прошествии двадцати дней ищущий утолит свою жажду. И под ногами своими найдет то, что ищет».

Мерфи взглянул на нее непонимающим взглядом.

— Неужели не ясно? По-видимому, он говорит об оазисе. В двадцати днях пути к югу от Вавилона.

Исида торжествующе скрестила руки на груди. Мерфи улыбнулся:

— У этого места есть какое-то название?

— Есть, — сказала Исида, и на ее лице отразилось некоторое разочарование. — В этом-то и вся проблема. У него есть название. И население примерно в один миллион жителей. Если вторая часть Змия находится под Тар-Казиром, вам придется разрыть весь этот современный город, чтобы отыскать ее.

— Я вам очень признателен за все, что вы сделали. — Мерфи сидел в кабинете Исиды, больше походившем на место страшного погрома, и чувствовал себя в нем вполне уютно. — Жаль, что не смогу отплатить вам такой же услугой. О вашей поездке в Тар-Казир не может быть и речи. Поэтому на какое-то время я оставлю у вас в фонде хвост Змия для лучшей сохранности, а затем займусь организацией экспедиции на Ближний Восток для поиска оставшихся частей. Сам. Один.

— А что, если вы действительно найдете вторую часть Змия в Тар-Казире? — спросила Исида. — Я вам понадоблюсь для перевода надписи на ней. Я ведь единственный человек, кто способен это сделать.

Исида чувствовала, что ее голос становится все более пронзительным по мере того, как растет раздражение, но это ее не заботило.

— Вы показали мне логику толкования надписи на хвосте. Мне кажется, я очень многое понял. А если где-нибудь застряну, обязательно обращусь к вам за помощью.

Исида презрительно фыркнула:

— Ха! Вы даже не знаете толком, с чего начать. Не думаю, что вы сумеете отличить клинописный значок от дыры в земле. Однако принимая во внимание то, что вы археолог, а я филолог, подобная путаница вполне оправданна, не так ли?

Мерфи вздохнул:

— Послушайте, я не понимаю, почему вы придаете этому такое значение? Вы же никогда не занимались полевыми исследованиями.

На самом деле Исида тоже не до конца себя понимала. За всю её жизнь ближе всего к полевым исследованиям были бесконечные попытки вытащить книги или бумаги из-под густых слоев пыли в собственном кабинете. Теперь же она сама вызывалась отправиться на другой конец земли в совершенно авантюрное путешествие в поисках артефакта, который если и не является чем-то в прямом смысле слова проклятым, то, по крайней мере, обладает какой-то неприятной и опасной аурой.

Исида сделала глубокий вдох и попыталась сосредоточиться на том сложном водовороте эмоций, который бурлил у нее в душе.

— Я уверена, что вы проявляете ко мне рыцарские чувства и всякую подобную чушь. Но мне бы хотелось, чтобы вы все-таки признали: в поисках частей Змия я непременно вам понадоблюсь.

Мерфи стоял, плотно сжав губы.

— Вы полагаете, что я просто слабая женщина, которая провела всю свою жизнь, зарывшись в древние фолианты. — Исида заметила, что рот Мерфи искривляется в некоем подобии улыбки. — И возможно, вы правы. Но я решила, что пришло время стряхнуть старую паутину. Пришло время показать миру: мой отец был не единственным доктором Макдоналдом, способным пойти на настоящий риск ради научного открытия.

Мерфи едва удержался и не произнес вслух: «Ну и вспомните, чем это для него закончилось».

— Вы очень упрямая женщина, да?

— Да, упрямая и… изобретательная. Вчера я взяла на себя смелость побеседовать с председателем нашего фонда. Он согласился на то, чтобы фонд предоставил для экспедиции свой самолет — я имею в виду, естественно, нашу экспедицию — и полностью ее профинансировал за право выставить Медного змия здесь, в музее фонда. То есть предполагается, что в ходе экспедиции мы найдем тело и голову Змия и привезем их сюда, в Америку.

— Исида, вы очень многое сделали для организации финансирования экспедиции еще до того, как я согласился на то, чтобы вы вообще что-то организовывали. — Мерфи глубоко и устало вздохнул. — В любом случае я вам очень признателен, так как совсем не уверен, что мне удалось бы добраться до Тар-Казира, если бы не щедрые пожертвования вашего фонда.

Исида всматривалась в лицо Мерфи, нервно ожидая его решения.

— Хорошо, — улыбнулся, наконец, Мерфи. — Мы едем в Тар-Казир. Но если возникнут серьезные трудности, я сажаю вас на первый же самолет, летящий в Америку. Согласны?

54

В день, когда Исида Макдоналд и Майкл Мерфи вылетели на Ближний Восток, охранник в своей будке у входа в здание фонда не обратил внимания на пару сапсанов, что вдруг появились из черного фургона, оставленного кем-то на стоянке, и расположились на его крыше. Работа охранника состояла в том, чтобы в течение длительного периода времени всматриваться в экраны мониторов, на которых крайне редко происходило что-то такое, что могло привлечь его внимание, поэтому неудивительно, что к концу дня с наступлением сумерек из-за нескончаемого просмотра однообразной картинки на экране его реакция сильно притупилась.

Если бы охранник заметил соколов, он просто восхитился бы их изящными темными очертаниями, их классическим полетом по спирали вверх, в небо, в восходящих потоках теплого воздуха, поднимавшихся от раскаленного солнцем асфальта, которые птицы умело, использовали в качестве своеобразного незримого трамплина. Будь охранник птицеловом, он сразу же безошибочно узнал бы соколов и, конечно же, улыбнулся бы про себя, приветствуя не столь уж частое явление свободной и совершенной красоты дикой природы в таком крупном городе.

Сапсаны в каком-то смысле были ее символом, и нет ничего удивительного в том, что человеческая ненасытная алчность изгнала их из многих мест привычного обитания. Тем не менее, они удивительно хорошо приспособились к жизни в центре самых современных и густонаселенных городов. В естественных условиях сапсаны обычно селятся на высоких скалах и питаются более мелкими пернатыми. В городах же скалы им заменили небоскребы, а разнообразную дичь долин — многочисленные голуби.

Возможно, в эти минуты охранник пребывал в созерцательном настроении и размышлял о том времени, когда жители оставят города, так как мир будет повержен в нескончаемые конфликты и хаос, а опустевшие небоскребы достанутся стервятникам.

Единственное, чего охранник в те минуты никак не мог предположить, — что через несколько мгновений одна из этих птиц убьет его.

Второй охранник, находившийся в будке у той двери, из которой вышли Мерфи и Исида, также не чувствовал опасности. В момент, когда обе птицы достигли верхней точки своего полета на высоте примерно тысячи футов над землей, охранник в десятый раз прокручивал в голове самый больной для него вопрос. Получаемое им жалованье не могло покрыть долги в казино, не говоря уже о содержании жены, которая, казалось, сваливала всю вину за то, что время делает с ее фигурой и лицом, исключительно на мужа, а злобу вымещала на его же кредитных карточках.

И при всем том он ведь охранник, в самом прямом смысле слова сидящий на золотой жиле. Золотой жиле, от которой у него есть ключ — или, по крайней мере, один из множества ключей. Где-то в глубинах сознания он, конечно, прекрасно понимал: чтобы использовать имеющийся доступ к ценностям, нужен человек не с его скудным умом и более чем скромной изобретательностью. Тем не менее, так же, как многие по старой привычке монотонно жуют табак или неизвестно зачем строгают палочку, охранник день за днем пережевывал эту совершенно бесперспективную мысль. И в ней находил свое главное развлечение.

Предаваясь подобным мыслям, он совсем расслабился, и тут более крупная из двух птиц — самка — на мгновение замерла в воздухе, устремив взгляд на высокую человеческую фигуру, стоящую внизу среди автомобилей на расстоянии тысячи футов от нее. Человек был одет с ног до головы в черное, и для невнимательного взгляда, брошенного на стоянку со стороны, мог легко слиться с множеством предвечерних теней. Но для сокола он был подобен маяку. Отчасти благодаря невероятно острому зрению птицы, отчасти же потому, что она очень хорошо его знала.

И знала, чего он ждет от нее.

Мужчина поднял над головой перчатку сокольничего. Прохожему могло бы показаться, что он просто ловит такси. Правда, странноватое занятие для человека, находящегося посередине автостоянки. На самом же деле он занимался чем-то значительно более странным.

Он призывал смерть, парившую в воздухе.

Коготь взглянул вверх и увидел едва различимую черную точку на фоне нежно-розового неба. Казалось, птица там, высоко, отыскала какой-то незримый нашест и теперь с нетерпением взирает с него. Ей хотелось, чтобы Коготь поскорее перерезал невидимую нить, что сдерживала ее, и освободил для выполнения страшной миссии.

Резко опустив перчатку вниз, он сделал то, чего от него ждала птица. Увидев жест Когтя, она мгновенно развернулась, устремила взгляд на цель и прижала крылья к телу. Сила притяжения сделала за нее остальное.

Сокол, падающий с такой высоты, развивает скорость почти до двухсот миль в час. Человек не способен уследить за ним, он может только услышать звук воздуха, рассекаемого этим живым снарядом из мышц, перьев и костей. Коготь предпочел наблюдать не за птицей, а за ее мишенью и просто ждать неизбежной развязки.

Видя себя в привычных фантазиях богатым и довольным жизнью, охранник лишь на мгновение отвлекся от приятного созерцания, заметив, что мужчина в черном, стоящий между двумя рядами машин, почему-то очень пристально на него смотрит. Показалось это ему из-за игры бликов закатного солнца, или на лице человека действительно застыло выражение заинтересованного ожидания? Что-то в лице незнакомца как будто говорило: «Я знаю такое, чего не знаете вы».

Охранник инстинктивно повернулся направо, краем глаза заметив какую-то падающую сверху тень, и мгновение спустя лезвия, прикрепленные к когтям сапсана, с молниеносной быстротой разрезали ему горло. Уже с перерезанной сонной артерией охранник сделал два шага, прижав руку к разорванной гортани, и в страшных конвульсиях рухнул на землю.

Коготь подождал, пока все кончится, затем приблизился к телу и внимательно осмотрел его, осторожно обходя быстро увеличивающуюся лужу крови. Он запустил руку в карман мертвого охранника, извлек оттуда связку ключей и стал на ощупь искать нужный ключ. Вдруг Коготь услышал шаги за спиной: кто-то шел со стороны охранной будки. Шедший вначале передвигался довольно медленно, но, подойдя поближе, перешел набег. Коготь положил ключи в карман и ждал.

— О' кей, дружок. Ну-ка разгибайся, медленно, и поворачивайся, поворачивайся ко мне. Руки держи так, чтобы я мог их видеть.

Коготь поднял руки и одарил второго охранника самой очаровательной своей улыбкой, означавшей «Неужели вы обращаетесь ко мне, молодой человек?». Искоса поглядывая на тело, распростертое на земле, охранник держал Когтя на прицеле. Поняв, наконец, что он не сможет одновременно и помогать товарищу, и следить за Когтем, охранник потянулся к рации на поясе.

Одна рука Когтя тем временем резко опустилась вниз.

— Я же сказал, руки держи…

Завершение фразы застряло у него в горле, так как второй сапсан нанес охраннику удар сзади, разрубив спинной мозг. Коготь отошел в сторону, а второй охранник тяжело рухнул на асфальт.

Открыв пластиковый пакет, Коготь извлек оттуда пару мертвых голубок, и, казалось, протянул их кому-то незримому. Через несколько мгновений оба сапсана вылетели из тени, удобно устроились на вытянутой руке хозяина и с удовольствием занялись поеданием неожиданного угощения, а их острые когти глубоко врезались в кожаные наручи, которые Коготь носил под курткой.

После этого он возвратился к своему грузовику и усадил самку на насест. Она злобно зашипела, когда Коготь стал надевать ей на голову колпак, но мгновенно успокоилась, внезапно умиротворенная темнотой, в которую ее погрузил маленький капюшончик. Самца Коготь продолжал удерживать за путы и, повернув к охранной будке, пробормотал ему хриплым шепотом:

— Тебе еще предстоит поработать, малыш.

Внутри будки Коготь быстро нашел то, что ему было нужно. Дверь в музей фонда рукописей открылась с приятным щелчком, и Коготь проскользнул внутрь.

Была суббота, однако Фиона Картер решила воспользоваться отсутствием доктора Макдоналд и навести порядок в ее кабинете. Сегодня она доставила себе удовольствие, пообедав в хорошем ресторане, что редко удавалось, когда доктор Макдоналд бывала на рабочем месте. Теперь же Фиону занимала только одна мысль: как ее начальница сумеет поладить с профессором Мерфи в полевых условиях, и кому из них придется тяжелее?

И тут девушка увидела нечто такое, отчего мгновенно забыла обо всем остальном и от ужаса некоторое время просто не могла пошевелиться. Тела обоих охранников были страшно изуродованы и связаны вместе в такой позе, словно перед тем, как убийца нанес им роковой удар, они разучивали какое-то зловещее танго. Фиона наклонилась и попыталась понять, что стало причиной их смерти, но не смогла. Фиона не закричала и не бросилась бежать, как сделали бы на ее месте многие девушки. Она заставила себя войти в здание и набрать номер 911.

Внутри здания царила жуткая тишина. В такое время и в выходной день в фонде никого и не должно быть, но тишина царила какая-то особая, слишком тяжелая, почти осязаемая, как будто все здание, затаив дыхание, застыло в напряженном ожидании чего-то страшного.

Инстинкт подсказал Фионе направиться в отдел специального хранения. Войдя в коридор, она сразу же заметила, что железная дверь в отдел открыта. Фиона заглянула внутрь, уже зная, что должна там обнаружить. Или, точнее, не обнаружить.

Хвоста Змия на полке не было.

На его месте Фиона увидела грубо и поспешно нацарапанное изображение змеи. Змея состояла из трех частей: голова, тело и хвост. Но рядом со змеей был еще более страшный символ. Фионе необходимо было немедленно вызвать председателя фонда мистера Комптона. А затем каким-то образом связаться с профессором Мерфи и доктором Макдоналд. Оставалось только надеяться, что еще не слишком поздно…

55

Вылетев из Вашингтона, они сделали первую остановку в лондонском Хитроу, где самолет пополнил запасы топлива и где сменился экипаж.

Мерфи с Исидой спешили на посадку. Худенькую фигурку Исиды тянула к земле немыслимая тяжесть громадной кожаной сумки, доверху набитой книгами (самыми разными редкими изданиями — у нее просто не было времени на более тщательный отбор нужных источников). Она едва поспевала за Мерфи. Естественно, он несколько раз предлагал свою помощь, но всякий раз наталкивался на решительный и категорический отказ.

— Спасибо, сама прекрасно справлюсь. С вас хватит вашего собственного ценного груза.

С этим трудно было спорить. Конечно, спортивный лук с набором стрел нельзя в прямом смысле слова назвать тяжелым, однако его чрезвычайно неудобно нести. Исида твердо решила, что не станет обременять Мерфи дополнительными заботами.

По крайней мере, одного она сумела добиться: профессор перестал брюзжать по поводу того, что ей лучше было бы остаться дома. В профессиональном отношении Исида ни в чем не уступала Мерфи, однако чувствовала себя неуютно рядом с ним потому, что ничего в ее прошлом не могло по трагичности сравниться с утратой, которую он ныне переживал. Вспоминая о смерти горячо любимого отца, Исида старалась найти способ ощутить примерно те же чувства, что испытывал сейчас Мерфи.

Во время путешествия в Тар-Казир Мерфи и Исида общались мало. Большую часть времени перелета из Вашингтона в Лондон Мерфи проспал. Сон пришел к нему неожиданно, как благословение, и почти сразу же, едва они сели в самолет. Ожидая вылета из Хитроу, Мерфи мерил шагами темные, напоминающие пещерные переходы коридоры аэропорта в полном молчании, подобно человеку, разнашивающему новые туфли. Он старался не думать ни о чем конкретном. Просто привыкал к своей новой жизни, к новому существованию — без Лоры.

Исида чувствовала, что лучше предоставить Мерфи самому себе, он должен набраться сил перед тем сложным и труднопредсказуемым, с чем им предстояло столкнуться. И потому она полностью и не без удовольствия погрузилась в чтение своих обожаемых фолиантов. Несмотря на то, что Исида никогда бы не призналась в этом самой себе, в глубине души ее очень беспокоила необходимость постоянно осаживать Мерфи, по этой причине она решила отшлифовать свои лингвистические способности до смертельной остроты. Если им все-таки удастся найти вторую часть Медного змия, Исида хотела быть уверена в том, что именно ей достанется честь расшифровки ее тайн.

Особенно часто в последние дни она обращалась к старому фолианту, принадлежавшему отцу, — «Малым халдейским апокрифам» епископа Генри Мертона. Вне всякого сомнения, Исида читала эту книгу и раньше, но, как сейчас начинала понимать, без должного внимания. Или, может быть, просто мертонское исследование некоторых малоизвестных аспектов месопотамских верований никогда не казалось ей столь уж важным. Теперь же его всесторонний анализ особенностей вавилонского идолопоклонства произвел на Исиду впечатление работы, как будто специально выполненной для предпринимаемой ныне экспедиции.

Конечно, в годы работы над книгой он был не епископом Мертоном, а всего лишь молодым сельским викарием в отдаленном приходе на сонном юго-западе Англии. Именно там с Мертоном впервые и встретился ее отец. По его словам, оба протянули руку к одной и той же книге в маленьком букинистическом магазине в Дорчестере. Это была «Золотая ветвь» Фрэзера. После долгого спора — каждый горячо отстаивал права другого на названную книгу — отец Исиды все-таки одержал верх (героическое шотландское самопожертвование возобладало над традиционной английской вежливостью).

После этого, конечно, Мертон не мог не пригласить нового друга на чашку чая с ячменными лепешками в маленький магазинчик за углом. Именно там, среди обитых вощеным ситцем стен и старинного фарфора, он открыл отцу Исиды свой интерес к демоническим ритуалам давно забытых религий. Этот интерес, как вспоминал отец, граничил с некоей маниакальностью. И дело вовсе не в том, что в самом этом занятии было что-то дурное или необычное — если принять во внимание собственные причудливые склонности мистера Макдоналда. Проблема заключалась в другом — мистер Мертон носил черную рубашку и воротничок священнослужителя англиканской церкви.

«Было несколько странно, — вспоминал отец Исиды, — слушать, как молодой человек, который по всем правилам должен был бы тратить свое время на собирание отбившихся овец стада Христова, с неприличным его сану воодушевлением говорит о демонах, населявших мрачнейшие обители шумерской преисподней».

Несмотря на многочисленные сомнения нравственного свойства, которые испытывал археолог, превосходивший по возрасту и жизненному опыту своего нового знакомца, между ними завязалась оживленная переписка. Мистер Макдоналд был просто не способен противиться искушению, исходившему от необъятной эрудиции его корреспондента. Однако спустя несколько месяцев он внезапно перестал отвечать на письма Мертона, и его юной дочери сразу же стало ясно, что произошло нечто, глубоко взволновавшее и поразившее отца.

Исиде так и не удалось узнать, в чем дело. Теперь, медленно переворачивая страницы «Малых халдейских апокрифов», она вспомнила, что, когда обнаружили тело ее отца, именно этот том сжимал он в руках.

Исида содрогнулась, и ее рука инстинктивно потянулась к амулету на шее. Это была голова вавилонской богини Иштар, подарок отца, в нем она находила утешение в минуты тяжелых переживаний.

