Ана (с вопросительной улыбкой).Ну?
      Петринский. Ждем тебя и Глафиру.
      Ана. Не знаю, так ли уж я необходима на этом совещании. Моя позиция известна.
      Теодосий. Ана! Я прошу тебя подумать еще раз.
      Ана. О чем тут думать, Теодосий?
      Теодосий. Я в очень тяжелом положении.
      Ана (саркастически).Ясно, не в легком! Влюбиться в твоем возрасте и требовать развода прежде всего смешно.
      Теодосий. Пусть другие упрекают меня в том, что я смешон, Ана! Поговорим о серьезном!
      Ана. По серьезное тебя уже не трогает, как Харалампия!
      Петринский (философски).Жизнь всему научит. Ана. Кое-чему она его не учит, Харалампий.
      Теодосий. Чему же, Ана?
      Ана. Сам поймешь!
      Теодосий (после паузы, тихо и задумчиво).Ты говоришь о топких иголочках, которые будут вечно колоть мою совесть, да? (После новой паузы.)Да, да! Иду с докладом к ответственному товарищу, с которым работал раньше и который знает Велизара или тебя. После служебного разговора жду, что он задаст мне несколько личных вопросов, которые могут напомнить о нашей дружбе в прошлом. Вместо этого – молчание. Что-то связывавшее меня с этим товарищем исчезло. Он узнал о нашем разводе! Или выступаю на собрании перед рабочими своего завода. Я не боюсь выступать перед народом, по вот я вижу, что кое-кто саркастически улыбается и перешептывается. Они знают, что я отнял жену у товарища! Или вызываю в кабинет служащую, хочу распечь ее за легкомысленное поведение. Но она не смущается, а смотрит на меня с вызовом, дерзко! Вчера она видела меня не улице с Глафирой! Ты об этом, Ана?
      Ана (почти шепотом).Разве этого мало, Теодосий?
      Теодосий (смеется).Нет, не мало. Но это преодолимо, когда ты прав. (После паузы.)Может быть, я стану только справедливее и человечнее по отношению к людям! (После долгой паузы, тихо, с болью.)Другое… другое страшно, Ана! Сознание, что я причинил страдания тебе и Велизару!
      Ана. И это… даже это не поколеблет тебя?
      Теодосий (тихо).Нет, Ана! Даже это не может меня поколебать! Если ты не дашь мне развод, меня раздавит моя совесть, оскорбительное отношение близких, но и тогда я не откажусь от Глафиры.
      Ана (с неизмеримой болью, почти шепотом).Значит… ты действительно любишь Глафиру!
      Теодосий (устало).А ты сомневалась?
      Ана (скорбно, но с каким-то облегчением).Я хотела увериться, Теодосий! Это было для меня пробным камнем. Я хотела сохранить тебя в своей памяти прежним! (После долгой паузы, печально улыбаясь.)Ты свободен!
      Теодосий (быстро, ошеломленно).Что ты этим хочешь сказать?
      Ана. Напиши и подай заявление о разводе! Ты его получишь. У меня пет никаких претензий.
      Велизар (озабоченно).Что же делать?
      Мария. Ты-то, Велизар, ни в чем не виноват! Выйдешь из суда с гордо поднятой головой.
      Велизар. Я думаю не о себе, а о нем!
      Теодосий (рассерженно).Тебя никто не просит думать обо мне.
      Петринский (примирительно).Доверьтесь Спиридону! В бракоразводных делах он стреляный воробей!
      Велизар (презрительно, Теодосию).Пусть твой Спиридон тебя спасает перед общественным мнением!
      Петринский. Он его уже спасал… спасет и сейчас!
      Велизар (презрительно, Петринскому).Когда это он его спасал?
      Петринский. Ты не помнишь? Перед фашистским судом!
      Велизар (с гневным пафосом).Но тогда он защищал борца за справедливость, а теперь – любовника!
      Петринский. Каждый гражданин имеет право быть любовником! Законом это не запрещено!
