Но почему-то шли недели, а никто в колокол не звонил, и я только изредка выходил за пределы западного сада – чтобы пополнить в деревне наши запасы. Мне становилось очень одиноко, я тосковал по семье, но работа, которой меня занимал Ведьмак, не давала времени для тоски. Я от усталости едва доходил до кровати и засыпал мертвым сном, едва коснувшись подушки.

Самой интересной частью дня были уроки. Но я мало узнал о неупокоенных душах, призраках и ведьмах. Ведьмак говорил, что в первый год ученик прежде всего изучает домовых, а также ботанику (чтобы знать все о травах, которые пригодятся в лечении или спасут от голода). Во время уроков я не только записывал. Приходилось выполнять тяжелую физическую работу, как и раньше на ферме.

В одно теплое солнечное утро Ведьмак разрешил мне отложить книгу в сторону и повел в южный сад. С собой я понес лопату и длинный измерительный прут.

– Свободные домовые путешествуют по леям, – объяснил он. – Но иногда что-то портится. Из-за грозы или землетрясения, например. Никто из ныне живущих не припомнит, чтобы в Графстве случались землетрясения, но это и не важно, потому что все леи взаимосвязаны, и если что-то случится с одной за тысячу миль отсюда, испортятся и другие. И тогда домовой на много лет застревает на одном месте. Таких мы называем «естественно связанными». Они не могут передвигаться дальше нескольких десятков шагов в любую сторону и от этого, конечно, злятся. Поэтому лучше не подходить к ним слишком близко. Правда, иногда они застревают неподалеку от дома или даже в нем самом. Тогда нужно убрать его оттуда и искусственно связать в другом месте.

– А что такое «леи»? – спросил я.

– Мнения расходятся, парень. Кто-то думает, что это древние тропы, которые опутывают землю, тропы наших далеких предков. По ним мы ходили в те времена, когда люди были настоящими людьми, а темные силы знали свое место. Тогда жили дольше, все были счастливы и довольны.

– И что же случилось?

– С севера пришел лед, и земля на тысячи лет замерзла, – ответил Ведьмак. – Выжить было очень трудно, и люди забыли все, чему их учили. Старые знания стали никому не нужны. Главное – согреться и отыскать пищу. А когда лед наконец сошел, выжившие превратились в охотников в звериных шкурах. Они позабыли, как выращивать хлеб и приручать животных. Темные силы обладали великим могуществом.

– Что ж, теперь, конечно, все лучше, но нам еще предстоит долгий путь, – продолжал он. – А все, что осталось с тех времен, – леи, и это больше, чем просто тропы. Это линии таинственной силы, живущей в земле. Невидимые дороги, по которым на большой скорости путешествуют свободные домовые. Именно они доставляют больше всего хлопот. Там, где домовые устроят новый дом, им редко рады. А от этого они сами злятся и начинают насмехаться, строить ловушки, часто очень опасные. Тогда приходит наш черед: искусственно связать их в яме. И как раз такую яму ты сейчас будешь рыть…

– Вот, можно здесь, – сказал Ведьмак, указав на землю под большим старым дубом. – Между корнями достаточно места.

Он дал мне измерительный прут, чтобы я вырыл яму ровно в шесть футов глубиной, столько же длиной и три фута шириной. Даже в тени было очень жарко, и я копал несколько часов, пока не сделал все безупречно. Ведьмак всегда требовал безупречности.

Затем я должен был приготовить пахучую смесь из соли, металлических опилок и особого клея, приготовленного из костей.

– Соль может обжечь домового, – рассказал Ведьмак. – А железо загонит его в яму. Вот молния, например, попадает в землю и гибнет. Так же и железо высасывает силу и сущность из тех, кто крадется в ночи. Оно может обезвредить злого домового. А вместе соль и железо создают что-то вроде преграды. Они вообще во многом нам полезны.

Я размешал смесь в большом ведре и нанес ее на стенки ямы кистью, как наносят краску, только это было труднее. Чтобы не выпустить самого сильного домового, слой должен быть идеальным.