Слегка пожав плечами, Исида вернулась к чтению фолианта. В чем бы ни состояла истина о епископе Мертоне, халдейские ритуалы он знал превосходно. И если кто-то вообще способен помочь им проникнуть в тайные замыслы Даккури, то этим человеком, несомненно, будет Мертон.

Во время перелета из Лондона в Эр-Рияд Мерфи не прерывал ее чтения. И это возымело эффект перезарядки батарей — Исиде была необходима именно такая передышка после переживаний последних дней. Естественно, к моменту, когда они завершили свой длительный переезд по пустыне в такси до самого Тар-Казира и устроились в большом современном отеле с весьма уместным здесь названием «Оазис», Исиду уже буквально переполняла энергия. Мерфи же, напротив, как только добрался до постели с прохладными белыми простынями, сразу отключился, не успев даже подумать о том, что им следует предпринять в первую очередь. И вот теперь, всего несколько часов спустя, не очень громкое, но настойчивое постукивание в дверь вырвало его из утешительного сна без сновидений. Приняв душ и переодевшись, Мерфи встретил Исиду в просторном вестибюле отеля.

— Думаю, им стоит переименовать отель в «Пустошь», — попытался пошутить Мерфи. — Мы что, единственные постояльцы?

— Да, Тар-Казир не назовешь туристической Меккой, — признала Исида. — Но это вовсе не значит, что здесь нет своих достопримечательностей.

— И каких же?

— Пока вы спали, я занялась некоторыми исследованиями, — сказала Исида, подмигнув. Создавалось впечатление, что сон наряду с употреблением микроскопических доз алкоголя принадлежал к числу ее самых редких слабостей. — Как нам хорошо известно, этот город вырос из оазиса. Удобное место на перекрестке караванных путей через пустыню. Постепенно он превратился в настоящий полноправный торговый центр. Купцы, вместо того чтобы использовать это место лишь для передышки и пополнения запасов воды, стали селиться здесь. Уже к средним векам оазис разросся до величины довольно крупного города. И притом весьма своеобразного и необычного.

Исида явно получала удовольствие от роли гида, а Мерфи нравилось наблюдать за ней.

— Своеобразного и необычного? У них здесь что, были кафе-мороженое? Нет! Они наверняка изобрели бейсбол!

Исида покачала головой:

— Нечто гораздо более интересное. Они создали подземные очистные сооружения. Видите ли, источник, питавший древний оазис, был настолько богат водой, что позволил построить исключительно эффективную канализационную систему. Возможно, самую первую в мире.

Мерфи почесал подбородок.

— И она до сих пор продолжает функционировать?

— Боже, конечно, нет! Хотя туннели, вероятно, сохранились. В те времена строили на тысячелетия. Если мы хотим отыскать нечто, что находится под современным Тар-Казиром, возможно, мы найдем это в канализационных туннелях.

— Слишком много «возможно», — заметил Мерфи. — Во-первых, как мы туда проникнем? А во-вторых, как будем ориентироваться, оказавшись в туннелях?

Исида подняла свой рюкзак и встала. На ней были шорты цвета хаки и туристические кеды, и при этом ей каким-то образом удалось сохранить облик филолога и ничуть не напоминать альпинистку.

— Я предлагаю нанести визит в муниципальную библиотеку Тар-Казира и посмотреть, не сумеем ли мы там что-нибудь найти.

Мерфи глубоко вздохнул. Библиотека. Ну конечно. Куда еще могла предложить пойти Исида?

Выйдя на улицу, они столкнулись с сильнейшей ближневосточной жарой, представляющей собой реальное физическое препятствие. Какое же облегчение оба почувствовали, когда через минуту рядом остановилось такси с кондиционером!.. Впрочем, минуты оказалось достаточно, чтобы пот насквозь пропитал рубашку Мерфи. Исида, напротив, была бледна и свежа, словно они путешествовали не по Аравии, а по ее родным шотландским горам. «Вероятно, и у снегурочек есть преимущества», — подумал Мерфи.

Снаружи библиотека Тар-Казира отнюдь не внушала больших надежд. Викторианский фасад скромного трехэтажного здания был интереснее и красивее, нежели безликие бетонные блоки, составлявшие ббльшую часть застройки центра, однако выбитые окна и пыльный вестибюль свидетельствовали, что это учреждение давно пережило лучшие дни. Впечатление еще более усугублялось видом человека, казавшегося его единственным обитателем.

— Нам необходим серьезный ремонт, — признал, Салим Омар, оглаживая аккуратную бороду. — Тар-Казир — современный город, обращенный в будущее, а не в прошлое, и все это… — он махнул рукой в сторону книг, заполнявших помещение, стоящих на полках и просто лежащих грудами на полу, — считается никому не нужным и не достойным изучения. — Он вздохнул. — Великий позор. Лично я считаю, что, только глубоко заглянув в свое прошлое, можно понять, что готовит для тебя будущее.

Мерфи сделал глоток из стакана с горячим мятным чаем и кивнул:

— Не могу не согласиться с вами, господин Омар.

Он ощутил прилив теплого дружеского чувства к этому тихому, скромному библиотекарю, оказавшемуся выброшенным на одинокую скалу прошлого, в то время как вал современности проносился мимо. И Мерфи захотелось подольше посидеть у него в кабинете, попивая мятный чай и слушая неторопливый рассказ. Однако Исиду интересовало только дело.

— Канализационные туннели, господин Омар. Нас интересуют канализационные туннели.

Омар бросил на нее озадаченный взгляд. Исида не поняла, то ли он был просто удивлен тем, что кого-то могут интересовать такие вещи, то ли Омара особенно поразило и шокировало то, что ими интересуется женщина.

— Доктор Макдоналд, должен признаться, что сюда очень редко кто-то приходит даже в поисках книг. И вот мне наносят визит люди, проделавшие огромный путь от Америки до Аравии, и говорят, что единственное, что их интересует, — это канализационные туннели. В высшей степени странно, должен я вам сказать.

— Я удивлена в не меньшей степени, — ответила Исида с совершенно невозмутимым лицом. — Ведь о канализационных туннелях Тар-Казира знают все.

Библиотекарь взглянул на Исиду так, словно она слегка не в себе.

— Возможно… Но очень немногие из знающих прилагают столь значительные усилия, чтобы добраться до Тар-Казира и попытаться выяснить, что от них осталось.

— И что же все-таки от них осталось? — спросил Мерфи. Омар воздел руки к небесам.

— Кто может вам сказать? Вряд ли туда спускались в последние десятилетия.

— А что, если кому-то захотелось бы спуститься? Существуют ли карты, сохранились ли документы, чертежи? Хоть какой-нибудь путеводитель?

Омар бросил взгляд на покрытый пылью телефонный аппарат на столе, и на мгновение Мерфи показалось, что он собирается сообщить в полицию о подозрительных иностранцах с их крайне сомнительным интересом к канализации. В любом случае он совершенно явно начал нервничать.

— Туннели пребывают в крайне опасном состоянии. Разрушаются и все такое прочее. Я ничем не могу вам помочь.

Мерфи уже собирался, было откланяться, но Исида решительно остановила его.

— Господин Омар, — начала она, подарив библиотекарю свою самую теплую улыбку. — Если вы сможете хоть чем-то нам помочь, мы почтем для себя великой честью внести определенный вклад в фонд реставрации вашей превосходной библиотеки.

Омар прищурился.

— Несколько дополнительных шкафов нам бы не помешали. И некоторая помощь с каталогами…

Исида продолжала улыбаться.

— И сколько вам потребуется?

Он сделал кислое лицо, словно для того, чтобы подчеркнуть, что обсуждать подобные вопросы ниже его достоинства.

— Ну, скажем, тысяча долларов…

— Пятьсот, — парировала Исида.

— Некоторые полки в опасном состоянии. Всего лишь на прошлой неделе одна из них обрушилась, и мы едва избежали трагических последствий. Восемьсот.

— Шестьсот.

— Семьсот пятьдесят.

— Согласны.

Не успел Мерфи освоиться с этим совершенно новым для него образом самоуверенно-напористой Исиды, как та уже сунула руку в рюкзак и отсчитала аккуратную стопку ассигнаций. Омар молча пересчитал деньги, затем встал и жестом пригласил визитеров следовать за ним. Протиснувшись в крошечную дверцу в противоположном конце комнаты, они оказались в пещере Аладдина, доверху заполненной сваленными в кучи вдоль стен книгами и рукописями. После нескольких минут бесплодных поисков Омар, наконец, предстал перед ними с интересной добычей. Он смахнул пыль с фолианта в сафьяновом переплете и протянул его им с неким подобием поклона.

— Настоящее сокровище. Издание 1844 года книги барона де Токвиля «Удивительная история Древней Аравии». Полагаю, вы найдете в ней великолепные иллюстрации с канализационными туннелями Тар-Казира, такими, какими они были в XIX столетии.

Мерфи внимательно наблюдал за тем, как Исида переворачивает плотные пожелтевшие листы. Казалось, она чувствует себя в истинном филологическом раю.

— Первое издание, — выдохнула доктор Макдоналд. — Я даже не могла предположить, что от него хоть что-то сохранилось. Мой отец многое бы…

Мерфи обнял Исиду за плечи и провел к двери, обеспокоенный тем, что если они останутся здесь еще на несколько минут, она уже просто не сможет оторваться от этой сказочной сокровищницы книжных раритетов.

— Спасибо за помощь, господин Омар. И удачи вам в восстановительных работах.

Омар кивнул.

— И вам большой удачи во всех ваших изысканиях, — произнес он торжественно.

Как только тяжелая парадная дверь за посетителями закрылась, Омар сел за стол, налил себе еще одну чашку чая и задумчиво принялся за неторопливое чаепитие. Какое-то время спустя в комнату из-за большого книжного шкафа бесшумно проскользнул молодой человек в белой галабийеnote 6. Он сразу же начал просматривать заметки на столе Омара.

— И вы позволили им пойти туда? — Омар пожал плечами:

— А что мне оставалось делать? Они производили впечатление очень решительных людей.

— Женщина очень красива. Никогда в жизни не видел такой бледной кожи. Как вы думаете, они вернутся?

Омар поставил свою чашку.

— Вы серьезно? Вы же знаете, что там, внизу. — Молодой человек вздохнул:

— Какая жалость! Она действительно была очень красива.

56

Коготь прошел под изысканной резной аркой в огромный зал и подумал: неужели здесь его ждет смерть? За те два года, в течение которых он работал на СЕМЕРЫХ, его крайне редко вызывали в замок. И всякий раз Когтя проводили в подземную комнату, где за широким столом из обсидиана сидели хозяева — семь безликих черных силуэтов. Их очертания искажались специальным освещением, чтобы сделать странные фигуры полностью неузнаваемыми.

Теперь же, впервые за все это время, слепой лакей, казалось, находивший дорогу с помощью какого-то особого органа чувств, отсутствующего у обычных смертных, указал Когтю на кресло в конце длинного дубового стола, за которым СЕМЕРО сидели при ярком дневном свете. Черты лица каждого были видны ясно и отчетливо. Совершенное равнодушие к тому, что Коготь может запомнить их внешность, могло означать одно из двух: либо они полностью доверяют ему, либо не хотят, чтобы он покидал замок живым. Если верно второе, то, как прекрасно понимал Коготь, не имело никакого смысла пытаться придумывать планы побега. И, тем не менее, ему было интересно, что сделают СЕМЕРО.

Он подозревал, что они выберут предельно рациональный способ, но при этом вряд ли смогут избежать определенной театральности. Им явно нравятся красочные зрелища. Кроме того, СЕМЕРО обладают очень тонким чувством истории. Они замыслят что-то в средневековом духе, в стиле всего здешнего окружения. Возможно, в эту самую минуту за спиной Когтя стоит тяжеловооруженный рыцарь в кольчуге, готовый в любой момент отсечь ему голову острой как бритва алебардой. А возможно, случится что-то в религиозном духе. Может, с него живьем сдерут кожу, как со святого Варфоломея, или колесуют, как святую Екатерину? Да, вот будет зрелище! Более того, по какой-то загадочной причине Коготь сам ждал его с нетерпением.

На противоположной стороне длинного стола седовласый мужчина с тяжелым взглядом и огромным, напоминающим топор носом с улыбкой всматривался в Когтя, так, словно читал его мысли.

— Добро пожаловать, Коготь. — Мужчина говорил не очень громко, но голос его обладал такой грандиозной силой, что заполнял все помещение. — Наверняка вы задаетесь вопросом, почему оказались здесь. Или, проще говоря, почему вам позволено видеть нас без… обычных технических ухищрений. Позвольте мне сразу же заверить вас, это произошло вовсе не потому, что мы решили отказаться от ваших услуг. Совсем наоборот. Вы сумели доказать, что являетесь в высшей степени эффективным и надежным сотрудником. В каком-то смысле просто незаменимым. — Все сидящие за столом энергично закивали. — Ваша деятельность полностью соответствует нашему стремлению к мировому господству. Естественно, все, что нами делается, делается исключительно в интересах мира во всем мире. Если ситуация будет развиваться в соответствии с планом, в будущем для вас найдется много работы. В том будущем, которое, как я полагаю, вы даже не можете себе вообразить. Но я обещаю, что вам это будущее понравится.

Коготь молчал. Не изменилось даже его обычное выражение лица — нейтральная маска полного равнодушия. Он не хотел, чтобы они заметили, что он совсем не равнодушен к смерти. Не хотел Коготь и того, чтобы СЕМЕРО разглядели в его глазах восторг по поводу предстоящих новых убийств. Хотя они решили открыться перед ним, сам Коготь считал, что пока не может им ответить тем же.

Коготь обратил внимание на полноватого человека в очках слева от говорящего. Казалось, он был как-то особенно взволнован.

— Полагаю, настало время взглянуть на то, что господин Коготь принес нам, как вы думаете, господа? — сказал очкарик.

Седовласый мужчина кивнул, и слепой лакей бесшумно приблизился к Когтю. Коготь вынул из внутреннего кармана куртки бумажный пакет и протянул его лакею. Держа пакет перед собой так, словно он был сделан из чрезвычайно хрупкого стекла, лакей медленно прошествовал к противоположному концу стола и положил его там.

Наступило мгновение гробовой тишины, во время которого глаза всех сидящих за столом были устремлены на пакет, и Коготь воспользовался этим моментом, чтобы внимательно рассмотреть присутствующих.

Ближе всего к нему сидел мужчина азиатской наружности в великолепном костюме. Он сидел прямо, как трость, и с совершенно непроницаемым лицом. Рядом с ним находилась женщина, довольно полная, германского типа, с гладко зачесанными светлыми волосами. Ее тоже, казалось, мало интересовал добытый Когтем предмет. Однако мужчина с испанской внешностью в костюме цвета электрик, с аккуратно подстриженными усиками, широко улыбаясь, наклонился над столом. Находившийся же во главе стола седовласый человек не сводил с Когтя холодного взгляда.

Вряд ли что-то могло объединять этих СЕМЕРЫХ поразительно разных людей. И все же Коготь по собственному опыту знал, как крепко связаны они общей целью. Что-то соединило их. Что-то, что требует громадных ресурсов и одновременно глубочайшей секретности. Что-то, ради чего не жаль пролить потоки крови. Что-то, что корнями своими уходит в бесконечно далекое прошлое, в библейскую историю и дальше. Что-то, что сделало евангельских христиан их смертельными врагами.

Обдумывая все это, ища то общее, что связывало этих людей и что ускользало от него, Коготь подумал: а может, стоит поискать эту таинственную связь в самом себе? Ведь теперь они считают и его одним из них. И что же он обнаружит, углубившись в собственную душу? Коготь криво усмехнулся. То же, что и всегда. Лишь кровь, ужас и тьму. Когтя в жизни воодушевляли только зло и жестокость. Единственным, что привлекало его к СЕМЕРЫМ, были их глобальные планы, которые наделят Когтя средствами и безграничными ресурсами для претворения в реальность преступных устремлений.

Затем неуклюжая женщина в ярком изумрудного цвета платье и с копной густых рыжих волос взяла за руку сидевшего рядом с ней круглолицего мужчину и прошипела:

— Давайте же посмотрим его. Мы слишком долго ждали.

Неторопливым движением сэр Генри Мертон протянул руку к пакету и извлек из него кусок бронзы длиною в фут. Когда он поднял бронзу к свету, Коготь заметил, как дрожит пухлая рука Мертона.

И тут случилось нечто неожиданное. Атмосфера в комнате как будто в прямом смысле сгустилась, раздался звук электрического разряда, и рука Мертона застыла. Наверное, что-то со светом, подумал Коготь, но глаза англичанина изменили свой цвет, сделавшись из серых темно-темно синими, почти черными. Когда Мертон заговорил, неожиданно его британский акцент заменило какое-то более глухое и жесткое произношение трудноопределимого происхождения.

— Скоро вы снова станете единым. Как это было в первые дни. И жертва еще раз будет вашей.

Сказав, он закрыл глаза и выдохнул, при этом сдувшись, словно шар, из которого выпустили воздух. Вновь открыв глаза, Мертон напоминал обычного дородного английского клирика.

У Когтя было время внимательно рассмотреть хвост Змия, однако в это мгновение он смотрел на него совершенно по-новому, с неожиданным любопытством и недоумением. Если на такое способен один кусок, чего же можно ожидать от целого Змия?

Мертон снял очки и уставился на брюхо Змия. У всех сидевших за столом зримо нарастал интерес.

— Да, да, — сказал, наконец, Мертон, — я вижу. Прекрасно, прекрасно.

Он положил хвост на стол и с довольной улыбкой сложил руки на животе.

— Ну-с? — провозгласил Джон Бартоломью.

— Мерфи все еще работает с Исидой… с доктором Макдоналд?

Бартоломью кивнул.

— В последний раз их видели на пути в Эр-Рияд.

— В царство Пустыни. Ну конечно. Если доктор Макдоналд настоящая дочь своего отца, ей не составит труда расшифровать несложную головоломку Даккури. Я не исключаю, что, пока мы здесь беседуем, Мерфи уже держит в руках вторую часть Змия, — усмехнулся Мертон.

Генерал Ли едва заметно повернул голову в сторону Мертона.

— В таком случае, не следует ли нам, пока мы здесь беседуем, приступить к изъятию у него и второй части?

Мертон, казалось, не обратил ни малейшего внимания на тон генерала.

— Ни в коем случае. Нет. Мы должны дать ей время на перевод следующей части шифра. Как вам известно, вторая часть ведет к третьей, а третья ведет к… ну, нужно ли мне повторять вам, куда ведет третья часть!

Взгляды сидящих вокруг стола, в которых застыло ненасытное вожделение, говорили без слов: нет, в этом нет нужды.

— Нам следует быть сдержанными и терпеливыми. Как только Мерфи заполучит последнюю часть Змия… — он кивнул в сторону Когтя, — …тогда наступит время для нанесения главного удара. И возможно, тогда, — добавил он с плотоядной улыбкой, — у нас с доктором Макдоналд найдется время для совместных воспоминаний.

57

Мерфи схватил обеими руками железное кольцо, оперся о стенку узкого прохода и потянул кольцо на себя. Он почувствовал, как по лбу потекли капельки пота, а руки задрожали от чрезмерного усилия, но каменная плита не сдвинулась ни на дюйм, оставаясь на том же месте, где пролежала вот уже несколько столетий.