      Теодосий (бурно).Каждый человек свободен любить, и паша общественная мораль не должна этому препятствовать!
       Звонок. Мария выходит и возвращается с Аной.
      Ана (учтиво, сухо).Добрый день!
      Петринский. Здравствуй, Ана! (Подходит к ней и почтительно целует ей руку, затем сажает в кресло.)
      Ана (с вопросительной улыбкой).Ну?
      Петринский. Ждем тебя и Глафиру.
      А и а. Не знаю, так ли уж я необходима на этом совещании. Моя позиция известна.
      Теодосий. Ана! Я прошу тебя подумать еще раз.
      Ана. О чем тут думать, Теодосий?
      Теодосий. Я в очень тяжелом положении.
      Ана (саркастически).Ясно, не в легком! Влюбиться в твоем возрасте и требовать развода прежде всего смешно.
      Теодосий. Пусть другие упрекают меня в том, что я смешон, Ана! Поговорим о серьезном!
      Ана. По серьезное тебя уже не трогает, как Харалампия!
      Петринский (философски).Жизнь всему научит.
      Ана. Кое-чему она его не учит, Харалампий.
      Теодосий. Чему же, Ана?
      Ана. Сам поймешь!
      Теодосий (после паузы, тихо и задумчиво).Ты говоришь о топких иголочках, которые будут вечно колоть мою совесть, да? (После новой паузы.)Да, да! Иду с докладом к ответственному товарищу, с которым работал раньше и который знает Велизара или тебя. После служебного разговора жду, что он задаст мне несколько личных вопросов, которые могут напомнить о пашей дружбе в прошлом. Вместо этого – молчание. Что-то связывавшее меня с этим товарищем исчезло. Он узнал о нашем разводе! Или выступаю на собрании перед рабочими своего завода. Я не боюсь выступать перед народом, но вот я вижу, что кое-кто саркастически улыбается и перешептывается. Они знают, что я отнял жену у товарища! Или вызываю в кабинет служащую, хочу распечь ее за легкомысленное поведение. Но она не смущается, а смотрит на меня с вызовом, дерзко! Вчера она видела меня на улице с Глафирой! Ты об этом, Ана?
      Ана (почти шепотом).Разве этого мало, Теодосий? Теодосий (смеется).Нет, не мало. Но это преодолимо, когда ты прав. (После паузы.)Может быть, я стану только справедливее и человечнее по отношению к людям! (После долгой паузы, тихо, с болью.)Другое… другое страшно, Ана! Сознание, что я причинил страдания тебе и Велизару!
      Ана. И это… даже это не поколеблет тебя?
      Теодосий (тихо).Нет, Ана! Даже это не может меня поколебать! Если ты не дашь мне развод, меня раздавит моя совесть, оскорбительное отношение близких, но и тогда я не откажусь от Глафиры.
      Ана (с неизмеримой болью, почти шепотом).Значит… ты действительно любишь Глафиру!
      Теодосий (устало).А ты сомневалась?
      Ана (скорбно, но с каким-то облегчением).Я хотела увериться, Теодосий! Это было для меня пробным камнем. Я хотела сохранить тебя в своей памяти прежним! (После долгой паузы, печально улыбаясь.)Ты свободен!
      Теодосий (быстро, ошеломленно).Что ты этим хочешь сказать?
      Ана. Напиши и подай заявление о разводе! Ты его получишь. У меня нет никаких претензий.
      Велизар (внезапно и бурно).А у кого должны быть претензии? У тех, кто нас обманывал?
      Ана (кротко).Они не обманывали нас, Велизар! Они искали свое счастье!
      Велизар (саркастически смеется).Чудесная формула! (Петринскому.)Запиши ее себе! Пригодится для будущих разводов!
      Петринский. Судьи ею по горло сыты! Она уже не звучит.
      Ана (Теодосию).Ты почему ушел из дому? Мог бы и остаться, пока все утрясется! Наверное, живешь в гостинице и ищешь квартиру?