– Работай как следует, парень, – говорил Ведьмак. – Домовой убежит даже через дырочку меньше булавочной головки.

Разумеется, как только я закончил с ямой, Ведьмак потребовал ее закопать и начать заново. Я выкапывал по две учебные ямы в неделю, и эта тяжелая, рутинная работа отнимала очень много времени. К тому же меня то и дело охватывал страх: я работал совсем рядом с настоящими ямами, в которых сидели домовые, и даже днем тут было жутковато. Сам Ведьмак старался не отходить далеко и всегда присматривал за мной, повторяя, что лучше не искушать судьбу, даже если домовые связаны.

Еще Ведьмак сказал, что я должен узнать каждый уголок Графства, все города, деревни и кратчайшие дороги между ними. Наверху в библиотеке у него было множество карт, но, похоже, легкий путь – не для меня. Учитель заставил рисовать свою собственную карту.

В центре нее располагался его дом и сады, и нужно было изобразить деревню и близлежащие холмы. В конце концов карта должна была постепенно вырасти и включить в себя все окрестные земли. Правда, рисование всегда давалось мне нелегко, а Ведьмак, как я уже упоминал, хотел, чтобы все было идеально. Так что дело это оказалось ну очень кропотливым. Только потом учитель показал мне свои карты, но обычно я тратил больше времени на их сворачивание, чем на изучение.

А еще я начал вести дневник. Ведьмак подарил мне еще одну чистую книгу, не раз повторив, что я должен все время записывать события и в будущем эти записи мне помогут. Каждый день писать не удавалось: иногда я так уставал от уроков (на которых приходилось строчить за Ведьмаком с бешеной скоростью, еле улавливая мысль), что запястье дрожало.

Однажды, уже спустя месяц обучения, за завтраком Ведьмак спросил:

– Ну, что ты думаешь, парень?

Мне показалось, он имеет в виду завтрак. Может, вместо подгоревшего бекона будет второе блюдо? Поэтому я просто пожал плечами: не хотел обижать домового, который наверняка нас слышал.

– Что ж, это тяжелая работа, и я не стану винить тебя, если ты решишь ее бросить, – продолжил Ведьмак. – Прошел уже месяц, а я всегда даю ученикам возможность вернуться домой и хорошенько подумать. Тебе нужно время?

Я, как мог, старался не подать виду, будто очень рад, но улыбка меня выдала. Жаль только, что чем шире я улыбался, тем грустнее становилось лицо Ведьмака. Я понял: он не хочет, чтоб я уходил, но мне так хотелось повидать свою семью, снова отведать маминой стряпни, что я не устоял.

Уже через час я покинул дом Ведьмака.

– Ты храбрый малый. И умный, – сказал мне он, провожая за ворота. – Ты выдержал первый месяц обучения, так что можешь сказать отцу: если останешься, я приду к нему осенью за десятью гинеями. Ты показал себя как хороший ученик, но решать тебе. Если не вернешься, я пойму. Жду тебя через неделю. Потом я еще пять лет буду учить тебя, пока не передам тебе все мои знания.

Я отправился домой с легким сердцем. Мне не хотелось говорить об этом Ведьмаку, но еще в тот самый момент, когда он разрешил мне уйти и не возвращаться, я решил, что не останусь. Это ужасная работа. Я уже понял, что она не только обрекает на одиночество, но и сулит много опасностей. Никому ведь нет дела, жив ты или мертв. Все, что людям нужно, – это избавиться от зла и бедствий. Но никто никогда не задумается, чего это стоит тебе.

Как-то Ведьмак рассказывал, что однажды его чуть не убил домовой. В мгновение ока он превратился из стукача в пращника и пытался размозжить Ведьмаку голову огромным камнем с кулак кузнеца. Учителю до сих пор даже не заплатили за ту работу, он ждал платы следующей весной. А до нее ведь еще ой как долго. Так что же хорошего в этом ремесле? Отправившись домой, я даже пришел к выводу, что мне будет гораздо лучше остаться фермером.

