Через несколько минут после сравнения полдюжины букв количество возможных машинок свелось к семи. Запоминающее устройство компьютера с щелканьем выбросило фотографии их шрифтов.
      Оренберг снова взял лупу. Уильямс, как всегда, не ошибся в направлении поиска.
      Три из пяти возможных машинок были казенными. Оренберг положил анонимное письмо возле одной из фотографий и стал сличать шрифты. Один шанс на тысячу, думал он.
      Один на тысячу. Но все может быть.
      10
      Пенсильвания-авеню, прекрасный осенний день; в "ягуаре" смеется блондинка; ветерок гонит по тротуарам вдоль больших гранитных зданий опавшие золотистые листья; весь мир сверкает, ощущая живящую октябрьскую свежесть, прохладный воздух убыстряет движение крови, и ты внезапно ощущаешь себя живым, бодрым, энергичным.
      Джордж Уильямс давно не ощущал всего этого так остро из-за анонимного письма, похожего на шутку, но не бывшего шуткой; казалось бы, бессмысленного, но имевшего смысл.
      Кто-то должен был погибнуть, Уильямс понимал это. Предотвратить внезапное нападение невозможно. Бывали ранены или убиты даже президенты и кандидаты на этот пост, окруженные взводами агентов секретной службы. А тут шесть человек, ежедневно бывающих на улицах без всякой охраны.
      Джордж Уильямс переходил Пенсильвания-авеню и не замечал наблюдавшего за ним стройного молодого человека.
      Уильямс шел на встречу с директором ФБР, к которому хорошо относился. Директор сообщил, что его контактом будет Фред Джарвис.
      В настоящее время, сказал директор, Джарвис просматривает досье на всех указанных в списке, и на всякий случай компьютерные данные НИЦ. Уильямсу было сказано, что эти начальные поиски должны храниться в секрете. Главным образом потому, что директор утверждал, будто в ФБР нет никаких досье.
      Но от Уильямса трудно было отделаться шутками.
      - Мое досье можете держать в секрете, но я должен видеть остальные. Там должна быть какая-то связь.
      - Ее-то мы и хотим найти, - сказал директор. - Дайте нам хотя бы день.
      - А если сегодня ночью кто-нибудь погибнет?
      - Думаете, опасность так близка?
      Уильямс поглядел на него.
      - Эта угроза не шантаж ради выкупа. Поэтому она втройне опасна. У этого человека лишь одна цель.
      - Какая же?
      - Он намерен всех убить!
      11
      Окинава, 13 августа 1945 года. Офицеры ТДК-848[9] были злы. Весь день корабль был пришвартован к "Пенсильвании", линкору, накануне подбитому камикадзе, теперь его борт возвышался над водой лишь на фут. Но повреждение было исправлено, и ТДК было поручено снять с линкора боеприпасы во избежание опасности взрыва.
      ТДК-848 был одним из крупнейших десантных кораблей времен второй мировой войны.
      Он прибыл на Окинаву как ТДК (с), это обозначение указывало, что корабль предназначен для эвакуации раненых. На борту находилась группа армейских и флотских врачей и десятки фельдшеров, их задачей было доставлять с берега наиболее тяжело раненных и оперировать их в кубриках на импровизированных столах.
      Наряду с медперсоналом ТДК были приданы две баржи, пришвартованные с правого и левого бортов; ТДПС[10], стоящее на главной палубе; танковая палуба была заполнена амфибиями, именуемыми ДГА-3[11], и на борту находились офицеры и солдаты первой дивизии морской пехоты.
      1 апреля, когда началась высадка на Окинаву, ДГА выезжали из низкого люка на танковой палубе, сперва они полностью выгрузились, потом просто держались на плаву, вспенивая воду, а затем растянулись широким фронтом и устремились к берегу. Пришвартованные с обоих бортов баржи были освобождены и скрылись с громким плеском, а потом всплыли. На них сошла с ТДК команда саперов, и вскоре уже баржи доставляли грузы на берег. Потом ТДК перегружал балласт в трюмах, пока крен на правый борт не достиг сорока пяти градусов. Тросы, удерживающие ТДПС, были срезаны, судно медленно сползло в море и стало одним из многочисленных десантных транспортов.