      Теодосий. Да! Ты угадала.
      Ана (сочувственно).Ото неприятно! Приходится всем сообщать о переменах в своей жизни! (После короткой паузы, во время которой она размышляет.)Нет! Послушай! Уйду я, а ты оставайся в квартире. Мне достаточно одной комнаты. Я перееду к сестре.
      Велизар (взволнованно, Теодосию).Видишь, какую женщину ты оставляешь?
      Ана (строго, Велизару).Велизар! Думай о себе и не вмешивайся в чужие дела!
      Теодосий. Большое тебе спасибо, Ана! Но я не могу этого принять.
      Ана (тихо).Почему?
      Теодосий. Потому что я не хочу злоупотреблять твоим великодушием, Ана!
      Ана. Мое великодушие тебя не унизит! Раз твоя любовь к Глафире так сильна, я должна тебе помочь.
      Велизар (гневно).И оправдать его, да?
      Ана. Нет! Я его не оправдываю, Велизар! Но и осудить не могу! Кто бы решился осудить настоящую любовь? Только тот, кто сам не может ее понять или пережить! Право любить по свободному выбору, а не по долгу так же необходимо людям, как и все, за что мы боролись! (Теодосию.)Теодосий, будь свободен и счастлив! (Голос ее от волнения прерывается.)
      Мария (быстро бросается к Ане, обнимает ее).Ана! Тебе нельзя волноваться! У тебя же больное сердце! (Щупает ей пульс.)
      Ана (поднимает голову).Ничего, милая! Пройдет.
       Звонок.
      Петринский (Марии).Это Глафира! Открой ей!
      Мария (сердито машет рукой).Не могу я ее встречать.
      Петринский (Велизару).Велизар! Пожалуйста!
      Велизар (сердито).У меня с ней нет ничего общего!
       На лице Петринского досада. Он собирается пойти открыть, но Мария опережает его и возвращается с Глафирой.
      Глафира (самоуверенно, с оттенком насмешки и высокомерия).Добрый день!
       Пауза. Все сидят неподвижно, не отвечая на ее приветствие.
      Глафира. Хм! (Стоит, потому что все стулья заняты.)
      Теодосий (встает со своего места).Пожалуйста! Садись, Глафира!
      Глафира (нервно, усаживаясь на стул).Слава богу, что из троих кавалеров хоть один уступил мне место! (Теодосию.)Спасибо, Теодосий!
      Петринский. Женщины всех времен использовали галантность для эксплуатации мужчин! Социализм должен свести ее к минимуму.
      Глафира. У тебя этот минимум всегда был равен нулю! (Остальным.)Уже начали?
      Петринский (подчеркнуто, взглянув на Теодосия).Да! С анализа нашего прошлого.
      Глафира (с легкой усмешкой).Никто не мог бы проанализировать наше прошлое лучше, чем я, профессор Петринский!
      Петринский. Едва ли! Я давно заметил, что у красивых и пользующихся успехом женщин обычно короткая память.
      Глафира. Нет! Короткая память – привилегия профессоров! Сегодня они утверждают одно, а через несколько дней, месяцев или лет – совсем другое!
      Петринский. А все потому, что они используют два вида логики: формальную и диалектическую. Женщины, как правило, применяют первую и очень редко поднимаются до второй.
      Глафира. Благодарю! Меня всегда изумляла твоя деликатность по отношению к женщинам.
      Петринский. Деликатность одного человека кончается там, где начинается нахальство другого.
      Глафира. О, не торопись! Я пока не проявляла по отношению к тебе настоящего нахальства! (После короткой паузы.)Начнем?
      Петринский. Да, начнем! (Окидывает всех взглядом, после паузы.)Мотивы, из-за которых мы хотим развестись, – одно, а мотивы, которые мы представим суду, – совсем другое! (Всем.)Не так ли?
      Глафира (нетерпеливо).Кому нужно это предисловие?
      Петринский. Если лжет одни, должны лгать и все.
      Теодосий. А зачем лгать?
