- С какой стати?
      - Чтобы нас не путали. Профессиональная этика.
      - А почему бы вам не сменить свою?
      Запасу его терпения и великодушия можно было позавидовать.
      -Мне это поздно делать. У меня вышло много книг, мое имя уже известно.
      - Но ведь Любен Дилов - это я!
      Мои нервы не выдержали первыми.
      - А я и не оспариваю этого. И тем не менее вам не следует подписывать им свои публикации.
      - А вы не скажете мне, что вы вообще делаете в этом кабинете?
      Сделав глубокую затяжку, он отвернулся к окну и стал медленно выпускать дым, как будто давая мне время опомниться. Потом раздельно, как говорят с недоумками, очевидно, ему было выгодно выставить меня именно в таком свете, внушительно произнес:
      - Слушайте, у меня нет никакого желания продолжать беседу в подобном тоне. Если вы хотите мне чтото сказать, прошу! Но только...
      Короткий звонок телефона оборвал его на полуслове. Опередив секретаршу, он схватил трубку, тем самым избавившись от необходимости закончить свою угрозу. Я подумал, что если у него еще и мой характер, то угрожать он не умеет.
      Затараторивший в трубке женский голос тоже показался мне знакомым. Без тени смущения он оборвал собеседницу:
      - Извини, ты звонишь из дому? Если у тебя ничего срочного, подожди, я перезвоню тебе через несколько минут, сейчас я занят.
      Звонившая послушно положила трубку. Я почувствовал, как по спине забегали мурашки. Неужели это звонила моя жена? И даже неспросилаус кем она говорит!
      Глаза человека,так ловко выдававшего себя за меня, смотрели с опасливой настороженностью. Я сказал:
      - Я не отниму у вас много времени. Давайте только ликвидируем это недоразумение.
      Он, однако, решил вообще не тратить времени на мою персону и с холодной решимостью заявил:
      - Никакого недоразумения я не вижу. Что касается имени... Я могу обратиться в суд, и вам запретят подписывать им свои произведения.
      Поскольку законов я не знал, его уверенность смутила меня.
      - Ну зачем же доводить дело до суда? Я просто хотел кое-что выяснить.
      - Прошу! - коротко пригласил он.
      Я медленно раздавил сигарету в пепельнице, соображая, каким должен быть мой следующий вопрос, но ничего не придумал, так как раздался стук в дверь и в кабинет вошла Елена. Стеснительная по природе, на пороге она замялась, поскольку все еще не освоилась в роли секретарши. В руках у нее были корректуры и макет очередного номера.
      - Простите, я хотела...
      - Пожалуйста, Елена, - сказал он совершенно с той же интонацией, с какой я всегда обращался к ней, когда она заходила в этот кабинет.
      Взглянув на меня, секретарша порозовела и повернулась к нему.
      - Очередной номер, товарищ Дилов. Мне сказали, что вы дежурный. У вас будет возможность просмотреть его сегодня? А то там такая спешка...
      - Давайте, я посмотрю его дома.
      Она шагнула к его письменному столу. С улыбкой он спросил ее, внезапно повеселев:
      - Елена, как, по-вашему, мы с этим товарищем очень похожи?
      Она окинула меня быстрым взглядом, как это часто делают застенчивые люди.
      - Это ваш брат, товарищ Дилов?
      - Да нет, хотя, впрочем... Где-то я читал, что существуют астрологические близнецы. Как вы думаете, кто из нас Любек Дилов?
      Щеки девушки стали пунцовыми.
      - Товарищ Дилов... - взмолилась она.
      - Извините, я пошутил, - засмеялся он.
      Секретарша пулей вылетела из кабинета.
      Она нисколько не усомнилась, кто из нас двоих был здесь редактором Диловым, - ни когда вошла в кабинет и сразу же повернулась в его сторону, ни во время разговора! Может, потому что он, а не я, сидел за письменным столом, а может, со мной действительно произошло что-то непонятное и страшное. Загадка эта решилась почти сразу же. Приоткрыв дверь, главный заглянул в кабинет и, скользнув по мне взглядом, обратился к нему:
      - Слушай, Дилов, совсем забыл тебе сказать. Как только освободишься, зайди ко мне, есть разговор.
      Человек, сидевший записьменным столом, широко ухмыльнулся, собираясь, по-видимому, задать ему тот же, что и Елене, вопрос, но голова главного уже исчезла за дверью.
      - Ну что? - торжествующе спросил он меня, закуривая вторую сигарету.