      Примерно через полчаса на борт стали поступать первые раненые. В мае корабль был ими забит, по сотне и больше человек зараз бывало пристегнуто к столам на танковой палубе, а в кубриках молодые врачи уверенно, профессионально делали сложные операции.
      Что помнилось лейтенанту Питу Шовайса? Он вспоминал лежавшего на столе крепкого мужчину с шрапнельными ранами от взрыва противопехотной мины и незрячими глазами. Шовайса случайно оказался рядом, когда этот человек говорил: "Доктор, я ничего не вижу. Я знаю, это слепота, но вернется ли ко мне зрение?" Проходивший мимо врач сказал: "Конечно. Это просто шок".
      "Слава богу", - сказал раненый. Но, взглянув на врача, Шовайса понял, что это ложь. И не мог больше смотреть на раненого, тот лежал с обнаженной белой грудью, невидящие глаза глядели с надеждой, сердце наверняка бешено колотилось от страха, он думал, что доктор лжет, знал, что лжет, и надеялся, что говорит правду. Он не мог ослепнуть!
      Шовайса не забыл ни лица того человека, ни часто дышавшего парня с виду моложе всех остальных. Шовайса остановился у его стола, лишь у одного из десятков лежащих на танковой палубе, вывезенных с острова в никуда. И спросил шепотом другого врача:
      - Как его дела, док?
      - Его? - громко ответил врач. - Ему осталось всего несколько минут.
      "Тише! Услышит!" - хотелось крикнуть Питу Шовайса. Но врач ушел, и Шовайса остался с обреченным вот-вот умереть у него на глазах. Он видел, что раненый дышит. Неужели это возможно? Легкие работали, раненый был жив и даже не ощущал боли. Его юношеский профиль был спокоен. Это мрачная шутка, подумал Шовайса, многие врачи шутят так с экипажем, чтобы не сойти с ума.
      Потом парень умер. Внезапно. Просто перестал дышать. Ни хрипа. Ни конвульсий. Ни последнего стона. Он лежал еще теплый, так близко, что Шовайса мог бы коснуться его рукой.
      Почему именно эта смерть из многих так потрясла его? Может. он начинал сходить с ума? Долгие месяцы на корабле с ранеными и умирающими привели его на грань безумия.
      Потом это кончилось; корабль был официально превращен в транспорт боеприпасов и отправлен на Гуам за несколькими тоннами патронов. Японцы под Нахой упорно сопротивлялись. Врачи и фельдшера покинули корабль, танковая палуба была тщательно отмыта и выкрашена, и ТДК отплыл на Гуам с красным вымпелом, отпугивая все корабли, потому что любая случайность упавший ящик боеприпасов, нечаянный огонек, ракета с другого корабля, удачливый камикадзе - могла превратить его в обломки.
      Они выполнили это задание и 13 августа готовились отдохнуть. Над Хиросимой и Нагасаки взорвались атомные бомбы; японцы вели через швейцарское посольство переговоры о мире, война была окончена. Прошлой ночью, очевидно, уже последний японский фанатик спикировал навстречу огненной смерти на палубу "Пенсильвании".
      Приказ отойти от линкора и пройти полмили до стоянки у входа в бухту Бакнера разозлил офицеров ТДК. Как обычно, транспорт боеприпасов был прокаженным, содержащимся в изоляции от остального флота.
      Целый час ушел на то, чтобы назначить специальный наряд, прогреть двигатели, отплыть к новой стоянке и наконец бросить якорь у буев при входе в бухту.
      Ненужная работа. Война была окончена. Дипломаты в это время уже составляли каблограмму о капитуляции.
      Когда стало смеркаться, офицеры собрались на обед в кают-компании, и, едва сели, раздался сильный взрыв. Служащим на транспорте боеприпасов звук взрыва раздирает сердце. Через несколько секунд они неслись по трапам к мостику; зазвучал сигнал общей тревоги. Шовайса поднялся на палубу и увидел десантный транспорт, очевидно, только что подошедший и вставший на якорь возле них с правого борта.
