ИГРА В БИСЕР И ВОЛЬНЫЙ ВЕТЕР “ВСЕ МОГУ”

В вольные американские шестидесятые, когда, кажется, само время распахнулось, — раскрылись двери наук, неожиданно оказавшихся соседями. В городке Санта-Крус, где гигантские и прекрасные, наполненные воздухом и небом секвойи вплотную окружают университетский городок, стали собираться лингвист Гриндер, программист Бэндлер, этнограф Бейтсон и много другого народа. Этим воздухом дышал и автор этой книги Роберт Дилтс.

В то же самое время, но совсем в другом воздухе, пришла пора для неформальных кружков семиотики и методологии в России. “Московские семинары и тартуские конференции были важны не столько содержанием и результатами работы (хотя иногда эти вещи неожиданно оказывались действительно важными), сколько, по-видимому, просто жанром — дискуссией и общей культурной атмосферой — относительно высокой “культуроемкостью”, как сказал Пятигорский” (Л. Воронина).

И что-то прежде незримое, но почти внятное объединяло этих людей, готовых размыкать былые границы, искать и изменять старую картину строгого и правильного знания. Стилистике шестидесятых было присуще ожидание чуда— букет из нового знания, возможностей и романтики.

НЛП — гибрид программирования и структурной лингвистики (семиотики) с этнографической прививкой отваги — спрыгнул с “верстака” и, схватив шапочку и азбуку, бодро отправился в “кладовую успеха”. Родители считали: был бы успех, неважно какой — в психотерапии, бизнесе, обучении — а промоделировать его и выделить эликсир — наше дело. Поход за формулой успеха (даже в Калифорнии) потребовал времени и не одной пары прочных кроссовок. Семинары продолжались — все так же, в игре. О коммерческой стороне предприятия тогда думали мало. Гомункулусов тоже не опасались: они остались в мрачных Фаустовских временах, побежденные предшествующим поколением, отдельных представителей которого теперь предстояло промоделировать, взяв у них все лучшее (им самим, по-видимому, уже не нужное).

Процитируем фрагмент заметки об НЛП из “Словаря скептика” Е.Л. Михайловой: “Говорить надо “эн-эл-пи” — это когда все, что Вы думаете-делаете-видите-слышите-ощущаете, развинчивается на маленькие-маленькие детальки. Предполагается, что собрать можно по-новому и, разумеется, лучше. В процессе сборки-разборки часто едет крыша, зато потом — как новенький. Оставшиеся детали лучше завернуть в тряпочку и положить в карман — на случай, если захочется вернуться к исходной несовершенной модели”.

Так начиналась игра в бисер — с надеждой на то, что “мелкоскоп” в руках чародея поможет совместить волшебный калейдоскоп с волшебной палочкой. В том первом “походе НПЛ” много техник было насмотрено, наслышано и натаскано с чужих полок.

В Россию НЛП прилетело с перестроечными “ветрами перемен”. К этому времени на Западе победное шествие выкормыша американской глубинки уже завершилось и было отмечено заметными экономическими достижениями. Много людей, неведомо каких профессий, собравшихся в одном зале, быстро и почти с гарантией обучались делать то же, что и раньше, но гораздо лучше и быстрее. И сверх того, многим другим вещам — в том числе оптимизму, желанию меняться и менять все вокруг (и вечной молодости в придачу).

Отечественным апологетам НЛП казалось, что с помощью нового метода можно не только догнать и перегнать скучных академических собратьев по профессии, но и заодно мигом схватить заморскую птицу счастья. (Ведь чтобы удержать ее, даже иностранных языков знать не надо: НЛП — универсальный язык, да еще какой!).

НЛП в России бурно зацвело, дав завязи в почти эзотерических традициях труднодоступности и сверхвозможности. Некоторый порядок его развитию придали нескольких больших семинаров с участием перво— и “второпроходцев” из дальних стран. Потом оно обрело своих верных последователей и рыцарей, не говоря уже о ширящихся рядах видевших, наслышанных и дотронувшихся. К отечественному НЛП особенно применимо известное высказывание Достоевского о том, что если русскому мальчику вечером дать карту звездного неба, утром он вернет ее исправленной. И карта начала быстро исправляться, приближая небо. Звон от нового русского колокола, отлитого без рецепта, потек там и тут. Из Смоленска и Канска пролегли дороги “коробейников” с отборным товаром — начиная от шаманских НЛП-бдений с вырыванием волосков из бороды комсомольца Млигина, директора прогрессивного детского сада имени самого себя, с железным уставом и применением НЛП при поедании борща в старшей группе.

Близилось время круглых столов для верных рыцарей, истоптавших не одну пару сандалий в залах ожидания аэропортов и ж/д вокзалов. Вначале сами слова “техники и приемы” казались магическими, звали поиграть в конструктор “ЛЕГО-НЛП-превращения”.

Многое из сделанного настоящими российскими самородками стало называться именем НЛП. Оно казалось знаком качества. Приглядевшись, можно было обнаружить, что задник перспективы порой наспех нарисован, а на полках лежат чужие товары — приемы из других методов психотерапии, такие открытые, прирученные, хотя часто и без боевой раскраски. От этого техники не становились хуже, но видеть в НЛП супермаркет или закусочную “Макдональдс” с отлаженным производством гамбургеров, а не фабрику новых грез и реальностей и не дегустационный зал отборных блюд, хотелось далеко не всем.

НЛП — метод постмодернизма в психотерапии. Попытка создать его, во всяком случае. Может быть когда-нибудь, в будущем Университете психотерапии его будут проходить на первом курсе, делая упражнения, как в школе решали задачки про поезда и бассейны.

В городке Санта-Крус высоко-высоко в небе качаются под ветром верхушки секвой. Для них триста лет — не возраст. А Роберт Дилтс пишет свои книжки почти двадцать лет, каждый раз открывая все новые интеллектуальные земли, осмысляя их с высоты. Пусть светит его стратегиям удача. И пусть эта книга станет еще одним шагом вперед для русского читателя.

И все же хочется закончить словами русского поэта, знавшего толк в мелочах:

Леонид Кроль

ВСТУПЛЕНИЕ

В предисловии к первому тому серии “Стратегии гениев” я назвал эту работу воплощением видения, посетившего меня почти двадцать лет назад. На одном из занятий курса “Реальность человеческого общения” в Калифорнийском Университете в Санта Крус я беседовал с Джоном Гриндером о том, возможно ли составить “карту” той последовательности, в которой незаурядные люди бессознательно используют свои чувства в процессе мышления. В то время я был студентом колледжа, а Джон Гриндер — профессором лингвистики.

Та давняя дискуссия зародила во мне мысль о серьезном исследовании когнитивных паттернов всемирно известных гениев, что, с одной стороны, еще больше прославит их, а с другой — приподнимет над их изобретениями завесу таинственного и мистического и откроет путь для их практического применения. Идея отчасти заключалась в том, чтобы обозначить эти стратегии настолько простыми базовыми терминами, что определенным их аспектам могли бы обучаться даже дети в преддверии своей будущей встречи с реальной жизнью.

Итак, крошечное зерно зародившейся тогда мысли выросло в серию книг.

В томе I я исследовал творческие процессы Аристотеля, Шерлока Холмса — персонажа романов Артура Конан Дойля, Уолта Диснея и Вольфганга Амадея Моцарта. В последующих томах я обращусь к стратегиям Леонардо да Винчи, Зигмунда Фрейда, Джона Стюарта Милла, Николы Теслы и некоторых более современных “гениев”, таких, как Грегори Бейтсон, Мойша Фельденкрайз и Милтон Эриксон.

Этот том целиком посвящен Альберту Эйнштейну. Цель данной книги — проанализировать мыслительный процесс и свершения этой уникальной личности. Применяя когнитивные техники нейро-лингвистического программирования, я постараюсь исследовать некоторые самые существенные элементы мыслительных стратегий и убеждений Эйнштейна и надеюсь приблизить их к вам, читатель.

Многие “мыслительные эксперименты” Эйнштейна увлекательны и поразительно просты, хотя некоторые моменты для кого-то, возможно, окажутся своеобразным вызовом. Идеи Эйнштейна сами по себе фантастичны. Читатель всегда может забежать вперед, пропустив “туманные” страницы. Однако имейте в виду: усилия пробивающегося “через тернии” всегда щедро вознаграждаются. Некоторые главы я порекомендовал бы прочесть дважды (например, о теории относительности) — такому “содержанию” необходимо время, чтобы “улечься”.

И помните, что книга задумана не просто как “биография”; скорее, это учебное пособие для работы. Моей целью было провести читателя в мыслительную лабораторию Эйнштейна. Попробуйте взглянуть на привычный мир глазами гения.

Думаю, это будет захватывающим путешествием.

С любовью и уважением посвящаю эту книгу Джино Бониссоне, обладающему разумом Эйнштейна и сердцем итальянца.

С любовью и уважением посвящаю эту книгу

Джино Бониссоне, обладающему разумом

Эйнштейна и сердцем итальянца.

ПРЕДИСЛОВИЕ

1. ЭПИСТЕМОЛОГИЯ ЭЙНШТЕЙНА

Под “эпистемологией” подразумевается система познания, из которой проистекают все остальные знания. Эпистемология отдельного человека — это система фундаментальных предположений и убеждений, которыми он оперирует. Это метастратегия, генерирующая все остальные стратегии личности. Как система убеждений, она формирует и в то же время сама формируется из жизненного опыты человека и стоящего за ним мыслительного процесса. По сути своей, эпистемология” является описанием самых основополагающих мотивов и целей, руководящих действиями личности. Убеждения, ценности и цели сильно влияют на развитие способностей человека и собственно на личность. Исследование эпистемологии Эйнштейна, таким образом, позволяет заглянуть в базовые глубинные структуры развития его гения.

Однажды Эйнштейна спросили, почему он выбрал своей областью физику. Вместо того, чтобы сослаться на желание получить Нобелевскую Премию, на особый интерес к скорости атомов или фотонов или к удаленным звездам и т.п., он ответил:

“Я хочу узнать, как Господь создал этот мир. Мне неинтересно отдельно то или иное явление, спектр того или иного элемента; я хочу знать его мысли. Все остальное — детали”.

Это заявление Эйнштейна подразумевает, что “Божественные мысли” могли быть самыми фундаментальными, практичными и элегантными “формами” или “паттернами”, существующими в окружающей нас Вселенной. Подобно Аристотелю, Эйнштейн чувствовал побуждение к постоянному поиску все более и более базовых и далеко идущих взаимоотношений во Вселенной — ее “базовых условий” и “первичных принципов”. В действительности он посвятил два последних десятилетия своей жизни тому, что называл “теорией единого поля” — попытке открыть общие законы, правящие всем во Вселенной — от электронов до планет. “Теория единого поля” пыталась вывести универсальные свойства материи и энергии в едином уравнении или формуле (к сожалению, он так и не завершил этот финальный этап своей работы).

Эйнштейн верил и прилагал все усилия к тому, чтобы стало явным следующее: все во Вселенной взаимосвязано и едино. Он утверждал, что “Бог приоткрывает себя в гармонии всего сущего”, и превратил в дело своей жизни открытие этой гармонии в мире. “Рациональный ученый”, Эйнштейн, по глубинной сути своей был духовным человеком. Однако его концепция “Бога” более широка и всеобъемлюща, чем большинство официальных религий. Он писал:

“Для наивного человека Бог — существо, от которого с надеждой ждут блага и наказания, которого страшатся; это сублимация чувства, сходного с тем, что ребенок испытывает к отцу; существо, отстраненно отстоящее от нас на неком расстоянии, как бы глубоко и благоговейно мы ни относились к нему…

Но ученый наделен чувством универсальной причинности. Будущее для него ни на йоту не менее необходимо и определенно, чем прошлое… Его религиозное чувство принимает форму восторженного изумления перед гармонией естественных законов природы, которое приоткрывается в разуме такого уровня, что по сравнению с ним все систематическое мышление и действия земных созданий — лишь слабое отражение. Это чувство — ведущий принцип его жизни и работы, но только если ему удается удержаться от соблазнов эгоистичных притязаний. Это запредельный вопрос, качество сродни тому, которым обладали религиозные гении всех веков”.

Комментарии Эйнштейна указывают, что его восприятие Бога более духовно, чем восприятие им “религии”. Стратегии Эйнштейна, скорее, открывали “гармонии естественных законов”, чем поддерживали или навязывали какую-либо особую религию или научные убеждения. И, как мы вскоре увидим, это включало возможность интегрировать казавшееся фундаментально противоположным. Данный процесс максимально ясно отражен в теории относительности, он охватывает все сферы его жизни. Перед Эйнштейном как ученым стояли столетиями не решенные проблемы и конфликты, которые он стремился решить.

“На протяжении прошлого столетия и частично — предшествующего общепризнанной была непримиримость конфликта между знанием и верой. Среди передовых умов превалировало мнение, что настало время все больше и больше заменять веру знанием. Вера, сама по себе не покоящаяся на знании, считалась суеверием и, будучи таковой, должна была быть опровергнута…

Это правда, что убеждения лучше всего поддерживаются опытом и ясным сознанием… Однако убеждения эти, необходимые и определяющие для нашего поведения и суждений, нельзя обнаружить исключительно на твердой стезе науки…

Научный метод не может научить нас ничему, кроме того, факты соотносятся и обусловлены друг другом”.

Здесь Эйнштейн поднимает кажущуюся фундаментальной противоположность между личными “убеждениями”, или “верой”, и “научным знанием”. Эти два способа мышления традиционно считались несопоставимыми и даже антагонистичными. Ученые считали “веру” суеверием, идеалистичной, оторванной от реальной жизни и “слишком смутной и зыбкой, чтобы выводить из нее надежные специфические правила, которыми человек руководствуется в жизни”. Наука, в свою очередь, представлялась непрофессионалам механистичной, сухой, отстраненной и даже корыстной.

Эйнштейн, будучи сам представителем науки, признавал, что для эффективного и должного бытия в этом мире недостаточно научного метода:

“Наука ищет доказательств, не зависящих от личности исследователя. Даже когда предметом исследования является сам человек… Концепции, использующиеся для выстраивания согласованной системы, исключают эмоции. Для ученого реально только “бытие”, “существование”, а не всякие прочие “желания”, “оценки” добра и зла, цели — он держится подальше от всего волюнтаристского или эмоционального. Между прочим, эта черта является результатом медленного развития, особенно западной мысли”.

До Эйнштейна ученые вглядывались в окружающий мир, измеряя и описывая его, упуская при этом влияние, которое они как наблюдатели могли на этот мир оказывать. Даже психологи, казалось, игнорировали эффект своего воздействия на изучаемые ими создания. Например, Иван Павлов никогда не задумывался, как его взаимоотношения с подопытными собаками влияют на ход экспериментов. Он тщательно контролировал освещение в комнате, звуки и вибрации, но при этом абсолютно не принимал в расчет себя как вполне осязаемый стимул для животных, будто говоря: “Мои взаимоотношения с собакой не влияют на ее поведение”.

Самая большая проблема такого подхода заключается в том, что, предоставляя эффективные средства для достижения определенных целей, не зависящих от наблюдателя или исследователя, он не предоставляет всю необходимую информацию, которая определяла бы, будет ли конечный результат подходящим или экологичным для всей системы — и для наблюдателя, и для объекта его наблюдения. Эйнштейн утверждал:

“Знание о том, что уже есть, не приоткрывает дверь в то, что должно быть. Можно совершенно отчетливо и полностью осознавать существующее и в то же время не предвидеть будущее человеческих устремлений… Наше бытие и наши деяния приобретают смысл, только движимые подобными целями-устремлениями и соотносящимися с ними ценностями”.

Здесь Эйнштейн перекликается с положением Аристотеля о финальных причинах: в живых системах действия направляются целями. Способность манипулировать символами, наблюдать, измерять или изготавливать орудия труда еще не создает гения или добропорядочного человека. Убеждения, этика и мудрость имеют отношение к формированию фундаментальных целей. Однажды Эйнштейн написал:

“Совершенство средств и сумятица целей, на мой взгляд, характеризуют нашу эпоху”.

Процитируем слова великого американского психолога Вильяма Джеймса:

“Претворение будущих результатов и выбор средств для их достижения означают присутствие разума в явлении”.

Точно также в НЛП мы представляем последовательность когнитивных и сенсорных процессов, определяющих особую ментальную стратегию — обратную связь, именуемую ТОТЕ (Миллер, 1960). Аббревиатура ТОТЕ означает: Тест — Операция — Тест — Выход (Exit). Концепция ТОТЕ утверждает, что все ментальные и поведенческие программы вращаются вокруг некоей установленной цели и разнообразных средств ее достижения. Таким образом, базовые процессы мышления будут следующими: Т (тест) сенсорная проверка информации для определения, есть ли реальное продвижение вперед к цели; затем О (операция) — изменение какого-либо отрезка (участка) текущего опыта таким образом, чтобы удовлетворить требования следующего теста (Т) и Е (выход) на новую ступень программы.

Пристально изучая людей, добившихся успеха в любых областях, НЛП выявило три обязательных условия успешной деятельности творческой личности:

1. Руководство ясной установленной целью.

2. Эффективная обратная связь через сенсорные свидетельства о продвижении по направлению к цели достаточно близкий контакт с сенсорной очевидностью продвижения вперед по направлению к цели. (налаженная “обратная связь”).

3. Гибкость поведения, позволяющая варьировать действия так, чтобы достигать цели максимально легко и эффективно.

Эйнштейн предполагал, что научные методы имеют тенденцию к незыблемости средств или процедур и вырабатывают цели, как правило, вариативные. Научные описания обычно вращаются вокруг определения причинно-следственных отношений и отслеживают связь с событиями прошлого (те, что Аристотель называл “предшествующими” или “механическими” причинами). Понятие “финальных причин” — события запускаются целью из будущего — не допускается научным мышлением. А все же этика и разумность — функции целей и “финальности”.

Вильям Джеймс писал:

“Во все времена человек, устремлявший свои помыслы к самым дальним целям, обладал наивысшим интеллектом”.

Согласно модели ТОТЕ, наши убеждения и ценности должны быть той самой “Тестовой” (проверочной) фазой жизненных программ, а знания и технические методы — соответственно “Операциями”, используемыми нами для достижения высших целей.

Посмотрим, как Эйнштейн начал соединять и гармонизировать отношения между знанием и верой, религией и наукой.

“Наука — это многовековое устремление системного мышления объединить все сущие явления мира в наиболее полное сообщество…

Религия — многовековое устремление человечества ясно и полно осознать [фундаментальные — Р.Д.] ценности и цели и постоянно усиливать и распространять их влияние…

Когда человек постигает религию и науку в соответствии с этими определениями, тогда конфликт между ними представляется невозможным. Для науки достоверно то, что есть, а не гипотетическое “что было бы”… Религия, с другой стороны, связана с оценками человеческих помыслов и деяний и не может законно судить о фактах и взаимоотношениях между ними”.

Эйнштейн говорит, что функции религии (убеждения и ценности) и науки (знания и технические способности) расположены на совершенно разных уровнях и, следовательно, не могут конфликтовать — до тех пор, пока мы ошибочно не разрушим или не смешаем эти уровни (что не единожды случалось в истории человечества). Если вы можете узнавать эти разные уровни, то очевидно, что эти два процесса скорее поддерживают, чем препятствуют друг другу.

“Теперь, когда сферы религии и науки четко разделены, между ними тем не менее существует сильное обоюдное родство и зависимость. Если прерогатива религии — определение цели, то средствам ее достижения — в широком смысле этого слова — религия научилась у науки. Наука, в свою очередь, создается теми, кто вдохновлен стремлением к истине и пониманию. Источник этих чувств берет свое начало из недр религии”.

Согласно Эйнштейну, духовное ощущение миссии и цели (не соотносящееся с механистическим “что это”) является источником и мотивацией дальнейшего научного развития. А оно, в свою очередь, должно служить глубинным целям и миссии, вдохновившим его.

Прекрасное определение этой взаимосвязи науки и религии дано Эйнштейном:

“Наука без религии слепа, религия без науки хромает”.

Точно так же, как переплетает Эйнштейн материю и энергию, волны и частицы, движущегося и неподвижного наблюдателя, синтезирует он научные и этические процессы.

“Научные утверждения фактов и отношений на самом деле не несут в себе этических директив. Тем не менее, их можно сделать рациональными и ясными благодаря логическому мышлению и эмпирическому знанию. Если мы придем к согласию о некоторых фундаментальных этических предположениях, тогда остальные будут вытекать из них, если исходные предпосылки заявлены с достаточной точностью. Такие этические предпосылки сходны с аксиомами в математике”.