— Вы уверены, что это лучший способ пробраться внутрь? — прохрипел Мерфи.

— Определенно. Отсюда мы попадем прямо в главный туннель.

— Если исходить из того, что он все еще существует…

— Ну, Мерфи, сохраняйте же хоть чуть-чуть веры в дело, которым занимаетесь. Давайте, давайте. Вы приложили достаточно усилий?

Краем глаза Мерфи наблюдал за Исидой. В свете луны ее изящная фигурка склонилась рядом с ним, губы сжаты в гримасе крайней сосредоточенности. Будь у нее под рукой плеть, Исида не преминула бы ею воспользоваться, дабы добиться от него «достаточно усилий». Мерфи был почти готов попросить у нее помощи, как вдруг заметил, что громадная плита чуть-чуть сдвинулась. Не расслабляясь, Мерфи сделал глубокий вдох и сжал зубы. Каменная плита начала подаваться, и, в конце концов, профессору удалось оттащить ее. Он упал на колени и стал вглядываться в темную, затхлую дыру.

— Дайте мне фонарь.

Исида протянула фонарь, и Мерфи нагнулся еще глубже.

— Что вы там видите?

Луч фонаря растворялся в непроницаемой тьме глубин.

— Немного. Кладка наверху сохранилась совсем неплохо, но что там внизу… не знаю. Думаю, есть только один способ выяснить.

Исида явно начинала нервничать.

— И как же мы?..

— В случае сомнений просто ныряй. Таково мое кредо. — Энтузиазм Исиды начинал понемногу угасать.

— Вы шутите. Колодец может быть в сотню футов глубиной. — Мерфи сунул ноги в дыру и ухватился за края.

— А мне почему-то кажется, что идея принадлежит вам. Ну, вперед. — Он увидел на ее лице выражение ужаса и уступил. — Ладно, здесь в стене вделаны опоры. Не торопясь, следуйте за мной.

Колодец оказался вовсе не таким глубоким, как предполагала Исида, и самое главное — глиняные ступеньки, располагавшиеся вдоль отвесной стены, неплохо сохранились. Если не считать тех нескольких раз, когда туфелька Исиды соскальзывала с опоры и Мерфи чувствовал удар каблука по плечу, их спуск прошел благополучно. Они попали на перекресток четырех туннелей. Мерфи дал Исиде время отдышаться и прийти в себя, после чего спросил:

— И куда же теперь?

В луче фонаря ее лицо, склонившееся над томом де Токвиля, сделалось похожим на призрак, вышедший из мрака подземелья.

— Наиболее вероятное место находится на дне первоначального колодца. Именно о нем, скорее всего и писал Даккури.

— И как мы его найдем?

Исида нахмурилась и оттого стала еще больше походить на призрак.

— Нам просто нужно выяснить направление течения, а затем пойти против него.

Мерфи сел на корточки и осветил фонарем пол.

— Вода-то высохла. Но она должна была оставить бороздки в грязи, и, если нам повезет, мы какие-нибудь из них отыщем. — Он сделал несколько шагов вперед и направил луч фонаря на что-то, напоминающее длинный плоский камень. — Вот. Если я не ошибаюсь, нам сюда.

Исида проследовала за профессором в темноту, ориентируясь по свету фонаря, освещавшего то одну, то другую стену прохода. Медленно двигаясь по узкому кирпичному коридору, вдыхая мертвый древний воздух, она вдруг начала вспоминать, почему ей всегда была неприятна профессия археолога. Идеально чистый современный отель где-то у них над головами, казалось, находился на расстоянии сотен миль и нескольких тысячелетий.

Вдруг Исида ударилась о спину Мерфи.

— Тупик, — сказал он.

Они вернулись к пересечению туннелей и стали искать другие следы воды. Мерфи указал на еще один туннель.

— Вы уверены? — спросила Исида.

— Не знаю, как вы, а я лазаю по средневековым канализационным люкам впервые в жизни. По правде говоря, я руководствуюсь обонянием.

— Что ж, вполне логично. Для путешествия по канализации, я хотела сказать.

Они направились по туннелю уже с меньшей уверенностью, в надежде отыскать хоть какой-то знак, который мог бы подтвердить, что они на правильном пути. После нескольких минут медленного продвижения вперед Мерфи остановился и направил луч фонаря вниз.

— Как вы думаете, что это?

Поначалу Исида не смогла ничего понять. Просто какая-то тень на полу. А потом почти вскрикнула от удивления и ужаса:

— След!

— Да, мне тоже так показалось. И, судя по всему, совсем недавний. Я полагаю, это значит, мы идем в правильном направлении.

Для Исиды это значило нечто совсем другое. То, что, кроме них, в подземелье находится еще кто-то. Возможно, Омар послал кого-то в погоню, чтобы заполучить оставшиеся у них деньги. Ей отчаянно захотелось как можно скорее вернуться назад, к свету, к людям и к двадцать первому веку…

Исида нервно дернула свой амулет и поспешила за Мерфи.

Через несколько минут они набрели еще на один след, потом еще.

Исида потянула Мерфи за рукав.

— Неужели нам надо идти по этим следам? Здесь их так много.

— У вас есть идея получше?

— Кроме как возвратиться назад… — Мерфи повернулся к ней.

— Послушайте, возможно, это действительно сумасбродство. Но какой еще у нас есть выбор? По крайней мере, ясно, что туннель не ведет в тупик. Если здесь следы, значит, они должны вести куда-то. — Он махнул фонарем в направлении, откуда они пришли, и, когда луч осветил лицо Исиды, увидел выражение животного ужаса, запечатлевшееся на ее ангельских чертах. — Я вовсе не собираюсь тащить вас за собой. Хотите вернуться?

Исида почувствовала всплеск облегчения, однако за ним последовало какое-то странное ощущение пустоты, словно в это самое мгновение ее жизнь внезапно лишилась смысла. Она сделала глубокий вдох, взяла Мерфи за плечи, повернула его и подтолкнула вперед.

— Нет, нет и нет! Просто у меня был легкий приступ головокружения. Из-за пыли, наверное. Теперь я в порядке.

Мерфи что-то пробормотал, и они снова отправились в путь. Исида держала фонарь прямо перед собой, не желая больше видеть ничьих следов.

Когда подошли к следующей развилке, от которой туннели отходили в противоположных направлениях, Исида закрыла глаза, стараясь дышать ровно и ничем не выдать волнения.

— Дальше он сужается, — предупредил Мерфи, бросив взгляд через плечо. — Вы не боитесь?

— Я клаустрофобией не страдаю, знаете ли, — ответила Исида, вложив в эту фразу все негодование, на которое была еще способна.

И она не лгала, она никогда не боялась замкнутых пространств. Однажды, когда мисс Мактэвиш заперла Исиду в чулане чуть ли не на целый день, вместо страха она почувствовала настоящее облегчение из-за возможности на несколько часов избавиться от мерзких одноклассников и в тишине и одиночестве свободно помечтать о богах и мифологических существах, которые уже в то время заполняли ее воображение.

Но на сей раз все было по-другому. Они не просто находились в катакомбах, состоящих из темных и душных туннелей. Они были там не одни. По словам Омара, подземелья никем не посещались в течение многих поколений. Кому же в таком случае принадлежали следы? Страх Исиды усугублялся явной беззаботностью Мерфи. Совершенно очевидно, кредо профессора сводится к тому, чтобы слепо идти вперед в надежде на то, что какая-то высшая сила удержит его от падения в темную глубокую пропасть. А что же будет с ней?

Исида вся напряглась и приготовилась к «прыжку» во второй туннель, но Мерфи почему-то не двигался с места.

— Вы ничего не слышите?

Она наклонила голову, прислушиваясь.

— А что?

— Не знаю. Ветер, наверное.

Исида подняла руку и поднесла ее к лицу.

— Ни малейшего дуновения. Нет, такое впечатление, что это звук… текущей воды.

Мерфи кивнул.

— И следы ведут в том же направлении. Смотрите.

Он двинулся в сторону левого туннеля, немного пригнувшись, чтобы не удариться головой о потолок. Исида ухватилась за его руку — ее больше не заботило, что Мерфи мог о ней подумать.

Чем дальше они продвигались по туннелю, тем громче становился звук водного потока. И вот Исиде уже начало казаться, что она чувствует аромат свежей воды, перебивающий затхлый запах пыли и распада.

И тут послышался еще один звук, который заставил их мгновенно остановиться. На сей раз не было никаких сомнений относительно его происхождения. Звук долетал до их слуха волнами, делаясь то громче, то вновь ослабевая. Исида приложила руку к амулету и ждала, что скажет Мерфи.

— Вы знаете, что это за язык? По звучанию совсем не похож на арабский.

Исиде пришлось сделать над собой усилие, чтобы сосредоточиться и прислушаться к долетающей до их ушей речи. В ней были какая-то странная напевная монотонность и отчетливо различимый ритм, словно кто-то произносил заклинание.

— Я… я не знаю. Отдаленно напоминает арамейский. Хотя мне могло только показаться. И что же мы будем делать?

— Нужно быть предельно осторожными, — ответил Мерфи и потянул Исиду за собой.

Пока Исида, спотыкаясь, следовала за профессором, в голове у нее роились совершенно бессвязные и безумные мысли. Например, закрыла ли она свой шкафчик, в котором хранила личный дневник? Не забыла ли вернуть комментарий Гилроя к «Сказаниям о Гильгамеше» профессору Хиташи? Убрала ли все мышеловки, по настоянию Фионы поставленные в ее кабинете?

Исида с ужасом поняла, что уже потеряла всякую надежду на благополучное возвращение в Вашингтон. Она убедила себя, что обречена погибнуть. Ну что ж, если ей суждено сейчас умереть, по крайней мере, у нее нет семьи, ей не о ком беспокоиться. Эта мысль неизбежно повлекла за собой вопрос о том, кто же в таком случае придет на ее похороны? Немногие, подумала Исида. Но ведь вряд ли найдут даже ее тело, так что и хоронить будет нечего. Она будет считаться пропавшей без вести.

В это мгновение Мерфи коснулся плеча напарницы и указал вперед. Оттуда доносился отчетливый звук воды, падавшей на камни, а монотонный напев раздавался совсем близко. Кроме того, теперь возник еще и свет — зловещие мерцающие блики на стенах туннеля.

Они осторожно двинулись вперед, и большой палец ноги Исиды коснулся чего-то твердого. Пол туннеля был усыпан осколками кирпичей. Женщина подняла голову и увидела в стене туннеля дыру с неровными краями. Ноги Исиды сами, помимо воли, повели ее к этой дыре. И страх куда-то исчез. Казалось, в это мгновение сознание полностью отключилось, Исидой руководили лишь самые простые рефлексы, необходимые для того, чтобы тело продолжало двигаться. В голове мелькнула мысль, что так, видимо, ведут себя настоящие зомби.

Мерфи схватил Исиду за плечи и резко встряхнул, вернув в сознание. В свете мерцающих бликов он смотрел на нее мрачно и напряженно, приложив палец к губам. Исида кивнула и медленно повернулась, желая взглянуть в отверстие в стене туннеля. И тут глаза ее словно сами собой закрылись, и Исиде пришлось приложить немалое усилие, чтобы заставить их открыться вновь.

Первое, что она увидела, были черепа. Семь черепов расположились в виде неправильного полукруга, подобно тыквам на Хэллоуин. Из глазных впадин светили масляные плошки, брызги от которых летели на тело, распростертое на грязном полу. Исида без труда поняла, что девочке лет десять. Рваная простыня покрывала большую часть тела, а узкое лицо девочки казалось восковым, однако при всей мертвенной неподвижности в ней были заметны признаки будущей женской красоты.

Впрочем, вполне возможно, девочка уже мертва, и у нее нет вообще никакого будущего.

Трое обнаженных по пояс мужчин раскачивались из стороны в сторону, побуждаемые ритмичным напевом, наполнявшим полумрак грота. Исида едва не вскрикнула, увидев длинные мясницкие ножи, лежащие на коленях каждого участника ритуала, но Мерфи вовремя зажал ей рот.

Она сделала глубокий вдох, и он медленно отнял руку от ее рта, а затем указал на что-то, возвышавшееся над черепами.

На конце шеста, закрепленного прямо в грязи, находился блестящий металлический предмет в форме буквы «S».

Средняя часть Медного змия!

Поняв, что это такое, Исида внезапно почувствовала, как некая сила повлекла ее сквозь столетия в мир темного варварства. Ее как будто снова заперли в чулане мисс Мактэвиш, на сей раз вместе с самыми настоящими древними богами и демонами, не оставив никакой надежды на то, что когда-нибудь удастся выбраться на свободу. Горло сжалось от едва сдерживаемых рыданий.

Затем она почувствовала, как Мерфи потащил ее за собой в туннель, и тело ее как-то сразу обмякло от внезапного облегчения. Они уходят. Значит, они не погибнут.

Мерфи схватил Исиду за плечи и попытался по выражению лица напарницы понять, в каком она состоянии. В полумраке туннеля он смог разглядеть лишь ее глаза, в которых застыла мольба.

— Вы справитесь? — спросил он.

Она что-то прошептала. Да?.. Мерфи еще крепче сжал Исиду, почти встряхнул, и она кивнула. Этого достаточно. Времени больше нет. Он снова пробрался к дыре в стене, а Исида со стороны наблюдала за тем, как, переждав короткое мгновение, Мерфи скользнул внутрь в гущу мелькающих теней.

Кое-как, еле передвигая ноги, она проследовала за ним, остановилась у самой дыры и от ужаса почти опустилась на землю, зажав рот рукой, чтобы не закричать. У нее едва хватало сил на то, чтобы наблюдать за Мерфи. И в то же время Исида не могла отвести взгляд от происходящего. Если он исчезнет из ее поля зрения, она в самом прямом смысле слова останется одна посреди неописуемого кошмара. Исида схватилась за фонарь — так утопающий хватается за спасательный круг.

Мерфи, ползший на животе по камням и осколкам кирпича уже по другую сторону стены, посмотрел на Исиду через плечо. Но не увидел ничего, кроме зыбкой тени, сливавшейся с густой темнотой вокруг, и лишь почувствовал на себе напряженный взгляд напарницы.

Мерфи был уверен, что благодаря густому слою пыли, покрывавшему пол туннеля, его приближение может пройти незамеченным, но тут случайно задел коленом кирпич, и тот покатился вниз в темноту. Мерфи весь сжался от ужаса. Он зарыл лицо в грязь, не осмеливаясь поднять взгляд, боясь даже дышать. Напев троих палачей сохранял свой погребальный ритм, словно они ничего не услышали. Казалось, они пребывают в состоянии, похожем на транс, возможно, под воздействием какого-то наркотического вещества. Однако Мерфи прекрасно понимал, что скоро пение прекратится и тогда наступит время страшных кинжалов.

Он ругал себя за то, что оставил в отеле свой спортивный лук. Но кто бы мог предположить, что он окажется свидетелем человеческого жертвоприношения в средневековом канализационном туннеле? Правда, уже давно следовало научиться готовиться к самому неожиданному и непредсказуемому. В памяти Мерфи всплыл тот первый телефонный звонок от Мафусаила. Если бы он знал тогда, куда это его приведет, не послал ли бы он этого Мафусаила подальше, какое бы значение артефакт ни имел для библейской истории? Многочисленные убийства, взрыв в церкви, Лора — все началось с того самого телефонного звонка. Однако Мерфи понимал: теперь думать об этом и сожалеть нет никакого смысла. Бог привел его на этот путь, и ничего не оставалось, как следовать по нему до конца.

Чего бы это ни стоило.

И тут перед глазами Мерфи снова всплыл образ девочки, предназначенной в жертву. И мысль об этом заставила его забыть о страхе. Единственное, что вызывало у него беспокойство: справится ли со всем, что ей предстоит, Исида? Когда он впервые встретил ее, она была напряжена как натянутая струна. И теперь, выпавшая из своего академического кокона, находится на грани нервного срыва.

Он молился только об одном — чтобы ее нервы выдержали испытание.

Мерфи вновь начал продвигаться по туннелю, стараясь держаться как можно дальше от трех раскачивающихся тел. Показалось, или звук струящейся воды стал громче? Ему не хотелось стать дополнительной жертвой неведомому демону, но не было и никакого желания исчезнуть в водах подземной реки. Теперь, если бы участники зловещего ритуала повернули головы направо, они бы наверняка его увидели. Мерфи не мог до бесконечности возлагать надежды на их транс. Едва они выйдут из транса, сразу же заметят его.

Внезапно профессор понял, что эти трое вот-вот закончат свои молитвы и тогда будет слишком поздно.

Ну, продолжайте, продолжайте же, ребята. Еще несколько строк, еще несколько стихов. Мерфи сосредоточился на звуке их напева и тут почувствовал, что начинает терять ориентацию. Напряжением воли он попытался заставить стрелки часов двигаться быстрее. В голове застучало, четкое понимание происходящего начало затуманиваться… И вдруг донесся грохот катящихся камней и осколков кирпича. Мерфи повернулся, чтобы посмотреть, в чем дело.

От того, что он увидел, сердце у него остановилось.

В отверстии стены туннеля, в том самом месте, где он в последний раз видел Исиду, явилось некое жуткое видение, как будто сатанинские песнопения вызвали к жизни чудовищную демонессу. От подсвеченного снизу лучом фонаря ее мертвенно-бледного лика, казалось, исходило замогильное сияние. Она плыла во тьме, поддерживаемая незримой силой.

В течение какого-то безумного мгновения он вообще усомнился в том, что это Исида, затем более или менее ясное осознание реальности вернулось к нему, и Мерфи бросился вперед. Как он и предполагал, трое мужчин очнулись от транса и среди мгновенно воцарившейся зловещей тишины пальцами указывали на Исиду. Казалось, они не заметили, как Мерфи неверным шагом проследовал мимо них к шесту и к сверкающему на нем Змию, хотя кто знает, сколько еще времени их будет отвлекать ее выходка?

Мерфи наклонился и схватил за плечо лежащую без сознания девочку.

Она не была связана, но в то же время казалась окаменевшей и напоминала статую ангела. «Будем надеяться, что бедняжка пока еще не перешла в обитель светлых духов», — подумал Мерфи. Но если девочка жива, значит, они ввели ее в это состояние с помощью наркотика, и внезапное возвращение к реальности может иметь непредсказуемые последствия. Впрочем, какими бы они ни были, все лучше, чем стать жертвой змиепоклонников.

Мерфи пару раз сильно встряхнул девочку. Ее глаза открылись, и, увидев Мерфи, девочка попыталась закричать. Он одной рукой зажал ей рот, а другую прижал к губам, стараясь жестом объяснить, что нужно молчать. Глаза девочки почти вылезли из орбит от ужаса, но при этом не было заметно никаких последствий применения наркотика. Она кивнула в знак того, что поняла жест Мерфи и его призыв к молчанию.

Профессор встал и повернулся к шесту с телом Змия. Огненное сияние в свете факелов завораживало. Мерфи протянул руку и дрожащими пальцами начал отвязывать пеньковые путы, которыми кусок бронзового идола был прикреплен к шесту. Мерфи взял его в руки, с восхищением чувствуя, как точно туловище Змия соответствует хвосту.

Размышления на эту тему были внезапно прерваны криком за его спиной, который издали трое участников ритуала. Их внимание от Исиды отвлекла девочка, бросившаяся бежать в сторону дыры в стене. Однако от убегающей жертвы интерес змиепоклонников мгновенно переключился на Мерфи, как только кто-то из них заметил, что Мерфи держит в руках идола. Они тут же забыли об обеих женщинах, и теперь весь свой жуткий гнев из-за неудавшегося вечера готовы были обрушить на одного Мерфи.