      Камикадзе спикировал на него, пробил мостик и офицерские каюты, бомбы его взорвались, и транспорт был охвачен пламенем.
      Ну и ну! Потом лейтенант Пит Шовайса услышал еще один звук, от которого замерло сердце. Сверху слева раздавался завывающий гул другого камикадзе. Он шел над левым бортом ТДК, готовясь к развороту для пикирования. Чтобы покончить с горящим транспортом? Или поразить оставшийся ТДК? Если летчик-камикадзе разглядел красный вымпел, он, несомненно, спикирует на транспорт боеприпасов.
      Шовайса услышал в наушниках команду артиллерийского офицера расчету носового сорокамиллиметрового орудия. Но было поздно! Времени прицелиться уже не оставалось. Камикадзе с ревом несся вниз, прямо на них, бесприцельная очередь трассирующих снарядов с корабля проходила в нескольких ярдах от самолета. Двести футов, самолет неуклонно приближался; одномоторный моноплан с ревом несся на транспорт боеприпасов. Сто футов, он приближался, и артиллеристы не могли в него попасть!
      И тут летчик сделал нечто необъяснимое: он свернул, врезался в воду и нашел смерть между горящим транспортом и ТДК. Почему? Он не промахнулся. Что заставило его изменить намерение?
      Потом Шовайсу отправили в шлюпке на горящий транспорт предложить помощь, если в ней была необходимость. Пожар успешно гасили. Лейтенант пошел к пострадавшим каютам в сопровождении офицера, который чуть не плакал:
      - Убил одиннадцать офицеров! Одиннадцать! А ведь эта растреклятая война окончена!
      Тело японского летчика было извлечено; его нашли в машинном отделении вместе с обтекателем самолета. Шовайса прошел по обгоревшим каютам и там, в маленьком отсеке, прочел - не смог удержаться - недописанное письмо. Летчик-самоубийца оборвал жизнь офицера, когда он писал жене.
      В письме было поздравление с рождением сына, Аллена Лоуэлла, и просьба поскорее прислать его фотографию. "У меня большие планы для этого мальчика", - писал офицер.
      12
      Из дневника Аллена Лоуэлла
      ... запись от 26/X - 1973 года
      "Пять вечера. Нужно как-то провести семь часов. Последний час провел, перечитывая любимое стихотворение ДжФК:
      Возможно, за руку возьмет она меня
      И уведет в свой мир, где не бывает дня,
      Глаза закроет и лишит дыханья...
      Но в полночь Смертью мне назначено свиданье
      В одном из городов, охваченных огнем...
      Я слову данному еще не изменял
      И на свидание явлюсь, как обещал.
      Я позвоню Медуику ровно в полночь. Через два часа он будет убит, притом таким способом, что Уильямс обалдеет.
      Я осеняю себя крестным знамением. И клянусь перед богом, что задуманное мною - не зло.
      Я клянусь перед богом, что задуманное мною - не зло.
      Клянусь перед богом, что задуманное мною - не зло.
      Но они должны поплатиться".
      13
      Томас Медуик глядел на высокого худощавого человека в строгом, хорошо сшитом костюме с жилетом. Это был Джордж Уильямс; одежда его словно бы гласила:
      "Министерство юстиции". Но голубые глаза - нет, они не были мутными от сотен судебных дел. Глубоко сидящие под густыми бровями, они скорее напоминали лазеры и насквозь пронизывали Медуика, сидящего в гостиной своего колониального особняка в городке Маклин, штат Виргиния, и пытавшегося скрыть страх. Пропавшие досье сводили его с ума!
      - Я не вражеский агент, мистер Уильямс, - сказал он.
      - Дело касается не внутренней безопасности, - ответил Уильямс. - Меня интересует, получали вы недавно какое-нибудь анонимное письмо?
      Медуик задумался. "Интернейшнл дайнемикс"? Не иначе!
      - Мне приходит много писем от избирателей. Среди них, должно быть, есть и анонимные.
