Самый Высокий холм в Графстве окутан тайной.

Говорят, что однажды, когда бушевала гроза, там погиб человек, сражаясь со злом, которое угрожало всему миру. После битвы вершину снова покрыло льдом, а когда он сошел, изменились все названия городов, долин и даже очертания холмов. Сейчас на этой самой Высокой Вершине не осталось ничего, что бы напоминало о тех событиях. Но имя осталось.

Ее называют Каменный Страж, или Камень Уорда-Защитника.

ГЛАВА 1

Потрошитель из Хоршоу

Услышав первый крик, я отвернулся и с такой силой зажал уши, что заболела голова. Помочь я пока что ничем не мог. Но не мог и не слышать, как вопит от боли священник. Он кричал долго, очень долго… Потом все же умолк.

Я сидел в темном амбаре, дрожа от страха, слушая, как дождь барабанит по крыше, и храбрился как мог. Ночь выдалась скверная. И, по-видимому, дальше будет только хуже.

Десять минут спустя прибыли такелажник и его напарник, и я бросился к двери, чтобы встретить их. Оба были мужчины крупные, я едва доставал им до плеча.

– Ну, парень, и где мистер Грегори? – спросил такелажник, не скрывая нетерпения.

Он поднял фонарь и подозрительно огляделся. Глаза у него были проницательные и умные. Оба пришедших имели вид людей бывалых, каких на мякине не проведешь.

– Он плохо себя чувствует. – Я изо всех сил старался, чтобы голос не дрожал от волнения. – Всю прошлую неделю он пролежал в постели с лихорадкой и поэтому послал вместо себя меня. Я Том Уорд. Его ученик.

Такелажник оценивающе оглядел меня с головы до пят и так высоко вскинул бровь, что она скрылась под козырьком кепки, с которого все еще стекали капли дождя.

– Ну, мистер Уорд, – с заметной иронией сказал он, – мы ждем ваших указаний.

Я сунул руку в карман штанов и вытащил набросок, сделанный каменотесом. Такелажник поставил фонарь на земляной пол, с видом утомленного жизнью человека покачал головой, бросил взгляд на своего напарника, взял набросок и принялся изучать его.

В наброске указывалось, какого размера яму нужно вырыть и какой величины камнем ее потом накроют.

Такелажник снова покачал головой, опустился на колени рядом с фонарем и поднес бумагу близко-близко к свету. Когда он поднялся, вид у него был хмурый.

– Яма должна быть девять футов глубиной, – заявил он, – а здесь сказано всего шесть.

Такелажник явно знал свое дело. Стандартная яма для домового должна быть глубиной шесть футов, но для домового-потрошителя, самого опасного из всех домовых, норма девять футов. Мы наверняка имели дело с потрошителем – подтверждением тому были крики священника, – однако рыть яму глубиной девять футов времени не было.

– Этого хватит, – сказал я. – Все нужно сделать к утру, иначе будет слишком поздно и священник умрет.

До этой минуты оба крупных, сильных мужчины всем своим видом излучали непробиваемую уверенность, но теперь вдруг занервничали. Хотя вообще-то они должны были понять, что дело серьезное, еще когда прочитали записку, где я просил их прийти в этот амбар. Я написал ее от имени Ведьмака, чтобы они наверняка явились.

– Ты знаешь, что делаешь, парень? – спросил такелажник. – Эта работенка тебе по плечу?

Я посмотрел прямо ему в глаза, изо всех сил стараясь не моргать.

– Ну, начал я уж точно хорошо. Нанял лучшего такелажника в Графстве.

Похоже, я сделал верный ход: на лице такелажника появилась улыбка. Будто расселина пролегла.

– Когда доставят камень? – спросил он.

– Задолго до рассвета. Каменотес сам привезет его. К этому времени у нас должно быть все готово.

Такелажник кивнул.

– Тогда за дело, мистер Уорд. Покажи, где нужно копать.