Эйнштейн утверждает, что, хотя содержание науки и этики различно, форма их одинакова. Факты и эмпирические знания связаны с механикой нашего поведения и окружением. Этика обращается к нашим убеждениям, ценностям и идентичности. Да, они находятся на различных уровнях, но мыслительные процессы, определяющие нашу способность оперировать фактами и исповедовать веру, расположены на том же самом уровне. То, как человек формирует и реализует свои этические воззрения, может быть абсолютно идентично характерному для него же процессу научного осмысления мира. Эйнштейн приводит следующий пример:

“В случае с ложью это может происходить так: ложь разрушает доверие. Без него социальное сотрудничество делается невозможным или, по крайней мере, затруднительным. Именно это сотрудничество вообще делает жизнь возможной и терпимой. И, значит, заповедь “Не солги” отсылает нас к следующему требованию: “Человеческую жизнь надо охранять” и “Боль и печаль должно уменьшить максимально”.

Сходно с Аристотелевой, стратегия Эйнштейна выводит специфические способы поведения и явления на глубинные “изначальные принципы”. И, вслед за Аристотелем, Эйнштейн утверждает, что “изначальные принципы” и науки, и этики невозможно просто вывести из нашего опыта, — они рождены вдохновением и интуицией. И уже потом подтверждаются своей практической ценностью.

“Для чистой логики нет неоспоримых аксиом, даже этических. Но с ночки зрения психологии и генетики они, несомненно, существуют и порождаются либо нашими внутренними тенденциями, дабы избежать боли и исчезновения, либо нашими эмоциональными реакциями на поведение своих ближних”.

Так же, как научные знания, этические убеждения должны постоянно проверяться сенсорным опытом. Убеждения происхождением своим не всегда обязаны опыту, но они должны быть ориентирами, помощниками для нас в этом жизненном опыте.

“Этические аксиомы в происхождении и опробовании не слишком отличаются от аксиом науки. Истинность — вот проверка для любого опыта”.

Эйнштейн подчеркивал необходимость постоянной обратной связи — между мыслью и ее сенсорным воплощением. Согласованная организация поведения и сенсорного опыта — общая цель для этики и науки, и, таким образом, представляет собой окончательное подтверждение успеха.

Моральное поведение, по Эйнштейну, — функция непрерывной обратной связи между этическими убеждениями, научным осмыслением и сенсорным опытом. И это не догматическая система правил и ограничений, а живой органичный процесс, постоянно самообновляющийся.

“Мораль по сути своей не является раз и навсегда зафиксированной и застывшая системой. Это, скорее, та точка зрения, с которой все возникающие в жизни вопросы могут и должны оцениваться. Это задача никогда не завершенная, нечто, всегда присутствующее, руководящее нашими суждениями и вдохновляющее наше поведение”.

В теории систем такой принцип называется “законом необходимого многообразия” (Эшби, 1956), значение которого огромно и для науки, и для этики. В соответствии с этим законом, нам необходимо постоянно искать варианты операций и процессов, используемых для достижения желаемого результата в особом контексте. Процессы, даже бывшие эффективными ранее, могут не оставаться таковыми, если окружение и система, в которой они происходят, изменились. Легко поверить, что нечто, прежде приносившее успех, таким и останется. Но это не так. “Закон необходимого многообразия” гласит: “Для успешной адаптации и выживания члену системы необходима минимальная гибкость, которая должна быть пропорциональна потенциальной вариантности или нестабильности остальной системы”. Другими словами, если кто-то обязан осуществить определенную задачу, для ее решения в его арсенале должно быть множество средств. Их количество зависит от числа возможных изменений в системе, являющейся полем реализации замысла.

Ключевая проблема и в науке, и в этике заключается в том, чтобы сбалансировать в поведении процессы изменения, разнообразия, изменчивости и такие ценности, как “постоянство” и “конгруэнтность”. Ответ связан с тем, где именно применить гибкость. Если постоянно кто-то придерживается одной цели, то для ее достижения ему, возможно, необходимо использовать гибкость. Проблема состоит в том, на каком уровне нам потребуется эта гибкость и на каком уровне мы должны соблюдать абсолютную стабильность. Если некто должен быть компетентен, скажем, в руководстве людьми, в создании у них мотивации, то это качество, несомненно, требуется постоянно. А гибкость нужна для умения адаптировать различные мотивации к различным окружениям.

Рассмотрим аналогию с музыкантом, извлекающим определенный звук с определенной интенсивностью звучания. Ему нужно уметь приспосабливаться к различным акустическим эффектам различных концертных залов, разных музыкальных инструментов и т.п. Для достижения полной компетенции ему необходимо сочетать гибкость в одних случаях с постоянством в других.

Согласно закону “необходимого многообразия”, мудрость, этика и экология своим происхождением не обязаны одной лишь “правильной” и “верной” карте мира. Человечество не может создать подобной. Целью, скорее, является создание богатейшей карты, учитывающей экологию природы, нас самих и мира, в котором мы живем.

В НЛП “экология” считается даже более глубинным принципом, чем “этика”, поскольку то, что этично для одного, может быть губительно или неэтично для другого, или для какой-либо еще части системы его существования. Понятие “экологии” в НЛП подразумевает обширную и богатую карту и стратегию, приемлемую и “экологичную” для всех элементов и ее возможных динамических вариаций. Подход Эйнштейна к науке и этике, скорее, сходен с функционированием нашей нервной системы, чем с механистическим или догматическим процессом. Архитектура нашей нервной системы устроена точно так же, как радиокомпас. Однажды получив цель, он начинает самокоррекцию, самонаведение на нее. Когда вы поднимаетесь с места, пишете свое имя или просто разговариваете, вы сознательно не сосредоточиваетесь на регуляции мускульных движений, изменении равновесия, фокусе своих глаз и т.п. Мы просто заняты тем, где хотим быть и что хотим делать (“финальная причина”), а наша нервная система по ходу действия автоматически вносит необходимые изменения. Любая статичная система — научная или религиозная — восстает против этого фундаментального принципа человеческой нервной системы. И, как считал Эйнштейн, против основополагающих принципов человеческого духа.

“Древние знали нечто, что мы, похоже, забыли. Все средства достижения цели обернутся лишь тупыми инструментами, если за ними не стоит живой дух. И если страстное желание достичь цели живет в нас, то не приходится сетовать на нехватку сил в поиске средств ее достижения и претворения в жизнь”.

“Если мы искренне и страстно желаем безопасности, благосостояния и свободного развития талантов всех людей, у нас не должно не хватать средств для достижения этого. Если хотя бы малая часть человечества стремится к такой цели, их превосходство в конечном счете будет доказано”.

Заявление Эйнштейна о “безопасности, благосостоянии и свободном развитии талантов людей” отражает еще один важный элемент в эпистемологии Эйнштейна — он известен во всем мире как великий гуманист. И также известно, как скромно и сдержанно он относился к своим собственным достижениям. Несмотря на славу и репутацию гения, Эйнштейн никогда не позволял себе проявлений эгоизма или превосходства. Он мог встать на место другого человека и ощущать себя частью человечества:

“В каждом человеке существует его собственная космология, и кто может заявить, что лишь его теория правильна?”

Одним из базовых принципов нейро-лингвистического программирования является признание уникальности каждой личности, каждой модели мира. Эти модели — наши внутренние представления о внешней “территории”. Поскольку мы не в состоянии объективно познавать реальность (она искажается, пройдя через наши субъективные ощущения), в нашем распоряжении — наши карты.

“Истинную природу вещей мы никогда не узнаем, никогда”.

Зачем нам эти модели — “карты мира”? Чтобы отыскать одну, истинную, настоящую? Нет, они нужны для выстраивания модели, позволяющей полноценно сотрудничать с окружающими нас людьми.

“С простой человеческой точки зрения нравственное поведение не означает просто неумолимо требовать вожделенных радостей жизни, но, скорее, желать более счастливой доли всему человечеству…

В этой концепции одно требование превалирует над остальными — у каждого индивидуума должна быть возможность развивать скрытый в нем дар… потому что все действительно великое и вдохновляющее создано свободной личностью. Ограничение оправдано только в том случае, когда есть угроза существованию.

…Есть еще одно следствие этой концепции — мы должны не только терпимо относиться к различиям между людьми и группами, но и приветствовать нашу непохожесть и видеть в ней возможность обогатить свой мир”.

Эйнштейн применяет принцип “необходимого многообразия” к понятию “нравственности”. Вместо того чтобы устанавливать закостеневший свод механистических правил, предписывающих “правильный образ действия”, Эйнштейн провозглашает суть нравственности — желание “счастливой доли для всего человечества”. Для достижения этой цели недостаточно одной терпимости — следует поощрять проявления личностного и культурального разнообразия в окружающем мире.

В своей теории относительности Эйнштейн утверждал, что ни одна точка зрения на Вселенную не может быть “реальнее” других. Это убеждение было глубоко личным для Эйнштейна:

“Я хочу, чтобы каждый мог свободно выразить себя, потому что всегда говорил именно то, что хотел”.

И все же, уважая и принимая иные точки зрения, Эйнштейн не оставался анархичным, провозглашая: “К чему волнения, все равно все относительно”. Тот факт, что восприятие меняется в зависимости от позиции наблюдателя, не делает его ложным или спорным. Изменение на одном уровне предполагает стабильность другого. Например, НЛП убеждено, что у каждого существует своя модель реальности, но при этом есть неизменные общие правила, по которым эти модели строятся и организуются. Действительно, наше восприятие представляет собой смешение чувственных опытов, воображаемых конструкций и метафор, за ним существуют более глубинные неизменные формы и принципы. Для того чтобы прикоснуться к этим ценностям и целям, нам и необходимо разнообразие карт, перспектив и способностей.

Этот принцип отразился и в социальных взглядах Эйнштейна, стремившегося гармонизировать отношения между личностью и обществом.

“Индивидуум, оставленный в одиночестве с рождения, был бы примитивным и звероподобным в своих мыслях и чувствах до такой степени, которую нам едва ли можно представить. Индивидуальность является только самой собой, и значимость ее состоит не столько в личной добродетели, сколько в принадлежности к великому человеческому сообществу, которое определяет её материальное и духовное существование от колыбели до могилы.

…Ценность человека для сообщества зависит преимущественно от того, насколько его чувства, мысли и поступки направлены во благо его соплеменникам. И в соответствии с этим мы нарекаем человека хорошим или плохим. Как будто наша оценка полностью определяется только значением личности для общества.

…И все-таки подобное отношение может быть неверным. Ясно, что все ценности, которые нам дает общество, будь они материальными, духовными или нравственными, своим происхождением обязаны затерянным в веках творческим индивидуальностям. Пользование огнем, разведение съедобных растений, паровой двигатель — за каждым изобретением стоит отдельный человек.

Таким образом, только индивидуальность может творчески мыслить и созидать новые реалии для общества — более того, даже устанавливать новые нормы нравственности, которым подчиняется его жизнь. Без творческих, независимо думающих личностей дальнейшее развитие общества так же немыслимо, как и развитие индивидуальной личности без питательной почвы общества”.

Итак, подобно вере и знанию, или религии и науке, общество и индивидуальность функционируют на разных уровнях (находясь при этом в позитивной взаимосвязи). Общество функционирует на “тестовой” фазе, а индивидуальность выполняет творческие “операции”, с помощью которых достигаются цели высшего уровня.

Для Эйнштейна личное воображение, любознательность и творчество были — основываясь на сенсорном опыте — первостепенными средствами для достижения цели. Созидательность и воображение, возможно, самые главные черты гения. Воображение переносит нас в реальность, недоступную восприятию органами чувств. И когда этот процесс служил на благо всему человечеству, человек достигал своей собственной высшей цели.

“Высшие принципы наших устремлений и суждений даны были еврейско-христианской религиозной традицией… Если снять с их принципов облачения религиозной формы и взглянуть на чисто мирскую человеческую сторону, то, возможно, ясным будет следующее: только свободно и ответственно развивающая личность добровольно и радостно отдает все свои силы на служение человечеству.

И здесь не обожествляется только одна нация или класс, let alone of an indivilual!. Все мы — не дети ли одного Отца, как гласит религия?”

Итак, Эйнштейн с уважением относился к воззрениям отдельной личности, но определенные результаты конкретных действий — насилие и войны — он не мог оправдать ни с одной позиции восприятия. Целью ученого было осознание процессов упорядоченных, гармоничных и созидательных, а не разрушительных. Эйнштейн непреклонно заявлял:

“Войны не могут быть человечными. Их можно только уничтожить как факт”.

“Атомная энергия создала новый мир, в котором все политическое балансирование стало совершенно бессмысленным. Человечество в атомном веке должно отказаться от войн. На карту поставлена жизнь или смерть всего сообщества”.

Но, по иронии, собственные открытия Эйнштейна привели к созданию одного из наиболее мощных и смертоносных видов оружия, когда-либо существовавших, — атомной бомбы.

Конечно, есть искушение задать вопрос: “Как вообще можно жить и действовать в мире, в котором ничего неизвестно наверняка?” В мире, который должен отражать гармонию “Божественной мысли”, но способен порождать болезни, преступления, пытки и разрушение Хиросимы? Если реальность в самом деле “относительна”, как оставаться в безопасности, в здравом разуме и контролировать что-либо?”

Существует история об Эйнштейне, перекликающаяся с некоторыми из этих вопросов. Однажды к Эйнштейну подошел корреспондент и, желая получить эффектное интервью, задал такой вопрос: “Вы признаны во всем мире истинным гением нашего столетия и, может быть, всей истории человечества. Ваш разум способен охватить всю Вселенную — от крохотного атома до космоса. Вы видели, как ваши открытия обогащали мир, но в то же время калечили и разрушали человеческую жизнь, так высоко Вами ценимую. Скажите, какой самый важный вопрос стоит сегодня перед человечеством?”

Эйнштейн помедлил, глядя куда-то в бескрайность пространства, затем перевел взгляд вниз и, наконец, взглянув на репортера, произнес: “Думаю, самый важный вопрос: “Дружественная ли среда — наша Вселенная? ”

Это самый важный вопрос, на который каждый должен ответить себе. Ибо если мы ответим отрицательно, то вся наша технология, все научные открытия и природные ресурсы будут брошены на обеспечение спасительной безопасности — строительство еще больших стен — защиту от этой враждебности и создание еще более мощного оружия разрушения, и я убежден, что, продолжая в этом духе, мы придем к такой технологии, что сможем полностью изолироваться от внешнего мира, равно как и уничтожить самих себя.

Если мы решим, что Вселенная вообще безразлична к нам и что Господь Бог на самом деле просто играет в кости со Вселенной, то мы лишь жертвы случайного жребия и жизнь наша бесцельна и бессмысленна.

Но если считать Вселенную дружественной, то все технологические, научные открытия, природные ресурсы послужат созданию способов и моделей ее познания. Ибо сила и безопасность приходят через понимание ее действий и побуждений”.

Эйнштейн очень любил высказывание: “Бог неуловим, но не злонамерен”.

Комментарий Эйнштейна о дружелюбии или враждебности Вселенной перекликается с глубинным принципом НЛП о “позитивном намерении” (на некоем уровне все способы поведения имеют позитивную направленность). Это значит, что все способы поведения (с точки зрения “действующего лица”) воспринимались или воспринимаются как приемлемые или необходимые в определенной для этого человека модели мира. Люди, в соответствии с данными им возможностями и способностями, делают самый лучший выбор, доступный в их модели мира. Любое поведение, неважно, сколь дурным, безумным или причудливым оно кажется, воспринимается осуществляющим его человеком как лучший в данный момент выбор.

В своей первой книге “Структура Магии” создатели НЛП Ричард Бэндлер и Джон Гриндер указывали:

“Те, кто реагируют творчески и сотрудничают эффективно, — это люди, обладающие достаточно полным представлением о происходящем, о модели любой возникшей ситуации, что позволяет им действовать, исходя из огромного потенциала выборов. У иных чаще всего только несколько вариантов выбора, ни один из которых их не привлекает… Что же мы обнаружили? Мир — слишком ограниченное пространство, и выбирать не из чего? Нет, такие люди перекрывают себе доступ к возможностям и выбору, потому что те не “вписываются” в их модели мира и потому остаются для них “невидимыми”28.

Люди совершают дурные поступки не оттого, что они с рождения злодеи, но, скорее, из-за своего узкого или ограниченного восприятия мира. Сказано уже давно: “Никогда не приписывайте злым умыслам то, что гораздо легче объяснимо глупостью”. Эйнштейн смеялся: “Только две вещи безграничны: Вселенная и человеческая глупость, и насчет первой я не уверен”. Если человек с самыми добрыми намерениями хочет изменить что-нибудь к лучшему, но убежден, что единственный путь к этому — насилие, тогда именно этим насилием и обернутся добрые помыслы.

Целью НЛП является выявление позитивных намерений людей и постоянное расширение и обогащение их моделей мира. Это позволит им реализовать свои намерения.

Я задумал эту книгу и решился моделировать Эйнштейна, потому что, наверное, Альберт Эйнштейн более чем кто-либо другой из живших в двадцатом столетии способствовал расширению нашего взгляда на мир и Вселенную.

Возможно, лучший способ подытожить этот разговор об эпистемологии Эйнштейна — процитировать следующее высказывание самого гения:

“Человеческое существо — часть целого, названного нами “Вселенной”… часть, ограниченная временем и пространством. Оно переживает свои мысли и чувства изолированно от всего остального, подобно оптической иллюзии сознания. Эта иллюзия — подобие тюрьмы, ограничивающей нас только личными желаниями и привязанностью к очень немногим окружающим людям. И наша задача — освободиться от этого заключения, расширить круг своего сочувствия и объять все живущие создания и всю природу в ее красоте”.

Итак, наша миссия состоит в освобождении самих себя из застенков собственных ограниченных моделей мира, и осуществить это возможно, только обогащая наши карты новым пространственным видением мира. Эйнштейн предполагал, что Вселенная подобна “голограмме” — трехмерному изображению, в каждом отдельном отрезке которого содержится вся картина. Если вы разделите голограмму пополам, сначала покажется, что часть изображения утрачена. Но если изменить угол зрения и наклонить голограмму, то обнаружится, что все изображение на месте. Чтобы это увидеть, надо просто изменить угол зрения. Можно продолжать рассекать голограмму на мельчайшие кусочки и, наклоняя их под нужным углом, по-прежнему видеть все изображение.

Человеческие существа (и вообще все живые создания и природа) подобны крохотным кусочкам голографической Вселенной. Наши тела, общество и Вселенная составляют комплексную систему и взаимосвязанные субсистемы. Невозможно полностью изолировать какую-либо часть от остальной системы.

И в интересах всех членов системы поддерживать ее экологичность. Но часто отдельные действующие лица в системе не воспринимают себя частью этого большего и совершают шаги, пагубные и для них самих, и для всей системы. Грубый отец, оскорбляющий жену и ребенка, пытаясь таким способом завоевать уважение, движим самыми положительными намерениями, но видит ситуацию лишь со своей позиции.

Когда одна этническая группа проводит политику геноцида против другой, ею движет желание выжить и сохранить своеобразие, но она глядит на мир со своей скудной точки зрения. В обоих приведенных случаях их участники неразумно действуют против самих себя. Грубый отец вместо уважения вызовет только ненависть и сопротивление. Нетерпимое общество проклянет себя, и жестокость к другим нациям обернется зверствами к соплеменникам. И любой “успех”, достигнутый таким сообществом, может существовать только на уровне поведения, да и то недолго.

Задачу человечества Эйнштейн видел в “расширении круга нашего сочувствия и симпатии”, в освобождении из плена собственного невежества. Конечно, легче сказать, чем сделать. Для выполнения этой задачи нам необходимы новые средства и технологии, и недостаточно просто благих помыслов и добрых пожеланий.

Альберт Эйнштейн обладал уникально эффективной стратегией восприятия мира. Моделируя ее и применяя к другим ситуациям и контекстам, я надеюсь внести свой вклад в решение задачи и выполнение миссии, столь красноречиво выраженных и воплощенных самим Эйнштейном.

2. СТРАТЕГИЯ ЭЙНШТЕЙНА ДЛЯ МАКРОМОДЕЛИРОВАНИЯ

3. БАЗОВАЯ СТРУКТУРА МЫСЛИТЕЛЬНОЙ СТРАТЕГИИ ЭЙНШТЕЙНА

Избранная Эйнштейном область — физика, но все мы сталкиваемся с дилеммой в решении проблем, сходных с той, что описана в его трудах. Проблема эта подобна симптому, причина которого неявна — из-за сложности ли самой системы или из-за того, что не учтены все ее составляющие, которые могли бы внести свой “вклад” в “проблемное пространство”. Поразмышляйте над такого рода организационной проблемой, потенциально возникающей перед главным управляющим компании.

Вы возглавляете фабрику “В”. Начальник вашего эксплуатационного отдела управляет шестью бригадами из восьми человек, работающими под руководством шести мастеров. Вы обеспокоены не слишком производительной работой бригад. Рабочие в этих бригадах выполняют только свои непосредственные функции. В результате замедляются и работа, и выполнение программы всего отдела. Ситуация меняется только в экстренных случаях. Вам также известно, что для более эффективной деятельности есть все условия, так как уровень способностей и компетентности ваших рабочих достаточно высок.