Мужчины наступали на Мерфи, рыча от переполнявшего их гнева, подняв кинжалы и не выказывая ни малейшего признака той сомнамбулической неповоротливости, которая отличала их всего несколько минут назад.

Мерфи ничего не мог придумать. Бежать он тоже не мог. Тогда им в руки попадет Исида. О том, чтобы сражаться с тремя маньяками, вооруженными кинжалами, не могло быть и речи. Никакой надежды одолеть их. Он сделал все, что мог. Остальное, уже от него не зависит. Мерфи рассчитывал только на то, что, пока эти чудовища будут расправляться с ним, у Исиды хватит присутствия духа убежать тем путем, которым они пришли сюда.

Он попытался подавить страх и начал молиться. Через несколько минут он встретится с Лорой.

Из предсмертной задумчивости Мерфи вывел звук вновь начавшегося заунывного напева. Правда, теперь он был несколько иным, более пронзительным и тонким. Пел женский голос. Мерфи взглянул поверх голов наступавших на него мужчин и понял, что поет Исида. Повелительным жестом она указывала в его сторону и странным властным голосом произносила какую-то нечленораздельную ерунду. По крайней мере, Мерфи это казалось ерундой. Трое полуобнаженных мужчин остановились и обернулись на звук ее голоса с открытыми от изумления ртами, так, словно они не верили своим ушам.

Видя, что Исиде удалось отвлечь их, Мерфи сделал прыжок, пытаясь проскочить мимо участников ритуала. Но когда оказался рядом с одним из мужчин, увидел взмах руки с кинжалом и почувствовал резкую боль в боку. Мерфи упал на колено, ожидая, что следующим ударом ему перережут горло. Однако тьму разорвал звук, похожий одновременно и на вопль, и на рычание, и Мерфи услышал, как все трое упали наземь.

Темп гипнотического пения Исиды нарастал с каждой секундой, в нем появились грозные интонации, к тому же она вращала тонкими руками, описывая широкие круги в воздухе. Что бы Исида ни произносила, эти трое неплохо понимали смысл сказанного. Отбросив всякую осмотрительность, Мерфи побежал дальше в туннель. Обернувшись, схватил Исиду за руку и потащил за собой. Она бросила на него взгляд, полный негодования, как будто и в самом деле была разгневана тем, что простой смертный, осмелился осквернить богиню своим грубым прикосновением.

— Эй, богиня, делаем ноги, — прошептал он. — Нам нужно выбраться отсюда до того, как ваши поклонники поймут, что их накололи.

Исида разразилась презрительным смехом, но позволила ему увлечь ее за собой в темный туннель.

— Не думаю, что они скоро сдвинутся с места. По крайней мере, если не хотят стать жертвой призванных мной скорпионов.

— Не знал, что вы умеете говорить на их наречии, — заметил Мерфи, когда они пробирались по туннелю.

— Как-то само собой вспомнилось. Тераммасийский диалект. Считается мертвым языком уже примерно на протяжении тысячи лет.

— И вы вот так запросто на нем говорите?

— Я выучила его в университете. Просто ради развлечения. Это такая удивительная лингвистическая диковинка. Я подумала, что кто-то же должен его сохранить.

— И что же вы такое им говорили? На этих маньяков ваши слова произвели недурное впечатление.

Они уже пробежали развилку и быстро приближались к месту, с которого начали свое исследование подземелья. Никаких признаков погони.

— Я просто напомнила им, что они обязаны своим жалким существованием богине, сотворившей мир, и если они прикоснутся к моему духу-собаке, то пожалеют об этом.

Мерфи подсадил Исиду на первую ступеньку лестницы в подземелье.

— Вашему духу-собаке? Лучше роли для меня вы придумать не смогли?

— Поначалу я хотела назвать вас духом-змеем, но потом поняла, что вы для этого выглядите недостаточно злобно.

— Спасибо и на том.

— Мерфи, если хотите, я могу вернуться и сказать им, что вы археолог-библеист.

— Поразмыслив, я пришел к выводу, что роль духа-собаки меня вполне устраивает, — пробурчал Мерфи.

Исида перевалилась через край люка и, пока Мерфи выбирался оттуда вслед за ней, взяла у него из рук брюхо Змия. Совместными усилиями они подтащили каменную плиту и закрыли ею вход в подземелье, а затем сели, прислонившись к стене. Жуткий мир, из которого археологи только что выбрались, казался им теперь чудовищным сном.

— Как вы думаете, что сталось с той несчастной девочкой? — спросила Исида через некоторое время.

Мерфи поднял лоскут ткани.

— Похоже, ей удалось сбежать. Это клочок ее платья. Она зацепилась за один из поручней. — Мерфи не отрываясь, смотрел на Исиду. Лицо женщины с закрытыми глазами в лунном свете все еще казалось ликом существа из иного мира. — Вы неплохо поработали сегодня, доктор Макдоналд. Вышел бы прекрасный номер для кабаре.

Она резко поднялась и начала стряхивать пыль с одежды.

— Ерунда. Мой отец всегда говорил мне, что я, наверное, воплощение какой-то древней богини. Поэтому у меня подобные вещи так просто и получаются.

Впрочем, Исида была заметно смущена, словно Мерфи увидел ее обнаженной и с этого момента они не могли больше оставаться просто друзьями.

— Ну, пошли, надо возвращаться в отель, — сказала она. — Не знаю, как вам, а мне не помешал бы большой бокал виски.

Мерфи не ответил, и Исида подумала, что ему, наверное, не понравилось ее замечание. Она уже готова была сказать, что, если ей захочется, она выпьет и целую бутылку после того, через что пришлось благодаря нему пройти, но тут заметила, что глаза профессора закрыты. Мерфи медленно сползал по стене, пока голова его не оказалась в уличной грязи.

И только тогда Исида заметила кровь.

54

— Мисс Ковакс, сэр.

Шейн Баррингтон с нетерпением ждал ее прибытия.

— Пусть войдет. И скажите, чтобы меня никто не беспокоил.

Женщина, стоявшая на пороге его кабинета, неуловимо, но при этом весьма значительно отличалась от той Стефани Ковакс, которая в первый раз вошла сюда месяц назад. Стиль ее одежды нисколько не изменился. Одевалась Стефани все так же соблазнительно и с тем же снобизмом: туфли на шпильках, короткая юбка, пиджак и черная водолазка. Тщательно продуманный беспорядок на голове и профессиональный макияж создавали образ привлекательной женщины, у которой есть масса более важных дел, чем заботы о собственной внешности. Походка Стефани, когда она шла к единственному креслу у стола босса, была уверенной, напористой и почти агрессивной.

Однако взгляд женщины радикально изменился. Вместо блеска нравственного превосходства, который так нравился зрителям, в глазах Стефани появились безразличие и пустота, как будто что-то в ней умерло. То были глаза человека, продавшего душу.

— Стефани! Спасибо, что зашли. Мне хотелось лично поблагодарить вас за ту работу, которую вы делаете для нас.

Ковакс взглянула на Баррингтона с нескрываемой настороженностью.

— Мне очень жаль, что не удалась история со взрывом в церкви. ФБР вначале попалось на удочку, но потом они заосторожничали. И декан Фоллуорт — не более чем обычный выпендрежник. Информация, которую он дал мне, — мыльный пузырь, в ней нет ничего, на чем можно основать реальный компромат на Мерфи. Поверьте мне, я…

Баррингтон отмахнулся:

— Все прекрасно, Стефани. Вы превосходно справились с задачей. Нам просто хотелось высвободить немного времени для профессора Мерфи и посеять семена сомнений в общественном создании. Когда-нибудь — и очень скоро — вам предстоит раскрыть еще немало секретов, связанных с деятельностью наших друзей-евангелистов.

Стефани смотрела на босса с тем выражением усталого безразличия, которое характерно для людей, утративших самое главное в жизни.

— Вы сказали «нам». Интересно, кто на самом деле стоит за всем этим? Говоря откровенно, мистер Баррингтон, вы не производите впечатления человека, которого особенно волнуют проблемы религии.

Шейн улыбнулся:

— Бесстрашная проницательная журналистка всегда и во всем. Вижу, ваш нюх ищейки постоянно при вас. Даже теперь, когда я посадил вас на цепь и надел намордник, — добавил он, получая истинное удовольствие при виде красных пятен, выступивших на лице Стефани.

Баррингтон встал и проследовал к шкафу с дверцами из матового стекла.

— Что-нибудь выпьете?

Она отрицательно покачала головой:

— На работе не пью. Баррингтон рассмеялся:

— Ну, перестаньте. — Он извлек из бара бутылку темного стекла и начал раскручивать проволоку, удерживавшую пробку. — Всего лишь бокал шампанского.

— Шампанского? Мы что-то отмечаем?

— Надеюсь, повод найдется. Весьма надеюсь, Стефани. — Зажав пробку салфеткой, Баррингтон с глухим хлопком открыл бутылку и налил шампанское в два бокала. Стефани равнодушно приняла бокал из его рук.

— И за что же пьем?

С мрачной улыбкой Баррингтон поднял бокал.

— За доминирование на рынке, конечно. — Они чокнулись.

— Я всегда пью за это, — заметила Стефани с неприятной ухмылкой.

Он поставил свой бокал и перегнулся через стол. Стефани почувствовала, что близость Баррингтона ей крайне неприятна.

— И это скоро станет реальностью, Стефани. «Баррингтон комьюникейшнс», как вам хорошо известно, — самая мощная компания в сфере коммуникаций на земле. Но это только начало. Очень скоро мы добьемся гораздо большего.

Ковакс бросила на него скептический взгляд.

— И чего же вы собираетесь добиться? Неужели хотите баллотироваться в президенты Соединенных Штатов?

— Я говорю о настоящей власти, Стефани. Той, о которой можно только мечтать.

Стефани сделала глоток шампанского.

— Ну что ж, в таком случае за вашу удачу, мистер Баррингтон. Только не понимаю, какое все это имеет отношение ко мне.

— Пожалуйста, называйте меня Шейн. — Он встал и прошел к окну. — Власть и богатство могут дать вам очень многое, Стефани. И я хочу быть с вами полностью откровенным: на самом верху часто бывает крайне одиноко. Конечно, с тех пор как я развелся, у меня были женщины, но когда у человека так много денег, как у меня, трудно найти кого-то, кому можно по-настоящему доверять. Кого-то, с кем можно разделить свою жизнь. Вы понимаете, о чем я?

Стефани очень хорошо поняла, что Баррингтон имеет в виду. Он купил ее душу и теперь хочет получить все остальное. Первым ее чувством была паника, затем Ковакс начала обдумывать невысказанное предложение. Возможно, это не самая худшая сделка в ее жизни. И если уж пришлось торговать собой, нужно заломить цену поприличнее. Баррингтон полагает, что скоро станет владыкой мира. Ладно, роль владычицы ее вполне устроит.

Стефани подошла к Баррингтону, и они вместе стали смотреть на панораму огромного города, простиравшуюся перед ними. В этот миг образ из недавних библейских штудий всплыл у нее в памяти. Сатана и Иисус на горе искушения. Разве дьявол не предлагал Ему все царства мира взамен за то только, чтобы Иисус поклонился ему и признал его власть?

Стефани склонила голову на плечо Баррингтона. Ну что ж, она намного хитрее, чем думают многие. Мистер Баррингтон… Шейн… она не заставит его просить дважды.

60

Доктор Азиз, сжимая раздувшуюся сумку под мышкой, попрощался и ушел. Исида говорила на дюжине диалектов арабского, помимо десятка ближневосточных и среднеазиатских языков, и все это составляло немыслимое число слов: миллионы и миллионы. Однако сегодня она начала понимать, что среди этого непостижимого множества существует только одно действительно значимое слово — «бакшиш».

За несколько долларов молодой человек за столом регистрации в отеле предложил вызвать доктора Азиза, заверив, что это «совершенно не болтливый человек». И сам врач за не менее разумную сумму с удовольствием оказал Мерфи необходимую помощь. Когда Исида провожала Азиза до двери, он одарил ее золотозубой улыбкой старого бонвивана.

— Никакой полиции, никакой полиции! — провозгласил араб, приложив палец к губам.

Исида, конечно же, понятия не имела, можно ли доверять этим двоим и не обратятся ли они в полицию, несмотря на все свои заверения. Впрочем, она и Мерфи не совершили ничего противозаконного. Насколько ей известно, они никого не убили, а что касается похищения туловища Змия, то вообще-то пусть сначала установят, кому он принадлежит на самом деле. Похоже, Езекия прав, и лучше бы проклятого Змия вообще не было.

Исида прислонилась к двери, вдруг ощутив во всем теле необычайную тяжесть.

— Вы будете жить, никаких сомнений на сей счет. Врач дал мне несколько жуткого вида болеутоляющих. Такое впечатление, что они предназначаются для лошадей, но, зная ваше ослиное упрямство… Мерфи?

Глаза Мерфи закрылись, лицо покрылось восковой бледностью, однако его грудь едва заметно вздымалась. Исида приблизилась к кровати, и у нее возникло инстинктивное желание коснуться его.

«Просто удостовериться, что он жив», — сказала она себе.

Кожа на ощупь была холодной, но Исида явно почувствовала, как пульсирует кровь под ключицей.

— Спокойной ночи, Мерфи, — прошептала Исида, — приятных снов.

Вернувшись в свою комнату, она легла на кровать, на несколько минут закрыла глаза и позволила вихрю чувств и воспоминаний всплыть в памяти. Потом сделала глубокий вдох, медленный выдох и села. Работать. Только работа может вернуть ей самообладание и психическое равновесие.

Исида налила стакан минеральной воды, разложила дюжину тонко заточенных карандашей рядом со стопкой желтых блокнотов стандартного формата и поместила брюхо Змия в круг света от настольной лампы. Работа предстоит долгая. На всю ночь.

Она проснулась от звука бьющегося стекла. Желтые листки блокнотов разлетелись по всей комнате. Ветер сильными порывами врывался в комнату сквозь открытое окно. С Исиды сдуло простыню, и она дрожала от холода. Лампа валялась на полу.

Кто-то изо всех сил колотил в дверь, и Исида, инстинктивно потянувшись за одеждой, чтобы укрыться, нащупала мягкую ткань халата. Потом в полном смятении нагнулась к ночнику.

Однако все было на месте. Лампа стояла на столе. Брюхо Змия возлежало на аккуратно сложенных в стопку исписанных страницах. Окно закрыто. И если не считать ее собственного прерывистого учащенного дыхания, все спокойно.

У Исиды отлегло от сердца, и она рассмеялась. Затем подошла к столу и прочла то, что было написано на верхнем листе в стопке. По крайней мере, это-то ей не приснилось. Она перечитала написанное еще раз, попыталась запомнить, а потом снова нырнула в кровать и уснула, не успев по памяти пересказать прочитанное.

На следующее утро Мерфи выглядел уже практически здоровым. Когда Исида присоединилась к нему в мрачном, напоминающем грот ресторане, профессор, явно довольный жизнью, допивал кофе с булочками.

— Вы сегодня полны сил. — Мерфи подмигнул ей.

— Спал сном праведника.

— Вам стоило бы отнестись к своему состоянию серьезнее. Доктор Азиз сказал мне, что вам необходимо полежать в постели, по меньшей мере, дня два.

Мерфи фыркнул.

— Он просто пытался выбить из вас еще пару долларов, создавая впечатление, что вопрос стоит о жизни и смерти. У меня обыкновенная царапина. Как бы то ни было, нам предстоит большая работа.

С торжествующим видом Исида сунула руку в сумку.

— Расслабьтесь. Все уже сделано.

Профессор взял у нее из рук помятый листок бумаги и прочел его.

— Я начинаю думать, что ваш отец был прав относительно источника ваших способностей. Вы что, совсем не спали?

Она разглядывала скатерть.

— Это не заняло много времени.

— И вы уверены, что перевели правильно?

Исида потянулась за листком, но Мерфи резким движением отодвинул его от нее.

— Шутка.

Он снова перечитал написанное:

— «В стране потопа она покоится вместе с царицей». «Страна потопа»… Имеется в виду библейский потоп?

Исида кивнула.

— В вавилонской литературе много упоминаний о потопе. Но вопрос в том, какая конкретно местность имеется в виду.

— Многие считают, что Ноев ковчег нашел свое пристанище на горе Арарат. Значит, речь идет об Анатолии. Были там какие-нибудь царицы?

— Не в ту эпоху. Арарат слишком далеко на севере.

— Хорошо, может, он имел в виду не Всемирный потоп, а какое-то место, в котором часты наводнения?

Исида налила себе чая и добавила немного молока.

— И где же такое место?

— Как насчет Египта? Нил разливается каждый год, как по часам. Без этих разливов не было бы египетской цивилизации. Не было бы сфинкса и пирамид.

— Что ж, ваше предположение не лишено смысла. Но читайте дальше.

— «Погребенный под камнем, он плавает в воздухе». — Мерфи покачал головой. — Здесь я — пас.

Исида поставила чашку.

— Ну-ну, не отступайте. Если вы правы и Даккури имел в виду Египет, то «погребенный под камнем» и «покоится вместе с царицей» означает, что речь идет о пирамиде, не так ли?

— Так.

— Ну-с, вы же археолог. Сколько пирамид в Египте?

— Больше, чем вы думаете.

— Но это не обычная пирамида.

Мерфи ударил рукой по столу, и из кухни выскочил официант, чтобы узнать, что случилось. Исида величественным жестом дала ему понять, что все в порядке.

— Вы когда-нибудь слышали о пирамиде Ветров?

— Кажется, нет. Вы уверены, что не придумали это название прямо сейчас?

Мерфи улыбнулся.

— Она существует, вне всякого сомнения. В долине Гизы к западу от Каира, в полном одиночестве. Довольно далеко от трех крупнейших пирамид: Хуфу, Хефрена и Менкура — поэтому на рекламные проспекты не попадает.

— И откуда же взялось такое красивое название?

— По легенде в центре пирамиды существует постоянный восходящий поток воздуха, настолько сильный, что он способен удерживать человека в подвешенном состоянии над землей в течение сколь угодно долгого времени.

— Человека… или голову Медного змия, — догадалась Исида.

— Почему бы и нет? Если я не ошибаюсь, пирамида является также и местом упокоения царицы Хефрат Второй.

— Превосходно! «Погребенный под камнем, он плавает в воздухе». И что же мы будем делать?

— Конечно же, заглянем внутрь.

Вернувшись в номер Мерфи, они сразу же включили его ноутбук и вошли в главную базу данных Престонского университета. Через нескольких секунд на экране компьютера развернулась сложная диаграмма пирамиды Ветров, представляя ее внутренний вид в трехмерной проекции.

Исида указала на ряд квадратных отверстий в основании пирамиды:

— Что это?

— Вентиляционные шахты. Воздух поступает в большую камеру — обширное пространство в центре пирамиды, расположенное над погребальной камерой Хефрат. И выходит вот здесь, немного выше, сквозь отверстия меньшего размера.

— Впечатляет. Получается, древние египтяне изобрели кондиционеры за три тысячи лет до их официального изобретения!

— Исключительно для царей, — откликнулся Мерфи. — И то лишь для мертвых. Возможно, здесь следует искать объяснение тому, почему египетская цивилизация в конце концов погибла.