Но вот в чем штука: путь домой занял почти два дня, и у меня было достаточно времени на размышления. Я вспомнил, как скучно мне бывало на ферме. Разве я смогу работать там всю жизнь?

Да и мама возлагала на меня большие надежды. Она хотела, чтобы я стал учеником Ведьмака. Получается, так я ее подведу. Труднее всего будет сказать ей обо всем.

К вечеру первого дня у меня закончился весь сыр, который дал в дорогу Ведьмак. На следующий день я останавливался на привал всего один раз – помыть ноги в ручье – и пришел домой как раз перед вечерней дойкой.

Открыв калитку, я увидел отца: он шел в хлев. При виде меня он просиял от радости. Я предложил помочь в хлеву и подоить коров, чтобы мы смогли поговорить, но он отправил меня сразу к маме.

– Она истосковалась по тебе, сынок, и с ума сойдет от счастья.

Отец похлопал меня по спине и ушел доить коров, но не успел я сделать и дюжину шагов, как из амбара прямо мне навстречу вышел Джек.

– Ты почему так рано вернулся? – спросил он.

В голосе его сквозил холодок. Если честно, даже не холодок, а настоящий холод. У Джека даже лицо перекосилось, как будто он скалился, и улыбался одновременно.

– Ведьмак отправил меня домой на несколько дней. Я должен решить, стану ли продолжать обучение.

– И что ты собираешься делать?

– Поговорю с мамой.

– И, как всегда, сделаешь по-своему, – заключил Джек.

Теперь-то он точно скалился, и мне показалось: что-то стряслось в мое отсутствие. Иначе почему он волком смотрит? Может, он не хотел, чтобы я возвращался?

– Как ты мог взять отцовскую трутницу! – добавил брат.

– Он сам мне ее дал, – возразил я. – Отец хотел, чтобы я взял ее.

– Это еще не значит, что надо было ее брать. Ты думаешь только о себе, нет чтоб о бедном отце вспомнить. Он так любил эту трутницу.

Я ничего не ответил, потому что не собирался спорить. Все равно Джек не прав. Отец правда хотел, чтобы я взял его трутницу.

– Пока я здесь, буду вам помогать, – попробовал я сменить тему.

– Если уж не хочешь быть нахлебником, то иди и покорми свиней! – бросил он, уходя.

Никто не любил это делать. Свиньи – они волосатые, вонючие и вечно такие голодные, что к ним спиной лучше не поворачиваться.

Даже разговор с Джеком не омрачил моей радости от возвращения домой. Я прошел через двор и стал смотреть на наш дом. Мамины розовые кусты закрывали почти всю стену. Они всегда росли хорошо даже на северной стороне. Сейчас на них еще только распускались почки, но к середине июня распустятся алые цветы.

Заднюю дверь всегда заедало. Однажды в дом попала молния, сгоревшую дверь заменили, но проем немного перекосился. Пришлось поднатужиться, чтобы ее открыть. Зато первое, что я увидел, была мамина улыбка.

Мама сидела в старом кресле-качалке в дальнем углу кухни, куда не доставало солнце. Она не любила яркого света, от него у нее резало в глазах. Мама предпочитала зиму лету и ночь дню.

Она была так рада меня видеть, и сначала я решил не говорить, что хочу остаться насовсем. Притворился очень счастливым и бодрым, но она видела меня насквозь. От мамы ничего не скроешь.

– Что-то не так? – спросила она.

Я пожал плечами и изобразил на лице улыбку. Даже мой брат лучше скрывал свои чувства.

– Ну-ка, говори, – потребовала она. – Нечего отмалчиваться!

Я долго не отвечал, потому что не мог найти нужных слов. Кресло-качалка качалось все медленнее, пока наконец и вовсе не остановилось. Плохой признак.