      Петринский (с ударением).Затем, что… Очень просто: над нами будут смеяться!
      Теодосий. Я не боюсь, что меня засмеют! Мы оказываемся в смешном положении именно тогда, когда с помощью фальшивых, по юридически допустимых доказательств принуждаем судей притворяться, будто они не видят правды.
      Петринский. Еще хуже внушать им, будто они видят правду.
      Велизар. Именно поэтому в суде надо говорить только правду!
      Петринский. А тогда зачем мы собрались?
      Велизар. Ты организовал эту встречу!
      Петринский. Я исходил из того, что ложь иногда помогает правде.
      Теодосий. Нет! Я не знаю таких случаев, когда правде можно было бы помочь ложью.
      Мария. Ошибаешься, Теодосий. Это метод, который профессора иногда используют довольно эффективно.
      Глафира (с досадой, всем).Мне надоело слушать плоские остроты! Будем мы обсуждать мотивы или пет?
      Теодосий. Давайте! Хватит разговоров, Харалампий!
      Петринский. Хорошо! Будем действовать по вашему y методу! Начинаю с себя: я развожусь, потому что мои жена занимается сводничеством!
      Анa. Вот тут-то судьи и посмеются! И к тому же ты подведешь Теодосия.
      Петринский. Судне интересует, чьей она была сводницей.
      Мария (гневно).Я не сводница, господин Петринский! Я проявила сочувствие к людям, когда увидела, что они любят друг друга!
      Петринский. Хорошо! Я скажу на суде, что ты тайно передавала письма.
      Мария. А я буду это отрицать!
      Петринский. Тогда суд будет вынужден устроить проверку.
      Ана. Значит… надо будет указать имена!
      Петринский (саркастически, всем).Ну и что из этого?
      Глафира. Разведитесь по взаимному согласию!
      Петринский (иронически).С этим уже покончено! Брак – не ресторан, в который каждый может войти и из которого каждый может выйти, когда ему заблагорассудится.
      Мария. Для тебя брак как раз – ресторан, где жена – кухарка. (Гневно.)Я сама подам заявление о разводе! Напишу, что ты не позволяешь мне работать!
      Петринский. А я объясню, почему. (Подходит к ней и размахивает перед ее лицом письмом Теодосия.)Документ!
       Мария выхватывает у него письмо, убегает с ним в спальню и запирает за собой дверь.
      Теодосий (с досадой).Что такое?
      Петринский (встревоженно).Она выхватила письмо!
      Теодосий. Какое письмо?
      Петринский. Письмо, которое ты написал Глафире.
      Теодосий (гневно).Когда вы прекратите этот фарс?
      Глафира. У него никогда не поймешь, когда он принимает брак всерьез, а когда разыгрывает фарс.
      Петринский. А у тебя это всегда фарс! (Сердито садится.)
       Дверь спальни открывается. не пороге М ария.
      Мария. Кончено, профессор Петринский! Завтра я спокойно подам заявление о разводе.
      Петринский (Глафире и Велизару, скрывая свой гнев под маской презрительного равнодушия).А вы?
      Велизар (раздраженно).Что мы?
      Петринский. Мотивы вашего развода!
      Велизар (гневно).Только правда! Ничего другого!
      Петринский (качает головой).Для вас правда как игрушка!
      Теодосий. Это ты играешь правдой, а не мы! Глафира. В таких деликатных случаях обыкновенно вину принимает на себя мужчина!
      Велизар (озадаченно, Глафире).Чтобы я взял на себя вину за наш развод?… Я?
      Глафира. Да! Так поступают настоящие мужчины. Велизар. Ты в своем уме?
      Глафира. Больше, чем ты думаешь! Теодосий должен жениться на незапятнанной женщине!
      Велизар (Петринскому).У тебя большой опыт в разводах! Ты видел таких нахальных женщин?
      Петринский. Конечно. Единственное средство добиться от жены развода – это уличить ее в измене.
      Велизар (гневно и решительно).Я не могу пойти на такую гнусность! Я скажу перед судом все.