Работаете ли вы менеджером, заняты ли в организационной сфере или нет, на минуту задумайтесь о том, как бы вы подошли к решению этой проблемы. Набросайте свои соображения на бумаге. Позднее мы вернемся к этому, и будет очень интересно, как меняются по ходу чтения этой книги ваши мысли.

Наверное, вы уже задали себе вопрос: “А как такой гений, как Эйнштейн, приблизился бы к ее решению?” Возможно, большинство из нас просто отклонило бы этот вопрос: как может обычный “средний” человек вторгнуться в мыслительную лабораторию гения? Но теперь, вооруженные техниками психологического моделирования НЛП, мы можем заглянуть в мыслительные процессы гения. Рассмотрев некоторые микроэлементы, составляющие его мыслительную стратегию, мы сможем лучше понять творческий дар Эйнштейна.

Наверное, лучшим началом нашего исследования будет знакомство с представлениями Эйнштейна о “мышлении”, “познании” и “разуме”. Эйнштейн был физиком, а не психологом, но его профессионализм в обращении с психологическими процессами бесспорен. Личность Эйнштейна изучали, задавали ему несметное количество вопросов, касающихся его теоретических открытий, он общался с величайшими психологами нашего столетия. Ученого часто интервьюировал основатель гештальт-психологии Макс Вермейер. Эйнштейн активно переписывался с Зигмундом Фрейдом, обсуждал фундаментальные элементы индивидуальной и социальной психологии и рассматривал их в аспекте служения миру на всей земле.

Глубокое проникновение в мир мысли Эйнштейна, в его “мысли о мышлении” может дать нам важные ключи к пониманию психологических процессов, происходящих в личности гения.

Когда большинство людей думает об Эйнштейне, то представляют себе запутанные математические формулы — бессвязные каракули, ясные только немногим физикам-эзотерикам — нечто совершенно не подвластное пониманию среднего человека. Но если обратиться к самому Эйнштейну, то кажется, что в его творческом мыслительном процессе совсем не задействована математика.

“Ни один действительно продуктивный человек не мыслит в такой бумажной манере. Это лишь позднейшая формулировка осмысляемого, они нужны для письменной фиксации процесса. Аксиомы передают суть в сжатой форме. Когда приходит открытие, то списывать его удобнее и проще таким образом; но мысли-откровения не вырастают из манипуляций аксиомами”.

Вместо прославления достижений своего разума или окутывания их сложными математическими формулами Эйнштейн утверждал: “Вся наука ничто иное, как обработка повседневного мышления”3.

Как и Эйнштейн, НЛП соотносит базовые процессы повседневного мышления с сенсорным опытом:

“Наш психологический опыт состоит из яркой последовательности сенсорных опытов, картин-воспоминаний, образов и ощущений. В отличие от психологии, физика обращается непосредственно к сенсорным опытам”.4

Эйнштейн различает: 1) “сенсорные опыты” как информацию об окружающей среде; 2) “картины воспоминаний” или впечатления, оставшиеся от полученных сенсорных опытов; 3) “образы” (предположительно внутреннего происхождения в отличие от “сенсорных опытов”, приходящих из “внешнего мира”) и 4) “чувства” (наши субъективные реакции на сенсорные опыты, воспоминания и образы). По Эйнштейну, эти четыре категории формируют совокупность опытов, из которых мы отбираем и комбинируем, выстраиваем собственные ментальные модели мира.

С точки зрения НЛП, интересно заметить, что его определение очень визуально — “яркая последовательность”, “картины воспоминаний”, “образы”. Он упоминает ощущения, но совсем не соотносит их ни с аудиальной ни с вербальной репрезентативной системой.

И действительно, Эйнштейн утверждал, что для наиболее значительных его открытий язык (вербальный или математический) не играл практически никакой роли. В интервью Максу Вермейеру о развитии теории относительности, Эйнштейн заявил:

“Мысли эти не приходят в каком-либо вербальном воплощении. Я вообще очень редко думаю словами. Мысль приходит, и только после этого я могу попытаться выразить ее в словах”. Когда я (Вермейер) заметил, что многие мыслят всегда словами, он только рассмеялся”.

Вместо слов или математических формулировок Эйнштейн, по его утверждению, мыслит преимущественно визуальными образами и ощущениями. В письме к когнитивному психологу Якову Хадамарду Эйнштейн объяснял:

“Язык или слова, написанные или произнесенные, похоже, не играют никакой роли в механизме моего мышления. Физические сущности, кажется, служащие элементами мышления, — это определенные знаки и более или менее ясные образы, которые можно “добровольно” воспроизводить и комбинировать.

…Существует, конечно, определенная связь между этими элементами и соответствующими логическими концепциями. И также ясно, что стремление выйти наконец на логически связные концепции — своего рода эмоциональный базис в достаточно смутной игре с вышеупомянутыми элементами. Но, взятая с психологической точки зрения, подобная комбинаторная игра представляется сущностной чертой продуктивной мысли — до того момента, как появится какое-либо соединение с логической конструкцией — в словах, в других ли знаках, доступных для восприятия.

…Вышеупомянутые элементы в моем случае — визуального и иногда мускульного типа. Условные знаки или слова для описания мыслительного процесса появляются только на вторичном этапе, когда отмеченная ассоциативная игра полностью установлена и может воспроизводиться по желанию… Типичный для меня стиль мышления — визуальный и моторный. Когда на сцену наконец вторгаются слова, они для меня носят чисто аудиативный характер, и появляются только на вторичном этапе”.

Итак, Эйнштейн заявляет, что вербальные или математические репрезентации его мыслей приходят только после того, как важное творческое мышление свершилось. Его творческое мышление проходит через внутренние визуальные образы (Ви — в НЛП — визуальное внутреннее) и “ моторные” или “мускульные” кинестетические ощущения (К — в НЛП — для кинестетики).

Только после того, как визуальный образ достаточно хорошо сформирован, он переводится на вербальный или математический пласт — Aд (Аудиально-дигитальное). Интересно, что Эйнштейн даже использует термин “вмешательство”, “вторжение” для описания того, как слова подстраиваются к его стратегии.

В стратегии Эйнштейна организация и исследование информации проходят в форме “комбинаторной игры” визуальных образов и телесных ощущений. Аудиально-дигитальная (или вербальная) система используется преимущественно для оценки результатов этой “игры” в соответствии с “логическими” правилами соединения элементов, а позднее — для описания полученных через визуально-кинестетическую петлю конструкций.

Рожденные внутри чувства или эмоции (внутренние кинестетические ощущения) служат мотивационной и ведущей системой в стратегии мышления Эйнштейна.

Эти чувства предоставляют информацию об относительной “соединенности” (и, предположительно, о недостаточности таковой) между визуальной и кинестетической “игрой” и логически более стройными вербальными и математическими моделями:

Эйнштейн более полно объяснил роль этих внутренних чувств:

“На протяжении всех этих лет у меня было ощущение направления, прохождения прямо вперед к чему-то конкретному. Это, конечно, очень трудно выразить словами, но это была та самая решающая причина, и она явно отличалась от рассматриваемого прежде логического решения. Конечно, за таким притяжением всегда стоит нечто логическое, но передо мной будто открывался какой-то вид, это было каким-то образом визуальное представление”.

Итак, эти “ведущие чувства” функционировали, ориентируясь на некую “большую картину” или “обозримый вид”. И этот процесс — “от обозримого вида” к чувству, ощущению направления -происходит не только между “комбинаторной игрой” и “логическими концепциями”, но и каким-то образом над “комбинаторной игрой”, влияя на нее с более высокого уровня, подобно кукольнику, манипулирующему марионеткой. На более низком уровне действуют визуальные и “мускульные”, или “моторные” кинестетические элементы, управляемые ключевым эмоциональным ощущением направления с более высокой и широкой обозримой позиции. Вермеймер подытожил эту мысль:

“Вовлечены два направления: с одной стороны, обозрима вся картина, с другой — структура всех составляющих ее частей”.

Эйнштейн дает прекрасное описание того, как его “комбинаторная игра” с образами ведет к “большой картине”:

“Что такое, собственно говоря, мышление? С точки зрения чувственных впечатлений — это возникновение образных воспоминаний, но это еще не “мышление”. И когда выстраивается серия таких изображений, это все равно еще не “мышление”. Но когда одна определенная картинка оборачивается в ряду многих таких “сериалов”, тогда — именно из-за этих повторений — она и превращается в организующий элемент в серии, соединяет их, прежде разобщенные. Подобный элемент становится инструментом, концепцией”9.

Вслед за Аристотелем Эйнштейн говорит, что ни влияния органов чувств, ни внутреннего воспроизведения их в форме “картин-воспоминаний”, ни даже ассоциативного соединения сенсорных опытов не достаточно для структурирования мыслительного процесса. Для Эйнштейна определяющим элементом “мышления” является “концепция” — “организующий элемент”, обнаруживаемый повторением во множестве опытов; Аристотель называл этот процесс “интуицией”. В НЛП мы называем такой соединяющий серию опытов элемент “паттерном”.

У нас есть общее представление о том, как Эйнштейн использовал в повседневном мышлении базовые психологические процессы, определяемые им как фундаментальные, — “сенсорные опыты”, “картины воспоминаний”, “образы”, “ощущения” и “язык”.

1) Чувственные опыты вводятся (“входят”) в стратегию (Визуальное внешнее, Аудиальное внешнее, Кинестетическое внешнее).

2) Эти чувственные опыты оставляют картины-воспоминания (Вв), которые вступают в “комбинированную игру” с визуально конструируемыми образами Вк через процесс ассоциации, стимулируемый мускульной и моторной активностью (К внешняя).

3) Возникающая в этой игре бесчисленная последовательность образов соотносится с большим “видимым обзором”, внутри появляются “концепции”, обнаруженные индуктивно отслеживанием повторяющихся картин и, наконец, формируется “упорядочивающий элемент”, или “паттерн”, соединяющий ряд прежде разобщенных образов.

4) Ощущение (Ки), показывающее степень “завершенности” или “соединения” элементов, обеспечивает обратную связь, возобновляет и формирует дальнейшую комбинаторную игру.

5) Визуальные концепции, результат взаимодействия — комбинаторная игра — концепция — ощущение — соотносятся затем с логическими (математическими или вербальными) концепциями, оценивающимися логически соединенными языковыми моделями. (А дигитальное).

4. ВОЗЗРЕНИЯ ЭЙНШТЕЙНА О ЯЗЫКЕ

Несмотря на то, что Эйнштейн ясно отделял свой процесс творческого мышления от языка, он признавал его значимость и влияние на процесс мышления и общения.

“Думаю, что переход от свободной ассоциации или “мечтания” к мышлению характеризуется более или менее доминирующей ролью “концепции”. Несомненно, необходимо, чтобы эта концепция была сенсорно познаваемой и выражалась в знаках, например в словах. Только в этом случае мышление можно передать, выразить доступным для восприятия образом”.

Слова и концепции фундаментально различны — слова сами по себе не представляют концепций, но могут подсоединяться к ним. Для существования концепциям не нужны слова, но для общения и обсуждения концепций в мире живых опытов нужны словесные одеяния.

Примечательно, что в действительности представление Эйнштейна о языке сходно с предположениями НЛП. НЛП начинает с того, что дает четырехмерное описание языка: слова, или “поверхностные структуры”, (Ад) включают хранящиеся сенсорные репрезентации, или “глубинные структуры”, по четырем основным сенсорным каналам: визуальному, аудиально-тональному, кинестетическому и олфакторному. Базовое соотношение языка и опыта представлено в следующем соотношении: Ад «Aт, В, К, О»; где вербальные поверхностные структуры (Ад) включаются и рождаются в сенсорной глубинной структуре «Ат, В, К, О».

“Первым шагом к появлению языка была связка акустических или, наоборот, начертанных знаков с сенсорными впечатлениями. Большинство общительных животных пришли к этому примитивному роду общения — по крайней мере, до определенной степени”.

Это фундаментальное отношение между языком и сенсорными впечатлениями составляет суть “нейролингвистики”. Конечно, это базовое соединение — только первый шаг. Эйнштейн продолжает, указывая:

“Высшее развитие достигается, когда представлены и уже понимаемы и другие знаки; тем самым устанавливаются отношения между новыми знаками и сенсорными впечатлениями. На этом этапе уже возможна передача комплексного ряда впечатлений; можно сказать, что родился язык”.

То, что здесь прозвучало, может быть названо “метаязыком” — языком о языке. Это мог бы быть язык не только особой группы сенсорных впечатлений, но и язык взаимоотношений, паттернов или упорядочивающих элементов, соединяющих разные сенсорные опыты.

И снова эта тенденция к абстрагированию напоминает о необходимости обратной связи с внешней сенсорной информацией:

“Если язык призван вести к пониманию, то должны появиться правила, регулирующие взаимоотношения между знаками и также устойчивое соотношение между знаками и впечатлениями”.

В дополнение к “устойчивому соотношению” между языком и сенсорным опытом Эйнштейн призывает к созданию правил, “регулирующих отношения между знаками”, — своего рода внутренней согласованности между системой и более абстрактными концепциями. Именно эти правила определяют, “хорошо ли сформулировано” предложение и какова, например, разница между фразами “Человек ехал верхом на лошади” и “Верхом ехал человек-лошадь”. Эти правила — “программирующий” элемент в нейро-лингвистическом программировании.

Эйнштейн продолжает:

“В детстве индивидуумы, объединенные одним языком, схватывают эти правила и отношения в основном интуитивно. Когда человек осознает правила взаимоотношений между знаками, устанавливается так называемая грамматика языка”.

Эти грамматические правила необходимы для построения модели, но Эйнштейн поясняет, что правила сами по себе не имеют ничего общего с сенсорной реальностью. В разных языках свои грамматические правила, даже если языковые средства описывают одну и ту же реальность. Эйнштейн оценивает ясность правила по степени его отдаленности от сенсорной реальности:

“На ранней стадии слов(могут относиться непосредственно к впечатлениям. Позднее это прямое соотношение теряется, поскольку некоторые слова имеют смысл только в соединении с другими (например, такие, как “есть” (глагол-связка), “или”, “вещь”). Теперь уже группы, а не отдельные слова соотносятся с восприятиями. И когда язык становится частично независимым от впечатлений, достигается величайшая внутренняя согласованность…

Только на этом этапе дальнейшего развития, когда чаще используются так называемые абстрактные концепции, язык становится инструментом разума в истинном смысле этого слова”.

Эйнштейн утверждает, что только при достаточной диссоциации (отстраненности) с сенсорным опытом, в представлении которого и состоит изначальная функция языка, он может стать орудием творческого мышления, а не просто описательным средством. Если мы намерены выйти за пределы сегодняшнего сенсорного окружения, то должны сначала найти способ вырваться из него, а затем перестроить по-новому, как никогда не было прежде. Например, предложение “Человек ехал верхом на лошади” соответствует грамматическим правилам английского языка и, вероятно, “включит “ зрительные воспоминания у большинства. англоговорящих. А вот предложения “Лошадь ехала верхом на человеке” или “Человек оседлал луч света” соответствуют правилам грамматики, но побудят нас, более чем вероятно, сконструировать внутренние образы, чтобы в них появился какой-то смысл.

Но Эйнштейн спешит вновь повторить, что продвижение к внутренней согласованности и творчеству должно балансироваться обратной связью с сенсорным опытом:

“Но это развитие языка может также обернуться опасным источником ошибок и обмана. Все зависит от степени соотнесенности слов и словосочетаний с миром впечатлений”.

Итак, язык и абстракция — это обоюдоострый меч. Одно острие позволяет нам создавать новые модели, не зависимые от сенсорного содержания наших жизненных опытов и выстраивать величайший порядок и последовательность наших опытов; другое же — обрубает все важные соединения между концептуальными картами и тем сенсорным опытом, который они намеревались организовывать (например, между логикой и реальностью, картой и территорией, разумом и телом).

В своей книге “Структура магии” основатели НЛП Ричард Бэндлер и Джон Гриндер перекликаются с Эйнштейном:

“Самый глубокий парадокс в состоянии человека заключается в том, что те самые процессы, которые дают возможность выживать, расти, изменяться и испытывать радость, позволяют нам выстраивать скудную модель мира. Мы способны манипулировать символами — создавать модели. И потому процессы, благодаря которым мы совершаем самые необычайные и уникальные действия, могут блокировать наш дальнейший рост, если мы ошибочно примем модель мира за реальность. Можно определить три основных механизма этих процессов: обобщение, стирание и искажение.

Обобщение — процесс, при котором элементы или части модели отрываются от своего подлинного опыта и выступают представителями всей категории, для которой данный опыт является лишь примером. Наша способность к обобщению очень существенна для общения с миром. Но тот же самый процесс может привести к установлению такого правила, как “Не показывай никаких чувств”.

Стирание — процесс, при котором очень выборочно обращается внимание лишь на определенные измерения опыта, остальные из сферы внимания исключаются. Яркая иллюстрация тому — способность человеческого слуха в переполненной многолюдной комнате уловить звуки только одного особого голоса, как бы “стирая” шум всех остальных голосов. Стирая, мы сокращаем мир до тех пропорций, в которых чувствуем себя достаточно вольно в обращении. В некоторых контекстах это может пригодиться, но в других — причинить боль.

Искажение — процесс, позволяющий изменять данные нашего сенсорного опыта. Например, фантазия готовит нас к совершению событий еще до того, как они произойдут… Этому процессу мы обязаны всеми произведениями искусства в истории человечества. Точно так же все великие романы, все революционные открытия в науке были рождены этой способностью искажать и преображать в воображении существующую реальность”.

Хотя способность использовать язык и “манипулировать символами” -одна из наших отличительных характеристик как биологических особей, потенциальные проблемы, создаваемые обобщением, стиранием и искажением настолько велики, что Эйнштейн задается вопросом, а нужен ли язык как инструмент мышления вообще:

“Что рождает столь сокровенное единение между языком и мышлением? Существует ли мышление без языка, лишь в концепциях и сочетаниях, комбинациях, для которых не обязательно словесное облачение? Не боролся ли мучительно каждый из нас в поиске слов там, где связь между понятиями была ясна уже и без них?”

Эйнштейн идет дальше: “Мышление наше протекает в основном без помощи слов и, более того, в значительной степени бессознательно”. Изучая эти заявления с точки зрения НЛП, мы видим, что Эйнштейн отличает аудиально-дигитальную и визуальную репрезентативные системы (поиск, борьба за “слова”, хотя связь уже “ясна”). Он считает вербальные репрезентации несущественными для мышления и, может быть, даже вторичными в мыслительном процессе. Помимо этого, он говорит о том, что мышление функционирует независимо от сознания — и не обязательно вербализовать мысли на сознательном уровне.

Но в то же время, Эйнштейн высказывается и в защиту языка:

“Мы были бы склонны приписывать мышлению полную независимость от языка, если бы индивидуальности формулировали свои концепции без вербальных директив своего окружения. Но наиболее вероятно, что разум человека, выросшего в таких условиях, был бы очень скуден. Таким образом, мы можем заключить, что умственное развитие личности и его способ рождения концепций в высшей степени зависит от языка. Это заставляет нас осознать, в какой мере язык эквивалентен ментальности. В этом смысле мышление и язык неразрывны”.

Значение языка, согласно Эйнштейну, состоит в том, как с его помощью человек формирует концепции, а не системы штампов. Гриндер и Бэндлер говорят:

“Нервная система, отвечающая за воспроизведение языка, та же, благодаря которой люди выстраивают все модели мира — визуальную, кинестетическую и т.д. В каждой из них оперируют те же структурные принципы”.

Итак, мы проводим параллель между структурой системы языка и другими системами восприятия. Значит, структура и принципы языка могут каким-то образом отражать структуру и принципы восприятия. Стратегии “формирования концепций” могут рождаться, скорее, из “принципов структуры” языка (например, синтаксиса или грамматики), чем из особого лексикона или отдельных слов.

Для Эйнштейна в математическом языке тоже есть и словарь, и грамматика, но они более универсальны, чем наши вербальные языки. Язык математики отличает от естественных языков полная диссоциированность от мира сенсорных опытов:

“Математика обращается исключительно с отношениями концепций друг к другу, без расчета их отношений с опытом”13.

Это дает математике бульшую простоту и внутреннюю согласованность, чем та, что существует в мире сенсорных опытов и в вербальных языках, потому что она в меньшей мере подвластна влиянию разнообразия сенсорного мира. Но, чтобы оставаться практичным, математическому языку нужно было как-то соединиться с этим миром. Эйнштейн объясняет это так:

“Физика тоже оперирует математическими концепциями; но они приобретают физическое содержание только при ясной соотнесенности с объектами опыта”.

И вновь мы видим, что эффективность математического языка, как и всех других, зависит от обратной связи с сенсорным опытом. По Эйнштейну, наука эффективна, если она хранит равновесие между преимуществами языка, лежащими в его структуре, и преимуществами сенсорного опыта, вдыхающего жизнь в эту структуру.