– Я выдержал месяц обучения, и мистер Грегори сказал, что я сам должен решить, продолжать или нет. Но мне очень одиноко, мам, – признался я. – У меня нет друзей. Там нет детей, с которыми можно было бы поговорить. Я совсем один… Я хочу вернуться и работать здесь.

Я мог сказать больше: как мы были счастливы все вместе, пока братья жили дома. Но не сказал. Мама и так по ним очень скучала. Я думал, она поддержит меня, пожалеет. И ошибся.

Мама выдержала долгую паузу, прежде чем заговорить, и я даже слышал, как за стеной в соседней комнате Элли подметала пол, тихо напевая.

– Тебе одиноко? – переспросила мама скорее сердито, чем с сочувствием. – Но почему? У тебя же есть ты, разве нет? Только потеряв самого себя, становишься по-настоящему одиноким. И перестань жаловаться. Ты почти взрослый, а мужчина должен трудиться. С сотворения мира люди работали, нравилось им это или нет. А ты чем хуже? Ты седьмой сын седьмого сына и рожден для этой работы.

– Но у мистера Грегори были и другие ученики, – не подумав, сболтнул я. – Один из них должен вернуться и охранять Графство. Но почему я?

– Он учил многих, но немногие закончили обучение, – сказала мама. – Да и те, кто закончил, не достойны быть его преемниками. Это малодушные трусы или калеки. Они сошли с пути истинного и берут деньги ни за что. Остался лишь ты, сын. Ты – последний шанс. Последняя надежда. Кто-то должен это делать. Кто-то должен противостоять злу. Ты – единственный, кто может.

Кресло закачалось вновь.

– Значит, мы все уладили. Подождешь до ужина или будешь есть прямо сейчас?

– У меня весь день ни крошки во рту не было, мам. Я даже не завтракал.

– Я готовлю тушеную крольчатину. Замори червячка.

Я сел за кухонный стол с тяжелым сердцем. Еще никогда не чувствовал такой грусти. Мама суетилась у печки. От кролика шел аппетитный аромат, у меня аж слюнки потекли. Никто не готовит лучше мамы. Хотя бы из-за этого стоило вернуться домой.

Мама с улыбкой принесла мне большую тарелку с горячим мясом.

– Пойду приготовлю твою комнату, – сказала она. – Можешь остаться на денек-другой.

Я пробормотал «спасибо» и тут же принялся за еду. А когда мама ушла наверх, в кухне появилась Элли.

– Рада видеть тебя снова дома, Том, – улыбнулась она и посмотрела на мою тарелку. – Принести тебе хлеба?

– Да, пожалуйста, – кивнул я, и Элли намазала маслом три толстых ломтя, а потом села рядом. Я вмиг умял свою порцию и дочиста подобрал подливу куском свежего хлеба.

– Теперь тебе лучше?

Я кивнул и слабо улыбнулся, но понял, что это не сработало. Элли вдруг нахмурилась.

– Я случайно подслушала ваш разговор, – сказала она. – Не думаю, что все так плохо. Просто для тебя эта работа в новинку. Ты скоро привыкнешь. И потом, тебе не обязательно сейчас же возвращаться. Побудешь дома и успокоишься. Тебе здесь всегда будут рады, даже когда ферма перейдет к Джеку.

– А мне так не показалось. Джек совсем не обрадовался.

– С чего ты взял? – удивилась Элли.

– Не очень-то он был приветлив. Не хочет, чтобы я остался.

– Не расстраивайся из-за своего старшего брата-ворчуна. Я с ним поговорю.

Теперь я улыбнулся искренне. Как мама говорила, Элли из Джека веревки вьет.

– На самом деле его беспокоит другое, – Элли погладила ладонью живот. – Моя тетка умерла при родах, и наша семья этого не забывает. Джек нервничает, но мне нисколечко не страшно. Я в надежных руках, твоя мама мне поможет. – Она помолчала. – Правда, есть еще кое-что. Джек озабочен твоей новой работой.