      Глафира. Сказать – одно, а доказать – совсем другое! Петринский (ехидно, Марии).Видишь, что получается без письма? (Сухо и важно, Глафире.)Значит, ты будешь отрицать в суде свою измену? Так?
      Глафира (категорически).Да! Зачем мне выглядеть дурой перед судом и публикой. Пусть дают нам развод, потому что мы не сошлись характерами.
      Петринский (с досадой машет рукой).А! Судьи предложат вам сойтись характерами. Нет, тут лучше положиться на адвокатов! (Теодосию.)Как видишь, дорогой, путь к правде не усыпан розами! Женщины часто бросают на него шипы!
      Глафира (вне себя).Замолчишь ты или нет? Мы собрались, чтобы договориться, а не обсуждать друг друга!
      Петринский (прерывает ее деловым тоном).Прошу вас! Дальше! Имущественные отношения?
      Глафира (с усилием подавляя гнев).Никаких.
      Петринский. Но вопрос о квартире?
      Глафира (быстро).Квартира моя!
      Велизар (изумленно).Как твоя?
      Глафира (удивленно). Ачья же?
      Теодосий (громко, с упреком).Глафира! Ты мне вчера обещала ничего не требовать от Велизара!
      Велизар. Ведь это я купил квартиру! На свои деньги… Своим трудом!
      Петринский. Неважно! На чье имя записана квартира?
      Велизар. На ее.
      Петринский. Точка! (Категорически, Велизару.)Значит… тебе придется искать другую квартиру! Впрочем… насколько мне известно… ты имеешь право на одну комнату.
      Велизар (растерян).Но когда я покупал квартиру… я совсем не предполагал…
      Петринский (качает головой).Да, да… конечно! Все, кто покупает квартиры и записывает их на имя жены, попадают при разводе в такое положение.
      Велизар (презрительно).Пусть берет квартиру себе.
      Петринский (сердито).Как это пусть берет! Ведь это не пылесос или старое пальто! Подай в суд! Ты имеешь право на половину квартиры, раз она куплена после заключения брака!
      Велизар. Нет, это ниже моего достоинства! (Глафире.)Мотивируй причины развода, как тебе угодно! Обвини меня в измене… в скупости… в чем угодно! Только бы получить развод и положить конец этому позорному браку!
      Петринский. Значит… ты полностью отказываешься от своих прав на квартиру? Так?
      Велизар (гневно).Да! Отказываюсь полностью!
      Петринский (усмехаясь, Теодосию).Слышишь? Получишь и приданое!
      Глафира (с гневным криком, Петринскому).Я отказываюсь от квартиры, глупец! До каких пор ты будешь издеваться над моей бедностью? (С упреком Теодосию.)Что же ты молчишь?
      Теодосий. Потому что он не заслуживает ответа, Глафира! Он считает всех людей мошенниками или дураками! А это черта того мира, который его воспитал.
      Глафира (Теодосию).Но где же мы будем жить? Как мы будем смотреть людям в глаза, когда будем искать квартиру?
      Петринский. Это мелкие неприятности, с которыми любовь быстро справляется!
      Глафира (возмущенно, всем).Разве вы не видите, что этот бессовестный тип хочет представить наши дела как Унизительную комедию, чтобы запугать свою жену?
      Петринский. Если любишь жизнь, превращай ее в комедию! А если ненавидишь, делай из нее трагедию!
      Глафира (Петринскому, вне себя).Бесстыдный н пресыщенный буржуа! Единственное твое удовольствие – забавляться несчастиями других!
      Петринский (строго, Глафире).Попрошу без аффектации!
      Ана (кротко, Теодосию).Теодосий! Квартира, в которой мы живем, в вашем распоряжении! На днях я перееду!
       Пауза, Теодосий сидит согнувшись и сжав голову руками. Он словно ничего не слышит.
       (Велизару, не меняя тона.)Возьми вину на себя! Помоги им выбраться из безвыходного положения! Теодосий заслуживает этого.