Исида с хитроватой улыбкой взглянула на профессора.

— Ну-с, и каким же образом возникла легенда о предметах, летающих в этой пирамиде?

— Из моих школьных знаний по физике мало что сохранилось, но вот вам моя теория. Воздух втягивается внутрь сквозь шахты в полу пирамиды. Внутри большой камеры он нагревается, поднимается и по мере сужения пирамиды кверху сжимается. Это увеличивает его скорость и заставляет вырываться с достаточно большой силой в отверстия, расположенные выше, а одновременно снизу внутрь втягивается еще больше воздуха. Получается некий бесконечный цикл.

— Итак, вы полагаете, что голова Змия плавает в воздухе где-то в большой камере?

— Сомневаюсь. Скорее она либо в погребальной камере, либо в одной из вентиляционных шахт.

Исида скептически смотрела на экран.

— Знаете, я говорила вам, что не страдаю клаустрофобией, но эти вентиляционные шахты кажутся мне уж слишком узкими. Как же мы?..

Мерфи нажал еще несколько клавиш, и пирамида Ветров исчезла. Ее место заняло то, что очень напоминало вращающееся графическое изображение некоей разновидности сверхсовременного пылесоса.

— Перед вами «Исследователь пирамид». Робот с программным управлением, специально разработанный с целью изучения вентиляционных шахт в пирамидах.

— Шутите. Неужели кто-то и в самом деле изготавливает такие устройства?

— Вне всякого сомнения. Не могу сказать точно, самый ли это популярный продукт, производимый корпорацией «Я — робот», но нам он придется весьма кстати. Какой цвет вы предпочитаете? Насколько мне известно, можно выбрать либо темно-серый, либо темно-темно-серый.

— Предположим, вы сумели заполучить одну из таких штук. Ну а каким образом мы сможем проникнуть в пирамиду? Я знаю, что бюрократические препоны вас не очень заботят, но нельзя же просто взять верблюда или двух и отправиться на раскопки.

Мерфи бросил на нее оскорбленный взгляд.

— Вы думаете, у меня нет связей? Вы слышали когда-нибудь о докторе Бутрусе Хавассе, директоре пирамид? Моим лучшим другом в аспирантуре был Яссим Амрам. В настоящее время он профессор Американского университета в Каире и правая рука Хавасса. Если я не ошибаюсь в Яссиме, то у него такой робот уже имеется, и он давно научил его делать коктейль с мартини и доставлять ему прямо в кресло к телевизору.

— Неплохо, — согласилась Исида, открыв дверь. — В таком случае договаривайтесь со своим другом профессором Амрамом, а я отыщу пилота и скажу ему, чтобы был готов доставить нас в Каир.

Мерфи закрыл ноутбук и уже начал запихивать вещи в рюкзак.

— Вроде все складывается нормально.

В эту минуту зазвонил телефон. В трубке послышался голос секретарши:

— О, слава Богу, доктор Макдоналд. Пожалуйста, не кладите трубку, сейчас с вами будет говорить мистер Комптон, председатель нашего фонда.

— Исида!..

Голос Харви Комптона звучал крайне напряженно, Исида сразу же уловила это. И сразу же, без лишних слов, бросилась сообщать, как успешно проходит их кампания:

— Харви, у нас в руках уже вторая часть Змия, и мы знаем, где искать голову.

— Да-да, все это прекрасно. Я несколько раз пытался дозвониться до вас. Два человека, охранники фонда, убиты, и хвост Змия похищен. Исида, вы и профессор Мерфи должны немедленно прервать свое путешествие и вернуться в Штаты.

61

Странно. Странно и жутко. Убийство двух охранников случилось в самом прямом смысле слова на расстоянии целого мира от них, и, тем не менее, Исида была потрясена до глубины души. С этими людьми она довольно долго работала…

— Мне очень жаль, что я вовлек вас и ваш фонд во все это, — сказал Мерфи, прекрасно понимая, что утешение слабое. — Мистер Комптон, бесспорно, прав, мы должны вернуться.

Исида сидела, уставившись в стену.

— Нет, Мерфи, мы не поедем. По крайней мере, поедем не сейчас. Нет-нет, только не сейчас. Какая бы сила ни стремилась заполучить Змия, ее нужно остановить.

— Исида, у вас шок. Здесь, в Тар-Казире, вы в гораздо большей опасности, чем мы могли предполагать, отправляясь сюда. Это вовсе не детсадовская прогулка. Так что собирайтесь.

— Нет, Мерфи. Мы остаемся. Мистер Комптон слишком далеко, чтобы помешать продолжению нашей операции. И, кроме того, есть кое-что, связанное с происшедшим в фонде, что я утаила от вас.

— И что же?

— Мерфи, кто бы ни похитил хвост Змия, этот человек коварнее и подлее любого пресмыкающегося. Он не побоялся на несколько мгновений задержаться на месте преступления, чтобы оставить наглое послание лично для вас. На металлической полке, где хранился хвост, он нацарапал символическое изображение змеи, разделенной на три части.

Мерфи прошел к окну. После минутного размышления профессор повернулся к Исиде и проговорил:

— Значит, похититель прекрасно осведомлен о наших поисках. Из тех немногих людей, которых мы посвятили в детали нашего плана, ни один не является, ни вором, ни убийцей.

— Вы хотите сказать, не являлся? В Змие, вне всякого сомнения, есть нечто такое, что на протяжении многих столетий заставляло самых разных людей совершать самые невероятные вещи.

— Да уж, вряд ли это сделал какой-то наш с вами соперник-археолог, готовый на убийство и воровство ради того, чтобы заполучить хвост Змия. Очевидно, кто бы ни преследовал нас, — личность эта из самых что ни на есть темных.

Исида немного помолчала и, прежде чем сказать последнее, что еще скрывала от него, взяла профессора за руку. Она с беспокойством взглянула ему в глаза.

— Мерфи, есть кое-что еще, что я должна сообщить вам относительно происшедшего в фонде. Помните, вы говорили мне о крестике, который подарили Лоре и который сломал кто-то во время ее похорон? Так вот, рядом со змеей маньяк изобразил крестик, разломанный на три части.

Мерфи опустился на стул и какое-то время, подавленный, молчал. Затем подошел к стене и трижды изо всех сил ударил по ней кулаком.

— Подтвердились самые худшие мои подозрения. В происходящем начинает проявляться некий жуткий смысл. Все указывает на таинственное связующее звено между теми страшными событиями, через которые нам пришлось пройти в последнее время. Загадочный незнакомец приезжает в Престон, отыскивает Чака Нельсона, затем взрыв в церкви, похищение хвоста…

Голос Мерфи сорвался, когда он подумал о самом трагическом для него звене в этой цепи. Исида закончила перечисление:

— И то, наконец, что Лора погибла отнюдь не из-за случайности. Она стала жертвой хладнокровного убийцы.

— Исида, теперь вопрос вышел за рамки археологии, веры и стремления доказать подлинность слов Библии. Для меня это стало сугубо личным делом. Мы найдем голову Змия, даже если нам придется погибнуть. И я полагаю, если мы продолжим наши изыскания, встреча со зловещим незнакомцем — лишь вопрос времени.

62

— А после того как мы найдем голову Змия, что потом?

Пока такси не без труда пробиралось сквозь густой поток автомобилей, велосипедов, прохожих, а порой даже быков, запрудивших узкие улочки города, Мерфи полностью сосредоточился на суматошном, пыльном, знойном хаосе Каира. Вопрос Исиды застал его врасплох.

— Я это к тому, — продолжала Исида, — что составить полного Змия вы все равно теперь не сможете. Хвост находится у человека, похитившего его из здания фонда. Я имею в виду вопрос о фактическом подтверждении библейского рассказа. Вы наверняка сумеете сделать это и с двумя оставшимися частями. Но не только же по этой причине мы с вами приехали сюда?

С тех пор как они прибыли на Ближний Восток, Исида немного загорела, и это ей очень шло. Теперь она выглядела более уверенной в себе, скорее привлекательной земной женщиной, чем созданием тьмы, готовым при первом же посягательстве внешнего мира укрыться в своей норе в фонде. Однако Мерфи совсем не хотелось иметь дело с этой ее недавно обретенной самоуверенностью.

— Все, что я делаю, направлено на доказательство истинности Библии. Я не знаю ничего более важного.

Исида окинула его скептическим взглядом, но тут шофер резко повернул машину в сторону, чтобы избежать столкновения со стариком на хлипком велосипеде, и ей пришлось ухватиться за ручку. Когда машина выровнялась, Исида сказала:

— Ничего? А как же насчет пророчеств? Библейских пророчеств.

— Они — Составная часть Библии. Если мы сумеем доказать, что ветхозаветные пророки действительно писали в то время, о котором говорится в их книгах, это и будет подтверждением подлинности.

— Не совсем вас понимаю.

С большой неохотой Мерфи отвернулся от шумной суеты каирских улиц и взглянул на Исиду.

— Многое из предсказанного ими уже совершилось. Скептики говорят, что это произошло потому, что писали они уже после предсказанных ими событий и соответственно смотрели не вперед, а назад. Если мы сможем доказать, что пророки писали именно в то время, к какому библейская традиция относит годы их жизни, это и будет означать, что они предвидели события.

— А почему это так важно?

— Из-за предсказаний, которые еще не сбылись. Чтобы люди получили уверенность в том, что они обязательно сбудутся.

Исида кивнула с таким видом, словно Мерфи подтвердил нечто, ей уже давно известное.

— В таком случае расскажите мне о той части книги Пророка Даниила, которая еще не сбылась.

— Даниила? А я думал, вас больше интересуют Мардук, Эрешкигаль и вся их компания.

Она взглянула на него как-то особенно пристально, и Мерфи понял, что Исиду задели его слова. И тут он заметил, что впервые за все время она не надела свой амулет.

— Извините. Хорошо, я расскажу вам о книге Пророка Даниила, если угодно. Но почему именно сейчас?

— Вы как-то сказали мне, что поиски Медного змия начались с получения таинственного послания, имевшего отношение к Даниилу. Как мне кажется, все, чем мы сейчас занимаемся, имеет какое-то отношение к нему. Именно из-за него мы сейчас рискуем жизнью. Поэтому я и подумала, что, наверное, имею право узнать, с чего все началось.

— Ну ладно. Устами Даниила Господь сказал Навуходоносору, что за всю историю человечества сменятся лишь четыре мировые империи: его собственная, Вавилонская, которую символизировала золотая голова статуи; затем империя мидийцев и персов; затем греков; и, наконец, Римская империя. И каждая из них будет слабее предыдущей, пока последняя, Римская, не расколется на две половины, что и символизировали две ноги статуи.

— Рим и Византия.

— Совершенно верно. Итак, четыре мировые империи. Всего четыре. Никому со времен римлян — ни Наполеону, ни Гитлеру — не удалось создать пятую.

Исида удивленно взглянула на него.

— И какое же предсказание до сих пор не сбылось?

— Остается еще одна часть в статуе Навуходоносора. Десять пальцев на ногах. Специалисты в библейских пророчествах полагают, что эти пальцы — сделанные из глины и железа — символизируют некую неустойчивую форму правления, которая в ближайшем будущем придет на смену современным национальным государствам. Возможно, десять царей или каких-то других правителей, которые подготовят приход и воцарение Антихриста.

Исида отвернулась, пытаясь осмыслить услышанное. Теперь поездка сделалась значительно более комфортабельной, так как они выехали на главную транспортную артерию — шоссе Аль-Нил, проходившее вдоль восточного берега реки, — и роскошные особняки района дипломатических представительств торжественной чередой проносились мимо них.

— Вы думаете, тайна, о которой говорит Даккури, может иметь ко всему этому какое-то отношение?

Мерфи пожал плечами:

— Нутром чувствую. Догадка давно зрела в глубинах моего сознания, но потребовалось время, чтобы я смог полностью осмыслить ее. Вы сейчас употребили слово «тайна». В «Откровениях Иоанна Богослова» это слово применяется по отношению к Вавилонуnote 7. Даккури говорит, что тайна вернется.

— Не понимаю. Вавилон вернется? Мерфи кивнул:

— Могущество Вавилона. Когда Антихрист создаст свое всемирное правительство.

Исида провела рукой по волосам.

— Признаюсь, я в некоторой растерянности. Давайте все-таки подумаем о Змие. Если то, что мы видели в подземельях, не глупая шутка, значит, люди до сих пор ему поклоняются. Так происходило на протяжении очень многих лет, возможно, тысячелетий. Одному Богу известно, сколько невинных жертв было принесено за это время.

— Невероятно… Чудовищно!

— Однако имеет ли этот культ какое-нибудь отношение к тому, о чем вы только что говорили, — к возвращению Вавилона?

Мерфи почесал подбородок.

— Скажем так: некая внутренняя связь, несомненно, есть. Силы тьмы. Зла. В конечном итоге это одно и то же.

— И мы с вами в настоящее время направляемся прямо в пасть дракона, не так ли?

Он попытался что-то сказать, подыскать слова, чтобы хоть немного успокоить ее, но тут такси затормозило у главного здания Американского университета, и высокий мужчина в белом костюме с ослепительной улыбкой открыл дверцу и вывел их из прохлады автомобиля в испепеляющую жару полуденного Каира.

— Мерфи, старый негодяй! Добро пожаловать в Каир!

Десять минут спустя Яссим уже снова сидел на неуютного вида стуле со стальной спинкой и задумчиво смаковал мартини.

— Ты уверен, что не хочешь выпить чего-нибудь покрепче?

— Шутишь? Я прекрасно знаю, что вы туда добавляете. Алкоголь — самый безобидный из ингредиентов.

Яссим рассмеялся густым мелодичным смехом.

— Ты все такой же, старина Мерфи.

— И ты все такой же, старина Яссим. — Мерфи поднял бокал с лимонадом.

— Да, к сожалению, я очень плохой мусульманин.

— Тут я ничего не могу сказать, зато в списке моих лучших друзей ты — один из первых. Спасибо за письмо соболезнования по поводу смерти Лоры, оно действительно мне очень помогло.

Яссим нахмурился.

— Вряд ли оно могло по-настоящему помочь, но мне необходимо было высказать тебе то, что я тогда чувствовал.

Несколько минут они пили молча, погрузившись в воспоминания.

Наконец Яссим спросил:

— Доктор Макдоналд в порядке? Она очень мила, однако несколько… рассеянна, как мне показалось.

Исида, извинившись, направилась прямо в номер, который подготовил для нее Яссим на территории университетского кампуса в здании приглашенных преподавателей и их семей.

— Ей многое нужно обдумать, — ответил Мерфи. Яссим не стал развивать тему.

— Что ж, надеюсь, завтра она будет в хорошей форме. Нам предстоит сложный и интересный день.

Он радостно заерзал на стуле, словно ребенок в предвкушении рождественских подарков.

— Итак, профессор Хавасс уже проводил исследования?

— Да-да, и весьма обширные. Еще в шестидесятые годы они просветили гробницу Хефрат рентгеновскими лучами, и она оказалась совершенно пустой. Как и во многих других подобных случаях, нас опередили грабители.

— На пару тысячелетий, я полагаю, — заметил Мерфи. Яссим рассмеялся.

— Единственное, что осталось, — глубокая темная пустая дыра в нижней части пирамиды. Так что если там действительно могло сохраниться то, что просмотрели похитители и что со времен Навуходоносора там хранил халдейский жрец — голова Моисеева Медного змия, никак не меньше! — такое было бы просто чудом. Профессор Хавасс с радостью готов предоставить в ваше распоряжение наши скромные ресурсы.

— А нельзя ли оставить у вас на хранение среднюю часть Змия? Хотя, принимая во внимание инцидент в Вашингтоне, я не обижусь, если ты откажешься.

Яссим отмахнулся:

— Нас здесь не так-то просто запугать. Сочтем за честь охранять вашу часть Змия, причем со всей возможной осторожностью.

Мерфи похлопал старого друга по плечу.

— Великолепно. У меня камень с души свалился. Значит, ты предоставишь в наше распоряжение и робота?

— Конечно. Да я и сам жду с нетерпением, когда смогу увидеть его в работе. Расхитители гробниц иногда использовали маленьких детей и даже карликов для поисков сокровищ в узких проходах. — Он печально покачал головой. — И нередки были случаи, когда несчастные не могли выбраться обратно. Надеюсь, при помощи робота мы сумеем проникнуть в самые потаенные уголки пирамиды, не рискуя человеческой жизнью.

— Надеюсь, надеюсь, Яссим, старина, — откликнулся Мерфи. Его лицо помрачнело. — Очень надеюсь.

63

Когда ранним утром на следующий день они встретились, чтобы выехать к пирамиде на груженном оборудованием «лендровере» Яссима, у Мерфи возникло ощущение, что Исида что-то задумала. Ничего особенного он не услышал, но вела она себя необычно. С подчеркнутой сдержанностью и довольно официально проверила, все ли необходимые вещи они захватили с собой, и это свидетельствовало о некой особой внутренней сосредоточенности и спокойствии, которые раньше ей не были свойственны.

Пока ученые, переехав Нил по мосту острова Рода, мчались по Шарья Аль-Харам, а затем по району Гизы к краю пустыни, Мерфи задавался вопросом, почему он не ощущает того же спокойствия, которое, судя по всему, чувствует Исида. После нескольких мучительных часов, в течение которых он ворочался и метался в постели, сжимаемый тисками мучительных кошмаров, Мерфи отбросил все попытки выспаться и провел остаток ночи, меряя шагами сад вокруг их каирского жилища.

Профессор надеялся на знамение, которое подтвердило бы, что его пребывание здесь — часть Божественного плана. Однако восход солнца застал его в саду в том же состоянии полной растерянности и душевной смуты.

Слушая рассказы Яссима о проклятиях мумий и скарабеях-призраках, Мерфи взглянул на улыбку сфинкса на лице Исиды и подумал: не ей ли Господь послал знамение? Возможно, именно ее предпочел Он, как евангельского блудного сына. Не то чтобы Мерфи ей завидовал… Главное, знать, что они на правильном пути.

Дорога Пирамид вела из Каира в пустыню. Когда много лет назад они с Лорой впервые ехали по Дороге Пирамид в стареньком «ситроене», вокруг еще сохранялись следы густых акаций, тамариска и эвкалиптовых рощ, теперь полностью исчезнувшие под напором разрастающегося города.

Наконец жилые дома из бетонных блоков остались позади, и на горизонте появились три пирамиды Гизы. Исида издала возглас изумления и восторга, а Яссим довольно усмехнулся. Мерфи подумал, не является ли столь близкое соседство древнего и современного тем самым знамением, которого он ждал.

Здесь, в Каире, люди рвались вперед, в будущее, а памятники одной из древнейших человеческих цивилизаций взирали на них, величавые и неизменные, словно говоря: «Если вы хотите знать, что на самом деле вас ожидает, оглянитесь назад».

Дорога взобралась на вершину плато площадью в одну квадратную милю, обогнула Сфинкса, уже тысячелетия вглядывающегося в неизвестность, и им предстали три грандиозные пирамиды — самые величественные в мире гробницы для царственного отца, сына и внука. Вокруг трех великих сгрудились более мелкие пирамиды цариц и принцесс, придававшие всей картине еще большую торжественность. «Лендровер» продолжал путь, повернув к северо-восточной части плато, а великие пирамиды стали постепенно уменьшаться в размерах. Исида, вытянув шею, смотрела по сторонам, стараясь удержать в памяти каждую деталь поразительной панорамы, но тут Яссим похлопал ее по плечу и указал вперед.

