Глава 5

Мичман О'Брайен вошел в свою каюту на борту «Энтерпрайза» в последний раз. Долгое время она служила ему домом, теперь этим домом станет мичману космическая станция. Каюта оказалась непривычно пуста – ни единой вещи. Тем не менее Майлс осторожно ступал по полу, словно опасался наступить нечаянно на разбросанные игрушки Молли.

– Кейко! – позвал Майлс жену.

Ответа не последовало. Майлс тихонько прошел в спальный отсек. Там, в темноте, на кровати молча сидела Кейко, держа на руках спящую Молли. При появлении мужа она не подняла головы. Из жилого отсека сюда падала полоска слабого света, и Майлс рассмотрел на щеке жены слезы.

– Что такое? – мягко спросил О'Брайен. – Дорогая моя, ну прошу тебя, не надо плакать.

В его голосе, как мичман ни старался это скрыть, все же звучали нотки вины. Он присел рядом с женой на кровать, но она подчеркнуто не обращала на него внимание.

– Но ведь мы обо всем договорились, – сухо сказала жена наконец.

В ее короткой фразе О'Брайен услышал обвинение в свой адрес. Жена обвиняла его в эгоистичности, равнодушии к интересам семьи…

– Просто я до сих пор не знаю, что мне, ботанику, делать на космической станции, – дополнила она сказанное.

Майлс попытался приободрить жену.

– Судя по внешнему виду, можно сделать вывод, что кардасиане считали бесплодность формой искусства, – начал он с улыбкой. – Ты должна будешь превратить станцию в настоящий сад.

Эта мысль пришла ему в голову не сегодня, и он не сомневался в том, что Кейко найдет способ сделать станцию уютной, несмотря на все трудности.

Однако попытка приободрить жену не удалась.

– Пойми, я не хочу работать ради того, чтобы считаться хоть чем-нибудь занятой, – с раздражением сказала Кейко. – На «Энтерпрайзе» я делала карьеру. Здесь мы познакомились, здесь я была счастлива…

В этот миг ее голос дрогнул. О'Брайен вздохнул. Да, ему, к сожалению, не удавалось придумать ничего такого, что могло бы успокоить жену. А ведь это Кейко настояла на том, чтобы он принял назначение на «Дип Спэйс-9». При обсуждении этого вопроса Майлс высказал предположение, что на станции она будет несчастлива. Она возражала. А теперь они поменялись ролями. После подписания приказа о переводе Майлс с нетерпением ждал, когда же можно будет приступить к работе по восстановлению станции, а Кейко вдруг ударилась в меланхолию. Увы, назначение уже не отменить…

– Я люблю тебя, – просто сказал Майлс.

Именно это следовало сказать давно. Кейко грустно улыбнулась и осторожно, чтобы не разбудить ребенка, положила ладонь на руку мужа.

– Как только мы устроимся, мне будет лучше, – произнесла она со вздохом. О'Брайен понимающе кивнул.

– Ты все упаковала?

– Даже все уже отправила.

– Тогда бери Молли, а я догоню вас через несколько минут, мне нужно еще кое-что сделать.

На мостике дежурила ночная смена. О'Брайен вышел из турболифта, все еще сомневаясь, правильно ли он сделал, что пришел сюда. Все же он чувствовал себя крайне неловко. Но не мог же он уйти с «Энтерпрайза», не попрощавшись.

Дежурный офицер лейтенант Скорез заметил его состояние и, похоже, все понял.

– Капитан у себя, доложить о вашем прибытии? – спросил он.

О'Брайен заколебался еще сильнее. Он чувствовал, что должен попрощаться с капитаном, но отдавал себе отчет, что эта сцена будет нелегкой. Лучше было выскользнуть с корабля, не прощаясь.

– Не надо докладывать, – покачал мичман головой. – Все в порядке, спасибо.

Майлс в последний раз обвел мостик взглядом, потом вернулся в турболифт и направился в третью транспортаторную.