На этот раз он не подтрунивал, а говорил обычным деловым тоном. Он хотел побыстрее сделать свою работу и покончить с этим. Мы все хотели того же, а время поджимало, поэтому я накинул капюшон, взял посох Ведьмака в левую руку и вышел на холод, под дождь.

Снаружи стояла их двуколка, ее груз был покрыт куском непромокаемой ткани. От тела коня, терпеливо ждущего под дождем, поднимался пар.

Мы зашагали по грязи – через поле, потом вдоль живой изгороди из терновника до того места, где кусты редели под кроной старого дуба, на самой границе кладбища. Яма должна быть близко к освященной земле, но не чересчур. Ближайший надгробный камень находился на расстоянии всего двадцати шагов.

Я указал на ствол дерева.

– Копайте яму как можно ближе к нему.

Под бдительным надзором Ведьмака я выкопал множество ям – в порядке практики – и при необходимости смог бы справиться сам. Однако эти люди были знатоками своего дела и, конечно, покончат с ним быстрее.

Когда они пошли за инструментами, я продрался сквозь живую изгородь и побрел по дорожке между надгробиями к старой церкви. Ей явно требовался ремонт: черепица на крыше во многих местах обвалилась, а стены много лет тосковали по свежей краске. Я толкнул боковую дверь, и она со скрипом отворилась.

Старый священник лежал на спине перед алтарем точно так же, как и раньше. Женщина стояла на коленях у его головы и плакала. Единственное изменение состояло в том, что сейчас церковь заливал свет. Женщина забрала из ризницы все имеющиеся там свечи, повсюду расставила и зажгла. Их тут было не меньше сотни. Они стояли группами по пять-шесть – на скамьях, на полу, на подоконниках, но больше всего на алтаре.

Когда я закрывал дверь, в церковь ворвался поток воздуха, и пламя свечей заколебалось. Женщина подняла на меня взгляд, по ее лицу струились слезы.

– Он умирает, – с болью сказала она, и ее голос гулко отозвался под сводами пустой церкви. – Почему ты так задержался?

Сообщение застало нас в Чипендене, и, чтобы добраться до церкви, мне понадобилось два дня. До Хоршоу было больше тридцати миль, да и в путь я отправился не сразу. Поначалу Ведьмак, все еще слишком больной, чтобы покинуть постель, не хотел отпускать меня.

Обычно он не посылал работать в одиночку учеников, не проучившихся у него, по крайней мере, год. Мне только-только исполнилось тринадцать, и мое обучение длилось меньше полугода. Это были тяжелые и жуткие месяцы, поскольку нередко приходилось иметь дело с тем, что мы называем тьмой. Я учился справляться с ведьмами, привидениями, домовыми и прочей ночной нечистью. Но был ли я готов действовать самостоятельно?

Если все сделать как надо, искусственно связать домового нетрудно. Я дважды видел, как Ведьмак делал это. Каждый раз в помощь себе он нанимал умелых людей, и все проходило гладко. Однако этот случай был немного другой: тут имелись определенные сложности.

Видите ли, этот священник был родным братом Ведьмака. Я только раз видел его, еще весной, когда мы оказались в Хоршоу. Тогда его лицо исказилось от гнева, он вперил в нас сердитый взгляд и перекрестил воздух. Ведьмак даже не взглянул в его сторону – никакой привязанности они друг к другу уже давно не испытывали, хуже того – не разговаривали на протяжении больше чем сорока лет. Однако семья есть семья. Именно поэтому Ведьмак в конце концов и послал меня в Хоршоу.

– Священники! – возмущался он. – Почему они так уверены, что все знают? Почему вечно суются, куда не следует? О чем, интересно, он думал, пытаясь одолеть потрошителя? Каждый должен заниматься своим делом.