Стоящая в одиночестве в пустынном уголке плато пирамида Ветров являлась таким совершенством древней архитектуры, что казалось, была построена вчера. Уступавшая своим более знаменитым «сестрам» размерами, пирамида отличалась не меньшим величием и выразительностью. Стены из идеально подогнанных каменных блоков служили зримым свидетельством бессмертного гения ее создателей.

— Поразительно! — провозгласила Исида, выбираясь из «лендровера» и всматриваясь сквозь дымку в представшее перед ней зрелище.

— Одно из величайших творений мировой архитектуры, — согласился Яссим.

— Немудрено быть великим архитектором, если у вас есть несколько тысяч рабов, чтобы таскать все эти каменные блоки, — добавил Мерфи.

— Вне всякого сомнения. Потому-то современные здания столь ничтожны в сравнении с ними. — Яссим рассмеялся. — В наши дни не так-то просто раздобыть рабов.

Пока Яссим и Мерфи проверяли готовность робота к работе, Исида развернула трехмерное изображение внутреннего помещения пирамиды.

— Превосходно! — воскликнул Яссим, когда кристальной четкости картинка появилась на экране ноутбука. — Он в точности выполняет все мои команды. — Яссим, как верную собачонку, похлопал маленького робота и, указав в сторону пирамиды, решительно произнес: — Ату!

Взяв робота под мышку, Мерфи стал подниматься по громадным известняковым блокам по направлению ко входу в первую вентиляционную шахту.

— Ветры дуют главным образом с юга, — объяснила Исида Яссиму, — значит, в эту шахту, должно быть, втягивается наибольшее количество воздуха. Вполне логично начать именно отсюда.

Яссим кивнул:

— Будем надеяться, что ее не забило песком.

Мерфи побежал назад, Яссим включил робота и отправил его в путешествие по шахте. Наклонившись над Яссимом — тот держал ноутбук на коленях, — Мерфи с Исидой внимательно следили за тем, как на экране компьютера стали медленно возникать не слишком четкие изображения шахты.

— Кажется, чистая. Робот движется без помех. Полагаю, до конца шахты он дойдет минуты за три. Пока у него на пути не попадалось никаких объектов.

Три минуты, в течение которых ученые, скорчившись в прохладном «лендровере», пытались разобраться в тусклых изображениях, передаваемых с миниатюрных камер робота, показались им получасом. Наконец Яссим нажал клавишу и остановил робота.

— Думаю, он зашел достаточно далеко. Робот находится где-то у края шахты. Если будем двигаться дальше, можем потерять его. Если бы в шахте что-то было, мы бы уже увидели.

— Ну, еще несколько футов, Яссим, — попросил Мерфи. Он напряженно всматривался в экран. — А что это такое? Что-то движется.

Яссим без особого желания продвинул робота еще на несколько футов вперед.

— Возможно, какое-то мелкое животное, крыса, например, хотя вряд ли внутри пирамиды ей есть чем поживиться.

— Хорошо, останови. Ну вот, опять. Что-то явно движется в конце шахты.

Яссим попытался отрегулировать фокус камер.

— Сейчас посмотрим. Так лучше видно? — Мерфи кивнул:

— Объект, кажется, находится вне вентиляционной шахты. Внутри главного помещения пирамиды.

— Не хочешь ли ты сказать, что это голова Медного змия, парящая в воздухе? — рассмеялся Яссим.

Мерфи бросил на него пристальный и очень серьезный взгляд.

— Есть только один способ выяснить.

Пока Яссим возвращал робота, бормоча что-то себе под нос, Мерфи проверял наличность необходимого снаряжения для проникновения в пирамиду: веревка, фонарик, нож. И, конечно же, лук.

Яссим взглянул на Мерфи так, словно видел перед собой человека, внезапно лишившегося рассудка.

— Что, черт возьми, ты задумал?

— В последний раз, когда я спускался в подземелье в поисках одной из частей Змия, я забыл захватить его с собой. А как бы он мне пригодился!.. Во второй раз я подобной ошибки не допущу.

Пока шли к пирамиде, Исида молчала, но когда Мерфи приблизился к шахте, она взяла его за руку и проговорила:

— Будьте осторожны!

Он взглянул ей прямо в глаза.

— Я всегда стараюсь быть осторожным.

Мерфи попытался улыбнуться своей самой бесшабашной улыбкой, но на сей раз ничего у него не вышло.

— Я серьезно, — сказала Исида.

С луком, крепко привязанным на боку, плотно прижав колени, плечи и локти к стене, Мерфи начал спускаться в шахту. Ему сразу стало понятно, почему грабители предпочитали направлять туда детей и карликов. Тем не менее, лето, проведенное в мексиканских пещерах, где Мерфи практиковался в спелеологии, научило его: мужчина средних размеров способен протиснуться сквозь очень узкое пространство, если только умеет хорошо контролировать свою нервную систему. Чаще всего человек застревает, начав паниковать, а вовсе не из-за размеров отверстия, через которое пытается проползти. Несколько минут профессор потратил на то, чтобы замедлить дыхание и расслабить мышцы, а затем двинулся вперед, чувствуя, как рядом с ним внутрь пирамиды проносится теплый воздух.

«Возможно, мне так и не удастся отсюда выбраться, — подумал он, — но уж, по крайней мере, я не задохнусь».

Через десять минут Мерфи уже расцарапал до крови колени и локти и начал подумывать о том, что следовало оставить громоздкий лук снаружи. Без него он уже дополз бы до края шахты…

Он закрыл глаза, зная по опыту, что полная темнота парадоксальным образом уменьшает клаустрофобические ощущения, и снова скользнул вперед.

Несколько минут спустя его пальцы коснулись края шахты, и Мерфи открыл глаза. Подтянувшись, он посмотрел в пропасть, открывавшуюся внизу. Где-то там находится гробница царицы Хефрат, однако наклон стен пирамиды был таков, что спуск по ним представлял собой практически немыслимое предприятие. Любопытно, каким образом проделывали это древние грабители пирамид?..

Он протиснулся дальше и вылез на узкий край. Убедившись, что может устоять на крошечном пятачке, не опасаясь падения во мрак, Мерфи поднял глаза вверх. Ветры кружили вокруг него, дуя, как казалось, со всех направлений сразу. Тем не менее, сила воздушного потока была недостаточно велика, чтобы «сдуть» профессора с той не очень широкой кромки, на которой он нашел свое пристанище.

Привыкнув к хаосу ветров, Мерфи заметил, что стоит вовсе не в полной темноте. Из одной вентиляционной шахты в верхней части пирамиды вниз, в темную пропасть, был направлен узкий поток света. Возникало впечатление, что свет специально предназначен для того, чтобы создать то невероятное зрелище, свидетелем которого стал в эту минуту Мерфи.

На расстоянии примерно сотни футов от того места, где стоял профессор, высоко над его головой парил некий объект, таинственной силой удерживаемый в пустоте. В потоке света предмет отливал тускловатым сиянием, из чего можно было заключить, что это кусок металла величиной с кулак, свободно плавающий в воздухе. Как раз того самого размера, какой, по расчетам, была голова Медного змия.

Мерфи не мог сказать точно, сколько времени он простоял там, зачарованный сказочным видением: головой Змия, совершающей свой многовековой танец в полной пустоте, ни для кого не зримой. От нее было просто невозможно оторвать глаз. Мерфи понимал, что, как бы долго он ни прожил, больше ничего подобного никогда не увидит.

И тут его грезы были внезапно развеяны самым невероятным образом. Из пустоты раздался голос:

— Великолепная картина, Мерфи, не правда ли? Но теперь вам следует задаться вопросом: а не последняя ли она в вашей жизни?

64

Мерфи бросил взгляд мимо плавающей в воздухе головы Змия в окружавший ее полумрак, чтобы определить, откуда исходит голос. На противоположном выступе над бездной он едва смог различить очертания человеческой фигуры.

— Кто вы такой?

— Меня зовут Коготь. Я представлялся вашей супруге, однако у нее не было возможности передать вам мое имя.

Наконец зло, поразившее Лору, приобрело конкретное имя и облик. Всеми фибрами души Мерфи рвался отомстить, и если бы ненависть и гнев способны были наделить его физической энергией, он без труда одним прыжком преодолел бы разделявшую их пропасть и вцепился в горло Когтю. Профессор попытался взять себя в руки и определить расстояние, разделявшее их.

— Значит, я был прав. Вы — тот самый человек, который виноват во всех злодеяниях последних недель.

— Да, действительно, кто бы мог подумать, что простому археологу выпадет на долю увидеть так много интересного. Вы немало сделали, Мерфи, нужно отдать вам должное. Но при достаточном количестве денег и власти нет таких тайн, которые нельзя было бы раскрыть.

— Зачем вам нужен Змий? Неужели ради него потребовались все эти убийства?

— О, Мерфи, я вовсе не собираюсь выдавать вам свои секреты. Главное, сейчас я заберу голову Змия, а затем сразу же отправлюсь в Американский университет, где вы храните среднюю часть.

— Коготь, вы чудовище, причем весьма самонадеянное чудовище. Но сдается мне, что вы не ближе к тому, чтобы заполучить голову Змия, чем я. Всех современных денег и власти, которыми вы здесь бахвалитесь, явно недостаточно, чтобы соперничать с мудростью древних и ветром.

Коготь рассмеялся.

— А здесь, профессор, вы ошибаетесь. Похоже, на этот раз вы не сможете добраться до головы Змия, а вот у меня есть решение задачи, которое древнее самих пирамид.

Мерфи заметил, как что-то темное мелькнуло в воздухе по направлению к голове Змия, и в течение какого-то мгновения профессору казалось, что в воздухе теперь повисли два совершенно одинаковых предмета. Одним была голова Змия, второй двигался сам по себе, борясь с сильнейшим потоком воздуха.

Птица. Ну конечно. Сокол. Профессор вынужден был признать, что Коготь придумал превосходный способ вырвать голову Змия из коловращения ветров.

Даже при тусклом освещении было видно, какая это величественная и прекрасная птица. Каштановый отлив крыльев, пестрота оперения на груди… Пустельга. Мерфи вспомнилось ее старинное английское прозвище — «летящая с ветром». Он с восторгом наблюдал почти фантастическую способность птицы ускользать от сильнейшего вихря, находясь всего в нескольких футах от его центра. «Она умеет заставить воздушные потоки помогать ей в полете, — подумал он, — но кажется, в данном случае даже ей это не под силу. Хотя птица очень способная, она учится на своих промахах. Еще пара попыток — и голова Змия будет в ее когтях».

Практически не задумываясь, Мерфи извлек из чехла лук и стрелу.

Он прицелился в сокола, который теперь находился на расстоянии всего нескольких футов от парящей головы. И в то же мгновение почувствовал, что не может выстрелить в птицу, опустил лук и направил оружие на ту цель, которая неудержимо влекла его, — на Когтя. Мерфи натянул тетиву до такой степени, что казалось, она стонала. Стоит слегка ослабить пальцы, удерживавшие стрелу, и она полетит через темное пространство, разделяющее их, и пронзит черное сердце Когтя.

Мне отмщение, и аз воздам.

Вот перед ним стоит убийца Лоры. Но что это? Неужели Коготь действительно усмехается? «Он знает, что я держу его на прицеле, — подумал Мерфи. — Уверен, что промахнусь?»

Профессор напрягся всем телом — только бы удержать стрелу, не позволить ей выскользнуть раньше срока…

Похоже, время остановилось, пока Мерфи ждал, что решит его совесть. И тут вся внутренняя часть пирамиды наполнилась эхом аплодисментов Когтя.

— Ну же, Мерфи. Стреляйте! Что вас удерживает? Нас здесь только двое. Ваш драгоценный Бог вас не видит. Стреляйте!

Мерфи чувствовал, как дрожат пальцы. Больше он не мог удерживать стрелу.

Резким движением он поднял лук, отвел его немного влево и спустил тетиву.

Несмотря на сильный ветер, стрела попала в цель. В сокола. Мерфи не смог выстрелить в человека. Даже в монстра, убившего Лору. А еще он понял, что Коготь пытался отвлечь его от птицы, которая уже схватила голову Змия.

Ну, уж нет!

Пустельга нырнула в поток воздуха, приготовившись к захвату объекта. Она схватила голову за тонкий изгиб, предназначенный для соединения со средней частью Змия, и, энергично работая крыльями, направилась в обратный путь, к Когтю.

Стрела Мерфи ударила сокола в самый край левого крыла. С душераздирающим криком, который эхом разошелся по всей пирамиде, птица выпустила из когтей бронзовую голову. На какое-то мгновение голова, казалось, зависла в воздухе, словно окончательно победив все законы тяготения, а затем с огромной скоростью устремилась вниз, в темноту. После десятков столетий парения в воздухе голова Змия как будто с радостью рванулась к новой неведомой свободе в неосвещенных пространствах древней пирамиды. За ней почти с той же скоростью следовала и раненая пустельга.

Мерфи наблюдал за их падением. Сокровище было так близко, стоило протянуть руку — и оно твое…

Теперь Змий никогда не будет воссоздан.

Профессор повернулся к Когтю, но тьма уже поглотила фигуру убийцы.

Вдруг Мерфи ощутил резкую боль в шее и услышал еще более громкий и страшный соколиный клекот за спиной. Вторая птица. Мерфи вовремя овладел собой, чтобы отбиться от нее. Наверное, ему посчастливилось, потому что второго хищника отвлекло падение первой птицы, и он отлетел от Мерфи в темноту, возможно, чтобы помочь ей.

Но при этом соколу удалось сорвать с его шеи крестик Лоры и унести с собой в бездну.

Возвращение по вентиляционной шахте стало настоящим кошмаром. Каждый дюйм обратного пути казался Мерфи вечностью. Особенно когда он представлял себе трупы Исиды и Яссима, убитых безжалостным чудовищем. И все то время, пока Мерфи проталкивал свое измученное и окровавленное тело сквозь шахту, его терзала одна мысль: «А я ведь мог остановить его. Мог остановить…»

Когда профессор, наконец, выбрался наружу и рухнул на песок, то практически ничего не видел — яркий солнечный свет пустыни ослепил его. Затем Мерфи почувствовал прикосновение чьих-то рук, кто-то пытался поднять его, он услышал возбужденные голоса… С друзьями все в порядке!

Уже сидя в «лендровере», между глотками минеральной воды Мерфи рассказал им, что произошло внутри пирамиды.

— Хорошо, что я тебя прекрасно знаю, Мерфи, и знаю далеко не как фантазера, — вытаращив глаза, проговорил Яссим, — в противном случае я решил бы, что ты все это выдумал. Птица, говоришь, выдрессированная специально для того, чтобы вырвать голову Змия из воздушного потока, в котором та вращалась на протяжении тысячелетий?! Признаюсь, верится с трудом.

— Яссим, давай просто поищем другой автомобиль, — ответил Мерфи. — Вполне вероятно, что он подъехал к пирамиде с другой стороны.

— А откуда он знал, что мы будем здесь? Вот чего я не могу понять, — промолвила Исида.

Мерфи покачал головой:

— Я тоже. — Он закрыл глаза, внезапно ощутив немыслимую усталость. — Я потерпел поражение, — сказал он, на сей раз, скорее обращаясь к самому себе, чем к своим спутникам. — Мне казалось, Господь хочет от меня именно этого. Найти Змия. И что в этом — моя главная задача.

— Почему же вы думаете, что потерпели поражение? — Мерфи ударил кулаком по стеклу автомобиля.

— Я потерял голову Змия. Теперь она где-то на дне пирамиды. Никто никогда не найдет ее там.

— Возможно, это и к лучшему, — заметила Исида. — Очевидно, Змий — каждая его часть — был воплощением зла. Если у Бога имелось для вас предназначение, то оно заключалось в том, чтобы отыскать надпись. Последнее послание Даккури.

— Оно тоже теперь на дне пирамиды, если только вы, конечно, со всеми вашими сверхъестественными способностями не вычислили уже, что там написано.

Исида не обратила внимания на сарказм коллеги.

— Вовсе не обязательно.

— Что вы хотите сказать?

— Камера давала четкое изображение головы в течение двух или трех минут. Картинка, естественно, будет далеко не идеальная, но, судя по тому, как голова вращалась в воздухе, мы наверняка получим ее снимки во всех ракурсах. Если в лаборатории Яссима есть хотя бы половина того оборудования, которым он хвастался, мы сможем воспроизвести и увеличить каждый кадр. Надеюсь, нам удастся воссоздать комбинированное изображение, а этого вполне достаточно, чтобы прочесть клинописные значки.

— Конечно, — согласился Яссим, — это вполне выполнимо.

Остаток пути до университета Мерфи провел в воспоминаниях о случившемся в пирамиде. Он был готов убить Когтя. И при этом не мог припомнить, в какой момент передумал. Не мог даже вспомнить мгновения, когда навел лук на сокола. Все произошло как-то само собой, словно лук руководил им, а не он луком. Очевидно, подобный удачный выстрел — результат божественного вдохновения.

Яссиму не меньше, чем Исиде, хотелось увидеть то, что осталось на видеопленке робота, и потому он нещадно давил на газ, хотя был утренний час пик и вокруг сгущался тесный водоворот из автомобилей. Исида сидела неподвижно, закрыв глаза и сжав руки на коленях. Когда же они, наконец, прибыли к элегантному зданию классической постройки, в котором располагалась лаборатория Яссима, он настоял на том, что лично подготовит все необходимое для исследования, пока Исида и Мерфи будут принимать душ, а Мерфи к тому же сменят бинты на старых ранах и обработают и забинтуют новые.

Полчаса спустя все трое уже склонились над экраном компьютера. Длинные тонкие пальцы Яссима уверенно порхали по клавиатуре. Через несколько мгновений на экране появилось туманное изображение головы Змия, вращающейся вокруг своей оси и слабо мерцающей в тусклом свете внутреннего помещения пирамиды.

— Подумать только, она пробыла там в течение двух с половиной тысячелетий… — Яссим прищелкнул языком, — …и вот теперь — бац! — исчезла в одно мгновение.

— У нас есть снимки, чтобы доказать реальность ее существования всем сомневающимся. И это самое главное, — заметил Мерфи.

— Но пока на них не видно ничего существенного, — проворчала Исида. — Давайте дальше… Вот так, не слишком быстро.

Яссим проматывал кадры до тех пор, пока не стала видна нижняя часть головы Змия.

— Стоп! — скомандовала Исида, и Мерфи вспомнилось, как она несколькими словами сумела подчинить себе идолопоклонников в подземельях Тар-Казира. — Дайте предельное увеличение.

Изображение начало медленно расти, пока не заполнило весь экран. Яссим продолжал увеличивать его. Очертания головы исчезли, и теперь перед ними предстала лишь неровная поверхность бронзы, чем-то напоминавшая желтый лунный пейзаж.

Яссим покачал головой:

— Пожалуй, все…

— Вот оно! — крикнула вдруг Исида.

Мерфи наклонился ближе. Она была права. То, что всего несколько мгновений назад казалось случайным нагромождением трещин и царапин, которые во множестве можно отыскать на любом старом куске металла, внезапно приобрело упорядоченный облик письменных знаков — отчетливое клинописное послание Даккури.

Яссим приготовился распечатать изображение.

— Полагаю, мне будет крайне трудно поверить, — промолвил он, — но, наверное, все-таки пришло время рассказать, что же все это значит.