– Доставьте меня вниз, Мэгги, – с наигранной веселостью попросил он новую работницу.

– Да, сэр, – улыбнулась Мэгги О'Брайену и повернулась к приборной доске.

– Мистер О'Брайен? – раздался за спиной мичмана голос капитана Пикара.

– Да, сэр, – виновато произнес Майлс. – Я не хотел отвлекать вас.

Пикар взглядом попросил Мэгги выйти. Как только двери за ней закрылись, выражение лица капитана смягчилось.

– Ваша любимая транспортаторная, не так ли? – тепло спросил Пикар.

О'Брайен кивнул. Он обрадовался тому, что все же удалось увидеть капитана.

– Номер три, сэр.

Улыбка на лице Пикара исчезла.

– Знаете, вчера я заглянул сюда и по привычке спросил, где вы? Теперь здесь будут другие.

О'Брайен пожал плечами.

– Это всего лишь транспортаторная, сэр.

На лице капитана вновь появилась улыбка, и мичман улыбнулся в ответ. Наступила неловкая пауза, которую прервал О'Брайен.

– Разрешите покинуть вас, капитан?

Пикар выпрямился.

– Разрешаю, Майлс.

О'Брайен ступил на площадку, Пикар подошел к приборной доске.

Они обменялись взглядами.

– Включайте, – произнес О'Брайен, не в силах дольше выносить эту сцену.

Пикар подал ток.

О'Брайен молча наблюдал, как в дрожащем сиянии уходило его прошлое.

Сиско отнес таинственную шкатулку в научную лабораторию и вернулся в свою каюту. В ней царил полумрак, сквозь иллюминаторы едва пробивался тусклый свет.

Встреча с Опакой взбудоражила Бенджамена. Вспоминая о пережитой сцене знакомства с Дженифер на Гилго-Бич, он не мог отделаться от чувства, что этот его опыт был чем-то несравнимо большим, нежели просто воспоминание. Ему казалось, что он в самом деле побывал на берегу моря, встретился с Дженифер в своем прошлом.

И еще какое-то чувство подсказывало Бену, что его опыт и предсказание Кай находились в некой внутренней связи между собой.

…Ты найдешь святых… не для нас и не для Федерации, но для самого себя. Тебе суждено проделать это путешествие, командор.

Бенджамен понимал, что глупо доверяться случайным предсказаниям. Шкатулку и пережитый им опыт встречи с погибшей женой нужно рассматривать исключительно с научной точки зрения. Вместе с тем сейчас, впервые после прибытия на станцию, он почувствовал, что впереди есть цель, что он прибыл именно туда, где и должен быть…

Наверное, в первый раз после смерти Дженифер.

Сиско осторожно прошел по первому отсеку к спальному отделению. Джейк всегда спал чутко и просыпался даже от легкого шороха. Сейчас сын спал на матраце полностью одетый. Он лежал на животе, с нахмуренными бровками и слегка приоткрытым ртом.

Отец присел рядом с сыном на колени и улыбнулся тому, что Джейк дышал почти беззвучно – вылитая копия Дженифер, какой она была пятнадцать лет назад. Это сравнение сейчас вызвало у Бена чувство нежности к сыну, хотя оно окрашивалось также душевной болью и чувством вины.

…Но неужели утверждение Опаки, что его давно ждали на Бахоре, действительно задело его самолюбие? Это и есть главная причина его решения остаться здесь? Как бы там ни было, но прежде всего он должен считаться с интересами сына.

Сиско заботливо поправил одеяло на Джейке. Мальчик открыл сонные глаза и нахмурился.

– Что? – спросил Джейк сонным голосом.

– Просто я подумал о том, как сильно ты похож на свою мать, – тихо ответил отец.

Хмурое выражение лица сменилось улыбкой – улыбкой Дженифер. Потом Джейк снова закрыл глаза и заснул. Бен поднялся и направился к выходу. Когда подошел к двери, зазвучал нагрудный знак коммуникатора. Это Кира вызывала Сиско.