В конце концов он успокоился и потратил несколько часов, в деталях объясняя мне, как следует действовать; заодно сообщил имена и адреса такелажника и каменотеса, которых следовало нанять. Он также назвал имя доктора, настойчиво повторяя, что я должен позвать именно его, а не какого-нибудь другого целителя. Еще одна сложность, поскольку этот доктор жил не очень-то близко. Мне ничего не оставалось, кроме как послать ему записку и надеяться, что он отправится в путь немедленно.

Я опустил взгляд на женщину, которая нежно промокала лоб священника куском ткани. Сальные прямые волосы несчастного были откинуты назад, глаза закатились. Он не знал, что женщина обратилась к Ведьмаку за помощью. Если бы это было ему известно, он воспротивился бы. Хорошо, что сейчас он не мог меня видеть.

Из глаз женщины капали слезы, поблескивающие в свете свечей. Она была даже не членом семьи, всего лишь домоправительницей; должно быть, он был по-настоящему добр к ней, если она так убивается.

– Доктор скоро будет, – попытался утешить ее я, – и даст ему что-нибудь обезболивающее.

– Он всю жизнь страдал, – ответила она, – да и я причинила ему немало беспокойства. Вот почему он боится смерти. Он грешен и знает, куда попадет.

Кем бы он ни был и что бы ни делал, такого старый священник не заслуживал. Никто такого не заслуживает. Он, без сомнения, был храбрым человеком. Храбрым или очень уж глупым. Когда домовой начал выкидывать свои трюки, священник попытался справиться с ним самостоятельно, используя обычные «орудия» служителя церкви: колокол, святую книгу и свечу. Однако тьму таким образом не одолеть. В большинстве случаев от всего этого нет никакого толку, поскольку домовой просто не обращает внимания на священника и его заклинания. В конце концов, чаще всего он уходит по собственной воле, а священнику достаются почет и уважение.

Однако на этот раз в Хоршоу завелся самый опасный тип домового из всех, с которыми нам приходится иметь дело. Обычно мы называем их потрошителями скота, поскольку чаще всего они питаются животными. Однако, попытавшись вмешаться, священник сам стал жертвой домового, и тот теперь превратился в настоящего потрошителя, попробовавшего вкус человеческой крови. Священнику еще повезло, что он вообще до сих пор оставался в живых.

Рядом с лежащим священником от подножия алтаря тянулась зигзагообразная трещина в три шага длиной. В самой широкой части она выглядела как глубокая расселина и шириной была почти в ладонь. Расколов пол, домовой схватил старого священника за ногу и по колено утащил ее вниз. Теперь, сидя там во тьме, порождение тьмы медленно высасывало из священника кровь, а вместе с ней и жизнь. Потрошитель похож на большую, толстую пиявку. Он старается, чтобы его жертва как можно дольше оставалась жива, – растягивает удовольствие.

То, что мне предстояло, требовалось сделать независимо от того, выживет священник или нет. Я в любом случае должен был связать домового. Теперь, напившись человеческой крови, он больше не будет довольствоваться домашним скотом.

– Спаси его, если сможешь, – сказал мне Ведьмак, когда я уже собрался уходить. – Однако твоя первая обязанность – разобраться с домовым. Это важнее всего.

Я занялся собственными приготовлениями.

Оставив напарника такелажника копать яму, мы с самим такелажником вернулись в амбар. Он знал, что делать, и прежде всего налил воды в большую бадью, которую они привезли с собой. Вот еще одно преимущество работы с опытными людьми: у них есть все необходимое снаряжение. Бадья была надежная, деревянная, обхваченная металлическими обручами и достаточно большая даже для ямы в двенадцать футов глубиной.

Заполнив бадью водой примерно до половины, такелажник начал вытряхивать в нее коричневый порошок из большого мешка, который принес из двуколки. Он делал это небольшими порциями и после каждой добавки размешивал раствор прочным прутом.