      Я никогда не отличался быстротой реакции, поэтому всегда с опозданием радуюсь, с опозданием терзаюсь душевными муками, пугаюсь, когда опасность уже миновала. Удивительно, как это мне в свое время удалось сравнительно быстро стать сравнительно неплохим шофером. Поэтому во мне еще не созрело какого-нибудь осознанного ил и эмоционального отношения к случившемуся.
      - Вы что-то сказали насчет астрологических близнецов. Верите в астрологию?
      - Нет, - категорично опроверг он такое предположение.
      - И вас совсем не удивляет, что мы так похожи друг на друга? Вы нисколько не сомневаетесь, что вы и есть настоящий Любен Дилов?
      Воспитанный человек, он постарался запрятать поглубже оттенок самодовольства в своем ответе.
      - Я посвятил этой проблеме свой роман "Парадокс зеркала".
      Наверное, мне следовало возопить, что это мой роман, но вместо этого я с трудом выдавил из себя:
      - На бумаге такие проблемы решаются легко, не то что в жизни.
      Он уже успел сесть на своего конька и потому мог позволить смотреть на меня с оттенком превосходства.
      Тоном опытного лектора он изрек:
      - Кто не ждет неожиданностей, тот с ними не встречается.
      - Гераклит! - уличил я его в плагиате и заметил, что мне удалось несколько поколебать его самоуверенность.
      - О, вам знакомы эти слова! А я совсем недавно прочел их где-то и думал, что никто в Болгарии...
      - Вы прочли их в западногерманской энциклопедии фантастики последнего издания, - перешел я в атаку.
      - Да, да, верно. Значит, вы тоже знаете немецкий? У вас есть эта энциклопедия?
      - Поймите же наконец! - вскричал я. -Любен Дилов - это я! Или вы это я, или наоборот, а может..
      Он остановил меня.
      - Послушайте, я профессиональный фантаст и потому верю в фантастические вещи меньше, чем кто-либо другой. Иначе я бы не мог как следует писать о них. Идея ваша интересна, из нее мог бы выйти неплохой рассказ, если у вас получится, я готов помочь вам напечатать его.
      Они как будто сговорились со Стругацким. И это заставило меня вздрогнуть. К тому же рассуждения о вере в фантастическое принадлежали, несомненно, мне самому. Моим было и это великодушие, с каким он на полном серьезе предложил свою помощь. Сейчас оно неприятно давило на меня. Я попытался загнать его в ловушку.
      - "Ни в одной идее не заключено всей истины, зато в каждом отдельном человеке содержится вся истина".
      - Стефан Цвейг, - немедленно откликнулся он так же, как недавно я откликнулся на цитату из Гераклита, и встревоженно посмотрел на меня. - Вы и это знаете? По-моему, на болгарском это еще не выходило, я сам только позавчера...
      - Эта цитата содержится в одном неопубликованном переводе моей дочери.
      - Вы хотели сказать - моей дочери!
      - Да нет же - именно моей! Ее зовут Маргарита, она родилась в роддоме на улице Шейново, восьмого февраля...
      Он вскочил на ноги и принялся бегать по комнате, почувствовав, что я выбиваю почву из-под его ног.
      - Не понимаю, какую игру вы со мной затеяли. Может, вы все-таки объясните?
      Я продолжил наступление.
      - У вас все еще не возникло подозрения, что вам снится кошмарный сон?
      - Нет. Да, признаться, я и не понимаю, о каком кошмаре вы говорите.
      - Только что мы цитировали с вами Цвейга - каждый человек есть истина. Не кажется ли вам, что человека можно ограбить и как вот эту самую истину.
      - Возможно. По миру гуляет столько ограбленных истин. Писатель обворовывает себя в каждой своей книге.
      Ответ его мне понравился, в нем был весь я!
      - Простите, - сказал он, взглянув на часы. - Разговор наш становится интересным, но мне нужно сделать пару звонков.
      Поскольку я ничем не показал ему, что собираюсь уходить, он вынужден был добавить: - Вы мне не помешаете...
      Он склонился над телефоном, а я навострил уши.
      - Какой номер вы набираете: шестьдесят два - восемнадцать - сорок девять?
      Он растерянно кивнул, подолжая вращать диск аппарата.
      - Вы что, телепат? - бросил он.
      Я ухмыльнулся, но ухмылка моя улетучилась, как только в моем доме в Лозенеце кто-то снял трубку и негромко сказал: - Алло?
      В самом деле, чего тут было ухмыляться, когда моя жена разговаривала с ним, а не со мной.