Бен осторожно прикрыл дверь в спальню.

– Я слушаю, майор.

– Извините, что отрываю вас, командор. Но здесь есть кое-что для вас интересное.

В голосе женщины слышались интригующие нотки.

Двери лифта отворились, и раздались плавные звуки оригинальной, космической музыки. Сиско шагнул вперед и остановился, его лицо расплылось в улыбке.

Он увидел на третьей палубе в темноте ночи маяком светившуюся палатку – это было казино Кварка. У входа в палатку уже толпились желающие весело провести время. Сиско рассмотрел несколько бахориан, несколько пассажиров с пришвартовавшихся звездолетов, а также владельцев соседних палаток. Оказалось, удивительной притягательной силой обладало казино.

Сиско прошел вперед по чисто подметенной дорожке и вошел в казино. Внутри палатки вертелось огромное вертикальное колесо – своеобразная рулетка ференджи. Его запускал главный помощник Кварка.

– Фортуна сегодня с вами, друзья! – весело объявлял этот крупье. – Пожалуйста, делайте ставки!

Наклонившись вперед, он прислушался к фразе одного из посетителей, потом выпрямился.

– Извините, господа, но казино Кварка не принимает пассажирские ваучеры. Ставьте золото или твердую валюту. Ваши ставки, господа!

Сиско улыбнулся профессиональной работе крупье-ференджи и двинулся дальше. Он расталкивал толпу локтями и вдыхал клубившийся в палатке сигаретный дым.

Вокруг гремели раскаты хохота, музыканты на сцене играли какой-то веселенький мотив, по винтовой лестнице в помещение для интимных встреч поднималась хихикающая парочка. Сиско добрался до стойки бара и присел на высокий табурет. Тут же рядом оказался Кварк.

Ференджи улыбнулся своей заискивающей улыбкой, обнажив острые редкие зубы.

– Что будете пить, командор?

Бен провел ладонью по стойке, посмотрел через плечо на веселящуюся толпу и подмигнул Кварку.

– Как местный эль?

На сморщенном лице ференджи, возле носа, добавилось еще несколько морщинок.

– Вам не понравится, сэр.

Взяв бокал, ференджи стал наполнять его напитком из высокой бутылки, которую ловко извлек из-под стойки.

– Я люблю бахориан, – доверительно произнес Кварк. – Такой славный верующий народ. Но они пьют ужасный эль. Никогда не пейте эль набожных людей. Не доверяйте элю набожных людей…

Кварк подвинул полный бокал командору и выразительно посмотрел на него.

–…И командору Звездного Флота, который держит в камере юного ференджи? – продолжил Сиско, ответив Кварку не менее выразительным взглядом.

Теперь хозяин казино оперся на стойку бара и пристально посмотрел в глаза Бену.

– Вы уверены, командор, что в ваших жилах не течет кровь ференджи? – спросил он.

– Никогда бы не признался в этом, если бы даже текла, – с улыбкой ответил Сиско. – Ладно, Кварк, ты сдержал свое слово, и я сдержу свое. Давай поговорим…

После ухода отца Джейк какое-то время лежал в темноте каюты с открытыми глазами и смотрел через иллюминаторы странной миндалевидной формы на звезды.

Упоминание отцом имени матери удивило его. Отец произносил ее имя не часто, хотя думал о ней постоянно. Так же постоянно думал о матери и Джейк. Иногда прошедшие три года казались Джейку тремя днями. Казалось, что мама просто куда-то уехала на эти три дня. Порой Джейк не мог заснуть и представлял себе мать входящей в комнату, протягивающей к нему руки и улыбающейся. Он даже слышал ее голос.

– Скучаешь по мне? – спрашивала мама.

Мама смеялась и обнимала его. И он смеялся и обнимал ее крепко-крепко, чтобы она больше никогда и никуда не могла уйти.

И отец, смеющийся и счастливый, каким Джейк не видел его все эти три года, садился рядом с ней. Она объясняла, что произошла ошибка, что она не погибла на борту «Саратоги» а погиб кто-то другой.