      - Это письмо вы запомнили бы. В нем угроза убийства. Медуик впервые за весь день почувствовал облегчение. Черт побери, что все это значит? Он улыбнулся.
      - Угрозы я тоже получаю ежедневно, мистер Уильямс.
      - Боюсь, вы не представляете, насколько это серьезно. Ваша фамилия есть в анонимной угрозе смертью. Министерство юстиции убеждено, что угроза реальна.
      - Вот как? - сказал Медуик. - А с чем она связана?
      - В письме говорится, что с десятой годовщиной гибели Кеннеди.
      - Но я даже не знал Кеннеди!
      Не сводя голубых глаз с Медуика, Уильямс, спросил:
      - Знаете вы кого-нибудь из остальных: Джеймса Карсона, Стефани Сполдинг, Роберта Уорнки, Эверетта Меллона?
      Вошла жена Медуика, хорошенькая блондинка в облегающих брюках и зеленом свитере.
      - Привет, мальчики, - сказала она.
      Медуик представил ее гостю.
      - У вас такой хмурый вид, мистер Уильямс, - сказала она. - Не хотите ли выпить?
      Бар Медуика славится.
      Уильямс улыбнулся.
      - Шотландское с содовой разгонит мою хмурость.
      Миссис Медуик повернулась к мужу.
      - Где ты его прятал? Такой замечательный человек.
      - Оставь, Мери, - сказал Медуик. - Это не потенциальный избиратель.
      Она засмеялась, вышла и вскоре принесла выпивку. Поднос с бутылкой, ведерком льда и содовой она поставила на стол перед ними.
      - Мы не можем взять в дом служанку, - сказала она, - потому что Томас не ворует.
      Я давно упрашиваю его делать, как все.
      "Черт побери! - подумал Медуик. - Нашла время умничать". И поспешил увести ее из комнаты.
      - Такие вот замечания, - сказал он, возвратясь, - и положат конец феминистскому движению. Обратно на кухню, на коленях, вот как я считаю.
      - Что же с этими фамилиями? - спросил Уильямс.
      - Я пытался вспомнить. Никого из этих людей я не знал, кроме Стефани Сполдинг.
      Но даже ее толком не помню.
      Уильямс спокойно отхлебнул виски. Он знал наверняка одно: Медуик мошенник. Но сейчас главным было не это.
      - Все они, - сказал Уильямс, - и еще я упомянут в этом письме.
      - Да бросьте вы.
      - Вот ксерокопия письма. - Уильямс протянул ее Медуику, тот разглядывал копию несколько минут, потом вернул.
      - Невероятно. Бессмысленно. Какое отношение имею я к Кеннеди?
      - Вот и давайте поговорим об этом.
      - Но что...
      - Мистер Медуик, между нами шестерыми существует какая-то связь. Фамилии эти не случайны; проверка показала, что все шестеро из намеченных жертв работали в администрации Кеннеди, но лишь на самых низких должностях. Никто не был значительным ни в каком смысле. И все же.
      - Чего вы от меня ждете?
      - Расскажите своими словами, что вы делали при Кеннеди; кто ввел вас в правительство; почему вы занялись политической деятельностью; все, что сможете припомнить, что может иметь отношение к угрозе смертью более чем десять лет спустя. Помогите мне найти эту связь...
      14
      - Ну так вот, - сказал Медуик, - я был одним из первых. Одним из вдохновенных.
      - Что это означает?
      - Какой-то репортер, кажется, Мерримент Смит, писал о съехавшихся в Вашингтон в шестьдесят первом... минутку, я попытаюсь вспомнить: "...вдохновенные, загадочные, с потрясающими идеями". Что-то в этом роде. Я жил в Джорджтауне с тремя другими выпускниками Гарварда, и мы называли себя "вдохновенными". Нам нравилось звучание этого слова.
      - Кто перетащил вас в Вашингтон?
      - Никто. Приехал сам. Сказать по правде, тогда я весь горел. Я был вдохновенным.
      Друг моего отца знал кое-кого в госдепар...