      Велизар (с презрительным безразличием).Я уже сказал. Я согласен на все!
       Пауза. Все смотрят на Глафиру. Она кипит от негодования и обмахивает лицо носовым платком.
      Петринский (саркастически, Теодосию).Твой метод – придерживаться истины – начинает давать результаты.
      Теодосий (поднимает голову).А тебе не терпится сунуть нам в нос эти результаты, да?
      Петринский. не вредно иногда спуститься с облаков. Все определяет конкретная истина.
      Теодосий. Мой опыт конкретной истины в жизни гораздо глубже, чем твой! И если ты хочешь удержать жену от развода, который она готова уже сама требовать, то не подозревай в малодушии всех нас! Понятно?
      Петринский (смеется).Ты все еще воображаешь, что судьи – это исповедники, которые простят твое отношение к Ане и отпустят тебе грехи без возмездия!
      Теодосий. Не судьям определять мое отношение к Ане. Это дело моей совести.
      Ана (с кроткой иронией).Теодосий! Женщины предпочитают отношения, которые определяются любовью, а не совестью.
      Петринский. А ты как думаешь, Глафира?
      Глафира. Большинство мужчин не способны почувствовать ни укоров совести, ни настоящей любви! И ты такой! (Презрительно.)Не желаю больше с тобой разговаривать!
      Петринский. Почему же?
      Глафира (громко и гневно).Потому что ты всегда притворяешься идиотом, когда хочешь унизить беззащитную женщину!
      Петринский. Большинство женщин выглядят беззащитными, но нападают первыми!
      Глафира (зло).Побереги эти остроты для своей супруги! Это она напала на тебя.
      Мария (смеется).Ты все еще не можешь мне этого простить?
      Глафира. Мне это давно безразлично, но я не могу терпеть его циничного хвастовства!
      Петринский (внезапно, Теодосию).А ты что напишешь в заявлении о разводе?
      Ана. Заявление подам я.
      Петринский. Вот как?!
       Пауза. Все удивленно молчат и смотрят на Ану.
      Ана. Да! Теодосий заслуживает свободы и счастья! И его решение не должны обсуждать те, кто не знает его мотивов.
      Теодосий (внезапно встает).Спасибо, Ана! Только ты можешь реагировать на все таким образом. Чуть позже я скажу о своем решении! Но сперва я хочу припомнить один эпизод из моего прошлого, который и заставляет меня принять это решение! Давно… в годы подполья… однажды летом мне надо было провести полдня в Варне. Я ждал товарища, который должен был прибыть на пароходе из-за границы. Вокруг звучал беззаботный смех людей, приехавших к морю отдыхать. И тогда на скамейке приморского парка я спросил себя, что, в сущности, заставляет нас, коммунистов, забывать свою личную жизнь и отдавать все свои силы борьбе. Может быть, бедность, преследования фашистов, мысль о будущей счастливой жизни? Нет! Мне кажется, не это! Когда нам удавалось сделать все возможное, выполнить свой партийный и человеческий долг, мы испытывали наслаждение, нравственный покой, и это было единственной наградой за то, что мы делали и что не променяли бы ни на какое другое счастье… Так это было, Ана?
      Ана (тихо).Да, так, Теодосий!
      Теодосий. Так это было, Велизар?
      Велизар (сердито).Сам знаешь, как это было!
      Теодосий (обоим).И вот! Вы сегодня мне это напомнили! Ваше благородное поведение разбудило во мне воспоминание о пашей солидарности.
      Глафира (тревожно).Почему же тебя удивляют их поступки? Просто они, как разумные товарищи, хотят уберечь твою личную драму от насмешек глупцов! Это вполне естественно!
      Теодосий (тихо).Да! Вполне естественно! Так когда-то каждый из нас был готов без колебаний пожертвовать собой ради другого.
      Вел из ар (саркастически).То было золотое время сильных характеров, Теодосий!