Довольно скоро это превратилось в нелегкое занятие – постепенно масса в бадье становилась все более густой и вязкой. И воняло от нее, точно от пролежавшей несколько недель мертвечины, что, в общем, было неудивительно, поскольку порошок представлял собой толченые кости.

Конечным результатом всего этого должен был стать очень прочный клей. Такелажник все больше потел и тяжело дышал. Ведьмак всегда сам замешивал клей и меня этому научил, но время поджимало, а такелажник был посильней меня. Вот почему он приступил к этой работе, даже не дожидаясь моей просьбы.

Когда клей был готов, я начал добавлять в него из принесенных с собой маленьких мешков металлические опилки и соль, медленно помешивая, чтобы они распределились равномерно. Железо опасно для домового, потому что вытягивает из него силу, а соль обжигает. Стоит домовому попасть в яму, он будет оставаться в ней, поскольку нижняя сторона камня и стены ямы, обмазанные смесью, заставят его съежиться и держаться так, чтобы не касаться их. Конечно, самое сложное – загнать домового в яму.

Это мне еще только предстояло.

Наконец мы с такелажником решили, что все в порядке. Клей был готов.

Поскольку яму еще не вырыли, делать мне было пока нечего, и я топтался в ожидании доктора на узкой, извилистой тропинке, ведущей в Хоршоу.

Дождь прекратился, в воздухе не было ни ветерка. Стоял сентябрь, и погода уже начала меняться к худшему. В любой момент дождь мог зарядить снова, и первый, пока еще далекий раскат грома на западе заставил меня занервничать еще больше. Спустя минут двадцать я услышал в отдалении стук копыт. Из-за поворота показался доктор. Он скакал так быстро, словно за ним гналась вся адская свора. За спиной у него развевался плащ.

Представляться не было нужды, поскольку в руке я сжимал посох Ведьмака. В любом случае, доктор скакал с такой скоростью, что сильно запыхался. Я лишь кивнул ему, а он оставил вспотевшего коня пастись на высокой траве перед церковью и последовал за мной к боковой двери. Открыв ее, я из уважения пропустил его первым.

Отец учил меня ко всем проявлять уважение – если я хочу, чтобы и другие уважали меня. Я этого врача не знал, но Ведьмак настаивал именно на его приезде, из чего я сделал вывод, что доктор знает свое дело. Звали его Шердли. При нем была черная кожаная сумка, на вид почти такая же тяжелая, как мешок Ведьмака, который я принес с собой и оставил в амбаре. Доктор положил сумку на расстоянии примерно шести футов от пациента и, не обращая внимания на сухие всхлипывания женщины, начал осмотр.

Я встал позади него и чуть сбоку, чтобы лучше видеть. Осторожным движением доктор сдвинул рясу священника вверх, обнажив ноги.

Правая была худая, бледная и почти безволосая, но левая, в которую вцепился домовой, покраснела и распухла. Вены на ней вздулись, и чем ближе к трещине в полу, тем более темными они были.

Доктор покачал головой, вздохнул и заговорил, обращаясь к домоправительнице, так тихо, что я едва разбирал слова.

– Ногу придется отнять, – сказал он. – Это единственная надежда.

В ответ по щекам женщины снова заструились слезы. Доктор перевел взгляд на меня и кивнул на дверь, предлагая выйти. Оказавшись снаружи, он прислонился к стене и снова вздохнул.

– Долго тебе еще? – спросил он.

– Меньше часа, доктор, – ответил я. – Но это зависит от каменотеса. Он сам привезет камень.

– Если вы провозитесь хоть немного дольше, мы потеряем преподобного. По правде говоря, шанс спасти его вообще очень невелик. Я даже не могу сейчас дать ему обезболивающее, потому что он не выдержит двойной дозы, а перед ампутацией мне непременно придется что-нибудь ему дать. Но даже в этом случае он может погибнуть от шока. И переносить его сразу тоже опасно.