“Наука борется за полную остроту и ясность концепций по отношению друг к другу и к сенсорным данным. В качестве иллюстрации рассмотрим язык Эвклидовой геометрии и алгебры. Они обращаются с малым числом независимо представленных концепций и соответственных символов, таких как интегральное число, прямая линия, точка, а также с символами, предназначенными для фундаментальных операций. Это связь фундаментальных концепций и основа для будущего конструирования, определяющая все остальные утверждения и концепции.

Связь между концепциями и утверждениями, с одной стороны, и сенсорными данными — с другой устанавливается строго определенными расчетом и измерением”.

Но даже эти “строго определенные” методы измерения подвержены обобщению, стиранию и искажению. Возможно, самым значительным вкладом Эйнштейна в науку было то, что он подверг сомнению базовые предположения, стоящие за нашими стандартами измерений таких понятий, как пространство и время.

5. МИКРОАНАЛИЗ ПРОЦЕССА ТВОРЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ ЭЙНШТЕЙНА

Теперь мы имеем общее представление о том, как мыслил Эйнштейн и как использовал основные психологические процессы, фундаментальные для повседневного мышления — “сенсорные опыты”, “картины-воспоминания”, “образы”, “ощущения” и “язык”. Нашим следующим шагом будет более пристальный анализ применения Эйнштейном некоторых из этих процессов в своей мыслительной стратегии. И, поскольку он провозглашал “комбинаторную игру неотъемлемой чертой продуктивной мысли”, давайте исследуем, как именно он сочетал “картины-воспоминания” и конструировал “образы” в процессе мышления.

“Продуктивные” образы Эйнштейна были не абстрактными двухмерными диаграммами, заполненными символами, трехмерными метафорическими визуализациями, которые он называл “мыслительными экспериментами”. Один из ключей к пониманию того, как Эйнштейн применял визуализацию, уже был дан в главе о моделировании (пример с двумя кастрюлями на газовой плите).

Паттерн, который Эйнштейн постоянно использовал в своей мыслительной стратегии — это обрисовывание символической визуальной метафоры некоего реального явления и затем анализ положений, предложенных этой символической конструкцией.

Рассмотрим почти фантастический “мыслительный эксперимент”, проведенный Эйнштейном для того, чтобы подвергнуть сомнению такой феномен, как “сила тяжести” или “гравитация”, обычно воспринимаемый нами как данность. Он начинает с вопроса: “Если мы поднимем камень и затем бросим его, почему он падает на землю?” Обычный ответ: “Потому что он притягивается землей”.

Используя невероятную фантазию, Эйнштейн заставляет нас сомневаться:

Представим большой участок пустого пространства, весьма отдаленного от звезд и других видимых небесных тел. Вообразим, что относительным телом, или точкой отсчета, будет вместительный сундук, напоминающий комнату или кабинет лифта, с находящимся внутри наблюдателем, снаряженным специальной аппаратурой. Естественно, гравитации для наблюдателя не существует. Он должен привязать себя веревками к полу, в противном случае любое движение — реакция со стороны пола — поднимет его к потолку.

К середине крышки сундука снаружи прикреплен крюк с канатом, и вот некое “существо” (что именно оно собой представляет не суть важно для нас) начинает с постоянной силой тянуть сундук, который вместе с находящимся внутри “наблюдателем” движется “вверх” с постоянным ускорением. С течением времени их скорость достигнет неслыханной величины — за этим мы наблюдаем с другой точки отсчета, которая находится в пространстве.

Но как человек, находящийся внутри, почувствует движение? Ускорение передастся ему через реакцию пола. Он, таким образом, должен как-то отрегулировать это давление мышечными усилиями ног, если не хочет быть распластанным по полу. И только тогда он будет стоять именно так, как стоят все жители земли — в комнате или на земле. Если же “человек” расслабит мышцы ног, ускорение больше не будет передаваться телу человека, и из-за этого он упадет на пол с тем же ускорением. Наблюдатель позднее убедит себя, что ускорение, с которым тело движется по направлению к полу, всегда одной и той же величины, какое бы тело ни было использовано для эксперимента.

Полагаясь на свои познания о гравитационных полях, человек в сундуке тоже придет к заключению, что он, его “обитатель”, находится в гравитационном поле, со временем не меняющимся. Конечно, его на миг озадачит, почему же сундук не падает в этом поле. Сразу, как только “обитатель” обнаружит привязанный к крышке канат, он последовательно придет к выводу, что сундук подвешен в спокойном состоянии в гравитационном поле.

Должны ли мы смеяться над ним и признать, что его выводы ошибочны? Не убежден в этом, если быть последовательным. Скорее мы должны согласиться с тем, что его понимание ситуации не нарушает ни разумного порядка вещей, ни известных законов механики”.

Рассматривая эту интригующую “воображаемую конструкцию”, Эйнштейн заключает, что “гравитационная масса”, определяемая притяжением между материей, и “инерционная масса”, определяющаяся движением объектов по отношению друг к другу, были одинаковыми. Таким образом, он объединяет две прежде раздельные концепции реальности в одном определении. Это изменение в концепции, в свою очередь, трансформировало представления физиков о “конкретной реальности”. Эйнштейн, однако, пришел к этому выводу, рассмотрев воображаемую “поездку” на космическом лифте, приводимом в движение фантастическим “некто” (гораздо более интересный процесс, чем рисование предполагаемых линий, векторов и уравнений).

Заметьте: хотя созданный Эйнштейном эксперимент был чистой фантазией, все в нем до ощутимости конкретно, каждая деталь — от веревок, связывающих ноги наблюдателя до крюка на крышке сундука. Как будто вместе с Эйнштейном мы можем “войти” в этот образ путешественника и почувствовать все его “мускульные” и “моторные” реакции.

Другая чарующая воображаемая конструкция, созданная Эйнштейном, подвергала сомнению наши представления о структуре Вселенной. Большинство полагает, что Вселенная — это бесконечное трехмерное “картезианское” пространство, прямыми линиями расходящееся в вечность. В противовес этим линейным построениям, Эйнштейн представил Вселенную органической формой, похожей на “моллюска”. Он задумал ряд увлекательных “мыслительных экспериментов”, подвергающих сомнению утверждение, что Вселенная безграничная и плоская.

Представьте себе существование в двухмерном пространстве. Плоские создания с плоскими приборами и с особыми плоскими жесткими измеряющими — прутиками-усиками свободно передвигаются по плоскости. Ничто не существует для них за ее пределами: все происходящее с ними и с их плоскими “объектами” — единственная для них реальность. В этой Вселенной есть место для безграничного числа идентичных квадратов, сооруженных из прутиков, их поверхность безгранична.

А теперь представим себе еще одно двухмерное бытие, но пространство на этот раз расположено не в плоскости, а на сферической поверхности. Плоские существа со своими измерителями-прутиками прекрасно подходят для обитания на такой поверхности и не в состоянии покинуть ее. Вся их обозримая Вселенная простирается исключительно на поверхности этой сферы. Способны ли эти существа измерить свою Вселенную и понять, что она плоская, и к тому же могут ли их прутики воспринять расстояние? Нет. Потому что при попытке осознать прямую линию у них получится кривая определенной длины, которую можно измерить. Точно так же у этой Вселенной есть определенная площадь, сравнимая с площадью квадрата, сооруженного из прутиков. Замечательным результатом подобного рассуждения будет признание факта определенности, но беспредельности этой Вселенной”.

Как и другие “воображаемые конструкции” Эйнштейна, образ такой Вселенной по природе своей метафоричен. Он приглашает нас вообразить себя “двухмерными существами”, скользящими по сферической Вселенной. Не будем использовать логику и сухие аналитические рассуждения, а исследуем фундаментальные и, предположительно, абстрактные принципы через наши “впечатления” и опыт. Мы, зачарованные символизмом, равно как и самой картиной, взаимодействуем с “существами” из других миров, а не с диссоциированными цифрами и фактами.

Для другой иллюстрации своей концепции “сферической Вселенной” Эйнштейн предлагает нам представить, по аналогии, слепого жука, ползущего по большому, как баскетбольный мяч, глобусу, подвешенному в пространстве. Он так огромен по сравнению с жуком, что тот воспринимает поверхность плоской и линейной. Кроме того, из-за слепоты жук не видит своих собственных следов. Итак, жук движется вперед, не сознавая, что вновь и вновь ходит по кругу. И очевидно, что это более увлекательная и ясная визуализация, чем сухие начертания математических аксиом. Для Эйнштейна такое изобретательство было самой важной частью мыслительной стратегии. Воображение становится звеном, соединяющим чисто абстрактные логические символы и слова и “хаотическое разнообразием нашего чувственного опыта”.

Итак, основные образы нам уже знакомы. Эйнштейн ведет нас дальше:

Для этой двухмерной сферической Вселенной есть трехмерная аналогия. Назовем ее трехмерным сферическим пространством.

Процесс, при котором Эйнштейн начинает с чего-то относительно конкретного и простого и затем расширяет это по нарастающей — от двухмерного пространства к сфере и, наконец, к трехмерному сферическому пространству — в НЛП называется “подстройкой и ведением”. “Подстройка” включает в себя знакомство с человеком на данном этапе, с его сегодняшними способностями и моделью мира. “Ведение” представляет собой расширение и продвижение вперед, но небольшими шагами. Каждый последующий шаг более дерзок, чем предыдущий, но не слишком широк и труден: “ведомый” вами человек не должен потеряться и смутиться.

Обратите внимание, как Эйнштейн совершает следующий шаг, расширяя свой образ пространства:

Возможно ли представить сферическое пространство?… Предположим, что мы проведем линии или протянем нити во всех направлениях из одной точки… Сначала прямые линии, расходящиеся от исходной точки, будут все дальше и дальше друг от друга, но позже сблизятся и в конце концов соединятся в “контрапункте” исходной точки. При таких условиях они пересекут все сферическое пространство. Легко увидеть, насколько трехмерное сферическое пространство аналогично подобному двумерному. Оно определенно и безгранично.

Следующий шаг — расширение образа расходящихся нитей в более сложную конфигурацию в пространстве, то, что Эйнштейн представил “моллюском”.

Еще один пример “подстройки” и “ведения” дан в лекции Эйнштейна, которую он озаглавил “Геометрия и Опыт”. Во вступлении к лекции, Эйнштейн задает провокационный вопрос:

“Можем ли мы визуалировать трехмерную Вселенную, ограниченную, но тем не менее беспредельную?

Обычный ответ на этот вопрос — “нет”, но это неправильно. Цель последующих замечаний — показать, что ответ должен быть утвердительным. Я хочу продемонстрировать, как без особых трудностей мы можем иллюстрировать теорию ограниченной Вселенной с помощью мысленной картинки, к которой, немного попрактиковавшись, скоро привыкнем”.

Эйнштейн ведет свою аудиторию через довольно интересное и достаточно специфическое упражнение на визуализацию. Содержание не суть важно для нашего исследования, а базовая стратегия включает выстраивание визуального образа стеклянного глобуса на плоской поверхности — простой трехмерной конструкции.

Эйнштейн продолжает рассуждать и просит аудиторию вообразить тень, отбрасываемую на поверхность плоским двухмерным диском, находящимся внутри шара. Далее ученый указывает, что движения диска ограничены, потому что тот заключен в шаре. Но отбрасываемая им тень может распространиться за пределы плоскости на неопределенное расстояние в зависимости от расположения источника света.

Потом аудитории предлагается представить четырехмерный шар, а в нем — трехмерную сферу (вместо диска). Следовательно, Эйнштейн заставил студентов вообразить трехмерную тень, отбрасываемую сферой на четырехмерный шар — интересный и умопомрачительный эксперимент.

Эйнштейн завершает упражнение высказыванием:

“Таким образом, опираясь на практику мышления и визуализации, данную нам Эвклидовой геометрией, мы получили ментальную картинку сферической геометрии. Мы можем без труда придать большую глубину и силу этим идеям, выстраивая особые воображаемые конструкции. И уже несложно будет представить в аналогичной манере ситуацию с эллиптической геометрией. Сегодня моей целью было только одно — показать, что способность человека визуализировать несомненно вынуждена будет капитулировать перед неэвклидовой геометрией”.

Мы видим, как Эйнштейн “подстроился” и затем “повел”, используя “картины-воспоминания” обычных объектов, а студенты конструировали необычные “образы” в своего рода “комбинаторной игре”.

Результатом этих мыслительных экспериментов случайно стало заключение Эйнштейна, что вся наша Вселенная может быть подобным образом искривленной (а не линейной, как принято было считать) и что мы, подобно слепому жуку, неспособны заметить оставленные нами следы.

“Особые воображаемые конструкции” Эйнштейна не являются ни действительно сенсорными объектами, ни абсолютно абстрактными лингвистическими или математическими символами, но чем-то средним между ними. Эти “фантазии” не предназначались для пародирования нашей реальности, они скорее помогали упростить абстрактное мышление и вызвать к жизни дремлющие в нем творческие возможности, для того чтобы осмысленная таким образом информация о внешнем мире была более полной и менее искаженной, чем при обычных вербальных и математических процессах. Такое воображение позволит создать ментальные карты, которые перенесут нас за пределы доступного нашему восприятию. Как указывал Эйнштейн,

“Атомную теорию можно наблюдать более как визуальный символ, чем действительную материальную конструкцию”.

Ментальный образ атома служит мостом между нашими богатыми, но меняющимися сенсорными опытами и точными, неабстрактными математическими аксиомами. “Визуальными символами” легче мысленно манипулировать, потому что они упрощают сложность нашего сенсорного опыта и могут быть легко переведены в математические описания. Но, с другой стороны, они также напоминают аспекты символизируемого ими сенсорного опыта, поэтому их легче интуитивно соединить с сенсорными опытами, в отличие от математических уравнений.

Наверное, самое важное в воображаемых конструкциях или “визуализирующих символах” Эйнштейна то, что они не неясные абстрактные диаграммы, а метафорические картины, куда можно проникнуть самим. Вот мы стоим напротив газовой плиты, вот спотыкаемся в “лифте”, влекомом в пространство неким воображаемым существом, а вот мы распластаны в двухмерном сферическом мире, а теперь перед нами — жук, вечно ползущий по поверхности шара.

Целью этих “особых воображаемых конструкций” было добавление “глубины и силы” нашим концепциям реальности и, в конечном счете, исследование и раскрытие того, что Аристотель называл “формальными причинами”. “Формальная причина” явления определяет сущность его характера. Формальные причины соотносятся с нашими фундаментальными определениями и восприятиями мира.

Воображение привело Эйнштейна к созданию его знаменитой теории относительности. Эйнштейн отвечал, что с шестнадцати лет ему было чрезвычайно интересно узнать, как именно выглядел бы мир, если бы он мчался верхом на световом луче со скоростью света. Это было то самое зерно, которое позднее выросло в теорию относительности. Давайте пристальнее посмотрим, как рождалась концепция относительности…

6. ТЕОРИЯ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ

Стратегия, стоящая за теорией относительности

Теория относительности — один из основных вкладов Эйнштейна в развитие человечества. Она интересна и чарующа сама по себе, но содержание ее — не самое важное в этом исследовании. Нас привлекает стоящий за ней мыслительный процесс.

Легко по-разному увидеть много уровней в макростратегии мыслительного процесса, ведущего к теории относительности. Визуальные и кинестетические ощущения двух наблюдателей со светового луча и астероида, прохожего и пассажира поезда или трамвая, — все это элементы, вовлеченные в “комбинаторную игру”. Восприятия как движущихся, так и неподвижных наблюдателей изменчивы и относительны. С более высокого уровня “визуального” обзора взаимоотношения между этими элементами стабильны и достаточно хорошо определены для соединения с логической, вербальной и математической моделями.

Чтобы изобразить себя на луче света на уровне микростратегии, нужен очень отличающийся от математических символов тип мышления. В действительности Эйнштейн не изобретал уравнения для описания реальности, он использовал уже существующий в области чистой математики язык — уравнение для выражения виденного и ощущаемого в своем воображении.

Для того чтобы придумывать образы, подобные эйнштейновским, не требуются усиленные занятия физикой. Нужно лишь живое, активное воображение, организующее и объединяющее опыты в особую стратегию. Любой подросток (а именно подростком был Эйнштейн, когда возник первый образ) или даже ребенок, никогда не изучавший физику, может придумать подобное. Для Эйнштейна такое визуальное фантазирование было существенным элементом науки. Это позволяет нам оперировать на таком уровне восприятия, где возможен синтез и объединение концепций или систем, кажущихся противоположными или антагонистическими. На этом уровне бессознательно идентифицируются потенциально ограничивающие положения.

Эйнштейн развил стратегию для определения базовых предположений — стратегию вызова, а затем синтеза перспектив, кажущихся конфликтными. Установление четырехмерной пространственно-временной неразрывной среды между движущимся и неподвижным наблюдателями — великолепный тому пример.

Все основные открытия Эйнштейна фактически рождены его способностью показать взаимосвязь между двумя системами, кажущимися несопоставимыми:

а) Эта взаимосвязь различных систем была основой знаменитого уравнения Эйнштейна E = mc2, устанавливающего взаимоотношение между материей (неподвижной и твердой) и энергией (всегда изменяющейся и подвижной). Эйнштейн считал, что материя в действительности представляет собой форму энергии, а энергия, в свою очередь, является формой материи. Их взаимоотношение выражено вышеприведенным уравнением, где Е — энергия, m — масса, с — скорость света.

б) Эйнштейн получил Нобелевскую премию за то, что продемонстрировал следующее: свет обладает свойствами как частицы (неподвижной и твердой), так и волны (постоянно меняющейся и подвижной). Он полагал, что частицы являются “пакетами” волн (или “квантами”). Сжатые (сконденсированные) в эти “пакеты”, волны приобретают свойства частиц. Эти положения составляют основу квантовой теории в физике.

в) Визуализации Эйнштейна, относящиеся к сферической геометрии (двухмерные существа в плоском мире и его четырехмерные тени), показали взаимоотношение между трехмерной (твердой) и четырехмерной (изменяющейся) системами.

г) Его “мыслительный эксперимент” с человеком в лифте, влекомом в космическом пространстве, объединил концепции “гравитационной” и “инерционной” массы.

Процесс интеграции кажущихся несовместимыми перспектив

Мы видим, что у всех открытий похожая структура. За ними стоит базовая мыслительная стратегия. Она включает в себя интеграцию на высшем уровне двух фундаментально различных перспектив, воплощающую уже известное нам высказывание Эйнштейна: “Наше мышление создает проблемы, которые на том же самом мыслительном уровне не решить”.

Итак, стратегия нацелена на поиск способа мышления, отличающегося от того, что создал существующую проблему. Итог нашего долгого путешествия по теории относительности заключается в следующих шагах, раскрывающих процесс, благодаря которому Эйнштейн определял базовые положения, ассоциирующиеся с “пространством”, “одновременностью”, “временем” и т.д. и бросал им вызов:

1. Эйнштейн начинает с парадокса, который является достаточно необъяснимым и неуправляемым с точки зрения существующих моделей (например, дилемма восприятия человеком, находящимся на световом луче, и наблюдателем на астероиде). Иными словами, ученый находит место, где в современной модели все “слишком просто”.

2. Определяется современная модель проблемы и находятся вербальные термины, стоящие за концепциями, обычно не подвергающиеся сомнению, и после этого задается вопрос в противовес частям утверждениям, которые представляются самыми “незыблемыми”. Например: а) “Цель физической механики — описание того, как тела изменяют свое положение в пространстве с течением времени”. Но неясно, что подразумевается в этом утверждении под “положением” и “пространством”; б) “Есть ли какой-либо смысл в утверждении “две молнии сверкнули одновременно”?; в) “Что мы имеем в виду, объективно истолковывая понятие времени?”

3. Эйнштейн создает ряд простых символов или метафорических образов, представляющих эту концепцию, например: а) поезд, движущийся относительно насыпи; б) удар молнии по рельсам; трамвай, мчащийся со скоростью света.

4. Эйнштейн пытается смоделировать с помощью своих воображаемых конструкций некоторые взаимодействия, соотносящиеся с проблемой, и достаточно ясно “увидеть”, как функционирует “концепция”. Достигается это тем, что Эйнштейн может, мысленно “поселившись” в воображаемом сценарии, посмотреть на концепцию с перспектив: а) пассажира поезда и прохожего, наблюдающего за падением камня; б) “метеоролога”, пытающегося измерить одновременность вспышек молнии; в) пассажира трамвая, наблюдающего за часами на башне, уносясь от них со скоростью света.

5. Благодаря “комбинаторной игре” образов и ощущений, Эйнштейн находит “уязвимое место” концепции. Например: а) “Чем является настоящая траектория падения камня — прямой или параболой?”; б) С одинаковой ли скоростью долетает свет от А до М и от В до М, благодаря которому наблюдатель в точке М видит вспышки молнии? в) Видит ли пассажир трамвая изображение часов с “остановившимся временем”?

6. Эйнштейн формулирует новые положения, основанные на комбинаторной игре с воображаемыми конструкциями: а) “Независимое пространство” заменяется положением о “безграничном числе пространств, движущихся относительно друг друга”; б) Понятие “одновременности” заменяется следующим утверждением: “явления, наблюдаемые одновременно и с железнодорожной насыпи, и с поезда не видятся одинаковыми”; в) Положение об “абсолютном времени” заменяется понятием “сейчас” в пространственно протяженном мире и теряет свое объективное значение.