– Когда я уходил, он вроде радовался за меня, – вставил я.

– Конечно, ты же его брат, он за тебя переживает. Но работа ведьмака пугает людей. Им неловко и неприятно. Может, если бы ты сейчас ушел, было бы лучше. Джек сказал, что с тех пор, как ты поднялся на холм, собаки стали беспокойными. Они и близко не подходят к северному пастбищу.

– Джеку кажется, будто ты кого-то разбудил. Наверное, дело все-таки в этом, – продолжила Элли, дотронувшись до животика. – Он старается нас защитить. Он заботится о семье. Не бойся, все уладится само собой.

В конечном итоге я пробыл дома три дня, стараясь не выдавать своей грусти, и потом решил уйти. С мамой я попрощался в последнюю очередь. Мы поговорили на кухне, она обняла меня и сказала, что гордится мной.

– Ты не просто седьмой сын седьмого сына, – улыбнулась она. – Ты и мой сын тоже и наделен особым даром.

Я кивнул, потому что не хотел ее расстраивать, но улыбка исчезла с моего лица, как только я вышел за калитку. С нелегким сердцем я потащился назад, полный обиды и разочарования оттого, что мама не разрешила мне остаться.

Всю дорогу до Чипендена мне вслед лил дождь, я продрог до костей, промок и приуныл. К моему удивлению, щеколда на калитке поднялась сама, я даже не дотронулся. Калитка открылась, и это было что-то вроде приветствия, приглашения войти. Раньше я думал, что такое может только Ведьмак. Возможно, я должен был бы обрадоваться, но мне стало немного жутко.

Постучав в дверь трижды, я заметил, что в замке торчит ключ. Так как на мой стук никто не отозвался, я повернул ключ и отпер дверь сам.

Я заглянул во все комнаты на первом этаже, звал на лестнице, но ответа не последовало, и я рискнул заглянуть на кухню.

В печи пылал огонь, и стол был накрыт на одного. Посредине стояло огромное блюдо с дымящимся картофелем. Я ужасно проголодался и набросился на еду. Только опустошив все тарелки, я заметил записку под солонкой.

Я ушел на Пендл. Там появилась ведьма, так что меня какое-то время не будет. Будь как дома, но не забывай ходить в деревню за провизией. Мой мешок, как обычно, у мясника.

Пендл – это высокий холм, почти гора, на востоке Графства. Тамошняя земля кишмя кишит ведьмами, туда нельзя ходить, особенно в одиночку. Я снова вспомнил о том, как опасна работа ведьмака.

В то же время меня разбирала досада. Я так ждал, чтобы хоть что-то произошло, а стоило мне уйти, как для Ведьмака нашлась работа!

В ту ночь я спал крепким сном, но не пропустил колокольчик и спустился к завтраку вовремя. За это меня наградили вкуснейшей тарелкой яичницы с беконом. В благодарность, встав из-за стола, я громко произнес то, что обычно говорил отец:

– Было очень вкусно. Стряпня не знает равных!

Тут же в камине ярко вспыхнуло пламя и где-то замурлыкал кот. Я его не видел, но он мурлыкал так громко, что даже стекла дрожали, уж поверьте. Видно, мои слова пришлись ему по душе.

Довольный собой, я отправился в деревню за провизией. На синем безоблачном небе светило солнце, пели птицы, и после вчерашнего дождя весь мир засверкал и заискрился новизной.

Как всегда, в первую очередь я зашел к мяснику, взял мешок Ведьмака, затем сходил к зеленщику и, наконец, к пекарю. Рядом опять болтались деревенские мальчишки. Их было поменьше, чем в прошлый раз, да и главарь с бычьей шеей тоже куда-то делся.

Вспомнив слова Ведьмака, я подошел прямо к мальчишкам.

– Извините меня, – начал я, – я новенький и еще не знаю, как тут заведено. Мистер Грегори сказал, что мне можно угостить вас яблоками и пирожками. – С этими словами я открыл мешок и дал каждому то, что обещал.