      Он сообщил ей, что завтра вечером у них, наверное, будут гости. Он собирается пригласить Стругацкого, да, да, Стругацкий сам ему позвонил, ему много рассказывали о нем в Советском Союзе. Хвастаясь, он поглядывал в мою сторону, желая видеть, как я отреагирую на то, что ему была оказана такая честь со стороны известного писателя. А я никак не прореагировал, потому что весь ушел в раздумья об этом кошмаре.
      - Да, есть, - сказал он в ответ на какой-то вопрос.
      - Получил за новеллу. Если не достану приличного мяса, можно сначала сводить их в ресторан, а уже потом посидим у нас... Ладно, до встречи.
      Мне показалось, что по привычке он хотел в конце разговора ввернуть какую-нибудь ласковую чепуху в стиле моей неугасшей за несколько десятков лет привязанности к ней, но, очевидно, его смущало мое присутствие. Черт побери, неужели он меня обобрал до нитки? И деньги мои прикарманил! Утром мне не удалось получить гонорар за новеллу, и вот, пока я разгуливал с гостями по Софии, этот стервец воспользовался случаем...
      Я злился и вместе с тем чувствовал, что сдаю позиции одну за другой. Наверное, потому что всегда готов был пойти на компромисс, проявить терпимость, доходящую до самоунижения. Я почти всегда избегал ввязываться в драку, чем бы она ни была вызвана. А мой двойник казался мне совсем другим -самоуверенным, хотя самоуверенность его и не бросалась в глаза, судя по всему он умел щадить себя, - обладавшим таким чувством собственного достоинства, которое моментально отрезвляло каждого, кто намеревался нанести ему обиду. Да и признаться, выглядел он совсем неплохо для своих лет. Но почему я уже готов был войти в его образ, а он упорно отказывался заинтересоваться моим? Кто из нас двоих оказался неспособным лицом к лицу столкнуться с невероятным в реальной жизни?
      Или же сам пост и наше общественное положение застили нам глаза?
      О подобных ситуациях я часто читал в так называемых научно-фантастических произведениях, но там они всегда объяснялись либо шизофреническим раздвоением личности, либо фантастическим существованием зеркальных образов - каждому известно, о чем спросит его другой, каждому заранее известен ответ.
      Еще там встречаются двойники из параллельных миров и прочая мура. Но этот вроде не во всем походил на меня, и если я и был согласен принять его за своего двойника, то только потому, что мне хотелось быть таким, как он. И это заставляло меня беситься от злости.
      - Еще минуточку, - извинился он как-то еще более смущенно.
      Мне незачем было вытягивать шею, чтобы узнать, по какому номеру он звонит, но на сей раз я воздержался от каких бы то ни было комментариев.
      - Ваше величество, - приветствовал он кого-то, великолепно дозируя в своем тоне шутку, ласковую насмешку и вынужденную деловитость. - Прости, что только сейчас вырвался позвонить. Нет, пришел один .посетитель. Не знаю только, когда будет это "попозже". У меня тут Стругацкий в гостях. Да, сам Стругацкий, Аркадий! - он повернулся ко мне и поморщился, как бы извиняясь за то, что ему пришлось похвастаться именитым гостем еще раз. Может, он ждал, чтб я растрогаюсь?
      А он тем временем объяснял: - Да, да, сделаю всё, что в моих силах, но не знаю, каковы его планы, а следовательно, не могу ручаться и за свои. Да, очень тебя прошу... Хорошо, дорогая. Чоколом!
      Он попрощался с ней так, как иногда прощался я, и, видимо, так же, как я, не знал наверняка, действительно ли венгры именно так и произносят свое вечное "целую ручки".
      Он не сразу сумел правильно положить трубку телефона, поскольку смотрел на меня, взглядом упрашивая проявить мужское понимание. "Ну вот, - подумал я, - он не постеснялся в моем присутствии разговаривать с моей любовницей. И что теперь делать: снять трубку, позвонить и устроить скандал? Кричать: "Как же ты, любовь моя, сердцем не почувствовала, что разговариваешь совсем не с тем, кого ты, судя по твоим пылким заверениям, так любишь?" Он взошел на свой редакторский трон с видом человека, успешно завершившего все неотложные дела. Рука его потянулась за сигаретами, а я как раз незадолго до этого дважды безуспешно обшарил на себе все карманы, забыв, что оставил сигареты на столике в ресторане. Надеясь выклянчить курево, я заметил:
      - Вы много курите, товарищ Дилов!
      - Много, - с искренним сожалением вздохнул он и тут же иронично добавил. - Помните, что поется в одной цыганской песне: "Детей мы кормим ложью, табачным дымом разгоняем заботы..." Нет, он был просто великолепен.
      - Признаться, подзабыл. Годится для писательского девиза, верно?