7. Опираясь уже на новые положения, Эйнштейн находит взаимоотношения, остающиеся неизменными для всех перспектив комбинаторной игры: а) “движение” и “траектория” воспринимаются относительно особого ориентира; б) “у каждого относительного тела свое особое время”; в) “пространство и время должны рассматриваться как четырехмерная непрерывная среда, объективно не определяемая”.

8. Завершающий этап: Эйнштейн вербально формулирует новую концепцию, основанную на новых положениях, — чтобы все было “максимально просто”: а) “Мы полностью исключаем смутное слово “пространство”… и заменяем его на “движение относительно практически неподвижного тела отсчета”; б) “Пока не найдено тело отсчета, с которым соотносится заявление о времени, нет смысла говорить о времени как о событии”; в) “Представляется более естественным размышлять о физической реальности как о четырехмерном существовании, чем об эволюции “трехмерной жизни”.

Итак, очевидно, что вопрос к одной составной концепции с необходимостью влечет за собой вопросы к остальным. Исследование Эйнштейном “движения” заставило его подвергнуть сомнению такие понятия, как “пространство” и “одновременность”. Открытие относительности заставило пересмотреть привычный взгляд на “объективные события”.

Открытия Эйнштейном несоответствий в “объективности” привели к сомнениям о природе времени и, в конце концов, о природе материальных объектов и самой материи.

Концепция Движение Пространство Одновременность Объективные события Время Материальные объекты Вывод Эйнштейна Не существует абсолютного “движения”, а только движение относительно других объектов в пространстве. Нет абсолютного пространства, есть бесконечное число пространств, движущихся относительно друг друга. Нет абсолютной “одновременности”, она существует только относительно позиции наблюдателя. Не существует абсолютно “объективных событий”, есть их восприятие, соотносящееся с восприятиями других. Нет абсолютного “времени”, у каждого относительного тела свое особое время. Нет “постоянных материальных объектов”, материя — это превращение трансформация электромагнитной энергии.

Эйнштейн задавал вопрос: почему необходимо спустить с олимпийских высот Платона фундаментальные идеи естественной науки и попытаться приоткрыть их земную родословную?

Ответ: для того, чтобы освободить эти идеи от приклеенного к ним табу и тем самым достичь большей свободы в формировании идей или концепций…

В предыдущих параграфах мы попытались описать, как понятия пространства, времени и события психологически взаимодействуют с реальными жизненными опытами. Рассмотренные логически, они представляют собой свободные создания человеческого разума, орудия мысли, целью которых является соединение опытов друг с другом. Попытка осознать эмпирические источники этих фундаментальных концепций показывает, до какой степени в действительности мы ограничены данными концепциями. На этом пути мы начинаем осознавать свою свободу, которую всегда достаточно трудно использовать разумно.

7. НЕКОТОРЫЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ТЕОРИИ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ

Впервые явленная миру теория относительности заворожила как ученых, так и непрофессионалов. Осознание Эйнштейном относительной природы реальности — более чем просто очередное открытие в физике. Оно обращено к нашей системе убеждений и психологическим моделям мира. Восприятия и убеждения подвержены влияниям извне, они меняются и потому относительны. Об этом, по-видимому, и говорит Эйнштейн, указывая на относительный характер восприятия:

“Если относительность будет признана, то немцы назовут меня немцем, шведы — жителем Швеции, а французы — великим ученым.

Но если будет доказана ее несостоятельность, французы назовут меня шведом, шведы — немцем, а немцы — евреем”.

Отдельное поведение или событие может быть воспринято и интерпретировано по-разному, в зависимости от того, откуда и кем оно воспринимается. На наше поведение во многом влияет и определяет его тот факт, как мы воспринимаем себя по отношению к другим, причем мы оцениваем это со своей точки зрения и с противоположной — воображаемой. Движущийся и неподвижный наблюдатели Эйнштейна — классический пример противоположных точек зрения.

Фактически почти в каждой области науки и философии существует подобный дуализм. Вот несколько примеров:

Подобный фундаментальный паттерн может поведать нам многое как о натуре и неврологии наблюдателей, сотворивших именно эти модели мира, так и о действительной природе самого мира. Это соотносится с тем, что Аристотель называл “формальными причинами”. Для того чтобы действовать в этом мире (будь то езда на велосипеде, решение математических уравнений или создание атомной бомбы), человеческие существа должны реагировать на карты мира, сотворенные их нервной системой и хранящиеся в ней. Таким образом, самыми эффективными являются модели, наиболее естественно отражающие структуру нервной системы. Подумайте над этой фразой, анализируя теорию относительности: может быть, она является метафорическим способом описания того, как функционирует не только наша нервная система. но и весь мир? В НЛП две перспективы Эйнштейна (световой луч и астероид) соотносятся с двумя фундаментальными позициями восприятия — “первой” и “второй” (Делозьер и Гриндер, 1987). С “первой позиции” мы видим, слышим и чувствуем отдельное явление со своей собственной перспективы. Со “второй позиции” мы видим, слышим и ощущаем то же самое событие (и себя самих, в том числе) с перспективы другого человека. Очевидно, что обе эти позиции могут также быть противостоящими точками зрения. Подобное видение события позволяет получить его так называемое “двойное описание”. Таким образом, оно дает важную информацию, которая могла быть утеряна, если бы событие оценивалось только с одной перспективы.

Мы воспринимаем глубину, например, потому что наши два глаза отмечают почти неуловимую разницу в изображении. Так же, как мы выносим предположение об одновременности происходящих событий, не осознавая, что это два разных образа, фиксируемых нашими глазами, мы воспринимаем только один объект.

Для того чтобы понять и затем описать взаимоотношение этих двух перспектив, нам надо очутиться вне их, сместиться на уровень, называемый “третьей позицией” или “метапозицией” — перспективой, находящейся над “первой” и “второй” позициями. Именно с третьей позиции возможно действительно приступать к решению конфликтов и к интеграции противоположных мнений. Именно с этой позиции Эйнштейн смог увидеть, что восприятия движущегося и неподвижного наблюдателя были на самом деле проявлением одних и тех же взаимоотношений — определяемых скоростью света.

Если посмотреть на дилемму, которая привела к созданию теории относительности, как на метафору для перехода Эйнштейна в зрелость (ему исполнилось тогда двадцать шесть), то откроются некоторые важные психологические моменты его теории. Помните, впервые над парадоксом различного восприятия движущегося и неподвижного наблюдателя Эйнштейн задумался в шестнадцать — в возрасте, в когда большинство людей начинают осознавать и утверждать себя как личность. А метафорический смысл рассматривания себя в зеркале? Одной из интерпретаций размышлений Эйнштейна-юноши могло бы быть следующее: если, начав меняться, вы прибегаете к своему воображению, то начинаете думать иначе, чем другие; но удается ли при этом удержать собственное отражение в зеркале?

Подобное могло произойти и с уже известными нам путешественниками. Так, человек на астероиде мог заявить: “Если вы начнете думать по-другому, то потеряете свою индивидуальность. Я верен себе, а вот вы рискуете себя потерять. Это опасно. Уж лучше оставьте это”. Сей наблюдатель с маленького астероида думает, что некто, летящий на световом луче, лишь плод его фантазии, сон наяву. Так ли это? Или просто личность с астероида так ограничена в своих рассуждениях и живет в таком крохотном мирке, что не в состоянии принять чей-либо еще взгляд на мир? Возможно, он считает, что вся Вселенная сосредоточилась вокруг его маленького астероида — обозримой для него части мирозданья.

Неподвижный наблюдатель олицетворяет традиционную реальность — стабильную устойчивую конструкцию — неподвижные объекты, определенные мерки, логически соотнесенные с линейным временем. Движущийся наблюдатель — это творческое воображение, гибкая реальность, свободное мышление и изменение.

Каждое из остальных главных открытий Эйнштейна (все они были опубликованы двадцатишестилетним ученым в 1905 году) включает в себя интеграцию подобных структур — материи и энергии, частиц и волн и т.д. Очевидно, что эти открытия изменяли представления об окружающем мире, но не саму реальность. Возможно, синтезированный Эйнштейном дуализм противоположных точек зрения представлял собой синтез не только в физике, но и в личности самого ученого. Ясно с самого начала, что путешественником в меняющейся реальности — световом луче — был он сам. Позже Эйнштейн пытался примирить новую точку зрения с традиционными восприятиями реальности.

В этом свете теория относительности видится как базовая метафора изменения внутри системы, а стратегия, стоящая за ней, — это общая стратегия решения проблем, возникающих в меняющихся системах сопротивления. Почти в каждой изменяющейся ситуации— общественной или личной — существует конфликт между (1) частью системы, стремящейся изменяться, представляющей изменения, верящей в их осуществление и (2) частью системы, которая убеждена, что изменения являются ненужным, глупым риском, это вообще невозможно. Эта часть — сторонница ранее сформированной, более ограниченной, но такой знакомой и стабильной модели мира.

Часть, которая хочет изменяться, похожа на движущегося, а часть, которая не верит, что это возможно, или хочет остаться неизменной, — на неподвижного наблюдателя. И конфликт между ними может быть весьма жестким и ограничивающим. Концепция Фрейда об извечном конфликте между “эго” с его стабильным, но регрессивным “принципом реальности” и “ид”, движимым “принципом наслаждения”, удивительно схожа с противостоянием двух точек зрения в теории Эйнштейна.

Рассматриваемый как метафора изменения вопрос, видит ли движущийся наблюдатель свое отражение в зеркале, представляется в интересном ракурсе. Ранее я уже предположил, что такое отражение можно рассматривать как собственное личностное своеобразие (восприятие нами собственной личности). Неподвижный наблюдатель первоначально убежден, что летящий на световом луче не увидит своего отражения: изменившись, он может потерять свою индивидуальность. А путешественник на световом луче в это время считает, что все идет прекрасно и его мир функционирует нормально.

Чтобы разрешить данную проблему, Эйнштейну сначала надо было достаточно хорошо увидеть Вселенную с каждой точки зрения и убедиться в том, что они не антагонистичны. Многие люди придерживаются сначала только одной точки зрения, или убеждены в том, что другие точки зрения прямо противоположны и непримиримы.

При работе над изменением систем мировосприятия людей, можно использовать многие элементы из стратегии Эйнштейна для того, чтобы: 1) помочь людям полностью признать и пережить все уместные в определенной ситуации мнения; 2) найти какие-либо ограничивающие убеждения или подсознательные предположения, поддерживающие антагонизм между конкурирующими точками зрения; 3) исследовать и оспорить предположения, удерживающие ограничения и тем самым перейти на другой уровень мышления.

Расскажу об одном примере, касающемся поведения человека. Однажды меня пригласили помочь женщине, находившейся в очень глубоком кризисе. Ее брак только что распался, и в результате она была так подавлена, что начала думать о самоубийстве. Она была медсестрой и однажды в состоянии тяжелейшей депрессии принесла домой из больницы, где работала, яд и собиралась отравить себя и своих троих детей. К счастью, она не реализовала этот план и обратилась за помощью. Положение явно было отчаянным.

Женщина пришла ко мне и сказала:

— Сделайте что-нибудь, что угодно, только бы это прекратилось. Я этого больше не вынесу.

Моей первой реакцией были слова:

— Хорошо, если вы хотите выйти из этого негативного состояния, давайте вспомним что-нибудь положительные, ободряющее. Вы можете вспомнить что-нибудь позитивное из своего прошлого?

— Нет, — отвечала она. — Все мои воспоминания дурные и болезненные.

Первой моей мыслью было: “Ну и ну! Что же мне делать дальше? Ничего положительного!” Бросив вызов собственным стереотипам, я решил пойти в другом направлении:

— Хорошо, если у вас нет таких воспоминаний в прошлом, мы что-нибудь придумаем. Мы создадим их в вашем будущем. Основной вопрос в том, что вы не в состоянии выносить отрицательные эмоции, которые обуревают вас сейчас, поэтому вместо обращения к прошлому давайте обратимся в будущее и создадим то, что станет вашим обогащающим опытом.

Я попросил ее поднять глаза вверх и обратить взгляд направо (ключ глазного доступа для визуального конструирования в модели НЛП) и представить то, что она хотела бы увидеть. Приятно было наблюдать, как явно, зримо начал меняться облик женщины, свидетельствуя о положительных изменениях в ее состоянии. Внезапно она остановилась и впала в прежнюю депрессию.

Спрашиваю:

— Что случилось? Столкнулись с чем-то неприятным? Что вас остановило?

— Нет, ничего.

— Но мне показалось, что у вас получается. Вам было лучше?

— Да.

— Почему же вы тогда остановились?

— Да как-то смешно поднимать глаза туда, наверх. Как-то непривычно.

Меня поразило, как удар молнии: отчаявшийся человек, собравшийся наложить руки на себя и своих детей, заявлявший, что сделает все что угодно, только бы стало лучше, вдруг останавливается, прекращает делать именно то, от чего, по ее же словам, ей становится лучше. И только потому, что “смешно поднимать глаза туда, наверх”. Казалось, она говорит: “Извините, но я скорее убью своих детей, чем сотворю что-то непривычное — подниму глаза наверх и буду думать о будущем для поднятия духа”. Моей целью было помочь этой женщине освободиться из “заточения” собственной модели мира, расширив эту модель.

Применяя первый шаг стратегии Эйнштейна (очерченной в предыдущей главе), я поставил себя на ее место и понял тот самый парадокс — тупик, в котором она очутилась: “Мое прошлое потеряно, настоящее невыносимо, будущее незнакомо и небезопасно”. Вытекающий из этой перспективы вывод был следующим: “Вселенная — недружественное место”. А если это так, то некуда спрятаться и некуда убежать.

Я начал расширять свое собственное видение ситуации и думать об этой дилемме в другом ключе — не в том, в котором проблема была создана. Первым шагом к решению было выявление и признание двух противоположных точек зрения, чтобы появилась возможность наблюдать конфликт с “третьей”, или “метапозиции”. Совершенно ясно, что в конфликте участвовали две “части”: одна, желавшая измениться, и другая, боявшаяся всего “незнакомого”. Первая часть не переносила ни прошлое, ни настоящее, а вторая — страшилась будущего. Женщина подтвердила, что это действительно “двойная связь”: она боялась того, что может произойти, если сама она не изменится, но еще больше боялась того, что может случиться, если изменение свершится.

В унисон следующему шагу стратегии Эйнштейна, я попросил женщину создать несложный символический образ каждой части. Часть, желавшую изменений, она увидела в образе бабочки, пытающейся выбраться из кокона, — несомненно, красивой, но хрупкой и нежной. Вторая часть предстала мамой-динозавром (Тиранозаурусом Репс), сидящей на яйцах. Динозавр знал, что скоро погибнет, и боялся будущего. Она чувствовала, что лучше разрушить гнездо вместе с яйцами, чем обречь детенышей на ужасное будущее.

Я попросил клиентку не торопясь ознакомиться с перспективой, открывающейся с каждого изображения — двигаясь между ними, принимая в расчет взаимные соображения.

Для совершения следующего шага надо было обратиться к лежащему в основе конфликта положению о “недружественности” Вселенной. Я попросил женщину найти “позитивное намерение”, или цель каждой ее части. Это был вопрос, которым она никогда не задавалась прежде, и ее весьма удивила мысль, что за болью и самим конфликтом может находиться что-либо “позитивное”.

После небольшой помощи с моей стороны она осознала, что позитивным намерением части, желавшей изменений, — бабочки был “рост”. У динозавра, боявшегося этого изменения, позитивным намерением было “выживание” и “защита” от боли. Ясно, что эти намерения были сформированы на уровне ценностей.

Чтобы найти новое предположение, объединяющее обе конфликтующие части, я попросил клиентку выйти на уровень “миссии” — подумать, какой высшей цели, несущей благополучие, ей как личности могли бы служить оба найденных намерения. Поразмыслив немного, она пришла к выводу, что обе части стараются помочь ей быть “успешным человеком”. Просто ими руководят разные ценности. Но теперь, при осознании общей цели частей, противостояние не казалось столь полярным, взаимоисключающим. “Рост” и “выживание” фактически приобрели значение взаимно необходимых условий. Если необходимо все-таки выживать, не защищая себя, то о росте говорить не приходится. И если не расти, то выжить очень трудно и вряд ли возможно защитить себя в меняющихся обстоятельствах, согласно закону необходимого многообразия.

Приведя обе части к согласию, мы пересмотрели специфические способности, присущие каждой из них. “Бабочка”, стремящаяся к “росту” и изменению, обладала способностью “готовиться к будущему”. “Динозавр”, желавший “выжить” и “защитить” себя и потомство, мог “оценивать в настоящем потенциальную опасность”. Оказалось, что эти способности не исключают, а скорее взаимно дополняют друг друга. Каждая из частей могла использовать возможности другой для успешного выполнения их общей миссии. “Подготовка к будущему” — важное условие как для выживания, так и для роста. “Умение оценивать настоящее” не менее необходимо для роста и изменения, чем выживание и защита. Нам оставалось сделать еще один шаг — проверить, какие еще убеждения в жизненной программе моей клиентки нужно переоценить. Первоначальным камнем преткновения было для нее слово “привычно”. Я спросил:

— Как бы вы узнали, что поднимать глаза наверх и рисовать себе светлое будущее — привычно?

Она на секунду помолчала и ответила:

— Я бы сделала это не задумываясь.

— Сколько раз вам нужно проделать это, чтобы действие стало привычным?

Она чуть смутилась:

— Не знаю.

Я попросил женщину сосредоточиться на неприятном ощущении, ассоциирующемся для нее с незнакомыми, непривычными вещами, оглянуться в прошлое и найти ситуацию, в которой данное чувство появилось впервые (Аристотель назвал бы это “предшествующими причинами”). Для того, чтобы все получилось, я попросил клиентку физически перенестись на воображаемую линию времени, обозначенную прямо на полу, и пойти вспять (как это могло бы быть в четырехмерном пространственно-временном континиуме). Осознанно она не могла ответить, что за событие породило неприятное чувство, но во время своего воображаемого путешествия в прошлое (находясь как бы спиной к нему) она начала вспоминать одно событие из детства так ясно, как будто оно произошло только вчера.

Некогда, еще ребенком, она предвкушала свое великолепное будущее, даже в деталях нарисовав его ясные картины. По не зависящим от нее причинам воображаемое будущее так никогда и не осуществилось — она потерпела крах. (Как говорит мой коллега Ричард Бэндлер, “для разочарования нужно соответствующее планирование”.) И тогда женщина поклялась, что больше никогда не причинит себе такую боль — лучше жить совсем без надежды, чем вновь обмануться.

Ее нынешний разрыв с мужем разбудил дремлющее с детства воспоминание и заставил полностью “перекрыть” будущее в страхе перед еще более глубоким разочарованием. Теперь проблема состояла в том, что она не видела вообще никакого будущего, и это еще более усугубляло ее депрессию.

Итак, моя клиентка вспомнила события далекого детства, и я помог ей выстроить их во временной последовательности. Все, что она сейчас вспомнила, случилось очень давно, когда у нее еще не было сегодняшних возможностей и способностей. Мы решили провести “мыслительный эксперимент”, в котором женщина смогла бы путешествовать сквозь время на световом луче Эйнштейна и перенестись в прошлое, уже будучи вооруженной знанием и мудростью себя сегодняшней, взрослой. В частности, она могла перенести туда общие ресурсы своих частей. Теперь можно было представлять будущее, “готовиться к нему”, “оценивая настоящее”. И внезапно откуда-то пришло понимание того, что, обладай она этими способностями раньше, все могло бы быть по-другому. Представив, как могли бы измениться самые значимые события ее жизни, она “вернулась” из “путешествия” глубоко задумавшейся.

Позднее мы обсудили это, и я обратил ее внимание на то, что можно визуализировать будущее по-разному — в виде символических и метафорических образов, которые, по своему характеру более гибки, их легче изменять и труднее принять за “реальность”.

Затем мы выяснили, сохранилось ли еще внутреннее сопротивление, когда она поднимает глаза вверх и там представляет желаемое будущее. Похоже, ситуация изменилась. “Отлично. Попробуем еще несколько раз и увидим, что получится”. Я попросил ее пофантазировать, представляя образы будущего еще несколько раз. Примерно после пятой попытки заметно изменился ее облик (точнее, физиология). Сопротивление исчезло, сменившись уверенностью и волнением.

В завершение эксперимента я попросил клиентку заглянуть в будущее и создать там свой собственный образ, в котором объединились бы две символические картинки — символы ее конфликтующих частей. Она увидела орлицу, парящую в воздухе и летящую к расположенному на самой вершине дерева гнезду — месту безопасному, с которого хорошо обозревалась вся равнина. Оттуда острые глаза орлицы легко могли заметить любую таящуюся опасность и наиболее эффективно подготовиться к будущему.