      - Кто он?
      Медуик встал, радуясь возможности разрядить напряжение.
      - Вы не против, если я налью себе еще? А вам?
      Он снова подлил в стаканы, стараясь не терять самообладания.
      - Джордж Болл. До тех пор я ни разу не встречался с ним. Обыкновенный служащий.
      Я скачал ему, что хочу сдать экзамены для службы -за границей. У меня было смутное желание работать в какой-нибудь африканской стране или в развивающемся государстве. Я хотел внести свой вклад, тогда эти слова были у всех на устах. - Медуик улыбнулся воспоминаниям.. Внести свой вклад. Каждый из нас стремился к этому.
      - Ну и что?
      - Ну, и я провалился на экзамене.
      Наступило молчание. Медуик отхлебнул виски и продолжал:
      - Я уже хотел уезжать из Вашингтона, когда один из моих соквартирников, Джо Форстер, был вызван для беседы в ЦРУ. Им был нужен человек, хорошо владеющий испанским. В Гарварде я специализировался по испанскому. Меня взяли на службу.
      Заметив на лице Уильямса внезапное удивление. Медуик сказал:
      - Я думал, вам это известно. Вы не просматривали досье?
      - Пока нет, - сказал Уильямс, но этот вопрос вывел его из равновесия. Нужно будет немедленно просмотреть досье всех пятерых. Если они одновременно служили в ЦРУ, что не исключено, масштабы угрозы увеличивались во много раз. Палестинцы, кубинцы, израильтяне, южноамериканцы, бывшие агенты, недовольные военные...
      - Долго вы там работали?
      - Семь месяцев, - ответил Медуик. - Начал как аналитик седьмой ступени, потом прошел курс подготовки "привидений". Обычная история. Вдаваться в подробности, очевидно, незачем?
      Но Уильямс ответил не сразу. Он снова подумал о том, что нельзя будет разыскать неизвестного убийцу, не зная его мотивов.
      - Послушайте, - сказал он Медуику, - когда мы закончим, я попрошу вас записать фамилии и адреса всех, с кем вы имели дела или поддерживали знакомство в Вашингтоне, начиная с троих ваших соседей по квартире и включая каждого, с кем вы тесно общались по работе. А теперь расскажите мне о своей службе в ЦРУ.
      - После ЦРУ я два года работал помощником сенатора Фулбрайта, - сказал Медуик.
      - Сперва о ЦРУ.
      - Но я пробыл там только семь месяцев и, за исключением одной недели, лишь перекладывал бумаги и переводил кое-что с испанского.
      - В том числе и то, что касалось Кубы?
      - Да.
      - Расскажите о той неделе, - сказал Уильямс.
      15
      Написанное от руки письмо, доставленное курьером из Белого дома заместителю начальника южноамериканского отдела ЦРУ:
      "Белый дом
      Вашингтон
      10 февраля 1961 года
      Дорогой Билл
      Все системы действуют, однако ДжФК недоволен ситуацией. У него такое чувство, будто Айк подложил ему свинью. Военные ежедневно убеждают его, что это будет всего трехдневная операция и волноваться нечего, но здесь все уверены, что они, как всегда, выдают желаемое за действительное.
      Президент попросил меня связаться с кем-нибудь из Департамента Грязных Дел в вашем управлении, и я сказал ему, что доверяю тебе. Речь идет о путешествии к нашим друзьям в Гватемалу. В самом ближайшем времени. Сможешь?
      Джордж Лэтем, специальный помощник".
      13 февраля 1961 года Томас Медуик, вызванный в кабинет своего начальника Уильяма Керрвуда, обнаружил там худощавого, интеллигентного вида человека с редеющими волосами, в очках. Керрвуд представил его как Джорджа Лэтема, одного из помощников президента.
      - Ваш инспектор утверждает, что вы говорите по-испански, - сказал Керрвуд.
      - Испанский - моя специальность. Отец занимался импортом в Южную Америку, и предполагалось, что я. возьму на себя ведение дел.