Мерфи положил руку на плечо друга.

— Давай подождем, пока Исида переведет. И тогда, обещаю, я расскажу тебе все от начала и до конца.

Яссим кивнул, а Исида готова была вырвать распечатку из принтера. Все стояли не шевелясь. Сколько бы времени ни потребовалось на перевод, они не сдвинутся с места до самого конца.

Через какое-то время Исида произнесла:

— По крайней мере, надпись короткая. Похоже, Даккури считал, что, если ищущий зашел так далеко в своих изысканиях, с ним больше нет смысла играть в игры.

Ее взгляд бегал по листу бумаги, и Мерфи казалось, что он вот-вот услышит, как работает мозг Исиды. Губы двигались, беззвучно перебирая слова до тех пор, пока она не находила нужное. Затем Исида осторожно опустила лист с распечаткой на стол.

— Ну?

Яссим был еще более взволнован, чем Мерфи, который стоял, не двигаясь и не дыша.

Исида выдержала паузу, чтобы немного успокоиться, и сказала:

— Надпись начинается с обычного обращения: «Слуги Змия хранили эту тайну. Им принадлежат честь, слава и могущество во веки веков». — Исида кашлянула. — Затем следует основная часть…

«Великие башни Вавилона превратились в пыль, и ветер разносит ее куда хочет.

Но отыщи главу, и тело воскреснет и покроет тенью своей весь мир.

Золотая глава станет знаком великого царя, царя царей.

В обители Мардука ее отышешь ты.

О верный раб великой тьмы, ее ты должен воскресить.

И вновь из праха восстанет Вавилон, и будет вновь царить над миром».

Наступило гробовое молчание, и Исида сказала только:

— Вот и все.

— Вполне достаточно, — тихо отозвался Мерфи.

— Но что все это значит? — спросил Яссим.

— Это значит, что Вавилон восстанет из праха. Если, конечно, служители тьмы завладеют золотой главой.

Исида задумчиво воззрилась на Мерфи, а Яссим вскочил со своего стула, в полнейшем замешательстве заламывая руки.

— Ты говоришь загадками, Мерфи. Как может Вавилон восстать? Что за золотая голова? Мне казалось, что вы ищете… и, к несчастью, только что потеряли… голову медной змеи.

— Извини, Яссим. Я постараюсь объяснить. В соответствии с истолкованием сна Навуходоносора, которое дал Даниил, Вавилонская империя — самая могущественная за все время существования мира. И могущество ее символизировалось золотой головой статуи из сна. Статую царь затем приказал воссоздать в реальности. Когда Навуходоносор раскаялся в своих грехах, то приказал ее уничтожить. Теперь я готов поклясться, что голова идола спрятана где-то теми же людьми, которые поклонялись Медному змию.

— Но зачем? Если они не хотели ее уничтожать, почему бы просто не переплавить? Могли бы заработать огромные деньги.

— Потому что они твердо верили: если сохранят голову, то когда-нибудь настанет день, знающий человек отыщет ее, и Вавилон восстанет вновь.

Яссим протер глаза, словно все происходящее ему снилось.

— И что же значит: «Вавилон восстанет вновь»? Кто-то восстановит древний город?

— Не только, — ответил Мерфи. — Будет восстановлено и могущество Вавилона. На сей раз как власть зла над всем миром.

Яссим повернулся к Исиде.

— Я бы хотел знать ваше мнение, доктор Макдоналд. Мы с вами здравомыслящие люди, я полагаю. Неужели вы тоже считаете, что представители какой-то древней религии, поклонявшейся злу, прятали золотую голову статуи Навуходоносора в течение двух с половиной тысячелетий в ожидании благоприятной возможности для захвата власти над миром?

Исида ответила не сразу.

— Не знаю. За последнее время мой взгляд на многие вещи кардинальным образом изменился. Я несколько иначе теперь оцениваю возможное, реальное, и невозможное, нереальное. Похоже, я увидела активно действующее зло, настоящее, чистое зло. Я видела, как ни в чем не повинных людей убивали из-за куска металла. — Ее взгляд на мгновение остановился на Мерфи. — Я пока не знаю, как относиться к словам о золотой голове, о возрождении Вавилона и тому подобном. Единственное, что я знаю абсолютно точно, — теперь я испытываю такой страх, который раньше был мне неведом.

Яссим с важным видом кивнул и повернулся к Мерфи.

— Я так же, как и доктор Макдоналд, не знаю, чему верить. Однако, по-моему, на всякий случай нам следует найти эту голову — пока ее не нашли другие.

— Вполне поддерживаю, — откликнулся Мерфи.

— Ну и где же, по вашим предположениям, находится обитель Мардука?

— Вопрос совсем не сложный, — ответила Исида. — Храм Мардука располагался в Вавилоне.

— Итак… Мерфи кивнул:

— Совершенно верно. Ради нынешней цели я должен буду обратиться за помощью ко всем известным мне организациям и людям: к вашему фонду, Исида, Американскому университету, моему другу Леви — с тем, чтобы они использовали все свои связи в этом регионе. Нам необходимо как можно скорее попасть в Ирак.

66

— Висячие сады Вавилона, — мечтательно произнесла Исида, помешивая чай со льдом. — Вряд ли существуют более загадочные и притягательные слова. Они кажутся такими близкими и знакомыми. Но ведь никому по-настоящему не известно, как они выглядели на самом деле.

Мерфи наблюдал за тем, как она пьет чай: маленькими глотками, по-кошачьи.

— Вы уверены? Разве не помните, как сами гуляли по ним две с половиной тысячи лет назад?

Исида взяла кусочек льда и швырнула его в Мерфи.

— Прекратите!

Яссим нахмурился. Он выбрал очень тихий и мало посещаемый ресторан, со столиками в отдельных нишах, где можно беседовать без опасения, что их подслушают. Настроение у Яссима было совсем не игривое.

— Значит, там находится храм Мардука? В висячих садах?

— Или над ними. Узнаем, когда попадем туда, — сказал Мерфи.

— Ты говоришь так, словно это раз плюнуть: взял и сделал. Нельзя же просто приехать туда и начать копать. Огромное количество иракских археологических ценностей уже и без того разграблены.

— В том-то и суть, Яссим. Лучшее место для древних иракских сокровищ в настоящее время — какой-нибудь музей за много миль от этой страны. Когда будут восстановлены закон и порядок и вновь откроются иракские музеи, тогда все можно будет возвратить, и иракский народ насладится сокровищами своей истории, не боясь, что какой-нибудь проходимец выкрадет их и выставит на продажу на европейском аукционе.

Яссим скептически взглянул на него.

— Трудно поверить, что такая большая вещь — как вы там говорили? пятнадцать футов высотой, шесть или семь в диаметре? — могла избежать общей участи всех тамошних сокровищ. Спаслась от грабителей — тех, которые пришли после войны, и тех, что управляли страной на протяжении тридцати лет. Сдается мне, ее давным-давно переплавили на золотые краны для ванной Саддама.

— Слишком много кранов, — заметил Мерфи.

— У него много ванных комнат. — Мерфи задумчиво пил чай.

— До сих пор мы видели, что Даккури умел прятать свои сокровища. Ему удавалось таким образом скрывать библейские реликвии, что никто не мог отыскать их до… до наступления нужного времени. Наверняка в данном случае он прибегнул к не меньшим предосторожностям и хитростям.

— Значит, пришло время найти ее?

— Не уверен, что такая находка принесет пользу, в любые времена. Но как бы то ни было, негодяев необходимо остановить.

Исида взглянула на часы и подняла с пола рюкзак.

— В таком случае пошли. Наш самолет вылетает через два часа.

Яссим взял ее за руку.

— Подождите минутку, доктор Макдоналд.

— Зовите меня Исидой, прошу вас. — Как ни странно, теперь, когда ее богиня почти перестала что-то для нее значить, Исида начала проще относиться к собственному имени. — Что случилось, Яссим?

Было заметно, что он чувствует крайнюю неловкость.

— Ты, Мерфи, храбрец. Или просто безрассудный. Впрочем, не важно. Разница невелика. А вы, Исида, прошли через чудовищные испытания с невероятным мужеством. Я же… я… совсем не герой. Люди, которые намерены завладеть золотой головой, вне всякого сомнения, обладают огромной властью и ни перед чем не остановятся…

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, Яссим, — ответил Мерфи. — И если тебе сложно решиться на поездку с нами в Ирак, ничего удивительного. Не стану скрывать, без тебя нам будет сложнее. Но мы справимся. Однако по двум причинам я склонен думать, что нам больше не доведется встретиться ни с нашим зловещим птицеловом, ни с людьми, подобными ему. Во-первых, злодей не видел надписи на голове Змия, а ты, насколько мне известно, уничтожил пленку и стер всю информацию на компьютере. О том, где находится золотая голова, знаем только мы трое.

— Как бы мне хотелось разделять вашу уверенность. — Яссим нервно оглянулся по сторонам. — Этот страшный человек, которого вы называете Когтем, следует за вами буквально по пятам. Откуда вы знаете, может, он и сейчас, в эту самую минуту, каким-то образом подслушивает наш разговор?

— Возможно, и так, — согласился Мерфи. — Но есть и «во-вторых». Рядом с храмом Мардука мы будем не одиноки. В настоящее время неподалеку от Вавилона находится подразделение морской пехоты США.

Яссим почесал подбородок.

— Ладно, надеюсь, у них есть приказ открывать огонь по всем подозрительным личностям и по всем подозрительным хищным птицам.

— Не сомневаюсь, что такой приказ у них есть, Яссим. Итак, едете с нами?

— Кажется, я принимаю весьма необдуманное решение, — вздохнул Яссим. — Впрочем, если вы действительно найдете голову, а меня не будет при этом величайшем археологическом открытии в истории человечества, мне в любом случае придется покончить с собой. Поэтому… да, я еду.

67

«Лендкрузер» медленно пробирался по занимавшим обширную территорию руинам древнего города. Исиде приходилось щипать себя за руку, чтобы убедиться, что это не сон. После кончины любимого отца она жила предельно уединенно. Академические исследования доктора Макдоналд были бесконечно далеки от всего того, что пугало ее в этой жизни, а маленький кабинет Исиды, затерянный в коридорах фонда, представлял собой некий бункер, успешно защищавший от ужасов и соблазнов внешнего мира.

До тех пор, пока в ее жизни не появился Майкл Мерфи.

И вот теперь в течение нескольких дней жизнь Исиды полностью перевернулась, и она оказалась среди немыслимых опасностей, ужасов и смерти. Она перешагнула грань, отделявшую ее от неведомого. Совершила путешествие по темному подземелью средневекового города. Видела настоящую пирамиду изнутри. А сейчас ей предстоит пройти по земле самого Вавилона.

Со стен по обе стороны прославленных ворот Иштар на Исиду взирали изображения злобных драконов, пережившие три тысячелетия дождей, ветров, песчаных бурь и нашествий грабителей. Но сердце ее наперекор ожиданиям не сжалось от восторга. Возможно, после долгих лет, посвященных изучению бесчисленных богов и богинь, почитавшихся различными народами на протяжении столетий, Исиде вдруг открылось нечто поистине великое.

— Вот они, — услышала она голос Мерфи, указывавшего на расположенный неподалеку холм. Там остатки древних стен все еще возвышались над ступенчатыми террасами царицы Амитис.

На самом верху место, где располагался храм Мардука, было отмечено одинокой стелой из песчаника.

Как и предсказывал Яссим, местность выглядела так, словно здесь хозяйничала стая голодных шакалов. Некоторые участки холма обвалились, засыпав землей и мусором остатки древних ворот и лестниц. Любые обломки камней, на которых можно было отыскать хоть отдаленное сходство с каким-то узором или надписью, были расхищены, начиная от самых крошечных кусочков и кончая целыми колоннами.

Мерфи осматривал эту печальную картину упадка и разграбления, когда к нему приблизился загорелый офицер морской пехоты в авиационных солнцезащитных очках. Военный представился:

— Полковник Дэвис, военно-морская пехота США. А вы, должно быть, профессор Мерфи?

За этим последовало рукопожатие, от которого у Мерфи хрустнули суставы.

— Рад вас видеть, полковник. — Тут Мерфи заметил небольшую группку солдат в камуфляжной форме, по периметру окружавших холм, на котором находились приехавшие. — И ваших людей тоже.

— Мы рады помочь, только свистните.

— Не знаю, с чего начать, — признался Мерфи. — Нам необходимо выяснить, что находится под всем этим мусором. Мы ищем некое подземное помещение.

Полковник широко улыбнулся:

— Я так и думал. Поэтому уже провел кое-какие раскопки сразу же после нашего прибытия сюда. Кажется, те ребята, что почистили это местечко, оставили здесь пару вещей, которые не рассчитывали продать на черном рынке.

Лицо Мерфи озарила надежда.

— И что же это за вещи?

— Как насчет салазок для перевозки радиолокационного устройства?

Мерфи расхохотался.

— Неплохо, неплохо, полковник.

Полчаса спустя Мерфи и Яссим уже тащили салазки — легкий предмет из пластика величиной с детский матрац — по склону холма, а Исида тем временем на расстоянии нескольких ярдов от них следила за картинками, возникающими на экране ноутбука.

Пока это были только смутные очертания обвалившихся внутренних помещений и пустых склепов. Но внезапно ее внимание привлекли две удивительно симметричные темные параллельные линии.

— Подождите! Вернитесь-ка немного назад, пожалуйста.

Мерфи и Яссим потащили салазки назад по камням. Теперь Исида была практически уверена, что первоначальное впечатление не обмануло ее. Там, внизу, на расстоянии футов двенадцати под поверхностью земли находился предмет, созданный руками человека. И вовсе не такой уж маленький.

Мерфи и Яссим подошли к ней и взглянули на экран. Яссим кивнул:

— Наверное, это какие-то двери, несколько дверей. Вход куда-то.

— Но как нам до них добраться? — спросила Исида. Полковник Дэвис стоял рядом с Исидой, наблюдая за ее работой.

— Простите, мадам, может быть, с помощью бульдозера? Не дожидаясь ответа, полковник ушел куда-то, и через несколько минут стал слышен рев бульдозера, взбирающегося на холм. Он затормозил в нескольких ярдах от того места, где Мерфи и Яссим работали с салазками. Мерфи подал знак, и бульдозер начал расчищать мусор. После первых нескольких минут казалось, что бульдозеру удалось снять лишь тонкий верхний слой почвы, однако некоторое время спустя румяный пехотинец, управлявший машиной, вошел во вкус и стал действовать активнее, а еще примерно через четверть часа Мерфи дал ему сигнал остановиться.

Мерфи прошел к месту раскопок, осмотрел его и затем, повернувшись к полковнику Дэвису, сказал:

— Ну, еще несколько ковшей и достаточно. — Дэвис шутливо отсалютовал ему.

— Слушаюсь! У меня к тому же есть двадцать человек солдат с большим опытом рытья окопов. Если они понадобятся, буду рад предоставить их в ваше распоряжение.

Когда они углубились примерно на десять футов, у Мерфи и Яссима уже кружилась голова от усталости, а у полудюжины морских пехотинцев, работавших рядом с ними, даже пот не успел выступить.

— Эй, тут что-то явно металлическое, — крикнул солдат, когда его лопата ударилась обо что-то твердое.

Они стряхнули с себя последние комья земли, и отошли в сторону.

Исида, Мерфи и Яссим смотрели на громадные бронзовые двустворчатые двери у себя под ногами. Покрытые слоями минеральных отложений и налетом из обесцвечивающих осадков, скульптурные барельефы все еще обладали несомненной силой, поражавшей воображение. По прошествии трех тысячелетий перед ними предстала история множества великих побед Навуходоносора. И над всем этим, даже над самим непобедимым Навуходоносором возвышалось изображение Мардука — бога войны.

В течение нескольких минут все молчали. Затем Яссим сказал:

— Ну что ж, мы у входа в обитель Мардука. Войдем? Двери, лежащие почти горизонтально, создавали впечатление навеки опечатанных, но даже если бы все присутствовавшие здесь мужчины приложили свою силу и открыли их, не было никакой гарантии, что за ними обнаружится что-то кроме земли. Вся постройка приняла горизонтальное положение, возможно, в ходе одного из столь частых в этом регионе землетрясений, и вполне вероятно, что двери вели в пустоту.

Под руководством Мерфи трое пехотинцев встали у одной двери и попытались поднять одну створку с помощью лопат. Вскоре даже эти молодые парни начали исходить потом, а у Мерфи возникло подозрение, что двери предназначены для того, чтобы обмануть искателей сокровищ, а на самом деле за ними ничего нет.

Внезапно раздался сильный скрежет, лопата вылетела из рук одного солдата, а внизу образовалась щель, сквозь которую снизу вырвался поток затхлого воздуха. Ухватившись за край двери, морпехи общими усилиями потянули ее, и дверь медленно, со стоном древних петель подалась вверх.

Держась за одну из створок, Мерфи опустил ноги в темноту. Они повисли в пустоте. Значит, за дверями действительно что-то есть. Зловонный дух, поднимавшийся из подземелья, делался все более невыносимым. Мерфи никогда раньше не приходилось сталкиваться со столь сильным и едким ароматом распада. Он почувствовал приступ тошноты, попытался сделать глубокий вдох, но внезапно дыхание профессора перехватило, и единственное, что он услышал вслед за этим, был крик перепуганной Исиды. Пальцы Мерфи скользнули по краю двери, и он полетел вниз.

Мгновение превратилось в бесконечность, и Мерфи подумал о тех тонущих, вся жизнь которых проходит у них перед глазами за одну секунду. Затем ощутил острую боль в ногах от удара о твердую поверхность. Но прежде чем профессор успел закричать, он ударился головой, и на него опустилось черное облако беспамятства.

Придя в себя, Мерфи услышал голоса где-то вверху. В течение секунды он ничего не мог сообразить, все сливалось в один нечленораздельный шум, но вот звуки вновь приобрели характер слов, и он понял, что это Исида и Яссим пытаются выяснить, все ли с ним в порядке. Затем Мерфи услышал, как поднимают и вторую створку.

— Я в порядке, — сумел он выговорить, немного приподнявшись.

Однако когда волна темного воздуха глубин ворвалась в легкие, профессором овладел очередной приступ удушья, он закашлялся, а глаза наполнились слезами. Мерфи дождался, пока приступ пройдет, и вытер лицо тыльной стороной ладони. Голова гудела, острая боль в ногах сменилась пульсирующей. Он открыл глаза.

Затем снова закрыл их, ослепленной невыносимой яркостью представшего ему зрелища. «Последствия удара по голове, — подумал он. — Я ослеп». Поборов приступ паники, Мерфи попытался дышать ровнее и чуть-чуть приоткрыл глаза. Но ярко-золотой свет все равно был нестерпим для зрения. Несмотря на это, профессор заставил себя полностью открыть глаза, и постепенно ослепительно яркая дымка, заполнявшая все поле зрения, приобрела очертания некоего объекта.

Мерфи смотрел в зрачок огромного золотого глаза.

По-прежнему стоя на коленях, он отодвинулся немного назад, не обращая внимания на грязь, чтобы увидеть весь объект целиком.

Поначалу громадные выступы и ребра, причудливые изгибы металлического изображения показались ему каким-то бессмысленным нагромождением, неким подобием гигантской кубистской скульптуры. Но мало-помалу зрение привыкло к масштабам увиденного, и к тому же Мерфи понял, что грандиозный предмет лежит почти горизонтально на земле. Через несколько минут профессор с изумлением осознал, что ему прямо в глаза через пропасть в две с половиной тысячи лет взирает лицо Навуходоносора.