Эта мальчишечья мечта была такой ясной, такой простой и чудесной!

Иногда мама приходила к нему во сне, и Джейк просыпался, всхлипывая от счастья и облегчения. Но потом облегчение сменялось чувством тяжелой утраты и невыносимого горя.

Случалось наоборот: три года казались вечностью, особенно, когда Джейк думал об отце. Общее горе и объединяло, и разделяло их. Любовь к Джейку сделала Бена неистовым и в то же время более далеким. За эти годы Джейк ни разу не видел, чтобы отец плакал по маме, ни разу не слышал рассказа отца о трагедии на «Саратоге».

Сам Джейк помнил о том дне очень мало. У мамы был выходной, занятия отменили, а всех детей отправили по каютам. Все это из-за боргов. Джейк тогда обратил внимание, что учитель нервничал. Сам Джейк ничего не боялся до тех пор, пока не вошел в каюту и не увидел маму с широко открытыми, полными страха глазами.

Сам он еще ничего не понимал и не знал, чего нужно бояться?

А потом начались ужасы: корабль трясло, будто он разваливался на мелкие куски, мать тесно прижала его к себе и старалась успокоить.

Затем произошел взрыв. Его и мать бросило на пол. Он запомнил только расплывающееся перед глазами лицо матери и падающую сверху горящую балку…

Сознание вернулось к нему уже в госпитальной палате. Рядом с ним, будто деревянный, сидел отец. Джейк сразу же спросил о матери.

Отец ничего не ответил… В его молчании Джейк нашел подтверждение своим страхам. А потом он плакал, плакал, плакал… Тогда он выплакал столько слез, сколько не выплакал за всю свою жизнь.

Отец не плакал. Он просто сидел неподвижный, глухой ко всему, что происходило вокруг, и держал в ладонях руку Джейка. Дальнейшие три года он оставался таким же молчаливым и безразличным. Будто из него вытекла жизнь, и существовала только оболочка отца, которая следила за тем, как Джейк поел, как помылся, как сделал уроки. Джейк не раз пытался развеселить отца, сделать так, чтобы ему стало легче. Пытался поговорить о том дне, когда погибла мама. Но что бы он не предпринимал, ничто не могло разрушить стену папиной замкнутости.

Временами Джейку казалось, что в тот день он потерял сразу обоих родителей. Страх действительно потерять отца отравлял Джейку жизнь. Если бы только можно было улететь подальше от Звездного Флота, от боргов, от инопланетян и всевозможной скрытой опасности! Лучше всего на Землю. Мать и отец были родом с этой планеты. Вернувшись на нее, отец, может быть, стал бы жизнерадостнее, таким, как прежде.

Да, любое место в представлении Джейка было лучше этой странной, страшной космической станции.

Если бы не космос, мама сейчас была бы жива. Это так понятно.

В подобные минуты Джейк почти сходил с ума. Ему хотелось драться, кусаться… А ближе всех к нему находился отец… Отец обещал поездку на Землю, но так и не сдержал слово. Он недостаточно старался. После гибели мамы отец вообще недостаточно старался для Джейка. Вот почему порой злость и разочарование заставляли Джейка плакать, как ребенка.

Отец ничего не станет делать для того, чтобы защитить и спасти себя. Джейк чувствовал, что на этой страшной станции отцу грозит опасность, здесь что-то должно произойти. Он точно знал это. И понимал, что ничего нельзя сделать для предотвращения этого…

Или можно?

Джейк почти никуда не выходил из каюты, и день прошел скучно. Отец принес голо-инструкции доктора Ламерсона, чтобы сын мог закончить начатый курс. Но изучать инструкции в каюте – это совсем не то, что работать с ними в классе. Вместе с другими студентами. К тому же, в программе доктора Ламерсона отсутствовали ответы на некоторые вопросы, которые возникали у Джейка. Конечно, под рукой находился компьютер, но он не давал ответа в интерпретации доктора Ламерсона.