      Керрвуд был отставным полковником до мозга костей. Он позволил себе задать еще один вопрос, хотя его нисколько не интересовали дела этого мальчика на побегушках.
      - Почему же вместо этого вы работаете у нас?
      - Отец принял несколько ошибочных решений, и его предприятие лопнуло.
      - Об этом пока хватит. Вы решили работать здесь?
      - Да, сэр.
      - Но вы пока проходите обучение? Еще не получили должности?
      Медуик пришел в замешательство, но постарался ответить по-военному четко. В ЦРУ все было по-военному.
      - Я еще прохожу обучение, сэр. Но уже освоился с делом.
      - Вижу, я выражаюсь не совсем ясно, - сказал Керрвуд. - Меня интересует, можно ли прихватить вас в небольшое путешествие. Нам нужен переводчик всего на одну неделю. Мы сейчас не можем взять кого-то из штатных переводчиков, они и так уже запаздывают на три недели, поэтому...
      - Я буду очень рад поехать, - сказал Медуик. (Черт возьми! Неужели его собираются забросить куда-то за границу? Всего после трех недель обучения, да и то не по курсу особых агентов?
      Керрвуд, очевидно, разглядел недоумение на его лице, потому что улыбнулся.
      - Вы отправитесь с нами, мистер Медуик. Небольшая дипломатическая миссия, и только. В Гватемалу.
      - А что там такое? - выпалил Медуик.
      Керрвуд с Лэтемом переглянулись и рассмеялись.
      - Видишь, Джордж, - сказал Керрвуд, - сказать, что мы плохо храним секреты, ты не сможешь.
      Тут впервые заговорил Лэтем:
      - Мы обучаем там кубинских беженцев. Для вторжения на Кубу. Только вторжения может не получиться.
      Медуик промолчал, но выражение его лица сказало им все.
      Лэтем повернулся к Керрвуду.
      - Я думаю, мистер Медуик будет превосходным переводчиком. Никаких пристрастий ни к той, ни к другой стороне из-за отсутствия информации. Пусть так все и остается.
      Сержант ВВС потряс Медуика за плечо.
      - Идем на посадку, сэр.
      Медуик, помигивая, выпрямился. В военном самолете С-47 было темно, прохладно.
      Впереди на одном из кресел Лэтем, включив светильник, читал донесения.
      Медуик все еще удивлялся, что он, Лэтем и Керрвуд были единственными пассажирами громадного самолета. Потянувшись, он снова ощутил восторг приключения, потом взглянул в маленький иллюминатор на темные тучи, яркую луну и мерцающие вдали огни, должно быть, Гватемала-сити.
      Рев двигателей ударил ему в уши, самолет медленно развернулся, стал снижаться, и внезапно Медуик увидел красные и зеленые огни посадочной полосы. Но она находилась далеко от огней города; собственно говоря, они исчезли с горизонта, когда самолет снизился. Колеса коснулись полосы, самолет встряхнуло, и послышался визг шин. Потом, когда двигатели перевели на реверс, чтобы снизить скорость пробега, раздался пронзительный свист. К Медуику кто-то подошел.
      - Удалось вздремнуть?
      Это был Керрвуд. В тусклом свете он выглядел осунувшимся. Медуик кивнул.
      - Хорошо, - сказал Керрвуд. - Теперь, может, спать не придется трое суток.
      Самолет остановился неизвестно где. Медуик не видел ни строений, ни контрольной башни; непонятно было, как только удалось посадить этот громадный самолет. Он отстегнул привязной ремень, взял чемодан с полки и направился к выходу. У двери его остановил второй пилот. Через несколько секунд командир экипажа обернулся и сказал:
      - Все в порядке.
      Должно быть, он услышал в наушниках сигнал, но Медуик начал понимать, что попал в мир, где все распланировано и о котором знать ему ничего не положено. Второй пилот распахнул дверь и сказал Керрвуду:
      - Желаю удачи, сэр.
      - Благодарю, капитан.
      Три человека спустились один за другим по складному трапу - Медуик шел последним.