Мерфи еще немного отодвинулся и, прислонившись к земляной стенке, стал всматриваться в лицо царя. С какой точностью удалось скульптору воспроизвести его черты, с каким необычайным правдоподобием! Исполинские глаза, казалось, пронзали насквозь подобно лазерным лучам, а огромные уста, застывшие в надменной ухмылке, словно провозглашали: «Подними меня, жалкий пес! Я слишком долго лежал в этой пыли!»

Мерфи потерял всякий счет времени и не знал, сколько простоял вот так, на коленях, завороженный властным взглядом давно умершего царя, пока до него не донесся звук приближающихся шагов, а затем и голоса восторга и удивления. Но вот сильные руки подхватили Мерфи, подняли вверх, и он закрыл глаза, благодарный людям хотя бы за то, что они освободили его от необходимости взирать на лик воплощенного зла.

68

Шэри потянула Пола за руку. После долгого пребывания в больнице молодой человек был все еще очень слаб.

— Эй, — запротестовал он, — гипс сняли только вчера. Ты хочешь вообще оторвать мне руку?

— Перестань себя жалеть, — сказала Шэри. — Доктор Келлер считает, что избыток сочувствия не пойдет тебе на пользу. Посмотри, вот и наши!

Доктор позволил Шэри довезти Пола до Вашингтона, и там, на небольшом аэродроме, они ждали приземления транспортного самолета фонда. Прессу и телевидение специально не оповещали, но факт прибытия столь значимых исторических артефактов утаить от них было практически невозможно.

Когда самолет приземлился, Шэри начала неистово размахивать рукой в ожидании профессора Мерфи. И вот, наконец, она увидела, что он спускается по трапу.

— Профессор!

Он удивленно повернулся на возглас и, увидев Шэри, широко улыбнулся:

— Все в порядке, офицер. Можете пропустить их. Охранник неохотно отошел в сторону, и Мерфи обнял Шэри. Пол чувствовал, что эти двое понимают друг друга без слов.

— Не могу поверить, что вам все-таки удалось! — воскликнула Шэри. — Не могу поверить, что все эти сокровища на самом деле здесь, в Соединенных Штатах!

Мерфи улыбнулся:

— О, это было совсем не просто. Пришлось очень многих убеждать в своей правоте. И я бы не смог ничего сделать без помощи моих друзей… — он указал на изящную хрупкую рыжеволосую женщину, чем-то похожую на очаровательного эльфа, и на смуглого элегантного мужчину в костюме кремового цвета, оживленно беседовавших с людьми, занимавшимися транспортировкой, — …которые сумели переложить основное бремя расходов и организационных мероприятий на Фонд древних рукописей и на Американский университет в Каире. Ты ведь знаешь, Шэри, что меня к бюрократам лучше не подпускать.

— В любом случае вы добились своего! — провозгласила Шэри.

— Мне даже удалось заручиться негласной поддержкой одной совершенно особой инстанции, человека, который уже оказывал нам неоценимую помощь. — Мерфи вытащил из кармана куртки копию письма. — Подождите, ребята, я прочту вам. Это не менее важно, чем прибытие в США золотой головы статуи Навуходоносора и, возможно, даже еще большая причина для торжества. Это письмо вручили мне, когда я садился в самолет. Слушайте же.

Шэри улыбнулась:

— О, профессор Мерфи, приятно, наверное, ощущать, что вы помогли шейху в поисках истинной веры.

Мерфи обнял ее и подошел к Полу. Крепко сжал его руку.

— Рад вас видеть, молодой человек. Прекрасно выглядите. Насколько мне известно, вы теперь получаете специальную стипендию от Баррингтона. С ее помощью вы наверняка сумеете решить свои проблемы и выбрать те предметы для изучения, которые вызовут у вас значительно больший интерес, нежели бизнес и коммерция.

— Да, сэр. Если бы не это, Шэри никогда бы не позволила мне принять такой подарок от мистера Баррингтона. Она мне очень помогла.

Пол покраснел, а Шэри толкнула его локтем в бок.

— Ну-ну, Шэри, будь с Полом помягче, — проговорил Мерфи. — Он ведь еще очень молод. Ему многое предстоит пережить, прежде чем по-настоящему осознать, что большую часть решений в этой жизни нельзя принимать без Бога и без умной женщины. Вначале Бога, естественно, а потом женщины.

Шэри погрозила пальцем:

— Профессор Мерфи, как вы можете говорить такое?

Из ангара появилась долговязая фигура декана Фоллуорта. Но не успел Мерфи каким-то образом отреагировать, как Фоллуорт схватил его за руку и стал с преувеличенным энтузиазмом трясти ее.

— Мерфи, как я рад, что вы, наконец, вернулись! Совет факультета и я лично — мы все так гордимся вашими достижениями и той славой, которую они принесли нашему университету. Это великий день для Престона, один из наших лучших преподавателей оказался в центре внимания мировой общественности. — Подловато-лицемерная улыбка внезапно сменилась на лице декана глуповато-застенчивым выражением, и он, понизив голос так, чтобы его слышал только Мерфи, произнес: — Полагаю, нам следует забыть о прежних мелких разногласиях. Мои замечания по вашему поводу в том известном телеинтервью были вырваны из контекста и сфальсифицированы. Более того, в настоящее время я собираюсь подать иск на Би-эн-эн и на ту жуткую репортершу. Она силой вырвала у меня слова, которые потом прозвучали в эфире.

Откровенно говоря, Мерфи растерялся и не знал, что сказать. Он, конечно, рассчитается с Фоллуортом, когда придет время. Сейчас же Мерфи просто обрадовался тому, что его положение в университете надежно и больше никому не придет в голову ставить вопрос о его увольнении. Когда уляжется суета по поводу открытий, он сможет вернуться к любимому делу — вновь вдохновлять студентов на поиск неизведанного. Мерфи знал: этого ждала бы от него Лора.

Профессор бросил на Фоллуорта такой взгляд, что тому стало ясно: драться с ним прямо здесь не собираются, но и на прощение рассчитывать нечего.

— Потом, декан, мы обсудим это потом.

И он пошел дальше, слегка оттолкнув плечом Фоллуорта, который остался стоять на месте с застывшей улыбкой на лице.

— Исида, Яссим! Я хочу представить вам моих друзей и учеников, Шэри Нельсон и Пола Уоллаха.

Яссим протянул руку для приветствия, а Исида продолжала отдавать последние указания одному из членов группы, готовившемуся вскрывать ящики.

— Очень приятно, — сказал Яссим. — Я слышал много хорошего о вас обоих. Престонскому университету повезло, если в нем учатся такие студенты, особенно принимая во внимание несколько необычные привычки вашего профессора.

Он подмигнул Мерфи.

К ним присоединилась Исида.

— Не обращайте внимания на Яссима. Он просто купается в лучах славы. Возомнил, что какая-нибудь большая шишка с канала «Дискавери» поручит ему подготовку сериала о тайнах пирамид.

— А почему бы и нет? — заметил Яссим, стараясь выглядеть обиженным. — С таким телегеничным лицом из меня получился бы неплохой ведущий. Как вы думаете, мисс Нельсон?

— Я буду смотреть все ваши программы, — улыбаясь, ответила Шэри. — После того, что вы оба сделали для Мерфи, это самое меньшее, что я могу сделать для вас.

Мерфи кашлянул.

— Неплохо бы уже начать распаковывать вещи.

Выгрузка ящика из грузового отсека самолета и установка его на огромную платформу заняла почти целый час. Наконец ящик водрузили в самый центр платформы, и теперь он напоминал некое произведение модернистского искусства невероятной величины.

По сигналу Мерфи грузчики, равномерно распределившись вокруг ящика, потянули за канаты, закреплявшие панели с каждой из четырех сторон. Деревянные панели одновременно упали на землю. Грузчики бросились обрезать защитную оболочку из ткани и пластика, которая покрывала голову. И когда отвалился последний слой, Мерфи подошел к микрофону, установленному рядом с головой.

— Дамы и господа, можно очень много рассказывать об этой великой реликвии, о том, как нам удалось отыскать ее и привезти сюда, в США, о ее громадном историческом значении. Но все это может подождать до тех пор, пока мы не доставим ее в безопасное место, туда, где она будет пребывать в течение некоторого времени, — в Фонд древних рукописей, щедро финансировавший нашу экспедицию, а ныне выразивший готовность профинансировать и дальнейшие всесторонние ее исследования. Я должен возблагодарить Господа за помощь в наших поисках. Мы с нетерпением ждем момента, когда сможем поделиться с вами информацией, которую получим в ходе изучения этого величественного творения древней цивилизации. Спасибо.

В миг величайшего профессионального триумфа радость Мерфи омрачалась мыслями о Лоре, о погибших охранниках из фонда и воспоминаниями обо всех тех ужасных событиях, которые и привели к великому открытию. И почти рефлекторно он содрогнулся при мысли о человеке, повинном в большей части этих страданий. О Когте, который все еще находился на свободе и который, естественно, ничуть не меньше желал бы заполучить золотую голову Навуходоносора, нежели Медного змия.

А возможно, и намного больше, ведь из-за Мерфи не удалось собрать все части Змия воедино. И если загадочная личность по имени Коготь действительно заинтересована в получении древних идолов, по мнению многих, обладающих магической способностью вызывать силы Тьмы, то, как бы ни были страшны предшествующие недели, ближайшие дни, скорее всего, будут полны еще больших опасностей.

Однако с Божьей помощью и защитой Мерфи будет готов к ним.

69

Рабы одновременно натянули канаты, приложив всю силу, на которую только были способны. И вот громадный кусок золота с грохотом упал на землю. Идол, принесший царю и его народу столько страданий, теперь бесславно валялся среди клубов пыли. Голова, скатившаяся с гигантской статуи, казалось, с предательским коварством всматривалась в человека, чьей копией являлась.

Навуходоносор приказал, чтобы осколки идола собрали и передали Даккури, главному халдейскому жрецу в Вавилоне. Золото с переплавленной статуи должно пойти на изготовление священных сосудов. По крайней мере, в этом царя сумели убедить.

Царь сошел с ума, Даккури ни капли не сомневался. Семь долгих лет Навуходоносор вел жизнь мерзкого животного. Судьба империи, зависевшая от безумного повелителя, висела на волоске, а завистливые и алчные соседи уже планировали разграбление Вавилона. И вот теперь, когда разум вернулся к царю, теперь, когда он вновь говорит и ведет себя как трезвомыслящий человек, у Даккури складывается впечатление, что Навуходоносор стал еще безумнее, чем был в пору своей одержимости.

Чем еще можно объяснить его приказ уничтожить всех идолов? Каким-то образом этому Даниилу и его Богу удалось подчинить себе Навуходоносора.

По телу Даккури пробежала дрожь, и вовсе не из-за сырости в его жилище. Если прекратится почитание богов, к кому станут обращаться люди в дни опасностей и жизненных невзгод, в периоды эпидемий и голода, в неурожайные годы и во время наводнений? Кто даст им силы сражаться с врагами, стирать с лица земли их города и селения и порабощать их сыновей? Кто даст им власть над миром?

Ну и самое важное: из какого источника будет черпать сам Даккури свою силу и власть над людьми? Когда он всматривается в языки священного пламени, он, он один, обладает громадной властью. Только ему дан богами дар истолковывать эти изменчивые очертания и блики. В моменты страшного гнева Нергаля — злобного бога подземного мира — только Даккури способен толковать его знамения. И если этот гнев можно было успокоить лишь человеческими жертвоприношениями, только Даккури мог выбрать жертву. Когда же демоны входили в город, только ему дано право решать, кто одержим ими и кто нет, кого следует побить камнями, а кого пощадить. Иногда Даккури льстил себе тем, что простой народ, боится его больше, чем своего жестокого царя.

И щедрой была эта власть. Одежды жреца были расшиты золотыми нитями, блиставшими, словно солнечные лучи. Редчайшие яства, роскошнейшие вина оказывались у него на столе по первому желанию. Любая из храмовых танцовщиц была всегда к его услугам.

В мире без богов ничего этого не будет.

Даккури поднял голову. На каменной стене мерцал тусклый светильник. Рядом в полумраке ярко блистал Змий.

Теперь жрец уже не помнил, что заставило его соединить отдельные куски идола, снова вознести Змия из праха и поместить его на почетное место среди множества других божеств Вавилона. Но, вновь видя его перед собой, Даккури чувствовал, как все его естество наполняется темной силой подобно кубку, до краев наполняемому крепким вином. Голова закружилась от восторга. В жилах вскипал и пенился экстаз нового могущества. Даккури чувствовал себя обладателем неизмеримой мощи. Он наделен безграничной властью. И если бы сейчас кто-то осмелился ударить его ножом в грудь, лезвие кинжала расплавилось бы в потоке энергии, что переполняла его. Он сам стал богом.

И с этого мгновения Даккури стал рабом Змия.

Медленно и глубоко дыша, он сосредоточил внимание на извилистом бронзовом теле, что мерцало перед ним в неверном свете масляной лампы. В этой полутьме Змий казался громадным, а его тень извивалась на стене, словно живая. Даккури открыл ему свою душу и почувствовал, как вытекает его собственная воля, будто вода из разбитого кувшина.

Когда знакомый восторг начал заполнять образовавшуюся пустоту, жрец улыбнулся сквозь прикрытые веки.

— Скажи мне, что я должен сделать? — прошептал Даккури.

Навуходоносор считал, что может доверять Даккури. Тот верой и правдой прослужил ему много лет в качестве жреца при царском дворе. Однако у Даккури была тайна. Он стал преданным слугой ангела, восставшего против своего Творца. Даккури-халдей был рабом ангела Тьмы Люцифера, принадлежа ему душой и телом.

Стоя в подвале храма, Даккури обращался к трем близким ученикам. Обломки статуи Навуходоносора теперь лежали среди других предметов халдейского культа в темной и зловещей сокровищнице. Многие сваленные здесь священные сосуды были давным-давно привезены из Иерусалима, разграбленного армией Навуходоносора.

Даккури беседовал с учениками, посвященными в люциферианский культ, спокойно, но со скрытой страстью. Все присутствующие принесли клятву, во что бы то ни стало исполнить задание. Им надлежало претворить в жизнь план, которому предназначалось перевернуть весь ход человеческой истории.

— Братья — служители Люцифера, слушайте меня. Золотая голова Навуходоносора должна быть сокрыта от мира до тех пор, пока не наступит конец времен.

Даккури взял изысканно изогнутое изображение Змия.

— На этом Змие написал я точные указания о том, как отыскать место, где спрятана золотая голова.

Даккури положил Змия на жертвенный стол и громадным молотом разбил его на три части. Затем каждому из трех учеников протянул по куску.

— Вам надлежит отправиться в те места, которые указаны на ваших частях Змия, и спрятать их в соответствии с начертанными на них инструкциями. Чтобы найти золотую голову, необходимо будет прежде отыскать все три части Змия в правильной последовательности.

Тут один из учеников встал и спросил:

— Учитель, почему нужно прятать золотую голову?

— Сейчас мир не нуждается в ней. Однако наступит время, когда правителю земли понадобится люциферианская сила, которая заключена в этой голове. Это время еще очень далеко. Это то самое время, о котором говорил пророк Даниил в своем толковании царского сна…

Даккури замолчал на мгновение, а затем произнес главные слова:

— Это время, когда Вавилон восстанет во второй раз и будет властвовать над миром.

70

СЕМЕРО расположились в одном из залов в глубинах замка. Перед ними сидел человек по имени Коготь. Он не выказывал ни малейшего страха по причине того, что ему не удалось выполнить их задание. Напротив, демонстрировал откровенное раздражение из-за необходимости отвечать на вопросы.

— Мерфи повезло. Ему помогали американские морские пехотинцы, и, помните, вы же сами запретили убивать его и причинять вред людям из его окружения.

— Да, верно, — прозвучал голос с британским акцентом. — Операция не оправдала наших надежд. Теперь мы никогда не узнаем, каким могуществом обладал Медный змий. Жаль, очень жаль. Однако, какая бы магическая сила ни была в нем заключена, мы в нашем продвижении вперед вполне можем обойтись и без него.

— По крайней мере, он свое дело сделал, — заметил Коготь как бы между прочим. Казалось, больше, чем все эти разговоры, его занимал предмет, который Коготь держал в руках и с которым поигрывал, время, от времени трогая его своим острым ногтем. — Ведь он привел Мерфи к вашей драгоценной золотой голове.

— Без сомнения, он привел Мерфи именно к ней. Его, но не вас. Мы вынуждены несколько изменить стратегию. Теперь, когда золотая голова стала известна во всем мире, требуется некоторый пересмотр наших планов. И все-таки. Коготь, мы не лишаем вас нашего благоволения, ибо благодаря известности, которой наделил золотую голову Мерфи, когда мы, наконец, завладеем ею — а мы обязательно ею завладеем, — она станет символом еще большей власти и большего могущества.

Коготь встал.

— Превосходно. Я понял, каким образом мне следует поступать дальше. Можете быть уверены, что власть и могущество вам обеспечены.

Он повернулся, чтобы уйти, размахивая тем небольшим предметом, которым забавлялся на протяжении всего разговора. Разломанным на три части, а теперь склеенным крестиком на кожаном шнурке.

Уходя, Коготь бросил через плечо:

— У меня к нему появился личный интерес.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Надеюсь, книга вам понравилась. Как отмечалось в предисловии, я получил огромное удовольствие от самого процесса создания этого произведения и теперь с нетерпением жду выхода в свет следующего романа серии. В настоящее время я как раз над ним работаю и получаю еще большее наслаждение, нежели от работы над первой книгой, которую вы сейчас держите в руках. И это о чем-то говорит.

Вторая книга из серии «Вавилон восставший» вышла в твердой обложке осенью 2004 года. Тем временем, пожалуйста, присылайте свои впечатления от книги на мой веб-сайт: www.timlahave.com

Там же вы сможете найти всю нужную информацию и новости о публикации серии.

Кроме того, заходите и на официальный вебсайт серии: www.babvlonrisingbook.com . Издательство «Бентам букс» и я попытались сделать этот сайт не менее увлекательным, чем сами книги серии. В ближайшие месяцы вы сможете отыскать там дополнительную информацию обо всей серии, героях и идеях, представленных в романах. Вы сможете подписаться на новости «Вавилона восставшего», прочесть отрывки из находящихся в печати следующих книг, прислать свои отзывы, пообщаться с участниками команды, работающей над серией, и послать электронные открытки «Вавилона восставшего» с собственными сообщениями.

Еще раз спасибо за то, что вы прочли эту книгу.

Note1

Персонаж одного из первых комических телесериалов. — Здесь и далее примеч. пер.

Note2

Джеймс (Джимми) — английский вариант написания и произношения библейского имени Иаков (Яков). Джимми Хоффа (1913—1975) — лидер американских профсоюзов, известный своими связями с мафией; бесследно исчез в 1975 году.

Note3

Книга пророка Даниила, 3:5.

Note4

Вади — арабское слово для обозначения пересохшего русла реки.

Note5

Числа, 21:8.

Note6

Галабийя — просторное длинное одеяние. — Примеч. ред.

Note7

Имеются в виду следующие слова из «Откровений Иоанна Богослова»: «И на челе ее написано имя, тайна: Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным» (17:5).