После окончания уроков Джейк немного поиграл в компьютерные игры, а потом ему стало ужасно, ужасно скучно и жаль себя. Совершенно не с кем играть и нечем заняться. А отец несчастлив, и Джейк ничего не мог придумать, чтобы развеселить его.

Джейку так не хотелось оставаться на этой противной, разграбленной кардасианами станции. Ему так хотелось жить на Земле, учиться в настоящем классе с настоящими ребятами-ровесниками вместо того, чтобы страдать рядом с убитым горем отцом, у которого не оставалось времени на сына. Ни Звездному Флоту, ни отцу нет дела до Джейка. И эта мысль злила его и выводила из себя.

Ему так хотелось успокоиться, выплеснуть свой гнев, может быть, даже оскорбить кого-нибудь. Кого? Пусть даже отца… Если бы сейчас Джейк находился не на космической станции, то обязательно сбежал бы. Жаль, что бежать некуда с этой глупой станции…

Джейк вздохнул и лег на свою странную кровать. Но вдруг резко встал. И стал сосредоточенно обдумывать неожиданно пришедшую ему мысль.

Ференджи. Ведь здесь есть мальчик-ференджи, верно? Примерно такого же возраста или чуть старше. Он может подсказать, куда здесь можно сбежать, чтобы предотвратить несчастье… Или где можно найти кого-нибудь. Он, конечно же, сможет подсказать Джейку, как добраться до Бахора. А уж оттуда Джейк сможет улететь на Землю. Тогда отцу придется прилететь и забрать сына с Земли. А Джейк откажется улетать.

В тишине каюты все казалось таким простым…

Облегченно вздохнув, Джейк лег на матрац, закрыл глаза и принял твердое решение завтра же отыскать мальчика-ференджи.

– Майлс, проснись! – встревоженно тормошила мужа Кейко. – Тебе снится плохой сон?

О'Брайен встрепенулся, открыл глаза и увидел, что лежит на коленях жены.

– Полегче! – попросила она и отстранилась, чтобы муж случайно не ударил ее головой.

Майлс заснул, и она вновь склонилась над его лицом, где знала и любила каждую черточку. Дверь в комнату Молли оставалась открытой, и оттуда слышалось сладкое посапывание дочери.

Неожиданно Майлс встал и откинулся на подушку. Его сердце бешено стучало, отзываясь на ночной кошмар. Майлсу не хотелось вспоминать сон, хотелось лишь прийти в себя, осознать, что рядом с ним Кейко, и что они сидят на кардасианской постели. На той самой постели, которая сегодня днем стала предметом иронических замечаний.

– Она похожа на сани, – скептически заметила Кейко. – Самые настоящие сани, только без полозьев.

– Тогда нам стоит проверить, как они работают, – очень серьезным тоном сказал Майлс.

Кейко сначала ничего не поняла, а потом расхохоталась.

В те минуты Майлс чувствовал себя счастливым. Конечно, для того, чтобы каюта выглядела настоящим домом, следовало хорошенько поработать. Но Майлсу было здесь уютно уже оттого, что рядом находилась его любимая Кейко. В углу лежали ее вещи – верное подтверждение того, что она отложила поездку к матери и остается на станции.

Нежные прохладные пальцы Кейко поглаживали лоб Майлса.

– Расскажи, пожалуйста, свой сон, – попросила Кейко.

– Я разбудил тебя? – смущенно спросил Майлс. – Извини, надеюсь, я не ударил тебя?

– Кажется, ты пел, а потом закричал, – описала его поведение жена. – Тебе приснилось что-то страшное?

– Пел? – переспросил О'Брайен.