      Взлетно-посадочная полоса находилась посреди леса, подступавшего вплотную со всех сторон. Справа виднелось небольшое здание, рассмотреть его в темноте Медуик не мог, вне всякого сомнения, это была контрольная башня. Керрвуд и Лэтем направились к ней, и вдруг Медуик услышал стрельбу. Он было испугался, но Керрвуд с Лэтемом шли, не обращая на нее внимания. Уже у самой башни Медуик разглядел вращающийся над крышей громадный радиолокатор. Керрвуд знаком велел им оставаться на месте и постучал в дверь. Дверь отворилась, внутри горел тусклый красный свет, и Керрвуд вошел.
      Через пять минут он вышел. В лесу, менее чем в полумиле, опять послышались выстрелы. Керрвуд по-прежнему не обратил на них внимания, он лишь сказал:
      - Неоперативность, как всегда. Они уже выехали. Подождем здесь.
      С-47 уже несся по взлетной полосе и через минуту оторвался. Керрвуд закурил, Медуик последовал его примеру. Прислонясь к стене и глядя на желтую луну, он стал припоминать все подробности, чтобы когда-нибудь рассказать об этом приключении своим детям. Потом при свете луны он увидел человека в воздухе.
      - Мистер Керрвуд, смотрите!
      Парашютист, раскачиваясь, опускался на взлетную полосу, яростная стрельба раздалась еще ближе. Что тут происходит? Неожиданно появились другие парашютисты, они опускались группами, вот первый приземлился, покатился по взлетной полосе, быстро поднялся, отстегнул парашют, и Керрвуд сказал:
      - Неплохо. Неплохо!
      Внезапно показались огни фар, подъехала машина; Медуик смотрел, как парашютисты бегут к ним, они сели втроем на заднее сиденье машины, и никто по ним не стрелял.
      - Беда в том, - сказал Керрвуд, - что это легко здесь, в Гватемале. На Кубе будут стрелять боевыми.
      Сердце Медуика учащенно забилось. Ему все это казалось учениями, максимально приближенными к боевой обстановке. Он даже не был уверен, что это учения. И лишь после слов Керрвуда до него дошла суть происходящего. Война! Эти люди не играли.
      Они готовились к высадке на Кубу. Они готовились идти под огонь, может быть, на смерть!
      - Угораздило вас явиться именно сегодня, - сказал им человек в спортивной рубашке и зеленых брюках. Они пили кофе в бункере, каждый сидел на отдельной низкой койке. Человек этот, Кевин О'Ши, казался Медуику совершенно невоенным. У него было небольшое брюшко, седеющие волосы и усталый взгляд бывшего газетчика.
      - На счету каждый день, - сказал Керрвуд. - Президент еще не дал окончательного согласия.
      Эти слова, казалось, разозлили О'Ши.
      - К чему эта канитель? Черт возьми, у нас все готово!
      - Не все согласны, - ответил Керрвуд и стал потягивать кофе, а О'Ши раздраженно заходил по комнате.
      - Вот оно, значит, что, - сердито сказал он. - Очередное никчемное путешествие.
      Керрвуд встал, и Медуик впервые заметил в нем властность.
      - Ваше дело - исполнять приказы, О'Ши. Успокойтесь.
      О'Ши сел и все так же сердито сказал:
      - Вы хотите угробить этот план? Скажите прямо, и дело с концом.
      - Мы заняты тем, о чем вам было сказано... собираем факты. Теперь, раз подготовка окончена, я хотел бы поговорить с кубинскими полковниками и Дейвом Гриффином. Где Гриффин?
      - В Гватемала-сити, у эль президенте. Должен вернуться с минуты на минуту.
      - Что он там делает?
      О'Ши взглянул на Керрвуда с иронической усмешкой.
      - Вы шутите? Повез очередной подарок.
      - Хорошо, - сказал Керрвуд, лег на койку и заложил руки под голову. Ну и дела!
      Когда все это кончится, Дрю Пирсон напишет четыре тысячи фельетонов и не исчерпает всего материала.
      - И снова выведет вас из себя, - сказал О'Ши. - Ведь вы тоже принимали участие в разработке этого плана.