Как вы, наверное, догадались, после этой встречи женщина действительно начала меняться. Внезапно в ее жизни все повернулось к лучшему. А ведь мы просто изменили совсем малое, создали небольшой прорыв. Но в результате сместились такие глубинные представления о прошлом и будущем! Человек осознал, что может к чему-то привыкнуть. А когда этим “что-то” оказывается способность увидеть свое будущее, вы превращаетесь в настоящего Эйнштейна.

Мне думается, мы рассмотрели хороший пример применения стратегии, открывшей теорию относительности, к решению психологических или “человеческих” проблем. Цель стратегии — найти в “карте мира” человека предположение, создающее несовместимость его частей, точек зрения, и затем подняться на иной уровень мышления и с этой перспективы примирить конфликтующие стороны и решить проблему.

Стратегия Эйнштейна, применяемая для разрешения конфликта, очень похожа на основной процесс изменения в НЛП, называемый “рефреймингом”. Там мы тоже выходим за границы проблемного поведения и находим стоящее за ним “позитивное намерение”. Типичный подход к решению конфликтов в НЛП заключается в следующем: необходимо подняться на один уровень над конфликтом и прийти к соглашению с учетом ценностей “высшего уровня”. Второй шаг — спуститься на один уровень ниже анализируемого конфликта. Именно здесь можно найти дополнительные ресурсы, принадлежащие обеим кажущимся конфликтующими частям.

Согласие по отношению

к намерению высшего уровня

Уровень конфликта

Дополнительные ресурсы нижнего уровня

Решение проблемы на другом уровне, отличном от того, где создавалась проблема

В рассмотренном выше примере у моей клиентки был конфликт на уровне убеждений и ценностей, относящихся к прошлому и будущему. Конфликтовали две части: одна — стремившаяся защитить ее и вторая — убежденная, что нужно расти. Попытка решить проблему на уровне мышления, породившем ее, привела к двойному зажиму.

Решение пришло на уровне “личностного своеобразия”, когда было найдено общее, удовлетворяющее обе части позитивное намерение. “Согласие” было достигнуто, и мы “спустились” на уровень “способностей”. На этом уровне нашлись дополнительные для каждой части ресурсы, использованные на общее благо”.

Приближаясь к созданию теории относительности, Эйнштейн бросил вызов понятию “одновременности” — когда наблюдатели, каждый со своей системы координат, действительно видят одно и то же событие в одно и то же время. Но таково обычное подсознательное предположение, влияющее на личные проблемы. Различные точки зрения, или убеждения, формируются в разное время жизни. В нашем примере с женщиной многие убеждения в ее модели мира сформировались в детстве. Подобные убеждения часто ограничены в своей перспективе, но кажутся “реалистичными”, потому что более привычны, в них больше личного опыта и поддерживающих воспоминаний, чем у тех, что формируются позднее. Вместо того, чтобы воспринимать все убеждения как рожденные “одномоментно”, полезно выяснить время их появления на свет, соотнести с подходящей временной рамкой (с чем, несомненно, согласился бы Фрейд). И тогда становится возможным перейти на другой уровень восприятия конфликта.

Понятие о различных уровнях мышления и существования является очень важным для осознания и применения стратегии Эйнштейна. Например, считается, что гении мыслят на “более высоком уровне”, чем другие люди. В структуре нашего мозга, языка и систем восприятия существуют естественные уровни классификации. Наши ментальные стратегии организованы на разных уровнях мышления. На каждом вышерасположенном уровне регистрируются взаимоотношения между событиями с нижнего уровня — и, соответственно, следует определенная реакция. Изменив что-либо на высшем уровне, вы несомненно повлияете и на взаимоотношения низших уровней, изменения же на низших уровнях могут, но не с той долей необходимости, повлиять на выше расположенные уровни. Я выстроил эти уровни по следующей категории:

Духовный — ощущение себя как части большей системы.

а). Кто я есть — ощущение личностного своеобразия.

б). Моя система убеждений и ценностей — предположения о реальности.

в). Мои способности — мыслительные стратегии и ментальные карты.

г). Что я делаю или что сделал — особые поведения и действия.

д). Мое окружение — внешние ограничения.

l Движущие силы окружения определяют те внешние побуждения, на которые человек должен реагировать. Отвечают на вопросы где? и когда?

l Поведение состоит из особых действий, совершаемых в данном окружении. Отвечает на вопрос что?

l Способности направляют поведение по ментальным картам или стратегиям. Отвечают на вопрос как?

l Убеждения и ценности обеспечивают усиление (мотивация и разрешение), поддерживают или отвергают способности. Отвечают на вопрос почему?

l Факторы личностного своеобразия определяют общее видение или цель и формируют убеждения и ценности. Отвечают на вопрос кто?

l Духовность — это восприятие себя как части гораздо большей системы (“миссия” или “трансмиссия”)

На нижних уровнях мы проявляем особые виды поведения под влиянием внешних побуждений. Эти виды поведения, однако, подобны коленному рефлексу, привычкам или ритуалам. На уровне способностей мы можем отбирать, изменять и адаптировать поведение для более общих контекстов. На уровне убеждений мы можем поощрять, запрещать или вырабатывать новые формы поведения. Личностное своеобразие, конечно, охватывает всю систему убеждений. На “духовном” уровне мы воспринимаем себя как часть большей, окружающей нас системы: семьи, профессионального сообщества, жителей планеты Земля, обитателей Вселенной. Этот уровень соотносится с нашей высшей миссией и предназначением.

Чем более абстрактным и отстраненным от специфического поведения и сенсорного опыта становится каждый уровень, тем больше он влияет на наше поведение.

На каждом уровне существует свой способ организации, оценки, отбора и использования информации с уровня низлежащего. Они, таким образом, образуют сеть взаимоотношений, представленных в следующей диаграмме:

Антрополог Грегори Бейтсон указывал, что во многих сферах поведения и общения люди путают и смешивают “логические уровни”, что создает проблемы. Огромная разница, например, между понятиями “человек выпил” (особое поведение) и “быть алкоголиком” (идентичность), или “иметь опухоль” и “быть жертвой рака”.

Примером того, как смешиваются различные уровни, может быть студент, не очень успешно справившийся с каким-то экзаменом. На различных уровнях возможна разная реакция:

а) Личностное своеобразие (идентичность): “Я тупой, не способен учиться”.

б). Убеждения / Ценности: “Учиться трудно и скучно”.

в) Способности: “Я не очень-то хорошо сдаю экзамены”.

г) Поведение: “Я плохо сдал этот экзамен”.

д) Окружение: “Что-то в классе отвлекло меня”.

Итак, конфликты могут рождаться на нескольких различных уровнях. В случае с женщиной, впавшей в депрессию, конфликт возник на уровне ценностей и убеждений — это самый распространенный вариант. Конфликты могут происходить и на других уровнях. Например, человек в той или иной проблемной ситуации может выбирать между своей способностью поступать “логически” или, напротив, интуитивно.

На этом уровне конфликт решается так же, как на уровне убеждений и ценностей: а) поднимаясь на верхний уровень и с него находя позитивные намерения или цели этих двух разных способов мышления и б) спускаясь затем вниз и находя на этом уровне взаимодополняющие качества, присущие разным типам мышления.

В противопоставлении “логического” и “интуитивного” мышления общее намерение на уровне ценностей представляет собой, например, “поиск самых эффективных решений”. Дополнительные ресурсы к этим разным способностям могут находиться на уровне поведения: результатом логического осмысления является “отбор чего-либо в соответствии с линейным порядком и последовательностью”. Этот порядок и последовательность могут, в свою очередь, стимулировать интуицию. Интуитивное мышление, с другой стороны, производит свой отбор, выстраивает свою классификацию, ориентируясь на значение и нелинейные взаимоотношения. Они затем могут выстроиться в логическом порядке. И это, на мой взгляд, та самая интеграция, в которой Эйнштейн достигал совершенства.

Возможно, самые сложные конфликты возникают на уровне идентичности — личностного своеобразия. Многим из нас знакомы подобные “противостояния”: например, “быть хорошим родителем” и в то же время “печься о карьере”, или быть “супругом” (“супругой”), при этом не ущемляя своей “индивидуальности” и т.п. Похоже, что теория относительности и стратегия, приведшая к ней Эйнштейна, помогли ему разрешить конфликт собственного дуализма — “ученого” и “философа”.

Чтобы разрешить этот конфликт, нужно подняться над уровнем собственной идентичности. А для осуществления подобного действия мы должны расширить свои карты мира и осознать себя частью огромной системы, ощутить свою “миссию” и предназначение.

Эйнштейн пришел к выводу, что его миссия такова: “расширить круг сочувствия, объять все живые существа и всю природу в ее красоте”. Убеждения, ценности и способности “ученого” ориентированы на углубление знания о том, что есть”. А “философ” посвятил себя исследованию того, что “должно” или “могло быть”. Эйнштейн обратил эти дополнительные ресурсы на служение одной общей миссии.

Что такое наша личность? Это целый океан, а не просто обитающие в нем разные рыбы. Истинное личностное своеобразие представляет собой не какой-то отдельный образ или систему измерения — скорее, это свет, дарующий жизнь данным образам и измерениям.

Может быть, не случайно в истории человечества многие великие люди уподобляли свою личность и дух свету. Когда кто-либо склоняется только к “плоти” или только к “духу”, “телу” или “разуму”, к “эго” или “ид”, левому или правому полушарию, логике или воображению, только к стабильности или только к изменению, то нарушается равновесие и создается потенциальный конфликт. Но если отождествлять личность со светом, то важное значение приобретают не отдельные составляющие ее элементы, а взаимоотношения между ними. Так, например, эволюция и адаптация на индивидуальном уровне являются функциями изменения, а на уровне окружения они представляют процесс стабилизации. Развитие личности требует равновесия сил на различных логических уровнях.

Очевидно, что распределение явлений жизненного опыта по соответствующим уровням поможет разрешить проблемы, прояснить замешательство. Думаю, что теория относительности Эйнштейна воплотила перевод конфликта в физике с уровня идентичности на уровень убеждений, для того чтобы там, на уровне идентичности, открылась более глубокая истина. Затем это изменение распространилось на большие и большие системы. И действительно, способность Эйнштейна распознавать разные логические уровни и в соответствии с ними распределять реалии жизни и таким образом решать проблемы, изменила не только его самого, она изменила мир.

8. ПРИМЕНЕНИЕ СТРАТЕГИИ ЭЙНШТЕЙНА

9. МЫСЛИТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС ЭЙНШТЕЙНА (КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ)

Структурируя всю представленную в предыдущих главах информацию, подытожим базовые элементы мыслительного процесса Эйнштейна:

1. Начинаем с сенсорного опыта (мышление и чувствование неразрывны).

Цель создания модели — организация взаимодействия с живым окружающим нас миром. Модель “обретает смысл и оправдание своему существованию исключительно благодаря совокупности сенсорных впечатлений, ассоциированных с ней”. Чтобы быть действенными, все модели должны опираться на сенсорный опыт.

2. Определяем фундаментальные для моделирования элементы в системе (то есть “первую” и “вторую” позиции”).

Эти элементы являются определенными, постоянно повторяющимися комплексами сенсорных впечатлений (то есть паттернами), первоначально извлекаемыми из последовательности “картин-воспоминаний”, взятых из множественности наших сенсорных опытов.

Эти паттерны и концепции первоначально извлекаются из наших сенсорных опытов, но чем ближе мы к формирующим их законам, тем дальше от конкретности нами воспринятого. Другими словами, мы начинаем находить более фундаментальные паттерны среди поверхностных (внешних) паттернов, затем получаем паттерны уже этих паттернов и т.д.

3.Используем сконструированные визуальные “образы”, представляющие основные элементы стратегии.

Фундаментальные паттерны начинают неуклонно удаляться от наших реальных ощущений, поэтому, чтобы их “уловить”, мы создаем воображаемые конструкции. Их цель — обобщить и упростить сложность наших сенсорных представлений и найти самый простой выход из “лабиринта” этих ощущений, дабы добраться до “минимума первичных концепций и отношений”. Но при этом мы должны внимательно следить за темпом своего продвижения вперед — не уходить слишком быстро и слишком далеко от сенсорного опыта. Математические или словесные конструкции могут, с одной стороны, быть слишком привязаны к специфическому процессу измерения и, с другой стороны, слишком удалены от осязаемой реальности, чтобы интуитивно соединяться с тем, что мы пытаемся смоделировать.

Когда мы вспоминаем опыты Эйнштейна, нам кажется, что его воображение функционирует преимущественно в визуальной системе: (он использует достаточно простые элементы — геометрические фигуры и атомы или визуальные метафоры — слепой жук или наездник на световом луче. Эти воображаемые конструкции расширяют наше представление о мире, проливая свет на “взаимодействие элементарных тел” в “совокупности систем”. Начав с сенсорного опыта и продолжая поиск более общих — уровень за уровнем — паттернов, вы также оставляете за собой своеобразный след, по которому всегда можно вернуться к истокам. Более того, систематическое прохождение по уровням, подразумевает обмен информацией на этих уровнях, и тем меньше остается шансов потерять или упустить какие-нибудь важные элементы.

Для Эйнштейна этот процесс завершился открытием двух кажущихся совершенно разными позиций восприятия или систем, взаимодействующих фантастически парадоксально — например, движущийся и неподвижный наблюдатель, материя и энергия, частицы света и световые волны, трехмерные и четырехмерные системы, опыт и логика.

4. Начинаем свободную “комбинаторную игру” с элементами, перемещаясь вперед-назад между разными точками зрения.

Получаем полное представление о каждой из них, ставя себя в противоположную позицию (чувствуем и видим, как можно — существовать в данном исследуемом пространстве). Затем, когда каждая система (позиция восприятия) полностью исследована, перемещаемся между обеими системами и пытаемся интуитивно (в основном через ощущение) определить, какие аспекты при переходе между системами остаются постоянными.

5. Двигаемся к более “широкому “обзору”, охватывающему другие системы или позиции восприятия (третья позиция). Когда “ассоциативная игра” достаточно установилась и может воспроизводиться по желанию, странствие между двумя позициями в конечном итоге выведет нас на “третью позицию” — большую систему координат, откуда яснее видны взаимоотношения между двумя системами.

6.Совершаем подробное и точное описание “производящих правил”, которые видны или ощущаются с “третьей позиции”.

На этом этапе можно скоординировать и соединить обозреваемые с “третьей позиции” закономерности с вербальными или математическими концепциями и предположениями, чтобы в этой упрощенной форме они стали доступнее для восприятия других. Для этого нужно, чтобы воспринимающий был знаком с элементарными вербальными или математическими структурами. (Что и проделал Ньютон, когда изобрел дифференциальное исчисление для описания своего открытия гравитации).

Если бы Эйнштейн не воплотил плоды своего воображения в математических формулах, его открытия могли остаться совершенно незамеченными научным сообществом.

Конечно, на этом свете живут тысячи и тысячи людей, весьма умело обращающихся с точными математическими моделями, которые использовал и Эйнштейн, но они, упустив из виду первую часть стратегии, не могут совершить открытий уровня Эйнштейна и Ньютона.

7.Используем производящие правила для новых предсказаний, прогнозов, чтобы затем проверить на опыте истинность этих предсказаний.

Цель этого финального шага состоит в получении достоверной “обратной связи”, для того чтобы установить пригодность (“успешность”) модели. Несомненно, существует много моделей (во всех областях человеческих устремлений) с прекрасной теоретической структурой, с точнейшими математическими или логическими описаниями, но не имеющих практической ценности или не соответствующих реальности.

Давно сказано: лишь тонкая грань отделяет гениальность от безумства. Грань обратной связи, отделяющая носителя “больших идей” или “причудливого воображения” от гения. Гений всегда может вернуться обратно в осязаемый мир из областей запредельных — шизофреник и “мечтатель” потеряются на этом пути.

10. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

“Образование — единственное, что остается после того, как человек забывает все выученное в школе”1.

Фундаментальной для нейро-лингвистического программирования является убежденность в том, что стратегия мышления — осмысление человеком информации — не менее важна, чем содержание этой информации. Например, тому, кто владеет самой эффективной стратегией спеллинга, гораздо легче научиться грамотному написанию новых слов.

Если кто-то (как в приведенном выше высказывании Эйнштейна) забудет то, чему учился, процессы мышления и стратегии обучения у него останутся неизменными. Для НЛП это является самой важной частью учебного процесса. Существующая у человека стратегия восприятия информации определяет и то, как эта информация организуется и используется.

Эйнштейн отмечал:

“На первом месте всегда должно стоять развитие способности к независимому мышлению и суждению, а не приобретение отдельных специфических знаний. Если человек владеет основами изучаемого предмета и научился мыслить независимо, он наверняка найдет свой путь в жизни и, кроме того, скорее адаптируется к прогрессу и изменениям, чем тот, кто принципиально сосредоточен на приобретении детальных знаний”.

Этот комментарий Эйнштейна отражает некоторые коренные принципы эффективного обучения. Овладение фундаментальными знаниями, сосредоточение на процессе и поощрение независимого мышления — вот ключевые моменты способности к адаптации, прогрессу и изменению. Эйнштейн подчеркивает, как важно для личности иметь собственное независимое мышление и суждение. Именно это сделало Эйнштейна гением в большей степени, чем его специальные знания в области физики. И, несомненно, поэтому Эйнштейн провозглашал воображение “более важным, чем знание”, и скорбел о том, что в школах больший акцент делается на приобретении знаний, а не на развитии творческого воображения и независимого мышления (хорошо известно, что в свои школьные годы Эйнштейн был не слишком преуспевающим учеником). Он пошел даже дальше, заявляя:

“И не чудо ли это, что современные методы предписывания инструкций еще не полностью подавили священную любознательность исследования”.

Любознательность и поиск — два источника и две движущие силы на пути к новым знаниям и эффективному обучению.

В изучении мыслительных процессов Эйнштейна меня интересовало извлечение на свет Божий некоторых базовых паттернов, которые помогли ему стать такой личностью. Сам Эйнштейн говорил, что сбалансированное развитие личности в целом — вот цель образования.

“Школа должна стремиться к тому, чтобы, покидая ее, молодой человек становился гармоничной личностью, а не просто специалистом”.

И хотя это не является предметом нашего обсуждения в этой книге, НЛП располагает множеством особых методов и упражнений для развития элементов, определенных нами как составные части основной мыслительной стратегии Эйнштейна. Возможно, если бы мы культивировали в молодых ученых качества, определяемые этими элементами (то есть умение самостоятельно мыслить), сегодня у нас было бы больше потенциальных Эйнштейнов.

В действительности некоторые из этих принципов и стратегий были опробованы в нескольких школьных системах. Несколько лет назад мы с моим коллегой Тоддом Эпштейном принимали участие в проекте Калифорнийских школ под названием “Динамичная оценка”, цель которого — помочь детям, диагностированным неспособными к обучению. Вся программа была рассчитана на детей испанского происхождения, для которых английский язык не являлся родным, и поэтому возникали сложности в учебе. “Динамичная оценка” была предложена как альтернатива обычной системе оценок.

Школа, в которой названная программа внедрялась, находилась в многонаселенном испанском районе, жителями его были в основном члены семей рабочих-эмигрантов. Проблема с обучением испанского населения стала такой серьезной, что району грозило лишение аккредитации.

Основная идея программы “Динамичная оценка” заключалась в следующем: оценивался интеллект ребенка, а не результаты его тестирования (как это обычно делается); учитывалась способность ученика “учиться тому, как учиться”. Вместо теста, разбирающего учащихся “по косточкам” и в результате вручающего им “пожизненный приговор”, использовалась другая система взаимоотношений: учитель — студент. Специально подготовленный педагог или психолог за одно лишь собеседование пытался так направлять ребенка, чтобы увидеть, какой прогресс возможен даже за это весьма ограниченное время. Мы обучали учителей и школьных психологов, как извлекать микростратегии учащихся, испытывающих затруднения, и затем просто чуть изменять их, расширяя и добавляя новые альтернативы. Смысл этого процесса состоял в том, что общение превращалось в сотворчество, совместными усилиями расширялось представление ребенка (анализировался тот мыслительный процесс, который он использовал в трудной ситуации).

Не могу не привести один великолепный пример успешного результата использования этого подхода.

Занятия проводились с ребенком, сильно отстающим по математике. Молодой испанский психолог, работавший с ним, провел блестящую интервенцию, отражавшую, я полагаю, истинный дух открытий Эйнштейна. В самом начале сессии психолог заметил, что мальчик использует типичную стратегию счета на пальцах для решения математических задач. Похоже, что именно эта стратегия мешала ему быстро и правильно их решать.

Если бы это происходило в классе, типичной реакцией было бы сделать выговор, запретить считать на пальцах (в прежние времена за это хлестнули бы линейкой), но ничего конкретного и эффективного в ответ не предложить. Вместо этого психолог подвел ребенка к тому, что тот сам понял ограниченность своей стратегии и изменил ее:

— Сколько будет три плюс два?

— Один, два… три, четыре, пять!

— Отлично! А тринадцать плюс четыре?