Он попытался восстановить последовательность тех событий, которые только что пережил во сне. Да, он вновь оказался на Сетлике-3. Вместе с капитаном Максуэллом, Кейко и Молли. Причем там же оказалась станция «Дип Спэйс-9» и эта каюта. Они с капитаном пили эль и пели песни. «Мальчик-поэт ушел на войну, в списках убитых найдете его…»

Вдруг возник кардасианин и направил на Кейко фазер. Молли на руках Кейко заплакала. О'Брайен закричал, и капитан Максуэлл бросил ему фазер. Майлс выстрелил. Кардасианин вдруг стал увеличиваться в размерах и приближаться к нему. А капитан Максуэлл улыбался и продолжал петь: «Отцовский меч сжимал он в руке, и верная арфа была на плече…»

О'Брайен закрыл лицо ладонями.

– Сетлик, – тяжело дыша, произнес он.

Майлс не стал рассказывать жене о том животном страхе, который он пережил при виде опасности, угрожавшей Кейко и Молли. Почему-то он вспомнил о командоре Сиско, который одиноко лежал в своей каюте без жены. У Майлса возникло сомнение, смог бы он выдержать здесь, не будь рядом с ним Кейко.

О'Брайен поежился. Жена погладила его руку, и так они просидели рядом еще какое-то время в полной тишине.

– Конечно, во всем виновата эта станция, – сказала, наконец, Кейко голосом, которым она обычно успокаивала Молли. – Куда ни посмотришь, всюду напоминание о кардасианах. Надо ли удивляться, что они тебе снятся, Майлс. Погляди, мы даже спим на кардасианской постели.

– Что ж, тогда нам нужно сделать постель больше нашей, нежели кардасианской, – подвигаясь ближе к жене, с улыбкой произнес Майлс.

Спустя час, когда О'Брайен вновь заснул, мотив все той же песни вновь возник в его сознании.

Мальчик-поэт ушел на войну.

В списках убитых найдете его.

Отцовский меч сжимал он в руке, И верная арфа была на плече…

Разница заключалась лишь в том, что теперь пел техник Стомпи. Правда, в документах он значился как Уилл Кэйден, но О'Брайен и другие друзья называли его просто Стомпи.

Образ Стомпи возник совершенно отчетливо, будто голограмма. Создавалось впечатление, что перед О'Брайеном стоял живой человек, а не тень воспоминания о нем из давнего прошлого. Да, это он, – высокий, худощавый, с оранжевыми, точно морковь, волосами и широкой улыбкой. Юный Стомпи очень хотел найти на корабле друга-ирландца, поэтому привязался к О'Брайену, как к отцу.

Майлс не возражал. Ему нравился этот деревенский парень, к тому же он ценил его энтузиазм в работе и любовь к музыке. Они стали хорошими друзьями.

Теперь О'Брайену привиделось, будто Стомпи, прикрыв свои веснушчатые веки, играет на арфе и поет чистым, приятным тенором.

Земля песен – пел поэт – Хоть предал тебя весь свет, Лишь меч остался верен тебе Да верная арфа твоя…

Стомпи пел эту песню за ночь до Сетлика. Тогда он, О'Брайен, капитан Максуэлл и несколько других веселых ребят собрались вместе. О'Брайен тогда чувствовал себя бесконечно счастливым. Как и Максуэлл, он поднял свой бокал с элем и присоединился к пению. Стомпи любил эту песню больше других, и О'Брайен тоже полюбил ее.

Они пели за два часа до того, как узнали о Сетлике, за два часа до того, как экипаж «Рутледжа» получил приказ изменить курс и приступить к выполнению нового задания. Для всех них та ночь оказалась бессонной. Все они знали, что невинным грозит гибель, если на помощь не придет «Рутледж». И еще они знали, что встреча с кардасианами для кого-то из них неминуемо обернется смертью. Хуже всего то, что жена и дети капитана Максуэлла находились на Сетлике, и все попытки связаться с ними заканчивались неудачей. Об этом знали лишь избранные, в том числе О'Брайен.

Когда «Рутледж» подошел к Сетлику, связь с ним отсутствовала уже полностью. Корабельные сенсоры указывали на тяжелейшее положение, оставшиеся в живых все еще вели борьбу с кардасианами.

В глазах капитана Максуэлла О'Брайен прочитал надежду, его семья могла оказаться среди тех, кто спасся.