      Глафира (громко и быстро).А разве то, из-за чего мы здесь сегодня собрались, не требует сильных характеров?
      Теодосий. Требует! Но для чего? Для защиты права на любовь или для чего-то, что стоит над ним?
      Глафира. Что может стоять выше права любить?
      Теодосий (тихо, после долгой паузы).Долг! Долг по отношению к людям, о которых я забыл. (Указывает на Ану и Велизара.)
      Глафира (в панике).Какой долг? Откуда он взялся?
      Теодосий. Из прошлого, Глафира! Из той частицы моей души, которая заставила меня восстать против неправды и эгоизма и которая сделала меня когда-то коммунистом!
      Глафира (в панике).Ты понимаешь, что говоришь? Вчера ты выступал против долга, а сегодня ставишь его выше всего!
      Теодосий. Да, сегодня я снова поднимаю его над всем! Долг, а не личное счастье, готовность пожертвовать собой, а не наслаждение, верность, а не измена были и остаются сущностью души коммунистов моего поколения! Посмотри на этих людей, Глафира! (Показывает на Ану и Велизара.)Даже после того, как мы их так жестоко оскорбили, они хотят помочь нам перед судом нашей совести и перед судом общества!
      Глафира (изумлена).Что ты хочешь этим сказать?
      Теодосий (смело, после долгой паузы).Я принял новое решение, Глафира!
      Глафира (дрожащим голосом).Какое решение? Может быть… может быть, ты отказываешься от нашей любви?
      Теодосий. Да, Глафира! Невозможно… немыслимо строить наше счастье… на горе, которое мы принесли этим людям!
      Глафира (потрясена).И ты возвращаешься к Ане? Теодосий. Не знаю, смогу ли я вернуться! Но я не могу быть счастлив и с тобой! Прости меня за все, Глафира!
      Глафира. Из чувства долга! Так? (Неожиданно разражается нервным смехом.)Я ей не завидую!
      Теодосий. А может быть, мы испытываем чувство долга только к тем, кого по-настоящему любим.
      Глафира (приходит в себя, саркастически, с глубоким вздохом).Да! Мой опыт общения с мужчинами должен был меня предостеречь! (Теодосию.)Но почему ты не вспомнил об этом долге до того, как сделал меня своей любовницей?
      Теодосий. Потому что ты сводишь с ума, Глафира! Твоя красота… беззаботность… радость! Твоя любовь, превращенная искусством в духовное наслаждение и счастье!
      Глафира. Неужели это может служить оправданием для такого человека, как ты?
      Теодосий. Это не оправдание! Только признание, что я совершил ошибку! Изменил времени, борьбе, высоким целям, которые я себе поставил в жизни! Мое счастье – это долг, а не эпикурейская свобода в любви!
      Петринский. Да! Так пенистое вино красоты кружит иногда голову и мудрецу, и солдату! (Обращаясь к публике.)По-человечески допустимо!
      Мария. Твой гуманизм всегда подозрителен!
      Петринский. Так же как и добродетельные сводницы, милая!
      Глафира (горько, Петринскому).Я дорогое, но хорошее вино! Не правда ли, господин профессор?
      Петринский. Да! Единственный его недостаток, что после него болит голова.
      Глафира. Смотря как пить. (После паузы, саркастически, Ане.)А ты? Сумела выиграть сражение в последний момент! Вовремя блеснула великодушием и добротой! Особенно на фоне моей бессовестности, которую так ловко представили тебе твои друзья!
      Теодосий. Великодушие – единственное оружие таких женщин, как Ана!
      Глафира. Только для простачков! Или для пресмыкающихся, которые раболепно ползают у ее пог.
       Пауза. Все смотрят на Петринского, словно ожидая, что он ответит Глафире.
      Петринский (встает перед Глафирой с ледяным выражением лица).Ты кончила?
      Глафира (дерзко).Что вас беспокоит, господин профессор?
      Петринский (гневно, указывая на дверь).Вон!