— Раз, два, три-и-и… Не знаю!

Не критикуя стратегию ребенка, психолог в истинном духе Эйнштейна предложил следующее:

— Знаешь, у меня есть идея! Какие бы два числа мы ни складывали, самым большим из них всегда будешь ты, а остальные — посчитаешь на пальцах. Если мы прибавляем к тринадцати четыре, ты — тринадцать. Теперь считай.

—14, 15, 16… 17!

— Теперь 13 плюс 10. Помни, ты — большее число.

Ребенок с этим справился.

— Хорошо. А сколько будет 125 плюс 7?

Сначала малыш помедлил. Числа казались слишком “большими”. Психолог напомнил:

— Ты -125. Теперь сосчитай 7 пальцев”.

— Сто тридцать два! — последовал радостный ответ.

Внезапно ребенок совершил качественный скачок, теперь он мог считать, добавив лишь один простой шаг к своей стратегии. Они пошли дальше, и мальчик понял, что, даже если складывать колонки многозначных чисел, все равно добавляешь только два в минуту времени. И ребенок, который прежде мог складывать числа, в сумме не превышающие десяти, вдруг стал производить сложные математические подсчеты. Ребенок находился в радостном возбуждении, и его самооценка явно повысилась.

Наверное, более важным, чем это достижение в математике, был ответ мальчика на вопрос матери, спросившей, счастлив ли он, что научился считать: “Я научился кое-чему гораздо более важному. Я знаю, как учиться! Я могу учиться по-разному”. В этой истории изумительно фантастическое превращение мальчика: ребенок стал лучше учиться по всем предметам. И теперь его стали интересовать стратегии изучения не одной только математики.

Это совершенно новый подход к преподаванию. Учащийся сам осознает свои способности, у него появляется уверенность в собственных стратегиях и формирование убеждения, что существует очень много способов научиться чему-либо в этом мире. И не только тому, что предлагает учитель и учебники.

Я думаю, было в этой истории еще нечто, не явное, но весьма важное: ребенок ассоциировал себя с большими числами. “Я — большое число”.

Программа “Динамичной оценки” реализовалась очень успешно. Район вышел на второе место по всем школьным департаментам штата. Естественным было волнение первооткрывателей, прорвавшихся сквозь штампы и рутину. Они решили поделиться своим открытием с другими, но на конференции по образованию столкнулись с сильнейшим сопротивлением. И не понимали почему.

“Мы не говорили, что все — не правы. Просто пытались показать, что существуют и другие альтернативы”. Я попытался ответить на их недоумение: “Поймите: в культуре, обеспокоенной поисками правильного ответа, где обучение и возникающие в нем проблемы укладывают в прокрустово ложе категорий, заявление, что альтернатив невероятно много, звучит более устрашающе, чем обвинение в неправоте!”

Люди, обитавшие в милой, маленькой и точной, как часы, Ньютоновской Вселенной, были невероятно напуганы теорией относительности Эйнштейна с ее множественностью перспектив. Если возможны другие альтернативы, значит нет и устойчивой реальности. Если у тебя есть эти пресловутые альтернативы, то где же ты? Ты потеряешь себя и больше не увидишь своего отражения в зеркале. Что такое “я”? Что такое реальность?

Эйнштейн говорил: “Величайшим умам всегда противостоят посредственности”.

Меняя парадигмы, даже если это всего лишь орудия труда или способности, вы вносите кажущиеся ничтожно малыми изменения, влекущие за собой абсолютно другой взгляд на реальность, а это несет угрозу устоявшимся взглядам на мир…

К сожалению, в нашей школьной системе людей не учат, как думать. Какая редкость, если вообще когда-либо приходится видеть, как кто-то получает хорошую отметку за свое собственное осмысление проблемы.

Обычно оценивается не путь к ответу, а сам ответ. Если он соответствует стандартам, вы — умница. Чаще всего тесты сортируют или отфильтровывают людей.

Тесты проверяют не вашу способность продуктивно или творчески мыслить, а то, насколько хорошо вы понимаете и принимаете ценности и предположения системы.

Одной из причин, побудивших создать программу “Динамичной оценки”, стало следующее открытие: многие обычные учебные тесты вместо оценки умственных способностей учеников в действительности оценивали различия культуральных ценностей.

Пример тому — один из участников моих семинаров, преподаватель школы Цуни в индейской резервации Нью Мексико. В культуре народа Цуни понятие коллектива приобретает гораздо более важное значение, нежели понятие индивидуальности. Личные достижения не оцениваются так высоко, как, например, это происходит в типично американской культуре. Самыми высшими ценностями для Цуни являются равенство и интересы группы.

Например, после окончания второй мировой войны, когда молодые солдаты возвращались с полей сражения, их не приветствовали как триумфаторов, они вообще не принимались в племя, пока те не поделились своим приобретенным военным опытом со всеми: знания одного должны быть доступны и другим.

В отличие от других племен американских индейцев, у Цуни очень низкий процент страдающих алкоголизмом, потому что в состоянии опьянения человек ведет себя не так, как другие и, значит, это неприемлемый способ решения проблем. С другой стороны, у Цуни самый высокий среди исконных американских культур процент самоубийств, потому что смерть — единственный выход из критических ситуаций для тех, кому становится невыносимой тяжесть культуральных оков.

Преподаватель из школы Цуни рассказал о достаточно сложной проблеме: правительство США ввело американские стандарты обучения в местной школе. Студентам нужно было написать сочинение о себе, о своих личных достижениях. Вместо этого они написали о своих семьях и племени. Позже, когда им были вручены табели с оценками, девятнадцать из двадцати остались лежать на партах, потому что оценки сделали людей неравными.

В типично западной и особенно американской культуре оценка — это награда, которая должна стимулировать учащихся (если она является наказанием, то призвана стимулировать родителей). Подобная методика не оправдала себя в случае с народом Цуни. Если имя преуспевающего ученика появлялось на стенде в школе, его срывали со стены и в следующем семестре оценки “отличника” сползали вниз.

Разнообразные ценности формируют наш подход к образованию. К сожалению, все они в основном состоят в том, чтобы научить не думать, а как себя вести.

Классический пример такого рода культуральных предположений дан в ситуации “Управляющий на минуту”. Некто приходит к школьному учителю своего ребенка из-за возникших у сына проблем. В беседе с педагогом он обращает его внимание на то обстоятельство, что менеджеру компании важно удостовериться, что все его подчиненные успешно справляются со своими задачами, и, если давать им ясные цели и использовать очевидные методики, то это у них лучше получается. И затем, по аналогии, предлагает учителю раздать ученикам вопросы выпускного теста в самом начале семестра, чтобы те знали, что предстоит им узнать в классе и, собственно, для чего все это стоит изучать.

Учитель был потрясен и изумлен: “Я этого сделать не могу. Тогда все получат пятерки!”

Иначе говоря, если все добьются успеха, то как можно будет их различить? Как узнать, кто собирается быть доктором, а кто механиком? Таково глубокое убеждение, существующее в нашей культуре.

Представьте себе кого-нибудь наподобие Гитлера, внезапно обнаружившего страшную тайну: в этом мире нам не нужна превосходящая раса. Нет высших и низших, нет дефицита интеллектуальных и физических ресурсов. Как же узнать, кто мы такие? Как организовать общество?

Я обратил внимание нашей исследовательской группы на то, что, когда предлагаешь иные варианты решений в математике, утверждая, что есть и другие альтернативы, то обычно слышишь: “Ого, этот парень совсем свихнулся! Он вылетел из реальности и парит на своем световом луче! В математике всегда только один правильный ответ и только один способ решения”.

Изменение создает нестабильность. Путешествие на движущемся световом луче пугает сидящего на астероиде. Поэтому он заявляет: “Все это фантазии. Ты выглядишь смешно. Какая глупость вообще! Не всем дано получать “пятерки”. Не каждому быть гением”. А всадник на световом луче отвечает: “Нет-нет, я тебе докажу, что это так. Я не лгу, я не шарлатан”. И тут обнаруживается забавная вещь. Чем больше веских доказательств он предъявляет, тем большее сопротивление встречает.

И все это потому, что новый взгляд на реальность — это вызов всей прежней сложившейся у человека модели мира, его чувству соразмерности и упорядоченности в этом мире.

Чья система координат представляет истинную реальность? Когда Галилей впервые заявил, что Земля не является центром Вселенной, его бросили в тюрьму, отлучили от церкви и угрожали смертью. И все предоставленные им доказательства только усугубляли дело.

Если каждый может стать гением, то кто же тогда будет особенным, высшим существом? Как узнать, кому поклоняться? На кого смотреть снизу вверх? Не может все сообщество состоять из лидеров. Как различать друг друга? Как оценить личность без иерархической лестницы? Как формировать правительства и организации, систему наград и наказаний?

Думаю, это становится настоящей проблемой.

Я обратил внимание учителей и психологов, насколько потенциально губительными были их оценки учащихся. Если кто-то оказывается сообразительнее вас, это ни в коей мере не умаляет значение вашей личности. Преуспевающий человек не представляет из себя угрозу, а у вас появляется технология, позволяющая смоделировать его умение, его успех.

Если кто-то силен в спорте, а вы в математике — это отнюдь не повод бояться его и, тем более, становиться врагами. Ни к чему делить людей на простаков и интеллектуалов. Эйнштейн говорил: это прекрасно, что все мы (и, соответственно, наши представления о мире) такие разные — есть чему научиться! Если кто-то думает не так, как я, стоит ли изгонять за это из общества?

Подобное убеждение для многих людей звучит устрашающе. Нацистские интеллектуалы и физики написали множество статей, обличавших эйнштейновскую теорию относительности, его книги сжигались.

Итак, если кто-то мыслит не так как мы, как поступать и, возвращаясь к школьному эксперименту, как оценивать студентов?

И вновь мы обращаемся за ответом к гениальному Эйнштейну. В дискуссии с обитателем астероида он мог просто остаться на своем световом луче и бросить: “Вы не правы. И шут с вами. Ньютон был идиотом”.

Но вместо этого он сказал: “Нет-нет, я должен знать, что это такое — быть на месте другого человека (на “второй позиции”). Но это не отвратит меня от собственных взглядов. И когда я обнаружу фундаментальные предположения, создающие тупиковую ситуацию, я перемещусь на другой уровень (над происходящим) и спрошу: что общего у этих двух противоположных точек зрения? Если Вселенная и в самом деле представляет собой дружественное пространство, то за всем этим должно существовать нечто более общее, более глубокое. Что об этом думал Господь Бог?”

Встав на место сопротивляющегося учителя, участники эксперимента начали открывать для себя, что же стоит за этим сопротивлением. Например, главной заботой классного руководителя было следующее: “У меня в классе 40-50 человек. Я не могу учить каждого в соответствии с его стилем обучения”.

Основное предположение в этой фразе: учитель должен учить детей в соответствии с индивидуальными особенностями каждого. Почему бы студентам не учить друг друга? Знание о том, как учить не является исключительной привилегией учителя. Научить способен не только учитель. Сколько юных Эйнштейнов сидят в классах во всем мире?

Ряд вопросов привел нас к следующему выводу: “Студенты не могут учить друг друга, потому что они не обладают нужной информацией — достаточным “содержанием”. Возникает следующий вопрос: “Почему бы студентам не научиться друг у друга, как учиться, а учитель обеспечит их тем, что надо изучать”. Как оказалось, во всем школьном округе самым способным учителем по спеллингу стала одиннадцатилетняя девочка. Она могла научить любого, причем это доставляло ей удовольствие. В конце концов психологи и учителя поняли, что изначально конфликт был рожден на уровне ценностей: между “поддержкой” и “предоставлением полномочий”.

С одной точки зрения, если у ребенка возникали проблемы с учебой, это диагностировалось как проблема с обучением, от ребенка уже не ждали самостоятельных решений и оказывали ему необходимую поддержку. Несправедливо и жестоко требовать от ребенка большего, чем он может.

Существовало и другое мнение: несправедливо и жестоко формировать у ребенка убеждение, что он не способен учиться — шлейф “неспособный” тянется за человеком всю жизнь, особенно если не исследовались все средства и возможности, которые могли бы стимулировать рост ребенка и поощрить его самостоятельное мышление.

Рассмотрим предположения, прозвучавшие в этих заявлениях. Очевидно, что оба они жестоки и несправедливы по отношению к ребенку — интересы ученика не учтены вообще! Проблема рассматривается только глазами учителя.

Исследователи стали рассказывать коллегам о результатах своей работы с точки зрения ребенка и… сопротивление исчезло. Они помогли своим оппонентам встать на позицию ребенка. Это не только вернуло в разыгрываемую пьесу главное действующее лицо — ученика, но и помогло учителям посмотреть на многое глазами ребенка — естественно, более открытого и любознательного.

Более того, они осознали, что понятия “поддерживать” и “предоставлять полномочия” не так уж несопоставимы. И тогда началось исследование “самой оптимальной среды обучения” — той, где детям оказывались и поддержка, и доверие. Теперь в классе вместе работали и учитель, и психолог (в большинстве школ психологи редко присутствуют на занятиях). Получив право учить других (применять технологию “как”), студенты оказались во многих случаях талантливыми учителями. Создавались даже объединенные обучающие программы, в которых студенты обменивались стратегиями.

А ученики, слывшие “нарушителями спокойствия”, постоянно разговаривавшие во время занятий, оказались настоящими катализаторами для изменений, получив право совместно учиться, что полностью отвечало их природному умению общаться.

Не только учителя восприняли эти идеи — женщина, более всех отвергавшая проект, была назначена проверять образовательное законодательство во всем штате.

И подобное случается всегда, когда происходят изменения.

Работая с системами убеждений в сфере медицины, я столкнулся с похожим конфликтом. Некоторые медики убеждены: “Все болезни в теле. Только физическое вмешательство — хирургическое и медикаментозное — приводит к выздоровлению. Глупо думать, что происходящее в голове имеет к этому какое-нибудь отношение. Спрыгивайте-ка со своего светового луча”.

Но я встречал и других врачей, говоривших: “Нет, все начинается с головы. Вы должны повлиять на свой мозг через тело. Ваши мысли создают болезнь”.

Для меня это всего лишь две стороны одного и того же мышления: линейного, причинно-следственного, детерминистского. Проблема не в том, что исцеляет: разум или тело. Главное — подвергнуть сомнению линейное ньютоново мышление в биологии и перейти к более системной модели, учитывающей особенности разума и тела, неврологии и иммунной системы и т.п.

Нужно постоянно пересматривать, переоценивать предположения, стоящие за нашим мышлением.

Эйнштейн говорил:

“Иногда школу представляют просто инструментом для передачи определенного максимального количества знаний подрастающему поколению. Но это не так. Знание мертво — школа служит живущим”.

Впечатляющие ментальные стратегии и мыслительные процессы Эйнштейна стоят как памятники его величию. И все же, как повторял он сам, найти истину — еще не цель. Скорее, конечная цель обучения — познание процесса.

“Знания одной лишь истины недостаточно; знание должно постоянно обновляться, если мы не хотим утратить его. Это напоминает мраморную статую, водруженную в пустыне, ей все время грозит быть погребенной в песках. Всегда рядом должны быть услужливые руки, чтобы мрамор продолжал сиять на солнце. И мои руки должны быть к этому причастны”.

Надеюсь, это исследование помогло стряхнуть налипшие песчинки с имени Альберта Эйнштейна.

И, говоря словами самого ученого, мы могли бы спросить:

“Нет ли определенного удовлетворения в том, что жизнь отдельного человека ограничена естественными началом и концом, а по завершении может оказаться произведением искусства?”

Жизнь Альберта Эйнштейна, несомненно, один из шедевров в истории человечества.

Приложение 1. История создания и основные принципы НЛП

Психологические ключи: от модели ROLE к модели BAGEL

Элементы модели ROLE сосредоточены главным образом на когнитивных процессах. Однако для реального функционирования данным ментальным программам необходимо определенное телесное и психическое воплощение. Физические реакции важны при разработке и обучении определенным умственным процессам, а также при наблюдении и выявлении происходящих процессов. Основные поведенческие элементы, используемые в модели ROLE, следующие:

Поза (Body Posture)

Ключи доступа (Accessing cues)

Жесты (Gestures)

Движение глаз (Eye movements)

Языковые паттерны (Language Patterns)

1. Поза (В). Люди, погруженные в глубокую задумчивость, часто принимают привычные для себя позы, которые, в свою очередь, могут многое сказать об используемых человеком репрезентативных системах. Приведем несколько типичных примеров:

а) визуальная:туловище откинуто назад, голова приподнята, плечи прямые или слегка опущены, дыхание неглубокое.

б) аудиальная:туловище наклонено вперед, голова откинута назад, плечи также отведены назад, руки скрещены на груди.

в) кинестетическая:голова и плечи опущены, дыхание глубокое.

2. Ключи доступа (А). Когда человек размышляет, включаются определенные типы репрезентаций, например, частота дыхания, невербальные “вздохи и охи”, мимические изменения, щелканье пальцами, почесывание в затылке и т.д.

Некоторые из этих проявлений, или ключей, носят индивидуальный характер и требуют “калибровки” для каждого конкретного человека. Тем не менее, многие из них ассоциируются с конкретными сенсорными процессами:

а) визуальным:поверхностное учащенное дыхание, скошенный взгляд, повышенный тон голоса и ускоренный темп речи;

б) аудиальным:диафрагменное дыхание, брови сдвинуты, меняющиеся тон голоса и темп речи;

в) кинестетическим:глубокое дыхание “животом”, голос глубокий с придыханием, замедленный темп речи.

3. Жесты (G). Зачастую человек прикосновениями или иными характерными жестами указывает на сенсорные системы, задействованные в процессе мышления. К наиболее типичным примерам относятся:

а) визуальные:прикосновения к уголкам глаз и жесты над глазами;

б) аудиальные:жесты в сторону ушей, прикосновения к губам или подбородку;

в) кинестетические:прикосновения к груди и животу, жесты ниже уровня шеи.

4. Движение глаз (Е). Мыслительные процессы часто сопровождаются автоматическими бессознательными движениями глаз, что указывает на участие в процессе одной из репрезентативных систем. В НЛП данные признаки нашли свое выражение в следующей схеме:

Принятая в НЛП схема движения глаз

4. Языковые паттерны (L). Основной метод нейро-лингвистического анализа заключается в поиске конкретных лингвистических форм, таких как “предикаты”, указывающих на конкретную нейрологическую репрезентативную систему или субмодальность, и на то, как данная система или субмодальность используется в мыслительном процессе. К предикатам относятся такие части речи, как глаголы, наречия и прилагательные, которые обозначают действия и качества в противоположность предметам. Предпочтение тех или иных предикатов, как правило, осуществляется бессознательно и, таким образом, речь выявляет процессы, происходящие в человеке, его глубинные структуры. Ниже приводится список наиболее типичных предикатов.

Приложение 2. Основные пресуппозиции НЛП

Карта не есть территория

Приложение 3. СЛОВАРЬ ТЕРМИНОЛОГИИ НЛП

АУДИАЛЬНЫЙ (AUDITORY) — имеющий отношение к слуху или восприятию звуковых колебаний органами слуха. Человек воспринимает звуковые колебания в диапазоне от 20 Гц до 20 кГц.

ВЕДУЩАЯ РЕПРЕЗЕНТАТИВНАЯ СИСТЕМА (REPRESENTATIONAL SYSTEM PRIMACY) — система (одно из пяти чувств), которую индивид систематически использует для обработки и организации своего опыта прежде всех остальных. Эта система может определять как личные качества индивида, так и его способность к обучению.

ВИЗУАЛЬНЫЙ (VISUAL) — относящийся к зрению.

ВКУСОВОЙ (GUSTATORY) — относящийся к вкусу или вкусовым ощущениям.

ВНЕДРЕНИЕ (INSTALLATION) — процесс приобретения новой стратегии или стиля поведения. Новая стратегия может быть внедрена через использование якорения, ключей доступа, метафор и подстройки к будущему.

ВТОРИЧНАЯ ВЫГОДА (SECONDARY GAIN) — ситуация, когда некоторое на первый взгляд проблематичное или отрицательное поведение на самом деле выполняет и положительную функцию.

ГЛУБИННАЯ СТРУКТУРА (DEEP STRUCTURE) — нейрологические карты-отражения (как сознательные, так и бессознательные), которые человек использует для организации и направления своего поведения.

ИДЕНТИЧНОСТЬ (IDENTITY) — ощущение того, кем мы являемся, организующее наши убеждения, способности или поступки в единую систему.

КАЛИБРОВКА (CALIBRATION) — способность прочтения бессознательных невербальных реакций другого человека в процессе текущего взаимодействия путем установления однозначного соответствия между наблюдаемыми поведенческими признаками и характерным внутренним состоянием.

КАЛИБРОВКИ, ПЕТЛЯ (CALIBRATED LOOP) — бессознательный паттерн коммуникации, при котором в процессе текущего взаимодействия поведенческие признаки одного человека вызывают характерные реакции другого.