Я пожал плечами. Мне не хотелось даже думать об этом.

– Ты точно знаешь, что делать? – спросил доктор, внимательно вглядываясь в мое лицо.

– Мистер Грегори все мне объяснил. – Я постарался произнести это как можно увереннее.

На самом деле Ведьмак объяснил мне все даже не один раз, а, наверно, целую дюжину и заставлял повторять услышанное снова и снова, прежде чем успокоился.

– Примерно пятнадцать лет назад мы имели дело со схожим случаем, – сказал доктор. – Мы сделали все возможное, но человек умер, а ведь это был молодой крестьянин, здоровенный, словно пес мясника, в самом расцвете сил. Давай просто скрестим пальцы. Иногда старики оказываются крепче, чем мы думаем.

Повисло долгое молчание, потом я вдруг вспомнил, что нужно кое-что уточнить.

– Вы, конечно, знаете, что мне понадобится немного его крови…

– Не учи курицу яйца нести, – проворчал доктор, устало улыбнулся мне и кивнул в сторону тропы к Хоршоу. – Каменотес уже на подходе, поэтому лучше иди и займись своим делом. А потом я займусь своим.

Я уже и сам расслышал вдалеке скрип колес – к кладбищу приближалась телега. Я пошел между могильными плитами, чтобы посмотреть, как дела у такелажников.

Яма была готова, и они уже собрали под дубом деревянную платформу. Напарник такелажника залез на дерево и на прочной ветке закреплял блок. Это такая металлическая штуковина размером с человеческую голову, через которую перекинут большой крюк на цепи. Она требуется, чтобы удерживать вес камня и опустить его точно на яму.

– Каменотес здесь, – сообщил я.

Оба такелажника тут же бросили свои дела и вслед за мной пошли к церкви.

Сейчас на дорожке ждал еще один конь, а в задней части телеги лежал камень. Все пока шло гладко, но каменотес не смотрел мне в глаза и имел смущенный вид. Тем не менее, мы не мешкая повезли камень по дороге к воротам, выходящим в поле.

Когда телега подъехала к дереву, каменотес продел крюк в кольцо в центре камня и поднял его с телеги. Теперь оставалось подождать и посмотреть, точно ли вытесан камень. Кольцо каменотес определенно расположил правильно, потому что камень висел на цепи строго горизонтально.

Когда камень стали опускать и до края ямы оставалось шага два, каменотес выдал мне плохие новости.

Оказывается, его младшая дочь заболела той же болезнью, которая свирепствовала по всему Графству и свалила с ног Ведьмака. Жена каменщика не отходит от бедняжки, поэтому ему нужно возвращаться немедленно.

– Ты уж прости, – сказал он, в первый раз встретившись со мной взглядом. – Но камень подогнан точно, у тебя не будет проблем. Слово даю.

Я поверил ему. Он трудился изо всех сил и сделал камень быстро, хотя, может, в это время ему лучше было бы находиться рядом с дочерью. Поэтому я расплатился с ним, поблагодарил от имени Ведьмака и от себя, пожелал скорейшего выздоровления дочери и отпустил.

А потом вернулся к своим делам. Каменотесы умеют не только хорошо обтесывать камень, но и устанавливать его, поэтому я предпочел бы, чтобы он остался, на случай если что-то пойдет не так. Тем не менее, такелажник с напарником тоже знали свое дело. Мне оставалось лишь сохранять спокойствие и смотреть в оба, чтобы не допустить какой-нибудь глупой ошибки.

Мне предстояло быстро обмазать клеем стены ямы, а потом нижнюю сторону камня, прямо перед тем, как его опустят на место.

Я забрался в яму и с помощью кисти приступил к работе при свете фонаря, который держал напарник такелажника. Мазать нужно было очень тщательно, не пропустив даже крошечного пятнышка, потому что и его может оказаться достаточно, чтобы домовой сбежал. И поскольку глубина ямы составляла шесть футов, а не девять, как следовало бы, приходилось быть вдвойне внимательным и аккуратным.