      - Да, пока не выяснил, что кубинские беженцы врут, а мы им верим. "Народ только и дожидается этого вторжения. Люди взбунтуются против Кастро, стоит нам только высадиться где-нибудь на побережье!" Чушь собачья, братец, и вы это знаете. Мы послали туда людей и выяснили настоящее положение дел, его вы тоже знаете. Но вы, Гриффин и остальные, по-прежнему стегаете дохлую лошадь.
      Наступило зловещее молчание. Медуик взглянул на О'Ши и увидел, что он уже не похож на усталого газетчика. Он походил на убийцу. Может, оттого, что молча сверкал маленькими глазами на Керрвуда.
      Лэтем нарушил молчание.
      - Дело в том, О'Ши, что, кто бы из нас ни был прав, президент находится в затруднении. Если он даст согласие и эти ребята будут перебиты, с ним тоже будет кончено. Если не даст и тысячи кубинских беженцев вернутся после обучения в Америку, где заявят, что добились бы успеха, он ничем не сможет их опровергнуть.
      А Кастро будет набирать силу. Так что выбор здесь труден.
      - Какая там, к черту, трудность, - сказал О'Ши. - У нас есть обученные люди, они жаждут мести. У нас есть корабли. У нас есть чем оказать поддержку с воздуха. В самом худшем случае мы снимем их с побережья. Уверяю вас, президент не может проиграть. А если выиграет, то вся слава достанется ему, а не нам, беднягам, два месяца потевшим и оравшим в джунглях.
      О'Ши вышел собрать людей на совещание. Примерно через час явились четверо кубинских офицеров и трое сотрудников ЦРУ. Все трое были по-военному подтянутыми, сильными. Старший из них, командующий операцией отставной генерал Фредерик Шарп, был крепко сложенным, лысым, в мундире цвета хаки и с биноклем на груди. Худощавый, жилистый Дэвид Гриффин пришел в мундире офицера морской пехоты без погон. Самый младший, голубоглазый с массивной челюстью, по имени Карл Ричардсон, явно исполнял при них роль оруженосца.
      Поговорив немного о том о сем, они расселись на койках, и Керрвуд принялся с помощью Медуика расспрашивать кубинцев. Каков дух беженцев? Хватает ли продовольствия, боеприпасов? Чего недостает? Какие есть жалобы? Что еще необходимо для успеха операции?
      Ответы на испанском следовали залпами, Медуик переводил, а Керрвуд, не переставая говорить, делал пометки в блокноте. Медуику это казалось обычным военным инструктажем. Но потом Керрвуд задал вопрос, потрясший кубинцев:
      - Что скажете вы и ваши люди, если президент по каким-то причинам будет вынужден отменить операцию?
      Наступило молчание. Кубинский полковник, к которому был обращен вопрос, не скрывал злобы. Маленький, мускулистый, с блестящими черными глазами и неизменно свирепым взглядом, он отвечал резко, в голосе его слышались военная четкость и презрение. Несомненно, О'Ши предупредил их о подлинных намерениях Керрвуда.
      - Мы все равно пойдем, - ответил кубинец. - А те, кто останется, расскажут об этом всему миру. Что ваш великий президент Кеннеди обещал изгнать Кастро из западного полушария и что он трус и лжец.
      В комнате воцарилась напряженность и злость. Но Керрвуд улыбался.
      - Такого ответа я и ждал от вас, полковник. Вы смелый человек.
      Эти слова ошеломили кубинца. Он впервые посмотрел на Керрвуда с уважением, но по-прежнему настороженно. Керрвуд повернулся к отставному генералу и сказал:
      - Это пока все, что я хотел сказать кубинцам. Кубинцы резко поднялись и вышли.
      Когда дверь за ними захлопнулась, Керрвуд, спокойно покуривая, откинулся к стене.
      - Суть в том, что этот человек прав. В телевизионных дебатах с Никсоном Кеннеди заявил, что прогонит Кастро. Его слышала вся Америка.
      - Да, - подтвердил Лэтем. - Но он готов сказать, что был не прав, и принять все последствия.