КИНЕСТЕТИКА (KINESTHETIC) — относящееся к телесным ощущениям. В НЛП термин “кинестетика” используется как собирательный для всех видов сенсорных переживаний, включая тактильные, висцеральные и эмоциональные.

КЛЮЧИ ДОСТУПА (ACCESSING CUES) — неявно выраженные признаки, способные одновременно как вызывать действие, так и указывать, какой репрезентативной системой человек пользуется, когда мыслит. Характерные виды ключей доступа включают в себя: движения глаз, тон голоса и темп речи, позу, жесты и характер дыхания.

КОНГРУЭНТНОСТЬ (CONGRUENCE) — состояние, когда все внутренние убеждения, стратегии и поступки человека полностью согласуются между собой и ориентированы на получение желаемого результата.

КОНТЕКСТ (CONTEXT) — обстановка, сложившаяся вокруг конкретного события. Данная обстановка во многих случаях будет определять истолкование конкретного опыта или события.

КРИТЕРИИ (CRITERIA) — ценности или стандарты, которые человек применяет для принятия решения или суждения.

ЛОГИЧЕСКИЕ УРОВНИ (LOGICAL LEVELS) — иерархия внутренней организации, в которой каждый последующий уровень психологически является все более всеохватывающим и значимым. В порядке убывания значимости эти уровни включают: 1) идентичность, 2) убеждения, 3) способности, 4) поведение, и 5) окружение.

МЕТАМОДЕЛЬ (META MODEL) — модель, разработанная Джоном Гриндером и Ричардом Бэндлером, выявляющая проблематичные или неоднозначные категории языковых стереотипов.

МЕТАПРОГРАММА (META PROGRAM) — уровень ментального программирования, на котором мы сортируем и дробим наши сенсорные опыты. Метапрограммы носят более отвлеченный характер, чем специальные умственные стратегии, и определяют наш подход к конкретному вопросу в целом, а не отдельные деталям умственного процесса.

МЕТАФОРА (METAPHOR) — процесс размышления о какой-либо ситуации или явлении как чем-то ином, то есть рассказ; иносказание и аналогия.

МЕТОД ЧЕТЫРЕХ СИСТЕМ (FOUR TUPLE/4-tuple) — оперативный метод, применяемый для записи структуры любого конкретного опыта. Концепция метода утверждает, что любой сенсорный опыт состоит из определенной комбинации четырех первичных репрезентативных систем — «A,V,K,O», где А (auditory) — аудиальный, V (visual) — визуальный, K (kinesthetic) — кинестетический, O (olfactory/gustatory) — обонятельно-вкусовой.

МОДЕЛИРОВАНИЕ (MODELING) — процесс наблюдения, составления и внедрения модели поведения, мышления и других внутренних процессов людей, добившихся успеха в определенной области.

НЕЙРО-ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ ПРОГРАММИРОВАНИЕ — НЛП (NEURO-LINGUISTIC PROGRAMMING — NLP) — поведенческая модель и набор тщательно продуманных технических приемов, методов и методологий, начало которым было положено Джоном Гриндером и Ричардом Бэндлером в 1975 году. Определенное как исследование структуры субъективного опыта для лучшего понимания процессов, обусловливающих совершенство личности, НЛП изучает формы и стереотипы, или “программы”, получающие развитие благодаря взаимодействию между мозгом (“нейро”), языком (“лингвистическое”) и телом. Технические приемы, методы и методологии были разработаны на основе наблюдения форм и моделей человеческого совершенства, воплощенного в наиболее выдающихся представителях различных сфер профессионального общения, включая психотерапию, бизнес, здравоохранение и образование.

ОБОНЯТЕЛЬНЫЙ (OLFACTORY) — относящийся к обонянию, или восприятию запахов.

ОКРУЖЕНИЕ (ENVIRONMENT) — внешний контекст, в котором мы совершаем поступки. Нашим внешним окружением является то, что мы воспринимаем как находящееся “вне” нас. Оно является не частью наших поступков, а скорее тем, на что мы должны реагировать.

ПЕРЕВОД (TRANSLATING) — процесс перефразировки, при котором формулировка в предикатах одной репрезентативной системы заменяется на формулировку в предикатах другой.

ПОВЕДЕНИЕ/ПОСТУПКИ (BEHAVIOUR) — особого рода физические действия и противодействия, через которые человек взаимодействует с другими людьми и окружающим миром.

ПОВЕДЕНЧЕСКАЯ ГИБКОСТЬ (BEHAVIOURAL FLEXIBILITY) — способность изменять свое поведение для получения иной реакции.

ПОВЕРХНОСТНАЯ СТРУКТУРА (SURFACE STRUCTURE) — слова или язык, используемые для описания или замещения хранящихся в памяти фактических первичных сенсорных репрезентаций.

ПОДСТРОЙКА (PACING) — метод, применяемый профессионалами общения для быстрого нахождения взаимопонимания с теми, с кем необходимо войти в контакт, путем подражания отдельным особенностям их поведения, то есть отражение или повторение в своем поведении характерных особенностей поведения собеседника.

ПОДСТРОЙКА К БУДУЩЕМУ (FUTURE PACING) — процесс мысленного репетирования с самим собой какой-либо будущей ситуации, чтобы желаемое поведение было естественным и самопроизвольным.

ПОЗИЦИИ ВОСПРИЯТИЯ (PERCEPTUAL POSITIONS) — конкретная перспектива или точка зрения. В НЛП имеется три основные позиции, которые можно занять при восприятии конкретного опыта. Первая — позиция восприятия опыта своими собственными глазами, ассоциируется с точкой зрения первого лица. Вторая подразумевает переживание некоторого опыта с позиций “собеседника”. Третья требует отстраненности и восприятия взаимоотношений между нами и другими людьми с позиций стороннего наблюдателя.

ПРЕДИКАТЫ (PREDICATES) — слова, обозначающие процесс (такие, как глаголы, наречия и прилагательные), которыми пользуются для описания подлежащего. В НЛП предикаты служат для определения, репрезентативной системы, которой человек пользуется при обработке информации.

РАЗБИВКА (CHUNKING) — организация некоторого опыта в более крупные или более мелкие блоки. Укрупнение/соединение (chunking up) подразумевает переход к более масштабным, более отвлеченным уровням информации. Разукрупнение/дробление (chunking down) означает переход к более специфичным и конкретным уровням информации. Боковая разбивка (chunking laterally) подразумевает поиск других примеров на том же уровне информации.

РАППОРТ (RAPPORT) — установление атмосферы доверия, гармонии и сотрудничества при каких-либо взаимоотношениях.

РЕЗУЛЬТАТЫ (OUTCOMES) - цели или желаемые состояния, которых человек или организация стремится достичь.

РЕПРЕЗЕНТАТИВНЫЕ СИСТЕМЫ (REPRESENTATIONAL SYSTEMS) — этим термином обозначаются пять чувств: зрение, слух, осязание, обоняние и вкус.

РЕФРЕЙМИНГ (REFRAMING) — техника НЛП, в которой проблематичное поведение отделяется от положительного намерения внутренней программы или “части”, отвечающей за данное поведение. Другие варианты поведения вырабатываются через принятие прежней частью ответственности за проведение в жизнь новых стилей поведения, которые удовлетворяли бы тому же самому позитивному намерению, но не сопровождались бы проблематичным побочным продуктом.

СИНЕСТЕЗИЯ (SYNESTHESIA) — процесс наложения различных репрезентативных систем, характеризующийся такими явлениями, как “визуально-чувственные цепи” в которых человек выводит свои ощущения из того, что видит, и “аудиально-чувственные цепи”, в которых человек получает свои ощущения из того, что слышит. Соединены между собой могут быть две любые сенсорные модальности.

СОСТОЯНИЕ (STATE) — наблюдаемое общее душевное и физическое самочувствие человека в процессе его деятельности.

СПОСОБНОСТЬ (CAPABILITY) — умение управлять целым классом поступков — знание и навык, КАК нужно что-либо делать. Способности проявляются вслед за развитием ментальной карты, позволяющей нам отбирать и организовывать группы самостоятельных поступков. В НЛП эти ментальные карты принимают форму познавательных стратегий и карт.

СТРАТЕГИЯ (STRATEGY) — некоторая последовательность тщательно продуманных мыслительных и поведенческих шагов, направленных на достижение конкретного результата. В НЛП в качестве наиболее важного аспекта стратегии рассматриваются репрезентативные системы, используемые для выполнения отдельных конкретных шагов.

СУБМОДАЛЬНОСТИ (SUBMODALITIES) — этим термином обозначаются особые качества ощущений, воспринимаемые каждым из пяти чувств. Например, визуальные субмодальности включают цвет, форму, движение, яркость, глубину и т.д.; аудиальные — громкость, высоту, темп и т.д.; кинестетические — такие качества, как давление, температура,, местоположение, и т.д.

Т.О.Т.Е. — данная аббревиатура обозначает разработанную Миллером, Галантером и Прибрамом последовательность операций Проверка-Действие-Проверка-Выход (Test-Operate-Test-Exit), которая описывает классическую цепь обратной связи, ведущего фактора любого поведения.

ТРАНСДЕРИВАЦИОННЫЙ ПОИСК (TRANSDERIVATIONAL SEARCH) — процесс обратного поиска в массиве воспоминаний и психических репрезентаций опыта, на базе которого было построено текущее поведение или реакция.

УБЕЖДЕНИЯ (BELIEFS) — постоянно хранимые в памяти обобщения о: 1) причине, 2) значении и 3) границах: а) окружающего нас мира, б) нашего поведения, в) наших способностей и г) нашей личности. Убеждения действуют на ином уровне, чем объективная реальность, и служат для направления и истолкования наших восприятий реальности, зачастую путем привязки их к нашей системе ценностей или критериев. Убеждения чрезвычайно трудно изменить, используя обычные правила логики или рациональное мышление.

УСЛОВИЯ ХОРОШО СФОРМИРОВАННОЙ ЦЕЛИ (WELL-FORMEDNESS CONDITIONS) — набор условий, необходимых для получения эффективного и экологичного результата. В НЛП конкретная цель считается хорошо сформированной, если ее можно: 1) выразить в положительных терминах; 2) определить и оценить на основе сенсорного опыта; 3) сохранить положительные побочные продукты нынешнего состояния; 4) адекватно контекстуализировать с целью соответствия внешней экологии; а кроме того, если 5) процесс достижения этой цели может быть начат, продолжен и завершен тем, кто желает ее достичь.

УТИЛИЗАЦИЯ (UTILIZATION) — метод, при котором к стратегии или паттерну поведения подстраиваются или повторяют его, чтобы оказать влияние на реакцию другого человека.

ЦИТИРОВАНИЕ (QUOTES) — случай, когда сообщение, которое вы хотите сделать, заключено в скобки, как если бы оно было высказано кем-то иным.

ЧАСТИ (PARTS) — метафорический способ обсуждения независимых программ и стратегий поведения. Программы или “части” часто развивают нечто, что становится характерной чертой личности.

ЯКОРЕНИЕ (ANCHORING) — процесс ассоциирования внутренней реакции с некоторым внешнимтриггером — пусковым механизмом (аналогично классическим условным рефлексам), так что реакция может быть быстро, а иногда даже неявно, вызвана повторно.

ЛИТЕРАТУРА

1. Albert Einstein, Autobiographical Notes, in “Albert Einstein, Philosopher-Scientist” by Artur Schilpp, Northwestern University Press, Evanston, Ill., 1949, p. 32.

2. Albert Einstein, Isaac Newton, in “Out of My Later Years”, The Citadel Press, Secaucus, New Jersey, 1956, pp. 219-220.

1. Albert Einstein: A Portrait, Pomegranate Calendars & Books, Corte Madera, CA, 1984, p. 3.

2. Albert Einstein, “The Religiousness of Science”, The World As I See It, The Citadel Press, Secaucus, New Jersey, 1934, p. 29.

3. Albert Einstein, Science and Religion, in “Out of My Later Years”, The Citadel Press, Secaucus, New Jersey, 1956, p. 21.

4. Albert Einstein, Morals and Emotios, in “Out of My Later Years”, The Citadel Press, Secaucus, New Jersey, 1956, p 17.

5. Albert Einstein, The Laws of Science and the Laws of Ethics, in “Out of My Later Years”, The Citadel Press, Secaucus, New Jersey, 1956, p. 114.

6. Albert Einstein, Science and Religion, p. 22.

7. Albert Einstein, The Common Language of Science, in “Out of My Later Years”, The Citadel Press, Secaucus, New Jersey, 1956, p. 111.

8. William James, Principles of Psychological, Britannica Great Books, Encyclopedia Britannica Inc., Chicago Ill., 1979, p. 5.

9. William James, Principles of Psychological, p. 15.

10. Albert Einstein, Science and Religion, p. 24-25.

11. Albert Einstein, Science and Religion, p. 26.

12. Albert Einstein, Science and Religion, p. 26.

13. Albert Einstein, The Laws of Science and the Laws of Ethics, p. 114-115.

14. Albert Einstein, The Laws of Science and the Laws of Ethics, p. 115.

15. Albert Einstein, The Laws of Science and the Laws of Ethics, p. 115.

16. Albert Einstein, The Laws of Science and the Laws of Ethics, p. 115.

17. Albert Einstein, Morals and Emotios, p. 19.

18. Albert Einstein, Science and Religion, p. 24.

19. Albert Einstein, The Common Language of Science, p. 113.

20. Albert Einstein: A Man for All Seasons, Pomegranate Calendars & Books, Corte Madera, CA, 1987, p. 14.

21. Albert Einstein: A Man for All Seasons, p. 16.

22. Albert Einstein, Morals and Emotios, p. 19.

23. Albert Einstein: A Man for All Seasons, p. 6.

24. Albert Einstein, “Society and Personality”, The World As I See It, The Citadel Press, Secaucus, New Jersey, 1934, pp. 8-9.

25. Albert Einstein, Science and Religion, p. 23.

26. Albert Einstein: A Man for All Seasons, p. 10.

27. Donald Clarke, Great Inventors & Discoveries, Marshall Cavendish Books Limited, London, 1978, p. 64.

28. Bandler, R. & Grinder, D., The Structure of Magic Vol. 1, Science and Behavior Books, Palo Alto, CA, 1975, pp. 13-14.

1. Albert Einstein, The Foundaments of Theoretical Physics, in “Out of My Later Years”, The Citadel Press, Secaucus, New Jersey, 1956, p. 98.

2. Albert Einstein, Physics and Reality, in “Ideas and Opinions”, Crown Books, New York, NY, 1954, p. 293.

3. Albert Einstein, Autobiographical Notes, in “Albert Einstein, Philosopher-Scientist” by Artur Schilpp, Northwestern University Press, Evanston, Ill., 1949, p. 33.

4. Albert Einstein: A Portrait, Pomegranate Calendars & Books, Corte Madera, CA, 1984.

5. Rene Weber, The Enfolding-Unfolding Universe: A Conversation with David Bohm, Re-Vision, Summer/Fall, 1978, p. 30.

6. Rene Weber, The Enfolding-Unfolding Universe, p. 30.

7. Albert Einstein, Autobiographical Notes, p. 87.

8. Albert Einstein, Physics and Reality, p. 318.

9. Albert Einstein, Science and Religion, in “Out of My Later Years”, The Citadel Press, Secaucus, New Jersey, 1956, p. 28.

10. Albert Einstein, Autobiographical Notes, in “Albert Einstein, Philosopher-Scientist” by Artur Schilpp, Northwestern University Press, Evanston, Ill., 1949, p. 7.

11. Albert Einstein, Autobiographical Notes, p. 89.

12. Rene Weber, The Enfolding-Unfolding Universe, p. 32.

13. M. Maruyama, THE SECOND CYBERNETICS: Deviation-Amplifying Mutual Causal Processes, in “American Scientist”, Vol. 51, 1963, p. 174.

14. Albert Einstein, Autobiographical Notes, p. 87.

15. M. Maruyama, THE SECOND CYBERNETICS, p. 174.

16. Albert Einstein, Autobiographical Notes, p. 13.

17. Albert Einstein, Autobiographical Notes, p. 89.

18. Albert Einstein, Physics and Reality, p. 322.

19. Albert Einstein, Autobiographical Notes, p. 7.

20. Albert Einstein, Physics and Reality, p. 292.

21. Albert Einstein, Autobiographical Notes, p. 13.

1. Max Wertheimer, Productive Thinking, Greenwood Press, Westpoint, Connecticut, Enlarged Edition, 1959, p. 228.

2. Max Wertheimer, Productive Thinking, p. 228.

3. Albert Einstein, Physics and Reality, in “Ideas and Opinions”, Crown Books, New York, NY, 1954, p. 290.

4. Albert Einstein, Physics and Reality, p. 290.

5. Max Wertheimer, Productive Thinking, p. 228.

6. Albert Einstein, Letter to Jacques Hadamard, “The Creative Process”, edited by Brewster Ghiselin, Mentor Books, New American Library, New York, NY, 1952, p. 43.

7. Max Wertheimer, Productive Thinking, p. 228.

8. Max Wertheimer, Productive Thinking, p. 212.

9. Albert Einstein, Physics and Reality, p. 291.

1. Albert Einstein, Autobiographical Notes, in “Albert Einstein, Philosopher-Scientist” by Artur Schilpp, Northwestern University Press, Evanston, Ill., 1949, p. 7.

2. Albert Einstein, The Common Language of Science, in “Out of My Later Years”, The Citadel Press, Secaucus, New Jersey, 1956, p. 111.

3. Albert Einstein, The Common Language of Science, p. 111.

4. Albert Einstein, The Common Language of Science, p. 111.

5. Albert Einstein, The Common Language of Science, p. 111.

6. Albert Einstein, The Common Language of Science, pp. 111-112.

7. Albert Einstein, The Common Language of Science, p. 112.

8. Bandler, R. & Grinder, D., The Structure of Magic Vol. 1, Science and Behavior Books, Palo Alto, CA, 1975, pp. 12-14.

9. Albert Einstein, The Common Language of Science, p. 112.

10. Albert Einstein, Autobiographical Notes, p. 9.

11. Albert Einstein, The Common Language of Science, p. 112.

12. Bandler, R. & Grinder, D., The Structure of Magic Vol. 1, pp. 37-38.

13. Albert Einstein, The Theory of Relativity, in “Out of My Later Years”, The Citadel Press, Secaucus, New Jersey, 1956, p. 41.

14. Albert Einstein, The Theory of Relativity, p. 41.

15. Albert Einstein, The Common Language of Science, p. 112-113.

1. Albert Einstein, Relativity, Crown Publishers, Inc., New York, NY, 1961, p. 66-68.

2. Albert Einstein, Relativity, p. 108-109.

3. Albert Einstein, Relativity, p. 111.

4. Albert Einstein, Relativity, p. 111-112.

5. Albert Einstein, Geometry and Experience, in:EINSTEIN: A Centenary Volume, edited by A.P. French, Harvard University Press, Cambridge, Massachusetts, 1979, p. 294.

6. Albert Einstein, Geometry and Experience, p. 297.

7. Albert Einstein, Autobiographical Notes, in “Albert Einstein, Philosopher-Scientist” by Artur Schilpp, Northwestern University Press, Evanston, Ill., 1949, p. 19.

1. Albert Einstein, Relativity, Crown Publishers, Inc., New York, NY, 1961, p. 144.

2. Ibid, p. 9.

3. Ibid, p. 9.

4. Ibid, p. 9.

5. Ibid, pp 141-142.

6. Ibid, p. 136-137.

7. Ibid, p. 138-139.

8.Ibid, p. 21-22.

9. Ibid, p. 22-23.

10. Ibid, p. 25-26.

11. Ibid, p. 26-27.

12. Ibid, p. 139-140.

13. Ibid, p. 139.

14. J. Schwarz & M. McGuinnes, Einstein For Beginners, Pantheon Books, New York, 1983, p. 82.

15. Albert Einstein, Relativity, Crown Publishers, Inc., New York, NY, 1961, p. 149-150.

16. Ibid, p. 144.

17. Ibid, p. 141.

18. Ibid, p. 141-142.

1. J. Schwarz & M. McGuinnes, Einstein For Beginners, Pantheon Books, New York, 1983, p. 3.

1. N.E. Thing Enterprises, One Kendall Square, Building 200, Cambridge, MA, 02139.

2. Dephmaker, Daniel Dyckman, 300 First Avenue № 4-B, New York, 1991.

1. Albert Einstein, On Education, in “Out of My Later Years”, The Citadel Press, Secaucus, New Jersey, 1956, p. 36.

2. Albert Einstein, On Education, p. 36.

3. Albert Einstein, Autobiographical Notes, in “Albert Einstein, Philosopher-Scientist” by Artur Schilpp, Northwestern University Press, Evanston, Ill., 1949, p. 17…

4. Albert Einstein, On Education, p. 36.

5. Albert Einstein, On Education, p. 32.

6. Albert Einstein, On Education, pp. 31-32.

7. Albert Einstein, Pomegranate Calendars & Books, Corte Madera, CA, 1986, p. 24.