Смесь скрепляла почву, и это было хорошо, потому что так она скорее не растрескается и не осыплется летом, когда высохнет. Трудность состояла в правильной оценке того, сколько точно смеси нужно наносить, чтобы покрытие вышло достаточно плотным. По словам Ведьмака, это умение приходит с опытом. До сих пор он всегда проверял мою работу и добавлял несколько заключительных мазков. На этот раз все приходилось делать самому. Впервые.

В конце концов я выбрался из ямы и занялся ее верхним краем. Верхние тринадцать дюймов, соответствующие толщине камня, по длине и ширине были больше, чем сама яма, чтобы края камня лежали на ней, не оставляя ни малейшей щелочки, через которую домовой мог бы вылезти. Этот верхний край надо было обработать особенно тщательно, потому что именно по нему проходила линия соединения камня с почвой.

Когда я закончил, полыхнула молния, а спустя несколько секунд послышался мощный раскат грома. Гроза бушевала почти над нашими головами.

Я вернулся в амбар, чтобы достать из мешка одну важную вещь. Ведьмак называл ее «миска-приманка». Сделанная из металла, она очень хорошо подходила для нашей работы и имела три маленьких отверстия по краям, просверленные на равном расстоянии друг от друга. Я достал ее, протер рукавом и побежал в церковь сообщить доктору, что мы готовы.

Открыв дверь, я почувствовал сильный запах смолы и слева от алтаря увидел маленький костер. Над ним на металлическом треножнике стоял булькающий, плюющийся горшок. Доктор Шердли собирался использовать смолу, чтобы после ампутации остановить кровотечение и обмазать ею обрубок; тогда уцелевшая часть ноги не загноится.

Я мысленно улыбнулся, сообразив, где доктор взял дерево для костра. Снаружи все было мокрым-мокро, и ему не оставалось ничего другого, как использовать церковную скамью. Не сомневаюсь, священник был бы не в восторге, узнай он об этом, пусть даже скамьей пожертвовали ради того, чтобы спасти ему жизнь. В любом случае, сейчас он был без сознания, дышал глубоко и будет оставаться в таком состоянии еще несколько часов, пока не перестанет действовать снадобье.

Из трещины в полу слышались мерзкие чавкающие, хлюпающие звуки – это домовой продолжал высасывать из ноги кровь. Он слишком увлекся, чтобы почувствовать наше присутствие и заподозрить, что скоро его трапеза может подойти к концу.

Мы с доктором не обменялись ни словом, просто кивнули друг другу. Я отдал ему глубокую металлическую миску, чтобы набрать крови, которая мне требовалась, а он достал из своей сумки маленькую металлическую пилу и приложил ее холодные, блестящие зубцы к ноге священника сразу под коленом.

Домоправительница сидела в той же позе, что и раньше, крепко зажмурив глаза и бормоча что-то себе под нос. Наверное, она молилась; похоже, от нее доктор помощи не дождется. Поэтому, хоть и с дрожью, я опустился на колени рядом с ним.

Он покачал головой.

– Тебе вовсе ни к чему смотреть, – сказал он. – Не сомневаюсь, когда-нибудь тебе придется увидеть кое-что и похуже, но сейчас в этом нет нужды. Уходи, парень. Займись своим делом. Я сам справлюсь. Просто пришли тех двоих, чтобы они помогли мне перенести его на телегу, когда я закончу.

Я уже крепко стиснул зубы, готовясь к ужасному зрелищу, но, услышав такое, не заставил долго себя упрашивать. С огромным облегчением я побежал к яме, однако не успел еще добраться до нее, как воздух прорезал громкий крик, а следом за ним послышались истерические рыдания. Это, однако, был не священник – тот лежал без чувств. Это была домоправительница.