      Глафира (в гневе вскакивает со стула, сжав кулаки).Нет! Я не уйду! Я останусь, чтобы разрушить твое лицемерное, пуританское спокойствие, фальшивое душевное благополучие! Легко тебе называть меня поверхностной и легкомысленной! Легко выгнать из порядочного общества! Я знакома с Аной с тех пор, как стала твоей любовницей! Тогда она была молода и красива! Я абсолютно уверена, что ты желал ее как женщину, но ни разу не посмел ей признаться! Почему к пей у тебя всегда было одно отношение, а ко мне – совсем другое?
      Петринский (с громким смехом).Это тайна каждой женщины! К одним мужчины испытывают уважение, а к другим – нет!
      Глафира (горько).Попытаюсь заглянуть в эту тайну природы, профессор! Может быть, партия… борьба… домашнее воспитание… или что-нибудь другое… сделали Ану морально твердой как скала! А меня… дочь бедного художника… нищета и богемная среда отца… сделали мягкой как воск! (Нежно и задумчиво.)Милый папа! Он был беден как Иов, а так тянулся к веселью и любви! (После короткой паузы, снова прежним тоном.)Да! Если бы ты ухватился за скалу, ты содрал бы кожу не пальцах! Вот ты и протянул руку к воску.
       Пауза. Глафира собирается с мыслями, а Петринский, фальшиво улыбаясь, принимается расхаживать по холлу.
      Петринский. Забавно! Продолжай!
      Глафира (резко).Разумеется, продолжу!
      Петринский (снисходительно). Прошу!
      Глафира. Ты помнишь тот декабрьский вечер тысяча девятьсот тридцать восьмого года? Папа умер летом, мне шел восемнадцатый год. Снега не было, но было холодно и мрачно! Весь день я провела с мамой, которая непрерывно плакала и проклинала нищенскую пенсию, которую она получала за отца. В нашей мансарде было холодно, как в леднике. У нас не было ни угля, ни денег. Только несколько левов на хлеб, и больше ничего! Мы тщетно искали работу. Неумолчный бесполезный плач мамы вывел меня из равновесия, и я вспылила… накричала на нее… схватила свое старенькое пальто и выскочила на улицу. Я шла куда глаза глядят. О, я вовсе не была в отчаянии, не собиралась покончить жизнь самоубийством или пойти не панель! Во мне была… и есть еще… какая-то дьявольская жизненность! Я мечтала о будущем! Хотела учиться в Академии художеств… а денег не было даже на хлеб… я голодала и мерзла! Мимо меня мчались лимузины с элегантными дамами в каракулевых манто. Проходили гоноши и девушки, которые направлялись в горы кататься на лыжах… сверкали витрины с шелком и сногсшибательными туфлями! И тогда… Да, тогда мне стали смешны моя мораль и мое целомудрие! Несознательно… а может быть, и вполне сознательно… черт его знает, как… я оказалась перед твоим домом! Окно кабинета было освещено. Я позвонила. Вошла. О, как приятно и тепло было у тебя! Микроскоп… наука… тома человеческой мудрости… красивый мужчина в шелковом халате. Да, я вошла! Вошла невинной девушкой, а после полуночи вышла развратницей! (Резкий смех.)Обычная история, правда?
      Петринский (хриплым голосом, запинаясь).Ты не сказала только одного: что ты призналась мне в любви.
      Глафира (презрительно).Идиот! Голод и холод принудили меня это сделать.
      Петринский. Ты могла согреться и поесть и без этого. Я никогда не отказывал в помощи бедным.
      Глафира. В тот момент для меня достойнее было за дорогую цену продать свое тело, чем просить милостыню.
      Петринский. Вот в этом-то все и дело! Тогда я не понимаю, чем же я виноват?
      Глафира. Ты должен был жениться на мне! На следующий же день.
      Петринский. Чтобы быть теперь в положении Велизара?
      Глафира. Нет! Тогда я, несмотря не свой отчаянный поступок, была еще чистой и неиспорченпой… Может быть, я стала бы верной супругой.