      С довольным видом он согласно кивнул - похоже, я начинал ему нравиться как собеседник, но это разозлило меня еще больше. В конце концов если я это он, то я мог бы позволить себе говорить с ним жестче.
      - Да, много курите, товарищ Дилов, - повторил я.
      - А у вас сердечная недостаточность, да и с тромбофлебитом шутки плохи.
      Тут он впервые по-настоящему изумился и вытаращил глаза, а я, предвкушая победу, напомнил:
      - Предложите же мне, наконец, сигарету! Я не был таким сквалыгой!
      Растерянно пробормотав "простите!", он поспешно протянул мне коробку.
      - И еще, - заметил я, пыхтя раскуривая сигарету, оказавшуюся влажной, вы слишком усердствуете, встречаясь с той особой, с которой только что вели беседу по телефону. А ведь вы не любите ее, правда? Просто тешите свое самолюбие на старости лет...
      Я думал, что он взорвется от этих слов, очень уж мне хотелось увидеть его разъяренным, но он с деланной иронией и бесившей меня улыбкой коротко сказал:
      - Продолжайте, пожалуйста. Хоть все это и не так, мне все же интересно послушать вас.
      - Вы прекрасно знаете, что это правда. Как знаете и то, в чем было ваше настоящее счастье, и то, как вы сами его погубили! Рассказать вам, как было дело?
      - Каждый что-то когда-то губил, -с грустью сказал он, оправдываясь. Но вряд ли найдется хотя бы один человек, который точно знает, в чем его счастье. Я не считаю себя несчастным, а это гораздо важнее, вы не находите?
      Внезапно я почувствовал к нему жалость. Или к себе? Ведь всё, что я мог сказать ему, я мог бы сказать и себе. Это сбило мой боевой настрой.
      - Скажите, у вас есть родинка на спине? Возле позвоночника?
      - Откуда мне знать? - удивился он. - Я ведь своей спины никогда толком не видел.
      - Когда-то я встречался с одной девушкой... Она говорила, что у меня есть такая родинка, любил а ее целовать.
      Для убедительности я ткнул пальцем себе в спину, показывая, где находится родинка. Конечно, это было ужасно невоспитанно с моей стороны.
      Глаза его затуманились воспоминаниями, потом в них промелькнуло подозрение. "Дурак, - в сердцах крикнул я ему мысленно. - Разве можно забыть такую девушку!"
      - Послушайте, кто вы такой в действительности? - воскликнул он почти с ужасом, поскольку явно вспомнил о девушке.
      -Яже вам назвал свое имя. Так мне продолжать?..
      Я был сейчас сильнее его, потому что был никем, а его кидало в дрожь каждый раз от мысли, что в нем могут усомниться. Он неуверенно кивнул: продолжайте!
      Да, терпение у него было завидное. На его месте я наверняка выставил бы вон такого посетителя, несмотря на то, что я считал себя большим Любеном Диловым, чем он.
      - Вам нужно беречь сердце, товарищ Дилов, - сказал я ему по-отечески заботливым тоном. - Вот и профессор Белов так считает. А вы собираетесь на будущей неделе в унизительную поездку, которой противится все ваше существо. И будете во время этой поездки говорить то, чего вы не думаете, - из страха перед тем, кто попросил вас об этом одолжении.
      - Причем здесь страх? Вам что, никогда не приходилось идти на разумные компромиссы?
      Я предпочел пропустить этот вопрос мимо ушей, хотя считаю такую тактику аморальной.
      - ...К тому же вы напьетесь, начнете тискать какую-нибудь свою поклонницу, чтобы все увидели, какой вы сердцеед.
      Он зашептал в свое оправдание: - Но я ведь люблю жену, люблю своих детей...
      - Всё верно, - расхохотался я. - И все же вы поступите именно так, как я сказал, потому что вы типичный средний эротоман, как вас вроде бы в шутку назвал один ваш приятель, а у вас не хватило мужества даже на то, чтобы обидеться на него.
      - Потому что я не такой, - заметил он.
      - Конечно, - согласился я. - Просто это было у вас бегством от самого себя, проявлением собственной неуверенности. Ведь только женщины дают вам на часдругой то, что у вас никогда не хватит мужества потребовать от общества, хотя вы-не лишены способностей. Вот в чем дело. А вы могли когда-то стать хорошим писателем, товарищ Дилов, могли бы, если бы не цепь расчетливых компромиссов, висящая у вас на шее камнем, если бы не решились стать хорошим мужем, вместо того чтобы стать хорошим писателем...
      - Одно замечание, с вашего позволения. Не хорошим супругом, а хорошим гражданином.
      Я удивился; откуда он нашел силы возразить мне?