Такелажник с напарником уже снова подняли камень и теперь стирали с него грязь. Когда они пошли к церкви, чтобы помочь доктору, я окунул кисть в оставшуюся смесь и обмазал нижнюю сторону камня.

Я только-только оглядел плоды своих трудов, как бегом вернулся напарник такелажника. Позади него, гораздо медленнее, шел сам такелажник. Он нес миску с кровью и старался не пролить ни капли. Миска-приманка – очень важная часть нашего снаряжения. В Чипендене у Ведьмака имелся целый запас таких мисок, изготовленных по его собственным чертежам.

Я достал из мешка Ведьмака длинную цепь, на одном конце которой к большому кольцу были прикреплены три короткие цепи. Каждая из них заканчивалась маленьким металлическим крючком. Я продел эти крючки в отверстия у края миски.

Когда я поднял цепь, «миска-приманка» повисла на ней так устойчиво и ровно, что не потребовалось особого умения, чтобы опустить ее в яму и очень осторожно поставить в центре.

Нет, умение все же потребовалось – для того, чтобы отцепить крючки. Нужно очень осторожно ослабить цепочки таким образом, чтобы крючки соскользнули с миски, не опрокинув ее и не разлив кровь.

Я провел много часов, практикуясь в этом, и, хотя сильно нервничал, сумел освободить крючки с первой же попытки.

Теперь оставалось только ждать.

Я уже говорил, что потрошители – самые опасные домовые, потому что питаются кровью. Обычно они смекалисты и очень хитры, но во время кормежки соображают медленно.

Отрезанная нога все еще оставалась в трещине церковного пола, и домовой старательно высасывал из нее кровь, однако делал это очень медленно, растягивая удовольствие. С потрошителями всегда так. Он сидит себе, сосет и хлюпает, не думая ни о чем, и далеко не сразу понимает, что в рот поступает все меньше и меньше крови. Он хочет еще крови, но она теперь имеет другой вкус, а ему больше нравился тот, который был до этого.

Сообразив, что ногу отделили от тела, потрошитель последует за ним. Вот почему такелажники поторопились положить священника на телегу – сейчас она уже наверняка у окраины Хоршоу и каждый «цок-цок» конских копыт уносит ее все дальше от разозленного домового, жаждущего еще той же самой крови.

Потрошитель ведет себя как собака-ищейка. Он быстро разберется, в каком направлении увезли священника, и поймет, что тот удаляется все дальше и дальше. Потом он почует что-то еще – то, что ему нужно, и гораздо ближе.

Вот зачем я поставил миску в яму. И вот почему эту миску называют миской-приманкой. Она предназначена для того, чтобы заманить потрошителя в ловушку. Когда он окажется в яме и приступит к еде, мы должны действовать очень быстро и не допустить ни единой ошибки.

Я поднял взгляд. Напарник такелажника стоял на платформе, положив руку на короткую цепь и готовясь опускать камень. Сам такелажник стоял напротив меня, руками придерживая камень, чтобы как можно точнее установить его, когда тот начнет опускаться. Судя по их виду, они не только ничего не боялись, но даже не нервничали. Я вдруг почувствовал, как это здорово – работать с такими людьми. С людьми, знающими свое дело. Каждый из нас играл отведенную ему роль, каждый делал то, что нужно, настолько быстро и хорошо, насколько это вообще возможно. Мне стало легче. Я ощутил себя частью… единой команды, что ли? Мы спокойно поджидали домового.

Спустя несколько минут я услышал, что он приближается. Сначала это было похоже на обычный свист ветра в деревьях.

Вот только никакого ветра не ощущалось, и на фоне узкой полоски звездного света между грозовой тучей и горизонтом была видна восходящая луна; ее бледные лучи немного добавляли света к тому, что давали наши фонари.

Такелажник и его напарник, конечно, ничего не слышали, ведь никто из них не был седьмым сыном седьмого сына, как я. Поэтому я предостерег их:

– Он идет. Я скажу когда.