Они дико вытаращили глаза и растерянно поблагодарили меня.

В конце поляны меня кто-то поджидал. Это была девочка Алиса. Она снова стояла в тени деревьев и не выходила на свет.

– Если хочешь, я угощу тебя яблоком и пирожками, – сказал я.

К моему удивлению, она отрицательно покачала головой.

– Сейчас я не голодна. Но мне от тебя нужно кое-что другое. Твоя помощь.

Я пожал плечами. Обещал – значит, надо сдержать обещание. Что еще мне оставалось?

– Скажи, чего ты хочешь, я сделаю, что смогу, – ответил я.

Ее лицо озарила широкая улыбка. На ней было черное платье и остроносые туфли, но эта улыбка заставила меня позабыть о них. Тем не менее ее следующие слова меня очень обеспокоили и, можно сказать, испортили остаток дня.

– Пока я тебе не скажу. Приходи вечером, после захода солнца к колоколу старины Грегори. Я позвоню, и ты приходи.

Перед самым закатом я услыхал звон колокола и с тяжелым сердцем спустился по холму к ивовым зарослям. Как-то неправильно звонила Алиса. Не дело это: у нее ведь не было для ведьмака работы. С чего же звон поднимать?

Где-то надо мной последние лучи солнца купали в своем тепле и оранжевой мгле верхушки холмов. Но там, внизу, среди ив, уже сгущались тени.

Когда я увидел девочку, меня охватила дрожь. Алиса одной рукой дергала за веревку так сильно, что язычки колокола бешено танцевали. Несмотря на худобу, она, видимо, была очень сильна.

Как только я показался, она перестала звонить и уперла руки в бока. Ветки продолжали трястись у нее над головой. Мы очень долго стояли и молча смотрели друг на друга, пока мое внимание не привлекла корзина у ног девочки. В корзине что-то лежало, накрытое черной тканью.

Алиса подняла корзину и протянула ее мне.

– Что это? – спросил я.

– Это для тебя. Сдержи свое обещание.

Я взял корзину, но радости не испытал.

Желая узнать, что внутри, я сунул руку в корзину.

– Не трогай! – воскликнула Алиса резко. – На воздухе они испортятся.

– Что там? – снова спросил я.

С каждой минутой темнело все больше, и я начинал нервничать.

– Всего лишь лепешки.

– Большое спасибо, – поблагодарил я.

– Они не тебе, – сказала Алиса, и у нее на губах заиграла лукавая улыбка. – Они для старой Мамаши Малкин.

У меня пересохло в горле, и ледяной холодок пробежал по спине. Мамаша Малкин! Живая ведьма, которую Ведьмак держал в яме у себя в саду!

– Не думаю, что мистеру Грегори это придется по душе, – произнес я. – Он велел мне держаться от нее подальше.

– Старина Грегори – очень жестокий человек, – сказала Алиса. – Бедная Мамаша Малкин сидит в этой сырой, темной дыре уже почти тринадцать лет. Разве можно так обращаться со старой женщиной?

Я пожал плечами. Мне самому не нравилось, как Ведьмак с ней обходился, а он сказал, что на то есть серьезные причины.

– Слушай, – сказала девочка, – не будет у тебя неприятностей. Зачем старику вообще знать? Ты всего лишь утешишь ее немного. Это же ее любимые лепешки, их ей родные испекли. Ничего тут плохого нет. Просто поддержать ее в тяжелый час. А то она совсем плоха.

Я снова пожал плечами. С Алисой действительно не поспоришь. Все говорило в ее пользу.

– В общем, приноси ей каждую ночь по лепешке. Три лепешки на три ночи. Лучше делай это в полночь – тогда она очень голодная. Первую отнеси сегодня же. – Алиса собралась было уйти, но обернулась и с улыбкой добавила: – Мы можем стать хорошими друзьями – ты и я, – потом хихикнула и испарилась во мраке.