      - Не лгите! Вам прекрасно известно, что значит быть хорошим гражданином, впрочем, во все времена это означало одно и то же.
      - Но меня уважают люди, уважают читатели!
      - Люди стали весьма нетребовательны в своих запросах, товарищ Дилов. Сказать вам, что вы не рискнули и никогда не рискнете написать?
      Он схватился за пепельницу, и хотя было видно, что он просто искал опору, я вскочил с места.
      - Не надо! Это уже было!
      Он зажал пепельницу в руке, покрутил, делая вид, что просто играет. Все же нас подводило желание во всем руководствоваться шаблоном.
      - Кто это уже делал?
      - Мартин Лютер.
      К нему вернулось хладнокровие, он даже рассмеялся - как же, все-таки до него так же поступил великий человек.
      - Верно, только, насколько я помню, он запустил чернильницей в искушавшего его сатану. Вы что, считаете себя царем тьмы? У вас слишком высокое мнение о себе.
      - Да нет, - засмеялся я, - потому я и отсоветовал вам бросаться пепельницами. Получится просто жалкая пародия!
      - Но тогда - кто вы?
      - Я - ограбленная истина, товарищ Дилов! - с нажимом произнес я свое имя.
      - И я тот, кто вас ограбил, не так ли?
      Я взялся за ручку двери, потому что-пепельница все еще была у него в руках.
      - Хм, интересно, если мы примемся лупцевать друг друга, кому достанется больше? Силы наши должны быть равны.
      - Я не умею драться.
      - Да, вы не умеете даже как следует поссориться, с кем надо, - печально согласился я, так как относил эти слова и к самому себе.
      - Вы, я вижу, считаете меня трусом? А ведь я просто развлекаюсь с вами. И если сейчас я вышвырну вас за дверь, то вовсе не из храбрости. Люди всегда прибегали к насилию исключительно из страха.
      - Но ведь вам иногда ужасно хочется позволить себе быть громилой, правда? Хоть в этом-то признайтесь!
      Он не признался, а я уже признался себе в этом.
      Переведя дух, он усмехнулся.
      - Хотите, я верну вам то, что, как вы думаете, я у вас отнял?
      Это была умная ирония, переходящая в самоиронию. Мне не оставалось ничего другого, как изобразить шутовской ужас.
      - Ни в коем случае! Впрочем, это я ошибся. Потерпевший-то - вы.
      - Тогда какого рожна вы сюда приперлись?
      - А меня Стругацкий заставил.
      - Как Стругацкий? - изумился он.
      - Да так, ведь вы, фантасты, и дня прожить не можете без фантасмагорий.
      Он приподнялся, опершись обеими руками в столешницу письменного стола. Мне показалось, что он так же нетвердо стоит на ногах, как я - от мастики. Я не понял, хотел ли он мне сказать что-то или просто указать на дверь, но на всякий случай решил опередить его.
      - Мне кажется, беседа была полезна для обеих сторон. Теперь я спокоен за вас, товарищ Дилов, теперь вы сам себя не сможете узнать.
      После паузы, выдержанной для драматического эффекта, я добавил:
      - Я спокоен за вас - вас будут хоронить с почестями!
      И выскочил за дверь. Весело и легко. Я перешел на шаг только на улице. И с таким радостным чувством шагал до тех пор, пока не спросил себя: "Ну хорошо, а ты-то кто теперь? Без жены, без детей, без работы... Боже, какая свобода! Без обязанностей, с пороком сердца, который вскоре без лишних мук доконает тебя и избавит от всех проблем!" Впрочем, одна проблема пока существовала - нужно было заплатить из последних оставшихся у меня денег за то удовольствие, которое доставил мне Стругацкий. Неприлично заставлять платить по моим счетам того, кто сидел сейчас в редакции и так настаивал, что именно он и есть Любен Дилов. А что потом? Потом мне оставалось вспомнить народную поговорку - гол как сокол. Интересно, впрочем, почему народ выбрал именно это сравнение? Потому что только голый может по-настоящему быть отважным?
      Да, вечно мы что-то выдумываем, сказал я себе, но ведь поэтому нас и называют фантастами! Важно, что мы действительно в каждый момент готовы встретить неожиданное, как говорил когда-то Гераклит.
      * * *
      Я выключил компьютер из розетки, чтобы ему не взбрело включиться автоматически, как он сделал это только-что. Постоял над ним как над гробом, пока совиные глаза не потеряли своего коварно-невинного выражения и не превратились в обыкновенное стекло. Потом тихо вышел из кабинета. И не вошел в него до тех пор, пока компьютер забрали у меня навсегда.