Им пришлось отказаться от прежнего плана вести поиск людей с корабля и потом переправлять спасшихся в безопасное место. Было решено, что небольшая группа высадится непосредственно на планету и будет вести поиск оставшихся в живых на месте. При этом варианте члены группы подвергались большому риску, и капитан Максуэлл согласился на него неохотно. Но группу возглавил он лично.

О'Брайен не удивился подобному решению капитана.

В группу вошли капитан Максуэлл, О'Брайен, Стомпи и еще несколько человек. Они высадились на Сетлике. Открывшаяся им панорама поражала яркостью красок. Над золотистой равниной на фоне пурпурного неба поднималось оранжевое солнце. Они материализовались на пустынной улице, где стояла тишина и пахло влажным воздухом.

Но вскоре невдалеке раздались выстрелы фазеров. Капитан Максуэлл остановился и посмотрел на Стомпи.

– Около километра отсюда, – сказал Стомпи. – Движутся в нашем направлении.

Направив трикодер на закрытые двери полуразрушенного дома, Стомпи получил показания прибора, которые совпали с показаниями корабельных сканеров.

– Внутри есть гражданские люди, сэр, – доложил Стомпи.

– Входим! – отдал распоряжение капитан Максуэлл. – Вы, Мейэр, Тсао и Володже, проверьте соседний квартал, а вы, Ренделл, Линд и Гарпия – следующий.

Войдя в подъезд, они стали стремительно подниматься по лестницам, крича на бегу, что они пришли с корабля Звездного Флота и чтобы жильцы выходили к ним.

В холле на втором этаже коридор разветвлялся в противоположные стороны. Максуэлл кивнул головой О'Брайену и Стомпи.

– Вы идите направо, я – налево. Выводите людей в холл, отсюда мы их благополучно эвакуируем.

Выстрелы фазеров снаружи звучали заметно ближе, чем несколько минут назад.

Майлс с фазером наготове бросился по коридору направо. Он понимал, что те, кого он собирался спасти, могли принять его за карда и открыть огонь.

– Звездный Флот, военный корабль «Рутледж»! – кричал он. – Мы прибыли, чтобы эвакуировать вас. Выходите без паники, спокойно!

В дверях одной из квартир показалась женщина с ребенком на руках. В ее глазах стоял ужас.

– Это «Рутледж», капитан Максуэлл? – спросила она.

– Да, Максуэлл, – бросил на ходу О'Брайен.

– Знаю, это муж Марии Хаксли, – крикнула вслед женщина. – Она с детьми в этом доме…

Значит, Максуэлл знал. О'Брайен продолжал поиск людей. В течение одной-двух минут он отыскал трех женщин и четверых детей. Привел их в холл. Стомпи тоже привел туда несколько женщин с детьми. Несколько минут они молча прислушивались к доносившейся с улицы стрельбе, которая приближалась к ним. Женщина, спрашивавшая о капитане Максуэлле, так стиснула ребенка, что он заплакал.

Но где же капитан Максуэлл? О'Брайен бросил нетерпеливый взгляд в ту сторону, куда ушел капитан.

– Мы не можем больше ждать, – сказал он, сжимая фазер.

Стомпи кивнул головой и погладил плачущего мальчика. Лицо Стомпи излучало спокойствие и уверенность. Женщина улыбнулась ребенку, но улыбка получилась испуганной. Плач мальчика сменился тихим всхлипыванием. Нажимая на кнопку коммуникативного знака, О'Брайен тоже попытался улыбнуться, но это ему плохо удалось.

Внизу раздался скрежет металла о металл. О'Брайен догадался, что кардасиане пытались взломать дверь, ведущую в здание со двора.

Стомпи понимающе взглянул на О'Брайена. Его взгляд означал, что надо немедленно уходить, но куда же без капитана Максуэлла? О'Брайен скажет позже о Стомпи, что он и под огнем стоял, как скала. Но это позже, когда Стомпи уже не будет в живых.