Теперь звук приближения домового стал более резким, почти как визг, и к нему добавилось что-то еще, типа низкого урчания. Потрошитель быстро пересекал кладбище, направляясь прямиком к стоящей в яме миске с кровью.

В отличие от обыкновенного домового, потрошитель не такой уж и бесплотный, в особенности когда только что поел. Однако и в такие минуты большинство людей не в состоянии видеть его, хотя очень даже почувствуют, если он на них нападает.

Даже я видел не так уж много – просто что-то бесформенное, розовато-красное. Потом у самого моего лица всколыхнулся воздух, и потрошитель скользнул в яму.

– Пора, – сказал я такелажнику.

Тот кивнул напарнику, который плотнее сжал короткую цепь. Не успел он потянуть за нее, как из ямы донесся новый звук, на этот раз достаточно громкий, чтобы его услышали все мы трое. Я бросил быстрый взгляд на своих товарищей: они стояли, широко распахнув глаза и плотно сжав рты от страха перед тем, кто находился внизу.

Мы услышали, как домовой приступил к еде. Такое чавканье мог бы издавать большой плотоядный зверь, если бы принялся прожорливо лакать, жадно сопя и фыркая. Без сомнения, потрошитель управится меньше чем за минуту, после чего почует нашу кровь. Он вошел во вкус, а мы находились совсем рядом.

Напарник такелажника начал отпускать цепь, и каменная плита ровно пошла вниз. Я устанавливал один ее край, такелажник – другой. Если яма выкопана точно, а камень вытесан в полном соответствии с указанными на чертеже размерами, то не должно возникнуть никаких проблем. Я все время мысленно говорил себе, что так оно и есть, но никак не мог выкинуть из головы последнего ученика Ведьмака, Билли Бредли, который погиб, пытаясь искусственно связать точно такого же домового. Тогда камень встал неровно, придавив краем кисть Билли. Прежде чем камень сумели поднять, домовой откусил Билли пальцы и принялся высасывать у него кровь. Позже бедняга умер от шока. Он не шел у меня из головы, как я ни старался.

Очень важно было накрыть камнем яму с первого раза – и, конечно, не защемить им пальцы.

Командовал такелажник, именно он сейчас выполнял работу каменотеса. По его сигналу цепь остановилась, когда между камнем и ямой осталась лишь крошечная щель. С сосредоточенным выражением лица он посмотрел на меня и вопросительно вскинул бровь. Я проверил свой край камня и слегка передвинул его. Казалось, он стоит в точности так, как надо, но я тщательно осмотрел все еще раз и только после этого кивнул такелажнику, который подал сигнал напарнику.

Несколько поворотов короткой цепи, и камень с первого же раза занял нужную позицию, запечатав домового в яме. Раздался разъяренный рев, который услышали все мы. Однако это уже не имело значения: теперь, когда домовой в ловушке, опасаться было нечего.

– Славно поработали! – воскликнул напарник такелажника, спрыгивая с платформы и улыбаясь от уха до уха. – Вот это точность!

– Ara, – согласился такелажник и добавил с неуклюжей насмешкой: – Если это можно назвать работой.

У меня будто гора с плеч свалилась – так я обрадовался, что все позади. И только потом, когда ударил гром и прямо над головой вспыхнула молния, осветив камень, я впервые разглядел, что каменотес вырезал на нем, и ощутил прилив гордости.

Большая греческая буква «бета», перечеркнутая по диагонали, – знак того, что под этим камнем лежит домовой. Под ней, справа, римская цифра «один», означающая, что это домовой самой высокой степени опасности. Всего таких степеней существует десять, и домовые с первой по четвертую способны убивать. А ниже стояло мое имя, Уорд, – в честь того, что это сделал я.

Я только что связал своего первого домового. И не какого-нибудь, а потрошителя!